Критическій обзоръ главнйшихъ произведеній Вильгельма Вундта.
Критическій обзоръ главнйшихъ произведеній Вильгельма Вундта.
I.
II.
III.
IV.
А. Волынскій.
(Продолженіе слдуетъ).
‘Сверный Встникъ’, No 1, 1890
Критический обзор главнейших произведений Вильгельма Вундта, Волынский Аким Львович, Год: 1890
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Грандіозная попытка Канта реформировать философію, сдлать ее критическою, породила въ Германіи очень серьезное умственное движеніе, еще не сказавшее до сихъ поръ своего настоящаго слова, но безспорно имющее на своей сторон людей значительныхъ дарованій и большой образованности. Философія не отстаетъ никогда отъ общаго вянія жизни. Есть вка широкихъ порывовъ, съ могучимъ разбгомъ, съ великими начинаніями — въ такіе вка философія яркою и свжей волною льется въ общемъ поток умственныхъ стремленій, льется быстро и шумно. Ныншній моментъ въ жизни Западной Европы не можетъ быть отнесенъ къ числу великихъ историческихъ эпохъ. Родники, нкогда питавшіе возвышеннйшія надежды такихъ странъ, какъ Германія и Франція, теперь какъ будто зарылись въ какую-то непроницаемую глубь, русло жизни Европы измнилось до неузнаваемости. Есть вка отчаянія и унынія, вка разочарованія, когда творческій философскій геній дремлетъ безъ дла и возможности на чемъ нибудь расправить свои могучія крылья, развернуть свою орлиную отвагу. За большими напряженіями неизбжно слдуетъ утомленіе умственныхъ и физическихъ силъ. Канты и Гегели не могутъ рождаться слишкомъ часто. Философія единичныхъ людей и именъ, сдлавъ свое дло, по необходимости расплывается въ философію безъимянную, массовую, въ которую каждый анонимный человкъ можетъ внести свою скромную и полезную лепту. Должны пройдти вка, докол т или другія философскія положенія просочатся въ общество и окрасятъ его жизнь извстнымъ образомъ. И въ эти вка дятельность отдльныхъ мыслителей уходитъ на задній планъ и какъ-бы даже подавляется. Но и философія безъимянная — только подготовительная стадія для новаго индивидуальнаго творчества. Срокъ пріидетъ и свжія струи личнаго философствованія опять вольются въ общую умственную жизнь и взволнуютъ новыми порывами идеальныя стремленія человчества. Такъ совершается движеніе человческаго просвщенія. Сегодня — обаятельное слово таланта и благоговйно внимающая толпа, завтра — шумная, рабочая толпа, безъимянная, неспособная на творчество и всасывающая въ себя идеи великихъ людей. Герои и толпа — это дв различныя во всхъ отношеніяхъ категоріи. Толпа исполняетъ, осуществляетъ, герои — учатъ, объясняютъ. Герои идутъ впереди всхъ: они объявляютъ слова вры, они предначертываютъ пути права, они даютъ тонъ и направленіе мышленію всхъ и каждаго. Понятно почему это такъ, а не иначе. Всякая замчательная теоретическая система, всякая оригинальная философская концепція можетъ быть произведеніемъ только личнаго умственнаго дарованія. Великія идеи зарождаются въ мозгу отдльныхъ людей, какъ продуктъ ихъ личнаго творческаго паоса. Діалоги Платона, Этика Спинозы, Критика чистаго разума Канта не могли быть написаны такъ, какъ строится домъ, или прокладывается большая шоссейная дорога. Оригинальная философія не знаетъ настоящаго раздленія труда. Въ философіи нельзя одному велть везти кирипчъ, другому копать ровъ. Философская система можетъ быть только цльнымъ произведеніемъ единаго, нераздльнаго духа: ибо нельзя одну и ту-же мысль заставить двигаться въ двухъ различныхъ мозгахъ съ одинаковою силою и съ, одинаковою скоростью, нельзя впечатлнія и ощущенія различныхъ людей сложить вмст наподобіе ариметическихъ чиселъ. Философія вовсе не простая выкладка логическаго ума. Въ созданіи всякаго сколько нибудь крупнаго философскаго произведенія участвуютъ вс душевныя силы человка: воображеніе чертитъ горизонты, разсудокъ производитъ трудную и сложную логическую операцію, чувство и воля волнуютъ жаждой счастья и свободы. И только общимъ трудомъ единой человческой души вырабатывается нчто самостоятельное и _ законченное. Вотъ почему вс замчательныя философскія системы были и будутъ всегда системами именными. Никто не смшаетъ произведеній Рафаэля или другаго великаго художника съ произведеніями какихъ-нибудь неизвстныхъ, анонимныхъ авторовъ, никто не смшаетъ философіи Декарта или Лейбница съ безконечнымъ и тщетнымъ философствованіемъ ихъ современниковъ и не-современниковъ, которымъ нтъ ни имени, ни званія. Когда я читаю произведеніе, въ которомъ умъ, вдохновеніе, талантъ сплелись въ одно живое цлое, въ которомъ самыя интимныя движенія души обозначены въ лгкихъ и нжныхъ оттнкахъ, я непремнно захочу узнать, кто его авторъ. Когда я вижу человка, въ которомъ не только умъ — что умъ! мечъ, которымъ можно защитить правду и зарзать на большой дорог невиннаго человка, но и сердце кипитъ восторгомъ и энергіей, я тоже непремнно захочу узнать его имя и происхожденіе, Вотъ почему философствованіе массовое всегда безъимянно, анонимно: потому безъимянно, что въ немъ нтъ особенно широкаго размаха, нтъ подъема великихъ чувствъ и думъ, нтъ откровеній таланта. Но, какъ мы уже сказали, философія великихъ именъ въ извстныя времена и эпохи должна по необходимости померкнуть и дать дорогу философіи анонимнаго человка. Тогда-то начинается обширная и плодотворная работа всхъ, кто можетъ надъ различными частными вопросами: забытыя проселочныя дорожки оживляются, заглохшіе углы выдвигаются изъ окружавшаго ихъ мрака, однимъ словомъ, наступаетъ режимъ дробнаго, муравьинаго труда, режимъ микроскопическихъ изслдованій, режимъ настойчиваго и всеобщаго прилежанія… Правда, вс проселочные пути, которыхъ видимо невидимо, ведутъ къ открытой, столбовой дорог единой философской правды. Но есть вка и вка. Есть вка, когда народы влекутся за геніемъ въ просторную и свтлую даль и есть вка, когда господствуютъ проселки, когда господствуетъ анонимный, честный, трудолюбивый человкъ съ неистощимымъ терпніемъ, съ безконечною способностью работать, вчно работать, не покладая рукъ и не отвлекаясь ни на минуту порывами вдохновенной фантазіи. Конечно, рядомъ съ большою дорогою должны существовать и проселки — это вн сомннія. Но тонъ жизни, ея окраска, ея тенденція зависитъ отъ того, что въ данную минуту въ ней господствуетъ: если большая дорога — она полна гражданскихъ помысловъ и умственнаго энтузіазма, если проселки — она подобна вечернимъ сумеркамъ, когда затихаютъ страсти и замираетъ волненье шумнаго дня.
Мы начали словами о Кант. Всмъ извстно, что этотъ великій мыслитель породилъ въ Германіи (въ особенности въ Германіи) серьезное научно-философское теченіе, имющее въ числ своихъ поклонниковъ людей очень большихъ познаній и значительныхъ ученыхъ заслугъ. Вильгельмъ Вундтъ одинъ изъ самыхъ даровитыхъ и, въ настоящее время, самыхъ. вліятельныхъ представителей этого теченія. Огромная начитанность и превосходная естественно-научная образованность длаютъ каждое слово его вскимъ, сильнымъ и почти авторитетнымъ. Въ предлахъ эмпирическихъ взгляды и изслдованія Вундта отличаются замчательною ясностью и убдительностью. Научная сторона наиболе крупныхъ и важныхъ его работъ находится на уровн, можно сказать, всего современнаго знанія. Мелкій, детальный анализъ, замчательная острота вниманія, живая логическая мысль — при такихъ данныхъ нельзя было не занять того мста, которое уже боле двадцати пяти лтъ безспорно и неоспоримо принадлежитъ Вильгельму Вундту среди представителей нмецкой науки. Но почтенный нмецкій ученый почти въ каждомъ изъ своихъ изслдованій приходилъ въ соприкосновеніе и съ чисто философскими вопросами, метафизическій горизонтъ не однажды возникалъ предъ его глазами во всей своей необъятности. Отсюда — философская сторона въ произведеніяхъ Вундта, мене яркая и мене оригинальная, но несомннно очень интересная и поучительная. Наука и философія — таково содержаніе тхъ изслдованій лейпцигскаго профессора, которыя лягутъ въ основаніе предлагаемаго очерка. Вундтъ обрисовался уже довольно отчетливо. Существенныя черты его міросозерцанія обозначались съ полною рельефностью. Передъ нами вс его произведенія съ 1863 года. Физіологія, психологія, психофизіологія, психофизика, логика, этика и, наконецъ, чистая философія (System der Philosophie, Leipzig, 1889) — все это разработано Вундтомъ съ замчательнымъ терпньемъ и огромною солидностью. И вотъ посмотримъ: какъ развивалось и какъ складывалось научно-философское міросозерцаніе человка, владющаго такими удивительными эмпирическми познаніями, такой огромной массой точно обслдованныхъ и научно отшлифованныхъ фактовъ изъ различныхъ областей человческой жизни…
Начнемъ съ произведенія, сразу завоевавшаго Вундту большую популярность. ‘Душа человка и животныхъ’ появилась въ 1863 году, когда уже были напечатаны два мене извстныхъ, но все-таки очень интересныхъ его сочиненія: ‘Die Lehre von den Muskelbewegungen’ (1858) и ‘Beitrge zur Theorie der Sinneswahrnhemung’ (1862). Это трудъ капитальный въ лучшемъ смысл слова. Вундтъ приступилъ къ нему съ тою врою, которая одушевляла повсюду людей пятидесятыхъ и шестидесятыхъ годовъ. Смлыя предпріятія философіи сданы въ архивъ, чистое умозрніе не оправдало, при поврочномъ испытаніи, того кредита, которымъ оно пользовалось во время оно, только опытныя науки могутъ дать философіи настоящую, плодородную почву. Философія должна быть наукой эмпирической. И по мр того, какъ происходитъ возрожденіе философскаго мышленія, на самое видное мсто выдвигается та наука, которая боле другихъ отличается эмпирическимъ характеромъ, именно — психологія. ‘Судя по прежнимъ фактамъ, говоритъ Вундтъ, слдуетъ думать, что это обстоятельство многознаменательно. Пролагая новый путь, философія каждый разъ обращалась къ изслдованію законовъ и происхожденія мысли. Опредленіемъ неизмнныхъ законовъ мышленія Аристотель завершилъ зданіе древней философіи, вопросомъ о сущности мышленія Декартъ вырвалъ новую философію изъ рукъ схоластиковъ, рабски слдовавшихъ Аристотелю, а указаніемъ предловъ мышленія Кантъ освободилъ новйшую философію изъ оковъ догматической метафизики картезіанцевъ’ {Душа человка и животныхъ, пер. Е. К. Кемница, т. I, I — II.}. Но эмпирическая психологія, въ сущности, не сильне психологіи умозрительной, раціональной. Простое самонаблюденіе не прибавляетъ къ фактамъ сознанія ничего такого, что не было-бы извстно съ незапамятныхъ временъ. Самонаблюденіе по необходимости ограничивается только сферою сознательныхъ отправленій. Только сферою сознательныхъ отправленій, т. е. только частью нашей душевной жизни. ‘Во всей природ мы непосредственно видимъ только сложныя явленія, а простые законы, отъ которыхъ происходятъ явленія, сами по себ скрыты отъ насъ. Неужели же только душевная жизнь должна составлять исключеніе изъ этого правила? Неужели здсь самые законы должны быть доступны непосредственному наблюденію’ {Ibid. II — III.}. Самонаблюденіе открываетъ намъ различныя категоріи сознательной жизни: эмоціи, умъ, волю, но слдуетъ-ли отсюда, что душа человческая состоитъ изъ трехъ различныхъ существъ, дйствующихъ независимо другъ отъ друга? Конечно, нтъ. Между отдльными сторонами психическаго я существуетъ внутренняя связь, недоступная непосредственному чувственному воспріятію: она скрыта за горизонтомъ сознанія, въ глубин таинственной мастерской, гд производится непрерывная работа элементовъ мысли. Безсознательная душа — вотъ корень всей нашей умственной и нравственной жизни: въ ней происходятъ важнйшія духовныя явленія, въ ней заложена причина всей нашей сознательной дятельности. Сознаніе и безсознательность — это дв гемисферы человческаго существа. Различныя сложныя явленія сознанія открываются намъ въ процессахъ воспріятія, наблюденія и самонаблюденія, простая и элементарная природа безсознательности не воспріемлется ни вншними, ни внутренними чувствами. Но какъ проникнуть въ ту темную область духа, гд незамтно подготовляются сложнйшіе процессы нашего психическаго существованія? Какъ найти т безсознательные факторы, изъ которыхъ соткана сознательная мысль? ‘Въ нижеслдующихъ изысканіяхъ, говоритъ Вундтъ, я покажу, что психологическій экспериментъ самый врный путь отъ фактовъ сознанія къ тмъ явленіямъ, которыя въ темной глубин души подготовляютъ сознательную жизнь человка’. Только экспериментъ открываетъ намъ законы природы, только онъ одинъ и способенъ удостоврить существующую между извстными явленіями причинность отношеній. Эмпирическая психологія, чтобы быть плодотворной, должна сдлаться психологіей экспериментальною. Экспирическими должны быть вс науки, но психологія одна изъ немногихъ паукъ, которая можетъ быть не только эмпирической, но и экспериментальной. И пока она не станетъ именно такою, опытною дисциплиною, до тхъ поръ она будетъ неподвижно стоять на одной точк — не развиваясь и не совершенствуясь ни въ глубь, ни въ ширину. ‘Съ экспериментомъ рука объ руку идетъ измреніе. Мра и всъ — два великія орудія, которыми всегда должно пользоваться опытное естествознаніе, если только оно домогается врныхъ законовъ. Съ тхъ поръ, какъ изобртенъ экспериментъ, мра и всъ получили въ наук право гражданства. Мра и всъ придаютъ всякой наук законченность. Только измреніе открываетъ т постоянныя величины природы (Die Konstanten der Natur), т неизмнныя числа, которыя господствуютъ надъ всми явленіями. Эти числа не составляютъ цли измренія, но они необходимое средство для послдней цли изслдованія, раскрывающее предъ нимъ законы всего существующаго’. Но спрашивается, возможно ли экспериментировать надъ человческою душою, недоступною чувственному созерцанію? Можно-ли положить на всы, или измрить какимъ-нибудь масштабомъ это нематеріальное существо? Непосредственно нельзя, но посредственно можно. Производящая основа явленіи повсюду ускользаетъ отъ нашего непосредственнаго воспріятія {Ibid. Aber der treibende Grund der Erscheinungen entzieht sich berall unserer Anschauung.}, но можно улавливать самыя явленія, можно анализировать вещи и, такимъ образомъ, окольнымъ образомъ проникать въ связующее ихъ внутреннее существо. Посредствомъ органовъ вншнихъ чувствъ и мышечныхъ движеній душа приходитъ въ постоянное соприкосновеніе съ вншнимъ міромъ. Слдовательно, производя опыты надъ орудіемъ взаимодйствія души и міра, мы должны получить результаты, проливающіе свтъ и на самую природу психическихъ процессовъ, на самые законы душевной жизни.
Вотъ какъ понималъ свою задачу Вильгельмъ Вундтъ въ 1863 году. Психологія должна открыть законы и принципы души посредствомъ эксперимента и измренія сознательныхъ психическихъ явленій. Явленія сознанія — это terminus а quo, душа, или сфера безсознательная — это terminus ad quem. Явленія сознанія — это доступное чувствамъ извстное, открывающее дорогу въ природу вещей, въ таинственную лабораторію духа, туда, гд душа человка и животныхъ. Психофизіологія и психофизика — вотъ два важнйшихъ отдла той новой психологіи, которая пришла на смну смлымъ притязаніямъ старой умозрительной философіи.
Мы изучаемъ Вундта исторически, по возможности въ порядк хронологической постепенности. Намъ пока нтъ дла до тхъ модуляцій, которыя испытала впослдствіи мысль знаменитаго ученаго. На этомъ мст намъ важно отмтить рзкую черту, проводимую Вундтомъ между явленіями сознательной жизни и безсознательною душою, не поддающеюся непосредственному наблюденію. Вундтъ не стоитъ здсь на точк зрнія Лейбница: онъ говоритъ не о малой только степени сознанія, а о причин, природ, закон сознанія, о безсознательной душ. Вотъ блеснула въ голов моей новая мысль. Откуда она явилась? Какъ зародилась? Она явилась изъ безеознателной души. Обстоятельства, которыя могли бы возбудить эту мысль, давно исчезли, но оставленныя ими впечатлнія продолжали жить и дйствовать въ темной гемисфер нашего духовнаго я. Самосознаніе, говоритъ Вундтъ, указываетъ на безсознательную душу, какъ на необходимое условіе того, что происходитъ въ сознаніи. Вундтъ говоритъ объ эксперимент и измреніи съ цлью найти путь къ открытію законовъ души, тхъ законовъ, отъ которыхъ зависятъ вс психическія явленія {Ibid. Was wir aber durch Experiment und Messung bestimmen, das sind auch hier nicht bloss diese usseren Wirkungen, sondern es sind die Gesetze der Seele selbst, aus denen die Wirkungen entspringen.}.
При иномъ пониманіи своей задачи, онъ не имлъ-бы логическаго права трактовать о ‘таинственной мастерской’, находящейся за предлами сознанія: Вундтъ могъ-бы говорить только о восходящемъ и нисходящемъ ряд степеней сознанія, объ изученіи сознательной души человка и животныхъ, о непосредственномъ экспериментированіи надъ этою сознательною душою, безъ всякаго противопоставленія явленій сознанія ихъ безсознательной причин. Но, какъ-бы кто ни толковалъ слова Вундта, ‘Душа человка и животныхъ’ должна быть признана всми, по основной своей тенденціи, психологіей съ душою, психологіею съ философской закваской, при полной безукоризненности тхъ строго научныхъ методовъ и пріемовъ, которыми пользовался авторъ въ разршеніи своей задачи. Выполнилъ-ли Вундтъ свои намренія, или нтъ — это вопросъ другой.
Но ознакомимся поближе съ воззрніями разсматриваемаго сочиненія. Раньше, чмъ раскинуть факты, добытые научнымъ наблюденіемъ и опытомъ, Вундтъ кратко обрисовываетъ прошедшую философскую эволюцію, но въ словахъ и выраженіяхъ, ярко оттняющихъ его собственную философскую физіономію. Соображенія пріурочиваются къ вопросу о положеніи психологіи среди другихъ наукъ. Одни, говоритъ Вундтъ, считаютъ ее отжившею свой вкъ и неспособною къ дальнйшему развитію, другіе, напротивъ, считаютъ, что развитіе ея еще только начинается. По мннію однихъ, чистое мышленіе есть единственное средство для ршенія вопросовъ психологіи, по мннію другихъ, психологія есть наука естественная, опытная, эмпирическая. Это старый споръ, на который потрачено не мало огня и энергіи, но который не кончится до тхъ поръ, пока человкъ не перестанетъ мыслить. Старый и великій споръ. Вотъ вамъ два ключа: оба они обработаны и отдланы по всмъ правиламъ слесарнаго искусства, оба изъ одного и того-же матеріала и одинаковой величины. Но между ними все-таки великая разница: одинъ отъ богатйшей картинной галлереи, другой отъ небольшой и узкой комнаты учащагося. Слова — это тже ключи. Ими отмыкаются различныя души или различныя стороны одной и той-же человческой души. Когда вы читаете о борьб между эмпиризмомъ и раціонализмомъ, вникнете поглубже въ эти нсколько шаблонныя и безцвтныя слова, сообразите, какія они знаменуютъ различныя духовныя тенденціи и вы поймете, что борьба, о которой рчь идетъ, въ самомъ дл велика и многознаменательна. Опытъ, говоритъ Вундтъ, кропотливо собираетъ разрозненные факты, а глубочайшіе вопросы ему совершенно недоступны. ‘А между тмъ именно эти вопросы и возбуждаютъ въ психологіи общій интересъ. Что такое душа, откуда она происходитъ, какова ея будущая участь, какая связь между душевною дятельностью и тлесными отправленіями: все это вопросы, которые опытъ частью не ршаетъ вовсе, частью ршаетъ окольными путями и которые съ самаго начала давали полный просторъ отвлеченному мышленію‘ {Душа человка и животныхъ, т. 1, стр. 2.}. Напротивъ, умъ никогда не отказывался отъ отвта на вопросы, разъ поставленные пытливымъ разумомъ. Опытъ вращается въ очень узкомъ кругу, онъ скользитъ по поверхности явленій, не задвая ихъ существа, онъ не владетъ никакимъ твердымъ и руководительнымъ критеріемъ, разумъ свободенъ отъ всякихъ стсняющихъ оковъ, онъ вникаетъ въ природу изучаемыхъ явленій, и ищетъ единой и всеобъемлющей истины. Эмпиризмъ и раціонализмъ — это ключи къ разршенію двухъ великихъ проблемъ человческой жизни, научнаго познанія и философскаго міросозерцанія, проблемы фактическаго знанья и проблемы всеобъемлющаго пониманія. Эмпиризмъ и раціонализмъ другъ друга не исключаютъ. Больше того: они другъ друга дополняютъ. Чмъ серьезне знанье, чмъ оно основательне и объемисте, тмъ смле и врне движенія творческаго разума. Цль знанія — пониманье. Философія первенствуетъ надъ наукою. Безъ свтильника философіи (выразимся словами самого Вундта) изслдованіе будетъ ремесломъ, а ученость пустымъ многознаніемъ. И по правд сказать: философія никогда не находилась во вражд съ наукою. Типичнйшіе ея представители стояли всегда на высот науки своего времени — ихъ философское міросозерцаніе располагало всми наличными эмпирическими свдніями. Иначе и быть не можетъ. Философія высшая цль науки: знаніе должно вести къ пониманію, знаніе безъ пониманія пустой наборъ словъ и фразъ. Знаніе и пониманіе — оба полноправны, каждое въ своей сфер. Опытъ движется своимъ путемъ, философія своимъ. И для вникающихъ въ дло не можетъ быть сомннія, что протестъ знанія противъ пониманія есть слдствіе очевиднаго недоразумнія, или, врне — можемъ имть мсто только при одномъ условіи: если знаніе еще очень юно и нетвердо. Что философія иметъ свое неотъмлемое, законное право, это сознается Вундтомъ въ разсматриваемомъ сочиненіи съ очень существенными проблами. ‘Философская метода, говорится въ первой лекціи ‘Души человка и животныхъ’, сама по себ совершенно справедлива, и ея не слдуетъ отвергать только потому, что ею злоупотребляли, придерживаясь ея исключительно во всей области знанія. Пока философы только анализировали понятія, находящіяся въ человческомъ ум, изслдовали ихъ взаимныя отношенія и выводили одно понятіе изъ другого, они трудились надъ дломъ научнымъ и вполн законнымъ. Но когда философъ пошелъ дальше и осмлился изъ отвлеченныхъ понятій производить весь дйствительный міръ, когда онъ сталъ самымъ диковиннымъ образомъ коверкать и ломать здравую логику, чтобы во второй разъ создать міръ изъ ничего, когда манія уединеннаго мышленія овладла всми умами, и каждый, ничему не учившійся, вообразилъ, что ему стоитъ только думать и думать, чтобы пересоздать науку, искусство, исторію, даже весь міръ, когда философія, наконецъ, вступила въ среду общественной жизни и начала, по своему образцу, передлывать отношенія, созданныя исторіею, объявляя все несогласное съ этимъ образцомъ за преступленіе противъ разума: тогда философія незамтно сбилась съ толку и дошла до сумасшествія, которое могло-бы быть опасно для науки и всего существующаго’. Тутъ противъ каждой почти фразы можно сдлать возраженіе. Во-первыхъ, если сама по себ философская метода врна, то философія никогда не имла обязанности заниматься однимъ только анализированіемъ понятіи: простое расчлененіе понятій есть дло логики, а не философіи. Во-вторыхъ, вновь произвести весь дйствительный міръ не значитъ превысить законную компетенцію философіи. Философія — это міросозерцаніе, міропониманіе. Вновь создать міръ, значитъ не больше, какъ перемыслить (т. е. осмыслить пониманіемъ) всякую мысль творенія, всякое явленіе жизни, значитъ внести свтъ и логическое единство въ міръ безконечной пестроты и едва уловимаго разнообразія. Въ третьихъ, стрла, направленная во ‘всякаго неучившагося человка’, бьетъ мимо цли, въ сторону отъ настоящей философіи: это — безспорно нсколько комическая aberratio ictus. Въ четвертыхъ, когда философія вступила въ сумасшедшую борьбу съ исторіею, она взялась за дло ея достойное, она приступила къ исполненію своихъ прямыхъ обязанностей. Все несогласное съ разумомъ, въ самомъ дл, преступленіе. Сумасшедшія фантазіи объ естественномъ прав, о вчномъ мір, о безусловной справедливости для науки не опасны нисколько, если только не считать, что задача науки — доказать необходимость историческихъ формъ справедливости и вчной войны всхъ противъ всхъ. И такъ, выраженная въ приведенной тирад вундтовская profession de foi типична во всхъ своихъ частяхъ. Сознавая самъ скромныя способности опыта, Вундтъ тмъ не мене отказываетъ разуму (,пониманію) въ его простыхъ и нормальныхъ стремленіяхъ. Не смйте создавать міръ, не троньте исторіи, не витайте утопическою мыслью въ облакахъ! Накопляйте факты и анализируйте понятія — и ничего больше. Сознавая справедливость философской методы, Вундтъ, однако, отвергаетъ естественную тенденцію философіи господствовать надъ наукой и жизнью: какъ будто міросозерцаніе (умственное и нравственное) не есть высшая задача человческаго развитія, какъ будто наука безъ свтильника философіи не есть пустое многознаніе!.. Въ самомъ дл, слова — только ключи, отмыкающіе человческую душу. Позже мы познакомимся съ этическими взглядами Вундта, и на нихъ намъ не трудно будетъ проврить истинное значеніе философской перспективы и широкаго умственнаго пониманія, не затертаго фактами, не задавленнаго эмпиризмомъ. А пока пріостановимъ наши критическія замчанія къ тмъ первымъ страницамъ превосходнаго изслдованія, гд съ замчательною твердостью перечеркиваются однимъ дидактическимъ крестомъ удивительнйшія попытки человческаго ума и таланта.
Оговорившись относительно борьбы опытной и умозрительной философіи, и объяснивши, какъ путемъ отвлеченья образуются понятія, Вундтъ заключаетъ свою первую лекцію такъ: ‘у насъ у всхъ есть отъ природы способность составлять понятія, но самыя понятія мы пріобртаемъ, и пріобртаемъ больше или меньше, смотря по тому, какъ пользуемся своею способностью и какъ дозволяютъ намъ обстоятельства, въ которыя мы поставлены воспитаніемъ, обученіемъ и т. д. И такъ, что-же значитъ составлять понятія, или отвлекать? Отвлеченіе есть совершенно то-же, что мышленіе. Этимъ мы высказали довольно избитую истину: что мы мыслимъ, это такъ-же врно, какъ то, что мы видимъ, или слышимъ, это не предположеніе, а фактъ, не уступающій своею достоврностью никакому другому факту въ природ’. Внутренній опытъ, мышленіе — неоспоримый и непосредственный фактъ нашего сознанія. По своей достоврности мышленіе соперничаетъ съ явленіями вншняго опыта. Но и въ этомъ пункт возгорается споръ между философскимъ идеализмомъ и философскимъ матеріализмомъ. Для однихъ міръ самъ по себ не существуетъ, а есть только произведеніе нашего умственнаго творчества, для другихъ и сама наша мысль ничто иное, какъ опредленное свойство вншнихъ, вещественныхъ предметовъ. Матеріализмъ, говоритъ Ланге, такъ же древенъ, какъ философія, но не древне ея. Онъ опирается на извстные факты, которыхъ нельзя опровергнуть. Психическія явленія возможны только тамъ, гд есть опредленныя матеріальныя условія. Повредите срую субстанцію мозговыхъ извилинъ, и вы воспрепятствуете обнаруженію психическихъ силъ. Разрушьте gyrus Broca, и вы уничтожите способность рчи и приведете къ застою высшую, аналитическую дятельность человка. Для спиритуализма существуетъ только мышленіе, для матеріализма — только опытъ. Развившись изъ сенсуализма Локка, матеріализмъ особенно быстро распространился во Франціи въ прошломъ столтіи, благодаря Кондильяку, Гельвецію, Ламеттри и знаменитой ‘Systè,me de la Nature’. Но матеріализмъ, ведущій свое происхожденіе отъ Локка, многимъ отличается отъ матеріализма классическихъ философовъ. Новый матеріализмъ основывается исключительно на фактахъ физіологическаго свойства. Сознаніе есть физико-химическій процессъ въ области центральной нервной системы. Мысль есть простая функція мозга. Ишэмическое размягченіе мозга, случайная кортикальная или гангліозная геморрагія могутъ сразу уничтожить все, такъ называемое, психическое существованіе человка. Таковы нехитрыя, незатйливыя соображенія матеріализма. Самъ превосходный физіологъ, Вундтъ однако имлъ мужество въ самомъ разгар матеріалистической пропаганды двумя-тремя сокрушительными взмахами сбить съ позиціи систему наивныхъ понятіи и первобытной логики. Принимая мышленіе и отправленіе мозга за одно и то-же, говоритъ Вундтъ, естествоиспытатель тяжко погршаетъ противъ важнйшаго и перваго правила естественно-научной логики: связь между явленіями можно считать причинною только тогда, когда обнаружена ея необходимость. Кто доказалъ причинную связь между функціями мозга и явленіями сознанія? ‘Но положимъ даже, что она доказана: мышленіе все-таки останется дйствительнымъ фактомъ, предметомъ нашего опыта. Слдовательно, говорить, что вншній опытъ исчерпываетъ вс явленія, будетъ такъ-же неосновательно, какъ говорить, что всякая матерія иметъ тяжесть’ {Душа человка и животныхъ, т. 1, стр. 19.}. Вундтъ идетъ еще дальше. Онъ говоритъ: мы не знаемъ, что такое мысль. Она недоступна нашимъ чувствамъ: ее нельзя ощутить ни однимъ изъ органовъ воспріятія. Кто-то произнесъ нсколько словъ. Мы слышали эти слова, но не слышали и не видли той мысли, которая въ нихъ заключается и которая на насъ подйствовала такъ, или иначе. Можете вынуть мозгъ изъ этого человка и все-таки вы не увидите ни одной его мысли. Почему? Да потому, что мозгъ не мысль и мысль не мозгъ. Матеріалисты возражаютъ: мозгъ, кровь, теплота и электричество не суть мысль — да, но они производящіе факторы мысли, ея причина, подобно тому, какъ печень есть причина желчи. По это возраженіе ршительно несостоятельно. Мы понимаемъ вс моменты произведенія желчи, но никакіе мозговые процессы не въ силахъ намъ объяснить происхожденія мысли, а не зная, какъ происходитъ мышленіе, мы не имемъ права сказать, что между вибраціями сраго мозговаго вещества и психическою дятельностью существуетъ причинная связь. Противно не только правиламъ науки, но и просто здравому смыслу говорить: я знаю только одно условіе такого-то явленія — ergo, кром этого условія нтъ другого, или: я не знаю, какъ происходитъ такое-то явленіе, слдовательно, это явленіе не существуетъ {Ibid. стр. 20.}. Вундтъ утверждаетъ, что и новйшій матеріализмъ не увеличилъ результатовъ положительныхъ изслдованій ни однимъ сколько нибудь значительнымъ открытіемъ. Сбиваясь отъ одного предположенія къ другому, матеріализмъ бродитъ постоянно въ потьмахъ, безъ ясныхъ понятій и безъ надежнаго логическаго руководителя.
Но смшеніе понятій господствуетъ не только между матеріалистами, но и между антиматеріалистами. Многіе, считающіеся идеалистами, въ сущности самые грубые матеріалисты. И вовсе неудивительно, говоритъ Вундтъ, что матеріализмъ и спиритуализмъ, отправившись отъ различныхъ точекъ, наконецъ сошлись въ одной общей цли, или лучше сказать, въ одномъ общемъ отсутствіи цли. Имя оба предвзятыя идеи о духовной жизни, матеріализмъ считалъ сколько нибудь точныя изслдованія невозможными, а спиритуализмъ и ненужными. Вотъ отчего психологія до сихъ поръ пребывала въ самомъ жалкомъ состояніи: недостатокъ строгой научной методы препятствовалъ ей подвигаться сколько нибудь замтно впередъ: ‘Увренность, что факты психологіи можно вывести изъ чистаго умозрнія, есть такой-же недостатокъ методы, какъ и мнніе, что наука психологіи должна начинаться съ физическихъ или химическихъ изслдованій мозга’. ‘Исключительное умозрніе должно быть изгнано изъ психологіи, также какъ и изъ всякой другой науки’. Психологія должна прямо длать наблюденія надъ самою душою, т. е. надъ тми явленіями, которыя съ давнихъ поръ давали поводъ къ заключенію о существованіи души {Ibid. стр. 22.}. Эти явленія — впечатлніе, чувство, представленіе и понятіе. Они то и должны быть прежде всего подвергнуты самому тщательному анализу, ихъ то всего естественне сдлать исходною точкою всхъ психологическихъ изслдованій. Только за этой первоначальной работой должна слдовать работа отвлеченной мысли надъ аккуратно собраннымъ матеріаломъ чувственнаго опыта. Наука создается опытомъ и мышленіемъ. Опытъ даетъ строевой матеріалъ, мышленіе — цементъ. Мысль безъ опыта и опытъ безъ мысли равно безсильны. Для успха знанія необходимо расширять предлы чувственныхъ наблюденій и отыскивать новыя пособія для мышленія {Ibid. стр. 23.}. Вковой опытъ, статистика, исторія нравовъ и врованій, языки и ихъ историческое развитіе — все это должно прійти на помощь экспериментальной психологіи, имющей своею задачею — открытіе законовъ души посредствомъ глубокаго и всесторонняго анализа явленій человческой и животной жизни. Такимъ образомъ раздвигаются рамки научнаго изслдованія. Гд нельзя экспериментировать, тамъ психологъ долженъ прибгнуть къ содйствію всеобщихъ условій культуры, историческихъ памятниковъ, вкового опыта, не пренебрегая ршительно ничмъ, что только можетъ пролить хоть единый лучъ свта въ темную область человческаго духа. Но прежде всего, на первомъ план, экспериментъ, конечно. Кантъ разборомъ паралогизмовъ чистаго разума доказалъ, что психологія можетъ быть только эмпирической наукой, Вундтъ, на почв кантовской теоріи познанія, длаетъ психологію наукою экспериментальною, опытною.
Мысль работаетъ надъ матеріаломъ чувственнаго воспріятія. Она указываетъ предметамъ ихъ надлежащее мсто и вноситъ порядокъ въ міръ впечатлній и ощущеній. ‘Но когда мысль расположила вс предметы по отдленіямъ и рубрикамъ, осталась еще одна вещь, для которой не было мста,— эта вещь была сама мысль’. ‘Мысль, подумавъ обо всемъ, въ заключеніе принуждена думать о самой себ’. Психологическое экспериментированіе должно начаться съ мысли потому, что мысль есть тотъ предметъ, который раньше другихъ возбуждаетъ въ насъ представленіе о душ. Но что такая мысль? Мысль есть явленіе, убждающее меня въ моемъ существованіи. Cogito, ergo sum — точная формулировка того великаго значенія, которое иметъ мышленіе. Мышленіе есть жизнь. Человкъ не можетъ уловить тотъ моментъ, когда онъ не мыслитъ. Не мыслить можно, но непосредственно удостовряться въ этомъ нельзя: чтобы удостовриться, нужна мысль. Не мыслить можно — это подтверждается безчисленными фактами. Обморокъ или глубокій сонъ производитъ полное уничтоженіе сознанія. Проснувшись, мы думаемъ, что только сейчасъ заснули. ‘Сознаніе времени есть врный признакъ, что мы мыслимъ. Отсутствіе мысли мы замчаемъ не по непосредственнымъ наблюденіямъ, а только по пробламъ времени’. ‘Гд начинается мысль, тамъ начинается и время, и когда мы перестаемъ мыслить, тогда мы перестаемъ замчать и время. Мысль и время одно и то же’ {Ibid. стр. 31.}. Но тогда спрашивается, что такое время? Сознаніе времени существовало раньше тхъ орудій, которыми время обыкновенно измряется. Часы, времена года, движенія небесныхъ тлъ — все это стало извстнымъ и понятнымъ человку довольно поздно. Время всегда существовало для человка и всегда измрялось человкомъ. Какъ, какимъ образомъ, чмъ? Все, что вн насъ, не есть время. Время — мысль. ‘Мысль человка есть, въ одно и тоже время, и мра, и предметъ измренія, и мряющій субъектъ’. ‘Время есть единственное измреніе, совершающееся само собою, потому что мысль есть единственная мра, измряющая сама себя’. ‘Мысль есть естественная мра времени: часы, календарь, даже положеніе солнца на неб — все это мра искусственная’. Кто измряетъ время этою естественною, природною мрою, для того самая быстрая мысль есть вмст съ тмъ и самое меньшее количество времени, какое только существуетъ. Время быстрйшей мысли это та величина, за которую слдуетъ принимать всякое равное, или меньшее количество времени {Ibid. стр. 35.}.
Надо, значитъ, измрить время быстрйшей мысли. Сколько времени нужно, чтобы одна быстрйшая мысль смнила другую? Гельмгольцъ въ пятидесятыхъ годахъ ныншняго столтія измрилъ скорость распространенія движенія въ нервахъ и спинномъ мозгу, Вундтъ нашелъ способъ опредлить то время, которое занимаетъ быстрйшая мысль, съ большою точностью, легко и въ самое короткое время {Описаніе этого способа см. т. I, стр. 44.}. И вотъ что оказывается: Средняя продолжительность быстрйшей мысли равна 1/8 секунды. Это очень важное открытіе. Оно даетъ толчекъ дальнйшимъ соображеніямъ Вундта. Если быстрйшая мысль занимаетъ опредленное, измримое протяженіе времени, значитъ — никакіе психическіе акты не могутъ совершаться одновременно. Если намъ говорятъ: Юлій Цезарь умлъ въ одно и mo-же время диктовать нсколько писемъ, то здсь быстрая, очень быстрая послдовательность выдается за одновременность. Одновременныхъ мыслей нтъ, Единство мышленія — коренной законъ нашей психической организаціи. Его доказывалъ еще Аристотель въ одномъ изъ своихъ произведеній, хотя и не такъ, какъ это длаетъ Вундтъ. И чтобы привести этотъ законъ въ связь съ другими психическими законами, Вундтъ подробно разсматриваетъ существенные элементы мышленія (понятія, сужденія и умозаключенія). Выводъ получается тотъ-же. Къ единству мышленія долженъ, въ конц концовъ, прійти всякій анализъ. Это краеугольный камень экспериментальной психологіи. Сказавъ, что мысль есть время, мы этимъ дали только вншнее ея опредленіе. Въ какихъ формахъ проявляется внутреннее существо мышленія? Въ понятіяхъ, сужденіяхъ и умозаключеніяхъ. Это — существенныя части мышленія. ‘Понятія и сужденія составляютъ нчто готовое, оконченное и заключаютъ всегда все наше знаніе, а умозаключенія суть средства, которыя придаютъ первымъ дйствительную цнность и безъ которыхъ вс понятія и сужденія остались-бы мертвымъ капиталомъ’. Какое-бы вы ни взяли элементарное сужденіе, оно непремнно основано на множеств предъидущихъ актовъ умозаключенія. Сужденіе, что вс люди смертны, и сужденіе, что Иванъ смертенъ, одинаково создаются умозаключительнымъ процессомъ, въ одномъ случа индуктивнымъ, въ другомъ — дедуктивнымъ. Индукція и дедукція имютъ одинаковую важность. Каждая изъ нихъ, говоря словами Стенли Джевонса, есть дополненіе и параллель другой. Принципы мышленія, лежащіе въ основ обихъ, въ сущности одинаковы. Индукція операція обратная относительно дедукціи, труднйшая, правда, но вовсе не боле важная. Кому придетъ въ голову спрашивать, какое дйствіе въ ариметик важне: сложеніе или вычитаніе? А между тмъ, прямая и обратная операціи могутъ быть различны по степени своей трудности. Интегральное исчисленіе трудне дифференціальнаго, относительно котораго оно обратно. Индуктивное умозаключеніе трудне и сложне дедуктивнаго — и это-то обстоятельство привело Франсиса Бекона, Локка и Дж. Ст. Милля къ ошибочному мннію о преимущественной важности индукціи {Ст. Джевонсъ, Основы науки стр. 121.}. Трудность индуктивнаго умозаключенія состоитъ въ томъ, что оно требуетъ для своихъ выводовъ большаго, а иногда и безчисленнаго множества опытныхъ сужденій. Частный случай можетъ быть поднятъ на высоту общаго правила только съ помощью огромнаго аппарата наблюденій и фактовъ. Только въ многочисленной толп поддерживающихъ данныхъ частный случай теряетъ свою частность. Одинъ отрицательный фактъ, по закону modus tollens, опровергаетъ все индуктивное умозаключеніе. Оттого-то нельзя говорить объ абсолютной достоврности ни индуктивнаго, ни дедуктивнаго умозаключенія. Дедукція не можетъ быть абсолютно достоврною потому, что большая посылка, какъ обобщеніе только опредленнаго количества фактовъ, не должна быть признана за абсолютную истину, индукція — потому, что сфера опыта заключена въ очень тсныя границы.
И такъ, сужденія основаны на умозаключеніяхъ. Какъ же образуются понятія? Тоже умозаключеніемъ и притомъ индуктивнымъ. ‘Умозаключеніе, ведущее къ понятію, есть индуктивное умозаключеніе, совершенно сходное съ умозаключеніями, на которыхъ вообще основаны сужденія’. Порядокъ мышленія не таковъ въ дйствительности, какимъ его описываетъ формальная логика. ‘Мы не начинаемъ съ понятій, не составляемъ изъ понятіи сужденій, изъ сужденій умозаключеній, нтъ, наше мышленіе начинаетъ всегда съ умозаключеній, посредствомъ умозаключенія мы приходимъ къ сужденію, а изъ нсколькихъ сужденій составляемъ понятіе’ {Душа человка и животныхъ, т. I. стр. 66.}. Умозаключеніе — главнйшее орудіе мышленія. Оно добываетъ понятія и творитъ сужденія. Умозаключеніе — это путь мышленія, сужденіе и понятіе — его конечная цль. Гд нтъ орудій производства, тамъ не можетъ быть и экономической цнности, гд нтъ орудія мышленія, умозаключенія, тамъ нтъ ни сужденій, ни понятій. Умозаключеніе — это трудъ, понятіе и сужденіе — это капиталъ. Чтобы обладать умственнымъ капиталомъ, нужно упорно и долго трудиться надъ мельчайшими воспріятіями, нужно откапывать связь между различнйшими фактами, нужно растягивать нить умозаключенія какъ можно дальше и дальше, послдовательно переходя отъ явленія къ явленію, отъ одного обобщенія къ другому. Мы сказали: послдовательно. Да, умозаключеніе можетъ быть только послдовательнымъ во времени. ‘Можно длать неполныя умозаключенія, можно опускать члены, безмолвно предполагая ихъ, но никогда нельзя сокращать умозаключеніе, взявъ два члена въ одно время, или одновременно совершая два акта мышленія’. Иначе говоря: единство мышленія вытекаетъ изъ самой логической природы нашей сознательной дятельности.
Если умозаключеніе есть типическая форма всхъ мыслительныхъ процессовъ, то элементарнйшее ощущеніе — впечатлніе звука, или цвта — должно быть тоже основано на ряд умозаключеній. Признаки, которыми одно ощущеніе отличается отъ другого, образуютъ отдльныя сужденія этого ряда. Какая разница между краснымъ цвтомъ и зеленымъ, между октавой и основнымъ тономъ? Разница въ тхъ матеріальныхъ процессахъ, которыми обусловливаются отдльныя оптическія и слуховыя впечатлнія. Если станемъ разлагать эти процессы на составляющіе ихъ элементы, если опредлимъ вс ихъ физическія свойства, то мы тмъ самымъ найдемъ содержаніе нашихъ первичныхъ сужденій. ‘Исчисливъ вс процессы, происходящіе при извстномъ ощущеніи, мы исчислимъ вс отдльныя сужденія, изъ которыхъ состоитъ умозаключеніе, т. е. самое сужденіе’. Вотъ оборотъ мысли, приводящей Вундта къ двумъ важнйшимъ частямъ экспериментальной психологіи: психофизик и психофизіологіи. Раньше, чмъ заниматься высшими представленіями и понятіями, надо обслдовать то первоначальное психическое явленіе, которое называется ощущеніемъ и воспріятіемъ. А обслдовать его можно только физическимъ и физіологическимъ путемъ. Но, намъ кажется, здсь не все обстоитъ благополучно. Законность психофизики и психофизіологіи не можетъ подлежать сомннію, но считать матеріальные процессы, происходящіе въ различныхъ частяхъ периферической, или центральной нервной системы за сужденія, нтъ достаточнаго основанія. По крайней мр аргументація, предлагаемая Вундтомъ, лишена той убдительности, которая могла бы склонить насъ къ отождествленію явленій двухъ различныхъ порядковъ. Что сужденія и понятія продукты умозаключительнаго процесса — это естественно. Психическія явленія могутъ имть только психическое содержаніе. Мышленіе, какъ таковое, должно состоять только изъ элементовъ мышленія. Умозаключеніе, какъ нчто психическое, можетъ составить содержаніе различныхъ разсудочныхъ понятій и сужденій. Тутъ Вундтъ не только не вступаетъ въ споръ съ логикой и здравымъ пониманіемъ, но какъ бы дружественною рукою заноситъ и свое имя на одну изъ самыхъ блестящихъ страницъ нмецкой философіи. Время есть форма внутренняго и вншняго воспріятія и чувственная схема для понятій разсудка. Все наше сознаніе, отъ мелкаго, бглаго впечатлнія до высшаго отвлеченнаго понятія, неразрывно связано съ временемъ. Мыслить и чувствовать значитъ не только жить во времени, но и создавать его. Время внутри насъ, мысль есть время — это превосходныя обобщенія, сіяющія отблескомъ великой зари критическаго идеализма. Единство мышленія и сознанія — незыблемый фактъ нашего эмпирическаго я. Но все это вовсе не обязываетъ признать, что матеріальные процессы суть сужденія, образующія воспріятія. Безъ сомннія, въ комъ потухло пониманіе, въ томъ нтъ и настоящаго воспріятія, въ комъ парализованы аналитическія способности, въ томъ не могутъ правильно функціонировать ни психочувствительные, ни психомоторные центры, но отсюда вовсе еще не слдуетъ, что само воспріятіе есть логическій анализъ. Вы позвали спящаго человка. Онъ вскочилъ на вашъ крикъ. По Вундту движеніе нервной волны отъ слухового аппарата до задней части верхней gyrus temporalis — есть рядъ сужденій, создающихъ слуховое ощущеніе. Выходитъ, что психическое явленіе ощущенія состоитъ (замтьте: состоитъ) изъ матеріальныхъ процессовъ, или, говоря откровенно, изъ матеріальныхъ сужденій. Конечно, это ничто иное, какъ смшеніе условія явленія съ его причиной, вопреки естественно-научной логик и наперекоръ простому и объективному разумнію фактовъ… Грубый матеріализмъ угрожаетъ экспериментальной психологіи на каждомъ шагу. Угрожаетъ даже той психологіи, которая открыто провозглашаетъ: анализировать психологически матеріальные процессы такъ-же безполезно, какъ анализировать физически или химически процессы умственные {Ibid. стр. 70.}. Спрашивается: почему безполезно? Разъ матеріальные процессы суть сужденія, то ихъ, безъ сомннія, не только возможно, но и необходимо подвергнуть психологической критик. Если же они не суть сужденія, то они не могутъ ни подвергаться психическому анализу, ни составлять содержаніе воспріятія. Тутъ середины нтъ: либо одно, либо другое. Inter duo contradictoria non dntur medium. А. главное вотъ что. Обращаться къ указанному обороту мысли Вундту вовсе не было никакой необходимости. Психофизическія изысканія вмст съ физіологическими не нуждаются ни въ какихъ оправданіяхъ. Единство сознанія упрочено съ тхъ поръ, какъ мы сказали, что время есть условіе всякаго воспріятія и схема разсудочной дятельности, или что воспріятіе есть время, а мышленіе есть умозаключеніе.
Физіологическая психологія должна разложить процессы, происходящіе въ нервной систем, на ихъ составные элементы, должна опредлить физическія свойства этихъ процессовъ и затмъ исчислить вс матеріальныя явленія, сопровождающія ощущенія {Ibidem.}. И хотя физіологія съ давнихъ поръ занимается своимъ дломъ со всею возможною осторожностью, однако не вс вопросы, сюда относящіеся, могутъ считаться и въ настоящее время, какъ и тогда, когда писалась ‘Душа человка и животныхъ’, хорошо и правильно разршенными.
Вотъ т данныя, которыя извстны были Вундту въ 1863 году по вопросу о нервныхъ процессахъ, вызывающихъ психическія ощущенія. Пока нервы, говоритъ Вундтъ, принадлежатъ живому тлу, по нимъ безпрерывно проходятъ электрическіе токи. Когда какое-нибудь чувственное раздраженіе подйствуетъ на периферическое окончаніе нерва, электрическій токъ въ нерв уменьшается. Чувственное раздраженіе приводитъ въ связанное состояніе часть нервнаго электричества на извстное время: пока продолжается ощущеніе. И нервнаго электричества связывается тмъ больше, чмъ сильне раздраженіе. Электрическое измненіе въ нервахъ иметъ непосредственную связь съ чувствомъ. Дйствія ощущенія вызываются дйствіемъ раздраженія. Но оба эти дйствія не должны быть вовсе равны. Искрой отъ папироски можно сжечь цлый городъ. Надо понять, почему это возможно. Положите доску на ребро какого-нибудь предмета на подобіе всовъ и такъ, чтобы она находилась въ равновсіи. На об стороны доски поставьте теперь равныя гири. Гири не упадутъ, хотя он будутъ стремиться упасть: он уравновшиваютъ друга друга. ‘Снимемъ съ одной стороны доски самую маленькую гирю, тогда другая сторона перетянетъ и доска упадетъ, т. е. сила тяжести, существовавшая прежде, какъ невидимое стремленіе, сдлается видимою, движущею силою. Если-же мы положимъ доску съ гирями на землю, то сила тяжести уже не будетъ производить дйствія. Но она все-таки не уничтожится: она только перейдетъ въ другія силы’ {Ibid., стр. 76.}. Т силы, которыя только стремятся произвести движеніе, называются связанными, или мертвыми силами. Силы, дйствительно обнаруживающіяся опредленными движеніями, называются свободными, или живыми силами. Но между свободными силами надо еще отличать силы развязывающія, освобождающія отъ силъ развязанныхъ, освобожденныхъ. Ибо между освобожденіемъ силы и переходомъ одной силы въ другую существуетъ огромная разница. Если одинъ видъ движенія переходитъ въ другой, количество свободной силы остается тмъ-же. Напротивъ, когда одна сила освобождаетъ другую, количество свободной силы измняется. ‘Но общая сумма всей силы, свободной и связанной, остается всегда одинакова’. Это и есть законъ сохраненія силы, примнимый и къ явленіямъ, происходящимъ при ощущеніи {Законъ сохраненія силы Формулированъ Гельмгольцемъ еще въ 1847 г., въ книг его ‘Mmoire sur la corservatiou de la force’ слдующимъ образомъ: количество силы, могущей дйствовать въ органической природ вчно и неизмнно, точно также какъ и количество матеріи. Подчеркнутыми словами Гельмгольцъ ставитъ законъ сохраненія силы рядомъ съ закономъ Лавуазье: ничто не создается, ничто не исчезаетъ. Движеніе тоже не создается и не уничтожается. Оно можетъ только измняться, переходить одно въ другое. Принципъ Гельмгольца былъ впослдствіи подтвержденъ извстными работами Гирва, Joule’а и другихъ.}. Свободная сила, проявляющаяся въ ощущеніи, не можетъ содержаться въ свободной сил раздраженія. ‘Вншнее раздраженіе только освобождаетъ связанную силу нервнаго движенія и вызываетъ ее къ дятельности’. Когда мы дйствуемъ на нервъ раздраженіемъ, то напряженіе нервнаго движенія бываетъ различно. Оно зависитъ не только отъ степени раздраженія, но и отъ того мста, въ которомъ нервъ раздражается. Раздражая двигательный нервъ въ различныхъ мстахъ, мы получаемъ сократительныя реакціи неодинаковой интенсивности: если раздраженіе произведено на точку, лежащую ближе къ мускулу, сокращеніе меньше, нежели тогда, когда раздраженіе падаетъ на точку, лежащую дальше отъ мускула. Раздраженіе на пути своемъ не убываетъ, а постоянно прибываетъ. Это возможно потому, что процессъ въ нервахъ есть не простой переходъ движенія, а освобожденіе. Свободная сила раздраженія развязываетъ связанныя силы нерва. И это освобожденіе связанныхъ силъ нерва совершается въ каждой точк нерва. Нервное движеніе ростетъ, какъ пожаръ, какъ снжная лавина, увлекающая за собою все новые и новые сугробы снгу {Ibid., стр. 80.}. Вотъ почему дйствіе ощущенія не должно быть вовсе равно дйствію раздраженія. Не само раздраженіе, а раздраженіе плюсъ развязанныя на всемъ протяженіи нерва силы вызываютъ ощущеніе. О свойств самихъ электрическихъ измненій, происходящихъ въ нерв, Вундтъ говоритъ немного: ‘Родъ движенія, называемый электричествомъ, еще такъ мало разъясненъ, что мы не можемъ понять, какимъ образомъ, при дйствіи вншняго раздраженія на нервы, изъ самыхъ разнородныхъ движеній, каковы звукъ, свтъ, механическое давленіе, и т. д., происходитъ всегда однородное электрическое измненіе’. Одно только можно сказать: въ электрическихъ нервныхъ явленіяхъ существуютъ различныя степени напряженія, зависящія отъ силы раздраженія. Но нервный процессъ, возбуждаемый чувственнымъ раздраженіемъ, иметъ свой предлъ, за который онъ не переходитъ, свой максимумъ, выше котораго онъ не подымается.
Этою попыткою примнить законъ сохраненія силы къ психическимъ явленіямъ Вундтъ непосредственно примыкаетъ къ извстнымъ работамъ Майера и Гельмгольца, изъ которыхъ первый доказалъ врность этого закона для неорганической природы, а второй и для живыхъ, органическихъ тлъ. Вундтъ первый сдлалъ попытку распространить этотъ важный законъ и на міръ психическій, духовный. Конечно, эта попытка не идетъ дальше самыхъ первичныхъ душевныхъ явленій (какъ въ этомъ сознается и самъ Вундтъ): къ высшимъ операціямъ мышленія примненіе закона Майера и Гельмгольца встрчаетъ многочисленныя препятствія — но тмъ не мене, какъ попытка, она заслуживаетъ вниманія въ стать, которая иметъ своею задачею собрать воедино все, что есть научнаго и философскаго въ главнйшихъ произведеніяхъ Вундта.