Летопись города Небывалова, Москаль Янко, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 21 минут(ы)

**ЛТОПИСЬ ГОРОДА НЕБЫВАЛОВА. *).**

(Отрывокъ изъ записокъ обывателя).

*) Нсколько главъ этого шуточнаго разсказа были помщены въ одномъ изъ періодическихъ изданій.

‘Тотъ вкъ прошелъ и люди т прошли’.
Лермонтовъ.

Въ удивительной глуши расположенъ нашъ городъ!.. Вокругъ насъ раскинулись двственные лса,— такая ширина и просторъ во всемъ: широка и городская площадь, широки и овраги въ самомъ город, широки и натуры наши… А ужь глушь-то, глушь-то какая!.. правоже, если бы въ нашъ городъ неожиданно попалъ цлый полкъ и исчезъ бы, вслдствіе непредвиднныхъ обстоятельствъ, то не скоро бы и докопались — куда двался этотъ полкъ… Такая глушь!

Глушь эта и темнота отражаются и на людяхъ: вс дичатся другъ-друга, живутъ въ одиночку, о дружб, удовольствіяхъ съобща и прочихъ матеріяхъ и помину нтъ: всякому до себя. Если же мы и сходимся иногда вмст, то разв только затмъ, чтобъ пульку съиграть, или поршить какое-нибудь дло въ видахъ общаго интереса: напримръ, если предстоитъ сооруженіе моста въ город, или чего-нибудь въ род общественнаго зданія,— ну, тогда ужь мы съобща и ршаемъ, какъ тутъ быть: донести ли губернскому начальству, что мостъ былъ выстроенъ, но, волею божьею, унесенъ-де бурями природы — потопомъ и водоразлитіемъ, или же, просто, не строить моста, а показать его на лицо и потребовать на него соразмрный ремонтъ. Только затмъ больше и сходимся. Скучно!…

Почта къ намъ въ недлю разъ приходитъ и разъ отходитъ, впрочемъ, до нея и дла никому нтъ, разв ужь что-нибудь необычайное привезетъ,— напримръ, извстіе о рекрутскомъ набор, или воин,— ну, въ то время нашъ городъ какъ будто и проснется, и глаза протретъ, и чхнётъ, а пройдетъ гроза — перевернется на другой бокъ и опять заснетъ по прежнему. Почта — вообще, самый злйшій врагъ нашего спокойствія, она чаще всего подрывается подъ наше благосостояніе. Недавно, напримръ, произошелъ слдующій криминалъ: (криминаломъ — мы называемъ вообще каждое чрезвычайное событіе). Былъ судья имянинникъ,— ну, къ нему на пирогъ и съхались почти вс, вдругъ, на почтовый дворъ, помщающійся противъ дома судьи, въхала почта… ‘Охъ, ужь эта почта!’ подумалъ каждый про себя: ‘и охота же была въ имянинный день придти!…’

— Мн, господа, постоянно такое несчастіе,— проговорилъ смущенный амфитріонъ, судья:— почти каждый годъ на самый-то день моего ангела и придетъ, и смутитъ, проклятая!…

Однако, почтмейстеръ распорядился узнать — нтъ ли чего новенькаго: оказалось, что новостей никакихъ нтъ: ‘Ну, и слава Богу!’ думаетъ судья.— А есть какая-то посылка изъ губернскаго города, на имя господина судьи,— доложилъ почтальонъ.— ‘Крестъ!’ была первая мысль судьи. Но принесли посылку и увидли, что въ холст зашито что-то весьма громоздкое и упругое. Распороли. Боже мой!— оказывается, съ позволенья сказать, кринолинъ!!… А судья-то былъ старый холостякъ и примрной жизни человкъ, и вдругъ, ему — кринолинъ!… ‘Какой афронтъ, какой афронтъ’, шептали смущенные гости, и въ уныніи разошлись по домамъ, а судья-то слегъ въ постель, да черезъ дв недли и отдалъ Богу свою судейскую душенку. Хотя потомъ и говорили, что покойникъ-то маринованныхъ грибковъ обкушался и черезъ это-де смерть произошла, но мы боле уврены, что это отъ кринолина приключилось. И кто только это сдлалъ?! Впрочемъ, извстно, у человка всюду есть враги и недоброжелатели: наврное, какой-нибудь вольтерьянецъ прислалъ.

Но кром этой проклятой почты, насъ, порою, смущаютъ и другіе криминалы, во время которыхъ мы испытываемъ потрясенія цлымъ обществомъ. Относительно несчастій, мы всегда, впрочемъ, сочувствуемъ другъ другу: отдадутъ ли, напримръ, исправника за служебные грхи подъ судъ,— мы вс о немъ горюемъ, каждому его не то чтобы жаль было, а такъ, просто, по христіанскому человколюбію сочувствуемъ: всякій жалетъ, да и думаетъ про себя: ‘Вдь и со мною, пожалуй, случится то-же…’ потому что, извстно, одинъ Богъ безъ грха…

II.

Да, криминалы у насъ бываютъ-таки, хотя и не очень часто, а все же бываютъ. И почему бы это, подумаешь, Господь не устроилъ такъ, чтобы насъ ничто не безпокоило, право, тогда бы лучше было: мы бы жили и Бога славили. А то, вдь бываютъ же вотъ этакія напасти, какъ, напримръ, недавно. Прислали въ нашъ городъ какого-то вольтерьянца — учителемъ въ уздное училище — такъ онъ, словно съ собой привезъ вс несчастія на нашъ городъ. По бумагамъ-то этого учителя — мы справлялись — ему слдовало бы не такое мсто занять, какое ему дали: онъ бы могъ, пожалуй, вс планиды на неб счесть, да бодливой-то коров Богъ рогъ не даетъ: что-то напроказилъ онъ — должно быть, въ масонскую вру окрестился — его въ нашъ городъ и послали, да еще велли имть его ‘подъ сомнніемъ’ — присматривать за нимъ… Да разв за этакимъ человкомъ усмотришь!

И не усмотрли.

Вскор же по прізд, онъ учинилъ слдующій криминалъ: вдругъ открываетъ, что названіе нашему городу дано татарами, а что если перевесть его на русскій языкъ, то выходитъ… языкъ даже не поворачивается выговорить — до того неприлично, ну, да ужь такъ и быть! выходитъ-то — панталоны!..

Боже ты мой, какъ возмутились мы вс, какъ офраппровало это насъ!…— Ка-а-а-къ! говорили наши милыя дамы: мы живемъ въ панталонахъ!… Жена предводителя — дама весьма деликатныхъ свойствъ — слегла даже въ постель и тотчасъ же велла своему мужу подавать въ отставку:— не хочу, говоритъ, жить въ pantalon!.. Предводитель, мужъ ея, хоть и не желалъ въ отставку, а длать нечего — подалъ, потомъ, онъ здилъ къ этому вольтерьянцу, укорялъ его:— ‘Какъ, говоритъ, вамъ не совстно! черезъ васъ даже весь женскій полъ страдаетъ. И ужь будто вы не могли помолчать о своемъ открытіи,— и безъ того вдь всякій знаетъ, что вы ученый человкъ. Или, хоть сказали бы тамъ какъ-нибудь иначе, поделикатне, понжне — могли бы сказать, напримръ: ‘въ кальсонахъ’, или тамъ еще какъ… а то такъ-таки прямо: ‘въ панталонахъ!’ И не благозвучно даже, милостивый государь!’ — заключилъ съ укоризною господинъ предводитель, плюнулъ, да и ухалъ отъ него. Вскор же, дйствительно, выхалъ, вмст съ женою, изъ нашего страннаго города въ свою деревню, а потомъ получилъ и отставку. А ужь дослуживалъ было третье трехлтіе въ предводительской-то должности — уже и на Владиміра расчитывалъ, да вотъ, не привелъ Господь — что длать! Впрочемъ, на его мсто въ скорости выбрали другаго, еще наиболе деликатнйшаго человка, который, но преимуществу, посвятилъ жизнь свою и службу на занятія отвлеченными искусствами, какъ-то — электричествомъ и гомеопатіею.

III.

И пошли съ тхъ поръ на нашъ городъ напасти за напастями!

Вдругъ, присылаютъ изъ губернскаго города предписаніе на имя городничаго: вымрить и донести — сколько заключаетъ въ себ наша городская площадь квадратныхъ саженей!!… а? слышали?… ‘Квад-рат-ныхъ са-же-ней!!…’

Ну, городничій тотчасъ же собралъ насъ всхъ:— такъ-и-такъ, говоритъ: ужь и невсть чего требуетъ отъ меня начальство!.. выручайте, господа!

Мы потолковали между собой, и ршили: не доносить пока ничего — авось, забудутъ тамъ объ этомъ дл,— а отослать губернскому начальству нчто…

Такъ и сдлали: отвта въ губернію не дали, а отослали нчто — только отвяжитесь, дескать, Богъ съ вами!… Но не прошло и мсяца, какъ изъ губернскаго города пришло вторичное приказаніе о томъ же предмет, да еще и съ замчаніемъ городничему за медленность выполненія, а за присылку, между прочимъ, благодарятъ.

Мы опять собрались, толковали долго и упорно — и ршили: донести въ губернію, что на нашей площади вовсе нту-ти ‘квадратныхъ саженей’, а что если, дескать, высшему начальству будетъ благоугодно приказать имть оныя, то таковыя, въ немедленномъ времени, будутъ состоять на лицо. Кажется, чего бы проще ужь и желать отвта? Анъ нтъ! начальство-то не удовлетворилось: опять-таки предписало въ томъ же род, да уже съ выговоромъ, въ которомъ, хотя прямо и ничего не было выражено обиднаго, а однако, если вчитаться попристальне, то выходила аллегорія въ такомъ род, что мы вс, якобы, съ ума спятили, къ служб ревности не имемъ и политичное соображеніе утратили… ‘Ну, думаемъ, видно, дло это не шуточное!— не миновать намъ кроить площадь…’

Былъ у насъ въ город столяръ, горькій пьяница, Ефремкой прозывался,— вотъ, и посылаетъ за нимъ городничій:— Слушай, ефремка!— говоритъ ему:— сдлай ты мн, злодй, ‘квадратную сажень’… Если сдлаешь, получишь цлковый-рубль на водку, а если нтъ — то ухо держи востро.

— Какую-же это квадратную сажень, ваше благородіе?— спрашиваетъ Ефремка у городничаго.

— Что ты меня спрашиваешь, плутъ ты этакой!— прикрикнулъ на него городничій.— Разв я столяръ, чтоли? а? Ишь, каналья, притворяется, что не знаетъ: думаетъ, я ему денегъ не отдамъ.

Подумалъ-подумалъ Ефремка — и ‘квадратную сажень’ сдлать взялся. Дня черезъ три является къ городничему и требуетъ пожарныхъ лошадей и дроги, на которыхъ багры возятъ.

— Квадратную сажень сдлалъ, говоритъ,— нужно притащить ее.

Лошадей и дроги ему дали, и квадратную сажень онъ привезъ. Тутъ только впервые мы и узнали, что такое значитъ ‘квадратная сажень’, выходитъ — что это, самая простая штука: сколочена она изъ досокъ, по три аршина въ каждой сторон, а если вымрить вс ея четыре стороны, то выйдетъ двнадцать аршинъ, на поврку-то выходитъ, что это очень немудрая вещь, право-же! и если бы насъ, какъ Ефремку, учили столярному ремеслу, то наврное, каждый бы сдлалъ.

И стали мы измрять площадь. Народу собралось видимо-невидимо, почти весь городъ. И пошли въ народ разные слухи и толки: одни говорили, что весь городъ на новыя земли будутъ выселять, въ блую Аравію, другіе, напротивъ, утверждали, что черезъ нашъ городъ ляжетъ антихристова дорога, по которой онъ самъ будетъ возить людей, огнемъ и паромъ, бабы, извстно, подняли вой — ревутъ… а нкоторые изъ жителей, мене невжественные и боле добродушные, видли во всемъ этомъ только наши штуки, и приносили намъ, не въ очередь, многое множество всякаго добра я провизіи.

А мы мряемъ себ, да посмиваемся, посмивается же, глядя на насъ, и учитель-вольтерьянецъ — онъ на площади жилъ. Но мы сначала на него и вниманія не обращали, да потомъ уже, поневол пришлось обратить, потому что случилось нкое скверное обстоятельство такого рода: середину-то площади измрить было легко: мы сначала накладывали, а потомъ переворачивали сажень-то,— а какъ подошло дло измрять около домовъ, да въ оврагахъ, то и вышло чортъ знаетъ что такое: столько набралось обрзковъ и остатковъ, что мы не знали ужь, какъ и быть!.. Въ это-то время, когда мы горевали и вдавались въ соображенія, подошелъ къ намъ просвщенный этотъ вольтерьянецъ.

— Что-й-то вы длаете, господа?— спрашиваетъ насъ, а самъ улыбается, бестія этакая, такъ хитро и съ такой лукавой аттенціей на губахъ.

— Да вотъ, говоримъ, площадь мряемъ, да но знаемъ какъ быть: обрзковъ больно много остается…

— Ступайте-ка домой и сажень свою, пожалуй, съ собой берите, — говоритъ онъ намъ — я завтра же вамъ все сдлаю.

Ну, извстно, мы обрадовались до-нельзя и тотчасъ же положились во всемъ на него, видимъ — человкъ ученый. Дйствительно, на другой же день онъ намъ всеи сдлалъ. И чортъ его знаетъ, какъ это живо онъ все оборудовалъ! разные у него тамъ инструменты нашлись: астролябіи, мензуліи, бусоліи, цпи… Впрочемъ, извстно, человкъ ученый, а вдь эти люди непрочь и съ чертовщиной снюхаться,— такъ что, пожалуй, наше дло-то не обошлось безъ грха… Но мы все-таки лишь тогда убдились въ его искусств, когда изъ губернскаго города насъ извстили, что планъ этого вольтерьянца есть самый настоящій и доподлинный, то есть, именно такой, какого требовало отъ насъ притязательное начальство.

IV.

Съ тхъ поръ, мы съ этимъ учителемъ стали знакомы: и сами къ нему завернемъ, бывало, и онъ къ намъ. Городничій, изъ благодарности, презентовалъ было ему головку сахару, — то есть, приказалъ градскому голов этимъ распорядиться,— но вольтерьянецъ не взялъ: — Не нужно, говорить.

Вотъ, видимъ мы, что онъ человкъ дльный, массонства своего ни въ чемъ не обнаруживаетъ, и пожелали поручить ему нашихъ ребятишехъ для домашняго, приватнаго обученія, онъ, ничего, не отказался — сталь учить. Съ того времени, мы уже видлись съ нимъ очень часто. Только, разъ, онъ и говоритъ намъ:

— Что-й-то вы, господа, ничего не читаете: ни книгъ, ни журналовъ, позвольте вамъ прочесть что-нибудь.

— ‘Экъ куда метнулъ!’ — думаемъ мы… ‘Врешь, голубчикъ, не надуешь! пожалуй, совсмъ зачитаешь насъ…’

— Это вы изволите заводить рчь на счетъ магіи?— говоритъ ему предводитель.

— Вовсе не о магіи, а о книгахъ и чтеніи,— отвчалъ, не запинаясь, просвщенный вольтерьянецъ.

— Да вы насъ, видно, за малыхъ ребятъ считаете,— говоримъ ему:— Къ чему намъ ваше чтеніе? вотъ, дтишкамъ нашимъ, пожалуй, читайте — имъ надо, а намъ не надо: мы, милостивый государь, на государственной, коронной служб состоимъ, — намъ этимъ вздоромъ гршно, да и некогда заниматься то. А выдастся свободный часокъ, — такъ мы лучше въ картишки перекинемъ.

Но учитель не унялся: сталъ приставать и уговаривать насъ, приводить намъ разные резоны и убжденія,— ну, мы, чтобъ отвязаться отъ него, такъ-и-быть ужь ршились дозволить ему прочитать что-нибудь, только все-таки сначала предостереженіе взяли.

— Сударь! не богопротивная-ли какая у васъ книга-то?— спрашиваемъ его.

— Нтъ, говоритъ, не богопротивная

— Не вольтерьянцемъ ли какимъ написана?

— Нтъ, не вольтерьянцемъ, а, напротивъ, въ ней еще бранятъ всхъ вольтерьянцевъ.

— А какъ она называется-съ?

— ‘Ревизоръ’, говоритъ.

— То есть, это какъ-съ? критика на счетъ начальства?

— А вотъ, увидите, отвчаетъ учитель.

— А одобрена цензурой?

— Одобрена.

— А ну-те, покажите.

Посмотрли мы — видимъ, что ‘печатать дозволяется’.— Ну, думаемъ, чортъ съ нимъ, пусть его читаетъ, коли ужъ припала ему такая страсть!— И назначили мы для чтенія послобденное время, то есть такое, когда мы ничмъ не заняты: ни службой, ни пулькой. Собрались мы, разъ, у исправника на обд, по случаю одного ловкаго дльца, пообдали, подвыпили, да и послали за этимъ вольтерьянцемъ,— онъ, ничего, не поспсивился, пришелъ и сталъ читать. Мы, по правд сказать, расположились было вздремнуть при этомъ удобномъ случа, но сонъ быстро отлетлъ отъ насъ, когда мы вслушались въ ёго чтеніе… Ай, ай, ай! что только въ книг этой было написано! куда и сонъ нашъ двался! А учитель-то улыбается, да читаетъ все дальше и дальше… И опять стало западать въ насъ сомнніе относительно книги — посмотрли мы вновь на первую страницу, видимъ: ‘Дозволяется…’ Удивительно!

Когда онъ окончилъ чтеніе, мы вс слегка призадумались: словно, насъ языкомъ кто-нибудь подразнилъ…

— А что, господа,— вдругъ заговорилъ исправникъ:— ну, какъ къ намъ тоже прідетъ этакой же прощалыга, да и объявить себя ревизоромъ, — что тогда длать? Прежде всего, я полагаю, нужно будетъ осмотрть его бумаги.

— Вздоръ!— закричалъ городничій,— къ намъ не подетъ ревизоръ — какого лысаго бса ему у насъ длать-то и что взять-то?.. Да въ случа, если и подетъ, то можно будетъ окружить водою весь городъ: вс сосднія мельницы и плотины спустить.

— Ну, это-то, пожалуй, не поможетъ,— замтилъ инвалидный начальникъ,— если ревизоръ будетъ изъ военныхъ, то онъ станетъ броду искать.

— А если изъ статскихъ, то прикажетъ паромъ выстроить,— добавилъ окружный начальникъ.

— Да мы его, батюшку, предоставимъ тогда на своихъ плечахъ въ городъ-отъ, — проговорился градскій голова, человкъ, вообще, неблагодарный и никогда недовольный начальствомъ.

— А что, разв онъ теб очень нуженъ?— замтилъ голов исправникъ.

— Ужъ это не наше темное дло знать-съ — нуженъ тамъ, аль не нуженъ, — а все же для города-то, гляди, было бы тогда полегче.

— Слдовало бы тебя, почтеннйшій, за то, что ты призываешь несчастіе на нашъ городъ, обложить данью,— вразумительно замтилъ голов градоначальникъ,— ну, да ужъ такъ и быть, извиняемъ теб, какъ человку необразованному и отчасти сослуживцу нашему. Да и не твое это дло — переправами заниматься.

— Для этого, согласно узаконеній, существуетъ въ губернскомъ город дорожная коммиссія, а въ уздахъ — пути сообщенія находятся въ вдніи городской и земской полиціи, — глубокомысленно замтилъ нашъ уздный стряпчій.

— Да, впрочемъ, господа,— продолжалъ городничій:— кто-бы ни былъ этотъ ревизоръ — военный, или статскій — а преграды всегда можно ему положить: броду не указывать и парома не строить!

— Я если онъ крикнетъ съ того берега: я эстафета! тогда что?… задумчиво спросилъ почтмейстеръ.

— Я мы ему крикнемъ: — эстафета, плыви!— не запинаясь, возразилъ городничій.

— Ну, а если это будетъ ревизоръ изъ мужей ученыхъ и просвщенныхъ, такъ онъ, пожалуй, аэростатъ выдумаетъ, — съ приличною важностью проговорилъ одинъ отставной учитель семинаріи, обыватель нашего города.

— Слдовательно, все-таки додетъ, да еще намъ же достанется за сопротивленіе,— замтилъ на все это исправникъ, человкъ, вообще, благоразумный и осторожный.

— Анъ, не додетъ!— запальчиво возразилъ ему на это городничій и вступилъ въ пререканіе… Вышелъ диспутъ и споръ… и еще Богъ вдаетъ, чмъ бы ихъ распря закончилась, если бы въ комнату ни вошла жена исправника, дама очень благовоспитанная и на видъ презентабельная:— при вид женскаго пола, споръ, мало помалу, затихъ и окончился безъ всякихъ криминаловъ…

— Впрочемъ, господа, я полагаю, — сказалъ городничій, когда споръ уже окончательно утихъ — что въ книжк этой все вздоръ описанъ, все это выдумки людей праздныхъ и зловредныхъ, именуемыхъ сочинителями, книга эта есть пасквиль и осмяніе лицъ, составляющихъ мстное уздное управленіе! Ревизора, наконецъ, всегда можно узнать: ревизоръ всегда плшивый.

— И съ секретаремъ сената здитъ,— замтилъ новый судья, мой кумъ и свойственникъ по жен.

— Всегда въ карет и шестерикомъ,— пояснилъ засдатель земскаго суда.

— А впереди курьеръ скачетъ,— съ достоинствомъ проговорилъ соляной приставъ.

— Къ тому времени приказали бы дороги починить, — добавилъ согласившійся исправникъ.

— Такъ или иначе, господа,— сказала, городничій,— а признаки этого несчастія всегда обнаруживаются заране: или голодный годъ передъ этимъ бываетъ, или какая-нибудь тамъ зловщая комета съ хвостомъ на неб появится… да даже и въ простомъ народ, передъ пріздомъ ревизора, всегда обнаруживается нкотораго рода непослушаніе и вольнодумство, слдовательно, ревизора всегда можно узнать.

— А вы, милостивйшій государь,— обратился онъ къ учителю,— затмъ, должно быть, и читаете этотъ пасквиль, чтобы смущать добрыхъ людей, это рекомендуетъ васъ съ самой неблаговидной стороны. Такъ-то-съ!

— Еще разъ скажу вамъ, господа,— прибавилъ городничій,— нужно, чтобы все начальство города было дуракъ на дурак,— тогда только можно обмануться относительно такого криминала. Въ Россіи этого не было и никогда быть не можетъ!

— Анъ было!— замтилъ учитель, съ своей прежней, дьявольской улыбочкой.

— Какъ было?!— и мы вс даже привскочили съ мстъ.

— Да такъ-съ, было,— проговорилъ лукавый вольтерьянецъ. Потомъ, онъ всталъ, подошелъ къ письменному столу исправника, гд лежали газеты, и досталъ оттуда нумеръ ‘Московскихъ Вдомостей’. Читайте! говоритъ намъ, указывая на одну статейку.

Мы прочли — и обомлли… Въ одномъ далекомъ город, какомъ-то Маріупол, былъ фальшивый ревизоръ: засдателю узднаго суда обрилъ голову, засовалъ его въ кандалы и посадилъ въ острогъ. Въ конц статьи сказано: ‘Засдатель сидитъ дома и отращиваетъ себ волосы…’

Признаюсь, это извстіе сильно насъ озадачило.

— Ну, что, говоритъ учитель: теперь врите, что это можетъ быть и что это, дйствительно было?— а самъ, по прежнему, посмивается надъ нами…

— Убирайтесь! говоримъ ему: вы только искушаете насъ, да подрываетесь подъ наше благосостояніе.

Онъ засмялся и ушелъ домой. Этакое ядовитое созданіе! ему бы только ужалить, а ужь тамъ, какъ хочешь себ потомъ вдайся…

Посл его ухода, мы стали разсуждать между собою:— какъ поступить намъ въ самомъ дл, если въ нашъ городъ, внезапно, прідетъ кто-нибудь и объявитъ себя ревизоромъ?— Если потребовать отъ него, чтобъ показалъ прежде всего свои бумаги, такъ онъ, если только это будетъ настоящій ревизоръ, пожалуй еще, можетъ обидться за это, скажетъ: ‘что жь вы мн не врите что ли, олухи этакіе?’ и потомъ, какъ пойдетъ по ревизіи, то и начнетъ съ сердцовъ-то работать: того подъ судъ, того въ отставку: ‘Вы вс здсь, скажетъ, воры!’ и будетъ дло дрянь… Ну, а если не потребовать отъ него бумага., а онъ оберетъ насъ и окажется потомъ фальшивымъ ревизоромъ,— тогда-то какъ?…

Думали мы думали, разсуждали-разсуждали, спорили и горячились,— такъ и не обсудили ничего толкомъ.

— На все, господа, воля божья,— замтилъ кумъ мой судья, человкъ вообще религіозный: чему-де быть, то и будетъ.

На этомъ пока и поршили дло, а между прочимъ, согласились прервать съ учителемъ всякія сношенія и ребятишекъ нашихъ учиться къ нему не пускать,— такъ какъ онъ можетъ совратить ихъ и зловредно подйствовать на ихъ умственныя способности. Потомъ, подивившись не мало — какъ это мы просмотрли въ газетакъ криминалъ о фальшивомъ ревизор въ Маріупол,— мы положили съ тхъ поръ заправило: читать газеты и вдомости цликомъ, ничего какъ есть не пропуская, и разошлись по домамъ въ самомъ мрачномъ настроеніи духа.

А сомнніе-то, между тмъ, сильно уже запало къ намъ въ душу…

Чрезъ нсколько недль посл этого проклятаго чтенія, въ нашемъ город приключился необыкновенный и неожиданнйшій криминалъ. Дло началось такъ:

Въ простомъ народ стали ходить слухи, что въ город не ладно…. Начали мы разузнавать, — въ чемъ, то-есть, заключалось это ‘не ладно’,— и оказалось, дйствительно, не ахти хорошо: въ город появилась вдьма… И чортъ только ее знаетъ, какъ это она угодила въ нашъ городъ!… Кажется, отъ Кіева живемъ неблизко.

Стала эта нечисть каждую почти ночь по дворамъ ходить и доить коровъ {Кто близко знакомь съ жизнью нашихъ деревень и селъ, тотъ знаетъ, что подобныя мнимыя вдьмы появляются тамъ очень часто: какая-нибудь безстрашная и вороватая баба, облекшись въ блую простыню, преспокойно ходитъ ночью по сосдямъ и выдаиваетъ ихъ коровъ. Экскурсіи эти продолжаются, иногда, очень долго, пока какой-нибудь случай не откроетъ воровку, или же, наконецъ, ей самой надостъ это опасное ремесло, на которое вынуждаетъ, конечно, нужда и голодъ, а иногда и, просто, блажь.}, и хотя ее доподлинно вблизи никто не видлъ, — потому что въ нашемъ город, благодаря Бога, не было людей, одаренныхъ безумнымъ порокомъ, именуемымъ ‘храбростью’,— но тмъ не мене, многіе видли ее издали, и весь городъ готовъ былъ присягнуть, что это вдьма. Да-съ! вдьма, — я самъ видлъ ее — конечно не въ-близи, — да не хочу только подвергать описанію такую погань… Тьфу! чтобъ ей….

Было ршено прибгнуть къ военной хитрости. Стали наводить справки по этому криминалу, узнавать — что и какъ: одна ли тамъ ходитъ вдьма, или успла уже, поякшавшись съ лукавымъ, наплодить и еще нсколько таковыхъ же…. Собранныя свднія оказались весьма благопріятны: вдьма была одна, но за то ужь и бестія же была эта вдьма!— она, напримръ, появлялась въ город то въ образ свиньи, то въ образ бабы…. Призвали мы экспертовъ и людей свдущихъ — латышей, финновъ, кіевлянъ и другихъ инородцевъ, состоящихъ рядовыми воинами въ храбромъ гарнизон нашего города, и распросили ихъ — когда ее удобне въ полонъ взять?— Вс отвчали въ одно слово, безъ противорчій, что ее не въ примръ легче взять въ то время, когда она ходитъ въ образ свиньи, потому что тогда въ ней только пол-силы, но что взять ее непремнно надо за хвостъ…. Боле всхъ помогъ намъ своими совтами въ этомъ дл нкто кіевлянинъ Долинко, унтеръ-офицеръ полицейской команды

Хорошо-съ, разставили мы на ночь повсюду караулы и патрули, устроили секреты, заняли мста, господствующія надъ мстностью: колокольни, каланчи и прочія возвышенности, и стали наблюдать…. Кто заполонитъ ее, тому общана была награда въ 25 р. сер. изъ городскихъ суммъ, нападать на нее положено было съ молитвою. Вообще, по этому длу были розданы самыя подробныя инструкціи — оставалось только ихъ усвоить и привести въ дйствіе.

И караулили ее три дня и три ночи, наконецъ, на четвертую ночь она появилась…. Часовъ около 12-ти раздался на городской площади первый крикъ, сзывающій на битву, и кто-то ударилъ въ-набатъ, мы, то-есть начальство и высшіе граждане, въ ажитаціи, были вс вмст у городничаго и тотчасъ же побжали на мсто ловли. Увы! грустную картину мы увидли!… вмсто патрулей, карауловъ и секретовъ, на томъ мст, гд они стояли, лежало одно ихъ бранное оружіе: дубины, осиновые колы и проч., а сама городовая стража разбжалась въ первое же время, какъ только появилась опасность. Одинъ — только одинъ!— неустрашимый кіевлянинъ Долинко, крпко впившись зубами въ хвостъ непріятеля, лежалъ недвижимъ на земл… а она отчаянно хрюкала… Вскор подоспли инородцы — народъ знакомый съ этимъ дломъ — и она была побждена! Долинку насилу отняли отъ хвоста — такъ и замеръ, даже откусилъ самый-то кончикъ….

Ршено было: подвергнуть ее немедленному же допросу и суду, приведя въ присутствіе. Повели. За нами пошла огромная масса народа, ярость котораго была такъ велика, что полоненнаго непріятеля хотли-было тотчасъ же положить на костеръ и сжечь живымъ, но городничій отстоялъ ее грудью, а отставной учитель семинаріи замтилъ намъ при этомъ, подъ сурдиною, что это нарушило бы какое-то международное право.— Привели, наконецъ, ее въ городническое правленіе и начали допросъ.

— Какъ тебя зовутъ и какого ты суть чина-званія?— спрашиваетъ градоначальникъ.

Она молчитъ.

— Сколько теб лтъ и давно ли пошла въ вдьмы?— Опять ничего не говоритъ,— какъ будто и не понимаетъ!…

— Что побудило тебя къ преступленію:— молодость ли твоя и неопытность, или же наущеніе чуждое?

Она, не отвчая, потупилась въ землю и хрюкнула раза два.

— Ну, будь чистосердечна и открой соучастниковъ! съ чувствомъ въ голос, замтилъ ей уздный стряпчій, человкъ изъ духовнаго званія и весьма богобоязненный.

Она, вмсто всякаго отвта, подняла морду и продерзостно обнюхала городничаго…

— Долинко!— скомандовалъ городничій,— задай-ка ей, сударын, за эту дерзость хорошаго звону!

Долинко взялъ добрый осиновый колъ и началъ бить ее на-отмашь.. тогда она жалобно заюжала….

— Ну, довольно!— остановилъ городничій,— теперь, авось, заговоритъ.

Опять повторился тотъ же допросъ — и опять ничего не добились: молчитъ!…

— Прочтите-ка надъ ней какой-либо апокрифъ, — непремнно скажется, — посовтывалъ мой кумъ, судья.

Прочли и апокрифъ, а все-таки не сказалась: только хрюкнула съ ироніей, да поёжилась немножко — рожу этакую сдлала…

— Господа!— мягко заговорилъ предводитель,— нельзя ли ее апиробовать электричествомъ — подвергнуть токамъ и гальванизаціи?…

Но на такое предложеніе мы только рукой махнули: — эхъ, говоримъ ему: здсь дло идетъ о преступник, а вы тутъ съ вашимъ электричествомъ суетесь!…

— Ваше благородіе! вдругъ заговорилъ Долинко: у нашихъ мстахъ погани тэтой до-чорта!.. мы отъ нея нынче ничего не добьемся: ей надо ухо отрзать, или другую-кую мту наложить — вона обнаружится и опосля: вона, каже, днемъ бабой бываетъ…

Въ этихъ словахъ была, виднъ опытный человкъ. Такъ мы и сдлали: отрзали ей ухо, связали и отвезли въ ближайшій лсъ, тамъ, развязали и пустили: ‘обнаружится!’ думаемъ себ… Возвратившись, выдали Долинк общанные 25 р. сер., и насилу, при этомъ, урезонили его жену, которая приходила въ большое смятеніе и сама себя подвергала отчаянію, отъ того, что мужъ ея собственнолично соприкасался съ вдьмой: — Я, говоритъ, теперь не токма-что не стану цаловать его поганую рожу, а я и совсмъ жить съ нимъ не хочу!…

Насилу уговорили! такая щекотливая женщина! впрочемъ, все это, я полагаю, отъ ихъ невжества происходитъ.

Въ тотъ же вечера, мы отдали по городу приказаніе — немедленно дать знать городничему, если окажется какая-нибудь баба безъ уха. Коровъ же, которыхъ доила вдьма, какъ лицъ прикосновенныхъ къ ‘длу’, приказано было немедленно представить въ земскій судъ — впредь до дальнйшихъ распоряженій.

VI.

На другой же день посл этого геройскаго подвига явилась къ городничему одна женщина и объявила, что у нея есть сосдка ‘колдунья’, у которой вдругъ разболлось ухо… Городничій и непремнный засдатель тотчасъ же поскакали по указанію и возвратились съ полнымъ успхомъ: привезли связанную вдьму, захваченную въ-расплохъ.

Это была не забглая вдьма и не кіевская, а наша же, городская, какая-то вдовая солдатка, она жила одна, на краю города, въ своей избенк и, вроятно, сносилась съ цлымъ дьявольскимъ сонмищемъ.— Осмотрли у ней, чрезъ городоваго врача, ухо — уха нтъ.

— Что, — говоритъ Долинко:— обнаружилась, бисова дэтына?…

Баба ревма-реветъ и утверждаетъ, что она не вдьма: — Я, говоритъ, на печи спала, легла лицомъ то на горячіе кирпичи, да во сн и не слыхала, какъ сожглась… А сосдка-то, змя подколодная, на меня съ сердцовъ показала, чтобъ себя огородить — можетъ, это она за вдьму-то орудывала — коровъ-то доила…

— Знаемъ эти басни-то! ладно! говоримъ ей.

Опредлили: посадить се пока въ секретную, проморить хорошенько голодомъ, а потомъ ужь. и допрашивать. Губернскому же начальству не ршили доносить объ этомъ криминал до тхъ поръ, пока не получится окончательный успхъ, то-есть, признаніе подсудимой, чтобы намъ можно было разсчитывать на поощреніе и награды.

VII.

Успокоивъ взволновавшіеся умы, мы терпливо выжидали результатовъ этого событія, но вдругъ, дло начало принимать самый скверный оборотъ. Напакостилъ все тотъ же учитель. Однимъ прекраснымъ утромъ, является къ городничему и требуетъ (слышите?), чтобы арестованную ‘женщину’ немедленно же освободили, увряя, что никакой (слушайте!) вдьмы и не было, что все это вздоръ, что вс мы, якобы, съ ума сошли, и объявляетъ при этомъ (слушайте, слушайте!), что никакихъ вдьмъ и на свт нтъ!… А? какъ вамъ покажется этакая дерзость?! Городничій, конечно, турнулъ его отъ себя въ-три-шеи, по онъ не унялся: является къ стряпчему.

— Вы, говоритъ, несете на себя обязанность провинціальнаго фискала, а не видите того, что у васъ пода, носомъ длается. Отчего вы не доносите?— пристаетъ къ нему.

Стряпчій былъ у насъ человкъ смирный, дрался рдко,— а потому, въ-зашей его не выпроводилъ, а только замтилъ ему, чтобъ не въ свое дло не мшался:— Начальство-де знаетъ, что длаетъ, не вамъ, сударь, критиковать его!— сказалъ онъ безпокойному вольтерьянцу:— да и дло-то это не вашего вдомства — вдь вы служите по министерству просвщенія…

— Ну, хорошо же, я обойдусь и безъ васъ,— отвчалъ учитель, — и явился къ почтмейстеру.

— Потрудитесь, говоритъ, отправить въ губернскій городъ вотъ этотъ пакетъ — и подаетъ ему — онъ очень важный.

— А осмлюсь полюбопытствовать, въ чемъ состоитъ его содержаніе?— спросилъ проницательный почтмейстеръ.

— Это ужь не ваше дло!— отвтилъ учитель, и такъ знаете, рзко отвтилъ…

— Въ такомъ случа, мы проникнемъ-съ. И почтмейстеръ распечаталъ пакетъ.

— Какъ вы смете?!— закричалъ-было учитель: но благоразумный почтмейстеръ уже усплъ вчитаться, и тотчасъ же смкнулъ, что это былъ доносъ…

— Нтъ-съ, милостивйшій государь, атанде-съ!— сказалъ онъ вольтерьянцу,— правительство не затмъ держитъ почтовыхъ лошадей и гоньбу, чтобы развозить ваши сочиненія и пасквили, да и я-то, разв для того служу, чтобъ на своихъ товарищей доносы пересылать? а? Мы вашу корреспонденцію похеримъ-съ… И въ присутствіи же автора, изорвалъ его доносъ. Такъ, учитель ни съ чмъ и ушелх отъ него.

Вечеромъ того же дня, намъ дали знать, что этотъ вольтерьянецъ исчезъ неизвстно куда. Городничій тотчасъ же послалъ эстафету въ губернскій городъ, къ начальству, и, донося о его побг, прибавлялъ, между прочимъ, что учитель этотъ занимался изученіемъ богопротивнаго татарскаго языка и съ помощью его длалъ разные неприличныя филологическія открытія въ город, обладалъ очень подозрительными инструментами и астролябіями, занимался планировкой города и весьма охотно измрялъ площадь,— вроятно, съ намреніемъ отослать оные планы къ врагамъ и супостатамъ отечества, развивалъ въ народ зловредное мышленіе, ибо желалъ основать школу, наблюдалъ надъ магіей и чернокнижіемъ., ибо имлъ на своей квартир кости и скелеты мертвецовъ, разъ, покушался даже вскрыть мертвый трупъ въ городской больниц,— въ чемъ и получилъ, конечно, надлежащее, со стороны властей, препятствіе, однимъ словомъ, были описаны по пунктамъ вс дянія этого вольтерьянца.

Мы тогда не обратили особеннаго вниманія на его побгъ, расчитывая, что онъ, просто-на-просто, соскучился жить ‘подъ сомнніемъ’ и улепетнулъ куда-нибудь заграницу.— Жизнь наша потекла по старому.

VIII.

Дней черезъ пять посл побга учителя, мы были приглашены на имянинный обдъ къ одному помщику, верстахъ въ десяти отъ города. Это былъ отставной морякъ, большой хлбосолъ и отличный хозяинъ, онъ жилъ, что называется, въ свое удовольствіе, и между прочими душевными качествами, обладалъ еще и умньемъ откармливать свиней, такъ что окорока его славились по всему околодку.

Ну-съ, хорошо, собрались это мы къ нему, поздравили со днемъ тезоименитства, выпили, закусили имениннымъ пирогомъ и сли обдать, снявъ предварительно сюртуки и мундиры, — хозяинъ былъ человкъ одинокій — не любилъ, чтобы у него стснялись.— За обдомъ, извстно, пошли разные разсказы и разговоры — о томъ, о семъ, о прочемъ, только, мореплаватель-то вдругъ и говоритъ намъ:

— Знаете ли, господа, надняхъ, у меня въ хозяйств случилась маленькая непріятность.

— Что такое? спрашиваемъ.

— Да какіе-то мерзавцы у меня свинью испортили. Она ушла изъ стада, пропадала всю ночь и только утромъ вернулась домой, но вся израненная и безъ уха. И такъ мн жаль ее: свинья эта хорошаго завода и была супороса.

Мы переглянулись…

— Если бы только эти негодяи мн попались, то закаталъ бы, кажется, нагайкой до-смерти!…

Мы сконфузились, а городничій, какъ взялъ телячью котлетку на вилку, такъ и остался недвижимъ…

— Однако, позвольте, любезнйшій хозяинъ,— заговорилъ опомнившійся кумъ мой, судья, — мы лучше перемнимъ разговоръ…. а посл обда, вы, пожалуй, покажете намъ своего инвалида — мы его посмотримъ…

— Околваетъ въ сара, такая жалость!— отвчалъ хозяинъ, и перемнилъ разговоръ.

— ‘Вотъ штука-то! то баба, то вдьма, то свинья…. что за пропасть!…’ подумалъ каждый изъ насъ, чувствуя, что весь апетитъ его исчезаетъ мгновенно.

— Что-й-то вы, господа, вдругъ какъ запечалились? и кушаете мало,— замтилъ намъ хозяинъ: — кушайте, кушайте! вы знаете, я люблю кормить на убой….. Но я понимаю, господа, вашу грусть: вамъ стало жаль моего инвалида…

Этакой вдь обидчикъ!…

Посл обда, когда хозяинъ ушелъ всхрапнуть, мы отправились втихомолку въ сарай и увидали — увы!— ту самую черную свинью, которую, нсколько дней назадъ, мы допрашивали въ присутствіи… Только одинъ судья, человкъ вообще легковрный, хотя онъ и кумъ мн, усомнился было въ истин и, наклонившись надъ свиньей, тихо шепнулъ ей:— Сознайся, упрямица! вдь ужъ околваешь….

Но для всхъ насъ было очевидно, что кумъ заблуждается: передъ нами лежала и предсмертно хрюкала неподдльная свинья.

— Ишь, сволочь! а туда же, въ городническомъ правленіи была!— выругался градоначальникъ, и ткнулъ ее сапогомъ въ морду.

Повсивъ головы, молча, вышли мы изъ сарая… Мы поняли всю нашу ошибку: мы догадались, что вмсто свиньи-вдьмы, поймали тогда безусловную свинью, эту самую, а что настоящая-то вдьма, вроятно, давнымъ-давно уже улепетнула изъ нашего города куда-нибудь на югъ, въ свое отечество, или мстожительство…

— А что, господа,— сказалъ вдругъ стряпчій:— если вольтерьянецъ учитель-то не заграницу бжалъ, а въ губернскій городъ, да и донесъ объ этомъ криминал? а?….

— Да и что теперь съ бабой-то мы станемъ длать, которая сидитъ въ секретной?— въ недоумніи, спросилъ частный приставъ.

Насъ всхъ такъ и ошеломило отъ этихъ вопросовъ… Но, по здравомъ размышленіи, мы, между прочимъ, положили: — Что будетъ, то будетъ! Бабу-же немедленно освободить, а такъ какъ она нсколько дней ничего не ла, то еще и выдать ей, за все время ареста, солдатскій паекъ, внушивъ при этомъ, чтобъ она и впредь вела себя безукоризненно и благонадежно, а въ вид поощренія, пригласить, отношеніемъ, городоваго врача, чтобъ онъ оказалъ ей, не въ примръ прочимъ, медицинское пособіе перевязку тамъ какую-нибудь сдлалъ бы, ампутацію или что-нибудь въ этомъ род.

Тмъ же днемъ, мы возвратились въ городъ, проклиная, на чемъ свтъ стоитъ, всевозможныя именины и именинниковъ, и мореплавателей, и свиней, и бабъ, и вдмъ…

IX.

Каково же было наше изумленіе, когда, возвратившись домой, узнали, что въ нашъ городъ пріхалъ — ревизоръ!!… Онъ пріхалъ безъ насъ и усплъ уже освободить ту плнницу, которую мы, по ошибк, а боле, по неопытности, приняли было за вдьму. Въ первое время испуга, мы были какъ зачумленные: словно, затмніе какое нашло на насъ… Потомъ, немного опомнившись, стали мы соображать — да откуда же могъ взяться этотъ ревизоръ?!

Это дло было уже вечеромъ. Стали наводить справки. Оказалось: ревизоръ этотъ — какой-то мальчишка, лта, двадцати-двухъ и отнюдь не плшивый, халъ на перекладныхъ, не дозжая до города верстъ сорока, выпросилъ, хитростью и коварствомъ, у одной помщицы тарантасъ, притворившись больнымъ, — а на самомъ-то дл, вроятно, для того, чтобы его легче было принять за ревизора. Дале: на станціяхъ везд платилъ прогоны аккуратно, — а этого не бываетъ, остановился въ самой дешевой гостинниц, знаковъ и отличія и регалій на себ нелметъ, на видъ мизеренъ и, вдобавокъ, называетъ ямщиковъ и прислугу разными романтическими именами: Ванюшей, Мишей, вмсто обыкновенныхъ названій: Ванька, Мишка, и т. п.

Постановили: взять его подъ сомнніе.

И взяли.

— Господа!— сказалъ вдругъ исправникъ, человка., вообще, дальновидный:— Еще не тотъ ли это самый ревизоръ, который обобралъ всхъ чиновниковъ въ одномъ город и обрилъ, потомъ, въ Маріупол засдателя

— Не Ванька ли это Хлестаковъ?

— Въ такомъ случа, мы окажемъ немалую услугу отечеству, если откроемъ и захватимъ такого мошенника,— отвчалъ мой кумъ, судья: — тогда, начальство наградитъ насъ примрно.

Потолковавъ между собою, этакъ съ часъ или полтора, мы ршили отправить тотчасъ же городничаго къ этому подозрительному человку — осмотрть его бумаги и документы.

Черезъ полчаса, городничій возвратился назадъ въ сильномъ смущеніи и передалъ намъ слдующія свднія:— Подозрительный человкъ этотъ называетъ себя чиновникомъ особыхъ порученій при губернатор, но такого у начальника губерніи не было — мы ихъ всхъ лично знали: и хотя онъ на запросъ городничаго и отвчалъ, что поступилъ въ губернію недавно — но это, очевидно, были только шашни! Бумагъ у него, тоже, никакихъ не оказалось, говоритъ:— потерялъ въ дорог сакъ-вояжъ, — и назвалъ себя при этомъ ‘растеряхой’, съ самаго начала, повелъ было рчь съ городничимъ о тюрьм (вс примты Ваньки Хлестакова!) и содержащейся тамъ женщин, принятой нами за вдьму, но городничій отъ этого разговора уклонился, замтивъ ему — и весьма здраво, — что подъ вечеръ о такихъ таинственныхъ и, можно сказать, меланхолическихъ предметахъ, вообще, не разсуждаютъ…

— Что-жь теперь съ нимъ длать, господа?— заключилъ городничій.

Опредлили: — Окружить военнымъ конвоемъ его квартиру и зорко караулить его всю ночь: а утромъ, губернатору немедленно отправить эстафету, съ извщеніемъ, что въ нашемъ город схваченъ нкій, преслдуемый правительствомъ, Ванька Хлестаковъ.

Такъ и сдлали.

Прошло три дня. Вдругъ, получается эстафета отъ господина начальника губерніи — съ приказаніемъ о немедленномъ освобожденіи и за’ тюремнаго замка чиновника особыхъ порученій, титулярнаго совтника и кавалера Сидорова!!… Тою же эстафетою городничій и уздный стряпчій отршались отъ должностей, съ преданіемъ суду уголовной палаты, за многоразличныя противозаконныя дйствія по своимъ должностямъ и, между прочимъ, за придерзостное и жестокое самоуправство съ губернаторскимъ чиновникомъ, посланнымъ въ нашъ городъ для производства слдствія о мнимой вдьм, по доносу вольтерьянца учителя!…

А?! Мы только руками развели… безгласны стали и, недвижимы отъ изумленія. Видно, недаромъ вдьма-то у насъ появлялась — вотъ, и случилось несчастіе!

Почти вслдъ за эстафетой, въ нашъ городъ прибыла ‘чрезвычайная коммиссія’, — и началась кутерьма и разборка! Пошла писать губернія!…

Весь этотъ необычайный криминалъ разршился формальнымъ слдствіемъ и, затмъ, судомъ, по ршенію котораго состоялась слдующая конфирмація:

‘Городничаго и узднаго стряпчаго отршить отъ должностей и впредь никуда не принимать’. Моему куму, судь и непремнному засдателю приказано было подать въ отставку, но потомъ, ‘принимая во вниманіе ихъ безпорочную службу, оставить лишь въ сильномъ подозрніи’. Исправнику, почтмейстеру, начальнику инвалидной команды, городовому врачу, частному приставу, окружному начальнику и градскому голов были сдланы выговоры, ‘со внесеніемъ въ формулярные списки’. Соляному приставу, смотрителю узднаго училища, отцу-благочинному, лсничему, уздному предводителю. помощнику окружнаго постановлено: ‘сдлать внушеніе и выставить на видъ’.

Но этимъ еще дло не ограничилось: пришлось возвратить обратно, къ хозяевамъ и владльцамъ, всхъ коровъ, забранныхъ-было по этому длу: кром того, лица виновныя внесли вс проторы и убытки, публично испросили у оскорбленныхъ ими особъ прошеніе и уплатили многимъ изъ челобитчиковъ ‘безчестье’, одинъ только морякъ, владлецъ невинной свиньи, отказался отъ своего иска, а также и отъ вознагражденія за потерпнный убытокъ.

ЭПИЛОГЪ.

Такъ вотъ, ни за что погибли люди! И вдь ничего бы не было, если бы только не подвернулся подъ горячую руку прозжій, — ну, и того!…

Конечно, не мало виноватъ здсь и учитель вольтерьянецъ: безъ него бы не случилось этого криминала. Да и надо же было, въ самомъ дл, произойти такому грху, такой ошибк: свинью приняли за вдьму, бабу за свинью, Сидорова за Хлестакова!… Ну, и пострадали, да-съ… что длать! такое ужь невроятное событіе произошло тогда.

Вообще, отъ того криминала пострадали многіе, досталось чуть не пол-городу, когда переборка пошла: косвенно-то всхъ задвали: — даже меня, господа, меня, едва не сдлали ‘прикосновеннымъ’ къ этому длу!..

Да-съ, бывали у насъ криминалы! были — и быльёмъ поросли. А мы, старики, хорошо ихъ помнимъ… Ну, а впрочемъ, Господь съ ними!— благо, прошли они.

Янко Москаль.

‘Живописное Обозрніе’, No 8, 1876

ЛТОПИСЬ ГОРОДА НЕБЫВАЛОВА. *).

Читайте также:

**ЛТОПИСЬ ГОРОДА НЕБЫВАЛОВА. *).**