Л. Н. Толстой и ‘Русскія Вдомости’.
Л. Н. Толстой и ‘Русскія Вдомости’.
Къ редактору
‘Русскихъ Вдомостей’.
Левъ Толстой.
——
Владиміръ Розенбергъ.
‘Русскія Вдомости’, 1863—1913. Сборникъ статей. М., 1913
Л. Н. Толстой и ‘Русские Ведомости’, Розенберг Владимир Александрович, Год: 1913
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Съ конца 80-хъ годовъ произведенія Л. Н. Толстого неоднократно появлялись на столбцахъ ‘Русскихъ Вдомостей’. Опубликованіе каждаго изъ нихъ, особенно въ пору цензурнаго гнета конца прошлаго вка, было своего рода литературнымъ событіемъ, которое нердко пріобртало крупное значеніе и въ общественной жизни страны. Для примра напомнимъ глубокое впечатлніе и продолжительные горячіе споры, возбужденные въ свое время статьей Толстого ‘Праздникъ просвщенія’, напечатанной въ No 11-мъ ‘Русскихъ Вдомостей’ отъ 12-го января 1889 года. Другой примръ — знаменитое отреченіе великаго писателя отъ авторскихъ правъ на произведенія, написанныя имъ посл 1881 года. Оно появилось въ печати 19-го сентября 1891 г. въ вид письма къ редактору ‘Русскихъ Вдомостей’ 258-й) и было составлено въ слдующихъ выраженіяхъ:
М. Г. Вслдствіе часто получаемыхъ мною запросовъ о разршеніи издавать, переводить и ставить на сцену мои сочиненія, прошу васъ помстить въ издаваемой вами газет слдующее мое заявленіе.
Предоставляю всмъ желающимъ право безвозмездно издавать въ Россіи и за границей, по-русски и въ переводахъ, а равно и ставить на сценахъ, вс т изъ моихъ сочиненій, которыя были написаны мною съ 1881 года и напечатаны въ XII том моихъ полныхъ сочиненій изданія 1886 года и въ XIII том, изданномъ въ ныншнемъ 1891 году, равно вс мои неизданныя въ Россіи и могущія вновь появиться посл ныншняго дня сочиненія.
16-го сентября 1891 г.
Въ томъ же 1891 году, въ No 306-мъ ‘Русскихъ Вдомостей’, 6-го ноября, напечатанъ фельетонъ Л. Н. Толстого ‘Страшный вопросъ’, помченный 1-мъ ноября. Эта статья была написана на самую жгучую тему того момента. ‘Есть ли въ Россіи достаточно хлба, чтобы прокормиться до новаго урожая?’ — такъ начинаетъ Толстой. А заканчиваетъ онъ статью требованіемъ, чтобы необходимыя для отвта на этотъ вопросъ свднія были собраны и оглашены ‘теперь, сейчасъ же, черезъ дв, три недли’. Въ собраніе сочиненій Л. Н. Толстого (т. XVI послдняго двнадцатаго изданія) эта статья вошла со слдующимъ примчаніемъ отъ издателей: ‘Страшный вопросъ’ разршенъ былъ благополучно, такъ какъ въ Россіи хлба оказалось съ избыткомъ’. Но во время печатанія статьи въ газет этотъ вопросъ дйствительно былъ страшнымъ вопросомъ, которымъ волновалось все русское общество, потрясенное ужаснымъ народнымъ бдствіемъ, и потому, какъ это у насъ зачастую бываетъ, статья Толстого привела въ дйствіе вс пружины ‘охранительной’ политики.
Отечество было объявлено въ опасности,— не отъ голода, а отъ крамолы. Въ печати выразителемъ этого взгляда оказались, конечно, ‘Московскія Вдомости’. Появились статьи о ‘либерально-революціонномъ план кампаніи’, о ‘внутренней анти-правительственной агитаціи’ и о связи ея съ ‘агитаціей за предлами Россіи’, о ‘стремленіи’ агитаторовъ и крамольниковъ,—смшно сказать!— о стремленіи ихъ ‘вырвать изъ рукъ правительства государственное дло борьбы съ голодомъ’. Главнымъ матеріаломъ для ‘полемическихъ’ упражненіи лейбъ-охранительнаго органа были статьи ‘Русскихъ Вдомостей’ и прежде всего ‘Страшный вопросъ’ Толстого. ‘Московскія Вдомости’ писали, будто Толстой ‘.обвиняетъ правительство въ томъ, что его охватила паника, т. е. неопредленный смутный страхъ ожидаемаго бдствія…’, и будто бы онъ указываетъ на ‘общество’ (кавычки ‘Моск. Вд.’), какъ на единственную панацею для Россіи, охваченной поголовной ‘паникой’ (кавычки ‘Моск. Вд.’)..’ По тмъ временамъ такое ‘полемическое’ выступленіе было равносильно обвиненію писателя и газеты, напечатавшей его статью, въ тяжкомъ политическомъ преступленіи. А между тмъ Толстой въ томъ мст, которымъ пользовались ‘Московскія Вдомости’ для своего доносительнаго выпада, выражается такъ: ‘явленіе это есть охватившая общество паника, т. е. неопредленный смутный страхъ ожидаемаго бдствія’… ‘Моск. Вд.’ сдлали въ цитат беззастнчивую передержку, замнивъ слово ‘общество’ словомъ ‘правительство’… Получился не только злостный, но и ложный доносъ, хотя въ сущности безполезный, потому что и самыя статьи ‘Московскихъ Вдомостей’ были отраженіемъ тревоги петербургскихъ ‘сферъ’, недовольныхъ и общественнымъ сочувствіемъ голодающимъ, и толками печати о голод, и въ частности статьей Толстого. Неизбжнымъ выходомъ изъ такого положенія должны были быть и, конечно, были стсненія общественной благотворительной дятельности и кары по отношенію къ печати.
‘Русскимъ Вдомостямъ’ ршено было дать второе предостереженіе, что по условіямъ того времени являлось серьезной угрозой самому существованію газеты. Но въ мотивахъ этого предостереженія не говорилось ни о ‘Страшномъ вопрос’, ни о какой-либо другой стать газеты: было найдено ‘новое доказательство предосудительнаго направленія изданія’. За недлю до 19-го ноября, когда министръ внутреннихъ длъ подписалъ это распоряженіе, въ ‘Русск. Вд.’ появилась телеграмма, въ которой, со словъ одной изъ петербургскихъ газетъ, сообщались цифры о сбор и запасахъ разныхъ хлбовъ. Дв — три цифры были напечатаны съ ошибками, которыя немедленно, на другой же день, были исправлены. Тмъ не мене предостереженіе мотивировалось именно тмъ, что ‘въ отдл телеграммъ помщены тревожныя и несоотвтствующія дйствительности свднія о положеніи продовольственнаго дла въ имперіи’. Надо сказать, что и эта своевременно исправленная опечатка была предметомъ газетной полемики. Только даже ‘Московскія Вдомости’ уклонились отъ чести изобличенія крамолы въ опечаткахъ или ошибкахъ телеграфа, и ‘полемическая’ статья, весьма близкая по содержанію съ оффиціальнымъ докладомъ по этому вопросу, появилась въ одной московской уличной газет.
Походъ противъ общественной помощи голодающимъ причинилъ много вреда длу борьбы съ народнымъ бдствіемъ, по благотворительная дятельность въ губерніяхъ, пораженныхъ неурожаемъ, все-таки продолжалась, на этотъ разъ въ размрахъ, не-превзойденныхъ ни раньше, ни позже.
Крупную роль сыгралъ въ этомъ дл Л. Н. Толстой. Свой ‘Страшный вопросъ’ онъ писалъ уже въ Данковскомъ узд. Въ воззваніи о пожертвованіяхъ, напечатанномъ въ ‘Русск. Вд.’ за нсколько дней передъ появленіемъ фельетона Л. И. (No 303), гр. С. А. Толстая между прочимъ сообщала: ‘Мужъ мой, графъ Левъ Николаевичъ Толстой, съ двумя дочерьми находится въ настоящее время въ Данковскомъ узд съ цлью устроить наибольшее количество безплатныхъ столовыхъ или ‘сиротскихъ призрній’, какъ трогательно прозвалъ ихъ народъ’. Понятно, что на призывъ къ пожертвованіямъ въ этомъ случа откликнулись многіе, и не только въ Россіи, но и за границей. Изъ обширнаго отчета Л. И. Толстаго, напечатаннаго въ No 117-мъ ‘Русскихъ Вдомостей’, 30-го апрля 1892 года, видно, что съ 5-го ноября 1891 года по 12-е апрля 1892 года Л. Н. Толстымъ было получено денежныхъ пожертвованій свыше 142 тые. р. Пожертвованія шли со всхъ концовъ Россіи, изъ Америки, изъ Англіи, Франціи, Германіи. На эти деньги Толстому и его сотрудникамъ удалось устроить сначала 72, потомъ 187 и, наконецъ, 246 столовыхъ, въ которыхъ въ разное время кормилось то больше, то меньше, отъ 10-ти до 13-ти тыс. человкъ (въ четырехъ уздахъ Тульской и Рязанской губ.). Кром того Толстымъ была организована помощь нуждающимся доставкой дровъ, корма для скота, выдачей смянъ на посвъ и т. п.
Пожертвованія продолжали поступать и посл этого письма, продолжалась и дятельность Толстого среди нуждающихся крестьянъ. Почему? На этотъ вопросъ, быть-можетъ, лучше всего отвчаютъ слдующія строки, написанныя Л. Н. осенью 1892 г., въ конц одного изъ очередныхъ его отчетовъ (отъ 11-го сентября).
‘На вопросъ объ экономическомъ положеніи народа въ ныншнемъ году я,— писалъ Л. И. Толстой въ No 301-мъ ‘Русскихъ Вдомостей’ 1892 г.,— не могъ бы съ точностью отвтить. Не могъ бы отвтить потому, во-первыхъ, что мы вс, занимавшіеся въ прошломъ году кормленіемъ народа, находимся въ положеніи доктора, который бы, бывъ призванъ къ человку, вывихнувшему ногу, увидалъ бы, что этотъ человкъ весь больной. Что отвтитъ докторъ, когда у него спросятъ о состояніи больнаго ‘О чемъ хотите вы узнать?— переспроситъ докторъ.— Спрашиваете вы про ногу или про все состояніе больнаго? Нога ничего, нога простой вывихъ — случайность, но общее состояніе нехорошо’.
‘Но и кром того я не могъ бы отвтить на вопросъ о томъ, каково положеніе народа: тяжело, очень тяжело или ничего? потому что мы вс, близко жившіе съ народомъ, слишкомъ приглядлись къ его понемножку все ухудшавшемуся и ухудшавшемуся состоянію.
‘Если бы кто-нибудь изъ городскихъ жителей пришелъ въ сильные морозы зимой въ избу, топленную слегка только наканун, и увидалъ бы обитателей избы вылзающихъ не съ печки, а изъ печки, въ которой они, чередуясь, проводятъ дни, такъ какъ это единственное средство согрться, или то, что люди сжигаютъ крыши дворовъ и сни на топливо, питаются однимъ хлбомъ, испеченнымъ изъ равныхъ частей муки и послдняго сорта отрубей, и что взрослые люди спорятъ и ссорятся о томъ, что отрзанный кусокъ хлба не доходитъ до опредленнаго вса на восьмушку фунта, или то, что люди не выходятъ изъ избы, потому что имъ не во что одться и обуться, то они были бы поражены видннымъ. Мы же смотримъ на такія явленія какъ на самыя обыкновенныя II потому на вопросъ о томъ, въ какомъ положеніи народъ нашей мстности, отвтитъ скоре тотъ, кто прідетъ въ наши мста въ первый разъ, а не мы. Мы претерплись и уже ничего не видимъ’.
И на неизбжные въ то время распросы,— неизбжные, потому что неурожай повторился,— ‘Неужели опять голодающіе? Голодающіе! Столовыя! Столовыя. Голодающіе. Вдь это ужъ старо и такъ страшно надоло’,— Толстой отвчаетъ описаніемъ своего утра въ голодающей деревн.
‘Встаю рано, ясное морозное утро съ краснымъ восходомъ, снгъ скрипитъ на ступеняхъ, выхожу на дворъ, надясь, что никого еще нтъ, что я успю пройтись. Но нтъ, только отворилъ дверь, уже двое стоять: одинъ высокій, широкій мужикъ въ короткомъ, оборванномъ полушубк, въ разбитыхъ лаптяхъ, съ истощеннымъ лицомъ, съ сумкой черезъ плечо (вс они съ истощенными лицами, такъ что эти лица стали спеціально мужицкія лица). Съ нимъ мальчикъ лтъ 14-ти безъ шубы, въ оборванномъ зипунишк, тоже въ лаптяхъ и тоже съ сумой и съ палкой. Хочу пройти мимо, начинаются поклоны и обычныя рчи. Нечего длать, возвращаюсь въ сни. Они входятъ за мной.
— Что ты?
— Къ вашей милости.
— Что нужно?
— Насчетъ пособія.
— Какого пособія?
— Да насчетъ своей жизни.
— Да что нужно?
— Съ голоду помираемъ. Помогите сколько-нибудь.
— Откуда?
— Изъ Задворнаго.
Знаю, это скопинская нищенская деревня, въ которой еще мы не успли открыть столовой. Оттуда десятками ходятъ нищіе, и я тотчасъ же въ своемъ представленіи причисляю этого человка къ нищимъ профессіональнымъ, и мн досадно на него и досадно, что и дтей они водятъ съ собой и развращаютъ.
— Чего же ты просишь?
— Да какъ-нибудь обдумай насъ.
— Да какъ же я обдумаю? Мы здсь не можемъ ничего сдлать. Вотъ мы прідемъ.
И начинаются опять сотни разъ слышанныя одн и т же кажущіяся мн притворными рчи.
— Ничего не родилось, семья 8 душъ, работникъ я одинъ, старуха померла, лтомъ корову проли, на Рождеств послдняя лошадь околла, ужъ я, куда ни шло, ребята сть просятъ, отойти некуда, три дня не ли!
Все это обычное, одно и то же. Жду, скоро ли кончитъ. Но онъ все говоритъ.
— Думалъ, какъ-нибудь пробьюсь. Да выбился изъ силъ. Вкъ не побирался, да вотъ Богъ привелъ!
— Ну, хорошо, хорошо, мы прідемъ, тогда увидимъ,— говорю я и хочу пройти и взглядываю нечаянно на мальчика.
Мальчикъ смотритъ на меля жалостными, полными слезъ и надежды прелестными карими, глазами, и одна свтлая капля слезы уже виситъ на носу и въ это самое мгновеніе отрывается и падаетъ на натоптанный снгомъ дощатый полъ. И милое, измученное лицо съ вьющимися внчикомъ кругомъ головы русыми волосами дергается все отъ сдерживаемыхъ рыданій. Для меня слова отца — старая, избитая капитель. А ему — это повтореніе той ужасной годины, которую онъ переживалъ вмст съ отцомъ, и повтореніе всего этого въ торжественную минуту, когда они, наконецъ, добрались до меня, до помощи, умиляютъ его, потрясаютъ его разслабленные отъ голода нервы. А мн все это надо по, надоло, и я думаю только, какъ бы поскоре погулять.
Мн старо, а ему это ужасно ново. Да, намъ надоло. А имъ все такъ же хочется сть, все такъ же хочется жить, такъ же хочется счастья, хочется любви, какъ я видлъ по его прелестнымъ, устремленнымъ на меня, полнымъ слезъ глазамъ,— хочется этому измученному нуждой и полному наивной жалости къ себ доброму жалкому мальчику’.
Такой ‘отчетъ’, само собою разумется, принесъ новыя тысячи на помощь голодавшему населенію…
Оба отмченныхъ отчета, въ сокращенномчъ вид, перепечатаны въ собраніи сочиненій Л. II. Толстого (т. XVI) подъ заглавіемъ: ‘Среди нуждающихся’. Подъ тмъ же заглавіемъ они появились первоначально и въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’, но такъ ихъ назвалъ не авторъ: это былъ общій заголовокъ особаго отдла газеты, въ которомъ печатались въ голодные 1891 и 1892 годы вс подобнаго рода сообщенія съ мстъ. Поздне, въ 1893 году (NoNo 81 и 288), Л. Н. Толстымъ были помщены еще два не вошедшіе въ собраніе его сочиненій отчета, въ которыхъ сообщаются исключительно свднія о поступившихъ пожертвованіяхъ и объ употребленіи ихъ.
Воспроизведенныя здсь строки написаны на корректурахъ отчета Л. Н. Толстого о помощи голодающимъ, напечатаннаго въ No 81-мъ ‘Русскихъ Вдомостей’ 1893 года. Возвращая корректуру редакціи, великій писатель обратился къ В. М. Соболевскому съ письмомъ слдующаго содержанія:
Слдующія строки написаны Толстымъ на послднемъ изъ оставшихся корректурныхъ листковъ взамнъ трехъ откинутыхъ гранокъ.
Второй такой же отчетъ былъ подписанъ Л. Н. Толстымъ и г. Бирюковымъ.
Къ длу помощи голодающимъ Толстому пришлось вернуться черезъ пять лтъ. Въ начал 1898 г. въ четырнадцати губерніяхъ крестьянское населеніе испытывало острую нужду вслдствіе неурожая. Бдствіе усиливалось тмъ, что помощь нуждающимся была плохо организована и запоздала. Въ печати и въ обществ заговорили объ этомъ. Толстой откликнулся на эту бду однимъ изъ первыхъ: онъ написалъ о положеніи дла ‘письмо къ редактору ‘Русскихъ Вдомостей’ по поводу частнаго письма и принялъ дятельное участіе въ общественной благотворительной помощи Такъ какъ за неурожаемъ 1897 г. послдовалъ неурожай и въ 1898 г., то и на этотъ разъ пришлось продолжать общественную благотворительную дятельность въ неурожайныхъ мстностяхъ въ теченіе двухъ зимъ: въ конц февраля 1899 г. Л. Н. Толстой, печатая въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ одинъ изъ своихъ отчетовъ (No 62-й ‘Русск. Вд.’, отъ 28-го февраля 1899 г.), въ доказательство необходимости новыхъ пожертвованій огласилъ письмо къ нему А. С. Пругавина о бдственномъ положеніи пострадавшихъ отъ неурожая въ Самарской губ. Но большая статья Толстого о голод 1898 г., озаглавленная ‘Голодъ или неголодъ?’, противъ обыкновенія миновала ‘Русскія Вдомости’. Причиной этого было временное, двухмсячное молчаніе ‘Русскихъ Вдомостей’ и послдовавшій затмъ трехлтній періодъ карательной цензуры, во власть которой была отдана газета посл третьяго предостереженія.
По случайности и это предостереженіе связано съ именемъ Толстого. 21-го апрля 1898 г. министръ внутреннихъ длъ объявилъ ‘Русскимъ Вдомостямъ’ третье предостереженіе и пріостановилъ газету на два мсяца, какъ значилось въ оффиціальномъ сообщеніи объ этомъ (‘Русск. Вд.’ No 112-й, отъ 25-го іюня 1898 г.), ‘за сборъ пожертвованій въ пользу духоборовъ, съ распубликованіемъ о семъ въ No 93-мъ ‘Русскихъ Вдомостей’ сего года и за уклоненіе отъ исполненія распоряженія московскаго генералъ-губернатора’. Напомнимъ, что незадолго передъ тмъ, 19-го марта 1898 г., Толстой написалъ извстное ‘Письмо къ обществу’ о матеріальной помощи духоборамъ, получившимъ разршеніе выхать за границу. Но замтка, по поводу которой послдовала административная кара, гласила буквально только слдующее: ‘Въ контору ‘Русскихъ Вдомостей’ поступили въ распоряженіе гр. Я Н. Толстого для оказанія помощи больнымъ и нуждающимся духоборамъ: отъ иногородняго подписчика — 300 р., отъ г. М.— 400 р., отъ неизвстнаго 300 р.’. Что же касается неисполненнаго распоряженія генералъ-губернатора (или, точне, требованія оберъ-полицеймейстера, съ которымъ только и имла въ этомъ случа дло редакція), то оно дйствительно было неисполнимо: требовали передачи въ распоряженіе администраціи денегъ, пожертвованныхъ въ распоряженіе Толстого, которому он, конечно, и были своевременно вручены… Таково было нарушеніе цензурныхъ правилъ, за которое сурово покарали газету. Но справедливости ради можно сказать, что, какъ удалось тогда же выяснить, министерство внутреннихъ длъ въ то время было вообще очень недовольно ‘Русскими Вдомостями’, въ частности критикой его мропріятій по борьб съ голодомъ. А какъ непріятны были толки печати о голод министерству, по-истин прозвавшему народное бдствіе зимой 1897 — 98 года, можно видть по слдующему факту, имющему прямое отношеніе къ помянутой стать Толстого ‘Голодъ или неголодъ?’. Существовавшей меньше года петербургской газет ‘Русь’, гд была напечатана эта статья, за нее дано было предостереженіе, а во вс газеты и журналы немедленно было послано слдующее распоряженіе: ‘Не перепечатывать ни въ цломъ, ни въ извлеченіяхъ изъ No’No’ 4, 5 и 6-го ‘Руси’ статью Л. Н. Толстого: ‘Голодъ или неголодъ?’.
Здсь кстати, пожалуй, для характеристики условій, въ которыхъ повременная печать находилась по отношенію къ Толстому, отмтить, что это былъ одинъ изъ многихъ запретительныхъ циркуляровъ, касавшихся великаго писателя.
Въ 1890 году газетамъ и журналамъ было предложено ‘прекратить всякую полемику по поводу ‘Крейцеровой сонаты’ гр. Л. Н. Толстого’. Въ 1892 году воспрещено ‘перепечатывать изъ ‘Daily Telegraph’ и No 22-го ‘Московскихъ Вдомостей’ письмо гр. Л. И. Толстого’. Въ 1894 году послдовало распоряженіе: ‘Не перепечатывать, полностью или въ извлеченіяхъ, изъ иностранныхъ газетъ никакихъ свдній о гр. Л. И. Толстомъ, его сочиненіяхъ и частной жизни’. Въ 1898 году отданъ приказъ ‘не помщать статей и извстій о предстоящемъ юбиле гр. Л. И. Толстого’. Особенно богатъ былъ циркулярами о Толстомъ 1901 годъ. 24-го февраля было объявлено редакціямъ безцензурныхъ газетъ и журналовъ слдующее распоряженіе: ‘Не помщать никакихъ обсужденій опредленія святйшаго синода 20—22-го февраля объ отлученіи отъ церкви гр. Л. II. Толстого’. Черезъ нсколько дней, въ март, запрещено было помщать ‘телеграммы и извстія о выраженіи сочувствія отлученному отъ церкви гр. Л. Н. Толстому’. Въ іюн воспретили перепечатку изъ ‘Миссіонерскаго Обозрнія’ статьи ‘Новая исповдь гр. Л. Н. Толстого’, гд помщенъ его ‘Отвтъ св. синоду’,— тотъ самый ‘отвтъ’, который и теперь публиковать разршается только г. Скворцову, редактору названнаго миссіонерскаго журнала. Въ август былъ наложенъ запретъ на ‘извстія о перезд гр. Л. II. Толстого на югъ и о привтствіяхъ, обращенныхъ къ этому писателю со стороны его почитателей’. Въ сентябр опять послдовалъ циркуляръ: ‘Не перепечатывать изъ No 246-го ‘Петербургской Газеты’ извстія объ отъзд гр. Л. Н. Толстого въ Крымъ’. Но внцомъ циркулярнаго творчества русской цензуры о Толстомъ является слдующій циркуляръ отъ 29-го января 1902 г.: ‘Въ виду возможности въ ближайшемъ времени кончины гр. Л. II. Толстого и не встрчая препятствія къ помщенію тогда статей, посвященныхъ его жизнеописанію и литературной дятельности, министръ внутреннихъ длъ призналъ необходимымъ, чтобы распоряженіе (поминается старый циркуляръ по поводу отлученія) оставалось въ сил и чтобы во всхъ извстіяхъ и статьяхъ о гр. Л. II. Толстомъ была соблюдаема необходимая объективность и осторожность’.
Нарушались ли эти циркуляры? Конечно, нарушались. Печать стремилась забыть о нихъ при первой возможности. Такъ, въ ма 1898 года запрещено было писать о ‘предстояніемъ юбиле’ Л. Н. Толстого, а въ август, когда насталъ этотъ ‘юбилей’,— семидесятилтіе великаго писателя,— въ ‘Русскихъ Вдомостяхъ’ появились статьи II. Н. Игнатова, и В. Е. Якушкина. То же происходило и раньше, и позже: въ теченіе 90:\ъ годовъ неоднократно предписывалось ‘прекратить полемику’ о Толстомъ или не писать объ его сочиненіяхъ и жизни, тмъ не мене въ газет появлялись статьи о Толстомъ Глба Успенскаго, Михайловскаго, Блоголоваго, появлялись и статьи самого Толстого, появлялись даже въ періодъ такъ-называемой ‘карательной’ цензуры посл третьяго предостереженія. Очевидно, руководители внутренней политики того времени не въ состояніи были выполнять въ точности свои собственныя предписанія относительно великаго писателя и хотя временами убждались, что замолчать Толстого невозможно. Но за этими минутами слабости или, врне, сознанія цензурнаго безсилія и безнадежности поставленной цензур задачи слдовали полосы усиленнаго гоненія даже на самое имя Толстого въ печати: писались новые циркуляры, вводились новыя цензурныя строгости, сыпались новыя кары. И даже посл 1905 года, посл того какъ была возвщена свобода печати, когда новыя статьи великаго писателя стали нердко появляться одновременно во многихъ русскихъ изданіяхъ, условія печатанія его произведеній измнилось къ лучшему только отчасти. Сколько разъ сочиненія Толстого и о Толстомъ были за послдніе годы задержаны до выхода изъ типографіи, изъяты изъ обращенія, уничтожены? Ложно было бы составить длинный списокъ такихъ изданій… Можно бы составить не мене длинный списокъ и административныхъ штрафовъ, наложенныхъ на газеты въ послдніе годы за статьи Толстого или о Толстомъ. Но мы отмтимъ лишь два — три случая, имющіе ближайшее отношеніе къ тем этой статьи.
Послдніе годы во всхъ русскихъ газетахъ установился обычай посвящать свои статьи жизни и дятельности писателя въ день его рожденія
28-го августа. Въ 1909 году именно за одну изъ такихъ привтственныхъ статей на ‘Русскія Вдомости’ наложенъ былъ штрафъ въ 500 руб, т. е. въ высшей мр, допустимой на основаніи усиленной охраны. А черезъ годъ, когда Толстой умеръ, въ какой-то изъ статей о немъ опять нашелся поводъ для повторенія кары… Но самый интересный случай въ этой ‘штрафной’ исторіи русской печати — оштрафованіе ‘Русскихъ Вдомостей’ за статью самого Толстого.
Въ іюл 1908 года одновременно въ нсколькихъ столичныхъ газетахъ появились выдержки изъ извстнаго письма Л. И. Толстого ‘Не могу молчать’ (См. ‘Русск. Вд.’ 1908 г., No 154). Оно вошло теперь въ собраніе сочиненій (T. XVIII, изд. 1911 г.) со слдующимъ примчаніемъ Толстого: ‘Въ газетахъ появились потомъ опроверженія извстія о казни двадцати крестьянъ. Могу только радоваться этой ошибк: какъ тому, что задавлено на восемь человкъ меньше, чмъ было въ первомъ извстіи, такъ и тому, что эта ужасная цифра двадцать заставила меня выразить въ этихъ страницахъ то чувство, которое давно уже мучаетъ меня, и потому, только замняя слово двадцать словомъ двнадцать, оставляю безъ перемны все то, что сказано здсь, такъ какъ сказанное относится не къ однимъ двнадцати казненнымъ, а ко всмъ тысячамъ въ послднее время убитымъ и задавленнымъ людямъ’. Надо замтить, что ошибка, о которой здсь говоритъ Толстой, была ошибка не газеты, а правительственнаго телеграфа. Прежде чмъ это было выяснено, на ‘Русскія Вдомости’, по обыкновенію безъ всякаго разслдованія, былъ наложенъ штрафъ въ тысячу рублей, который сложили съ газеты,— единственный въ своемъ род случай, — лишь впослдствіи, когда удалось установить, что ‘двадцать’ появилось вмсто ‘двнадцати’ не по ошибк редакціи, типографіи или корреспондента, а единственно по оплошности телеграфа. По ошибка эта, какъ мы видли, имла и свои благія послдствія, побудивъ великаго старца взяться за перо, чтобы высказаться по самому больному вопросу нашего времени. Нтъ надобности напоминать, какое впечатлніе произвела эта статья Толстого, хотя вс газеты, примняясь къ нашимъ условіямъ ‘свободы печати’, помстили ее не въ цломъ, а только въ выдержкахъ. Но, разумется, опубликованіе этой статьи, даже въ урзанномъ вид, не дававшемъ повода къ какому-либо судебному преслдованію по закону, не могло пройти для печати даромъ. Тогдашній московскій генералъ-губернаторъ ген. Гершельманъ немедленно наложилъ на ‘Русскія Вдомости’ за напечатаніе ‘Не могу молчать’ штрафъ въ 3,000 руб., т. е. въ высшей мр, какая допускается при чрезвычайной охран. И это московское распоряженіе послужило какъ бы сигналомъ для провинціальной администраціи. Началась цлая эпидемія штрафовъ за ‘Не могу молчать’, увнчавшая терновымъ внцомъ одно изъ самыхъ послднихъ и трогательнйшихъ произведеній Толстого,— одно изъ тхъ произведеній, которыя навсегда упрочатъ за великимъ писателемъ ни съ чмъ несравнимую славу голоса совсти русскаго народа.