Королевская семья, Груссе Паскаль, Год: 1882

Переводы
Время на прочтение: 81 минут(ы)
Скачать в PDF

КОРОЛЕВСКАЯ СЕМЬЯ

ИЗЪ АНГЛІЙСКОЙ ХРОНИКИ
ТИБУРГА МОРЭ

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ‘ИСТОРИЧЕСКОМУ ВСТНИКУ’

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА, ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 11—2
1882

I.

Апрля 5-го 1793 г., на Темз, противъ Гринвича, бросила якорь большая яхта подъ англійскимъ флагомъ, съ королевскими вымпелами на мачтахъ. Съ яхты была спущена тяжелая лстница, къ которой подплылъ катеръ съ двнадцатью гребцами. Носовая часть катера была устлана ковромъ съ королевскими гербами. Дв дамы и высокій мужчина, съ изящными манерами, помстились въ катер, который поплылъ къ набережной.
Одна изъ этихъ дамъ, одтая въ синее бархатное дорожное платье съ золотыми шнурками и пуговицами и въ черную поярковую шляпу съ блыми перьями, была Каролина-Амалія-Елизавета, дочь герцога Брауншвейгскаго, пріхавшая въ Англію въ званіи принцессы Уэльской, то есть наслдницы престола. Наканун она прибыла въ Грэвезендъ, на корабл ‘Юпитеръ’, въ сопровожденіи одной изъ своихъ статсъ-дамъ, мистриссъ Гаркортъ, которая встртила ее въ Ганновер, и Джемса Гоуарда Гарриса, перваго лорда Мальмесбюри, чрезвычайнаго и полномочнаго посла, обвнчавшагося съ принцессою Брауншвейгскою за Георга, принца Уэльскаго.
Вс эти подробности мы заимствуемъ изъ записокъ самого лорда Мальмесбюри, сдлавшагося впослдствіи англійскимъ посломъ при директоріи французской республики.
Описывать наружность женщины тотчасъ посл длиннаго и утомительнаго путешествія, когда лицо ея блдно и утомлено, глаза опухли, значило бы гршить противъ исторической правды. Довольно сказать, что принцесс Брауншвейгской было уже около двадцати шести лтъ и она уже утратила легкость стана, свойственную первой молодости. Ростъ ея былъ ниже средняго, глаза голубые, зубы довольно хорошіе, волосы блокурые и отъ природы волнистые. Руки ея были красивы, но не выхолены, ноги такъ дурно обуты, что о форм ихъ нельзя было судить. Но что всего боле поражало въ ней — такъ это какая-то небрежность и распущенность всей ея фигуры. Она даже не дала себ труда причесаться передъ тмъ, какъ высадиться, разсчитывая, вроятно, что на это будетъ время по прізд въ Лондонъ. Строгій критикъ замтилъ бы, сверхъ того, что ноги ея были обуты въ довольно толстые чулки и что она потеряла одну изъ своихъ серегъ.
Нельзя было также не удивляться необыкновенной живости и болтливости принцессы. Она болтала все, что ей приходило въ голову, нисколько не стсняясь и ни мало не думая о впечатлніи, которое она производила на окружающихъ. Обращеніе ея съ сопровождавшимъ ее важнымъ дипломатомъ боле походило на поведеніе своенравнаго ребенка, чмъ на поведеніе принцессы зрлаго возраста, только что пріхавшей въ страну, гд она была призвана царствовать. Но лордъ Мальмесбюри, уже пять мсяцевъ находившійся въ постоянныхъ сношеніяхъ съ нею, казалось, привыкъ къ ея манерамъ. Все его вниманіе было сосредоточено на берегу, гд онъ тщетно искалъ глазами какихъ нибудь признаковъ того, что принцессу ждутъ. На всемъ пространств между набережной и величественнымъ фасадомъ гринвичскаго госпиталя не было видно ни каретъ, ни ливрей, ни гвардіи, ни какихъ бы то ни было приготовленій. Только какихъ нибудь двое-трое звакъ замтили прибытіе яхты и глазли на катеръ, приближавшійся къ набережной. Лордъ Мальмесбюри былъ видимо озадаченъ.
— Произошло какое-то недоразумніе, сказалъ онъ.— Я не вижу свиты вашего высочества.
— Ну, такъ что же? безпечно сказала принцесса.— Прідемъ и безъ барабановъ. Одной скукой меньше.
— Однако, вдь и экипажа нтъ! возразилъ Мальмесбюри.
— Значитъ, все потеряно! вскричала Каролина, расхохотавшись.
Между тмъ, катеръ причалилъ къ набережной. Посланникъ, сойдя на берегъ, подалъ руку принцесс и сталъ осматриваться вокругъ, не зная, что длать. Онъ уже готовъ былъ предложить возвратиться на яхту, какъ вдругъ ему пришла счастливая мысль.
— Не пойти ли намъ къ начальнику дома инвалидовъ, сэру Паллизеру? предложилъ онъ.
— И отлично….
Каролина взяла лорда Мальмесбюри подъ руку и они отправились къ госпиталю. Придя къ ршетк, они должны были вступить въ переговоры со старымъ сторожемъ и объяснить ему свое приключеніе. Наконецъ, все объяснилось. Вышелъ сэръ Гюгъ Паллизеръ и, удивленный, кланяясь до земли, провелъ принцессу въ залу, обитую утрехтскимъ бархатомъ. Тамъ ее приняли его сестры, дв старыя двы. Тотчасъ былъ поданъ чай и устроена закуска. Принцесса была въ восторг. Она такъ увлекательно смялась, что даже лицо Мальмесбюри прояснилось, какъ вдругъ послышался шумъ подъзжающихъ экипажей. Прибылъ дворъ.
Принцесса была немало удивлена, услыхавъ, что въ числ дамъ, пріхавшихъ ее встртить, находится леди Джерсей, бывшая открыто любовницей принца Уэльскаго, Каролина не могла не понять всей неумстности назначенія къ ней подобной статсъ-дамы. Удивленіе смнилось въ ней негодованіемъ, когда она увидла эту красавицу, подходившую къ ней, мряя ее съ головы до ногъ дерзкимъ взглядомъ. Сдлавъ этотъ обзоръ, леди Джерсей церемонно поклонилась и вскричала:
— Боже! какъ вы одты, принцесса! Да это настоящій егерскій мундиръ! И башмаки съ каблуками! Но вдь ихъ уже три года какъ перестали носить. Знаете ли вы, что принцъ Уэльскій очень требователенъ на этотъ счетъ?
Говоря это, хорошенькая графиня выставила изъ подъ платья маленькую ножку, обутую въ черный атласный башмачекъ съ перекрещивающимися ленточками, и посмотрла на нее изъ подъ своихъ длинныхъ рсницъ съ видомъ самодовольства. Глаза Каролины машинально послдовали по тому же направленію. Она промолчала, но глубоко почувствовала уколъ.
Что бы она сказала, если бъ знала, что и свита ея запоздала собственно потому, что леди Джерсей замшкалась, обувая свои маленькія ножки?
— Къ счастью, я предусмотрительна, прибавила графиня,— я привезла вашему высочеству великолпный нарядъ отъ мадамъ Бонтанъ, бывшей камеръ-юнгферы французской королевы. Я уврена, что онъ васъ восхититъ.
Пока Каролина соображала, слдуетъ ли ей обидться, передъ нею разложили картоны и видъ нарядовъ заставилъ ее все забыть. Это была одна изъ тхъ натуръ, у которыхъ все длается по первому движенію и подъ впечатлніемъ минуты. Чувство досады мигомъ разсялось при вид газовъ и лентъ. Теперь она думала только о томъ, что ей нужно нравиться, и принялась разсматривать съ дтскимъ восторгомъ блое атласное платье, украшенное кружевами, шелковые чулки, башмаки какъ у леди Джерсей, и креповый токъ съ блыми перьями.
Каролина убжала въ смежную комнату и, немного погодя, возвратилась въ полномъ наряд. Леди Джерсей помогла ей одться, и наивная принцесса не догадалась, какое коварство скрывалось въ ея услужливости.
Подали экипажи. Леди Джерсей изъявила неслыханное притязаніе сесть рядомъ съ принцессой, въ глубину кареты, увряя, что ей длается дурно, когда она детъ на переднемъ сиднь, но лордъ Мальмесбюри ршительно воспротивился такому нарушенію всхъ правилъ придворнаго этикета, и предложилъ леди Джерсей свой экипажъ, если она непремнно желаетъ сидть въ глубин кареты. Посл этого она безъ возраженій сла на переднемъ мст, но всю дорогу капризничала и жаловалась.
Экипажи, запряженные шестернями и конвоируемые отрядомъ драгунскаго полка принца Уэльскаго, помчались по Вестминстерской дорог. Вскор кортежъ перехалъ мостъ, углубился въ лабиринтъ темныхъ и узкихъ улицъ, прохалъ великолпный паркъ и остановился передъ довольно невзрачнымъ зданіемъ изъ красныхъ кирпичей. Это былъ Сентъ-Джемскій дворецъ. Встрчавшіеся прохожіе почти не обращали вниманія на этотъ поздъ. Только немногіе приподнимали шляпы. Криковъ ‘ура!’ нигд не было слышно, принцъ Уэльскій былъ непопуляренъ.
По прибытіи во дворецъ, леди Джерсей скрылась, извинившись нездоровьемъ. Принцессу привели въ приготовленные для нея покои и лордъ Мальмесбюри готовъ былъ отклоняться и удалиться, какъ вдругъ дверь настежъ распахнулась и слуга торжественно возвстилъ:
— Его королевское высочество, принцъ Уэльскій!
Это былъ высокій, блокурый мужчина, уже съ брюшкомъ, хотя ему было всего тридцать три года. Его цезарскій профиль, съ покатымъ лбомъ, подъ оссіановскою прядью волосъ, достаточно извстенъ, будучи столько разъ воспроизведенъ и на полотн, и въ мрамор, и на монетахъ. Георгъ IV былъ влюбленъ въ свое лицо и любилъ когда его воспроизводили. Но у него былъ свой тайный червь, наслдственный врагъ принцевъ его фамиліи — преждевременное, непреоборимое ожиреніе. Его высочество былъ неутшенъ, видя, какъ тло его заплываетъ жиромъ, и даже поссорился съ своимъ другомъ Бруммелемъ за то, что тотъ имлъ невжливость оставаться тонкимъ, да еще вдобавокъ смяться надъ толстяками.
Полный мужчина приближался къ принцесс, покачиваясь на стройныхъ ногахъ, обутыхъ въ шелковыя чулки, и глядя на нее въ упоръ совершенно круглыми и необыкновенно яркими глазами. Она тотчасъ замтила, что лицо его очень красно, какъ будто налито кровью. Да и она тоже была не авантажна въ своемъ огромномъ ток, подавлявшемъ ея маленькую фигурку, цвтъ ея кожи терялъ отъ ослпительной близны атласа, а талія была такъ перетянута, что, казалось, корсажъ ея готовъ былъ лопнуть. Лордъ Мальмесбюри уже выучилъ ее ея новымъ обязанностямъ и, когда онъ торжественно сказалъ:
— Имю честь передать вашему высочеству ея королевское высочество, принцессу Уэльскую,— то Каролина сдлала движеніе, чтобы опуститься на колни передъ своимъ будущимъ супругомъ и властелиномъ. Онъ поднялъ ее довольно любезно и поцловалъ въ лобъ, по потомъ тотчасъ отвернулся и сказалъ лорду Мальмесбюри:
— Гаррисъ, мн нужно сказать вамъ два слова.
Онъ отвелъ его къ окну.
— Я чувствую себя несовсмъ хорошо… Нужно бы подкрпиться, пробормоталъ онъ, и спиртный запахъ, которымъ было пропитано его дыханіе, ясно показалъ, въ какомъ состояніи онъ находился.
— Не лучше ли вашему высочеству выпить стаканъ воды? не удержался, чтобы не замтить на это, дипломатъ.
— Мн? воды?.. Однако, я пойду теперь къ королев,— и принцъ Уэльскій торопливо направился къ двери, не бросивъ боле ни одного взгляда на свою жену.
Принцесса смотрла на эту сцену съ понятнымъ удивленіемъ.
— Какой онъ странный! сказала она, когда принцъ ушелъ.— Онъ всегда таковъ? Я нахожу, что онъ очень толстъ и совсмъ не такъ красивъ, какъ на портретахъ.
Лордъ Мальмесбюри не зналъ, какъ и объяснить быстрый уходъ принца. Онъ слишкомъ хорошо зналъ придворныя интриги, чтобы не усмотрть въ странномъ поведеніи принца руку леди Джерсей, которая, очевидно, предложила жениху позавтракать у нея, прежде чмъ сама она отправилась наряжать невсту. Но все это было для Мальмесбюри легче понять, чмъ объяснить принцесс, и онъ старался отвертться общими фразами, когда кстати явившійся пажъ вывелъ его изъ затрудненія, пригласивъ его немедленно къ королю. Милордъ поспшилъ откланяться.
Оставшись одна, Каролина задумалась и заплакала. Она все поняла.
Однако, черезъ часъ посл того, она уже почти утшилась, получивъ въ подарокъ отъ своего жениха великолпный брилліантовый браслетъ.

II.

Супруги, которые произвели другъ на друга, при первомъ знакомств, такое неблагопріятное впечатлніе, воспитывались и жили до той поры среди совершенно различныхъ условій.
Принцъ Уэльскій, сынъ короля Георга III и королевы Шарлотты (принцессы мекленбургъ-стрелицкой), увидлъ себя, въ девятнадцать лтъ, обладателемъ 60.000 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода, Карльтонскаго дворца и всхъ женскихъ сердецъ въ королевств. Одаренный отъ природы блестящими вншними качествами, наслдникъ самаго прочнаго изъ европейскихъ престоловъ, онъ считался однимъ изъ самыхъ изящныхъ кавалеровъ Англіи, и ему хоромъ твердили вокругъ, что онъ первый джентльменъ своего времени. Окруженный всевозможными соблазнами, которымъ онъ совсмъ не былъ способенъ противустоять, онъ, очертя голову, вдался въ разливавшійся вокругъ него океанъ легко доступныхъ ему наслажденій.
Первою страстью его была знаменитая актриса Ковентгарденскаго театра, мистриссъ Робинзонъ. Онъ увидлъ ее въ первый разъ въ роли Пердитье, въ ‘Зимней Сказк’ Шекспира, и влюбился въ нее безъ памяти. Онъ тотчасъ же отправилъ къ ней графа Эссекса съ письмомъ, подъ которымъ стояла подпись: ‘Флоризель’, испрашивая свиданія въ садахъ Кью, при лунномъ свт. Робинзонъ оказалась не жестокой и съ этого дня началась любовная связь, которая служила одно время забавой и скандаломъ Лондона. Когда страсть остыла, Робинзонъ ухала въ Парижъ, гд ее отличила королева Марія-Антуанета, приславшая ‘красавиц-англичанк’ кошелекъ собственнаго рукодлія. Посл различныхъ похожденій, мистриссъ Робинзонъ возвратилась въ Лондонъ, гд она умерла въ 1801 г., редактируя ‘поэтическій отдлъ’ въ ‘Morning Post’.
Маріи Робинзонъ наслдовала въ сердц принца другая актриса, мистриссъ Кручъ, а этой послдней — цлый рядъ другихъ женщинъ, такой же длинный, какъ у донъ-Жуана.
Принцъ Уэльскій одерживалъ побды большею частью быстро, но желанія его были неутолимы, а такъ какъ онъ былъ совершенно неспособенъ себя обуздывать и не выносилъ препятствій, то, для устраненія ихъ, когда они встрчались, онъ былъ спосбоенъ на самыя пошлыя и ребяческія средства. Онъ катался по полу, рвалъ на себ волосы, плакалъ какъ ребенокъ. Случалось, что онъ пускалъ себ кровь, чтобы казаться блднымъ и удрученнымъ, а такъ какъ фельдшеръ могъ бы отказаться выпустить у него столько крови, сколько требовалось для желаемаго результата, то онъ призывалъ по очереди нсколькихъ фельдшеровъ, которые пускали ему кровь изъ разныхъ членовъ, не подозрвая, что она уже была пущена ране.
Несомннно, что во всемъ этомъ была значительная доля притворства, но отчасти также и настоящая душевная болзнь, патологическое разстройство человка, привыкшаго, чтобы вс его желанія исполнялись, и не допускавшаго даже мысли, что ему можетъ быть въ чемъ нибудь отказано.
Эта черта особенно ярко выказалась въ его роман съ мистриссъ Фицгербертъ.
Мэри-Анна Фицгербертъ овдовла на двадцать пятомъ году и, будучи добродтельной, составляла нкотораго рода рдкость въ тогдашней Англіи. Мужъ оставилъ ей большую пенсію и она жила въ уединеніи, въ Ричмонд. Судя по портретамъ и по отзывамъ современниковъ, это была женщина чрезвычайно симпатичная, черты лица ея дышатъ кротостью и нравственною чистотой, которыя придавали ей обаятельную силу, притягивавшую къ ней всхъ, кто ее зналъ. Принцъ Уэльскій не устоялъ передъ этимъ очарованіемъ. Онъ началъ подсылать къ ней своихъ агентовъ, которыхъ она съ презрніемъ гнала отъ себя. Отъ этого страсть его разгорлась еще сильне и дошла до крайней степени. Однажды къ мистрисъ Фицгербертъ вбжали трое джентльменовъ, блдные и взволнованные. Это были личные друзья принца Уэльскаго, лордъ Онсловъ, лордъ Соутгемптонъ и Бувери.
— Принцъ Уэльскій умираетъ! объявили они.— Онъ закололся кинжаломъ. Онъ желаетъ видть передъ смертью мистриссъ Фицгербертъ…
Что тутъ было длать? Врачъ принца, Кейсъ, клятвенно подтвердилъ, что это правда. Какъ было не исполнить послдней воли умирающаго? Но скандалъ, злословіе!… Бдная женщина ршилась посовтоваться съ герцогиней Девонширской, которая жила поблизости и славилась красотой, умомъ, добродтелью и богатствомъ. Она считалась царицей большого свта, и другъ ея Фоксъ прошелъ въ парламентъ, благодаря дятельной роли, которую она играла на выборахъ 1784 г. Въ описываемую эпоху, она была уже не молода и считалась законодательницей свтскихъ приличій. Герцогиня Девонширская ршила, что мистриссъ Фицгербертъ обязана навстить умирающаго, и вызвалась сопровождать ее въ Карльтонъ-Гоузъ.
Он пріхали. Во дворц царила мрачная тишина и вс лица были печальны. Обихъ дамъ ввели въ слабо освщенную спальну. Около постели стояли чаши съ водою, лежало окровавленное блье, и посреди этой мрачной обстановки, подъ шелковыми занавсами, лежалъ молодой принцъ, блдный, изошедшій кровью, почти безжизненный. При этомъ зрлищ, мистриссъ Фицгербертъ ахнула и почти лишилась чувствъ. Умирающій взялъ ея руки и покрылъ ихъ слабыми поцлуями. Но вдругъ онъ приподнялся, проворно снялъ кольцо съ руки герцогини Девонширской и, надвъ его на палецъ мистриссъ Фицгербертъ, громко вскричалъ:
— Беру васъ всхъ въ свидтели! Вотъ Мэри-Анна Фицгербертъ, моя законная жена! Ничто не можетъ боле разлучить насъ, ни въ этой жизни, ни въ будущей.
Произошла суматоха, во время которой герцогиня Девонширская была увлечена изъ комнаты. Мэри-Анна осталась наедин съ раненымъ, обезсиленная, побжденная, она не могла боле сопротивляться…
Впослдствіи, когда мистриссъ Фицгербертъ спрашивали, подозрвала ли она обманъ, она постоянно увряла, что принцъ Уэльскій дйствительно ранилъ себя кинжаломъ. Она сто разъ, по ея словамъ, видла слдъ этой раны. Но какая женщина не поврила бы тому, что мужчина, изъ любви къ ней, закололся кинжаломъ, тмъ боле, когда это могло служить извиненіемъ ея слабости?
Придя въ себя, мистриссъ Фицгербертъ ужаснулась своему паденію. Пристыженная, испуганная, она поспшила бжать, но Ричмондъ былъ слишкомъ близко, и она бжала за Ламаншскій каналъ, въ Ахенъ, въ Голландію, наконецъ, въ Швейцарію, написавъ передъ тмъ лорду Соутгемптону письмо, полное упрековъ.
Ее всюду преслдовали эмиссары принца Уэльскаго, осаждая общаніями, страстными мольбами его. Онъ поручалъ передать ей, что признаніе ее женою принца занесено въ протоколъ, что онъ считаетъ себя ея мужемъ и готовъ, если она этого пожелаетъ, скрпить бракъ церковнымъ обрядомъ. Мистриссъ Фицгербертъ противилась боле года, пока, наконецъ, духовникъ ея (она была католичка) не внушилъ ей, что она не вправ уклоняться отъ брака, который можетъ принести столько выгодъ ея религіи. Онъ далъ ей понять, что она можетъ способствовать освобожденію ирландскихъ католиковъ. Юридически, союзъ этотъ не могъ имть законной силы, такъ какъ англійскій законъ запрещалъ наслднику престола жениться на своей подданной и англичанину жениться на папистк, но пока, спрошенный на этотъ счетъ, объявилъ, что, въ глазахъ Бога, бракъ этотъ будетъ законнымъ. Церковь требовала только, чтобы таинство было совершено при свидтеляхъ и со взаимнаго согласія брачущихся.
Мистриссъ Фицгербертъ была вторично побждена. Она возвратилась въ Лондонъ и бракъ былъ совершенъ протестантскимъ пасторомъ, въ присутствіи дяди и брата невсты.
Впослдствіи бракъ этотъ не былъ признанъ и самъ Фоксъ торжественно отрицалъ его въ палат общинъ. Достоврно, однако, что сама королевская фамилія долго считала его законнымъ. Мистриссъ Фицгербертъ была принята у короля и королевы, и званіе ея, какъ принцессы Уэльской, всми молча признавалось. Чтобы обойти вопросъ объ этикет, ршено было, чтобы въ т дни, когда она обдала при двор, вс садились за столъ какъ попало, безъ различія ранга. Велико должно было быть обаяніе этой женщины, чтобы восторжествовать надъ предразсудками самаго чопорнаго изъ европейскихъ дворовъ!
Принцъ Уэльскій помстилъ мистриссъ Фицгербертъ въ одномъ изъ роскошныхъ домовъ, окаймляющихъ Гайдъ-Паркъ, и построилъ для нея Брайтонскій павильонъ, сдлавшійся зерномъ новаго города. Тамъ гостиная Мэри-Анны Фицгербертъ сдлалась вскор мстомъ свиданія всхъ англійскихъ знаменитостей, въ особенности партіи виговъ. Шериданъ, Фоксъ, Эрскинъ, Фицпатрикъ, Кэрранъ, Понсонби и др. составляли ея близкій кружокъ. Въ ту пору Георгъ IV былъ еще доступенъ либеральнымъ идеямъ, единственнымъ періодомъ порядочности въ его жизни было то время, когда онъ любилъ мистриссъ Фицгербертъ.
Но вліяніе этой женщины не долго могло бороться съ двумя своими страшными соперниками: пьянствомъ и страстью къ игр. Громадныя суммы, которыя тратилъ принцъ Уэльскій на удовлетвореніе этихъ двухъ страстей, произвели значительный дефицитъ, и дло дошло до парламента. Пришлось сдлать унизительныя сознанія, принять еще боле унизительныя обязательства. Парламентъ согласился уплатить долги принца, но взявъ съ правительства формальное обязательство не обращаться къ нему боле съ подобными предложеніями. Вмсто благодарности, принцъ Уэльскій пришелъ въ негодованіе, возненавидлъ политику и боле прежняго отдался своимъ порокамъ. Развратъ вскор наложилъ свою печать на самую его наружность. Онъ растолстлъ, обрюзгъ, лицо его сдлалось краснымъ, голосъ хриплымъ. Въ тридцать лтъ, онъ казался пятидесяти-лтнимъ старикомъ.
Между тмъ, у него снова накопилось пропасть долговъ и пришло время, когда ликвидація сдлалась неизбжной. Долгу наросло свыше 600.000 фунтовъ стерлинговъ и безчисленные кредиторы стали неумолимы. Обратиться опять къ парламенту нечего было и думать посл того, какъ онъ формально заявилъ, что не станетъ боле платить долговъ принца. По крайней мр, нужно было придумать какой нибудь приличный предлогъ, но никакого предлога не находилось, кром брака, который позволилъ бы испросить у парламента чрезвычайныхъ субсидій. Питтъ, будучи врагомъ кружка мистриссъ Фицгербертъ, предложилъ эту мру, и принцъ Уэльскій, подъ пьяную руку, далъ свое согласіе, о которомъ онъ тотчасъ же забылъ.
Стали искать въ Европ подходящую протестантскую принцессу. Королева предлагала свою племянницу, Луизу Прусскую, но выборъ этотъ не понравился королю. Въ то время принцъ Уэльскій былъ совершенно подчиненъ вліянію графини Джерсей, съ которою и пришлось вступить въ переговоры насчетъ выбора невсты. Она навела справки и остановилась на Каролин Брауншвейгской, племянниц короля Георга III,— остановилась именно потому, что Каролина представляла наимене данныхъ для того, чтобы сдлаться опасной соперницей. Принцъ Уэльскій согласился, во-первыхъ, потому, что этотъ бракъ нравился леди Джерсей, и, во-вторыхъ, потому, что онъ не нравился его матери. Онъ объявилъ королю, что желаетъ жениться на своей кузин, которую онъ ни разу не видалъ.
Переговоры продолжались не долго. Георгъ Ш написалъ своей матери, герцогин Брауншвейгской, прося руки Каролины для принца Уэльскаго. Это неожиданное предложеніе повергло маленькій брауншвейгскій дворъ въ неописанную радость. Дло быстро сладилось, и лордъ Мальмесбюри отправился въ Брауншвейгъ, чтобы обвнчаться съ принцессой въ качеств представителя принца Уэльскаго и привезти ее въ Англію.
Что касается до мистриссъ Фицгербертъ, то она уже успла слишкомъ хорошо узнать характеръ принца, чтобы удивляться тому, что онъ, впродолженіе десяти лтъ называвшій ее своею женой, счелъ себя вправ вступить въ другой бракъ. Она давно поняла, что для него не существовало ни гражданскихъ, ни нравственныхъ законовъ, и безропотно покорившись судьб, удалилась въ уединеніе.
Отецъ Каролины былъ тотъ самый герцогъ Брауншвейгскій, который, за два года передъ тмъ, подписалъ, отъ имени союзныхъ монарховъ, знаменитый манифестъ противъ республики, за который они такъ дорого поплатились. Въ то время, о которомъ идетъ рчь, герцогъ жилъ въ уединеніи, въ своемъ герцогств, озлобленный и раздраженный, какъ и вс побжденные. Онъ проводилъ время въ переписк съ внскимъ и берлинскимъ дворами. Мечтая снова сдлаться главнокомандующимъ, онъ употреблялъ вс усилія, чтобы достичь этой цли. Впрочемъ, онъ былъ только покорнымъ рабомъ воли умной и честолюбивой женщины, г-жи Герцфельдъ.
Жена его, Августа, сестра англійскаго короля, была очень болтливая и скупая женщина, думавшая только о картахъ. На воспитаніе принцессы Каролины не обращали большого вниманія и она не выросла, какъ другія германскія принцессы, въ надежд сдлаться когда нибудь наслдницею одного изъ крупныхъ европейскихъ престоловъ. Родители ея удовольствовались тмъ, что не прикрпили ее ни къ какой религіи для того, чтобы она могла безъ всякихъ затрудненій выйти, если представится случай, замужъ за протестантскаго, католическаго, греческаго или хотя бы за магометанскаго принца.
— Я думала, что братъ мой, король, ршительный противникъ браковъ между близкими родственниками, сказала герцогиня лорду Мальмесбюри въ первомъ же разговор съ нимъ,— поэтому я избгала внушать моей дочери подобныя идеи.
Она вообще не внушила своей дочери никакихъ идей, хотя съ тхъ поръ, какъ послдняя сдлалась невстой наслднаго принца, ей стали приписывать остроумныя или, врне, наивныя словца. Такъ, напримръ, на вопросъ: ‘гд живутъ львы?’ она отвтила,— ‘въ сердц герцоговъ Брауншвейгскихъ’. Когда кто-то хотлъ опредлить время и пространство, Каролина пояснила, что время,— ‘это лицо г-жи Л, а пространство — ея ротъ’.
Одного только никто не разсказывалъ: это того, что шестнадцатилтняя принцесса чуть не позволила увезти себя одному гвардейскому юнкеру, котораго перевели за это въ армію, а принцессу заперли.
Англійскій посолъ былъ нсколько озадаченъ, увидвъ будущую англійскую королеву. Любопытно читать, что онъ говоритъ объ этомъ предмет въ своемъ дневник, который онъ велъ каждый день. ‘Принцесса — писалъ онъ — скоре хороша, чмъ дурна, но ей недостаетъ женственности. Когда меня представили ей, она сконфузилась и поклонилась мн довольно неловко, но по всему замтно, что она въ восторг отъ того, что ее ожидаетъ. Вчера вечеромъ герцогъ говорилъ мн о ней: ‘она не глупа, но неразсудительна. Мы держали ее строго, иначе нельзя’. Онъ просилъ меня давать ей нужные совты и въ особенности посовтовать ей быть сдержанне. То же самое подтвердила мн и г-жа Герцфельдъ: ‘принцессу Каролину нужно держать какъ можно строже, сказала она. Она не глупа и не зла, но безтактна и нуждается въ руководител’. Меня постоянно сажаютъ за ужиномъ возл принцессы. Первое, что я ей посовтовалъ — это помалчивать въ первые шесть мсяцевъ по прибытіи въ Лондонъ’.
Вначал, принцесса Каролина, казалось, готова была слдовать совтамъ своего ментора. Она чрезвычайно интересовалась всмъ, что онъ ей разсказывалъ о сентъ-джемскомъ двор, и съ особеннымъ любопытствомъ распрашивала его о леди Джерсей, о которой она наслышалась, какъ объ интригантк, но лордъ Мальмесбюри говорилъ объ этомъ щекотливомъ предмет очень осторожно и не упускалъ случая читать принцесс мораль и подготовлять ее къ ея будущему трудному положенію. Онъ такъ добросовстно исполнялъ свою задачу, что преслдовалъ принцессу своими нравоученіями даже въ маскарад, который былъ данъ въ честь его въ Брауншвейг.
— Не думайте, что я ревнива, говорила ему его воспитанница.— Я знаю, что принцъ Уэльскій — втренникъ, и если онъ увлечется кмъ нибудь, то я сдлаю видъ, будто не замчаю этого.
Но самыя эти увренія были слдствіемъ природной болтливости Каролины, заставлявшей ее думать вслухъ и говорить все, что ей ни взбредетъ на умъ. Тщетно старался лордъ Мальмесбюри, впродолженіе двухъ или трехъ мсяцевъ, которые онъ провелъ при брауншвейгскомъ двор, исправить въ Каролин этотъ недостатокъ, который былъ, въ его глазахъ, важне всхъ остальныхъ.
Когда брачныя формальности подходили къ концу и приближажалось время везти принцессу въ Лондонъ, случилось одно незначительное обстоятельство, которое чуть не повлекло важныхъ послдствій. Каролина непремнно желала взять съ собою подругу своего дтства, двицу Розенвейтъ, но для этого потребовалось согласіе принца Уэльскаго, который напрямикъ отказалъ въ немъ. Быть можетъ, причиной этой неподатливости было то, что онъ уже раскаивался въ своемъ согласіи на этотъ бракъ, видя, что онъ не принесетъ ему тхъ выгодъ, которыхъ онъ ожидалъ отъ него. Когда вопросъ объ его женитьб поступилъ на разсмотрніе парламента, то послдній, хотя и согласился еще разъ уплатить его долги, но подъ условіемъ вычета этой суммы изъ увеличенной пенсіи, которая должна была идти на хозяйство наслдника престола. Такимъ образомъ, у принца только убавилось долговъ, но прибавилась жена, а доходы не увеличились. Это вовсе не входило въ его разсчеты.
Однажды, въ то время когда маленькій брауншвейгскій дворъ былъ опечаленъ грубымъ отказомъ принца и слухами о преніяхъ въ англійскомъ парламент, бросавшихъ весьма неутшительный свтъ на причины, побудившія принца Уэльскаго къ браку, лордъ Мальмесбюри засталъ принцессу и мать ея въ сильномъ волненіи. Герцогиня получила анонимное письмо, авторъ котораго былъ, очевидно, хорошо знакомъ съ обстоятельствами, о которыхъ писалъ. Онъ сообщалъ подробныя свднія о характер принца Уэльскаго и леди Джерсей, прибавляя, что эта хитрая женщина не преминетъ впутать принцессу въ какую нибудь интригу, въ которой она потеряетъ свое счастье и честь. Герцогиня, разумется, не утерпла, чтобы не показать этого письма дочери и не разболтать о немъ всмъ. Лордъ Мальмесбюри удивился, что она могла придать значеніе анонимному письму, и въ особенности — что могла дать ему такую огласку. Однако, герцогиня только о немъ и говорила, и самъ герцогъ казался озабоченнымъ не мене своей жены.
Въ довершеніе, король Георгъ писалъ свой сестр: ‘Я надюсь, что моя племянница не обнаружитъ слишкомъ большой пылкости характера и будетъ вести мирную, семейную жизнь’. Эти слова ясно показывали, что по ту сторону пролива кто-то такъ же исправно чернилъ принцессу, какъ по эту чернили принца Уэльскаго.
Вс эти придворныя сплетни вызвали родъ кризиса и побудили лорда Мальмесбюри сказать Каролин, что ни одинъ человкъ не осмлится приплести имя принцессы Уэльской въ какой нибудь любовной интриг, не рискуя своею головой.
— Вы это серьезно говорите? спросила Каролина.
— Совершенно серьезно. Всякій мужчина, который дерзнулъ бы поднять свои взоры до васъ, заслужилъ бы смерть, какъ государственный преступникъ. Тому же подверглись бы и вы сами, если бы стали слушать его…
Каролина задумалась.
Сборы въ дорогу вскор разсяли тучи. Каролина отправилась въ Голландію, откуда она должна была переправиться моремъ въ Англію. Путешествіе было сопряжено съ немалыми затрудненіями и опасностями. Оно продолжалось три мсяца, такъ какъ путешественникамъ не разъ приходилось останавливаться, измнять маршрутъ, пережидать въ укрпленныхъ городахъ, чтобы не попасть въ руки французской арміи, которая занимала тогда многіе пункты въ Нидерландахъ. Каролина видла, такимъ образомъ, вс бдствія войны и эмиграціи, и во время остановокъ на станціяхъ экипажъ ея не разъ окружали толпы голодныхъ французскихъ дворянъ, просившихъ на бдность.
Наконецъ, королевскій кортежъ добрался до англійскаго флота, переправился черезъ проливъ и прибылъ въ Лондонъ. Сближеніе, неизбжное при такомъ продолжительномъ путешествіи, открыло лорду Мальмесбюри нкоторыя хорошія качества въ его воспитанниц: доброту, обязательность, сердечную теплоту, но, съ другой стороны, обнаружило и многіе изъ ея недостатковъ. Нельзя не улыбнуться серезности, съ которою онъ разсказываетъ въ своемъ дневник, какъ онъ былъ вынужденъ намекнуть принцесс на необходимость частой перемны блья и другихъ новыхъ для нея подробностей тщательнаго туалета.
Очевидно, вс эти обстоятельства были уже хорошо извстны леди Джерсей, которая воспользовалась неопытностью невсты, чтобы нарядить ее въ шутовской костюмъ. Хитрая графиня знала, что принцъ Уэльскій знатокъ въ женскихъ нарядахъ, и предвидла, какое впечатлніе должна была произвести на него, при первомъ свиданіи, его невста въ вид расфранченной провинціалки. Эта женская хитрость имла важныя послдствія.
До бракосочетанія принцесс были отведены особые покои, особый столъ и штатъ. Когда прозвонили къ обду, она вышла въ свою столовую, съ красными отъ слезъ глазами, но съ выраженіемъ твердой ршимости на лиц.
На свое несчастье она ршилась вступить въ борьбу съ леди Джерсей, уничтожить ее своимъ презрніемъ, сбить ее съ ея позиціи. Лордъ Мальмесбюри, сидвшій возл нея за столомъ, долженъ былъ сознаться, что она плохо слдуетъ его совтамъ. Она говорила безъ умолку, съ напускною веселостью, обращалась съ дамами, которыхъ видла въ первый разъ, съ неумстною фамильярностью, хвасталась передъ ними своимъ браслетомъ и длала слишкомъ прозрачные и несовсмъ остроумные намеки на положеніе леди Джерсей. Графиня отмалчивалась, отъ злости блдня подъ румянами. Двадцать разъ она готова была сдлать сцену, сказать Каролин при всхъ, что это она, леди Джерсей, сдлала ее принцессой Уэльской, однако ей удалось сдержать себя до конца обда и она вышла изъ за стола, не сдлавъ скандала. Каролина ликовала, полагая, что она одержала побду.
— Каково я отдлала эту интригантку? сказала она, по уход графини, обводя вокругъ торжествующимъ взглядомъ. Но отвтомъ были только двухсмысленныя улыбки и опущенные глаза, предвщавшіе, что принцесса дорого поплатится за свой минутный успхъ.
Едва успла она вернуться въ свои покои, какъ вошедшій пажъ попросилъ ее, отъ имени принца, дать подаренный имъ браслетъ, сказавъ, что ювелиръ долженъ сдлать нкоторыя передлки въ вензел. Каролина, ничего не подозрвая, отдала браслетъ. Черезъ часъ посл того, на пріем у королевы, она увидла его на рук леди Джерсей.

——

Насталъ день свадьбы. Въ восемь часовъ вечера, церковь Сентъ-Джемскаго дворца, роскошно разукрашенная цвтными драпировками, сіяла золотомъ, брилліантами и парадными мундирами.
Звукъ барабановъ и трубъ возвстилъ о прибытіи принцессы. Каролина Брауншвейгская, предшествуемая камергерами и другими придворными чинами, первая вошла въ церковь. Ее велъ герцогъ Кларенскій. На ней было блое глазетовое платье съ длиннымъ шлейфомъ, покрытое венеціанскими кружевами, съ серебряными кистями, фреза и рукава изъ такихъ же кружевъ, съ вышитыми на нихъ тремя страусовыми перьями,— герольдическою эмблемой принца Уэльскаго. Сверхъ платья была накинута красная бархатная мантія, обшитая горностаемъ, фрейлины, въ блыхъ платьяхъ, несли шлейфъ невсты, а за ними слдовали ея статсъ-дамы, въ томъ числ леди Джерсей.
Когда вс расположились по мстамъ, оберъ-церемоніймейстеръ, предшествуемый трубачами и барабанщиками, отправился за женихомъ. Принцъ Уэльскій, въ мундир кавалера ордена Подвязки, вошелъ въ церковь между двумя шаферами, неженатыми герцогами, и въ сопровожденіи всего своего двора. Королева и принцессы королевскаго дома, каждая съ своей свитой, также заняли свои мста.
Для жениха и невсты были поставлены два кресла въ рядъ, одно — на правой, другое — на лвой сторон клироса.
Изъ алтаря вышелъ архіепископъ кэнтерберійскій и, вставъ между двумя креслами, лицомъ къ публик, открылъ молитвенникъ. Въ эту минуту брачащіеся должны были покинуть свои мста и встать рядомъ, противъ архіепископа. Каролина, окруженная своими фрейлинами, тотчасъ исполнила это. Очередь оставалась за женихомъ, но тутъ вс замтили, что принцъ Уэльскій, несмотря на вс усилія, не могъ послдовать примру своей невсты. Онъ раза три пытался подняться и всякій разъ тяжело падалъ въ кресло. Онъ былъ очевидно пьянъ, и высокая температура церкви, наполненной народомъ, довершила дйствіе винныхъ паровъ. У него хватило, однако, силы сказать въ-полгоса своимъ шаферамъ, герцогамъ Бедфорду и Рексборо:
— Если вы не поможете мн подняться, то изъ этого чортъ знаетъ, что выйдетъ.
Шафера подхватили его подъ руки и поставили на ноги. Онъ сдлалъ нетвердою поступью нсколько шаговъ и всталъ возл невсты. Начался обрядъ внчанія. Архіепископъ возгласилъ, что, если кому нибудь извстно препятствіе къ этому браку, тотъ долженъ объявить объ этомъ. Каждый изъ тысячи слишкомъ человкъ присутствовавшихъ подумалъ въ эту минуту: ‘я знаю препятствіе и сосди мои тоже знаютъ: принцъ уже женатъ и жена его жива’…
Но вс промолчали. Аріепископъ обратился къ жениху:
— Георгъ, сказалъ онъ,— согласны ли вы, чтобъ эта женщина была вашей женой и жила съ вами по закону Божію, въ священномъ брачномъ состояніи? Общаете ли вы любить и уважать ее, помогать ей, заботиться о ней, какъ въ здоровомъ состоніи, такъ и въ болзни? Общаете ли забыть всхъ другихъ женщинъ и принадлежать ей одной во всю вашу жизнь?
Принцъ Уэльскій что-то пробурчалъ, это было принято за согласіе. Каролина отвтила утвердительно, посл чего архіепископъ соединилъ ихъ руки и медленно произнесъ обычный обтъ брачащихся, который они должны были повторять за нимъ. Нечленораздльные звуки, которыми принцъ Уэльскій сопровождалъ каждое слово архіепископа, были приняты за повтореніе этихъ словъ. Принцесса произнесла формулу ясно и отчетливо. Священникъ подалъ имъ кольца, пригласивъ обмняться ими и повторить за нимъ: ‘Симъ кольцомъ обручаюсь съ тобой… Отдаю теб тло мое и имущество мое’…
Несчастный принцъ бормоталъ, уже совсмъ ничего не понимая:
— Во имя Отца и Сына…
Тутъ новобрачные должны были опуститься на колни, и принцъ Уэльскій исполнилъ этотъ трудный маневръ довольно удачно. Архіепископъ началъ торжественно читать молитву и уже готовъ былъ возгласить ‘Исаіа ликуй!’ — какъ вдругъ новобрачный, уставъ стоять на колняхъ, съ трудомъ поднялся на ноги и, повернувшись къ архіепископу спиной, сталъ обозрвать залу отуплымъ взглядомъ. Шаферы, пораженные неожиданностью этой комической сцены, или удерживаемые уваженіемъ, не двигались съ мста, архіепископъ поднялъ глаза и, увидвъ передъ собой спину принца, оцпенлъ отъ ужаса и прервалъ молитву. Каролина, красная отъ стыда, опустила глаза на коверъ, чтобы не видть этой унизительной сцены. Съ минуту вс находились въ нершительности.
Наконецъ, король всталъ съ своего мста и, подойдя къ сыну, попытался объяснить ему шепотомъ неприличіе его поведенія, но это не помогло. Тогда король подалъ знакъ шаферамъ, чтобы они взяли принца за руки и поставили его на колни. Георгъ III самъ помогъ имъ, но операція эта оказалась несовсмъ легкой. Принцъ сопротивлялся, хихикая. Впрочемъ, онъ едва держался на ногахъ и съ нимъ скоро справились. Король возвратился на свое мсто и обрядъ продолжался, но вс нетерпливо желали, чтобы онъ поскоре кончился. Архіепископъ быстро дочиталъ молитвы и сократилъ церемонію, на сколько было возможно. Едва успвъ ссть въ свое кресло, принцъ Уэльскій захраплъ и шафера принуждены были трясти его, чтобы разбудить, когда пришла пора выходить изъ церкви и онъ долженъ былъ стать во глав кортежа, рядомъ съ своей молодой женой.
Можно себ представить, сколько толковъ возбудилъ въ обществ этотъ скандальный эпизодъ. Причина неприличнаго поведенія принца Уэльскаго во время брачной церемоніи ни для кого не составляла тайны, наклонности его были всмъ хорошо извстны. Предметомъ разговоровъ служила только причина, побудившая его явиться въ подобномъ вид передъ публикою, и, не довольствуясь самымъ простымъ объясненіемъ — его страстью къ вину, ршили,— что онъ старался заглушить виномъ голосъ совсти, упрекавшій его за двоеженство.
Между тмъ, весь Лондонъ оглашался колокольнымъ звономъ. Дворцы и главныя зданія были иллюминованы и весь народъ высыпалъ на улицу, пользуясь теплымъ осеннимъ вечеромъ. Впрочемъ, никто не выражалъ ни малйшей радости по поводу праздновавшагося событія. Англійская нація, утомленная и раззоренная войной, которую велъ Питтъ противъ Франціи, видла въ этихъ празднествахъ только безполезную трату денегъ.
По выход изъ церкви, королевская фамилія приняла въ залахъ Сентъ-Джемскаго дворца поздравленія дворянства и дипломатическаго корпуса, посл чего весь дворъ отправился въ Бэкингемскій дворецъ, гд его ожидалъ парадный ужинъ. Придворные экипажи, вызжая изъ Сентъ-Джемскаго дворца, должны были прохать сквозь огромную толпу тснившагося передъ нимъ народа. Толпа безмолвствовала. Нсколько голосовъ пытались возбудить народный энтузіамъ крикомъ: ‘ура!’ но въ отвтъ раздались протестующіе возгласы: ‘Хлба! дешеваго хлба!’ Двадцать тысячъ голосовъ поддержали этотъ крикъ, причемъ иные прибавляли: ‘Довольно войны!’ и даже: ‘Долой короля!’ Однако этотъ послдній крикъ не былъ поддержанъ.
Каролина, плохо понимавшая по-англійски, принимала эти крики за привтствія и кланялась народу изъ окна кареты. За ужиномъ новобрачные были посажены рядомъ, но принцъ Уэльскій ни разу не обратился къ своей жен. Онъ только пилъ, какъ будто въ этомъ еще была надобность.
Посл ужина, статсъ-дамы принцессы проводили ее во дворецъ принца, въ Карльтонъ-Гоузъ, гд она должна была жить. Это было довольно красивое зданіе въ новйшемъ вкус. Покои новобрачныхъ были отдланы со всевозможною роскошью. Спальня была обита голубымъ атласомъ съ золотомъ, потолокъ, росписанный живописцемъ Фузели и изображавшій сцену изъ ‘Потеряннаго Рая’, былъ достоенъ кисти Микель Анджело. По угламъ стояли высокіе канделябры съ амурами, поддерживавшими лампы подъ матовыми абажурами. Вс линіи колоссальнаго мраморнаго камина сходились къ удивительнымъ китайскимъ часамъ, которымъ каминъ служилъ какъ бы пьедесталомъ. Постель, въ которую уложили новобрачную, была роскошнымъ гнздомъ изъ шелка и кружевъ, за длинными складками полога, спускавшагося изъ-подъ балдахина со страусовыми перьями.
Каролина осталась одна въ этой пышной спальн, освщенной мягкимъ свтомъ лампъ. Часы Вестминстерскаго аббатства пробили часъ. Почти въ ту же минуту портьера, скрывавшая дверь, приподнялась, и кто-то впихнулъ въ комнату принца Уэльскаго. Онъ сдлалъ два шага, споткнулся и тяжело растянулся на ковр. По утру его нашли храпвшимъ на томъ же самомъ мст.
Первый же годъ посл этой странной свадьбы оправдалъ то, чего отъ нея можно было ожидать.
Тщетно старалась принцесса Уэльская, подавляя чувство униженія, завоевать любовь своего мужа. Ей не помогало даже то, что, освоившись съ окружавшею ее роскошной обстановкой, она сдлалась вскор одною изъ самыхъ изящныхъ женщинъ богатйшаго двора въ мір. Принцъ Уэльскій ни на минуту не переставалъ относиться къ ней съ жестокимъ пренебреженіемъ. Правда, оно не всегда проявлялось въ такой грубой форм, какъ въ начал,— первый джентельменъ Европы умлъ быть вжливымъ, когда былъ трезвъ, но самая эта вжливость была оскорбленіемъ для принцессы, знавшей, что подъ нею скрывалось. Такъ, напримръ, по вечерамъ, уходя съ придворныхъ собраній, онъ неизмнно подавалъ руку своей жен, чтобы отвести ее въ ея покои, но, доведя ее до порога, онъ длалъ низкій поклонъ и уходилъ. Весь дворъ зналъ, что онъ ночевалъ у леди Джерсей. Эта ироническая вжливость, о которую разбивались вс усилія несчастной женщины понравиться мужу, была для нея истинною пыткой, и она нердко говорила, что для нея было бы легче переносить побои. Она ясно читала въ холодныхъ голубыхъ глазахъ своего мужа, что ему все ненравится въ ней: лицо, нарядъ, походка, станъ, манеры,— все, что она ни длала, что ни говорила. Она чувствовала себя безсильной передъ этой глубокой антипатіей, но характеръ ея побуждалъ ее къ борьб тамъ, гд другая женщина почувствовала бы себя совершенно побжденной. Съ досады и стараясь разсяться, Каролина давала себ все боле и боле воли и говорила глупости или дерзости.
На свое несчастье, она нашла себ явнаго врага въ своей свекрови. Королева Шарлотта, черствая и чопорная пруссачка, имла самый узкій взглядъ на свои обязанности и во всемъ руководствовалась рутиной и строгимъ этикетомъ. Недовольная съ самаго начала выборомъ своего мужа, она встртила невстку съ ледяною холодностью, которой втренность Каролины не была способна смягчить.
Принцесса, какъ вообще молодыя женщины, проводила большую часть времени въ переписк съ матерью и своей подругой Розенвейтъ. Письма эти она, съ свойственною ей неосторожностью, наполняла довольно живыми описаніями всего окружающаго, не щадя и королеву. Въ т времена почтовыя сообщенія съ континентомъ далеко не были правильными, и поэтому пакетъ такихъ писемъ былъ однажды ввренъ англійскому пастору Рэндольфу, собиравшемуся хать въ Германію. Но путешествіе это не состоялось и пасторъ счелъ своимъ долгомъ возвратить письма принцесс. Не подозрвая придворныхъ интригъ, онъ поручилъ передать ихъ принцесс первой встрченной имъ придворной дам, а эта дама была леди Джерсей.
Графиня была не изъ тхъ, кто задумывается передъ нарушеніемъ тайны чужаго письма, и благодаря этому обстоятельству, страницы, на которыхъ осмивалась королева, дошли до послдней. Она ничего не сказала своей невстк, но съ этого дня у Каролины прибавилось однимъ могущественнымъ врагомъ боле.
Что касается короля, то онъ всегда благоволилъ къ своей невстк. Но вообще безцвтная личность Георга III уже была глубоко потрясена первыми приступами помшательства, впослдствіи окончательно затмившаго его разсудокъ. Зрніе его слабло вмст съ разумомъ и, несмотря на то, что отличительной чертой его характера было непобдимое упрямство, его мнніе имло мало вса тамъ, гд онъ не могъ повелвать. Что могли значить его совты и выговоры передъ непобдимымъ отвращеніемъ, которое выражалось въ тысяч мелкихъ обстоятельствахъ? Бездна между супругами расширялась съ каждымъ днемъ.
Однако, принцесса Уэльская была беременна. 7-го января 1796 г., спустя девять мсяцевъ безъ одного дня посл брака, она разршилась дочерью, которая была названа Шарлоттой. Это была наслдница престола посл принца Уэльскаго. Казалось, такое важное событіе должно было бы сблизить супруговъ, но и оно не сдлало этого. Во время родовъ, принцъ Уэльскій, вынужденный этикетомъ находиться въ комнат жены, вмст со всею королевскою фамиліею и высшими сановниками двора, не обнаруживалъ ничего, кром глубокой скуки. Онъ стоялъ у окна и разсянно барабанилъ пальцами по стеклу. Когда къ нему поднесли ребенка, онъ равнодушно взглянулъ на него.
— Хорошенькое дитя! сказалъ онъ, и вышелъ изъ комнаты.
Въ слдующіе дни онъ регулярно присылалъ освдомляться о здоровья жены, но самъ не показывался у ней. Корпорація Сити хотла поднести ему адресъ и лордъ-мэръ явился въ Карльтонъ-Гоузъ, съ шерифами и альдерменами, но принцъ отказался принять ихъ.
Это не значило, впрочемъ, что онъ сомнвался въ принадлежности ему ребенка, но онъ былъ сильно раздосадованъ этимъ событіемъ, которымъ бракъ его съ Каролиной былъ нкоторымъ образомъ окончательно скрпленъ, и чувствовалъ потребность выразить какъ нибудь свое безотчетное, болзненное отвращеніе къ жен. Лишь только она оправилась отъ родовъ, какъ онъ покинулъ Карльтонъ-Гоузъ и ухалъ въ Виндзоръ на охоту.
Спустя нсколько времени посл того, къ Каролин явились лордъ и леди Чольмондели, съ порученіемъ отъ принца Уэльскаго предложить ей полюбовную разлуку, съ пенсіей въ 20.000 фунтовъ стерлинговъ. Каролина не могла быть удивлена этимъ предложеніемъ, все предвщало его впродолженіе цлаго года. Но, при своемъ порывистомъ характер, она не могла принять его съ достоинствомъ. Съ пылающимъ лицомъ, съ сверкающимъ взоромъ, она отвтила, что согласна на новый планъ жизни, но не желаетъ полумръ и требуетъ отъ принца Уэльскаго письменнаго и ненарушимаго обязательства никогда боле не возвращаться къ прошлому, что бы ни случилось.
— Я хочу быть уврена, сказала она,— что я не буду еще разъ принесена въ жертву государственному длу.
Она договорила свою мысль на ухо леди Чольмондели. Принцъ Уэльскій немедленно прислалъ ей слдующее письмо:
‘Милостивая государыня. Лордъ Чольмондели передалъ мн ваше желаніе, чтобы я письменно формулировалъ нашъ будущій образъ жизни. Я постараюсь объясниться со всею ясностью и деликатностью, какія возможны въ этихъ щекотливыхъ предметахъ. Мы не властны въ нашихъ склонностяхъ, и ни одинъ изъ насъ не обязанъ нести на себ тягости несходства характеровъ, противъ котораго наша воля совершенно безсильна. Но мы обязаны установить между нами мирный союзъ, которымъ и ограничатся наши взаимныя отношенія. Пускай же впередъ такъ и будетъ. Я охотно принимаю ваше условіе, которое передала мн леди Чольмондели, и обязываюсь, даже въ случа, если бы — отъ чего избави Богъ — я потерялъ мою дочь Шарлотту, не нарушать условій нашего договора и никогда не искать боле тсныхъ сношеній съ вами. Я надюсь, что посл этихъ тяжелыхъ объясненій, остатокъ нашей жизни пройдетъ въ полномъ мир. Остаюсь, милостивая государыня, искренно вашъ

Георгъ’.

На это письмо, присланное изъ Виндзора, принцесса Уэльская отвтила лишь спустя нсколько дней. Вотъ что она писала:
‘Милостивый государь. Результатъ вашего разговора съ лордомъ Чольмондели не удивилъ и не оскорбилъ меня: онъ только подтвердилъ то, что вы, молча, давали понятъ мн впродолженіе цлаго года. Жаловаться на предлагаемыя вами условія было бы низостью съ моей стороны, и мн нечего было бы отвчать на ваше письмо, если бы оно не было изложено въ такихъ выраженіяхъ, которыя могутъ оставить сомнніе насчетъ того, вами или мною предложена эта сдлка. Какъ вамъ хорошо извстно, иниціатива ея принадлежитъ одному вамъ. При этомъ вы даете мн понять, что ваше письмо будетъ послднимъ, вслдствіе чего я считаю своимъ долгомъ сообщить королю, моему государю и отцу, какъ ваше предложеніе, такъ и мой отвтъ на него. Прилагаю копію письма, которое я пишу ему, дабы вы не имли повода подозрвать какого нибудь двуличія съ моей стороны. У меня нтъ другого покровителя, кром короля, если онъ одобритъ мое поведеніе, то я буду чувствовать себя мене несчастной. Примите выраженіе моей полной признательности за то, что вы даете мн средство посвятить себя, въ моемъ уединеніи, благотворительности, которая составляетъ потребность моего сердца. Среди всхъ ниспосланныхъ мн испытаній, мн остается только служить примромъ терпнія и покорности, и я надюсь исполнить эту обязанность. Врьте, что я не перестану молиться о вашемъ счастьи и навсегда останусь преданною вамъ

Каролиной’.

Въ этомъ разрыв между супругами и въ особенности при чтеніи этихъ двухъ писемъ, изъ которыхъ одно было такое холодное и жестокое, а другое, хотя нсколько напыщенное, но приличное и исполненное большаго достоинства, чмъ вообще поступки той, которая его подписала, если не писала,— общее мнніе могло быть только въ пользу послдней. Король, дворъ и публика единогласно приняли сторону принцессы. Она перехала изъ Карьтонъ-Гоуза въ виллу на южной сторон Лондона.
Спустя нсколько дней посл того, во время посщенія ею Виндзорскаго замка, гд король встртилъ ее съ особенною нжностью и видимыми знаками уваженія, она получила титулъ ‘рэнджерши’, или инспекторши Гринвичскаго королевскаго парка,— титулъ, дававшій право жить въ Монтэгскомъ замк, въ Блэкгит. Принцесса поселилась тамъ вмст съ своимъ ребенкомъ, что служило какъ бы признаніемъ за нею нравственной побды. Нкоторое время она вполн наслаждалась ею. Король часто посщалъ ее и, слдуя его примру, вс высшіе государственные сановники являлись къ ней на поклонъ. Каролина, стараясь встать на высот своего положенія, составила свой кругъ изъ людей серьезныхъ и степенныхъ, въ противуположность обществу, собиравшемуся у принца въ Карльтонъ-Гоуз. Государственные люди, въ род Уилліяма Скотта и Джорджа Каннинга, были одно время ея обычными постителями. Но легкомысленный характеръ этой женщины сдлалъ ее негодною для той роли, къ которой призывали ее обстоятельства, и она недолго выдержала ее. Когда она вздумала предложить Уилліяму Скотту поиграть съ ея придворными дамами въ горлки, когда начала отпускать, въ присутствіи Каннинга, свои легкомысленныя шуточки,— это такъ шокировало важныхъ государственныхъ мужей, что они стали удаляться отъ нея. Король часто хворалъ и ненависть королевы къ своей невстк мало-по-малу оказала на него свое дйствіе. Когда маленькая принцесса Шарлотта была отнята отъ кормилицы, ее, по обыкновенію, отдали на попеченія гувернантки, леди Эльджинъ, и помстили въ особый дворецъ, съ особымъ штатомъ. Такимъ образомъ, между принцессой Уэльской и дворомъ стало одною связью меньше. Ея сношенія съ Виндзорскимъ замкомъ длались все рже и рже и принимали все боле и боле оффиціальный характеръ, кружокъ друзей ея съузился и сдлался боле соотвтственнымъ ея истиннымъ наклонностямъ. Года черезъ два посл ея переселенія въ Блэкгитъ, она уже жила тамъ скоре какъ молодая, независимая двушка, чмъ какъ будущая королева Англіи.
Принцесса Уэльская очень любила дтей,— черта, вообще свойственная женщинамъ, въ особенности тмъ, въ которыхъ материнскій инстинктъ не нашелъ себ удовлетворенія. Но, при своей склонности къ преувеличеніямъ и эксцентричности, Каролина сдлала изъ этого естественнаго чувства что-то въ род маніи. Вчно окруженная кормилицами и младенцами, она любила сама пеленать ихъ, укачивать, забавлять, а для боле взрослыхъ — давать дтскіе праздники. Это наполняло пустоту ея праздной жизни и составляло для нея поэзію. Каролина не замедлила перезнакомиться со всми красивыми дтьми въ Блэкгит, и если ей говорили о какомъ нибудь хорошенькомъ ребенк, котораго она еще не знала, то она не успокоивалась до тхъ поръ, пока не видла его.
Однажды ей сказали, что сосдъ ея, сэръ Джонъ Дугласъ, жившій въ своемъ замк, неподалеку отъ Монтэгъ-Гоуза,— отецъ прелестной маленькой двочки. Каролина тотчасъ же возгорла желаніемъ видть этого ребенка. Случилось такъ, что это ей не скоро удалось, но она не переставала искать случая увидть малютку.
Разъ, зимою, возвращаясь пшкомъ съ прогулки, въ сопровожденіи одной изъ своихъ дамъ, и проходя мимо виллы Дугласъ, она полюбопытствовала посмотрть, нтъ-ли двочки въ саду, и остановилась у ршетки. Двочки въ саду не было, но мать ея, леди Дугласъ, смотрла въ эту минуту въ окно. Удивленная при вид дамы въ шуб, крытой лиловымъ атласомъ, и въ русскихъ сапожкахъ, смотрвшей во дворъ ея дома, леди Дугласъ тотчасъ же узнала принцессу Уэльскую и сдлала ей низкій поклонъ. Въ отвтъ на него принцесса фамильярно кивнула головою съ привтливой улыбкою. У леди Дугласъ находилась въ эту минуту въ гостяхъ одна пожилая дама, ея сосдка, леди Стюартъ, которая надоумила ее выйти къ воротамъ и предложить принцесс зайти отдохнуть. Леди Дугласъ поспшила исполнить этотъ совтъ. Принцесса не заставила себя упрашивать и вскор три дамы фамильярно болтали у камина.
— Вы леди Дугласъ! сказала Каролина.— Я слышала, что у васъ есть прелестная маленькая дочка. Какъ бы мн хотлось ее видть!
Двочка была въ Лондон, но леди Дугласъ общала немедленно вызвать ее оттуда и привезти къ принцесс. Посидвъ около часа, принцесса распростилась и, сжимая руку леди Дугласъ, объявила, что она въ восторг, что имла случай познакомиться съ нею.
Это знакомство вскор перешло въ тсную дружбу. Лордъ Дугласъ и его жена сдлались частыми постителями Монтэгъ-Гоуза, а черезъ нихъ и вс ихъ друзья сблизились съ принцессою. Однимъ изъ нихъ былъ Сидней Смитъ, герой Тулона и Сенъ-Жанъ-д’Акра, которому дано было рдкое счастье остановить у воротъ Азіи побдоносные орлы Наполеона I. Подобно своему противнику, онъ кончилъ жизнь въ тоск изгнанія, но въ ту пору, о которой идетъ рчь, онъ только что возвратился въ Англію, покрытый лаврами, убжавъ изъ Парижа, гд онъ провелъ два года въ плну. Сидней Смитъ, которому было въ то время около 37 лтъ, былъ одаренъ рыцарскимъ характеромъ и обольстительною наружностью. Джонъ Дугласъ, связаный съ нимъ тсною дружбой, всегда держалъ для него на-готов покои въ своемъ замк, гд Сидней Смитъ гащивалъ по цлымъ недлямъ. Король только что пожаловалъ его титуломъ и произвелъ его въ вице-адмиралы.
Въ Монтэгъ-Гоуз занимались музыкой, играли на домашней сцен французскія пьесы, иногда танцовали. Но принцесса не довольствовалась свободой этихъ собраній и находила ихъ все еще слишкомъ церемонными. Она любила неожиданно прізжать къ леди Дугласъ, болтать съ нею вдвоемъ въ ея комнат, или за-просто оставаться у нея обдать. Дружба и фамильярность ея съ нею доходили до смшнаго. Вотъ что разсказывала объ этихъ отношеніяхъ сама леди Дугласъ:
‘Случалось, что принцесса, оставивъ свою свиту внизу, вбгала по лстниц, врывалась неожиданно въ мою комнату и осыпала меня поцлуями, говоря: ‘Боже! какъ она мила! Я никого такъ не любила, какъ ее. Дайте я васъ одну, моя красавица!’ Она разсыпалась въ преувеличенныхъ комплиментахъ, которые женщины не имютъ обыкновенія говорить другъ другу. Я часто просила ее не льстить такъ моему самолюбію, увряя, что это лишнее, но она увряла, что я не знаю своихъ достоинствъ и не умю выставлять ихъ.
— ‘Поврьте же мн, что вы прелестны! восклицала она.— Вы совсмъ не похожи на другихъ англичанокъ. Ваши руки, станъ, восхитительны! А глаза!— о, такихъ глазъ я еще не видывала! У другихъ женщинъ черные глаза имютъ жесткое выраженіе, а у васъ они — сама кротость’.
‘И подобныя вещи говорились даже при постороннихъ. Однажды къ принцесс пріхалъ проститься герцогъ Кентскій {Третій сынъ Георга III и отецъ королевы Викторіи.}. Онъ узжалъ въ Гибралтаръ. Въ комнат находились мистриссъ Гаркортъ, я и другія дамы. Принцесса представила меня герцогу, говоря:
— ‘Посмотрите, что у нея за глаза! Ахъ, эта широкая шляпа! Она мшаетъ вамъ видть мою красавицу!’
‘Герцогъ Кентскій, длая видъ, что не слышитъ, продолжалъ разговаривать съ мистриссъ Гаркортъ, но принцесса настаивала:
— ‘Да снимите же вы эту шляпу! вскричала она и, видя, что я не длаю этого, сама сняла съ меня шляпу’.
Каролина разсказывала леди Дугласъ вс свои интимныя тайны, стараясь и ее расположить къ такой же откровенности. Она не разъ говорила ей: ‘сознайтесь, что между вами и Сидней Смитомъ есть кое-что’. А когда леди Дугласъ принималась разуврять ее, то она приблавляла:
— Я шучу. Я слишкомъ хорошаго мннія объ васъ обоихъ, чтобы думать это серьезно. Было бы слишкомъ низко злоупотреблять такимъ образомъ гостепріимствомъ и дружбой лорда Дугласа. Однако, все же меня удивляетъ, что, живя въ одномъ дом, вы не пришли къ этому…
Какъ видимъ, принцесса не стснялась въ своихъ разговорахъ. Приближенныя ея не придавали значенія ея легкомысленнымъ замчаніямъ, но въ кружк принца Уэльскаго они передавались съ преувеличеніями и давали почву клевет. Каролина не помышляла о томъ, что друзья ея могутъ перейти въ лагерь ея враговъ, что слуги ея могутъ быть подкуплены, и неосторожная фамильярность ея обращенія съ окружающими можетъ дать противъ нея опасное оружіе. Выйдя замужъ въ стран, гд общественное мнніе предоставляетъ свободу молодымъ двушкамъ и отказываетъ въ ней молодымъ женщинамъ, поставленная въ самое щекотливое положеніе, въ какомъ только можетъ находиться женщина, она не только не остерегалась окружавшихъ ее опасностей, но какъ будто даже бросала вызовы злословію. Она до поздняго вечера гуляла въ парк подъ руку съ Сидней Смитомъ, длала слишкомъ раннія прогулки по морскому берегу съ другимъ офицеромъ, коммодоромъ Мэнби, каталась по лсу вдвоемъ съ молодымъ лордомъ Гудомъ, въ его кабріолет, оставляла ночевать въ своей вилл живописца Лауренса, который писалъ ея портретъ и былъ въ свое время не только моднымъ живописцемъ, но и предметомъ вздоховъ всхъ великосвтскихъ дамъ. Являлась ли ей фантазія хать на морскія купанья, она нанимала первый домъ, который ей предлагали, не разбирая сосдства. Словомъ, она вела себя, какъ совершенно независимая женщина,— нисколько не заботясь объ обязанностяхъ, налагаемыхъ высокимъ положеніемъ ея.
Между тмъ, ей было небезъизвстно, что принцъ Уэльскій явно желалъ формальнаго развода съ нею, что въ Карльтонъ-Гоуз поклялись погубить ее, и для принца Уэльскаго не было боле пріятной лести, какъ какой нибудь скандальный анекдотъ объ его жен. Подобные анекдоты были любимымъ сюжетомъ его остротъ и шутокъ на попойкахъ съ друзьями, и онъ обыкновенно заключалъ ихъ увреніемъ, что, ‘рано или поздно, дло дойдетъ до суда’.
— By Jove! восклицалъ онъ,— толстая нмка воображаетъ, что она будетъ когда нибудь англійскою королевой. Но пускай меня повсятъ, если это когда нибудь случится!
При вид неосторожности, съ которою Каролина раздувала эту ненависть, можно подумать, что она нарочно дразнила принца, стараясь казаться виновной, но не давая противъ себя никакихъ положительныхъ уликъ, на которыхъ можно было бы основать бракоразводный процессъ.

——

Дружба принцессы къ леди Дугласъ была слишкомъ пылкой и внезапной, чтобы быть прочной. Черезъ нсколько мсяцевъ она начала охладвать. Многіе думали, что причиной охлажденія было соперничество въ любви къ Сиднею Смиту, но это далеко не доказано. Какъ бы то ни было, а между пріятельницами пробжала черная кошка, хотя вначал это обнаруживалось только въ мелочахъ.
Однажды, за столомъ, принцесса отозвалась объ одной дам, что она ‘страшно дурна’. Леди Дугласъ ничего не отвтила, зная, что мужъ ея очень привязанъ къ этой дам. Но принцесса непремнно желала узнать ея мнніе.
— Говоря по совсти, отвтила леди Дугласъ,— я не нахожу ее дурной.
— Полно, лгунья! вскричала Каролина,— говорите правду: вы находите ее ужасной.
Слово лгунъ (liar), неумстное даже въ шутку, иметъ на англійскомъ язык особенно грубое значеніе и употребляется только въ исключительныхъ случаяхъ, въ вид жесточайшей обиды. Каролина не разбирала этихъ тонкостей, но леди Дугласъ почувствовала себя глубоко оскорбленной и не могла скрыть этого чувства. Ея холодность вызвала холодность со стороны Каролины и съ этого дня пріятельницы начали расходиться. Вскор случилось еще одно обстоятельство, усилившее взаимныя недоразумнія. Среди дтей, окружавшихъ принцессу Уэльскую, появилась скарлатина. Каролина поспшила предупредить леди Дугласъ, чтобы она не здила къ ней, изъ опасенія передачи заразы ея дтямъ, но та перетолковала эту дружескую заботливость въ желаніе отдлаться отъ нея, и это еще боле усилило взаимное отчужденіе.
Вскор посл того лордъ и леди Дугласъ ухали въ Лондонъ. Лордъ Дугласъ принадлежалъ ко двору герцога Суссекскаго, шестаго сына короля, и въ этомъ качеств долженъ былъ везти свою жену въ Карльтонъ-Гоузъ, чтобы представить ее принцу Уэльскому. Принцъ, никогда не упускавшій случая отбить друзей у своей жены, принялъ леди Дугласъ особенно любезно и внимательно.
Молва объ этомъ пріем дошла до Каролины со многими преувеличеніями, придавшими этому визиту въ Карльтонъ-Гоуз характеръ настоящей измны. Съ этой минуты прежняя дружба превратилась въ ненависть. Когда леди Дугласъ пріхала потомъ къ принцесс, та послала ей сказать, что она никогда боле не приметъ ее. Леди Дугласъ пыталась объясниться письменно, но письмо было возвращено нераспечатаннымъ. Каролина начала всмъ говорить, что она перестала принимать леди Дугласъ за явную связь ея съ Сидней Смитомъ. Такимъ образомъ, война была объявлена и сдлалась безпощадною. Бывшія подруги пустили въ ходъ другъ противъ друга самое низкое оружіе: сплетни и клеветы. Леди Дугласъ начала распускать слухъ, будто ребенокъ, воспитываемый въ Монтэгъ-Гоуз, незаконный сынъ принцессы Уэльской, и будто она сама созналась ей въ своей беременности. Съ своей стороны и Каролина не оставалась въ долгу. Она написала леди Дугласъ по почт анонимное письмо, полное самыхъ грубыхъ оскорбленій, и, не довольствуясь этимъ, адресовала тмъ же путемъ къ лорду Дугласу пошлую каррикатуру, на которой онъ былъ изображенъ съ огромными оленьими рогами, а передъ нимъ въ углу Сидней Смитъ ласкалъ его жену. Рисунокъ былъ, очевидно, сдланъ самой принцессою, и она такъ мало старалась скрыть это, что запечатала конвертъ, въ который онъ былъ вложенъ, своею печатью.
Лордъ Дугласъ, въ присутствіи своей жены, показалъ рисунокъ Сидней Смиту, который не обнаружилъ ни малйшаго смущенія, но казался глубоко возмущеннымъ. Онъ пожелалъ немедленно объясниться съ принцессою, и во исполненіе этого желанія лордъ Дугласъ написалъ ея дежурной статсъ-дам, что онъ, его жена и Сидней Смитъ просятъ принцессу немедленно принять ихъ по важному длу. Письмо осталось безъ отвта, но, дня черезъ два, Каролина написала Сиднею Смиту, въ домъ лорда Дугласа, что она больна и никого не принимаетъ. Эта записка была не только довершеніемъ обиды, но и безмолвнымъ признаніемъ фактовъ.
Поэтому леди Дугласъ отвтила за Сидней Смита слдующей запиской: ‘Милостивая государыня! Ваше анонимное письмо и вашъ рисунокъ получены по назначенію, въ чемъ считаю долгомъ удостоврить васъ. Ваша покорная слуга Шарлотта Дугласъ’.
Принцесса, понявъ, что она зашла слишкомъ далеко, не возвратила этого письма и послала за герцогомъ Кентскимъ, чтобы просить его переговорить съ Сидней Смитомъ.
— Между нами произошла маленькая непріятность, сказала она,— но я приму его, если онъ общаетъ избгать всякихъ непріятныхъ объясненій.
Узнавъ отъ Сидней Смита, въ чемъ состояла эта ‘маленькая непріятность’, герцогъ Кентскій былъ изумленъ и возмущенъ. Онъ тотчасъ сообразилъ возможныя послдствія подобнаго скандала.
— Если это дло получитъ огласку, сказалъ онъ,— то оно можетъ имть роковое вліяніе на здоровье короля. Необходимо замять его, по крайней мр, на время. Я полагаюсь на васъ, любезный Сидней. Съ моей стороны, я серьезно поговорю съ принцессой и постараюсь заставить ее понять опасность подобныхъ выходокъ.
Лордъ Дугласъ обязался хранить дло въ тайн до поры до времени, чтобы не огорчать короля, но леди Дугласъ не давала никакого обязательства и эта грязная исторія не замедлила получить огласку. Принцъ Уэльскій вскор узналъ вс ея подробности, и ничто не могло бы доставить ему большаго удовольствія, какъ то сплетеніе лжи и клеветы, которое изложила ему, по его просьб, леди Дугласъ. Искусно перемшавъ вымыселъ съ истиной, она формально объявила, что Уилльямъ Остинъ, ребенокъ, воспитывающійся въ Монтэгъ-Гоуз, есть плодъ незаконной любви принцессы Уэльской. Въ первыхъ числахъ іюня 1802 г. принцесса пріхала къ ней, будто бы, въ сильномъ волненіи и предложила ей угадать, что съ нею случилось. Леди Дугласъ сдлала нсколько неудачныхъ предположеній, и принцесса открыла ей, наконецъ, что она беременна. Видя ея испугъ, она прибавила:
— Вы не ожидаете, что я сдлаю: я буду сама кормить ребенка. То-ли еще бываетъ! Прочтите ‘Записки кавалера де-Граммонъ’, такъ вы узнаете, какія штуки выкидывали дамы въ его время.
Въ октябр, леди Дугласъ, возвратившись изъ отсутствія въ свой замокъ, была, по ея словамъ, изумлена полнотою принцессы, которая старалась скрывать ее подъ широкими платьями. Вскор посл того, пріхавъ въ Монтэгъ-Гоузъ, леди Дугласъ застала ее укачивающею новорожденнаго ребенка. Принцесса показала его ей, сказавъ:
— Не правда-ли, какой хорошенькій?
Одна изъ ея дамъ, мистриссъ Фицжеральдъ, сообщила леди Дугласъ, что он выдали ребенка за сына одной бдной женщины изъ Дептфорда, покинутой своимъ мужемъ. Ребенокъ былъ, будто бы, принесенъ въ замокъ чуть живымъ, и принцесса, сжалившись надъ жалкимъ маленькимъ созданіемъ, приняла его. Съ этого времени, залы Монтэгъ-Гоуза превратились въ дтскую. Всюду валялись пеленки, ложки, чашки, игрушки, и принцесса, ни передъ кмъ не стсняясь, сама нянчиласъ съ ребенкомъ. Что касается до отца, то принцесса никогда не называла его. Леди Дугласъ полагала одно время, что это былъ Сидней Смитъ, которому Каролина оказывала замтное вниманіе, но, насколько было извстно, онъ никогда не оставался вдвоемъ съ принцессой.
Таково въ главныхъ чертахъ показаніе леди Дугласъ, неправдоподобіе котораго бьетъ въ глаза. Трудно предположить, чтобы Каролина, безъ всякой необходимости, открыла ей такую важную тайну и, давъ ей такое страшное оружіе противъ себя, поссорилась съ нею изъ-за пустяковъ и систематически вооружила ее противъ себя. Но еще трудне предположить, чтобы такія важныя событія, какъ беременность и роды принцессы Уэльской, прошли совершенно незамченными въ дом, гд за каждымъ движеніемъ ея слдили придворныя дамы, ежедневные постители и множество слугъ. Къ этому нужно прибавить, что вс факты, приведенные въ разсказ леди Дугласъ, не были основаны ни на какихъ доказательствахъ, кром ея личнаго утвержденія. Тмъ не мене, принцъ Уэльскій, заручившись письменнымъ показаніемъ этой свидтельницы, хотлъ немедленно начать бракоразводный процессъ. Того же мннія были и нкоторые изъ министровъ, такъ какъ дло приняло государственное значеніе. Но король и Питтъ поняли, что въ такомъ важномъ вопрос нельзя полагаться на показаніе одной женщины, къ тому же, очевидно, внушенное личною местью. Ршено было произвести предварительное слдствіе, которое было возложено королевскимъ декретомъ на лордовъ Гренвилля, Эрскина, Спенсера и Элленборо. Слдствіе это было названо ‘щекотливымъ изслдованіемъ’.
Комиссія, засдавшая въ тайномъ совт, въ Доднингъ-Стрит, выслушала множество свидтелей, въ томъ числ лорда и леди Дугласъ, и многихъ изъ обычныхъ постителей Монтэгъ-Гоуза и изъ слугъ принцессы Уэльской. Каролина не была приглашена защищаться и ей даже не было предоставлено права указать свидтелей, показанія которыхъ могли бы служить къ оправданію ея. Вся эта таинственная процедура велась помимо ея и, будто бы, даже безъ ея вдома. Но эта таинственность, хотя и свидтельствовавшая о нкоторомъ деликатничаньи съ нею, была весьма рискованной для правосудія. Къ тому же король уполномочилъ герцога Кентскаго сообщить принцесс устно объ этомъ слдствіи.
Все обвиненіе основывалось на записк леди Дугласъ, поэтому она и открыла рядъ свидтельскихъ показаній, повторивъ то, что уже извстно. Такъ какъ показанія давались передъ частными комиссарами короля, составившими изъ себя родъ семейнаго совта, то свидтелямъ было хорошо извстно, что показанія эти не имли легальнаго характера и не могли повлечь за собою никакой отвтственности для нихъ, хотя они и давались подъ присягой. Двое или трое изъ слугъ принцессы дали компрометировавшія ее показанія, но показанія эти противорчили одно другому. Вс три свидтеля были помщены къ принцесс принцемъ Уэльскимъ и, очевидно, служили его шпіонами. Они показали, что принцесса обращалась съ Сидней Смитомъ очень фамильярно, и онъ долго засиживался у нея по вечерамъ. Его видали, будто бы, въ Монтэгъ-Гоуз и рано утромъ, но никто не видлъ, какъ онъ входилъ. Изъ этого заключали, что онъ имлъ ключъ отъ одного изъ потайныхъ ходовъ. Другимъ частымъ постителемъ Монтэгъ-Гоуза былъ капитанъ Мэнби, и одинъ изъ свидтелей видлъ, будто бы, однажды въ зеркало, какъ принцесса поцловала капитана, прощаясь съ нимъ. Живописецъ Лауренсъ, писавшій портретъ Каролины, раза три ночевалъ въ Монтэгъ-Гоуз и нердко засиживался вдвоемъ съ принцессой до поздней ночи. Они запирались на ключъ и свидтель слышалъ за дверью шепотъ… Одна изъ служанокъ принцессы показала, что, въ 1802 г., она стала замчать, что принцесса полнетъ, а впослдствіи она вдругъ похудла. Докторъ Милльсъ говорилъ ей, что принцесса беременна и нуждается въ движеніи. Однако названный докторъ положительно опровергъ это показаніе, сказавъ, что онъ никогда не говорилъ ничего подобнаго. Этимъ и ограничивались показанія обвинительной стороны. Другіе свидтели формально опровергали эти сплетни кухни и лакейской. Двое изъ нихъ согласно показали, что оговорившая принцессу служанка совщалась передъ слдствіемъ съ леди Дугласъ. Камеръ-юнгферы принцессы никогда не замчали у нея ни малйшихъ признаковъ беременности. Ребенокъ, котораго принцесса воспитывала въ Монтэгъ-Гоуз, былъ принесенъ одною бдною женщиной, такъ какъ всмъ было извстно, что принцесса желала взять на воспитаніе маленькое дитя. Пажъ принцессы уже велъ объ этомъ переговоры съ одной женщиной, которая родила близнецовъ, когда другая женщина, жена одного рабочаго, пришла въ замокъ съ прелестнымъ малюткой на рукахъ. Этого ребенка показали принцесс, и она уговорила мать отдать его ей. Вс эти факты были подтверждены и матерью ребенка.
Средній выводъ изъ этихъ противорчій дается показаніемъ мистриссъ Лайель, сестры лорда Чольмондели и статсъ-дамы принцессы. Свидтельница сказала, что Каролина кокетничала и съ Сидней Смитомъ, и съ Мэнби, и съ лордомъ Гудомъ, и со многими другими, что она видимо находило боле удовольствія въ обществ мужчинъ, чмъ дамъ, и вообще была большою кокеткой, но свидтельница не имла никакого повода думать, чтобы кокетство принцессы переходило когда нибудь въ нчто боле серьезное.
Какъ бы то ни было, а подробности этого возмутительнаго слдствія, продолжавшагося боле двухъ мсяцевъ, показали, что Каролина Брауншвейгская вела себя слишкомъ легкомысленно и свободно. Комиссары, принадлежавшіе къ партіи виговъ, которой еще придерживался въ то время принцъ Уэльскій, и не скрывавшіе своего нерасположенія къ Каролин, тмъ не мене, единогласно признали ее невинной, но заявивъ, что, какъ выяснилось изъ свидтельскихъ показаній, она вела себя вообще не соотвтственно достоинству будущей англійской королевы.
Комиссары изложили результатъ слдствія въ тайномъ донесеніи королю, который лишь черезъ нсколько недль сообщилъ его принцесс, съ приложеніемъ копіи съ свидтельскихъ показаній.
Англійская печать уже пользовалась въ ту пору большою свободой и газеты не замедлили извстить своихъ читателей объ обвиненіяхъ, взведенныхъ на принцессу Уэльскую. Впрочемъ, подробности слдствія оставались тайной. Публика распалась на два лагеря и общественное мнніе было возмущено.
Кабинетъ, производившій ‘щекотливое изслдованіе’, принадлежалъ къ партіи виговъ, и торіи не замедлили смекнуть, какое оружіе давала имъ противъ ихъ враговъ сомнительная легальность всей этой процедуры. Вожди торіевъ, лорды Эльдонъ и Персиваль, тотчасъ же выступили въ качеств оффиціозныхъ защитниковъ принцессы. Они составили для нея протестъ, который она вручила королю. Описавъ въ этомъ протест тяжелое положеніе, въ которомъ такъ долго держало ее это тайное слдствіе, она приводила факты въ опроверженіе взведенныхъ на нее обвиненій, указывая на то, что лица, на показаніяхъ которыхъ оно было основано, были приставлены къ ней ея явными врагами. Къ этому протесту были присоединены показанія Лауренса и Мэнби, которые утверждали подъ присягой, что относящіяся къ нимъ показанія свидтелей суть не что иное, какъ гнусная ложь и клевета. Сидней Смитъ находился въ ту пору въ плаваніи и не могъ присоединиться къ протесту.
Заключеніемъ слдствія было оффиціальное королевское посланіе къ обоимъ супругамъ, признававшее невинность Каролины. Въ посланіи было, однако, выражено ‘желаніе, чтобы на будущее время поведеніе принцессы Уэльской лучше оправдывало знаки отеческой любви и уваженія, которыя король желаетъ оказывать каждому изъ членовъ своей семьи’.
Въ резолюціи суда вопросъ о преслдованіи леди Дугласъ за лжесвидтельство остался открытымъ и вначал преслдованіе, дйствительно, казалось ршеннымъ. Но одинъ изъ комиссаровъ, лордъ Эрскинъ, страстно влюбился въ свидтельницу, и это обстоятельство, въ соединеніи съ заступничествомъ принца Уэльскаго, помшало дать длу дальнйшій ходъ. Такимъ образомъ, въ результат этого скандальнаго процесса, въ которомъ не были выслушаны ни принцесса, ни ея свидтели, оказались двусмысленный приговоръ, оправдывавшій принцессу въ главномъ обвиненіи, но заключавшій въ себ строгое порицаніе ея поведенія, и безнаказанность клеветниковъ.
Общественное мнніе шумно приняло сторону принцессы. Вс были глубоко возмущены этимъ неслыханнымъ скандаломъ и въ особенности тмъ, что протоколы допроса свидтелей, послужившіе къ оправданію принцессы, остались необнародованными, между тмъ какъ самое обвиненіе получило полную огласку. Разумется, никто изъ свидтелей не давалъ себ труда скрывать подробностей снятыхъ допросовъ. Публика осталась при томъ заключеніи, что судьи, видя невозможность доказать виновность принцессы, несмотря на тонкое домашнее шпіонство, ршились набросить на дло покровъ тайны, разсчитывая, что на репутаціи принцессы все-таки останется тнь.
Воображеніе публики, разъигравшееся на эту тему, сдлало изъ Каролины мученицу. Ея благотворительность, ея ангельская доброта, послужили для враговъ ея орудіемъ противъ нея, она страдала за то, что призрвала дтей бдняковъ, у нея отняли ея дочь и удивлялись, что она почувствовала потребность перенести свою материнскую любовь на сиротъ. Такъ говорили въ народ. Гд бы ни показалась принцесса, публика всюду встрчала ее неистовыми рукоплесканіями и восторженными кликами, тогда какъ принца Уэльскаго и министровъ преслдовали свистками. Слдуя этому теченію, парламентская оппозиція взяла дло принцессы въ свои руки и сдлала изъ него свое знамя. Король, тайно конспирировавшій съ торіями, благопріятствовалъ этому движенію. Распространился слухъ, что лордъ Персиваль готовитъ къ изданію вс документы, относящіеся къ процессу принцессы Уэльской, съ коментаріемъ, разбивающимъ въ конецъ все сплетеніе взведенныхъ на нее клеветъ. Публика впродолженіе нсколькихъ недль ждала эту книгу съ лихорадочнымъ нетерпніемъ, и эти грозныя разоблаченія висли надъ министерствомъ подобно дамоклову мечу. Но вскор подвернулся католическій вопросъ, открывшій королю и торійской партіи боле широкое поле дятельности. Въ март 1807 г., министерство виговъ пало, и ожидаемая ‘книга’ такъ и не явилась.
Однако, первымъ дломъ Эльдона и Персиваля, по вступленіи въ министерство, было изданіе деклараціи, за подписью всхъ министровъ, объявлявшей, ‘что вс обвиненія, взведенныя на принцессу Уэльскую и послужившія поводомъ къ щекотливому изслдованію, оказались лишенными всякаго основанія, и вс подробности показаній обвинительной стороны, бросающія неблагопріятный свтъ на поведеніе принцессы, опровергнуты самымъ несомнннымъ образомъ’.
Въ виду этого, новый кабинетъ посовтовалъ королю возобновить свои прежнія отеческія отношенія къ своей невстк, которыя были прерваны со времени изданія указа о слдствіи. Георгъ III немедленно постилъ Каролину въ Монтэгъ-Гоуз и, не удовольствовавшись этимъ, пригласилъ ее переселиться въ Кенсингтонскій дворецъ и попрежнему являться на пріемахъ у королевы. Такимъ образомъ, принцесса была оффиціально оправдана даже въ тхъ легкомысленныхъ поступкахъ, которые были обнаружены слдствіемъ. Это было тяжкимъ ударомъ для Карльтонскаго дворца.
Каролина явилась на оффиціальномъ пріем у королевы, которая приняла ее съ своею обычною холодностью. Принцъ Уэльскій постарался ухать въ этотъ день на охоту. Но вскор посл того наступилъ день рожденія короля и вся королевская семья должна была собраться въ этотъ день въ Сентъ-Джемскомъ дворц. Наслдникъ престола никоимъ образомъ не могъ отсутствовать на этомъ семейномъ праздник. Десять лтъ прошло со времени разлуки супруговъ, которые въ первый разъ съ тхъ поръ встртились лицомъ къ лицу.
Войдя въ гостиную, принцъ Уэльскій увидлъ свою жену стоящею возл небольшого столика, на который она небрежно опиралась рукой. Онъ прямо направился къ ней. Вс присутствовавшіе разступились и вс разговоры мгновенно смолкли. Супруги съ минуту молча глядли другъ на друга, какъ будто любопытствуя узнать, какой слдъ оставили на каждомъ изъ нихъ эти десять лтъ. Въ обоихъ произошла значительная перемна,— но въ обратномъ смысл. Принцъ Уэльскій, окончательно заплывшій жиромъ, съ краснымъ и обрюзглымъ лицомъ, съ замтной сдиной въ волосахъ, съ мшками подъ глазами, не сохранялъ и тни своей прежней красоты, тогда какъ жена его находилась въ полномъ блеск пышнаго разцвта, который у иныхъ женщинъ приходитъ только въ послдніе годы молодости. Подъ вліяніемъ англійскаго климата и изящныхъ привычекъ, кожа ея сдлалась боле нжной и цвтъ лица боле блымъ, чмъ прежде, полнота, портившая молодую двушку, шла къ женщин зрлыхъ лтъ. Вдобавокъ, нарядъ принцессы отличался самымъ утонченнымъ вкусомъ и лицо ея сіяло такимъ торжествомъ, что принцъ Уэльскій не могъ подавить чувства злобы. Онъ отвсилъ жен притворно-почтительный поклонъ и, поднявъ голову, сказалъ въ-полголоса, съ ядовитою усмшкой:
— Первая ставка ваша!… Увидимъ, чья будетъ послдняя. Каролина поблднла, не переставая улыбаться, и сдлала слабый жестъ рукой, какъ будто желая сказать: мн все равно!
Съ этимъ супруги разстались, чтобы боле не встрчаться.

III.

Образъ жизни принцессы Уэльской въ Кенсингтонскомъ дворц почти ничмъ не отличался отъ ея образа жизни въ Монтэгъ-Гоуз. Вокругъ нея по-прежнему былъ тсный кружокъ друзей, и дружественныя связи ея, какъ и всегда, были боле пылкими, чмъ прочными. Полученный ею жестокій урокъ не только не научилъ ее осторожности, но, казалось, еще усилилъ ея наклонность ничмъ не стсняться. Показалъ-ли онъ безполезность принциповъ нравственности, или они и не были никогда усвоены ей, но только она теряла ихъ все боле и боле незамтно для самой себя. Она сознавала, что честь ея сдлалась предметомъ толковъ въ парламент, клубахъ и тавернахъ, репутація ея стала знаменемъ, переходившимъ изъ рукъ одной партіи въ руки другой, и будь она добродтельна до аскетизма,— все равно, клеветы ея враговъ не пощадили бы ее. Съ другой стороны, она знала, что, какъ бы ни была велика ея распущенность, ея сторонники всегда будутъ длать видъ, что не врятъ ей. Ее обвинили въ преступленіяхъ, которыхъ она не совершала, и оправдали въ проступкахъ, которые были очевидны. Значитъ, что бы она ни длала, но для однихъ — она всегда останется святою, а для другихъ — погибшею женщиной. Если прибавить къ этой увренности праздность, одиночество, сожалнія о погибшей молодости, жажду сильныхъ ощущеній и порывы пылкой натуры, при отсутствіи всякихъ возвышенныхъ идеаловъ, то нельзя не признать, что такія ненормальныя условія могли бы затемнить и боле сильный умъ.
Страсть принцессы къ приключеніямъ возрастала съ каждымъ днемъ. Она любила сидть въ сумерки, закутавшись въ бурнусъ, въ той части Кенсингтонскаго парка, которая была открыта для публики, и вступать въ разговоры съ гуляющими. Если ей удавалось навести рчь на принцессу Уэльскую, узнать, что о ней говорятъ, что думаютъ объ обвиненіяхъ, которыя взвели на нее ея враги,— то она была на верху счастія. Каролина знала, что она популярна, благодаря презрнію, которое внушалъ ея мужъ и гонитель, и упивалась этой популярностью. Страсть къ приключеніямъ заводила ее на маскарады. Она уходила тайкомъ изъ дворца, въ сопровожденіи одной изъ своихъ дамъ, нанимала фіакръ и, переодвшись гд нибудь въ гостинниц, отправлялась наслаждаться новыми ощущеніями среди незнакомой, многолюдной толпы. Иногда она выходила совсмъ одна, пшкомъ, и входила въ дома жителей ближняго квартала, подъ предлогомъ желанія нанять квартиру. Она вступала въ разговоры съ обывателями, знакомилась съ ихъ домашней обстановкой, съ ихъ семейными длами, и если ее узнавали, то это только дополняло ея удовольствіе. Возвратившись домой, она тшила своихъ гостей разсказами объ этихъ экскурсіяхъ. Собиравшееся у нея общество никакъ нельзя было назвать отборнымъ. Ни одинъ домъ не былъ такъ доступенъ, какъ домъ принцессы Уэльской. Случалось, что она не знала даже именъ своихъ гостей. Англійскій обычай, требующій, чтобы дамы уходили въ конц обда, оставляя мужчинъ за виномъ, никогда не соблюдался въ ея дом. Она любила засиживаться за столомъ до поздней ночи, болтая и хохоча со своими гостями, а когда они начинали дремать,— она съ насмшками отсылала ихъ спать.
Лучшимъ удовольствіемъ ея было проводить свободные вечера въ семь музыканта Саппіо,— итальянца, у котораго она брала уроки пнія и игры на арф. Свобода и южная веселость, царствовавшія въ этомъ артистическомъ кружк, были для нея истиннымъ наслажденіемъ. Въ этой нмецкой гризетк, перенесенной въ холодную сферу самаго чопорнаго изъ европейскихъ дворовъ, было что-то цыганское, что длало для нея невыносимымъ англійскій формализмъ. Безпечность была господствующей чертой этого характера. Даже смерть отца, убитаго близъ Іены во время сраженія, при загадочныхъ обстоятельствахъ, не произвела на нее большого впечатлнія, точно также, какъ и прибытіе въ Англію ея матери, герцогини Брауншвейгской, потерявшей корону и бжавшей изъ своей страны. Пріемъ, сдланный ей въ Англіи, далеко не отличался радушіемъ. Несмотря на то, что она была родная сестра короля, ей предоставили поселиться въ наемномъ меблированномъ дом, гд она должна была существовать на деньги, вырученныя отъ продажи ея драгоцнностей. Не только обязанности дочери, но и политическій разсчетъ предписывали Каролин предложить матери гостепріимство, чтобы прикрыться ея именемъ, но принцесса слишкомъ дорожила своею свободой, чтобы добровольно подчиниться такому стсненію. Общество стариковъ, окружавшихъ ея мать, нагоняла на нее звоту, а Каролина, по ея собственнымъ словамъ, могла примириться со всмъ, кром скуки.
Для характеристики Каролины Брауншвейгской не мшаетъ привести отзывъ одной изъ самыхъ близкихъ къ ней придворныхъ дамъ: ‘Я не знавала женщины боле странной, чмъ принцесса Уэльская, писала леди Кэмпбелъ. Иногда она кажется полной чувства и ума, и даже обнаруживаетъ рдкую возвышенность идей, а въ другой разъ она нисходитъ въ своемъ образ мыслей и выраженіяхъ до невроятной грубости. Сегодня — это мишура, завтра — золото и брилліантъ, а въ иной разъ просто-на-просто грязь, или даже нчто худшее’. Каролина мотала деньги и вчно нуждалась въ нихъ. Ея двадцатитысячная пенсія всегда была затрачена впередъ и ей пришлось ходатайствовать у мужа о прибавк еще двухъ тысячъ. Принцъ Уэльскій согласился на эту прибавку, но предупредилъ, что онъ не приметъ больше никакихъ просьбъ отъ жены.
По обычаю всхъ женщинъ, разошедшихся съ мужьями, Каролина находила величайшее удовольствіе въ сплетняхъ и пересудахъ о томъ, что длалось въ Карльтонскомъ дворц. Цлый полкъ фаворитовъ и шпіоновъ существовалъ доносами и сплетнями супругамъ другъ на друга. Каролина не удовлетворилась своимъ оправданіемъ и не примирилась съ тмъ, что подробности ‘щекотливаго изслдованія’ остались оффиціальной тайной. Она жаждала мести, шума, скандала. Ей хотлось новаго слдствія, публичнаго, въ которомъ она могла бы смло выступить противъ своихъ гонителей и восторжествовать надъ ними при рукоплесканіяхъ толпы. Одно только удерживало ее: это формальная воля короля, который ршительно воспротивился огласк. Георгъ III, набожный въ вкъ вольнодумства и воздержанный среди всеобщей распущенности, внушалъ своей семь уваженіе, смшанное со страхомъ, хотя подданные, прозвавшіе его фермеромъ Джорджемъ, не раздляли этого чувства. Но физическое и умственное разслабленіе короля усиливалось съ каждымъ годомъ и скрывать его становилось трудно. Почти слпой и совершенно глухой, онъ, вдобавокъ, въ пятый разъ впалъ въ помшательство.
Однажды, въ Виндзор, слуги, явившіеся раздвать короля, не нашли его въ спальн. Поднялась тревога, стали искать по всмъ комнатамъ и нашли короля въ парадной зал, на престол, въ раззолоченномъ мундир и въ орденахъ. Онъ воображалъ, что присутствуетъ на какой-то церемоніи.
— Ваше величество, ужъ десять часовъ, объявилъ камеръ-лакей.
— Господинъ посолъ, величественно отвтилъ король,— я съ удовольствіемъ принимаю выраженіе дружбы отъ вашего августйшаго монарха…
— Ваше величество изволите ошибаться. Я не посолъ, а вашъ нижайшій слуга.
Георгъ III сдлалъ пируэтъ и расхохотался.
— Зовите дамъ! Съ тхъ поръ, какъ этотъ Бонни (Бонапартъ) завербовалъ въ свою армію мошенниковъ итальянцевъ, воевать иначе нельзя, какъ подъ музыку. Вдь они вс музыканты. А протанцую джигу съ другомъ Коллингвудомъ. Только смотрите, не проговоритесь королев, прибавилъ онъ таинственно.
— Осмливаюсь напомнить, что врачи предписали вашему величеству ложиться спать не позже десяти часовъ.
— Врачи! Уиллисъ! что онъ понимаетъ?.. Къ оружію! вс къ оружію! пора покончить съ дерзкимъ народомъ! Вотъ они, мои воины! Нтъ! со мною не сдлаютъ того, что сдлали съ Людовикомъ XVI! Нтъ! нтъ!..
И король храбро проскакалъ по зал верхомъ на своей трости, крича: ‘Солдаты! Я доволенъ вами! Насъ ждутъ новыя побды!’ Потомъ онъ вдругъ повернулся къ воображаемымъ дамамъ и сталъ любезно извиняться передъ ними въ томъ, что чай былъ не горячъ и имлъ странный вкусъ.
Слуги схватили его. Онъ бился въ ихъ рукахъ и плакалъ, какъ дитя. Вмсто царственной мантіи, его облачили въ горячечную рубашку и принялись, по варварскому обычаю того времени, лечить хлыстомъ. Придворный врачъ Уиллисъ считалъ своимъ врноподданническимъ долгомъ примнять къ королю этотъ способъ леченья съ особеннымъ усердіемъ.

——

Принцъ Уэльскій сдлался регентомъ и первымъ дломъ его было дезертировать изъ лагеря виговъ къ торіямъ, которымъ, разумется, пришлось пожертвовать для этого принцессой Уэльской. Естественнымъ результатомъ этого сталъ переходъ на ея сторону виговъ, успвшихъ убдиться собственнымъ опытомъ, какимъ сильнымъ оружіемъ могла она служить въ рукахъ оппозиціи.
Однимъ изъ вопросовъ, постоянно грозившихъ снова возжечь войну между супругами, было положеніе, созданное ихъ враждой для ихъ дочери, принцессы Шарлотты. Пока она была ребенкомъ и пока не омрачился умъ короля, отношенія къ ней родителей регулировались самимъ королемъ. Каждый изъ нихъ имлъ право навщать дочь и получать отъ нея визиты по одному разу въ недлю. Но, едва сдлавшись регентомъ, принцъ Уэльскій изъявилъ намреніе ограничить сношенія принцессы Шарлотты съ ея матерью, подъ тмъ предлогомъ, что для 14-ти-лтней двушки вліяніе подобной женщины могло быть опаснымъ. Строго обвинять его за эту мру было бы несправедливо, такъ какъ его предубжденіе противъ жены было совершенно искреннимъ. Но и враги его съ неменьшею искренностью объяснили себ его ршеніе — не сознаніемъ отеческаго долга, а ненавистью къ жен.
Ребенокъ, поставленный между родителями, которые ненавидятъ другъ друга, инстинктивно привязывается къ той сторон, гд онъ видитъ боле нжности и ласки. Принцъ Уэльскій всегда былъ холоденъ къ своей дочери и лишь изрдка отрывался для нея отъ своихъ удовольствій, тогда какъ Каролина, пылкая во всхъ своихъ привязанностяхъ и уврявшая себя и другихъ, что вся ея любовь сосредоточена на отнятомъ у нея ребенк, осыпала дочь ласками и восхищалась каждымъ ея словомъ. Само собою разумется, что двочка незамедлила сдлать выборъ между отцомъ и матерью и всей душой привязалась къ послдней. Окружающіе тщетно старались скрывать это пристрастіе, отецъ скоро угадалъ его. Понятно, что его ршеніе, слишкомъ походившее на месть, не могло не показаться жестокимъ деспотизмомъ.
Негодованію Каролины не было границъ, когда она узнала объ этихъ новыхъ стсненіяхъ. Она разразилась горькими жалобами на мужа и незамедлила вступить съ дочерью въ тайную переписку. Пятнадцатилтней принцесс естественно нравились эти романическія сношенія, но Каролина не удовольствовалась этимъ: ей нужно было, чтобы вся публика знала о страданіяхъ ея материнскаго сердца. Однажды, встртивъ на улиц экипажъ своей дочери, она послдовала за нимъ, догнала его въ Гайдъ-Парк и, когда оба экипажа поровнялись и остановились, мать съ дочерью, при всей публик, выскочили изъ экипажа и бросились другъ другу въ объятія. Черезъ часъ, весь Лондонъ говорилъ объ этомъ эпизод и на слдующій день во всхъ газетахъ описывалась эта трогательная сцена.
Кончилось тмъ, что молоденькая принцесса открыто возмутилась противъ своего отца и написала ему почтительное, но твердое письмо, въ которомъ требовала себ свободы и права видться съ матерью во всякое время. Регентъ пришелъ въ ярость, понадобилось вмшательство королевы, лорда-канцлера, и въ Виндзор произошла шумная семейная сцена. Принцъ грубо выругалъ дочь и объявилъ ей, что она не получитъ свободы, пока не выйдетъ замужъ. Шарлотта промолчала, но не смутилась и тотчасъ обо всемъ написала матери.
— Какова твердость! каковъ характеръ! въ восторг восклицала принцесса Уэльская, показывая всмъ письмо дочери.
Дло становилось серьезнымъ. Въ виду участія публики, возбужденнаго этимъ семейнымъ споромъ, оппозиція ршилась перенести вопросъ на парламентскую почву. Дло шло о наслдниц престола, и англійская нація была вправ считать себя настолько же заинтересованной въ воспитаніи принцессы, какъ и ея отецъ. Самые вліятельные и дятельные изъ вожаковъ либеральной партіи, Брумъ и Уайтбрэдъ, сдлавшіеся совтниками королевы посл измны торіевъ, ршились воспользоваться, для политической агитаціи, раздорами въ королевской семь, волновавшими вс классы общества.
Въ виду того, что регентъ заперъ свою дочь въ Крэнборнъ-Лодж, уединенной вилл, въ глубин Виндзорскаго парка, ршено было, чтобы принцесса Уэльская протестовала противъ этого заключенія въ форм письма къ регенту, съ изложеніемъ всхъ своихъ материнскихъ жалобъ. Письмо было сочинено Брумомъ, Каролин оставалось только переписать его и приложить свою подпись къ этому образцовому произведенію, дышавшему твердостью, разсудительностью и кротостью. Каролина требовала въ немъ публичнаго суда, разоблаченія всхъ подробностей ‘щекотливаго изслдованія’ и полнаго возстановленія своей чести. О принцесс Шарлотт въ письм говорилось: ‘Чмъ объяснить въ глазахъ страны подобную систему заключенія, удаляющую будущую монархиню Англіи отъ всхъ общественныхъ сношеній, лишающую ее всякой возможности пріобрсть знаніе свта, столь необходимое въ ея будущемъ высокомъ положеніи? Что, если она будетъ внезапно призвана судьбой къ занятію престола, и вступитъ на него съ меньшею опытностью и знаніемъ жизни, чмъ всякая другая двушка ея лтъ?’ Письмо это было адресовано сначала на имя регента, но осталось безъ отвта. Тогда копія съ него была отправлена къ лорду-канцлеру, съ просьбй прочесть ее принцу. Лордъ Ливерпуль извстилъ, что просьба принцессы исполнена, но его высочество не далъ никакого отвта.
Совтники принцессы были въ восторг. Мирные пути были испробованы и теперь оставалось только предъявить регенту прошеніе его жены въ форм парламентскаго запроса.
Мра эта была уже ршена, какъ вдругъ письмо принцессы появилось цликомъ въ газет ‘Morning Chronich’. Никто не зналъ виновника этой нескромности. Письмо произвело на публику громадное впечатлніе и вс газеты перепечатали его на первой страниц, въ сопровожденіи грустныхъ коментаріевъ.
Принцъ Уэльскій, заподозривъ, что письмо было сообщено въ газеты самою Каролиной, веллъ лорду-канцлеру написать ей, что свиданія ея съ дочерью отсрочиваются на неопредленное время, ‘вслдствіе оглашенія въ печати ея письма’. Каролина, приведенная этой инсинуаціей въ справедливое негодованіе, поручила леди Гоуардъ отвтить канцлеру, что предположеніе регента, будто она сама послала въ газеты письмо, ‘такъ же ложно, какъ и вс другія клеветы, взводимыя на нее негодяями’, и что совтники регента ‘должны бы стыдиться, что они внушили ему, на основаніи простаго предположенія, такую мру, которая оскорбляетъ въ одно и то-же время законы природы и законы страны’.
Однако, оглашеніе письма уже успло глубоко взволновать общественное мнніе. Важный документъ этотъ, разоблачая тайну королевской семьи, прямо переносилъ дло на судъ націи. Въ стран, привыкшей считать честь своего царствующаго дома тсно связанною съ честью англійскаго народа, вопросъ этотъ длался нкоторымъ образомъ личнымъ вопросомъ каждаго. Притомъ же невинная двушка, судьба которой ршалась въ этомъ грустномъ спор, была будущая королева Англіи.
Съ другой стороны, вызовъ былъ сдланъ слишкомъ прямо, чтобы регентъ и министерство могли оставить его безъ отвта. Собралось экстренное засданіе тайнаго совта, съ участіемъ коронныхъ юристовъ, и черезъ пять дней посл обнародованія газетами письма принцессы, ‘щекотливое изслдованіе’ возобновилось,— на этотъ разъ передъ всми членами министерства. Вс документы слдствія 1806 г. были вынуты изъ архивовъ, вс свидтели, которыхъ еще можно было найти, были снова вызваны. Вся Англія ждала съ напряженнымъ любопытствомъ исхода этого новаго тайнаго процесса. Но каково же было общее изумленіе, когда узнали, что единственнымъ результатомъ новаго слдствія былъ простой докладъ регенту, постановлявшій, что ‘въ виду документовъ, оставленныхъ слдствіемъ 1806 г., сношенія принцессы Шарлотты съ ея матерью должны быть подчинены строгимъ правиламъ’. Подъ этимъ докладомъ стояли имена всхъ министровъ и двухъ архіепископовъ. Едва получивъ копію съ этой резолюціи, Каролина препроводила ее къ президентамъ обихъ палатъ, съ приложеніемъ протеста, въ которомъ она требовала гласнаго суда и права защищаться. Президентъ палаты лордовъ, которымъ былъ не кто другой, какъ самъ лордъ-канцлеръ, отказался прочесть письмо принцессы этому собранію, но спикеръ палаты общинъ прочелъ его, и палата, признавъ дло неотложнымъ, назначила обсужденіе его черезъ три дня.
Оффиціозныя газеты прикусили язычекъ, между тмъ какъ вся независимая печать съ негодованіемъ напала на министерство, возмущаясь тмъ, что жен наслдника престола отказываютъ въ правахъ, въ которыхъ не можетъ быть отказано, въ свободной стран, послднему изъ гражданъ. Отвчать палат отъ имени министерства долженъ былъ министръ-президентъ, Кэстльригъ, положеніе котораго было крайне затруднительно, такъ какъ въ 1807 г. онъ былъ членомъ торійскаго кабинета, громко провозгласившаго невинность Каролины, а теперь находился въ лагер ея враговъ. Онъ выпутался, однако, довольно ловко, сваливъ вину на безтактность друзей принцессы, пытавшихся подкрпить ея протестъ ни на чемъ не основанными предположеніями, въ род того, будто цлью ‘щекотливаго изслдованія’ было ‘перемщеніе наслдственнаго права на корону’. Министръ прибавилъ, что дло шло о спеціальномъ факт, въ которомъ комиссія оправдала принцессу и слдующее министерство подтвердило это оправданіе. Провозгласивъ еще разъ ея невинность, Кэстльригъ усплъ склонить палату перейти къ очереднымъ дламъ.
На этотъ разъ торжество Каролины было полное. Министерство признало себя побжденнымъ, и печать хоромъ осудила ея гонителей. Чтобы усилить впечатлніе этой побды, друзья принцессы послдовательно обнародовали ея переписку съ принцемъ Уэльскимъ и съ Георгомъ III, со времени разлуки ея съ мужемъ. Публика была глубоко тронута, сожалнія газетъ о грустной судьб принцессы доходили до лиризма. ‘Никогда еще, говорили он, твердость женщины не подвергалась такому тяжелому испытанію. Принцессу судили четыре комиссіи, три министерства и палата общинъ,— и во всхъ этихъ инстанціяхъ она оправдана!….’
Но дло этимъ не кончилось. Регентъ веллъ обнародовать въ двухъ оффиціозныхъ органахъ вс тайные протоколы ‘щекотливаго изслдованія’. Вся грязь свидтельскихъ показаній противъ принцессы, хранившаяся въ тайн архивовъ впродолженіе семи лтъ, всплыла наружу въ глазахъ всей публики, всего читающаго міра. Дйствіе этихъ разоблаченій было поразительно, но совершенно обратно тому, котораго ожидали. Популярность Каролины стала непоколебима, и въ запоздавшей гласности увидли только новую гнусность враговъ принцессы, подсказывавшихъ нкоторымъ образомъ отвты свидтелямъ самою формою вопросовъ. Словомъ, разоблаченія, вмсто того, чтобы повредить принцесс, только подкрпили общее участіе къ ней и увренность въ ея невинности. Со всхъ концовъ королевства начали приходить къ Каролин адресы, въ которыхъ ее поощряли настаивать на своихъ правахъ матери и оскорбленной супруги, увряя, что за нее стоитъ весь народъ. Къ ней явилась депутація отъ Сити, предшествуемая знаменами корпораціи и въ сопровожденіи громадной толпы народа, чтобы выразить уваженіе и преданность обожавшаго ее населенія. Англійскіе масоны исключили лорда Дугласа изъ своей среды. Уличныя демонстраціи становились съ каждымъ днемъ все боле и боле шумными и угрожающими.
Въ палат общинъ, Уайтбрэдъ спросилъ министерство, возбуждено ли противъ леди Дугласъ судебное преслдованіе за лжесвидтельство. Кэстльригъ промолчалъ, но ораторъ настаивалъ, ссылаясь на то, что невинность принцессы доказана.
— Легальная невинность!— замтилъ министръ довольно громко.
Этотъ перерывъ вызвалъ краснорчивое возраженіе, въ которомъ ораторъ привелъ образчики всего хода ‘щекотливаго изслдованія’, свидтельствовавшіе, что отвты какъ бы подсказывались свидтелямъ.
Завязались жаркія пренія, впрочемъ, кончившіяся ничмъ. По совту Каннинга, положено было предать забвенію этотъ грустный вопросъ и не усиливать волненія умовъ продолженіемъ преній.
Нравственная побда осталась безспорно за принцессой Уэльской, но результатомъ всего этого было то, что принцесса окончательно попала въ руки оппозиціи. Каролина сдлалась орудіемъ партіи и не смла боле сдлать шага, не посовтовавшись со своими новыми менторами — Брумомъ и Уайтбрэдомъ. Малйшій поступокъ ея получалъ значеніе государственнаго дла. Она не могла ни похать въ театръ, ни явиться на какомъ нибудь праздник, не спросивъ разршенія своихъ совтниковъ. Даже одваться она не могла, какъ ей заблагоразсудится. Уайтбрэдъ замтилъ ей однажды, что она слишкомъ обнажаетъ свои плечи. Эти новые узы, надтыя ею на себя для удовлетворенія своей мести, были ей нестерпимы и жизнь ея проходила въ постоянныхъ волненіяхъ и непріятностяхъ. Оваціи, которыя длались ей публикою, приходилось покупать тайными униженіями. По временамъ, въ порыв шальной веселости, она какъ будто нарочно старалась посять въ умахъ своихъ друзей сомнніе въ тхъ фактахъ, на которыхъ была построена вся ея популярность. Такъ, напримръ, она говорила о своихъ врагахъ:
— Не глупы ли они? Выдумываютъ вздоръ, а не видятъ правды, которая могла бы отлично послужить имъ!
Одной изъ своихъ придворныхъ дамъ она объявила по секрету, что ея пріемышъ, Ульямъ Остинъ, хотя и не сынъ ея, но и не то, за что его выдаютъ.
— Это — тайна, прибавила она,— которая откроется только посл моей смерти.
Однажды, за столомъ, принцесса сказала при двадцати человкахъ:
— Они увряютъ, что это мой сынъ. Пусть они докажутъ это,— и онъ будетъ вашимъ королемъ!

——

Насталъ 1814 годъ. Девятнадцать лтъ, прошедшія со времени брака Каролины Брауншвейгской съ принцемъ Уэльскимъ, ознаменовались цлымъ рядомъ важнйшихъ историческихъ событій. Америка упрочила свою независимость. Французская республика впала въ цезаризмъ. Война почти не переставала свирпствовать на суш и на мор въ обоихъ полушаріяхъ. Человческія бойни на поляхъ сраженій грозили обезлюдить европейскій материкъ. Что касается Англіи, то ей эта безпощадная борьба стоила больше золота, чмъ крови, производительность ея не прерывалась, бремя войны не давило ее такъ тяжело, какъ другіе народы.
На регент и на его жен европейскія катастрофы отзывались слабе, чмъ на комъ бы то ни было. Какое было дло эпикурейцу Карльтонскаго дворца до этихъ непрерывныхъ боевъ? Онъ читалъ бюллетени о нихъ съ равнодушіемъ туриста, который смотритъ съ берега на бушующее море. Съ своей стороны и Каролина была слишкомъ занята своей личной жизью, чтобы интересоваться міровыми событіями.
Между тмъ, побда измнила французскимъ знаменамъ, Бонапартъ палъ и союзныя войска вступили въ Парижъ. Радость всей Европы, включая и Англію, доходила до безумія. Русскій императоръ, прусскій король и Блюхеръ сдлались кумирами британскихъ патріотовъ, которые впослдствіи сосредоточили свое обожаніе на Веллингтон.
Оба монарха приняли приглашеніе постить Лондонъ. Каролина, тмъ боле любившая оффиціальныя празднества, чмъ усердне супругъ ея старался устранять ее отъ нихъ, напередъ радовалась случаю явиться передъ любопытными взорами представителей союзныхъ главныхъ штабовъ во всемъ блеек своего недавняго торжества. Но надеждамъ ея не суждено было сбыться. Она получила письмо отъ королевы Шарлотты, которая запрещала ей, именемъ регента, показываться при двор во время пребыванія въ Лондон иностранныхъ государей. Первымъ движеніемъ Каролины было пренебречь этимъ запрещеніемъ. Но Уайтбрэдъ настоялъ на томъ, чтобы она осталась врна своей роли жертвы и продиктовалъ ей письмо къ королев, съ изъявленіемъ покорности. Узнавъ объ этомъ, Брумъ остался очень недоволенъ. По его мннію, Каролин не слдовало упускать этого единственнаго случая заявить свои права передъ Европой, но сдланнаго уже нельзя было поправить.
Государи пріхали. Привыкнувъ на континент къ картинамъ раззоренія и народной нищеты, послдствіямъ долгой войны, они были несказанно поражены зрлищемъ зажиточности и довольства, которое они повсюду встрчали на своемъ пути въ Англіи. Веселыя деревни, тучныя пастбища, сытый скотъ, дятельныя фабрики, лоснящіяся лошади, безчисленные экипажи,— словомъ, какъ будто совсмъ другой міръ, чмъ въ Европ. Весь Лондонъ пришелъ въ движеніе. Массы народа день и ночь толпились на улицахъ, жаждая взглянуть на героевъ великой борьбы. Энтузіазмъ доходилъ до опьяннія. При двор и въ лондонской Сити праздникъ слдовалъ за праздникомъ, и изо всей королевской фамиліи одна принцесса Уэльская не участвовала въ этихъ празднествахъ. Регентъ, поощренный первымъ успхомъ, пошелъ дале, чтобы уничтожить свою жену всевозможными униженіями. Онъ помшалъ герцогу Вюртембергскому, родному племяннику Каролины Брауншвейгской, сдлать ей визитъ. Онъ веллъ присылать къ нему на просмотръ вс пригласительные билеты на общественные балы, чтобы собственноручно исключить изъ нихъ билетъ на имя принцессы Уэльской. Русскій императоръ уже садился въ экипажъ, чтобы сдлать ей визитъ, когда подоспвшій Кэстльригъ упросилъ его, отъ имени регента, отказаться отъ этого намренія. Точто также удалось регенту отклонить отъ этого и прусскаго короля, со стороны котораго подобная уступчивость была совершенно неизвинительна, такъ какъ герцогъ Брауншвейгскій умеръ на служб Пруссіи. Согласно обычаю, принцесса Уэльская послала одного изъ своихъ придворныхъ привтствовать отъ ея имени иностранныхъ монарховъ, на что они должны были бы отвтить такою же любезностью, но изъ угожденія регенту, они не сдлали и этого.
Вс эти мелочи, раздуваемыя духомъ партій, принимали значеніе настоящихъ событій. Брумъ и Уайтбрэдъ коментировали малйшій фактъ, разсчитывали каждый шагъ принцессы. Они послали ее на парадный спектакль въ опер, гд появленіе ея послужило поводомъ къ шумной манифестаціи.
Регентъ сидлъ въ боковой королевской лож, между русскимъ императоромъ и прусскимъ королемъ. Позади ихъ помщались второстепенные принцы. Друзья принцессы устроили такъ, чтобы она вошла въ свою ложу — находившуюся прямо противъ королевской — въ то время, когда оркестръ игралъ ‘God save the king’. Обычай требуетъ, чтобы вс присутствующіе стояли во время исполненія этого гимна, и Каролина, наравн со всми, исполнила это правило этикета. Когда, по окончаніи гимна, она сла на переднее мсто своей ложи, весь партеръ разразился неистовыми рукоплесканіями.
Одна изъ сопровождавшихъ принцессу дамъ посовтовала ей встать и поклониться, но Каролина, сообразивъ, что это было бы уже слишкомъ, отвтила своей спутниц извстной англійской поговоркой.
— Милая моя, жена Понча — ничто, когда самъ Пончъ на-лицо.
Регентъ принялъ (или сдлалъ видъ, что принялъ) рукоплесканія на свой счетъ и поклонился публик. Придворные подумали, что поклонъ относился къ принцесс, и порицали ее за то, что она не отвтила на него. Такимъ образомъ, даже лучшіе изъ ея поступковъ истолковывались во вредъ ей.
По окончаніи оперы, публика, хотя и рукоплескала царственнымъ гостямъ, но эти рукоплесканія были ничто въ сравненіи съ той оваціей, которая была сдлана принцесс Уэльской, лишь только опустла королевская ложа. Весь театръ слился въ неумолкаемое ‘ура!’ Каролина поднялась съ мста, раскланялась на вс стороны и скрылась. Но публика не ограничилась этой оваціей. На улиц экипажъ принцессы былъ окруженъ толпой народа, которая кричала ‘ура’! еще громче, чмъ въ театр. Самые пламенные изъ ея поклонниковъ, отворивъ дверцу кареты, просили чести пожать принцесс руку и хотли выпрячь лошадей, чтобы самимъ запречься вмсто нихъ. Людямъ иногда очень хочется походить на скотовъ. Иные даже просто на-просто предлагали пойти и разнести Карльтонскій дворецъ. Чтобы сдержать ихъ, понадобилось все вліяніе Каролины.
— Будьте благоразумны, друзья мои, пропустите меня и идите спать, говорила она.
Такая кротость и покорность судьб исторгли слезы у ея простодушныхъ поклонниковъ.
— Храни васъ Господь! кричали ей.— Мы заставимъ регента любить васъ, пока намъ не удастся отъ него избавиться!
Однако эти шумные тріумфы только въ половину утшали принцессу въ униженіяхъ, которыя ей приходилось испытывать отъ двора. Она всюду была исключена, а если ей случалось быть приглашенной на какой-нибудь изъ общественныхъ баловъ, то царственные гости не являлись туда, чтобы не встртиться съ нею. Словомъ, каждый день приносилъ ей новыя оскорбленія. И все же она не могла отказаться отъ надежды видть у себя высокихъ гостей. Часто, обнадеженная какимъ-нибудь ложнымъ слухомъ, она одвалась въ простой нарядъ, длала вс приготовленія къ пріему и ждала… Но часы проходили, принося новое горькое разочарованіе. Эти ежедневныя волненія были истинною пыткою для Каролины. Еще боле угнетало ее сознаніе, что она сдлалась игрушкой въ рукахъ партій.
— Что это за жизнь? жаловалась она своимъ дамамъ.— Не о моемъ счастьи, не о моей чести идетъ дло, а объ успхахъ Брума, и его партіи. И это вчно такъ будетъ, если я не уду изъ этой гнусной страны!
Мысль покинуть Англію уже не разъ являлась ея уму и, наконецъ, совершенно овладла имъ вслдствіе одного случая, показавшаго ей въ яркомъ свт ея ложное положеніе.
Посщеніе иностранныхъ монарховъ принудило регента призвать свою дочь въ Лондонъ, и молодая принцесса естественно не могла оставаться равнодушной зрительницей униженій, которымъ подвергалась ея мать. Она выразила свой протестъ слдующимъ образомъ: однажды, часу въ восьмомъ вечера, воспользовавшись минутой, когда ее оставили одну, она вышла тайкомъ изъ дворца, въ которомъ жила, и, не будучи узнанной, наняла фіакръ и велла везти себя въ Кенсингтонскій дворецъ. Каролины не было дома, она ухала на нсколько дней въ Блэкгитъ. Принцесса Шарлотта объявила, что она будетъ дожидаться своей матери, и что она твердо ршилась не покидать ее боле. За Каролиной тотчасъ же былъ посланъ курьеръ, и въ то же время послали извстить о случившемся Уайтбрэда и Брума. Было уже поздно, когда принцесса Уэльская и ея совтники съхались въ Кенсингтонскій дворецъ. Но тщетно представляли они молодой двушк, что отецъ ея, какъ регентъ, иметъ неограниченную власть надъ нею: она ничего не хотла слушать. Пришлось призвать на помощь архіепископа, лорда-канцлера, герцога Суссекскаго. Но сколько они ни увряли принцессу, что попытка ея безполезна, что, волей-неволей, ей придется возвратиться,— она осталась непоколебима. Такъ прошла вся ночь и уже занялся день.
— Такъ и вы тоже покидаете меня? И вы тоже присоединяетесь къ моимъ врагамъ! упрекала принцесса Шарлотта Брума.
Молодой членъ парламента подвелъ ее къ окну.
— Видите ли вы эти парки, эти поля? вскричалъ онъ.— Мн стоитъ только кликнуть кличъ, чтобы они покрылись народомъ. Двсти тысячъ человкъ сбгутся сюда, чтобы положить за васъ жизнь. Но разв мы можемъ побдить? Да если бы и могли, разв вы согласитесь взять на свою совсть такіе ужасы, какіе влечетъ за собою междоусобная война? Подумайте хорошенько!
Этотъ доводъ такъ подйствовалъ на принцессу, что она, рыдая, согласилась возвратиться въ свой дворецъ.
Посл этой продлки, надъ молодою двушкой былъ учрежденъ такой строгій надзоръ, что она ршительно стала смотрть на своего отца, какъ на жестокаго деспота.
Вскор посл того она была сосватана за принца Оранскаго, наслдника нидерландскаго престола. Бракъ былъ уже совершенно улаженъ дипломатическимъ путемъ и женихъ послалъ невст подарки, но Шарлотта, узнавъ объ этой сдлк, наотрзъ отказала въ своемъ согласіи, и бракъ не состоялся, къ великой досад регента и министерства.

——

Вс эти треволненія, наконецъ, такъ надоли Каролин, что она окончательно ршилась распроститься съ ненавистною Англіей. Препятствій къ этому не встртилось: враги ея были очень рады избавиться отъ нея. Въ іюл 1814 г., въ парламентъ былъ внесенъ билль объ опредленіи принцесс Уэльской ежегодной пенсіи въ 35.000 фунт. стерлинговъ. Парламентъ единогласно утвердилъ его. Такимъ образомъ, Каролина пріобрла значительную прибавку дохода, а регентъ былъ облегченъ отъ большой пенсіи, которую онъ выдавалъ съ тхъ поръ жен. Въ проигрыш остались одни плательщики налоговъ. Принцесса отпустила большую часть своего штата, распродала свое движимое имущество и сдлала вс необходимыя распоряженія для продолжительнаго отсутствія. Ршеніе ея всми одобрялось, какъ самый простой исходъ изъ невыносимаго положенія. Недовольны имъ были только Брумъ и Уайтбрэдъ, терявшіе въ ней полезное для нихъ орудіе.
— Если вы останетесь, то я ручаюсь за успхъ вашего дла, если же удете, то я ни за что не ручаюсь, пророчески говорилъ, ей Брумъ.
Но ршеніе принцессы было непреложно. Въ начал августа она ухала въ сопровожденіи многочисленнаго штата, взявъ съ собою и своего пріемыша, которому было тогда лтъ двнадцать. Каролина отправилась путешествовать подъ именемъ графини Корнуэльской, но все же какъ царственная особа. На фрегат, который везъ ее, былъ поднятъ королевскій флагъ, и въ Дувр форты салютовали ему установленнымъ порядкомъ. Если бы знала Каролина, что говорилъ о ней въ ту минуту ея мужъ! Сидя за столомъ въ веселой компаніи, онъ радостно поднялъ бокалъ, вскричавъ:
— Счастливый путь принцесс Уэльской! И да не ступитъ къ намъ боле никогда ея нога!

——

Посл отъзда Каролины, въ Англію лишь изрдка и черезъ долгіе промежутки времени доходили слухи о ней. Извстно было только, что она путешествовала по Германіи и по Италіи, отъ времени до времени въ какой нибудь газет появлялось извстіе о посщеніи принцессой той или другой мстности и, такимъ образомъ, узнали, что она постила Тунисъ, Іоническіе острова, Іерусалимъ. Члены ея свиты, одинъ за другимъ, возвращались въ Англію: сначала статсъ-дамы, потомъ камергеры, затмъ шталмейстеръ, наконецъ и медикъ. Но эти дезертированія оставались незамченными. Проходили мсяцы, годы, а принцесса не возвращалась, и англичане уже начали забывать, что у регента ихъ есть жена, которая странствуетъ по свту.
Каролина начала свое путешествіе съ Брауншвейга. Ей хотлось побывать на родин и она провела нсколько дней съ своимъ братомъ, герцогомъ Брауншвейгскимъ, убитымъ вскор посл того при Ватерлоо. Изъ Германіи принцесса отправилась въ Швейцарію, гд она встртилась съ бывшей императрицей Маріей-Луизой, которая, подобно ей, искала разсянія въ своемъ вынужденномъ вдовств. Об принцессы обмнялись въ Берн цлымъ рядомъ обдовъ и баловъ. Тутъ Каролина начала обнаруживать явное стремленіе сбросить съ себя вс стсненія этикета и дать полную волю своимъ фантазіямъ. Сопровождавшія ее строгія англичанки приходили все въ большій и большій ужасъ отъ рискованныхъ шаговъ, которые она длала на этомъ скользкомъ пути. То она являлась на балъ въ туалет, слишкомъ классическомъ для ея сана, то вальсировала восемь часовъ подъ рядъ съ молодымъ историкомъ Сисмонди, бывшимъ въ большой мод у знатныхъ иностранокъ, путешествовавшихъ по Швейцаріи. Смлость ея разговоровъ и развязность манеръ не приличествовали не только ея сану, но и лтамъ, такъ какъ ей шелъ уже сорокъ пятый годъ. Ея придворныя дамы начинали жалть, что он послдовали за нею, хотя до скандала дло не доходило. Но въ Милан, куда маленькій дворъ перехалъ изъ Швейцаріи, произошло одно событіе, которому суждено было имть важныя послдствія. Принцесса отказала одному изъ своихъ лакеевъ и на его мсто наняла итальянца. Это былъ мужчина лтъ двадцати семи, по имени Бартоломео Бергами, служившій передъ тмъ въ курьерахъ у одного итальянскаго генерала. Высокій ростъ, красивое лицо, широкія плечи, стройный станъ и вообще физическія совершенства всегда были въ глазахъ англійской аристократіи ршающими условіями при выбор слугъ. Въ Лондон, прежде чмъ нанять лакея, его осматриваютъ какъ лошадь въ таттерсал, и люди, промышляющіе лакейскимъ ремесломъ, отлично знаютъ цну своимъ физическимъ достоинствамъ.
Въ этомъ отношеніи Бартоломео Бергами былъ безспорно самымъ подходящимъ человкомъ для своей должности. Это было великолпное животное, ростомъ въ шесть футовъ, съ античными формами, матовымъ цвтомъ лица, бархатными глазами, черными вьющимися волосами надъ низкимъ лбомъ и серебряными серьгами въ ушахъ. Онъ былъ похожъ на гладіатора-аллоброга, сохранившагося среди нашей выродившейся расы.
При первомъ же взгляд на него, принцесса Уэльская велла своему мэтръ-д’отелю взять его, и Бергами въ тотъ же день вступилъ въ отправленіе своихъ обязанностей.
Классическая красота новаго лакея всхъ поражала, хотя она и потеряла подъ ливреей свой первобытный характеръ. Однако, дамы принцессы должны были вскор сознаться, что она оказываетъ ему боле вниманія, чмъ сколько приличествовало бы даже художниц но профессіи. Она засматривалась на него, безпрестанно подзывала его, говорила съ нимъ необыкновенно мягко и ласково и ни отъ кого не хотла боле принимать услугъ, кром него.
Съ перездомъ въ Неаполь, странное расположеніе принцессы къ своему слуг сдлалось еще боле подозрительнымъ. До того времени въ домахъ, гд она останавливалась, у нея всегда были отдльные и удаленные отъ службъ покои, и пріемышъ ея, Уильямъ Остинъ, обыкновенно спалъ въ одной съ нею комнат. Такія же распоряженія были сдланы и въ Неапол. Но, къ общему удивленію, принцесса на другой же день по прізд велла измнить ихъ. Находя, что Уильямъ Остинъ сталъ слишкомъ большимъ мальчикомъ, чтобы спать въ одной съ нею комнат, Каролина помстила его отдльно, а такъ какъ она боялась оставаться одна въ этой уединенной вилл, то одинъ изъ ея слугъ долженъ былъ помститься въ смежной съ ея спальной комнат, чтобы слышать ея зовъ. Честь эта выпала не одному изъ ея старыхъ слугъ,— людей испытанной врности, а итальянцу Бергами. Въ тотъ же вечеръ Каролина отправилась въ оперу, но рано возвратилась оттуда. Раздваясь, она удивила камеръ-юнгферу своимъ нетерпніемъ и волненіемъ. Кончивъ свой ночной туалетъ, она отпустила служанку, строго наказавъ, чтобы къ ней не пускали Остина.
Съ этого дня вс замтили, что Бартоломео Бергами началъ зазнаваться и сдлался непомрно наглъ съ остальною прислугой.
Страстная, можно сказать — фатальная привязанность Каролины къ Бергами скоро заставила ее забыть всякую осторожность. Она не могла пробыть безъ него ни одного часа и рискнула даже взять его съ собою на костюмированный балъ, который далъ въ честь ея Мюратъ. Но Бергами, одтый туркомъ, былъ узнанъ, оскорбленъ и вынужденъ ухать. Принцесса послдовала за нимъ. Разъ онъ былъ раненъ лошадью въ ногу, и Каролина безпрестанно навщала его, ухаживала за нимъ, сидла въ его комнат. Она употребляла вс средства, чтобы поддержать свою красоту, и приходила въ отчаяніе, когда замчала на своемъ лиц слды времени. Въ одномъ изъ писемъ къ своему повренному въ Лондон, принцесса, говоря объ испрошенной ею прибавк пенсіи въ 6.000 фунтовъ стерлинговъ, прибавляетъ въ свое оправданіе, выражаясь въ третьемъ лиц: ‘При двор принцессы находится одинъ очень сумасбродный джентльменъ, который предъявляетъ неслыханныя притязанія и ничмъ не удовлетворяется’ {Въ рукописяхъ Британскаго Музея.}.
Лица, составлявшія свиту принцессы, возмущенныя фактами, которые были уже слишкомъ очевидны, начали одно за другимъ покидать ее подъ различными предлогами, и вскор у принцессы не осталось ни одной придворной дамы. Бергами, продолжавшій исполнять до той поры должность лакея, началъ пренебрегать своими обязанностями и вскор посл того былъ возведенъ въ званіе шталмейстера. Милость къ нему принцессы на этомъ не остановилась. Она взяла къ себ на воспитаніе его маленькую дочь, которую слуги прозвали Пикаронкой. Впослдствіи ихъ заставили величать ее ‘принцессой’. Братъ Бергами былъ принятъ въ штатъ принцессы, въ качеств курьера, а мать и сестра его были приставлены къ двочк. Впослдствіи, когда у принцессы не осталось ни одной статсъ-дамы, она вздумала взять къ себ въ этомъ качеств вторую сестру Бергами, Анджелу, которую нарядили въ титулъ графини д’Ольди. Родство ея съ Бергами въ начал скрывалось, вслдствіе чего одна изъ сестеръ фаворита обдала за однимъ столомъ съ принцессой, а мать его и другая сестра обдали съ прислугой. Въ Венеціи Каролина прицпила къ своему двору англичанина Борреля, но и этотъ случайный камергеръ не долго выдержалъ. Фамильярность принцессы съ Бергами не оставляла боле никакихъ сомнній на счетъ ихъ взаимныхъ отношеній, и Боррель счелъ за лучшее удалиться. Послднимъ покинулъ принцессу д-ръ Голлэндъ, который, какъ физіологъ, могъ мириться съ самыми крайними фактами въ этомъ отношеніи. Отдлавшись отъ всей своей англійской свиты, Каролина, казалось, вздохнула свободне и сбросила съ себя послднія стсненія. Она по цлымъ днямъ играла въ карты съ Бергами. По вечерамъ онъ плъ ей романсы или тшилъ ее итальянскими фарсами. Окруженная людьми, которые не понимали по-англійски и, какъ казалось, не могли имть никакихъ сношеній съ далекой Англіей при тогдашнихъ трудностяхъ сообщеній, принцесса была совершенно спокойна и не помышляла объ опасностяхъ. Бергами обдалъ за ея столомъ и спалъ въ смежной съ нею комнат всюду, гд бы она ни находилась. Она при всхъ слугахъ называла его ‘amico’ и ‘cuor mio’.
Капитанъ одного французскаго парохода, на которомъ принцесса собиралась сдлать морской перездъ, предупредилъ ее, что онъ не допуститъ, чтобы Бергами обдалъ за капитанскимъ столомъ посл того, какъ онъ, капитанъ, видлъ его стоящимъ съ салфеткой позади его собственнаго стула во время одного изъ предшествовавшихъ перездовъ принцессы на томъ же пароход. Каролина пыталась расположить капитана къ уступчивости и сослалась на примръ одного изъ его собратовъ, боле снисходительнаго, но непреклонный морякъ возразилъ, что собратъ его не имлъ случая видть бабочку въ состояніи куколки, и кончилось тмъ, что принцесса должна была обдать за особымъ столомъ съ своимъ фаворитомъ и его сестрой. Чтобы утшить Бергами за этотъ щелчекъ, нанесенный его самолюбію, Каролина выхлопотала для него крестъ Мальтійскаго ордена, и бывшаго слугу начали величать ‘кавалеромъ’. Но вскор и этотъ титулъ былъ признанъ недостаточнымъ: Бергами сдлался ‘барономъ’. Каролина заставляла писать съ себя портреты во всхъ видахъ и позахъ для своего друга. На одномъ изъ нихъ она была изображена одалиской, Бергами — султаномъ, а Пикаронка — невольницей.
Востокъ былъ тогда въ мод и принцесса ршилась предпринять путешествіе въ Константинополь, Малую Азію и Іерусалимъ. Въ священномъ город она купила для ‘барона’ за большія деньги крестъ Гроба Господня и, разохотившись, сама учредила новый рыцарскій орденъ св. Каролины, который раздала всмъ своимъ слугамъ. Командоромъ этого ордена она сдлала Бергами, выдавъ ему патентъ на это званіе. Справедливость требуетъ прибавить, что примромъ ей послужилъ въ этомъ случа Наполеонъ I, котораго она постила на остров Эльб, гд онъ искалъ разсянія отъ скуки въ подобныхъ же занятіяхъ. По возвращеніи въ Италію, принцесса купила для Бергами виллу Барону, гд она провела съ нимъ зиму 1816 года. Вся семья Бергами уже обдала за однимъ столомъ съ принцессой и ‘баронъ’ велъ себя въ ея присутствіи съ крайней безцеремонностью. Онъ сидлъ и не снималъ шляпы, даже когда Каролина принимала постителей. Привязанность ея къ нему доходила до чего-то болзненнаго. Если онъ отлучался на нсколько часовъ, то она волновалась отъ нетерпнія, не отходила отъ окна и выбгала къ нему на встрчу.

——

Какъ ни велико было въ ту пору разстояніе отъ Англіи до Италіи, однако, слухи о такой невроятной неосторожности не могли не дойти до Лондона. Впрочемъ, эти смутные слухи не оказывали большого дйствія на англійскій народъ, который продолжалъ оставаться предубжденнымъ въ пользу принцессы Уэльской и объяснялъ слухи эти систематической клеветой, преслдующей ее и въ чужихъ краяхъ. Воспоминаніе объ ея прошлыхъ несчастьяхъ, непопулярность регента и традиціонная преданность англичанъ наслдниц престола еще поддерживали Каролину въ общественномъ мнніи.
Но въ 1817 г., принцесса Шарлотта, вышедшая замужъ за принца Саксенъ-Кобургскаго, умерла, разршившись отъ бремени мертвымъ ребенкомъ. Эта потеря лишила принцессу Уэльскую ея главной опоры въ борьб съ мужемъ. Похоронивъ дочь, регентъ началъ внимательне прислушиваться къ встямъ изъ Италіи, въ надежд найти достаточный поводъ къ разводу, который позволилъ бы ему вступить во вторичный бракъ. Онъ принялся старательно собирать свднія о Каролин. Тайные шпіоны его выслживали ее уже съ 1815 года и результатомъ ихъ доносовъ было то, что посл смерти принцессы Шарлотты регентъ послалъ въ Италію тайную комиссію изъ трехъ преданныхъ ему людей, съ порученіемъ собрать вс свднія о поведеніи его жены. Комиссія, щедро снабженная деньгами и рекомендательными письмами къ англійскимъ посольствамъ, основалась въ Милан, откуда она распространила свою дятельность на вс т мста, гд живала принцесса, собирая справки и допрашивая свидтелей. Такимъ образомъ, ей удалось собрать длинный рядъ подавляющихъ обвиненій. Нечего и прибавлять, что средства, которыми он добывались, невсегда были похвальными.
Въ январ 1820 г., Георгъ III скончался и регентъ былъ провозглашенъ королемъ, подъ именемъ Георга IV. Около того же времени умеръ и герцогъ Кентскій, который одинъ изъ всхъ членовъ королевской семьи оставался неизмннымъ защитникомъ Каролины.
Со вступленіемъ на престолъ Георга IV, участіе къ судьб его жены пробудилось, и вс спрашивали себя, гд она и что она предприметъ, сдлавшись королевой. Газеты, давно уже не печатавшія о ней никакихъ извстій, сообщили, что она находится въ Марсел, подъ именемъ графини д’Ольди, и намревается возвратиться оттуда въ Италію. Георгъ IV, съ своей стороны, отозвался на эти вопросы, но только въ боле грубой форм. Въ указ, который онъ издалъ въ качеств главы англиканской церкви, для установленія формулы молитвъ за царствующій домъ, имя его жены было выпущено. Это было нмымъ, но яснымъ отказомъ въ признаніи ее королевой: до того времени она упоминалась въ молитвахъ, какъ принцесса Уэльская.
Подобнаго факта оппозиція не могла оставить безъ вниманія. Въ феврал, одинъ изъ членовъ палаты общинъ спросилъ министерство, какое содержаніе будетъ назначено королев, такъ какъ пенсія, назначенная ей въ качеств принцессы Уэльской, прекращалась съ перемной этого титула, а въ бюджет двора объ этомъ ничего не упоминалось.
Кэстльригъ поспшилъ успокоить вопрошавшаго увреніемъ, что высокая особа, о которой идетъ рчь, не останется безъ средствъ. Другой членъ палаты прямо спросилъ, почему имя королевы не упоминается въ молитвахъ, тогда какъ имя принцессы уэльской упоминалось. Отрицается ли ея право на королевскій санъ? Но это невозможно безъ постановленія парламента. Если противъ нея существуютъ какія нибудь обвиненія, то они должны быть заявлены парламенту. До оратора, какъ и до всхъ, дошли неблагопріятные для нея слухи,— слухи такого рода, что если бы они подтвердились, то присутствіе ея на престол было бы позоромъ для націи, но основываться на однихъ слухахъ нельзя. Если существуютъ улики, то пускай ихъ предъявятъ. Брумъ, въ свою очередь, защищалъ королеву ‘противъ преслдующихъ ее клеветъ и коварныхъ инсинуацій’. Первый министръ оправдывался въ приписанныхъ ему инсинуаціяхъ и объявилъ, въ заключеніе, что вс члены королевской фамиліи будутъ обезпечены надлежащимъ образомъ. Повидимому, министерство искренно думало, что весь вопросъ сводится на финансовое обезпеченіе и что Каролина не станетъ предъявлять своихъ королевскихъ правъ и останется мирно жить за-границей, пока ей будутъ выдавать ея пенсію. Но это значило не знать характеровъ Каролины и Георга IV и не предусматривать прямыхъ послдствій фактовъ.
Съ одной стороны, исключеніе имени королевы изъ молитвъ за царствующій домъ дало оппозиціи оружіе, которымъ она искусно воспользовалась во время выборовъ 1820 года, возбудивъ въ стран сильную агитацію въ пользу Каролины, съ другой — сама королева не преминула замтить быстрый упадокъ своего кредита при иностранныхъ дворахъ. До того времени, что бы она ни длала и кмъ бы себя ни окружала, въ ней вс видли наслдницу англійскаго престола, но съ тхъ поръ, какъ мужъ ея отказался раздлить съ нею этотъ престолъ, она стала въ глазахъ всхъ не боле какъ авантюристской. Австрійскій императоръ оставилъ безъ отвта письмо, въ которомъ она жаловалась ему на окружавшее ее шпіонство. Въ Пезаро, губернаторъ отнялъ у нея почетную стражу, которую она постоянно имла въ качеств принцессы Уэльской. Англійскіе дипломатическіе агенты отказывали ей въ паспортахъ, которыхъ она требовала въ качеств королевы.
Къ этимъ дйствительнымъ униженіямъ присоединилась еще какая-то манія видть повсюду гоненія, шпіоновъ и даже опасаться за свою жизнь. Каролин стало казаться, что вс противъ нея въ заговор, вс систематически притсняютъ и оскорбляютъ ее. Даже если ее заставляли на станціи дожидаться лошадей, то она и въ этомъ видла умышленную обиду. Она стала бояться отравы и ла только блюда, приготовленныя ея собственнымъ, преданнымъ ей, поваромъ.
Въ такомъ-то состояніи духа она получила извстія изъ Англіи, увдомлявшія ее, что друзья ея остаются врны ей, что ея права, какъ супруги и королевы, публично отстаиваются, что не партія только, а цлый народъ рукоплещетъ ея имени въ своихъ собраніяхъ.
Этого было слишкомъ достаточно, чтобы отуманить голову Каролины и заставить ее закрыть глаза на дйствительность. Безъ сомннія, она уже давно привыкла оправдывать свое поведеніе поведеніемъ своего мужа, она давно пришла къ убжденію, что для партій не существуетъ истины, а существуютъ только системы, и что нтъ такого факта, котораго нельзя было бы отрицать.
Могла ли она колебаться? Съ одной стороны — корона, почетъ, слава возможной побды, съ другой — безвстность, униженіе и позоръ. Каролина не забыла своего прошлаго торжества и жаждала новой борьбы, новыхъ ощущеній. По всей вроятности, ей уже опротивли ея грязныя любовныя похожденія, которымъ она отдала шесть лтъ своей жизни. Словомъ,— ршеніе ея было принято и вскор распространился слухъ, что она возвращается въ Англію.
Въ конц апрля, англійскія газеты заговорили, что королева вроятно возвратится, а, спустя мсяцъ, уже стало извстно, что она возвращается, что она прислала нарочнаго съ письмомъ къ герцогу Іоркскому (наслднику престола), съ протестомъ противъ формулы молитвъ за царствующій домъ, что она потребовала отъ лорда-канцлера, чтобы для нея былъ приготовленъ одинъ изъ королевскихъ дворцовъ и предписала лорду адмиралтейства выслать за нею въ Калэ яхту. Вс эти документы носили подпись: ‘Каролина, королева англійская’.
Такое мужество, такая смлая ршимость идти на встрчу обвиненіямъ и общественному суду, не могли не расположить публику въ пользу Каролины. Вс съ жадностью читали извстія объ ея прозд черезъ Францію. Альдерменъ Вудъ и леди Гамильтонъ выхали къ ней на встрчу, встртили ее въ Монбар и возвращались въ ея свит. Она прохала уже Мелэнъ, миновала Парижъ, прибыла въ Абдевиль. Вотъ, она уже въ Сентъ-Омер…
И на всхъ устахъ былъ одинъ вопросъ:
— А Бергами?
Бергами сопровождалъ королеву. Теперь это былъ уже ‘графъ Бергами’ — графъ Священной имперіи. Газеты изображали его какъ аристократа во всхъ отношеніяхъ. ‘Графъ Бергами, говорили он съ удивительной серьезностью, мужчина среднихъ лтъ, высокаго роста, съ военною осанкой. Онъ полонъ почтительнаго вниманія къ ея величеству. Манеры его обличаютъ въ немъ вполн аристократа. Какъ слышно, онъ пользуется безграничнымъ довріемъ королевы, которое онъ снискалъ своею преданностью и усердіемъ въ управленіи ея финансовыми длами’. Къ этому прибавляли не мене серьозно, что Бергами заслужилъ свои ордена ‘въ рядахъ французской арміи, во время похода въ Россію, гд онъ отличился храбростью’.

——

Каролина пріхала въ Сентъ-Омеръ въ сопровожденіи лорда Гуда, леди Гамильтонъ, Уильяма Остина, Бергами и Пикаронки. Комендантъ Сентъ-Омера тотчасъ явился привтствовать ее и предложилъ почетную стражу, но королева отказалась, объявивъ, что она не приметъ отъ одного изъ французскихъ городовъ того, въ чемъ ей отказали вс другіе. Въ Сентъ-Омер, Каролина была встрчена Брумомъ, вмст съ которымъ пріхалъ и лордъ Гэтчисонъ, привезшій мирныя предложенія отъ короля.
Въ виду необычайнаго волненія, возбужденнаго во всхъ классахъ англійскаго общества предстоявшимъ прибытіемъ королевы, министерство посовтовало королю попытаться уладить дло мирнымъ путемъ и не доводить до скандала. Георгъ IV избралъ посредникомъ лорда Гэтчисона, бывшаго друга принцессы Уэльской. Онъ передалъ Каролин, что король предлагаетъ ей 50.000 стерлинговъ ежегодной пенсіи съ тмъ, чтобы она отказалась отъ титула и прерогативъ королевы, никогда боле не возвращалась въ Англію и именовалась впредь Каролиной Брауншвейгской. Въ случа несогласія, король грозилъ, тотчасъ по прізд ея въ Англію, возбудить противъ нея уголовный процессъ, по обвиненію въ прелюбодяніи, что, съ ея стороны, какъ королевы, равнялось государственной измн.
Брумъ, ясно понимавшій опасность, склонялся къ принятію предложеній, но Каролина, уже глубоко оскорбленная его намекомъ на необходимость разлуки съ Бергами, и увидвшая въ предложеніяхъ короля признакъ слабости и боязни, отказалась даже разсуждать о нихъ и тотчасъ же ухала въ Калэ.
Она не нашла тамъ королевской яхты, которую ожидала найти, и должна была ссть на отходившій въ Дувръ почтовый корабль ‘Принцъ-Леопольдъ’. Бергами, посадивъ ее на корабль, ухалъ съ дочерью обратно въ Италію. Газеты виговъ возвстили, что, передавъ королеву въ врныя руки и не желая служить для нея стсненіемъ, онъ подалъ въ отставку.
1-го іюня 1820 г., ‘Принцъ-Леопольдъ’ показался въ виду Дувра, куда уже за два дня передъ тмъ сошлись массы народа, чтобы видть прибытіе королевы. Военныя власти находились въ большомъ затрудненіи, не зная, какъ ее встртить: салютовать ли, или не салютовать? Какъ было разршить такую важную задачу? Наконецъ, плацъ-комендантъ, увлеченный всеобщимъ энтузіазмомъ, ршился сдлать королевскій салютъ.
Каролина высадилась. Безчисленныя толпы народа покрывали берегъ, окрестныя высоты и вс улицы, ведущія къ порту. При появленіи королевы раздалось нескончаемое ‘ура!’ слившееся съ грохотомъ пушечныхъ салютовъ. Вс головы были обнажены и десятки тысячъ рукъ махали шляпами и платками. Никто не спрашивалъ себя, виновна королева или невинна, вс видли только ея смлость и ршимость, которыя возбуждали всеобщій восторгъ. Весь путь отъ Дувра до Лондона былъ для Каролины настоящимъ тріумфомъ. Народъ выпрягалъ лошадей и везъ на себ ея экипажъ. Всюду ее встрчали депутаціи съ музыкой и знаменами, муниципалитеты подносили ей адресы, женщины — букеты. Вся дорога была покрыта народомъ въ праздничныхъ одеждахъ, кавалькады изъ мужчинъ и дамъ провожали экипажи королевы, и всюду раздавался крикъ: ‘Да здравствуетъ наша милостивая монархиня!’ Публика съ участіемъ замчала, что Каролина похудла, что щеки ея впали и поблднли, въ волосахъ проглядывала сдина. Слды времени приписывались несчастью.
6-го іюня, весь Лондонъ высыпалъ на улицу, чтобы встртить королеву. Народный восторгъ доходилъ до изступленія. Между тмъ, лордъ-канцлеръ, какъ и адмиралтейство, не отозвался на требованіе Каролины и не приготовилъ для нея дворца. Ей пришлось остановиться у альдермена Куда, гостепріимно предложившаго ей свой домъ. Путь къ этому дому не лежалъ мимо Карльтонъ-Гоуза, но друзья королевы сдлали крюкъ, чтобы дать случай ея мужу видть ея тріумфальный въздъ. Дворцовый караулъ, застигнутый врасплохъ, отдалъ ей честь, но какъ-то нершительно и неловко. Толпа, оцнивъ пикантность этого эпизода, еще громче заголосила: ‘ура!’ Каролина съ трудомъ добралась до дома альдермена. Прибывъ туда, наконецъ, она вышла на балконъ, поблагодарила народъ и сказала, что она нуждается въ отдых,-толпа тотчасъ разошлась. Вечеромъ большая часть клубовъ и многіе частные дома были иллюминованы, а нкоторые изъ черезчуръ пылкихъ поклонниковъ королевы даже побили стекла въ дом перваго министра. Между тмъ, въ Сити уже подписывался, подъ руководствомъ лорда мэра, адресъ къ Каролин, поздравлявшій ее съ тмъ, что она ‘счастливо избжала гнуснаго заговора противъ ея чести и жизни’. Въ то же самое время составлялось королевское посланіе къ обимъ палатамъ, съ приложеніемъ протоколовъ слдствія миланской комиссіи, вложенныхъ въ Зеленый пакетъ, запечатанный государственною печатью. Посланіемъ требовалось назначеніе парламентскаго слдствія по обвиненіямъ, тяготвшимъ надъ Каролиной Брауншвейгской. Палата общинъ тотчасъ ршила не открывать Зеленаго пакета, чтобы не усиливать народнаго возбужденія, и безъ того уже принимавшаго опасный характеръ, а пригласить об стороны къ полюбовному соглашенію. Мнніе это, предложенное Вильдберфорсомъ, было одобрено единогласно. Королева объявила, что она согласна на всякую сдлку, ‘сообразную съ ея честью’, но ршеніе короля было неизмнно. Онъ поклялся покончить съ Каролиной и добиться развода.
Тщетно представляли ему, что англійскій народъ взглянетъ на обвиненія сквозь призму своихъ симпатій, тщетно доказывали вроятность парламентскаго пораженія и даже опасность революціи: онъ и слушать не хотлъ. Министры его ясно сознавали опасность. Они понимали, что общественное мнніе не станетъ разбирать основательности обвиненій противъ Каролины, каковы бы ни были ея вины, ихъ признаютъ вызванными и во-сто кратъ превзойденными неслыханнымъ гоненіемъ. Притомъ же самая крайность фактовъ длала ихъ невроятными, и явись хотя бы десять тысячъ свидтелей,— имъ все-таки не поврили бы.
Противъ всхъ этихъ разсужденій могъ быть выставленъ только одинъ доводъ, но зато самый дйствительный: воля короля. Онъ предоставилъ на выборъ министерству, или возбудить процессъ, или подать въ отставку,— и оно предпочло первое. Въ то же время, король не шелъ въ своихъ предложеніяхъ дале того, что онъ предлагалъ въ Сентъ-Омер, а Каролина, разъ отвергнувъ эти условія, не могла принять ихъ. Палата общинъ, проникнутая сознаніемъ опасности, ршилась, наконецъ, послать къ королев адресъ, чтобы просить ее отказаться отъ включенія ея имени въ молитвы. Депутація отъ парламента, предводимая Вильберфорсомъ, отправилась къ Каролин съ этимъ адресомъ. Толпа, стоявшая передъ ея домомъ, встртила депутатовъ свистками и оскорбленіями. Каролина приняла ихъ, но отвтила, что въ положеніи, въ которое ее поставили, она не можетъ ни отказаться отъ своего священнаго права, ни взять назадъ свою апелляцію къ общественному суду. Послднее относилось къ прошенію, которое она послала палат лордовъ, съ протестомъ противъ тайныхъ комиссій и съ требованіемъ гласнаго суда. Парламенту ничего боле не оставалось, какъ открыть Зеленый пакетъ.
Между тмъ, Каролина посщала школы и благотворительныя учрежденія и принимала адресы отъ большихъ городовъ. На чудовищныхъ митингахъ рукоплескали ея имени и провозглашали ее самой чистой и многострадальной изъ женщинъ, враждебныя ей газеты публично сжигались. Въ народ со слезами говорили о судьб несчастной королевы, лишенной дворца, переносящей всевозможныя униженія отъ раболпнаго двора, оклеветанной продажной печатью, но сильной своею невинностью и готовой встртить лицомъ къ лицу вс государственныя власти, вступившія въ заговоръ противъ нея.
4-го іюля, въ палат лордовъ былъ прочитанъ докладъ миланской комиссіи. Каролина обвинялась въ преступной связи съ иностранцемъ, занимавшимъ при ней должность лакея, и въ цломъ ряд дяній самаго преступнаго свойства. Обвиненіе было основано на показаніяхъ множества лицъ всхъ классовъ и въ различныхъ частяхъ Европы.
Но ослпленіе партій было такъ велико, что даже публичное оглашеніе этихъ позорныхъ фактовъ, вмсто того, чтобы повредить Каролин, вызвало въ публик только глубокую ненависть и презрніе къ ея врагамъ. ‘Только-то! всего одинъ любовникъ!’ восклицали многіе. ‘Однако, фантазія враговъ королевы истощается! Въ прежнія времена, они приписывали ей съ пол-дюжины любовниковъ и тайную беременность… Хороши и министры! увряютъ, что она жила заграницей въ любовной связи съ лакеемъ,— и предлагаютъ ей 50.000 фунтовъ стерлинговъ пенсіи для мирнаго продолженія этого похвальнаго образа жизни! Очень были бы польщены иностранные дворы, къ которымъ являлась бы эта счастливая чета!..’
Но главной причиной раздраженія націи противъ короля было то, что онъ, вмсто того, чтобы старательно скрывать отъ всей Европы язвы, позорившія королевскую семью, съ честью которой англійскій народъ привыкъ связывать свою собственную честь, раскрылъ ихъ передъ всей Европой. Этого Англія не простила Георгу IV даже черезъ пол-вка, и невинность Каролины Брауншвейгской остается для большинства англичанъ догматомъ патріотической вры.
Народное волненіе возрастало по мр того, какъ приближался день публичныхъ преній. Вс знали, что королева будетъ присутствовать на засданіяхъ палаты лордовъ, и что съ континента вызваны многочисленные свидтели, но имена ихъ оставались неизвстными. Вопреки всмъ правиламъ, министерство отказалось показать списокъ ихъ даже самой подсудимой, опасаясь, что приверженцы королевы прибгнутъ къ насилію противъ этихъ людей. Дйствительно, толпа побила многихъ итальянцевъ, высадившихся въ Дувр, по одному подозрнію, что это свидтели противъ королевы. Органы виговъ передавали самые невроятные слухи объ этихъ людяхъ, будто бы не имющихъ никакой профессіи и отличавшихся полнйшею безнравственностью. Многое въ этихъ слухахъ было преувеличено, а частью и совсмъ ложно, но публика была расположена врить имъ. Къ тому же свидтели были итальянцы и паписты, имъ заплатили за то, чтобы они пріхали, такъ какъ это были люди бдные, понятно, что при такихъ условіяхъ вс считали ихъ подкупленными…
Настало 17-е августа, день открытія парламентскаго процесса. Вся площадь передъ Вестминстерскимъ дворцомъ, въ которомъ засдаютъ палаты, была запружена народомъ. Военные посты были усилены, конные патрули непрерывно объзжали улицы. Народъ былъ спокоенъ, но въ этомъ спокойствіи было что-то угрожающее.
Зала засданій была переполнена, палата лордовъ собралась въ полномъ состав. Для королевы было приготовлено кресло по правую руку престола, и тутъ же помщались члены делегаціи отъ палаты общинъ. Не успла еще кончиться перекличка, какъ съ улицы донеслось громогласное ‘ура!’ возвстившее о прибытіи королевы. Каролина вошла въ сопровожденіи леди Гамильтонъ и нсколькихъ преданныхъ друзей. На ней было черное платье, покрытое дорогими кружевами, а на голов — блый вуаль, ниспадавшій длинными складками, на половину скрывая лицо и маскируя тучный станъ. Этотъ нарядъ придавалъ королев траурный и величественный видъ. При вход ея, вс пэры поднялись съ мстъ. Она поклонилась имъ и заняла свое мсто, пригласивъ ихъ жестомъ сдлать то же.
Представитель министерства прочелъ билль о преданіи суду королевы Каролины-Амаліи-Елизаветы за преступную связь съ итальянцемъ Бартоломео Бергами, о лишеніи ее всхъ правъ и прерогативъ, связанныхъ съ королевскимъ титуломъ, и о расторженіи брачныхъ узъ, связывавшихъ съ нею короля Георга IV.
Каролина невозмутимо выслушала чтеніе билля. Посл этого слово было дано ея защитникамъ, Бруму и Денмэну, которые, въ краснорчивыхъ рчахъ, возражали противъ обсужденія билля, стараясь доказать, что королеву предаютъ суду не за указанныя въ немъ вины, а за то, что она отказалась принять сдланныя ей предложенія и остаться на континент. Если бы поведеніе королевы позорило націю, то министерство, конечно, не продложило бы ей 50.000 фунтовъ пенсіи на продолженіе ея, будто бы, позорнаго образа жизни. Мало того, ей общали даже, что об палаты вотируютъ къ ней адресъ, если она приметъ эти предложенія. Но въ условія входило отреченіе ея величества отъ своего права на поминаніе въ молитвахъ ея имени, отъ чего она не могла отказаться, такъ какъ фактъ этотъ, самъ по себ, могъ бы дать поводъ къ оскорбительнымъ заключеніямъ на ея счетъ.
Палата не приняла во вниманіе этихъ возраженій и постановила перейти къ обсужденію билля. Генеральный атторней началъ чтеніе обвинительнаго акта, которое заняло три засданія. Каждый день прибытіе королевы въ Вестминстерскій дворецъ привтствовалось шумными оваціями уличной толпы. Подобныя же встрчи длались и тмъ изъ пэровъ, которые подали голосъ противъ разсмотрнія билля, тогда какъ члены большинства встрчались свистками и иногда даже комками грязи.
Начался допросъ свидтелей. Мы уже сказали, что большинство изъ нихъ были паписты и люди низшаго класса, что возбуждало противъ нихъ двойное предубжденіе: религіозное и аристократическое. Вдобавокъ, они говорили по-итальянски и публика слушала ихъ показанія отъ переводчиковъ, изъ вторыхъ устъ, чмъ значительно ослаблялось впечатлніе непосредственности, которое производили показанія свидтелей со стороны защиты, преимущественно англичанъ.
Первымъ изъ допрошенныхъ свидтелей былъ Теодоръ Маджіокки, бывшій лакей принцессы Уэльской. При вид его, она была такъ изумлена, что у нея вырвалось невольное восклицаніе:
— Теодоръ! О нтъ!.. нтъ!..
И съ этими словами она покинула залу и больше не показывалась впродолженіе всего засданія. Когда волненіе, возбужденное этимъ эпизодомъ, улеглось, Маджіокки началъ свое показаніе. Онъ изложилъ длинную исторію сумасбродствъ Каролины, у которой онъ прослужилъ три года, и подкрпилъ свои показанія самыми мельчайшими, самыми подавляющими подробностями. Онъ не только видлъ, какъ и вс слуги принцессы, возраставшее вліяніе на нее Бергами, но имлъ случай подмтить многія характеристическія обстоятельства ихъ связи, которыя онъ и описалъ передъ всею публикой. Впечатлніе, произведенное его показаніемъ, было ужасно для чести Каролины, друзья ея были уничтожены, и это впечатлніе распространилось на всю страну, по мр того, какъ газеты разносили его по провинціямъ. Но въ столиц оно произвело на массы совсмъ обратное дйствіе и еще боле ожесточило ихъ противъ правительства. Въ бдныхъ кварталахъ вс лица были мрачны, во всхъ глазахъ свтился зловщій огонь.
— Кончено! говорили другъ другу люди, встрчаясь.— Злоди торжествуютъ! Они поклялись погубить ее.
По свидтельству всхъ современниковъ, вечеромъ этого дня, 21-го августа, довольно было бы одной искры, чтобы возжечь пожаръ и вызвать въ Лондон кровопролитный мятежъ. Въ гостиныхъ съ жаромъ коментировали восклицаніе королевы при вид Маджіокки, которое вс объясняли себ изумленіемъ и страхомъ.
Однако, на слдующій день, дла приняли другой оборотъ. Начался перекрестный допросъ, и Брумъ принудилъ Маджіокки сознаться, что онъ былъ прогнанъ изъ дома принцессы, служилъ потомъ у одного внскаго аристократа, былъ вызванъ въ Миланъ слдственною комиссіею и затмъ привезенъ въ Лондонъ, гд правительство покрывало вс его расходы. Вс эти объясненія, безъ труда исторгнутыя у наивнаго итальянца, не оставляли, по мннію публики, никакого сомннія въ томъ, что свидтели подкуплены. Это впечатлніе еще боле укоренилось, когда бдняга, утомленный безконечными допросами, вдругъ перемнилъ тактику и началъ на все отвчать:
— Non me ricordo. (Не помню).
Эта фраза облетла вечеромъ весь Лондонъ и дала тему для множества насмшекъ и остротъ. Допрошено было тридцать свидтелей, и показанія нкоторыхъ изъ нихъ были такъ обстоятельны и скабрезны, что ихъ невозможно даже передать въ приличной форм. Но газеты, служившія органами партіи королевы, были неистощимы въ изобртеніи оправданій. Храбро воспроизводя самыя щекотливыя изъ свидтельскихъ показаній, он приводили противъ нихъ доводы, смлость которыхъ доходитъ до комизма. Такъ, напримръ, по поводу описанной однимъ изъ свидтелей сцены въ почтовой карет, газета ‘Times’ пресерьезно утверждала, что приводимый свидтелемъ фактъ невозможенъ, ‘будучи противенъ законамъ тяготнія’.
— Обвиненіе взяло на себя слишкомъ много, вскричалъ Брумъ въ своей защитительной рчи.— Если бы оно ограничилось одними смутными подозрніями, то, быть можетъ, нашлись бы люди, которые поврили бы клевет. Но предположить, что принцесса Уэльская дошла до такой степени безумія, чтобы выставлять напоказъ свою унизительную страсть передъ какимъ нибудь Маджіокки, передъ поварами, лакеями, садовниками,— это уже значитъ перескочить за цль. Самое безобразіе приводимыхъ фактовъ доказываетъ ихъ лживость. Посмотримъ, что покажетъ допросъ свидтелей защиты,— людей вполн достойныхъ доврія.
Блестящая рчь Брума, который привелъ въ ней, съ одной стороны, письма Георга III къ Каролин, исполненныя отеческой пріязни, съ другой — жесткія письма ея мужа, произвела на всхъ успокоительное дйствіе. Англія вздохнула свободне, какъ посл тяжелаго кошмара. Нтъ никакого сомннія въ томъ, что если бы палата немедленно перешла къ подач голосовъ, то приговоръ былъ бы въ пользу королевы. Для всхъ стало ясно, что противъ нея существовалъ заговоръ, и вс желали пораженія ея враговъ. Едва ли Брумъ не сдлалъ важной ошибки, не отказавшись отъ допроса свидтелей со стороны защиты. Показанія ихъ не дали въ результат никакихъ положительныхъ фактовъ въ пользу королевы и сводились въ сущности только на похвальные отзывы о ней, и на то, что свидтели ‘никогда не замчали ничего предосудительнаго въ ея сношеніяхъ съ ея бывшимъ лакеемъ Бергами, возведеннымъ впослдствіи въ званіе камергера’. Прибавимъ, что изъ всхъ бывшихъ статсъ-дамъ Каролины только одна леди Линдсей согласилась свидтельствовать въ ея пользу, да и та сдлала это съ крайнею сдержанностью, отвчая на вс вопросы: ‘не помню’ или ‘не думаю’. Одинъ изъ такихъ свидтелей даже формально показалъ, что одинъ англійскій капитанъ выражалъ при немъ свое сожалніе о томъ, что принцесса Уэльская сажаетъ Бергами за свой столъ. Словомъ, въ общихъ чертахъ, показанія свидтелей со стороны защиты скоре подтверждали, чмъ опровергали обвиненія. Съ другой стороны, друзья королевы не задумались, какъ и миланская комиссія, вызвать изъ Италіи нсколькихъ свидтелей такого же сомнительнаго сорта, какъ и Маджіокки съ компаніей.
Но, хотя вс эти оттнки и не ускользнули отъ вниманія палаты лордовъ и лондонскихъ клубовъ, однако, народъ продолжалъ видть въ этой драм только благопріятную для королевы сторону и объяснять себ малое число свидтелей въ пользу королевы политическимъ вліяніемъ короля въ Европ и вмшательствомъ его дипломатическихъ агентовъ.
Въ этомъ процесс было замшано столько политическихъ интересовъ, что о правосудіи никто и не помышлялъ. Каждый имлъ въ виду только побду своей партіи. Люди, ршившіеся подать голосъ за оправданіе, видли вину ясне, чмъ кто бы то ни было, а т, кто ршился подать голосъ за обвиненіе, понимали, что это не легко сойдетъ у нихъ съ рукъ. Въ виду всеобщаго раздраженія народныхъ массъ, не могло быть сомннія въ томъ, что билль, принятый палатой лордовъ, будетъ отвергнутъ палатой общинъ. Процессъ продолжался уже одиннадцать недль и публик до-нельзя наскучили эти безконечные допросы и передопросы, трудно было отличить правду отъ лжи, вс факты вертлись въ какомъ-то хаос. При окончательной подач голосовъ въ палат лордовъ, въ пользу билля высказалось большинство всего 9-ти голосовъ. Кризисъ принялъ, впродолженіе преній, такой угрожающій характеръ, что многіе изъ торіевъ, которые готовы были подать, голоса за билль, сочли за лучшее воздержаться. Сомнительный успхъ билля въ палат лордовъ гарантировалъ друзьямъ Каролины полную неудачу его въ палат общинъ. Брумъ уже заблаговременно заставилъ королеву подписать торжественный протестъ, который онъ намревался внести тотчасъ посл окончательной подачи голосовъ пэрами. Онъ уже поднялся съ своего мста, чтобы вручить президенту этотъ протестъ, какъ вдругъ, сверхъ всякаго ожиданія, лордъ-канцлеръ объявилъ отъ имени министерства, что оно отказывается отъ билля.
Взрывъ рукоплесканій на скамьяхъ оппозиціи привтствовалъ этотъ неожиданный эпилогъ. Нкоторые изъ торіевъ съ негодованіемъ возстали противъ раболпія министерства, возбудившаго такой скандалъ, чтобы кончить позорнымъ отступленіемъ. Другіе выразили глубокое сожалніе, что подсудимая, посл уличенія ея въ такихъ важныхъ преступленіяхъ, остается королевой Англіи. Но большая часть осталась довольна тмъ, что буря пронеслась надъ ихъ головами не разразившись. Радостные крики толпы, стоявшей передъ Вестминстерскимъ дворцомъ, моментально разнесли важную новость по всему городу. Въ театрахъ она была объявлена со сцены и привтствуема національнымъ гимномъ. Улицы освтились иллюминаціей. По нимъ двигались толпы народа, разбивая окна въ домахъ торіевъ и съ криками требуя, чтобы они иллюминовали свои дома. Эти радостныя и шумныя уличныя сцены повторялись нсколько вечеровъ къ ряду.
Парламентская побда королевы не могла, однако, считаться нравственною побдой, и если у нея оставалась хотя малйшая иллюзія на этотъ счетъ, то она должна была разсяться при вид пустоты, образовавшейся постепенно вокругъ нея. Посл вотированія билля, женщины стали посщать ее все рже и рже, и вскор вокругъ нея остались одни мужчины. Адреса и депутаціи все еще продолжали прибывать, но исчезновеніе дамъ въ дом королевы слишкомъ ясно говорило ей, что хотя она и вышла побдительницей изъ борьбы, но честь ея осталась на пол битвы.
Она вновь потребовала, чтобы ей былъ отведенъ дворецъ, и такъ какъ требованіе и на этотъ разъ осталось безъ отвта, то приверженцы ея объявили объ открытіи подписки на построеніе для королевы новаго дворца. Однако, публика отозвалась на это воззваніе довольно холодно. Народъ, всегда готовый кричать противъ враговъ Каролины, не обнаружилъ большого желанія жертвовать для нея своими деньгами. Чтобы подогрть его энтузіазмъ, друзья королевы ршились устроить большую демонстрацію. Она оффиціально увдомила лорда-мэра о своемъ намреніи отслужить торжественное молебствіе въ собор св. Павла по случаю своей побды надъ врагами, и назначила для этого день.
Утромъ, въ назначенный день, вс улицы, ведущія отъ Гаммерсмита, гд жила королева, къ лондонской Сити, были запружены народомъ. Кортежъ ея состоялъ всего изъ двухъ экипажей, въ первомъ — парадной карет, запряженной шестерней — сидла она сама съ леди Гамильтонъ, а во второй слдовалъ ея единственный камергеръ, Кеппель-Кравенъ, одиночество котораго должно было свидтельствовать объ его врности несчастью королевы. Брумъ и Денмэнъ отсутствовали и толпа громко обвиняла ихъ въ измн. За чертой, отдляющей Сити отъ новаго Лондона, Каролина была встрчена лордомъ мэромъ и депутаціями съ музыкой и знаменами. Длинный рядъ всадниковъ выстроился позади и впереди ея кареты, за которою слдовалъ лордъ-мэръ, и такимъ образомъ процессія приняла вполн тріумфальный видъ. Вс окна, балконы и крыши были унизаны народомъ, и мста для публики, выстроенныя передъ соборомъ, ломились подъ массой зрителей. Въ воздух стоялъ гулъ отъ радостныхъ кликовъ. Толпа бсновалась отъ восторга и вс лица были красны отъ избытка врноподданническихъ чувствъ.
Каролина, одтая въ блую атласную шубу, съ опущеннымъ на лицо вуалемъ, сіявшая торжествомъ и здоровьемъ, раскланивалась на об стороны. По прибытіи къ собору, лордъ-мэръ подалъ королев руку и провелъ ее къ клиросу, гд она опустилась на колни и, закрывъ руками лицо, простояла такимъ образомъ нсколько минутъ, будто погруженная въ набожныя размышленія. Лондонскій епископъ и деканъ отсутствовали, но соборные каноники почти вс были на лицо. Обдня была отслужена дежурнымъ священникомъ, и во время литаніи, когда читается молитва за царствующій домъ, изъ которой имя королевы было исключено, волненіе присутствовавшихъ выразилось слезами.
На другой день, вс газеты были наполнены описаніями этой церемоніи, которую органы виговъ изображали, какъ тріумфальное шествіе, тогда какъ торіи видли въ ней не боле, какъ смшную пародію. Однако, эта демонстрація была послдней вспышкой участія къ королев. Общественное мнніе устало заниматься ею и восторги начали замтно остывать. Успокоенные умы трезве взглянули на дло, а трезвый взглядъ не могъ быть благопріятенъ ни для Георга IV, ни для его жены. Притомъ же денежныя затрудненія заставили Каролину принять предложенную ей пенсію, что еще боле уронило ее въ общемъ мнніи. Мало-по-малу умы успокоились и тучи, скоплявшіяся на горизонт вслдствіе раздоровъ въ королевской семь, казалось, совсмъ разсялись.
Вскор, однако, случились обстоятельства, снова раздувшія этотъ раздоръ. Коронація Георга IV, которая нсколько разъ откладывалась, была, наконецъ, окончательно назначена на 19-е іюля. Все показывало, что король намренъ короноваться одинъ и не расположенъ длиться помазаніемъ съ своей законной супругой. Узнавъ о приготовленіяхъ къ коронаціи, Каролина немедленно обратилась къ королю съ прошеніемъ о возстановленіи ея права быть коронованною вмст съ нимъ. Для обсужденія этого вопроса собрался чрезвычайный совтъ, въ которомъ защитники королевы привели цлый рядъ историческихъ примровъ въ доказательство ея неотъемлемаго права быть коронованною. Однако, въ результат совтъ не призналъ этого права и поставилъ его въ зависимость отъ воли короля. Получивъ извстіе объ этомъ ршеніи, Каролина поклялась заставить уважать ея требованіе. Историческіе доводы ея совтниковъ, разумется, казались ей неотразимыми и она сочла себя обязанной передъ будущими англійскими королевами отстоять свое право. Она уврила себя, что, поступая такимъ образомъ, она борется за священное дло.
Не проходило дня, чтобы она не придумывала какой нибудь новой формы протеста. Она написала оберъ-камергеру, требуя для себя почетнаго мста на церемоніи, написала архіепискому кэнтерберійскому, прося короновать ее на другой день посл коронаціи короля, потребовала отъ гофъ-маршала, чтобы онъ принялъ ее съ королевскими почестями у воротъ Вестминстерскаго аббатства, но отовсюду получила отказъ на основаніи формальныхъ предписаній короля. Наконецъ, она обратилась къ самому Георгу IV, обнародовавъ напыщенное письмо къ нему, въ которомъ она грозила ему отвтственностью передъ потомствомъ за нарушеніе вковыхъ обычаевъ страны. Въ то же время она возвстила о своемъ ршеніи присутствовать на церемоніи коронаціи, и все заставляло предвидть, что она сдлаетъ это съ цлью нарушить церемонію какою нибудь новою демонстраціею.
Несмотря на эти зловщія предзнаменованія, при двор и въ столиц шли дятельныя приготовленія къ предстоявшему торжеству. Полтораста поваровъ длали приготовленія къ колоссальному обду. Цлая армія обойщиковъ украшала бархатомъ и золотомъ готическія стны древняго аббатства. Вс чины двора, въ томъ числ и самъ король, разучивали свои роли.
Георгъ IV, несмотря на свои пятьдесятъ девять лтъ, по-прежнему оставался влюбленнымъ въ свою наружность. Онъ заказалъ для себя нсколько роскошныхъ костюмовъ и по нскольку разъ въ день примривалъ ихъ передъ цлой системой зеркалъ, заучивая вс позы, которыя ему предстояло принимать во время коронаціи, и стараясь соединить въ нихъ грацію съ величіемъ. Посл долгихъ трудовъ получился, наконецъ, удовлетворительный результатъ, и Георгъ IV сталъ ждать торжественнаго дня съ спокойной совстью короля, которому подданные платятъ за представительство достаточно дорого и который можетъ сказать себ: ‘на этотъ разъ, по крайней мр, мой добрый народъ признаетъ, что я не даромъ беру деньги’.
Но такова извращенность человческой природы, что добрый народъ, вмсто признательности, обнаруживалъ явное намреніе освистать готовившееся зрлище. Наканун коронаціи, вечеромъ, настроеніе его сдлалось до такой степени подозрительнымъ, что приближенные сочли за лучшее перевезти короля, подъ покровомъ темноты, изъ Карльтонъ-Гоуза въ Вестминстерскій дворецъ, очистивъ предварительно улицы эскадронами конной гвардіи. Георгъ IV переночевалъ въ квартир президента палаты общинъ.

——

Церемонія коронованія совершилась со всею пышностью и торжественностью, завщанными средними вками. Съ трехъ часовъ утра, трибуны наполнились массами любопытныхъ, которые терпливо прождали въ нихъ шесть часовъ,— быть можетъ, въ тайной надежд увидть нчто такое, чего не было въ программ. Однако все прошло благополучно и церемонія кончилась безъ всякихъ помхъ.
Это не значитъ, впрочемъ, что Каролина отказалась отъ своего намренія, но принятыя мры предосторожности не допустили ее проникнуть въ аббатство.
Въ пять часовъ утра, она выхала изъ дома въ парадной карет, запряженной шестерней, въ сопровожденіи леди Гамильтонъ и леди и лорда Гудъ. Благодаря своему парадному экипажу, ей удалось проникнуть за первыя сторожевыя цпи, и караулы даже отдавали ей честь. Выйдя изъ экипажа у главныхъ воротъ Вестминстерскаго дворца, она направилась ко входу, подъ руку съ лордомъ Гудомъ. Дежурный офицеръ спросилъ входный билетъ.
— У меня нтъ его, но я — королева. Разв вы меня не впустите?
Офицеръ извинился: ему предписано было никого не впускать безъ именнаго билета.
Каролина ушла, чтобы попытаться пройти въ боковую дверь. Толпа, стоявшая за ршеткой двора и наполнявшая устроенныя на немъ мста для публики, съ любопытствомъ слдила за ея движеніями. Вначал толпа отнеслась къ ней сочувственно и даже слышались рукоплесканія. Но по мр того, какъ королева настаивала, горячилась, вступала въ личные споры съ часовыми,— безтактность этой попытки всмъ бросилась въ глаза. Послышались восклицанія: ‘Shame!’ (Стыдно!) и въ то время, когда королева проходила мимо трибунъ, направляясь ко входу въ палату лордовъ, изъ толпы раздались свистки.
Здсь, какъ и въ другихъ дверяхъ, ее отказались пропустить, и Каролина, съ свойственнымъ ей упрямствомъ, сла въ карету и велла везти себя къ воротамъ аббатства. Подъхавъ къ нимъ, лордъ Гудъ сказалъ дежурному офицеру, указывая на свою спутницу:
— Ваша королева. Надюсь, она можетъ пройти въ церковь безъ билета.
— Намъ не разршено никого впускать безъ пэрскаго билета.
— Но королеву!.. эти формальности не могутъ относиться къ ея величеству, сказалъ Гудъ.
— Вдь я — ваша королева! Разв вы не признаете меня? вмшалась Каролина, волнуясь, но стараясь улыбаться.
— Мн данъ формальный приказъ и я долженъ ему повиноваться, отвтилъ офицеръ.
Королева горько засмялась.
— У меня есть билетъ, сказалъ лордъ Гудъ.
— Въ такомъ случа, я васъ пропущу, милордъ.
Лордъ Гудъ показалъ свой билетъ.
— Это только для одного лица, сказалъ офицеръ.
— Угодно вашему величеству войти одной? спросилъ лордъ Гудъ Каролину.
Она колебалась, но видимо склонна была согласиться. Въ эту минуту подошелъ одинъ изъ придворныхъ, и лордъ Гудъ спросилъ его, приготовлено ли въ церкви особое мсто для королевы. Отвтъ былъ отрицательный. Тогда лордъ Гудъ снова обратился къ Каролин:
— Угодно вашему величеству войти безъ своихъ дамъ?
— Конечно, нтъ, отвтила королева.
— Стало быть, намъ остается только ухать.
И они пошли обратно къ своимъ экипажамъ. Часовые, мимо которыхъ они проходили, смялись и вслухъ обмнивались ироническими замчаніями. Лордъ Гудъ съ негодованіемъ обернулся и замтилъ имъ:
— Королева думала, что она иметъ дло, по крайней мр, съ порядочными людьми. Ваше поведеніе низко!..
Среди грустнаго молчанія свидтелей этой позорной сцены, Каролина сла въ карету и выхала за ограду аббатства. На улиц всего нсколько голосовъ крикнули: ‘ура!’ но и т тотчасъ смолкли. Массы народа, стоявшія на улицахъ, провожали ея карету нершительными или насмшливыми взглядами.

——

На другой день, при двор, въ город и въ цлой Англіи только и толковъ было, что о неудачной попытк королевы заставить короновать себя. Торійскія газеты осыпали ее насмшками, а органы виговъ притихли, не находя, что сказать въ оправданіе этой безрасудной попытки.
Вдругъ по городу разнеслась неожиданная всть: королева заболла и слегла.
‘Гастрическое разстройство’, говорилось въ медицинскихъ бюллетеняхъ, другими словами — неопредленное болзненное состояніе, которому наука еще не подъискала настоящаго имени.— ‘Разбитое сердце!’ кричали хоромъ органы виговъ.
Болзнь королевы дала имъ въ руки новое оружіе. ‘Оскорбленія и гоненія, говорили они, сломили энергію королевы. Здоровье ея рушилось, силы не выдержали долгой борьбы. Гнусность, совершенная надъ нею 19-го іюля, доконала ее. Враги ея могутъ торжествовать: Каролина умираетъ! они зарзали ее! Бываютъ нравственныя раны, столь же врныя, какъ и кинжалъ убійцы’…
Событія, казалось, оправдывали эти слова. Дней черезъ девять, положеніе королевы стало безнадежнымъ. Она еще сохраняла свои умственныя способности и успла продиктовать свое духовное завщаніе, въ которомъ она говорила, что умираетъ жертвой жестокости своего мужа, но прощаетъ его, и наказывала сжечь ея дневникъ, который она имла обыкновеніе вести. Вслдъ затмъ Каролина впала въ безсознательное состояніе, кончившееся, вечеромъ 7-го августа, смертью. Король находился въ это время въ Ирландіи, гд въ честь его давались праздники по случаю коронаціи.
Извстіе о смерти королевы было встрчено всей страной съ глубокою грустью. Передъ открытой могилой всмъ вспоминались только несчастья этой погибшей жизни. Магазины на половину закрылись, виги надли двухнедльный придворный трауръ и газеты ихъ выходили съ черной каймой. Всякій имлъ разсказать какой нибудь фактъ, свидтельствовавшій о доброт Каролины. Умирая, она вспомнила всхъ своихъ друзей и простила своимъ гонителямъ, смерть избавила ее отъ мукъ тяжелой и бурной жизни. Словомъ, общественная чувствительность, источникомъ которой служитъ поклоненіе велечію — какъ будто страданія простыхъ смертныхъ легче страданій сильныхъ міра — дала себ полную волю, и Каролина сдлалась въ глазахъ всхъ не только жертвой, но и мученицей.
Королева завщала все свое имущество, почти исключительно движимое, своему пріемному сыну Уильяму Остину, выразивъ желаніе, чтобы парламентъ уплатилъ 15.000 фунт. стерлинговъ за домъ, который она купила себ въ Лондон, незадолго до смерти. Каждому изъ наиболе врныхъ друзей своихъ она завщала что нибудь на память. Въ приписк къ завщанію выразилась свойственная ей склонность къ таинственному и необыкновенному: въ этой приписк требовалось, чтобы оставленная ею запечатанная шкатулка была вручена нкоему Обикини, итальянскому купцу въ Кальмэнъ-Стрит. Подозрвали — и, вроятно, не безъ основанія,— что въ этой шкатулк заключалось то, что Каролина завщала Бергами.
Въ другой приписк она выражала желаніе, чтобы тло ея было перевезено черезъ три дня въ Брауншвейгъ и тамъ похоронено, и чтобы на могил ея сдлали надпись: ‘Caroline the injured queen of England’ (‘Каролина, оскорбленная королева англійская’).
Министерство выказало большое усердіе въ исполненіи послдней воли королевы, въ особенности въ отношеніи похоронъ. Оно тотчасъ сдлало распоряженіе, чтобы тло было перевезено въ указанный срокъ въ Гарвичскій портъ, и виги не преминули заговорить въ своихъ органахъ, что правительство спшитъ избавиться отъ этого стснительнаго трупа и король торопится возвратиться въ Ирландію, къ ожидающимъ его тамъ удовольствіямъ.
Леди Гамильтонъ и леди Гудъ съ трудомъ добились отсрочки, подъ предлогомъ, что траура нельзя такъ скоро приготовить.
Едва успли уладить это затрудненіе, какъ явилось другое. Корпорація Сити выразила желаніе, чтобы траурный кортежъ торжественно прослдовалъ по ея территоріи, направляясь отъ Гаммерсмита въ Гарвичъ. Собственно, это и былъ прямой путь, но министерство, заподозривъ намреніе произвести демонстрацію, распорядилось, чтобы траурный кортежъ слдовалъ другимъ путемъ. Шесть дней прошло въ переговорахъ объ этомъ предмет. Наконецъ, 14-гоавгуста явились королевскіе коммисары для выноса тла. Рано утромъ, передъ домомъ, гд жила королева, выстроился эскадронъ конной гвардіи и вслдъ затмъ прибыла траурная колесница съ королевскими гербами, въ сопровожденіи длиннаго ряда траурныхъ каретъ и множества пажей и слугъ.
По прибытіи оберъ-церемоніймейстера, произошла тяжелая сцена. Исполнители завщанія отказывались выдать тло подъ предлогомъ, что, вопреки ихъ желанію, были призваны войска, тогда какъ королева, говорили они, не имла при жизни другой стражи, кром своего народа. Несмотря на этотъ протестъ, посл спора надъ самымъ гробомъ, процессія организовалась. Впереди ея шли чины королевскаго двора, царственный санъ покойницы былъ оффиціально признанъ посл ея смерти, на гробъ ея были положены царственныя регаліи, и позади гроба, на бархатной подушк, несли корону. Дале слдовали ея врные друзья и Уильямъ Остинъ. Небо было покрыто тучами и дождь лилъ какъ изъ ведра.
Прежде чмъ процессія двинулась въ путь, оберъ-церемоніймейстеръ прочелъ маршрутъ, предписанный правительствомъ и который до той минуты сохранялся въ тайн. На всемъ протяженіи пути кортежъ долженъ былъ сопровождаться войсками.
Между тмъ, въ Гайдъ-Парк собралась толпа конныхъ и пшихъ людей, въ траурныхъ шарфахъ, которые выстроились въ процессію, чтобы идти въ Гаммерсмитъ и принять участіе въ траурномъ кортеж. По приближеніи къ Уксбриджской застав, гд бралась пошлина, толпа народа, слдовавшая за этой процессіей, закричала, чтобы ее пропустили безплатно, какъ это принято въ Англіи для траурныхъ процессій. Однако, сборщикъ пошлины не послушался и не поднималъ заставы. Тогда толпа ринулась на балки и, въ мигъ своротивъ ихъ, запрудила всю дорогу въ Гаммерсмитъ. На другихъ улицахъ, ведущихъ къ Сити, также собрались огромныя толпы народа съ цлью сопровождать траурную процессію или, по крайней мр, видть ее.
Относительно маршрута, которому долженъ былъ слдовать траурный кортежъ, приходили самыя противорчивыя извстія. То говорили, что траурная колесница направляется на Пикадильи, то сообщали, что она взяла дорогу на Бэйсватеръ, и при каждомъ извстіи, живыя волны неслись подъ проливнымъ дождемъ въ указанномъ направленіи. Корпораціи, депутаціи отъ различныхъ цеховъ, съ своими знаменами, бродили на-удачу по Гайдъ-Парку, не зная, куда направиться. Усталость и неизвстность раздували общее раздраженіе противъ правительства, пробужденное смертью королевы.
Наконецъ, было получено достоврное извстіе, что кортежъ идетъ черезъ Найтсбриджъ къ Пикадильи. Министерскій маршрутъ былъ измненъ. Толпа съ неотразимымъ напоромъ, передъ которымъ отступаетъ всякая регулярная сила, заставила везти гробъ королевы въ Сити. Дло произошло такимъ образомъ: на одномъ изъ поворотовъ министерскаго маршрута процессія наткнулась на баррикаду, наскоро возведенную изъ телгъ и плитъ мостовой. Гвардейцы, изумленные этимъ непредвидннымъ препятствіемъ, хотли было разнести баррикаду, но угрожающій видъ толпы показалъ, что она не дозволитъ этого сдлать. Правда, она была безоружна, но одинъ кирасирскій эскадронъ — не важная сила для ршительныхъ людей, а на баррикад стояли богатыри, размахивавшіе кулаками съ добрый молотъ. Офицеръ, командовавшій эскадрономъ, послалъ за инструкціями къ начальству и, посл трехъ часовъ ожиданія, было получено разршеніе слдовать на Пикадильи.
Долгое ожиданіе не обошлось безъ дикихъ сценъ. На многихъ пунктахъ полиціи атаковала толпу палками, на что народъ отвтилъ избіеніемъ нсколькихъ констэблей. Въ то же время въ толп начали ходить по рукамъ печатныя копіи министерскаго маршрута и публика узнала какъ о план кабинета обойти Сити, такъ и объ его унизительной неудач. Эти извстія еще боле подстрекнули воинственное настроеніе массъ, которыя снова стремились къ Гайдъ-Парку, спша опередить погребальную колесницу. Прибывшая на этотъ пунктъ кавалерія была встрчена свистками и комками грязи. Тогда войска атаковали толпу въ-карьеръ и разогнали ее саблями плашмя.
Траурный кортежъ прибылъ въ Гайдъ-Паркъ. Корнеръ — фэшенебльный проулокъ, служащій преддверіемъ Пикадильи и граничащій къ сверу — съ Гайдъ-Паркомъ, а къ югу — съ Зеленымъ Паркомъ. Если бы правительство искренно согласилось на желанія населенія, то кортежъ долженъ былъ бы прослдовать чрезъ Пикадильи, спуститься на Страндъ и прибыть, такимъ образомъ, въ Сити. Но уступчивость министерства была притворствомъ. Вмсто того, чтобы продолжать путь въ Пикадильи, процессія вдругъ повернула влво и вошла въ Гайдъ-Паркъ, чтобы пройти этой дорогой къ Тиборнской застав и возвратиться къ первоначальному министерскому маршруту. Но толпа, вн себя отъ этой измны, хлынула къ противоположному выходу изъ парка, чтобы запереть Кумберлэндскія ворота. Кавалеріи было предписано во что бы то ни стало поддержать свободу выхода. Два эскадрона атаковали толпу, преграждавшую дорогу въ самомъ парк, а третій понесся во весь карьеръ къ Кумберлэндскимъ воротамъ и разогналъ карабинами и пистолетами уже образовавшееся тамъ возл ршетки сборище. Впродолженіе нсколькихъ минутъ паркъ представлялъ страшную сцену кровопролитія и ужаса. По всмъ аллеямъ бжали обезумвшія отъ страха женщины, валялись растоптанныя дти, раздавались раздирающіе вопли, крики ярости и выстрлы. Сорокъ человкъ поплатились жизнью и множество другихъ были ранены или ушиблены. Однако, перевсъ остался за министерствомъ, и кортежъ продолжалъ свой путь къ Ислингтону.
Дождь лилъ по-прежнему, но, тмъ не мене, стеченіе народа на улицахъ было такъ велико, какъ будто никто и не помышлялъ еще разгонять его оружіемъ. Лондонская толпа боле всякой другой иметъ видъ муравейника.
Во второмъ часу, голова процессіи, вступивъ въ Поддингтонскую улицу, увидла, что выходъ изъ нея запертъ. Баррикадисты, которымъ не удалось своевременно запереть выхода изъ Гайдъ-Парка, будучи разсяны кавалеріей, быстро снова собрались и, опередивъ кортежъ по дорог въ Ислингтонъ, проворно загородили Тотенгэмскій проходъ цлой массой телгъ, балокъ и плитъ изъ мостовой.
Оберъ-церемоніймейстеръ попытался провести процессію боковою улицею, но и та оказалась загороженною. Громадныя баррикады словно выростали изъ-подъ земли. Чтобы снести ихъ, нужна была артиллерія, а правительство не догадалось прислать ее. Нечего было длать, пришлось взять единственную дорогу, которая оставалась свободной и вела въ Сити. Министерство еще разъ было поражено. Сколько ни колесили правительственные коммисары, но препятствія, которыя они встрчали, непреклонно указывали имъ тотъ путь, кокоторый былъ предначертанъ народною волей.
Лордъ-мэръ вышелъ на встрчу къ процессіи и лично повелъ ее черезъ Сити. Густыя массы народа, покрывавшія вс улицы на пути кортежа, мирно наслаждались своей побдой. Англійскій народъ настоялъ на своемъ съ свойственнымъ ему молчаливымъ упрямствомъ. Дождь пересталъ, баррикады стали излишни и процессія длинной лентой тянулась по улицамъ. Вс головы были обнажены, но на возбужденныхъ лицахъ изображалось скоре торжество, чмъ горесть. Наскоро сдланныя зпамена прославляли народную побду. На одномъ было написано: ‘Сила общественнаго мннія!’ на другомъ — ‘Справедливость торжествуетъ!’ и т. п. Въ пять часовъ лордъ-мэръ довелъ процессію до восточной границы Сити, откуда она уже спокойно продолжала путь въ Гарвичскій портъ.
Тло королевы, перевезенное въ Брауншвейгъ, было погребено въ фамильномъ склеп, между останками ея отца и брата, и на гробниц ея до сихъ поръ сохранилась завщанная ею надпись.

——

Такъ кончила свою карьеру, пятидесяти двухъ лтъ отъ роду, эта странная женщина! Ея кровавыя похороны соотвтствовали бурному характеру всей ея жизни. Сложность интересовъ, которые были связаны съ судьбой Каролины, сбивчивость сужденій о ней современниковъ, ея почти внезапная смерть, шумныя похороны, справедливая непопулярность ея мужа,— пріобрли ей ореолъ мученицы, который окружаетъ ея память въ глазахъ англичанъ. Имя королевы Каролины сдлалось символомъ незаслуженнаго несчастья, покорности и мужества. До сихъ поръ англійскія бабушки произносятъ его съ уваженіемъ, и несчастья королевы Каролины стали легендой, которая разсказывается у каждаго домашняго очага.
Бергами сдлался родоначальникомъ графской и землевладльческой фамиліи въ Италіи, а Уильямъ Остинъ умеръ, въ 1834 г., въ дом умалишенныхъ.
Груссе Паскаль
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Десять тысяч лет среди льдов, Буссенар Луи Анри, Год: 1890
  2. Мальчики в плену, Рид Томас Майн, Год: 1865
  3. Капитан Трафальгар, Груссе Паскаль, Год: 1886
  4. Остров дьявола, Рид Томас Майн, Год: 1868
  5. Уединенное жилище, Рид Томас Майн, Год: 1871
  6. Атлантида, Груссе Паскаль, Год: 1895
  7. Лазурный гигант, Груссе Паскаль, Год: 1904
  8. Паровой человек в прериях, Эллис Эдвард Сильвестр, Год: 1868
Электронная библиотека