Король Ричардъ II.
Король Ричардъ II.
К. Арсеньевъ.
Король Ричард II (Шекспира), Арсеньев Константин Константинович, Год: 1902
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1902.
Драматическая хроника: ‘Король Ричардъ второй’ обнимаетъ собою только два послдніе года царствованія и жизни этого короля (1398—1400). Въ первомъ дйствіи онъ является такимъ, какимъ его показываетъ исторія: самовластнымъ, легкомысленнымъ, окруженнымъ недостойными любимцами, не щадящимъ ни жизни, ни свободы, ни имущества своихъ подданныхъ. Исторически врны и об сцены между Болингброкомъ, герцогомъ Гирфордскимъ, сыномъ Джона Ганта, герцога Ланкастерскаго (будущимъ королемъ Генрихомъ ІІ-мъ) и Томасомъ Моубрэемъ, герцогомъ Норфолькскимъ. Для дальнйшаго развитія дйствія лтопись Голиншеда дала Шекспиру главные факты — конфискацію наслдства, оставшагося посл Джона Ганта, отъздъ Ричарда въ Ирландію, регентство герцога Іоркскаго, высадку изгнаннаго Болингброка, быстрый успхъ поднятаго имъ мятежа, запоздалое возвращеніе Ричарда, переговоры между нимъ и Нортомберлэндомъ, отреченіе Ричарда отъ престола, заключеніе его въ замк Помфретъ и насильственную его смерть. Но въ комбинаціи этихъ фактовъ поэтъ не стсняется указаніями лтописца. Событія, между которыми на самомъ дл прошло нсколько мсяцевъ, слдуютъ въ драм непосредственно одно за другимъ. Есть и другія отступленія отъ дйствительности: Джонъ Гантъ изображенъ въ свт черезчуръ благопріятномъ, королева представлена настоящей супругой Ричарда, горячо любящей его, превосходящей его силою духа, тогда какъ на самомъ дл жена Ричарда (вторая, первая умерла нсколькими годами раньше), Изабелла французская, была въ то время одиннадцатилтней двочкой. Существеннаго значенія все это, однако, не иметъ, центръ тяжести лежитъ всецло въ самомъ Ричард, — а въ немъ нтъ ни одной черты, которая противорчила бы исторіи и, что еще важне, вс его слова и дйствія психологически возможны и понятны. На историческомъ фон, воспроизведенномъ, въ общемъ, безъ нарушенія перспективы, разыгрывается личная трагедія, полная глубокаго смысла и захватывающаго интереса.
Только что восторжествовавшій надъ противниками, Ричардъ въ начал хроники исполненъ вры въ недосягаемо-высокое достоинство своего сана. Обязанностей, съ нимъ сопряженныхъ, онъ не сознаетъ, но тмъ больше цнитъ свою безотвтственность. ‘Мы рождены для власти, а не для просьбъ’, говоритъ онъ въ первой сцен. Нимало не задумываясь и не колеблясь, онъ ршается на такой крайній шагъ, какъ отдача страны на откупъ, хотя ему извстно, что пустота казны обусловливается слишкомъ многочисленнымъ его дворомъ и расточительною щедростью. Ему ничего не стоитъ пойти еще дальше и снабдить своихъ намстниковъ бланковыми приказами на произвольное обложеніе боле богатыхъ гражданъ. Съ циническою радостью онъ узнаетъ о болзни Ганта, открывающей ему новый путь къ обогащенію, и беззастнчиво выражаетъ желаніе ‘опоздать’, т. е. прибыть къ дяд уже посл его смерти (I, 4). Справедливые упреки умирающаго возбуждаютъ въ корол только необузданный гнвъ. Несмотря на увщанія Іорка, онъ немедленно приступаетъ къ конфискаціи имущества Ганта — и все-таки назначаетъ Іорка регентомъ королевства, не допуская мысли, что преданность последняго можетъ и не выдержать тяжелаго испытанія (II, I). Спокойнымъ и самоувреннымъ мы видимъ его даже тогда, когда онъ уже знаетъ о бунт Болингброка. Онъ разсчитываетъ, впрочемъ, не столько на свои силы, сколько на неприкосновенность, которую ему даетъ корона. Епископу, напоминающему о необходимости земныхъ средствъ защиты, онъ отвчаетъ: ‘весь бурный океанъ не можетъ смыть божественнаго мра съ внчаннаго чела’… на каждаго врага престола ‘по ангелу пошлетъ сражаться небо’. Онъ сравниваетъ себя съ солнцемъ, ‘при восхожденіи котораго трепещутъ и прячутся преступники’. ‘Воръ и измнникъ’ Болингброкъ торжествовалъ, пока въ Англіи царила ночь (т. е. не было Ричарда), — но ему не выдержать сіянія возвратившагося дня. Смертельный ударъ гордымъ надеждамъ наноситъ, однако, первая-же всть о неудач. ‘Камни скорй возстанутъ съ оружіемъ въ рукахъ’ — только что восклицалъ Ричардъ, — ‘чмъ преклонитъ свою главу предъ дерзкими врагами родной страны законный государь’, теперь онъ блднетъ, слушая разсказъ Салисбери, и нужно напоминаніе Омерля, чтобы вновь возбудить въ немъ, на одинъ мигъ, угасшую бодрость. Онъ утшаетъ себя мыслью, что одно имя короля равносильно сорока тысячамъ именъ, называетъ Болингброка ‘ничтожнымъ подданнымъ’, но окончательно падаетъ духомъ, когда является второй печальный встникъ. Напрасны уговоры епископа и Омерля: Ричардъ не видитъ, не можетъ и не хочетъ видть выхода изъ постигшей его бды и проклинаетъ того, кто старается совлечь его ‘съ сладкой дороги къ отчаянію’. Смна настроеній происходитъ въ немъ столь-же быстро, какъ и рзко. Болзненно воспріимчивый къ впечатлніямъ минуты, онъ колеблется, какъ маятникъ, между противоположными крайностями, не зная мры то надеждамъ, то унынію. Король, еще недавно считавшій себя неуязвимымъ, чувствуетъ себя теперь обыкновеннымъ смертнымъ, жертвою нужды и печали (III, 2). Вспышки царственной гордости и упадка духа чередуются и въ разговор Ричарда съ Нортомберлэндомъ. Не столько въ собственной сил, сколько въ очевидной слабости противника Болингброкъ черпаетъ ршимость перейти отъ своихъ первоначальныхъ, скромныхъ притязаній къ посягательству на престолъ, ускользающій изъ дрожащихъ рукъ Ричарда (III, 3). Передъ парламентомъ Ричардъ является уже покорнымъ своей участи, хотя и не привыкшимъ еще къ покорности, даже оскорбительное требованіе Нортомберлэнда — прочитать публично перечень совершенныхъ имъ преступленій — не вызываетъ въ немъ суроваго отпора. Онъ сознаетъ, что окруженъ измнниками, но сознаетъ вмст съ тмъ, что прежде всего измнилъ себ онъ самъ, и негодованіе погасаетъ въ слезахъ, которыя онъ проливаетъ надъ самимъ собою (IV). Безслднымъ проходитъ даже упрекъ, съ которымъ обращается къ нему, въ сцен прощанья, королева (V, 1). ‘Левъ — говоритъ она — и въ смертный часъ грозитъ, кусая землю, такъ неужель, какъ маленькій ребенокъ, снесешь ты свой позоръ, цлуя розгу, и какъ дитя преклонишься предъ властью своихъ враговъ — ты! левъ и царь зврей’? Ничего царственнаго не осталось въ Ричард, онъ признаетъ за собою только одно право — право на состраданье. Въ заточеньи онъ иногда вспоминаетъ объ утраченной власти, но тотчасъ же возвращается къ мысли о своемъ ничтожеств. Инстинктивно онъ отстаиваетъ свою жизнь противъ убійцъ — и только умирая, вновь чувствуетъ себя королемъ.
Таковъ Ричардъ II, созданный Шекспиромъ. Его господствующее свойство (‘faculte maitresse’), возводящее его на степень типа — воображеніе, развившееся въ ущербъ всмъ другимъ сторонамъ душевной жизни. Благодаря ему, сознаніе могущества, порожденное раннимъ обладаніемъ властью и укрпленное легко доставшимися успхами, становится у Ричарда увренностью въ высшей сил, которой ничто не угрожаетъ и угрожать не можетъ. Основанная не на разсудочной теоріи, а на горделивой мечт, эта ув,ренность мшаетъ Ричарду понимать событія и людей, мшаетъ ему давать себ отчетъ въ своихъ дйствіяхъ и сдерживать свои порывы. Даже паденіе — и это чрезвычайно характерно — пробуждаетъ въ немъ только сожалніе объ ошибкахъ, а не раскаянье въ преступленіяхъ. ‘Какъ же я’ — говоритъ онъ въ своемъ послднемъ монолог, прислушиваясь къ музык, — ‘какъ же я, умвшій различить фальшивость звука, не въ силахъ былъ замтить иной разладъ, возникшій въ государств между мной и тмъ, что требовало время? Я время убивалъ безъ сожалнья — теперь оно мн платитъ тмъ же самымъ!’ Итакъ, умерщвленіе Глостера, изгнаніе Болингброка и Норфолька, конфискація имущества Джона Ганта, незаконные поборы, разорявшіе страну — все это, даже освщенное неугасимымъ свтомъ горькаго опыта, приписывается Ричардомъ только недостатку чуткости къ требованіямъ времени! Онъ не очнулся, очевидно, отъ усыпленія, въ которое его погрузили убаюкивающія грезы… Возносившее его, въ моменты счастья, на мнимо- недосягаемую высоту воображеніе не позволяетъ ему бороться съ бдою, ярко рисуя всю ея глубину, всю ея безнадежность. Вмсто ангеловъ, спшащихъ ему на помощь, передъ его глазами проходитъ теперь вереница королей, которыхъ постигла бдственная участь. Въ корон, которую онъ недавно считалъ своей охраной, онъ видитъ теперь сдалище смерти, насмшливо дарящей королямъ короткій мигъ власти и однимъ булавочнымъ уколомъ разрушающей ихъ мнимую твердыню. Передъ этими картинами рушится мысль о противодйствіи, о борьб. Ричардъ находитъ въ нихъ какое-то странное наслажденіе, ему сладка дорога къ отчаянію — и именно потому для него нтъ возможности поворота. Какъ прежде, такъ и теперь онъ могъ бы сказать, вмст съ Макбетомъ: ‘міръ видній меня обнялъ’. Ему любо рисовать свое положеніе въ самыхъ мрачныхъ краскахъ, любо созерцать противорчіе между его прошедшимъ и будущимъ. ‘За четки’ — говоритъ онъ Омерлю еще прежде чмъ отречься отъ престола, — ‘за четки я отдамъ мои брильянты, смню дворецъ на нищенскую келью, на рубища — богатыя одежды, на грубый ковшъ — узорчатые кубки, на странническій посохъ — царскій скипетръ’, обширное королевство — на маленькую могилу, маленькую, маленькую (какъ знаменательно это повтореніе!), темную могилу. Онъ идетъ еще дальше, выражая желаніе быть погребеннымъ на большой дорог, чтобы подданные попирали ногами голову своего государя, вдь попираютъ же они, еще при его жизни, его сердце! Въ сцен отреченія онъ, держа корону вмст съ Болингброкомъ, сравниваетъ ее съ колодцемъ, себя и своего соперника — съ ведрами: пустое ведро, стремящееся къ верху — это Болингброкъ, ведро, скрытое отъ глазъ и полное слезами — самъ Ричардъ. Ему чудится, что вмст съ положеніемъ должно было измниться и его лицо — и онъ изумленъ, когда видитъ въ зеркал прежнія свои черты. Работа фантазіи не прекращается въ немъ и въ тюрьм, безсильная, подъ гнетомъ горя, остановиться на чемъ-нибудь опредленномъ. Въ этомъ преобладаніи воображенія — разгадка невольнаго сочувствія, которое, начиная съ первыхъ ударовъ судьбы, внушаетъ намъ Ричардъ. Его жизнь была точно сномъ, съ сновидніями, навянными обстановкой — и даже разразившаяся надъ нимъ гроза только измнила характеръ этихъ сновидній.
Естественнымъ контрастомъ Ричарду является Болингброкъ, разсудительный, разсчетливый и хладнокровный. Во весь ростъ его фигура возстаетъ передъ нами въ хроникахъ, спеціально ему посвященныхъ (‘Король Генрихъ IV’, ч. I и 2), но и въ ‘Ричард II’ обрисовываются уже основныя черты счастливаго соперника. Болингброкъ возвращается въ Англію ослушникомъ королевской воли, но еще не мятежникомъ: онъ ищетъ только того, что принадлежитъ ему безспорно. Съ средневковой точки зрнія, онъ несомннно имлъ основаніе сказать (II, 3): ‘коль скоро мой братъ — король, то по тому же праву я — герцогъ Ланкастеръ’. Какъ подданный, онъ обращается къ закону, — и если форма обращенія необычна, то лишь потому, что для него былъ закрытъ нормальный путь судебной защиты. Что искатель наслдства обращается въ искателя короны, этому способствуетъ съ одной стороны самъ король, сразу готовый отдать больше требуемаго, съ другой — настроеніе страны, ршительно враждебное Ричарду (см. разсказъ Скрупа въ 2-ой сцен III-го дйствія). Настоящая вина Болингброка — въ словахъ, вызвавшихъ преступную ршимость Экстона, и эту вину не снимаетъ съ него осужденіе, съ которымъ онъ относится, post factum, къ внушенному имъ длу. Крупными, яркими штрихами изображенъ и герцогъ Іоркскій, типичный представитель слабыхъ, нершительныхъ людей, брошенныхъ въ пучину борьбы между противоположными теченіями. Вынужденный стать на ту или другую сторону, онъ испытываетъ мучительныя колебанія — и примыкаетъ, въ конц концовъ, къ боле сильному. ‘Я оставленъ опорой трона’ — восклицаетъ онъ при первой всти о мятеж, — ‘я, въ комъ нтъ силъ поддерживать себя’ (II, 2)! ‘Вдь надо жъ длать что-нибудь’, говоритъ онъ самъ себ — и, въ сущности, ничего не длаетъ. Свое объясненіе съ Болингброкомъ (II, 3) онъ начинаетъ угрозами и упреками, а заканчиваетъ утшеніемъ слабыхъ — ссылкою на обстоятельства, лишающія его возможности сопротивляться. Онъ плачетъ, видя униженіе Ричарда передъ Болингброкомъ (III, 3), но первый провозглашаетъ новаго короля, уступая епископу Карлейльскому почетную роль заступника за право (IV). Неумолимо твердымъ онъ является только какъ обвинитель Омерля (V, 2 и 3), опасаясь, очевидно, что измна сына повлечетъ за собою опалу и для отца… Изъ среды придворныхъ выдается только одинъ Нортомберлэндъ, льстивый съ сильнымъ (II, 3), безжалостный къ слабому (IV и V, 1), побуждаемый къ мятежу не столько несправедливостью короля къ Болингброку, сколько страхомъ за собственную безопасность (II, I). Королева принадлежитъ къ числу тхъ нжныхъ, безгранично и беззавтно преданныхъ женъ, которыхъ съ такою любовью рисовалъ Шекспиръ. Ей не чужда, однако, способность ‘возстать на море бдъ’, она томится предчувствіями (II, 2), съ трудомъ переноситъ тягостную неизвстность (III, 4), но, когда разразилось несчастье, встрчаетъ его съ большимъ мужествомъ, чмъ Ричардъ (V, 1). Къ ней пріурочена прелестная сцена съ садовникомъ (III, 4), устами котораго народная мудрость произноситъ глубоко продуманный приговоръ надъ королемъ, недостойнымъ своего сана… Съ удивительною силой необузданность и грубость средневковыхъ нравовъ отражается во взаимныхъ обвиненіяхъ Болингброка и Норфолька (I, 1 и 3), Бэгота и Омерля (IV). Послдняя сцена, во многомъ повторяющая первую, можетъ показаться излишней, но она довершаетъ характеристику среды, въ которой происходитъ дйствіе.
Первое изданіе ‘Ричарда П’ появилось въ печати въ 1597-мъ, второе — въ 1598-мъ, третье — въ 1608-мъ, четвертое — въ 1615 г. Въ первыхъ двухъ изданіяхъ нтъ той части четвертаго акта (начиная со словъ Нортомберлэнда: ‘угодно-ль, лорды, выслушать искъ общинъ’ до словъ Болингброка: ‘Въ ближайшую изъ средъ желаемъ мы короноваться’), въ которой дйствующимъ лицомъ является Ричардъ. Большинство комментаторовъ полагаютъ, что она была написана одновременно со всмъ остальнымъ, но не допущена къ печати — а вроятно и къ представленію — въ царствованіе Елизаветы, къ концу своей жизни утратившей прежнюю популярность и имвшей поводъ сомнваться въ прочности своего престола. Въ подтвержденіе этого предположенія указываютъ съ одной стороны на то, что четвертый актъ, безъ указаннаго мста, несоразмрно кратокъ (всего 169 стиховъ, между тмъ какъ въ пятомъ акт ихъ 553, въ третьемъ — 579), съ другой стороны — на то, что передъ возстаніемъ Эссекса (1600) его сообщники заставили актеровъ играть на улицахъ и площадяхъ трагедію о Ричард II-мъ, съ намреніемъ произвести впечатлніе, невыгодное для королевской власти. По общему признанію, эта трагедія — не хроника Шекспира, а другая пьеса, раньше написанная и мене благосклонная къ Ричарду, но важно то, что заговорщикамъ казалось не безполезнымъ напомнить о низложеніи короля — и, слдовательно, такого напоминанія могла опасаться королева *). Есть, однако, и другое мнніе, мене ршительное: одинаково возможнымъ признается и составленіе четвертаго акта съ самаго начала въ той форм, какую онъ иметъ въ третьемъ и послдующихъ изданіяхъ, и позднйшее его дополненіе, вызванное именно сравнительною краткостью акта. Въ подтвержденіе послдней гипотезы указываютъ на то обстоятельство, что и въ первоначальномъ своемъ вид четвертый актъ образуетъ стройное цлое, недостающее въ немъ мсто не можетъ быть названо притомъ боле опаснымъ для авторитета и престижа королевской власти, чмъ все остальное содержаніе хроники. Убдительность этихъ соображеній весьма невелика. Страннымъ представляется уже отсутствіе главнаго дйствующаго лица въ самый разгаръ дйствія, трудно объяснить себ, какимъ образомъ Ричардъ, составляющій средоточіе и суть всей пьесы, могъ быть оставленъ за кулисами въ самый ршительный моментъ его жизни. Во вншнемъ, логическомъ смысл нельзя отказать четвертому акту и въ той форм, какую онъ иметъ въ первыхъ двухъ изданіяхъ, но напрасно было бы искать въ немъ внутренняго, поэтическаго смысла, глубокой связи со всмъ предыдущимъ и послдующимъ. Ричардъ, слагающій съ себя корону, — необходимое звено между королемъ, врасплохъ застигнутымъ бдою, и развнчаннымъ монархомъ, покорившимся судьб и способнымъ отстаивать только свою жизнь. Едва ли можно сомнваться и въ томъ, что состарившейся, подозрительной и осторожной королев особенно опасной должна была показаться именно сцена униженія короля передъ парламентомъ, унизить который было постояннымъ стремленіемъ Тюдоровъ.
*) Что событія временъ Ричарда II-го и позже могли возбуждать страсти, доказательствомъ этому служитъ любопытный фактъ, приводимый Гервинусомъ: во время всемогущества и наименьшей популярности Вальполя публика привтствовала одобрительными восклицаніями т мста шекспировской хроники, гд идетъ рчь о зависимости короля отъ его любимцевъ.
Другой спорный вопросъ касается времени составленія хроники. По мннію однихъ, она написана передъ самымъ появленіемъ ея въ печати, по мннію другихъ — нсколькими годами раньше, около 1593-го года. Послдняго мннія держатся т, кто не особенно высоко цнитъ художественное достоинство хроники и сближаетъ ее съ сравнительно слабыми произведеніями Шекспира, напр. съ ‘Генрихомъ VI’. Есть еще среднее мнніе, различающее въ ‘Ричард II’ первоначальную основу, тсно примыкающую къ лтописи, и позднйшія поэтическія вставки. Несомннными точками соприкосновенія между ‘Ричардомъ II’ и предшествующими пьесами служатъ дв вншнія черты: отсутствіе прозаическихъ сценъ (какъ и въ первой и третьей частяхъ ‘Генриха VI’, въ ‘Ричард III’, въ ‘Корол Джон’) и сравнительно частое употребленіе римы, но ни изъ той, ни изъ другой нельзя заключить, что между написаніемъ и напечатаніемъ хроники прошло нсколько лтъ. Если въ ‘Генрих IV’, непосредственно слдующемъ за ‘Ричардомъ II’, проза играетъ такую большую роль, то это объясняется широкимъ мстомъ, отведеннымъ въ позднйшей хроник комическому элементу, котораго нтъ въ ‘Ричард II’: стихъ являлся мало подходящимъ для рчей Фальстафа и К®, Шалло и Сайленса, мистриссъ Куикли и Тиршитъ. Количество римованныхъ стиховъ имло бы значеніе только въ такомъ случа, если бы мы не знали, какая хроника написана раньше — ‘Ричардъ II’ или ‘Генрихъ IV’, но основаніемъ къ тому, чтобы отодвинуть составленіе первой на нсколько лтъ назадъ, оно служить не можетъ. Чрезвычайно неправдоподобно, наконецъ, предположеніе о позднйшихъ вставкахъ. Неодинаковая поэтическая цнность различныхъ частей пьесы вполн возможна и при одновременномъ ихъ написаніи: она объясняется какъ быстротою, съ которою работалъ Шекспиръ, такъ и различіемъ матеріаловъ. Совершенно понятно, что воспроизведеніе событій, которыя въ почти готовомъ вид давала лтопись (напр. спора между Болингброкомъ и Норфолькомъ), не могло вызвать въ поэт такого подъема вдохновенія, какъ свободное изображеніе душевной жизни его героевъ.
Гервинусъ и многіе другіе видятъ въ ‘Ричард II-мъ’ необходимое введеніе къ трилогіи, посвященной Ланкастерскому дому (дв части ‘Генриха IV’ и ‘Генрихъ V’). И дйствительно, вс четыре хроники соединены между собою не только тождествомъ нсколькихъ дйствующихъ лицъ (Болингброкъ — Генрихъ IV, Нортомберлэндъ, Перси, Омерль), не только ретроспективными взглядами, встрчающимися въ позднйшихъ пьесахъ (‘Генрихъ IV’ ч. 1-ая, III, 2, IV, 3, ч. 2-ая, III, 1, IV, 4, ‘Генрихъ V’, IV, 1), но и ‘тнью грядущаго’, отбрасываемою ‘Ричардомъ II’. Такова рчь епископа Карлейльскаго въ парламент (д. IV), предвщающая междоусобія ХІ-го вка, таково обращеніе Ричарда къ Нортомберлэнду (V. 1) — къ этой ‘лстниц’, которою Болингброкъ достигъ престола’, таковы слова Болингброка о своемъ сын (будущемъ Генрих V-мъ), сквозь пороки котораго блеститъ лучъ надежды (V, 3). Не подлежитъ никакому сомннію, что въ событіяхъ 1399—1400 г. заключалось, какъ въ зародыш, многое изъ дальнйшихъ судебъ Англіи — и это ясно видлъ поэтъ. До крайности парадоксальнымъ кажется намъ поэтому мнніе, усматривающее въ ‘Ричард II’ скоре конецъ, чмъ начало — конецъ по отношенію къ другимъ, не дошедшимъ до насъ пьесамъ, изображавшимъ боле ранніе годы царствованія Ричарда II-го. Гораздо скоре можно предположить, что, задумавъ дать картину судебъ Ланкастерской монархіи — параллельную той, которую онъ раньше посвятилъ дому Іорковъ (‘Генрихъ VI’ и ‘Ричардъ III’), — Шекспиръ остановился прежде всего на послднихъ годахъ царствованія Ричарда II-го, когда посяны были смена могущества, но вмст съ тмъ и упадка новой династіи.
Есть-ли въ ‘Ричард II’ слды политическихъ убжденій и симпатій Шекспира? Нкоторые изъ англійскихъ комментаторовъ разршаютъ этотъ вопросъ утвердительно, находя въ ‘Ричард II’ порицаніе злоупотребленій королевской властью — но еще боле сильное осужденіе посягательствъ на права законнаго монарха. Чтобы судить о степени правильности этого взгляда, нужно было бы имть боле подробныя свднія о личности Шекспира, теперь возможны только боле или мене произвольныя догадки — произвольныя уже потому, что самыя характерныя съ этой точки зрнія, мста хроники (напр. рчь епископа Карлейльскаго) вполн объяснимы изъ хода дйствія безъ допущенія какой-либо тенденціи со стороны поэта. Съ полною ясностью отразился въ ‘Ричард II’ только пламенный патріотизмъ Шекспира. Хвалебный гимнъ Джона Ганта въ честь Англіи (II, 1) такъ слабо связанъ съ рчью, въ которую онъ вставленъ, и до такой степени проникнутъ искреннимъ энтузіазмомъ, что въ немъ нельзя не видть настроеніе самого автора. Глубокая нжность къ родной стран слышится въ словахъ: ‘Счастливйшее племя, въ маломъ — міръ, роскошный перлъ въ сверкающей оправ’, — а въ указаніи на ея ‘всемірную славу’ мы узнаемъ современника Елизаветы, гордаго побдами Англіи надъ Испаніей, ея вліяніемъ на европейскую политику, ея растущей властью надъ океаномъ.