Вс. Чешихин.
Лафатер, Чешихин Всеволод Евграфович, Год: 1903
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Лафатер (Johann-Kaspar Lavater) — известный писатель (1741—1801), род. в Цюрихе, изучал там богословие, путешествовал по Германии. По возвращении издал сборник стихотворений: ‘Schweizerlieder’ (1764), за которым последовал сборник богословского содержания: ‘Aussichten in die Ewigkeit’. С 1768 г. до самой смерти Л. занимал должность сначала приходского диакона, а потом пастора в своем родном городе. В 1796г. за протест против оккупации Швейцарии французами он был выслан из Цюриха, но через несколько месяцев вернулся. С 1769 г. он стал собирать материалы для ‘Физиономики’, которая вышла в 1772—78 гг., в Лейпциге и Винтертуре, с массой рисунков лучших по тому времени граверов (‘Physiognomische Fragmente zur Befrderung der Menschenkenntniss und Menschenliebe’). В 1775—78 гг. вышло франц. издание, в Гааге, еще более удачное в отношении рисунков. Физиономика стала главной целью жизни Л., хотя он продолжал заниматься богословскими трудами и проповедями, популярность его, как убежденного и просвещенного пастора, была так велика, что путешествии Л. по Европе были рядом триумфов. Обаяние личности Л. не могло быть поколеблено остроумными нападками Лихтенберга (‘Fragment von Schwrzen’), Музеуса (‘Physiognomische Reisen’) и др. на ‘Физиономику’. Л. написал еще несколько библейских эпопей и сборников религиозной лирики (‘Jesus Messias’, ‘Joseph von Arimathia’, ‘Psalmen Davids’, ‘200 christliche Lieder’) и два раза издавал свои сочинения, в 1774—81 гг. (‘Vermischte Schriften’) и в 1784—85 гг. (‘Smmtliche kleinere prosaische Schriften’). Как поэт, он не имеет никакого значения. Как личность, Л. представляет собой интересную смесь клерикального пиэтизма и мирского либерализма. Его проповеди и моральные рассуждения ничего не прибавляют к его литературной славе, но рисуют с лучшей стороны прекраснодушие и сердечность автора, слова ‘вера’ и ‘любовь’ были для него тожественны. Установление компромисса между взглядами церкви и взглядами общества было постоянной целью Л., он даже старался примирить животный магнетизм Месмера со спиритуализмом религии и позитивизмом науки. Самая смерть его была результатом наивно-идеалистического взгляда на вещи: он вздумал пуститься в душеполезные рассуждения с французскими мародерами, опьяненными вином и алчностью, один из них выстрелил в Л., который от этой раны и умер. Перед смертью он простил убийцу, запретил его разыскивать и даже посвятил ему стихотв.: ‘An den Grenadier N., der mich schoss’. Об уважении, окружавшем Л. в глазах современников, ярко свидетельствует, между прочим, тон, каким наш Карамзин, в ‘Письмах русского путешественника’ 1789), повествует о встрече с Л. — Изложение деловой стороны предмета поминутно прерывается у Л. разными лирическими отступлениями: он то поучает читателей, то бранит врагов физиономики, то цитирует физиономические наблюдении Иисуса сына Сирахова, Цицерона, Монтэня, Бэкона, Лейбница и т. д., то внезапно предается отчаянию при мысли о непознаваемости существа вещей, причем иллюстрирует свою мысль изображением кающегося царя Давида, ослепленного небесным светом. Если отделить теорию физиономики Л. от всех этих лирических прикрас и наростов, то она сведется к следующим основоначалам. Человек есть существо животное, моральное и интеллектуальное — вожделеющее, чувствующее и мыслящее. Эта природа человека выражается во всей его фигуре, поэтому физиономика в широком смысле слова обнимает всю морфологию человеческого организма, соприкасаясь с хирогномией, подоскопией и т. п. Но так как наиболее выразительным ‘зеркалом души’ является у человека голова, то физиономика может ограничиться изучением черепа и лица человека. Интеллектуальная жизнь человека выражается в строении и очертаниях черепа и лба: моральная и чувственная жизнь— в строении лицевых мускулов, в очертаниях носа и щек, животные качества человека символизируются складом рта и линиями подбородка. Центральный орган лица — глаза, с окружающими их нервами и мускулами. Лицо человека, таким образом, делится как бы на ‘этажи’, соответственно трем основным элементам, составляющим всякую ‘душу’. Соответственно этим этажам, и физиономика должна распасться на три отдела. Физиономию Л. определяет как известный, постоянно присущий данному субъекту склад лицевых черт и мускулов. Соответственно этому каждая из трех основных частей физиономики должна распадаться на два полуотдела: ‘физиономический’ в тесном смысле изучающий данное лицо в состоянии покоя, и ‘патогномический’, изучающий лицо в состоянии волнения, патогномика есть физиономика в движении — то, что можно назвать ‘динамикой’ лица, в противоположность лицевой ‘статике’. Установив такую теорию, Л., однако, не следует ей на практике и не возвращается к ней в отдельных своих фрагментах, в которых анализирует лица своих современников и великих людей разных времен по их портретам, постоянно ссылаясь на ‘физиономический такт’ или ‘наблюдательный дар’ читателя и ничем не мотивируя тех или иных психологических выводов. В результате получается ряд интересных частностей, очень заманчивых и интересных для ‘большой публики’, но не имеющих никакой научной достоверности. По Л., у Фридриха В. — глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнета мелких обстоятельств, скупцы и сластолюбцы отличаются одинаково — выпяченной нижней губой, в лице Сократа есть задатки глупости, сластолюбия, пьянства и зверства, но по лицу видно, что все эти задатки побеждены усилиями воли, у Брута верхнее глазное веко тонко и ‘разумно’, нижнее округло и ‘мягко’, соответственно двойственности его мужественного и вместе чувствительного характера, широкое расстояние между глазами и бровями у Декарта указывает на разум, не столько спокойно-познающий, сколько пытливо-стремящийся, в мягких локонах Рафаэля сквозит выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности, гений Гёте в особенности явствует из его носа, который, по Л., знаменует ‘продуктивность, вкус и любовь, словом — поэзию’, у Лойолы, бывшего сперва воином и ставшего затем основателем религиозного ‘ордена’, воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в ‘вынюхивающем’ носе и в лицемерно полуопущенных глазных веках, изумительный разум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа, и т. д. Эти чисто-беллетристические замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, ‘национальных’ физиономиях и даже о физиономиях зверей, завлекательно-интересны, некоторые из них производят впечатления гениальных психологических догадок, но научной ценности, при отсутствии научного метода наблюдения, они, конечно, иметь не могут. Гёте вполне верно определил физиономику Л., как ‘гениальную эмпирию’, т. е. научный дилетантизм. Посмертное изд. сочинений Л. сделано Л. Геснером (‘L’s nachgelassene Schriften’, Цюрих, 1801—1802). Из позднейших изданий распространено: ‘L.-‘s Physionomik im Auszuge’ (Цюр., 1860). О Л. писали: Bodemann, ‘L. nach seinem Leben, Leben und Wirken dargestellt’ (Гота, 1856), Fr. Muncker, ‘L. Eine Skizze seines Lebens und Wirkens’ (Штуттг. 1883). На рус. яз. физиономика Л. перев. в 1817 г. О физиономике с современной точки зрения см. сочинение Пидерита: ‘Мимика и физиономика’ (перевод частью напечатан в журнале ‘Артист’, 1891, No13, 1892, No21, 1893, No32).
Источник текста: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.