ПАМЯТИ ВРЫ ФЕДОРОВНЫ KOMMИССАРЖЕВСКОЙ
ПАМЯТИ ВРЫ ФЕДОРОВНЫ KOMMИССАРЖЕВСКОЙ
ЛТОПИСЬ ТЕАТРА НА ОФИЦЕРСКОЙ.
ЛТОПИСЬ ТЕАТРА НА ОФИЦЕРСКОЙ.
(В. . Коммиссаржевской).
Летопись театра на Офицерской, Зонов Аркадий Павлович, Год: 1911
Время на прочтение: 16 минут(ы)
‘Алконостъ’, кн. I. Изданіе передвижного театра П. П. Гайдебурова и Н. Ф. Скарской. 1911
‘Я лично раздляю свою сценическую жизнь, — говорила Вра едоровна Коммиссаржевская, — на три періода: первый, когда я еще играла въ провинціи, второй — періодъ Александринки и перехода къ Ибсену, и третій — когда я пришла къ Метерлинку и условному театру’.
Въ предлагаемой вниманію стать, буду касаться только послдняго періода дятельности Вры едоровны и работы ея театра на Офицерской.
Въ конц января 1906 года въ періодической печати появились замтки, что Дирекціей ‘Драматическаго театра В. . Коммиссаржевской’ ведутся переговоры о снятіи театра на Офицерской. Слухи стали дйствительностью. Въ начал февраля уже сообщается, что снятый В. . Коммиссаржевской театръ будетъ перестроенъ и дирекціей ассигнована сумма въ нсколько десятковъ тысячъ рублей. О направленіи, репертуар свдній для большой публики не было, но перемны въ администраціи, приглашеніе режиссеромъ, вмсто Н. А. Попова, В. Э. Мейерхольда, давало поводъ предполагать, что театръ вступитъ на новый путь. Броженіе политическое 1905—6 года не могло не захватить и сценическихъ дятелей. Дань увлеченію протестомъ отдалъ и художественный міръ. Вчерашніе декаденты, кричавшіе о ‘новой красот’, длаются ярыми соціалдемократами, но увлеченіе политическими запросами продолжалось недолго. Подготовляемый журналами ‘Міръ искусства’, ‘Всы’, ‘Вопросы жизни’, переломъ въ художественной сфер, въ искусств уже совершился. Творенія ‘модернистовъ’, ‘декадентовъ’ распространяются въ масс экземпляровъ, къ крику поэта: ‘для новой красоты нарушаемъ вс законы, преступаемъ вс черты’ не только прислушались, взяли лозунгомъ, но началось уже практическое выполненіе призывовъ мятущагося духа, въ противовсъ ‘кухн реализма’. Пронесшись ураганомъ, ‘переоцнка цнностей’ захватила въ свою полосу и театръ. Мечты о ‘классовомъ’ театр, были отброшены, художники вспомнили о святой обязанности завоевать свободу къ проявленію своего ‘я’, показать душу, красоту, грезу. Въ литературныхъ кругахъ вопросы искусства, ближайшія задачи театра, его реформа, возбуждаютъ горячіе дебаты, въ разбор направленій создаются и ярко опредляются партіи. нервное напряженіе не могло не захватить чуткую душу великой артистки. Вступивъ на новый путь исканій, Вра едоровна отдала не только свою артистическую душу, не только смло бросилась сама, но и привлекла къ себ все рвущееся отъ рутины. При театр образовался кружокъ молодыхъ, ‘субботы’ въ театр собирали писателей и художниковъ новаго направленія, гд длились впечатлніями, планами, врилось, что театръ долженъ создать что-то новое, небывалое, стряхнуть оковы традицій. Мечты созданія театра-храма предполагалось осуществить на дл. Перестраиваемый театръ, по проекту, долженъ быть въ античномъ вкус, весь блый, съ колоннами: вмсто обычныхъ креселъ или стульевъ удобныя, широкія скамьи. Къ сожалнію, злой диктаторъ — касса — приказалъ вынести ихъ и замнить обыкновенными стульями, чтобъ повысить цну валового сбора. Были и другія непріятныя неожиданности. Среди разгара работъ взявшій подрядъ былъ объявленъ несостоятельнымъ. Вр едоровн пришлось выйти изъ бюджета и, чтобъ не затягивать открытіе сезона, вложить еще 40.000 изъ запаснаго фонда. Наступилъ августъ. 7-го начались репетиціи въ помщеніи Латышскаго музыкальнаго кружка. Ремонтъ предполагалось закончить 15-го сентября, но уже 27-го августа ршено было предпринять поздку, такъ какъ выполненіе всхъ работъ оттягивалось до конца октября. Часть труппы съ В. . отправилась въ поздку, другая осталась репетировать въ Петербург. Настроеніе въ работ было бодрое, приподнятое. Хотя часть труппы, уже овладвшая опытомъ старой драмы, привыкшая работать въ старыхъ постановкахъ, была недовольна новшествами, но огонь, поддерживаемый В. ., захватывалъ, врилось въ ‘нужность’ происходящаго, протесты невольно замолкали. Въ Петербург репетиціи велъ второй режиссеръ П. М. Ярцевъ, В. Э. Мейерхольдъ выхалъ въ поздку, гд и работалъ надъ новыми своими постановками.
Наступило 10 ноября — день открытія театра пьесой Ибсена, ‘Гедда Габлеръ’.
Переполненный театръ. Настроеніе приподнято. Поднимается первый занавсъ Бакста — за нимъ безшумно расходится другой, открывается сцена. Шопотъ. Необычность обстановки вызываетъ тревогу, понятное любопытство.
Передъ смущеннымъ, растеряннымъ зрительнымъ заломъ оконченъ первый актъ.
Новые пріемы исполненія и постановки заставляли говорить о себ, съ каждымъ съиграннымъ актомъ возбуждая въ публик страстные споры. Голосъ средины былъ заглушенъ. Не было другихъ мнній,— или бранили и возмущались, или восторженно, молодо, чисто привтствовали народившееся, еще смутное, но необычное, далекое отъ рутины и трафарета.
Пресса не могла не откликнуться на жгучій вопросъ, какой ставилъ театръ своимъ открытіемъ сезона. ‘Театръ открывшійся — реакція ‘Художественному театру’ съ его стильной бутафоріей’, говоритъ рецензентъ ‘Рчи’, ‘смерть быту’ написано на знамени новаторовъ’ {‘Рчь’, No 215, 1906 г.}. Но новаторство театра было встрчено рзкимъ осужденіемъ всей прессы. Пріемы Мейерхольда — ‘малярностолярная работа’, по опредленію и отзывамъ г. Кугеля, критика ‘Театръ и Искусство’, — ‘вызываютъ’ въ публик недоумніе, раздраженіе, досаду’. Сравнивая Мейерхольда со Станиславскимъ, Кугель видитъ контрастъ: ‘у одного ‘картина быта’, другой пытается остаться ‘вн времени и пространства’. Одинъ учитъ ‘конкретизаціи’, другой ‘символизаціи’. Актера донимаютъ оба’ {‘Театръ и Искусство’, No 47, 1906 г.}. Походъ прессы противъ доминирующей роли режиссера былъ общій, высказывались сожалнія, что чудный талантъ великой артистки принесенъ въ жертву ‘декоративнымъ претензіямъ’. Ставили на видъ противорчіе въ обстановк не только съ ремаркой автора, но и съ основной идеей пьесы. ‘Произошелъ абсурдъ: какъ бы затерялась основная нить пьесы. Отсутствіе мщанской обстановки было въ полномъ противорчіи съ духомъ Гедды, рвущейся отъ мщанства, банальныхъ традицій, въ область свободы и красоты духа’. Объ исполненіи артистовъ отзывы были тоже мало благопріятные. ‘Это подмненная, редуцированная Коммиссаржевская,— Коммиссаржевская, распредлившая роль Гедды на серію боле или мене красивыхъ барельефовъ’.
Были отдльные голоса и за новые пріемы. Рославлевъ, отмчая задачи и попытки новой сценической живописи, считалъ ихъ удачными. ‘Въ основу положены, несомннно, новые принципы, очень желательные: принципы упрощенія, стилизаціи и живописной красоты. Здсь глазъ не оскорбляется, а отдыхаетъ на красивыхъ, мягкихъ картинахъ въ своеобразной рамк нарядныхъ боковыхъ занавсовъ. Чувствуются намеки эскизностью декорацій дать именно надлежащій живописный фонъ для актеровъ. Сказывается намреніе, въ гармоніи съ тонами декорацій, выдержать цвта и тона костюмовъ. И съ этой точки зрнія красно-коричневые сюртуки и пгіе панталоны, являясь боле или мене удачными пятнами, имютъ большой смыслъ’. Объ игр Вры едоровны критикъ говоритъ: ‘можно любоваться красотой позъ и эффектностью костюма г. Коммиссаржевской’ {‘Театръ и Искусство’, No 49, 1906 г.}.
Второй постановкой театра на Офицерской была пьеса Юшкевича: ‘Въ город’. Пьеса имла нкоторый успхъ. Посл 3-го акта вызывали автора, посл 4-го вызовы возобновились.
Новые пріемы въ постановк опять подняли въ пресс не мене страстныя возраженія какъ газетъ, такъ и журнала ‘Театръ и Искусство’. Критикъ журнала замчаетъ: ‘Робость фантазіи обнаружена Мейерхольдомъ и въ пьес ‘Въ город’. Идеалистическое воображеніе г. Мейерхольда ‘вмстить’ самоваръ отказывается, но чашки принимаетъ. Чай выносится изъ-за кулисъ въ чашкахъ… За малымъ исключеніемъ исполнительствовалъ за всхъ г. Мейерхольдъ. Какъ только актеръ или актриса открывали ротъ — я сейчасъ же узнавалъ г. Мейерхольда, читавшаго за актрисъ и актеровъ ‘ролю’ безъ улыбки, безъ радости въ движеніяхъ и солнца въ глазахъ, — было только скучно’. Высказывая сожалніе и грусть о ‘чуткой актрис’, какъ В. . Коммиссаржевская, ‘явившей ужъ столько доказательствъ безкорыстнаго и подлинно самоотверженнаго служенія театру’, г. Кугель отзывается крайне отрицательно о принципахъ постановокъ, заимствованныхъ г. Мейерхольдомъ у Фукса, утверждая, что реформировать театръ посредствомъ живописи невозможно, и всецло встаетъ на защиту актера, яко бы подавленнаго режиссеромъ, и въ своемъ увлеченіи доходитъ до крайностей. ‘Кончится ли это измывательство режиссерскихъ хановъ надъ искусствомъ’, спрашиваетъ онъ. ‘Надъ театромъ полузадушеннымъ и обморочнымъ склонился ‘аспидъ’ и добиваетъ его пинками. То, что мы называемъ театромъ, превращается въ экзерцир-гаусъ, въ казарму, въ фаланстеру, въ аракчеевское военное поселеніе’ {Тамъ-же, No 47 и 48, 1906 г.}.
Если первыя дв постановки театра вызвали яростныя нападки прессы, то слдующая за ними ‘Сестра Беатриса’, примирила съ новымъ методомъ и на первомъ спектакл вызвала восхищеніе. Въ театр создалось какое-то молитвенное, благоговйное настроеніе. Театръ, дйствительно, былъ храмомъ. Подъемъ исполнителей передался въ залу. На лицахъ аплодирующихъ были искреннія слезы. Этотъ спектакль былъ однимъ изъ самыхъ свтлыхъ воспоминаній Вры едоровны. Часто она говорила, что такія минуты не забываются.
Пресса, отмчая удачу и торжество театра, не преминула отнести успхъ случайному совпаденію содержанія пьесы съ задачами, поставленными новымъ театромъ. ‘Настроенія Метерлинка, до извстной степени, совпадаютъ съ настроеніями руководителей этого театра, и въ ‘Сестр Беатрис’ не замчалось того вопіющаго противорчія между идеей и духомъ произведенія и пріемами постановки, которое такъ вооружило чуткую къ правд публику противъ новаторства г.г. Мейерхольда и Ярцева: плоская сцена была умстна въ сказк, декорація, прекрасно написанная Судейкинымъ, не поражала своимъ нежилымъ и отвлеченнымъ видомъ. И даже ide fixe новаторовъ театра — создавать изъ дйствующихъ лицъ барельефы и скульптурныя группы — въ данномъ спектакл не удивляла своей фантастичностью и, такъ сказать, антитеатральностью’, отзывается о спектакл рецензентъ ‘Рчи’ {‘Рчь’, No 225, 1906 г.}. Даже на страницахъ ‘Театръ и Искусство’ появился благопріятный отзывъ. Недовольный многимъ въ постановк, г. Кугель обмолвился, что ‘если идея поставить пьесу принадлежитъ г. Мейерхольду, то за это многое ему простится’, а г. Рославлевъ пишетъ тамъ же: ‘Необходимо постановку выдлить, подчеркнуть, надо быть благодарнымъ за художественную новизну отдльныхъ впечатлній, гд благоухающая прелесть метерлинковской пьесы слилась съ прелестью сценическаго воспроизведенія. Никогда не забудешь отдльныхъ моментовъ въ игр г-жи Коммиссаржевской: сцену съ нищими во второмъ дйствіи, группу монахинь около умирающей Беатрисы — въ третьемъ. Пусть въ основ здсь картины старинныхъ мастеровъ, пусть даже чувствуется извстная напряженность, заученность, но это та художественная условность, которая переноситъ въ отдаленныя времена, заставляетъ чувствовать трепетъ и обаяніе чуда въ групп нищихъ, нжный экстазъ цломудренныхъ сестеръ въ групп монахинь’ {‘Театръ и Искусство’, No 49, 1906 г.}. Рецензентъ газеты ‘Наша жизнь’ отмчаетъ, что ‘реформа, задуманная руководителями театра, осуществляется: театръ, наконецъ, находитъ художественное воплощеніе своей мечты. Посл постановки ‘Сестры Беатрисы’, нельзя отрицать культурныхъ цнностей, которыя куетъ освобождающійся театръ. Чмъ же однако покоряетъ и плняетъ постановка ‘Сестры Беатрисы’? Она плняетъ и увлекаетъ, прежде всего, своимъ ритмомъ, ритмомъ пластики и ритмомъ діалога. Музыка стиля была воплощена въ звуки напвной рчи и въ медленныя движенія вчнокрасиваго женскаго тла, задрапированнаго тихими, блдно-синими складками. Это большое художественное завоеваніе, которое нельзя не привтствовать. Торжество музыкальнаго начала въ діалог и движеніяхъ актеровъ привело къ живому убжденію той мечты о чуд, которая лежитъ въ глубин пьесы. Мы подошли здсь къ первоисточнику свта и были причастны настоящему и всегда святому искусству’.
‘Образъ Сестры Беатрисы нашелъ себ художественное воплощеніе въ творчеств В. . Коммиссаржевской. Ровно годъ тому назадъ мн пришлось писать объ этой артистк: съ великою скорбью смотришь на г-жу К., которая работаетъ на сцен въ эпоху упадка стараго театра. Какъ хочется увести этотъ свтлый талантъ изъ отвратительныхъ традиціонныхъ кулисъ, гд слпые люди пытаются гальванизировать трупъ натурализма. Такія артистки, какъ Коммиссаржевская, нужны свободному и освобождающемуся театру, который вмсто мертвой рамки принесетъ съ собою иные, мятежные огни’…
‘Мои мечтанія сбываются, и В. . не только выступаетъ въ театр почти свободномъ отъ старыхъ цпей, но утверждаетъ себя въ немъ. Беатриса Коммиссаржевская, это уже новое приближеніе къ свобод-красот. Талантъ В. . К., указалъ ей настоящій путь: она слилась съ общимъ музыкальнымъ замысломъ пьесы и раскрыла вчно женственную душу Беатрисы въ трехъ ея проявленіяхъ: Невсты, Мадонны и Матери, искупившей грхъ страданіемъ и скорбью. Писать о Беатрис-Коммиссаржевской въ газетной рецензіи нельзя: нельзя говорить тихими словами тамъ, гд битва и борьба, такая необходимая, такая кровавая… А вдь настанетъ же, наконецъ, время, когда самая борьба за освобожденіе отъ власти механической сольется съ великою борьбой за утвержденіе личности въ абсолютной красот. Тогда мы снова увидимъ передъ собою образъ Сестры-Беатрисы’ {‘Наша жизнь’, 24 ноября 1906 г.}.
Съ большей опредленностью о творчеств Вры едоровны въ этой пьес высказывается одинъ изъ театральныхъ рецензентовъ такими словами: ‘говорить объ исполненіи сестры Беатрисы, значитъ говорить о г-ж Коммиссаржевской. Въ тотъ вечеръ, который вообще придется отмтить блымъ камнемъ, режиссеры-новаторы отказались отъ злосчастной мысли насиловать свободный и вдохновенный талантъ артистки. В. . творила свободно, и въ драматической сцен послдняго акта мы снова встртились съ былой Коммиссаржевской, огнемъ своего вдохновенія захватывающей залъ, повергающей его въ жуткое трепетаніе’ {Вл. Азовъ ‘Рчь’, 24 ноября No 225, 1906 г.}. Пьеса становится репертуарной. Завоеванная новизна пріемовъ, любовь къ Метерлинку длаютъ роль Беатрисы любимой ролью Вры едоровны. Играть ее, по ея словамъ, всегда для нея праздникъ.
Вступивъ однажды на путь, далекій отъ прежней драмы, Вра едоровна и ея театръ, слдующей постановкой ‘Вчная сказка’, опять открываютъ новые горизонты. Среди шипнья старой критики раздается уже сильная защита положительныхъ сторонъ въ работ новаторовъ. Вмст съ заявленіемъ, что: ‘тутъ не только смерть быту’, а и ‘смерть мысли, поглощаемой пучиною безпредльной красивости’, ‘Ничего кром пятенъ рыжихъ, черныхъ и блокурыхъ’ {Г. Кугель ‘Театръ и Искусство’, No 50, 1906 г.}, раздаются уже похвалы достигнутому. ‘Поставлена пьеса красиво, въ условно-сказочномъ, лубочномъ стил. Красивы декораціи Денисова, красивы расписанные по полотну самимъ художникомъ костюмы. Роль Сонки исполняла г. Коммиссаржевская. На ней сосредоточился главный интересъ. Воистину она была душою драмы. Въ талант В. . засвтились какіе то новые лучи. Сонка — Коммиссаржевская это ‘Два радушныхъ воротъ’, о которой мечтали гностики, которую знали Данте, Петрарка, Вл. Соловьевъ… Въ Беатрис-Мадонн Коммиссаржевская уже приблизилась къ воплощенію этой мечты. Теперь въ Сонк она открываетъ намъ новый міръ — освобожденный и преображенный. Сонка-Коммисаржевская говоритъ намъ: ‘съ того берега слышится голосъ: идите, идите сюда… Ярче свтятся звзды, нжне поютъ рощи, таинственне манитъ молчаніе’… И мы вримъ Сонк и идемъ за нею. Сонка во имя вчной любви, освобождающей любви, требуетъ отреченія отъ престола: ея престолъ тамъ, гд нтъ Канцлера, нтъ законовъ, нтъ цпей, нтъ казней…
Великій мятежъ соединяется съ новой влюбленностью въ новый міръ, свободный отъ кошмара власти…
Сонка-Коммисаржевская предчувствуетъ этотъ міръ. Когда смотришь на нее и слышишь ея голосъ, уже вришь въ близость освобожденія’. Рецензентъ, видя какъ шумла и настойчиво вызывала молодежь Коммиссаржевскую и Мейерхольда, называетъ это побдой и вритъ, что ‘трудно угасить тотъ энтузіазмъ, который загорлся вокругъ этого театра, гд смло и громко говорятъ о возрожденіи’ {‘Наша жизнь’, 6 декабря 1906 г.}.
Посл огромной, интенсивной работы театра, когда мене чмъ въ мсяцъ были поставлены четыре новыхъ пьесы: 10-го ноября ‘Гедда Габлеръ’, 13-го ‘Въ город’, 22-го ‘Сестра Беатриса’ и 4-го декабря ‘Вчная сказка’, 18-го была объявлена ‘Нора’, пьеса, шедшая еще въ Пассаж. Методъ, принятый театромъ, былъ проведенъ и въ этой постановк. Отъ прежнихъ мелочей, клтокъ съ птицами, разныхъ стульчиковъ и жилыхъ комнатъ — осталась упрощенная до схемы декорація. По отзыву рецензента этотъ спектакль еще разъ доказалъ, что ‘условная постановка не только не отражается дурно на индивидуальной игр артистовъ, а наоборотъ, освобождаетъ исполнителей отъ ложныхъ и тягостныхъ условій старой сцены’ {‘Наша жизнь’, 20 декабря 1906 г.}. Недовольные и протестующіе противъ намчающагося новаго направленія ликовали: ‘усилія режиссера, по ихъ словамъ, не достигли цли, тонко и художественно сотканный образъ ибсеновской героини остался безъ измненій. Мы услышали чарующій своей простотой и богатствомъ интонацій голосъ, увидали такъ хорошо знакомое намъ нервное, подвижное лицо съ великолпными глазами, отражающими малйшіе оттнки малйшихъ настроеній’ {‘Театръ и Искусство’, No 52, 1906 г.}. Но примиреніе продолжалось недолго.
Слдующая же новая постановка театра на праздникахъ, 31-го декабря, ‘Чудо странника Антонія’ Метерлинка и ‘Балаганчикъ’ Блока, снова лишила обычныхъ критеріевъ оцнки. Въ смысл режиссерскомъ, по своей художественной интуиціи, спектакль этотъ можетъ считаться самымъ знаменательнымъ и яркимъ явленіемъ въ исторіи театра послднихъ лтъ. Первая пьеса, поставленная въ стил театра маріонетокъ, посл примненія новыхъ пріемовъ, пріучившихъ уже публику къ исканіямъ руководителей, кое-какъ принималась безъ особыхъ протестовъ, но ‘Балаганчикъ’ вызвалъ ‘какое то столпотвореніе’. Публика раздлилась на два лагеря: одни, доходя до ярости, свистали и шикали, другіе не мене дружно аплодировали. Если посл первыхъ спектаклей театра присутствующіе сравнительно мирно, чинно, разбирали и спорили, здсь прямо уже ругались. Страсти разгорались, и это продолжалось на каждомъ спектакл, когда ‘протестующіе даже вооружились… ключами’. Имя Мейерхольда было извстно всему театральному Петербургу, было темой для шаржей и пародій. Вра едоровна въ этомъ спектакл не участвовала.
Слдующія, по времени, дв новыя постановки: 8-го января ‘Трагедія любви’ Гейберга и 22-го января ‘Комедія любви’ Ибсена, не смотря на участіе въ нихъ Вры едоровны, успха не имли. Отзывы прессы о первой пьес полны неистовыхъ нападокъ на Мейерхольда, какъ актера, исполнявшаго роль поэта въ этомъ спектакл. Не удовлетворяла также и постановка. По отзыву критика газеты ‘Наша жизнь’, пьеса второстепеннаго автора ‘Трагедія любви’ была и понята неправильно. ‘Полная полутоновъ и настроенія, съ наивной и грубой идейной схемой была поставлена со смшною прямолинейностью. Въ постановк не было интимности: длинный корридоръ, по которому маршировали артисты, былъ холоденъ и сухъ, и отъ всего вяло не трагической любовью, а любовью скучной… Роль Каренъ, которую играла В. ., не будетъ новымъ лавромъ въ внк ея славы. Только въ третьемъ акт артистка всецло покорила меня — говоритъ рецензентъ — въ т моменты, когда она раскрываетъ свою больную душу, жаждущую безмрной любви’ {‘Наша жизнь’, 11 января 1907 г.}.
Не была художественнымъ завоеваніемъ постановка и ‘Комедіи Любви’ Ибсена. ‘Въ постановк не было ничего новаго, если не считать стилизованныхъ костюмовъ и декорацій г. Денисова. Не чувствовалось ритма въ развитіи дйствія и въ самомъ діалог’.
По отзывамъ прессы, не удалась роль Свангильдъ и Вр едоровн: ‘въ ея игр чувствовалась нкоторая усталость. Дйствовалъ ли на нее замораживающе актеръ или просто не въ удар была артистка, я,— говоритъ рецензентъ, — не берусь судить, но гордой Свангильдъ, женщины изъ саги, не было’ {‘Рчь’, No 19, 1907 г.}. На спектакл распространился слухъ, что артистка была больна.
Предпослдняя пьеса сезона, ‘Свадьба Зобеиды’ Гофмансталя, опять подняла упавшій было интересъ къ новому театру. Благодаря интересной обстановк въ талантливыхъ декораціяхъ художника Анисфельда, и благодаря прекрасной игр Вры едоровны, передавшей ‘съ захватывающимъ драматизмомъ страданія оскорбленной и растоптанной женской души’, пьеса имла художественный успхъ и давала сборы.
‘Можно было заране предсказать прекрасное исполненіе роли Зобеиды’, говоритъ другой критикъ. ‘Душа, безмрно жаждующая любви и любовной страсти и оскорбленная безжизненной жизнью, ея мертвыми ласками и холодными руками, которыя убиваютъ своимъ прикосновеніемъ и тло, и любовь — вотъ тема В. . Коммиссаржевской. Въ этой тем артистка чувствуетъ себя царицей и по праву владетъ сердцами зрителей’ {‘Наша жизнь’, 13 февраля 1907 г.}.
Вслдъ за постановкой ‘Свадьбы Зобеиды’ театръ спшно началъ подготовлять только что разршенную пьесу Андреева ‘жизнь человка’. Интересъ къ пьес былъ огромный, времени до конца сезона оставалось мало. Режиссерская работа была раздлена между Мейерхольдомъ, Ярцевымъ и . Коммисаржевскимъ, и нужно сказать, что результаты были изумительны: не смотря на короткій срокъ подготовки — 12 дней — успхъ былъ полный. Постановка не только подрывала основы стараго театра, но укрпляла то цнное, что являлось совершенно новымъ въ сценическомъ искусств. Символическій пріемъ въ пьес облекся въ плоть и кровь, схематичность не замчалась, а постановка 3-го акта — это шедевръ. Чувствовался своеобразный ритмъ въ 5-мъ дйствіи, а въ техник свтовыхъ эффектовъ было достигнуто много новаго. Пьеса имла исключительный успхъ. Шла при переполненныхъ сборахъ до конца сезона подрядъ, и только для послдняго спектакля, выхода Вры едоровны, была поставлена ‘Свадьба Зобеиды’. На послднемъ спектакл прощаніе публики носило сердечный характеръ, чувствовалось, что смлыя, новыя начинанія были оцнены, театръ пріобрлъ горячихъ поклонниковъ и друзей.
Первый сезонъ въ новомъ помщеніи театра, не смотря на переполненные сборы въ конц, прошелъ— съ убыткомъ. Матеріальныя неудачи, благодаря неожиданной затрат на переустройство театра и дорого стоящимъ обстановкамъ, не могли поколебать энергіи Вры едоровны. Ршено было съ лучшими постановками сезона ознакомить Москву, гд для этой цли былъ снятъ театръ ‘Эрмитажъ’. Вмсто ушедшей части труппы, недовольной направленіемъ, которое принялъ театръ, были приглашены артисты изъ труппы ‘Товарищества Новой Драмы’, работавшіе раньше съ Мейерхольдомъ. Для пріобртенія средствъ, чтобы продолжать начатое, Вра едоровна, тотчасъ же посл окончанія сезона, отправилась въ туряэ по провинціи. Поздка окончилась 15-го іюня.
Въ середин августа въ Петербург начались репетиціи пьесы ‘Пробужденіе весны’ Ведекинда, для открытія второго сезона на Офицерской, и возобновляемыхъ пьесъ для московскихъ гастролей. Первый гастрольный спектакль прошелъ 80-го августа.
Для перваго спектакля въ Москв были поставлены дв пьесы Метерлинка: ‘Сестра Беатриса’ и ‘Чудо странника Антонія’. Второй спектакль составляли: ‘Вчная сказка’ Пшибышевскаго и ‘Балаганчикъ’ Блока. Интересъ къ спектаклямъ былъ огромный, сборы полные. По отзывамъ корреспондента ‘Театръ и Искусство’ Н. Эфроса: ‘Изъ за спектаклей горячатся и волнуются, зажигая цлые пожары споровъ. Изъ за какого нибудь новшества Мейерхольда, или изъ за таинственной нелпости Блоковскаго ‘Балаганчика’, раскалываются на враждующія стороны’ {‘Театръ и Искусство’, No 89, 1907 г.}. Отношеніе московской прессы было, какъ и въ Петербург, отрицательнымъ, критика говорила, что успхъ ничего не доказываетъ, это успхъ невиданной новинки, и жалла, что Вра едоровна въ погон за новыми путями ставитъ крестъ на своемъ недюжинномъ талант. Воспитанная на традиціяхъ ‘Художественнаго театра’, пресса не могла найти никакой цнности въ достигнутомъ, видла въ новомъ направленіи одну будущность — будущность театра маріонетокъ-артистовъ. Даже чуткій Андрей Блый, говоря, что ‘тутъ мы имемъ дло съ разрушеніемъ театра’, предостерегаетъ отъ опаснаго пути, гд такой просторъ ‘профанаціи, фальсификаціи и кощунства’.
Всего въ Москв было 12 спектаклей, посл чего труппа выхала въ Петербургъ для открытія второго сезона.
15-го сентября въ 1-й разъ прошла пьеса Ведекинда ‘Пробужденіе весны’. Открытіе прошло безъ особеннаго подъема. Въ пьес были заняты молодыя силы труппы. Раздленіе сцены на уголки — на каждый изъ нихъ падалъ свтъ, когда происходило дйствіе — было мало удачно, хотя вопросъ, затронутый авторомъ, модный тогда, не потерявшій жгучести и остроты, вносилъ оживленіе въ антрактахъ, возбуждалъ много разговоровъ. Пресса ограничилась разборомъ содержанія пьесы, почти не удляя вниманія постановк и исполненію. Послдующіе спектакли этой пьесы сборовъ не длали, но потомъ, благодаря репрессіямъ, запрещенію пьесы въ провинціи, интересъ къ ней поднялся и въ общемъ пьеса, какъ говорятъ, окупила себя. Слдующей новинкой была объявлена пьеса Метерлинка ‘Пеллеасъ и Мелизанда’, съ участіемъ Вры едоровны въ роли Мелизанды.
Во время репетицій этой пьесы были возобновлены, кром шедшихъ въ Москв ‘Беатрисы’, ‘Пуда странника Антонія’, ‘Вчной сказки’ и ‘Балаганчика’, еще ‘жизнь человка’ и ‘Свадьба Зобеиды’. 10-го октября состоялось первое представленіе пьесы ‘Пеллеасъ и Мелизанда’ въ спеціально сдланномъ для театра перевод В. Я. Брюсова. Въ пьесу была вложена масса режиссерской выдумки: дйствіе происходило на небольшой площадк въ средин сцены, кругомъ полъ былъ вынутъ, гд помстился оркестръ, исполнявшій написанную къ пьес музыку. Но вс труды, затраты, все пошло прахомъ. Пьеса вызвала недоумніе, успха не имла. Осуждались вычурныя декораціи, въ которыхъ потерялись великолпные костюмы XII вка, не нравилась музыка, жалли актеровъ, порицали увлеченіе режиссера неподвижностью и монотонностью, въ конецъ обезцвтившими исполненіе дйствующихъ лицъ. Было скучно. Пресса была безпощадна. ‘Мы видли, пишетъ ‘Театръ и Искусство’ ‘Пеллеасъ и Мелизанду’, представленную живыми актерами, изображавшими маріонетокъ. Г. Мейерхольдъ довелъ театръ г. Коммиссаржевской въ буквальномъ смысл до степени ‘Балаганчика’, гд актеры превратились въ говорящихъ куколъ, и гд на нашихъ глазахъ гибнетъ своеобразное, задушевное дарованіе г. Коммиссаржевской. Публика не протестуетъ только изъ уваженія къ личности артистки, сохранивъ любовь къ ней, какъ къ художниц, такъ недавно еще восхищавшей насъ силой своего свободнаго, не порабощеннаго вдохновенія. Г. Коммиссаржевская, въ стремленіи дать примитивный, обобщенный образъ, намренно, какъ и другіе исполнители, двигалась и жестикулировала какъ кукла, свой дивный, рдкій по богатству тоновъ, по музыкальному тембру, голосъ замнивъ не то птичьимъ щебетаньемъ, не то ребячьими, пискливыми тонами… Не было ни трогательности, ни драматизма’ {‘Театръ и Искусство’, No 41, 1907 г.}. Рецензентъ ‘Рчи’ иронизируетъ: ‘Я бы почтительнйше сказалъ режиссеру театра на Офицерской: вы не думайте, пожалуйста, что невдомая принцесса, на невдомомъ остров должна говорить невдомымъ языкомъ. Она должна говорить языкомъ страсти, когда въ ней бушуетъ страсть, и языкомъ страха, когда она во власти страха. Но зачмъ говорить? Нтъ слпе человка, сознательно забравшагося въ неимющій выхода тупикъ’ {‘Рчь’, No 241,1907 г.}…
Посл провала пьесы ‘Пеллеасъ и Мелизанда’ въ театр наступила какая то растерянность. Появившіяся въ анонсахъ пьесы какъ то: ‘Флорентинская трагедія’, ‘Шлюкъ и Яу’, ‘Продавецъ солнца’ неожиданно снимаются. Остановились на новой пьес едора Сологуба ‘Побда смерти’, которая и прошла въ первый разъ 6-го ноября. Пьеса хотя сборовъ не давала, но въ художественномъ отношеніи заслуживала вниманія. Въ декораціяхъ былъ проведенъ принципъ ‘архитектурности’, колонны зала были изъ простого, не крашенаго холста, съ огромной лстницей по средин сцены, что очень соотвтствовало спокойному, эпическому тону пьесы. Пресса приняла постановку благосклонно. Отмчался переломъ ‘въ стил’, массовыя сцены, поставленныя реально, поражали контрастомъ съ ‘горельефностью’ прежнихъ постановокъ. Были прямо хвалебные отзывы, такъ рецензентъ ‘Рчи’ пишетъ: ‘это была настоящая побда и констатировать ее не помшаютъ даже т господа, которые превратили въ музыкальные инструменты ключи отъ своихъ сундуковъ’. Былъ свистъ, но рецензентъ видитъ въ немъ сведеніе личныхъ счетовъ съ литературной школой, къ которой принадлежитъ Сологубъ, и присоединяетъ свой голосъ ‘къ той части публики, которая съ волненіемъ и трепетомъ, приличествующимъ рожденію шедевра, вызвала автора и поднесла ему лавровый внокъ’ {‘Рчь’, 8 декабря 1907 г.}.
Пьеса Сологуба была послдней постановкой В. Э. Мейерхольда въ театр на Офицерской. Черезъ три дня посл премьеры ‘Побда смерти’, 9-го ноября, было назначено общее собраніе труппы, гд Вра едоровна прочла написанное В. Э. Мейерхольду письмо слдующаго содержанія: ‘За послдніе дни, Всеволодъ Эмильевичъ, я много думала и пришла къ глубокому убжденію, что мы съ Вами разно смотримъ на театръ, и того, чего ищете Вы, не ищу я. Путь, ведущій къ театру куколъ, — къ которому Вы шли все время, не считая такихъ постановокъ, въ которыхъ Вы соединили принципы театра ‘стараго’ съ принципами маріонетокъ (напримръ ‘Комедія любви’ и ‘Побда смерти’), не мой. Къ моему глубокому сожалнію, мн это открылось вполн только за послдніе дни, посл долгихъ думъ. Я смотрю будущему прямо въ глаза и говорю, что по этому пути мы вмст идти не можемъ, путь это вашъ, но не мой, и на вашу фразу, сказанную въ послднемъ засданіи нашего художественнаго совта: — ‘можетъ быть мн уйти изъ театра’ — я говорю теперь — да, уйти вамъ необходимо. Поэтому я боле не могу считать васъ моимъ сотрудникомъ, о чемъ просила K. В. Бравича сообщить трупп и выяснить ей все положеніе длъ, потому что не хочу, чтобы люди, работающіе со мной, работали съ закрытыми глазами’.
Ршеніе порвать совмстную работу явилось неожиданностью. В. Э. Мейерхольдъ вызвалъ Вру едоровну на третейскій судъ, который, подъ предсдательствомъ Пергамента, и вынесъ слдующую резолюцію: ‘Признать обвиненіе въ нарушеніи этики В. Коммиссаржевской, возбужденное Мейерхольдомъ, неосновательнымъ, потому что поведеніе В. Коммиссаржевской основывалось на соображеніяхъ принципіальнаго свойства въ области искусства, и признать, что форма, въ которую было облечено прекращеніе совмстной работы, не является оскорбительной для Мейерхольда’. Инцидентъ вызвалъ длинный рядъ газетныхъ статей и замтокъ. Разбирали поступокъ Вры едоровны съ точки зрнія профессіональной этики, гадали о направленіи театра, его будущемъ. Несочувствующіе новымъ путямъ театра, его исканіямъ разсчитывали, что Вра едоровна вступила на старый путь. Радовались, что она избавилась отъ ‘кошмара стилизаціи’, забывая, что такой яркой индивидуальности, вчно ищущей, индивидуальности, съ тонкимъ художественнымъ чутьемъ, какъ Вра едоровна, нельзя вернуться назадъ.
Слдящіе за опытами театра Вры едоровны, сочувствующіе исканіямъ новыхъ сценическихъ формъ, новыхъ путей къ драм духа, символа, уважающіе театръ за ту ‘подлинную художественную мессу’, какая совершалась въ немъ, опасались — не наступитъ ли за шатаніями умираніе? Не будетъ ли разрывъ съ Мейерхольдомъ полной катастрофой? Правда, въ послдующей дятельности театра не было такихъ ‘дерзновенно-прекрасныхъ вызововъ вчерашнему’, но огонь вдохновенія, призыва въ новыя области, которымъ горла Вра едоровна, всегда поддерживалъ тотъ пульсъ жизни театра, благодаря которому достигнутое новое будетъ занесено на страницу исторіи.
Приведу объ этомъ взгляды руководительницы театра. За нсколько недль до своего ‘отреченія’ отъ театра, въ Одесс, Вра едоровна говорила интервьюеру: ‘Бытъ умеръ — для меня это художественная аксіома. И если я порвала съ Мейерхольдомъ, то совсмъ не потому, что ощутила тоску по реализму, разочаровалась въ символической драм или условномъ театр. Меня просто испугала та стна, тотъ тупикъ, къ которому, — я это ясно видла — Мейерхольдъ настойчиво велъ насъ. Я увидла, что въ этомъ театр намъ, актерамъ, нечего длать, ощутила