Лермонтов, Лист, Глинка., Смирнова-Россет Александра Осиповна, Год: 1895 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

ЗАПИСКИ А. О. СМИРНОВОЙ.

Изъ записныхъ книжекъ 1825—1845 гг. Лермонтовъ.— Гоголь и ‘Мертвыя души’.— Живописецъ Ивановъ

Лермонтовъ, Листъ, Глинка.

М-me Росси — очаровательна, очень хорошенькая, милая и простодушная, она тотчасъ-же призналась Императриц, что сердце у нея дрогнуло, когда Государь далъ сигналъ для апплодисментовъ, и прибавила: ‘это мн напомнило старое хорошее время, трудно отвыкнуть отъ сцены’. Она въ совершенств исполняетъ партію Агаты и нисколько не тщеславна, такъ какъ сказала мн: ‘о, если-бы вы слышали въ этой партіи Jenny Lind, вы не нашли бы меня такой совершенной, да и голосъ ея боле драматиченъ’. Императрица спросила ее, правда-ли, что Jenny Lind такъ некрасива. М-me Росси отвтила: ‘когда она поетъ — ‘она соловей!’ Она разсказала намъ, какъ въ ранней молодости она исполняла Церлину, Гарсіа — командора, Милибранъ — донну Эльвиру, Паста — донну Анну, Рубини — Октавіо, Лаблашъ — Лепорелло, Тамбурини — Донъ-Жуана. Съ такимъ составомъ опера шла только два раза и Лаблашъ сказалъ ей: ‘Моцартъ никогда и не мечталъ о такомъ исполненіи’. Они вс были совсмъ молодые, и она ужасно боялась Гарсіа, который съ ними былъ очень строгъ. Я разсказала это Глинк, фанатическому поклоннику Моцарта, онъ вздохнулъ, сказавъ: ‘Больше не будетъ подобнаго исполненія’. Я пригласила его обдать съ m-me Росси и Hirt, которая ей аккомпанировала. Она пла тирольскія псни, нмецкія баллады Шуберта, ‘Weihrauch’. и, наконецъ, псню Пресіозы (Вебера). Глинка былъ на верху блаженства и кончилъ тмъ, что поцловалъ ей руки. Николай зналъ Росси въ Италіи и въ Вн, гд онъ видлъ графиню Росси совсмъ молодою. Она тогда уже пользовалась громаднымъ успхомъ, и никто ей никогда не завидовалъ, такъ какъ она была очень мила и проста.

Я согласна съ мнніемъ Одоевскаго по поводу Россини. Его лучшая опера ‘Севильскій цырюльникъ’, единственная безъ погршностей. Нкоторыя мста въ ‘Вильгельмъ Телл’ и молитва Моисея съ хоромъ — очень хороши. Что-же касается его ‘Stabat’, то хотя оно и эффектно, но не достигаетъ той высоты, какъ ‘Stabat’ Перголезе, который замчателенъ. Онъ не достаточно трагиченъ. Въ итальянской музык все зависитъ отъ пвцовъ: такъ напр. послдній актъ Анны Болейнъ, сптый Пастою,— превосходенъ, но музыка его сама-по-себ бдна. Въ музык Мейербера больше содержанія, и кром того онъ замчательно оркеструетъ. Есть очень красивыя мста въ ‘Роберт’, въ ‘Гугенотахъ’, и въ Париж ихъ замчательно исполняютъ Duprez, Nourrit, Roger, Judith и Cornlie Talion, которыя такъ драматичны, а также Alboni. Мн не особенно нравится Віардо, безусловно она виртуозка, но голосъ ея не красивъ и въ ней нтъ очарованія бдной Malibran. Что-же касается ныншнихъ композиторовъ, то мн кажется, самый талантливый изъ нихъ — Берліозъ, и то что я слышала изъ его произведеній — красиво, немного странно и оригинально. Въ немъ есть идеи {Онъ играетъ на скрипк, былъ женатъ на Малибранъ.}. Беріо (Briot) игралъ передо мною отрывки изъ ‘Троянокъ’, которыя далеко превосходятъ Мейербера. Я видла его на концертахъ Листа, онъ меня заинтересовалъ, въ немъ есть что-то вымученное. Листъ говорилъ мн, что онъ отъ рожденія несчастливъ. Какъ-то вечеромъ, когда мы были одни, Листъ сказалъ мн: ‘Никто не игралъ Мендельсона лучше Шопена, а Бетховена лучше Мендельсона. Въ этомъ отношеніи они единственны. Посл великихъ нмецкихъ мастеровъ, Мендельсонъ — самый талантливый. На Мейербера находило иногда счастливое вдохновеніе, но онъ не создалъ да и не создастъ никогда Донъ-Жуана, волшебнаго стрлка, Фиделю, ни даже Оберона. Но, кром Шумана, котораго ожидаетъ большое будущее, самый великій мастеръ оперы явится въ Германіи, вы увидите, что въ этомъ столтіи у итальянцевъ не будетъ музыкальнаго генія. ‘Stabat’ Россини и Вильгельмъ Тель — это лучшее, что они могли дать, да пожалуй еще маленькій жанръ — ‘Севильскій цырюльникъ’. Этотъ народъ, имвшій Палестрину, Аллегри, Banni Marcello, Порпора, Лотти, Перголезе, Керубини, Чимароза, Страделла, Мегeadante, Спонтини — сдлался легкомысленъ въ музык, arioso и бравурные мотивы его погубили. Вашъ Глинка хорошо оркестровалъ нкоторыя вещи, очень хорошо. ‘Русланъ и Людмила’, оркестровую партитуру которой я разбиралъ, чудная лирическая опера и боле музыкальная, чмъ ‘Жизнь за Царя’, нкоторыя сцены послдней — очень красивы: сцена въ лсу, балъ, полонезъ, танцы, совсмъ не имющіе банальности итальянскихъ балетовъ, и, наконецъ, превосходная, оригинальная сцена коронованія, съ колоколами. Въ ней встрчаются диссонансы, которые производятъ замчательное впечатлніе и которые онъ сумлъ разршить въ гармонію финала’.

Я сказала Листу, что предпочитаю романсы Глинки, и я ему сыграла, между прочимъ, посвященный М-me Кернъ, ‘Сомнніе’, и другіе, онъ пришелъ отъ нихъ въ восторгъ, но въ особенности отъ псни псней, дйствительно, слова — прекрасны, но нужно быть музыкантомъ, чтобы передать ихъ чудными звуками. Я перевела ихъ Листу и онъ мн сказалъ: ‘Это текстъ: Vulnerasti cor meum. Это одновременно мистично и страстно, и Глинка своимъ разбитымъ голосомъ передалъ его лучше, чмъ пвецъ’.

Авторъ толкованія гимна сказалъ объ Ея Величеств, что она ‘окрыленная лилія’ (lys ail). Листъ отвтилъ: Когда она мн сказала: ‘М-me Смирнова говорила, что вы въ совершенств исполняете мазурки Шопена, не сыграете-ли вы намъ сегодня вечеромъ?’ я былъ въ восторг. Я не особенно хотлъ играть именно мазурку, въ Париж меня увряли, что здсь Шопена не любятъ. Я скажу имъ, что они глубоко ошибаются, именно въ Россіи издатель Шопена продаетъ боле всего. Но вдь вы знаете распространенное въ нкоторыхъ кружкахъ Парижа предубжденіе противъ Россіи’.

——

Сегодня вечеромъ у Карамзиныхъ я узнала о смерти Лермонтова. Онъ былъ убитъ въ Пятигорск, офицеромъ Мартыновымъ, о причинахъ дуэли подробности неизвстны. Андрей Карамзинъ принесъ эту новость изъ штаба.

——

Бдный Лерма! Я точно предчувствовала, что онъ окончитъ la Печоринъ или la Ленскій. Я помню, онъ мн читалъ ‘Княжну Мери’, и онъ умеръ какъ разъ въ этомъ, такъ хорошо описанномъ имъ, Баденъ-Баден Кавказа. Онъ читалъ мн ‘Бэлу’, ‘Тамань’, мн удалось его приручить. Мой братъ Александръ сказалъ ему, что у меня нтъ ни малйшей антипатіи, или предубжденія противъ него, какъ и Додо Ростопчина, онъ думалъ, что я — синій чулокъ, потомъ онъ вообразилъ, что я сержусь, потому что мн передали, что онъ меня вывелъ подъ именемъ Минской, но такъ какъ въ этомъ наброск нтъ ничего грубаго, и я дйствительно часто имю въ обществ скучающій видъ, то я его успокоила. Андрей Муравьевъ пришелъ сообщить намъ подробности дуэли. Присутствовали Глбовъ, Викторъ Васильчиковъ, Столыпинъ и С. Трубецкой. Лермонтовъ былъ убитъ наповалъ. Муравьевъ показалъ мн прелестные стихи {‘Втка Палестины’.}, которые Лерма написалъ у него. Они проникнуты религіознымъ духомъ. Онъ не зналъ, что ‘молитва’ {‘Въ минуту жизни трудную’.} была внушена ему княгинею S. Она прочла Лермонтову Ave Maria, и онъ тотчасъ написалъ стихи. Зачмъ наши поэты умираютъ такими молодыми, умираютъ, не сказавъ всего — зачмъ?..

——

У Карамзиныхъ много спорили о дуэли. Віельгорскій правъ. Пушкинъ мстилъ за свою честь, а главное за честь жены. Лермонтовъ оскорбилъ товарища, вина, увы, на его сторон, и съ его взглядами противъ дуэли, онъ еще боле виновенъ, такъ какъ почти принудилъ къ ней Мартынова, и даже въ этомъ какой-то фатализмъ, иронія судьбы. Государь дважды отсылалъ его, чтобы избжать дуэлей, и все таки онъ убитъ и изъ-за такой ничтожной причины. Говорятъ, что здсь замшана женщина, что Лермонтовъ компрометировалъ родственницу Мартынова, другіе говорятъ, что онъ нарисовалъ на него и какую-то даму карикатуру, и что, вообще, онъ во всемъ виноватъ. Богъ знаетъ, гд правда, но теперь видна разница между нимъ и Пушкинымъ, она чувствуется. Нашего дорогого Пушкина жалли, какъ поэта и какъ человка. У него были друзья, а враги его были посредственности, педанты, легкомысленные модники. Лерма не имлъ друзей, оплакиваютъ только поэта. Пушкинъ былъ жертвою клеветы, несправедливости, его смерть являлась трагичною, благодаря всему предшествовавшему, смерть-же Лермонтова — потеря для литературы, самъ по себ человкъ не внушалъ истинной симпатіи. Мн всегда его было жаль: онъ чувствовалъ, чего ему недостаетъ, но его своенравный, бурный характеръ, отсутствіе простоты и страшное самолюбіе мшали ему порвать съ привычками. Онъ спросилъ меня однажды: ‘Презираете вы людей или ненавидите ихъ?’ Я отвтила: ‘Религія запрещаетъ мн ихъ ненавидть, а совсть — презирать, я не имю на это права, да и никто не иметъ’. Онъ на меня удивленно посмотрлъ и, наконецъ, сказалъ: ‘Между тмъ вдь вы видите, что человчество ничего не стоитъ’. Я возразила: ‘Почему я могу думать, что я лучше, вдь я тоже принадлежу къ человчеству’. Онъ спросилъ меня потомъ, презиралъ-ли Пушкинъ человчество? Я не могла не сказать ему: ‘Нтъ, это былъ слишкомъ великій умъ, и слишкомъ глубокій, чтобы не понять людскія слабости, и слишкомъ доброе сердце, чтобы ненавидть и презирать гуртомъ’ (en bloc). Лерма передалъ этотъ разговоръ Додо Ростопчиной и прибавилъ: ‘Меня ввели въ заблужденіе относительно М-me Смирновой. Мн говорили, что она холодна, сатирична и презрительна, а на самомъ дл она можетъ быть снисходилительне всхъ, слывущихъ за добрыхъ, и длающихъ patte de velours. Я понимаю, почему Пушкинъ ее такъ любилъ, она искренна и неподкупна’. До до призналась мн, что до знакомства со мною боялась меня. Они вс такъ привыкли къ банальной доброт людей, что принимаютъ ее за чистую монету.

——

Государь говорилъ со мною о Лермонтов, и я напомнила ему стихи на смерть Пушкина. Онъ сказалъ мн: ‘Стихи прекрасны и правдивы, за нихъ однихъ можно простить ему вс его безумства. Я не за это ссылалъ его, а за многое другое, предшествовавшее стихамъ. Вообще, въ то время, вся молодежь была возбуждена, дуэли могли быть каждый день, он сдлались даже въ мод, чмъ-то врод маніи. Я ненавижу дуэль, это варварство, на мой взглядъ, въ ней нтъ ничего рыцарскаго. Герцогъ Веллингтонъ уничтожилъ ее въ англійской арміи и хорошо сдлалъ!’

Великій князь Михаилъ провелъ у меня вечеръ, и мы говорили о Лермонтов. Если-бы онъ зналъ, что Лермонтовъ былъ такъ противъ Мартынова! Онъ сказалъ: ‘будь я увренъ, что его убьютъ, я послалъ-бы его въ экспедицію’. Но все это не воскреситъ Лерму, и я сказала великому князю, что лучше-бы послдовать примру герцога Веллингтона {Герцогъ Веллингтонъ строго преслдовалъ дуэль. Онъ понялъ, что если дуэль исчезнетъ въ арміи, то и статскіе перестанутъ драться. Одно время было такъ, что исходъ всхъ дуэлей былъ смертельный. Отправлялись драться въ Кале, въ Булонь. Англичане продолжали еще нсколько лтъ дуэлировать на континент, но герцогъ разжаловалъ полковника, убившаго на дуэли другого полковника. Капитаны, майоры, поручики,— всхъ онъ безпощадно разжаловалъ. Но разжалованіе полковника показало всю серьезность преслдованія и, съ этого дня, англійскіе офицеры не обнажали шпаги изъ-за каждаго да или нтъ. Герцогъ объявилъ, что жизнь военнаго послднему не принадлежитъ, что она — принадлежность страны. То-же было по отношенію къ морякамъ. Понемногу дуэль исчезла изъ англійскихъ нравовъ. Въ мемуарахъ XVIII и первыхъ годовъ XIX столтій — дуэли безчисленны такъ же, какъ и въ XVII столтіи — знаменитая эра ударовъ шпаги. Политическія дуэли были въ Англіи всегда очень серьезны. О. П. С.}, выставивъ дуэль смшною и уничтоживъ этотъ предразсудокъ. Онъ отвтилъ: ‘У насъ это невозможно, онъ въ обычаяхъ’. Онъ жалетъ Лермонтова, хотя послдній и оскорблялъ вс военныя идеи великаго князя.

Онъ ему былъ симпатиченъ, и онъ даже сказалъ мн, что предлагалъ Лермонтову оставить военную службу. ‘Представьте себ, что онъ мн отвтилъ: я люблю эту службу и предпочитаю ее всякой другой! Это былъ безпокойный, подвижной и въ высшей степени странный характеръ! Это — не Пушкинъ. Жить одному въ деревн, впродолженіи двухъ лтъ, и выйти оттуда, полнымъ жизни, генія, вполн созрвшимъ — разв Лермонтовъ способенъ былъ на это, да онъ-бы умеръ. Пушкинъ находилъ все въ себ, онъ былъ геніаленъ, Лермонтовъ не могъ жить собственнымъ внутреннимъ содержаніемъ, собственною глубиною’. Это все вполн врно. Великій князь хорошо ихъ обоихъ изучилъ, боле чмъ я предполагала. Дйствительно, Лермонтовъ не могъ-бы жить собою. Я передала этотъ разговоръ Вяземскому и Віельгорскому. Они были поражены, услышавъ, что великій князь такъ врно охарактеризовалъ обоихъ поэтовъ.

Онъ не слыветъ за любителя литературы, не строитъ изъ себя знатока, но, какъ и Государь, обладаетъ однимъ свойствомъ: судитъ всегда самъ, по собственному здравому смыслу. Онъ тоже очень справедливъ, и боле снисходителенъ, чмъ думаютъ. Строгій, сухой по вншности, онъ въ глубин прощаетъ всякія безумства, а одинъ Богъ знаетъ, что выдлываютъ въ полкахъ, онъ не прощаетъ только выходки циничныя, совершенныя безъ увлеченія, хладнокровно.

Вчера вечеромъ съ обычнымъ жаромъ разбирали этотъ вопросъ у Карамзиныхъ. Молодые люди, конечно, были вс за дуэль, за дло чести, и очень волновались. Софи Карамзина сказала свое мнніе: Я допускаю дуэль въ защиту другого, въ защиту матери, женщины, сестры, дочери. Тмъ хуже для насъ, если мы еще такіе варвары, такъ мало христіане, что наши отцы, мужья, братья, сыновья должны защищать насъ, съ пистолетомъ въ рукахъ! Но никто не иметъ права убивать ближняго, ради своего оправданія или мстя за клевету, оскорбленіе, обиду’. Молодежь возмутилась и объявила, что это устарлые взгляды: ‘Дуэль еще боле устарла’, отвтила Софи Карамзина, ‘она ведетъ свое начало съ среднихъ вковъ’.

Это совершенно справедливо. Въ былое время врили въ судъ Божій, защищали ‘en champ clos’ угнетенную невинность, дуэль носила поэтому юридическій и даже quasi-религіозный характеръ. Теперь она не иметъ больше этой окраски. Прежде всего, теперь не врятъ въ угнетенную невинность, а кто-же вритъ теперь въ судъ Божій? Я это все высказала, но, кажется, мы только вдвоемъ съ Софи Карамзиной и были этого мннія.

Лордъ Cianricarde говорилъ, что герцогъ Веллингтонъ уничтожилъ дуэль, доказавъ всю ея смшную пустоту, тщеславіе, и что въ англійской арміи и флот она боле не существуетъ. Онъ былъ безпощаденъ, исключалъ изъ службы всхъ дравшихся и пользовался для этого всмъ своимъ громаднымъ вліяніемъ. Я вспомнила посщеніе Веллингтона въ Царскомъ и то вниманіе, которое оказалъ ему Государь. У него была красивая фигура, громадный носъ и, несмотря на общую сухость, что-то чистое и наивное въ глазахъ.

——

Получены подробности дуэли. Они дрались въ горахъ, на особой узкой площадк, среди утесовъ, и на близкомъ разстояніи. Лермонтовъ былъ убитъ на повалъ, онъ даже не издалъ звука. Секунданты и Мартыновъ ухали, оставивъ одного секунданта при тл. Дло было къ вечеру, разразилась гроза и бдный секундантъ оставался нсколько часовъ одинъ на одинъ съ мертвецомъ, изрдка освщаемымъ молніей. Раскаты грома были ужасны, благодаря отголоскамъ среди горъ. Поднялась сильная буря, дождь лилъ потоками. Перенести тло было очень затруднительно, особенно ввиду спуска съ горы. Только посл двухъ часовъ утра прибыли въ Пятигорскъ.

Письмо читали у Карамзиныхъ, и въ деталяхъ его много трагичнаго вполн соотвтствующаго Лермонтову, всей его странной натур, полной противорчій,— соединенію чудныхъ вещей съ иногда просто антипатичными проявленіями. Но онъ сильно все-таки созрлъ, бдный Лерма! Софи Карамзина плакала, слушая письмо и вдругъ вскрикнула: ‘Если бы онъ былъ живъ, какую чудную поэму онъ создалъ бы изъ этой ночи среди горъ, въ грозу, у тла мертваго друга’. Додо Ростопчина отвтила ей: ‘Да, конечно, это сюжетъ для поэмы, но нужно быть Лермонтовымъ, чтобы что-нибудь изъ него создать’.

——

[Посл 1837 года есть замтки о Гогол, посл парижскихъ замтокъ, гд говорится о смерти Пушкина, о которой я уже упоминала]. Итакъ: ‘Вотъ уже годъ какъ умеръ Пушкинъ. Мы заказали по немъ панихиду. Николай и я — мы были очень тронуты, потому что Гоголь написалъ намъ обоимъ 29-го января’.

——

Николай написалъ Гоголю, чтобы сообщить ему о Крылов, который теперь поправляется посл болзни. Онъ даже у насъ обдалъ и спрашивалъ о ‘маленькомъ Хохл’. Онъ былъ въ театр, чтобы еще разъ посмотрть Ревизора, и Николай написалъ объ этомъ Гоголю.

——

Наконецъ, я получила письмо отъ Гоголя, оно успокоитъ Жуковскаго и Плетнева. Онъ пишетъ, что путешествовалъ, боллъ лихорадкою, но теперь поправился. Онъ много работаетъ и читаетъ. Онъ благосклоненъ только ко мн, ибо Жуковскій писалъ мн, что Гоголь его забылъ, а Плетневъ уже цлую вчность не имлъ отъ него ни строчки.

——

Гоголь очень интересуется, какое впечатлніе произвела на меня Москва, и въ особенности деревня, потому что, въ смысл деревенскаго, я видла въ Великороссіи только Царское Село, Петергофъ, Павловскъ и Гатчину.

——

Получила отвтъ отъ Гоголя, онъ доволенъ, что мн нравится жизнь въ деревн и что Спасское {Имніе моего отца, въ Московской губерніи, на берегу р. Москвы. Гоголь былъ у насъ тамъ въ послднее лто передъ смертью. О. H. С.} произвело на меня хорошее впечатлніе. Онъ говоритъ, что русскіе не должны быть абсентеистами и должны больше жить въ деревн. Въ этомъ отношеніи англичане подаютъ хорошій примръ — абсентеизмъ помщиковъ погубилъ Ирландію.

Онъ доволенъ, что Николай охотился на волковъ, которые наносятъ такой вредъ. Онъ говоритъ, что русскіе мало знаютъ настоящую Россію. Это правда, но зима среди снговъ — слишкомъ плачевна, и я, по природ и климату, предпочла, чтобы Спасское находилось въ Малороссіи. Конечно, это тронуло бы Гоголя. Во всякомъ случа, Московская губернія не похожа на мстность по берегу Финскаго залива и Невы. Онъ не особенно поразился, когда я написала ему, что Москва показалась мн безтолковымъ городомъ. Это — большая деревня, конечно, Кремль красивъ, еще боле любопытенъ, видъ чудный, живописный, но городъ, самъ по себ, неудобенъ вслдствіе большихъ разстояній, и я вполн понимаю, что общественная жизнь не можетъ быть тамъ развита, каждая поздка — цлое путешествіе, по невозможной мостовой. Николай, родившійся въ Москв и имющій даже тамъ домъ, не хотлъ бы въ ней жить, правда, онъ покинулъ Москву совсмъ молодымъ. Вообще, я предпочитаю деревню. Въ Москв — какая-то пустота, несмотря на то, что Кремль и городъ {Это мнніе было кажется причиною недоврія славянофиловъ къ моей матери, до полнаго знакомства посл 1845 года. Эта замтка очевидно 1838 года, когда моя мать отправилась въ деревню. Однажды она очень хвалила Ревель, оставившій въ ней лучшія воспоминанія, и высказывала желаніе имть тамъ виллу. С. Аксаковъ глубоко возмутился: ‘Ревель — нмецкій городъ’. Мать сказала: ‘Скоре финляндскій. Наконецъ, точно не все равно, разъ мн нравится. Въ Катеринентал такіе чудные деревья и потомъ море варяговъ’. Онъ пожалъ плечами.} полны оживленія, но все показалось мн ‘incohrent’,— вотъ слово. На обратномъ пути, я осмотрла церкви. Пріхалъ Хомяковъ и сдлалъ со мною историческій обходъ. Тетка моя свела меня къ Троиц, и я познакомилась съ о. Антоніемъ, грузиномъ по рожденію {Отецъ Антоній былъ настоятель троицко-сергіевской лавры.}.

——

Это должно быть въ 1841—1842 гг.

Гоголь писалъ мн, что много работаетъ, и надется, что Чичиковъ, его главный герой, будетъ имть счастье мн понравиться. Онъ думаетъ также, что мн понравятся провинціальныя дамы, и что он будутъ дйствительно очаровательны. Одна — дама просто пріятная, другая — пріятная во всхъ отношеніяхъ, гораздо элегантне, чмъ жена и дочь городничаго, это будетъ high life губернскаго города. Будетъ балъ у губернатора, на которомъ Чичиковъ побдитъ все общество. Я съ нетерпніемъ жду прочесть эту Одиссею.

Онъ пишетъ, что каждый день думаетъ о Пушкин, что. Богъ знаетъ, что далъ бы, чтобы имть радость прочесть ему свой романъ, услышать его мнніе, которымъ онъ такъ дорожилъ и которое ставилъ выше всего.

Онъ пишетъ мн о Рим, о собор Св. Петра, о Коллизе, Ватикан. Онъ иногда отправляется въ виллу Волконскаго, откуда видна Кампанія и акведуки, и говоритъ: ‘Есть моменты, когда въ Рим все чудно прекрасно: воздухъ, освщеніе, памятники, развалины,— когда чувствуешь себя среди грандіозно-трогательныхъ воспоминаній, одновременно грозныхъ, трагичныхъ и сверхъестественныхъ. Это городъ городовъ, это вчный городъ, предопредленный, и, если въ немъ остаются надолго, то любятъ, привязываются къ нему, какъ къ живому существу’ {Не безъинтересно замтить странность того факта, что Гоголь, создавая ‘Мертвыя души’, могъ одновременно такъ глубоко чувствовать красоты Рима. Это два совершенно различныя состоянія души и ума, и, очевидно, это поразило мою мать, такъ какъ она приводитъ эти слова въ своихъ замткахъ. О. H. С.}.

Онъ говоритъ объ Иванов, находящемся въ очень затруднительномъ положеніи,— я скажу объ этомъ Государю.

——

[Нсколько дней спустя мать пишетъ]: ‘Уваровъ былъ на вечер у Императрицы. Я говорила ему объ Иванов, и онъ совтовалъ мн замолвить словечко у Государя, что я и сдлала, когда онъ пришелъ къ чаю, Его Величество общалъ мн послать ему пособіе.

Онъ меня спросилъ: ‘отъ кого вы это узнали?’ Я отвтила, что мн объ этомъ писалъ Гоголь. ‘А онъ какъ, нуждается въ деньгахъ?’ ‘Да, онъ тоже стсненъ, но Ваше Величество уже дали ему пособіе нсколько времени тому назадъ’. Государь улыбнулся: ‘Онъ наврно уже все истратилъ. Я велю вамъ выдать изъ моей шкатулки извстную сумму и для него, но съ условіемъ, что это останется между нами, вы меня не назовете’. Я была въ восторг, а Его Величество обратился къ Уварову: ‘Художнику Иванову нужны деньги, чтобы платить моделямъ, не забудьте, пожалуйста, позаботиться объ этомъ’.

——

[Дале, моя мать пишетъ о своемъ новомъ дом, въ который она перехала въ 1840 году. Изъ этого я заключила, что эта замтка также относится къ тому времени. Между 1837 и 1845 г. много крайне сжатыхъ замтокъ о Гогол, Жуковскомъ, Языков, Вяземскомъ]:

——

‘Письмо отъ Гоголя, плохое здоровье, ипохондрія. Языковъ очень боленъ, узжаетъ за границу’.

——

‘У Вяземскаго катарактъ, но внутреннее его состояніе серьезне, онъ никакъ не можетъ утшиться посл смерти дочери.

‘Мари Вяземская выходитъ замужъ. Большое волненіе для Асмодея. Это единственная, которая у нихъ осталась.

‘Павелъ, находящійся при министерств иностранныхъ длъ, получаетъ назначеніе заграницу, что сильно огорчаетъ моего милаго Асмодея’.

——

‘Гоголь пишетъ мн, что оканчиваетъ ‘Мертвыя души’ и возвращается in cara patria, въ Москву, чтобы ихъ печатать. У него былъ Панаевъ и какой-то молодой Анненковъ, которому онъ диктовалъ нсколько главъ, одно время они даже у него жили въ Рим’.

——

‘Ивановъ нарисовалъ еще голову Іоанна и Гоголь пишетъ, что эта голова — самая лучшая. Іорданъ работаетъ надъ гравюрою Преображенія. Пименовъ {Этотъ скульпторъ сдлалъ статую, находящуюся передъ подъздомъ Александровскаго дворца, въ Царскомъ,— Горгонъ, мечущій дискъ. У него былъ талантъ.} — въ Рим. Его статуя много общаетъ, но вдь русскіе не поощряютъ своихъ артистовъ. Мужъ разсказывалъ мн, что Шедринъ {Щедринъ, умершій очень молодымъ, былъ хорошій пейзажистъ.} умиралъ съ голоду въ Неапол, когда онъ купилъ у него три картины, а это былъ безусловно большой талантъ.

‘Гоголь пишетъ, что проводитъ цлые дни въ галереяхъ съ Овербекомъ {Overbeck — знаменитый мюнхенскій художникъ, жившій постоянно въ Рим’}, который научилъ его понимать Рафаэля. Ивановъ предпочитаетъ Микель-Анджело’.

‘Сверный Встникъ’, No 10, 1895

Лермонтовъ, Листъ, Глинка.

Читайте также: