Н. Н. Русов.
Леонид Гроссман. Плеяда. Цикл сонетов. ‘Костры’. Москва, 1922 г, Русов Николай Николаевич, Год: 1923
Время на прочтение: 2 минут(ы)
‘Возрождение’, литературно-художественный и научно-популярный, иллюстрированный альманах. Том 2-й
М., ‘Время’, 1923
Леонид Гроссман. Плеяда. Цикл сонетов. ‘Костры’. Москва, 1922 г.
Автор этих стихотворений известен, как историк литературы и критик. Но ему этого недостаточно — изучать и читать русских писателей. У него самого есть творческая жилка. Ему хочется воспроизвести былую литературную жизнь и самих ее деятелей живьем, наглядно, в художественном изображении. Очевидно, он сам до такой степени чувствует себя хозяином своего предмета — истории русской литературы — так погружен в ее ансамбль, в ее картину, со всеми подробностями, так ярко ее переживает, что в его сознании сами собой рождаются образы прошлого, облеченные в плоть и кровь. Л. Гроссман не только знает русскую литературу,— он ее видит. Он уже показал нам сцены из жизни московских литературных салонов сороковых годов под названием ‘Вторник у Каролины Павловой’. Теперь мы имеем второе издание его шестнадцати сонетов, рисующих портреты старых русских писателей. Это — Веневитинов, Гнедич, Языков, Козлов, Денис Давыдов, Василий Пушкин, Жуковский, Баратынский, Зинаида Волконская, Батюшков, Вяземский, Кюхельбекер, Дельвиг, Пушкин…
Вот вам архивный юноша Веневитинов, двадцатилетний любомудр, в салоне княгини Волконской:
В тиши архивов, в говоре кружков,
За колоннадой мраморной гостиной,
Где восхищались Северной Коринной
Князь Вяземский и юный Хомяков.
Один поэт, не ведавший венков,
Но в тишине любимый Мнемозиной,
Питал свой стих премудростью змеиной,
Кормя мечту добычею веков.
Быть-может, первый пламенник Софии
Он в срубленных часовенках России
От Эллинских лампад затеплить мог.
Но рано он сошел в ладью Харона,
Успев сплести в цветущий диалог
Бред Шеллинга с виденьями Платона.
От Тредьяковского до Максимилиана Волошина, до Эриха Голлербаха редкий русский поэт не пробовал своих сил в чеканке строгих и замкнутых сонетов. И действительно, своей законченной формой сонет наиболее удобен, чтобы заключить в него законченный стихотворный портрет, в несколько выразительных штрихов. По-видимому, Л. Гроссману удаются также портреты. Перед нами Веневитинов и как застенчивый юноша, и как поэт, и как философ, поклонник Шеллинга и Платона… Для образа целого Пушкина сонет все-таки тесен. И Гроссман в последнем стихотворении дал лишь одну черту, один момент в жизни Пушкина, женатого, в 1835 г. с книжкой мудрого Монтэня в руках, тихого и чисто, уставшего на буйных праздниках Киприды…
В сонете о Козлове вся его несчастная судьба, отекшего гвардейского щеголя, и потом ночного балладника с мертвыми зрачками, но с прозревшею душею. Это редкое соединение у человека любви и знания литературы с поэтическим дарованием, которое устремлено на тот же предмет, что и научное изучение, дает в результате своеобразные художественные ценности которые и представляют нам сонеты Л. Гроссмана. Приветствую.