КУКАНЬЯ. 1
КУКАНЬЯ. 1
E. ТОРРОЛИ.
E. ТОРРОЛИ.
——
——
——
——
‘Отечественныя Записки’, No 3, 1884
Куканья, Торриоли Е., Год: 1884
Время на прочтение: 11 минут(ы)
1 Cocagne — страна млека и меда. Бокаччіо. Новелла 73. Французы заимствовали у Бокаччіо слово cocagne.
Августо Палестрини извстенъ былъ въ своемъ околодк подъ прозваніемъ Куканья, присвоенномъ ему, какъ потому, что фигура у него была сытая, крупная, представительная, такъ и потому, что каждое воскресенье онъ угощался макаронами въ необъятномъ количеств. Куканья во время оно имлъ сапожную мастерскую въ улиц Коронари. жена его промышляла стиркой блья, и поживали они себ припваючи, тмъ боле, что за квартиру имъ ни гроша мднаго платить не приходилось. Они занавсили парусиной грязную впадину полуразрушеннаго дома, въ которой онъ и сидлъ цлый день, чиня обувь сосднимъ рабочимъ и разной домашней прислуг. При помощи этой парусины образовалась спальня, и вышла даже кухня.
Но однажды Нина почувствовала сильный ознобъ, потомъ жаръ, у ней развилась злокачественная горячка и она скорехонько отправилась на тотъ свтъ. Мужъ пришелъ въ отчаяніе, богохульствовалъ, потому что жену свою онъ любилъ, не взирая на то, что они съ утра до вечера ругались и нердко заканчивали свои дни баталіями.
Оставшись одинъ, Куканья словно одурлъ: сидитъ надъ рабочимъ столомъ, на которомъ ни лоскутка кожи не оставалось, сидитъ, да потухшую трубку ковыряетъ.
Потомъ, подчиняясь необходимости, онъ преодоллъ естественное отвращеніе, которое внушала ему мысль, что приходится покинуть насиженное мсто и околодокъ, въ которомъ родился и прожилъ всю жизнь, и отправился искать что-нибудь подходящее въ новыхъ кварталахъ возрождающагося Рама, заселеннаго буцурями. {Buzuri — презрительное слово, прежде означавшее пришлыхъ въ Италію швейцарцевъ: нынче римляне такъ зовутъ итальянцевъ Піемонта, Тосканы и пр. нахавшихъ въ Римъ. Въ этомъ очерк отлично изображено отношеніе между римлянами и ‘новыми итальянцами’.}
Благодаря своей величавой наружности, и еще молодымъ, относительно, годамъ — ему сорока лтъ не исполнилось еще — онъ нашелъ себ мсто привратника въ улиц Гонто, перетащилъ въ отведенную ему стеклянную клтку, подъ воротами, свой рабочій столъ, колодки, продалъ все остальное имущество, чтобы выкупить утюги и инструменты, заложенные въ ссудной касс, взялъ билетъ въ лоттерею съ нумерами, соотвтствовавшими нумеру дома, въ который переселился, числу мсяца, въ которое перехалъ, и числу лтъ покойной жены, потомъ съ презрительной усмшкой нахлобучилъ по самыя уши черную суконную фуражку съ золотымъ галуномъ, которую ему вручилъ хозяинъ дома и вновь принялся за свое безстрастное ремесло сапожника. {Привратники большею частію занимаются въ часы досуга какимъ-либо ремесломъ. Прим. Пер.} Онъ не утруждалъ себя, и не длалъ ни одного лишняго стежка дратвой, ни одного лишняго удара молоткомъ сверхъ того, что было необходимо для добыванія необходимаго, т. е. денегъ на ду, на табакъ и на еженедльно-покупаемый лоттерейный билетъ. Когда его новые заказчики, лакеи, кухарки, рабочіе, приходили къ нему и, каждый на своемъ нарчіи, {Въ Италіи, что городъ, то нарчіе. Напримръ, генуэзецъ и спциліанецъ, миланецъ и калабріецъ совсмъ другъ друга не понимаютъ.} жаловались на не удовлетворительную прочность заплатъ на сапогахъ, онъ не мшалъ ихъ изліяніямъ, долго не поднималъ головы, потомъ пожималъ плечами и, покровительственно-флегматичнымъ тономъ давая имъ чувствовать свое подавляющее римское превосходство, объявлялъ, что они могутъ куда хотятъ тащить свои стоптанныя отрепья, потому что онъ не намренъ ни для кого надсаживать свои силы и убиваться надъ работой.
Домина былъ огромный, шестиэтажный, безъ лавокъ, безъ балконовъ, унылый, однообразный, съ прямолинейными однообразными окнами, всего пять-шесть лтъ какъ онъ былъ выстроенъ, а со стнъ уже обваливалась штукатурка, онъ былъ проходной, имлъ двое воротъ, а слдовательно, и двухъ привратниковъ.
Коллега Куканьи, поступившій на мсто ране его, былъ родомъ изъ Пьемонта, мужчина лтъ тридцати, сухой, блдный, волосы у него были выстрижены подъ гребенку и два огромныхъ уха оттопыривались отъ головы. Онъ промышлялъ перепиской бумагъ въ часы досуга, переплеталъ книги, писалъ за нсколько копеекъ письма по порученію неграмотныхъ простолюдиновъ. Когда же работы у него не было, онъ занимался чтеніемъ старыхъ газетъ, которыя ему отдавали жильцы, и потомъ продавалъ эти газеты съ всу. Онъ не курилъ, почти что не пилъ вина, и когда не былъ занятъ ни письмомъ, ни чтеніемъ, то бродилъ по квартирамъ, болталъ съ жильцами, съ прислугой, шапку онъ снималъ передъ квартирантами, сообразуясь съ ихъ полезностію, но больше всего смирялся передъ нкоторыми мадамами, жившими въ дом. Потомъ, въ опредленные дни, усердно чистилъ суконкой огромныя мдныя кольца, украшавшія ворота и крыльцо, млъ съ опилками мраморныя ступени лстницы и выложенныя кафелемъ площадки всхъ этажей, и обихоживалъ свою привратническую клтку, потому что во всемъ любилъ порядокъ и опрятность.
Какъ только перехалъ Палестрини, между этими двумя привратниками тотчасъ же возникла антипатія, глубокое, открытое взаимное отвращеніе, которое они не пытались даже ни скрывать, ни преодолвать. Когда, изрдка, по необходимости, порождаемой общими обязанностями, имъ приходилось разговаривать, Куканья нахлобучивалъ себ на брови галунную шапку и съ необычайнымъ вниманіемъ тачалъ сапогъ или наколачивалъ каблукъ, а его сотоварищъ старался глядть въ потолокъ, заложивъ руки за спину. Въ одинъ прекрасный день между ними произошла даже очень рзкая стычка: сапожникъ щедро сыпалъ не лестными выраженіями своего свободнаго, широкаго римскаго нарчія, а Врици шиплъ на своемъ сжатомъ пьемонтскомъ діалект, причемъ его оттопыренныя уши багровли отъ злости.
Однако, время сдлало свое дло. Какъ между двухъ собакъ, посаженныхъ на одну цпь, такъ между ними антипатія перешла постепенно въ дружбу, главнымъ основаніемъ которой послужила та противоположность ихъ нравственныхъ свойствъ, которая сначала порождала взаимное отвращеніе.
Они подшучивали другъ надъ другомъ. Врици говорилъ о своемъ коллег:
— Этотъ бэстіонъ, этотъ руманъ {Глупецъ римлянинъ (по-пьемонтски).} лниве вола и важничаетъ пуще министра, а вдь сущая необразованность, знаетъ не больше гуся, что на свт длается.
Куканья, въ свою очередь, шутилъ надъ Брици, покуривая трубочку, вытянувъ ноги, заложивъ руки въ карманы и лукаво улыбаясь всмъ своимъ полнымъ розовымъ лицомъ.
Иногда они оба выходили изъ своихъ воротъ на тротуаръ, и переговаривались, пересмивались издали, Брици всегда держалъ что-нибудь въ рукахъ: суконку, газету, переплетный ножъ, а Куканья никогда не выпускалъ изо рту своей трубки, и его кожанный фартукъ былъ всегда завороченъ за поясъ, словно онъ вчно праздновалъ воскресенье.
Вдругъ Брици сталъ особенно усердно ухаживать за однимъ изъ почетныхъ жильцовъ, который служилъ начальникомъ отдленія въ министерств финансовъ, ждалъ его на лстниц, вытянувшись въ струнку, и снимая шапку опускалъ ее до самыхъ колнъ.
— Здравія желаемъ, господинъ командоръ {Командоръ, comendatore — особа, имющая крестъ на ше. Пр. пер.}.
Вечеромъ, когда начальникъ отдленія возвращался домой, привратникъ опять по военному его встрчалъ. Потомъ онъ сталъ провожать его по лстниц на верхъ до самой квартиры, стараясь завести разговоръ, и наконецъ, ршился высказать просьбу, уже цлый годъ сидвшую у него поперекъ горла:
— Очень бы я желалъ хоть какое-нибудь писарское мстечко получить въ министерств.
Командоръ сначала только плечами пожималъ, подобныя просьбы и безъ того надоли ему пуще горькой рдьки, онъ проворчалъ, чтобы привратникъ оставилъ его въ поко. Но изо-дня въ день, выслушивая одну и туже просьбу, зная напередъ, что Брици ему скажетъ, чиновникъ сталъ относиться къ нему снисходительно, и наконецъ, подалъ нкоторую надежду.
Посл трехъ или четырехмсячнаго трепетнаго ожиданія, Брици получилъ мсто сверхштатнаго писаря.
— Всякаго теб благополучія, Августъ! сказалъ онъ своему товарищу, подойдя къ его крыльцу, въ то знаменательное утро, когда онъ собирался на всегда покинуть улицу Гонто и своихъ безчисленныхъ знакомыхъ.
Куканья нсколько минутъ пристально глядлъ на коллегу, онъ былъ озадаченъ такимъ неожиданнымъ скачкомъ буцуря, скачкомъ, ставившимъ послдняго неизмримо выше его, кровнаго римлянина. Физіономія Куканьи, однако, осталась невозмутимой, и только тогда, когда онъ пожималъ руку пріятелю, на лиц его промелькнула та насмшливая улыбка, съ которой онъ относился ко всему, что не было въ достаточной мр римскимъ, ко всему, что обитало въ этихъ ненавистныхъ новыхъ кварталахъ (ему самому казалось, что, проживая тутъ, онъ нивсть какъ далеко находится отъ своей родины, отъ своего Рима, отъ своей улицы Коронари, здсь даже его не называли Куканья, а просто ‘господинъ Августинъ’).
— А все-таки мн жалко, что вы отъ насъ уходите, соблаговолилъ онъ сказать, проводивъ Брици довольно далеко по тротуару.
И дйствительно, когда Брици не стало, на Августина напало нчто въ род тоски по родин, онъ жаждалъ вернуться въ старые кварталы, по ту сторону Корсо. Хоть съ голоду околть, а все-таки лучше туда вернуться. Да и кром того, должность привратника, которую онъ прежде считалъ наипріятнйшей и независимйшей, должность, которой было присвоено неограниченное господство надъ жильцами дома, начала тяготить его. Онъ разочаровался. Хозяинъ дома, генуэзецъ, время отъ времени требовалъ его къ себ и распекалъ: то лстница не подметена, то жильцы жаловались на его грубое обращеніе, или на надмнные отвты, которые получали отъ него, когда обращались съ просьбой оказать какую-нибудь услугу, съ горничными же и кухарками у него шли такія перепалки, что вс сосди сбгались. Вс эти пьемонтцы, венеціанцы, флорентинцы покою ему не давали своей рзкой, торопливой болтовней. Онъ имъ не уступалъ, сидитъ, даже не взглянетъ на нихъ, по подошв сапога молоткомъ поколачиваетъ, да вдругъ какъ рзнетъ ихъ словомъ, своимъ римскимъ словомъ, такъ они вс, какъ зми на него кинутся.
Однимъ словомъ, все это не могло долго тянуться, и ему отказали отъ мста.
Нсколько дней онъ шатался безъ дла, обдумывая какая бы такая должность была для него подходяще. Старымъ своимъ ремесломъ онъ заниматься не хотлъ: изъ терпнія еге выводили вс эти пришлецы. Какъ обступятъ они его со своими истрепанными сапожищами, такъ его ярость и разбираетъ!
Наконецъ, онъ вспомнилъ объ одномъ пріятел, который былъ натурщикомъ. И ему показалось, что это занятіе самое прекрасное, самое удобное, самое независимое. Потомъ, не взирая на невжество, въ глубин его души сохранилась странная любовь къ изящнымъ искуствамъ. Недаромъ онъ родился въ Рим. Онъ часто говаривалъ, что отцу слдовало бы обучить его писать картины, или играть на какомъ-нибудь инструмент. Въ улиц Коронари были извстны его артистическія способности: иногда онъ цлую оперу почти высвиститъ, безо всякого инструмента, нотки не пропуститъ, а какъ примется разсказывать о картинахъ и статуяхъ, которыя видлъ въ Ватикан, такъ только держись.
Онъ сходилъ къ этому пріятелю натурщику, и попросилъ сводить его въ какую-нибудь студію. Живописцамъ по вкусу пришлось его лицо, добродушное, и вмст лукаво насмшливое, скульпторамъ нравился его высокій ростъ, его мускулистые члены. Одинъ рекомендовалъ его другому, онъ позировалъ въ художественномъ клуб, и вскор даже въ академіи. Повидимому, положеніе Куканья было обезпечено, онъ началъ иногда по десяти франковъ въ день зарабатывать.
Вскор онъ покинулъ свое жалкое, старое одяніе сапожника и перерядился съ ногъ до головы. Облекся въ узкую, застегнутую по самое горло жакетку, какую носятъ живописцы, и сталъ носить широкополыя шляпы, оттнявшія лицо и придававшія ему видъ античнаго цезаря.
Разъ случайно онъ встртился съ Брици, тотъ тоже былъ одтъ гораздо лучше прежняго: черная шляпа на голов, сапоги такъ и свтятся.
— Здорово, Августинъ!
— Ну, ладно, каково у васъ тамъ въ правительств дла идутъ?
Брици ему разсказалъ, что ему удалось попасть изъ сверхштатныхъ въ штатные писцы, потому что почеркъ у него превосходнйшій, да и по счетоводству онъ лицомъ въ грязь не ударитъ. Когда онъ разсказывалъ о своей новой должности, лицо его сіяло, онъ нсколько разъ повторилъ, что надется умереть съ орденкомъ въ петличк: до смерти еще много времени оставалось. Куканья съ любопытствомъ его осматривалъ. И, разсказавъ ему о перемн происшедшей въ его собственномъ образ жизни, сталъ задавать Брици вопросы насчетъ числа и свойствъ его начальствующихъ лицъ. Ему хотлось знать, отъ сколькихъ разныхъ лицъ Брицци завислъ, сколько лицъ могли его распекать, наказывать, и даже, не сегодня, завтра, прогнать съ мста. Но Брици только плечами пожималъ, и возражалъ, что онъ никого и ничего не боится, потому что длаетъ свое дло и знаетъ свои обязанности.
Пріятель расхохотался и похлопалъ его по плечу своей массивной рукой.
— Начальство! обязанности! служба!.. Очень нужно было гранат учиться для того только, чтобы посадить самого себя на цпь. Человкъ долженъ только самъ отъ себя зависть. Да!
Мало по малу, однако, даже артисты стали тяготиться обращеніемъ бывшаго сапожника. Онъ никогда во-время не являлся въ студію. Когда ему приходилось стоять въ какой нибудь трудной или утомительной поз, онъ отдыхалъ по своему собственному произволенію, когда вздумается. Только рукой художнику махнетъ: дескать, усталъ я. Или совтовалъ срисовывать себя въ другой поз, говорилъ, что лучше будетъ. Онъ спрашивалъ позволенія покурить, уже держа въ зубахъ раскуренную трубку, говорилъ не иначе, какъ покровительственнымъ тономъ. А то еще встанетъ голый передъ статуей или картиной и начнетъ критиковать ее съ свойственной ему грубой откровенностію.
— Знаете, соръ {Господинъ.} Пино, эта рука какъ будто похожа на доску изъ боченка.
Или:
— Знаете, соръ Чезаре, мн кажется, эта фигура не того!.. точно ее лихоманка трясетъ.
Или еще:
— А знаете, соръ Джуліо, у васъ складки у платья-то вышли точно кулисы въ театр.
Потомъ, если ему давали надть какой-нибудь костюмъ, онъ начиналъ его вертть въ рукахъ, разсматривая на свтъ:
— Да гд вы эти втошки накупили, на Фіумаре, или на цвточномъ рынк?
Иногда по окончаніи сеанса, когда онъ замчалъ, что художникъ долго шаритъ въ своемъ кошельк, собираясь заплатить ему, Августинъ длалъ величавый жестъ, коимъ какъ бы удерживалъ руку своего нанимателя, и съ отеческимъ добродушіемъ, въ которомъ выражалось его истинно доброе сердце, говорилъ:
— Да бросьте вы это, соръ Ченчіо! завтра сосчитаемся. Всякій знаетъ, что у художника иной разъ тонко!
Иногда даже, въ такихъ случаяхъ, натурщикъ Куканья приглашалъ художника отобдать на его счетъ.
Словомъ, онъ не умлъ никому угодить, и не замчалъ, этого. Его стали звать только тогда, когда по какимъ-либо обстоятельствамъ нельзя было безъ него обойтись, и вообще предпочитали ему другихъ натурщиковъ, боле учтивыхъ, боле кроткихъ.
Онъ вдругъ какъ-то почувствовалъ, что почва уходитъ у него изъ подъ ногъ, и ршительно не понималъ, отъ чего такъ случилось. И съ тхъ поръ опять сталъ тяготиться своей професіей, видя, что и тутъ надо бороться, чтобы устоять на ногахъ.
— Воздуху стало не хватать, воздуху! объяснялъ онъ своимъ знакомымъ:— больно ужь много въ Римъ голоднаго народу нахало.
И опять онъ сталъ шататься безъ дла, опять сталъ искать, какъ онъ выражался, какой нибудь норы, въ которой можно бы было спокойно старость прожить.
И на этотъ разъ опять выручилъ его другой старый пріятель, музыкантъ, игравшій на какомъ-то мдномъ инструмент.
Въ театр Аржентина готовились къ зимнему сезону и импрессаріо набиралъ хористовъ.
— Ты бы сходилъ туда, посовтовалъ ему музыкантъ-пріятель:— у тебя вишь какой голосища, зажмуря глаза, примутъ.
— Да отъ кого тамъ зависть-то у нихъ приходится?
— Да ни отъ кого особенно… Что теб до этого за дло.
На другой день Августину Палестрини были прочитаны въ директорской театра Аржентино разные уставы, съ безчисленнымъ множествомъ статей, упоминающихъ о штрафахъ, затмъ имя его было занесено въ списокъ хористовъ.
Куканья было пріятно жить въ музыкальномъ мір, объ такомъ существованіи онъ еще въ дтств мечталъ. Но прежняго раздолья теперь не было, надо было жить на пять франковъ, получаемыхъ за вечеръ, а не всякій вечеръ было представленіе…
Впрочемъ, онъ не жаловался, только мало-по малу ограничивалъ свои расходы. Для него вообще завтрашняго дня никогда не существовало, онъ также равнодушно обдалъ за франкъ въ какомъ-нибудь кабачк, какъ за десять франковъ въ большомъ ресторан. Онъ сообразовался ежедневно съ состояніемъ своего кошелька, и всегда былъ въ хорошемъ расположеніи духа. Звалъ, когда при немъ разсуждали о политик и поднималъ голосъ только тогда, когда требовалось утверждать, что Римъ есть первйшій городъ въ свт. Вмст съ тмъ, онъ былъ всегда готовъ снять съ себя сюртукъ, чтобы отдать бдняку, готовъ завести ссору съ десятерыми по поводу какого-нибудь вздорнаго недоразумнія, вступиться за друга. Въ конц каждой недли онъ ошаривалъ свои карманы и вс завалявшіеся въ нихъ гроши употреблялъ на покупку лотерейнаго билета съ нумерами, которые цлые шесть предъидущихъ дней высчитывалъ.
Разъ утромъ въ воскресенье, онъ шелъ на репетицію, посасывая трубку, заложивъ руки въ карманы, и чмъ ближе подходилъ къ театру, тмъ медленне шагалъ: назначенный часъ уже прошелъ и все равно надо было штрафъ платить.
Въ Ново-Банковской улиц онъ встртилъ Брици, онъ былъ одтъ весь въ черное, и направлялся съ матерью и сестрами, только что пріхавшими въ Римъ, показывать имъ соборъ св. Петра.
— Здорово, Августинъ!
— О, кого я вижу!
Дамы пошли впереди, а друзья стали разсказывать другъ другу о томъ, какъ они поживаютъ. Такъ всегда бывало, когда они встрчались.
Брици прибавили жалованья, затмъ его начальникъ отдленія представилъ другому важному сановнику, у котораго, будучи еще мальчишкой, Брици служилъ казачкомъ въ Турин. Онъ выписалъ къ себ мать и сестру: въ семь жить веселе, да и выгодне, он швейнымъ дломъ занимаются, и ихъ заработокъ, сложенный съ его жалованіемъ, позволяетъ всмъ существовать прилично.
Когда Палестрини разсказалъ, что бросилъ ремесло натурщика, Брици на него посмотрлъ съ изумленіемъ.
— Ну, вечеромъ — въ театр, а день-то на что же уходитъ?
— Что день?
— А днемъ вы врно какимъ другимъ ремесломъ занимаетесь?
— Но вашему, сколько же надо заразъ дловъ человку длать? отвчалъ изумленный въ свою очередь Куканья.— Неужто же крещеному надо околвать надъ работой, чтобы съ голоду не умереть?
И удалился отъ него, даже не поклонившись женщинамъ, только шляпу нахлобучилъ на бекрень.
Въ одну изъ субботъ, когда въ театр Аржентино должна была идти въ первый разъ ‘Аида’, начальникъ хоровъ просилъ, чтобы, по крайней мр, ради этого случая никто изъ хористовъ не опаздывалъ. На перекличк одинъ Палестрини не отозвался. Съ быстротою молніи по всей линіи хористовъ, стоявшихъ уже въ костюмахъ, за лампами, пронесся слухъ, что Куканья выигралъ въ лоттерею. Удалось таки ему хоть однажды урвать кусъ у правительства!
— Три тысячи пятьсотъ франковъ!
И въ самомъ дл въ то время, когда оркестръ разъигрывалъ увертюру ‘Аиды’, Августъ со всми друзьями и пріятелями, которыхъ могъ захватить по дорог, пировалъ въ трактир Сокола въ отдльной комнат верхняго этажа. Пожирались необъятныя блюда макаронъ и выпивалось такое несообразное количество романскаго вина, что служители не успвали приносить бутылки.
За весь остатокъ опернаго сезона въ Аржентино онъ появлялся въ театр очень рдко и большею частью получалъ головомойку то отъ директора, то отъ импрессаріо. Но въ отвтъ онъ только пожималъ плечами и презрительно улыбался, какъ бы желая дать понять, что его появленіе въ театр должно теперь всмъ доставлять удовольствіе, не иначе.
И зажилъ онъ бариномъ, распоряжаясь своими тремя тысячами, словно он представляли его мсячный доходъ. Связался съ какой-то хористкой, оба вмст съ утра до вечера катались въ карет изъ кафе въ трактиръ, изъ трактира въ кабачокъ, изъ кабачка въ театръ, оба иной разъ при всей публик обнимались.
Такамъ образомъ выигрышъ съ трехъ тысячъ быстро спустился на дв, а тамъ и на тысячу франковъ, оба словно въ запуски швыряли деньги. У подруги были друзья, которые безъ церемоніи брали у Куканья деньги въ долгъ, пользовались его добросердечіемъ, писали ему росписки и обязательства, которыя онъ себ запихивалъ въ карманъ съ такимъ пренебреженіемъ, какъ будто обижался этими документами или они обжигали ему пальцы. Больше всего изъ него выцдилъ одинъ уличный антикварій, имвшій прилавокъ какъ разъ у входа во дворцы Цезарей: онъ у него сразу взялъ триста франковъ.
Его хористка, знавшая лучше, чмъ онъ, счетъ деньгамъ, поняла, что черезъ недлю имъ нечего будетъ сть и бросила его.
Однажды, Куканья вышелъ изъ дома нсколько въ дурномъ расположеніи духа, потому что ему опять приходилось заботиться о своихъ длахъ. И сталъ онъ обходить тхъ, которые у него занимали деньги. Каждый общалъ возвратить ихъ черезъ день. Одинъ только антикварій — трехсотъ франковый — оказался нсколько честне другихъ: отдавъ ему вс деньги, которыя нашелъ у себя въ карман, онъ предложилъ остальное пополнить предметами древности. Куканья призадумался было, однако, принялъ это предложеніе, потому что у него въ ум внезапно блеснула мысль: ‘займусь, дескать, и я этой коммерціей’.
Ему даже показалось, что онъ, наконецъ, нашелъ свою настоящую линію. Ни отъ кого онъ не зависитъ, работать не приходится, а вздумаетъ отдохнуть, такъ стоитъ только свой товаръ дома оставить, а самому на улицу выйти. Да и, наконецъ, всегда можно разсчитывать выудить какого-нибудь англичанина, который на цлый годъ обогатитъ.
Черезъ нсколько мсяцевъ посл этого ршенія, онъ появился подъ сводами Колизея, установилъ свой прилавокъ на огромной капители опрокинутой коринской колонны и навалилъ на него разныхъ гробничекъ, лампадъ, ржавыхъ монетъ, слезницъ, шпилекъ, перстней и камней. Онъ позвывалъ, заложивъ руки въ карманы, весенній майскій втеръ, шумвшій въ деревьяхъ ботаническаго сада, пріятно ласкалъ его лицо. Прошло три дня, а онъ не продалъ ни единой булавки. Начиналось дурное для его коммерціи время года, потому что иностранцы разъзжались изъ Рима. Но его лицо, какъ всегда, выражало горделивое самодовольство. Взглядъ его глазъ былъ спокоенъ, ибо онъ зналъ, что и не продавъ ничего, онъ все-таки можетъ пообдать: для этого стоитъ только заложить ростовщику свой товаръ. Вдругъ онъ услышалъ, что кто-то съ высоты руинъ окликнулъ его.
— Здорово, Августинъ!
Онъ увидалъ Брици, который, по порученію одного изъ своихъ многочисленныхъ начальниковъ, сопровождалъ двухъ прізжихъ изъ Сверной Италіи господъ, и показывалъ имъ примчательности древняго Рима.
Куканья кивнулъ ему головой и пробормоталъ свою любимую фразу:
— Не стоитъ съ ними связываться! въ Римъ столько нынче этого голоднаго народу назжаетъ!
И онъ закурилъ свою трубочку.