‘Библіотека для чтенія’, No 7, 1858
И. Л.
Л. И. Фрегат Паллада. Очерки путешествия Ивана Гончарова, в двух томах. Издание А. И. Глазунова, Гончаров Иван Александрович, Год: 1858
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Фрегатъ Паллада. Очерки путешествія Ивана Гончарова, въ двухъ томахъ. Изданіе А. И. Глазунова. С.-Петербуръ. 1858.
Мы считаемъ излишнимъ распространяться о содержаніи и достоинствахъ путевыхъ очерковъ Ивана Александровича Гончарова: то и другое, боле или мене, извстно уже читателямъ изъ отрывковъ его путешествія, помщавшихся въ нашихъ лучшихъ журналахъ, и отзывовъ критики, встртившей это послднее произведеніе его талантливаго пера единодушными одобреніями. Не считаемъ также нужнымъ распространяться о вншнихъ достоинствахъ настоящей книги,— о томъ, какъ хорошо издана она и какъ это похвально и великодушно со стороны издателя, ибо уврены, что всякій издатель талантливаго и хорошо раскупающагося произведенія найдетъ вполн достойную его награду, не зависимо отъ печатныхъ похвалъ и лестныхъ для его самолюбія одобреній. Мы хотимъ поговорить только о томъ род, къ которому принадлежатъ путевые очерки И. А. Гончарова, потому что въ нкоторыхъ отзывахъ о нихъ, среди лестныхъ похвалъ, выражается все-таки робкая не увренность такой, кажется, простой истин, что каждый иметъ право описывать все, а въ томъ числ и свое странствованіе, какъ ему угодно, не нарушая только истины, что соблюденіе этого нравственнаго условія даетъ уже произведенію право законнаго существованія, и что, за тмъ, опредленіе его достоинствъ зависитъ вовсе не отъ того, удовлетворяетъ ли оно или нтъ тмъ условіямъ, которыя мы привыкли соединять съ извстнымъ родомъ произведеній, а отъ суммы тхъ наслажденій или пользы, которыя оно можетъ доставить.
Ни что такъ не вредитъ живости и истинности впечатлнія, оставляемаго литературнымъ произведеніемъ, какъ претензія на относительную его оцнку безъ надлежащей къ ней подготовки. Въ такомъ случа, всякая попытка опредлить достоинство произведенія не на основаніи личныхъ чувствъ и мысли, а посредствомъ классификаціи, ведетъ къ педантическому резонерству. Стараться взглянуть на какой нибудь предметъ, какъ на видъ опредленнаго рода, не зная хорошенько родовыхъ признаковъ, не умя отыскать тотъ родъ, къ которому оно принадлежитъ по своему существу, или, что всего хуже, не замчая, что предметъ этотъ составляетъ особенность, значитъ надть на себя скверные очки, искажающіе цвтъ и форму предметовъ. Сквозь такіе очки нкоторые взглянули на новое произведеніе автора ‘Обыкновенной Исторіи’, и потому потеряли возможность ясно видть его достоинства и недостатки.
Почти вс отзывы о путевыхъ очеркахъ И. А. Гончарова изданныхъ нын подъ названіемъ ‘Фрегатъ Паллада’, наполнены безусловными похвалами художественной сторонъ, которая, однако же, въ этомъ произведеніи (какъ въ видъ извстнаго рода) признается за что то случайное, второстепенное, за что то замняющее или выкупающее, боле или мене, недостатокъ другой, будто бы существенной стороны. Въ чемъ же заключается эта существенная сторона, которой долженъ былъ бы удовлетворить авторъ Фрегата Паллады, и отсутствіе которой вознаграждается у него художественными и поэтическими достоинствами? Этого ни кто не потрудился опредлить вполн, ограничиваясь одними намеками и общими мстами. Если исключить критическую статью, помщенную въ Современник (въ 1856), по поводу путевыхъ очерковъ И. А. Гончарова, напечатанныхъ въ то время въ журналахъ, то ршительно можно сказать, что и художественная ихъ сторона, признаваемая за что то, какъ мы выразились, случайное, осталась безъ обстоятельнаго разбора, а сторона существенная, о которой слегка упоминается, какъ о самомъ простомъ и всмъ извстномъ условіи, которому бы слдовало удовлетворить, эта главная сторона, эта pia desideria осталась безъ надлежащаго опредленія и представляется чмъ-то таинственнымъ. Благодаря такимъ общимъ мстамъ, какъ ‘ученый’, ‘изслдованіе’, ‘спеціальность’, ‘современный’, ‘полезный’, въ примненіи къ путешественнику и путешествію, безъ указанія, въ чемъ именно заключаются эти качества, безъ указанія авторитетовъ, примровъ, типовъ, по которымъ можно было бы себ составить идею о томъ, въ какой степени вс эти условія обязательны для всякаго, кто только берется за перо, путевые очерки г. Гончарова выставляются или какимъ то счастливымъ исключеніемъ, tour de forc’омъ, удавшимся ему только вслдствіе его необыкновеннаго художественнаго дарованія, или произведеніемъ, которое при художественныхъ достоинствахъ, не удовлетворяетъ какимъ то, будто бы необходимымъ и обязательнымъ для него требованіямъ.
Справедливо ли это? слдуетъ ли признать Путевые очерки автора ‘Обыкновенной Исторіи’ за исключеніе изъ извстнаго рода и былъ ли онъ обязанъ удовлетворить въ немъ другимъ какимъ нибудь требованіямъ, кром тхъ, которымъ хотлъ удовлетворить? Намъ кажется, что этотъ вопросъ не трудно ршить, а между тмъ ршеніе его не безполезно потому, что оно уясняетъ взглядъ на цлую группу произведеній, которыя въ послднее время особенно часто стали появляться и въ нашей литератур и которыя, по своему существу, относятся именно къ тому роду, къ которому принадлежатъ и Путевые очерки И. А. Гончарова…
Мы не думаемъ, чтобы кто-нибудь, прочтя Чайльдъ Гарольда — этотъ причудливый плодъ плаванія и странствованіи поэта имъ отчизны, пожаллъ о томъ, что къ нему не приложено картъ и рисунковъ и чтобы счелъ нужнымъ, при его разбор, заявить публики, какъ аттестатъ на право имть мнніе о такомъ предметы, что онъ прочелъ Дюмонъ д’Юрвиля, что было очень трудно и скучно. Это показалось бы дикимъ педантизмомъ и грубымъ непониманіемъ истиннаго характера вышеозначеннаго произведенія. Никто также, говоря о поэтическихъ строфахъ, которыя навяли на того же поэта волны Босфора, не сочтетъ нужнымъ увдомлять публику, что эти строфы не заключаютъ въ себ ученыхъ изслдованій и изысканій. Всякій понимаетъ, что лордъ Байронъ, какъ поэтъ, имлъ право объхать хоть вокругъ земнаго шара, открыть новую часть свта и не представить публик ни какихъ другихъ результатовъ, кром поэтическихъ впечатлній, и при томъ еще перемшавъ ихъ съ созданіями чистаго вымысла и проявленіями своей причудливой и во всемъ выступавшей впередъ, личности. Почему же это? Потому ли, что это — лордъ Байронъ, поэтъ геніальный, и что онъ писалъ стихами, а не прозой?
Разумется, нтъ… Куперъ и какой-нибудь Марріетъ не чета такому поэту, какъ Байронъ, и писали не стихами, а между тмъ никто не требовалъ, чтобы ихъ романы изъ жизни новаго свта и морской жизни заключали въ себ элементы какого нибудь многолтняго путешествія цлой экспедицій ученыхъ спеціалистовъ, совершеннаго и описаннаго съ учено-специальной цлью не однимъ лицамъ, а всми ими, подъ руководствомъ и редакціею ученаго моряка Дюмонъ д’Юрвиля, ни одинъ педантъ, не только фельетонистъ или литературный рецензентъ, не сочтетъ нужнымъ искать въ нихъ чего нибудь, кром поэтическаго воспроизведенія природы и жизни и не будетъ рвать на себ волосъ отъ того, что Куперъ, напримръ, знаменитый, реальный Куперъ, при всемъ глубокомъ сочувствіи и пониманіи имъ поэтической стороны, обнаруживаетъ такія ребячески-баснословныя понятія о предметахъ естественныхъ наукъ, которыя могутъ быть названы, съ точки зрнія науки, совершеннымъ невжествомъ. Впрочемъ, не нужно далеко ходить за примрами. Никому и у насъ не приходило въ голову приготовляться къ чтенію и оцнк ‘Цыганъ’ — поэтическаго результата пребыванія Пушкина въ Бессарабіи — посредствомъ просматриванія сочиненій, заключающихъ въ себ учено-спеціальныя данныя объ этомъ кра, или сожалть, что къ ‘Очеркамъ Рима’ А. Н. Майкова или ‘Письмами объ Испаніи’ В. П. Боткина не приложено картъ. Почему же это? Потому ли, что Куперъ, Пушкинъ и др., называли результаты своихъ впечатлній и наблюденій романами, поэмами, а не путешествіемъ, путевыми очерками или замтками. У насъ, въ отношеніи нашихъ отечественныхъ произведеній, чуть ли такъ, судя по крайней мр, по нкоторымъ рецензіямъ о путешествіи И. А. Гончарова. А между тмъ описанія путешествій поэтовъ и художественниковъ, начиная отъ Дюма, который съ искусствомъ замчательно художественнаго таланта и безстыдствомъ плохо-образованнаго Француза описывалъ свои странствованія даже по такимъ мстамъ, гд не бывалъ, до Диккенса и Тэкерея, также публиковавшихъ свои путевыя замтки, имли или не имли успха, высоко или низко цнились вовсе не по отношенію ихъ къ Дюмонъ д’Юрвилямъ и современному состоянію естественныхъ и другихъ наукъ. Никто ни скорблъ и не видлъ исключительнаго права въ томъ, что Диккенсъ на берегахъ Нила, полныхъ историческихъ и политическихъ воспоминаній и намековъ, на тхъ самыхъ берегахъ, надъ которыми носится столько ученыхъ вопросовъ, приведшихъ, въ послднее время, его соотечественниковъ къ такимъ великимъ событіямъ, наблюдалъ за новорожденнымъ гиппопотамомъ съ той же точки зрнія, какъ рожденіе какого нибудь Поля Домби, и описалъ этого ‘юнаго чудовища’ боле какъ джентльмена, чмъ одинъ изъ характеристическихъ видовъ той страны. Никто также не упрекалъ Тэкерея за то, что онъ въ описаніи своего путешествія на Востокъ, обращаетъ вниманіе на то только, что ему вздумается, что его занимаетъ исключительно настоящая минута и что лучъ пирейскаго солнца, позлащающій великолпныя складки дырявыхъ шараваръ престарлаго турецкаго джентельмена, граціозная группа играющихъ дтей, какая нибудь собака, какая нибудь живописная черта изъ вседневной обстановки реальной жизни, возбуждаютъ въ немъ поэтическое и гуманное чувство, тогда какъ — не говоря уже объ ученыхъ изысканіяхъ — къ политическимъ вопросамъ и историческимъ воспоминаніямъ онъ совершенно равнодушенъ или касается ихъ съ небрежностію и насмшкой, похожими на презрніе. Это послднее чувство можетъ быть вмнено ему въ недостатокъ, въ преступленіе, пожалуй, даже тми, кто признаетъ самостоятельное значеніе чисто-художественнаго труда во всякомъ произведеніи (будетъ ли оно названо поэмой или путешествіемъ), если они не захотятъ видть въ немъ, въ этомъ насмшливо презрительномъ взгляд на важные предметы, насмшку и презрніе къ той рутин и тмъ антигуманнымъ интересамъ, которые укрываются подъ ними…
Но это другой вопросъ: художникъ-наблюдатель, художникъ-путешественникъ, какъ ученый наблюдатель, ученый путешественникъ, одинаково подлежатъ, кром эстетической оцнки, оцнк нравственной, и мы упомянули уже о требованіяхъ нравственнаго чувства, какъ о неизбжномъ условіи. Мы уврены, что англійская критика не проститъ ни Ливингстону, употребившему десять лучшихъ лтъ своей жизни на путешествіе и открытіе съ спеціальною цлію, ни Тэкерею, который путешествовалъ по Востоку и описалъ это путешествіе, какъ прогулку по какому нибудь лондонскому скверу, ни лжи, ни антигуманнаго чувства, ни безнравственныхъ или отжившихъ стремленій. Мы даже допускаемъ, что какой нибудь скромный англійскій рецензентъ, издатель или фельетонистъ, оскорбленный завдомо или безвдомо небрежностію и высокомріемъ автора ‘Ярмарка Тщеславія’, самолюбіе котораго изнжено до пресыщенія, могъ бы, пожалуй, печатно сказать, ему, что онъ литературный мистеръ Домби, своего рода фатъ и снобсъ, не смотря на то, что онъ въ произведеніяхъ своихъ является такимъ безпощаднымъ и страшнымъ врагомъ и, претензій и деспотическихъ предразсудковъ, не смотря на то, что онъ силою своею ума, высокаго до степени художественности и гуманности, увлекъ такой могущественный, самостоятельный и опредлившійся талантъ, какъ Диккенсъ, изъ тсной сферы консервативно-нравственныхъ идей на широкое поприще прогресса, что ввелъ панталоны въ кругъ міросозерцанія англійской леди и посвятилъ знаменитйшее свое произведеніе французскому портному. Тэкерей и публика могли бы принять этотъ упрекъ за личность, если бы онъ не подтверждался самыми произведеніями, но они не могли бы найти его ни дикимъ, ни смшнымъ. Но если бы какой нибудь критикъ сказалъ автору ‘Ньюкомовъ’, описавшему свою артистическую поздку на Востокъ и публик, наслаждавшейся или скучавшей за этимъ описаніемъ, не какъ за произведеніемъ похожимъ или не похожимъ на Дюмонъ д’Юрвиля, а какъ художественнымъ произведеніемъ:
‘Мистеръ Тэкерсй и почтеннйшая публика, честь имемъ довести до вашего свднія, что, вдь, Путешествіе-то на Востокъ — не ученое’, или ‘мы просмотрли множество путешествій (какихъ — это все равно, ибо все было въ названіи), однаго Дюмонъ д’Юрвиля чего стоило прочесть (разумется одну историческую часть, ибо другія части, какъ напримръ, гидрографическую, не только фельетонисты, но никто не читаетъ: тутъ только справляются или извлекаются данныя), и находимъ, что вы описали ваше путешествіе, какъ поэтъ и художникъ, отъ него нельзя оторваться, но, разумется, никто другой не долженъ и думать такъ путешествовать и такъ описывать свое путешествіе’, или ‘мы знаемъ, что у васъ замчательный художественный талантъ, что вы создали нсколько поэтически-оригинальныхъ типовъ, что вы сами говорите, что вы путешествуете только, какъ поэтъ и у васъ дйствительно есть глубоко-поэтическія мста, но вы ничего не сдлали, и книга ваша продается дорого потому, что къ ней не приложено картъ’.
Что авторъ и публика могутъ извлечь изъ такой простодушной и нелогической критики? что отвчать на скрытую въ ней льстивую необдуманность или невжественно-педантическую предпріимчивость? Мы, по крайней мр, находимъ, что авторъ и публика имютъ право посовтовать первому критику снять фракъ, воротнички и другія принадлежности, придающія педанту видъ взрослаго и развитаго человка, и отправиться къ какому нибудь мистеру Грегуорту на тотъ конецъ, чтобы онъ онъ жарилъ его линейкою по пальцамъ и хоть бы при помощи этого научилъ признавать самостоятельное значеніе эстетическаго таланта и труда и искать ученость тамъ, гд слдуетъ, сконфузиться и погрозить пальцемъ добродушному фельетонисту — осудившему родъ человческій наслаждаться описаніемъ одного только путешествія, а остальныя читать также, какъ онъ читалъ Дюмонъ д’Юрвиля, а послднему критику, опредляющему цнность литературныхъ произведеній приложеніемъ не относящихся къ нимъ предметовъ, посовтовать покупать вмсто книгъ, папиросы съ сюрпризами, которыя, хотя и не имютъ никакой связи съ ними, но возвышаютъ ихъ стоимость.
Но оставимъ тонъ шутки и предположенія, и перейдемъ снова къ совершающимся передъ нашими глазами явленіямъ. Въ указанной нами робости и неувренности, выражающейся въ отзывахъ о путевыхъ очеркахъ И. А. Гончарова, не смотря на него ихъ лестность, выражается, по нашему мннію, неясность и сбивчивость понятій о самостоятельномъ значеніи художественнаго таланта и труда. Можетъ быть, это обстоятельство и не важно для произведенія г. Гончарова, но оно важно, какъ печальный признакъ того, какъ быстро и безсознательно рутина создаетъ законы и оковы изъ какихъ нибудь нсколькихъ данныхъ, въ которыхъ цпенютъ и путаются живыя мысль и чувство, и какъ мало еще распространены у насъ понятія о такихъ предметахъ, которые выходятъ изъ круга нашихъ мстныхъ, вседневныхъ и насущныхъ нуждъ и вопросовъ. Едва успемъ мы отршиться отъ какого нибудь устарлаго и схоластическаго воззрнія, едва, напримръ, сознаемъ единодушно и безусловно, что поэзія можетъ быть въ проз и въ стихахъ, въ высокихъ предметахъ и низкихъ, въ чувствахъ и въ мысли, и станемъ безразлучно и безъ храбраго усилія надъ собою однакоже называть поэтами Пушкина и Гоголя, какъ новыя аналогическія явленія возбуждаютъ новыя противорчія, которыя кажутся столь же несовмстимыми, какъ т, которыя совершенно уже примирились. Вы можете смло теперь прохать какъ вамъ угодно по Саратовской губерніи, по Крыму, по Италіи, Франціи, Германіи и какъ угодно описать свое путешествіе,— никто и не станетъ въ немъ искать того, чего въ немъ нтъ, а будетъ цнить то, что оно въ себ содержитъ на основаніи соотвтствующихъ этому содержанію условій и авторитетовъ. Не потому ли же это, что великое множество подобныхъ произведеній, самыхъ разнообразныхъ по содержанію и формъ, разрушило схоластическія границы и лишаетъ рутину возможности подвести ихъ подъ одну оффиціальную мрку, и что вс боле или мене знакомы съ источниками, изъ которыхъ почерпаются спеціальныя объ этихъ странахъ свднія, и всякій знаетъ, что гд найти и не станетъ искать всего въ одномъ мст? Но вотъ кто нибудь переходитъ за извстную черту, составляющую Геркулесовы столбы нашей премудрости, попадетъ въ новый свтъ, въ Африку, въ Китай, и опишетъ свои путевыя впечатлнія такъ, какъ будто бы онъ създилъ въ ковенскую губернію, то хотя бы онъ соткалъ свое описаніе изъ самыхъ художественныхъ и поэтическихъ матеріаловъ, многіе станутъ въ тупикъ, а нкоторые, пользуясь этимъ замшательствомъ и новизной, начнутъ драпироваться и пускать пыль въ глаза: явятся намеки, что это не то, а только то-то, приводятся отжившіе и не относящіеся къ длу авторитеты и произведеніе, которое не только по существу, но даже по форм, принадлежитъ къ произведеніямъ, имющимъ давно уже вполн опредленное и самостоятельное значеніе, выставляется какой-то счастливой или неудачной особенностію, прекраснымъ или страннымъ исключеніемъ.
Многіе сочли нужнымъ замтить, что путешествіе И. А. Гончарова не ученое, не спеціальное, но никто, какъ намъ кажется, не указалъ на т ученыя и спеціальныя путешествія, къ которымъ оно не принадлежитъ. Какія же это ученыя и спеціальныя путешествія, кмъ они пишутся и гд читаются? У насъ такихъ на русскомъ язык, можно сказать, почти нтъ, ни оригинальныхъ, ни переводныхъ. Не слдуетъ ли изъ этого заключить, что въ нихъ нтъ и потребности? Можно, по крайней мр, указать на факты, которые почти убждаютъ въ этомъ.
Возьмемъ для примра хоть Японію и Китай — страны, которыхъ касается настоящее произведеніе. У насъ нтъ перевода Кемпферта. Потому, врно, что Кемпфертъ невренъ и нкоторымъ образомъ замняется Зибольтомъ, который переведенъ на русскій языкъ? Увы, великолпное изданіе путешествія Гумбольдта, переведеннаго на другіе языки вполн и изданнаго съ превосходными картами и рисунками, на русскомъ язык, существуетъ въ вид экстракта, въ вид книги для пріятнаго и легкаго чтенія, лишенной своего оригинальнаго, учебно-спеціальнаго характера. Между этими двумя произведеніями почти такое же отношеніе, какъ между ученымъ Дюмонъ д’Юрвилемъ, котораго даже историческая часть не переведена на русскій языкъ, и Дюмонъ д’Юрвилемъ для дтей, который у насъ давно переведенъ и прекрасно изданъ, равно какъ и баснословныя воспоминанія слпаго Араго. За тмъ наиболе любопытнаго произведенія касательно Японіи, явившагося посл Зибольта (Tomes), нельзя найти даже у петербургскихъ книгопродавцевъ и въ ихъ каталогахъ, потому что оно вышло въ свтъ только всего еще годъ тому назадъ. Остаются мелкія статьи, появлявшіяся въ вид брошюръ и въ разныхъ изданіяхъ. Многія ли изъ нихъ переведены? Весьма не многія, да и то въ Географическомъ Встник.
Можетъ быть, Китай счастливе? можетъ быть, имъ боле интересуются съ ученыхъ и спеціальныхъ сторонъ? Литература въ послднее время обогатилась множествомъ сочиненій о Кита: это не то, что Японія, по части которой, появившійся въ конц прошедшаго столтія Кемпфертъ все еще служитъ исключительнымъ авторитетомъ. ‘Китай’ Дависа давно уже пріобрлъ справедливую извстность и появился новымъ изданіемъ. ‘Китай’ Монгомери сдлался авторитетомъ, особенно въ статистическомъ отношеніи. И то и другое сочиненіе можно найти въ каталогахъ петербургскихъ книгопродавцемъ и даже въ продаж, но перевода, извлеченій и даже обстоятельнаго разбора до сихъ поръ еще не бывало. За тмъ въ послдніе года появился цлый рядъ превосходныхъ сочиненій, вызванныхъ боле или мене китайскимъ вопросомъ и, поэтому уже, имющихъ и для насъ довольно живой интересъ: Ульямса — Средняя Имперія, Форчьюна Пребываніе между Китайцами, Гюга — Китайская Имперія и Христіанство въ Кита, Мильна — Жизнь въ Кита, Мидоза — Китайцы и ихъ мятежи, Моррисона — Взглядъ на Китай, и изысканія двухъ новйшихъ американскихъ экспедицій, описанныхъ Уиттингамомъ и Геберсгамомъ и касающихся не только Японіи и Китая, но — что весьма, важно — нашихъ сверо-восточныхъ сибирскихъ владній, которыми мы такъ интересуемся послднее время и о которыхъ мы такъ мало знаемъ… Все это произведенія ученыя или спеціальныя, плоды многолтняго пребыванія въ тхъ странахъ, которыхъ они касаются, или по крайней мр, ближайшаго съ ними знакомства и изученія. Почему же у насъ не переводятся они, почему объ нихъ такъ мало и даже вовсе не говорится, если въ подобныхъ сочиненіяхъ есть живая потребность?
Мы не хотимъ пускаться въ дальнйшее разршеніе это вопроса, и спшимъ прибавить, что съ своей стороны нисколько не сомнваемся въ любознательности нашей публики: она всегда готова узнать и даже изучаетъ все, что угодно, только бы это было легко и даже пріятно, а книги ученыя и спеціальныя обыкновенно пишутся для тхъ, кто ощущаетъ потребность въ изученіи, даже и въ такомъ случа, когда оно соединено съ трудомъ и не заключаетъ въ себ пріятнаго времени препровожденія. Художественный талантъ и трудъ въ произведенія всякаго рода — великая находка для такой любознательности и потому неудивительно, что у насъ переводятся путешествія Диккенса или Тэкерея, даже Космосъ Гумбольта (который, впрочемъ, прочтенъ, вроятно, далеко не всми, кто объ немъ говоритъ), а нтъ ни переводовъ, ни извлеченіи изъ упомянутыхъ капитальныхъ сочиненій по части путешествій. Такая любознательность — у насъ явленіе весьма естественное, но она не должна лишать художника, поэта, права быть только художникомъ, поэтомъ, не должна обрекать, напримръ, странствующаго живописца или литератора на рисованіе восхитительныхъ географическихъ картъ и составленіе пріятныхъ учебниковъ. Пусть они только рисуютъ восхитительныя и полныя истины картины, и только недостатокъ красоты или истины можетъ быть признанъ въ нихъ недостаткомъ. У нихъ есть своя спеціальность: они касаются такихъ сторонъ, наблюдаютъ и описываютъ такія явленія, которыя ускользаютъ отъ другихъ спеціалистовъ. Стоитъ только нсколько познакомиться съ произведеніями англійскихъ миссіонеровъ и чиновниковъ колоніальныхъ администрацій, которымъ въ послднее время принадлежитъ первенство на поприщ изученія странъ новаго міра и въ особенности Великаго Океана, чтобы убдиться, что отсутствіе поэтическаго таланта и художественнаго труда оставляетъ ощутительный проблъ въ той удивительно подробной и разносторонней картин природы и жизни, которая развивается въ ихъ произведеніяхъ, ибо для пониманія и воспроизведенія многихъ сторонъ жизни природы необходимо особое развитіе, которое исключительно достигается при помощи поэтическаго дарованія и художественнаго труда. Недостатокъ такого развитія ощутителенъ въ произведеніяхъ ученыхъ и спеціалистовъ, и въ такихъ произведеніяхъ, какъ путешествія, можетъ быть въ особенности. Мы разумемъ здсь, не пышныя описанія, не яркія краски, не увлекательность изложенія, но самое существо воззрнія, самый кругъ міросозерцанія. Ощутительная не полнота капитальнаго труда какого нибудь доктора Элиса (изслдованія о Полинезіи), восемь лтъ постоянно изучавшаго острова Товарищества и Сандвичевы и изобразившаго ихъ природу, жителей, врованія, развитіе, ихъ прошедшее и настоящее съ дагеротипической подробностію и врностію, заключается въ не полнот его чуть не аскетическихъ воззрній на природу и жизнь, въ нравственной брезгливости его ультра-пуританскихъ убжденій. Онъ не сухой педантъ, не односторонній спеціалистъ: но онъ подвергаетъ наблюдаемыя имъ явленія такой классификаціи, подводитъ ихъ подъ такія условія и границы, которымъ они не подчиняются въ дйствительности, и самыя интимныя и глубокія психическія явленія остаются въ туман, не потому, что авторъ ихъ не видлъ, а потому, что онъ не считаетъ нужнымъ показывать ихъ, или потому, что на нихъ, по его мннію, даже не слдуетъ смотрть…. Никому боле недоступенъ жизненный смыслъ явленій и ихъ интимный характеръ, какъ современному поэту съ его свободными воззрніями, тонкимъ психологическимъ развитіемъ и сознательнымъ стремленіемъ къ истин. Художники новйшихъ временъ, своими произведеніями, едва ли не боле всхъ способствовали распространенію въ обществ психологическаго анализа и философскихъ воззрній, созданныхъ наукой, и, вроятно, окажутъ ей подобныя же услуги и на другихъ поприщахъ.