Н. Н. Русов.
Леонид Гроссман. Три современника — Тютчев — Достоевский — Аполлон Григорьев. М. 1922 г, Русов Николай Николаевич, Год: 1923
Время на прочтение: 2 минут(ы)
‘Возрождение’, литературно-художественный и научно-популярный, иллюстрированный альманах. Том 2-й
М., ‘Время’, 1923
Леонид Гроссман. Три современника — Тютчев — Достоевский — Аполлон Григорьев. М. 1922 г.
Эти три очерка не дают полных впечатлений: от Ан. Григорьева, Тютчева и Достоевского. Все же эти писатели освещены односторонне только с той стороны, которая интересовала самого автора этой книги.
Правда, Ан. Григорьев рассмотрен в наиболее значительной части своего литературного значения, именно как основатель новой критики, но Тютчев и Достоевский взяты лишь в их политических статьях, в их отношениях к Западной Европе, хотя Тютчев, как политический писатель, и Достоевский, как публицист, почти не обращали на себя пристального внимания до сих пор. Это оправдывает позицию Л. Гроссмана…
Никто другой до Л. Гроссмана не ставил так высоко Аполлона Григорьева в качестве создателя — своеобразной критической системы и ее, так сказать, применителя. Даже григорьевский ученик H. H. Страхов был в своих похвалах более умерен и осторожен. Но увлечение Гроссмана вполне понятно и едва ли преувеличено, если принять во внимание положение Григорьева в русской литературе и время его писаний.
‘Изучая средствами разума все условия художественной формы, Аполлон Григорьев стремился охватить интуицией сущность творческого порыва. Великие веяния жизни нельзя останавливать для изображения, нельзя разлагать для изучения. Их нужно охватывать единым, живым и цельным пониманием, угадывать, чувствовать, ощущать, В этой тоске по творческому синтезу, в этом признании суверенитета за творческой впечатлительностью — альфа и омега григорьевской критики’.
Из этого пункта, Гроссман рисует обзор григорьевской концепции органической критики, как вполне современной и очень плодотворной под пером самого Григорьева в его статьях о Пушкине, Лермонтове, Островском, в кругу мировой поэзии.
Л. Гроссман еще более проявил бы самостоятельность воззрений Григорьева, показавши радом без’идейность критики Добролюбова, в смысле ее более глубоких, философских обоснований, а также поверхностное щегольство Писарева и собственную неустойчивость Белинского, вечно писавшего под чужими влияниями, то Каткова, то Бакунина, то Герцена…
Гроссман отмечает интересную черту в критических писаниях Григорьева, т.-е., что он никого не ‘разносил’, не ругал, не уничтожал, не распекал, не издевался…
В наши дни видный критик К. Чуковский начал свою карьеру, специально, как жестокий разноситель…
Статья ‘Тютчев и сумерки династий’ и статья ‘Достоевский и Европа’ открывают нам в обоих пророческую чуткость в понимании тогдашних европейских событий и всего положения западного буржуазного общества. Тютчев, идеолог контр-революции, напоминающий Казота страстностью своих признаний врагам трона и церкви, в конце-концов не победил в себе стихийных влечений к безграничной свободе мировых социальных и политических сотрясений. Хаос всегда казался ему родимым. Он ввел революцию в свой символ веры, как необходимый и полный глубокого смысла акт всемирной исторической трагедии…
У Достоевского разбираются его ‘Зимние заметки’ и ‘Дневник писателя’. Допустив ошибку в своем исходном пункте, Достоевский пришел к противоречиям в своей философии европейской судьбы. Он не рассмотрел величайших своих западных современников, особенно Р. Вагнера, Ибсена, Флобера, Ренана и первых вещей Ницше, но книга Достоевского об Европе, задолго до О. Шпенглера, полна пророческих видений, и его ‘путевой дневник журналиста’ превратился в Апокалипсис мировых судеб современности.