'Лежебок', Деянов Александр Иванович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 6 минут(ы)

ПОВСТИ И РАЗСКАЗЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

Дянова.

ИЗДАНІЕ РЕДАКЦІИ ЖУРНАЛА
‘ДОСУГЪ и ДЛО’.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія товарищества ‘Общественная польза’. Больш. Подъяч., 39.
1889.

‘ЛЕЖЕБОКЪ’

Мало радости увидалъ Иванъ Степновъ, когда уволенный ‘въ чистую’, посл восьми лтъ службы, вернулся въ свою родную деревню. Отца съ матерью уже шестой годъ какъ на погостъ снесли, надлъ Богъ-всть кому достался — подлили міромъ, да и вся недолга. Избенка осталась такая, что хоть въ ней, хоть на нол — все едино. Поглядлъ-поглядлъ парень на свое богачество, грянулся на лавку, да такъ до утра и не вставалъ.

Лтняя ночь недолга, да Ивану-то показалссь, что такой темной да длинной онъ никогда не видалъ.

Много думъ передумалъ, а все не легче, — такъ хорошо, что хоть въ гробъ ложись…

Земля не бда,— долго ли, коротко ли, а надлъ отдадутъ,— да что съ нимъ длать-то?

Эхъ!… въ былое бы время не задумался онъ, — не то что въ сел, во всемъ округ втораго такого работника не было! высокій да статный, въ плечахъ — сажень косая, рука — что желзная… а теперь?… Отецъ родной, и тотъ не призналъ бы: худой да блдный, нога что чужая — ни ступитъ, гд-жъ тутъ работать-то, — гусей пасти, и то не подъ силу… Эхъ, не въ томъ бда, — пошелъ-бы куда глаза глядятъ, покуда ноги несутъ, да и трахъ-бы середь дороги, да вдь Маша-то!… Голубка, любитъ-то какъ!… Живъ ли, мертвъ-ли — не звала, а ждала, цлыхъ восемь лтъ ждала, побоевъ да ругани одной что приняла: вдь, почитай, двадцать-пять годовъ есть, перестаркомъ, подикось, звали… Ждала, да и дождалась,— какъ увидала, такъ блй снга стала, ноги подкосились… Да, братъ, Иванъ Степновъ, одно слово — горе-богатырь сталъ… И не разъ всплакнулъ парень, пока дня дождался. По старой солдатской привычк пообчистился утромъ, подтянулся, да и заковылялъ къ волостному правленію, что стояло посередь деревни, какъ разъ противъ церкви, бокъ-о-бокъ съ домомъ Кузьмы Андреича, старшины и перваго богача по волости.

Скоро отъ избы къ изб забгалъ сотскій и къ правленію потянулись одинъ за однимъ мужики. ‘Міръ’ собирался и въ толп можно было уже отличить ‘воротилъ’, суетливо перебгавшихъ отъ кучки къ кучк и съ жаромъ что-то объясняющихъ. Съ рзнаго крыльца правленія грузно и медленно сталъ спускаться Кузьма Андреичъ, а за нимъ смущенный и съ трудомъ переступающій ступеню Иванъ Степновъ. На легкій кивокъ старшины мужики отвтили дружнымъ поклономъ.

— ‘Міру!’ поклонился вторично старшина, на этотъ разъ снимая картузъ.

— Здравствуй, Кузьма Андреичъ… Будь здоровъ…— разомъ отвтили десятки голосовъ.

— Вотъ, міръ честной, странника Богъ принесъ, такъ на счетъ, надла-то… Старшина съ усмшкой повелъ глазами на Степнова.

Тотъ низко поклонился міру.

Въ толп поднялся говоръ, черезъ минуту перешедшій въ какой-то слитый гулъ, среди котораго можно было уловить только вкравшіеся порой рзкіе окрики:

— Міръ… Никакъ нельзя, потому самому — обчество…

— Ежели чеперича каждому да снова…

— Нарзали!… Чево нарзали то?… лшій!…

— Отдай! Ты самъ отдай! Мало я на ней горбъ то гнулъ… Отдай!…

Долго бы еще толковали и выкрикивали мужики, еслибъ не зычный голосъ Кузьмы Андреича. Мало-по-малу шумъ улегся и старшина обернулся къ стоявшему поодаль Ивану.

— Ты, милый человкъ, вотъ что скажи: что намъ теперича съ тобой длать и къ чему, примромъ, ты годенъ? Поглядть на тебя, такъ самое-бъ разлюбезное дло въ город теб на паперти остаться, глядишь, по убожеству, малость и пробавлялся бъ… Такъ нтъ, въ деревню приперъ, здсь вдь, поди-ка, для тебя пироговъ напекутъ, — лежи на печи да закусывай!.. Нтъ, братъ, ошибся, много васъ тутъ найдется, лежебоковъ-то!…

Иванъ какъ-то разсянно взглянулъ на старшину.

— Да разв я… Господи!.. Я-ль работы боялся… Грхъ теб, Кузьма Андреичъ, самъ знаешь, какъ я-то на печи-то лежалъ… А что теперь-то такой, такъ моя-ль вина? Не Христа ради прошу вдь,— шесть годовъ, почитай, надломъ-то владли… Да Богъ съ нимъ, ничего мн за него не надо,— теперь-бы вотъ только по началу-то поддержать, а тамъ, Богъ дасгъ, выправлюсь, — отплачу, все до единой копйки отплачу, дай время — отработаю, не въ первой вдь…

— Не въ первой!… Отработаю!… Да что ты своей работой въ носъ-то тычешь, одинъ, что-ль, работникъ-то,— другихъ и нтъ? Шесть лтъ надломъ владли!… Жадность, прости Господи, какая!… Да чортъ тебя зналъ — сдохъ ты, аль нтъ?…

— Богъ теб судья, Кузьма Андреичъ,— за что ты меня облаялъ?… Одно теб скажу: благодари, брать, Бога, что передъ тобой не старый Ванька Степновъ стоитъ.

И круто повернувшись, Иванъ зашагалъ, припадая на больную ногу, къ своей избенк — Ну-ну… ты, поговори еще… угрожающе протянулъ ему вслдъ старшина.

——

Тяжелые дни наступили для Степнова. Еслибъ не кой-какая шорная работишка, которой онъ въ полку поднаучился, совсмъ бы парень съ голоду сгинулъ. Кое-какъ съ больной ногой починилъ онъ избенку, кое-гд подперъ, крышу поправилъ, печку наладилъ, да такъ сиднемъ и сидлъ, — и нога-то ужь очень болла, да и проходу по селу не было.

— Разъ-два!..! разъ-два!… Лвой… подсчитывалъ ему иной парень, когда онъ ковылялъ по селу съ надеждой хоть мелькомъ взглянуть на Машу.

— Кавалеръ! притворись молодцомъ! издвался изъ окна писарь, когда онъ пробирался мимо правленія.

Тяжело было Ивану сносить вс эти выходки, помнилъ онъ время, когда наврядъ ли бы нашелся смльчакъ не то что посмяться, а косо поглядть на Ваньку-ухаря, какъ его прежде звали.

— Да, было времячко, было да прошло… Еслибъ не Маша, да не нога больная, минуты бы онъ здсь, кажись, не остался, простился бы съ родными могилками, да и ушелъ бы, куда глаза глядятъ, часу бы не остался — такъ сладко.

Только и отрады было у парня, что иной разъ подъ вечеръ, по задамъ проберется къ погосту на родныя могилы, сядетъ, да по часамъ думы свои невеселыя думаетъ. Начнетъ вспоминать жизнь солдатскую, походъ, какъ съ туркомъ дрались, Дунай переходили, на Шипк мерзли… Тутъ, глядишь, и Маша вспомнится… Вечеръ теплый, да тихій такой, разв только съ деревни лай или окрикъ какой занесется… Думается парню, что выправился онъ,— нога не болитъ, самъ весь какъ прежде — силы, хоть отбавляй.

Работа такъ и кипитъ, поднакопилъ деньжонку, конька купилъ, избу выправилъ — что новая, Маша тугъ, красивая такая да радостная, сынишка махонькой… Задумается парень, разгорится весь, а опомнится — еще тяжелй, еще грустне на сердц станетъ…

На сел-ль разболтали, али сама какъ узнала, только пришла разъ на погостъ и Маша.

Увидалъ ее Иванъ, обхватилъ колни, припалъ, что къ матери, да такъ и замеръ.

— Полно, Ваня… полно, милый… не убивайся, родной ты мой… Дастъ Богъ и поправишься, смаялся ты, — шутка-ли экую дорогу-то хворому сдлать! Не даромъ вдь, желанный, ждала я тебя — перемелется все, погоди, заживемъ еще какъ…

Долго утшала она его, словно маленькаго ребенка, и съ того вечера на сел диву дались, что съ Иваномъ сдлалось. Такой же хворый, какъ и былъ, и нога-то также волочится, а лицо ровно другое стало.

Писарь, увидавъ его изъ окна, начллъ-было обычное:

— Кавалеръ! Притвор…

Да такъ и оборвался — прежнимъ Ванькой-ухаремъ покосилъ на него свой черный глазъ хромой ‘кавалеръ’.

——

Хлбъ убрали, страда окончилась, день къ тому-жъ былъ праздничный и все село Подгорное гуляло съ самой обдни. Давно ужь водили хороводы, цлыя толпы парней да двокъ ходили по селу съ громкими пснями, хохотомъ, да прибаутками, у качель яблоку негд упасть было, но за то и у кабака Кузьмы Андреева такая была давка, что даже пьяный до безчувствія писарь ршительно не могъ свалиться, как ужь ни прицливался… Самъ Кузьма Андреевичъ былъ въ гости, и у кума на мельниц, въ верст отъ села.

Наконецъ, веселье начало стихать, улица почти опустла, лишь порой проносилась кучка загулявшихся парней, гд-то наигрывала гармоника, да шныряли съ громкой руганью бабенки, отыскивая своихъ потерявшихся мужей… Село засыпало… Вдругъ, въ самой середин, противъ церкви, поднялся цлый столбъ огня. Черезъ минуту по селу пронесся крикъ:

— Пожаръ! Горимъ… домъ Кузьмы Андреича горитъ!…

Горлъ, дйствительно, домъ старшины. Пожаръ начался внизу, въ лавк, огонь добрался до рогожъ, бочекъ съ масломъ, керосиномъ, и довольно было нсколько минутъ, чтобъ красивый, весь въ рзьб и балкончикахъ домъ, занялся какъ свчка. Все, и трезвое, и пьяное, все, что только могло стоять на ногахъ, столпилось передъ домомъ. Поднялась обычная пожарная суматоха: изъ оконъ и воротъ сосднихъ избъ съ плачемъ и воемъ тащили бабы и ребятишки всякую рухлядь, мужики отчаянными, перехваченными голосами, широко размахивая руками, выгоняли скотину. У дома Кузьмы Андреевича кто-то, страшно надсидываясь и пыхтя, оттаскивалъ тяжелую скамейку, откуда-то появились дв бабы съ образами и безъ толку сновали съ ними межь толпы. Вдругъ раздался визгъ и толпа, раздалась, въ распахнутомъ кафтан, простоволосый, съ перекосившимся лицомъ, спрыгнулъ съ храпвшей тройки Кузьма Андреевичъ… Какъ бшеный кинулся онъ къ дому, но отскочилъ, встрченный цлымъ клубомъ дыма и огня… кинулся и опять отбросила, дико взвизгнулъ и бросился полнымъ размахомъ въ третій разъ… задыхаясь, остановился, кинулся на землю и отчаяннымъ, за душу хватающимъ. голосомъ, закричалъ:

— Васенька… сынокъ мой родимый.. Васюта!… Православные!… Ради Господа Бога… братцы!… все… все отдамъ… сынка только… Васеньку… въ рубашк останусь…

Толпа замерла, какъ убитая… И жаль, и серди щемитъ, да что сдлаешь?.. хуже ада — шагу не ступишь, и крыша-то сейчасъ рухнетъ, вишь, какъ кренитъ…

Вдругъ кто-то во весь голосъ вскрикнулъ:

— Ваня! Христосъ съ тобой! Желанный, куда ты?

Маша судорожно повисла на рук Ивана Степнова. Онъ мяіко, но ршительно отстранилъ ее.

— Подъ, голубка, — Богъ милостивъ! быстро выдвинулся изъ толпы.

Это былъ не вчерашній хромой, да слабый Иванъ, это былъ даже не прежній Ванька-ухарь, нтъ,— онъ снова сдлался однимъ изъ тхъ, что подъ градомъ пуль и картечи переплывали Дунай, голыми руками хватались за вражьи ружья на Шипк, однимъ изъ тхъ, которыхъ ни огнемъ, ни смертью не испугаешь… Толпа, затаивъ дыханіе, слдила за смльчакомъ. Кузьма Андреичъ, дрожа какъ въ лихорадк, впился въ него горящими, не мигающими глазами. Маша, припавъ на колни, жарко и страстно шептала молитву.

‘Вотъ ужь въ самомъ огн… пошатнулся… упадетъ. Госяоди!.. нтъ, кинулся раньше, не видно’…

Прошла тяжелая, какъ вкъ, минута… Домъ зловще заскриплъ… рухнетъ… видитъ Богъ, рухнетъ…

— Ваня! родной!… И Маша однимъ прыжкомъ была ужь около своего милаго… Весь черный, съ обгорвшими руками и бородой, съ обожженнымъ въ кровь лицемъ, онъ крпко обхватилъ что-то, завернутое въ дымящееся одяльце, и тяжело рухнулся на землю…

Черезъ мсяцъ Иванъ, общающій сдлаться такимъ же молодцомъ, какъ и прежній Ванька-ухарь, но теперь еще слабый, стоялъ подъ внцомъ съ Машей, около, совершенно довольный своей яркой рубашкой, во весь ротъ улыбался маленькій Вася, бережно держа въ рукахъ чистое полотенце съ образомъ, а въ конц деревни, на мст, гд стояла прежде покосившаяся избушка Степнова, въ новомъ росписномъ, красивомъ домик, посаженый отецъ, Кузьма Андреичъ, заботливо оглядывалъ, все ли готово къ пріему молодыхъ.

Д—въ.

ПОВСТИ И РАЗСКАЗЫ ИЗЪ НАРОДНАГО БЫТА.

Дянова.

‘ЛЕЖЕБОКЪ’

Читайте также: