По поводу адреса дворянъ Подольской губ. о причисленіи ея къ Царству Польскому.
По поводу адреса дворянъ Подольской губ. о причисленіи ея къ Царству Польскому.
Москва, 8-го декабря 1863 г.
По поводу адреса дворян Подольской губ. о причислении ее к Царству Польскому, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Мы получили изъ Каменецъ-Подольской губерніи много писемъ, отъ православныхъ Южно-Руссовъ, коренныхъ жителей края,— писемъ, исполненныхъ горькихъ упрековъ намъ и всему Великорусскому обществу, за наше равнодушіе, молчаніе, литературное бездйствіе въ дл адреса, поданнаго правительству дворянствомъ Подольской губерніи. Упрекъ этотъ повидимому, совершенно основателенъ, но онъ не таковъ въ сущности,— и потому мы считаемъ нужнымъ оправдаться въ глазахъ Русскихъ Подолянъ и объяснить имъ наше отношеніе къ длу. И мы, и вс наши читатели, безъ сомннія, слышали, что дворянство Подольской губерніи, собравшись въ обычное чередное собраніе по случаю дворянскихъ выборовъ, представило правительству адресъ, въ которомъ просило о причисленіи Подольской губерніи, въ смысл административномъ, къ Польш иди къ округу Царства Польскаго: многіе слышали, но многіе ли видли или читали? Ни въ одной русской газет или журнал онъ напечатанъ не былъ,— и если намъ извстно его содержаніе, такъ это благодаря нкоторымъ иностранныхъ газетамъ, въ которыхъ Подольскій адресъ уцллъ въ сохранности. Но — спросимъ опять — многимъ ли доступны иностранныя періодическія изданія? Мы хотли заняться переводомъ этого замчательнаго памятника Польской смлости и неразумія, мы даже получили потомъ отъ неизвстнаго лица по почт — копію съ этого адреса въ Русскомъ изложеніи и пытались его обнародовать на страницахъ ‘Дня’, но намъ это не удалось, и вся Русская журналистика осуждена была хранить глубочайшее молчаніе по длу, про которое, конечно, нашлось бы у каждаго изъ редакторовъ нсколько горячихъ, искреннихъ словъ.— Только теперь, посл уже того, какъ — много времени спустя — появилась статья но доводу адреса въ газет Министерства внутреннихъ длъ ‘Сверной Почт’, и вслдъ за тмъ раздался страстный голосъ оскорбленнаго народнаго чувства въ 4 книжк ‘Встника Западной и Югозападной Россіи’, издающагося въ Кіев, большинство читателей можетъ познакомиться съ содержаніемъ адреса, хотя ни въ той, ни въ другой стать нтъ его полнаго изложенія.
Такимъ образомъ общественное мнніе въ Россіи, встревоженное слухами о какомъ-то Польскомъ посягательств за честь и цлость Русскаго племени,— и въ то же время не имя въ виду никакого положительнаго несомнннаго факта — того, что юристы называютъ corpus delicti,— было лишено возможности стать лицомъ къ лицу съ общественнымъ мнніемъ Польши, и съ представителемъ его въ настоящемъ случа, Подольскимъ дворянствомъ. Оно не могло оказать нравственной поддержки ни власти, призванной отвчать на адресъ, ни справедливо возмущенному Польскою выходкой мстному Русскому населенію.
Это первое наше оправданіе предъ нашими братьями — Южно-Руссами. Второе состоитъ въ томъ, что общественное мнніе, какъ нравственная сила, перестаетъ дйствовать и карать тамъ, гд начинается карательное дйствіе иной, вншней, такъ сказать — матеріальной силы. У насъ въ Великой Россіи это явленіе составляетъ типическую черту нашего народнаго характера, и мы считаемъ не лишнимъ распространиться объ ней нсколько подробне. Народъ негодуетъ на преступника, покуда онъ на свобод, обличаетъ, преслдуетъ его, не прочь и побить его незаконно, отпустивъ его потомъ на вс четыре стороны (чему наши читатели были, вроятно, не разъ свидтелями),— но какъ скоро началось дйствіе закона и вмшалась въ дло власть, какъ скоро преступникъ лишенъ свободы, подвергнутъ заключенію или наказанію,— у насъ не считается нужнымъ отягчать законное дйствіе власти и участь преступника сверхзаконнымъ карательнымъ дйствіемъ общества. Мы не Французы, которыхъ уголовный процессъ представляетъ картину — звря (преступника) преслдуемаго охотниками и псами (судьями и прокурорами),— и которые, по выход преступника изъ суда, посл произнесенія надъ нимъ роковаго приговора, въ состояніи преслдовать его оскорбленіями,— какъ это описано Викторомъ Гюго въ его послднемъ роман. Этотъ взглядъ Русскаго общества, кром своей нравственной основы, освященъ такою давностью обычая, такъ глубоко вкоренился въ народные правы, что даже признанъ и въ нкоторомъ смысл узаконенъ самимъ правительствомъ. Императорскій человколюбивый комитетъ, оффиціально завдывающій мстами тюремнаго заключенія, содержитъ и улучшаетъ ихъ средствами, доставляемыми народнымъ состраданіемъ. Подаянія преступникамъ, отправляемымъ по этапу въ Сибирь — принимаются ими не тайно, а всенародно, и доходятъ въ годъ до такой огромной цифры, что возникла даже мысль объ учрежденіи изъ этихъ подаваемыхъ суммъ особаго банка для ссыльно-поселенцевъ. Ссылочные въ Сибири называются несчастными. Правительство, для котораго преслдованіе и казнь преступника составляетъ не дло личнаго озлобленія, а простое отправленіе законнаго правосудія,— само правительство не только не идетъ наперекоръ этому святому народному обычаю, но для удовлетворенія народнаго чувства, дозволяетъ, нарочныя остановки на этапахъ. Давно ли уничтоженъ обычай, въ силу котораго колодникамъ дозволялось, въ сопровожденіи конвоя, обходить городъ и испрашивать у оконъ подаянія? Спрашиваемъ: въ какомъ государств Западной Европы встрчается что-либо подобное? Гд, въ какой земл ‘заключенные’ становятся предметомъ открытаго состраданія, милостыня, поданная арестанту, считается самою святою милостынею, подается всенародно и принимается съ разршенія и вдома власти?
Такого рода отношеніе Русскаго простонародья и даже Русскаго общества къ заключеннымъ и осужденнымъ, вовсе не означаетъ сочувствія къ самому преступленію,— а только состраданіе къ человку, имвшему несчастіе впасть въ преступленіе и заслужить кару закона. Само собою разумется, что чмъ мене преступникъ извращенъ нравственно, чмъ мене преступленіе относится къ дяніямъ лично безнравственнымъ, въ тсномъ смысл этого слова, и напротивъ — чмъ боле оно вызвано увлеченіемъ или заблужденіемъ мысли,— тмъ боле отстраняется преградъ, для общественнаго состраданія,— въ особенности тогда, когда преступное дйствіе очевидно не могло имть никакихъ опасныхъ для общества послдствій. Сюда можно отнести преступленія, совершаемыя изъ религіозныхъ убжденій,— а отчасти, въ нкоторыхъ, впрочемъ, случаяхъ, и изъ политическихъ увлеченій.
Но и съ неформальной точки зрнія подача адреса представляется дломъ скоре желаннымъ для Русскаго общества, чмъ нежеланнымъ, скоре неразумнымъ, чмъ серьезнымъ. Лучше имть дло съ открытымъ честнымъ противникомъ, нежели съ тайнымъ. Подольскіе дворяне этимъ своимъ адресомъ публично и торжественно, открыто заявили себя противными Русской народности, т. е. народности цлаго милліона Русскаго православнаго населенія, и такимъ образомъ сами поставили себя въ самое невыгодное положеніе въ Русскомъ кра, въ самое неудобное отношеніе къ Русскому простонародью. До сихъ поръ Польская пропагандистская партія дйствовала втайн, скрытными путями, средствами макіавелическими и іезуитскими,— и старалась пріобрсти вліяніе на народъ непосредственнымъ съ нимъ сближеніемъ, избгая ставить вопросъ о взаимномъ отношеніи двухъ народностей во всей его рзвости, ясной неразвитому уму. Противодйствовать такому способу пропаганды было очень трудно, и если бы кто ршился, напримръ, въ литератур, обличить намренія дворянъ Подольской губерніи — присоединить этотъ Русскій край къ Польш, то его могли бы назвать доносчикомъ, да еще фальшивымъ! Теперь всякое сомнніе отстранено, и Польскіе замыслы, благодаря дерзкому, но честному поступку дворянъ, являются во всей сил своего неразумія, во всей дерзости презрнія къ истин исторической, къ правамъ мстной народности, его религіи, его стремленіямъ и его сознательной вол! Неразуміе Польской партіи по истин удивительно! Дворяне объявляютъ себя представителями народа въ ту самую пору, когда прежнее значеніе дворянскаго представительства въ отношеніи къ массамъ крпостнаго населенія утратило свою юридическую законность, и когда не только въ Западномъ кра, но и въ самой Россіи новыя отношенія,— такія, которыя были бы основаны на взаимномъ довріи крестьянъ и бывшихъ владльцевъ, еще не успли образоваться. Наконецъ, они именемъ Русскаго народа объявляютъ, что для края спасеніе только въ соединеніи съ Польшей, и призываютъ вновь господство Польши на Русскую землю! Поступокъ дворянъ заслуживалъ бы удивленія по своей отважности, если бы онъ не объяснялся въ тоже время совершеннымъ ослпленіемъ Польскаго фанатизма. Еслибъ даже правительство оставило ихъ адресъ безъ всякаго вниманія, то и тогда это самозванное представительство Русскаго народа, это дйствіе Подольскихъ дворянъ было бы опасно — только и единственно для нихъ самихъ, а не для Россіи и не для края.
Поляки, такимъ способомъ дйствія, только проигрываютъ дло самой коренной Польши. Нельзя не пожалть объ ихъ неисправимомъ ослпленіи, и нельзя не пожалть еще боле о томъ, что званіе лежачихъ стсняетъ, въ отношеніи къ нимъ, свободу дятельности Русскаго общества и Русской литературы.
Обществу извстно, что въ настоящемъ случа, въ дл адреса, уже возымлось оффиціальное правительственное дйствіе, при которомъ вмшательство общественнаго нравственнаго суда становится излишнимъ — и неумстнымъ. Общественное мнніе, конечно, сумло бы расправиться и само съ сочинителями адреса, если бы эта расправа была ему вполн предоставлена, если бы дло шло о свободной борьб между Русскимъ и Польскимъ обществомъ. Но въ настоящемъ случа, строго говоря, нтъ никакой борьбы, т. е. борьбы, предполагающей дв равныя силы, власть въ отношеніи къ другой сторон — представляется такою несоизмримою величиною, предъ которою противная сторона является вполн безоружною и вполн ничтожною. Русскому обществу вдомо, что рука власти уже коснулась виновныхъ своею величавою тяжестью,— и нападать на нихъ — значило бы лежачихъ. Русская же пословица говоритъ: ‘лежачихъ не бьютъ’.
Мы не можемъ не выразить нашего личнаго искренняго сожалнія, что сочинители адреса, попавъ въ разрядъ лежачихъ, избгли такимъ образомъ справедливой кары Русскаго общественнаго мннія. Намъ было бы чрезвычайно пріятно помряться въ борьб съ ополяченными туземцами Западно-Русскаго края, въ борьб, конечно, свободной и не переходящей въ область силы матеріальной и грубой. Мы даже думаемъ, что эта лежачесть, если можно такъ выразиться,— лежачесть иногда дйствительная, а иногда мнимая,— представляетъ для Польскаго общества, во мно?ихъ случаяхъ, огромное преимущество предъ Русскимъ. Мы, напримръ, съ своей стороны, нсколько разъ пытались перенести споръ съ Поляками въ сферу литературной полемики, но какъ прикажете ее продолжать, когда на вс доводы отвлеченной мысли, логики, исторической науки,— Польскіе писатели и публицисты отвчаютъ вамъ, пользуясь выгодами своего положенія: ‘мы не можемъ вамъ возражать: вамъ нападать на насъ свободно, а мы, за свои возраженія, можемъ подвергнуться отвтственности — не литературной‘. Мы убждены, что, при полной свобод полемики, Польскимъ публицистамъ большею частью нечего было бы и отвчать на наши доводы, и несостоятельность ихъ основаній была бы обличена передъ цлымъ свтомъ,— но, къ несчастію, они имютъ возможность спасти себя отъ такого пораженія — именно тмъ, что доводы науки и мысли могутъ быть съ нашей стороны замнены доводами другаго рода и качества.
Посл такого объясненія, кажется намъ, было бы совершенно несправедливо упрекать Русское общество въ равнодушіи и молчаніи. Не оно въ этомъ виновато. Обращаясь затмъ къ самому адресу, котораго содержаніе намъ извстно, мы можемъ относительно его повторить то же самое, что мы сказали на счетъ адреса 300 Польскихъ дворянъ, въ 40 No нашей газеты, къ которому и отсылаемъ нашихъ читателей, — но, имя въ виду статью ‘Встника Югозападной и Западной Россіи’, мы считаетъ не лишнимъ сдлать слдующее замчаніе.
Какъ ‘Встнику’, такъ и всмъ прочимъ періодическимъ изданіямъ, нападающимъ на поступокъ Подольскаго дворянства, слдовало бы, кажется намъ, держаться въ своихъ нападеніяхъ почвы исторической, этнографической, нравственной, религіозной, а не почвы формально-юридической точки зрнія. Здсь не столько оскорбленъ вншній законъ, сколько права Русской народности. Дворянамъ предоставлено право на дворянскихъ собраніяхъ составлять и посылать просьбы къ верховной власти о своихъ мстныхъ нуждахъ, Подольскіе дворяне въ сущности, относительно Русской земли, облекли свое преступное требованіе въ форму вншней законности: они нашли, что мстныя нужды требуютъ административнаго присоединенія Подольской губерніи къ административному округу Царства Польскаго, Царство Польское входитъ въ составъ предловъ Россійской имперіи,— и съ точки зрнія формальной,— просьба о перечисленіи губерніи въ Царство Польское равняется, напримръ, просьб, если бы таковая была подана, о перечисленіи Бессарабской области изъ генералъ-губернаторства Новороссійскаго въ округъ генералъ-губернаторства Кіевскаго. Мы, конечно, очень хорошо знаемъ, что это не то, мы понимаемъ, что прикрываетъ собою эта вншняя видимая законность. Но именно поэтому поступокъ Польскихъ дворянъ долженъ бы подлежать не юридическому обсужденію, а суду общественнаго мннія: послдній имлъ бы тогда возможность оказать въ этомъ дд ту надлежащую строгость, которая могла бы быть дйствительне всякой оффиціальной кары.