Летучие листочки, Измайлов Владимир Васильевич, Год: 1814 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 35 минут(ы)

ЛЕТУЧІЕ ЛИСТОЧКИ,
или
Тайныя записки свтской дамы.

(Они дошли до насъ чуднымъ образомъ. Втеръ, дувшій отъ Москвы, принесъ ихъ прямо на бюро нашего сельскаго кабинета. Печатаемъ ихъ для любопытныхъ, съ дозволенія Автора, извинясь въ нашей нескромности.)

Апрля 28 дня

1814 года.

Москва.

Давно Альбомы въ употребленіи. Летучіе листочки достойны той же славы. Подъ этимъ именемъ разумю тонкія, прозрачныя полу-странички in 18, trs petit format, которыя должны всегда лежать под рукою дамы, и на которыхъ золотое перо ихъ можетъ отрисовать на досуг вс тни и отливы ихъ сердца. По крайней мр я имю ихъ. он разсыпаны у меня по комнат. Иногда втеръ играетъ ими, какъ и мною, у насъ общая участь, и мн пріятно воображать, что зефиръ унесетъ ихъ къ какому нибудь романическому мущин который, по слдамъ ихъ, предстанетъ перед меня съ именемъ жениха. Къ тому же, сколько чувствъ и мыслей, въ которыхъ мы не можемъ никому открываться кром бумаги! Эти таинственные листочки должны уже скрываться подъ ключемъ, ихъ не льзя вврять втру, какъ другіе. Право, для вдовы, выходящей, какъ я, изъ перваго цвту молодости и отчаивающейся имть жениховъ, пріятно облегчать тягость сердца вини летучими листочками!

Мая 15 дня.

Скучны эт побды, тріумфы и радости. Только и говорятъ о нихъ, только ими и занимаются, а женихи, женихи….

…. Вс сгибли, какъ чумой.

Ныншнія произшествія имютъ и другое зло. Вводя въ славу наше Отечество, они вводятъ въ славу и Рускій языкъ. Безъ того не писала бы я моихъ записокъ на семъ варварскомъ язык. Французскій есть мой природный, ибо какъ Вольтеръ:

Au sortir du berceau je begayois des vers,

Французскіе, а не Рускіе, а Рускій языкъ мн чужой, по тому что начала его узнавать только съ того времени, какъ упрямые и своенравные люди вздумали у насъ требовать Рускаго языка не только въ книгахъ, но и въ разговорахъ, не только въ разговорахъ общества, но и въ тайныхъ свиданіяхъ любовныхъ. Нкоторые мущины ласкаются нын въ Рускихъ выраженіяхъ. Этого не довольно: отвчай имъ на томъ же язык, иначе они откланяются теб. Поврите ли? мн, одаренной природнымъ краснорчіемъ, по общему признанію молодыхъ людей, мн стоитъ иногда труда найти выраженіе для сердечной ласки! О естьли бы предоставили по крайней мр любви преимущество изъясняться на ея любимомъ язык! Мн кажется, что любовь томится безъ привтливаго языка Французовъ, какъ прекрасный цвт въ отсутствіи воздуха и солнца.

Благодаря духу времени, надобно заглядывать и въ Рускіе Журналы. Сего дня перебирала я вс наши періодическіе листки, но читала только титулы Журналовъ и оглавленіе матерій. Что сказать об нихъ? Инвалидъ пишется для пользы инвалидовъ безъ всякаго въ намъ отношенія, Сынъ Отечества для удовольствія патріотовъ, не по моему вкусу, Другъ Юношества для пользы сего возраста и другихъ возрастовъ, (кром одного, сказываютъ, въ которомъ я сама нахожусь, и который можно назвать: L’ge preffant de l’amour, а по Pyски, естьли не ошибаюсь, побудительный возраст любви), Рускій Встникъ для почитателей Рускихъ, слдственно не для меня, Политическій Журнал для политиковъ, Встникъ Европы, Богъ знаетъ, для кого (ибо мы свтскіе не читаемъ его, а провинціалы слдуютъ конечно нашему примру), и ни одного Журнала для дамъ! Чтобы оживить труды Господъ Журналистовъ, хочу разослать ко всмъ по одному отрывку изъ моихъ записокъ, разумется изъ тхъ, которыя могутъ выходить на свт, ибо тайны нашего пола не должны открываться. Горе той женщин, которая отдастъ мущин клюнь къ своему сердцу, она погибла, он можетъ всегда читать въ душ ея, и повелвать ея жизнію. А надобно, чтобы мы располагали судьбой другаго пола для нашей славы и вашего щастія. Но, возвращаясь къ Журналамъ, замчаю рдкость. Ни литтературные, ни политическіе, ни патріотическіе Журналы, между многими извстіями о ныншнихъ перемнахъ въ судьб народовъ и частныхъ людей, не говорятъ объ участи Госпожъ Рекамье {Неизвстная дама ошибается. Недавно увдомляли насъ, что Гжа Рекамье возвратилась въ Парижъ.} и Тальенъ. Имемъ извстіе о послднемъ изъ Королей, нын перемщающихся на троны и съ троновъ, а не знаемъ ни слова о жизни и судьб первыхъ красавицъ и женщинъ вка. Это не лестно для нашего пола! C’est dsolant! Но довольно. Стыжусь, что написала страницу замчаній о Рускихъ Журналахъ.

Мая 20 дня.

Безпокойства, работы и труды свтской женщины стоютъ иногда подвиговъ Геркулесовыхъ. Вчерась былъ тотъ великій праздникъ, который… Но буду говорить о немъ въ другомъ мст. По утру я проснулась съ головною болью, ибо не спала вовсю ту ночь отъ мучительной и отчаянной мысли, что мой богатый сарафанъ не перещеголяетъ сарафана Эмиліи. Цлое утро протекло въ досад и суетахъ. Служанка моя замтила, что безсонница оставила на лиц моемъ мертвую блдность, это заставило меня досадовать на своенравную природу, на самое себя и на служанку, которая мн о томъ сказала. Пускай бездушное зеркало не знаетъ лести, а люди должны умть угождать другъ другу. Пріятно ли чувствительному Флеристу, когда ему указываютъ на увядающую розу въ его цвтник, на ту прекрасную розу, которую онъ обработывалъ нжною рукою, берегъ отъ втра и солнца, съ каждымъ утромъ окроплялъ водою чистою, какъ роса, и видлъ въ ней любимицу земли и неба? Я разбранила и прогнала служанку. Однакожъ, черезъ нсколько минутъ раскаялась въ излишней строгости. Не надобно думать, чтобы мы были несправедливы, какъ обвиняютъ насъ суровые моралисты, и естьли я не загладила вины моей и не призвала обратно Дженни, любимйшей изъ моихъ служанокъ то, право, мн стоило не примиришься съ нею, но я боялась избаловать ее. Наконецъ насталъ час туалета. Боже мой! мн казалось, что земля чувствительнымъ образомъ передвигалась на оси своей: такъ у меня кружилась голова. Все до послдней булавки измняло мн, а я просила, молила, вызывала цлый свтъ на услугу. Вроломное зеркало льстило мн на одну минуту, и въ другую обманывало мою довренность, снова обнадеживало и снова обманывало, цвтъ платья не приставалъ къ цвту лица моего, ленты не перепоясывали моего стана, какъ должно, упругій корсетъ не повиновался эластической природ, Руской костюмъ не обрисовывалъ формы тла, однимъ словомъ: ничто не угождало мн, въ душ моей киплъ адъ. Къ щастію, пріхала моя любезная Софія. Я залилась слезами. Она тронулась моею чувствительностію и возвратила мн жизнь, переодвъ меня къ лицу. Мы похали съ нею на праздникъ. Мн стало очень весело. Во всю дорогу я хохотала, пересмивая красавицъ, встрчающихся намъ въ безпрерывномъ ряду каретъ, и съ какою-то внутреннею радостію читая на ихъ лицахъ ту самую заботливость, которая за часъ передъ тмъ выводила меня самое изъ терпнія. Какъ забавно смотрть на это со стороны, но какъ больно видть себя въ подобномъ случа! Не буду говорить о собраніи, оно привело меня опять къ тоск, скук и досад. Ахъ! смуглая Розалія, курносая Елена, слишкомъ румяная Каролина, картавая Нина, даже бдная дворяночка Анета имли гораздо лучшіе сарафаны, нежели я. За то блескъ и число моихъ, бриліянтовъ помрачали и превосходили вс другіе, и я могла бы примириться съ первымъ безвыгоднымъ для меня случаемъ, естьли бы другія непріятности меня не огорчили. Вдовой Граф Д***, который иметъ даръ разсказывать и смшить и котораго ожидала я къ себ съ нетерпніемъ, не подошелъ ко мн ни одного разу, а вмсто того навязался скучный О*** виртуоз, поэтъ и литтераторъ, который задушилъ меня своими разсужденіями о пріятности талантовъ, о сладости уединенія, о скук свтскихъ обществъ, въ которыхъ самъ проводитъ дни и ночи. Не люблю притворства, не люблю и этихъ разсужденій, и не понимаю, какъ свтскій человкъ можетъ позволить себ говорить объ этихъ предметахъ. Во время бала рзвый Ипполитъ смшалъ меня въ контръ-данс, и едва не уронилъ на самомъ быстромъ круженіи вальса. Наконецъ, идя на ужинъ, первый изъ нашихъ красавцевъ подалъ руку не мн, а Эмиліи. Я возвратилась домой съ звотою, мигреною, истерикою и другими болзнями, которыя родятся у насъ голов у двицъ, какъ дикія травы на безплодной пустын. Такъ протекаютъ дни за днями и грозятъ мн участью невсты, извстной по басн, разсказанной ла-Фонтеномъ, и пересказанной, кажется, Крыловымъ, съ истинною выразительностію, страшною для нашего пола.

Мая 29 дня.

Мы съхали въ подмосковную. Наше путешествіе на 15 верстахъ заняло меня самымъ пріятнымъ образомъ. Но признаюсь, что естьли бы мы сдлали одну версту лишнюю, то случилось бы мн. Не терплю монотоніи, люблю ту разнообразность, которая, какъ замтилъ какой-то Рускій Авторъ, пестритъ нашу жизнь ежедневными новостями. Такъ пестрота цвтовъ украшаетъ т луга и долины, на которые невольно смотрю изъ сельской націей темницы. Такъ, еще лучше, пестрота одеждъ, лицъ и разговоровъ на Московскомъ бульвар разрываетъ вокругъ насъ какую-то прелесть и живость, которыхъ лишилась на четыре мсяца, благодаря маминькиной склонности къ деревенской жизни по привычк стараго вка.

Отъ скуки и — для скуки принялась въ деревн за книги. Перечитываю Грандиссона и Клариссу, и за романами философствую. Характер Ловеласа, при всей его рзкости, заманчиве характер Грандиссона, котораго совершенство для меня утомительно. Первый задаетъ по крайней мр трудъ отъигрываться отъ его тонкаго искусства, а послдній оставляетъ безъ дла ум и сердца женщины, ведя ее за руку на свободномъ пути любви, удерживая ее отъ паденія, слдуя за каждымъ ея, шагомъ почти какъ неотступная Минерва за любовникомъ Евхарисы. Какое могу имть достоинство, когда мущина, обожатель, или муж, ведетъ меня за помочахъ? Гд прелесть любви, естьли никакая сердечная слабость не докажетъ вашей горячности въ другу и его горячности къ вамъ? Таинство украшаетъ любовь, но когда не льзя позволитъ себ лишняго свободнаго слова передъ строгимъ ценсоромъ вашимъ, передъ любовникомъ Катономъ, когда не льзя съ такимъ осторожнымъ человкомъ, каковъ, Грандиссонъ, предаться влеченію сердца и страсти въ тайномъ свиданіи, когда, наконецъ, надобно любовникамъ вести себя также чинно (это истинное слово), какъ жениху и невст за первымъ обручальнымъ пиромъ: тогда нтъ въ любви ни таинства, ни очарованія. Нтъ, воля ваша, господа философы и моралисты, будь только Кларисса въ другихъ обстоятельствахъ, не въ заключеніи и не въ изгнаніи, а на свобод, на обширномъ театр свта, гд героини любви могутъ вести равный бой съ Алкидами другаго пола, и Ловелас утшитъ ея самолюбіе, займетъ ея сердце пріятне всхъ Грандиссоновъ въ мір. Вызываюсь смло…… Но скачетъ на двор карета. Это, кажется, цугъ и ливрея Графа Д * * *. Это онъ, врно онъ. Простите книги, романы, разсужденія. О! естьли бы удалось мн!… О судьба! о небо!…

Іюля 30 дня.

Посл двумсячнаго молчанія принимаюсь за траурное перо мое, чтобы разсказать съ прискорбіемъ анекдот, который для другихъ и для меня самой въ другое время могъ бы показаться забавнымъ, но который не веселитъ ни мало въ состояніи неудачнаго замужества. Возвращаюсь въ 29 дню Мая. Вдовой Графъ Д * * *, какъ я угадала, постилъ насъ въ тотъ день. Он былъ не одинъ, съ нимъ пріхалъ изъ Москвы молодой Полякъ Любковичь и прекрасный Кирасирскій Офицер Дашуровъ. Какое обширное поле для женскихъ побд! Сельское уединеніе иметъ великую цну въ отношеніи къ любовнымъ завязкамъ, ибо гораздо легче въ отсутствіе другихъ женщинъ завязать и укрпить узелъ сердечной любви. Соперницы не перескаютъ у тебя дороги, не перебиваютъ способовъ, не отнимаютъ времени. И безъ того мое дло требовало всхъ хитростей Овидіевой науки, Вдовецъ Графъ былъ для меня самый выгодный женихъ по его богатству, дряхлости и глухот, хотя по лтамъ своимъ он годился только быть стражемъ Султанскаго сераля. Поляка готовила я на случай первой неудачи, но его Адонисово лице, Алкидская осанка и романическій образъ мыслей трогали меня боле. Датуровъ, послдній изъ нихъ (я не ошиблась въ моемъ разсчет, какъ докажетъ развязка), оставался у меня въ виду для крайности, Я приступила къ длу. Маминька, по общему нашему согласію, осыпала Графа ласками за обдомъ и во время прогулки, я угощала его съ тою важностію, которая нравится старикамъ, и потчивала его нашими оранжерейными фруктами, чтобы вкусными плодами оживить немного его мертвые соки. Принятая мною роля важной невсты благопріятствовала другому моему намренію, и когда старик, бралъ меня ласково за руку, хвалилъ мою скромность, я опускала глаза въ землю, чтобы показаться ему застнчивою и не смотрлъ на морщины лица его, но украдкою бросала краснорчивые взоры на молодаго Поляка. Догадливый Любковичь начал скоро примчать нмый языкъ взоровъ. Уже кирасира Датурова оставляла я безъ всякаго вниманія. Только на то время, когда выходили изъ комнаты Графъ Д * * * и Полякъ Любвовичь, играла я третью ролю, смялась, съ кирасиромъ, и сама сваталась за него, ибо онъ совершенный шутъ. Его называли въ обществ всемірнымъ женихомъ, дамы предлагали ему свою руку для шутки и смху, но изъ шутки родится иногда дло. Мы удержали ихъ у себя до другаго дня. Графу отвели ночлегъ въ дом, Датурову, о которомъ я не такъ заботилась, въ отдаленномъ флигел, а Любковичу, по моему совту, въ китайской бесдк, которая стояла передъ самыми окошками моего будуара. Между нами былъ прудъ и обширный цвтникъ на такомъ разстояніи, что воздухъ не могъ доносить тихихъ слов, но взоры могли долетать отъ одного къ другому. И такъ пространство было не отчаянное. Когда вс удалились для покоя, я сла подъ окно моего будуара и заиграла на гитар, взглядывая на Китайскую бесдку. Ночь была прекрасная. Луна свтила на окно моего Поляка. Легкій втерокъ струилъ воду, и едва шевелилъ листочки на акаціяхъ, осняющихъ бесдку. Романическія тни окружали сей храм любви, и представляли воображенію царства рая. Сколько вещей въ одномъ слабомъ сіяніи луны, когда сердце горитъ любовію. Но излишне осторожный Полякъ, не зная мстныхъ обыкновеній, не смлъ открыть своего окошка, какъ я узнала посл, изъ уваженія въ фамиліи, посщенной имъ къ первой разъ. Не имя отвта на мою игру, я повсила гитару на стну и легла спать. Я выспалась очень хорошо, вопреки всмъ любовнымъ элегіямъ, но встала рано и заглянула подъ мой опущенный сторъ. Полякъ у разкрытаго окна сидлъ въ задумчивости. Я подняла сторъ. Он всталъ и поклонился мн съ вжливостію, а я, не разсудивъ передариваться холодными поклонами, положила руку на сердце, взглянула на небо, опустила взоры на него, и стояла къ живописномъ положеніи чувствительной Клементины. Любковичь смотрлъ на меня, казалось, съ истиннымъ участіемъ сердца, но не позволялъ себ никакого знака объясненія. Чтобы подать ему смлость, я разкрыла окно, изъ ваза съ цвтами взяла одну розу, и ощипывая цвтокъ, клала каждый розовый листокъ на сердце, прижимала его къ губамъ, и одинъ за другимъ посылала по втру: не трудно было угадать тайное порученіе сихъ эфирныхъ пословъ. Полякъ ободрился, онъ сдлалъ знакъ, будто ловитъ розовые блесточки любви, и съ отчаянія, что он упадаютъ на воду и тонутъ на дн обманчивой стихіи, сталъ на колни, и поднявъ одну руку къ небу, а другую простирая къ листочкамъ, или ко мн, молилъ, казалось, бога втровъ донесетъ до него даръ сердечной любви. Тутъ его положеніе меня разсмшило, я готова была захохотать, но удержалась. Нмый разговоръ продолжался. Мы изъяснялись часъ отъ часу съ большимъ жаромъ. Наконецъ Полякъ воспользовался въ свою очередь кустомъ лилей, растущихъ подъ его окошкомъ, и знаками выразилъ не только чистоту своей сердечной склонности, но и другія сильныя чувства. Когда цвты, палимые лучами солнца, томились и, казалось, засыхали, онъ зачерпнулъ воды, окропилъ лилеи и указалъ мн, съ какою жадностію он пьютъ капли нектара и какъ оживаютъ отъ дыханія втра. Мн оставалось освжить его водою и зефиромъ, но, къ моему сожалнію, быстрый полетъ часовъ перервалъ нашу пантомиму. Пришли звать къ утреннему чаю. Въ зал передъ маминькою мы разкланялись другъ съ другомъ, какъ будто бы не видались. Тотъ день былъ для меня прекраснйшій въ жизни. Графъ подавалъ мн надежду быть моимъ мужемъ, а Любновичь утшеніе играть съ нимъ въ пантомиму. Передъ вечеромъ маминька, съ моего согласія, заговорила Графу о женитьб. Представьте себ обманчивость надежды человческой. Графъ отказалъ вжливо, но ршительно, и этотъ сумазбродный старик ухалъ въ Москву тотъ же день. Полякъ, которому полюбилось начала романической комедіи, остался у насъ гостить на мсяцъ, а кирасиръ Датуровъ, потерянный уже мною изъ виду, не знаю, куда двался.

Отъздъ старика позволилъ мн совершенную свободу въ обращеніи съ моимъ молодымъ Полякомъ. Какіе дни, часы и минуты! Мы рзвились на лугахъ, играли въ горелки и въ жмурки, качались на качеляхъ, бгали въ запуски, здили верхомъ, я въ Амазонскомъ плать, а онъ, помнится, въ козацкомъ, гуляли въ тнистыхъ рощахъ, сидли на берегу свтлыхъ рк, только не купались въ чистыхъ источникахъ, какъ въ щастливые дни золотаго вка — и мсяцъ протекъ, какъ мигъ. Время было объясниться въ словахъ ибо до сихъ поръ мы выражали любовь пантомимою. Самымъ нжнымъ образомъ коснулась я до сего предмета, и осторожно предложила мою руку, но Полякъ засмялся. ‘Я имлъ другую цль’ отвчалъ онъ съ насмшливымъ видомъ. ‘Извините, вы слишкомъ любезны для спокойствія и щастія мужа.’ Признаюсь, что не легко привести меня въ краску, а при этомъ нагломъ отвт я сгорла отъ стыда, замшательства и всего боле отъ досады. Ошибиться такимъ грубымъ образомъ! Мн казалось, что, я подцпила его на дно моихъ глубокихъ стей, но онъ ускользнулъ. Вотъ случай сказать съ Поэтомъ!

…Ужь, кажется, въ рукахъ….

Ужъ сердце въ восхищеньи бьется….

Вотъ только что схватить… Хоть какъ, такъ увернется (*).

(*) Дмитріевъ, въ басн: Искатели Фортуны.

Я скрылась отъ неблагодарнаго, а онъ, поручивъ маминьк пожелать мн всякаго блага въ мір, изчезъ, какъ прелестное, но обманчивое сновидніе.

Тронутая до слезъ сими неудачными опытами, ршилась я наконецъ съ досады кинуться за мужъ за кого бы то ни было, и при первомъ свиданіи съ Муратовымъ взяла его слово и дала ему свое. Мы обвнчались. Но когда я вышла за шута, въ полномъ увреніи, что буду водить его за носъ и за рогатый лобъ, он вздумалъ умничать, объявилъ мн твердую волю свой быть съ мною неразлучнымъ, и нын увозитъ меня навсегда въ уфимскую деревню свою. Гд буду жить съ нимъ въ одиночеств и въ горести.

Ахъ! не любя никакихъ книг, кром романовъ, которыхъ обманчивыя мечты терзаютъ меня, не зная совсмъ хозяйства, котораго, невжа отъ меня требуетъ, не имя способа уйти, ибо 70-лтній отецъ его долженъ въ деревн стеречь меня, какъ эвнухи Султанскихъ наложницъ, не любя мужа, а по немъ и дтей, готовыхъ родиться на мое горе: куда дваться, и къ чему прибгнуть? О вы, прелестницы свта, которыя мн подражаете! страшитесь и берегитесь подобной мн участи! Больно сказать, но порокъ рано, или поздно бываетъ наказанъ самъ собою!…

Елена.…

P. S. Не имю духу подписать имени своей фамиліи.

‘Встникъ Европы’, No 15, 1814

ЛЕТУЧЕ ЛИСТОЧКИ,
или
Продолженіе тайныхъ записокъ свтской дамы.

(Мы имли случай достать сіи записки, которыхъ начало напечатано въ 15 книжк Встника.)

Августа 25 дня.

Село Безнадежное (*).

(*) Я дала это имя нашему селу со времени моего прізда, а въ какомъ смысл всякой угадаетъ. Елена Датурова.

И такъ я въ Уфимской деревн, далеко отъ забав свта, съ глазу да глаз съ постылымъ мужемъ, не имя ни одной занимательной мысли въ голов, ни одного пріятнаго чувства въ сердц, безъ привычки къ домашней жизни, безъ склонности къ хозяйству, къ рукодльямъ, къ природ, безъ всякаго желанія угождать вол моего мужа, съ явнымъ отвращеніемъ во всему, что ему нравится, даже съ равною ненавистію къ нему, къ его собакамъ и къ его лошадямъ {Кратко замчаю, что 70-лтній мой свекоръ, о которомъ съ ужасомъ говорила въ первыхъ летучихъ листочкахъ, умеръ за нсколько дней до нашего прізда. Е. Д.}!

Съ перваго взгляда кажется, что моя участь есть нещастнйшая въ мір, но прилжне разсматривая ее и входя во вс обстоятельства жизни, признаюсь, что судьба моя горестна только по наружности. Мой мужъ совсмъ не такой глупецъ, какимъ хотли представить его въ обществ одни по незнанію его ума, а другіе по зависти къ его достоинствамъ, онъ мыслитъ основательно и судитъ здраво, я не терплю ни основательныхъ мыслей, ни здравыхъ разсужденій, но должна отдать ему справедливость, что он иметъ эт скучныя способности разума. Онъ любитъ меня искренно, не смотря на мою вчную съ нимъ размолвку. Кром нарушенія супружескихъ прав его (что именно всего искусительне) нтъ вещи, которой бы онъ не позволилъ и не сдлалъ мн въ угожденіе. Онъ угадываетъ мысли мои и упреждаетъ мои желанія, когда он только согласны съ общимъ порядкомъ вещей, но это, говоря ему не въ насмшку, рдко случается, и что он ни длаетъ мн угоднаго, то все обращается на бду ему. Другая рдкая черта его характера та, что онъ бережетъ мою честь даже въ уединенныхъ нашихъ разговорахъ, и хотя ему извстна тайна всхъ моихъ любовныхъ связей до вступленія съ нимъ въ замужство, онъ не позволяетъ себ ни малйшаго упрка, тогда какъ я осыпаю укоризнами и бранями его, совершенно безвиннаго. Осторожности его могла бы имть тмъ боле цны для другой женщины, что онъ поступаетъ такъ не по кротости его характера, довольно вспыльчиваго, но по правиламъ строжайшей честности, наблюдаемой имъ во всхъ длахъ жизни. Однимъ словомъ, онъ уменъ, добр, чувствителенъ у ласковъ, снисходителенъ ко мн, и сверхъ того честенъ до невроятности.

Какъ бы, кажется, не ужиться съ такимъ мужемъ? намъ бы не уняться наконецъ посл многихъ шалостей, столь щастливо окончанныхъ? скажутъ нкоторые люди. Я и сама это знаю, чувствую и думаю, но такова сила привычки, таково особливо упрямство, вкорененныя въ меня: сею привычкою, воспитаніемъ и нравами свта, что мн досадно даже мыслить, что воля мужа и обстоятельства жизни повелваютъ мн покориться передъ нимъ, побдишь свою втреность, перемнить правила и поступки. Можетъ быть два, или три мсяца постояннаго труда могли бы обратить меня къ мужу и къ моимъ обязанностямъ, но под смертною казнею не стала бы я трудиться для того только, чтобы исполнить волю господина Датурова. Не имя возможности возвратиться жъ свт, какъ будто бы въ утшеніе и въ награду себ за потерю свтскихъ забав, нахожу какое,— то удовольствіе выводишь мужа изъ терпнія сценами злости и бшенства, когда нтъ въ душ моей ни того, ни другаго чувства (ибо я не родилась злою), и часто не могу удержаться отъ смха, выгнавъ его изъ дому шумнымъ крикомъ и язвительными укоризнами. Пускай знатоки сердца человческаго углубляются въ тайну сихъ противорчій, мое дло разсказывать, что происходить въ душ моей, и мн кажется, что сіи противоречія довольно обыкновенны въ свтскихъ женщинахъ.

Августа 31 дня.

Изъ многихъ сосдей, которые насъ посщаютъ, я замтила одну молодую, прекрасную и милую вдову Софію, которая здсь иметъ славу безпорочной женщины. Эти феномены, или справедливе фениксы, не рдки въ провинціяхъ. Нахожу тому причины въ обстоятельствахъ женской жизни, укрытой отъ опасности сердца. Конечно добродтельныя женщины обязаны ихъ хорошимъ поведеніемъ не столько правиламъ, которыя не могутъ устоять противъ искушеній любви, сколько отсутствію сихъ искушеніи. Какъ бы то ни было, Софія мила, скромна, и до того стыдлива, что краснетъ отъ всякаго привтствія, сказаннаго ей мущиною. Мн кажется, что мужъ мой замчаетъ ея достоинства, ибо онъ часто отзывается о нихъ съ похвалою, и она сама обращается съ нимъ такъ робко и притомъ такъ осторожно, что я подозрваю ея въ тайной склонности къ моему мужу. Впрочемъ я не возьму на себя труда примчать за ними. И какая мн нужда, естьли бы и дошло у нихъ до любовной связи? Разв не знаю, по собственному опыту, что такія связи не продолжительны. Рано, или поздно она перервется. Да и могу ли дорожишь любовью моего мужа?

Сентября 8 дня.

Сего дня былъ день моего рожденія. Я открыла глаза съ досадою, воображая себя не въ блестящемъ кругу свта, гд привтствія ласкателей осыпали бы меня въ, ныншній день, но въ. уфимской деревн, гд надлежало только ожидать холодной ласки супруга. Едва одлась, какъ узнала отъ моей Дженни, что мужъ, готовитъ мн подарки, сюрпризы, фейерверки и тому подобное. Это расположило меня къ сердцу. Въ самомъ дл, какая пристойность, для мужа дарить, ласкать, удивлять жену? Такое вниманіе пріятно отъ любовника, ибо оно доказываетъ постоянство, любви его,, но мужъ и жена могутъ противъ воли быть постоянны и врны. Къ, обду съхалось множество провинціаловъ, изъ которыхъ ни одинъ не смлъ подойти ко мн близко, и еще боле провинціаловъ, изъ которыхъ Софія была одна порядочная женщина, une femme, comme il faut, но и та досаждала мн ея дтскою застнчивостію и ея глупою невинностію. Другіе или молчали, или говорили между собою. Отсутствіе всякаго рода кокетства, роздленіе мущинъ и женщинъ въ разныя стороны на подобіе того, какъ общано въ день страшнаго суда раздлить праведныхъ и гршныхъ, разговор, изрдка обращенными на состояніе урожая, на приплод домашнихъ овецъ, на искуство ткать холстину, и проч.: таковы были язык и душа сего полу-нмаго общества сельскихъ дворянъ, бесдующихъ во всей простот ихъ ума и сердца! Я звала сколько отъ скуки, столько и въ досаду мужу, которому хотлось, чтобы я ласкала гостей, и который не одинъ раз подходилъ просить меня о томъ, Чмъ боле он приступалъ ко мн съ представленіями, тмъ боле я дурачила однихъ, оставляла другихъ безъ вниманія, и приводила всхъ въ замшательство.

Пошли къ столу. Я подала руку не тому изъ сосдей, который по лтамъ и фамиліи имлъ боле права ожидать того, но самому неловкому и послднему изъ невжъ, ибо я имла свое намреніе. Приведя меня къ столу, онъ хотлъ уйти, чтобы ссть на другомъ конц, но я удержала его, и посадила подл себя. На Олипмійской трапез нашей, достойной боговъ, стояло филе, увнчанное храмами съ портиками и перистилями, оплетенное зеленью, убранное цвтами и всякаго рода плодами. Мужъ далъ мн замтить, что онъ самъ трудился надъ симъ столовымъ украшеніемъ, и спросилъ, нравится ли оно мн. Я, отвернула голову и промолчала. Однакожъ видла, что онъ закраснлся. Слдственно мн удалось кольнуть, или оскорбить его. Я была довольна. Но удовольствіе мое не могло ограничиться симъ легкимъ торжествамъ. Мн хотлось другаго важнйшаго. Сидвшій подл меня мущина былъ ни живъ, ни мертвъ отъ замшательства, и я предназначила его въ исполнители моей щастливой мысли. Когда глупцы ахали отъ удивленія и не могли налюбоваться на затйливое филе, я попросила моего сосда достать, мн розу и ананасъ, лежавшіе на средин. Онъ протянулъ руку. Я видла, что он не могъ достать до средины филе, но я приступала къ нему съ прозьбою, Онъ тянулся, краснлъ, мшался, и — чего мн хотлось — измялъ нсколько разъ, перервалъ гирлянды, разронялъ плоды, которые катились во вс концы стола, и наконецъ. уронивъ суповую чашку, облилъ горячимъ супомъ прекраснйшій изъ цвточныхъ букетовъ. Тутъ я нарочно толкнула его, онъ изломалъ послднюю связь, съ которой храмы, колонны и бесдки на фил разсыпались въ млкія части. Все пришло въ смятеніе, люди бжали поднимать катящіеся плоды, дамы, облитыя ручьями супа, кричали, другія едва не плакали, ожидая видть пятна на одномъ праздничномъ плать, которое только у нихъ и было. Я смялась, торжествовала, и вкось смотрла на мужа, который съ Ангельскимъ терпніемъ переносилъ явную для него обиду. Досада была написана на лиц его, и я не знаю, какъ онъ побждалъ ее.

Кто не угадаетъ, что мн хотлось довершить мою побду надъ супругомъ? Обгая взорами общество, искала я целадона, способнаго занять меня, а особливо тронуть въ муж щекотливйшую сторону человческаго самолюбія. Но сколько проницательные взоры мои ни допрашивали сердца мущинъ, сколько ни горла я нетерпніемъ возбудить въ муж ревность, не видала однакожъ ничего достойнаго трудовъ моихъ, и никто не умлъ отвчать моимъ видамъ. Каждый изъ нихъ взоромъ говорилъ, казалось, какъ Арлекин въ комедіи:

Qui diable! Je ne vous ai jamais

Fait de mal, moi: pourquoi

M’aimez-vous?

Я отложила намреніе до пріятнйшаго. случая. Не такъ легко найти и, въ свт умнаго Чичисбея!

Перед вечеромъ начали играть въ веревочку. Я давала ловить себя всмъ молодымъ мущинамъ кром моего мужа, и для оживленія сей игры, довольно единообразій, прибавила ту выдумку, что побдитель имлъ право поцловать плнницу, ту, которой надлежало идти въ средину веревки. Мужу моему случилось поймать Софію. Никогда не видывала я подобной стыдливости между мущиною и женщиною. Софія запылала въ лиц, Датуровъ смшался, оба остановились, я принуждена была заставить ихъ скоре цловаться, чтобы не перервать теченія игры. Надлежало также видть, какъ смшны были поцлуи сельскихъ дворянъ со мною, они едва смли прикасаться къ губамъ моимъ. Нещастная Елена! ты рзвилась не въ столиц, не среди Адонисовъ и Парисовъ!

Не буду разсказывать, какъ я продолжала тотъ день бсить мужа, какъ подмочила фейерверкъ, чтобы он не дйствовалъ, какъ заперлась въ мою комнату, когда щитъ съ моимъ вензелемъ запылалъ перед домомъ, какъ, наконецъ, явными и колкими насмшками привела въ негодованіе всхъ дамъ, которыя до ужина разъхались. Довольно сказать, что я нашла сего дня способъ отмстить мужу за то, что онъ увезъ меня изъ столицы въ дикую пустыню….

Птухи поютъ полночь. Вышла любовная звзда, и муж ожидаетъ меня. Иное дло ссориться днемъ, а въ этотъ часъ… Но я спшу къ нему.

Сентября 9 дня

по утру.

Какъ слабы мущины под вліяніемъ Звзды вечерней! Это лучшая минута нашего торжества и прекраснйшій случай для наблюденія слабой стороны ихъ сердца! Когда я пришла вчерась къ моему мужу, онъ скрылъ досаду свою, и не произнесъ ни слова жалобы! Гомеръ зналъ сердце человческое. Такъ Юнона его предстала на гор Ид передъ повелителя боговъ и силою таинственнаго пояса побдила сердце неврнаго супруга.

Сентября 15 дня.

Сего дня муж мои имлъ, со мною жаркое объясненіе. Оно достойно отчасти имть мсто въ сихъ летучихъ листочкахъ, и въ тоже время занять перо мое, которое, подобно уму и сердцу, остается здсь безъ всякаго дла.

По утру, когда я сидла въ уединенной бесдк, осненной акаціями и напоминающей мн тотъ Китайскій павильонъ, гд рзвилась я такъ пріятно съ чувствительнымъ я еще благодарнымъ Любковичемъ, когда утреннее солнце свтило уже не на любовницу, нкогда восхищенную до небесъ на крылахъ свободныхъ Амуровъ, а на супругу, уже прикованную къ земл узами невольническаго брака: — явился ко мн мои безцнный супруг, слъ подл меня, взялъ меня за руку, и смотря мн прямо въ глаза, не отвчающіе ни мало чувствительности его взоровъ, начал такъ говоришь: ‘Елена! позволь мн наконецъ объясниться съ тобою, какъ твоему супругу я какъ другу истины и добродтели. Настало время говоришь. Имй только терпніе меня выслушать.’ — Говори — отвчала я и отвернула голову. ‘Ты помнишь,’ продолжалъ онъ такимъ голосомъ и съ такимъ чувствомъ, которые возбудили во мн по крайней мр любопытство. ‘Ты помнишь, что взаимное согласіе насъ соединило. Не знаю, какіе виды имла ты, но знаю, что я надялся на твою привязанность. Я полагалъ тебя втренной, а не развратной, и мн казалось, что заблужденія слабой женщины уступятъ наконецъ сил истинной любви, когда она увидитъ въ муж не взыскательнаго, но кроткаго друга. Первое мое обращеніе противорчью, по наружности, сему духу кротости. Едва женился на теб, и я заговорилъ тономъ грознаго властелина. Это правда, но обстоятельства требовали строгости. На каждомъ шагу надлежало мн силою отводить тебя отъ бездны, твое паденіе было бы моимъ стыдомъ, ибо я не умю не стыдишься участи обманутаго мужа, и сохраненіе твоей и моей чести повелвали мн быть строгимъ. Но я усталъ сражаться съ безпрерывными опасностями и, взявъ свою отставку, увезъ тебя въ деревню. Но когда ты ступила только съ подножки кареты на порог нашего сельскаго дома, я далъ себ слово утшить твое сердце и усладить дни твои всми попеченіями нжной любви. Скажи, неблагодарная, скажи, бывалъ ли со времени нашего сюда прізда такой день, часъ и мигъ въ который бы не старался я читать въ твоемъ сердц, предускорять твои желанія? бывалъ ли противъ тебя строгъ, несправедливъ, своенравенъ? не доказывалъ ли мою любовь всми опытами истинной сердечной ласки? не побждалъ ли рдкимъ терпніемъ твое упрямство, твое своенравіе, твое сумазбродство? Но ты истощила мое терпніе, охладила мое сердце. Прихожу къ теб съ первымъ и послднимъ объясненіемъ: возвратись къ добродтели, примирись съ лучшимъ другомъ твоимъ въ мір, подай ему способ забыть твою несправедливость и любить тебя по прежнему. Или ты исполнишь долгъ твой, или… Отвчай, Елена! отвчай, чего ожидать мн?’ — Того же, что видлъ ты и прежде,— сказала я съ негодованіемъ. ‘Когда такъ’ возразилъ онъ ‘то знай мою тайну. Сердце мое, тобою охлажденное, воспылало къ другой. Софія сдлала во мн глубокое впечатлніе. Но я не нарушу моихъ обязанностей, когда ты исполнишь твои’. — Тутъ я захохотала.— Ты хочешь испугать меня и возбудить во мн ревность? Какъ ты мн жалокъ! Эта пружина слаба въ твоихъ рукахъ, и не дйствительна для моего сердца. Выдумай лучшую.— ‘Елена!’ повторилъ онъ ‘правда, что я не умю быть хитрымъ, но умю быть честнымъ, и такъ сказываю теб, что опасность грозитъ моей добродтели. Я хотлъ укрыться отъ нее за щитомъ любви твоей и моего долга. Будь только женою, какою ты быть должна, не подвергай меня жестокому искушенію, откажи Софіи отъ дому, естьли угодно, общаюсь побдить себя. Теперь еще время, но скоро будетъ уже поздно.’ — Бдный слпецъ!— воскликнула я,— ты не видишь того, что подаешь мн утшительную надежду! Твоя любовь къ Софіи освободитъ меня отъ скучнаго заточенія и развяжетъ тотъ несносный узелъ, который меня держитъ подъ твоею рукою. Того только и желаю, и въ доказательство искренности сего желанія приглашу завтра Эмилію на цлый день, сама открою ей любовь твою, естьли ты не открылся ей въ щастливой твоей склонности, и тмъ увнчаю прекрасное дло.— ‘Ты смешься, Елена?’ — Смюсь и радуюсь, но боле не хочу ничего слышать. Мн скучно твое велеречіе.— И я ушла отъ него.

Разбирая надосуг мои чувства, нахожу себ не совсмъ равнодушною къ новой склонности мужа, естьли она еще не выдумка… Однакожъ это довольно вроятно по нкоторымъ моимъ замчаніямъ… Но хотя бы ревность и могла родиться въ моемъ сердц, закаиваюсь говорить о слабости, столь непростительной. Ревновать къ мужу, и къ мужу Датурову!.. никогда… никогда… Только досадно, что Софія побждаетъ меня, что ее предпочитаетъ мн другой мущина, хотя и муж мой, что ея красота торжествуетъ надъ моею. Но посмотримъ дале.

Сентября 16 дня.

Посл нсколькихъ размышленій, ршилась я сего дня доказать мужу холодность мою, и ласковымъ письмецомъ, написаннымъ къ Софіи, пригласить ее въ гости на цлый день. Она приняла мое предложеніе, а я объявила о томъ Датурову. Онъ измнился въ лиц. ‘Не приготовь для себя разкаянія’ сказалъ он, взглянувъ на меня быстрыми глазами. Я отплатила ему дкою эпиграммою.

Софія пріхала къ обду. Никогда не видывала я столь прекрасной женщины. Выраженіе лица ея Ангельское, голосъ небесный, ловкость всхъ движеніи есть ловкость самыхъ Грацій, и въ лучшемъ цвт молодости! ей только 18 лтъ отъ роду. Она лишилась мужа черезъ мсяцъ своего замужства. Легкое прикосновеніе и первое дыханіе Гименея не могло еще помрачить свжести сей прекрасной розы теперь, кажется, только расцвтшей. Я не могла 6езъ зависти смотрть на ея красоту, не могла безъ досады сравнивать ее съ собою. Она цвтетъ, а я вяну. О Природа! о отчаяніе! женщина не должна бы переживать дней своей молодости! Что жизнь и любовь безъ щастливой весны? Невкусный плодъ, оставшійся отъ прекраснйшаго цвта. Чувствую, что эта горестная мысль должна бы меня усмиришь и привязать къ мужу. Естьли онъ оставить меня, то посл него кто согласится любить меня? Участь моя будетъ, можетъ быть, подобна участи нимфы, описанной поэтомъ въ стихахъ, мн очень памятныхъ:

Красавица стала не такъ хороша,

И боги сослали ее подъ луну,

Гд Нимфа отъ грусти

Годъ слезы лила,

А посл отъ грусти

Слюбилась — увы!—

Съ рогатымъ Сатиромъ.

Онъ былъ не брезгливъ,

И принялъ въ подарокъ

Обноски боговъ …

Хорошо, какъ встртишься и съ рогатымъ сатиромъ, а то проживешь вкъ свой оставленною, забытою, всми пренебреженною Нимфою.

За обдомъ, по моему общанію, объявила я Софіи, что мужъ мой влюбленъ въ нее страстно. Она закраснлась чрезвычайно и потупила взоры. Я не переставала шутишь на счетъ ихъ любви. Ихъ упорное молчаніе, котораго мои насмшки побдить не могли, приводили меня въ какое-то неудовольствіе. Мн было бы пріятне и веселе, когда бы они сердились, или отговаривались. Но казалось, что согласные оба въ ихъ чувствахъ, они не отпирались ни мало отъ взаимной своей склонности. Ихъ молчаніе сдлалось для меня оскорбительнымъ признаніемъ. Однакожъ я притворялась спокойною и холодною.

Софія хотла ухать посл обда, но я уговорила ее остаться съ нами, не безъ принужденія съ ея и моей стороны, и не предчувствуя совсмъ того, что случится. Но я думала только храбриться перед мужемъ и вызывать соперницу къ бою. Мы похали гулять. Входя въ карету, мужъ мой подалъ мн первой руку, и я была чрезвычайно довольна, но примтила, что, подавъ посл меня руку Софіи, онъ такъ замшался, что едва не уронилъ ее съ подножки, Однакожъ онъ похалъ за нами верхомъ. Предметомъ нашей прогулки былъ древній замокъ съ развалинами, лежащій на высокой скал, отвсюду окруженной глубокими пропастями. Мы взобрались на вершину утеса, и гуляли по крутизн его надъ самыми безднами. Вдругъ у насъ под ногами съ Софіей обрушился одинъ камень, мы упали об въ недальнемъ разстояніи одна отъ другой, однакожъ удержались за другой камень, и не скатились внизъ. Мужъ мой, въ нсколькихъ шагахъ отъ насъ стоящій, ахнулъ. Он бросился къ Софіи, но, сдлавъ шагъ впередъ, опомнился и обратился ко мн, чтобы подать мн помощь. Я оттолкнула его руку, вспыхнувъ въ лиц отъ досады, ибо первое его движеніе было въ пользу Софіи. Онъ остановился. Чтобы судить о сил его новой склонности, и ожидала съ нетерпніемъ, на что онъ ршится. Между тмъ он подалъ руку Софіи, которая, опершись на нее съ чувствительнымъ взоромъ благодарности поднялась на ноги. А я сидла еще на камн, не смя одна привстать на краю пропасти. Судите объ униженіи супруги и о торжеств любовницы! Онъ стоялъ между нами и наслаждался, казалось, выраженіемъ Софіиныхъ глазъ, полныхъ любви и нжности. Это не укрылось отъ моего вниманія. Однакожъ я была свидтельницею (признаюсь въ томъ) его великодушія, меня въ первый разъ тронушаго! Какъ будто бы, стыдясь пламеннаго участія, принятаго имъ въ Эмиліи, он обратилъ на меня ласковый взоръ и сказалъ: ‘Перестань упрямиться, Елена, и позволь мн подать теб помощь’. Но тутъ я собрала вс силы мои, и сама встала на ноги. Мы возвратились къ нашему экипажу. Когда мы вошли въ карету, а мужъ мой садился ка свою Англійскую лошадь, въ самую ту минуту, какъ онъ заносилъ ногу въ стремя, лошадь сшибла его на землю, ударила ногами и не переставала лягать надъ нимъ. Софія въ дикомъ ужас изъ кареты закричала людямъ: помогите ему, и хотла сама выскочить, но ей сдлалось дурно. Мужа моего спасли люди, легкая рана на плеч осталась у него однимъ знакомъ щастливо миновавшейся опасности, но когда его подвели къ нашей карет, Софія лежала еще въ обморок. Ему не трудно было угадать, что ея слабость была дйствіемъ глубокой къ нему чувствительности. Тутъ, забывъ вс уваженія въ мір и повинуясь одному голосу сердечной благодарности, сильною рукою разхлопнулъ онъ дверцы настижъ, однимъ шагомъ прыгнулъ въ карету, и началъ въ глазахъ моихъ оттирать, отнюхивать, оживяти Софію простертую на своемъ мст безъ чувства и памяти. Не только не принимала я ни малйшаго участія въ его заботливыхъ попеченіяхъ, но даже хохотала до надсады, а принужденно ли или непринужденно, оставляю угадывать знатокамъ человческихъ страстей. Софія пришла въ чувство, и видя передъ собою совершено здоровымъ того человка, котораго она почитала погибшимъ, залилась слезами. Ея слезы, съ которыми смшались слзы Датурова, возбудили во мн наконецъ бшенство фуріи. Я выскочила изъ кареты и, взявъ одного изъ слугъ, ушла домой по другой дорог.

Дорогою я имла время приготовиться къ моей рол. Они возвратились домой прежде меня, и когда я входила на крыльцо, одинъ ходилъ по двору, а другая сидла на террас. При вход моемъ въ гостиную, Софія бросилась ко мн на встрчу, схватила мои руки и сказала: ‘Ради Бога не сердитесь на меня, Елена! не судите обо мн по невольному движенію чувствительности, и врьте чистот моихъ намреніи. Впрочемъ ожидала только васъ, чтобы навсегда съ вами проститься, и общать вамъ именемъ Неба, никогда не видаться съ вашимъ мужемъ ни у васъ, ни у себя въ дом. Клянусь вамъ еще, что ни он, ни я, мы не произносили никогда слова, любви, что даже теперь во всю дорогу мы молчали, и что вы можете быть совершенно во мн уврены.’ Я стояла и молчала. Вошелъ муж мой. Его только и ожидала я, чтобы разыграть задуманную мною ролю. Пересиливъ сердце мое, кипящее злобою на Софію, я бросилась обнимать ее съ сими словами: ‘Не уже ли вы думали въ самомъ дл, что я подозрвала васъ въ непозволительной страсти. Право, я притворялась сердитою. Уврена, милая Софія (Богъ знаетъ, чего мн стоило, произнести слово: милая), уврена въ непорочности вашего сердца и въ постоянств моего мужа.’ — Софія плакала, цалуя меня и говоря: ‘Ахъ! я покажу себя достойною довренности вашей.’ Едва она договорила, и мужъ мой, подойдя къ ней, сказалъ съ необыкновеннымъ жаромъ: Достойная Софія! кто лучше меня уметъ цнить вашу добродтель? Отдаю ей справедливость, и какіе бы законы ни предписывала мн строгость вашихъ правилъ, буду умть ихъ исполнить, но я имю право открыть мое сердце. Съ ныншняго дня оно, можетъ только принадлежать вамъ. Неблагодарная удалила его отъ себя на вки’. Эмилія, съ пламенною въ лиц краскою, подумала немного, и перерывающимся голосомъ спросила Датурова: ‘скажите, любите ли вы меня истинно?’ — Люблю ли васъ? съ живостію повторилъ мужъ мои. ‘Естьлижъ вы меня любите’ продолжала, Софія съ твердостію, которой я на ожидала отъ ея лтъ и ея характера, ‘то изъ любви ко мн будьте великодушны, и примиритесь навсегда съ вашею супругою’. — Могу остаться съ нею, а не возвратить ей моего сердца, уже навсегда для нее потеряннаго,— отвчалъ Датуровъ. Я не дала продолжаться сей досадной сцен, разругала мужа, выбгала изъ комнаты, хлопнула дверью, но въ каридор остановилась, чтобы слышать конецъ ихъ разговора. Онъ, оправдываясь моею не чувствительностію, повторилъ о страсти къ ней, она остановила его, отняла у наго всю надежду, ршительными словами запретила ему говорить о любви и видться съ нею, сказала: простите навсегда, и скрылась. Служанка сказывала мн, что, садясь въ карету, она не имла лица человческаго, и слезы катились по лицу ея. Вотъ женская добродтель, для меня непостижимая! Признаюсь, что на ея мст… Но я не хочу унижать себя и въ сихъ летучихъ листочкахъ.

Сентября 23 дня.

Муж мой мраченъ и задумчивъ. Съ роковаго дня мы сходимся только къ столу, но оба молчимъ и не смотримъ другъ на друга. Он проводитъ розно со мною и дни и ночи. Нсколько раз хотла я заговорить о развод, чтобы испугать его, но думаю, что он самъ желаетъ того, а я начинаю бояться этого конца. Что будетъ со мною, когда онъ совсмъ оставитъ меня въ теперешнихъ лтахъ моихъ съ моею дурною славою и съ нкоторою къ нему привязанностію, которую, не хотла до нын примчать въ себ?

Сентября 35 дня.

Вотъ письмо, сего дня полученное мною, отъ Софіи:

‘Милостивая Государыня! Я любила и слишкомъ любила, къ нещастію, того человка, котораго сердце и добродтель достойны любви, но котораго обязанности полагаютъ вчную преграду нашей сердечной склонности. Онъ не переставала писать ко мн посл послдней и вчной нашей разлуки, я оставляла письма его безъ отвта. Наконецъ, чувствуя, что страсть увлекаетъ меня къ слабости, для предохраненія себя отъ преступленія, принесла ту жертву, которой требовала добродтель — я вышла замужъ. Берегите дни вашего супруга. Его чувствительность мн извстна. Ршеніе моей участи можетъ поразить его нжную душу. Извините, что мое нескромное участіе мшается въ права ваши.’

Софія.

P. S. Отсылаю вамъ его письма.

Передъ вечеромъ самъ Датуровъ пришелъ ко мн. Сей час узналъ я, сказалъ онъ такимъ голосомъ, который не предвщалъ мн ничего хорошаго, что великодушная Софія вышла замужъ, не по склонности сердца, я увренъ въ том, но изъ любви къ строгой добродтели. Теперь могу я разстаться съ тобою, не оскорбляя ея чести. Ты свободна, и свободна на вки. Твои родины приближаются, оставляю теб на волю удержать у себя младенца, или мн отдать его. Отъ тебя также зависитъ остаться здсь въ деревн, или возвратиться въ Москву. Прости.

Онъ скрылся, въ первый разъ слезы полились изъ глазъ моихъ и отъ любви и отъ досады, но я не хотла бжать за нимъ и просить у него прощенія: ибо уврена была, что оно будетъ безполезно. Черезъ часъ его не было уже въ деревн. Онъ ухалъ въ кибитк, не извстно куда.

Можетъ быть я довела его и себя до этой крайности, а можетъ быть и нтъ. По крайней мр я не совершенно уврена, чтобы этотъ разводъ былъ только слдствіемъ моей вины. Теперь онъ самъ кажется мн безсовстнымъ человкомъ!

Сентября 28 дня.

Приказавъ изготовлять мои экипажи для отъзда въ Москву, я разсудила хать сего дня въ Уфу къ Губернатору, который давалъ бал и ужин. Надобно было заглушить чмъ нибудь непріятное чувство, оставленное въ душ моей послднею исторіею. Сожалніе не возвратитъ мн потери и раскаяніе не утшитъ въ ней. Мн хотлось сверхъ того показать здшнимъ жителямъ, что я не стыжусь ни мало развода съ мужемъ и его склонности къ Софіи, о которой, какъ мн сказывали, разнеслась молва по всей Губерніи. Хотлось доказать и Софіи, естьли мужъ привезетъ ее на балъ, что я не имю причины краснться въ ея присутствіи.

Мы съхались съ нею почти въ одинъ час. Исторія наша сдлалась столь гласною, что, увидя насъ въ зал, одни перешептывались съ другими, нкоторые указывали на насъ пальмами, я слышала сама, какъ въ одномъ углу разсказывали наши приключенія, Не торжество Софіи сравнялось съ моимъ униженіемъ. Многія дамы, мною нкогда осмянныя, величали ее въ моемъ присутствіи рдкою и добродтельною женщиною. Мущины пристали къ нимъ. Скоро обширная зала и многолюдное общество сдлались однимъ эхомъ Софіиной славы, которая не доходила только до ушей глухаго и престарлаго ея мужа. Къ умноженію досады моей, сама героиня ныншняго дня обошлась со мною просто и холодно. Замчу кстати, что и самые лучшіе люди изъ провинціаловъ, какова Софія и другіе, не имютъ той тонкой бережливости, которая въ отборныхъ обществахъ свта щадитъ самолюбіе другаго! Я проклинала Софію въ душ моей. Вдругъ нечаянное открытіе подало мн щастливую мысль испытать мщеніе, которое можетъ быть совершится по моему желанію. Одна дама, говоря со мною о 60-лтнемъ муж Софіи, надъ которою я смялась, описала мн рзкій, недоврчивый и жестокій характер сего старика, прибавя, что ему совсмъ не извстна наша исторія. Я основала тотчасъ план мой. Когда Губернаторъ поднялъ Софію танцовать, я начала говорить съ Зенотовымъ, ея мужемъ, и выбравъ способную минуту, отвела его въ, ту сторону, гд толпа людей не позволяла Софіи насъ замтить. ‘Послушайте,’ сказала ему на ухо. ‘имю сообщить вамъ великую тайну и прошу васъ одному безъ вашей жены постить меня завтра въ деревн.’ Сколько онъ ни убждалъ меня открыть ему тайну въ углу залы, гд никто насъ не услышитъ, я упорствовала нарочно для того, чтобы сильне возбудить его. любопытство. Он далъ мн слово пріхать, а я спшила домой приготовить пружины мщенія.

Гордись, жестокая соперница! торжествомъ твоей добродтели, а я буду гордиться торжествомъ моей хитрости, естьли мн, только удастся! Можетъ быть ты заплатишь мн дорого за севоднишнюю славу твою и за обидную мн холодность.

Сентября 29 дня.

Зенотовъ пріхалъ ко мн по утру, принявъ его съ важностію, я затворила вс двери съ таинственнымъ видомъ, долго молчала, какъ будто бы собираясь съ мыслями и силами, и наконецъ подала ему Софіино ко мн письмо. Читайте, сказала я, и судите сами. Когда онъ прочиталъ его, я спросила, зналъ ли онъ о связи Софіи съ моимъ мужемъ, ‘Ничего,’ отвчалъ онъ, блдня въ лиц и дрожа всми членами.— И такъ открываю вамъ, что ваша супруга влюбилась въ моего мужа, поссорила насъ, развела, отдала вамъ свою руку, и утаивая отъ меня свое поведеніе, хотла переуврить меня въ нагломъ письм, что она не имла слабости съ моимъ мужемъ и вышла за васъ безпорочною вдовою. Этого не довольно. Я имю причину, и основательную причину, думать, что ея чудное замужство съ вами.— Въ самомъ дл чудное — перервалъ Зенотовъ съ яростію,— ибо она сама предложила мн свою руку, требовала скораго конца, и тотъ же день обвнчалась со мною. Но продолжайте!— ‘Говорю, что ея чудное замужство съ вами есть только покрывало глубокаго замысла. Нтъ сомннія, что она согласилась бжать съ моимъ мужемъ, который нсколько уже дней пропалъ отъ меня безъ всти, но для какихъ причин она отдала вамъ свою руку, мн не извстно. Впрочемъ мое дло открыть вамъ тайну злодйства, ваше дло взять свои мры.’ — Он прочиталъ еще письмо, покачалъ головою, сказалъ: это точно ея рука, и спросилъ, можетъ ли онъ пользоваться симъ письмомъ, для ея обличенія?— ‘Нтъ, но я желаю, чтобы вы не выставляли моего имени въ семъ дл. Я не хочу терпть брани отъ моего мужа, когда вы помшаете Софіину бгству, и когда онъ возвратится ко мн безъ успха въ своемъ намреніи. Но упреждаю васъ, что Софія умла распустить выгодные для себя слухи, и что ея пріятели перетолковали нашу исторію такимъ точно образомъ, какъ она старается перетолковать ее въ своемъ письм ко мн.’ — Онъ подумалъ, схватилъ свою шляпу, отблагодарилъ меня, и съ бшенымъ лицемъ пустился вскачь на своихъ дрожкахъ.

Теперь думаю, имла ли я право на мщеніе? Имла, ибо любовь ея къ моей у мужу есть уже намренное преступленіе. Я не врю ея великодушію. Она радовалась конечно и предпочтеніемъ моего мужа, и побдою красоты своей, и торжествомъ ея надъ другой женщиною. А что она не имла съ мужемъ моимъ ни связи, ни слабости, это доказываетъ только ея холодное сердце. Честь для нее дороже любви, и она вышла замужъ не по усилію добродтели, но изъ уваженія къ самой себ.

Октября 5 дня.

Сколько я ни старалась, долго не могла ничего свдать о судьб Эмиліи. Сего дня узнала только, что слабоумный старикъ, обманутый моею хитростію, посадилъ ее подъ стражу, что онъ обращается съ нею жестокимъ образомъ, и что нещастная страдаетъ отъ его любви и ревности. Безумецъ простеръ слишкомъ далеко свою злобу. Теперь я желала бы смягчить ея участь, но какимъ образомъ? А я начинаю чувствовать тоску и угрызенія, и могу сказать съ Магометомъ:

Il est donc des Remords, о Fureur! о! Justice!

(Надемся достать продолженіе.)

‘Встникъ Европы’, No 20, 1814

ЛЕТУЧЕ ЛИСТОЧКИ,
или
Продолженіе, тайныхъ записокъ свтской дамы.

Октября 1 дня.

Экипажи мои были ещ не готовы, мн недоставало денегъ и я продолжала томиться въ сельскомъ заточеніи.

Кто угадаетъ чмъ занималась ныншнимъ утромъ свтская Московская дама? Отъ скуки сошла я на берег Урала, протекающаго черезъ наше селеніе, смотрть на осеннюю природу. втеръ бушевалъ въ лсахъ, по небу неслися тучи на крылахъ бурнаго втра, и рка страшнымъ образомъ кипла у береговъ, переливаясь во всемъ своемъ пространств изъ валу въ валъ, подобно чудовищнымъ горамъ съ земли на воду сброшеннымъ, и какою нибудь мстительною силою гонимымъ въ послднимъ предламъ природы: по крайней мр я была на тотъ раз расположена видть руку мщенія во всхъ явленіяхъ натуры. Буря стихіи отвчала тоск моего сердца. Вообще надобно, кажется, имть покойную совсть, великій запас добрыхъ чувствъ и пріятныхъ воспоминаній, чтобы хотть бесдовать, какъ говорятъ романисты и философы, съ уединенными полями даже и лтомъ, не только осенью. Совершенное уединеніе склоняетъ душу къ меланхоліи, а осень, глубокая осень, особливо представляетъ воображенію конецъ жизни и всхъ ея радостей. Это обратило мои мысли на самое себя. Я раскаявалась въ нкоторыхъ излишнихъ втренностяхъ моихъ, которыхъ не льзя однакожъ назвать злодяніями, боюсь только, чтобы он не завели меня въ бездну преступленій…

Le crime a ses dgrs, ainsi que la vertu.

А сердце мое ужасается злодянія. Такъ, я раскаявалась, но спрашивала самое себя, родилась ли я, или сдлалась такою женщиною, каковою есть, отъ воспитанія и нравовъ свта? Помню живо, что въ дтств моемъ любила я страстно картину высокихъ добродтелей въ книгахъ и на театр, сердце мое трогалось бдствіями нещастныхъ, ничто изящное не было чуждо моему сердцу, и я проливала слезы отъ удивленія къ Грандиссону, и подобнымъ ему героямъ. Но вдругъ, нисходя ниже и ниже по ступенямъ, мн едва памятнымъ, я начала съ другимъ возрастомъ и первымъ явленіемъ моимъ въ свт охлаждаться душею для прекрасныхъ длъ человческихъ, все, что я видла и слышала между людьми, ослабляло порывы души моей къ добру, и утверждало меня въ равнодушьи ко всмъ пользамъ жизни, кром удовольствія плнять и плняться. Мн казалось, что кокетство есть первая пружина свта и жизни, большая опытность и лучшее познаніе людей едва ли не убдили ни въ сей истин, а пріобртенные мною успхи, прямо блестящіе, привязали меня къ сему роду успховъ и обратили на ту дорогу не по темному уже чувству, какъ прежде, но по разсчетамъ обыкновенныхъ выгодъ, ручавшихся мн за пріобртенія того, что называется въ свт щастіемъ. Надлежало бы вывести слдствіе…. Но вдругъ, среди сихъ важныхъ размышленій, пришли мн сказать, что экипажи мои готовы и что я могу хать въ Москву, когда мн угодно. Сердце мое затрепетало. Мысль, что увижу Москву, что буду снова свободна, что буду посщать собранія, балы, спектакли (естьли не буду уже имть толпы обожателей, на которыхъ лта мои не позволяютъ мн надяться), удивительнымъ образомъ оживляла душу мою и прогнала вс мрачныя идеи. Я пошла скоре убираться.

Октября 2 дня.

Увы! кто жребій свой читаетъ на рук?

Зіяютъ хляби, живъ — а гибнешь въ ручейк.

Я люблю приводить мста изъ поэтовъ, особливо когда он изображаютъ такъ живо душу, какъ эти стихи мое положеніе.

Казалось, что дло было съ концемъ, что мужъ, мой удалился навсегда изъ деревни, что я пріду въ Москву на покой и свободу: кто же могъ ожидать другой совсмъ развязки? Права, сочинителямъ драмъ и романовъ не всегда удастся выдумать подобную.

Въ 9 часу утра выхала я въ Москву. Удивляясь странной игр судьбы, которая такъ чудно привела меня въ Уфимскую деревню, и такъ скоро выпроводила обратно въ Столицу. День былъ прекраснйшій изъ осеннихъ. Казалось, что небо и солнце радовались моему возвращенію. Вс предметы веселили меня, ибо каждый приближалъ щастливицу къ цли ея пламенныхъ желаній. Выкормивъ лошадей на первой станціи, мы пустились дале но большой дорог. Я приказала хать скоре. Лошади мчались, какъ вихрь, душа моя летла за ними. Но отъ минуты до минуты сердце билось въ груди моей несказанно, я приписывала сіе тайное движеніе удовольствію и надежд, но можно думать, что это было предчувствіе, есть ли предчувствія существуютъ. На половин дороги вижу хорошо одтаго и верхомъ скачущаго мущину. Онъ глядитъ на меня, я гляжу на него. Наконецъ всматриваюсь въ черты, и — вообразите мои удивленіе!— узнаю Любковича, того молодаго поляка, который измнилъ мн такимъ грубымъ образомъ. Едва не ахнула я отъ неожиданной встрчи. Онъ улыбнулся, подъхалъ къ моей карет и снялъ шляпу. ‘Васъ ли вижу’ воскликнулъ онъ съ изумленіемъ ‘васъ ли вижу въ уфимскихъ степяхъ, достойныхъ только зврей, а не красавицъ, вамъ подобныхъ?’ — Я приняла на себя важный видъ, и не объявляя ему подробностей, отвчала съ холодностію, что обстоятельства повелваютъ людьми. Онъ продолжалъ скакать у моей кареты и заклиналъ меня сказать ему, какимъ образомъ занесена я на границы Сибири, не имю ли здсь деревень, не за мужемъ ли я и проч. Не меня проведутъ Любковичи. Я видла ясно, что онъ хотлъ вывдать мои обстоятельства, чтобы знать, какимъ языкомъ говорить и какъ обращаться со мною. Я отвчала ему коротко, что мое замужство съ Датуровымъ было нещастливо, и что я возвращаюсь въ Москву. ‘Гд же вашъ супругъ?’ спросилъ онъ.— Остался въ деревняхъ своихъ.— ‘Позвольте же мн по крайней мр проводить себя до первой станціи?’ — Естьли вамъ угодно.— ‘Вы сдлались, прекрасная Елена, строги до крайности. Едва смю говорить съ вами, такъ холодны ваши рчи и взоры.’ — Можетъ быть отъ того, что опыты уврили меня въ непостоянств мущинъ,— ‘Ахъ! сударыня, мущины сами раскаиваются, но разкаяніе иногда поздно.’Тутъ я улыбнулась на Любковича и спросила, не безпокойно ли ему галопировать за каретою. ‘Съ вами ничто не безпокойно,’ отвчалъ онъ, ‘только скучно быть отъ васъ на такомъ разстояніи. Отъ вашего мста въ карет до моей лошади такое страшное пространство, что сердце не сметъ перелетть его.’ Такимъ образомъ самъ Любковичь началъ изъясняться со мною тмъ страстнымъ языкомъ, которымъ говорилъ въ другіе щастливйшіе дни, и странно бы было посл его послдней вжливости мн, замужней женщин не дать ему мста въ карет. Я сдлала, а он принялъ предложеніе. Съ начала мое намреніе было удерживать его въ границахъ строгой должности, когда онъ занялъ мсто у меня въ карет, но признаюсь, что дорогою онъ умлъ обольстить мое сердце тонкимъ языкомъ привтствій. Я сдлалась свободне, ласкове… Какъ вдругъ, о судьба! о превратность человческая! кричатъ: Стой! стой! Карета моя остановилась. Къ тмъ дверцамъ, у которыхъ сидлъ Любковичь, подъзжаетъ верхомъ человкъ, и кто же? мужъ мой, приставляетъ пистолетъ къ каретной рам, и говоритъ бшенымъ голосомъ: Или умрешь, или сдлаешь мн удовольствіе. Любковичь, почитая себя предметомъ сего грознаго нападенія, ухватился за саблю, висящую у него на пояс, и отвчалъ, что онъ готовъ съ нимъ драться. Но мужъ мой, съ горькою усмшкою, сказалъ: Государь мой! я развелся съ нею, мн нтъ дла до тхъ правъ, которыя она позволяешь другимъ надъ собою, и такъ вы свободны и покойны. Но ты, безсовстная, оклеветавшая добродтельную и невинную красавицу, возвратись со мною, чтобы оправдать ее въ глазахъ обманутаго тобой мужа, спши хать за мною, или страшись этого пистолета.— Любковичь, вышедши изъ кареты, отправился на своей лошади, а я, имвъ только силу прокричать ему въ слдъ на Французскомъ язык нсколько словъ извиненія на счетъ сего непріятнаго случая, приказала противъ воли слдовать за сумазброднымъ мужемъ, ибо люди были уже готовы ему повиноваться. Датуровъ съ пистолетомъ въ рук, неотставалъ отъ кареты. Судите о чудномъ положеніи и о быстрой перемн обстоятельств! За полчаса перед тмъ халъ перед моею каретою любезный мущина, готовый служить мн, и естьли бы я только захотла того, истощить ласки, нжности, восторги любви, а теперь я видла перед своею каретою злобнаго мужа, обратно везущаго меня въ деревню и грозящаго мн смертію! Я не плакала, но заботилась о будущей судьб моей, угадывала, что слухи о заключеніи Софіи врно дошли до ревностнаго ея почитателя, и что, узная тайну моего обмана, он взялся быть ея мстителемъ. Я готова была съ радостію возвратить Софіи права ея невинности, чтобы удовлетворить только требованію Датурова, но меня безпокоила жестокая мысль, что сей раздраженный фанатикъ добродтели не ограничится можетъ быть оправданіемъ Софіи, и до того распространить свое мщеніе, что заключить меня навсегда въ стнахъ провинціальныхъ хоромъ своихъ. О небо! c’est la loi du talion.

Между тмъ, какъ душа моя терзалась между страхомъ и надеждою, мы перехали 35 верстъ, и передъ нами открылась кровля итого адскаго дома, въ которой я надялась никогда не возвращаться, Сердце мое облилось кровію. Могла ли ожидать танин черныхъ дней и такихъ трагическихъ произшествій та, которая нкогда удивляла Москву своимъ блескомъ и щастіемъ, за которою летали влюбчивые Сильфы на крылахъ веселіи, смховъ и рзкостей, которой подносили одни на перерывъ передъ другими обты любви и дани поклоненія? конецъ ли всмъ радостямъ въ жизни? назначено ли мн, покоившей ея среди цвтущей молодости на розахъ любовной роскоши, заснуть подъ конецъ дней на терновыхъ иглахъ суроваго безбрачія, можетъ быть вчнаго?

Предчувствіе не обмануло меня. Едва мы пріхали, и жестокій человкъ, отведя меня въ особую комнату, приставилъ ко мн караулъ. И такъ я подъ стражею и въ неизвстности до завтрашняго дня. Но по крайней мр я имла чернилицу и бумагу, и могла заняться отъ скуки описаніемъ сей исторіи.

Октября 3 дня.

По утру, часу въ 10, слышу у дверей стук ног. ‘Не врю, Государь мой’ говоритъ одинъ голос, ‘вы хотите угрозою заставить ее оправдать мою жену.’ — Возьмите терпніе,— отвчалъ другой голосъ, мн знакомый — и за симъ словомъ входятъ Датуровъ и Зенотовъ. Первый обращается во мн: ‘сыщи тотчасъ т листочки, на которыхъ ты записываешь ежедневныя твои преступленія, и покажи ихъ господину Зенотову. А вы, Государь мой, увидите ту истину, о которой говорилъ вамъ.’ Я удивилась, что Датуровъ знаетъ о существованіи сихъ летучихъ листочковъ. (Мн не приходило въ голову, что Дженни была моей предательницею, не только увдомляла отсутствующаго мужа моего о содержаніи сихъ листочковъ, даже доставляла ему врныя съ нихъ копіи: он имлъ въ рукахъ свидтельство и описаніе моего обмана.) Но я де думала мшкать, и тотчасъ выполнила его желаніе. Зенотовъ долго читалъ, нсколько разъ перерывалъ чтеніе, чтобы спросить меня, точно ли я сама писала записки, посл утвердительнаго вопроса моего принимался снова за чтеніе, и наконецъ, дочитавъ до конца, обратился ко мн съ забавнымъ вопросомъ: ‘Чему врить ему: тому ли, что онъ читалъ, или тому, что недавно слышалъ изъ устъ моихъ?’ Мн было бы не трудно отпереться отъ сихъ листочковъ, ибо почерк ихъ весьма скорый, не походилъ намою обыкновенную руку, и естьли бы Датуровъ и заставилъ меня писать въ присутствіи Зенотова, то я могла бы по крайней мр, подать ревнивому старику повод къ сомннію. Но желая скоре развязаться съ обоими чудаками, я призналась во всемъ такъ искренно, что мое признаніе не оставляло уже никакого сомннія, и что Зенотов, убжденный языкомъ истины, отдалъ справедливость жен своей, и сказалъ моему мужу: ‘Врю вамъ и хвалю вашу честность. Строгая благопристойность, а можетъ быть и другія тайныя побужденія не позволяютъ мн приглашать васъ въ домъ свой, но память вашего знакомства останется для меня пріятною.’ Они раскланялись.

Зенотовъ ухалъ, а Датуровъ, оставшись со мною, требовалъ, чтобы я тотъ же день хала къ Софіи просить у нее прощенія въ присутствіи ея мужа. Я содрогнулась отъ мысли унизиться до такой степени перед моею соперницею содрагнулась и упала въ ногамъ гонящаго меня Злодя. ‘Ради Бога’ сказала ‘избавь меня только отъ этаго стыда!’ — Ты не стыдилась прибгать къ подлому коварству — отвчалъ Датуровъ — не стыдись просить прощенія у женщины, гораздо тебя достойнйшей.’ — Гордость моя должна была вытерпть оскорбленіе, я не переставала на колняхъ умолять жестокаго, предлагая ему вс другія возможныя жертвы, онъ стоялъ въ своемъ требованіи. Видя его непреклонность, я обратилась къ другому тону и отказалась ршительно исполнить его волю, какая бы участь меня ни ожидала. Но Датуровъ отвчалъ мн, что, пока не соглашусь сдлать должнаго, онъ не выпустить меня изъ подъ караула. Послднее слово было для меня яркимъ лучемъ свта. Лучше унизиться передъ соперницею, нежели быть заточенною въ степяхъ рукою глупаго мужа, и я дала ему слово повиноваться на условіи возвратить мн свободу. Договор заключенъ, лошади впряжены, мужъ садится въ карету со мною, мы демъ. Говорить ли о томъ, что случалось дорогою? Для чего же нтъ. Подобныя черты обогащаютъ науку человческаго сердца. И такъ, кто бы могъ думать? новое мое положеніе съ глазу на глазъ съ мужемъ, нкогда мн близкимъ, теперь для меня чуждымъ, пробуждаетъ во мн какое-то чувство, похожее на любовь и на желаніе тронуть, привлечь, искусить на час супруга. По мр нашего приближенія въ дому Зенотовыхъ, мое желаніе усиливается. Мы оба молчали, вдругъ я притворяюсь страждущею отъ замиранія сердца, стсненною въ груди, и въ самомъ дл блдню отъ внутренняго волненія. На лиц мужа изображается сомнніе. Однакожъ онъ помогаетъ мн, а я сбрасываю съ груди моей вс покрывала, какъ будто бы страшная духота томила меня, и цлую въ первый разъ его руку съ притворнымъ рыданіемъ, съ притворною чувствительностію, изъявленною въ моихъ взорахъ. Он поврилъ сему раскаянію (легко обмануть доврчиваго человка), казалось, что минута побды моей приближалась. Я торжествовала, но Датуровъ, взглянувъ на меня холодно, сказалъ только: ‘Ты раскаиваешься, но поздно, никогда не можешь возвратить моего сердца и моей ласки.’ — Неудача взбсила меня. Я сбросила маску и сказала: ‘Ты очень добр, что могъ поврить моему раскаянію, я хотла только испытать силу женской хитрости и, которая отчасти и удалась мн. А я не такъ дорожу твоимъ сердцемъ, чтобы его потеря была для меня чувствительна.’ — Он пожалъ плечами. Между тмъ мы въхали на дворъ соперницы.

Другое мсто и другая сцена, какой совсмъ не воображала. Мужъ мой остался въ карет (ибо онъ не имлъ позволенія посщать дом хозяевъ), а я, всходя по лстниц съ блднымъ лицемъ и бшенымъ сердцемъ, готовилась къ моей рол. У Зенотовыхъ сидло множество гостей, по большей части родныхъ, съхавшихся, какъ я узнала посл, быть свидтелями ихъ примиренія. Вхожу съ веселостію, немного принужденною. На всхъ лицахъ изображается удивленіе. Хозяева, встртивъ меня съ презрительною холодностію, не просятъ даже садиться, ожидая конечно объясненія и недолгаго посщенія. Но я сама занимаю мсто на канапе, и начинаю говоришь о вещахъ постороннимъ. Мое тайное намреніе выдержать жестокій опытъ, и потомъ ухать безъ всякаго извиненія, ибо отсутствіе моего мужа позволяло мн надяться на успх сего обмана: ему надлежало поврить тому, что я сама перескажу о принесенномъ мною извиненіи. Черезъ нсколько минут хочу откланяться, какъ вдругъ входитъ его камердинеръ (котораго Датуровъ взялъ за нашею каретою, и котораго я не видала), и когда вс взоры обращающей на него въ молчаніи, онъ говоритъ мн очень внятно и громко, что господинъ прислалъ его быть свидтелемъ того прощенія, которое обязалась я просить у Софіи за нанесенную ей обиду. Удар грома надъ моею головою не могъ бы имть такого грознаго дйствія. Блдню, красню, потупляю взоры… Но длать не чего, крайность повелваетъ и я приношу Софіи извиненіе. Глухой муж ея, далеко сидящій и не вслушившійся ни въ рчь камердинера, ни въ мои слова, заставляетъ Софію пересказать себ, что говорено было. Гордость соперницы иметъ утшеніе повторить мой стыдъ и свое торжество. Мужъ идетъ обнять жену, жена въ его объятіяхъ плачетъ отъ умиленія, гости коварно улыбаются, а я, не откланиваясь уже ни гостямъ, ни хозяевамъ, скрываюсь въ карету съ движеніемъ бшенства, которое излилось бы конечно на моего мужа, естьли бы догадливый человк не разсудилъ отпустить меня одну, а самъ идти пшкомъ.

Неся въ сердц муку фуріи, я пріхала домой, и он скоро за мной возвратился. Въ вечеру подали мн отъ него записку:

‘Елена! ты свободна. Отнын вс связи между нами перерываются. Не имй на мои доходы никакого требованія. Когда ты родишь сына, или дочь, то они будутъ наслдниками моего имнія. Спши навсегда оставить селеніе, оскверненное твоимъ присутствіемъ!

Я засмялась и сказала человку, что письмо не стоитъ отвта, но что завтра уду въ Москву.

Датуровъ’

Октября 14 дня.

Я пріхала въ Москву. Видъ сего щастливаго города принесъ мн нкоторое утшеніе, хотя въ сердц моемъ осталось какое-то горькое и досадное чувство. Надюсь на силу забавы и разсянія.

‘Встникъ Европы’, No 21, 1814

ЛЕТУЧІЕ ЛИСТОЧКИ,илиТайныя записки свтской дамы.

ЛЕТУЧЕ ЛИСТОЧКИ,илиПродолженіе тайныхъ записокъ свтской дамы.

ЛЕТУЧЕ ЛИСТОЧКИ,илиПродолженіе, тайныхъ записокъ свтской дамы.

Читайте также:

ЛЕТУЧІЕ ЛИСТОЧКИ,
или
Тайныя записки свтской дамы.

ЛЕТУЧЕ ЛИСТОЧКИ,
или
Продолженіе тайныхъ записокъ свтской дамы.

ЛЕТУЧЕ ЛИСТОЧКИ,
или
Продолженіе, тайныхъ записокъ свтской дамы.