Культурное одичаніе нашего вка.
Культурное одичаніе нашего вка.
Москва, 15-го марта.
Культурное одичание нашего века, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860-1886)
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
Дошелъ чередъ и до Англіи. Часть великолпнаго Вестминстерскаго дворца, къ которому почти прилегаетъ зданіе самого Британскаго парламента, взорвана — ‘во имя свободы и прогресса’, конечно, — на воздухъ, и представители свободнаго народа разбжались, объятые страхомъ…
Въ исторіи Европейской или, пожалуй, ‘общечеловческой’ культуры настоящее время получитъ, по всей вроятности, названіе динамитнаго періода. Какая-то динамитная эпидемія охватила все ‘цивилизованное’ человчество. Что ни день, то телеграмма изъ того или другаго края Европы о совершившемся или неудавшемся зврскомъ замысл новйшихъ идеалистовъ (уподобляемыхъ въ нкоторыхъ органахъ Русской печати ‘христіанамъ первыхъ вковъ’) на жизнь одного ли, сотенъ ли, тысячей ли людей совсмъ неповинныхъ, — и все большею частью посредствомъ минъ или бомбъ, начиненныхъ этимъ, популярнымъ теперь, взрывчатымъ веществомъ. Подброшенныя въ Париж, но не взорвавшіяся бомбы носили даже клеймо: Manufacture nationale! Впрочемъ, это вещество только потому и стало такимъ пресловутымъ, что служитъ пока самымъ удобнымъ, дешевымъ и вмст самымъ могущественнымъ, наиужаснйшимъ орудіемъ разрушенія, ‘апостолы же динамита’ (les aptres du dynamite, какъ называетъ газета ‘Rpublique Franaise’ анархистовъ) не пренебрегаютъ и ядомъ, револьверомъ, кинжаломъ, петролемъ и иными способами смертоубійства и истребленія. Хотли же ‘самоотверженные служители идеи’, анархисты испанской ‘Черной руки’, отравить водопроводы! О поджогахъ и напоминать нечего: слишкомъ уже извстное, банальное средство…
Года два или полтора тому назадъ, газета ‘Русь’ подвергалась жестокимъ нападеніямъ со стороны нкоторой части нашей интеллигенціи и печати за неделикатность отзывовъ о виновникахъ подобныхъ к еще боле крупныхъ дяній, совершенныхъ у насъ въ Россіи. Было, кажется, отчего взволноваться и даже разгнваться. Но именно потому, что это совершено у насъ и довольно слабо возмутило ‘либеральную’ и ‘высококультурную’ Европу, то и произошло нчто удивительно странное. По малодушному ли, суеврному страху — какъ бы не показаться отступниками ‘либерализма’, или по особеннаго рода мягкодушію, только многіе и очень многіе не отваживались даже назвать черное чернымъ, гнусное гнуснымъ, хотя бы въ своей душ и не отвергали этой ‘квалификаціи’. Вмсто того, чтобы честнымъ негодованіемъ отрезвить умы и сердца заблудшейся молодежи, они лишь разыскивали обстоятельства, смягчающія преступную вину, и дйствительно смягчали ее — въ глазахъ самого молодаго поколнія, ему же ко вреду. Утверждали, напримръ, что нашъ революціонерствующій нигилизмъ не боле какъ продуктъ нашихъ же, туземныхъ историческихъ условій существованія, что оно вполн объясняется, а потому отчасти и извиняется, недостаткомъ широкой дятельности для молодыхъ силъ, отсутствіемъ ‘политическихъ правъ’, ‘правоваго порядка’, ‘однородныхъ съ Европою политическихъ учрежденій’ и т. д. Но вотъ, въ вящему посрамленію сихъ доводовъ, то же самое явленіе да еще въ тхъ же формахъ, подъ тмъ же знаменемъ, какъ и въ нашей абсолютной монархія, воспроизводится повсюду, на самомъ Запад, — не только въ монархіяхъ строго-конституціонныхъ, гд процвтаетъ вполн правовой порядокъ со всевозможными гарантіями, но и въ республикахъ, гд страдаютъ уже не отъ недостатка, а разв отъ избытка политическихъ правъ! И не только на материк Европы, но даже и въ Великобританіи, гордой своими древними свободными учрежденіями и, дйствительно, надежне чмъ любая республика ограждающей свободу личности даже иноземныхъ политическихъ убійцъ, отравителей, поджигателей, которымъ она предоставляетъ у себя такое гостепріимное убжище! Везд и всюду съ неистовымъ озлобленіемъ ведется подкопъ, именно подъ ‘правовой порядокъ’, какъ бы либераленъ онъ ни былъ. Онъ-то именно и претитъ нигилистамъ, какъ россійскимъ, такъ и всхъ странъ міра, а наши остроумные мыслители истолковали недавнія злодйства, опозорившія Русскую землю — тоскою по ‘правовомъ порядк’!!
Никакимъ ‘правовымъ порядкомъ’, никакимъ новымъ снимкомъ съ Европейскихъ учрежденій не умирить того духа вражды, отрицанія и разрушенія, котораго вяніе съ Запада восприняла наша духовно беззащитная молодежь, причислившая себя въ разряду революціонеровъ-соціалистовъ, федералистовъ, коллективистовъ, а также и анархистовъ. Никакихъ жизненныхъ корней въ нашей исторической и національной почв это воинствующее зло не иметъ. У насъ оно явленіе не самостоятельное, а подражательное, и если принялось съ такою силою въ нашихъ молодыхъ поколніяхъ и ознаменовалось такими чудовищными дяніями, то благодаря лишь именно господствующей въ Россіи отвлеченности и безпочвенности воспитанія. Нигд, разумется, такъ не вольготно крайнему западному радикализму, какъ въ сфер чистйшаго абстракта, какъ въ умахъ и душахъ опорожненныхъ воспитаніемъ до-гола отъ всякаго живаго смысла дйствительности, отъ всякой непосредственной связи съ жизнью и бытомъ своего народа, съ его прошлымъ и настоящимъ, — отъ всякихъ положительныхъ національныхъ идеаловъ, отъ всякихъ завтовъ народности я старины. Тамъ, на Запад, у себя дома, этому радикализму все же приходится нсколько побороться съ противодйствіемъ, воздвигаемымъ даже въ собственной душ радикала его бытовыми привычками, его народными историческими инстинктами, его любовью къ родин, его неравнодушіемъ къ чести и слав своей страны, — его ‘предразсудками’, однимъ словомъ. Здсь же, въ Русской молодой сред большею частью — ни заминки, ни запинки. Мало, что все опустошено, но все осмяно, все растоптано, все вытравлено. Ни одного ‘предразсудка’! Духъ отрицанія, духъ презрній къ началамъ жизни, преданіямъ, святын своего народа, особенно же духъ суеврнаго поклоненія авторитету ‘послднихъ словъ’ Западной Европы, такъ усердно насаждаемый въ нашей молодежи недальновидными педагогами, постепенно претворяетъ не малое число юношей (бъ наивному подчасъ изумленію самихъ педагоговъ!) въ самыя наиспособныя практическія орудія для цлей космополитической анархіи, и отводитъ имъ чуть не первое мсто среди западныхъ коноводовъ разрушенія и истребленія… Недавно они удостоились даже очень лестнаго отзыва въ одной Польской прокламаціи ‘къ рабочимъ’, въ которой Поляки (каково безпристрастіе!) указываютъ Польскимъ соціалистамъ на ‘Русскихъ нигилистовъ’ какъ на учителей, какъ на примръ и образецъ для подражанія. На это quasi-демократическая ‘Газета Народова’ замчаетъ, что Полякамъ подражать космополитическому направленію Русскихъ не слдуетъ, такъ какъ Поляки должны имть въ виду только одну политическую національную цль, но союзъ съ Русскими нигилистами ради этой цли газета весьма одобряетъ и рекомендуетъ ими всемрно пользоваться, потому что лучшаго способа наносить вредъ Россіи нельзя и измыслить.
Такимъ образомъ этотъ революціонный нигилизмъ, эта анархическая похоть — явленіе въ Россіи не самостоятельное, такъ сказать незаконнорожденное. Россіи тутъ въ чужомъ пиру похмлье, пиръ происходитъ на Запад. Но и на Запад это явленіе не какое-либо случайное, мимоходящее, въ род облачка, налетвшаго на ясную лазурь. Его значеніе міровое, корни его въ самой исторіи, въ самой цивилизаціи Запада. Да, это явленіе повидимому дикое — явленіе тмъ не мене вполн культурное, въ томъ смысл, что оно есть плодъ отъ древа культуры, взращеннаго Западомъ… Пылаютъ села и города, взрываются на воздухъ жилища и храмы, людей ржутъ, застрливаютъ изъ-на угла, жгутъ срною кислотою, везд рыщетъ злая, грубая и въ то же время ускользающая отъ преслдованія, потаенная сила, всюду водворяется революціонный терроръ, который, если только одержитъ побду, сторицей превзойдетъ времена первой Французской революціи, своей несомннной родоначальницы, въ кровожадности и тиранніи… Что же виною всхъ этихъ зврствъ, этого торжества грубой силы, этихъ отравъ, поджоговъ, убійствъ, этого наглаго поруганія надъ народными врованіями и святынями?.. Что? Недостатокъ образованія? культурности? невжество народныхъ массъ? Нисколько. Народъ въ собственномъ смысл — тутъ ни при чемъ, народъ, — вчно превозносимый на словахъ, а въ дйствительности вчно именно пророками-то свободы и презираемый, тснимый, взнуздываемый какъ только удается имъ захватить власть, — народъ, вчно оклеветанный, не причастенъ ни къ ужасамъ прошлыхъ Французскихъ революцій, ни въ злодйствамъ революціонеровъ нашихъ временъ — соціалистовъ, анархистовъ и tutti quanti. Правда, имъ удается иногда привлечь на свою сторону отъ народа негодяевъ и пьяницъ, или городскую чернь, но этотъ сбродъ только орудіе въ ихъ рукахъ, чуждъ всякихъ политическихъ убжденій и готовъ принять участіе во всякихъ уличныхъ безпорядкахъ, свалкахъ и грабежахъ, кто бы ни былъ зачинщикъ. Съ февральской революціи (1848 г.), когда на поле революціонной практики выступила доктрина соціализма, стали фигурировать и ‘рабочіе’. Но и эти 30, 50, хоть-бы сто тысячъ работниковъ Парижа или Ліона не могутъ считаться представителями всего рабочаго населенія Франціи, — что впрочемъ ужъ неопровержимо доказано самими историческими событіями! Конечно, по мр распространенія образованія между рабочими, умножается между ними и число адептовъ революціоннаго соціализма, но массы рабочихъ, какъ и всего простонародья, остаются еще врны здравому смыслу и нравственному инстинкту: кровавыя насиліи пока еще имъ претятъ, он еще не довольно… цивилизовались. Да и самые адепты — не боле какъ стадо, идущее вслдъ за пастырями: не они, не рабочіе вдохновляютъ и направляютъ современное соціалистическое или анархическое движеніе, хотя, казалось бы, они всего боле, да и единственно они въ немъ заинтересованы: вдь во имя ихъ, ради ихъ оно предпринимается, только ихъ польза имется въ виду!.. Однакоже съ ихъ стороны одушевленія никакого не видно: они большею частью только декорація или статисты… У насъ также извстный разрядъ ‘интеллигенціи’, специфически величающій себя этимъ именемъ, вчно воздыхающій о ‘народ’, о народномъ представительств, о народодержавств и т. п., вмст съ тмъ, опасаясь народнаго въ себ нерасположенія, не однажды выражалъ желаніе, чтобъ этотъ ’80-ти-милліонный’, очень ужъ консервативный зврь былъ правительствомъ крпко ‘взнузданъ’. Въ то же время наши ‘революціонеры’, подлыми обманами, подложными царскими манифестами всячески стараются сбить народъ съ толку и заставить его такимъ образомъ, невдомо для себя, послужить анархическимъ цлямъ’.
И такъ, не отъ народнаго ‘невжества’ исходитъ дикость совершающихся явленій, не грубость народныхъ, чуждыхъ образованія массъ причиною тхъ грубыхъ насилій, съ которыми борятся правительства какъ въ Русской монархіи, такъ и во Французской республик и въ конституціонной Англіи. Носители и представители новйшей дикости, виновники этихъ грубыхъ, зврскихъ кровавыхъ дяній — наиобразованнйшіе, вполн ‘культурные’ люди Европы. Проповдники, вожди, вдохновители, даже большая часть практическихъ дятелей анархіи и революціоннаго соціализма — если не самый цвтъ Европейскаго просвщенія (а въ первую, ‘великую’ Французскую революцію это, конечно, былъ самый цвтъ), то все же люди обширныхъ знаній (хоть бы ученый географъ Реклю, другъ ученаго же геолога Крапоткина), замчательныхъ талантовъ, — люди, отъ которыхъ не можетъ отречься современная цивилизація. Они ея дтища, они только въ ея области у себя дома — въ Азіи длать имъ нечего! Имъ доступна и вдома вся премудрость, которую можно найти въ книгахъ, и ужъ въ грхахъ невднія они никакъ не повинны. Они безспорно передовые мыслители Западной Европы, имъ дйствительно принадлежитъ такъ называемое ‘послднее слово’, ничего боле послдняго не было сказано. Они еще дале двинули современную цивилизацію, очищая ее отъ ‘предразсудковъ’ и сами, прежде всего, смло освободясь отъ нихъ. Они же — взрываютъ, отравляютъ, ржутъ, поджигаютъ, душатъ, — все равно, сами или черезъ другихъ… Какъ же это? образованные люди, представители высшей культуры, передовые мыслители, да ржутъ? Можетъ быть изъ мщенья, подъ воздйствіемъ гнва, страсти? Ничуть не бывало! Даже самый наглый адвокатъ, самый искуснйшій ‘прелюбодй мысли’ не могъ бы, въ ихъ оправданіе, сослаться на ‘состояніе нравственнаго афекта’. Задушеніе Иванова въ саду Петровской академіи, злодяніе 1 марта, ученый взрывъ желзнодорожнаго позда и цлый рядъ подобныхъ же подвиговъ въ цлой Европ — все это совершено вовсе не въ изступленіи духа, не въ припадк бшеной злобы, а очень спокойно и разсудительно, людьми — ‘чуждыми предразсудковъ’… Въ первую Французскую революцію, правда, было много страстнаго увлеченія, или врне сказать опьяненія властью, — но если первая революція походила на бурю, то теперь эта буря размнялась на соотвтственную, даже, повидимому, обыкновенную погоду. Даже публика перестала содрогаться при чтеніи извстій о совершаемыхъ ‘политическихъ’ взрывахъ, умерщвленіяхъ и тому подобныхъ поступкахъ съ человческой породой: до такой степени они стали обыкновенны…
Но если не изъ побужденій страсти совершаются вс эти зврства, то не изъ разсчетовъ ли выгоды или корысти? И этого нтъ. Безъ сомннія, вожди анархіи и революціоннаго соціализма, проповдуя равенство политическое и экономическое, сохраняютъ за собой привилегированное положеніе отцовъ-командировъ и не довольствуются однимъ денежнымъ содержаніемъ рабочаго, безъ сомннія также это командирство, эта возможность играть на весь свтъ такую эфектную роль, держать въ страх и чуть не въ осадномъ положеніи правительства могущественныхъ державъ (заставлять, напримръ, городъ Лондонъ расходоваться на цлую лишнюю тысячу полицейскихъ), все это льститъ тщеславію, представляетъ немалую привлекательность. Привлекательною является самая эта игра въ опасность, подобно всякой азартной игр: страстному игроку жизнь не въ жизнь безъ этихъ ощущеній страха и надежды. Но эти причины второстепенныя, и во всякомъ случа не грубою личною корыстью, особенно въ вождяхъ и пропагандистахъ, можетъ быть объяснена вся эта система насилія и зла.
Главнымъ двигателемъ въ этихъ представителяхъ образованія и цивилизаціи является, безъ сомннія, идея, — и идея вдобавокъ несомннно возвышенная. Да, это идея — свободы, гуманности, справедливости, равномрнаго распредленія всхъ матеріальныхъ благъ и вообще равенства. Ничего, повидимому, нтъ выше и нравственне. Какимъ же, однако, образомъ могло случиться, что высокая и нравственная идея творитъ дла чудовищно-безнравственныя? что вс труды, вс завоеванія человческаго ума, вс добытыя вками блага нашей утонченной культуры, вс знанія и открытія науки, все, однимъ словомъ, чмъ гордится XIX вкъ, послужило и служитъ истребленію, разрушенію, торжеству грубой силы и одичанію? Въ самомъ дл, что же такое вс эти современные анархисты и революціонеры? Это новая порода дикихъ — во всеоружіи науки и культуры, это мошенники — во имя высшей честности и правды, это зври — ради ‘гуманности’, это разбойники прогресса, это демоны, проповдающіе о ра… Какое зрлище представляетъ современность? Просвщеніе заводитъ зловщую тьму. Свобода обращается въ тираннію, равенство въ попраніе святйшихъ правъ человческой личности, справедливость — въ злую неправду, знаніе — въ невжество, умъ — въ глупость. Какъ же объяснить эти совсмъ противоположные результаты? Не наука же, въ самомъ дл, не культура сама по себ въ этомъ виновна?! Тэнъ даетъ отчасти отвтъ на этотъ вопросъ въ своей послдней стать: ‘Программа якобинца’ (‘Revue des deux Mondes’, 1 марта).
‘Ничто не представляетъ такой опасноcти (начинаетъ Тэнъ свою статью), какъ общее понятіе (une ide gnrale) въ головахъ узкихъ и пустопорожнихъ (vides): такъ какъ он пустопорожни, оно не наталкивается въ нихъ ни на какое знаніе, которое бы могло послужить ему преградой, такъ какъ он узки, оно скоро наполняетъ собой все ихъ пространство. Съ той пори он ужъ боле себ не принадлежатъ, оно ими владетъ, оно дйствуетъ въ нихъ и черезъ нихъ, человкъ одержимъ въ точномъ смысл слова. Что-то постороннее (quelque chose qui n’est pas lui), чудовищный паразитъ, мысль чуждая и несоразмрная живетъ въ немъ, развивается и родитъ зловредныя похоти, которыми чревата. Онъ и не предвидлъ, что он у него явятся, онъ не зналъ что содержитъ въ себ ея догматъ, какія послдствія ядовитыя и убійственныя изъ него изойдутъ. И исходятъ они неизбжно какъ рокъ, поочередно, подъ давленіемъ обстоятельствъ, сначала — послдствія анархическія, а потомъ деспотическія. Достигнувъ власти, якобинецъ приноситъ съ собою обладающую имъ идею (son ide fixe), въ управленіи, какъ и въ оппозиціи, эта идея равно обильна производительностью, и ея всемогущая формула, въ каждой новой своей области, вытягзнаетъ безконечно-плодящуюся вереницу все новыхъ и новыхъ звеньевъ (la file pullulante de ses anneaux multiplis’).
Какъ ни талантливъ, ни остроуменъ отвтъ Тэна, онъ однакоже не совсмъ удовлетворителенъ или не довольно полонъ. Въ общемъ — характеристика якобвицевъ конечно мтка, но можно ли, однако, назвать, не говоримъ о Мирабо, но даже многихъ другихъ дятелей революціи — только ‘умами узкими и пустопорожними’ (des cerveaux troits et vides), ‘лишенными всякаго знанія’? Тэнъ излагаетъ якобиневую программу на основаніи подлинныхъ парламентскихъ рчей (въ томъ числ и Мирабо, и Сеи-Жюста, и Робеспьера и проч.), постановленій, декретовъ, законовъ, министерскихъ и иныхъ офиціальныхъ распоряженій и актовъ. Въ томъ-то и дло, что большая часть рчей, пока он касаются общихъ отвлеченныхъ понятій, принциповъ, философскихъ опредленій, блещутъ умомъ, знаніемъ, полны широкой, возвышенной мысли и подчасъ такой правды, что хоть бы сейчасъ въ уста церковному проповднику! И въ то же время, въ дальнйшемъ развитіи, въ примненіи въ жизни, практическіе выводы изъ нихъ поражаютъ чудовищностью противорчій, мелочностью, узкостью, какимъ-то бредомъ раззузданной воли и наконецъ просто безсмыслицей. Приведемъ примры, которые тмъ интересне, что ихъ можно имть въ перспектив на случай перехода власти къ новйшимъ апостоламъ соціализма и анархизма: непремнно повторится то же самое, до мелочей, какъ повторилось было, на короткое время, въ революцію 1848 года, потому что революціонеры нашихъ дней, какъ уже было замчено кмъ-то, то же что Бурбоны: ничего не забыли и ничему не научились. Но обратимся къ цитатамъ Тэна. Вотъ въ какому распоряженію власти сводится прекрасная, повидимому, мысль о свобод религіозной:
‘Для того, чтобы свобода вроисповданій пребыла во всей своей полнот, запрещается кому бы то ни было проповдывать или писать въ пользу (pour favoriser) какого бы то ни было культа или религіознаго мннія’. Дале: ‘особенно же воспрещается всякому бывшему служителю какого бы то ни было вроисповданія — проповдывать нравственное ученіе (la morale) подъ страхомъ быть признану подозрительнымъ (suspect) и въ качеств таковаго подвергнуться аресту’. ‘Всякій, кто осмлится проповдывать какія бы то ни было религіозныя правила, этимъ самымъ длается виновнымъ предъ народомъ (coupable envers le peuple): онъ нарушаетъ общественное равенство. которое не дозволяетъ, чтобы отдльное лицо могло возносить публично свои идеальныя притязанія выше таковыхъ же своего сосда’!!
Республиканское правительство, какъ извстно, въ своемъ стремленіи пересоздать весь строй не только политической, но домашней, бытовой жизни общества и народа, передлало календарь, уничтожило воскресные и праздничные дни, завело декады и т. д. Но ‘держанный народъ’, именемъ котораго все это производилось, продолжалъ придерживаться, если не публично, то у себя въ жилищахъ, старыхъ порядковъ и даже — о ужасъ!— постничать. И вотъ, директорія предписываетъ муниципальнымъ правленіямъ принять мры, ‘чтобы продажа рыбы на рынкахъ никакъ не совпадала со днями воздержанія (jours d’abstinence), назначенными по старому календарю’! Позволимъ себ привесть и еще одну цитату изъ множества ихъ, наполняющихъ статью Тэна: нкто нотаріусь Жираръ въ Париж, сначала, въ 1789 г., принималъ участіе въ революціонномъ движеніи, но потомъ отсталъ и держалъ себя скромно въ сторон, — и вотъ ему офиціальнымъ постановленіемъ вмняется въ преступленіе: зачмъ-де лишилъ онъ своихъ согражданъ свта своего разума и познаній (considrant que le citoyen Girard depuis la rvolution de l’galit а priv de ses lumiè,res ses concitoyens, ce qui est un crime en rvolution): несчастный объявленъ единогласно подозрительнымъ, отведенъ въ тюрьму — и казненъ (tomb sous le glaive de la loi)… Самый свирпый азіатскій деспотъ, какихъ бы ни было временъ, истинный либералъ въ сравненіи съ провозвстниками новйшаго западно-Европейскаго революціоннаго либерализма, ибо азіатскій деспотъ, посягая на жизнь, честь и вншнюю свободу отдльныхъ лицъ, все же оставляетъ въ поко бытъ, вру, частный строй жизни своихъ подданныхъ. Между тмъ требованіе революціонеровъ-соціалистовъ въ томъ именно и состоитъ, чтобъ подъ знаменемъ закона и во имя правоваго порядка государственная власть вмшалась во вс изгибы общественной и частной, домашней жизни, все перевернула и перековеркала по принципамъ отвлеченной доктрины. Нтъ, не одною природною, такъ-сказать, узкостью и пустопорожностью умовъ, какъ думаетъ Тэнъ, можно объяснить такой, на почв Европейской культуры и цивилизаціи XVIII и XIX вковъ, пышный расцвтъ деспотизма, тиранніи, безчеловчія, дикаго, кровожаднаго зврства, всевозможныхъ преступленій и злодйствъ — совершаемыхъ, съ подобіемъ науки и учености, во имя свободы, либерализма, гуманности. просвщенія, прогресса и высшихъ идей равенства и справедливости! Въ томъ-то и дло, что при извстныхъ условіяхъ всякій широкій, начиненный отвлеченными знаніями умъ роковымъ образомъ выражается, обрекается на узкость и ограниченность. Что поражаетъ, напримръ, во всхъ рчахъ Французскихъ ораторовъ прошлаго революціоннаго эпоса и во всхъ новйшихъ революціонныхъ соціалистскихъ и иныхъ разглагольствіяхъ, какъ бы страстны они повидимому ни были, — это именно то, что не слыхать въ нихъ ни души, ни сердца, — ни одной ноты — любви. Они продуктъ голой, сухой, отвлеченной разсудочности. ‘Мораль’, ‘справедливость’, ‘братство’, все это лишь отвлеченныя, разсудочныя понятія, а не живыя личныя стремленія, потребности, силы души. Всмъ этимъ теоріямъ, доктринамъ, проповдямъ и дйствіямъ во имя высшихъ нравственныхъ принциповъ недостаетъ именно нравственной подкладки, живаго нравственнаго чувства и смысла, — а потому и въ результат — безнравственность. И этотъ недостатокъ не есть только случайный, присущій только лично главнымъ вождямъ и апостоламъ новыхъ революціонныхъ ученій (напримръ Мирабо и большая часть корифеевъ ‘великой революціи’ и послдующихъ — извстны и личною порочностью). Это недостатокъ органическій, присущій, во-первыхъ, самимъ ученіямъ, полагающимъ въ свою основу, прежде всего, грубое насиліе какъ необходимое условіе ихъ примненія въ жизни, — слдовательно исповдующимъ начало безнравственное, содержащее уже въ себ самомъ отрицаніе свободы и всхъ, казалось бы прекрасныхъ, провозглашаемыхъ ими принциповъ. Во-вторыхъ, онъ органически присущъ и самой культур, самому просвщенію Запада, по крайней мр въ его настоящемъ фазис. Ибо въ основаніи, въ глубин современныхъ ученій Запада, не только революціонныхъ, но и философскихъ, вообще его ‘послдняго слова’ лежитъ: отверженіе Бога, слдовательно отверженіе всего, что святятъ человка и съ нимъ всю природу, — отрицаніе свободнаго духа и всякаго духовнаго въ человк начала, слдовательно обездушеніе человка и порабощеніе его плоти, — отрицаніе высшей, предержащей міръ, независимой отъ человка правды, высшаго, нравственнаго, обязательнаго для нравственной человческой природы закона, всей нравственной въ человк стихіи, и затмъ — поклоненіе обездушенной матеріи, обезбоженному, обездушенному, охолощенному духовно и нравственно, человку какъ богу, — горделивое превознесеніе выше всего бднаго логическаго разума и ‘точнаго’, стало-быть ограниченнаго званія. Подкапываясь подъ самый жизненный непосредственный корень въ своей душ нравственныхъ, вмщаемыхъ умомъ понятій, человкъ тмъ самымъ упраздняетъ ихъ дйствительную силу и обращаетъ ихъ въ ненужную ветошь, проповдуя политическую и соціальную свободу и въ то же время освобождая себя отъ религіозныхъ узъ, изъ-подъ власти нравственнаго, врожденнаго человку инстинкта и чувства. отметая совсть какъ ‘предразсудовъ’, онъ становится рабомъ страстей и животныхъ побужденій, превознося ‘гуманность’ и совлекая съ себя нравственный образъ Божій, облекаетъ самого себя въ образъ звриный, измышляя новый строй, новый вншній законъ для человческихъ обществъ, ставитъ самого себя, свою волю вн всякаго внутренняго закона! Въ самомъ дл, — не диво ли? Провозглашая усовершенствованіе общественное, онъ отвергаетъ законъ личнаго внутренняго совершенствованія и мечтаетъ создать, на основ формальной справедливости, гармоническое человческое общежитіе… разнузданныхъ, отвергающихъ всякое нравственное обязательное для совсти начало, оживотненныхъ человческихъ личностей! Хорошъ идеалъ новой нормы человческаго союза изъ людей, которые по принципу считаютъ для себя позволительнымъ и непредосудительнымъ другъ друга ненавидть, предаваться страстямъ и всякимъ скотскимъ побужденіямъ, у которыхъ сознательно заглушена совсть и извращены души! И эта-то безсмыслица — послднее слово, идеалъ современной мысли и культуры!.. Гордая наука забыла, что не культура, не знаніе преобразили міръ и научили его понятіямъ свободы, равенства. братства и высшей справедливости, — которыми наука потомъ завладла, вылущивъ изъ нихъ духовную, божественную сущность! Преобразили міръ — невжды-рыбаки, посрамили мудрыхъ и ученыхъ, и побдили все вншнее могущества міра не грубою вншнею силой, а нравственною, внутреннею силою слова.
Не въ наук зло, конечно, и не въ цивилизаціи, но въ гордомъ самомнніи науки и цивилизаціи, въ той ихъ вр въ себя, которая отметаетъ вру въ Бога и въ божественный нравственный законъ. Не на неподвижность также осуждены вншніе порядки и весь строй человческаго общежитія, но на непрестанное измненіе и усовершенствованіе. Нтъ сомннія, что историческія политическія формы на Запад изнашиваются, и орудіемь ихъ разрушенія являются именно революціонеры всхъ наименованій. Но не они призваны къ созданію новыхъ высшихъ, нравственныхъ и боле свободныхъ формъ. Не они сыны свободы. Они лишь бунтующіе рабы. Бунтъ противъ Бога есть въ то же время бунтъ противъ человчества, противъ самыхъ основныхъ основъ его земной жизни, и если этотъ бунтъ есть послднее слово западной культуры, то другаго новаго ‘послдняго’, кром разв гибели, быть не можетъ. Новое и послднее слово есть то старое вчное слово спасенія, которое возвщено человку въ Божественномъ Откровеніи.
Послднія страницы современной исторіи обращаютъ невольно мысль къ первымъ страницамъ человческаго бытописанія, къ священному библейскому сказанію о грхопаденіи… Вкусивъ, съ нарушеніемъ заповди Божіей, отъ древа познанія добра и зла, человкъ въ конц-концовъ, вновь отвергшись Бога, утрачиваетъ даже способность распознавать добро и зло, различая только пользу и вредъ, возмнивъ горделиво быть яко боги — возгорается страстнымъ, непреодолимымъ вожделніемъ — быть яко скоти…