Кто лучше?, Серно-Соловьевич Николай Александрович, Год: 1865

Драматургия
Время на прочтение: 149 минут(ы)
Скачать в PDF

Серно-Соловьёвич Николай Александрович.

(1834 — 1866 гг.).

Кто лучше?

Драматическое стихотворение в 5-ти действиях.

Начатая 16 февраля 1865 года, пьеса 21 марта была уже завершена. Серно-Соловьёвич спешил, страстно желая принять живое участие в революционной борьбе.
‘Кто лучше’? — произведение, в котором поставлены важнейшие проблемы, волновавшие разночинно-демократическую общественную мысль 60-ых годов. Содержание пьесы отчётливо раскрывается в словах автора, заявившего в предисловии к ней: ‘Каково бы ни было внутреннее достоинство этого произведения, я его считаю не недостойным для посвящения критике, потому что оно представляет материал для превосходной критической работы. Оно даёт критике возможность высказаться почти по всем общественным вопросам. Вопросы домашней жизни, отношения мужчины к женщине — супружеские, дружеские, любовные, общественное положение женщины, отношение к ней общественного мнения, гражданские отношения, отношения людей к Отечеству, к власти, между собою как людей, как последователей различных религий и учений, множество частных вопросов: философских, нравственных, религиозных, общественных, гражданских — вот груз, предлагаемый здесь критике. Я вовсе не хочу сказать этим, что бы здесь предлагались какие-нибудь решения стольким задачам. Нимало. Они только собраны и предложены как сырой материал, требующий обработки. Но ведь для критики всякое литературное произведение — какого бы то ни было рода и достоинства — не что иное, как рудник, ценный по количеству руды. Мне кажется, здесь руды довольно много’.
Стремясь завуалировать глубокое революционное содержание драмы, обмануть жандармских чиновников и царских цензоров, Серно-Соловьёвич переносит действие пьесы во времена древнего Рима II в. н. э. Само обращение именно к этой эпохе чрезвычайно показательно. Во II в. Римская империя переживала, как известно, глубокий социально-экономический кризис, обусловивший обострение классовой борьбы, рост открытых возмущений рабов, усиление борьбы завоёванных народов против господства римских рабовладельцев.
В обществе, где, по словам одного из персонажей пьесы, рабовладельцам ‘всё дано’, а у рабов, вынужденных ‘без устали и без надежды’ трудиться на своих господ, ‘всё отнято’, современник автора не мог не увидеть реальную картину жизни русского общества. Точно так же в горячем стремлении рабов к свободе выражены, в сущности, сокровенные чаяния обездоленных масс крестьянства России. Недаром Серно-Соловьёвич в предисловии к драме, обращаясь к ‘умной критике’, писал: ‘Я взял историческую канву, что б вышить человеческие узоры, и желаю, что б в действующих лицах нашли меньше римлян, чем людей. Историческая часть совершенно отходила на задний план ввиду психологической и философской. Ставя вопрос: ‘кто лучше’ я полагаю, что ответом должно быть не одно имя, а общая оценка действий лиц и их взглядов’.
В пьесе ‘Кто лучше’? автор создал целую галерею образов революционеров. Убеждение в необходимости переустройства общества посредством социальной борьбы, революции, понимание невозможности радикальных общественных преобразований без революционной активности народных масс, верность идеям социальной свободы и национальной самостоятельности, наконец, целеустремлённость и мужество — таковы черты, которыми писатель характеризует взгляды и личные качества защитников интересов народа, борцов за свободу.
И эти образы в пьесе не статичны, они даны в развитии, в процессе углубления их политической зрелости, революционной закалки. Таков, например, образ Кассия, революционера, порвавшего с господствующим сословием и безбоязненно связавшего свою судьбу с борьбой порабощённых масс. Убеждённый в том, что ‘живое семя’ сохранилось лишь ‘в народе: плебсе и рабах’, Кассий, борющийся за ‘счастье массы’, видит в решительной борьбе ‘самого народа’ реальную возможность достижения этого счастья. При этом он ясно сознаёт, что примирения между враждебными социальными силами быть не может:
‘Не может быть по существу порядка,
По существу общественных основ.
Не жди и мира: вечная вражда
Неутолимая, как жажда солнца’.
Как вполне закономерное развитие образа революционера воспринимается последнее действие пьесы, в котором Кассий вместе с другими своими единомышленниками и соратниками встал во главе народного восстания против римского господства.
Весьма характерен и другой образ молодого революционера — вольноотпущенника Иоанна, человека большой отваги и неукротимой энергии. ‘Я дитя народа’, ‘друг гонимых’, — говорит он о себе. Не свободный вначале от либеральных иллюзий Иоанн, однако, по мере углубления общественно-политических противоречий сознаёт полную несостоятельность своих идейных заблуждений и переходит на позиции революционной борьбы.
В то же время в образах Марка Аврелия и его окружения дана уничижающая критика ‘верхов’ римского общества, разоблачается показной либерализм императора, верховного представителя власти, несущего ‘концы гигантской цепи’, заковывающей мир. Вся эта критика, несомненно, была направлена непосредственно в адрес помещичье-монархических и либерально-дворянских кругов русского общества.
Весьма знаменателен и финал драмы. Она заканчивается картиной народного восстания в Сирии против римского господства. Революционеры-римляне спешат на помощь восставшим, оставив часть своих сил в самом Риме. Вряд ли можно сомневаться в том, что в этой картине содержится прямой намёк на восстание в Польше в 1863 г.
Все своим произведением автор стремится убедить читателя, что освободительная борьба народных масс продолжается и не может не завершиться победой сил свободы над силами гнёта и тирании. Это видно, в частности, и из слов Серно-Соловьёвича, которыми он завершает предисловие: ‘Общего заключения нет. Каждая личность оставляет сцену различно, сообразно своей силе и условиям своего положения и, может быть, отчасти соответственно началам, которые олицетворяет. Умирает один раб. Зло, по-видимому, берёт верх. Но победа его неполна, не повсеместна и так непрочна, что носит в себе видимые семена разложения’.
Марцелл.
Силён лишь дух и дочь его идея.
Кассий.
С твоею верою в бессмертный дух
Так много связано тебе родного,
Неотделимого от вещества,
Ему присущего, как сила, свойство.
Марцелл.
Тебе ж всё вздор — и небо, и душа.
Кассий.
Свобода — вот твой Бог, ему служи —
Отдай себя всецело. Это лучше.
В пьесе ‘Кто лучше’? очень поучительная коллизия между Кассием и Иоанном, проливающая дополнительный свет на вопрос о том, какой путь следует избрать новым людям в борьбе за свободу отечества. Недовольный успокаивающими заверениями Марцелла (вскоре обманувшего его надежды), Кассий жаждет перейти от слов к делу, рвётся к решительной борьбе против самовластья:
Довольно, бесполезно горевать.
Мужами будем. Пусть развратен Рим,
Пусть ползает пред цесарскою властью,
Мы будем словно встарь республиканцы
И, посвятив себя бессмертным предкам,
Пойдём отечество восстановить.
Кассий и Иоанн страстно ненавидят деспотизм и полны решимости пожертвовать собой в интересах его ниспровержения. Накануне восстания против римского владычества в Сирии Иоанн решает отправиться туда, что бы сражаться вместе с повстанцами. Но тирания переходит в контрнаступление, и первой жертвой правительственной провокации в Риме становится жена Кассия Виргиния, арестованная по ложному доносу. Узнав об этом, Иоанн требует, чтобы маленькая тайная группа единомышленников Кассия — их было всего 9 человек — немедленно выступила с целью освобождения Виргинии. Кассий же считает такое выступление обречённым на провал, для того, что бы спасти в сложившейся ситуации Виргинию и других жертв деспотизма, полагает он, нужно опереться на мощь народного восстания. Тогда Иоанн один отправляется во дворец, надеясь убедить Марка Аврелия отказаться от преследования Виргинии. Однако эта наивная попытка приводит лишь к тому, что разгневанный самодержец приказывает заточить Иоанна в тюрьму. Иоанн бросает ему в лицо слова ненависти и презрения.
Спор между Кассием и Иоанном завершается призывом не верить императору и его растленному, палаческому правосудию, неистовый Иоанн бежит из-под стражи, а Кассий возглавляет восстание против императорского деспотизма.
Революционеру Кассию претят патрицианские предрассудки идеалиста-неоплатоника Марцелла. Последний не мыслит себе борьбы с императорской властью иначе, как в форме дворцового переворота.
Иную позицию занимает Кассий. Он считает, что нужно выжечь этот патрицианский гонор калёным железом.
Жизни мало,
Придётся жертвовать гораздо большим.
Смерть — миг мучений. Надо будет жить
И каждую минуту сделать жертвой.
Всё милое в себе похоронить,
Всё — кроме одного — раз, навсегда
Пойти не в дальний — в бесконечный путь —
Пойти, ни разу вспять не оглянувшись,
И никогда, никак не отступать.
На вопрос Марцелла:
На чём и как ты строишь?
Кассий отвечает:
На счастье массы и самою ею,
Самим народом. Он сильнее нас
И в сто раз больше заинтересован.
Так думая, нам Рима не спасти.
Патрициат прогнил до основанья
И безвозвратно. В нём нельзя найти
Ста человек, пригодных для работы, —
И если есть ещё живое семя,
Оно в народе: плебсе и рабах.
Олицетворением нравственной растленности, беспринципности в пьесе является Публий. По его мнению, не существует устойчивых норам и объективных критериев морали, каждый человек вправе действовать сообразно своим личным интересам, пренебрегая долгом по отношению к коллективу, не связывая себя никакими обязательствами. Во имя отмщения оскорбившему его Марцеллу он не останавливается перед предательством. В разговоре с Кассием, подозревающим его в измене, Публий старается оправдать свои действия тем, что для него все средства хороши. Кассий категорически отвергает такие приёмы. В ответ на вопрос Публия: ‘Кто проводил границы между грязным и чистым’?
Кассий отвечает: ‘Границы изменяются, но есть необходимые нравственные мерки. Они для всех. К ним надо применять свой каждый шаг’.
Публий.
Ты разбираешь средства?
Кассий.
Да.
Публий.
Игрушки
Тогда твои все планы — и химеры,
И им никто не может изменять.
Ряд мыльных пузырей — зови изменой
Их разрушенье.
Кассий.
Я не отступлю
Ни перед чем — но прямо устраняю
Всё грязное.
Публий. Но как найти черту?
Кто проводил границы между грязным
И чистым? Назови и поручись,
Что те же у других людей и будут
Твоими через день и через год,
Что те же были и у наших предков
И будут у детей? Определи.
Кассий.
Границы изменяются, но есть
Незыблемые нравственные мерки,
Они для всех. К ним надо применять
Свой каждый шаг.
Для Публия изменчивость понятий о добре и зле служит доказательством их полной субъективности и оправданием любого произвола. Кассий же, хотя он и не рассматривает эти понятия в качестве неизменных эталонов и признаёт подвижность границы между ними, отстаивает в то же время устойчивость моральных норм, сохраняющееся в любую историческую эпоху качественное различие между добром и злом, объективное содержание и значение моральных требований, выдвигаемых передовыми силами общества.
Действующие лица:
Марк Анний Аврелий, император.
Луций Цейоний Коммод Вер, соправитель Марка.
Гай Овидий Кассий, римский военачальник.
(Публий Марций Вер, консул и легат Каппадокийский).
Публий, отпущенник Кассия.
Мизертидей, ранее Иоханан, Иоганес, вольноотпущенник-сириец, друг Кассия.
Марцелл, философ-платоник, друг Кассия, молодой патриций.
Ксантипп, учитель.
Лукиан, поэт.
Сенаторы:
Сервилий.
Клавдий.
Луцилий.
Переннис.
Попилий.
Марк Либон, дядя жены Марка Аврелия, Фаустины.
Цивик Варвар, сенатор.
Друзья Кассия.
Деций.
Валерий.
Юний.
Метелл.
Корнелий.
Траний.
Анний.
Фульвий, главный жрец.
Атеней, жрец Дианы.
Префект.
Сотник.
Цензор.
Рабы Марцелла:
Стультус.
Лукас.
Цест.
Гастулл, раб Кассия.
Раб Фаустины.
Фаустина, императрица.
Виргиния, жена Гая Кассия.
Марция, рабыня Фаустины.
Римские граждане (патриции и плебеи), сенаторы, преторианцы, рабы.

Действие происходит в Риме и его окрестностях.

Действие 1.

Сцена 1.

Вилла Марцелла в окрестностях Рима. Вестибюль. Мозаичный пол, тумбы украшены вазами и бюстами предков хозяина. В глубине сцены низкие мраморные скамьи, за которыми среди колонн виден вход в атриум.

Гастулл стоит на переднем краю сцены у дверей. Входит Кассий со свитком в руках.

Кассий
(как бы про себя)
И это Рим? Где доблестью отцов
По праву восхищались их потомки,
Не менее достойные, который
Закона был оплотом? Это Рим,
В котором временщик и подлый льстец,
Власть получает большую, чем консул
Времён республики? Налоги бедный люд
Измучили. Рабы одни повсюду,
И даже цесарь — раб. Нет, не страстей.
Но победивший страсти, не способен
Избавиться от тех он, что вокруг
Его и вьются, и в глаза и уши
Бесстыдно проникают, словно рой
Жужжащих насекомых. Не таков
Был прежде город стольный, что всегда
Одним лишь именем ввергал иноплеменных
В священный трепет. Пропитался он
Торговли духом, духом недоверья,
Где каждый погубить других способен.
Я Рима не любил, как я люблю
Ту родину, где Солнца свет увидел
Впервые, получил образованье
И в возраст мужа наконец вступил.
Но римлянин я, как и те, по крови,
Кто был рождён здесь. Потому и больно
Взирать эквиту, как кругом под видом
Служенья власти беспорядки здесь
Творятся, нарушения закона
И злоупотребленья властью, гражданин,
Что был законом ограждён когда-то,
Не хуже, чем божественной защитой,
От посягательств наглых подлецов,
Теперь в руках у знати стал игрушкой.
А тот, кто кровь свою за Рим бы пролил,
Кто варваров угрозу отразил
От рубежей Империи, тот должен
Выпрашивать, как нищий, льгот себе.
Парфян разбив, привёл я легионы
К Антиохии, ведь начался мор
Там, где когда-то возвышался древний
Град Вавилон, могила Александра.
И я берёг солдат, живую силу,
А воин для меня простой дороже,
Вельможа чем, напыщенный, надменный.
И был я принят Вером на пиру,
Совместником Аврелия, а этот
Спесивый истукан, погрязший в гнусном
Разврате, роскоши, продаже должностей
Благодарил меня за ту победу,
Что благодарность эта — как упрёк.
Нет! Хуже, словно казнь или опала.
И тот, кто в деле нашем не трудился,
Себе почёт и званья раздобыл
И даже стал над областями главным.
И вот, устав от суеты придворной,
Я к войску бы направился назад,
Но вдруг друзей своих, мне близких встретил.
‘Ты, Кассий, с нами будь, ты нужен Риму’, —
Они вещали. И к тому ж в знак мира
Упразднены соединенья были,
Когорты как-то объединены,
Начальство же поручено другому.
И вот я прибыл в Рим, уйдя от дел,
На временный рассчитывая отдых.
Но в праздности так тяжко пребывать.
И я вести борьбу затеял с теми,
Кто пополняет в счёт казны богатство,
Кто разоряет Рим. Как оценил бы
Катон то Цензор, если бы вернулся
Из царствия теней в наш мир живых?
Гастулл
(поворачиваясь к хозяину)
Явился гость какой-то, господин!
Кассий.
Я сам здесь гость и принимать не смею
Гостей других. Владельца дома то
Обязанность и право.

Гастулл выходит и через некоторое время возвращается.

Гастулл.
Этот гость
Тебя, мой господин, тебя лишь ищет.
К тому же ведь хозяин говорил,
Что б домом ты его распоряжался,
Как собственным. Философ он, ты знаешь.
Кассий.
А где он сам?
Гастулл.
На форуме.
Кассий.
Ах, раб,
Я думаю, томить его жестоко,
Хозяина возврата ожидая.
Пусть он войдёт. Не мой ли то знакомый?
Гастулл
(в сторону)
Войти ты смело можешь, странник, в дом.

Входит поэт Лукиан.

Лукин.
Желаю здравствовать!
Кассий.
Привет тебе! Здоровья!
И ты вернулся в Рим, мой Лукиан?
Лукиан.
Что делать, друг, в провинциях талантам,
Где их не ценят? Там царят пииты,
Где голова державы, а не хвост.
Кассий.
Отлично сказано, но здесь царит иное.
Лукиан.
Не музы, да. Преемник Антонина.
Осиротевший Марк. И я слыхал,
Что Луций Вер в Рим также воротился.
Кассий.
Опять он здесь!
Лукиан.
Он твой старинный враг.
На императора имеет он влиянье.
Но цесарь просвещённый должен знать
Толк в людях, ведь науки и искусства —
Занятия излюбленные мудрых.
Кассий.
Марк слишком слаб, и в круг его занятий
Не входит это. Сам он по себе.
И я в него уже давно не верю
И не надеюсь на него совсем.
Лукиан.
Но кто способен обуздать богатых
Вельмож, чей произвол ты отмечал
И говорил, что с этим не смиришься?
Кассий.
Что может Марк пред тысячью?
Лукиан.
А ты?
Что можешь ты, обычный полководец?
Кассий.
Есть у меня то, чего нет у Марка.
Лукиан.
Что? Сердце доброе? Обширные познанья?
Кассий.
Нет, Лукиан, взор ясный лишь и ум,
Хоть узкий, но зато довольно острый.
Я вижу то, чего не видит он,
А даже коль увидит, не изменит.
Он не свободен. Но свободен я.
Лукиан.
Что говоришь ты? Несвободен тот,
Кто вправе сам дарить рабам свободу?
Кто служит только истинному духу,
Презрев все чувства, принеся их в жертву
Сознанью ясному и совести спокойной?
Кассий.
Марк верен этому, и радуюсь тому я,
Но для него дороже здесь не совесть,
А мнимое спокойствие ума,
Которое зовётся равнодушьем.
Обожествил его он и ему
Куренья, возлиянья посвящает.
Но равнодушие — врата прямые злу.
Да и карая зло, он так разборчив,
Как лев слепой!
Лукиан.
Не говори, друг, так!
Кассий.
Я говорить не буду. Ни к чему.
Другие скажут. Может, ты, к примеру.
Лукиан.
Я? Но о чём?
Кассий.
О том, зачем пришёл.
Лукиан.
Ах, да. Узнав, что в Риме ты, явился
Поспешно навестить и поделиться
Едва поспевшим плодом вдохновенья.
Кассий
(поражённо)
Ко мне пришёл ты прочитать стихи?
Лукиан.
Да. Как приятеля, твоё хотел бы знать
Я для начала впечатленье. Честь
Я этим оказать спешил тому,
Кого люблю и уважаю много.
Кассий.
Я мог сказать, что мне не до стихов.
Забавы муз — от жизни низкой бегство,
Но надобно от жизни не бежать,
А принимать её и в ней бороться
За честь, свободу и существованье.
Но я скажу иное: поднимает
Нам дух поэзия и пробуждает в нас
Возвышенные, чистые стремленья.
Нетленно слово, смертен человек.
Но как могу я, человек меча,
Оценивать нежнейшей лиры звуки?
Лукиан.
Не беспокойся. Человек простой
Оценивает лучше знатока
Творенья музы, ведь он беспристрастен.
Ты часто мне твердишь: ‘Я грубый воин,
Изящного я враг. Я так суров,
Сосредоточен на серьёзном деле,
Что мне не до игры плясуний-муз’.
Но стоит лишь стихам моим раздаться,
И забываешь всё на свете ты,
И, переполнен неземной отрадой,
Стремишься в неизведанные дали
И плачешь… Даже плачешь ты украдкой.
Кассий.
Теперь такое время: плача час.
Лукиан
(продолжая)
А иногда встречаешь ты улыбкой
Спокойно ясною прочтенье этих виршей.
‘Нетленно слово’, — ты сказал. Признаться,
Сентенцию я эту где-то слышал,
Но не твоя она, хотя свежа…
Кассий.
О чём же будет новый друга опус?
Лукиан.
Какая тема? Тема такова:
Любовь и наслаждение. Пастушка,
Влеченье к ней, и скромный её вид,
Нетронутой природой окружённый.
Кассий
(насмешливо)
Ну, ничего не скажешь, это ново!
Лукиан.
Ты зря смеёшься. Да, пускай не блещет
Особой новизной сюжет, но эти чувства
Не могут устареть. Пойми меня!
Пройдут века, но так же, как и ныне,
Всё будут трогать у людей сердца
И радости свиданий, и разлуки
Внезапной грусть. И каждый раз они
Для чувствующих будут новы, свежи.
Кассий.
Вот это — истина. Ну, что же, почитаем!
Развлечься надо мне. Хоть не затем
Я прибыл в Рим, что б развлекаться праздно,
Но человеку, от забот дневных
Уставшему, бальзамом дорогим
Бывает поэтическое слово.
Начни! Я оценю. Садись сюда.
(Садится на скамью).

Лукиан следует его примеру.

Лукиан
(читая)
‘Отмечена ты нежности печатью,
Как гиацинты — локоны твои.
Наделена ты грациозной статью,
Как некие из травок луговых,
Вокруг ушей власы небрежно вьются
И достигают позади до плеч.
Всё вкруг тебя цветёт, твои смеются
Уста, когда мою ты слышишь речь.
Пастушка, не гляди потерянно, с тоскою,
Как будто нам разлука суждена.
Ты любишь, видимо, и ты любима мною?
Всё так! Иль это видимость одна?
Как? Почему, как лёгкий отзвук лиры,
Слова твои звучат и пение во мне?
Создание небес, создание Эфира,
Недолго пребывать влюблённым в тишине.
Не знаю, предпочесть ли миг услады краткий,
Иль вечный назначения покой?
Но верю я, хоть будет жизнь не сладкой,
По окончанье буду я с тобой.
Восхищена ты красками востока,
Когда, в рассвета час, любуешься зарёй.
И кажется, что вздор все ухищренья рока,
Но Эвридики не забыть с змеёй’.

Кассий закрывает глаза и заслоняет лицо руками.

Кассий
(нетвёрдо)
Пастушка! Да, написано недурно…
Лукиан.
Ты думаешь? Я мыслю же иначе…
Незрелым нахожу, и время ли
Пастушек воспевать, когда неволит время
К иному из предметов обратиться
Поэту… Но, скажи мне, что с тобой?
Ты ль это, в трепет варваров повергший,
Без колебаний кто послал на казнь
Нарушивших устав легионеров?
Ты, в гневе тигра превзошедший, ныне…
А твёрдостью своей был, как скала…
Ты нынче…
Кассий
(убирая руки, резко)
Я не плачу, Лукиан.
Но вспомни Ахиллеса. Ты считаешь,
Что я, суровый воин, не способен
Растрогаться? Мне жаль, тебя, поэт.
Ты беззащитен, как цветок на поле.
Любой подуть способный ветерок
Сомнёт тебя, иль бык, богов избранник,
Вдруг втопчет в грязь копытом мимоходом.
Найдётся как-то недоброжелатель,
И проклянёшь ты вмиг рожденья час.
Ведь я — не ты. Где я едва стою,
Там ты падёшь безвременно в забвенье,
И труп остывший твой поглотит Тибр.
Лукиан.
Да. Было время, радовались мы,
Что цесарь новый век иной откроет,
Едва сенатом будет утверждён.
А ныне? Вновь проник доносчик всюду,
Разумному правленью вопреки
Везде творятся страшные деянья.
И лучше, как мы ждали все, не стало.
А мой удел, — ты прав, — иль стать льстецом,
Придворных празднеств паразитом жалким,
Чего смерть во сто крат милей и лучше
Мне, иль замолкнуть, или петь пастушек…
Но правде служит истинный поэт.
И быть вдали от общего всем горя
Невыносимо тяжко.
Кассий.
Прочь унынье!
Да, тяжело тебе…
Лукиан.
Я не сатирик,
Не Тит Лукреций, не Гомер гостиных,
Скорее Феокрит, да, дарованье
Такое у меня. Особый дар.
Пусть обличают люди поспособней
И посмелее. Быть того не может,
Что бы в моих стихах вдруг оказалось
То, что могло кому-то показаться
Крамолой, бранью, бунтом против Рима!
Кассий.
Не знаешь ты, как низок человек,
Но если подлость прорастёт и дальше,
Как семя ядовитое, то будут
Завистники и у тебя. Придраться
Ведь можно ко всему. Как в горле кость
Забавы мирные иным, досуг,
Не омрачённый пьянством и разгулом,
И чистая любовь. А если сильный
Поклялся навредить, он навредит.
Тогда сандалией преторианца
Растопчется очаг, шалаш пастуший,
И, словно Прозерпину сам Плутон,
Потащит хищный негодяй к себе
Твою пастушку. Будешь ты растерзан,
Второй Орфей, нелепо так и глупо.
Тебе сопротивляться не дадут.
Да и не станешь ты, растерян сильно
От грубого вторженья. Но бороться
Я попытаюсь. Хоть и стоек Марк,
Я стоек больше, противопоставил
Себя я тем, кому в нём не хватило
То сделать духа должного. Мне жаль,
Твою пастушку, будь она условность,
Дар прихотливых муз, или на деле
Твоя возлюбленная. Ты летами муж,
Но сердцем, разуменьем, как дитя.
Карфагеняне приносили прежде
Мелькарту в дар детей своих рабов.
А мы? Кто здесь не варвар, в Риме?
Кто ради выгоды ребёнка не убьёт,
Хоть даже своего? Вот время, время.
И всё ж недаром Кассий я. Посмотрим.
Стихи твои целительны душе,
Но ум мой занят неотвязной мыслью:
Ошибкой было принимать триумф.
Лукиан.
Ты думаешь, что заманить в ловушку
Тебя способны недруги твои?
Кассий.
Немало недовольных мной есть в Риме,
Они малейший случай не упустят,
Что б навредить и очернить меня
В лице законной власти. О закон!
В бездействии он нынче. Всё правленье
Не то, какое граждан защищать
Способно. Как бы ни был император
Великодушен, сам заложник он
Великодушья своего, и те,
От коих долг бы повелел очистить
Бессмертный город, пользуются сами
Тиранством одного и добротой,
И бесконечной милостью другого.
Да, нужно утверждать одно добро,
Но, не карая зло, к чему придём мы?
И это понимает Марк, но только
Когда карать возьмётся он, бывает
Всё это поздно, да ещё не тех
Настигнет правосудья меч, а хитрый
Найдёт сто способов избегнуть наказанья
И только приумножит своё благо,
Охотно соглашаясь потерпеть
Несовершенство мира. Как ещё
Искоренить повсюду лицемерье?
А говорят, что Кассий так жесток,
Что он роскошной жизни враг. Не верь им!
Да, неги расслабляющей я враг,
Но справедлив и здравомыслящ, кроме
Того (,) во мне решимость есть и смелость,
Но в тех, кто правит Римом, нет тех качеств.
Лукиан.
Я вынужден тебя оставить, Кассий.
Кассий.
Останься…
Лукиан.
Нет, дела. Пойду читать
Иным свои стихи, ведь утешенье
Не одному лишь Кассию потребно,
Иной поддержки ждёт.
Кассий.
Прощай же, друг.

Лукиан уходит.

О, как ужасна, как невыносима
Уступчивость чрезмерная у тех,
Фортуной кто назначен кем-то править!
Каким философом бы ни был Марк,
Но почему же близость к Антонину
Была им во внимание взята,
Не добродетель личная? И вот
Мы получаем нового Нерона,
Жестокого и алчного, как первый,
Хоть меньше кровожадного. И он
То в Риме, то в Антиохии предаётся
Всё новым развлечениям в ущерб
И римлянам, и чести самой Рима!
О, если б Марк сильнее был немного.
Есть тщательно скрываемая слабость,
В нём, нерешительность. А всяческая дрянь
Открыто пользуется к бедам многих этим.

Входит Иоганес.

Иоганес.
Патрону всяческих желаю благ.
Кассий
(поднимается ему навстречу)
Земляк! Привет! Ты ль это, Мизертидей?
Иоагнес.
Я. И имею основанья все
Просить о жалости богов бессмертных.
Ты в мире этом лишь опора мне.
Кассий.
Лишь я? Но что за вид, и почему же
Ты говоришь со мною так, как будто
Случилось что-то грозное с тобой
Иль с кем-то из родни?
Иоганес.
Не только в Риме,
Но и в провинциях легко живётся
Патрициям и богачам, а бедный
Народ вроде меня, плебеи, те,
Кто был рабами, как и я, страдают.
И всё тебе известно хорошо.
Им всё дано, немногим, а у прочих
Всё отнято. Терпеть иль не терпеть?
Я не тебя искал, но занесён
Нуждой был в Рим, а там уже сказали
Что Кассий-триумфатор в город прибыл.
Я разыскал тебя, ведь ты бы мог
За обездоленных, решившись, заступиться.
Все знают, воплотил ты справедливость,
И голова твоя — престол достойный
Для двух богинь: Фемиды и Минервы.
Кассий.
Пусть так, но быть судьёй остерегусь.
Иоганес.
Не быть мне полным римским гражданином,
Как не стараюсь, равен я не буду
Патрицию. Сенат оберегает
Того лишь, кто родство имеет, деньги,
А чернь забвенью подлежит у нас.
Всё изменилось в Сирии родной,
Так, как дракон с дыханием палящим,
Всё Луций Вер стяжательством своим
И произволом иссушил. А те,
Кто обречён трудиться день и ночь,
Без устали и без надежды, ради
Единственного пропитанья, хлеба
Кто алчет, призывают смерть одну
И не находят здесь освобожденья.
Кассий.
Я не герой, ты от меня не жди,
Что б я улучшил жизнь всю в одночасье.
Но что могу, я должен сделать. Будет
Возможным, сделаю. Хочу я одного,
Что б Марка все прекрасные слова
Сбылись на деле. Пользы я не вижу
От философии его, но рад,
Что есть такие люди в нашем Риме,
И мудростью слова его полны,
Такой прекрасный нрав — большая редкость.
Но недостаток главный и великий
В нём есть один — он всё же император.
Он император, значит, осуждён
Быть ослеплённым факелами лести,
Что залепляет уши и глаза,
Как воском Одиссевым при пенье
Сирен, и, мощь огромную имея,
Сил не найти распорядиться ею.
Ты был рабом, теперь он император.
Иоганес.
Да, сходное в уделах наших есть.
И твой вольноотпущенник, как прежде,
В времена пленительного рабства,
Тебе останется, пока жив, так же верен.
Я знаю больше многих о рабах,
Поскольку на себе всё испытал
И знаю цену униженьям этим.
Но ты хозяин, мой военачальник,
Ты был один из тех людей немногих,
Кем удовлетворился б Диоген,
Найдя на площади среди народа.
Ты дорожишь свободой, ты мне дал
Её, бесценный дар, ты, как и я,
Всем сердцем любишь Сирию, но ты
Душой своей привязан так же к Риму.
Один я из гонимых, сиротливых,
Дитя народа, сын злой нищеты.
В неволе и в лишениях я вырос.
И если знал отраду, ею был
Один лишь ты. Поэтому враги
Твои — враги мне. Похвалу такую
Всё время слышать, наблюдать вокруг
Тот лицемерный ропот восхищенья,
Которым императора встречают,
Мне так же горько, как тебе сейчас.
Коль мне не веришь, кто тебе поверит?
Теперь ты знаешь, что моя забота
За грани бытия лишь моего
Свободно простирается, известны
Мне хлопоты не о моём лишь благе,
Но благе общем. Я как муравей,
Чья жизнь с судьбой — единый муравейник.
Кассий.
Всё это радует меня безмерно.
Но видишь ли, всё это суета.
Нужны всем людям сытость, справедливость, —
Но это же не главное, поверь.
В другом основа: в вольности самой,
В том, что б себе давать отчёт всех прежде.
В доверии всеобщем, что б и тени
Не появлялось подозрений, дабы
Уверен каждый мог бы быть, что понят
Он будет правильно, что бы никто не мог
Превратно толковать его поступки
И то, что изрекли его уста.
Вот те права, бороться за какие
Я предпочёл бы, умереть за них
За благо бы почёл, коль пораженьем
Закончится жестокая борьба.
А пресмыкающаяся вокруг толпа
Боится слова смелого и мысли,
Поскольку видит власть лишь одного,
Которого, как идола в капище,
Всем, чем могла, роскошно испестрила,
И бытия без оного не мыслит.
Но голова у всех людей своя,
И невозможно выделить любого,
Пусть даже по наследственным чертам,
Что б он казался лучшим без сомнений,
Над всеми прочими за то возвышен.
Так правит человеком человек,
И все страдают: тот, который правит,
И тот, кто управляем первым будет.
Один границ своей не видит власти,
Другой распоряжаться позволяет
Собой кому-то внешнему, который
Одной породы с ним по сути самой.
Вот почему я Марка так жалею
И не могу принять того, что в Риме
Свершается от имени его.
Враг мой не Марк, а весь имперский сборд,
Вся суть империи. И если пожелает
Вести борьбу с империей и властью,
И званьем императора Аврелий,
То будет он союзником вернейшим
И мне ближайшим другом.
Иоганес.
Даже так?
С самим собой он должен враждовать?
Он быть с самим собой в разладе должен?
На императора идти войною
Сам император должен? Отказаться
От мёда пчёлы так же бы должны,
А волки защищать бы стали зайцев.
Но пусть достиг бы этого наш цесарь,
Слова ведь надо делом подтвердить,
Но действовать ему дать те не могут,
Кто стал стеною между государем
И всем народом. Нет, не то, что страх
Наложит свои цепи на него,
Но в том мирке испорченном и пошлом,
Где правду трудно отличить от лжи,
Как жемчуг средь навоза остаются
Прекрасные идеи. Каждый будет
Там лицемером. Одного исправить
Другие лицемеры не дадут,
А слабого, кто впал в ошибку невзначай,
Смешают с грязью сильные, которым
Ошибка эта видится уже
Единственным уж выходом, однако,
И кто в своей уверен правоте.
Кассий.
Не слишком ль для вчерашнего раба?
Но прав ты, друг.
Иоганес.
Нет, попытаться можно
Раскрыть ему глаза и указать,
Что так мешает жизни государства
По правилам его! Что не даёт,
Что б изменила знать свою природу!
Загадка для меня и то, что он
Прекрасно видя, кто хорош, кто дурен,
Приблизить не спешит к себе достойных,
А недостойных отдалить, надеясь,
Что всё уляжется само собой.
Но не всегда слова, как таковые,
Становятся делами, здесь нужна
Ещё и воля. Где же воля, Кассий?
Кассий.
Пока найду и Марку поднесу,
Найдётся тот, кто помешать захочет
И воспротивится моим попыткам.
Нет, я препятствий трудных не боюсь,
К тому ж не я один так полагаю,
Но дела будет жаль, когда его
Погубит быстро мстительный доносчик.
Не жизней жаль, добра, здоровья — дела,
Затеи нашей, что бы добродетель
Себе имела твёрдую опору.
А самовластье этому противно,
И часто видим мы тому пример,
Когда и добродетель без опоры
И силы в мир является, и сила,
И твёрдая рука свершают волю
Свою без добродетели.
Иоганес.
Печально.
Кассий.
Но и республика того не лучше.
Где множество людей, там должен кто-то
Их направлять к благой всеобщей цели.
А так ли уж различно, — одного
Над всеми власть, иль двух, иль трёх тиранов,
Что меж собой враждуют и не могут
Порой договориться, ведь бывает,
Что, делая полезное, наносим
Кому-то вред, всегда найдётся кто-то,
Кто будет недоволен.
Иоганес.
Большинство
Должно довольно прежде быть. Ужасно,
Когда немногие за всех решают,
А если считанные единицы
И пострадают, это уж не так
Пугает нас, хотящих жить счастливо.
Кассий.
Но мысль о том, что обделил кого-то,
Отравит совесть всех, кто хочет жить
Одной лишь добродетелью. И всё же
Не делать ничего я не могу.
Улучшить сможем наше положенье?
Я думаю, что да. Нас затмевать не должен
Свет светочей, должны мы видеть так
Друг друга, как мы есть, не уповая
Чрезмерно друг на друга, зная меру,
Однако, в снисхождении к порокам.
Прощать друг друга без толку, без меры
Немыслимо, но много того хуже,
Коль пресекать недобрых неприятно,
Кому-то это дело поручить,
Кто так и жаждет покарать всех прочих,
А самому трусливо спрятать лик
В покрове тоги, умывая руки
И утерев испуганно лицо.
Порой бывает так, что разложенье
Подходит к крайней стадии, тогда
Иссечь бывает всё необходимо,
Что омертвело, только в своё время,
Не поздно или рано.
Иоганес.
Есть ли в Риме
Способные улавливать то время,
Всегда, во всём умеренные?
Кассий.
Я
Ведь говорил: нет на земле лишь тех,
Кто полностью бы совершенен был.
Иначе Елисейскими полями,
Олимпом был бы мир, он превратился
В Элизиум. А можно ль повстречать
Насельников Элизиума в Аде,
Которым нынче кажется земля?
Но, мыслю, им подобные найдутся,
Хотя бы те, кто думает, как мы.
(Озирается).
Я знаю несколько имён. Возможно,
Что изменить попробуем мы что-то,
Но среди них ты чуждый человек.
Иоганес.
Вот так всегда, как равенства коснёшься,
То сразу за него борцы напомнят
Вмиг о происхождении твоём,
Которое не может быть не низким!
Кассий.
Нет, друг мой, не определить судьбы
Рождением, а личная лишь доблесть,
Порок иль добродетель придают
Какие-нибудь свойства человеку.
Порой, однако, трудно убедить
Несущих родовые предрассудки,
Что чужеземец, варвар, бывший раб —
Товарищ по несчастью, по оружью,
В борьбе соратник трудной и жестокой.
Но всё решает случай или дело,
И опыт, — лучший из учителей, —
Даёт урок взаимоуваженья.

Входит Публий.

Публий.
Почтение тебе, Овидий Кассий!
Гастулл.
Вот, это Публий. Он тебе знаком.
Кассий
(Публию, указывая на скамью)
Садись со мной и будь желанным гостем.
Публий.
Ради тебя, я буду, кем угодно.
(Садится).
Кассий.
Что слышно нового, и чем живёт столица?

Шум за сценой. Гастулл снова выбегает, что бы установить его причину, и возвращается с Марцеллом.

Марцелл
(слегка наклоняя голову, приветствуя Кассия, делая вид, что не замечает Публия с Иоганесом)
Привет, почтенный гость!
Кассий.
Привет, хозяин!
Иоганес
(смущённо, при виде Марцелла)
Пора домой мне! Господа, простите!
(Уходит).

Публий, собравшийся было говорить, остаётся в безмолвии. Кассий омрачается, слегка огорчённый.

Марцелл.
Ещё не кончился триумф твой, Кассий,
А ты опять, по-прежнему, грустишь!
Неужто и Виргиния бессильна
Прогнать печаль? Весь Рим твердит: ‘счастливец’,
Завидуя тебе!
Кассий.
О, этот Рим!
Марцелл.
Я бы забыл его существованье,
Будь я теперь тобой, Овидий.
Публий.
Слышишь?
Марцелл.
Не разлюбил же ты жену?..
Кассий.
Довольно!
Марцелл, кто страждет скорбью гражданина,
Того не тешут женщины и лавры.
Публий.
Вот это речи, благородный Кассий!
Ты ими воскрешаешь древний Рим.
А ты, Марцелл, чему ты здесь дивишься?
Иль мой патрон тебе не так знаком?
Иль у тебя причины для веселья?
У нас их нет.
Марцелл.
Ты дерзок, Публий, стал.
Публий.
С кем?
Марцелл.
Публий!
Кассий.
Полно вам браниться.
Неужто мало вам ещё всего?
И ссориться между собой свободным? —
И то их гость!
Марцелл.
Он даже не плебей!
Публий.
Патриций! Ты припомнишь это слово!
О Кассий! Только для тебя терплю…
Но что терплю?! Взглянул бы в моё сердце!
Нет, нет, — не бойся. Я сдержусь, уйду.
(Уходит).
Кассий.
Марцелл, послушай, я тебя люблю,
Как любят лучшую свою надежду.
Но Публия я тоже знаю с детства,
И не позволю нагло обижать.
Вы помиритесь.
Марцелл.
Мне с рабом мириться?!
Кассий.
Он мне не раб, он друг мне, как и…
Марцелл.
Я?
Кассий.
Да, как и ты.
Марцелл.
Ни слова больше, Кассий.
Пришёл и мой черёд тебе сказать.
Дивлюсь тебе: ко всем ты строг, как цензор, —
Откуда слабость к бывшему рабу?
Окручен им ты, точно прялка пряжей,
А в нём таланты: злость, лукавство, лень, —
Вот всё обычное наследство рабства.
Кассий.
Он рабству враг, он истый друг свободы.
Он предан мне: ты помиришься с ним.
Марцелл.
И я скажу: ‘О, времена! О, нравы’!
О чём с тобой, Овидий, говорим?
(К бюстам).
Не слушайте, великие останки!
А услыхав забудьте имя ‘Рим’.
Твой, Кассий, внук и твой, Марцелл, потомок
Готовы ссорится из-за раба,
Когда ваш Рим под игом самовластья!
Ужасно! Как мы падаем, Овидий!
Кассий.
Их Рим? Найди ты мне его следы
В бездонном этом скопище разврата,
Которое мы Родиной зовём!
Рим был когда-то! Нет его теперь.
Ублюдок имя незаконно носит,
И некому за то его карать.
Ты говоришь: ‘Мы падаем’? Мы пали,
Мы пали так, что никому не встать,
Ни одному, ни даже нам с тобой!
Рим под ярмом — а мы ещё живём
И женимся, что б размножать илотов?

Пауза.

Марцелл
(неожиданно весело)
А хочешь знать, что видел я недавно?
Кассий
(оживлённо)
На форуме?
Марцелл.
В гостях у одного
Сенатора. Я приглашён был им,
Отказываться счёл я неудобным.
Пресытившись кривляньем акробатов
И пением, и лирных звоном струн, —
Кто выдумал, хозяин ли, не знаю, —
Пирующие вспомнили игру,
Какую, дескать, Луций изобрёл.
И в Риме, здесь, решили повторить
Восточные порочные забавы.
Кассий.
Я думал, здесь я отдохну от Вера.
Нет здесь его, но тень его повсюду…
Не только Вер, нет, это общий дух!
Ну, продолжай. Что там происходило?
Марцелл.
Солидные патриции, матроны…
Подумать только! Можно ль ожидать
От них такого было? Кто-то бойкий
На стол поставил кратер и просил
Присутствующих побросать в него
По вещи: перстню, стилосу, булавке, —
Всё, что угодно. А затем избрали
Правительницу вечера — гетеру,
Подобную Пантее знаменитой.
И вынимать она должна была,
Глаза закрыв повязкой, всё, что было
В том кратере, по одному предмету.
При этом каждый раз, — она ж царица, —
Желанье можно было загадать,
Пускай невероятное, пусть даже
И унизительное! Куртизанка эта
Во вкус вошла быстрёхонько: взялась
Выделывать такие штуки: Рустик-
Философ принуждён был взять бокал,
Поставить на голову и нести вокруг
Стола пирующих, руками не держа
И не пролив не капли. А иначе
Сама, — ты слышишь ли, — сама, гречанка!..
Имела право римлянина высечь
И отхлестать сандалией своей
По заду и щекам… Да, гражданина
Империи. Свободного! Гречанка…
Нет, Рустик не пролил. Но ведь условье…
Потом иному довелось стать жертвой
Лукавой и шутливой той Фемиды.
Сервилий должен петь был петухом.
А сам хозяин дома, — так случилось, —
Залезть под стол и хрюкать, как свинья.
И, думаешь, он отказался? Нет!
С каким-то странным наслажденьем принял
Условие, под стол полез и встал
На четвереньки! Боги! Ах! Патриций,
Сенатор, даже не эквит, — под стол!
И хрюкал, и визжал, как поросёнок!
Кассий.
Я ждал не этих новостей!
Марцелл.
Вот видишь!
Ох! Не могу… И грустно, и смешно.
Смеясь над ними, над собой смеёмся!..
О размноженье, кстати, ты напомнил.
Я не женюсь, а ты борцов размножишь.
Кассий.
Да, я размножу. А к чему они?
Что может горсть, где в массе всё погибло?
Кто будет чист, где всё покрыла плесень?
Ты, кажется, просил великих предков
Забыть свой Рим?
Марцелл.
Я сгоряча сказал.
Кассий.
Твоя горячность хорошо сказала.
Что им за радость помнить о рабах?
Гной так глубок, зараза так всесильна,
Что лучшие из нас давно в грязи
И погружаются, не замечая,
И всякий шаг их втягивает глубже,
И, наконец, они ныряют сами,
Купаясь с наслажденьем.
Марцелл.
Но не мы?
Кассий.
И мы, как все. Да чем мы лучше прочих?
По чувствам, мыслям, убежденьям — да…
Всё это — мало. Где твои дела?
И где мои?
Марцелл.
И развращённый Рим,
И непреклонный стоик Марк Аврелий
Тебя за добродетель уважают.
Кассий.
За добродетель! Доблестный разврат!
Что принесла такая добродетель?
Свободу Риму?
Марцелл.
Времена придут, —
Я в это верю также, как и в душу, —
И мы себя покажем.
Кассий.
Да, придут!
А мы пока живём да рассуждаем,
Проводим время праздных разговорах,
Пируем, женимся и делаем детей —
Мы раболепствуем! Мы до мозгов прогнили!
Мы хуже всех!
Марцелл.
Что ж делать нам одним?
Кассий.
Катон не спрашивал.
Марцелл.
Себя прославил,
А Родине ни мало не помог
Своею смертью. Лучше б жить остался.
Кассий.
И в челядь триумвиров поступил?
Марцелл, в тебе сидит эпикуреец.
Марцелл.
Я не сержусь: ты слишком огорчён.
Конечно, лучше жить и быть полезным,
Чем умирать бесплодно.
Кассий.
Что ж ты медлишь?
Ты к делу примени разумный взгляд,
И Марк Аврелий — исправитель нравов,
Служи ему.
Марцелл.
Овидий, ты не прав.
Я говорю: пока хоть искра светит,
Хоть пятнышко надежды на свободу,
Такие люди, как Катон, как ты,
Должны не умирать, а биться, биться.
До истощенья биться.
Кассий.
Это речь!
Давно, давно её я ожидаю.
Да, надо биться, и мы будем биться.
Когда считали римляне врагов?
Моя печаль и праздные сомненья —
Разврата дело: я его осилю,
Хотя б в себе. Марцелл, довольно хныкать,
Довольно, бесполезно горевать.
Мужами будем. Пусть развратен Рим,
Пусть ползает пред цесарскою властью,
Мы будем словно встарь республиканцы
И, посвятив себя бессмертным предкам,
Пойдём отечество восстановить.
Марцелл.
Хотя б ценою жизни!
Кассий.
Жизни мало,
Придётся жертвовать гораздо большим.
Смерть — миг мучений. Надо будет жить
И каждую минуту сделать жертвой.
Всё милое в себе похоронить,
Всё — кроме одного — раз, навсегда
Пойти не в дальний — в бесконечный путь —
Пойти, ни разу вспять не оглянувшись,
И никогда, никак не отступать.
Марцелл.
Будь вожаком. Пойдём, не спотыкаясь,
Я и подавно. Мне ведь легче путь:
Я одинок.
Кассий.
Ты молод и платоник.
С твоею верою в бессмертный дух
Так много связано тебе родного,
Неотделимого от вещества,
Ему присущего, как сила, свойство.
Из мяса нерв придётся вырывать
С кровавой болью.
Марцелл.
Мне моя душа
Даёт такую силу в убежденьях,
Перед которой слабы все страданья,
Перед которой стоицизм — ничто.
Кассий.
Да разве стоицизм не убежденье?
Не отвечай, — теперь нам не до спора.
Как первый шаг, ты с Публием мирись.
Марцелл.
Нет. Ни за что. Мне гадок этот раб.
Я не могу, он мне антипатичен
С тех пор как волен. Это не каприз
И не упрямство. Мы сойтись не можем,
Как ложь и правда или две стихии,
Враждебные по сущности начал.
Кассий.
Куда же делась сила убеждений,
Сильнейшая, чем самый стоицизм?
Ты отступаешь перед первым шагом?
Он неизбежен и необходим.
Не говори о силе антипатий,
Не обвиняй младенческих существ, —
Я назову тебе другое имя:
Патриций — вот причина твоих чувств.
В тебе всесилен старый предрассудок.
Долой его, когда ты хочешь в путь,
Прочь лишний хлам.
Марцелл.
Овидий! Ты ли это?
Внук Кассия! Не верится ушам,
Откуда это? В первый раз я слышу…
Кассий.
Тебе придётся много услыхать.
Ты думаешь, что можно перестроить
Испорченный до сердцевины бык
Всемирного колосса и остаться
Самим с нетронутою старой шкурой?
Марцелл.
Патрициат всегда был славой Рима.
Кассий.
Марцелл, идя в смертельную борьбу
С погибшим поколеньем, надо вынуть
Из самых сокровеннейших изгибов
Натуры старой всё, что там ни есть.
Всё — до любимейших табличек сердца
И, не читая, беспощадно сжечь
Дотла. А новое писать не стилем
На мягком воске, — высекать на камне
Железом и огнём, что б пред веками
И их всепожирающим клыком
Осталась эта летопись недвижной.
Закуй себя от головы до пят
От всякой грязной мысли, от всего,
В чём тля скрывалась, что питало гной,
Перекали себя тройным закалом, —
Тогда идём, тогда мы можем биться,
И наши битвы породят не мышь.
Марцелл.
Таких речей я, Кассий, не пугаюсь.
Я не боюсь работать над собой
И думаю, что справлюсь даже с сердцем,
Когда потребует мой идеал.
В себе боюсь развалин я — не ломки,
Как и во всём. На чём и как ты строишь?
Кассий.
На счастье массы и самою ею,
Самим народом. Он сильнее нас
И в сто раз больше заинтересован.
В нас нашу ненависть родят идеи —
Могучий, но изменчивый рычаг.
В нём жизнь его, и всё, что существует,
Что терпит сам и чем счастлив другой.
Здесь нет ни помощи, ни облегченья,
Не может быть по существу порядка,
По существу общественных основ.
Не жди и мира: вечная вражда
Неутолимая, как жажда солнца.
Марцелл.
Вражда — собака. Кинешь ей подачку,
А ещё лучше: палкой пригрозишь,
И подлая покорность сменит ярость,
И подожмёт вражда свой куцый хвост.
Собачьи нравы здесь, собачьи чувства.
Нет, Кассий, ты не них не полагайся.
У них одни животные инстинкты,
А что от плоти — немощно, как плоть.
Силён лишь дух и дочь его идея.
Кассий.
Так думая, нам Рима не спасти.
Патрициат прогнил до основанья
И безвозвратно. В нём нельзя найти
Ста человек, пригодных для работы, —
И если есть ещё живое семя,
Оно в народе: плебсе и рабах.
Марцелл.
Сегодня мы меняемся ролями,
И ты, Овидий, как мечтатель стал.
Кассий.
Как знаешь: препираться бесполезно.
Я в бой пойду, хотя бы шёл один.
Марцелл.
Нас будет двое.
Кассий.
И бороться буду,
Пока во мне останется дыханье,
Всем жертвуя.

Входит Виргиния.

Виргиния.
И даже мной, Овидий?
Кассий.
Всем.
Виргиния.
Даже мною?
Марцелл
(про себя)
Как она прекрасна!
Кассий.
Виргиния, я уж сказал, что всем.
Виргиния.
Но я не всё, — и не хочу быть всеми
Для Кассия. Его я только вся.
И он мой — весь. А всем о жертвах — значит,
Что для меня пожертвует он всем.

Молчание.

И ты молчишь? Ни звука даже ласки?
Марцелл, не твой ль случайно разговор
Меж двух сердец прокрался чёрной кошкой?
Мне муж велел любить тебя, как друга.
И я хотела, но не прикасайся
Ни полусловом до моей любви.
О, я умею тоже ненавидеть!
Марцелл.
Когда бы сам неведомый нам бог,
Виргиния, сюда в плоти явился
Взять у тебя без спросу чьё-то сердце,
Он стал бы из всесильного бессильным.
Что может сделать юноша Марцелл
Против влиянья этих чувств и взглядов?
Виргиния.
О, если б эти чудные слова,
Как масло, умащающие сердце,
Мне шли от Кассия! Но он не ласков
Ко мне сегодня.
Кассий.
Разве ты не знаешь,
Как я тебя люблю?
Виргиния.
Я это знаю.
И это знанье — первый мой кумир.
Ему я отдала свою свободу,
Его любить я поклялась вовек,
И я люблю! Ему, ему служенье —
Мой каждый миг, мой каждый вздох, — вся жизнь, —
С того мгновенья, как его познала.
Но раз познав, я стала, как мудрец,
Моим желаньям не найти пределов,
Моим стремленьем в мире нет границы…
Чем больше знаю, тем мне больше надо,
Чем больше мыслю, тем сильней ищу,
Чем больше, изучая, получаю,
Тем меньшей кажется моя мне часть.
Пока не знало о твоей любви
Ни звука моё девственное сердце,
Оно довольствовалось тем, что есть,
Ему не нужно было новых знаний.
Теперь его ничем нельзя насытить.
Твоя любовь зажгла во мне потребность
Любимой быть. Любя, ищу любви.
Ищу, ищу — и буду век искать.
Моей любви мала и бесконечность!
Её уж я ношу в своей груди,
Мне надо вечное возобновленье!
Мне надо то, что мог бы только дать
Зевес Юноне в первое свиданье —
И это мне дают твои глаза.
Когда я это вижу — я счастлива.
Я вижу, вижу! О, как я люблю!
(Обнимает).
Прости, мой муж. Прости и ты, Марцелл.
(Убегает).
Марцелл.
И ты ещё о Риме можешь думать!
Кассий.
Пойдём на форум.
Марцелл.
Кассий! Ты кремень!
Кассий.
Я нескольких людей в толпе подметил,
Их надо будет ближе посмотреть.
Теперь не стану тратить ни минуты,
И то довольно медлили. Идём.

Гастулл подходит к выходу, Марцелл за ним. Оба возвращаются.

Марцелл.
Постой. Пришёл какой-то преторьянец.

Входит преторианец.

Преторианец.
Приветствие и мир, Овидий Кассий,
Тебе Аврелий-император шлёт.
Тебя, патриций и сенатор римский,
Он ждёт теперь уж в цесарском дому.
Насколько можешь, отложи заботы
О своих личных нуждах и спеши.
Тебя зовут дела государства.
Ты слышал императора слова?
Я всё исполнил, благородный Кассий,
И только жду ответа.
Кассий.
Я иду.

Преторианец уходит.

Марцелл.
Что это значит?
Кассий.
Доживём — узнаем.
Ты подожди на форуме меня
И не теряй там золотое время.
Что б ни было, я говорил не даром,
И что ни выйдет — я не изменю.

Оба уходят.

Сцена 2.

Другая часть дома Марцелла.

Публий
(войдя)
Жилище Марцелла. Вышел, не вернулся.
А если и вернулся — ничего.
Поклон от Кассия и извиненья
За давешнюю дерзость. Ха, патриций!
Я даже не плебей! Миллион кинжалов!
Вы мастера законы сочинять!
Пускай пройдут четыре поколенья,
Тогда сотрётся подлый след раба
И дастся детям право — на плебейство!
Нерон, восстань! И всех до одного
Их под топор мне, — как бы я отзвякнул!
Я раб, Марцелл? По-рабски же и мщу.
(Стучит).
Ну, Кассий, будет и тебе здесь горе.
Тебя-то жаль… Жаль? Это что за зверь?
Жалеть, отмщая?! Глуп ещё ты, Публий!
Стультус
(отворяя)
А, Публий, здравствуй!
Публий.
Здравствуй, сукин сын.
Стультус.
Что лаешься?
Публий.
А ты что, загордился?
Я в высший сан тебя произвожу.
Стультус.
Что надо?
Публий.
Право, был бы ты счастливей,
Родись от римской сановитой суки,
Чем от рабыни. Дома твой хозяин?
Стультус.
Нет.
Публий.
Жаль. Отличный господин!
Стультус.
Конечно!
За ним жить можно.
Публий.
Говорю: ‘хороший’.
Немного горд. А объявлял закон?
Стультус.
Какой закон?
Публий.
А ты читать умеешь?
Стультус.
Откуда мне? Какой же там закон?
Публий.
Да о рабах. Однако мне не время.
Прощай, дружище. Да учись читать.
Стультус.
Что о рабах-то?
Публий.
Разный вздор толкуют.
Стультус.
Какой же вздор? Ты говоришь: закон?
Публий.
Да что ‘закон’! Сенат законы пишет,
А против них, так им же исполнять.
Стультус.
Так против? Что же?
Публий.
Подлинно не знаю,
А так слыхал. Да, впрочем, верно, врут.
Уж больно выгодно для вашей братии.
Да будто вам Марцелл не объявлял?
Стультус.
Ни слова.
Публий.
Странно!
Стультус.
Расскажи же толком!
Публий.
Да, верно, вздор. Он добрый господин.
Вам и на воле было бы не лучше.
Стультус.
Толкуй!
Публий.
Ей, ей! Оно, конечно, воля
И часть именья — можно было б жить.
Стультус.
И часть именья?
Публий.
Брешут, слышал, люди.
По мне, всё врут. Да нынче уж и срок.
Стультус.
Что? Нынче? Воля? Сказывай же, Публий,
Скажи, родной.
Публий.
Эх, лучше и не знать.
Верь, Стультус, мне. Я вам добра желаю.
Что пользы знать? Всегда мог волен быть…
И нынче можешь… Можешь быть богатым…
Ну, срок пройдёт — так, видно, не судьба.
И будь скотом, и век живи собакой,
И оставайся до конца рабом.
Не первый день — привыкнуть было можно.
Привычка — мать. Она большая вещь.
С ней всё снесёшь. А что за прок в надежде!
Дразнит и мутит. Пьяным не споит,
Досыта не накормит.
Стультус.
Нынче срок!
Публий.
Вам пользы нет: до вас бы не коснулось.
Ваш господин — хороший господин.
Стультус.
Последний срок!
Публий.
Оно — последний, точно,
Да вам, ей-ей, — поверь мне, — всё равно.
И, верно, вздор. Прощай, голубчик Стультус.
Стультус
(удерживая)
Стой! Не пущу! Ты толком всё скажи.
Публий.
Всё это — вздор. Забудь об этом лучше.
Стультус.
Забыть о воле?
Публий.
Воля улыбнулась.
А вот что, друже, это поважней.
У вашего обширное знакомство.
И больше всё не цезарей друзья,
А сам он молод, слишком скор на слово,
Вам, может, что случалось услыхать,
Так не болтайте, про себя держите.
Хоть это время — что б его сберечь.
Он барин добрый, — вы его держитесь.
Что цезарям он друг или не друг,
Вам всё равно, — не ваше это дело.
Особенно чужим бы не узнать.
Хоть эти дни вы за него постойте.
Теперь ведь всякий будет доносить.
Вам что за польза?
Стультус.
Стой! Я понимаю —
Вот он, закон — и нынче крайний срок, —
И воля, и именье…
Публий.
Что ты! Что ты!
Чего ты понял?! Это чистый вздор,
Ты это всё забудь, а заруби на память,
Что б не болтать.
(Хочет уйти).
Стультус
(не пускает)
Нет, так ты не уйдёшь, —
Ты скажешь всё.
Публий.
Ей, ей, мне не досуже.
(Рвётся).
Стультус
(хватая за горло)
Всего не скажешь, — насмерть задушу.
Что знаешь, всё!..
Публий.
Тебе же будет хуже.
Стультус.
(с яростью)
Всё говори!
Публий.
Ты хоть дохнуть-то дай.
И так скажу, — ведь врать-то мне не трудно
С чужого лая, — я сказал, что вздор.
Стультус.
Вздор знать хочу.
Публий.
А хочешь — подавись им!
Толкуют, видишь, — а по мне, так врут,
Что Марк хотел патрициев пугнуть
И объявил, что будет награжденье
Рабу за правильный донос… Прощай!
(Бежит и смотрит из-за угла).
Стультус
(один)
Проклятый Публий! Стаю скорпионов
И бесов легион в меня вогнал.
Внутри всё рвётся. Видно, мало горя
Раб мыкал. Гад! Я больше не засну.
Чего им врать? А если он морочит?
Э, — всё одно — не пять раз умирать.
(Хочет идти).
Публий
(возвращаясь)
Голубчик Стультус, только два словечка.
Зови живей других рабов!
(Стучит).
Эй! Лукас, Цест! Терентий! Италлик!

Выбегают рабы.

Публий
(с расстановкой)
Живей, друзья, — у Стульта есть секрет, —
Он бил меня, так лучше все узнайте —
Я всем скажу, — кто хочет вольным быть, —
Хватай его — пока не убежал, —
Держи его, — и счастлив тот, кто первый…

Стультус опрометью убегает.

Марцеллу скажет. Подлые рабы!
Он убежал! Зачем вы не держали,
Ведь Стультус подлый и неверный раб,
Он господину вашему изменник.
Я говорил. Чего вы не держали?
Я ваши имена перепишу:
Вы все свидетели.
(Пишет).
Рабы.
Мы знать не знали.
Публий.
Ваш господин — первейший господин,
Как он, другого в Риме не найдётся,
Вы за него должны в огонь идти.
Вы слышите?
Рабы.
Ему потребны слуги.
Публий.
Запомните ж, друзья, мои слова,
Ему скажите о своём усердье,
А я бегу его предупредить.
(Убегает).

Сцена 3.

Во дворце у Марка Аврелия.

Марк Аврелий сидит среди сенаторов.

Марк Аврелий.
Патриции! Отечества отцы,
Опоры Рима! Я созвал вас ныне
Для важных совещаний и надеюсь,
Что ваша опытность и добродетель
Дадут Отечеству благой совет, —
Прямой, правдивый, откровенный.
Сервилий.
Никто из нас, никто из римских граждан,
Никто из смертных не способен дать
Тебе, великий, лучшего совета,
Как твой могучий ум и добродетель,
Никем не превзойдённые! Мы ждём.
Скажи. В тебя мы слепо верим.
Твои желанья — божеский закон.
Аврелий.
Возьми назад свои слова, Сервилий.
Они подобны грязным рабским стонам.
Ты не сумел ещё меня понять?
Или не хочешь? Удались отсюда.
Твои советы будут бесполезны.
Клавдий.
Я не защитник лести, Марк Аврелий,
Ты это знаешь. Но я заступлюсь
За сотоварища. Он сорок уже лет
В Сенате место с честью занимает.
Будь милостив. Возьми назад приказ.
Аврелий
Я уважаю старость и заслуги,
Когда они Отечеству полезны.
Но просидевший сорок лет в Сенате
И льстящий так, как он, мне не советник.
Я лично остаюсь при прежнем мненье,
Но ваше выслушать, отцы, хочу.
Луцилий.
Старик Луцилий, здесь, на этом месте
Полвека Августам даёт совет.
Он пережил довольно разных нравов,
Он видел в мире много перемен.
Его советом Нерва был доволен,
Его искал воинственный Траян,
Его любили уши Адриана,
Любил не меньше мудрый Антонин —
Благочестивый твой отец, Аврелий.
Великий ряд великих государей!
Теперь тебе — их славному потомку,
Тебе, чью мать я девочкою знал,
Тебе даю совет я, Марк Аврелий.
Ты хочешь правды: я её скажу.
Когда б Сервилий или кто другой
Нарушил здесь хотя б единым словом
К особе Августа, для нас священной,
Благоговенье, я б не потерпел.
Потребовал бы сам его изгнанья,
Будь он мой сын, мой брат, мой лучший друг.
Но я в словах Сервилия не слышал,
Прости меня, не слышал ничего
Противного отцовскому преданью.
Он произнёс обычный наш привет
Великим Августам: вот моё мненье.
Аврелий.
Я за других не буду говорить,
Но должен дать ответ за Антонинов,
Луцилий, я, хотя не стар, их знал,
И знал, что Пий не жаловал льстецов,
А сын его, Аврелий, ненавидит.
Прошу вас рассужденье продолжать.
Цивик Варвар.
Я никогда ещё дурного дела
Не защищал: надеюсь, и не буду.
Я льстивых слов не произнёс бы сам
И их хорошими назвать не смею.
Прошу припомнить только, Марк, тебя,
Что старые обычаи и формы
В Сенате издавна укоренились
И там всесильны: это извиняет,
Хоть, думаю, не может оправдать.
Аврелий.
Я знаю, было время, что в Сенате
Поставил Гай Калигула коня,
Я знаю, что в сенате рассуждали
О соусах для царского стола.
И эти-то обычаи вам любы?
Их вы хотите Риму сохранить?
Нет, полагаю, этого не будет.
Века Тибериев при мне прошли.
Прошу вас, дальше!
Марк Либон.
Марк Аврелий прав.
Он прав, как Август, прав, как император,
Он прав во всём: во всём неправы мы.
Я всё сказал: хоть коротко, но ясно.
Переннис.
Я думаю, что скажу ясней.
Ты — Марк, наш Август. Он наш сотоварищ,
Мы все здесь вместе представляем власть.
Она сильна лишь внутренним согласьем.
Нам ссориться между собой нельзя.
Сервилий был достаточно наказан,
И каждому из нас здесь дан урок,
Об этом мы довольно толковали,
Приступим же к оставшимся делам.
Попилий.
Иным бы родом речь моя звучала,
Когда б я раньше Перенниса встал.
Его услышав, я скажу: ‘Довольно’!
Его устами мудрость говорила.

Общее молчание.

Аврелий.
Что ж, все согласны? Все считают правым
Закоренелого во лжи льстеца?
Честнейшие из вас находят честным
Одной рукой поддерживать разврат,
Маня другою добродетель? Боги!
Я лучше бы желал стоять один
Обезоруженный среди германцев,
Чем видеть это страшное паденье
Моих сограждан! Римляне ли вы?
И даже ты молчишь, Овидий Кассий!
Кассий.
Да, я молчу. Когда придёт мой час,
Тогда я сам заговорю, Аврелий,
И ты меня не будешь понукать.
Аврелий.
Угрозы мне?
Кассий.
Ты разве их боишься?
Аврелий.
Такой идеи не родит мой мозг.
Мне не страшны, а странны твои речи.
Опору думал я в тебе найти
В такой борьбе, — и вдруг одна лишь дерзость!
Кассий.
Твои опоры: сорок легионов
И лагерь преторьянцев. А про дерзость
Ты вправе взять свои слова обратно:
Перед тобою римский гражданин.
Переннис.
Умерь порыв свой, благородный Касссий,
И ты, Аврелий, удержи свой гнев.
Аврелий.
Оставь свои ненужные советы.
Мой гнев питает только раболепье
И двоедушная уживчивость с пороком.
Я добродетель чту — в каком бы виде
Она не проявлялась. Я не ждал
От Кассия таких речей суровых,
Когда меня он видит одного
Стоящего за правду. Он не хочет
Мне другом быть, и я о том жалею.
Но он в словах и в убежденьях волен.
Не мне свободу слова угнетать.
Я сам её люблю. Я всех вас слышал.
Сервилия мне не за что изгнать,
Я это вижу: он не хуже прочих.
Но мы не будем нынче совещаться.
Молю богов, что в следующий раз,
Когда Отечеству нужда в вас будет,
Оно нашло поболе римских чувств.
Я дело разрешу своею властью.
Прощайте. Кассия прошу помедлить.
Клавдий.
Перемени решенье, Марк Аврелий,
Оно обидно. Мы не заслужили.
Аврелий.
Сужденья кончены. Я дал решенье,
Вам остаётся только исполнять.
Я пользуюсь своим законным правом,
Не выступая из его границ.
Кассий.
Патриции! У нас есть так же право.
Здесь, во дворце, он повелитель наш.
Идём в Сенат, — в Сенате нам он равный!
Идём в Сенат, пусть там он даст ответ.
Аврелий.
Идите, требуйте. Я к вам явлюсь
И дам ответ в присутствии народа.
Переннис.
Твоя горячность, Кассий, неуместна.
Мы все готовы Августа простить,
С ним ссориться никто из нас не хочет.
Мы граждане, — но не бунтовщики.
Сенаторы.
Мы все согласны.
Переннис.
Добрый день, Аврелий,
И да помогут боги изменить
Твоё неудовольствие на милость.
Кассий.
О Рим! О, Рим!
Аврелий.
Овидий, на два слова.

Сенаторы расходятся, кланяясь.

Рим гибнет, Кассий! Как его спасти?
Кассий.
Тебе знать лучше.
Аврелий.
Так ты отвечаешь
На зов Отечества?
Кассий.
Оно не звало.
Я говорю с тобою, император.
Аврелий.
Ты резок: но я знаю твои чувства,
Я знаю, Кассий, ты республиканец.
Держи себя со мной непринуждённо.
Я буду рад: мне душно от рабов.
Я не гоню свободных убеждений.
Тот, в ком их нет, — презреннейшая тварь,
Но требую, и это моё право,
Моя обязанность, что б граждане, как ты,
Не становились поперёд дороги,
Когда я свой тяжёлый груз тяну
И честно труд свершаю для Отчизны,
А дали руку мне. И то нас мало —
Любящих Родину сильней себя.
Зачем, — скажи, — меж нами разделенье?
Я думаю: мы одного хотим.
Кассий.
Ты звал меня для этих назиданий?
Аврелий.
Я не могу и не хочу заставить
Тебя твоё наследство позабыть.
Будь Кассием — но не забудь, кто Цезарь.
И осмотрись, в какой мы век живём.
Не честолюбье мне дало мой пурпур (По Э. Гиббону (1737 — 1794 гг.), в это время всё внешнее отличие императора от прочих граждан состояло в пурпурной тоге, император имел титулы Августа и Цезаря, последний принадлежал всему его семейству с товарищами. Прим. авт.),
В нём бремя, только бремя мне дано,
Его ношу без всяких личных целей.
Я только для Отечества живу!
Я не властитель, не рабовладелец
Своих сограждан — я меж ними равный,
Я между ними первый гражданин…
Или не так я с вами поступаю?
Скажи, превысил я свои права?
Нарушил ваши? Угнетал? Тиранил?
Развратничал? Ты укажи хоть шаг,
Где я не думал о народном благе.
Кассий.
Вокруг тебя толпы шутов всечасно
Век Антонинов золотым зовут,
Сурового владыку прославляя.
Тебе, знать, мало рабских фимиамов,
Иных желаешь? Их ты не дождёшься.
Аврелий.
Здесь две метафоры. Ты уклонился
И ловко избежал моих вопросов.
Я не сержусь: и здесь найдётся ладан.
Кассий.
Не время ли окончить разговор?
Аврелий.
Он не дошёл ещё и до начала.

Входит преторианец.

Преторианец.
Какой-то раб.
Аврелий.
Я всех велел пускать.

Преторианец уходит.

Кассий.
Я удаляюсь.
Аврелий.
Путь тебе открыт, —
Отказывай Отечеству в услугах.
Кассий.
Ему я никогда не откажу
Ни в чём. Но уж давно оно от граждан
Не просит и не требует услуг.
Оно не может: нет ему свободы,
Оно и граждане его — рабы.
Ему служить, — надеть твои вериги,
Продать себя, наняться подлецом…
Морочь других. Со мной оставь фигуры
И об Отечестве не говори:
В нём всё поглощено одним тобою.
(Уходит).

Входит Стультус и падает на колени.

Аврелий.
Встань. Кто ты?
Стультус.
Раб.
Аврелий.
Что хочешь?
Стультус.
Донести.
Аврелий.
Молчи, несчастный! Стража!

Входят солдаты.

Стультус.
Я обманут!
(Бросается на копья, задерживает дыхание, закрыв лицо, и умирает).
Аврелий
(страже)
Прибрать. Очнётся, — в вечную тюрьму,
А если умер — бросить труп собакам.
Он был доносчик. Умер?
Преторианец.
Околел.

Труп Стультуса выносят.

Аврелий
(один)
Льстецы и подлые эпикурейцы,
В распутстве утопающая знать,
Доносчики, испорченный народ,
Крамола в войске, внешние враги,
Растущая неудержимо секта
И непреклонные республиканцы, —
Вот что даёт мне развращённый Рим
За дни труда, за ночи без покоя,
За прометееву борьбу со злом,
За прославляемую добродетель!..
О боги! Дайте мне остаться чистым,
Не стать тираном и не впасть в разврат!

Входит Фаустина.

Сокровище моей любви, Фавстина,
Перл римских женщин!
Фаустина.
Милый мой Аврелий,
Мой слух смутили сумрачные вести:
Мятеж Сената, исступлённый Кассий,
Убитый раб, — к тебе я прямо с ложа.
Ты невредим? Дай мне тебя обнять.
Утешь моё встревоженное сердце.
(Обнимает).
Аврелий.
Ты — моя радость!
Фаустина.
Что же здесь случилось?
Аврелий.
О, не тревожься! Я видал и слышал,
К несчастью, тоже, что и каждый день,
Не более.
Фаустина.
Ты мне сказать не хочешь?
Аврелий.
Я всё сказал.
Фаустина.
Ты охладел ко мне?
(Ласкается).
Аврелий.
Ты мне милей всего, чем я владею,
Хотя мои владенья — мир.
Фаустина
(ласкаясь)
Скажи!
Аврелий.
Оставь меня, холодное железо
В воск превратилось бы от твоих ласк.
Уйди, я становлюсь эпикурейцем
В твоих объятьях.
Фаустина.
Милый, не страшись.
Жена, как я, супруга не расслабит.
Я только истых стоиков люблю.
Будь стоик, милый, будь со всеми стоик,
Но мне ты докажи свою любовь:
Скажи, что было.
(Усаживает и обнимает его).
Аврелий.
Я созвал совет
Для важных совещаний.
Фаустина.
Для каких?
Аврелий.
Нет, это тайна.
Фаустина.
Тайна! От меня?
И ты в своей любви уверить хочешь?
Все цезари водили жён в Совет,
А ты мне даже рассказать не хочешь?
Я хуже всех?!
Аврелий.
Не все, мой друг.
Фаустина.
Все, все.
Октавия, Фадилла, Агриппина
И Мессалина — да чего считать?
Примеры есть. Я разве хуже прочих?
Скажи, я хуже?
Аврелий.
Лучше всех их ты.
Фаустина.
Я никогда публично не мешаюсь
В твои дела, а ты наедине
Не исполняешь и бездельной просьбы.
Ты мне не доверяешь и не любишь.
(Встаёт).
Прощай, я недостойна разделять
Твои заботы.
Аврелий.
Сядь ко мне, Фавстина.
И не сердись. Я всё тебе скажу.
Фаустина
(садясь)
Прости меня. Мне было больно думать,
Что я ничтожнее в твоих глазах,
Чем те, которых ты зовёшь льстецами.
Прости, я женщина, но так же стоик…
Я так люблю! Храни ты свой секрет.
Я удалюсь.
Аврелий.
Сиди. Ты всё узнаешь.
Ты в десять раз достойнее их всех.
Религии отцов грозит опасность.
Чужая вера в Сирии растёт
Неудержимо.
Фаустина.
Это — христианство?
Аврелий.
Да, так зовут её.
Фаустина.
Аврелий,
Не позволяй распространяться ей,
Она и в Риме многих заразила,
Она опасна.
Аврелий.
Так и я сужу.
Фаустина.
О, как я рада! Что ж Совет?
Аврелий.
Рабом был.
Я распустил и взялся сам решить.
Фаустина.
Я никогда бы их не созывала
На твоём месте. Ты в сто раз умней
И сам всё сделаешь гораздо лучше,
Чем этот ненавистный мне Сенат.
К чему он нам?
Аврелий.
Молчи, молчи, Фавстина.
Таких речей я слушать не могу.
Фаустина.
А что же Кассий?
Аврелий.
Кассий здесь остался.
Мы говорили.
Фаустина.
Берегись его.
Следи за ним. Он в Риме всех опасней.
Аврелий.
Всех добродетельней.
Фаустина.
Он бунтовщик.
Ты знаешь, раб тот, — он ведь был Марцеллов.
Аврелий.
Мне всё равно.
Фаустина.
Марцелл тебе не друг,
И мне сдаётся, тайный христианин.
Аврелий.
Будь осторожна, не играй словами.
Ты произносишь смертный приговор.
Фаустина.
О нет! Нет! Нет!
Аврелий.
Скажи мне, что ты знаешь.
Фаустина.
Я это так. Марцелл почти дитя.
Аврелий.
Щадить нельзя, будь он грудной ребёнок,
С детьми заразу надо истреблять.
Фаустина.
Нет, я шутила… Он Платоном бредит.
Аврелий.
Тем хуже.
Фаустина.
Полно.
Аврелий.
Вредный утопист.
Фаустина.
Марцелл?
Аврелий.
Платон. Он хуже Эпикура.
От его бредней — к христианству шаг.
Не стану я терпеть здесь этой секты.
Фаустина.
Марцелл — дитя, его мы переменим.
От Кассия бы только оторвать,
Он им испорчен.
Аврелий.
Полно, это сплетни.
Тот истый стоик.
Фаустина.
Я его боюсь.
Он с головы до пят республиканец.
Я трепещу. Я не найду покоя,
Пока он в Риме. Вечно пред глазами
Труп Цезаря, Кальпурния в слезах
И Кассий с окровавленным кинжалом.
Аврелий.
Фавстина, будет…
Фаустина.
Этот страшный призрак,
Я твёрдо верю, боги посылают.
Аврелий, вспомни, Цезарь не послушал
Предчувствий жениных… Подумай, милый.
Ведь всякий день так много умирают.
Одним бы больше… Мы спокойны будем.
Аврелий
(вставая)
Фавстина, это гадкие слова.
Фаустина
(усаживая его)
Их сами боги и любовь внушают.
Аврелий.
Они убьют мою любовь к тебе.
Пусть он мне враг — я чту в нём гражданина.
Его убив, никто не вправе жить.
Не бойся, отгони пустые страхи.
Он ничего не сделает один.
Да, он пошёл бы на борьбу с друзьями,
Он в Риме нет таких людей, как он.
Они исчезли. Рим забыл свободу,
И нынче Кассий Брута не найдёт!
Фаустина.
На что нам Брут! Живёт его отродье —
Виргиния, напыщенная тварь.
Красавица! С змеиными глазами,
С костлявой шеей! Красная ханжа!
Она вредней, чем 20 тысяч Брутов.
Не смейся, я не с ветра говорю.
Она одна всю молодёжь взбунтует.
Со мной встречаясь, так себя ведёт,
Как будто бы она императрица!
Ушли хоть их. Я не могу терпеть.
Аврелий.
Убить, сослать — нероновские средства.
Я не могу тиранам подражать.
Я буду добродетелью бороться,
Добром врага заставлю другом стать.
Фаустина.
К себе приблизить! С этой интриганкой?
Скорее в Тибр!
Аврелий.
Он в Сирии мне нужен.
Там только доблесть наших старых дней
Бороться может с новым христианством.
Смотри, будь римлянкой — ты услыхала
Великий государственный секрет.
(Встаёт).
Ступай к себе.
Фаустина.
Ты будешь мной доволен.

Расходятся.

Действие 2.

Сцена 1.

У Марцелла.

Марцелл, Ксантипп.

Марцелл.
Учитель, ты открыл мне новый мир
В учении бессмертного Платона.
Ты дал мне душу. От твоих бесед
Я становлюсь полнее человеком.
Твои слова, как мать, меня хранят
Среди разврата, остаюсь я чистым,
Я убегаю суетных забав.
Я, как невесту, полюбил невинность.
Ты дал мне столько, столько лучших благ,
Что я не в силах выразить словами.
Моя душа тебя благодарит.
Ксантипп.
Возлюбленный! Я слабый человек,
Я только сею, с верой и любовью
Святое семя правды и добра.
На доброй почве всходит плод сторицей,
Когда её осенит благодать.
Ты удостоен. Всходы зеленеют.
Благодари. Но только не меня.
Работай же. Ты не далёк от жатвы,
Трудись, учись, молись, ищи, люби.
Марцелл.
Что будет жатвой?
Ксантипп.
Высшее блаженство.
Марцелл.
Когда?
Ксантипп.
Всегда.
Марцелл.
А как достигнуть?
Ксантипп.
Верой.
Марцелл.
Я веровал, пока тебя не знал,
В своих богов, ты ту разрушил веру,
Открыв, что есть один, неведомый нам Бог.
К Нему теперь душа моя стремится.
Но я о нём не знаю ничего.
Ты обещал мне многое открыть,
Ты говорил, что все мои познанья —
Ничто пред тем, что мог бы я узнать,
И дух мой просит, жаждет новых знаний.
Ты много дал мне, — дай мне всё, учитель!
Ксантипп.
Благодари Создателя, Марцелл!
Он ниспослал тебе святую жажду,
Предвестницу живой воды. Ищи!
Источник есть.
Марцелл.
О, я желал бы выпить
Его до дна. Душа моя пылает.
Открой мне всё.
Ксантипп.
Готовь себя, молись.
Марцелл.
Зачем ты медлишь?
Ксантипп.
Нынче в первый раз
Я нахожу в тебе такое рвенье.
Что за причина этой перемены?
Скажи, мой сын! Ты был всегда спокоен
И постоянен до последних дней.
Потом уныл, задумчив и рассеян,
Теперь тревожен и нетерпелив.
Марцелл.
Нет, нет, Ксантипп! Не спрашивай меня.
Я сам ещё не знаю, что со мною.
Учи меня — и я стал, как мудрец,
Я жажду знаний! Дай мне их скорее!
Дай всё, что есть, скорей, — мне мало прежних!
Ксантипп.
И у души, мой сын, ведь есть недуги.
Как и она — они сильнее плотских.
Но много есть целебных средств у нас,
Врачей души, ниспосланных нам свыше.
Войди в себя. Узнай свою болезнь.
Мы побеседуем о ней. Подумай,
Когда и как она к тебе явилась.
Марцелл.
Молчи, молчи. Не спрашивай меня…
Нет, не болезнь во мне! Болезнь не любят,
Себя терзают, что б её прогнать.
Я не хочу расстаться с этим чувством,
Оно светло, как лучший божий луч.
Мне бы хотелось, что б оно осталось,
Мне бы хотелось, что б оно росло
И, как пожар, объяло мою душу.
Нет, это не болезнь. Учи, учи.
Дай досыта напиться новых знаний.
Ксантипп.
Никто из смертных досыта не пьёт
И не напоит ими. Тот один
Здесь на земле.
Марцелл.
Кто?
Ксантипп.
Ты того принять
В себя ещё не можешь.
Марцелл.
Отчего?
Ксантипп.
Чертог твоей души не приготовлен
В себя достойно жениха принять.
В тебе сильны другие помышленья.
Ты одному себя отдать не можешь,
В конечное ты слишком погружён.
Марцелл.
Моей любви была и бесконечность!
Ксантипп.
Твоей любви?
Марцелл.
Она сказала так!
Ксантипп.
Блюди себя, мой сын! Есть искуситель,
Лукавый дух: он нам и богу враг.
Он ставит сети, уловляя души.
Блюди себя. Храни свою невинность.
Марцелл.
О, ты её не знаешь, мой отец!
Она чиста, как сам эфир души,
Я всё земное напрочь забываю,
Её увидев.
Ксантипп.
Девушка?
Марцелл.
Жена.
Ксантипп.
Несчастный! Сохрани тебя Создатель!
Беги её.
Марцелл.
Зачем?
Ксантипп.
Лукавый дух
Тебя прельщает. Это наважденье.
Марцелл.
Да чем же дурно?
Ксантипп.
Ты грешишь, грешишь.
Не прикасайся до чужой жены
Ни даже взором. ‘ Тот прелюбодей,
Кто с вожделеньем на жену глядит’, —
Сказал божественный учитель.
Марцелл.
Как же?
Не ты ли сам сто раз мне повторял:
Люби и веруй. Разве грех любить?
Ксантипп.
Грех, самый тяжкий грех — жену.
Марцелл.
Она чиста.
Ксантипп.
Не доверяй. Все слабы.
Нет женщины, не падкой до греха.
Беги, беги её.
Марцелл.
Нет. Я не в силах!

Входит Лукас.

Лукас.
Какой-то раб принёс сюда письмо
И убежал, не говоря ни слова.
Марцелл.
Оставь его.

Лукас уходит.

Марцелл
(читает)
О боги!
Ксантипп.
Что с тобой?
Марцелл.
Не может быть! Нет, это не она!
Нет! Нет! Нет, нет!
Ксантипп
(берёт письмо и читает)
‘ Возлюбленный Марцелл,
Зачем, дитя, ты робок и застенчив?
Зачем бежишь? Доверься: ты любим.
Дитя! Любить красавицу не страшно!
Когда? Ты можешь нынче вечерком?..
Приди с закатом в рощицу Дианы,
А если нет любви в холодном сердце,
В тебе есть мужество, — приди, как друг.
Приди, не то Виргиния погибнет.
Мой лозунг будет: ‘ Ты принёс письмо’?
Пароль твой: ‘ Я Венере доверяюсь».
Ты не пойдёшь.
Марцелл.
Нет, это не она.
Ксантипп.
Ты не пойдёшь?
Марцелл.
Но ей грозит опасность!
Ксантипп.
Ты не пойдёшь. О, обещай мне, сын,
Во имя Божие.
Марцелл.
Она погибнет!
Она погибнет! Я пойду, пойду.
Ксантипп.
Несчастный! Ты погубишь свою душу.
Марцелл.
Хотя б весь мир!
Ксантипп.
Ты не пойдёшь!
Марцелл.
Пойду!
Ксантипп.
Я заклинаю всем, тебе священным.
Марцелл.
Не трать речей.
Ксантипп.
Мной запрещает Бог!
Марцелл.
Теперь ни Бог, ни боги не удержат.
Ксантипп.
Не богохульствуй!
Марцелл.
Я люблю, старик!
Пусть гибну я, пусть гибнет мир с богами,
Пусть гибнет всё, лишь бы её спасти.
Оставь меня, — я буду брать уроки
Теперь у сердца.
Ксантипп.
Выслушай сперва,
Насколько можешь, овладей собою
И до конца меня не прерывай.
Пойдя, её ты не спасёшь — погубишь.
Записку написал ваш общий враг.
Марцелл.
По чём ты знаешь?
Ксантипп.
Потерпи немного.
Марцелл.
Я понимаю: ты со мной хитришь.
Ксантипп.
Марцелл! Я столько времени с тобою,
А ты меня доселе не познал!
Марцелл.
Прости, прости — и говори мне дальше.
Ксантипп.
Мне незачем расспрашивать тебя
О той жене: Виргиний в Риме много,
Но ты мне называл всегда одну,
Та мужа не обманет.
Марцелл.
Нет, нет, нет!
Ксантипп
(держа письмо)
Теперь ты вникни в тайный смысл записки.
Её писал коварный человек
И опытный знаток в делах разврата.
В ней не одна — в ней много тайных целей,
И все порочные. Проникнуть трудно.
Здесь есть обман, здесь целый рой обманов.
Писала не Виргиния письмо,
А писано как будто от неё.
Ты не любим — любовь так не напишет.
Марцелл.
Как знаешь ты?
Ксантипп.
И я, сын, молод был!
Писало гнусное прелюбодейство
И жар скотоподобного распутства.
Тебя зовут дитём — ты не дитя,
Но думали разжечь тебя насмешкой
И здесь же простодушьем усыпить.
‘ Красавицу любить не страшно’! Страшно!
Марцелл.
О, нет!
Ксантипп.
Мой сын, ты знаешь лишь бутон.
Плод полон яда. Дай ему созреть —
Всё существо проникнется отравой
Мучений и греха. Конец ужасен.
Боясь, что ты уйдёшь от пут разврата,
Здесь выставили целый ряд силков:
Сердечный жар и мужество, и дружба,
Все доблести, к Виргинии любовь,
Все струны сердца — от дурных до лучших,
Все тронуты. Здесь с демонским искусством
И храм Дианы, непорочной девы,
И, наконец, приписка, что б убить
В твоём уме все тени колебаний, —
Расчёт здесь был: вовлечь тебя в разврат
И выведать к Виргинии любовь —
Цель женщины. Погубит вас обман,
Когда писал мужчина.
Марцелл.
Это Публий!
О, это он! Никто иной, как он.
И тот донос, хоть Кассий и не верит, —
Я убеждён: везде его рука.
Недаром же он мне антипатичен.
Ксантипп.
Благодари Создателя, Марцелл,
Ты, видимо, храним его десницей.
Марцелл.
Что делать мне, Ксантипп? Постой, я знаю.
Я Кассию записку покажу.
Задумался ты. Разве это дурно?
Ксантипп.
Не дурно, нет. Оно всего приятней.
Такой поступок чистота внушает.
Опасен он. Удар хитро направлен.
Как нож, ударит.
Марцелл.
Кассий твёрд, как камень.
Ксантипп.
И камень трещину даёт в огне,
А в сердце и подавно от печали,
Чем твёрже человек, тем глубже скорбь.
По мне, так лучше ничего не делать,
Во всём на волю божью положиться
И позабыть. Тебя смутить хотели,
Твоё спокойствие их посрамит.
Так демонские козни пропадут
И приумножится Творца лишь слава.
Дай мне записку, я её сожгу.
Марцелл.
Я только перечту разок.
Ксантипп
Не надо.
(Бросает в огонь).
И да погибнет так в огне нечистый.
А ты скажи: ‘ Во истину так будет’.
Прощай.
Марцелл.
До завтра?
Ксантипп.
Если Бог сподобит.
Блюди себя, молись и будь спокоен.
Храни тебя святая благодать.
(Уходит).
Марцелл
(один)
Виргиния!.. Что, если это ты?
О нет, нет, нет! Ведь ты чиста, как гений.
А если?.. Если?.. Я туда пойду…
Прочь эти мысли… Боже, отгони их,
Они дурные… Если это правда?
Какая пытка! Вдруг она погибнет
Из-за меня? Я мог её спасти
И не пошёл — из-за пустого страха?
О! Как я гадок! Я иду, иду.

Входит Ксантипп.

Ксантипп!
Ксантипп.
Я возвратился на минуту
Взглянуть, что ты. Я вижу, ты встревожен.
Пойдём со мной, дорогой потолкуем.
Ты слово дал: к Диане не ходить.

Оба уходят.

Сцена 2.

Покои Кассия.

Публий
(один)
Вчера был промах. Юн ещё ты, Публий.
Да ничего. Другие стрелы есть.
Учись. Стреляй. Натягивай тетиву
Хоть век — пока не раздробил мишень.
Не отступай ни под каким предлогом —
Возьмёшь своё. Да целься поверней.
А вот посмотрим, как стрелять нам нынче.

Входит Кассий.

Кассий.
Клянись мне, что ты был вчера невинен.
Публий.
Желаешь — я готов. Но рассуди,
К чему? Ты мне всегда на слово верил.
Солгу я так — я и, божась, солгу.
Не веришь мне — и с клятвой не поверишь,
А если ты изверился во мне,
На что я годен? Наш расчёт короток.
Гони с двора. Ты господин.
Кассий.
Клянись.
Публий.
Мне клятва ровно ничего не стоит,
Ни унции. Но если ты ни слов,
Ни доводов моих не принимаешь,
Не стану клясться. Говорю: гони.
Кассий.
Ты думаешь?
Публий.
На что ж тебе я годен?
Кассий.
Прогнать — и только?
Публий.
Что ж ещё?
Кассий.
Убью.
Публий.
Убьёшь — и только? Я придумал хуже.
Мне смерть — плевок. А чем я стал бы жить?
И как? Неужто даже ты,
Ты, Кассий, не сумел ещё понять,
Что и рабы из одного металла
С патрицием? Что в нас есть мысли, чувства,
Потребности, желанья, нужды, страсти,
Как и у вас — но нет лишь ваших средств?
Что и у нас есть боль, когда ударят
И кровь бежит из ран?..
Ты думаешь, к тебе я не привязан?
Кассий.
Всё это мне известно. Потому-то
Мне и сомнительна твоя невинность.
Ты был вчера обижен.
Публий.
И кроваво!
Кассий.
Обиженный, ты захотел отмстить.
Публий.
Будь даже так. В чём здесь вина? Подумай.
Всю нашу жизнь живём мы вместе с вами,
В одних домах — и трудимся для вас,
Весь век без устали и без надежды.
Всем всё дано — и это всё отнято
У нас, у жён, детей — у всех, всех близких.
Мы это знаем, видим каждый час
Всей нашей гнусной жизни — понимаешь.
И сносишь только потому, что вы же
Нас обращаете в тупых скотов,
И мы, не зная, как за дело взяться,
Не зная, как себе помочь — несём,
Несём вас целый век свой на плечах,
А вы нас хлещете, чем ни попало,
Не разбирая, часто и не зная.
Всё это сделалось для вас привычкой,
И нам — когда что одеревенеет.
Да трудно: вечное возобновленье,
Обида за обидой, боль за болью.
Старик, ребёнок, свой, чужой — едино.
Те бьют, те биты и должны терпеть.
Терпеть, терпеть, и всё терпеть до гроба.
И так терпеть, — и ничего не ждать
И никогда! Что, весело?
Кассий.
Ужасно!
Публий.
И вот нашёлся сердобольный барин —
Раба вытаскивает из оков
И делает — полусвободным.
Раб знает, но старается забыть
Трикрат проклятую приставку ‘полу’:
Он исключил её в самом себе
И начал забываться. Вдруг мальчишка,
Ему чужой, внезапно подбегает,
С размаху бьёт и под ухо кричит:
‘Ты раб, раб, раб — ты даже не плебей’!
И мне сносить, за то, что он патриций?
И мне не мстить — когда судьба дала
Одно мне в жизни наслажденье — месть?!
Чего ты смотришь? Это для примера,
Когда бы я действительно отмстил.
Где здесь вина?
Кассий.
И ты отмстил.
Публий.
Я? Нет!
Кассий.
Но ты хотел!
Публий.
Но ты мне не ответил.
Где, где вина была б?
Кассий.
Вина не в мести,
А в способе.
Публий.
Так поцелуем мстить?!
Кассий.
Чем хочешь, Публий, только не изменой.
Ты предавал его, меня, нас всех,
Саму свободу — это вне прощенья.
Публий.
Зачем же я? Я говорил к примеру.
Кассий.
И я тебе к примеру говорю,
Что я к измене буду беспощаден.
Публий.
Будь. Только мы ещё поговорим.
И ты, как я, себя рабом считаешь,
И ты, как я, несчастлив этой мыслью.
Ты хочешь для Отечества свободы
И силишься его освободить.
Ты разбираешь средства?
Кассий.
Да.
Публий.
Игрушки
Тогда твои все планы — и химеры,
И им никто не может изменять.
Ряд мыльных пузырей — зови изменой
Их разрушенье.
Кассий.
Я не отступлю
Ни перед чем — но прямо устраняю
Всё грязное.
Публий.
Но как найти черту?
Кто проводил границы между грязным
И чистым? Назови и поручись,
Что те же у других людей и будут
Твоими через день и через год,
Что те же были и у наших предков
И будут у детей? Определи.
Кассий.
Границы изменяются, но есть
Незыблемые нравственные мерки,
Они для всех. К ним надо применять
Свой каждый шаг.
Публий.
Я от тебя не ждал
Такого вздора! Равные для всех!
Для нас и вас! Одни! Что ж, мы согласны.
Давай равнять. Но чур, — уж всё равнять.
Нет, Кассий, ты, я вижу, арифметик.
Придумал мерки! Это всё оковы,
Чертовски подло скованные вами,
Что б нас морить. Для вас они пушинка,
Вы дуете — они себе летят.
Для нас — галеры. Груз валите вы,
А мы весь век гребём, изнемогая!
По мне, взялся за что, кончай, хоть тресни,
Не в силах — не касайся. Вот и мерка.
Прикидыванья все и вычисленья —
Они вам точно годны от безделья,
А на поверку выйдет всё одно.
Вам хочется сосать из нас побольше,
А нам — себе оставить что-нибудь.
Всё к одному — спокон веков ведётся,
Так вы и ваши боги завели.
Кассий.
Зачем ты не остался честным, Публий!
Ты лучшего бойца взял у свободы,
Меня лишил надежнейшего друга.
Я не могу измену вдруг простить!
Публий.
Ты сознаёшь, что я могу быть годен
В великом деле, где людей так мало,
И отвергаешь! Полно, полно, Кассий,
Оставь свои воздушные затеи.
Ты ничего не можешь для свободы,
Ты сам невольник рабских предрассудков.
Кассий.
Терять тебя мне больно. Для свободы
Теперь тебя считаю бесполезным.
Ты уж не чист. А ей не надо грязных.
Публий.
Что ты толкуешь? Белены объелся?
Живёшь, где все и всё кругом в грязи,
Где мыться можно только в грязной тине,
И хочешь чистых! Дай сперва свободу,
Тогда и говори, кого ей надо.
Без мусора ты, видно, хочешь строить?
Бороться должен — так ищи бойцов.
Увидишь, кто тебе без нас поможет,
Где эти чистые.
Кассий.
Оставь меня.
На все четыре стороны ты волен.
Тебе дадут именья, сколько надо,
Но мне не попадайся на глаза.
Публий.
Я тридцать лет с тобою рос, как с братом…
Итак, ты гонишь! И из-за кого?
Из-за пустоголового мальчишки,
Который украдёт твою жену.
Кассий.
Что ты сказал?!
Публий.
Сказал, что сам я видел.
Кассий.
Молчи, змея!
Публий.
Теперь мне всё равно.
Да, я молчал, что б ты не ведал горя.
Сам сторожил. За то и ненавидел
Меня пустоголовый интриган.
Он ел её влюблёнными глазами,
Пока ты думал, и всегда встречал
Моих два угля.
Кассий.
Вон отсюда, пакость!
Публий.
Уйду, уйду. И ты не лучше прочих.
Неладно будет — на себя пеняй.
Кассий.
Ни слова! Вон!
Публий.
Позволь, сперва докончу.
Я глупость делаю — да не могу, —
Сильна проклятая привычка. Кассий,
Забудь всё это. Будем жить, как прежде.
Моя вина не очень велика.
Того раба пришпорил я, и только.
Огонь в нём тлел и вспыхнул без меня.
Займи меня хорошим, честным делом.
Я много сделаю, не то погибнешь.
Мне остаётся в жизни только месть,
Я буду беспощаден. Выбирай!
Бери меня, как друга, для свободы,
Я весь с тобой, не то другим продамся.
Мне больше ничего не остаётся.
Решай, как знаешь.
Кассий.
Обожди минуту.
(Выходит).
Публий
(один)
Что это значит?.. Нет, голубчик Кассий!
Я здесь тебя не стану ожидать.
Мы встретимся иначе. До свиданья.
(Идёт к окну).
Ну, бедный Публий, вот твой Рубикон.
(Выпрыгивает).
Кассий
(возвращается с мечом)
Ушёл!.. Нет, мне нельзя остановиться
На полдороге. Он, как враг, опасен.
Он слишком много знает. Догоню…
Свобода, эта жертва частью сердца!
(Уходит).
Виргиния
(входит)
Я всё одна. Мой милый Кассий занят.
Не может же он всё со мной сидеть!
Но как бы мне хотелось быть с ним больше!

Входит Марцелл.

Марцелл, тебе я рада! Я одна.
Марцелл.
Ты рада? Я хотел уйти.
Виргиния.
Зачем?
Тебе, что, неприятно быть со мной?
Марцелл.
О боги! Я тебе и жизнь бы отдал.
Виргиния.
Зачем же ты чуждаешься меня?
Марцелл.
Тебя чуждаюсь?
Виргния.
Да, я замечала.
Присядь же. Я с тобою рада быть,
Твой Кассий друг. Но как же ты решился
Прийти сюда.
Марцелл
(смешавшись)
Я был… Я мимо шёл
С моим учителем.
Виргиния.
Мне бы хотелось
Его послушать. Я люблю Платона,
Приди-ка с ним когда-нибудь ко мне.
Я попрошу у Кассия согласья.
Марцелл.
Как хорошо бы! Нет, он не позволит.
Виргиния.
Наверно.
Марцелл.
Для него всё это вздор:
И небо, и душа.
Виргиния.
Уж я ручаюсь.
Придите завтра.
Марцелл.
Если он пойдёт…
Но ведь философ избегает обществ…
Да, к вам зайдём.
Виргиния.
Нет, то была мечта!
Не приводи. Всё это бесполезно.
Марцелл.
Всё счастье рухнуло. Я так и знал.
Ты так изменчива!
Виргиния.
Как Пенелопа.
К чему мне, в самом деле, твой учитель?
Я не могу его быть ученицей.
Хотя бы даже Кассий согласился,
Он держится совсем иных начал.
Его — мои. Так было, так и будет.
Марцелл.
Хоть раз, Виргиния, хоть раз…
Виргиния.
К чему?
Марцелл.
Тебе откроет целый мир сокровищ.
Виргиния.
Моё сокровище дороже всех.
Марцелл.
Тебе даст душу.
Виргиния.
Я имею сердце.
Марцелл.
Расскажет нам он про иную жизнь.
Виргиния.
Я до сих пор счастлива убежденьем,
Что самая счастливая — моя.
Марцелл.
Да, в этом мире…
Виргиния.
Я довольна этим.
Марцелл.
Другой есть, лучший.
Виргиния.
Ты бывал ли в нём?
Марцелл.
Тот мир — жилище истинного Бога.
Виргиния.
Здесь боги предназначили меня.
Марцелл.
Есть высшее и вечное блаженство.
И мне б тебе его хотелось дать.
Виргиния.
Благодарю. Ты хочешь, что б я вечно
Любила Кассия, и он меня.
Марцелл.
Вы счастливы!
Виргиния.
Ты этим недоволен?
Марцелл.
Я всё б отдал, что б вечно было так,
А сам не знаю, почему мне грустно.
Мне кажется, что слышу не тебя,
Как будто твои губы говорили
Без сердца. Нет, ты не такая, нет.
Виргиния.
Марцелл, здоров ли? Я не понимаю.
Марцелл.
В тебе не чёрствая отнюдь душа.
Она тепла. Она, как ты, прекрасна.
Бог взял отборнейший эфир с Олимпа
И изваял тебя.
Виргиния.
Ах ты, платоник!
Марцелл.
Я правду говорю. Вам тесен мир,
Он слишком мал для вашего блаженства,
В нём вовсе нет достойных вас существ.
Я знаю: вам мала и бесконечность.
Припомни же вчерашние слова,
Была ты в них, твоё в них было сердце.
О, как была ты хороша тогда!
Виргиния.
Я в первый раз тебя таким встречаю,
И мне так странно!
Марцелл.
Мне так хорошо!
Я бы хотел здесь целый век остаться.
Тебе не скучно?
Виргиния.
Нет. Но твои речи
Мне странно слушать. Я к ним не привыкла,
Никто со мною так не говорил.
Марцелл.
Здесь мало кто и понимает душу,
А кто тебя способен оценить?
Виргиния.
Ну, ты уж слишком захвалил меня.
А мне хотелось бы тебе совет дать.
Марцелл.
О, дай же, дай же!
Виргиния.
Он полезен будет,
Хоть я ещё неопытна сама.
Когда тебе придёт пора жениться,
Жену бери своих же убеждений,
Не то вы оба будете несчастны.
Марцелл.
Жену!.. Зачем меня ты разбудила?
Я был так счастлив! Нет, я не женюсь.
Я не могу.
Виргиния.
Ты разве не свободен?
Марцелл.
Нет, нет… О боги, что я говорю!
Да, я свободен, только моё сердце…
Прощай же!
Виргиния.
Что ты?!
Марцелл.
Нет, я не могу.
Виргиния.
Дождись же мужа. Он сейчас вернётся
И будет рад. Вы в ссоре разошлись?
Марцелл.
Нет, я уйду. Я не могу остаться.
Виргиния.
Здоров ли, Марцелл, ты?
Марцелл.
Я болен. Нет.
Виргиния.
Смотри же, только к вечеру поправься.
Тебя ждать буду.
Марцелл.
Как? Так это ты?!
Так это ты!
Виргиния.
Что, Марцелл?
Марцелл.
Это ты!
Виргиния.
Марцелл, ты в самом деле чем-то болен.
Присядь же.
Марцелл.
Не смотри так на меня.
Я болен. О Виргиния, прости же,
Прости же мне. Вся голова в огне.
Мне совестно, обидно, больно, стыдно.
Когда-нибудь я всё тебе скажу,
Теперь я не могу. Я так взволнован,
Не надо было вовсе приходить.
Но я не мог. О, если бы ты знала,
Что было утром!
Виргиния.
Мне так жаль тебя.
Марцелл.
Ты — добрый гений!
Виргиния.
Вечером прибудешь?
Тебя утешу.
Марцелл.
Нет, тебя прошу,
О вечере ни слова.
Виргиния.
Отчего же?
Приди.
Марцелл.
Нет, нет, я всё потом скажу.
Виргиния.
Записку разве ты не получал?
Марцелл.
Как?
Записку! Боги! Это ты! Ты! Ты!
(Закрывает лицо).
Виргиния
(берёт его за руку)
Марцелл, голубчик, верно, здесь ошибка,
Опомнись же. Тебе писал же Кассий,
Он звал тебя. Не получил ты, верно…
Просил он вечером тебя прийти.
Тебе уж лучше? Как я рада, можешь
Здесь отдохнуть. Вас боги да хранят!
Марцелл.
Ты — божество моё!

Входит Кассий.

Виргиния
(мужу)
Бесценный! Наконец! Что ты так бледен?
Скажи, здоров ты? Милый мой, скажи.
Как? До сих пор не помирился!
Ты болен, Кассий, что с тобой, мой друг!
Кассий.
Сначала дай мне вдоволь насмотреться
В твои глаза. Они — мой лучший врач.
Виргиния.
Ты лучшим стал? Я век бы так осталась…
Как хорошо!
Кассий.
Довольно. Всё прошло.
Теперь ты поцелуй меня так крепко,
Как даст любовь. Так, так, мой Гиппократ.
Виргиния.
Ты нынче добрый.
Кассий.
Я тобой доволен.
А у тебя ещё другой больной?
Марцелл, дай руку. Ты страдаешь?
Виргиния.
Бедный!
Я испугалась. Он здесь занемог.
Марцелл.
Я уж пришёл расстроенный. Простите.
Теперь мне лучше.
Кассий.
Вечером приди.
Марцелл.
Когда не слягу.
Виргиния.
Нет, превозмоги.
Не дай злой боли власти над собой.
Кассий.
Ты слышишь женщину?
(Жене).
Ты так сказала!
А мой совет: придя домой, сожги
Все письма от друзей. Да жги получше,
Не доверяй опаленным клочкам.
Я у тебя был. Взял свою записку
И увидал остаток от письма.
Марцелл.
И ты прочёл?
Кассий.
Дожёг.
Марцелл.
О, слава богу!
Как мало можешь ты собой владеть!
Крепись. Теперь нужна нам осторожность,
Нам всем нужна. Пойми, Марцелл, во всём.
Прогнал я Публия.
Виргиния.
Как?
Марцелл.
Неужели!
Как я доволен!
Виргиния.
Ты его любил!
И он тебя… Ты разве беспощаден?
Кассий.
Он был изменник. Берегись, Марцелл,
Он мстит тебе. Да брось свои затеи,
Прошу тебя, серьёзнее займись…
Такое дело, и ты можешь бредить!
Будь римлянин! Свобода — вот твой бог.
Ему служи — отдай себя всецело.
Забудь теперь, что в мире есть другой.
Да вот что, попроси ко мне Ксантиппа,
Мне бы хотелось с ним потолковать.

Марцелл уходит.

Сцена 3.

Покои Фаустины.

Входят Фаустина и Марция.

Фаустина.
Придёшь ли? Я сгораю от желанья!
Как солнце нынче медленно идёт.
Все говорят — я в Риме всемогуща…
Какая ложь! Я не могу прогнать
Ленивую замену наслажденью
И мучусь, жду в объятия дитя.
Придёт ли он?
Марция.
Когда не растянулся,
Не пьян, не евнух, не лежит с другой.
Фаустина.
Лежать не может: он ещё невинен.
Иначе я бы не ждала его.
Рвался бы сам и страстно, и напрасно.
Что мне Марцелл! Весь Рим у моих ног.
Мне в нём нужна одна его невинность.
Я рву бутон. В нём аромат нежнее.
Мне весело развёртывать листочки,
И надо вырвать у другой… Упьюсь,
Насыщусь, — он поблекнет, — кину
И не взгляну, потопчут без меня.
Марция.
Не верится мне, госпожа, что б в Риме
Дожить мог юноша до двадцати,
Не зная женщин.
Фаустина.
Где нашла ты 20?
17 разве — видела его?
Марция.
В 12 бегают.
Фаустина.
Его видала?
Марция.
Видать не видела.
Фаустина.
Ну и молчи.
В невинном есть особые приметы,
Их женщине нельзя не разглядеть.
Давно уж я ловлю его глазами.
От одних взоров сам Аврелий — раб.
Тот невредим. Я даже раз слегка
Его коснулась. То прикосновенье
Должно бы было бога соблазнить,
Будь хоть один из сонма непорочный.
Во мне суставчик каждый трепетал.
Он не почувствовал и не заметил.
О, он ягнёночек!
Марция.
Великий Эрос!
Фаустина.
Он в ту влюблён. Я раз всего видала
Их вместе, но уж я не ошибусь
В любовном деле! Солнце закатилось.
Беги, беги! Влеки его ко мне.
Скорей, скорее, я изнемогаю.
Но, Марция, — одна не возвращайся!
Сумеешь ли завлечь?
Марция.
Лишь бы пришёл,
Возьму, как пойманную в сетке птичку.
Фаустина.
Смотри, сама не покусись. Убью!
Марция.
Эх, не видала я молокососов!
Фаустина.
Да и о той порядком напугай.
Иди. Что ждёшь? Лети, лети, лети.

Марция уходит.

Фаустина
(смотрит на ложе)
Здесь будет олимпийское блаженство!
Я предвкушаю! Ту я загублю.
(Потягиваясь).
Любовь и месть! Завидуй мне, Венера!

Занавес.

Сцена 4.

Храм Дианы в роще. Темнеет.

Входит Публий.

Публий.
Глуп, как пятнадцать тысяч попугаев
И тысяча сорок. В квадрате глуп.
(Трогает себя за язык).
И всё ведь ты, бессмысленное мясо.
Тебя бы съел, не будь в тебе нужды.
А есть хочу! Вот доля человека!
Будь я осёл — наелся бы травы,
Собакой будь — меня бы накормили,
Не то и сам сумел бы кость стащить,
И ничего — а только был бы сытым.
А я стащи — за вора все сочтут.
Зверь, люди, здесь. Есть сотни животов,
Больных сегодня от обжорства. В лавках
Теперь, вот в этот миг, гниют припасы.
За гниль и лекарю заплатит кто?
Мой брат, рабочий, может, сам же я.
И этот я рычит теперь, не евши,
А попроси — никто добром не даст.
(Думает).
Будь рыбой я — я в Тибр бы окунулся,
Будь дураком — туда же бы нырнул.
И я могу — да пользы в том не вижу.
Что делать мне? По-моему, лечь спать.
Что завтра будет, это завтра скажет,
А главное: ты, Публий, не робей.
Учись стрелять. Натягивай тетиву,
Вернее целься, становись умней.
Своё возьмёшь: не ел, так высыпайся.
(Ложится под кустами).

Входит Марцелл.

Марцелл.
Ты прав, Ксантипп! В любви к жене отрава.
Как скоро и как рано я узнал!
Хоть нет греха, а грудь полна мучений!
(Идёт дальше).
Публий
(вскакивает)
Клянусь своей печёнкой — это он!
Нет, боги! Это чересчур жестоко.
Быть в двух шагах, вдвоём, впотьмах, в засаде —
И ни копья! Одни лишь две руки!
А он с мечом и досыта наевшись.
(Быстро прячется).
Марцелл
(возвращаясь)
Зачем я здесь, зачем хожу — не знаю.
Я вышел из дому без всякой цели.
Ни есть, ни спать, ни думать, ни молиться
Я не могу — моя душа страдает.
(Проходит).
Публий
(выглядывая)
Нет, будь на выбор бык или копьё,
Клянусь, железо взял бы. Пытка! Лягу.
(Ложится).
Марцелл
(возвращаясь)
Туда идти и тянет, и нет силы.
К их дому я три раза подходил.
Я болен от желанья её видеть
И не могу. Зачем я к ней пойду?
(Уходит).
Публий
(смотрит)
Опять! Опять! Чего ему здесь надо?
Весь день не ел, неужто ночь не спать?
(Ложится).
Марция
(входит)
Всё пусто. Видно, наши сети гнилы.
Одним грехом мне меньше на душе.
Грешна, грешна! А что ты станешь делать?
Не хочешь, хочешь — велено: греши,
И не себе! Эх, рабская ты доля!
А чем здесь ждать, я к милому пойду
Разок, вернусь. Придёт — так совершится,
А не придёт — всю ночь здесь прождала.
Всё лучше: к утру бешенство иссякнет.
(Уходит).
Публий
(выскакивает)
Никак ещё. Да не во сне ли брежу?
Ни пса. Мне, видно, с голоду. Засну.
(Ложится).

Входят Ксантипп и Иоханан.

Ксантипп.
Мой сын, мы здесь всю ночь покараулим,
Помолимся. Нас Вечность укрепит.
Я плотью слаб. Ты крепче и моложе,
Буди меня, когда я утомлюсь.
Иоханан.
Здесь есть два камня.
Ксантипп.
Мы на них и сядем,
Что б капищем себя не осквернять.
(Садятся).
Иоханан.
Какая страшная несправедливость!
Вся наша жизнь — стремление к добру,
Мы жаждем только счастья наших ближних.
Мы всё приносим в жертву для других,
Мы любим всех, считаем всех за братьев, —
Нас гонят, мучат, травят, как зверей,
И это — самый лучший император?
Ксантипп.
Так в людях подозрительность сильна
И страх, что от невежества родится.
Но что роптать? Пророки не роптали.
Всё новое всегда рождает страх,
Но коль властям покажешь ты покорность
И истину с улыбкой разъяснишь,
Так сразу справедливость восстановят.
Все ищут императорских врагов
И видят их во всех, иных кто взглядов.
Будь он христианин иль иудей,
Иль гностик, как и мы, или платоник.
Иоханан.
Неужто мало было прежних жертв
И мир не научился ничему?
Зачем не понят страшный смерти символ?
Зачем век гнать? Зачем всегда терпеть?
Ксантипп.
Ведёт нас божество своей десницей.
Ему известно всё. Так покорись.
Иоханан.
Нет, нет, отец! Я не мирюсь с гоненьем.
Я им глубоко возмущён.
Ксантипп.
Смирись.
Иоханан.
Я не могу и не хочу смириться.
Я в своей правде слишком убеждён.
Ведь я гоним за силу убеждений,
А выше наших мир ещё не знал!
Под подозреньем всяк: эпикуреец,
Платоник, скептик, перипатерик,
И каждого вина, что он не стоик.
И глупо это, и особо страшно.
Ксантипп.
Какое имя носишь, вспомни. ‘Милость Бога’,
По-вашему. Так уповай всю жизнь
Лишь на неё. К чему же справедливость
Разыскивать в переходящем мире?
Иоханан.
По-нашему! На нашем языке
Уж скоро с опасеньем только можно
И говорить. И сметь никто не может.
Хозяева — они, а мы — рабы!
Ксантипп.
К чему нам вспоминать свои обиды?
Забудем мир. Подумаем о вечном,
Святых посланцев вспомним на земле.
Взгляни вокруг: быть может, сад и время
Другое место в память приведут.
Он там лежал у камня и молился
В смертельной скорби. Пот кровавый лил
С лица на землю. Дух его смутился,
Он чашу мимо пронести просил.
И вот идут с дрекольем и мечами…
Их Сын Погибели ведёт.
Иоханан.
Идут!

Входят трое преторианцев.

1-ый.
Собачья служба. Люди веселятся,
Или хоть спят. А ты всю ночь броди.
2-ой.
При Адриане было нам вольнее.
При том мы были в Риме господа,
А нынче нет, нигде не поживиться.
3-тий.
Народ-то хвалит: к нам он больно строг.
1-ый.
Народ — дурак.
2-ой.
Ведь и ему не лучше.
А хвалит — потому заведено.
Да кто и хвалит? Разве христиане?
От тех ведь только и пожива наша.
1-ый.
Здесь кто-то есть. Эй, вы, там! Что за люди!
Иоханан.
Мы дети наших матерей, как вы.
1-ый преторианец.
Чего вы здесь?
Иоханан.
Сидим и рассуждаем,
Тебя не задираем. Проходи.
Ксантипп.
Мы тихие, учащиеся люди.
Весь день трудились и пришли вздохнуть,
На воздухе, и в тишине помыслить
О суете мирской.
3-тий.
Ты звездочёт?
Ксантипп.
И на небе, и на земле читаю
Ведущую нас руку.
3-тий.
Погадай.
Ксантипп.
Гадать я не могу, а если можешь
И хочешь слушать правду, поделюсь.
Садись, я покажу источник знаний.
3-тий.
Да ты, я вижу, добрый астроном.
Присядем, братцы. Лучше, чем шататься.
Я сам изрядно смолоду читаю
И уважаю мудрость.
2-ой.
Полно, полно!
Сведу в преторию. Там разберут,
Какие их науки.
1-ый.
Эй, за нами!
Ксантипп.
Оставьте нас в покое, господа,
Мы зла не делаем. Идите с миром.
1-ый.
Ты потолкуй! Не слышал, хрыч? Иди!
Иоханан.
Добром отстаньте. Я не дамся даром,
При мне есть меч. Быка пересеку.
Идите мимо.
3-тий.
Мудрый меланхолик,
Товарищ твой строптивее тебя.
Уйми его.
Ксантипп
(Иоханану)
Смири свой гнев, товарищ.
Последуем за ними.
Иоханан.
Ни за что.
Что мы им сделали? Я буду биться.
2-ой преторианец.
Ты храбр, учёный. Это хорошо.
Я вижу, что к добру твоя наука.
Учись. Не стану, так и быть, мешать.
Зато и вы уважьте нашу бедность.
3-тий.
Придётся случай, отблагодарим.
Ксантипп.
Две драхмы (то есть два денария) — вот и всё моё богатство.
2-ой преторианец.
Давай хоть их.

Ксантипп даёт.

2-ой преторианец
(Иоханану)
А ты?
Иоханан.
Со мной кулак.
Желаешь?
2-ой преторианец.
Доброй ночи, филосОфы.

Преторианцы уходят.

Иоханан.
Разбойники! И нас они казнят,
Как нарушителей общественных порядков!
Вот их блюстители!
Ксантипп.
Ты гневен, сын.
Учил властям повиноваться мудрый.
Иоханан.
А он властям такими быть велел?
Ксантипп.
Они не ведают. Я им прощаю.
И да оставит мне мой бог грехи.
Иоханан.
Постой. Опять шаги. Теперь оттуда.
(Укрывается).
Атеней
(входит и смотрит на Луну)
К деньгам — рога направо. Добрый знак.
Налево — к почестям — и то не худо.
Такие признаки дала Диана
Своим жрецам. Хвала за это ей!
(За то и мы её не забываем,
Её алтарь весь золотом покрыт).
Что старый медлит? Чей он век ворует?
Давно ему пора бы на покой.
К чему он годен? Только мне мешает.
Весь груз на мне, а весь доход ему,
Что завтра будет! Праздник обновленья.
Для чуда надо приготовить храм.
Да нет, не то уж нынче, что бывало!
Народ — ничто, ещё благочестив,
А наверху совсем слабеет вера,
И юность отбивается от рук.
Теснят нас шибко новые ученья,
Наполовину уменьшая сбор.
Всё старину колеблет мудрость века,
И в Риме плохо стало жить жрецам!

Входит с другой стороны старый жрец Фульвий.

Владыко!
Фульвий.
Ты один? Здесь были люди!
Не встретил?
Атеней.
Нет.
Фульвий.
Ищи.
Атеней.
Всё пусто.
Фульвий
(обнаружив Ксантиппа и Иоганеса)
Здесь!
Под страхом гнева девственной Дианы,
Под страхом власти старшего жреца
Ответствуйте, кто вы и что вам надо!
Ксантипп.
Грозишь напрасно. А ответ дадим,
Затем что власть в тебе здесь уважаем.
Мы граждане. Один мой юный друг
Был зван сюда таинственной запиской,
А я, за его младость опасаясь,
Пришёл покараулить.
Фульвий.
Дерзкий враль.
Ты помнишь ли, кому ты отвечаешь?
Ксантипп.
Когда сказал я худо, ты поправь,
А не бранись. Сказал я только правду.
Фульвий.
Диана, покарай! Тебе уж был
Допрос на этом месте. Час твой близок.
Всеведенье ты думал обмануть!
Ксантипп.
Твоё всеведенье от преторьянцев.
А час мой пишет тот же, что и твой.
Фульвий.
Стрела Дианы, впейся в нечестивца!
Иоганес.
Скажи ещё хоть слово брани, жрец,
И старость перестанет быть защитой.
(Ксантиппу).
Оставим их.

Вдали огни.

Фульвий.
Помедлите немного.
В вас мало уважения к богам.
Их громы страшны. Их рука сильна.
Они за оскорбления отмщают.
Вы их прогневали. Беда, близка.
Атеней.
Спешите! Умоляйте! Откупитесь!
Фульвий.
Вам остаётся несколько минут.

Видны солдаты с факелами.

Ксантипп.
Да, ты пророк. Подходят преторьянцы.
Но мы не можем дать тебе даров,
Вас предварили. Всё, что было, взято.
Фульвий.
Ответь сим нечестивцам, Атеней.
Атеней.
Не требуют сребра и злата боги.
Они довольствуются всем, что есть,
Они от грешных и одежду примут.
Усердье нужно им, а не дары.
Помыслите, но только поспешите.
Ксантипп
(Иоганесу)
Свершается! Нам, видно, пострадать…
Не отступая, выпьем свою чашу.
Мой сын, будь твёрд! Не посрамим себя.

Входит отряд солдат.

Фульвий.
Диана скоро мстит свои обиды.
Еретики! Довольно бунтовать.
Тебя я знаю, старый возмутитель.
Рассказывай теперь нам, кто твой друг.
Ксантипп.
Теперь ты прекрати свои вопросы.
Я вас спрошу: что надо вам от нас?
Фульвий.
Вести в преторию.
Ксантипп.
Зачем?
Фульвий.
Увидишь.
Ты отвечай, изменник, кто твой друг.
Иоганес.
Патриций.
Фульвий.
Здесь не место этим шуткам.
Иоганес.
О шутках ты тогда поговори,
Когда узнаешь имя. Что вам надо?
Фульвий.
Зачем же было раньше не сказать?
Преторианец.
Патриция не можем мы касаться,
Нам нужен императорский указ.
Фульвий
(Ксантиппу)
Ты христианин?
Ксантипп.
Нет, скорей философ.
Иоганес.
А что ты называешь христианством?
Фульвий.
Ты проходи, тебе свободен путь.
Он нужен нам.
Иоганес.
Его вы не коснётесь,
Пока я жив.
Ксантипп.
Ступай, оставь меня.
Иоганес.
Мы выйдем вместе, или я погибну.
Ксатипп.
Уйди.
Иоганес.
Ни шагу.
Преторианец
(Фульвию)
Как нам с ними быть?
Фульвий.
Мы старого не выпустим живого.
Иоганес.
А молодой близ старого умрёт.
Преторианец.
Когда патриций, мы не тронем пальцем.
Пускай своё он имя назовёт.
Иоганес.
Ксантиппов друг зовёт себя Марцеллом,
И это имя знает целый Рим.
Преторианец.
Марцелл друг Кассия.
Фульвий.
Не терпит время.
Пора молитвы. Мы идём во храм.
Я сдал еретика вам прямо в руки.
От вас зависит, брать или не брать.
Да разразятся громы над неверным!

Жрецы уходят.

Иоганес
(преторианцам)
Вы видите? Ваш жрец вам дал пример.
Когда в него имеете вы веру,
Вам надо так же поступать, как он.
А кто своим умом смекает дело,
Поймёт, что если жрец от нас утёк,
Узнав о Кассии и о Марцелле,
Так вам подавно надо по домам,
Его ведь это дело, а не ваше.
Преторианец.
Да, ловкий гусь.
Иоганес.
Пора, ребята, спать.
Он только вас напрасно поморочил,
А даже и ‘спасибо’ не сказал.
Так я скажу. Кто знает дом Марцелла,
Тот послезавтра утром приходи,
Он наградит. Вас сколько здесь?
Преторианец.
Двенадцать.
Иоганес.
Идём же вместе.
Преторианцы.
Славный господин.

Все, кроме Публия, уходят.

Публий
(вылезает из кустов)
Провёл он их! Хотелось было выдать,
Да пожалел такого молодца.
А, главное, себе не видел пользы.
Того волхва губить мне не с руки,
Теперь мой праздник. Целый клад достался.
Работай, Публий. Всё в твоих руках.
Идут… Не будет ли опять поживы?
(Прячется).
Марция
(входит)
Что завтра будет? Нынче можно жить.
Я ночь бы с госпожой не поменяла…
Пройдусь разок, да к муженьку опять.

Публий приближается.

Никак тут есть — не наша ли уж птичка?
Нелёгкая!
(Идёт к Публию).
Записку ты принёс?
Публий.
Так это ты, голубушка, писала?
Марция.
Что ты так поздно?
Публий.
Я давно уж здесь.
Пришёл, ещё не закатилось.
Марция.
Шутишь?
Я караулила.
Публий.
У муженька?
Марция.
Ей-богу, я была здесь.
Публий.
Что ж здесь было?
Марция.
А было что?
Публий.
Такая кутерьма
С неделю бабьи языки почешет.
Меня чуть не убили.
Марция.
Что ты? Врёшь!
Публий.
Услышишь завтра. Как-то ты вернёшься?
Добра тебе от госпожи не ждать.
Марция.
Да ты всё знаешь! Что я буду делать?
Мне лучше в реку.
Публий.
Да, оно верней.
Марция.
Меня Фавстина заживо схоронит.
Публий.
А как тебя-то самое зовут?
Марция.
Я Марция. Постой! Твоё как имя?
Публий.
Шутница! Разве не Марцелла ждёшь?
Марция.
Пропала я!
Публий.
Как пуны в Карфагене,
Когда не выручу.
Марция.
Спаси, родной!
Публий.
Ты под счастливою звездой родилась.
Не зол к другим, к тебе могу быть добр.
Ты полюбилась мне.
Марция.
Беда мне это.
Публий.
Не бойся.
Марция.
Погоди! Как твой пароль?
Публий.
Ишь ты, неверная! Что не расспросишь,
Где я живу, что ем, кого люблю.
Марция.
А любишь?
Публий.
Ты для госпожи шпионишь.
Спроси про Кассия и про жену…
А ты скажи мне, как домой вернёшься?
Марция.
Спаси меня.
Публий.
Не только что ‘спаси’.
Тебя озолотит твоя Фавстина,
Когда я захочу.
Марция.
Да, ты ей люб.
Да ненадолго.
Публий.
Это мы увидим.
Я разве даром знаю ворожить?
Марция.
Ты ворожишь?
Публий.
Умею. Мне в наследство
От матери достался корешок.
Над всяким человеком власть имею.
Марция.
Уж точно ты дурману напустил.
Она тебя невинным всё считает.
Я говорила, что тому не быть,
Не верит.
Публий.
Что ж мы здесь с тобой городим?
Идём.
Марция.
А вправду ты меня спасёшь?
Публий.
А как же ты сама собой спасёшься?
Ведь здесь была толпа солдат.
Марция.
Солдат?!
Уж не Аврелий ли узнал?
Публий.
Аврелий!
Не бойся. Только прикуси язык,
Я был в кустах. Меня никто не видел.
Марция.
Как ты спасёшь?
Публий.
Ты только будь умна,
Служи мне верно. Я озолочу.
Марция.
Приказывай.
Публий.
А где живёт твой милый?
Марция.
Близёхонько.
Публий.
Лети к нему стрелой.
Я здесь с тревоги смерть проголодался.
Едва стою. Добудешь мне поесть?
Марция.
Добуду.
Публий.
Забирай как можно больше,
Сама поймёшь, какой в голодном прок,
Не есть же там. Поем, за кустик сядем,
Я всё тебе порядком расскажу,
Что надо делать.
Марция.
Я на всё согласна.
Публий.
Несись, как лань!

Марция уходит.

Ну, Публий, не робей!
(Уходит).

Действие 3.

Сцена 1.

Покои Овидия Кассия в доме Марцелла.

Декорации сцены 1 первого действия.

Кассий
(один)
Нет, Архимед, оставь свои работы,
Ты в Римском мире точки не найдёшь.
Я две имел — и обе изменили:
В Марцелле — юность, в Публии — народ.
Я цел ещё — но одинок, как мачта, —
Не двину корабля без парусов,
Они порвались. Я не вижу новых.
Всё рушится. Аврелий, я тону!
Рвёт мозг. Всё сердце в дырах. Публий, Публий,
Ты три кинжала разом мне всадил.
Зачем нельзя иметь тебя обратно
И честным?! Тридцать лет расти,
Как две родных ноги, и так расстаться,
И навсегда!.. Оставим! Он погиб.
Марцелла надо мне спасать: тот болен.
А вдруг!.. Ехидна, ты мне жалишь мозг!
Прочь! Она честна. Но он сильно бредил,
Как угорелый, вечером пришёл
И убеждал. Что ж, пусть её он любит.
Могу ли я не дозволять другим
Любить, что сам я страстно обожаю?
Он человек. Она так хороша,
Её он у меня ведь не отнимет.
Она бы только… Нет, я не боюсь.
А если… Сердце, ведь оно из плоти,
И я его любил…
(Вынимает из-за пазухи клочок).
Быть может, здесь,
На этом обожжённом лоскутке,
Вся участь Кассия и их обоих.
Он вскрикнул, услыхав, что я дожёг,
И как застал я их! Он клялся богом,
Она молчала… Нет! Я верю ей.
Пусть весь Олимп сойдёт, как обвинитель,
Я ей поверю. Кончена борьба.
(Смотрит на клочок).
Уж сутки я тебя ношу у сердца
И не взглянул. Я испытал себя.
Да, я сказал вчера Марцеллу правду.
(Бросает в огонь).
Я верю ей. А разве я не верил
Тому рабу?.. Не женщина она?
Что ж я? Опять сомненья! Это Кассий?
Того корил, а плачу о жене,
Когда Отечество бойцов теряет,
И нет других… Нет, я ещё не пал.
Ещё я побеждать себя умею.
Свобода! Я ещё не прекратил борьбы,
Я прежний Кассий. Я создам героев.
Пусть женщина она… Какая мысль!
И я ещё об этом не подумал!
Виргиния! Виргиния! Приди.
Виргиния
(входя)
Что, милый!
Кассий.
Я один вопрос имею,
Один из жизненных.
Виргиния.
Скажи, я рада.
Ты любишь о серьёзном говорить.
Кассий.
Тебя касается он.
Виргиния.
Право? Рада.
Я, значит, милый, для тебя важна.
Мне хорошо.
Кассий.
И ты мне скажешь правду.
Виргиния.
А разве я когда-нибудь лгала?
Вот это худо. Что с тобой, Овидий?
Неужто ты мог думать, что я лгу?
Кассий.
Нет, ты не лжёшь, и я не в этом смысле.
Но эти я тебя предупредил
О трудности ответа. Ты должна
Войти в себя, там допросить до жилки,
И мне итог ответов передать.
Обдумывать ты можешь, сколько хочешь
Часов и дней, но точно разузнай.
Виргиния.
Что это? Для чего ты так готовишь?!
Скажи.
Кассий.
Сейчас услышишь.
Гастулл
(входя)
Марк Аврелий
С тобой желает говорить. Он здесь.
Виргиния.
Досадно! Прерывает!
Гастулл.
Он идёт.
(Уходит).
Виргиния.
Уйти?
Кассий.
Как хочешь.
Марк Аврелий
(входя)
Добрый день, Овидий,
Тебе, Виргиния. Хранят вас боги.
Кассий.
Так и тебя.
Виргиния.
Прими и мой привет.
Аврелий.
Я прихожу одною половиной,
Как Марк Аврелий, римский гражданин,
Другою — по делам, как император.
Кассий.
Когда б ты мог рассечь себя на части
И каждою остаться человеком,
Я бы сказал: одну я обнимаю,
Приветствуя Аврелиеву доблесть,
А для другой я каждый день в сенате.
Ты этого не можешь. Будь же Цезарь.
Но ты пришёл. Я чту гостеприимство,
Будь гостем.
Аврелий.
Твой привет не из любезных,
Но, раз придя, я и останусь. Здесь
Я для Отечества, не для себя.
Я всё испробую!
Виргиния.
Я удаляюсь.
Меня ты не сочти, о Марк Аврелий,
Дурной хозяйкою: вы о делах.
Аврелий.
Матрона, я хвалю тебя за скромность,
А так же за приветливость и ум.
Роди нам Кассиев!
Виргиния.
Молю богов.
(Уходит).
Аврелий.
Хорошая жена.
Кассий.
Ты благосклонен.
Аврелий.
Здесь, думаю, скорее сговоримся.
Тебе дворцовый воздух ненавистен,
Я сам его не слишком уважаю.
Мы ближе, Кассий, по делам и мыслям,
Чем кажется по нашим разговорам.
Кассий.
Я буду слушать.
Аврелий.
Мы враги порока,
Где всё порочно. Любим добродетель,
Где нет её. Считаем всего выше
Отечество и честно исполняем
Свои обязанности гражданина:
Ты, как патриций, я, как император.
Неужто всю эту родную массу
Непримиримо может разделять
Кусок сукна — пурпуровая тога?
Такая мысль мне кажется обидной
Для чувства граждан, для ума людей.
Кассий.
Сними её.
Аврелий.
Я не имею права.
Наденешь ты её!
Кассий.
Попробуй снять.
Аврелий.
Будь моим Цезарем.
Кассий.
Пока ты Август!
Аврелий.
Нам неприлична эта болтовня.
И ты, и я венцы могли бы сбросить, —
Нельзя нам венценосцев истребить.
Рим к ним привык — и с нами не отвыкнет.
Рим терпит их — он, стало, хочет их.
Ведь он имел и Брута, и Херею (убийцу Калигулы),
А Кассий с императором стоит.
Меня не станет — пустовать не будет
Престол. Иль я, или опять Нерон.
Я Родину люблю и труд свершаю.
Дай руку, Кассий.
(Протягивает).
Кассий
(медленно берёт)
Сердца не даю.
Аврелий.
У Кассия беру я всё, что можно.
В нём всё одно, и он един во всём.
Имея руку, получу и сердце.
Кассий.
Его дам гостю, Августу не дам.
Аврелий.
Ты видел раболепие Сената,
Ты видел доносящего раба.
С кем действовать, когда мы будем розно?
И много ли таких людей, как ты?
Ты не фанатик, ты не честолюбец,
В бездействии не станешь ты лежать.
Где твои силы? Что ты можешь сделать?
В какой среде найдёшь опорный пункт?
Я прямо говорю: я друг свободы,
Любя её, стараюсь насаждать
По мере сил. Будь ты настолько силен,
Что б дать её, к тебе бы я примкнул,
Будь ты опасен для моих стремлений,
Тебя давно бы я уж снял с пути.
Я ежедневно всё соображаю,
Я лично, веришь, изучаю дух,
Я говорю на площадях с народом,
Я знаю всё — и видишь, здесь стою.
Позорное развратное бессилье —
Вот всё, что Рим теперь способен дать
Тебе, как мне, свободе, как престолу,
Нам нет другой дороги, чем союз.
Примкни ко мне: увидишь нашу силу,
Увидишь в мире средства для добра.
Что ты мне скажешь?
Кассий.
То же, что и прежде.
Аврелий.
Но ты хоть обоснуй мне свой ответ.
Скажи свои надежды, основанья,
Иначе не уйду я от тебя.
Я здесь для дела и его окончу.
Ты нужен Риму: объясни отказ.
Кассий.
Ты объясненье получил намедни.
Не помнишь?
Аврелий.
Помню. Ты слыхал ответ?
Ты мой должник.
Кассий.
Не задержу расплаты.
Свободный Рим был счастлив и велик,
При Цезарях он пал и развратился.
Итог их власти: рабство и разврат.
Нельзя быть Цезарем, не быв тираном.
Рождённый в царстве должен быть рабом,
Он в чреве матери вдыхает рабство
И в своих детях сохранит разврат,
Тебе дать руку — значит, сеять рабство.
Я не способен размножать рабов.
Когда я слаб, что б водворить свободу,
Во мне есть сила чистым умереть.
Ты слышал?
Аврелий.
Да помогут тебе боги!
Я мог бы кое-что и возразить…
Не стану. Это будет словопреньем.
Таких идей нельзя поколебать,
А покушаться было бы бесчестным.
Я преклоняюсь, Кассий, пред тобой.
Я плачу, что в тебе не вижу друга,
Я горд, что в моё время отыскался,
Хотя один великий гражданин.
Ты в Сирии проконсулом был нужен.
Там надо христианство подавить.
Подумай: это дело убежденья.
Я, после слышанного, не хочу просить.
Но если бы ты взял борьбу за веру,
Сам предлагай условия: приму.
Кассий.
Я не могу.
Аврелий.
Я всё своё окончил.
Но если перемена мыслей, дел,
Желанье или случай могут сделать
Меня тебе полезным, приходи.
Марк сделает, что Кассий пожелает.
Я исключаю только христианство
И, разумеется, престол.
Ещё два слова. Ночью чуть не взяли
Марцелла. Он твой друг, но он — не ты.
С ним чуть ли не был тайный христианин,
Того уж ищут. Если попадётся,
Марцеллу может худо быть. Прощай!
Кассий.
Прощай. Ты оставляешь сожаленье…
Зачем ты Цезарь?
Аврелий.
Что б воздвигнуть Рим.
(Уходит).

Сцена 2.

У Фаустины.

Фаустина встаёт с ложа. Марция входит.

Марция.
Он не был.
Фаустина.
Ярость! Я изгрызла губы!
Месть! Месть! Обоим! Ты чего не шла?
Марция.
Ждала до утра.
Фаустина.
А! Ждала? До утра?
Меня не знаешь? Думала, пущу
К себе любовника, который медлит?
Злодейка! Он с утра стенал бы в роще,
Метаясь, как ужаленный! Взгляни!
А? Ты ждала! Я вижу. С кем? Не с ним ли?
Я даром обещала? Помянешь.
Ступай.
Марция.
Моя вина, что я продрогла
И не спала всю ночь.
Фаустина.
Теперь заснёшь.
Ступай.
Марция.
И привела тебе кого-то,
Который может в том тебе помочь.
Фаустина.
Ты смела? Позабыла, в чьем ты доме?
Марция.
Вы повидайте.
Фаустина.
Кто он?
Марция.
Верно, волхв.
Всё знает. Сказывал, имеет корень
Для чар. Он хочет вам служить.
Фаустина.
Веди.

Марция уходит.

Мстить, мстить!

Марция возвращается с Публием.

Кто ты?
Публий.
Счастливая Фавстина!
Фаустина.
Лжёшь!
Публий.
Целиком ты соткана из счастья,
Кто на тебя посмотрит, тот счастлив.
А если ты сама теперь несчастна, —
Знак, — плохо пользуешься тем, что есть.
Учись, найдёшь бездонное блаженство.
Фаустина.
Кто ты?
Публий.
Я нечто вроде середины.
Фаустина.
Какой?
Публий.
Между богами и людьми.
Фаустина.
Как твоё имя?
Публий.
Хочешь счастья?
Фаустина.
Имя?
Публий.
Оно и есть.
Фаустина.
Откуда ты?
Публий.
Из магов.
Фаустина.
Где это?
Публий.
Неизвестная страна.
Фаустина.
Постой-ка. Значит, перс. Болтаешь чисто.
А чем ты занят?
Публий.
Всем, что тебе надо.
Фаустина.
Ты плут или гадатель?
Публий.
Мудрый маг.
Фаустина.
Какой там корень у тебя?
Публий.
Есть некий.
Фаустина.
К чему он годен?
Публий.
К многому.
Фаустина.
Где он?
Публий.
В известном месте.
Фаустина.
Что он может сделать?
Публий.
Несчастье или счастье людям дать.
Фаустина.
И много?
Публий.
Много. Сколько пожелаю.
Фаустина.
И всем?
Публий.
Всем, кто его употребит.
Фаустина.
Давай.
Публий.
Нельзя. Он без меня негоден.
Фаустина.
Так покажи.
Публий.
Вся тайна пропадёт.
Фаустина.
А как зовут?
Публий.
На вашем — корень жизни,
На нашем, магском языке, ой-ой.
Фаустина.
Откуда он?
Публий.
Мне мать дала в наследство.
Фаустина.
У ней откуда?
Публий.
Боги дали ей.
Фаустина.
Я эти корни знаю… Вон отсюда!
Публий.
Ты не сердись, а лучше испытай,
Потери от того тебе не будет,
А польза верная: я всё могу.
Желаешь друга — нынче же представлю,
Врага имеешь — мигом погублю.
Фаустина.
Ты это можешь?
Публий.
Я сказал, Фавстина.
Фаустина.
И сделаешь?
Публий.
Тебе готов служить.
Фаустина.
Когда ты можешь?
Публий.
Говори, немедля.
Фаустина.
И будет сделано?
Публий.
Что повелишь.
Фаустина.
Марцелла знаешь?
Публий.
Сказывай, что делать.
Фаустина.
Он нужен здесь мне.
Публий.
Хочешь через час?
Фаустина.
Исполнишь это, я прощаю дерзость.
Публий.
Какую?
Фаустина.
И по-царски награжу.
Иначе головой не разочтёшься.
Публий.
Согласен. Только ты изобрази,
Какого свойства будет награжденье,
И не скупись: я послужу ещё.
Фаустина.
Пять тысяч ассов.
Публий.
Посули уж десять.
Фаустина.
Но помни казнь.
Публий.
Схожу за корешком.
Фаустина.
Да, с стражей.
Публий.
Нет, на это не согласен.
Фаустина.
Иначе ты не выйдешь из дворца.
Публий.
Неладно это будет нам обоим.
(Указывая на Марцию).
Ты с этой женщиной меня пусти
И дай задаточек. Расходы будут,
А денег нет. Небось не убегу.
Фаустина
(даёт деньги)
И убежал бы, на Луне поймаю.
Публий.
Куда бежать? Ты мира госпожа.
(Уходит с Марцией).
Фаустина
(одна)
Искусный плут. Он может быть полезен.
Сегодня только уж не буду ждать.
(Уходит).

Сцена 3.

Там же, что и в сц. 1.

Входит Виргиния.

Виргиния
(одна)
Как долго и как жарко говорили,
А Кассий вышел, не видав меня.
Мне страшно за него. Я дел не знаю,
Но что-то сердце у меня щемит.
Он и вопрос мне важный не окончил.
О чём вопрос? Куда он так ушёл?
И как он был вчера весь день тревожен!
Хоть он скрывал, да я-то поняла.
Ещё бы! Бедный, сколько было горя!
Он Публия любил, и так прогнать?!
Он беспощадный. Я бы всё простила,
Неужто и меня бы он казнил?
Нет. Это глупо. Что могу я сделать?
Я только и могу его любить.
И на Марцелла он ещё сердился.
Мне жаль Марцелла! Бедный! Он страдал.
А мне бы не хотелось с ним встречаться,
Он как-то очень странно говорит.
Мне кажется, и Кассий недоволен,
И мне неловко.
Марцелл
(входит)
Ты опять одна?
Виргиния.
Одна, Марцелл, но я тебе не рада.
Марцелл.
Ах! О, вчера!..
Виргиния.
Зачем ты не умён?
Марцелл.
Что ж, мне уйти?
Виргиния.
Коль хочешь, оставайся.
По-моему, так лучше бы уйти.
Марцелл.
Виргиния, я болен.
Виргиния.
Так уйди же.
Марцелл.
Минуточку хоть дай с тобою быть.
Я так страдаю.
Виргиния.
Бедный!
Марцелл.
О, прости!
Ты добрая. Мне можно посидеть?
Виргиния.
Недолго только. И не говори так,
Как ты вчера.
Марцелл.
Мне только бы взглянуть,
И я на целый день уж буду счастлив.
Виргиния.
Нет, этого не надо говорить.
Ты не умён и нынче.
Марцелл.
Что мне делать?
Я это чувствую.
Виргиния.
Зачем мне знать?
О чём-нибудь другом поговори-ка.
Марцелл.
Я ни о чём и думать не могу.
Виргиния.
Уйди-ка лучше. Ты довольно был уж.
Марцелл.
Да, это лучше, коль тебе не жаль.
Виргиния.
Тебя жалею. Только это дурно,
Зачем ты так?
Марцелл.
Зачем ты хороша?!
Виргиния.
Марцелл, уйди! Тебя не стану слушать.
Я не могу.
Марцелл.
Мне лучше умереть!
Виргиния.
Зачем же умирать? Ты мало жил так,
Не думай только ты о пустяках.
Марцелл.
Ты называешь это пустяками,
А любишь и сама.
Виргиния.
Да, я люблю!
Но мужа.
Марцелл.
А меня никто не любит!
Виргиния.
А как же Кассий?
Марцелл.
Это не любовь!
Виргиния.
Зачем тогда не хочешь ты жениться?
Тебя б жена твоя могла б любить.
Марцелл.
Не говори о том.
Виргиния.
Но это правда
И это самый лучший был совет.
Ты должен что-нибудь с собою сделать.
Марцелл.
Мне только остаётся умереть.
Виргиния.
А Кассий говорил вчера другое.
Послушайся его, ведь он твой друг.
Марцелл.
Что Кассий?! Он души не понимает.
Он знает беспощадный стоицизм,
Да у него и вместо сердца камень.
Виргиния.
Не смеешь ты о нём так говорить!
Я не позволю. Ты не забывай,
Что он мой муж, и я его люблю.
Тебе не стыдно? Ты им назван другом,
Он чувствует в сто раз сильней тебя.
Марцелл.
Я рассердил тебя?
Виргиния.
Я недовольна.
Марцелл.
Я не хотел. Я сам его люблю.
Мне худо. Право, я серьёзно болен.
Всё сердце ноет. Всё во мне болит.
Теперь с тобой я долго не увижусь.
Прощай же! Но жалей же обо мне.
Виргиния.
Ты сердишься?
Марцелл.
Мне на тебя сердиться?..
Виргиния.
Зачем же ты вдруг хочешь уходить?
Марцелл.
Позволишь мне побыть?
Виргиния.
Недолго только.
Марцелл.
Виргиния, зачем тебя люблю?!
Виргиния.
Марцелл, замолкни! Что сказал такое?
Уйди-ка прочь!
Марцелл.
Я больше не могу.
Виргиния.
Не можешь же ты век здесь оставаться.
Уйди, и я сама тогда уйду.
Марцелл.
Какою доброй ты бывала прежде!
Виргиния.
И сам ты прежде не бывал таким.
Марцелл.
Я чувствую, что я переменился.
Я прежде был совсем, совсем другим.
Да что мне делать? Сколько я боролся!
Я лучше был. Да чем я виноват?
Я не могу ведь вырвать своё сердце.
А как мне запретить ему любить?
Виргиния.
Марцелл, уйди!
Марцелл.
Я ведь совсем ребёнок.
Вчера, когда я получил письмо,
Учитель был, и мы с ним прочитали:
‘Дитя, любить красавицу не страшно’!
Он говорил мне: ‘Страшно’! Я стал спорить.
Я ничего ещё не понимал.
Мне было хорошо. И вдруг так скоро!
Я столько мучился. Всю ночь не спал.
А сколько будет мне ещё мучений!
Виргиния.
Зачем же мне такое говорить?
Я не могу тебя, не смею слушать.
Я худо делаю, что здесь сижу.
Тебя прошу, пожалуйста, уйди-ка.
Ничем тебе я не могу помочь.
Мне жаль тебя, да я люблю другого,
И он мой муж. Старайся позабыть.
Марцелл.
Как я могу?
Виргиния.
Бывай здесь реже, меньше
Старайся думать обо мне. Держись!
Марцелл.
Смогу ль я это? Как прогнать мне мысли!
Виргиния.
Ведь невозможного на свете нет
Тому, кто сильно хочет. Развлекайся.
Тебе и с Кассием немало дел.
Марцелл.
Прощай! Тебя я долго не увижу.
Ах! Дайте-ка мне на память что-нибудь.
Виргиния.
Забудь, не помни.
Марцелл.
Что-нибудь!
Виргиния.
Не надо.
Марцелл.
Хоть руку дай свою поцеловать.
Виргиния.
Ступай, иль на тебя сердиться стану.
Марцелл.
Виргиния, всего один разок.
Виргиния.
Не то. Прощай. Да, надо нам расстаться.
Марцелл.
Мне бы хотелось здесь и умереть.
Зачем я не могу? Нет. Ты без сердца.
Виргиния.
Во мне есть сердце, но не для тебя.
Марцелл.
Тебе не жаль меня?
Виргиния.
Тебя жалею.
Марцелл.
Прости меня, я не приду уж к вам.
Быть может, мы сойдёмся в шумном мире.
Поплачь же обо мне, когда умру.
Моя душа попросит за твою.
О, дай мне свою руку.
Виргиния.
Не могу.
Марцелл.
Давала ты всегда её.
Виргиния.
То прежде.
Приди, как прежде, я тогда и дам.
Гастулл
(входит, Марцеллу)
Твой раб пришёл. Тебя ждёт преторьянец,
А император требует к себе.
Марцелл.
Не к доброму. Да всё равно. Прощай же.
Скажи-ка Кассию, что я его любил.
Прощай же.
Виргиния.
Нет, ты так не уходи.
Скажи-ка, мы увидимся, Марцелл?
Марцелл.
Нет, в этом мире нам уж не видаться.
А ты поплачешь?
Виргиния
(колеблясь)
Жаль тебя мне будет!

Марцелл и Гастулл уходят. Виргиния закрывает лицо.

Сцена 4.

У Ксантиппа.

Входят Кассий и Иоганес.

Кассий
(продолжая начатый разговор)
Я — Кассий!
Иоганес.
Кто тебя не знает в Риме?!
Кассий.
Я друг Марцелла и его друзей.
Кто ты?
Иоганес.
Был раб.
Кассий.
И только?
Иоганес.
Да, и только.
Пока ещё не римский гражданин.
Кассий.
Дай руку мне.
Иоганес.
Тебе даю охотно.
Будь гостем здесь.
Кассий.
С Ксантиппом ты знаком?
Иоганес.
Ксантиппов много, говори яснее.
Кассий.
Учитель и Марцелла друг.
Иоганес.
Слыхал.
Кассий.
Давно он вышел?
Иоганес.
Право, не заметил.
Кассий.
А что, он нынче дома ночевал?
Иоганес.
Об этом знала бы его хозяйка,
Будь он женат.
Кассий.
Не знаешь, где теперь?
Иоганес.
Тому знать лучше, кто теперь с ним вместе.
Кассий.
Ты знаешь более, чем говоришь,
Но ты меня гораздо меньше знаешь,
Чем я тебя. Послушай, Иоханан…
Иоганес.
К чему допросы?
Кассий.
Что б узнать побольше.
На форуме бываешь ты нередко,
Как римлянин.
Иоганес.
Все в Риме…
Кассий.
Нет, их мало.
Не ждал я здесь увидеться.
Иоганес.
Ни я.
Кассий.
Я в первый раз здесь. Только по Марцеллу
Ксантиппа знаю. Я сейчас узнал,
Что угрожает сильная опасность
Кому-то из Марцелловых друзей
Средь ночи нынешней. К Марцеллу глянул
И не застал. Подумал о Ксантиппе
И вот пришёл его предупредить
На всякий случай. Ты с ним близок. Знай же:
Преследуют двух тайных христиан.
Иоганес.
Что мне до них?
Кассий.
Я ничего не знаю.
Иоганес.
К чему же ты мне это говоришь?
Кассий.
Я всех, кого могу, предупреждаю,
Их гонят здесь.
Иоганес.
Ты христианин?
Кассий.
Нет.
Иоганес.
Они друзья тебе?
Кассий.
Я друг гонимых.
Иоганес.
Всех?
Кассий.
Всех.
Иоганес.
И в Риме гонят?
Кассий.
Мы рабы!
Иоганес.
И ты?
Кассий.
Я Кассий.
Иоганес.
И ты терпишь рабство?
Кассий.
Ты впредь останься другом, Иоганес.
Иоганес.
Я друг тебе, когда ты друг гонимых.
Кассий.
Вернись ко мне, мой дом тебе открыт.
Иоганес.
Я не могу.
Кассий.
Не можешь?!
Иоганес.
Ты патриций.
Кассий.
Нет, я, Марцелл — всего лишь из людей.
Иоганес.
Когда прийти?
Кассий.
Приди, как скоро можешь.
Не буду дома, ты меня дождись.
Теперь пора. Предупреди Ксантиппа.
Спешу к Марцеллу. Будет в чём нужда
По этому или другому делу,
Иди ко мне, как к самому себе.
Я скрыть могу и в Риме, и вне Рима,
Тебя мне будет больно потерять.
Не говорю тебе: ‘Будь осторожен’,
Но ‘береги себя’. Прощай.
Иоганес.
Прощай.

Жмут друг другу руки. Кассий уходит. Иоганес уходит и возвращается с Ксантиппом.

Отец, был Кассий. Нам грозит опасность.
Уйдём. Нас ищут.
Ксантипп.
От людей уйдём,
А кто уйдёт от Высшего?
Иоганес.
Не медли!
Ксантипп.
Уйди один. Я не могу идти
И не хочу. Довольно я уж бегал,
Настало время искупить грехи.
Всегда возможность есть мне отпереться,
Отпустят — хорошо, а нет — что смерть,
Коль там, за гробом, ждёт меня блаженство.
Довольно потрудился, время кончить,
Там новое начало, где конец.
С невежеством есть повод побороться.
Скажу одну им правду. Ты иди.
Иоганес.
Ты остаёшься, я с тобой останусь.
Ксантипп.
Ты твёрд, Иоганес, но я тебя прошу…
Ты не откажешь мне в последней просьбе?
Иоганес.
Уйдём вдвоём, один я не уйду.
Ксантипп.
Ты поживи. Ведь ты ещё так молод,
Тебе ещё не подошла пора.
Моя ты радость и моя надежда.
Зачем тебе?
Иоганес.
А ты мне не отец?
Умрём вдвоём, или вдвоём спасёмся.
Ксантипп.
Ты мне не дашь спокойно умереть?
Пристало уклоняться от страданья,
Чем жить со скорбью. Я ведь человек.
В медведях есть родительские чувства,
А ты — моё единое дитя!
Уйди.
Иоганес.
Нет, я давно сроднился с мыслью
С тобой погибнуть, если суждено.
Мы не погибли. Есть ещё спасенье,
Но я тебя не стану убеждать.
Решай, отец, тому и быть, как скажешь.
Но я с тобой отвечу и умру.
Ксантипп.
Не искушай меня. И я греховен.
Дай мне спастись.
Иоганес.
Я поступлю, как ты.
Решай, отец, быть может, время близко,
Не дай нас не готовыми застать.
Ксантипп.
А как бы сделал ты один, с собою?
Иоганес.
Ушёл бы. Ведь страданье не уйдёт.
Оно при нас. Всегда. Работать надо,
Теперь уж наша нива велика!
Работы много, мало рук рабочих,
Ксантипп.
Зачем же ты работать не желаешь?
Иоганес.
Нет, я хочу.
Ксантипп.
Иди же.
Иоганес.
Ты не хочешь.
Ты стоишь семерых таких, как я,
Ты наш учитель. Что один я значу?
Мне нужен самому ещё совет.
Ксантипп.
Ты крепче.
Иоганес.
Телом. Верой я слабее.
Тобой в Марцелле наш растёт оплот,
Погибнешь ты, и он для нас погибнет.
Быть может, он погибнет из-за нас.
Все знают, что ты был его учитель.
Нас осудив, осудят и его.
Надежды наши рухнут, и надолго.
Они так близки…
Ксантипп.
Иоганес, сын!
Иоганес.
Уж Кассий друг наш. Может, будет больше.
Кто знает?
Ксантипп.
Сын, не соблазняй отца.
Иоганес.
Я не хотел. А если это свыше?
Мы Кассия считали за врага,
О нём мы даже не могли и думать,
И вдруг он сам нам руку подаёт.
Чья здесь рука? Отец, ты помнишь Савла?
Ксантипп.
Господь укажет.
Иоганес.
Он нам указал.
И как? И чрез кого? Никто из первых
Подобных указаний не имел.
А если мы отталкиваем руку?
А если для того, что б пострадать
Из наших личных гордых побуждений,
Лишаем знанья и самих себя,
И полуобращённого Марцелла,
И Кассия, отец, тогда что?
Ксантипп.
О!
Ты мне раскрыл, мой сын, всю мою низость.
Иоганес.
Идём.
Ксантипп.
Куда же? Как от них уйти?
Иоганес.
Уйти нетрудно. Кассий нам поможет.
Я поспешу. Пока укройся здесь.
И ты не выйдешь?
Ксантипп.
Нет.
Иоганес.
Ты обещаешь?
Ксантипп.
Ей, ей.
Иоганес.
Я мигом.
Ксантипп.
Воротись скорее.
Иоганес.
Сейчас. Запри же дверь. Прости и скройся.
(Целует руку).
Ксантипп.
Тебя твой добрый демон сохранит.

Иоганес уходит.

Ксантипп
(становится на колени)
Господь миров, благодарю тебя
За то, что ты мне дал такого сына
И остерёг меня от искушенья,
Раскрыв мне пропасть собственной гордыни.

Входят преторианцы.

Сотник.
Кто ты?
Ксантипп
(вставая)
Я… Я…
Сотник.
Ты! Ты!
Ксантипп.
Сын!.. Я Ксантипп.
Сотник.
Зачем ты на коленях?
Ксантипп.
Я молился.
Сотник.
Кому?
Ксантипп.
Ему.
Сотник.
Кому?
Ксантипп.
Кто создал всё.
Сотник.
Ты христианин?
Ксантипп.
Сын! Сын! Я учитель.
Сотник.
Ты христианин?
Ксантипп
(тихо)
Бог мой, помоги!
Сотник.
Ты христианин?
Ксантипп.
Не вполне.
Сотник.
Иди
За нами. Ты Ксантипп — того довольно.

Преторианцы уводят Ксантиппа.

Сцена 5.

У Фаустины.

Входят Фаустина и Марция.

Марция.
Волхв хочет видеть вас.
Фаустина.
Веди скорей.

Марция уходит.

Я деньги отсчитала, ожидая.

Входит Публий с Марцией.

Публий.
Где ассы?
Фаустина.
Он пришёл!
Публий.
Он приведён.
Фаустина.
О мудрый маг, как я тобой довольна!
На золото.
Публий
(Забирая).
Презреннейший металл!
Фавстина, ты великая богиня!
Фаустина.
Где он? Скорей! Постой, как ты успел!
Публий.
Спешил. Но ты благоволи припомнить,
Что ты лишь половина.
Фаустина.
Что за вздор!
Веди скорей.
Публий.
Ещё ведут. Имеешь
Полчетверти часа для предвкушенья.
О половине не забудь. Ты Марка
Законная жена и половина.
Тот должен к императору явиться
И явится к одной из половин.
Фаустина.
Так просто! Марция, мы бились, бились…
За что дала я десять тысяч ассов?!
Публий.
За корень. Ты его ведь не имела,
А потому и не могла понять,
Что корень жизни сложного — простое.
Ты поступила, как императрица.
Дала не даром. Будешь мной довольна.
Фаустина.
Ну, убирайся!
Публий.
Нет ещё, постой!
Тебе не вредно будет и узнать,
Что этот непотребный жеребёнок
Был взят, исторгнут, вырван, извлечён
Из загребающих его объятий.
Фаустина.
Чьих?
Публий.
Той!
Фаустина.
Чьих?
Публий.
Вздумала опять!
Фаустина
(яростно)
Чьих?
Публий.
Будто ты сама ещё не знаешь,
Что в целом Риме только пара глаз
Единая, чей блеск смог затемнить
Твоё сверканье. Кассию он любит,
И я его рванул в момент лобзанья.
Фаустина.
Маг, видишь золото? Здесь много.
Публий.
У!!!
Фаустина.
Уверь меня, что ты сказал мне правду,
Горстями можешь брать.
Публий.
Могу. Идёт!
Готовь все уши! Я сижу в засаде,
Гляжу и вижу: он сидит, она…
Глаза все в масле, губы точно трубы,
Раздулись ноздри, на щеках огонь.
Дрожат, трепещут, бьются, как две птички.
Мне слышно, как колотит сердце в грудь.
Беру стрелу, взвожу тетиву, целю,
Сижу и жду. Он рвётся из силков,
Она засунула туда ладони,
От страсти разгорелась словно мох
И ловит, ловит, ловит. Вижу близко.
Он выбился из сил, уж сам к ней льнёт.
Она назад — он к ней, к ней, ближе, ближе.
Совсем уж близко. Стонут, мрут, трясутся.
Она схватила: губы уж сошлись.
Ещё секунда, началось блаженство.
Она впивается…
Фаустина.
Ты лжёшь!
Публий.
Я бац!
И обе груди разом заалели.
Вошёл мой раб…
Фаустина.
Маг! Золото твоё!
Публий.
Я всё беру. Навьючивай, рабыня!
Фаустина.
Бери. Я наслаждаюсь. Скоро?
Публий.
Здесь!
Благословенна будь в любви, Фавстинаю
Своё я сделал, делай ты своё.
(Утаскивает с Марцией деньги).

Фавстина выходит.

Марция впускает Марцелла. Он с удивлением осматривается. Фаустина входит.

Фаустина.
Что это значит? Как, ты здесь? Марцелл!
Марцелл.
Я сам не понимаю. Извини же.
Меня ввели, я не туда попал.
Фаустина.
Не понимаешь ты! Что, я ребёнок?
Прекрасно. Ты вошёл и здесь остался.
Зачем ты здесь? Зачем ты здесь? Скажи!
Зачем такой смущённый вид имеешь?
Марцелл.
Я изумлён. Меня звал император.
Фаустина.
А ты явиться захотел к жене!
Марцелл.
Прости. Я удалюсь.
Фаустина.
Как? Удалишься?
Что это? Площадь? Всякий приходить
И уходить по произволу может?
Нет! Кто вошёл в покой императрицы,
Не удаляется, не поплатившись!
Ты не уйдёшь, а я пошлю за мужем.
Марцелл.
Поверь мне. Я бы сам и не посмел.
Меня ввели, должно быть, по ошибке.
Фаустина.
Ввели? Кто ввёл?
Марцелл.
Какая-то раба.
Фаустина.
Ты к мужу шёл, а плёлся за рабыней?
Марцелл.
Я удивился. Мне она сказала,
Что приведёт, куда должно. Я шёл.
Фаустина.
Узнаешь эту ты в лицо рабыню?
Марцелл.
Я думаю.
Фаустина.
Я всех велю позвать,
И ты укажешь мне.
(Идёт к двери и обнаруживает, что она заперта).
Что это значит?
Мы заперты, Марцелл. Одно из двух:
Здесь заговор или ты слуг купил.
Марцелл.
Клянусь тебе, ни в чём я не виновен.
Тебе клянусь всем, для меня священным.
Фаустина.
Тебя мне не хотелось обвинять,
Но согласись, что трудно мне поверить.
Марцелл.
Я никогда ещё, ни в чём не лгал.
Фаустина.
Честь женщины теперь игрушка в Риме.
Марцелл.
Не для меня!
Фаустина.
Вся наша молодёжь
Чуть не с пелёнок учится пороку.
Марцелл
(скромно)
Я непорочен.
Фаустина.
Это правда?
Марцелл.
Да.
Фаустина.
На твоё слово можно положиться?
Марцелл.
Как на саму себя.
Фаустина.
Тебе я верю.
Здесь есть интрига. Верно, это козни.
Меня не любит мужнина родня,
Но я с тобой, Марцелл, ведь безопасна?
Марцелл.
О да!
Фаустина.
Ты благороден. Я могу просить
Твоих ручательств?
Марцелл.
Всяких.
Фаустина.
Дай же клятву,
Что никогда, никто, ни друг, ни брат,
Ни женщина, ни пытка, ни случайность,
Ни мщенье не заставят говорить,
Что ты со мной здесь был. Клянись скорее,
Что эта тайна и умрёт с тобой.
Марцелл.
Клянусь!
Фаустина.
Я безопасна. Дай мне руку.
(Жмёт).
Марцелл, честь женщины в твоих руках,
Она погибнуть может от намёка,
От полуслова. Ты давал мне клятву
Священнейшую в жизни. Должен ты
Хранить её всю жизнь. Она долга,
Ты молод, и ты можешь позабыть.
Ты можешь и увлечься. Что тогда?
Марцелл.
О нет, я не забуду.
Фаустина.
Не ручайся.
Ты должен помнить каждую минуту
Всей своей жизни. Это страшно трудно.
Я думаю, что это невозможно,
Но должен ты, ведь клялся ты.
Марцелл.
Я буду.
Фаустина.
Стараться будешь ты, желать, я верю,
Ты даже это в силах удержать
В холодные, бесстрастные минуты,
Но страсть порабощает и богов.
Ты ещё молод так и непорочен,
Тебе поверить трудно мне.
Марцелл.
Я верю!
Фаустина.
Ты испытал уж силу страсти?
Марцелл
(робко)
Да.
Фаустина.
Так рано? Бедный! Верно, ты любил?

Марцелл пожимает плечами.

Прости ты женщине её участье.
Но и любовь пусть встретит твою твёрдость,
Ты и в объятьях любящей жены
Не смеешь позабыть об этой клятве.
Ты заключил ужасный договор.
Марцелл.
Нет, я не буду никогда в объятьях.
Фаустина.
Кто знает? Нас ведёт рука богов.
И как не быть? Иль у тебя нет сердца?
Скажи мне?
Марцелл
(вздыхая)
Есть!
Фаустина.
Не все они порочны,
Есть чистые. Неужто даже ты
Не веришь, что любовь есть и святая?
Марцелл.
Как мне не верить?
Фаустина.
Если мать, сестра
Обнимут вас и крепко поцелуют,
Ведь это будет чистый поцелуй?
Есть дружба — чистое, святое чувство,
Есть непорочная любовь. Ведь есть?

Марцелл смущается.

Такой любви объятья так же чисты,
А, может, ты смеёшься надо мной?
Шутил лишь, называя себя чистым?
Марцелл.
Нет, я сказал лишь правду.
Фаустина.
Говорят,
Что зеркало души — глаза. Взгляни же,
Я погляжу, чиста ли твоя совесть.
(Смотрит на него).
Ты опускаешь взор? Ты уж любил?
Ты дал мне клятву в шутку?
Марцелл.
Нет, нет, нет!
Фаустина.
Зачем же ты, взглянув, отворотился?
Марцелл.
Я думал, что довольно было.
Фаустина.
Мало.
Да, правда ли, что думал? А быть может,
Тебе мешает совесть?
Марцелл.
Право, нет.
Фаустина.
Мне страшно и подумать обмануться.
Ещё взгляни. Что, снова очи вниз?
Послушай, не могу тебе я верить.
Зачем ты опускаешь всё глаза?
Марцелл.
Я не могу.
Фаустина.
Какая твоя совесть?
Попробуй же ещё, в последний раз.
Теперь опустишь, — я тебе не верю.
Смотри, твоя затронута здесь честь,
В последний раз проходишь испытанье.
Согласен?
Марцелл.
Только не смотри так.
Фаустина.
Как?
Как так? Тебе в глаза я заглянула,
А ты не можешь! Все слова — вода.
Глазами докажи, что не солгал мне.
Готов ли?
Марцелл.
Нет, я не могу смотреть.
Фаустина.
Марцелл, я начинаю опасаться.
Но знай же — я не лёгкая добыча.
Во мне есть страсти. Я умею мстить,
Ты не коснёшься даром моей чести.
Марцелл.
Тебе дал клятву…
Фаустина.
Клятвы нарушают.
Марцелл.
Я не нарушу, я скорей умру.
Фаустина.
Когда ты говоришь, тебе я верю,
Когда молчишь, опять в сомненьях я.
Зачем ты прямо посмотреть не мог?
Марцелл.
Мне было трудно.
Фаустина.
Отчего?
Марцелл.
Не знаю.
Ты так смотрела.
Фаустина.
Так же, как и все.
Другие женщины иначе смотрят?
Что ж ты безмолвен?
Марцелл.
На меня никто
Так не смотрел.
Фаустина.
А как они смотрели?
Марцелл.
Я никогда в глаза им не глядел.
Фаустина.
Как! Ни одной?
Марцелл
(колеблясь)
Нет.
Фаустина.
Нет? И ты не лжёшь мне?
Марцелл! Марцелл! Зачем тебе я верю,
Зачем ты так смутился? Ты любил.
Ты мне сказал.
Марцелл.
Нет, я не говорил.
Фаустина.
Словами — нет. Но ты лицом сказал мне.
Лицу я больше верю, чем словам.
Так ты ни на одну и не смотрел так?
Послушай: мне с тобою страшно быть.
Я не могу всё с мыслями собраться.
Ты или опытнейший обольститель,
Или совсем невинное дитя.
Марцелл.
Тебе сказал…
Фаустина.
Словам ведь трудно верить.
Ты не сумел глазами доказать.
Марцелл.
Я докажу тебе всем, что захочешь.
Фаустина.
Да чем же?
Марцелл.
Всем.
Фаустина.
Ты можешь посмотреть?
Марцелл.
Смотреть я не могу.
Фаустина.
Так чем же больше?
Иль для тебя честь женщины — ничто?
А, может быть, не знаешь ты, что значит
С замужней женщиной наедине
Быть запертым, да и в её же спальне?
Не знаешь ты, к чему это ведёт?
Что? Говори же.
Марцелл.
Я всё знаю.
Фаустина.
Знаешь!
А ты, я мню, и в самом деле чист.
Ты должен помогать мне.
Марцелл.
Я готов.
Фаустина.
Готов, а вид напуганный и хмурый.
Скажи мне, что нам делать? Вы мужчина.
На что готовы вы?
Марцелл.
На что захочешь.
Фаустина.
Вдруг муж придёт?
Марцелл.
Нельзя ли мне уйти?
Фаустина.
Попробуй-ка.
Марцелл
(пробует отворить дверь)
Нельзя ли в эту дверь?
Фаустина.
Куда ты? Что ты? Это прямо к мужу.
Марцелл.
Тогда что ж делать?
Фаустина.
Здесь я не боюсь.
Аврелий вышел. Можно запереться.
Всего страшней, когда уйдёшь ты прочь.
Они, наверно, будут караулить.
Кто видел, когда ты пришёл сюда?
Марцелл.
Одна раба.
Фаустина.
Как шёл ты?
Марцелл.
Тёмным ходом.
Фаустина.
Всё это странно. Да, меня погубят.
Ну пусть! Мне жаль, что ты помог вдруг им,
Хоть и невольно. Есть одно спасенье.
Но это средство слишком, слишком страшно.
Марцелл.
Какое?
Фаустина.
Нет, зачем и говорить?
В тебе нет столько мужества.
Марцелл.
На всё…
Фаустина.
Ты слишком робок.
Марцелл.
Только лишь с тобой.
Я с женщинами мало говорил,
А так я твёрд и храбр. Что нужно делать?
Скажи мне. Я готов идти в огонь,
Что бы спасти тебя.
Фаустина.
В тюрьму пошёл бы?
Марцелл.
Пойду.
Фаустина.
Хоть на неделю?
Марцелл.
Хоть на жизнь.
Фаустина.
Ты благороден. Есть ещё спасенье.
Но только… Нет, нет. Я сама боюсь,
Что если ты неправду обещал мне,
Тебе отдамся, точно волку в пасть.
Марцелл! Поклялся мне, что ты невинен…
Что, если ты обманешь меня?!! Что?
Марцелл.
Не бойся. Право, право, я невинен.
Скажи мне только, что мне делать.
Фаустина.
Нет.
Я не решаюсь, это слишком страшно.
Марцелл.
Не бойся.
Фаустина.
Ты исполнишь?
Марцелл.
Да, всё, всё.
Фаустина.
Здесь рядом есть покой — туда не ходят,
Но там темно, отсюда только дверь.
Там можно было б укрывать тебя
И запереть, но только я боюсь,
Что, может, там пробыть придётся долго,
Пока тебя придёт час отпустить.
Могу тебе довериться я?
Марцелл.
Да.
Фаустина.
Решишься?
Марцелл.
Для тебя на всё решусь.
Фаустина.
Тебе не будет страшно в темноте?
Марцелл.
Что, ты смеёшься? Я ведь не ребёнок.
Фаустина.
Скучать ты будешь.
Марцелл.
Это сущий вздор.
Фаустина.
Я начинаю верить.
Марцелл.
Ты поверь мне.
Я, как греха, боюсь противных мыслей
И дам себя на части изрубить
Скорей, чем погубить навеки душу
Дурным поступком. Ты не опасайся,
Со мною безопасно, как с сестрой.
Фаустина.
Благодарю тебя. Тебе я верю.
Я успокоилась совсем.
Марцелл.
Я рад.
Фаустина.
Одно ещё: когда вы прочь уйдёте,
Не позабудьте клятвы.
Марцелл.
Никогда.
Фаустина.
Тогда она ещё важнее станет,
Как ты усвоишь что бы не забыть.
Марцелл.
Я буду помнить.
Фаустина.
Это очень трудно.
Ты помнишь ли со мною здесь о той,
Которую любил ты?
Марцелл.
О! Всегда.
Фаустина.
Тебя хвалю за это постоянство,
Но и боюсь, ведь, думая о ней,
Ты можешь позабыть об этой клятве,
Нам надо бы подумать, как здесь быть.
Давай же думать… Что-нибудь на память
Мне б дать тебе. Да только что?.. Кольцо?
Всего бы лучше. Только нет: опасно.
Тебе могла бы дать его, как мать,
С такими чувствами. А ты возьми-ка,
Как сын. Ты можешь же так взять?
Марцелл.
Могу.
Фаустина.
Такой залог важнее клятвы.
Тебе уж верю, как самой себе.
Марцелл.
И не обманешься.
Фаустина
(подаёт ящик с драгоценностями)
Возьми-ка сам.
Марцелл.
Мне совестно.
Фаустина.
Ну так сама я дам.
Мы вот как сделаем, что б лучше помнить.
Его ты снимешь здесь с моей руки,
Тебе надену — как благословенье.
(Надевает себе).
Садись-ка ближе. Это испытанье.
Кто непорочен, может смело снять.
Увидишь, как решительно надену.
Что ты боишься? Сядь со мною рядом.
(Садится ближе).
Вот так. Теперь возьми-ка мою руку,
Другой снимай. Да что ты так дрожишь?
Ты покраснел? Быть может, ты не чист?
Носить его ты будешь постоянно
И клятву вспоминать при каждом взгляде.
Снимай-ка, что ж ты!
Марцелл
(опуская её руку)
Нет, я не могу.
Фаустина.
Неужто даже нет настолько силы?
Смотри же, как снимается легко.
(Пробует).
Попробуй-ка ещё.
Марцелл
(встаёт)
Оставь. Не надо.
Я не могу. Найти б отсюда выход!
Фаустина.
Что там случилось? Дай, сама надену.
Я вижу, ты ребёнок.
Марцелл.
Ни за что!
Фаустина.
Что это значит?.. Ах! Я понимаю.
Ты любишь?
Марцелл
(смущённо)
Нет. Увы, не оттого.
Фаустина.
Не возражай. Да, верно, и нечестно!
Тебе противно от меня носить,
Не от неё. В твоих глазах слезинка,
Тебя жаль, бедный!
Марцелл.
Вместе выбьем дверь!
Фаустина.
Неужто же она не отвечает?
Жестокая! В ней, верно, сердца нет.
Ты плачешь? О, зачем ты полюбил так,
Когда она не хочет отвечать?
Марцелл.
Она не может.
Фаустина.
Если б было сердце,
Должна была бы. Бедный, грустен ты.
Зачем я не могу твоим быть другом?
О, я сумела бы тебя утешить.
А отчего нельзя нам быть друзьями?
Ты хочешь?
Марцелл.
От тебя хочу уйти.
Пусти, коль у тебя есть капля сердца.
Фаустина.
Скажи мне, кто она?
Марцелл.
Скорей умру.
Фаустина.
Я больше говорить о ней не стану.
Тебе так больно! Кто твои друзья?
Марцелл.
Есть…
Фаустина.
Много?
Марцелл.
Нет.
Фаустина.
Ты в дружбе так же беден,
Как и в любви?
Марцелл.
Да, я один во всём.
Фаустина.
Ты редкий юноша. Мне говорили,
Что Кассий друг твой.
Марцелл.
Да, мы с ним друзья.
Фаустина.
Жену ты знаешь ли? Что ты смутился?
Красавица и редкая жена.
Ты часто видишься?
Марцелл.
С кем? С ним?
Фаустина.
Да, с ними.
Марцелл.
Мы? Каждый день. Он у меня живёт.
Фаустина.
И нынче с ними был ты? Отвечай!
Марцелл
(тихо)
Был.
Фаустина.
С мужем встретился? Как ты смутился!
Сегодня утром там Аврелий был.
Тебе не рассказали?
Марцелл.
Нет.
Фаустина.
Как странно!
О чём же с нею говорил ты?
Марцелл.
Нет!
Не говори мне более ни слова.
Фаустина.
Жестокая! А где же Кассий был?
Марцелл.
Не знаю.
Фаустина.
Как? Вы были там одни?!
С женою Кассия наедине!
И он — твой друг! Нет! Нет! Ты непорочен!
Вы оба чисты. Да? Вы чисты?
Марцелл
(задыхаясь)
Чисты.
Фаустина.
Она не знает. Нет, она не знает…
Не знает ведь о к ней твоей любви?
Марцелл, с тобой что? Дурно? Боги! Шорох!
Мой муж! Марцелл! Скорей, скорей.
(Вталкивает его в чулан и запирает).
Ты мой!
(Уходит).

Сцена 6.

Дом Марцелла. Комната Кассия.

Входят Кассий и Виргиния.

Кассий.
Никто здесь не был?
Виргиния.
Был Марцелл.
Кассий.
Опять!
Виргиния.
Ты недоволен?
Кассий.
И опять такой же?
Виргиния
(печально)
Такой же, Кассий. Как мне быть, скажи?
Мне с ним нехорошо одной видаться,
А он приходит.
Кассий.
Что он говорит?
Виргиния.
Всё, как вчера. Ты не сердись, мой милый.
Мне жаль его. Да, я тебя люблю.
Ты не брани его. Он, бедный, болен.
Скажи, что б он пореже здесь бывал.

Кассий ходит взволнованный.

Кассий.
И долго был?
Виргиния.
Не то, что б очень долго.
Кассий.
Однако сколько?
Виргиния.
Сколько и вчера.
Ах! Я тебе ещё и не сказала:
Он к императору пошёл. Тот звал.
Кассий.
Марцелл погиб!
Виргиния.
О боги!
Кассий.
Ты бледнеешь?
Виргиния.
Мне жаль его. Овидий, он твой друг.
Он чувствовал, что нам уж не видаться.
Велел сказать, что он тебя любил.
Просил меня поплакать.
Кассий.
Обещала?
Виргиния.
Я не могла. Он так мне жалок был.
Кассий.
Как жалок?
Виргиния.
Я жалела.
Кассий.
Что сказала?
Виргиния.
Я только и могла: ‘Мне будет жаль’.
Кассий.
А как теперь?
Виргиния.
Мне и теперь всё жалко.
Кассий.
Виргиния, ты это прогони.
Виргиния.
Как я могу?
Кассий.
Ты ведь вчера сказала,
Что надо свои чувства побеждать.
Виргиния.
Оно худое?
Кассий.
Нет. Оно начало.
За ним худые скоро налетят.
Виргиния.
Ах! Это правда. Я сама уж знаю,
Что худо делала, что с ним сидела.
Вчера я с ним была совсем другая.
А нынче много думаю о нём.
Я и молилась… Нет, не помогает.
Ты, Кассий, от худых меня спаси.
Пожалуйста, хоть что-нибудь придумай.
Ты можешь.

Кассий молча ходит.

Ты со мной не говоришь?
Кассий.
Я думаю и не могу придумать.
Виргиния.
О чём же утром ты хотел спросить?
Кассий
(рассеянно)
Да, утром. А ты думала об этом?
Виргиния.
Я думала, пока он не пришёл.
Кассий.
Ну, что ж?
Виргиния.
Что, Кассий?
Кассий.
Что ты отвечала?
Виргиния.
Кому? Ты не успел ещё спросить.
Кассий.
Да, не успел.
Виргиния.
Мой милый, что с тобой?
Кассий.
Так, ничего. О чём я говорил?
Виргиния.
Ты начал было, и о чём-то важном.
Нам Марк Аврелий помешал.
Кассий
(хватая её за руку)
Постой!
Ты помнишь всё, что я сказал?
Виргиния.
Всё, милый.
Ты говорил, как важен твой вопрос,
Что мой ответ ещё важнее.
Кассий.
Правда.
Виргиния.
Ещё велел мне правду говорить.
Я удивилась.
Кассий.
Мужа побранила,
И поделом.
Виргиния.
Ты и повеселел.
Я рада, Кассий.
Кассий.
Ты — моя голубка.
Дай мне головку.
(Прижимает к груди).
Виргиния.
Мне так хорошо!
Спроси меня.
Кассий.
Спрошу, а ты подумай.
Виргиния.
Ты к страшному меня приготовляешь?
Кассий.
Жизнь, друг, даёт нам много ощущений,
Они родят в нас много сильных чувств,
И эти чувства всё определяют.
Есть боги, слава, Родина, семья,
Любовь, свобода — множество фантазий
И сущностей, они на нас влияют,
И мы их любим или ненавидим
В различной степени с различной силой.
Всё это центры в общем круге жизни,
Вокруг них вьются меньшие кружки.
Мы движемся в различных направленьях,
Что б расширять и суживать окружность.
Их множество.
Виргиния.
А у меня — один.
Ты! Это главный — всё к нему стремится.
Кассий.
Виргиния, я недоволен.
Виргиния.
Как?
Ты недоволен тем, что я люблю?
Кассий.
Нельзя быть этим недовольным.
Виргиния.
Чем же?
Кассий.
Ты этим мой вопрос предупредила
И, не подумав, мне ответ дала.
Он требовал и стоил обсужденья.
Виргиния.
О Кассий! Милый Кассий, как я рада.
Как восхитительно ты был наказан!
Нет, я должна тебя поцеловать!
(Целует).
Он вздумал спрашивать? О чём? Ты слышал
Миллион миллионов раз на дню.
Всё то же, то же — и ещё допросы!
Тебе не стыдно? Всё ещё нахмурен?
Всё недоволен? Ты на что ж сердит?
Кассий.
Ты не пустая влюбчивая стола,
Которой все существованье — муж…
Ты женщина, но больше, чем жена.
Гражданка ты! Люби меня как мужа.
Сильнее всех. Но выше этих чувств
Имей другие: к родине, к свободе.
Виргиния.
О нет! Ты сердца женского не знаешь.
В нём что-нибудь иначе, чем у вас.
Кассий.
Всё так же.
Виргиния.
Нет. Во мне и те есть чувства,
Но только, нет, не выше, чем к тебе.
Ты главный центр. Ты мой бесценный стволик,
Я, как лоза, увилась вкруг тебя.
Ты всё моё: семья, свобода, счастье (слава)
И вера, и надежда, и любовь.
Всё от тебя мне, как лучи от солнца.
Зайдёт оно, и свет дневной пропал.
Всё, что ты любишь, всё я понимаю
И всё люблю, но только чрез тебя.
При всяком деле мой вопрос: ‘Как Кассий’?
Ты любишь Рим? Мне в Риме хорошо!
Люби деревню, — та мне будет Римом.
И так во всём. Не то что раболепно
Тебе я подчинилась, как жена.
Нет! Никогда! Сама я рассуждаю,
Но всё во мне тобой освещено,
На всём твой цвет.
Кассий.
Всё так же, как у нас.
Но только вовсе разные предметы.
Иная жизнь, механика одна.
Последними словами я доволен.
Ты хорошо всё объяснила мне.
Вот что, Виргиния, меня ты любишь,
Но хочешь в сто раз больше полюбить?
Виргиния.
Хочу миллион раз, если только можно.
Кассий.
Да, можно. Ты даёшь мне всё, что есть.
А это всё ты можешь увеличить.
До бесконечности ты можешь умножать
И, вместе с этим, всё сильнее будешь
Меня любить.
Виргиния.
Тогда и ты?
Кассий.
И я.
Виргиния.
И ты до сих пор не сказал мне это?
Кассий.
Я сам об этом только что узнал.
Виргиния.
Не трать ни вздоха! Кассий! Поскорее,
Мне кажется, уж больше я люблю.
Кассий.
Мы мне пока была женою только,
Будь другом.
Виргиния.
Буду.
Кассий.
Братом.
Виргиния.
Буду всем.
Кассий.
Будь мне помощницей в великом деле.
Виргиния.
Я до небес тебя теперь люблю!
Кассий.
Будь в рабском Риме первою гражданкой!
Виргиния.
Я римлянка из Брутовой крови.
Кассий.
Борись за волю.
Виргиния.
До изнеможенья!
Кассий.
И дай мне женщин!
Виргиния
(бросаясь в объятия)
Кассий! Я твой Брут!

Вбегает Иоганес.

Иоганес.
Отец мой схвачен! Кассий, мщенье! Мщенье!
Кассий.
Отец твой? Кто?!
Иоганес.
Отмщай! Отмщай! Ксантипп!
Кассий.
Друг, мы теперь сильны. Останься.
Ещё немного, и придёт пора.

Занавес.

Действие 4.

Сцена 4.

У Фаустины.

Входит Фаустина.

Фаустина
(заглянув за приотворённую дверь чулана)
Марцелл! Марцелл! Что ты со мною сделал?
Четвёртый день ты у меня гостишь.
Где твои клятвы? Где твоя невинность?
Зачем, зачем я вверилась тебе?
Я в первый день сочла тебя невинным,
Увы! Ты часть второго умным был,
А к вечеру!.. О боги! Страшно вспомнить.
Коварный! Для чего ты обольстил?
Марцелл
(выходя)
Фавстина, я тебя люблю.
Фаустина.
Ты любишь?
А разве я, предатель, не люблю?
Ты утром любишь, к вечеру изменишь,
А я здесь век осуждена страдать.
Ты отнял у меня и честь, и сердце,
Покоя навсегда меня лишил.
Чем ты мне можешь отплатить за это?
Что ты мне дашь в возмездье?
Марцелл.
Весь я твой.
Фаустина.
До коих пор?
Марцелл.
Навек.
Фаустина.
Опять, предатель?
Опять ты хочешь обмануть меня?
Не думай! Я воспользуюсь уроком.
Не верю клятвам, делом докажи.
Марцелл.
Я доказал и докажу, чем хочешь.
Фаустина.
Как доказал? Ты смеешь говорить?
Чем доказал?
Марцелл.
Я всё тебе уж отдал.
Фаустина.
И это ты, грабитель, говоришь?!
Меня ограбив, говоришь, что отдал!
Что ты мне дал?
Марцелл.
Всё лучшее в себе.
Фаустина.
Уйди отсюда.
Марцелл.
Нет. Позволь помедлить.
Фаустина.
Уйди, уйди… Я не могу терпеть.
Марцелл.
Прости, я не хотел тебя обидеть.
Фаустина.
Зачем мне ты так глупо говоришь?
И что в себе ты называешь лучшим?
Невинность? Сердце? Это всё взяла
Развратница. Ты отдал мне объедки.
Марцелл.
Зачем ты дурно говоришь о ней?
Она чиста.
Фаустина.
Что? Так ли я слыхала?
Садись сюда. Смотри и повтори.
(Садит к себе и обнимает).
Марцелл.
Не мучь меня.
Фаустина.
Мои объятья — мука?
Так любишь ты? Уйди отсюда прочь.
Марцелл.
Я не могу.
Фаустина.
Кого ты защищаешь?
Она сгубила нас. Ты был дитя.
Она тебя искусно развратила.
Ты был испорчен, приходя сюда.
Записку кто как не она писала?
Марцелл.
Нет, не она.
Фаустина.
Ты до сих пор дитя.
Она наедине с тобой сидела
И разжигала, а ты веришь ей?!
Ведь это было? Сам же мне признался.
Она не девочка, могла понять.
Я разве так вела себя с тобою,
Когда нас заперли? Скажи же.
Марцелл.
Нет.
Фаустина.
Как я боялась! Как тебя молила!
Кто был честнее?
Марцелл.
Нет, она честна.
Фаустина.
А кто честней? Ведь ты уж раз сознался.
Скажи ещё.
Марцелл.
Я уж сказал, что ты.
Фаустина.
Ну, поцелуемся за то разочек.
(Целует).
Теперь я пала — мне уж всё равно.
Она же и меня с тобой сгубила.
Она ведь?
Марцелл.
Да.
Фаустина.
Целуй меня ещё.
Целуются.
Ты любишь, милый? Что ж не отвечаешь?
Взгляни ещё. Нам будет хорошо.
Её забыл?
Марцелл.
Забыл.
Фаустина.
И ненавидишь?
Марцелл.
Нет, этого я не могу сказать.
Фаустина.
Пойди же прочь.
Марцелл.
Нет.
Фаустина.
Так скажи.
Марцелл.
Не требуй.
Фаустина.
Хочу. Ты скажешь?
(Смотрит на него).
Марцелл.
Всё, что ты велишь.
Я не могу тебе сопротивляться.
Фаустина.
Её ты презираешь?
Марцелл.
Да, да, да!
Фаустина.
Целуй и повтори мне это слово.
Марцелл.
Нет, ни за что!
Фаустина.
Ты скажешь мне сейчас.
(Обнимает).
Марцелл.
Я презираю.
Фаустина.
А меня ты любишь?
Марцелл.
Люблю.
Фаустина.
И сделаешь, что я велю?
Марцелл.
Ты видишь.
Фаустина.
Всё?
Марцелл.
Всё.
Фаустина.
Я желаю мести.
Ты чувствуешь ли всю свою вину?
Нарушишь клятву?
Марцелл.
Нет!
Фаустина.
Зачем ты сделал?
Марцелл.
Зачем ты приходила в темноту?
Фаустина.
Меня ты обвиняешь?
Марцелл.
Нет.
Фаустина.
Кого же?
Марцелл.
Себя.
Фаустина.
И ты не столько виноват.
Кто развратил тебя?
Марцелл.
Я сам.
Фаустина.
Ты смеешь?..
Она?
Марцелл.
Она.
Фаустина.
Ты должен ей отмстить.
Достань кольцо у ней.
Марцелл.
Нет! Нет!
Фаустина.
Ты должен.
Клянись ей мстить.
Марцелл.
Не стану ни за что.
Фаустина.
Ты обещал.
Марцелл.
Нет, мстить я ей не стану.
Я лучше от тебя совсем уйду.
Фаустина.
Посмотрим, поглядим. Целуй! Что будет?
Марцелл.
Нет, нет!
Фаустина.
Ты мой, и я тебя люблю.
Идут. Уйди к себе. Ещё разочек.
(Целует и запирает).

Входит Марция.

Ну, что твой волхв?
Марция.
Я не могла войти.
Он спал. Никто не смел тревожить.
Фаустина.
Будто?
Марция.
До управителя едва дошла,
Сказал, что он доложит господину.
Раб
(входя)
Достопочтенный Публий-маг.
Фаустина.
Проси.
Каков мошенник! Марция, ты выйди.

Марция уходит.

Входит великолепно одетый Публий.

Публий.
Хвала тебе, великая Фавстина!
Чего ты жаждешь? Корня мести, денег?
Маг всё принёс и весь к твоим услугам
На обоюдно выгодных условьях.
Фаустина.
Любезный маг, мне надо денег.
Публий.
Можно.
Я ими всех своих друзей ссужаю
Под честные гарантии, конечно,
И рассудительный процент.
Фаустина.
Нет, Публий!
Мне о гарантиях не говори.
Нужды в тебе мне нет, но я хотела
Тебе дать случай благодарным быть.
Надеюсь, ты услужишь мне без роста.
Публий.
Надейся, это сладостное чувство.
А благодарность — добродетель смертных.
Маг добродетелен и благодарен,
И это на словах сейчас докажет.
Фаустина.
Уж лучше бы делами, мудрый маг.
Публий.
Будь рассудительна, великая Фавстина.
Желаешь внуков — заведи детей.
Благонадёжно пущенное слово
Родит благопотребные дела.
Маг добродетелен. Он почерпнул
В горниле опыта себе совет.
Фавстина, есть, — он в этом убеждён, —
Незыблемые нравственные мерки —
Принципами зовёт их добродетель.
Фаустина.
Что мне до них?
Публий.
Ах, нет, не говори!
Их нарушать и глупо, и преступно.
Маг принял это за основу жизни
И этому не могут изменить
Ни опытность его, ни добродетель.
Вот видишь: в нашем капитальном мире
От века был, уверен, вечно будет
Незыблемый принцип о гарантиях
И росте. Он не мною учреждён,
Но мною быть нарушенным не может.
Я не могу принципов преступать.
Фаустина.
Ты добродетелен!
Публий.
Ты убедилась.
Но я и благодарен. Ты не будешь
В кондициях притеснена. Закладом
Дам ценное по подлинной оценке.
Процент известен: это дело курса.
Я minimum назначу: шестьдесят.
О сроке не заботься.
Фаустина.
Так ты платишь
Мне за добро?
Публий.
Другим ведь сто — процент.
Фаустина.
Ты позабыл, что ты мне всем обязан?
Публий.
Я за тебя одну богов молю.
Фаустина.
Я, маг, тебя считала лучшим другом.
Публий.
Волшебница! Ты в крепком сердце мага
Сыскала ахиллесову пяту.
Я мудрый маг, но дружба — моя слабость.
Я не могу противиться друзьям.
Да, я готов попрать во прах принципы
За право твоей дружбы. Обсуди.
Фаустина.
Ты смеешь, подлый?
Публий.
Нет, клянусь Плутоном!
Твои слова я повторяю.
Фаустина
(показывая на дверь)
Вон!
Публий.
Оставим это. Ты бурна, я вижу,
А я ещё неопытный пловец.
Дерзаю только, так, на всякий случай,
Тебя уведомить, что мой принцип
Есть самому и не мешать другому.
Но бросим это: я уже сказал.
Мой корень дал мне много лучших планов,
Вреда в них нет. Вели, — изображу.
Фаустина.
Изображай.
Публий.
Тебе нужны услуги.
Ты их получишь. Я теперь богат,
Познал всю прелесть плотских наслаждений,
Но выше идеальные ценю.
Ты вход к ним сторожишь, но не вкушаешь,
Как часовой. Хочу их предложить
Для нас обоих.
Фаустина.
Ты забылся?
Публий.
Слушай!
Три долгих дня и три коротких ночи
Ты наслаждаешься одним капризом.
Фаустина.
Наоборот. Но дальше!
Публий.
Это много.
Для одного, когда в виду есть больше
И лучшие. Отбрось свою булавку,
Тебе она уж не годится. Можешь,
Пока не совершенно износила,
Извлечь из ней последнюю услугу
Великую: вонзить в чужое сердце
И утопить её в крови врага,
В крови соперницы. Желаешь?
Отдай свою негодную бирюльку.
Фаустина.
Час мщенья пробил. Час любви не минул.
Его я слишком долго домогалась.
Я не насытилась. В нём было много.
Публий.
Не узнаю тебя, моя Фавстина.
Твой разум омрачился наслажденьем.
Ты, давшая миллион за семя мести,
Жалеешь несколько дрянных каменьев
Своей булавки, что б пожать плоды!
Фаустина.
Ты неразумен, мудрый ростовщик!
Весь мир трудился, что мне дать миллионы,
Я их беру из всякого труда
И трачу, что б снова взять четыре.
Другой бирюльки мне никто не даст,
Что б получить, сама я потрудилась
И всё ещё работаю над ней.
Она мила мне, как моё изделье,
Я плату получить хочу сполна,
Работать буду, коль ещё есть дело.
Бирюлечку мне незачем отдать.
Я буду мстить, любя, любить, отмщая.
Публий.
Маг был бы непростительно нелеп,
Мня убеждать влюблённую Фавстину
Пожертвовать двумя для одного.
Он дальновидней. Выслушай и вникни,
Насколько дат влюблённая натура.
Отмстить нельзя, не выпустив булавки.
Она необходимый нам снаряд.
Мы в ней дадим сопернице отраву,
Она должна, не размышляя, взять.
Кому годна оббитая бирюлька?
Оставь же для приманки что-нибудь?
Фаустина.
Ты думаешь? Я ей не дам ни камня,
Пока он мой. Отмстить могу и так.
Публий.
Шалишь. Орла капканом не изловишь,
Особая механика нужна.
Насчёт бирюлька ты не беспокойся.
Другую дам.
Фаустина.
Мне эта хороша.
Публий.
Дам лучшую.
Фаустина.
К чему? Мила и эта.
Я ею наиграться не могу.
Публий.
Плохой ты счётчик. День-другой подержишь
И выкинешь. А время не осёл:
Уйдёт — не словишь. Час теперь нам дорог.
Пропустишь — за Колхиду не вернёшь.
За воробья впущу к тебе орлёнка,
Того прикармливай хоть целый год.
Пропустишь день — он сгинет безвозвратно.
Фаустина.
На ветер дуешь? Мне воробка люб,
Пока не надоест, с ним не расстанусь
За Индию и 27 Колхид.
Публий.
Я тридцать дам.
Фаустина.
Давай хоть 30000.
Тигрицу будешь сеном угощать?
Публий.
Мстить хочешь?
Фаустина.
Буду.
Публий.
Скоро?
Фаустина.
Скоро.
Публий.
Делай.
Я отступаюсь. Завтра на рассвете
Себя без пользы станешь клясть. Я дам
Ещё один совет, теперь последний.
Пусти свою бирюльку освежиться,
Что новую занозу обозреть.
Не будешь каяться. Ты знаешь мага,
Он попусту не любит тратить слов.
Фаустина.
Какая та?
Публий.
Хорошая. А больше
Скажу, когда воробушка ушлёшь,
Ему не слушать. Мы и то болтали…
Фаустина.
Что ж, это можно. Подожди минутку,
Хоть с Марцией пока поговори.
Я научу его, что нужно делать.
(Зовёт Марцию и уходит к Марцеллу).
Марция
(входя)
А ты меня, изменник, разлюбил?
Публий.
Что делать, Марция? Я стал богат.
Ты мне не пара. Приходи, пожалуй,
Но прочие мечтанья позабудь.
Пора химер для нас с тобой минула.
Марция.
Пойдём, добро. Ты там мне всё расскажешь.
Сейчас мой волк барашка принесёт.

Оба уходят.

Входят Фаустина и Марцелл.

Фаустина.
Люби меня. Ты слишком мало любишь.
Марцелл.
Я всеми силами тебя люблю.
Фаустина.
Мне мало. Надо больше.
Марцелл.
Невозможно.
Фаустина.
Ты должен.
Марцелл.
Больше мне любить нельзя.
Фаустина.
Так вот ты как?! Клянёшься, обольщаешь,
Сулишь мне горы и моря любви,
А насладился сам — бежишь, бросая,
Не можешь больше. Я хочу любви!
Ты слышишь? Я хочу! До упоенья!
Давай любви мне: я тебя люблю.
Ты должен дать. Бери, откуда хочешь.
Люби. Целуй. Люби, люби, люби.
(Душит его поцелуями).
Целуй ещё.
Марцелл.
Я не могу уж больше.
Фаустина.
А я могу и буду.
Марцелл.
Нет, пусти.
Фаустина.
Что ты так бледен?
Марцелл.
Я устал, Фавстина.
Фаустина.
Ну, хочешь, милый, погулять?
Марцелл.
Пусти!
Фаустина.
Придёшь назад?
Марцелл.
Приду.
Фаустина.
Придёшь, наверно.
Мне без тебя уж невозможно жить.
Марцелл.
Приду.
Фаустина.
А принесёшь с собой колечко?
Марцелл.
Я не могу.
Фаустина.
Мне незачем пускать.
Останься здесь и будем целоваться.
Марцелл.
Пусти, я всё, что хочешь, принесу.
Фаустина.
Колечко только. Как же ты достанешь?
Марцелл.
Достану.
Фаустина.
Да смотри, не обмани.
Я отомщу, до смерти зацелую.
Желаешь в поцелуях умереть?
Марцелл.
Я жить с тобой хочу.
Фаустина.
Но помни, помни.
Ни поцелуя ей. Клянись.
Марцелл.
Клянусь.
Фаустина.
Ты помни: у меня свои приметы.
Я распознаю след чужой губы.
Ух, как отмщу! Олимпу будет страшно.
Когда придёшь?
Марцелл.
Когда ты мне велишь.
Фаустина.
Не медли. Только что достанешь, мигом.
Я жду недаром. Ну, целуй разок.
Тебя проводит верная рабыня.
Не верь другой. И помни! Ну, иди.
(Уводит его и возвращается).
Я им довольна! Миленький кусочек!
Недаром так хотелось получить.
Напрасно я его и отпустила!
Маг угадал. Я точно влюблена.
Зачем так мало в Риме непорочных!
А где же маг?

Входит Марция.

Когда хотел прийти?
Марция.
Кто, волхв?
Фаустина.
Марцеллик.
Марция.
Словно ты влюбилась?
Фаустина.
Когда придёт?
Марция.
Сказал, что через час.
Вот диво! Сколько времени ловили,
А как попался, и не оторвёшь.
Насилу вывела. Назад всё рвался.
Фаустина.
К чему ж вела?
Марция.
Мне волхв так приказал.
А он, беда, как нынче загордился
И ждать не стал.
Фаустина.
Куда же он пошёл?
Марция.
Сказал: ‘Не время’. Только и добилась.
Минуты оставаться не хотел.
Фаустина.
Держала бы.
Марция.
Сатир, тот не удержит!
Как есть колдун. Меня заворожил.
Фаустина.
Ну, боги с ним. Беги же караулить.
Постой, а ведь хорошенький Марцелл?
Марция.
Худых по трое суток не держали.
А нравится, так видно, что хорош.
Фаустина.
Иди же.

Марция уходит.

И к чему я отпустила?
Неужто магу я далась в обман?
Одной тоска. К Аврелию отправлюсь.
(Уходит).

Сцена 2.

Приёмная Марка Аврелия.

Входят Публий и преторианцы.

Публий.
Докладывал?
Преторианец.
Велел он обождать.
(Уходит с другими воинами).
Публий
(один)
Теперь я не скажу: ‘Ты, Публий, глуп’.
Он стал богат. Сдаётся, ты подлеешь.
К чему ты здесь? За местью и за честью.
В былые годы сам умел отмщать,
А честь сама навяжется на деньги.
Мой корень мне добыл земной рычаг,
Теперь бы в мире жить и наслаждаться.
На кой же прах вертеться колесом?
Да разве оттого, что все вертятся.
Попал в поток, плыви. Желаешь жить?
А плыть — так лучше впереди, чем сзади.
В хвосте заплещут. Есть ещё рычаг.
Полез я в гору — надо лезть и лезть,
Не то сшибут букашки вдруг иные.
Тропинку вижу, доверху всползу,
Что там найду, про это знают боги.
Их дело знать, моё — ползти. Ползу.
И что робеть? Он нашей же породы.
Мишень найду. Потвёрже говорить.
А многих похоронят эти речи.
(Думает).
Эх, Публий! Всё ещё в твоих руках.
Щадить, губить как император можешь.
Жить надо всем. Кому ж я поперёд?
Уж выбрал цель, да мучает сомненье.
Всё крупный зверь, здесь промах дать — беда.
А что-то руки у меня не твёрды.
Прелюбодейку ловко я поддел.
Горда не в меру, не сшибёшь ту сразу.
На Кассия с лица не нападёшь.
Да и опять, — проклятая привычка, —
Виргинию мне не за что карать.
А надо. Это жертвоприношенье.
Без жертв богам негодны алтари,
Без ней не годны мне мои тетивы.
(Прислушивается).
Никак идут? Ну, целься поверней!

Входят Марк Аврелий и цензор.

Аврелий.
Я их казню, но только по закону,
Вам надо полное сознанье получить.
Особенно о том. Всего важнее
Открыть сообщника.

Цензор уходит.

(Публию).
Я крайне занят.
Тебе я нужен сам?
Публий.
Никто другой.
Аврелий.
Нельзя повременить тебе?
Публий.
Ни часу.
Аврелий.
О личном деле?
Публий.
Нет, об общем.
Аврелий.
Чьём?
Яснее говори мне.
Публий.
Вашем, нашем,
Всех римлян, словом, о публичном деле.
Аврелий.
Ты Публий-маг?
Публий.
Капиталист и стоик.
Аврелий.
А как ты приобрёл свой капитал?
Публий.
При помощи богов своим усердьем.
Аврелий.
Твоё мне имя донесла молва.
Я, как верховный цензор, знать желаю,
Как ты обогатился. Я не верю,
Что б можно было быстро наживаться
И, вообще, скопить свои богатства
Без подлых и преступных средств.
Публий.
Ни я…
Аврелий
(сердито)
Как ты скопил?
Публий.
Нет, сам я не копил.
Я взял, что было скоплено другими,
Но взял без всяких незаконных средств.
Аврелий.
Наследством?
Публий.
Не совсем, хотя отчасти.
Аврелий.
Прошу тебя я говорить ясней.
Публий.
Я оказал серьёзные услуги
Весьма богатым людям. Благодарность
Была из доблестей моих патронов.
По правде, я не смею поручиться,
Одно ли это побужденье было.
Я не хочу приписывать расчётам
Желания задобрить человека
Полезного и нужного. Не смею
Приписывать всего своим талантам.
Я благодарен, не могу порочить
Ни тенью подозрений человека,
Мне уделившего от своих средств.
Но я благочестив, я почитаю
Богов. Могу сказать, предпочитаю
Всему служенье нашей древней вере.
Я не из тех, которых увлекает
Бред новых суемудрых ухищрений.
Я крепко чту отцовские преданья,
В них, только в них одних был истый корень
Всей старой доблести и славы Рима.
Мне больно видеть новую заразу,
Она отравить весь наш организм.
Прости мне эту дерзостную речь,
Во мне сильны так чувства гражданина.
Аврелий.
Я не сержусь. Я слушаю.
Публий.
Итак,
Я благочестие считаю корнем.
Но я отвлёкся. Что, бишь, я сказал?
Да, так я говорил о побужденьях
Моих патронов. Я благочестив,
Из всех многоразличных побуждений
Считаю первым промысел богов.
Он корень всех. Однако я не стану
Здесь отрицать других соображений,
Нас могут в скором времени связать
Другие, может быть, теснее, узы,
К тому же богатство — всё слова.
Один не сыт, имея миллионы,
Другой десятку тысяч ассов рад.
Опять, и дать от многого не трудно,
И дать побольше. Но я отвлекаюсь.
Зловредная привычка. Я начну.
Длинненек мой рассказ. А я пришёл-то
По делу христианства. Да уж кончу
Сперва одно.
Аврелий.
Нет, нет, любезный маг.
Надеюсь, мы ещё видаться будем,
Тогда доскажешь. А теперь немедля
Скажи, что тебе надо.
Публий.
Это дело
Довольно необычно. Мой поступок
Не будет понят городскою сплетней,
Его перетолкуют, очернят.
Мне всё равно. Вполне я пострадаю
По совести. Стою за нашу веру
И обращаюсь не к пустой толпе,
К Аврелию, хранителю законов.
Его я только мненьем дорожу,
Затем что сам его я уважаю,
Как императора, как гражданина.
Аврелий.
Я жду от мага доброго совета.
Публий.
Я прихожу, затем что гражданин
Имеет право, может, смеет, должен
Являться к императору на помощь,
Когда его он видит одного,
Когда сочувствует его стремленьям,
Когда желает общего добра,
За тем я и пришёл к тебе, Аврелий.
Аврелий.
И я за то тебя благодарю.
Публий.
Я не знаток придворных выражений,
Я сын народа. Потому, Аврелий,
Прости мне неуклюжесть моей речи,
Я прям и груб, я смело говорю,
Но думаю, ты ждёшь не слов, а дела.
Аврелий.
Я весь вниманье, честный маг. Руби.
Публий.
Твой век считают золотым: неправда.
Ты честный, справедливый государь.
Но ты один. Кругом тебя пороки,
Рим развращён. Не говорю: ‘Народ’.
Его я знаю. В нём есть гибель силы
Ещё не ведомой. Развратен верх,
Семьи не сыщешь честной, непорочной.
Всех поголовно обуял порок,
Везде развратное эпикурейство.
Прелюбодейки — жёны лучших граждан.
Марк, если ты не остановишь зла,
Рим превратится в скопище ублюдков.
Ты попускаешь. Древний наш закон
Назначил смерть прелюбодейным жёнам.
Зачем он мёртв? Не ты ли Цезарь нравов?
Аврелий.
Он нынче действует. Неплохо, маг.
Публий.
И точно мало было старых бедствий, —
Явилась секта. К той ты не был слаб,
Но что же сделают твои указы,
Когда отступник от отцовой веры
Находит кров себе у первых граждан?
Аврелий.
Я это зло решился истребить
И истреблю. Я буду беспощаден.
Маг, я не пощажу своей сестры,
Когда б у ней укрылся христианин.
Публий.
Марк, твой ответ велик, его я ждал.
Так чувствуя, поймёшь ты мой поступок.
На днях был арестован христианин,
Один из их учителей, старик.
Марцелла он учил.
Аврелий.
И это верно?
Публий.
Верно.
Под именем философа Ксантиппа
Он обращал его. Старик был взят.
И в этот самый день исчез Марцелл.
Патриций, правда, может делать в Риме
То, что не вправе вытворить плебей.
Аврелий.
Так прежде было.
Публий.
Так и есть поныне.
Ведь ты не вездесущ, не всемогущ
При всех своих желаньях. Наш патриций,
Конечно, молод, это извиняет.
Но христиане видят в нём оплот,
И не напрасно это обвиненье.
Марцелла имя уважают в Риме,
Ведь люди глупы, верят именам.
Все другом Кассия его считают.
Аврелий.
Он друг ему.
Публий.
Скорей, его жене.
Аврелий.
Маг, эту женщину я лично знаю
И уважаю: редкая жена.
Публий.
Я человек, могу и ошибаться
И не хочу злословить никого.
Но, полагаю, Кассий изукрашен.
Аврелий.
Не верю этому.
Публий.
Скажу одно:
Пошли ты в эту самую минуту
В дом Кассия — там могут взять Марцелла…
Узнал я это случаем, но верно.
Аврелий.
Ты победил моё предубежденье
И сразу мне доверие внушил.
Маг, это много. Правильно ты судишь,
Тем больше мне хотелось бы не слышать
Последних слов. Врагов имеет Кассий.
Он должен их иметь. Но ведь не алчность
Тобой руководит?
Публий.
О Марк Аврелий,
Где дело об Отечестве идёт,
Там Публий смог о личностях не помнить.
Я и боялся перетолкований,
Но к счастью ли, к несчастью ли, — не знаю, —
Тебе не трудно точно убедиться
В моих словах. Проверь на самом месте.
Аврелий.
Ты смело утверждаешь. Для проверки
Я не могу употреблять шпионов.
Твои слова проверить — значит, взять.
Исполни это лично. Я согласен.
Найдёшь Марцелла — можешь брать их всех.
Публий.
И Кассия?
Аврелий.
Но если ты вернёшься
Один ,- или Марцелл не христианин, —
Ты сильно пострадаешь.
Публий.
Я согласен.
Заметь одно: я не сказал, что Кассий
Его укрыл. Скорей его жена.
Я отвечаю лишь за факт поимки.
Аврелий.
Возьми Марцелла… Ты себя отравишь.
Он там у Кассия, когда он там.
Женат ты?
Публий.
К счастью, нет.
Аврелий.
Я так и думал.
Ты слишком низко ценишь добродетель.
Её у женщины гораздо больше,
Чем кажется. Твои весы фальшивы.
Женись, советую, а до тех пор
Воздержанней суди о женской чести.
Публий.
Ты, Марк Аврелий, всесторонний муж.
Ты знаешь женщину? Я умиляюсь.
Ты мне поможешь получить жену,
Я соглашаюсь: плохо мне известно
Нутро прекрасной нашей половины,
Но с помощью богов придут успехи.
Я не хочу честь женщины пятнать.
Я повторяю городские слухи,
Не гарантируя. Ты мне не веришь?
Добро тебе: не верь, не верь мужчине.
Спроси у женщины: те лучше могут
Судить свои дела, чем мы.
Аврелий.
Я в Риме
Одну жену лишь нахожу достойной
Судить Виргинию.
Публий.
Твою?
Аврелий.
Конечно.
Но эти две (2) достойные жены
Не очень ладят.
Публий.
Сильно ошибусь,
Когда такая неприязнь Фавстины
Не оправдается в твоих глазах
Моим походом. Но не терпит время,
Как некогда сказал великий жрец.
Пора ловитвы. Я пойду, Аврелий.
Позволь указ.
Аврелий.
Возьми мою печать.
(Даёт).
Не медли. Есть тебе другое дело,
Когда успеешь.
Публий.
Я готов служить
Отечеству без всякого возмездья.
Аврелий.
Возмездье гражданина — самый труд
С сознанием всей приносимой пользы.
Не может честный высшего иметь.
Ступай, но горе, если возвратишься
Без доказательств.
Публий.
Будь благонадёжен.
(Уходит).
Аврелий.
Нет, он не Кассий. Это сразу слышно.
В нём только ревность в вере хороша,
Он драгоценен мне для христианства.
Но лучше бы он их не приводил.
(Уходит).

Сцена 3.

Дом Марцелла, покои Кассия.

Виргиния, Иоханан.

Виргиния.
Йоханан, ты скучен. Всё худые вести?
Иоханан.
Я думаю отдаться.
Виргиния.
Ни за что!
Иоханан.
Он проживает страшные минуты.
Его гнетёт душевная борьба.
Он ждал себе апостольской кончины
И должен умереть почти, как лжец.
На завтра пытка. Он меня не выдаст.
Марцелл исчез. Мой долг его спасти
От мук.
Виргиния.
Напрасно я ищу ответа.
Мне сердце говорит, что я сама
Так поступила бы.
Иоханан.
Конец сомненьям.
Мой жребий — выкуп.
Виргиния.
Если ж эта жертва
Напрасна? Кто тебя мог убедить,
Что, погубив себя, его спасёшь ты?
Иоганес.
Никто. Я даже убеждён в противном,
Иначе я с тобою б не сидел.
С меня довольно, что мне есть возможность.
Я сделаю, что от меня зависит.
И отчего не сделать? Разве страшно
Страдать и умирать за убежденья?
Нимало — для того, кто ими жил
И, пострадав за них, остался верен.
Виргиния.
Но если можно действовать для них?
Иоганес.
Вот искушенье: и оно одно
Способное смутить, поколебать
И погубить, до самых даже сильных.
Я соблазнён им. Я пришёл сюда
В последний раз, с последнею попыткой.
Успею ли я Кассия склонить?
Ты знаешь ли, что у него на сердце?
Виргиния.
Я знаю, но не вправе открывать.
Он сам всё скажет.
Иоганес.
От его решенья
Зависит участь тысяч наших братьев,
Быть может, участь наших убеждений.
Он больше всех на свете тебе верит.
Скажи же в нашу пользу. Помоги мне
Склонить его.
Виргиния.
Нет, Иоханан, нельзя.
Чем больше я могу иметь влиянье,
Тем я тревожнее даю совет.
Склоняй ты сам. Тебе он так же верит,
Почти, как мне. Он зрело всё обдумал
И двигается неуклонно к цели,
Ему нельзя, не следует мешать.
Иоганес.
Неужто ты не скажешь вдруг ни слова,
Когда он станет колебаться?
Виргиния.
Нет.
Тогда я рыбой стану.
Иоганес.
Не мешайте
Хоть мне.
Виргиния.
Я не могу уйти. Мне надо
Всё слушать. Постараюсь говорить
Как можно меньше. Но когда придётся,
Во мне найдёт поддержку только он.
По-моему, его пути вернее.
Иоганес.
Я только то тебе могу ответить,
Что ты мне давеча. Теперь мы дальше,
Чем я вначале думал. Отчего?
Виргиния.
Я не могу и вправду не желаю
Повиноваться собственным влеченьям,
Когда они расходятся с другими.
Я тем их подчиняю, те ведь выше.
Иоганес.
Но ты со стольким согласилась, с главным.
Ещё немного бы…
Виргиния.
Не обращай.
Иоганес.
Ты первая, а то была б последней.
Виргиния.
Ты мне поведал всё, что было нужным.
Оставь же семена в моей груди
И не заботься больше: им тепло.
Иоганес.
Он знает, что я говорил с тобою?
Виргиния.
Всё.
Иоганес.
Что же он?
Виргиния.
Один — мой исповедник,
А тайну исповеди мы храним.

Молчание.

Иоганес.
Виргиния, тебя я знал так мало
По времени. Но мы сошлись у дела,
Роднящего сильней любви и крови.
В нём люди скоро узнают друг друга.
Не много довелось мне и пожить,
Я только мать одну любил из женщин.
Тебя бы мне сестрой иметь хотелось,
Когда он мне откажет, и тебя
В последний раз я вижу. Мне придётся
В тюрьме молиться долго. Не забуду.
Мне хочется иметь твою вещицу,
Тюремное томленье развращает,
Тускнеет мысль, слабеют ум и воля.
Благословение твоё поможет.
Я в тяжкие минуты погляжу
И вновь окрепну. Дай-ка что-нибудь.
Виргиния.
Я никому на память не давала,
Но это не ответ тебе. Отвечу,
Когда окончится наш разговор.
Вот Кассий.

Входит Кассий.

Кассий
(входя)
Нет, все поиски напрасны.
Марцелла нет. Что твой отец, Иоханан?
Иоганес.
Умрёт под пыткой завтра. Я отдамся.
Кассий.
Об этом ты не должен даже думать.
Не говори о чувствах: надо спрятать.
Ставь два вопроса: чему ему поможешь
И чем поможешь всем, попав в тюрьму?
Благослови судьбу: тебя не знают,
Ты можешь действовать свободно, верно?
Тебя взамен Марцелла не возьмут,
Ты будешь новой и напрасной жертвой
И сердце старика смутишь: вот всё.
Позволь ему спокойно умереть
И береги себя для дела. Будешь?
Иоганес.
Ты говоришь, что должен говорить.
Я буду делать то, что должен делать.
Ты судишь правильно, — но в общей массе
Всех ощущений, данных этим делом,
Забыл одно: что мне Филипп отец,
Тебе — чужой. Нельзя мне спрятать чувство,
Когда оно объяло мою душу
И пронизало весь мой организм.
И ты бы ведь не говорил спокойно,
Зовись теперь Виргинией Филипп.
Она вполне со мною согласилась,
И я решился.
Виргиния.
Не вполне, Иоганес.
И Кассий сердцем не противоречит,
А ум мой постоянно колебался,
Как твой. Теперь и он остановился.
Слов Кассия не сможешь опровергнуть,
И ты согласен с ними. Ты сознался,
Что должен ты беречь себя для действий,
Не спорь же. Это дело решено.
Иоганес.
Спор бесполезен.
(Кассию).
Всё в твоих руках.
Филипп, Иоханан и тысячи гонимых.
Судьба и будущность всех иноверных.
Исход борьбы, вот-вот готовой вспыхнуть,
За наши убежденья, за твои.
Я говорю тебе, имея право.
Гнёт тирании переполнил меру,
Вся Сирия готова встать за веру.
Борьба за веру будет, за свободу.
Там есть десятки тысяч сильных рук,
Нет головы. Тебя возьму вождём,
Будь им. Корабль готов, отходит завтра.
Освободи Филиппа из тюрьмы,
И двинем вместе.
Кассий.
Это добрый план,
Но мне нельзя его осуществить.
Иоганес.
Тогда он плох. Твои причины?
Кассий.
Много.
Но я тебе сведу их все в одну:
Я Риму нужен в Риме.
Иоганес.
Ты свободе
Нужней везде, где бьются за неё.
Кассий.
Рим для меня неразделим с свободой,
И в нём должна быть за неё борьба.
Он мира центр. Пока он не свободен,
Не может быть свободы на земле.
Иоганес.
Рим злобствует, а Сирия восстанет.
Неужто потому что в Риме центр,
Должны народы изнывать под игом?
Кассий.
Пусть свергнут. Я не стану им мешать.
Иоганес.
Помочь ты должен.
Кассий.
Я? Помочь народу?
Ты говоришь, что он готов к борьбе.
Иоганес.
Он накануне.
Кассий.
Что же могут значить
Сто Кассиев?! Им должен всякий быть,
Их должен всякий ежечасно делать.
Мать сына, сын отца, отец жену,
Друг друга, брат сестру, сестра подругу,
Подруга жениха — так вечным кругом
Всегда, везде, всему передавать
Огонь любви, огонь свободы
И раздувать его в один пожар.
В его пылу должны рождаться дети,
Расти ребята, юноши мужать,
Мужья стареть, а старцы — умирать
И матери носить. Дела, слова, дыханье
Должны жечь мозг и мысли зажигать
Неугасимою враждою к рабству
Неутолимой жаждою свободы,
Без этого огня борьбы не будет.
А Кассий в этом пламени — сучок.
Иоганес.
Идём мы, значит? Ты не нужен Риму.
В нём нет огня, в нём только запах гари,
Которую потушит Марк плевком.
Кассий.
Я раздуваю.
Иоганес.
Как Сизиф лил воду
В бездонный чан. Достойная работа,
Когда в виду тебя уже пожар.
Здесь лаешь ты на льва, который терпит, —
Украдкой, втихомолку, из угла,
Я предлагаю меч тебе и стрелы
Сразить его. Ты отвергаешь их?
Виргиния.
Подумай, Кассий. Вечером сберутся
Начальницы 15 когорт.
Кассий.
15? У нас их только 8
Не полных.
Виргиния.
Дай в 3 месяца нам срок.
Мы выведем на Форум десять тысяч
РимлЯнок, женщин — жён и дочерей.
Они потребуют свободы Риму
И поклянутся до одной погибнуть,
Обезоруженными, на глазах
Рабов, себя зовущих их мужьями,
Отцами, братьями и господами,
Или свободными уйти домой.
Кассий.
Иоганес! Слышал? Нам ли быть рабами?
Три месяца! Пусть Сирия помедлит,
Мы разом грянем.
Иоганес.
Медлить невозможно.
Кассий.
Три месяца, когда вы ждали годы?
Иоганес.
Мученья переносят и века,
Пока не знают, как освободиться,
Пока в сердцах не накипели страсти,
А в головах не пробудилась мысль.
Тогда и время числят не по звёздам,
По мукам ненависти и желаний.
Здесь счёт иначе. Убеди пожар
Помедлить, вспыхнув. Удержи грозу!
Кассий.
Что ж, отправляйся. Нас скорей согреет
Вид зарева. Ваш жар и нас затронет.
Иоганес.
С тобой зажечь бы, без тебя затопит.
Ведь Сирия подвластная страна,
А наша вера идолам враждебна.
Аврелий времени не станет тратить,
Его победы погрузят Рим в рабство,
А наши разожгут патриотизм,
Что ныне значит ‘преданность престолу’
И усиленье раболепия.
Марк — полководец, а у нас их нет.
Здесь ты нам бесполезен или вреден,
Там ты герой и вождь, и лозунг воли.
Виргиния.
Но ваши убежденья не его,
А разве можно за чужие биться
Свободному?
Иоганес.
Что разделяет нас?
Неужто то, что мы зовём различно
И выражаем каждый в разных формах
Потребности, стремления, идеи,
Которых ни один не понимает,
Которых свойство, сущность и начало
Нам неизвестный и неизъяснимы?
У нас, как и у вас, есть чувство веры.
Его родят предметы знаний в людях,
Оно всегда должно существовать,
Пока мы не познаем бесконечность,
Не знаем сущности всего, что есть,
Условий бытия во всех их видах.
Мы вас в понятиях опередили
На шаг. Мы поняли, что истуканы
Не могут быть причиною всего.
Мы думаем, что есть один источник
Для всех причин. По-нашему, он дух,
И мы, его не зная, приписали
Ему все свойства, знанья, власть и силы,
Необходимые для всех причин.
Неужто отвлечённые идеи,
Неясные умам самих творцов,
Идеи, о которых трудно спорить
За неименьем точных выражений,
За неизвестностью их бытия,
За бесконечностью их представлений,
За полным недостатком доказательств,
Нас могут с кем-нибудь разъединять?
Кассий.
Оставим веру. Это мир фантазий.
О всех догматах разных и поверьях
Пусть ратуют жрецы. Их специальность.
Она им и полезна, и приятна.
А чувство веры в каждом существует,
До бесконечности разнообразясь.
Вы веруете в будущую жизнь,
Я — в будущность свободного народа,
Одна — в любовь, другой — в свою звезду,
У всех есть вера в каждую минуту
Во что-нибудь. Ты правильно сказал:
Начало веры, где граница знанью,
Её пределы — бесконечность мира.
С тобой мы здесь согласны. Мне важнее
Другие капитальные вопросы,
Вопросы жизни. Что нас ждёт по смерти,
И ждёт ли что, — ни ты, ни я не знаем, —
Когда узнаем, то не переменим.
Об этом наши пренья бесполезны.
Наш здешний быт мы можем изменять.
Его мы можем делать лучше, хуже
И для себя, и для своих потомков.
Ведь мы страдаем за грехи отцов,
Как дети будут мучиться за наши.
С тобой-то мы и здесь не разойдёмся.
Но есть догматы вашего ученья,
Противны кои нашим целям.
Иоганес.
Нет!
Неправда, нет и нет, и сто раз нет!
Я это повторю в глаза всей церкви,
Я это каждый день твердил отцу.
Непониманье, лесть, раздоры, подлость,
Невежество, бессилие, строй власти
Внесли и вносят к нам нечистый мусор
Языческих и рабских предрассудков,
Идей, обрядов, нравов и законов.
Но это всё не наше. Это чуждо,
Враждебно, разрушительно ученью
И целям нашей веры. Хочешь знать,
Чего хотел божественный учитель?
Возьми-ка книгу нашего закона,
Его завет, читай её со смыслом.
Ты в этой книге истину найдёшь.
‘Люби всей силой помышлений Бога, —
Мы говорили уж с тобой о Нём, —
И ближнего, как самого себя’, —
Вот весь закон, вот все пророки наши.
Виргиния.
А кто ваш ближний?
Иоганес.
Всякий человек.
Цель нашей жизни, наших убеждений —
Достигнуть царства Божьего. ‘Оно
Нигде, как в нас самих’, — сказал учитель.
Любовь, свобода, равенство и братство:
Вот коренные наши упованья.
Мы ищем истины, стремимся к правде,
Хотим добра, хотим любви и мира,
Хотим всем людям счастья на земле, —
И вот за что нас травят и терзают.
Кассий.
Да, эти убежденья высоки.
Осуществив их — мир бы мог быть счастлив!
Иоганес.
А мы не можем даже их иметь!
Мы вынуждены биться и лить кровь
За право их носить в своих сердцах.
Ты поведёшь нас. Должен нас вести!
Кассий.
Нет, Иоханан, я их не поведу.
Пусть их выводят власти вашей церкви.
Ты в заблужденье: общими зовёшь
Свои идеи и немногих лучших.
Будь эти убежденья христиан,
Уж нам не нужно было бы бороться.
Мир был бы их, и мир бы был счастлив.
И не за это в Сирии восстанут.
Восстанут ради личных суеверий,
Что б стать гонителями из гонимых,
Гнести умы и подавлять свободу,
Что б жизнь сковать несчётными цепями,
Что б век держать в невежестве народ,
Что б верой освятить насилья власти
И рабство в добродетель превратить.
Вот что дадут твои единоверцы.
Иоганес.
Ты увлечён незнаньем и враждой.
Ты принимаешь мнения немногих
За дух учения.
Кассий.
Я сделал вывод
Из твоих слов. Когда б того хотели,
Что ты сказал, зачем тебе отдаться?
Тебе бы не пришла такая мысль,
И мне бы ты такой цены не дал.
Ты не надеешься на своих братьев,
Иначе ты бы между ними был.
Иоганес.
Назвал ты сам же эти убежденья
Высокими. Пусть не у всех они,
Но ты их слышал. Стало, есть такие,
И этого довольно. Ты не знаешь,
Как массы развиваются в движенье?
Как зреет мысль в великую пору,
С какою силой мчатся поколенья,
Охваченные ураганом битвы
За независимость и убежденья?
Философов сегодняшние мысли
Назавтра станут достояньем массы,
А через день она по ним промчится,
Несясь с порывом громовой волны.
Не возражай мне, Кассий. Ты не можешь,
Не должен, не захочешь и не смеешь
Покинуть нашей битвы. Я иду.
Мы завтра едем. Как спасёшь Филиппа?
Виргиния.
Да разве он утратил веру в Рим?
Кассий.
Ты завтра едешь. Я останусь в Риме.
Мы будем действовать, где видим силу,
Где каждый должен быть по убежденью.
Виргинию ты слышал, мы не слабы.
Вся ваша сила нашу подкрепит.
На этом и решим.
Иоганес.
Ты остаёшься?
Ты будешь здесь рабом бродить по Риму,
Когда закованные легионы
Нас будут истреблять, когда реками
Прольётся кровь и тысячи погибнут
В ужасных муках. Оставайся в Риме,
Сиди и слушай стоны матерей,
Проклятья умирающих героев
И вопли попираемой свободы.
Их гул дойдёт до вас, дойдут и крики
Свободу растоптавших палачей.
Ты их услышишь, ты их будешь слушать
Всегда, везде — ты будешь их носить
В своей груди и в печени, и в мозге,
По кожей, в каждом члене, каждой кости
И вечно слышать гробовой напев:
‘Убийца Сирии, где воля Рима’?
Виргиния.
За что клянёшь ты, друг, его так страшно?
За то, что он не хочет изменить
Для ваших эфемерных предприятий
Глубоко им обдуманному делу?
За то, что он не хочет изменить
Друзьям, Отечеству, свободе, Риму?
Иоганес
(перебивая)
За то, что он желает заниматься
Беседами с рабами о погоде,
Пока свобода будет утопать
В конвульсиях отчаянной борьбы.
Кассий.
Иоханан, ты вспомни: Кассий будет в Риме.
Иоганес.
Он там теперь, но где те тридцать лет,
В которые, снося позор и рабство,
Он малой родине своей служил?
Он будет их терпеть уже в столице,
Пока Аврелий, клевете внимая,
Его на цепь посадит, как дворняжку?
Кассий.
Иоханан!
Иоганес.
Что, Кассий? Что, боец за волю,
Дела окончил?
Кассий.
Будет! Не кончай!
Ты в самой страсти должен быть свободен,
А не рабом. Не оскорбляй меня
Перед людьми. Как ты, я беззащитен,
Я не могу на них поднять руки.
Виргиния.
Как дивно ты теперь велик, Овидий,
Как ты мне дорог в этот чудный миг!
Кассий.
Неужто ты, Иоганес, не понимаешь,
Что оттого мы спорим, что мы слабы,
И каждый это чувствует? К чему
Ещё раздором ослаблять себя?
Ведь сила не умножится от крика
И не прибудет от одной натуги.
Излишнее усилье надрывает,
Так может быть и с общим нашим делом.
А мы работаем не для минуты,
Мне отказать трудней, чем согласиться.
Тебе меня не понукать бы надо,
А сдерживать. Тот гробовой напев,
Который ты сулишь мне, я уж слышу
Теперь, когда борьба не началась.
Ты думаешь, легко с ним оставаться,
Рассчитывая каждое движенье,
Обуздывая пыткой каждый мускул,
Когда так скоро можно заглушить,
Хоть смертью?.. Мир порабощён,
И никакая Сирия не в силах
Его освободить. Здесь корень рабства,
Здесь и должно его искоренять.
Пора идти. Расстанемся друзьями.
Иоганес.
Нет. Ты сказал мне, что ты друг гонимых
И человек, и я к тебе пришёл
И отдался тебе душой, как другу.
Мои мечты разбиты. Я ошибся:
Ты только римлянин, не человек.
Мои ж друзья и братья там, где встречу
Людей моих сердечных убеждений.
Когда я вижу страждущего брата,
Гонимых, восстающих на гонящих,
Насильственно подавленную слабость
И нагло торжествующую силу,
Я не вдаюсь в расчёты, не считаю,
Не жду благоприятных обстоятельств,
Я отдаю всего себя на помощь,
Что б пасть или спасти. Я сожалею
О сказанном в горячке. Извините,
Я ухожу от вас с разбитым сердцем,
Я слишком вас любил.
(Собирается идти).
Виргиния.
Не уходи, Иоханан. Хотел ты
На память взять? Возьми.
Иоганес.
Нет уж, не надо.
Теперь не надо. Я вас мало знал.
(Уходит).
Виргиния.
Верни его, голубчик, Кассий милый.
Во мне всё сердце рвётся.
Кассий.
Пусть идёт.
(Собирается идти).
Виргиния.
И ты уходишь!
Кассий.
Да, и мне пора!
(Уходит).

Виргиния сидит, понурив голову, потом берёт цитру и поёт.

Виргиния
(играет и поёт)
Есть дивные грёзы
В мире фантазий,
А в жизни те грёзы
Дают только слёзы.
Есть чудные звуки
Любви и свободы,
А мне эти звуки
Дают только муки.
Есть радости знаний,
А мне их не надо.
Не надо мне знаний,
Я жертва страданий.
К чему мне познанья?
Я смысл затеряла,
Я всё потеряла,
Остались терзанья.
Я друга имела,
Его я любила.
Любить я не смела
И друга сгубила.
Зачем я любила?
Зачем я не смела?
Зачем я сгубила
Любившее сердце?

Входит Марцелл.

Виргиния.
Марцелл! Как рада я тебя увидеть!
Какое счастье! Дай свою мне руку.
А сколько о тебе мы горевали,
Боялись, что погиб ты.
Марцелл.
Я погиб!
Виргиния.
Нет, раз ты здесь. Чего тебе бояться?
Тебя не отдадим, а отстоим.
Не бойся! Хорошо, что ты укрылся.
Жаль, мужа нет, едва ли скоро будет.
Он много нового б тебе сказал.
Ты должен знать. Да, я имею право.
Сама скажу. Ответь-ка только мне:
Ты прежний, наш? Ты нам не изменил ли?
Марцелл.
Довольно. О!
Виргиния.
Тебя страшит вопрос?
Но он не страшен. Как ты изменился
В лице! Ты не похож стал на себя.
Ах, я на радостях и позабыла…
Да нет, не то. Нет, ты не тот Марцелл.
Скажи мне, что с тобой? Где побывал ты?
Нам столько есть друг другу рассказать.
Начни с себя.
Марцелл.
Тебя не в праве слушать,
С тобой я не достоин говорить.
Я больше не могу сказать, я мучусь,
Тебе внимая. В эти пять минут
Состарился на 9 лет страданий.
Не спрашивай же ни о чём меня.
Не в силах отвечать тебе… Я гадок.
Виргиния.
Нет, не спрошу тебя, коль тебе больно.
И не спросила бы, когда бы знала.
Твой дух страдает. Отдохни-ка здесь.
Я в эти дни совсем переменилась.
Теперь тебя сумею воскресить.
Марцелл.
Мне нет спасенья. Я погиб навеки.
Не вправе ты так говорить со мной.
Мне это — пытка. А тебе — не знаю…
Такую чистую не осквернит
Ничто, ни даже я. Но если б знала,
Кто пред тобой, откуда и зачем,
В тебе б родились ужас, омерзенье,
И ты б не стала здесь меня терпеть
Ни на минуту. Ты бы выжгла место,
Где я сидел. Я до того развратен,
Что мне помыслить о тебе ужасно,
Твоё я имя не могу назвать,
Что бы не замарать его собою.
Я гадок самому себе, я грязь.
Виргиния.
Марцелл! Тебя ли слышу?
Марцелл.
Не зови же
И ты меня по имени. Бывало,
Я так любил их вместе называть.
Они так чисты прежде были оба!
Моё противно. Я здесь так презренен,
Что не имею сил себя убить.
Мне остаётся глубже погрузиться
В разврат, а я погряз уж так глубоко,
Что вижу дно.
(Падает на колени).
Виргиния.
О, встань же! Встань же! Встань же!
Марцелл.
Нет, не гони сама… Позвать вернее
Рабов. И тех, пожалуй, замарает
Моё прикосновенье.
Виргиния.
Да не то!
Совсем не то. Ты сделайся опять,
Как был. Ты станешь снова чистым, станешь.
Марцелл.
Ты станешь девственной? Ты покраснела.
Чего же больше? Видишь ты, кто я.
С тобой я говорю, как… Слёзы! Слёзы!
О, пощади! Я ведь и так уж пал!
Виргиния.
Мне больно слушать… Нет! Нет! Я не плачу.
Во мне есть сила. Помогу тебе.
Марцелл.
Не прикасайся! Мне не встать уж больше,
Ни ты, ни кто другой уж не спасёт.
Во мне погибла нравственная сила.
Я стал порочен. Я изменник. Всё!
Всё гнусное. Клятвопреступник, хуже…
Тебя забыл. Лгал на тебя, как раб.
Спасайтесь, плюнь ты на меня, — я низок.
Я всё утратил: мысли, честь, добро,
Я ни к чему хорошему не годен.
Я только увлеку тебя.
Виргиния
(вскочив и ходя по комнате)
Меня?
Не опасайся! Верно, позабыл ты,
Что я иду вперёд, облокотившись
На руку исполина. Его ноготь
Раздавит всё, а я сильна, как он.
Ты мне не страшен, нет. Совсем другое.
Ну, что же? Прочь!

Марцелл встаёт и доходит до двери.

Марцелл! Останься здесь!
Я уступила первому порыву.
Прости. С тобою надо обращаться
Совсем иначе. Болен ты ещё
И хуже прежнего. Я понимаю:
Дурная женщина тебя сгубила,
Хорошая должна тебе помочь.
Не унывай. Ты, верно, пал глубоко.
Но нет такого низкого паденья,
Которое бы было безвозвратным.
Марцелл.
Моё.
Виргиния.
Нет! Говорю тебе: нет, нет!
Не слушай самого себя пока,
Мне верь. Да, только мне. Ты уж встаёшь.
Со мной ты. Пал-то ты не так глубоко.
Порок увлёк тебя, но не осилил.
Ты борешься.
Марцелл.
Я не могу бороться.
Я подчинён ему. Я раб.
Виргиния.
Молчи!
Кто не мирится, тот не подчинён.
В нём сила есть. Не всё ещё забыто,
Я знаю, ты рванёшься из оков.
Ты сможешь. Я так вижу, есть спасенье.
Ещё усилие, и ты спасён.
Марцелл.
Я и хотел бы… Это невозможно!
Виргиния.
Ты вырвешься, я это говорю.
Я вижу, верю, чувствую, хочу.
Вперёд, вперёд! К тебе спешу на помощь!
Марцелл.
О, говори мне так ещё, ещё!
Виргиния.
Ты наш! В тебе зажегся огонёк.
Я буду дуть, пока раздую пламя.
Я не отдам тебя, не уступлю.
Я дочиста омою твоё сердце.
Марцелл.
Оно черно.
Виргиния.
Оно опять светлеет.
Я от него теперь не отойду,
Пока оно не сделается прежним.
Оно остыло, я его согрею,
Прижму его к своей груди, как мать,
Я буду обмывать его слезами.
Я дружбой эти слёзы осушу!
Марцелл.
Виргиния!
Виргиния.
Тверди же это имя.
Оно опять мой образ воскресит
В твоей душе, и с ним опять вернётся
Всё, что и было. То ведь не могло
Совсем исчезнуть? В тебе ночь сейчас?
Она пройдёт, опять заря проглянет,
В тебе вновь будет ясно и тепло.
В тебе хаос от новых впечатлений,
Они, как грязь, твоё покрыли сердце.
Сотри их. Я саму ту грязь сотру.
Я так же уж не та. Я изменилась.
Я выросла. Тебя не стану гнать.
Во мне теперь так много новых мыслей.
Они — мой панцирь. Я тебе их дам.
Марцелл.
Я в эти дни уж разучился думать.
Я даже о своей душе забыл.
Я потерял и волю, и рассудок.
Я стал куском разврата.
Виргиния.
Нет и нет!
Не говори мне, что с тобою было,
И сам старайся это позабыть.
Марцелл.
Когда б я мог!
Виргиния.
Да пожелай ты только!
Ведь ты тогда же позабыл меня?
Марцелл.
А разве я хотел? Я был невольник.
Я обеспамятел. Я был, как труп.
Нет, хуже трупа. Труп могли б разрезать,
Его нельзя бы было развратить.
Я был, как пьяный. За тебя держался,
Как тонущий за мачту корабля.
Меня влекло. Я в судорогах бился,
Я клялся умереть, а не отстать.
Но дух слабел, я стал терять рассудок,
Бесчувственно явил собой бревно
И кончил. А тогда я перестал
Быть человеком. Это было мясо.
Ему привесили на шею камень,
Оно нырнуло и пошло ко дну.
Его сковали, влили в сердце масло,
Украли мозг и поднесли фитиль.
Очнувшись, я забыл совсем, что было,
Я только чувствовал, как жёг огонь,
Переливавшийся во мне по жилам.
Я скованный метался и горел.
Я вытерпел танталову сам муку,
Пока не выжалось всё. Во мне нет крови
И мочи нет, и сердца нет во мне —
Одни огарки масла и оковы,
И так я выкинут вовне, как раб.
Вигиния.
Тебе дам кровь из собственного сердца.
Из мыслей Кассия создам твой мозг.
Я разорву сама твои все цепи,
Я разорву проклятую ту нить,
Хоть будь она с оков от Прометея.
Тебя спасу. Тебя из Ада вырву,
Элизиум создам в твоей груди.
Я покажу тебе пути к спасенью
И за руку тебя я поведу.
Марцелл! Прочь цепи! Сбрось свои оковы,
Я порвала их, на тебе их нет.
Я чувствую — ещё одно усилье,
Ещё одно, мой друг, и ты спасён.
Да, ты спасён, Марцелл. Опять ты прежний!
Марцелл.
Виргиния, тебя я вновь люблю!
Виргиния.
Люби, коль можешь ты, люби, конечно.
Здесь нужен очищающий огонь.
Люби, и больше прежнего. Люби!
Забудь земное, помышляй о мне.
Забудь, что с тобой мы разлучались.
Забудь все эти три несчастных дня,
Забудь ты всех и всё, что с тобой было.
Люби и помни лишь одну меня.
Марцелл.
Ты любишь?
Виргиния.
Да, люблю. Любовью друга.
Марцелл.
И только?
Виргиния.
Только! Мало, что ль, тебе?
Нет, я не буду, не должна сердиться.
Моё дитя ещё больно…
Не мало это, это страшно много.
Я клад даю тебе, он бесконечен,
Бери же вволю, полными горстями,
Его нельзя нам исчерпать до дна,
Он с каждым днём полнее и полнее.
Бери ты всё, в чём есть твоя нужда.
Печаль, тоску, раскаянье, сомненье,
Страданье, ненависть, хоть годы мук, —
Всё прогоню, всему найду лекарство.
Ищи ты только у меня одной.
Марцелл.
Нет, я боюсь. Ты мне не доверяй,
Виргиния, не доверяй ты мне.
Ты старше. Всё по-прежнему честна ты.
На мне порок оставил вечный след.
Его не смыть ни горькими слезами,
Ни дружбою твоей. Спасла меня
Ты, больше мне, чем мать. Та родила,
Не зная, не заботясь обо мне.
Ты видела погибшего духовно
И духом пересоздала меня.
Никто вовек не сделает мне столько.
Тебя спасти — мой долг, пока могу.
Тебе сказал в отчаянье два слова,
Ты возмутилась. Это был лишь бред.
Я их проговорил тогда спросонья,
Теперь их повторяю наяву.
Тебя люблю. Опять, но в этом чувстве,
Нет прежней, чистой, девственной любви.
Я чувствую в себе начало страсти,
Кипучей, грешной, знающей порок.
Беги же прочь, пока ещё возможно.
К тебе несётся огненный поток.
Скорей, я не могу владеть собою.
Тебя сожгу.
Виргиния.
Да, ты страдаешь страшно.
Я за себя нисколько не боюсь,
Ты мне не страшен, я тебе сказала.
Мой панцирь крепок. Ты ведь не встречался
С свободной женщиной. Она сильна.
Твоя в том правда: лучше нам расстаться.
Тебе вдруг худо. Но я верный доктор,
Не наобум тебя взялась лечить.
Ты на ногах, вот всё, что было нужно.
Тебе есть дело, и оно окончит
Моё начало. Завтра надо ехать
Надолго. Вечером явится Кассий.
Ты здесь останься. Он тебе всё скажет.
Уедем мы и твой оставим дом,
Но и тебе в нём пребывать не стоит.
Тебя уж ищут, я уйду отсюда.
Мы виделись в последний раз. Прощай.
Тебе на память дам своё кольцо.
Марцелл.
Не надо, нет! Скорее прочь. Уйди же!
Я забываюсь.
Виргиния.
Твёрдость! Пять минут.
Они последние, быть может, в жизни.
Мне Кассий сам надел его в тот день,
Когда я сделалась его невестой.
Я обручу тебя, как жениха,
С борьбой за твою веру и свободу.
Люби же свою чистую невесту
Сильней всего на свете. Будь-ка чист
И оставайся ей до тех пор верен,
Пока твоё дыханье не прервётся.
(Берёт его руку).
Марцелл.
Я не могу. С собой ты обручаешь.
(Отталкивает её).

Виргиния опять бросается, с силой притягивает к себе им после борьбы обнимает.

Прочь! Прочь! Прочь!
Виргиния.
Ты любишь?
Марцелл.
Прочь!
Его жена и с тем моя невеста?
(Смеётся).
Виргиния.
Невеста?
Марцелл
(рвётся)
Прочь! Прочь!
Виргиния.
Ты любишь?
Марцелл
(рвётся)
Ненавижу!
Виргиния.
Что ты сказал?
Марцелл.
Ты слышишь: я порочен.
Могу гостеприимством попрекнуть.
Потребовать, что б убралась ты с мужем
Незамедлительно вот с этой виллы.
Иль даже сдать властям за убежденья,
Бунтовщиками поименовав…
О, что сказал я?! Нет, прости меня.
(Закрывает лицо руками).
Виргиния.
Марцелл!
Марцелл.
Прочь, прочь!.. Люблю!..
Виргиния.
Марцелл?
Марцелл.
Жена…
Виргиния.
Что с нами? Я слабею.
(Целует его).

Борьба. С отчаянным усилием Виргиния надевает Марцеллу на палец кольцо и снова целует его. Тот обнимает его, она вырывается. В дверях показываются Публий и преторианцы.

Публий.
Прелюбодеи, я вас арестую!
Виргиния.
Ты?

Марцелл бросается с мечом, его обезоруживают.

Публий.
Я здесь с императорскою властью.
(Центуриону).
Составьте акт, что мы их захватили
При самом совершенье преступленья
И что преступник стал сопротивляться.
Марцелл
(Виргинии)
Клянусь тебе, не я сюда привёл их!
Виргиния.
И потрудитесь, кстати, уж добавить,
Что против подлой лжи я протестую
И что меня вы уведёте силой.
Публий.
Все слышали?
Виргиния.
Молчать!
Публий.
Иди за мною.

Виргиния презрительно смотрит.

Исполни лучше!

Молчание.

Силой взять её!

Марцелла и Виргинию увлекают.

Сцена 4.

У Деция.

Входят Деций и Валерий.

Валерий.
Овидий будет?
Деций.
Он неутомим.
Будь день мой втрое против прочих смертных,
Не совладать бы мне с его работой.
Я думаю, что у него внутри
Не всё, как у других.
Валерий.
Насосы лучше.
Деций.
Не знаю, как насосы, а любви
В нём к Риму больше, чем у нас с тобой,
Пожалуй, вместе взятых. Так любить
Не все способны. Этот человек
Мог всё иметь, чего миллионы могут
И наслаждаться в безмятежной неге, —
Он о себе забыл для убеждений,
А чем-то Рим ему за всё заплатит?
Валерий.
Да чем всегда платил подобным людям
При цезарях. Проткнёт куском железа.
Кассий
(входя)
Есть новости?
Валерий.
Фаустина околела.
Кассий.
Что?
Валерий.
Жаль. Отличная была собачка.
Немного вольнодумна. Плохо чтила
Неразрушимость брака.
Кассий.
Ты всё шутишь?
Валерий.
Да, если ни от горя, ни от злобы
Нет лучшего, приходится смеяться.
Деций.
Счастливая натура! Я не в силах,
Меня всего коробит и мутит,
Когда я думаю о самовластье
И нашей немощи.
Кассий.
Ты любишь волю.
Валерий.
И я люблю. Но я могу иметь
Её всегда в себе. Затем и тешусь.
Кассий.
Так любят только для пищеваренья.
Ты так же добрый гражданин — ты здесь,
Но ты себя не отдаёшь всецело
Одной, верховной цели. Ты находишь
Утехи в рабской жизни. Ты не можешь
Довольно ненавидеть. Ты в цепях
Имеешь милые тебе вещицы.
В тебе есть к ним любовь. Твоя работа
Ещё несовершенна.
Валерий.
Где работа?
Пока я слышу только разговоры.
Кассий.
Другого ты вовек и не услышишь,
Пока не сделаешься сам иным.
Дай больше сердца делу. Где ж другие?
Лениво сходятся?
Деций.
Ведь не на пир.
Всё дети бражников и малолюбы.
Валерий.
За что ж, Овидий, ты меня коришь?
Я полчаса здесь.
Кассий.
Ты во всём из первых.
Затем и следует сильней корить.
Юний
(входя)
Овидий здесь. Не всё ещё погибло.
Кассий.
Скажи ясней.
Юний.
По Риму ходит слух,
Что ты захвачен.
Кассий.
Ну, и Рим доволен?
Юний.
Рим Римом был, он Римом и умрёт!
Одни скорбят, немногие в волненье,
Иные рады, большинство скучает
И спрашивает: ‘Кто такой тот Кассий’?
Деций.
Нелепый слух, ты видишь.
Кассий.
Не к добру.
Вороны каркают, пророча падаль.
Валерий.
Или почуяв.
Деций.
Эти языки
Полезней Марку целых стад шпионов.
Кассий.
Побудьте здесь. Мне надо посмотреть,
Что дома делают.
Деций.
Нет, оставайся.
Пусть сходит кто-нибудь из нас: хоть я.
Метелл
(входя)
Спасайся, Кассий.
Валерий.
Знаем, знаем.
Юний.
Слухи.
Метелл.
Я от тебя. Там ждёт толпа солдат.
Сейчас Виргиния взята с Марцеллом.
Кассий.
Ты видел сам?
Метелл.
Я бросился к тебе
При первом слухе. Видел преторьянцев
И встретил нескольких твоих людей
И Марцелла рабов. Они сказали,
Что двое схвачены. Хотели знать,
Где ты. Но ничего не мог им дать я.
Кассий.
Она взята!
Корнелий
(входя)
Неслыханные вести!
(Кассию)
Ты оцеплён.
Кассий.
Известно, дальше что?
Корнелий.
Восстанье в Сирии. Аврелий едет
Туда с рассветом. Клялся истребить
До основанья секту. Легионы
Направлены туда со всех сторон.
Он Сирию задушит.
Деций.
Что нам делать?
Корнелий.
Спасать себя. Аврелий говорил
На Форуме и преторьянцам.
Народ рассвирепел, ревел о мести.
Везде отыскивают христиан.
Жрецам приказано в огонь лить масло.
Кассий.
Их дело — наше. Нам нельзя дремать.
Аврелий скор, но я не черепаха.
Он сеть раскинул — зверя не поймать,
Пускай берёт меня с мечом и с бою.
Свободными погибнем.
Траний
(входя)
Братья, дайте
Два слова Кассию вдвоём сказать.
Кассий.
От них есть тайны?
Траний.
Да, одна, из дома.
Деций.
Друзья, оставьте их.

Все, кроме Кассия и Трания уходят.

Траний.
Ты крепок, Кассий.
Но и удар ужасен: будь готов.
Кассий.
Прекрасно, Траний, но я вынес худший.
Смущён я.
Траний.
Сотни бы сказали: ‘Нет’!
А я скажу, что как сидит уж в сердце.
Кассий.
Ты знаешь, что Виргиния взята?
Траний.
Я знаю худшее о ней.
Кассий.
Убита?
Траний.
То было б счастьем.
Кассий
(хватая его за руку)
Траний!
Траний
(подаёт свиток)
Прочитай.
Кассий
(читая)
‘Любовник!.. Совершенье преступленья’!..
Оставь меня. Я должен быть один.

Траний идёт к дверям.

Нет, нет, постой! Ты больше не имеешь
Мне ничего сказать?
Траний.
Ты обесславлен.
Весь Рим уж знает о твоём позоре.
Марцелла обвиняют в христианстве.
Она его скрывала.
Кассий.
Ложь!
Траний.
Я говор
Тебе передаю. Народ взволнован.
Речами Марка, риторов, жрецов
Тебя слепцы, как водится, позорят.
Кассий.
Всё?
Траний.
Ты спокоен?
Кассий.
Позови друзей.
Постой: ты веришь?
Траний.
Я ей верил больше,
Чем всякой.
Кассий.
А теперь?
Траний.
Я изумлён,
Я стражду, я бы не желал и думать.
Кассий.
Ты веришь?
Траний.
Сами боги рогоносцы,
Так где уж нам на смертных жён пенять?
Такую боги им натуру дали
Нам в наказанье. Я бы не поверил
Без самых очевидных доказательств.
Кассий.
Ты их находишь?
Траний.
Ты читал ведь в акте.
Без оснований не могли составить,
Раз их застали…
Кассий
(перебивая)
Позови других.
Траний.
Надеюсь, не сочтёшь моё участье
Медвежьею услугой? Дело гласно.
Сам видишь — акт уж пущен по рукам.
От друга легче, всё-таки, узнать,
Чем от чужого.
Кассий.
За меня спасибо.
Но, Траний, если б эта женщина сама
Мне поклянётся в собственной измене,
Я ей скажу: ‘Ты лжёшь’! Зови других.

Траний уходит.

Кассий
(один)
Теперь я застрахован от страданий,
Мне кажется, во мне исчезло сердце.
Всё отнято. Мне нечего терять.
Рим, ты свои долги с лихвой нам платишь!..
Я точно потерял способность мыслить,
Всё слилось в голове в один хаос,
Не знаю, как стою. Я еле вижу.
Перед глазами огненные точки.
Она невинна, я не сомневаюсь.
Но у меня в груди и смерть, и жар.
(Ходит).
Она мой Брут, а Брут не изменяет.
Марцелл мог случаем туда прийти.
Всё это вздор, — а если изменила,
Я буду римлянин, — не человек.
(Ходит).
Я никому и ничему не верю.
Ей, только ей, она мне не солжёт.
Он так же был. Когда я там ошибся,
Я не способен больше ни к чему.
(Ходит).
Я должен видеть, я её увижу,
Опять я прямо ей в глаза взгляну,
Они одни решат мои сомненья —
Я буду мстить! Я страшно буду мстить!..
Кому? За что? И как? Что делать с Римом?
Он знал её и верит в клевету,
И повторяет, и меня позорит.
Он вырвал римлянина из меня,
Я рву все узы, робкий, подлый город,
Меня соединявшие с тобой,
Я разбиваю все родные чувства,
Я всю любовь к тебе душу в себе.
Другим, чужим подам я свою руку
Иль буду головою помогать,
В борьбе с тобой — тебя я ненавижу,
Ленивый, лживый, беспощадный враг.
Иоханан, смотри! Я человек.

Пауза.

И это я? За личную обиду?
Нет, это был один тяжёлый миг,
Долг зверю отдан, стану человеком,
Вопросы эти день решил во мне,
Могу ли я считать своею вещью
Ту женщину, которая способна
Гражданкой быть и биться за свободу?
Удел рабынь приличен рабским жёнам.
Хотевшая свободы для других
Сама свободна. Если предпочла
Другого мне, он для неё стал лучше,
Чем я. Мне надо на себя пенять.
Я это не могу считать изменой,
Она верна, пока верна свободе.
А ей она не изменила, нет!
И эту женщину позорить смеют?!
(Думает).
Чему я изумляюсь? Разве рабство
Мне неизвестно? Разве я не знал,
Что ненавидел, с чем всю жизнь боролся?
Оно передо мной во всей красе,
Чего я испугался? Надо биться.
Рим! Ты насильно дал мне в руки меч.
Я бросить не могу, но буду биться
С тобою за тебя. Я предвкушаю
Великий бой, терзай меня, как можешь,
А я пойду тебя освобождать.

Входят Деций и другие.

Деций.
Овидий, если нужны наши руки,
Они твои.
Кассий.
Они нужны… Не мне,
А вашим убежденьям и свободе.
За них и встану во главе восставших.
Я еду в Сирию. Марк предлагал
Меня назначить командиром войска,
Я отказался. Но теперь приму
Его решенье. Он ещё не знает,
Как это назначенье обратится
Против него.
Деций и другие.
Мы все с тобою, Кассий.
Кассий.
Вы ночью — в путь. Двум надо здесь остаться.
Метелл и Траний!
Метелл.
Я на всё готов!
Траний.
Я предпочту с тобой не разлучаться.
Кассий.
Ты нужен здесь. О деле решено.
Теперь могу вам о себе сказать.
Виргиния взята. Её вы знали.
Она невинна, я вам говорю.
Она невинна. Тот из вас, в ком будет
Тень подозренья, больше мне не друг
И никогда со мной не примирится
Ничем. Пусть все рабы её позорят,
Они позорят всё святое нам.
Вы знали эту женщину и чтили.
Вы будете пред ней благоговеть
Всегда. Вы мне дадите обещанье
Не дозволять обидного намёка
О ней ни людям, ни своим рабам.
Кто этого не может — мне не друг.
Траний.
Я обещаю, если ты ей веришь,
Никто из нас не вправе сомневаться.
Юний.
Ты так уверен — нам нельзя не верить.
Я обещаю.
Корнелий.
Если ты желаешь,
И я.
Деций.
Я обещаю потому,
Что я всегда обоих вас любил,
И буду, что бы с вами не случилось.
Любовь во мне неразделима с верой.
Метелл.
Я верю ей.
Кассий.
А ты молчишь, Валерий?
Валерий.
Молчал. Но мне твоё желанье странно.
Могу ли я за мысли поручиться?
Могу ли я не позволять другим
Так думать, как им кажется вернее?
Твою жену я знал и уважал,
Но в женщин вообще я только верю
И даже за своих не поручусь.
Да, наконец, я вовсе и не вижу
В её неверности большого преступленья.
Я слабостью скорее назову,
Несчастьем и, пожалуй, вольнодумством,
Как я сказал уж здесь о Фаустине.
Кассий.
Я много требовал, но ведь не больше,
Чем следует от истинных друзей.
Кто любит искренне, не усомниться.
Ты слышал: их ответы были разны,
Но обещали все.
Валерий.
Я не могу.
Кассий.
Ты мне не друг.
Валерий.
Я был не меньше их.
Деций.
Ты обещал бы.
Траний.
Да, ты обещал бы.
Есть случи, где надо исполнять
Всё, хоть немилость, и теперь — минута.
Кассий.
Нет, Траний, я не этого хотел.
Кто друг, каких мне надо, тот ей верит
Не потому, что я того желал,
Не из желания меня потешить,
А потому, что в нём должна быть вера,
И он не может ничего, как верить.
Так любят. Так мне двое отвечали,
Метелл и Деций. Всем я благодарен,
Но им доверюсь больше всех других.

Валерий склоняет голову и поднимает правую руку, что бы поклясться.

Валерий, мне не надо обещаний,
Во мне к моей жене такие чувства,
Что целый мир не может ни придать,
Ни истощить доверия. Так было,
Так есть и будет. Я вас испытал.
Теперь нам это очень нужно было.
Валерий.
Я так доволен этим компромиссом,
Что мои чувства к ней не изменялись!
Кассий.
Мы были и останемся друзьями.
Но я опять скажу: побольше сердца.
Теперь прощайте, через час вернусь.
Деций.
Куда ты?
Кассий.
Мне необходимо выйти.
Траний.
Ведь это даже не на риск — на смерть.
Ведь это слишком не благоразумно.
Кассий.
Опасно, да. Иначе и нельзя.
Я не могу без этого уехать.
Её мне надо видеть, непременно.
Анний
(входя)
Мы преданы. Твой Публий, Кассий, выдал.
Совет уж больше часа рассуждает.
Мы все погибли.
Корнелий.
Если не бежим.
Анний.
Навряд успеем. Арестуют ночью.
Корнелий.
Что делать, Кассий?
Кассий
(думает)
Мой корабль готов.
Он в Остии.
Анний.
Без дальних толков валим.
Иоганес
(вбегая, Кассию)
Ты знаешь всё: Виргиния в тюрьме.
Я ночью проведу.
Анний.
Ты едешь с нами.
Кассий.
Мы в Сирию.
Иоганес.
Ты должен к ней идти.
Кассий.
Предупреждайте всех, я не замедлю.
Анний.
Всё сделаем. Нам дороги минуты.
Кассий.
Я догоню. Идём, Иоханан!
Анний.
Ни шагу!
Ей не помочь. Бесплодный риск собой.
Не следует и не имеешь права.
Мы не себе теперь принадлежим.
Траний.
Он прав.
Иоганес.
Вам мало всех её страданий?
Он должен ей кинжал всадить. За что?
Его два слова воскресят в ней силу.
Есть чувства в вас? Или в вас мозг застыл
От страха?
Юний.
Страх ты при себе оставишь.
Иоганес.
Мне с вами нечего и говорить.
Не медли, Кассий. Разве ты ребёнок?
Не понимаешь, что твой долг — идти?
Корнелий.
Долг не идти. Он солидарен с нами.
Мы не пускаем.
Деций.
Эти чувства — вздор!
Собой он только рисковать не должен.
Кассий.
Мы тратим время. Вы отдались мне.
Я ваш. Идём.
Иоганес.
Души в себе все чувства.
С ней ты поступишь гадко, низко, подло,
Когда её так бросишь. Где ты был,
Когда её позорили по Риму?
Её толпа солдат тогда влачила
Среди ругательств всяких и насмешек, —
Ты здесь сидел. Идёшь ты воевать,
Стяжать себе лавровые венки.
Её сгноят в тюрьме. Перед толпою
Казнят судом, её сто раз убьют,
Исколесуют, вытянут все жилы!
Пока зарежут, подло обругав…
За что всё это?.. За тебя, за этих?
Ты не сумел ей дома счастья дать,
Ты погубил её, — и это мало?
Ты прибавляешь сам к её позору,
К её несчастью, мукам лицемерье.
Уж не считаешь ли её виновной?
Кассий.
Она невинна. Но нельзя нам медлить.
Идём, друзья.
Иоганес.
Я убеждал, молил.
Я заклинал тебя принять начальство,
Ты камнем был. Твоей коснулось шкуры:
Как заяц, ты бежишь, бросая ту,
Которую подвёл под нож.
Метелл.
Молчи,
Не то я положу тебя на месте.
Иоганес.
Клади. Я буду говорить своё,
Пока не доведу всех вас до пены,
Или не превращу в зверей.
Траний.
Послушай…
Иоганес.
Мне вас слушать, крокодилы?
Вы трусите за ваши шкуры
И поощряете женоубийство.
Анний.
Решайся, Кассий. Время истекает.
Кассий.
Моё решенье принято давно.
Я дал бы искрошить себя в куски
За право с ней проститься, её видеть,
Но я дал клятву всё отдать борьбе
И отдаю.
Иоганес.
Из-за нелепых клятв
Ты делаешься палачом жены,
Ты, как мясник, ей вырезаешь сердце?
Оно тебя любило, живодёр!
Теперь страшнейшая из пыток
Любовь к тебе. Они тебе дороже?
Кассий.
Они теперь дороже для свободы.
Иоганес.
Что могут для свободы эти черви?
В них даже нет отваги, что б рискнуть
И ей помочь, на что они способны?
Такие ли бойцы нужны для воли?
Виргиния была сто раз права,
Желая их спасать их дочерями.
А ты готовишься её добить
В угоду им?
Траний.
А ты нам поручишься,
Что он сюда вернётся, невредим?
Иоганес.
Я поручусь, что он её увидит.
Вот всё, что нужно… Вы ещё молчите?
Не гоните? Не молите идти?
Вы всё переварили? Что вам биться?
К чему бороться? Что вам даст борьба?
В вас те же мысли, чувства, убежденья,
Как и у всех рабов. Чего вам надо?
На что свобода вам, гнилые трусы?

Анний, Корнелий, Юний и Валерий обнажают мечи.

Кассий.
Вложить!
Анний.
И молча слушать его ругань?
Иоганес
(так же выхватив оружие из-за пазухи)
Откуда храбрость? Семь на одного?
Давайте, театральные герои,
Попробуем. Я покажу, что может
С 7-ью рабами сделать человек,
Желающий свободы.
Кассий
(становясь между ними)
Ты забылся?
Один здесь только раб теперь — раб страсти.
Друзья, вы терпеливо всё сносили.
Мне это лучшее мерило дружбы.
Благодарю. Но и ему простите.
Такому другу надо извинить
Всё. Успокойся, Иоганес,
Я никогда тебя так не любил,
Как в этот миг, и за неё не бойся.
Всё, что ты говорил, могло быть правдой
Для всякой женщины, но не для той,
Которую так можно защищать.
И для неё, и для меня ты сделал,
Всё что желал. Я твёрд и успокоен,
А в ней не может быть и колебанья,
Ни повода к сомненью — ни о мне,
Ни о себе. Я за неё спокоен.
Иоганес.
Ты можешь разглагольствовать, как хочешь,
Я не устану повторять своё.
Я буду то же разглашать спокойно,
Что в гневе говорил. Они рабы.
Будь между ними хоть один свободный,
Они бы были там, в её тюрьме,
И бились, что б спасти или погибнуть.
Метелл.
Идёшь со мной?
Иоганес.
Идём.
Деций.
И я.
Юний.
Я с вами.
Валерий.
Теперь могу с тобою говорить.
И я готов идти, когда докажешь,
Что мы пойдём на что-нибудь другое,
Как размозжить себе о стену лбы.
Но говори спокойно и без брани,
Твой вихрь несётся вскользь моих ушей,
В мозгу не остаётся впечатлений.
Иоганес.
Доказывать тебе тогда я стану,
Когда ты выучишь меня читать
Концы всех предприятий до начала,
Ты можешь здесь разбить свою башку,
Но поручись мне, что и сев в галеру,
Не будешь нынче в брюхе у акулы,
Не околеешь в корчах на борту?
Валерий.
Там ‘может быть’, а здесь ‘наверно’.
Иоганес.
Верно.
И здесь, и там одно: здесь ты погибнешь,
Как человек, свободный и герой,
Там — как погибнуть может и собака.
Спасёшься — будешь трусом, ведь бежал,
Когда в виду тебя была опасность
И, рядом с ней, возможность быть героем.
Погибнешь — назову тебя скотом.
Скажу: ‘По-скотски жил, скотом и умер’.
Зачем бежать? Какая твоя цель?
Ты скажешь: ‘Что бы биться за свободу’!
Лжёшь, хочешь жить, боишься умереть.
Вот всё. Борьба перед тобой. Ты можешь,
Ты должен женщину идти спасать,
Свободную, гонимую невинность,
Которая всего дороже в мире
Тому, кто вызвался тебя спасти.
Кассий.
Всего дороже в мире мне свобода.
Иоганес.
Звук, для тебя же самого неясный,
Когда её отделите от дел.
А назови мне дело лучше, выше,
Славнее, как идти её спасать!
Пусть мы погибнем. Мы докажем Риму
Её невинность и его разврат.
Был случай встарь: великий человек,
Узрев блудницу, взятую для казни,
Сказал рассвирепевшим палачам:
‘Пусть бросит камень тот, кто сам невинен’.
Толпа, услышав, молча разошлась,
Заговорило человечье чувство.
А разве здесь народ не из людей?
Посмотрим, кто посмеет бросить камень.
В ту, за которую решилось умереть
Хоть десять.
Метелл.
Что ж мы медлим?
Траний.
Я иду.
Иоганес.
Идём. Мы не её одну спасаем.
Спасаем Рима честь. Тот город,
В котором есть хоть десять человек,
Готовых на борьбу за дело правды
Со всеми, без надежды победить,
Готовых гибнуть, что б не быть рабами,
Не до конца погиб.
Корнелий и Анний.
Идём, идём.
Иоганес.
Идём. Умрём. Погибнем, но геройски
И нашей смертью пробудим набат,
Который не умолкнет и до века!
Пускай идут толпы рабов тирана,
Пусть нас раскрошат. Несколько годов
Обид, насилий, унижений, пыток —
Вот наша жертва, слава — наш венец.
Всегда, вовек — ни меч, ни казнь, ни пытка,
Ни всемогущество рабовладельцев,
Ни подлые усилия рабов
Не вырвут камня с этой диадемы,
Она всегда останется при нас,
Она останется, как зов к свободе,
Как несмолкаемый укор рабам.
Валерий.
Довольно! Я иду…
Деций и другие.
Идём, идём.
Иоганес.
Идём, друзья. Рим не погиб ещё.
Идём, в нём девять человек свободных.
Идём дать Риму его лучший день.
Идём, отмстим за попранную правду.
За наши угнетенье и позор,
За муки, рабство, за гонений годы,
За долю наших жён и матерей.
Идём, довольно мы рабами были,
Идём мы добродетель воскресить.
Идём, друзья, на смерть или свободу,
Идём Виргинию освобождать!
Все, кроме Кассия
(возбуждённо)
Идём Виргинию освобождать!

Кассий обнимает Иоганеса.

Кассий.
Идём, но на корабль. Уж Рим свободен.
Мы в нём живём, нам надо жить ещё…
Ни слова больше. Я не поколеблюсь
Вы выбрали меня своим вождём,
Должны повиноваться безусловно.
Я требую. Я дам вам лучше дело,
Чем из тюрьмы освобождать одну.
За мной, товарищи! Вы отдавали
Самих себя — я должен больше дать,
Что б быть вождём таких людей. Я Риму
Даю себя и то, что мне дороже
Себя, вас всех, венцов, сокровищ, чести,
Всего дороже, кроме лишь свободы, —
Свою Виргинию я отдаю.
За мной.
Все.
Не мы, а ты пойдёшь за нами.
Кассий.
За мной, или я брошу этот меч.
(Идёт).

За ним — остальные.

Иоганес.
Презрение!
Кассий.
Молчи, за нами следуй.

Все, кроме Иоханана, уходят.

Иоганес.
Бегите все, я остаюсь один.

Занавес.

Действие 5.

Сцена 1.

Дворец Марка Аврелия.

Марк Аврелий и Публий сидят.

Аврелий.
Ты оказал Отечеству услуги.
Ты деятелен, скор, умён, способен,
По силам получаешь и труды.
Советские решения ты слышал,
Сообразуйся с ними, как сенатор.
Текущих дел не упускай из виду,
В моё отсутствие вся власть в сенате.
Голов там мало. В христианском деле
Ты — председатель. Думаю, не надо
Настаивать на важности предмета.
Займёшься им, как делом убеждений.
Пиши мне прямо в руки, избегая
Излишней переписки. Всё, что можно,
Решай своею властью и сенатской.
По делу заговорщиков совет
Тебе работу дал. Нам остаётся
Определить порядок производства
О той — Виргинии. Я не желаю
Потворства ей. Когда она виновна,
Я покажу над ней пример всем жёнам,
Но я бы не желал, что б говорили,
Что я ей мщу за преступленья мужа.
Я мщу за честь его, не за вину.
Публий.
Как быть с Марцеллом? За прелюбодейство
Закон её карает. Не его?
Но он замешан в христианском деле
И в заговоре.
Аврелий.
Как найдёшь полезным.
Но я хочу всецело убедиться
В вине Виргинии. Мне больно думать,
Что Кассию была жена неверной.
Ведь если это правда, в целом Риме
Нет честной женщины. Одна моя.
Кто любит добродетель, тому трудно
Поверить всемогуществу порока.
Ты нынче оказал услугу Риму.
Я этот день несчастнейшим помечу,
Всех осуждённых лично за измену
Я лично знал, и знал за лучших граждан.
И всех, кого я лучшими считал,
Я видел в этих списках. Это страшно!
Я вижу результатом своих действий
Вражду всех добрых. Я казнить их должен,
Назвать врагом Отечества того,
Кому ещё недавно улыбался.
Кто ж друг мой? Для кого я всё ж тружусь?
Публий.
Для справедливости, для блага Рима.
Ты отдал в жертву этим высшим целям.
Виновных, без лицеприятья.
Аврелий.
Да!
А представителями этих целей
Не мог найти других людей, как тех,
Которых я и каждый обвинённый
Должны и вправе презирать. Ты сам,
Способнейшее из орудий власти,
Ты разве стоишь Кассия?
Публий.
Не знаю.
Но если взять в расчёт твою оценку…
Твою… Я так её превосхожу,
Что это превосходство вне сравненья.
Я член совета и его судья,
Он будет мне подсуден, как преступник.
Аврелий.
Да, вот порядки! Можно ли дивиться,
Что были заговорщики. Но будет…
Я говорил, что должен и хочу
Удостовериться в её вине.
Об этом ты подумай хорошенько.
Публий.
Факт ясен. Мы её нашли в объятьях.
Но я согласен, он не говорит
О больших преступленьях. Я не сведущ
По части женских свойств и обстоятельств.
Я это говорил тебе, Аврелий,
Но слыхивал, что есть какой-то кодекс
Амурных дел и нравственные мерки
И степени любовных прегрешений.
Всё это для меня иероглифы.
Я не любезничал, не соблазнял
И, стало, не судья любовных шашней.
Так полагаю и о всех мужчинах.
Да самый суд, в его бездушных формах
Тебе не объяснит всех побуждений,
Не выяснит соблазнов и борьбы,
Не вымерит её сердечной силы.
Я даже не возьмусь определить,
Разнятся чем и точно ли разнятся
Неверности при разной обстановке,
При разных поводах и даже чувствах.
Не знаю, равномерным ли считаешь
Забвение в минуту страсти, похоть,
Упорную и долгую любовь,
Соблазн, уступки нежным ощущеньям,
Каприз минутный, слабость, увлеченье,
Привычный и обдуманный разврат?
Аврелий.
Всё это требует соображенья,
Как множество различных обстоятельств.
Всё это надо выяснить подробно.
Ты хвастаешь сейчас своим незнаньем.
Незнающий не ставит так вопроса,
Как ты его поставил. Я доволен,
Ты обнаружил чувства человека.
Соображайся с ними в этом деле,
Ты основательно его рассудишь.
Публий.
Я эти чувства мог иметь в виду,
Не зная действия их в женском сердце.
Их только женщина вполне поймёт.
Я сам не уклоняюсь, но считаю
Полезным более, необходимым,
Что б женщина судила в женском деле.
Аврелий.
Я это нахожу благоразумным.
Преторианец
(входя)
Какой-то юноша.
Аврелий.
Нельзя, я занят.
Преторианец.
Ему говорено, он не уходит
И требует увидеть.
Аврелий.
Для чего?
Преторианец.
Не говорит.
Аврелий.
Сказать, что мне не время.

Преторианец уходит.

Я это дело поручу Фавстине.
Одной бы ей я не вполне доверил,
Но ты там будешь.

Преторианец возвращается.

Что ещё?
Преторианец.
Не верит.
Он говорит, что крайняя нужда.
Аврелий.
Пусть завтра утром явится он к магу-
Сенатору, — тот сделает, что нужно, —
И больше не тревожит нас.

Преторианец уходит.

Вам в помощь
Ещё кого-нибудь назначить надо…
Кого бы только?..
(Думает).
Преторианец
(входя)
Что прикажешь делать?
Он говорит, что маг ему не нужен,
А нужен ты, что будет ждать всю ночь
И не уйдёт живым, пока не впустят.
Аврелий.
Как имя?
Преторианец.
Говорит, что он за делом,
А имя скажет здесь.
Аврелий.
Впустить.
Публий.
Аврелий,
Здесь много есть отчаянных голов
Из молодёжи. Пусть обезоружат.
Аврелий.
Я не был и не буду трусом.
Публий.
Будь
Предусмотрителен и осторожен.
Ты не себе принадлежишь, а Риму.
Особенно теперь.
Аврелий.
Обезоружить.

Преторианец уходит.

Публий.
Маг храбр, как лев, но и благоразумен.
Иоганес
(входя)
Я добровольно отдал меч, Аврелий,
С тобой язык мне нужен, а не меч.
Аврелий.
Кто ты, упорный?
Иоганес.
Римский гражданин.
Аврелий.
Что нужно? Имя? Говори скорей.
Ты отнимаешь дорогое время.
Иоганес.
Я лучше бы желал не приходить,
Но если для тебя имеют цену
Законы, справедливость, добродетель,
Честь императора и слава Рима,
Недаром дорогое я беру.
Аврелий.
Скорее, к делу.
Иоганес.
Дай сперва мне сделать
Тебе вопрос. Ты раздражён и гневен,
А дело требует спокойных чувств.
Ты любишь мыслить и, людей изведав,
Считаешь ли обыкновенным делом
Пожертвовать собою для другого
Без всякой выгоды, без принужденья
Необходимости и кровных связей?
Аврелий.
Что скажет маг?
Публий
Я видывал людей
И замечал во всех одно и то же.
Все норовят себе за счёт других…
Когда мы это жертвой назовём —
Они всечасны. О других не слышал.
Аврелий.
К несчастью, в этой ахинее — правда.
В испорченный и развращённый век
Блаженственно расслабших поколений,
Возведших в бога гнусный эгоизм,
Добро другому редкость, жертва то же.
Вот что отвечу. Как же твоё имя?
Иоганес.
Товарищи меня прозвали ‘Смелый’.
Так и зовусь. Скажи же мне теперь,
Хорош ли тот, кого спасти решатся
Ценой свободы или даже жизни
И добровольно, не прося возмездья?
Аврелий.
Я бы желал обоих ближе знать.
Такие люди служат утешеньем
За всё, что проживаем каждый день.
Ты знаешь их?
Иоганес.
Не двух, гораздо больше.
Аврелий.
Давай мне их!
Иоганес.
Сперва мы сговоримся.
Какого же ты мненья о толпе,
Кто опозорил, обесчестил личность,
Спасти которую хотели 9
Ценою жизни, — кто её лишил
Всего, — кто в эту самую минуту
Её, чистейшую из чистых, мучит
Не в страсти, а с обдуманным расчётом,
Спокойно, хладнокровно, чуть не тешась?
Аврелий.
Я знаю Рим и ко всему привык,
Но этого злодея покарал бы
Втройне, как жертву примиренья теням
Сегодня нами осуждённых граждан.
Что, будет это справедливо, маг?
Публий.
Не знаю. Я ещё не слышал дела.
Аврелий.
Мы слышали довольно. Объясняй,
Кого спасать, кого карать и где?
Ты сам исполнишь.
Иоганес.
А ты крепок в слове?
Аврелий.
Что?
Иоганес.
Держишь слово?
Аврелий.
Ты не смел, а дерзок.
Я не слыхал ещё таких сомнений.
Иоганес.
Карай себя.
Аврелий.
Меня?
Публий.
Ты христианин?
Иоганес.
Тебя, тебя, ты Август, крепкий в слове.
Публий.
Ты христианин?
Аврелий.
Отвечай на это.
Иоганес.
Я римлянин.
Аврелий.
Ты из бунтовщиков?
Иоганес.
Назвал кто дерзостью мои вопросы,
Тот вправе и меня, чем хочет, звать.
Я не слыхал ещё, что б бунтовщик
Сам приходил, незваный, к государю,
Вооружённый только языком.
Ты слово дал спасти и покарать.
Исполнишь это или нет — как знаешь.
Я сделаю, что обещал: из двух,
Которых ты желал иметь, — один
Перед тобой, — другая в твоей власти.
Виргинию ты мучишь и позоришь.
Публий.
Наглец!
Аврелий.
Втройне ты стоишь наказанья.
Иоганес.
Считай хоть в сто раз — больше не отнимешь,
Как жизнь и волю: их я отдаю
За честь Виргинии. Я так уверен
В её невинности, что выставляю
Такой залог: найди мне равносильный
Со стороны её клеветников.
Будь легион их, — я бросаю вызов.
Не хочешь этого? Закуй, казни,
Что можешь, делай, — я не отстаю
Ни перед чем и буду повторять,
Пока живу: ‘Виргиния невинна’.
Публий.
Невинность, взятая в чужих объятьях?
А кто тебя так крепко в ней уверил?
Она охотница до молодых…
Уж не сама ли?
Иоганес.
Если клятва
Идёт от знавшего её, как ты,
Она преступнее, подлее, гаже
Всего, что было гнусного на свете.
Она недалека от той измены,
Которую до века будут помнить
И проклинать.
Аврелий
(Публию)
Ты близко знал её?
Публий.
Вопрос не мудрый, но ответ нелёгок.
Ты в лабиринте часто мог бывать
И всё-таки не вызнать закоулков.
Ты ежедневно на небо глядишь,
А что за синевой его, не знаешь.
Ты можешь век на берегу сидеть,
А дна и глубины морей не ведать.
Ты ходишь по земле, скажи, что в ней?
Да знаешь ли и самого себя?
Изведал ли все таинства снарядов,
В тебе чудотворящих жизнь и мысли?
Когда изведал, поделись познаньем,
А если нет, не спрашивай о том,
Что должен твёрдо знать и до вопроса.
Иоганес.
Он мог ответить в четырёх словах:
Он жил в их доме.

Молчание.

Аврелий.
Ты не отрицаешь?
Публий.
Маг правды друг и не покинет друга
Ни для кого, ни для чего: он прав.
Аврелий.
Зачем ты не сказал мне это раньше?
Публий.
Зачем ты раньше это не спросил?
Я время слишком дорогим считаю,
Особенно твоё, что б пожирать
В бесплодной болтовне… Кто я, ты знаешь.
Какая польза знать тебе, кем был?
Не галл ты и не эпикуреец,
Тебя не может тешить чёска губ.
Аврелий.
Оставь нас с ним.
Публий.
Я более не нужен?
Аврелий.
Ты обождёшь. Я с ним поговорю.
Публий.
Нет, извини меня, я ждать не стану.
Я не искал не почестей, ни дел.
Ты это слышал в первое свиданье.
Я услужить Отечеству пришёл,
Своё всё сделал и хотел уйти.
Ты удержал меня, я уклонялся.
Ты именем священным государства
Потребовал моих трудов, корил
И превозмог. Я отдал государству
Свободу, независимость, покой,
Надел хомут невольничьих отличий,
Огромный груз, нещадный мудрецу,
Облекся в кандалы гнетущей власти
И отдал целиком себя труду.
Я не просил, я делал одолженье.
Навязывать себя я не хочу,
Не сделавшись сенатором. Желаю,
Обязан, вправе, должен, принуждён,
Отстаивать прерогативы сана,
Хранить, поддерживать его значенье.
За правду Публий-маг погибнуть может.
Никто и никогда не скажет в Риме,
Что б маг низкопоклонствовал, сенатор,
Втоптав в навоз достоинство Сената.
Прощай, Аврелий, если я не нужен.
Я не ищу мне должных поручений,
Скажи, кому их передать — я сдам,
И вольный от общественных тревог,
Уединясь в беседе муз и граций,
Молиться буду о твоих успехах.

Молчание.

Марк Аврелий ходит, думая.

Я жду ответа.
Аврелий.
Ты необходим
Для службы государству. Я не вправе
Лишать его способностей и сил.
Твой труд ему полезен, как и мой.
Как я, ты должен для него трудиться.
Я устраню все личные влеченья,
Я вправе это сделать. Оставайся.
Я при тебе же у него спрошу,
Что о тебе он знает.
Иоганес.
Нет, Аврелий.
Я здесь не для шпионств, не для доносов.
Подобной роли я не исполнял
И не прошу за все твои владенья.
Аврелий.
Ты благороден. Чем я больше слышу,
Тем больше ты мне нравишься.
Иоганес.
Спасибо.
Аврелий.
Мне это даст надежду на успех
Моей попытки.
Аврелий.
Но ты дурно понял.
Я не желал шпионства. Я доносов
Не поощряю, это знают все.
Скажи мне прямо и при нём, что знаешь
Для пользы государства.
Публий.
Ты бы мог
Скорей всего ко мне же обратиться.
Никто ведь лучше сведений не даст.
Аврелий.
Я слышал лучшие, желаю верных.
Позволь же спрашивать его.
Иоганес.
Напрасно.
Я только за одним здесь. Ты видался
С Виргинией?
Аврелий.
Да.
Иоганес.
И нашёл виновной?
Аврелий.
Не так твои слова я принял. Я видался,
Пока её виновной не считал.
Иоганес.
Ты знал и заточил, не повидавшись,
Позору предал, не поговорив?
И ты себя ещё считаешь вправе
Кого-нибудь карать и обвинять!
Аврелий.
Могу ли я всех заключённых видеть?
На то есть установленные власти.
Да и к чему? Есть следствие и суд.
К тому же я сегодня слишком занят,
Другие есть, важнейшие дела.
Иоганес.
Важнейшие? Какие же важнее
Свободы, чести, прав и счастья граждан?
Их нарушает каждый час тюрьмы…
И это маловажные дела?
Для них есть власти: Публии и маги!
Ты слишком занят, учишь легионы,
Беседуешь с Фавстиной о любви,
С Сервилием — о долге гражданина,
С Галеном — о физическом здоровье.
Прости, я увлекаюсь, Марк Аврелий!
Во имя справедливости и правды,
Во имя прав и счастья римских граждан.
Прошу тебя, вели её позвать,
Сейчас, не медля, расспроси. Всё можно.
Аврелий.
Нельзя.
Иоганес.
А почему же, что мешает?
Аврелий.
Об этом нечего и говорить.
Иоганес.
Неужто то и надо. Ты не знаешь,
Что повод всей твоей гражданской власти —
Обязанность судить? Отбросив это,
Ты только лишь начальник легионов.
Аврелий.
Довольно. Ты учить меня желаешь?
Иоганес.
Нимало. Я прошу тебя не делать
Несправедливости жестокой, страшной.
И то, ведь их немало на тебе!
И отчего не видеть? Что мешает?
Ты видишь ежедневно сотни граждан,
Теперь стоишь с двумя, — ты ей нужнее,
И самому тебе она нужней.
Ты опозорил честную гражданку,
Насильем отнял долю её жизни
И отравил остаток. Ты не знаешь,
Никто из нас не может предсказать,
Чем отзовётся это преступленье
Тебе и Риму, если не теперь,
Тогда через года, — быть может, детям
Её обиды обещают месть.
Тебе, я думаю, не безызвестно,
Чем награждалась в Риме тирания.
Останови поток: он с каждой пядью
Становится и шире, и бурнее.
Спеши исправить сделанное зло.
Аврелий.
Она виновна.
Иоганес.
Почему ты знаешь?
Ты разве так в доносчике уверен,
Или всезнающим себя считаешь?
Ты окружён всё чистыми людьми,
И нет врагов у ней?
Аврелий.
Всё суд рассмотрит.
Иоганес.
Ведь ничего бы ты не потерял,
Поговорив с ней, будь она виновна.
Но если ты найдёшь её невинной?
Тогда что? Чем ты можешь искупить
Часы, недели, месяцы страданий,
Тобою причинённых по капризу,
Неосновательному подозренью,
Интриге, страху, подлости, коварству
И возмутительному произволу?
Или тебе ничто страданья ближних?
Ты с высоты величия привык
Считать нас за песок твоей дороги,
Песчинки мнёшь и топчешь, не считая.
Аврелий.
Ты кончил своё дело?
Иоганес.
Нет, не кончил.
Пока я не добился.
Аврелий.
Не добьёшься.
Иоганес.
Не думаю. Раз человек решился
И может действовать, он достигает.
Слыхал ты о судье жестокосердном
И о вдовице?
Аврелий.
Нет.
Иоганес.
Имела тяжбу
У бессердечного судьи вдова
Убогая, он не решал без взяток,
Ей было нечем подкупить его.
Она просила — он грозился выгнать,
Она сильнее — он смеялся ей,
Она не отступала — он бранился,
Корил, сердился — всё перенесла.
Её все гнали — снова приходила,
Стояла дни, припав к дверям судьи,
Стенала, плакала, молила, ныла
И до того наскучила собой,
Что подлый плут в неистовстве воскликнул:
‘Я не боюсь ни Бога, ни людей,
Но должен отвязаться от старухи’.
И правильно провёл её процесс.
Аврелий.
Ты хочешь подражать ей?
Иоганес.
Постараюсь.
И думаю, скорей достигну цели.
Она просила только за именье,
Я — за свободу и за честь других.
Публий.
По-твоему, он не боялся бога?
Какого бога?
Иоганес.
Правды и суда,
Само собой.
Публий.
У нас богиню правды
Зовут Фемидой, но она не бог.
Иоганес.
Благодарю тебя за эту новость,
Но сколько помню, я не говорил,
Что дело было в Риме. Говорил я?
Публий.
По правде, нет, но…
Иоганес
(перебивая)
Но ты невпопад,
Ещё не можешь привести в порядок
Соображения от передряг.
Засядь за богословие, почтенный,
И географию получше изучи,
Узнаешь, где и как зовутся боги.
А, кстати, поучись скорей смекать…
Аврелий, как же ты насчёт вдовицы?
Аврелий.
Его процесс был правильней.
Иоганес.
А я
Прошу за попранную справедливость
И уж сказал: не пожалею жизни.
Такой решимости возможно всё.
Нет, у тебя же не стальное сердце,
Мои слова проникнут в твои уши.
И женщина тебя кормила грудью,
В нас много совместимых матерьялов,
А я хочу сильней, чем ты не хочешь.
Ты мне уступишь.
Аврелий.
Почему ты знаешь,
Как много или мало я хочу?
Иоганес.
Я здесь стою, ты говоришь со мною,
И то, чем я пожертвовать готов
За обвинённую, гораздо больше,
Чем ты поставишь в пользу обвиненья, —
Вот три ручательства моей победы.
Аврелий.
Ты близкий друг ей?
Иоганес.
Друг ли, я не знаю.
Взаимная приязнь зовётся дружбой,
А её видал довольно редко,
И её мненья о себе не знаю.
Но сам её я уважал по слухам,
А ты, знав лично, мог и сам видать,
Какая это женщина.
Аврелий.
Зачем же
Вступился ты, чужой её человек,
Когда есть люди ближе?
Иоганес.
Я вступился,
Затем что я её считаю правой,
И в этом безусловно убеждён,
Затем что я гоненье ненавижу,
Считаю первым долгом человека
Всегда на помощь ближнему идти
И помогать ему всем, что имею,
Пока не спас, пока во мне нужда,
Затем что я люблю людей, как братьев,
Всегда имел заветнейшей мечтой,
Любимой грёзой и любимым делом
Искорененье их несчётных бедствий,
Содействие их радостям и счастью,
Затем что всё моё существованье
Я выражаю в этих трёх словах:
‘Жить для добра’. Я жизнь ценю настолько,
Работаю насколько для людей,
И мучусь больше муками мне близких,
Чем болью собственных моих страданий,
Затем что ничего я не боюсь
И действую всегда по убежденью.
Публий.
Цветист. Ты, верно, друг, из адвокатов?
Сдавайся, Марк, тебе не устоять.
Аврелий.
Да, я сойдусь с ним ближе и скорее,
Чем ты желал бы, мне любезный маг.
Скажи мне, смелый юноша, подробней,
Кто ты, чей сын, откуда, как живёшь?
И как среди развратных поколений
Ты сохранил такую святость духа,
Такую чистоту и ясность мысли,
Такую непреклонность убеждений,
Такую мощь характера и воли,
Что слушая тебя, не только веришь
И любишь говорящего, но сам
Становишься добрее, чище, лучше,
Как будто твои пламенные звуки,
Ударив в сердце, привели в движенье
Заветнейшие чувства человека?
Давно не знал я ничего такого.
Ты мне напомнил молодые годы.
Я сам так думал, верил и любил —
Ты будешь близок мне… Ты не патриций?
Иоганес.
Нет. Бывший раб лишь, а теперь — плебей.
Но о себе не стану говорить,
Пока не кончу дела. Ты дал слово
Спасти её и покарать себя.
Простив её, исполнишь это разом,
Себя ты покараешь в своё сердце.
И это наказанье тяжелее,
Всего придуманного злобой власти,
Ведь ты отказывал не потому,
Что ты не мог, ты не хотел увидеть.
Боялся встретиться лицом к лицу
С своим злодейством. Ты не смел взглянуть
В глаза невинной жертве. Побоялся,
Ты внутренне считал себя неправым.
Перенеси тяжёлое свиданье…
Ты не останешься и без награды,
Почувствуешь покой в самом себе
И будешь полн отрадных ощущений,
Родимых в человеке добрым делом.
Её спасёшь. Кто сам не развращён,
С двух слов и клятв — не говорю ‘невинность’,
А ‘добродетель’, — так легко исполнить,
И неужели ты нарушишь слово?
Меня назвали дерзким за сомненья!
Аврелий.
То слово, что я дал, неприменимо
К Виргинии. Я обещал карать
Виновного в мучении невинной,
Спасти её, чистейшую из чистых,
Как ты сказал. Ты мне представил дело
В неверном свете, увлекаясь им,
Но больше чистотою своих чувств.
Я был бы связан словом, убедившись
В её невинности. Она виновна.
У ней был в доме тайный христианин,
И заговорщики туда ходили часто.
Их укрывал Марцелл, его хозяин
И вольнодумец. Взяли их вдвоём,
Её в его объятиях: вот факты.
Вина ясна. Вопрос идёт о мере.
Я, значит, не могу быть связан словом.
Но я готов исполнить твою просьбу,
Что б наградить тебя и научить
Быть менее доверчивым всё ж к людям.
Сходи за преторьянцем.

Иоганес уходит.

Публий.
Я бы счёл
Пристуствие Фавстины здесь безвредным.
Немедленно бы разобрала дело,
Сам император будет здесь тем правым,
Которого хотели нам придать
Все выгоды здесь в пользу подсудимой.
И сверх того, у ней есть адвокат.
Аврелий.
Будь так же честен, как умён в советах,
И мы всегда останемся друзьями.

Входят Иоганес и преторианец.

Аврелий
(преторианцу)
Просить немедленно императрицу
И привести Виргинию. Ступай.

Преторианец уходит.

Аврелий
(Иоганесу)
Ты получил своё: теперь ответишь
На прежние вопросы о себе.
Ты можешь быть Отечеству полезен.
Иоганес.
Рассказ недолог. Я дитя народа,
Жил и живу, как он. Для вас он варвар…
Ты, может быть, гнушаешься, Аврелий,
Что я не римлянин вдруг по рожденью?
Но Римом мой народ был поглощён,
И с ним у нас всех общая судьба.
Нет, ты не можешь презирать меня.
Смотри, вот ты беседуешь охотно
С таким же варваром. Кто он по крови? Перс?
Он бывший раб, как я. Ты видишь пользу,
Не прошлое стоящих пред тобой,
И это нас не привлекать не может.
Жил и живу, работая, в нужде.
Лишенья были с детства моей школой
Работ, с утра и до заката солнца.
Вокруг себя я вижу ежедневно
Всё толпы стонущих, гонимых, бедных
И горсть гнетущих, знатных, пресыщённых.
Я к вечеру богат дневной работой,
А к утру так же беден, как вчера.
Старо всё это, всякому известно.
Я не ропщу и не стремлюсь к богатству,
Я клад в себе имею, им богаче
И Красса, и Лукулла, вместе взятых.
Мои потребности не велики.
Не льщу для них я и не пресмыкаюсь.
Аврелий.
Ты счастлив и доволен?
Иоганес.
Сто раз нет.
Я только потому мог оторваться
От этих уз, гнетущих моих братьев,
Что я узнал потребности сильнее.
Мои стремленья высшего порядка,
Их удовлетворить ещё труднее
При нашей обстановке, в строе жизни,
Основанном на гнёте и цепях…
Но будет. Я сказал уж слишком много.
Ты, верно, знаешь больше, чем желал.
Аврелий.
Я полагал и до сих пор считаю,
Что быт народа лучше стал при мне.
Он много улучшался. Так ли, маг?
Публий.
Нельзя таить: он был весьма невзрачен,
Но в наше время все переменилось.
Теперь пошла совсем иная жизнь.
Иоганес.
Всё та же. Нарождаются ведь люди,
Кто вновь пришёл, не видел старых бед,
И легче оттого ему не станет,
Что прежде было хуже. Его давит
Его ярмо. С ним не красно на свете,
Я это знаю.
Аврелий.
Что умеешь делать?
Иоганес.
Да то же, что и всякий, всё изведав.
Аврелий.
Твоим стремленьям не было простора.
Я дам его: оставь свои дела
И будь готов со мною завтра ехать.
Иоганес.
Я не могу.
Аврелий.
Не можешь? Почему?
Иоганес.
Куда ты едешь?
Аврелий.
На войну.
Иоганес.
На бойню.
Аврелий.
Ты римлянин?
Иоганес.
Ты слышал.
Публий.
Пацифист!
Иоганес.
Ты слышал исповедь моих стремлений,
Сказал, что понял, что их сам имел,
Чего дивишься моему отказу?
Могу ли я сочувствовать войне,
Любя людей, своих особо братьев?
Способен ли на дело истребленья,
Назвавши центром своих чувств — любовь?
Аврелий.
Но ты же ведь не взбалмошный мечтатель
И отличишь действительность от грёз.
Я не охотник до кровопролитий,
Всегда считал войну великим злом,
Не завоёвывал, не принуждал врагов,
Не покупал себе венков за кровь,
Но раз меч вынут, я не отступаю,
Сражаюсь, что б его вложить в ножны,
И убиваю, что б не быть убитым.
Публий.
Так рассуждает мудрый добролюбец,
Так действует практический мудрец,
Так мыслит добродетельный сановник,
Так поступает умный государь.
Иоганес.
Ты — император, представитель власти,
Я — варвар по отцам, изгой, плебей.
Не могут наши взгляды здесь сходиться,
Разнят их наша жизнь и убежденья.
Я мыслю, как свободный человек,
Руководящийся умом и сердцем,
И устраняю все соображенья,
Противные моей любви к добру.
Ты, хоть властитель, — сам невольник власти
И, выше всех стоя в её синклите,
Обременён тягчайшими цепями.
Ты сам несёшь концы гигантской цепи,
Которою заковываешь мир.
Тебе нельзя шагнуть на полминуты
Путём, незнаемым твоим владыкой.
Ты существуешь униженьем массы,
В твоём гигантском теле каждый атом
Составлен из её порабощенья,
Лежит на ней обузой и ярмом.
Я доля массы: нам необходимо
Различно рассуждать и поступать.
Аврелий.
Ты рассуждаешь крайне неразумно.
Преступные, опасные химеры
Мне обнаружились в твоих речах.
Твой юный ум сбивается с дороги,
В тебе посеяны початки бунта.
Искореняй их, будь благоразумен,
Иначе не останемся друзьями.
Я удивлён, я не привык встречать
В народе этих пагубных фантазий.
Иоганес.
Ты в нём видал ли мыслящих людей,
Настолько сведущих, что б понимать
Самостоятельно мои вопросы?
Как прав был тот, что некогда сказал:
‘Скорей верблюд пройдёт в ушко иглы,
Чем сильный мира этого спасётся’.
Ты одобрял, хвалил и награждал,
Пока слыхал всё это в общих фразах,
Теперь, услышав те же убежденья
В их применении к твоей особе,
Бранишь, грозишь, поносишь, негодуешь.
Аврелий.
Ты не сочувствуешь войне с бунтовщиками,
Ты, значит, ободряешь их мятеж.
Ты им сочувствуешь?
Иоганес.
Твой выбор спешен.
Он, может, верен, только слишком скор.
Я не желаю против них сражаться,
Они же как-никак мне земляки.
Я враг войне, — вот всё, что я сказал.
Но ты ведь от меня и прежде слышал,
Что я гонимых друг, а не гонящих.
Ты это похвалил, а я считаю
Себя свободным в личных убежденьях.
Аврелий.
Всё это мне внушает подозренья.
Ты римлянин уже, и ты не должен
Любить врагов страны, в какой живёшь.
Такое чувство я считаю вредным.
Публий
(про себя)
Чем больше вслушиваюсь в его речь,
Тем кажется она знакомой.
Я где-то слышал этот самый голос,
Такие ж мысли выражавший… Где же?
Когда? Я это не могу припомнить.

Входит Фаустина.

Фаустина.
Беcценный друг, меня к тебе позвали,
Я бросила весёлый, вкусный ужин
И поспешила.
Аврелий.
Ты во всём одна!
Мне жаль, что я прервал твои забавы,
Но нам здесь нужен твой совет и помощь.
Фаустина.
Я больше не жалею о веселье.
Скажи, что нужно.
Аврелий.
Привести велел я
Виргинию. Мы здесь её рассудим:
Ты, я и он.
Фаустина.
Кто ‘он’?
Аврелий.
Сенатор-маг.

Фаустина смотрит с изумлением.

Фаустина.
Мой друг, я ничего ещё не знаю,
Так скоро столько нового случилось.
Я слышала: Виргиния взята,
Но как, зачем, за что? Мне неизвестно,
Я не была в числе её друзей,
Но всё ж мне жаль её.
Аврелий.
Она виновна,
Её нашли в объятиях мужчины.
Фаустина.
Не мужа?
Аврелий.
Нет.
Фаустина.
Не мужа!
Аврелий.
Что с тобой?
Публий.
Благочестивая императрица
Взволнована ужасным преступленьем
Жены, так высоко стоявшей в Риме,
Жены, так горячо любимой мужем.
(Иоганесу).
Вот добродетель!
Фаустина.
Кто же был предатель?
Публий.
Их преступленье…
Фаустина.
Кто его раскрыл?
Публий.
Никто, как боги, честная Фавстина.
Орудием мог быть и человек,
Но ими установлено от века,
Что в каждом деле зреет и зародыш
Его последствий. Принцип здесь один,
Как в дивном царстве Флоры и Помоны.
Добро и зло несут в себе возмездье.
‘В самом себе как долго не скрывай,
Преступное должно наружу выйти
И быть наказано’, — сказали боги.
Фаустина.
Маг добродетелен.
Публий.
И справедлив.
Фаустина.
Но кто виновен? Этот, здесь стоящий?
Аврелий.
О нет! Он, может, так же виноват,
Не в этом только. Он её защитник.
Фаустина
(Иоганесу)
Ты брат ей? Родственник?
Иоганес.
Я был их раб.
Фаустина.
Любил ты госпожу?
Иоганес.
Как человека,
Как всех, кого мне можно уважать.
Фаустина
(смотрит на него)
А! Ты защитник! Кто ж тогда виновник?
Аврелий.
Марцелл.
Фаустина.
Марцелл! А что их ждёт?
Аврелий.
Смерть.
Фаустина.
Смерть!
Публий.
Порывы нежных чувств тебя пугают,
Добросердечная императрица,
Ты сожалеешь о конце несчастных,
Такой порыв понятен и оправдан.
Ты женщина… В ней сердце есть, Аврелий.
Но будь мудрей: ведь всё ж они виновны,
Оставь ты их карающей судьбе
И не тревожься.
Фаустина.
Он ещё так молод!
Аврелий, разве ты так убедился?
Мой друг, неужто ты без верных доказательств
Погубишь их?
Аврелий.
Закон неумолим.
Я говорю: её нашли в объятьях.
Фаустина.
В объятьях! У дитяти! Он ребёнок…
И что объятья? Разве все порочны?
Быть может, он её благодарил…
И правда ли? Неужто ты так низко
Нас ценишь, что по первому же слуху
Готов поверить всякой клевете?
И я теперь не буду уж покойной.
Кто знает, — явится к тебе доносчик,
И ты поверишь?
Аврелий.
Я в тебе уверен.
Фаустина.
Давно ли сам ты мне её хвалил?
Ты всё моё спокойствие разрушишь,
Когда не будешь твёрже убеждён,
Что в жёнах добродетель коренится
Гораздо глубже, чем у вас, мужчин.
Ты в это верил. Как я ненавижу
То низкое, презренное созданье,
Которое так подло, так преступно
Разрушило доверие.
Аврелий.
Фавстина…
Фаустина
(сдерживаясь)
А может быть, она и не виновна!
Почём мы знаем? Видишь, здесь стоит
Защитник, друг, — она не одинока.
Ты благороден, юный верный друг,
Поступок твой так честен, так прекрасен,
Тебя благодарю за весь наш пол.
Будь твой клиент любовью, как Венера,
Иль непорочна, как Диана.
Публий
(про себя)
Он!
(Отводит Марка Аврелия в сторону и говорит с ним вдвоём тихо).
Он христианин, я почти уверен.
Молчи, молчи, ни взгляда, ни движенья
Его не словишь — надо зло травить.
Я знаю, как — но только ни намёка.
(Продолжает тихо говорить).
Фаустина
(Иоганесу)
Тебя благодарю.
Иоганес.
Я очень рад,
Когда ты искренна.
Фаустина.
Ты неуверен?
Иоганес.
Близка была ты с ней?
Фаустина.
Я? Нет. А ты?
Иоганес.
Не близок.
Фаустина.
Право?
Иоганес.
Что мне лгать?
Фаустина.
Для шутки.
Иоганес.
Я не шучу.
Фаустина.
Ни с кем?
Иоганес.
Нет.
Фаустина.
И ни в чём?
Иоганес.
Почти.
Фаустина.
И никогда?
Иоганес.
Я не охотник.
Фаустина.
Не любишь?
Иоганес.
Ведь тебе я уж сказал.
Фаустина.
И не любил ты?
Иоганес.
Не любил.
Фаустина.
Не верю.
Иоганес.
Как знаешь.
Фаустина.
Тебе всё равно?
Иоганес.
Вполне.
Фаустина.
Не будешь?
Иоганес.
А чего?
Фаустина.
Любить.
Иоганес.
Едва ли.
Фаустина.
Наверно?
Иоганес.
Раз я здесь.
Фаустина.
Тебе лет сколько?
Иоганес.
Осьмнадцать.
Фаустина.
Только? Что ж ты не любил?
Иоганес.
Я не шутник.
Фаустина.
Неужто ни одной?
Иоганес.
Увы.
Фаустина.
Её?
Иоганес.
Её?
Фаустина.
Ту, ту!
Иоганес.
Какую?
Фаустина.
Ведь ты сказал же, что ей друг ты мне.
Иоганес.
Кому?
Фаустина.
Виновной.
Иоганес.
В чём?
Фаустина.
В грехе Амура.
Иоганес.
Мы говорим на разных языках.
Фаустина.
Тебя хвалю: ты верен, ловок, скромен.
Иоганес.
Нет, не старайся. Похвалы твои
Недолговечны.
Фаустина.
Что?
Иоганес.
И ненадёжны.
Пилюли с ядом. Опыт здесь уж был.
Фаустина.
Что? Опыт? С кем? Когда?
Иоганес.
Что ты смутилась?
Фаустина.
О ком ты говоришь мне?
Иоганес.
О себе.
Аврелий
(подходя)
О чём?
Фаустина.
Я начала ему допросы,
Ведь он же будет к делу привлечён?
Аврелий.
Не знаю.
Фаустина.
Из того, что я узнала,
Он положительно необходим.
Ведь суд наш, милый, будет беспристрастен?
Иначе я участья не приму.
Ей надо дать средства оправданья,
Нельзя защитника не допускать.
Аврелий.
А вот услышим, что она нам скажет.
Фаустина.
Ты как же скоро думаешь решить?
Аврелий.
Да это ведь не казусное дело.
Расспросим их обоих и решим.
Я завтра еду, — и для них же лучше.
Конец один — к чему же их томить?
Фаустина.
Как можно? Нет! Такое наказанье,
И так поспешно! Это просто грех.
Я не согласна. Где здесь справедливость?
Мы ничего не сможем здесь узнать.
И вдруг из-за пустого подозренья…
Помилуй! Если даже есть вина,
Какая именно? Их было двое.
Кто больше виноват? Не говори…
Нет, это очень казусное дело.
Ты мало знаешь женщин. Здесь любовь.
С ней надо осторожней обходиться.
Аврелий.
Я медлить не могу.
Фаустина.
Да и зачем?
Поверь, ты ничего здесь не узнаешь.
Никто из вас, мужчин. Совсем не так
Вы смотрите на эти прегрешенья.
Прекрасно, что меня ты в помощь взял.
Доверь мне дело. Я займусь с любовью
И буду с делом меньше тосковать,
Когда уедешь.
Аврелий.
Я в тебе боялся
Пристрастья против подсудимой.
Фаустина.
Что ты?!
Аврелий.
Теперь боюсь излишней доброты.
Фаустина.
Как будто можно быть излишне доброй
И к обвиняемым? Нет, мой супруг.
Доверь мне всё. Я буду справедливой.
И неужели держат их в тюрьме?!
Когда виновны — их закон накажет.
А честно ли наказывать вдвойне?
Нет. Ты уедешь. Здесь довольно места.
Я всех их к нам сюда переведу.
Согласен?
Аврелий.
Делай, как признаешь лучшим.
Фаустина.
А ты, защитник?
Иоганес.
У неё есть муж.

Шум за сценой.

Вот и её ведут.

Вводят Виргинию. Фаустина обращается к Публию, но затем приближается к вошедшим.

Фаустина.
Виргиния, не ждала тебя увидеть
В такой печальной обстановке.
Аврелий.
Да.
И я не ждал. Не мог, не смел я думать…
Виргиния.
Не ждали? Всё это без вас случилось.
Вы не желали? Ваши преторьянцы
Ворвались к нам без вашего приказа?
Они по собственному произволу
Влекли насильно римлянку, гражданку!
И я в тюрьме нечаянно, случайно!
Вы этого не ждали: как добры вы.
Аврелий.
К несчастию, всё это мне известно,
Взята ты не без моего приказа.
Виргиния.
Чего ж не ждал ты?
Аврелий.
От тебя поступков,
Принудивших меня к подобным мерам.
Виргиния.
Тебя принудила? Мои поступки?
Тебя шутом я до сих пор не звала,
И, думаю, не время балагурить.
Аврелий.
Изволь скромней в своих быть выраженьях,
Не забывай, пред кем сейчас стоишь.
Я вижу, ты разнузданна в словах,
Как в поведении.
Виргиния.
Я нынче утром
Ещё сочла бы злостной клеветою
Рассказ о том, что я здесь испытала.
Что слышу? После этих твоих слов
Я всё твоим прощаю преторьянцам.
Они вели себя, как твои слуги,
Хоть их поступки были таковы,
Твои что благородные слова
Букет учтивости в сравненье с ними.
Теперь тебя я с ними понимаю.
Друг друга вы достойны, и вполне.
Ты, Марк Аврелий, истинный герой.
Ты храбр с женщиной, ты витязь словом.
Что ж, оскорбляй! Должна ль тебя я слушать?
Аврелий.
Теперь я не жалею, что тебя звал,
Не надо никаких мне доказательств,
Меня мой слух довольно убеждает.
Так скромная жена не говорит.
Фаустина.
Мой друг, она раздражена обидой.
Виргиния, сдержи же свои чувства,
Тебе несдержанность такая повредит.
Я добрый дам тебе совет, сдержись-ка.
Виргиния.
Благодарю. Ты ловко масло льёшь
В огонь. Но это, право, бесполезно.
Моё ожесточенье так сильно,
Что ваши дерзости и сожаленья
Теряют силу. Мера оскорблений
Так переполнена, что эти шпильки
Для вас ненужный, даровой расход.
Вы видите: я до того забылась,
Что не могла вам отплатить презреньем
И продолжаю с вами говорить.
Фаустина
(Аврелию)
Я полагаю прекратить свиданье,
Оно нас ни к чему не приведёт.
Сдай мне её.
Публий.
Позволь мне удалиться
И взять его.
Аврелий
(Иоганесу)
Ты своего достиг:
Сказал мне, что желал её здесь видеть
И слышать её речи. Ты мог видеть,
Как я желанья граждан исполняю,
Моё ты не хотел исполнить,
На обязательное приглашенье
Ответил нагло, дерзостно, мятежно.
Ты, может, где-нибудь и слышал,
Что я иным давал в речах свободу,
Но в дерзости своей ты позабыл,
Что не купил ещё на это права,
И что не будь я даже император,
Ты забывать не мог, что варвар, раб,
Хотя и бывший ты, но по рожденью.
Я не скрываю. Ты мой гнев уносишь.
Ступай за ним и делай, что велит.
Иоганес.
Я рад, что ухожу с такой угрозой.
Её действительность я понимаю,
Мне незачем теперь остерегаться.
Я выскажу свои прямые чувства
В отмщенье за себя и за неё.
Аврелий.
Ты выскажешь?
Иоганес
(перебивая)
Не прерывай, я кончу.
Я рисковал свободою и жизнью,
Идя к тебе, пожертвовал я большим,
Чем даже этим. Я в себе лелеял
Свои заветнейшие убежденья.
Прося тебя, я изменял себе,
И в первый раз нет в мире человека,
Которому ты сделал больше зла,
Чем мне, которому дал больше права
На ненависть.
Аврелий.
Христианин ты, дерзкий?
Иоганес.
Всего дорогое, близкое, родное,
Всё, что я в жизни только и ценил
Разграблено, затоптано, разбито
Тобой, одним тобой.
Аврелий.
Ты христианин?
Иоганес.
Я никогда вреда тебе не делал
И никому, по свойству убеждений.
Ты вытерпеть меня заставил муки,
Которых мало кто перенесёт.
Отец, друзья, родные, братья, сёстры,
Всё, всё погибло, — ты по грудь в крови
Всего, что я любил?
Аврелий.
Ты христианин?
Иоганес.
И я, забыв все личные страданья,
Сдавив всю ненависть в руках моих,
Пришёл просить. Я говорил с тобою,
Почти как с другом.
Аврелий.
Маг, в тюрьму его.
Иоганес.
Я не уйду, не кончив. Я смирялся.
Я падал в своих собственных глазах,
Я унижался, — не из подлой лести, —
По мягкости и доброте души.
Я искренне давал тебе советы,
Я был на шаг от внутренней измены,
Ты миг назад мог приобрести того,
Кого за всю Вселенную не купишь.
Ты не сумел быть даже справедливым
К той женщине! Ты не сумел узнать
В её негодованье желчь обиды.
Кровавый из кровавых, ты с ней был
Грубее, чем палач. Я безопасен,
Я погружался до ушей в клоаку
И презираю больше, чем придя.
Фаустина.
И ты спокойно это переносишь?
Он жив ещё?
Аврелий.
Его спас христианин.
Закон рассудит нас.
Иоганес.
Ругай закон,
Кровавые веленья кровопийц
И рабские писанье раболепцев.
Аврелий
(Публию)
Веди его.
Иоганес.
С тобой я рассчитался.
Но здесь не кончил.
(Виргинии).
Чистая из чистых,
Тебя хотел я видеть и увидел.
Тебе так надо было, не спаслась ты…
Я увлекался, это невозможно.
Супруга Кассия должна погибнуть,
Ты в их руках — тебе спасенья нет.
С небес сойдут все толпы серафимов
Свидетелями вашей чистоты,
Убийцы и тогда б тебя убили.
Будь девственница здесь, на твоём месте,
Её бы осудили за разврат.
Тебе они придали столько злого,
Что выбора у нас другого нет,
Как довести злодейство до конца.
Скорее можно вырвать невредимой
Овечью голову из волчьей пасти,
Чем нам спастись из этого вертепа.
Виргиния.
Поверь мне, я сумею умереть.
Я слишком выше всех их оскорблений,
Не за себя я мучусь и терзаюсь,
За Кассия.
Иоганес.
Он здрав и невредим.
Тебя я звал, что б удалить терзанье,
Лишить их средств тебя на части рвать.
Тебе принёс его благословенье.
Иди же гордо, чистая, на смерть,
Твои все лучшие друзья хотели
Погибнуть за тебя. Он их сдержал.
Он разом за тебя мстит и свободу.
И я один явился умереть,
Как выборный от всех свободных.
Ты слышала: я бросил страшный вызов.
Ответ — палач, у них другого нет
На мысли, перешедшие границы
Понятий их неразвитого мозга.
Я сделал всё — и больше, чем хотел.
Не верь же им, не доверяй ни в чём.
Ты здесь с предателями, палачами.
Не подчиняйтесь тайному суду,
В нём судят нас не судьи, а злодеи.
Весь Рим с тобой, борись изо всех сил.
Пока живёшь ты, помни Иоханана.
Прощай же. Будь тверда.
Виргиния.
Дай свою руку,
Бесценный, верный, дорого й мой друг,
Руки мне мало, — мы теперь уж братья.
Прощай, мой милый, ненаглядный брат.
Идя на казнь, я назову тебя
И Кассия последними. Прощай.
(Обнимает и целует, обнимая).
О, если б ты остался жить!
Фаустина.
Разврат!
Разврат! Я не могу смотреть!
(Аврелию).
Аврелий!
Теперь всё ясно: вот её любовник.
Аврелий.
Уйдите все.

Все уходят.

Я наконец прозрел!
Теперь иль никогда! Повязки спали.
Кровь, кровь курится вместо фимиамов.
Сириец! Как я понял! Боги! Боги!
Во что я превратился ради вас?
По грудь в крови! Я думал, что караю
Их убежденья, только убежденья.
Мне говорят, что я палач людей,
И я им был. Какое пробужденье!
Кровь, кровь повсюду. Все мои поступки
Мгновенно приняли кровавый цвет.
Я тешился их радужной игрою,
Я годы наслаждался этим блеском,
Я видел в них блестящий ореол,
И всё исчезло — разом всё стемнело.
На всём — запёкшийся осадок крови,
И только! Для чего я это делал?
Зачем их гнал? Чего достиг? Ужасно!
Я думал завалить землёй колодец
И вырыл ключ, его хотел зарыть
И докопался до реки, до моря.
Кто то предвидел, что от двух-трёх трупов,
От этой, думал я, острастки прочим
Шла неразрывно скованная цепь
До бунта в Сирии и казни в Риме,
И я колодник — сам себя сковал!
И кто же гибнет? Сеть моих гонений
Опутала, опутывает лучших.
Ксантипп, Марцелл, Виргиния, Иоханан,
Корнелий, Юний, Траний, Анний, Деций,
Метелл, Валерий, Кассий! Кассий, Кассий!
И это только зёрна! Меч не вынут,
Рим спит ещё! Я сею, сею жатву,
Быть может, детям! Кто за мной идёт?
Сервилии и Переннисы.
И лучший между ними — Публий-маг!
Да кто за кем? Не я ли уж за ними?
Я разучился и соображать!
Хребет страданий, океаны крови —
Вот что я сделал! Вот моя работа!
(Ходит).
А было время! Как Иоханан напомнил!
Я юношей вдали престола жил.
Какие цели, планы и надежды,
Как много сил! Как много чистых чувств!
Куда всё делось? Как, когда исчезло?
Я не видал, не знал, не замечал.
Я жил в каком-то страшном обольщенье,
Я тем же, прежним всё себя считал.
Ещё за час — я был в себе уверен.
Я даже никогда не проверял
Своих понятий, я им поклонялся.
Тень колебанья я считал за грех!
Я выше всех был в этой низкой сфере
И счёл себя серьёзно за Колосса!
(Думает).
Я обольщался… Или обольщаюсь?
Ошибка есть — но почему тогда,
А не теперь? Вся жизнь или минута?
Где истина? Кто, кто мне скажет? Кто?
И кто меня в тирана превратил?
Объятья женщины и изувера!
Два еле вылупившихся птенца?
Всё это вздор!
(Ходит).
Жестокое томленье!
Я сам был молод и другим был я.
Я лучше был. Да, лучше! Жизнь меняла,
Округа извратила смысл и волю,
Вседневный быт к рутине пригвоздил.
Не вздор! Кровь льётся, жертвы изнывают,
Страдают тысячи за убежденья.
Не вздор! Палач во мне, — я в кровь шагаю.
Назад! Назад! Теперь иль никогда!
Спасать, что можно!.. Я спасу.
(Идёт к двери и зовёт).
Фавстина!
Фаустина
(входя)
Как ты взволнован!
Аврелий.
Мысль моя страдала.
Фаустина.
В минуту вылечит моя любовь.
Присядь ко мне.
Аврелий.
Теперь не время ласок (ласк).
Фаустина.
Их время называется: всегда.
Какое дело может быть важнее?
Тот корень жизни, в них он и сокрыт.
Поверь мне, всё бы шло на свете лучше,
Когда бы было более любви.
Вели, Аврелий, что б любили в Риме!
Аврелий.
Я говорю: не время пустяков.
Виргиния и этот… Христианин?..
Перевернули всю мою натуру.
Я спал. Я ошибался. Я проснулся.
Их надо тотчас же освободить.
Фаустина.
Освободить?!
Аврелий.
Не медля.
Фаустина.
И Марцелла?
Аврелий.
Всех. Что тебе Марцелл так этот мил?
Который раз его ты защищаешь?
Фаустина.
Как защищаю? Я ушам не верю…
Что б этот обольститель уцелел?
Я вне себя. Такая перемена!
Я думала, ты их казнить прикажешь
Без всякого разбора и суда.
Виргиния так наша говорила,
А тот, её любовник…
Аврелий.
Это ложь!
Фаустина.
Как ложь? Ты не видал, как целовались?
Ты не видал? Ты не слыхал? При всех!
Аврелий.
Всё видел, слышал, обсудил: всё ложь.
Я заблуждался. Отпусти их с миром.
Ты слышишь мой решительный приказ.
Без возражений.
Фаустина.
Я не возражаю.
Я, милый, ведь во всём с тобой согласна.
Когда невинный, для чего казнить.
Я отпущу, пускай идут, посмотрим.
Аврелий.
Иди, исполни.
Фаустина.
Посиди со мною.
Ты завтра едешь. Их не гнать же ночью.
Они устали. Пусть же отдохнут.
Теперь прогнать их, — милость хуже казни.
Да и народ ещё не успокоен.
Их могут оскорбить… Ещё убьют…
И ты устал, и я. Присядь же, милый.
Аврелий.
Мне некогда.
Фаустина
(привлекая его)
Я остаюсь вдовой,
А ты минуточки мне дать не хочешь.
Ты разве вовсе разлюбил меня?
(Обнимает).
Аврелий
(освобождаясь)
Пойди, Фавстина. Можно ли мне думать
О нежностях? Я еду бить людей.
Фаустина.
Не можно, должно. Ты заставишь плакать
Десятки тысяч жён и матерей.
Утешь одну, — тебе заплатят боги.
Аврелий.
Молчи, ты вся отрава.
Фаустина.
Милый Марк!
Аврелий.
Ты яд впускаешь мне и в мозг, и в сердце.
Ступай. Маг нужен мне.
Фаустина.
Мне нужен ты.
Аврелий.
Иди, Фавстина.
Фавстина.
Не уйду, Аврелий.
Ты сам призвал.
Аврелий.
Я всё тебе сказал.
Фаустина.
А я не всё. Я бросила веселье,
Я всех своих подруг разогнала, —
И вот награда: ты меня гоняешь,
Ты хочешь мага предпочесть жене.
Какой пример? Скажи мне, рад ты будешь,
Когда я предпочту тебе рабынь?
Не ты один, и я права имею,
Ведь я твоя законная жена.
Не хочешь ласок? Я ласкать не буду.
Так посидим. Нам надо говорить.
Я вижу, ты совсем переменился.
Мне надо знать: скажи, к кому и как?
Ты едешь, я всем домом заправляю,
Мне надо по твоим следам идти.
Я прежде знала, а теперь не знаю.
Скажи мне всё. Быть может, ты велишь
Мне так же измениться?
Аврелий.
Нет, Фавстина.
Тебе не надо. Будь, как ты была.
Всегда, во всём.
Фаустина.
А ты в чём изменился?
Аврелий.
Я больше христиан не стану гнать.
Фаустина.
Так ты и на войну не едешь?
Аврелий.
Еду.
Её уже нельзя остановить.
Она моё последнее гоненье.
Здесь, в Риме, я все казни прекращу.
Фаустина.
Ты вредными считал их убежденья!
Аврелий.
Я ошибался. Я их мало знал.
Фаустина.
А если в самом деле они вредны?
Аврелий.
Все люди в убеждениях вольны,
Нельзя их выровнять, как легионы,
Ни истребить: их надо изменять.
Бороться с мыслью могут только мысли,
А для того свобода всем нужна.
Мы слишком многого ещё не знаем,
Никто из нас не вправе утверждать,
Что его мысли правильней другого.
Я говорю: свобода будет всем.
Фаустина.
Аврелий, право, это будет лучше,
Гораздо лучше. Всем свобода, всем.
Тогда любви гораздо больше будет,
И из любви не станут делать зла.
Я даже думаю, что христиане
Не так опасны, как мы их считали (сочли).
Я молодого слушала прилежно,
Он всё жалел о тех, кого любил.
Кто любит, тот не может быть опасен.
Ты хорошо придумал: не гони.
Аврелий.
Я рад в тебе найти такие мысли.
Фаустина.
И я довольна. Я теперь уйду.
Ты только поцелуй меня разочек.

Целуются.

Да, вот ещё: я завтра тех пущу,
Но ведь она обиды не забудет,
И что же будут в Риме говорить?
Аврелий.
А что хотят! Мы сделали ошибку,
И больше, мы должны и отвечать.
Зло сделано, его исправить надо.
Вот главное.
Фаустина.
Она взбунтует Рим.
Тебя не будет, — ей развяжешь руки.
Она нам развратит всю молодёжь.
Ты видишь сам: на смерть за взгляд готовы.
Теперь мы ей дадим ещё венец,
И эта угнетённая невинность
Тебя по-свойски отблагодарит.
Аврелий
(думая)
Здесь правда есть, конечно, но не столько
Ты много ей значенья придаёшь.
Помилуй, мне ли женщины бояться?
Пустое! Сделай всё, как я сказал.
Фаустина.
Я сделаю: но ты односторонен.
У женщины есть пара глаз
И язычок: они расформируют
Сто армий и сто новых наберут.
Ты не видал её ожесточенья?
Аврелий.
Ты боязлива.
Фаустина.
Ты — мой властелин.
Я всё исполню, всё как ты прикажешь,
Я вовсе не хочу её губить.
Зачем?! Достаточно обезоружить.
Скажи, Аврелий, если в плен возьмут
Среди войны огромнейшее войско,
Как делают?
Аврелий.
Сперва в плену оставят.
Фаустина.
Позволь мне продержать её в плену,
Пока вернёшься, — ей не будет худо.
Я буду здесь сама за ней смотреть.
Аврелий.
Нет, не годится.
Фаустина.
Есть другое средство.
Позволь мне это дело рассмотреть,
Как ты хотел. Когда она невинна,
Мы восстановим её честь вполне,
Торжественно — здесь будет примиренье,
Такой триумф и мужа примирит.
А если я найду её виновной,
Ты можешь вместо казни пощадить.
Покажешь доброту и справедливость.
Все скажут: ‘Не напрасен был арест’.
Прощённая не будет нам опасна!
А всем порочным будет дан урок,
Иначе ведь разврат ты поощряешь.
Что скажут все законные мужья?
Подумай!
Аврелий.
А ты будешь беспристрастна?
Фаустина.
Как Минос сам.
Аврелий.
Оставь меня, мой друг.
Подумаю.
Публий
(входя)
Неистовый Иоханан
Разбил всю стражу.
Аврелий.
И бежал?
Публий.
Не медля.
Аврелий.
Ты не сдержал!
Публий.
Насилу уцелел.
Аврелий.
Зачем дал меч?
Публий.
Кто дал? У стражи вырвал.
Аврелий.
И ты там был?
Публий.
Я первый был в бою.
Аврелий.
Ты разве ранен?
Публий.
К счастью, не смертельно,
Но больно.
Аврелий.
Где же?
Публий.
В чресло, кулаком.
Аврелий.
И был с мечом?
Публий.
А он с свинцовой дланью.
Аврелий.
Колпак и трус!
Публий.
Аврелий, рассуди,
Подумай хоть кусочком мозжечка,
Поймёшь, что здесь бы ничего не сделал
Сам Ахиллес, будь два Уллиса с ним.
Что было делать? Я сам-шесть с мечами,
Он в центре, голорукий. Всё спокойно.
Пришли к тюрьме, и не прошло секунды —
Я на земле, десятник без меча,
Два ранены, два подло отступают,
А он несётся, как пятнадцать львов.
Ты дольше слушал здесь, чем мы видали.
Миг, миг всего — я трёх раз не вздохнул.
Пока вставал, один туман остался.
Да сам ты видел, разве ты сдержал,
Когда он на тебя помчался с бранью,
А слово не кулак: я еле встал.
Ты не сердись: благодари богов,
Как после Канн, что я вернулся целым.
Фаустина.
Аврелий, видишь — всё её изделье.
Дай волю ей, — весь Рим пойдёт вверх дном.
Префект
(входя)
Дурные вести. Нас предупредили.
Весьма немногих мы успели взять,
Все главные ушли.
Аврелий.
Непостижимо!
Префект.
Сию минуту мне пришло известье,
Что вышло подозрительное судно,
На нём пошло до трёхсот человек
Под видом наших войск. В народе говор,
Что Кассий принял в Сирии начальство.
Аврелий.
Сомненья нет, но над бунтовщиками…
Не медля, в путь. Готовы ли суда?
Пускай войска немедленно садятся.
Узнай, распорядись и извести.

Префект уходит.

Всё неудачи! Некогда и думать.
Прощайте, делайте, как я велел.
Я после тех соображусь с делами
И новые инструкции пришлю.
Пока пусть остаётся всё, как было,
Всё делайте, как я тогда сказал.
Фаустина.
Её судить?
Аврелий.
Суди.
Фаустина.
Как говорилось?
Аврелий.
Да, правильно. Тебе поможет маг.
Меня о всём подробно известите.
Решенье я себе предоставляю.
Маг, будь здоров, Фавстина, не скучай.
Пишите мне. Прощай, мой друг Фавстина,
И да хранят вас боги.
Фавстина.
И тебя.
Публий.
Я выражу ещё одно желанье.
Все трое будем мы карать троих.
Но надо же почтить и добродетель.
Я, Марк Аврелий, от лица Сената
Прошу и требую твою Фавстину,
Честнейшую из жён и матерей,
Включить в число богов, хранящих город.
Желаю, что бы это божество
Имело храмы и изображалось
Со всеми атрибутами Юноны,
Цереры и Венеры, что б законом
Для поддержанья нравов обязали
Всех новобрачных, — и мужчин, и женщин, —
В день брака приходить на поклоненье
К сей новой целомудренной богине.
Аврелий.
Достойный маг, ответ мой — благодарность.
Примеры есть, а доблести Фавстины
Ни прочностью, ни блеском не уступят
Талантам названных тобой богинь.
Я говорю, как муж, как император,
Как гражданин, как цензор, как патриций.
Не знаю, даст ли нам сенат согласье,
Но ты меня до гроба обязал.
Публий.
Отказ сената был бы преступленьем,
Что б доказать уверенность в согласье,
Заранее зову её богиней.
Фаустина.
Мне скромность запрещает это слушать
И вместе налагает долг молчать.
Аврелий.
Как лучший знак моей всегдашней дружбы,
Я поручу её тебе, мой маг.
Ещё прощай. Прости, моя богиня.
Фаустина.
Прощай, мой милый, воротись скорей.
Публий.
Прощай. Молю богов, хранящих Рим,
Тебя украсить новыми венками.
Богиня целомудрия, идём.

Фаустина и Публий, уходя, говорят между собой.

Фаустина.
Где мой Марцелл?
Публий.
В твоей тюрьме, богиня.
Фаустина.
Я старое прощаю, мудрый маг.
Публий
(про себя)
Я нет. Но уж такому человеку
Не надлежит червями рук марать.

Фаустина и Публий покидают сцену.

Сцена 2.

Там же, несколько часов спустя. Входит Аврелий.

Аврелий
(один)
Вот время сбыться худшим ожиданьям!
Но справедливость требует возмездья,
Я должен сохранить хотя бы Рим.
Без колебаний к делу.

Входит раб Фаустины.

Раб
(склоняется)
Император!
Твоя жена…
Аврелий.
Моя жена? Что с ней?
Раб.
Тебя просила говорить особо
С ней и проститься.
Аврелий.
Хорошо, иду!

Раб уходит. Появляется преторианец.

Преторианец.
О, славься, цесарь!
Аврелий.
Что ещё случилось?
Преторианец.
Мятежник схвачен.
Аврелий.
Кассий?
Преторианец
(соглашаясь)
Гай Овидий.
Аврелий.
Как? Он ещё был в Риме?
Преторианец.
Он пришёл
Увидеться с тобою, повелитель,
Он говорил, что хочет тебя видеть
И важные вопросы обсудить.
Но стража план коварный нечестивца
Изобличила. Он обезоружен
И помещён в темницу, но и там
Настаивает всё-таки на встрече.
Аврелий.
Введи его сюда.
Преторианец.
Я повинуюсь.
(Уходит).

Через некоторое время преторианцы вводят обезоруженного Овидия Кассия.

Аврелий.
Ты дерзко возмутился против власти
И стоишь наказания, но я,
Гай Кассий, милостив и благороден
И должен выслушать тебя.
Кассий.
Боишься?
Напуган ты, а я ведь без меча.
Брось страх, Аврелий, ты пока не Юлий.
До цвета обуви твоей мне дела нет.
Явился я сюда по доброй воле,
Но дерзкие прислужники меня
Твои связали. Если ты хранитель
Всей власти в Риме, то тогда зачем
Ты позволяешь всякому, кто хочет,
Хватать позорно гражданина Рима?
Аврелий.
Но ты злоумышлял против меня.
Кассий.
У нас двоих природа так различна,
Не понял ты, я вижу, ничего.
А, между тем, ты вознесён так роком,
Им правом наделён распоряжаться
Судьбой других. Ты веришь пошлым слухам.
Аврелий.
Все говорят, ты самочинно Рим
Оставил и понёсся возмущать
Народ в провинциях с повстанцами своими.
Кассий.
Не знаю, кто разнёс тот подлый слух,
Какой-то недруг. Но и пред твоим
Лицом, скажу: я выше мятежа,
Я выше казни, я не стою пыток.
Я верю, что невинность восстановит
Всё, что ей надлежит иметь по праву.
Не думай обо мне, Аврелий, низко…
И это ты, который так гордился
Своим презреньем к всяческим доносам!
И это ты, который объявил
Себя защитником невинности и чести,
И чистоты супружества!
Аврелий.
Довольно!
Итак, скажи, зачем явился ты?
Что б защитить Виргинию?
Кассий.
Жену?
Жена чиста. Мне нечего просить.
Что можешь дать ты. Я её люблю
И верю ей, и знаю: добродетель
Сама в себе останется сиять
Злодейству вопреки и всем наветам.
Коль есть в тебе какая-либо совесть,
Понять ты должен сам, чья в ком вина.
А если нет, пускай карают боги,
Того, кто правосудие присвоил.
Вниманья нет во мне к клеветникам.
Аврелий.
А ты пришёл искать на них управу?
Кассий.
Нет, честь жены мне слишком дорога.
Отмстит судьба всем тем, кто лгал бесстыдно.
Я возмущён коварностью врагов,
Горячности друзей страшусь не меньше.
И здесь я, что бы правду объявить
И разъяснить, чего ты и не стоишь…
Нет, не тебе, а Риму объяснить,
Но так сложилось, что ты представляешь
Всё государство. Представляй достойно
И повинуйся собственным словам!
Аврелий.
Я слушаю!
Кассий.
Я должен безопасность
Отечества хранить, и наступает
Такое время, что не так и важно
То, в чьих руках оно теперь
И кем сегодня управляется. Свобода
Для Рима ведь немыслима без Рима,
А бунт стихийный может всё разрушить.
Пусть эти стены твоего дворца
И улицы, и площади столицы,
Пусть камни мостовых внимают мне,
Коль у людей оглохли разом уши:
Я друг свободы, я республиканец,
Но я не бунтовщик и не преступник.
Мне жизнь твоя, Аврелий, дорога,
Но мне и честь моя всего дороже.
Я мятежом бесстыдным не унижу
Род Кассиев, я не ударю в спину,
Как многие придворные льстецы.
Я много думал этой ночью, Марк,
И предложение твоё обдумал.
Дай мне заданье истребить крамолу,
И я его исполню. Там я нужен,
В любезной сердцу Сирии, а здесь
Я вижу только жалких царедворцев,
Я задыхаюсь здесь. Исполни то,
Что хочешь, что назначил ты вначале,
И все сомненья в одночасье рухнут,
Рассеются все козни подлецов.
Я не прошу, я требую, Аврелий,
И это не напыщенная дерзость,
Не вызов гордый, а необходимость,
Пускай и горькая, для государства.
Я на алтарь Отечества жену
И собственных детей кладу, Аврелий…
Но пощади лишь, Марк, моих друзей.
Они, возмущены тем обвиненьем,
Хотели справедливость лишь воздвигнуть
И в средствах выбор сделали неправый.
Да, я бежал, что б их остановить,
Что б прекратить разброд и беспорядок.
Я опоздал. Теперь уж и решай,
Вели меня казнить, коль неприятен,
Избавься от меня, коль движет страх
Тобой пред истиной. Я буду благодарен.
Но, хоть в себе и не найду вины,
Я встречу боль и смерть, и поношенье
С улыбкой. Мол, чего ещё мне ждать
От Рима, для которого старался
И ратный труд кому я посвящал.
Я встречу смерть и боль с открытой грудью,
Как был готов пред варварским оружьем
И пред мечом восставших легионов.
Я предан, верен не тебе, но Риму,
И предавать я не намерен Рим.
Долой наветы, да светится Правда,
Пусть выжжет зло и грязь здесь наконец!
Аврелий
(потрясённо)
Я был не прав, утешься, Гай Овидий,
Такой как ты, предать меня не может.
Кассий.
Да, людям я не враг, опорой Риму
Всегда я был, я уважаю разум.
Но ты себя не тщись напрасной мыслью
Ввести в самодовольство. Я — не твой,
И разные пути давно у нас.
Но тот, на ком обязанность дорогу
В порядке содержать, с неё тот должен
И камни убирать, и не мешать
Проезжим честным, заграждая путь их.
Я еду в Сирию, коль дашь ты мне свободу,
Я буду сдерживать окраины для Рима.
Пусти меня.
Аврелий.
Меня ты убедил.
Тебе я не позволю сомневаться,
В моём великодушии. С женой
Проститься можешь. Подпишу приказ
О назначении твоём моим
Наместником, тебя туда отправлю,
Где можешь ты нам пользу принести.
Я доброе верну супруге имя.
Отныне тот, кто сможет усомниться
В невинности Виргинии, мне недруг,
И я готов помиловать Марцелла.
Я собирался сам карать мятеж,
Но появление твоё сняло
С меня необходимость выступать
В поход из Рима, я с семьёй останусь
Досуг свой коротать с Фавстиной милой
И Коммодом. На полное доверье
Рассчитывай к тебе, как раньше, Кассий.
Благодаря тебе, я остаюсь
В спокойствии и в Риме, как и прежде.
А ты ступай, неси победы нам,
Я ожидаю радостные вести.
Кассий
(с достоинством)
Что делать мне и как, — решу я сам.
Я позабочусь о своём успехе.
Да будет так, коль воинство доверил,
Тебе почёт. Желаю спать спокойно
В объятиях супруги, Марк Аврелий.
И знай одно: таиться и бежать
Не станет Кассий, за кого б не дрался.
Тайком вредить я никому не стал бы.
А что касается до верности богам,
То Кассий чтит заветы своих предков,
И будет неподкупно сохранять
Те убеждения, которые имеет.
Но смею дать совет тебе один:
Бессмысленно ты в Риме не преследуй
С тобою несогласных, христиан
И иудеев праведно суди,
Дознавшись прежде до причин, какое
Действительно они свершили зло,
Что сделали дурного, а не только
За их отказ божественность признать
Своей персоны.
Аврелий.
Что ж, совет достойный.
Я поразмыслю.
(В сторону).
Принесите свиток
И стиль!
(Кассию).
Тебе я грамоту вручу
О полномочиях твоих и праве.
Кассий.
Что сделать должно, то и хочешь делать.
В тебе приветствую я эту перемену.
Рим не забудет твоего поступка.
Могу идти?
Аврелий.
Иди. Пускай же боги
Благословят твой путь и твой же меч!
(Делает знак Кассию удалиться).
Кассий
(уходя, про себя)
Вот, доблесть явлена. Приходит время жатвы,
И поколения рассудят нас.
(Вслух).
Прощай, о Марк!
(Про себя, тихо).
Да судят тебя боги!
(Уходит).

Занавес.

Конец драмы.

1865 г.
Источники текста:
ГАРФ, ф. 95, оп. 2, ед. хр. 68, 164 л.
‘Вопросы философии’, No 10. Коган Л. ‘Философская драматургия Н. А. Серно-Соловьевича’. С. 85 — 94.
Селиванов Ф. А., ‘Этика’, Томск, 1961 г.
‘Вопросы религии и атеизма’, вып. 12. М., ‘Наука’, 1964 г. С. 199, 204, 206, 208 — 209.
‘Философские науки’, No 4. 1984 г. С. 119.
‘Вопросы философии’, No 6. 1997 г. С. 40.
Серно-Соловьевич Николай Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Андроник, Серно-Соловьевич Николай Александрович, Год: 1864
  2. Из былого, Серно-Соловьевич Николай Александрович, Год: 1864
  3. Торквато Тассо, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1831
  4. Евнух, Теренций, Год: 1934
  5. Вернер или Наследство, Байрон Джордж Гордон, Год: 1815
  6. Агамемнон, Эсхил, Год: 1925
  7. Две скорби, Коппе Франсуа, Год: 1890
  8. Кумушки, Михайлов Михаил Ларионович, Год: 1852
Электронная библиотека