Король Иоанн, Шекспир Вильям, Год: 1596

Драматургия
Время на прочтение: 64 минут(ы)
Скачать в PDF

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,

ВЫПРАВЛЕННЫЙ И ПОПОЛНЕННЫЙ ПО НАЙДЕННОМУ ПЭНЪ КОЛЬЕРОМЪ, СТАРОМУ ЭКЗЕМПЛЯРУ IN FOLIO 1632 ГОДА.

ЧАСТЬ 1.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

РИЧАРДЪ II.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 1-Я.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 2-Я.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.

ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
1862.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

ДЙСТВУЮЩІЕ.

Король Іоаннъ.
Принцъ Генрихъ, сынъ его, впослдствіи король Генрихъ III.
Артуръ, сынъ герцога Бретаньскаго Джефрея, старшаго брата короля Іоанна.
Вилльямъ Марешалль, Графъ Пемброкъ.
Джефрей Фицъ Питеръ, графъ Эссексъ, верховный судья Англіи.
Вилльямъ Лонгсфордъ, графъ Сольсбёри.
Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.
Губертъ де-Бургъ, камергеръ короля.
Робертъ Фолькенбриджь.
Филипъ Фолькенбриджь, братъ его, побочный сынъ короля Ричарда I.
Джемсъ Горней, слуга леди Фолькенбриджь.
Питеръ Помфредскій, предвщатель.
Филиппъ, король Франціи.
Людвигъ, дофинъ.
Эрцгерцогъ Австрійскій.
Кардиналъ Пандульфо, папскій легатъ.
Медень, французскій дворянинъ.
Шатильонъ, французскій посланникъ.
Элеонора, вдова короля Генриха II и мать короля Іоанна.
Констанса, мать Артура.
Бланка, дочь Альфонса, короля Кастиліи, и племянница короля Іоанна.
Леди Фолькенбриджь, мать незаконнаго Фолькенбриджа и брата его Роберта.

Придворные, Граждане Анжера, Шерифъ, Герольды, Офицеры, Солдаты, Гонцы и другіе служители.

Дйствіе во Франціи и въ Англіи.

ДЙСТВІЕ I.

СЦЕНА I.

Норсантонъ. Тронная зала во дворц.

Король Іоаннъ, Элеонора, Пемброкъ, Эссексъ, Сольсбери и другіе входятъ съ Шатильономъ.

К. ІОАН. Говори же, Шатильонъ, чего хочетъ отъ насъ Франція?
ШАТИЛ. За привтомъ, вотъ что говоритъ черезъ меня король Франціи твоему величеству, твоему заемному величеству —
ЭЛЕОН. Заемному? — странное начало!
К. ІОАН. Не перебивай, добрая матушка, выслушаемъ посланіе.
ШАТИЛ. Филиппъ, король Франціи, требуетъ отъ имени и въ пользу Артура Плантагенета, сына твоего покойнаго брата Джефрея, чтобъ ты передалъ ему этотъ прекрасный островъ, вмст съ Ирландіей, Пуатье, Анжу, Туренью и Мэнью, — чтобъ ты положилъ мечъ, которымъ такъ беззаконно поработилъ себ эти земли, и чтобъ возвратилъ ихъ юному Артуру, твоему племяннику и законному государю.
К. ІОАН. А если мы не согласимся — что тогда?
ШАТИЛ. Ярая, кровавая война, чтобъ силой возвратить права, такъ насильственно удерживаемыя.
К. ІОАН. Скажи же королю Франціи, что мы отвтимъ на войну войной, кровью на кровь, силой на силу.
ШАТИЛ. Такъ прими же изъ моихъ устъ вызовъ Филиппа — послднее слово моего посланія.
К. ІОАН. Возьмижь и мой, и ступай съ миромъ. Но спши во Францію съ быстротою молніи, не то прежде, чмъ ты явишься къ своему повелителю, я буду уже тамъ, услышатъ громъ моихъ орудій. Ступай! будь трубой нашего гнва, нежданнымъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and sullen presage…. По экземпляру Коньера: and sudden presage…} предвстникомъ вашего паденья! — Пемброкъ, проводить его съ приличной почестью. Прощай, Шатильонъ. (Шатильонъ и Пемброкъ уходятъ.)
ЭЛЕОН. Ну что, сынъ мой? Не говорилаль я всегда, что честолюбивая Констанса не успокоится до тхъ поръ, пока не подожжетъ Франціи и цлаго міра принять сторону своего сына, стать за права его? — Все это такъ легко было предупредить, уничтожить полюбовной сдлкой, а теперь должно ршиться ужасной, кровавой борьбой двухъ государствъ.
К. ІОАН. За насъ наше могущество и наше право.
ЭЛЕОН. Не столько право, сколько могущество, иначе худо было бы и теб и мн. Такъ шепчетъ теб моя совсть, чего не услышитъ никто, кром неба, тебя и меня.

Входитъ Норсамтонскій Шерифъ и говоритъ что-то на ухо Эссексу.

ЭССЕК. Государь, въ здшнемъ округ завязалась престранная, неслыханная тяжба. Требуютъ твоего суда. Ввести просителей?
К. ІОАН. Введи. (Шерифъ уходитъ). — Наши монастыри и аббатства дадутъ средства для этого похода —

Шерифъ возвращается съ Робертомъ Фолькенбриджь и Филиппомъ, его незаконнорожденнымъ братомъ.

Что вы за люди?
Ф. ФОЛ. Я твой врный подданный, дворянинъ, рожденный въ Норсамтон и, какъ полагаю, старшій сынъ Роберта Фолькенбриджь. Воинъ, на пол битвы посвященный въ рыцари облагороживающей рукой Львинаго-сердца.
К. ІОАН. (Роберту). А ты?
РОБЕР. Сынъ и наслдникъ того же Фолькенбриджа.
К. ІОАН. Онъ старшій, а ты наслдникъ! Стало-быть, вы не одной матери?
Ф. ФОЛ. Одной, государь. Въ этомъ нтъ никакого сомннья — это всмъ извстно. Полагаю и одного отца, но вотъ это знаютъ ужь только небо, да мать моя — а я могу сомнваться, какъ и всякій сынъ смертнаго.
ЭЛЕОН. Стыдись, грубый человкъ! Ты позоришь мать свою, оскорбляешь ея честь такимъ сомнніемъ.
Ф. ФОЛ. Я, королева?— нтъ, мн не изъ чего, Это доносъ моего брата, и если ему удастся доказать, что это правда — онъ оттягаетъ у меня, по крайней мр, пять-сотъ Фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода. Да сохранитъ Всевышній честь моей матери и мою землю!
К. ІОАН. Прямой, смлый малый! — почемужъ онъ, послрожденный, требуетъ твое наслдство?
Ф. ФОЛ. Не знаю. Врно потому, что хочетъ завладть моей землей. Какъ бы тамъ ни было, онъ обругалъ меня незаконнорожденнымъ. Какъ же я рожденъ: законно или не совсмъ законно, я слагаю это, однажды навсегда, на голову моей матери, но что рожденъ хорошо — миръ костямъ, которыя похлопотали обо мн, — ваше величество, можете видть сами. Сравните только наши лица, и судите. Если старый сэръ Робертъ отецъ намъ обоимъ и этотъ сынъ похожъ на него — о, старый сэръ Робертъ, отецъ, я на колняхъ благодарю небо, что не похожъ на тебя!
К. ІОАН. Что это за сумасшедшаго послало намъ небо!
ЭЛЕОН. Въ его лиц и голос есть что-то Ричардовское. Не замчаешь ли и ты въ мощномъ склад этого человка какого-то сходства съ моимъ сыномъ?
К. ІОАН. Я пристально вглядывался въ черты его — онъ живой Ричардъ. — Ну, а ты — говори, почему требуешь ты земли своего брата.
Ф. ФОЛ. Потому что у него полулицо, какъ у отца. И этимъ полулицомъ онъ хочетъ завладть моими землями — полулицевой гротъ пятью стами фунтовъ годоваго дохода {Филиппъ Фолькенбриджь смется надъ чрезвычайно узкимъ и длиннымъ лицемъ брата, сравнивая его съ профилями королей на мелкой монет. Теобальди.}!
РОБЕР. Государь, когда мой отецъ былъ еще живъ, твой братъ употреблялъ часто моего отца —
Ф. ФОЛ. Нтъ, сэръ, этимъ вы не выиграете моей земли! Разсказывайте, какъ онъ употреблялъ мать мою.
РОБЕР. Такъ, однажды онъ отправилъ его посломъ въ Германію, для переговоровъ съ императоромъ объ одномъ важномъ дл. Король воспользовался его отсутствіемъ, и жилъ все это время въ дом моего отца. Какъ онъ соблазнилъ, я стыжусь говорить, но что правда, то правда. По собственнымъ словамъ моего отца, огромныя пространства моря и земель раздляли его и мою мать, когда этотъ весельчакъ былъ зачатъ. На смертномъ одр, мой отецъ завщалъ мн свои земли и поклялся послднимъ часомъ, что этотъ сынъ моей матери нисколько не его сынъ, а еслибъ и былъ имъ, такъ явился на свтъ цлыми четырнадцатью недлями раньше. А потому, государь, возврати мн мое: землю моего отца, какъ того хотлъ самъ отецъ мой.
К. ІОАН. Безтолковый, твой братъ законный сынъ. Жена твоего отца родила его по совершеніи уже брака, спроказила она тутъ — ея грхъ, а этого грха можетъ ожидать каждый изъ мужей. Скажи, могъ ли мой братъ, если и правда, какъ ты говоришь, что онъ похлопоталъ объ этомъ сын, требовать его у отца твоего? Нтъ, твой отецъ имлъ полное право не уступать никому въ свт теленка своей коровы. Если онъ и сынъ моего брата, такъ мой братъ не могъ его требовать, ни твой отецъ отвергать его, хотя бы и не былъ его отцомъ. А изъ того: если сынъ моей матери доставилъ твоему отцу наслдника, такъ наслднику твоего отца слдуютъ и земли твоего отца.
РОБЕР. Но разв воля моего отца не можетъ лишить наслдства сына, котораго не признаетъ своимъ?
Ф. ФОЛ. Не можетъ, сэръ! точно также, какъ не могла и зачать меня, если не ошибаюсь.
ЭЛЕОН. Что для тебя лучше: быть ли Фолькенбриджемъ и владть, подобно твоему брату, землею, или быть признаннымъ сыномъ Львинаго-сердца и безземельнымъ властелиномъ самого себя?
Ф. ФОЛ. Королева, если бы мой братъ былъ похожъ на меня, а я, какъ онъ, на сэръ Роберта, — еслибъ вмсто ногъ у меня были два такіе хлыстика, вмсто рукъ два начиненные угря, а лицо такое узенькое, что не посмлъ бы заткнуть и розана за ухо, потому что каждый сказалъ бы: посмотрите, вонъ гуляютъ три фарзинга {Въ Шекпирово время была мода носить за ухомъ розанъ, который женщины замняли бантами. Эти украшенія видны и на монетахъ, чеканенныхъ въ царствованіе Елисаветы, но на мелкой трехъ-пенсовой и трехъ-фарзинговой монет розанъ бывалъ часто больше самой головы королевы. Теобальди.}, — еслибъ вмст съ его фигурой я наслдовалъ и всю его землю — пусть никогда не сойду съ этого мста, если не отдамъ ее всю, пядень за пяденью, за мое настоящее лицо. Ни въ какомъ случа не хотлъ бы я быть сэръ Нобомъ {Сокращеніе Роберта.}.
ЭЛЕОН. Ты мн нравишься. Согласенъ ты отказаться отъ своего наслдства, уступить ему свою землю и слдовать за мной? Я воинъ, и иду теперь на Францію.
Ф. ФОЛ. Братъ, бери мою землю, а я беру себ въ удлъ мою судьбу. Твое лицо выиграло теб пять сотъ фунтовъ годоваго дохода, но отдавай его и за пять пенсовъ, все будетъ слишкомъ дорого. — Королева, я иду за вами даже въ пасть смерти!
ЭЛЕОН. Зачмъ же за мной? туда ты можешь и предшествовать мн.
Ф. ФОЛ. Обычай нашей страны давать дорогу старшимъ.
К. ІОАН. Твое имя?
Ф. ФОЛ. Филиппъ, государь. Филиппъ, старшій сынъ жены добраго сэръ Роберта.
К. ІОАН. Отнын носи имя даровавшаго теб черты свои. Филиппъ, преклони колно и встань возвеличеннымъ. Встань, сэръ Ричардъ и Плантагенетъ.
Ф. ФОЛ. Руку, братъ по матери. Мой отецъ даетъ мн честь, твой — землю, благословляю часъ ночи или дня моего зачатія въ отсутствіе сэръ Роберта.
ЭЛЕОН. Настоящій Плантагенетъ!— Называй меня бабушкой, Ричардъ: вдь я въ самомъ дл твоя бабушка.
Ф. ФОЛ. Случайно, королева, противъ принятаго порядка. Впрочемъ, чтожъ такое? немножко непрямо, нсколько влво, въ окно или черезъ заборъ, кто не сметъ ходить днемъ, ходитъ ночью, что есть, то ужь есть, какъ бы ни было добыто, въ упоръ или издали, да попало — выстрлъ все-таки хорошъ, и я все-таки я, какъ бы ни былъ зачатъ.
К. ІОАН. Ступай же, Фолькенбриджь, просьба твоя исполнена. Безземельный рыцарь {Намекъ на прозванье Іоанна: безземельный.} длаетъ тебя многоземельнымъ помщикомъ. — Идемъ, матушка! идемъ, Ричардъ! Медлить нечего, скорй во Францію.
Ф. ФОЛ. Прощай, братъ, будь счастливъ — вдь ты рожденъ законно. (Вс уходятъ, кром Филиппа).
Вотъ я возвысился чуть-чуть не на цлый футъ, зато сколько же футовъ земли потеряно. Ничего! теперь я могу пожаловать въ леди любую Джени! — ‘Добраго вечера, сэръ Ричардъ’. —‘Благодарю, любезный’ — и будь онъ Джорджь, я все-таки назову его Петромъ, вдь новыя почести заставляютъ забывать имена: помнить ихъ — былобъ слишкомъ ужь вжливо, слишкомъ обходительно. А тамъ, для развлеченія, является и путешественникъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and too sociable For your conversion. Now your traveller… По экэемпляру Кольера: and too sociable. For your diversion, now, your traveller… Насмшка надъ афектаціей путешественниковъ и высшаго круга. Путешественникъ почитался тогда необходимой принадлежностью всякой бесды высшаго тона.}, и онъ и его зубочистка {Зубочистка вывезена изъ Италіи и служила въ то время роскошной игрушкой.} за столомъ моей милости. И когда удовлетворится мой рыцарскій желудокъ, я посасываю себ изъ зубовъ и разспрашиваю моего щеголеватаго странствователя. ‘Почтеннйшій сэръ’ — такъ начинаю я, опершись на локоть — ‘я хотлъ бы попросить васъ’. — Это вопросъ, а за нимъ отвтъ, какъ въ азбук: ‘О, сэръ!’ говоритъ отвтъ, ‘я весь къ вашимъ услугамъ, повелвайте, располагайте мной’. — ‘О, нтъ, сладчайшій сэръ!’ говоритъ вопросъ, ‘я самъ къ вашимъ услугамъ’. И такъ дале, прежде чмъ отвтъ узнаетъ, чего хочетъ вопросъ, болтаемъ до самаго ужина, пересыпая въ промежуткахъ комплиментами, объ Альпахъ, Аппенинахъ, о Пиренеяхъ, о рк По. Это бесда высшаго тона, приличная душамъ, которыя, какъ моя, хотятъ возвыситься, и тотъ побочный сынъ времени, которымъ я все-таки останусь, кто не будетъ подражать тому высшаго круга не только наружностью, платьемъ, пріемами, но и внутреннимъ побужденіемъ готовить сладкій, сладкій ядъ для зва современности. Я изучу все это, разумется, не для того, чтобъ обманывать, а чтобъ самому не быть обманутымъ. Оно уровняетъ ступени моего возвышенія.— Это кто спшитъ сюда, въ дорожномъ плать? Что это за гонецъ женскаго пола? неужели у ней нтъ мужа, чтобъ возвстить рогами ея прибытіе?

Входятъ Леди Фолькинбриджь и Джемсъ Горней.

Э, э! да это моя мать! — Скажите, добрая леди, что привело васъ ко двору, и въ такихъ попыхахъ?
Л. ФОЛ. Гд братъ твой? гд этотъ негодяй, вздумавшій позорить честь мою?
Ф. ФОЛ. Мой братъ Робертъ? сынъ стараго сэръ Роберта, исполинъ Кольбрандтъ {Датскій исполинъ, побжденный Гюй Варвикомъ въ присутствіи короля Ательстана. Битва эта описана чрезвычайно напыщенно въ Поліольбіон Дридена. Джонсонъ.}, могучій мужъ? Такъ ты ищешь сына сэръ Роберта?
Л. ФОЛ. Сына сэръ Роберта? — Непочтительный сынъ сэръ Роберта, что смешься ты надъ сэръ Робертомъ? онъ сынъ сэръ Роберта, также какъ и ты.
Ф. ФОЛ. Джемсъ Горней, оставь насъ на минуту.
ГОРН. Слушаю, добрый Филиппъ.
Ф. ФОЛ. Что Филиппъ — Филиппъ воробей {Воробья въ Англіи называли Филиппомъ, можетъ быть, потому-что въ его чиликаньи отзывается это имя.}! Есть новости, Джемсъ, я разскажу ихъ теб посл. (Горней уходить). Леди, старый сэръ Робертъ не отецъ мн! Сэръ Робертъ могъ състь свою часть во мн въ страстную пятинцу и не оскоромился бы нисколько. Ну могъ ли сэръ Робертъ сдлать что-нибудь путное? Нтъ, сэръ Робертъ не могъ быть моимъ отцомъ — мы знаемъ его произведенія. Скажи же, добрая матушка, кому я обязанъ этими мощными членами? Сэръ Роберту не удалось бы и одной этой ноги.
Л. ФОЛ. Да ты сговорился что ли съ братомъ? Для собственной же пользы, теб слдовало бы защищать честь мою! — Что значатъ эти насмшки, рабъ заносчивый?
Ф. ФОЛ. Рыцарь, рыцарь, добрая матушка, — рыцарь, какъ Базилиско {Намекъ на жалкую современную пьесу Солиманъ и Перседа, которая появилась на сцену въ 1592 году. Въ ней выведенъ хвастливый рыцарь Базилиско, котораго Пистонъ, шутливый слуга, заставляетъ повторять за собой слдующую клятву:
P. By the contente of this blade.
B. By the contents of this blade.
P. I the aforesaid Basilisco.
B. I the aforesaid Basiliseo Knight, good fellow Knight.
P. Knawe, good fellow knave!}. Я посвященъ: плечи мои чувствуютъ еще почетный ударъ, — но все-таки я не сынъ сэръ Роберта, я отрекся отъ сэръ Роберта и отъ моей земли, законности, имени, отъ всего. Скажи же, кто мой отецъ? врно славный человкъ! Ну, матушка, говори кто онъ?
Л. ФОЛ. Отрекся отъ имени Фолькенбриджа?
Ф. ФОЛ. Такъ врно, какъ отрекаюсь отъ дьявола.
Л. ФОЛ. Твой отецъ — король Ричардъ Львиное-сердце. Долгое, страстное преслдованіе превозмогло меня. Да проститъ мн Всевышній мое прегршеніе! Ты плодъ проступка, котораго не могла избжать, сколько ни защищалась.
Ф. ФОЛ. Клянусь свтомъ этого дня, еслибъ мн было суждено родиться опять, я не пожелалъ-бы лучшаго отца. Есть грхи, которые на земл въ самихъ же себ несутъ и извиненье, таковъ и твой грхъ, матушка. Ты пала не по безумію, ты должна была отдать ему свое сердце, какъ покорную дань непреодолимой любви. Съ яростью, съ безпримрной мощью Ричарда не посмлъ вступить въ бой бшеный левъ, не могъ защитить отъ него своего царственнаго сердца {Расталь говоритъ въ своей лтописи: ‘Разсказываютъ, что въ темницу короля Ричарда пустили льва, чтобъ онъ пожралъ его, и когда левъ разинулъ пасть — онъ всунулъ въ все руку и рванулъ льва за сердце такъ сильно, что умертвилъ его, и потому, по мннію многихъ, прозванъ Ричардомъ львинымъ-сердцемъ’.}. Мудрено ли завладть сердцемъ женщины тому, кто и львовъ лишаетъ сердецъ? Нтъ, матушка, отъ души благодарю тебя за такого отца! и кто посметъ хоть только намекнуть, что, родивъ меня, ты сдлала дурно, я пошлю въ адъ его душу! — Пойдемъ, я познакомлю тебя съ моими родственниками, и они скажутъ, что ты согршила бы, отвергнувъ любовь Ричарда. Тотъ солжетъ, кто скажетъ, что это неправда!

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА I.

Франція. Передъ стнами Анжера.

Входятъ съ войсками: съ одной стороны Эрцгерцогъ Австрійскій, съ другой — Король Филиппъ, Людвигъ, Констанса, Артуръ и свита.

ЛЮДВ. Доблестный Эрцгерцогъ, привтствую тебя передъ стнами Анжера.— Артуръ, твой славный предокъ, Ричардъ, вырвавшій сердце изъ груди льва, ведшій святыя войны въ Палестин, сошелъ прежде времени въ могилу виной этого храбраго герцога {Ричардъ не былъ убитъ герцогомъ Австрійскимъ, и самое лицо его здсь анахронизмъ, потому что онъ умеръ отъ паденія съ лошади въ 1145 году, слдовательно на нсколько лтъ до начала драки.}, но, чтобъ загладить это, онъ пришелъ сюда по нашей просьб и развернулъ свои знамена за права его потомка — за твой престолъ, похищенный твоимъ нечестивымъ дядей Іоанномъ. Обойми же его, любя и привтствуй!
АРТУР. Богъ проститъ вамъ смерть Львинаго-сердца за то, что даете жизнь его потомку, пріоснивъ его права воинственнымъ крыломъ своимъ. Привтствую васъ рукой безсильной, но сердцемъ, полнымъ любви непринужденной {Въ прежнихъ изданіяхъ: of unstained love… По экземпляру Кольера: of unstrained love…}. Привтствую васъ, герцогъ, предъ вратами Анжера.
ЛЮДВ. Благородное дитя, ктожь не возсталъ бы за твое право?
ЭРЦГ. Пусть этотъ поцлуй запечатлетъ мой обтъ: не возвращаться въ отчизну до тхъ поръ, пока Анжеръ и все, на что имешь права во Франціи, и блдные, набленные берега, подошва которыхъ отбиваетъ ревущія волны океана, отрзывающаго ихъ жителей отъ прочихъ странъ міра — пока и Англія, эта окруженная водой твердыня, не будетъ за тобой упрочена и обезопасена отъ всякихъ притязаній другихъ! Да, до тхъ поръ, пока и этотъ отдаленный уголокъ запада не признаетъ тебя королемъ, я не подумаю о родин — не сойду съ поля битвы.
КОНСТ. О, прими же благодарность его матери, благодарность вдовы, пока твоя мощная рука не дастъ ему возможности отблагодарить за твою любовь достойнйшимъ образомъ.
ЭРЦГ. Небо награда тому, кто обнажаетъ мечъ на войну, столь правую и благородную.
К. ФИЛ. Итакъ къ длу. Наведемъ пушки на упрямый городъ, осмотримъ выгоднйшія мста для приступа. Клянусь, мы положимъ здсь наши царственныя кости, или, по колни во французской крови, пробьемся на его площади и покоримъ его этому отроку.
КОНСТ. Подождите отвта на ваше посланіе, чтобъ не обагрить мечей не нужной кровью. Можетъ-быть Шатильонъ возвратится изъ Англіи съ мирной уступкой правъ, которыя хотимъ вынудить войной, и тогда придетъ каяться въ каждой капл, пролитой съ такой необдуманной поспшностью {Въ прежнихъ изданіяхъ: That hot rash haste so indirectly shed… По экземпляру Кольера: That hot rash haste so indiscreetly shed…}.

Входить Шатильонъ.

К. ФИЛ. О, чудо, королева! смотри, по твоему слову является и нашъ посолъ.— Благородный Шатильонъ, передай намъ въ короткихъ словахъ отвтъ Іоанна, мы ждемъ его спокойно — говори.
ШАТИЛ. Оставьте эту ничтожную осаду и собирайте силы на дло гораздо важнйшее. Іоаннъ, раздраженный вашими справедливыми требованіями, возсталъ войной. Противные втры задержали меня и дали ему возможность переправиться сюда со всми войсками въ одно время со мной. Быстро приближается онъ къ Анжеру, полки его многочисленны, воины мужественны. Съ нимъ королева-мать, какъ Геката {Въ прежнихъ изданіяхъ: the mother-queen An Ate… По экземпляру Кольера: the mother-queen, As Ate…}, подстрекающая его на битвы и кровопролитіе, ея племянница Бланка Испанская, побочный сынъ покойнаго короля и вс безпокойные умы государства — пылкіе, смлые, отчаянные искатели приключеній съ двственными ланитами и съ ярою злобой драконовъ. Они продали все, что тамъ имли, и, съ гордостью взваливъ на спину наслдственныя права свои, спшатъ сюда искать новыхъ достояній. Коротко, никогда еще Англія не собирала, не переправляла черезъ бурныя волны такого цвта безстрашныхъ сердецъ на бду и горе христіанства — (Барабанный бой). Громъ ихъ барабановъ прерываетъ дальнйшія подробности, они спшатъ сюда для переговоровъ, или для битвы, и потому приготовьтесь.
К. ФИЛ. Какъ неожиданенъ приходъ ихъ!
ЭРЦГ. Чмъ неожиданне, тмъ сильне будетъ и отпоръ, потому что мужество возрастаетъ вмст съ обстоятельствами. — Милости просимъ, мы готовы.

Входятъ: Король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Филиппъ Фолькенбриджь и Пемброкъ съ войсками и cвumoй.

К. ІОАН. Миръ Франціи, когда она мирно, безпрепятственно пропуститъ насъ въ наши законныя владнія. Въ противномъ случа — обагряйся Франція кровью, улетай миръ на небо, пока мы, какъ грозныя орудія Всевышняго, не смиримъ ея гордыни, удаляющей миръ въ надзвздныя селенія.
К. ФИЛ. Миръ Англіи, если эта война возвратятся изъ Франціи въ Англію, чтобъ жить тамъ въ мир. Мы любимъ Англію, и для блага Англіи потемъ здсь подъ тяжелыми доспхами, тогда какъ это слдовало бы теб. Но ты не любишь Англіи, ты оттснилъ законнаго короля, нарушилъ порядокъ наслдованія, насмялся надъ несовершеннолтіемъ, наругался надъ двственной чистотой короны! Взгляни сюда, на лицо твоего брата Джефрея — вдь это его чело, его глаза. Въ этомъ маленькомъ сокращеніи все великое, что умерло съ Джефреемъ, и рука времени разовьетъ это небольшое сокращеніе въ книгу также великую. Джефрей былъ старшій братъ твой, а это сынъ его. Англія принадлежала Джефрею по праву, а онъ сынъ Джефрея по вол Всевышняго. Скажи, какъ же это случилось, что тебя называютъ королемъ, когда живая кровь бьется еще въ вискахъ законнаго наслдника короны, которой ты величаешься?
К. ІОАН. Король Франціи, кто далъ теб великое полномочіе требовать отъ меня отчета?
К. ФИЛ. Верховный судія, вселяющій въ грудь каждаго законнаго властителя благое желаніе возставать противъ всякаго нарушенія права. Этотъ судія сдлалъ меня попечителемъ этого ребенка, уполномочилъ обвинять тебя въ беззаконіи и поможетъ наказать за это.
К. ІОАН. Ты присвоиваешь себ чужую власть.
К. ФИЛ. Извини, я принимаю ее, чтобъ низвергнуть присвоителя чужой короны.
ЭЛЕОН. Кого же зовешь ты присвоителемъ?
КОНСТ. Позволь, я скажу ей — твоего беззаконнаго сына.
ЭЛЕОН. Молчи, дерзкая? Ты хочешь короны своему незаконнорожденному, чтобъ самой быть королевой, чтобъ мутить цлымъ міромъ.
КОНСТ. Я всегда была такъ же врна твоему сыну, какъ ты своему мужу. Мой сынъ, похожй лицомъ на Джефрея, чмъ твой Іоаннъ на тебя поступками, а вы сходны по нимъ, какъ дождь съ водой, какъ сатана съ своей матерью. — Мой сынъ незаконнорожденный? Клянусь Богомъ, я не думаю, чтобъ его отецъ родился такъ законно — вдь ты его мать {Констанса намекаетъ на неврность Элеоноры первому мужу, Людвигу VII. По развод съ нимъ, она вступила въ бракъ съ Англійскимъ королемъ Генрихомъ II, въ 1151 году.}!
ЭЛЕОН. Хороша мать! Дитя, она позоритъ отца твоего.
КОНСТ. Хороша бабушка! Дитя, ей хочется опозорить тебя.
ЭРЦГ. Перестаньте!
Ф. ФОЛ. Внемлите глашатаю!
ЭРЦГ. Это что за дьяволъ?
Ф. ФОЛ. Не дьяволъ, а человкъ, готовый разыграть дьявола, какъ только залучитъ тебя и твою шкуру. Ты заяцъ, про котораго идетъ слава, что не боится дергать мертвыхъ львовъ за бороду. Попадись только — я прокопчу твой кожаный кафтанъ {По старымъ преданіямъ, Эрцгерцогъ Австрійскій, погубивъ Ричарда, носилъ, какъ трофей, принадлежавшую ему львиную шкуру.}, прокопчу непремнно.
БЛАН. О, какъ пристала эта львиная шкура къ укравшему ее у льва!
Ф. ФОЛ. Она красуется на его плечахъ, точь въ-точь какъ Алкидова на осл {As great Alcides’ shoes upon an ass. Теобальдъ принимаетъ shoes — башмаки, за описку и замняетъ это слово словомъ shows.}. Берегись, однакожъ, оселъ! я сорву это бремя со спины твоей, или взвалю на нее такое, что хруснутъ твои плечи.
ЭРЦГ. Кто этотъ дерзкій самохвалъ, оглушающій насъ пустыми звуками своего дыханія? Король, Людвигъ, ршайте что длать.
ЛЮДВ. Замолчите же, безумцы и женщины!— Король Іоаннъ, все дло въ томъ, что я требую, именемъ Артура, Англію, Ирландію, Анжу, Турень и Мэнь. Согласенъ ли ты уступить ихъ и положить оружіе?
К. ІОАН. Скорй жизнь. Нтъ, Франція, я не страшусь тебя! — Артуръ Бретаньскій, доврься мн, и, кром любви, я дамъ теб больше, чмъ можетъ завоевать трусливая рука Франціи. Покорись, дитя.
ЭЛЕОН. Поди лучше къ твоей бабушк.
КОНСТ. Да, дитя мое, поди къ бабушк, отдай ей свое королевство, я бабушка пожалуетъ теб сливку, вишенку, да винную ягодку. О, добрая бабушка!
АРТУР. Перестань, милая матушка! Лучше еслибъ я лежалъ глубоко въ могил, стою ли я, чтобъ изъ-за меня заводили такія смуты.
ЭЛЕОН. Бдное дитя плачетъ — ему стыдно за мать свою.
КОНСТ. Стыдитъ ли она его или нтъ — стыдъ все-таки теб! Не стыдъ за мать, а несправедливости бабушки навертываютъ на глаза бднаго эти чудные перлы, они тронутъ, подкупятъ и самое небо на защиту его правъ, на месть вамъ.
ЭЛЕОН. Ты чудовищно клевещешь на небо и землю!
КОНСТ. Ты чудовищно позоришь и землю и небо! Не называй меня клеветницей, ты и твое изчадіе лишаете бднаго малютку и владній, и престола, я правъ. Онъ тмъ только и несчастливъ, что сынъ твоего старшаго сына. Твои грхи наказуются въ этомъ невинномъ ребенк, надъ нимъ тяготетъ страшный завтъ, потому что одно только поколніе отдляетъ его отъ твоей чреватой грхами утробы.
К. ІОАН. Кончи, безумная!
КОНСТ. Еще одно слово! — мало, что онъ терпитъ за ея грхъ, Богъ сдлалъ и ея грхъ и ее самое наказаніемъ этой отдаленной отрасли, караемой за нее же и ея же наказаніемъ — ея сыномъ. Его беззаконіе, ея беззаконность — все вымещается на этомъ бдномъ ребенк, и все за нее. О, проклятіе ей!
ЭЛЕОН. Безразсудная ругательница, я могу показать послднюю волю, уничтожившую вс права твоего сына.
КОНСТ. Кто же сомнвается? вдь это воля беззаконная, воля женщины, воля злой бабушки!
К. ФИЛ. Перестаньте, леди, кончите, или говорите хладнокровнй, намъ не прилично поощрять такъ не благозвучные перекоры. — Трубы, вызывайте гражданъ Анжера на стны. Спросимъ ихъ за кого они: за Іоанна, или за Артура.

Трубы.— Граждане Анжера появляются на стнахъ.

1. ГРАЖ. Кто вызываетъ насъ на стны?
К. ФИЛ. Франція за Англію.
К. ІОАН. Англія за самое себя. Граждане Анжера, врные мои подданные —
К. ФИЛ. Граждане Анжера, врные подданные Артура, наши трубы вызвали васъ для мирныхъ переговоровъ —
К. ІОАН. Въ нашу пользу, и потому выслушайте насъ прежде. Знамена Франціи подошли подъ вашъ городъ съ недобрымъ умысломъ. Орудія ихъ полны грозы и готовы брызнуть въ ваши стны чугуннымъ гнвомъ. Все нужное для кровавого приступа и безпощадныхъ замысловъ ихъ придвинуто уже къ очамъ города, къ его замкнутымъ воротамъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Confront your city’s eyes… По экземпляру Кольера: Come’fore your city’s eyes…}. Не подоспй мы — камни, окружающіе васъ, какъ поясомъ, были бы сорваны ихъ орудіями съ твердаго глинянаго ложа, и кровавое насиліе вторглось бы въ мірныя улицы всесокрушающимъ опустошеніемъ. Теперь, при вид вашего законнаго короля, бистро подоспвшаго на охрану ланитъ вашего города отъ грозившихъ имъ царапинъ — изумленные французы склоняются на мирные переговоры, теперь, вмсто того, чтобъ въ пламени обстрливать ядрами, потрясать лихорадкой ваши стны, они стрляютъ льстивыми словами, облекая ихъ дымомъ, чтобъ обмануть слухъ вашъ. — Доврьтесь же, любезные граждане, вашему королю и впустите насъ. Утомленные быстрымъ и труднымъ переходомъ, мы требуемъ отдыха въ вашихъ стнахъ.
К. ФИЛ. Когда я кончу, отвчайте намъ обоимъ.— Посмотрите, рука юнаго Плантагенета въ моей правой рук, подвигнутой священнйшимъ обтомъ на защиту его правъ. Онъ сынъ старшаго брата этого человка, его король, какъ я всего имъ присвоеннаго. Только для возстановленія попраннаго права подступили мы въ этомъ воинственномъ вид подъ ваши стны, мы враги вамъ отнюдь не боле какъ на столько, на сколько это, по совсти, требуется для вынужденія ревностнаго возстанія за угнетеннаго. Согласитесь оказать должное кому должно, слдовательно этому юному принцу, и наше оружіе, какъ медвдь въ намордник, будетъ страшно только съ виду, гроза нашихъ пушекъ разразится въ неразимыя облака неба, и мы отступимъ радостно, не зазубривъ мечей, не помявъ шлемовъ, возвратимся домой, не проливъ и капля кипучей крови, которой думали обагрить ваши стны, оставимъ въ мир и дтей, и женъ, и васъ. Но если вы безразсудно отвергнете наше предложеніе, васъ не скроютъ отъ нашихъ встниковъ войны и эти сдыя стны, хотя бы за ними стояло все англійское войско. Говорите же, покоряетесь ли вы намъ во имя вашего законнаго короля, или мы дадимъ волю нашему праведному гнву и кровью войдемъ въ нашу собственность!
1. ГРАЖ. Мы подданные короля Англіи и хранимъ для него этотъ городъ въ силу правъ его.
К. ІОАН. Такъ признайте-жь вашего короля и впустите меня.
1. ГРАЖ. Не можемъ. Только тому, кто докажетъ себя настоящимъ королемъ, докажемъ мы нашу врность, а до тхъ поръ не отворимъ нашихъ воротъ никому въ мір.
К. ІОАН. Разв корона Англіи не доказываетъ, кто король? Если вамъ мало этого, такъ я привелъ въ свидтели дважды пятнадцать тысячъ истинныхъ сыновъ Англіи —
Ф. ФОЛ. Незаконнорожденныхъ и другихъ.
К. ІОАН. Готовыхъ жертвовать жизнію за мое право.
К. ФИЛ. Столько же и также благородной крови —
Ф. ФОЛ. И также не безъ незаконнорожденныхъ.
К. ФИЛ. Стоятъ передъ нимъ и оспориваютъ права его.
1. ГРАЖ. До тхъ поръ, пока вы не докажете, чье право справедливе, для справедливйшаго, мы не отворимъ воротъ обоимъ.
К. ІОАН. Прости же, Господи, грхи всхъ душъ, которыя въ грозной борьб за короля нашего королевства, еще прежде, чмъ падетъ вечерняя роса, отлетятъ въ свои вчныя жилища!
К. ФИЛ. Аминь. На коней, рыцари! къ оружію!
Ф. ФОЛ. Святый Георгъ, поразившій дракона и съ тхъ поръ все сидящій на кон надъ дверью моей хозяйки, помогай же намъ хорошенько! — (Эрцгерцогу) Чертъ возьми! будь я дома, въ твоей берлог, съ твоей львицей, я непремнно насадилъ бы на твою львиную шкуру воловью голову — сдлалъ бы тебя чудищемъ!
ЭРЦГ. Молчи! ни слова боле.
Ф. ФОЛ. Трепещи! ты слышишь ревъ льва.
К. ІОАН. Идемъ на равнину: выстроимъ тамъ войска наши.
Ф. ФОЛ. Поспшимъ же занять выгоднйшее мсто.
К. ФИЛ. Да будетъ такъ. (Людвигу.) Выстроить наши на другомъ возвышеніи. — За насъ Господь и наше право!

СЦЕНА 2.

Шумъ битвы. Стычки. Отступленіе. Наконецъ входитъ Французскій Герольдъ съ трубачами.

ФР. ГЕР. Граждане Анжера, разтворяйте ворота! впускайте юнаго Артура, герцога Бретаньскаго!— Много слезъ выжалъ онъ нынче доблестной рукой Франціи изъ глазъ англичанокъ, усявъ кровавое поле сынами ихъ! Не одной вдовы мужъ даетъ хладное лобзаніе обагренной земл! Побда, съ незначительной потерей, развваетъ знамена Франціи, и торжествующее войско ея готовится вступить въ ваши стны, провозглашая Артура Бретаньскаго королемъ Англіи и вашимъ!

Входитъ Англійскій Герольдъ съ трубачами.

АН. ГЕР. Радуйтесь, граждане Анжера! звоните въ колокола! — Король Іоаннъ, король Англіи и вашъ, приближается побдителемъ. Сверкая серебристыми доспхами, пошло его войско на битву и возвращается вызолоченное французской кровью. Ни одно перо на англійскихъ шлемахъ не помято французскими копьями, знамена несутся тми же руками, въ которыхъ разввались при выступленіи. Какъ веселая толпа охотниковъ, идутъ англичане съ руками, обагренными, окрашенными окрашивающимъ убійствомъ враговъ.— Отворяйте же ворота, впускайте побдителей.
ГУБЕРТЪ {Губертъ Де-Бургъ. Въ новйшихъ изданіяхъ его замнили въ этой сцен, не извстно почему, Первымъ Гражданиномъ.}. Герольды, мы смотрли съ нашихъ башенъ отъ начала до конца: видли и сшибку и отступленіе обихъ армій, и не можемъ ршить, которая пересилила. Кровь окупалась кровью, на удары отвчали ударами, сила напирала на силу, толпа отражала толпу. Об стороны равносильны, и мы равно расположены къ обимъ. Одна должна превозмочь, а до тхъ поръ мы не отворимъ воротъ ни той, ни другой.

Входятъ съ войсками: съ одной стороны — Король Іоаннъ, Элеонора, Бланка и Филиппъ Фолькенбриджь, съ другой — Король Филиппъ, Людвигъ и Эрцгерцогъ.

К. ІОАН. Франція, неужели ты и теперь не перестанешь расточать кровь свою? Скажи, еще ли напирать на тебя потоку нашего права? Задержанный твоимъ сопротивленіемъ, онъ выступитъ изъ естественнаго ложа, не дашь ему мирно катить въ океанъ серебристыя воды — онъ яростно зальетъ берега его стсняющіе.
К. ФИЛ. Англія, ты не сберегла въ этомъ тяжкомъ испытаніи ни одной лишней капли крови передъ Франціей, ты утратила даже больше. И, клянусь этой рукой, властвующей всми землями, обнимаемыми этимъ небосклономъ, мы не положимъ праведнаго оружія, пока не сложимъ тебя, виновника нашего возстанія, или не увеличимъ числа падшихъ царственнымъ трупомъ, не украсимъ списка о потеряхъ этой войны царственнымъ именемъ.
Ф. ФОЛ. О, какже возрастаетъ царственное величіе, когда вспыхиваетъ драгоцнная кровь королей! Теперь-то смерть обобьетъ свои мертвыя челюсти сталью: мечи воиновъ замнятъ ей клыки и зубы, теперь-то запируетъ она, пожирая человческое мясо въ нершенной борьб властителей! Чтожь стоятъ королевскіе ряды въ нмомъ изумленіи? Двиньте же ихъ призывомъ на гибель! назадъ, на кровавое поле, равномощные владыки, дико-воспламененныя души {Въ прежнихъ изданіяхъ: You equal potents, fiery kindled eptrite… По экземпляру Коньера: You equal potent, fire-ykindled spirit…}! Пусть гибель одной стороны упрочитъ миръ другой, а до тхъ поръ — сча, кровь, смерть!
К. ІОАН. Чью же сторону возьмете теперь, горожане?
К. ФИЛ. Говорите граждане за Англію: кто король вашъ?
ГУВЕР. Король Англіи, когда узнаемъ кто ея король.
К. ФИЛ. Признайте же его въ насъ, защитникахъ его правъ.
К. ІОАН. Въ насъ, мы сами ходатаи за себя, мы собственной полновластной особой объявляемъ себя королемъ Анжера и вашимъ.
ГУБЕР. Все это отрицаетъ власть высшая нашей. Колеблемые прежнимъ недоразумніемъ, преодолваемые страхомъ, мы не отомкнемъ воротъ до тхъ поръ, пока нашъ страхъ не устранится, не уничтожится королемъ несомнннымъ.
Ф. ФОЛ. Короли! клянусь небомъ, паршивые Анжерцы издваются надъ вами, они стоятъ себ на стнахъ, и преспокойно зваютъ, показываютъ пальцами, какъ въ театр, на страшную, смертельную игру вашу. Послушайте меня: возьмите примръ съ іерусалимскихъ возмутителей {Намекъ на соединеніе всхъ іерусалимскихъ партій во время ocaды его Титомъ.}, помиритесь на время и обратите вс ужасы взаимной вражды на эти стны. Громите ихъ съ востока и съ запада изъ вашихъ орудій, заряженныхъ по самое горло, пока душу потрясающій ревъ ихъ не потрясетъ каменныхъ ребръ этого надменнаго города. Стрляйте по этой сволочи, пока всенизвергающее опустошеніе не оставитъ ее безъ прикрытія, какъ обыкновенный воздухъ, и затмъ разведите опять свои соединившіяся войска, раздлите смшавшіяся знамена, обратитесь челомъ къ челу, кровавымъ остріемъ къ острію, и счастье тотчасъ же отыщетъ своего любимца, подаритъ его этимъ днемъ, поцлуетъ славной побдой! Какъ вамъ нравится бшеный совтъ мой? не отзывается ли онъ не много и политикой?
К. ІОАН. Клянусь небомъ, перегибающимся надъ нашими головами, онъ мн по сердцу. Франція, согласна ты соединять наши силы, сравнять Анжеръ съ землей, и затмъ ршить оружіемъ, кому быть королемъ его?
Ф. ФОЛ. Если въ теб есть королевская доблесть — вдь дерзкій городишка оскорбилъ и тебя, — обрати вмст съ нами свои орудія противъ его горделивыхъ стнъ, сравняемъ ихъ съ землей — тогда ржьтесь, пожалуй, между собой, посылайте другъ друга въ рай, или въ адъ, какъ тамъ приведется
К. ФИЛ. Я согласенъ. — Откуда же начнете вы приступъ?
К. ІОАН. Мы грянемъ разрушеньемъ съ запада.
ЭРЦГ. Я съ свера.
К. ФИЛ. А мы пошлемъ градъ ядеръ съ юга.
Ф. ФОЛ. (Въ сторону). О, чудный распорядокъ! Съ свера на югъ Австрія и Франція начнутъ стрлять другъ другу въ ротъ. Подожгу ихъ еще сильне. — Такъ идемте же!
ГУБЕР. Послушайте насъ, доблестные короли, помедлите еще минуту, и я скажу вамъ, какъ заключить миръ прекраснйшимъ союзомъ, какъ пріобрсти этотъ городъ безъ уда ровъ и ранъ, какъ сохранить жизнь для покойной смерти на пастели всмъ, пришедшимъ лечь на этомъ нол. Не упорствуйте, выслушайте меня, мощные властители.
К. ІОАН. Говори, мы позволяемъ, готовы выслушать.
ГУБЕР. Бланка, дочь Испаніи, племянница короля Англіи {Въ прежнихъ изданіяхъ: the lady Blanch, Is near to England… По экземпляру Колльера: the lady Blanch, Is niece to England…}. Обратите вниманіе на лта дофина и этой прелестной двицы. Пожелаетъ ли любовь сластолюбивая красоты — гд найдетъ она кого-либо прекрасне Бланки? Пожелаетъ ли любовь цломудренная добродтели — гд найдетъ она ее такъ чистою, какъ въ Бланк? Пожелаетъ ли любовь честолюбивая благородства происхожденія — чья кровь благородне, вращающейся въ жилахъ Бланки? Какъ она совершенна красотой, добродтелью и рожденіемъ, такъ совершененъ и юный дофинъ, а если чмъ и уступаетъ ей, такъ разв только тмъ, что онъ не она. И ей, въ свою очередь, ничего не достаетъ, если не назовемъ недостаткомъ того, что она не онъ. Онъ половина совершеннйшаго человка, котораго можетъ пополнить только она, она раздленное превосходство, полнота котораго заключается въ немъ. Соединеніе двухъ такихъ серебристыхъ потоковъ украситъ берега ихъ объемлющіе, а берегами этихъ двухъ слитыхъ потоковъ можете быть вы, доблестные государи, если соедините бракомъ эти дв царственныя отрасли. Союзъ этотъ подйствуетъ на наши крпко замкнутыя ворота сильнй, чмъ ваши орудія, разпахнетъ ихъ вамъ настежь скорй, чмъ порохъ. А безъ того, и возмущенное море будетъ не такъ глухо, львы доврчиве, горы и скалы подвижне и даже самая смерть, въ своемъ убійственномъ бшенств, не будетъ такъ упорна, какъ мы, отстаивая нашъ городъ.
Ф. ФОЛ. Что за молодецъ! того и гляди, что вытряхнетъ гнилой скелетъ дряхлой смерти изъ его лохмотьевъ! Что за пасть! такъ и плюетъ смертью, горами, скалами и морями, болтаетъ о ревущихъ львахъ такъ же свободно, какъ тринадцатилтняя двочка о щенятахъ! Врно онъ сынъ пушкаря, что такъ и пышетъ дымомъ, пламенемъ и выстрлами. Дуетъ себ, хлещетъ языкомъ по ушамъ, какъ палками, каждое слово его колотитъ сильне любаго французскаго кулака. Чертъ возьми, съ тхъ поръ, какъ я въ первый разъ назвалъ отца моего брата тятей, мн еще никогда не случалось быть такъ избиту словами.
ЭЛЕОН. Согласись на его предложеніе, сынъ мой, заключи союзъ этотъ, дай нашей племянниц приличное приданое, этимъ союзомъ ты упрочишь за собой теперь севрную еще корону такъ, что ребенку Констансы не достанетъ солнца развиться въ цвтокъ, общающій роскошный плодъ. Я вижу по глазамъ, что французы готовы податься, смотри, какъ они перешептываются, предлагай, пока души ихъ способны еще увлечься этимъ, пока сердца, смягченныя дыханіемъ умилительныхъ просьбъ, состраданія и упрековъ совсти не охладли, не пришли въ прежнюю безчувственность.
ГУБЕР. Короли, чтожь вы не отвчаете на дружественное предложеніе города?
К. ФИЛ. Говори, Англія — вдь ты первая повела рчь съ городомъ. Что скажешь ты?
К. ІОАН. Если дофинъ, твой царственный сынъ, прочтетъ въ этой книг красоты: люблю — ея приданое не уступитъ королевскому, Анжу, прекрасная Турень, Пуатье, Мэнь, и все, что по сю сторону моря, исключая этотъ осаждаемый нами городъ, подвластно нашей корон, озолотитъ ея брачное ложе, обогатятъ ее титлами, почестями и владніями. Красотой же, воспитаніемъ и рожденіемъ она не уступаетъ никакой принцесс въ цломъ мір.
К. ФИЛ. Что скажешь ты, мой сынъ? вглядись въ лицо принцессы.
ЛЮДВ. Гляжу, мой повелитель, я въ очахъ ея вижу диво дивное: свою собственную тнь, и эта тнь твоего сына становится въ нихъ солнцемъ и длаетъ твоего сына тнью. Клянусь, я никогда ее былъ самолюбивъ, до тхъ поръ, пока не увидалъ себя изображеннымъ въ льстивомъ зеркал ея очей. (Разговариваетъ тихо съ Бланкой.)
Ф. ФОЛ. Вздернутый въ льстивое зеркало ея очей, повшенный въ складк ея нахмуренныхъ бровей, четвертованный въ ея сердц, онъ видитъ себя предателемъ любви. И не жалость ли, что такой олухъ будетъ вздернутъ, повшенъ и четвертованъ такой любовью!
БЛАНК. Въ этомъ отношеніи воля моего дяди будетъ и моею. Найдетъ онъ въ васъ что-нибудь пріятное для него — это пріятное для него что-нибудь я охотно передамъ и моей вол, или, врне, поручу, если вамъ угодно, любви моей. Дале, принцъ, я не польщу вамъ увреніемъ, что въ васъ все достойно любви, скажу только, что и самое недоброжелательство не найдетъ въ васъ ничего такого, что бы могло вызвать и самомалйшее нерасположеніе къ вамъ.
К. ІОАН. Ну чтоже скажетъ молодежь? Что скажешь ты, племянница?
БЛАНК. Что моя обязанность повиноваться приказаніямъ вашей мудрости.
К. ІОАН. Говори же, дофинъ — можешь ты любить эту принцессу?
ЛЮДВ. Спросите лучше, могу ли не любить, когда люблю уже страстно.
К. ІОАН. Если такъ, я отдаю теб вмст съ нею Волькессенъ {Pagus Velocassinus.}, Турень, Анжу, Пуатье и Мэнь, вс эти пять провинцій, и еще въ придатокъ тридцать тысячъ маркъ англійскаго золота. Король Филиппъ, если ты доволенъ, соедини руки дтей твоихъ.
К. ФИЛ. Совершенно. — Дти, соедините ваши руки.
ЭРЦГ. И губы, я очень хорошо помню, что я это сдлалъ при моей первой помолвк.
К. ФИЛ. Теперь, граждане Анжера, отворяйте ворота, впускайте друзей, которыхъ сами же соеднили. Мы сію же минуту обвнчаемъ ихъ въ часовн пресвятой Маріи. — А герцогини Констансы нтъ здсь? — нтъ, наврное, потому что при ней мы не уладили бы этого союза такъ легко и скоро. Скажите, гд же она и сынъ ея?
ЛЮДВ. Она груститъ въ палатк вашего величества.
К. ФИЛ. Не облегчимъ мы ея грусти этимъ союзомъ. — Братъ Іоаннъ, какъ бы намъ удовлетворить вдовствующую герцогиню? Вдь мы пришли сюда ратовать за ея права, и, Богъ знаетъ какъ, сбились на тропу собственной пользы.
К. ІОАН. Мы все уладимъ, мы провозгласимъ Артура герцогомъ Бретани и графомъ Ричмондскимъ, и отдалимъ ему этотъ богатый городъ. Позвать герцогиню, пошлите къ ней кого-нибудь съ приглашеніемъ присутствовать при нашемъ торжеств. — Я думаю, что мы удовлетворимъ ее этимъ, если и не вполн, такъ по крайней мр на столько, что она поумритъ свои возгласы. — Идемте же скорй на торжество нежданное и неприготовленное. (Граждане сходятъ со стнъ, и вс уходятъ, кром Филиппа.)
Ф. ФОЛ. Безумный свтъ! безумные короли! безумный союзъ!— Іоаннъ, чтобъ уничтожить требованія Артура на все, удляетъ частичку добровольно, Франція, которую вооружила сама совсть, которую само милосердіе вывело на поле, какъ Божію рать, поддается этой измнительниц всхъ предположеній, этому лукавому демону, этому маклеру, торгующему врностью, измняющему своему слову ежедневно, надувающему всхъ: и королей и нищихъ, и старыхъ и молодыхъ, и двъ, которыхъ лишаетъ даже и этого названія, если ужь больше нечего лишить ихъ, — этому льстивому придворному — соблазнительной корысти. Корысть — страшная наклонность свта, самъ по себ уравновшенный, онъ катился бы по гладкой поверхности прямо, еслибъ эта гадкая, увлекающая наклонность, этотъ двигатель, эта корысть не лишала его всякаго равновсія, не заставляла измнять всякому направленію, всякому предположенію, стремленію, цли. И эта-то самая наклонность, эта корысть, эта сводня, этотъ маклеръ, это всеизмняющее слово, ослпивъ вншнее зрніе непостоянной Франціи, заставляетъ ее измнить предположенной цли {Въ прежнихъ изданіяхъ: from his own determin’d aid… По экземпляру Кольера: from his own determin’d aim…}, промнять честную, начатую уже войну на подлйшій миръ. Да и я, отчего возстаю я такъ противъ корысти? Только отъ того, что до сихъ поръ она не соблазняла еще меня, не по тому, что не сжалъ бы руки {Въ прежнихъ изданіяхъ: Not that I have the power to clutch my hand… По экземпляру Кольера: Not that I have no power to clutch my hand…} и тогда, когдабъ она прикоснулась къ моей ладони своими прекрасными ангелами {Монета въ 10 шиллинговъ.}, а по тому, что не искушенная еще рука моя — нищій, издвающійся надъ богатствомъ. И пока я нищій, я буду издваться и уврять, что нтъ грха, кром богатства, а разбогатю — примусь утверждать, что нтъ грха, кром бдности. Если и короли измняютъ клятвамъ изъ корысти — почемужь и мн не сдлать пріобртеніе своимъ идоломъ и не поклоняться ему? (Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Палатка Французскаго короля передъ Анжеромъ.

Констанса, Артуръ и Сольсбери.

КОНСТ. Пошли внчаться? пошли утверждать миръ клятвами, соединеніемъ лживой крови съ лживой? Сдружились? Людвигъ беретъ Бланку, а Бланка эти провинціи? — Нтъ, это что-нибудь не такъ, ты ошибся, ослушался, припомни хорошенько, разскажи все сначала. Это невозможно, ты только такъ говоришь это. Я убждена, что не должна врить теб, потому что твое слово ничтожное дыханіе простолюдина. Поврь, что я и не врю теб, потому что королевская клятва ручается мн въ противномъ. Тебя накажутъ за то, что такъ напугалъ меня. Вдь я больна, и потому пуглива, угнетена скорбями, и потому полна страховъ, вдова, безъ мужа, и потому могу страшиться всего, женщина, и потому робка по самой уже природ. Если ты теперь и признаешься, что пошутилъ — взволнованныя чувства все-таки не успокоятся, и я, весь этотъ день, не перестану вздрагивать, пугаться. Что хочешь ты сказать покачиваніемъ головы? Что смотришь такъ печально на моего сына? Зачмъ прижимаешь руку къ груди? Отчего слезы навертываются на твои глаза, какъ потокъ, выступающій изъ своего ложа? Неужели все это грустныя доказательства, что ты сказалъ правду? О, такъ говори же — но не повторяй всего разсказа, скажи только, вренъ ли онъ?
СОЛЬС. Такъ вренъ, какъ лживы покажутся вамъ виновники, что все переданное мною правда.
КОНСТ. О, если ты хочешь убдить меня въ моемъ несчастіи, такъ убди же и это несчастіе умертвитъ меня, пусть это убжденіе и жизнь сразятся, какъ два отчаянные противника, которые только что встртились, то и пали, и мертвы. — Людвигъ женится на Бланк! кудажь теперь теб дваться, дитя мое? Франція сдружилась съ Англіей! чтожь станется со мною? — О, удались! я не могу видть тебя: эта всть сдлала тебя гнуснйшимъ изъ людей.
СОЛЬС. Что же сдлалъ я вамъ, добрая герцогиня? разсказалъ только о зл, которое сдлали другіе.
КОНСТ. Но это зло само по себ такъ ужасно, что длаетъ ненавистнымъ всякаго, кто говоритъ о немъ.
АРТУР. Матушка, прошу васъ, успокойтесь.
КОНСТ. О, еслибъ ты, упрашивающій меня успокоиться, былъ противенъ, гадокъ, позоренъ для чрева матери, покрытъ скверными пятнами, хромъ, глупъ, горбатъ, уродливъ, черенъ, испещренъ отвратительными родинками — я не сказала бы ни слова, была бы спокойна. Тогда я не любила бы тебя, тогда ты не былъ бы достоинъ ни твоего великаго рожденія, ни короны. Но вдь ты прекрасенъ, при твоемъ рожденіи, дитя мое, и природа, и счастье соединились, чтобъ сдлать тебя великимъ. Дарами природы ты можешь поспорить и съ лиліей, и съ полураспустившейся розой, а счастьемъ — о, оно измнило, обмануло, оставило тебя! Оно ежечасно прелюбодйствуетъ съ твоимъ дядей Іоанномъ, золотой рукой своей оно заставило короля Филиппа забыть свой царственный санъ и сдлаться ихъ гнуснымъ сводникомъ. Король Франціи сводникъ Фортуны и короля Іоанна, развратной Фортуны и похитителя короны, Іоанна!— О, скажи же! и посл этого король Франціи не клятвопреступникъ? Отрави его словами, или удались, оставь меня одну нести мое горе.
СОЛЬС. Простите, герцогиня, безъ васъ я не могу возвратиться къ королямъ.
КОНСТ. Ты можешь, ты возвратишься. Я не пойду съ тобой, я научу мою скорбь гордости, потому что горе гордо, оно преклоняетъ предъ собою даже и хозяина своего. Пусть короли соберутся вокругъ меня и моего великаго горя, а оно такъ велико, что разв только твердая, громадная земля въ состоянія сдержать его. (Садится на землю.) Вотъ престолъ моего горя и мой, зови королей, пусть придутъ и преклонятъ предъ нимъ колна.

Входятъ: Король Іоаннъ, Король Филиппъ, Людвигъ, Бланка, Элеонора, Фолькенвриджь, Эрцгерцогъ Австрійскій и свита.

К. ФИЛ. Правда, прекрасная дочь моя, и благодатный день этотъ всегда будутъ праздновать во Франціи. Для него и самое солнце остановило теченіе и разыгрываетъ алхимиста, превращая, блескомъ свтлыхъ очей своихъ, тощую, бугроватую землю въ сверкающее золото. Каждый годъ день этотъ будетъ днемъ празднества.
КОНСТ. Грха — не празднества! (Вставая). Что такое день этотъ? что сдлалъ онъ, чтобъ блестть въ календар золотыми буквами, между святыми праздниками {Въ календаряхъ временъ Елисаветы и Іакова обозначались не только дни, о которыхъ предполагали, что имютъ вліяніе на погоду, но и т, которые почитались счастливыми или несчастливыми для всякихъ начинаній.}? Нтъ, лучше выкиньте изъ недли этотъ день позора, угнетенья, вроломства, оставите его — пусть роженицы молятъ неразршаться въ этотъ день, потому что онъ чудовищно обманетъ надежды ихъ. Морякамъ только онъ и будетъ грозить кораблекрушеніемъ, всякій договоръ, заключенный въ этотъ день, будетъ нарушенъ, все, что ни начнется въ этотъ день, кончится скверно, въ этотъ день и самая врность превратится въ гнусную измну?
К. ФИЛ. Клянусь небомъ, герцогиня, теб нечего проклинать прекрасное торжество этого дня. Разв я не обезпечилъ тебя моимъ королевскимъ словомъ?
КОНСТ. Ты обманулъ меня поддлкой подъ королевское слово, оно оказалось ничтожнымъ какъ только дошло до дла, не выдержало и перваго испытанія. Ты клятвопреступникъ, ты вооружился, чтобъ лить кровь моихъ враговъ, и, вооружившись, усиливаешь ее своею. Воинственный пылъ и ярая гроза войны охлаждены, уничтожены миромъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Is cold in amity and painted peace… По экземпляру Колльера: Is cold in amity and faint in peace…}, и угнетеніе насъ — основа этого союза. Карай же, о небо, карай этихъ клятвопреступныхъ королей! Внемли воплямъ вдовы {Констанса была въ это время за третьимъ мужемъ, за Гвидо, братомъ Виконта Туарскаго. Мэлонъ.}, будь моимъ мужемъ о небо! не попусти часамъ этого безбожнаго дня промчаться въ мир, пошли вооруженный раздоръ въ среду этихъ вроломныхъ королей, прежде чмъ закатится солнце! О, услышь, услышь меня!
ЭРЦГ. Миръ, герцогиня!
КОНСТ. Война! война! не бывать миру! миръ — война для меня! О, Лиможь! о Австрія {Въ лиц Эрцгерцога соединяются два врага Ричарда — Леопольдъ Австрійскій и Видомаръ Виконтъ Лиможьскій.}! ты страмишь эту кровавую добычу {Вроятно она показываетъ на львиную шкуру Ричарда.}. Рабъ, трусъ! малый длами, великій низостью! всегда сильный на сторон сильнйшаго! рыцарь Фортуны, готовый на битву тогда только, когда знаетъ, что эта прихотница хлопочетъ о его безопасности — и ты точно также клятвопреступникъ, и ты поклонникъ сильныхъ! И какъ же быть такъ глупымъ, такъ пошло глупымъ — хвастать, топать ногами, клятвенно принимать мою сторону! Рабъ безчувственный, разв ты не гремлъ за меня ярымъ громомъ, не клялся защищать меня, не уговаривалъ положиться на твою звзду, силу, счастье — и теперь передаешься моимъ врагамъ! — А еще носишь львиную шкуру! Сбрось ее скорй отъ стыда и накинь на свои гнусныя плечи телячью {Намекъ на одежду шутовъ, которыхъ наряжали въ кафтаны изъ телячьей шкуры, застегивавшіеся сзади.}.
ЭРЦГ. О, если бы это сказалъ мущина!
Ф. ФОЛ. И накинь на свои гнусныя плечи телячью.
ЭРЦГ. Страшись за жизнь, если осмлишься сказать это.
Ф. ФОЛ. И накинь на свои гнусныя плечи телячью.
К. ІОAН. Намъ непріятно это, ты забываешься.

Входитъ Пандульфо.

К. ФИЛ. Вотъ святый легатъ Папы.
ПАНД. Благо вамъ, помазанные намстники Всевышняго!— Король Іоаннъ, къ теб мое посланіе. Я, Пандульфо, кардиналъ прекраснаго Милана и легатъ папы Инокентія, спрашиваю тебя отъ его имени и по совсти, зачмъ возстаешь ты такъ своевольно противъ церкви — нашей святой матери, и силой возбраняешь Стефану Лангтону, избранному въ Кэнтербёрійскіе архіепископы, занять эту святую епархію? Именемъ вышерченнаго отца нашего, святйшаго папы Инокентія, требую отвта.
К. ІОАН. Какое смертное имя въ силахъ принудить къ отвту свободное дыханіе короля помазаннаго? Изъ всхъ же возможныхъ, кардиналъ, ты не могъ найти ничтожне, смшне и безсильне имени Папы, чтобъ потребовать отъ меня отвта. Скажи ему это и прибавь еще отъ моего имени, что ни одному итальянскому священнослужителю не собрать въ нашихъ владніяхъ ни десятины, ни какой другой подати, что, подвластные только одному Богу, мы съумемъ поддержать нашу власть тамъ, гд его милостью властвуемъ, не нуждаясь въ содйствіи какого бы то ни было смертнаго. Скажи это своему Пап, откинувъ всякую боязнь его самого и его незаконно присвоенной власти.
К. ФИЛ. Братъ Іоаннъ, ты богохульствуешь.
К. ІОАН. Пусть ты и вс короли христіанства подчиняются грубому обману властолюбиваго попа, — страшатся проклятія, отъ котораго можно откупиться деньгами, — покупаютъ цной презрннаго золота, грязи, пыли, лживое отпущеніе у человка, который, торгуя имъ, продаетъ и свое собственное, пусть ты и вс прочіе поддаются этому наглому обману и откармливаютъ лживаго чародя богатыми доходами, я — я одинъ возстаю противъ Папы и признаю моими врагами всхъ друзей его!
ПАНД. Итакъ, въ силу дарованной мн власти, я проклинаю и отршаю тебя отъ церкви. И благословенъ, кто отложится отъ подданства еретику, прославленъ, причтенъ къ лику святыхъ, кто какимъ бы то ни было тайнымъ средствомъ прекратитъ богомерзкую жизнь твою.
КОНСТ. О, позволь же и мн, вмст съ Римомъ, проклинать его! Добрый отецъ кардиналъ, говори аминь къ каждому изъ моихъ праведныхъ проклятій, потому что безъ меня никто не съуметъ клясть его, какъ надо.
ПАНД. Мое проклятіе, герцогиня, оправдывается закономъ, полномочіемъ.
КОНСТ. И мое также, когда законъ не защищаетъ права, къ чемужь ему воспрещать и неправое? Законъ не можетъ возвратить королевство моему сыну, потому что тотъ, кто владетъ его королевствомъ, владетъ и закономъ. Если самъ законъ высочайшая несправедливость, какъ же запретитъ онъ мн проклинать?
ПАНД. Филиппъ, король Франціи, подъ опасеніемъ проклятія, покинь руку этого архи-еретика и грянь на него всми силами Франціи, если онъ не покорится Риму добровольно.
ЭЛЕОН. Ты блднешь, Франція? не отнимай руки своей.
КОНСТ. Смотри, демонъ, чтобъ Франція не раскаялась и, отдернувъ руку, не лишила адъ еще одной души.
ЭРЦГ. Король Филиппъ, послушай кардинала.
Ф. ФОЛ. И накинь телячью шкуру на его гнусныя плечи.
ЭРЦГ. Хорошо, негодяй, я поневол долженъ сносить твои дерзости, потому что —
Ф. ФОЛ. Твои штаны сносятъ ихъ еще лучше {Pocket up значитъ класть въ карманъ и переносить обиду. Фолькенбриджь принимаетъ въ первомъ значеніи.}.
К. ІОАН. Филиппъ, что же ты скажешь кардиналу?
КОНСТ. Чтожь сказать ему, какъ не то, что согласенъ на его требованіе.
ЛЮДВ. Отецъ, подумай: теб предстоитъ или тяжелое проклятіе Рима, или легкая потеря дружбы съ Англіей. Выбирай меньшее зло —
БЛАНК. Меньшее — проклятіе Рима.
КОНСТ. Не поддавайся, Людвигъ! тебя соблазняетъ демонъ въ вид еще двственной жены.
БЛАНК. Не правда, а нужда говоритъ устами Констансы.
КОНСТ. О, если ты допускаешь, что я въ нужд, которая только и живетъ потому, что умерла правда, такъ уже эта самая нужда доказываетъ, что правда оживетъ какъ только умретъ нужда. Уничтожьте же мою нужду, и правда возникнетъ, поддержите мою нужду, и правда подавлена.
К. ІОАН. Король смутился и не отвчаетъ.
КОНСТ. Отступись отъ него и отвчай какъ слдуетъ.
ЭРЦГ. Да, отвчай, Филиппъ, отбрось вс сомннья.
Ф. ФОЛ. И набрось телячью шкуру, на этого милаго олуха.
К. ФИЛ. Я такъ смущенъ — не знаю что сказать.
ПАНД. Что бы ты ни сказалъ, ты смутишься еще боле, когда надъ тобой разразится проклятіе и отршеніе отъ церкви.
К. ФИЛ. Почтенный отецъ, поставь себя на мое мсто и скажи, что бы ты сдлалъ? Эта царственная рука и моя соединились такъ недавно, и, сближенныя союзомъ, сердца наши связаны, прикованы другъ къ другу всею силою священныхъ обтовъ, послдній звукъ слова былъ клятва пребывать намъ и нашимъ королевствамъ въ мир, любви и дружб. А до этого — за какое-нибудь мгновеніе, въ которое только что успли умыть руки, чтобъ заключить этотъ царственный союзъ, — Богъ свидтель, он были выпачканы смертоносной кистью, которой мщеніе писало ужасную борьбу разъяренныхъ королей. И эти руки, съ которыхъ только что смыли кровь, которыя только что соединились любовью, такъ сильной въ обоихъ, должны отказаться отъ дружественнаго, привтливаго пожатія? И мы должны играть врностью, шутить небомъ, уподобиться непостояннымъ дтямъ, отречься отъ клятвъ, только что данныхъ, вступить съ кровавымъ войскомъ на брачное ложе улыбающагося мира, возмутить свтлое чело довренности? О, не требуй этого, святый отецъ! Пусть твоя благость придумаетъ, предложитъ, повелитъ другое, и мы съ радостью исполнимъ угодное теб и останемся друзьями.
ПАНД. Все, что не возстаетъ противъ дружбы съ Англіей, безчинно, беззаконно — и потому къ оружію! Будь защитникомъ нашей церкви, или церковь — наша общая мать, изречетъ проклятіе, материнское проклятіе своему возмутившемуся сыну. Король Филиппъ, теб безопасне держать змю за жало, льва въ клтк за страшную лапу, голоднаго тигра за зубы, чмъ эту руку.
К. ФИЛ. Я могу отнять руку, но не врность.
ПАНД. Такимъ образомъ ты и врность длаешь врагомъ врности, возстановляешь, какъ междоусобная война, клятву противъ клятвы, твой языкъ противъ твоего языка. Исполни прежде всего прежде данную клятву небу, клятву быть воителемъ нашей церкви. Клятвы, данныя тобою за тмъ, даны противъ себя, и ты можешь и не исполнять ихъ, потому что и то дурное, которое поклялся сдлать, перестаетъ быть дурнымъ, какъ скоро длаешь должное, неисполненіе того, что исполнять дурно, во всякомъ случа ближе къ должному. Всякій дурной замыселъ поправляется неисполненіемъ, пусть это не совсмъ справедливо, но такимъ образомъ и несправедливое длается справедливымъ, и ложь уничтожаетъ ложь, какъ огонь прохлаждаетъ огонь въ воспаленныхъ жилахъ только-что обжегшагося. Клятвы тебя заставляетъ сдерживать религія, а ты поклялся противъ религіи, противъ того, чмъ клянешься: противъ клятвы, клятву же сдлалъ порукой своей врности. Но тамъ, гд ты не увренъ въ своей клятв, клянись только не быть клятвопреступнымъ, иначе, чтожь такое были бы клятвы? игрушки!— Ты поклялся быть клятвопреступнымъ, и будешь еще клятвопреступне, если сдержишь эту клятву. Поэтому твои послднія клятвы противъ прежнихъ, возмущеніе въ теб самомъ противъ самого себя, и для тебя нтъ выше побды, какъ вооружить свои постояннйшія, благороднйшія качества противъ этихъ безразсудныхъ, преступныхъ обольщеній. И за эти лучшія качества мы будемъ молить, если только снизойдешь самъ къ нашимъ молитвамъ, а если нтъ — такъ знай же, что мы разразимся надъ тобой проклятіемъ, столь тяжелымъ, что ты никогда не свергнешь его, умрешь подъ его чернымъ бременемъ въ отчаяніи.
ЭРЦГ. Возмущеніе, явное возмущеніе!
Ф. ФОЛ. Опять? и телячья шкура не затыкаетъ теб рта?
ЛЮДВ. Къ оружію, отецъ!
БЛАНК. Въ день твоего брака, и противъ крови, съ которой сочетался? Какъ? трупы убитыхъ будутъ праздновать наше торжество? громъ барабановъ, рзкіе звуки трубъ и адскіе вопли будутъ нашей пиршественной музыкой? О, послушай меня, супругъ мой — ахъ, какъ еще ново для меня слово супругъ! — этимъ словомъ, которое до сихъ поръ никогда еще не срывалось съ моего языка, на колняхъ, прошу тебя, не поднимай оружія противъ моего дяди.
КОНСТ. На колняхъ, одеревянвшихъ отъ колнопреклоненій, молю тебя, благородный дофинъ, не измняй ршенія, внушеннаго теб самимъ небомъ.
БЛАНК. Теперь ты можешь доказать мн любовь свою. Посмотримъ, что сильне просьбы жены.
КОНСТ. То, что поддерживаетъ и его, твою опору — его честь. Твоя честь, Людвигъ, твоя честь!
ЛЮДВ. Я удивляюсь, что ваше величество еще колеблетесь, когда такія высокія причины требуютъ дйствій?
ПАНД. Я произнесу проклятье —
К. ФИЛ. Незачмъ.— Англія, я оставляю тебя.
КОНСТ. О дивное пробужденіе подавленной царственности!
ЭЛЕОН. О низкое возвращеніе Французскаго непостоянства!
К. ІОАН. Франція, черезъ часъ ты проклянешь этотъ часъ.
Ф. ФОЛ. Проклянешь, если захочетъ только время, этотъ дряхлый звонарь, этотъ лысый могильщикъ!
БЛАНК. Солнце омрачается кровью. Прощай, прекрасный день! Теперь чью же сторону принять мн? Я принадлежу и той и другой, каждая держитъ меня за руку, и въ борьб он разорвутъ меня пополамъ, разтерзаютъ на части. Супругъ, я не могу молить теб побду, дядя, я должна молить, чтобъ ты проигралъ, отецъ, я не смю желать теб успха, бабушка, я не хочу желать, чего ты желаешь. Кто бы вы выигралъ — я проигрываю, участь моя ршена заране.
ЛЮДВ. Ко мн, со мной живетъ твое счастье.
БЛАНК. Гд живетъ мое счаcтье, тамъ умираетъ моя жизнь.
К. ІОАН. Ступай, племянникъ, собери наши войска. (Фолькенбриджь уходитъ.) Франція, ярый гнвъ жжетъ мою грудь, и только кровь, драгоцннйшая кровь Франціи можетъ залить страшный пылъ его.
К. ФИЛ. Онъ сожжетъ, обратитъ тебя въ пепелъ прежде, чмъ наша кровь зальетъ его. Берегись, ты въ опасности.
К. ІОАН. Не большей той, которая грозитъ грозящему. Къ оружію! къ оружію скорй!

СЦЕНА 2.

Пол передъ Анжеромъ. Сраженія. Сшибки.

Входитъ Фолькенбриджь съ головой Эрцгерцога,

Ф. ФОЛ. Клянусь жизнью, день становится страшно жарокъ, какой-нибудь огненный демонъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Some airy devil… По экземпляру Кольера: Some fiery devil…} носится по небу и сыплетъ бдами. Голова Эрцгерцога полежитъ здсь, пока Филиппъ дышетъ еще.

Входятъ: Король Іоаннъ, Артуръ и Губертъ.

К. ІОАН. Губертъ, береги этого мальчика.— Филиппъ, спши! моя мать осаждена въ нашей ставк, и, боюсь, взята.
Ф. ФОЛ. Успокойтесь, я выручилъ ее, ея величество и безопасности.— Впередъ, мой повелитель, еще небольшое усиліе, и начатое увнчается счастливйшимъ окончаніемъ.

СЦЕНА 3.

Другая часть равнины передъ Анжеромъ.

Сшибки. Отступленіе. Входятъ: Король Іоаннъ, Элеонора, Артуръ, Фолькенбриджь, Губертъ и свита.

К. ІОАН. (Элеонор). Ршено, ваше величество остаетесь здсь съ достаточными силами. (Артуру.) Не смотри же такъ печально, малютка. Твоя бабушка любитъ тебя, а дядя будетъ къ теб добръ, какъ отецъ.
АРТУР. Ахъ, маменька умретъ съ печали обо мн.
К. ІОАН. (Филиппу). Ты, племянникъ, спши впередъ въ Англію и прежде, чмъ мы прибудемъ, повытряси мшки толстыхъ аббатовъ, освободи заключенныхъ въ нихъ ангеловъ {Монета. — Въ прежнихъ изданіяхъ: imprisoned angels Set thou at liberty… По экземпляру Комьера: their imprisoned angels Set at liberty …}, кому же, какъ не жирнымъ ребрамъ мира, откармливать теперь голодныхъ? Я даю теб на это неограниченное полномочіе.
Ф. ФОЛ. Колоколъ, книга и свчи {При обряд проклятія гасили три свчи, одну за другой. Грей.} не попятятъ меня, когда зоветъ серебро и золото. Я оставляю ваше величество.— Бабушка, я буду молить — если только не забуду быть набожнымъ, — чтобъ Всевышній сохранилъ надолго ваши драгоцнные дни. Цлую вашу руку.
ЭЛЕОН. Прощай, любезный внукъ.
К. IOAН. Прощай, племянникъ. (Филиппъ уходитъ.)
ЭЛЕОН. (Артуру). Подойди ко мн, малютка, послушай, что я скажу теб. (Отводить его въ сторону.)
К. ІОАН. Подойди ко мн, Губертъ. Любезный Губертъ, мы обязаны теб многимъ, за этой тлесной стной живетъ душа, которая признаетъ себя твоей должницей и хочетъ заплатить за твою любовь съ лихвою. Твою добровольную присягу я лелю, мой другъ, въ этой груди, какъ сокровище. Дай мн твою руку. Я хотлъ кое-что сказать теб — но отлагаю это до другаго, удобнйшаго времени. Клянусь небомъ, Губертъ, мн почти стыдно сказать, какъ я уважаю тебя.
ГУБЕР. Вы такъ обязываете, ваше величество.
К. ІОАН. Другъ, теперь ты еще не имешь причины говорить это, но скоро — какъ ни ползетъ время, придетъ все-таки пора, — и я осыплю тебя милостями. Я хотлъ кое-что сказать теб — но нтъ. Солнце блеститъ еще на неб, а гордый день, за которымъ такъ и ухаживаютъ радости міра, слишкомъ легкомысленъ, слишкомъ роскошенъ для того, чтобъ выслушать меня. Еслибъ полуночный колоколъ прозвучалъ своимъ чугуннымъ языкомъ и мднымъ звомъ въ сонливое ухо ночи {Въ прежнихъ изданіяхъ: into the droway race of night… По экземпляру Кольера: into the drowsy ear of night…}, еслибъ мы стояли на кладбищ и тебя удручали тысячи огорченій, — или, еслибъ угрюмый духъ меланхоліи сгустилъ, запекъ, лишилъ движенія твою кровь, которая безъ того, играя {Въ прежнихъ изданіяхъ: runs tickling up and down… По экземпляру Кольера: runs tingling up and down…}, пробгаетъ по жиламъ, наводитъ глупую улыбку на лицо мужа, напрягаетъ щеки его безумной веселостью, такъ противной моему замыслу, — или, еслибъ ты могъ видть меня безъ помощи глазъ, слышать безъ ушей, отвчать безъ языка, одной мыслью, безъ глазъ, ушей и опаснаго звука словъ — я перенесъ бы въ твою грудь, что думаю, на зло свтлому, бодрствующему дню {Въ прежнихъ изданіяхъ: in despite ef brooded watchful day… По экземпляру Колльера: in deipite of the broud watchful day…}. Но, нтъ — а я такъ люблю тебя, полагаю, что и ты любишь меня.
ГУБЕР. Такъ, что еслибъ поручили мн и такое дло, съ которымъ сопряжена моя гибель — я исполнилъ бы его.
К. ІОАН. Разв я не знаю этого? Губертъ, добрый Губертъ, посмотри на этого мальчика, я скажу теб, мой другъ, онъ настоящая змя на пути моемъ: куда бы ни ступилъ я, онъ лежитъ передо мной. Понимаешь ты меня? Ты его стражъ.
ГУБЕР. И буду стеречь его, такъ что онъ не будетъ опасенъ вашему величеству.
К. ІОАН. Смерть.
ГУБЕР. Государь?
К. ІОАН. Могила.
ГУБЕР. Ему не жить.
К. ІОАН. Довольно. Теперь я могу быть веселъ. Губертъ, я люблю тебя. Я не скажу, что предназначаю теб. Помни!— Прощайте, королева. Я пришлю вашему величеству подкрпленіе.
ЕЛЕОН. Да будетъ надъ тобой мое благословеніе!
К. ІОАН. Отправляйся въ Англію, племянникъ. Губертъ будетъ твоимъ спутникомъ, будетъ служить теб врно.— Въ Кале! (Уходите.)

СЦЕНА 4.

Палатка короля Филиппа передъ Анжеромъ.

Входятъ: Король Филиппъ, Людвигъ, Пандульфо и свита.

К. ФИЛ. Такъ въ грозную бурю разметывается по морю цлая армада соединенныхъ кораблей {Въ прежнихъ изданіяхъ: А whole armado of convicted sail… По экземпляру Колльера: А whole armado of converted sail. Вроятно намекъ на такъ-называемую армаду, которая была уничтожена не задолго до сочиненія этой драмы (1588).}.
ПАНД. Мужайтесь и надйтесь! все еще поправится.
К. ФИЛ. Какъ поправиться посл такой неудачи? Разв мы не разбиты? Анжеръ не потерянъ? Артуръ взятъ, сколько друзей убито, и обагренные кровью Англичане возвращаются домой, преодолвъ вс препоны, на зло Франціи.
ЛЮДВ. Они укрпили все, что завоевали. Такая обдуманность при такой поспшности, такой порядокъ въ такомъ яромъ дл — безпримрны. Кто слыхалъ или читалъ что-нибудь подобное?
К. ФИЛ. Мн было бы легче уступить эту славу Англіи, еслибы зналъ позоръ, подобный нашему.

Входитъ Констанса.

Вотъ и она — могила души, удерживающая вчный духъ противъ его воли въ презрнной темниц удрученной жизни. — Герцогиня, прошу, демъ со мной.
КОНСТ. Чтожь, любуйтесь теперь плодами вашего мира!
К. ФИЛ. Терпніе, добрая герцогиня! утшься, прекрасная Констанса!
КОНСТ. Нтъ, отвергаю всякій совтъ, всякую поощь, кром смерти — смерти, истинной помощницы, кончающей ве совты. О. милая, любезная смерть! благоухающая вонь, здоровая гниль, ненависть и страхъ всякаго довольства, возстань съ одра вчной ночи, приди, и я разцлую твои гадкія кости, вложу мои очи въ твои пустыя глазницы, обовью мои пальцы твоими домовитыми червями, замкну врата дыханія твоимъ отвратительнымъ прахомъ и сдлаюсь, какъ ты, чудовищнымъ трупомъ! — Приди, оскаль на меня свои зубы, и я буду думать, что ты улыбаешься, примусь цловать тебя, какъ твоя нжная жена! — О, приди же, приди ко мн, любовница несчастія!
К. ФИЛ. Успокойся, прекрасная страдалица!
КОНСТ. Нтъ, нтъ, не хочу, пока есть еще во мн дыханіе для крика! — О, еслибы мой языкъ былъ въ устахъ грома! какъ страшно потрясла бы я весь міръ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Then with а passion I would schake the world… По экземпляру Кольера: Then with what passion I would schake the world…}, пробудила бы этотъ безжалостный остовъ, который не слышитъ слабаго стенанья женщины, пренебрегаетъ призывомъ вдовы {Въ прежнихъ изданіяхъ: Which scorns а modern invocation… По экземпляру Кольера: Which scorns а widow’s invocation.}.
ПАНД. Герцогиня, вами говоритъ не горе, а безуміе.
КОНСТ. Теб гршно говорить такую неправду. Я не безумная: вдь эти волосы, которые я рву — мои, меня зовутъ Констансой, я была женой Джефрея, юный Артуръ мой сынъ, и онъ — погибъ! Нтъ, я не безумная, о, когда бы небу было угодно лишить меня ума — можетъ-быть, тогда я забыла бы самое себя, и какое горе забыла бы я тогда! — Кардиналъ, наговори на меня безуміе, и тебя причтутъ къ лику святыхъ, потому что въ здравомъ ум я чувствую всю силу моего горя, и разумъ надоумитъ меня какъ избавиться отъ мукъ, научитъ заколоться, или повситься. Въ безуміи, я забыла бы моего сына, или видла бы его въ какой-нибудь тряпичной кукл. Нтъ, я не безумная, я слишкомъ, слишкомъ живо чувствую вс мучительные оттнки каждаго несчастія.
К. ФИЛ. Заплети косы. — О, сколько любви и въ этихъ роскошныхъ волосахъ! Гд, хотя случайно, упала одна серебристая капля, тысячи дружественныхъ волосковъ прилипаютъ къ ней въ грустной совокупности, какъ истинные, врныя друзья, сближающіеся еще боле въ несчастіи.
КОНСТ. демъ въ Англію, когда хотите.
К. ФИЛ. Подбери волосы.
КОНСТ. Подберу, но для чего? Распуская ихъ, я громко восклицала: ‘о, еслибы эти руки освободили моего сына такъ же, какъ освобождаютъ эти волосы!’ — Но теперь я свяжу ихъ опять, теперь я завидую ихъ свобод, потому что мое бдное дитя въ плну. — Отецъ кардиналъ, ты какъ-то говорилъ, что на неб мы свидимся, будемъ опять вмст съ нашими друзьями, если это правда, я увижу мое дитя опять. Съ перворожденнаго Каина до рожденнаго вчера, свтъ не видывалъ еще созданія прекрасне его, но теперь червь грусти источитъ мою нжную распукольку, сгонитъ врожденную красоту со щекъ, онъ исхудаетъ, какъ тнь, исчахнетъ, посинетъ, какъ лихорадочный, и такъ умретъ — и когда такимъ возстанетъ и встртится со мной на неб, я вдь не узнаю его. Нтъ, врно никогда не видать уже мн моего прекраснаго Артура!
ПАНД. Вы придаете грусти слишкомъ уже безбожное значеніе.
КОНСТ. Это говоритъ человкъ, никогда не бывшій отцомъ.
К. ФИЛ. Ты также пристрастна къ своей грусти, какъ и къ сыну.
КОНСТ. Грусть занимаетъ мсто моего сына, ложится въ его постельку, бродитъ везд со мною, глядитъ на меня его свтлыми глазками, повторяетъ его слова, припоминаетъ мн вс его чудныя свойства, наполняетъ оставленное платье формами его. — Какъ же не быть мн пристрастной къ моей грусти? Прощайте, еслибъ съ вами случилось то же, что со мной, я не такъ утшала бы васъ. — (Срывая головную уборку). Къ чему эти украшенія на голов, когда въ ней такой безпорядокъ! О Боже! дитя мое, мой милый сынъ, мой Артуръ, моя жизнь, моя радость, мое все, утшенье моего вдовства, отрада моей грусти! (Уходитъ.)
К. ФИЛ. Я боюсь ея отчаянья, пойду за ней. (Уходитъ.)
ЛЮДВ. Въ цломъ мір нтъ уже для меня ничего радостнаго, жизнь скучна, какъ дважды пересказанная сказка, надодающая и притупленному уху засыпающаго. Позоръ лишилъ этотъ міръ всхъ прелестей, не оставилъ въ немъ ничего, кром стыда и горечи.
ПАНД. Передъ выздоровленіемъ отъ тяжкой болзни, именно когда начнутъ возвращаться и силы и здоровье, припадки всегда жесточе, всякое зло, покидая насъ, кажется наизлйшимъ. Чтоже утратили вы потерей ныншняго дня?
ЛЮДВ. Вс дни славы, радости и счастья.
ПАНД. Да, если бъ вы выиграли. Нтъ, когда счастье наиболе благопріятствуетъ человку, оно смотритъ на него гнвными очами. Вы не можете себ представить, какъ много проигралъ король Іоаннъ своимъ мнимымъ выигрышемъ. Вамъ прискорбно, что Артуръ его плнникъ?
ЛЮДВ. Такъ же, какъ ему весело, что завладлъ имъ.
ПАНД. Твой умъ такъ же юнъ, какъ и кровь. Выслушай же мое пророчественное слово. Одно уже дыханіе того, что хочу сказать, сдуетъ всякую пылинку, всякую соломинку, всякую малйшую препону съ тропы, которая поведетъ тебя прямо на престолъ Англіи, и потому слушай внимательно. Артуръ теперь во власти Іоанна, и Іоаннъ, занимая чужое мсто, не будетъ имть ни часа, ни минуты покоя, ни разу не переведетъ свободно духа, пока теплая кровь играетъ въ жилахъ этого ребенка. Скипетръ, вырванный мятежной рукой, можно удержать только такимъ же насильствомъ, какимъ добытъ, и тотъ, кто стоитъ на скользкой вершин, хватается за всякую опору, какъ бы гнусна ни была она. Чтобъ устоять Іоанну, Артуръ долженъ пасть, и такъ будетъ, потому что не можетъ быть иначе.
ЛЮДВ. Но чтоже выиграю я черезъ паденіе Артура?
ПАНД. По Бланк, твоей жен, вс права Артура переходятъ къ теб.
ЛЮДВ. И я, какъ Артуръ, лишусь ихъ, жизни, всего!
ПАНД. О, какъ же ты молодъ и новъ въ этомъ старомъ свт! Самъ Іоаннъ прокладываетъ теб дорогу, время теб благопріятствуетъ, потому что тотъ, кто обагряетъ свою безопасность праведной кровью, находитъ только кровавую безопасность и притомъ ложную. Это гнусное злодяніе охладитъ къ нему сердца всего народа, заморозитъ его любовь къ нему до того, что народъ обрадуется и самомалйшему предлогу свергнуть его владычество, каждому естественному явленію на неб, каждой игр природы, каждой невзгод, самому обыкновенному событію онъ придастъ сверхъестественное значеніе: назоветъ метеоромъ, чудомъ, знаменіемъ, гласомъ неба, ясно требующимъ казни Іоанна.
ЛЮДВ. Можетъ быть, онъ и не умертвитъ Артура, обезопаситъ себя только строгимъ заключеніемъ.
ПАНД. О, нтъ, принцъ, если Артуръ и доживетъ до извстія о вашей высадк въ Англію, такъ это извстіе умертвитъ его тотчасъ же, и сердца всего народа отвратятся отъ Іоанна, и народъ прильнетъ къ устамъ не извданной еще перемны, вырветъ изъ кровавыхъ рукъ Іоанна мощный предлогъ къ ярому возстанью. Мн кажется, я уже вижу вс эти смуты, и сколько еще гораздо лучшаго таися для васъ въ будущемъ! — Незаконнорожденный Фолькенбриджь грабитъ теперь въ Англіи церкви, ругается надъ святыней, будь тамъ хоть двнадцать вооруженныхъ Французовъ — они переманили бы на свою сторону десятки тысячъ Англичанъ, возросли бы, какъ небольшой комокъ снга, возростающій, перекатываясь, горою. Пойдемте къ королю, благородный дофинъ. Чудо, что можно выработать изъ такого оскорбленія народа, онъ раздраженъ теперь какъ нельзя боле, и потому скорй въ Англію. Я подстрекну короля.
ЛЮДВ. Да, ршительныя мры длаютъ иногда чудеса. Идемте же, если вы скажете: да, король не скажетъ: нтъ.

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Норсамтонъ. Комната въ замк.

Входитъ Губертъ съ двумя Служителями.

ГУБЕР. Разкалите хорошенько это желзо и спрячьтесь за обои {Обои съ изображеніями ландшафтовъ или фигуръ были обыкновеннымъ украшеніемъ комнатъ. Для сбереженія отъ сырости, ихъ набивали на рамы, которыя ставили въ такомъ разстояніи отъ стны, что за ними могъ свободно помститься человкъ.}, когда нога моя ударитъ въ грудь земли, вы броситесь на мальчика, котораго увидите со мной, и привяжете его накрпко къ стулу. Смотритежь, не звать. Ступайте.
1 СЛУЖ. Надюсь, вы уполномочены на это дло?
ГУБЕР. Глупое сомннье! Вамъ нечего бояться, ступайте. — (Apmypy). Выдь сюда, малютка, мн нужно поговорить съ тобой.

Входитъ Артуръ.

АРТУР. Здравствуй, Губертъ.
ГУБЕР. Здравствуй, маленькій принцъ.
АРТУР. Маленькій, не смотря на огромныя права быть такимъ большимъ принцемъ, какимъ только можно. — Ты что-то печаленъ?
ГУБЕР. Да, я бывалъ веселе.
АРТУР. Извини, мн все кажется, что кром меня никто не долженъ печалиться. Однакожь, теперь я припоминаю, когда я былъ еще во Франціи, молодые дворяне притворялись печальными, какъ ночь, такъ, изъ одной только шутки {Намекъ на современную моду прикидываться въ обществ печальнымъ. Стивенсъ.}. Боже мой, еслибъ меня только выпустили изъ тюрьмы, пусть бы я пасъ овецъ — я былъ бы цлый день веселёхонекъ, я былъ бы веселъ и здсь, еслибъ не подозрвалъ, что дядя замышляетъ противъ меня еще худшее. Онъ боится меня, а я — его. А виноватъ ли я, что я сынъ Джефрея? Право, нтъ, и какъ благодарилъ бы я Бога, еслибъ я былъ твой сынъ, Губертъ, вдь ты любилъ бы меня?
ГУБЕР. Если я разговорюсь съ нимъ, его невинное болтанье пробудитъ замершее состраданіе. Кончу скорй, разомъ.
АРТУР. Не болнъ ли ты, Губертъ? ты ныньче такой блдный. А знаешь ли что? мн, право, хотлось бы, чтобъ ты въ самомъ дл немножко захворалъ, я просидлъ бы подл тебя цлую ночь, не спалъ бы вмст съ тобой. Право, я люблю тебя больше, чмъ ты меня.
ГУБЕР. Его слова проникаютъ въ душу. (Подавая ему бумагу). Прочти. (Про себя.) О, глупая влага, выталкивающая за дверь безжалостную пытку! Скорй, чтобъ моя ршимость не вытекала изъ глазъ нжными, бабьими слезами. — Что, не прочтешь? разв дурно написано?
АРТУР. Нтъ, Губертъ, слишкомъ хорошо для такого гадкаго дла. Ты долженъ выжечь мн оба глаза разкаленнымъ желзомъ?
ГУБЕР. Долженъ, дитя.
АРТУР. И выжжешь?
ГУБЕР. Выжгу.
АРТУР. И у тебя достанетъ на это духу? Когда у тебя болла голова, я обвязалъ ее моимъ платкомъ, моимъ лучшимъ платкомъ: его вышивала принцесса, и я никогда не просилъ его у тебя назадъ. Въ полночь я поддерживалъ твою голову и, какъ бдительныя минуты часа, сокращалъ теб тягостное время безпрестанными вопросами: что съ тобой? гд болитъ? чмъ помочь теб? Другой, простой мальчикъ, лежалъ бы себ спокойно и не сказалъ бы теб ни одного утшительнаго слова, а за тобой ухаживалъ принцъ. Можетъ быть, ты думаешь, что моя любовь была притворная, и скажешь, что все это хитрости, чтожь, пожалуй. Если ужь Богъ хочетъ, чтобъ ты поступалъ со мной дурно, ты долженъ по невол. И ты выжжешь мн глаза — глаза, которые еще ни разу не взглянули и не взглянутъ на тебя косо?
ГУБЕР. Я поклялся, и выжгу ихъ разкаленнымъ желзомъ.
АРТУР. Ахъ, только въ это желзное время и можно ршиться на такое дло! Само разкаленное желзо, приблизившись къ этимъ глазамъ, упилось бы ихъ невинными слезами, загасило бы ими свою распаленную ярость и потомъ уничтожилось бы ржавчиной, за то что пылало на бду глазамъ моимъ. Неужели ты сурове, жесточе кованаго желза? Еслибы ко мн пришелъ ангелъ и сказалъ: Губертъ ослпитъ тебя, я не поврилъ бы ему, и никому, кром Губерта.
ГУБЕР. (Топая ногой.) Сюда! (Прислужники входятъ съ желзомъ, веревками и прочимъ.) Исполняйте!
АРТУР. О, спаси, спаси меня, Губертъ! мои глаза слпнутъ ужь и отъ однихъ зврскихъ взглядовъ этихъ кровожадныхъ людей.
ГУБЕР. Подайте мн желзо и привяжите его.
АРТУР. Зачмъ же это жестокое насиліе? я не буду противиться, я буду неподвиженъ, какъ камень. Ради Бога, Губертъ, не вели меня связывать. Нтъ, послушай меня, Губертъ, прогони этихъ людей, и я буду сидть покойно, какъ овечка: не шевельнусь, не отдернусь, не скажу ни слова, не взгляну даже сердито на это желзо. Вышли только этихъ людей, и я прощу теб, какъ бы ты ни мучилъ меня.
ГУБЕР. Оставьте насъ однихъ, подождите за дверью.
1 СЛУЖ. Я радёхонекъ быть подальше отъ такого дла. (Служители уходятъ.)
АРТУР. Боже мой, я самъ прогналъ моего друга, взглядъ его суровъ, но сердце нжно. Позови его назадъ, его состраданіе оживитъ и твое!
ГУБЕР. Полно, приготовься.
АРТУР. Неужели ничто не поможетъ?
ГУБЕР. Я долженъ ослпить тебя.
АРТУР. О небо!— Когда бы въ твой глазъ попала хоть порошинка, хоть зернушко, хоть мошка, хоть волосокъ, ты почувствовалъ бы какъ мучительны въ немъ и эти бездлицы, и ужаснулся бы своего гадкаго намренія.
ГУБЕР. Такъ-то ты держишь слово? закуси языкъ.
АРТУР. Ахъ, Губертъ, на защиту двухъ глазъ мало и двухъ языковъ. Не заставляй меня молчать, не заставляй, Губертъ, или, знаешь ли что, Губертъ? отржь мн языкъ, но пощади глаза. О, оставь мн глаза, хоть только для того, чтобъ смотрть на тебя. Посмотри, и желзо простыло, не повредитъ мн.
ГУБЕР. Я разкалю его опять.
АРТУР. Нтъ, нтъ, и огонь умеръ отъ грусти, что, созданный на пользу, долженъ служить такой незаслуженной жестокости. Ну, посмотри самъ: въ этихъ потухшихъ угольяхъ нтъ никакого зла, дыханіе неба задуло пылъ ихъ и покрыло пепломъ раскаянья.
ГУБЕР. Но я могу оживить ихъ своимъ дыханіемъ.
АРТУР. Если ты это сдлаешь, Губертъ, они только покраснютъ, запылаютъ стыдомъ отъ твоего поступка. Можетъ быть, они стрекнутъ даже въ твои глаза, точно такъ, какъ собака, когда ее приневоливаютъ къ бою, хватаетъ иногда за руку того, кто ее натравливаетъ. Все нужное, чтобъ повредить мн, отказывается служить теб, только въ теб нтъ состраданія, которое есть и въ яромъ огн, и въ желз, въ этихъ невольныхъ орудіяхъ безчеловчнаго дла.
ГУБЕР. Такъ живи же зрячимъ, я не трону твоихъ глазъ ни за какія сокровища твоего дяди. А я поклялся, дитя, и ужь было ршился выжечь ихъ этимъ желзомъ.
АРТУР. Вотъ теперь ты настоящій Губертъ! а до этого, ты все притворялся.
ГУБЕР. Довольно, прощай! Твой дядя не долженъ знать, что ты живъ, я обману его злыхъ лазутчиковъ ложными слухами. Теперь спи спокойно, милое дитя мое, спи въ твердой увренности, что Губертъ не сдлаетъ теб ни малйшаго зла и за вс блага міра.
АРТУР. О, Боже — благодарю тебя, Губертъ!
ГУБЕР. Молчи! ни слова боле! ступай за мной тихохонько. Я подвергаюсь изъ-за тебя большой опасности.

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Пріемная комната во дворц.

Входятъ: Король Іоаннъ, въ корон, Пемброкъ, Сольсбёри и другіе.

К. ІОАН. (Садясь на тронъ.) И вотъ мы опять на этомъ трон, въ другой разъ коронованы, и, надюсь, къ общему удовольствію.
ПЕМБР. Безъ воли вашего величества, этотъ другой разъ былъ бы совершенно излишенъ. Вы были уже коронованы, и никто не лишалъ васъ вашей высокой королевственности, врность вашихъ подданныхъ не омрачалась бунтомъ, жажда перемны или улучшенія не возмущала вашихъ владній.
СОЛЬС. И потому окружать себя двойнымъ великолпіемъ, окаймлять санъ и безъ того блестящій, золотить золото, расписывать лилію, душить фіялку, гладить ледъ, прибавлять новые цвта къ радуг, украшать дивное око неба восковыми свчами — смшное, расточительное излишество.
ПЕМБР. Со всмъ уваженіемъ къ вашей королевской вол, это похоже на старую, вновь пересказываемую сказку, скучную, если повторится не во-время.
СОЛЬС. Это искажаетъ величавую простоту хорошо извстныхъ древнихъ обычаевъ, измняетъ ходъ понятій, какъ перемнный втеръ бгъ корабля, заставляетъ здравый смыслъ хворать, подозрвать истину, когда она является въ такомъ новомодномъ убранств.
ПЕМБР. Стараясь хорошо сдланную вещь сдлать еще лучше, ремесленникъ превращаетъ и самое искусство въ страсть превосходить. Часто, извиняя ошибку, мы увеличиваемъ ее самымъ извиненіемъ, такъ заплата, положенная на крошечную прорху, закрывая ее, обезображиваетъ боле, чмъ сама прорха безъ заплаты.
СОЛЬС. Мы высказали наше мнніе передъ вторичнымъ коронованіемъ, но вашему величеству не угодно было принять его, и мы согласились, потому что вс наши желанія должны уступать вол вашего величества.
К. ІОАН. Нкоторыя изъ причинъ нашего вторичнаго коронованія я уже сообщилъ вамъ, и почитаю ихъ достаточными. Уменьшивъ, такимъ образомъ, мои опасенія, я сообщу вамъ и остальныя, еще важнйшія {Въ прежнихъ изданіяхъ: then lesser is my fear… По экземпляру Колльера: thus lessening my fear…}, между тмъ, скажите что дурно, что желали бы преобразовать, и вы увидите, какъ я готовъ выслушивать и исполнять ваши просьбы.
ПЕМБР. Такъ позвольте же мн, языку всхъ здсь присутствующихъ, желанія сердецъ ихъ, просить — ради меня и ихъ, но еще боле, ради вашего собственнаго спокойствія, главной цли всхъ нашихъ стараній, — объ освобожденіи Артура. Его заключеніе можетъ довести ропотъ недовольныхъ до опаснаго вопроса: ‘если ваши права на то, чмъ владете безпрепятственно, справедливы, то отчего-же страхъ, который, какъ говорятъ, всегдашній спутникъ неправды, побуждаетъ васъ держать вашего малолтнаго родственника въ заключеніи, угнетать его дни варварскимъ невжествомъ, лишать его юность драгоцнныхъ выгодъ благородныхъ упражненій {Воинскихъ упражненій, которыми въ средніе вка ограничивалось воспитаніе принцевъ и вообще молодыхъ дворянъ.}?’ Чтобъ враги ваши не употребили этого въ свою пользу, молимъ его свободы. Тутъ мы ходатайствуемъ за себя только потому, что наше счастіе, основываясь на вашемъ, почитаетъ его свободу необходимой для вашего благоденствія.
К. ІОАН. Да будетъ такъ, я повряю этого ребенка вамъ.—

Входитъ Губертъ.

Что новаго, Губертъ? (Губертъ говоритъ ему что-то тихо).
ПЕМБР. Это человкъ, которому поручено это кровавое дло. Онъ показывалъ повелніе одному изъ моихъ друзей. Злое, безчеловчное преступленіе сверкаетъ въ его глазахъ, скрытный видъ обнаруживаетъ встревоженную совсть, боюсь, ужь не исполнилъ ли онъ своего страшнаго порученья.
СОЛЬС. Лицо короля мняется безпрестанно, то замыселъ, то совсть гонитъ краску, и она мелькаетъ, какъ встники между двумя грозными арміями. Страсть назрла и скоро прорвется.
ПЕМБР. Боюсь, отвратительнымъ гноемъ смерти бднаго ребенка.
К. ІОАН. Кто удержитъ мощную руку смерти! Благородные лорды, во мн еще живо желаніе сдлать вамъ пріятное, но вина вашей просьбы уже не существуетъ, мертва. Онъ извстилъ насъ, что Артуръ умеръ ныншней ночью.
СОЛЬС. Мы такъ и думали, что болзнь его неизлчима.
ПЕМБР. Мы слышали, какъ близокъ былъ онъ къ смерти, даже прежде, чмъ почувствовалъ что боленъ. Но здсь ли, тамъ ли, а за такое дло не избжать отвта.
К. ІОАН. Чтоже смотрите вы на меня такъ мрачно? Не воображаете ли, что я держу ножницы судьбы? Властенъ ли я надъ пульсомъ жизни?
СОЛЬС. Обманъ слишкомъ очевиденъ, и какое страшное униженіе величія вести такую безчестную игру, и такъ явно. — Желаю вамъ успха, и за тмъ прощайте!
ПЕМБР. Подождите, лордъ Сольсбёри, пойдемте вмст отыскивать наслдіе бднаго ребенка — его маленькое царство, его безвременную могилу. И кровь, которой принадлежалъ весь этотъ островъ, владетъ теперь какими-нибудь тремя футами его! О, гнусное время! но это не пройдетъ такъ, это возбудитъ все, и можетъ-быть, скорй, чмъ думаютъ. (Лорды уходятъ.)
К. ІОАН. Они пылаютъ негодованіемъ. Я начинаю раскаяваться. Кровь неврное основаніе, смертью другаго не упрочишь своей жизни.

Входитъ Гонецъ.

Ужасъ въ твоемъ взор, гд кровь, жившая прежде въ этихъ щекахъ? Такое пасмурное небо не проясняется безъ бури, разражайся же грозой своей! Говори, что Франція?
ГОНЕЦ. Идетъ изъ Франціи на Англію. Никогда еще не выставляла она такого огромнаго войска. Французы научились у тебя быстрот, и вмст, съ встью объ ихъ вооруженіи, тебя извщаютъ и объ ихъ прибытіи.
К. ІОАН. Гд же напилась, гд заспалась эта всть? Кудажь двалась бдительность королевы, нашей матери? Франція выдвинула такое войско, и она ничего не слыхала!
ГОНЕЦ. Государь, слухъ ея засыпанъ землей. Ваша матушка скончалась перваго апрля, а за три дни передъ тмъ, какъ я слышалъ, умерла и герцогиня Констанса въ припадк бшенства. Но все это слухи, правда или ложь, не знаю.
К. ІОАН. Не спшите же, грозныя случайности! заключите со мной союзъ, хоть на время, пока успокою моихъ негодующихъ перовъ! — Королева умерла! О, какъ же дурно идутъ мои дла во Франціи! — Кто предводительствуетъ войскомъ, которое, какъ ты говоришь, высадилось на берега Англіи?
ГОНЕЦ. Дофинъ.

Входятъ: Филиппъ Фолькенбриджь и Петръ Помфретскій.

К. ІОАН. Ты совсмъ смутилъ меня своими гадкими встями. — (Филиппу). Ну, что говорятъ о твоихъ дйствіяхъ? не забивай только мою голову дурными новостями, она и такъ полна ими.
Ф. ФОЛ. Если ты боишься выслушать самое худшее, такъ пусть же и самое худшее разразится надъ тобой безъ всякаго предупрежденія.
К. ІОАН. Не сердись, племянникъ. Внезапный приливъ залилъ было меня совершенно, но теперь я снова надъ волнами: могу выслушать все, что ни скажешь.
Ф. ФОЛ. Усплъ ли я съ духовенствомъ, теб разскажутъ собранныя мной суммы, но, возвращаясь сюда, я нашелъ народъ престранно взволнованнымъ глупыми, вздорными слухами: въ ужасномъ страх, а чего и самъ не знаетъ. Вотъ пророкъ {Это былъ пустынникъ, пользовавшійся въ народ большой славой. Не смотря на то, что его предсказаніе сбылось, его привязали въ хвосту лошади и такъ тащили по улицамъ Вергэма, и потомъ повсили вмст съ сыномъ.}, котораго я схватилъ на улицахъ Помфрета, въ то самое время, какъ онъ напвалъ огромной толп, въ нескладныхъ стихахъ, что въ первое Вознесеніе, въ самый полдень, ваше величество сложите корону.
К. ІОАН. Глупый сновидцъ, съ чего же взялъ ты это?
П. ПОМФ. Съ того что знаю: будетъ такъ.
К. ІОАН. Прочь съ глазъ моихъ! Губертъ, брось его въ темницу, и въ самый полдень Вознесенья, когда, во словамъ его, я сложу корону, вздерни на вислицу. Отдай его подъ стражу, и тотчасъ же возвратись сюда, ты мн нуженъ. (Губертъ уходитъ съ Петромъ Помфретскимъ.) — О, мой добрый племянникъ, слышалъ ли заграничныя новости? знаешь ли кто прибылъ?
Ф. ФОЛ. Французы, это общіе толки. Кром того, я встртилъ лордовъ Сольсбёри и Бигота, съ глазами красными, какъ только что зажженный огонь. Они и многіе другіе ищутъ могилы Артура, который, какъ говорятъ, умеръ ныньче ночью по твоему приказанію.
К. ІОАН. Любезный племянникъ, поди, вмшайся въ среду ихъ. Я знаю какъ привязать ихъ къ себ снова, приведи ихъ ко мн.
Ф. ФОЛ. Я сейчасъ отыщу ихъ.
К. ІОАН. Скоре, чтобъ одна нога погоняла другую.— О, Боже! избавь отъ враговъ внутреннихъ, когда гибельное вторженіе враговъ вншнихъ грозитъ городамъ моимъ. — Будь Меркуріемъ, привяжи къ ногамъ крылья и, какъ мысль, прилетай опять ко мн!
Ф. ФОЛ. Требованія времени научатъ меня поспшности. (Уходитъ.)
К. ІОАН. Слово, достойное настоящаго дворянина.— (Гонцу.) Ступай за нимъ, можетъ-быть ему понадобятся посредникъ между мной и перами, я избираю тебя.
ГОНЕЦ. Благодарю, государь. (Уходитъ.)
К. ІОАН. И мать скончалась!

Входитъ Губертъ.

ГУБЕР. Государь! говорятъ, что ночью видли пять мсяцевъ, четыре стояли недвижно, а пятый вертлся вокругъ ихъ дивными кругами {Нкоторые англійскіе историки упоминаютъ объ этомъ явленіи. — Грей.}.
К. ІОАН. Пять мсяцевъ?
ГУБЕР. На улицахъ старики я старухи ведутъ объ этомъ опасные толки. Молва о смертя Артура переходитъ изъ устъ въ уста, и когда заходитъ о ней рчь, вс покачиваютъ сомнительно головами, перешептываются, я тотъ, кто говоритъ, схватываетъ слушателя за руку, а тотъ, кто слушаетъ, ужасается, хмурятъ брови, киваетъ головой, поводитъ глазами. Я видлъ, какъ кузнецъ, съ молотомъ въ рук, забывъ, что желзо стынетъ на наковальн, слушалъ, разинувъ ротъ, портнаго, который, съ ножницами и съ мркой въ рукахъ, въ туфляхъ, надтыхъ въ попыхахъ не на т ноги, разсказывалъ, какъ тысячи французскаго войска стоятъ уже въ Кент, въ боевомъ порядк. Другой, худой, запачканный ремесленникъ, перебилъ его разсказомъ о смерти Артура.
К. ІОАН. Къ чему стараешься ты запугать меня всми этими страхами? къ чему напоминаешь безпрестанно о смерти Артура? Вдь ты убилъ его. Я имлъ причину желать его смерти, ты — никакой, чтобъ умертвить его!
ГУБЕР. Какъ никакой, государь? разв вы не заставляли меня?
К. ІОАН. О, въ томъ-то и страшная кара королей, что имъ служатъ рабы, которые вздорный капризъ принимаютъ тотчасъ же за повелніе вторгнуться въ тайникъ жизни, простое мановеніе — за законъ, воображаютъ понимать, отгадывать мысль грознаго владыки, когда онъ хмурится, можетъ быть, безъ всякой причины, такъ, просто изъ прихоти.
ГУБЕР. Вотъ ваше собственноручное повелніе, скрпленное вашей печатью.
К. ІОАН. О, страшно потребуютъ и эти черты, и эта печать нашего осужденія, когда настанетъ день послдняго разсчета между небомъ и землей! Какъ часто ршаетъ насъ на зло одинъ случайный взглядъ на орудіе зла {Въ прежнихъ изданіяхъ: Makes deeds ill done. .. По экземпляру Колльера: Makes ill deeds done…}!— Не случись ты, заклейменный, отличенный, избранный самой природой на дла мрака, никогда это убійство не пришло бы въ мою голову, но, увидавъ твое гнусное лицо, я нашелъ тебя способнымъ на кровавое беззаконіе, годнымъ на опасный замыселъ, и намекнулъ слегка на смерть Артура. И ты, чтобъ вкрасться въ любовь короля, не посовстился умертвить принца!
ГУБЕР. Государь —
К. ІОАН. Покачай ты только головой, изумись, когда я въ темныхъ выраженіяхъ передавалъ теб мой замыселъ, взгляни на меня въ недоумніи, попроси, чтобъ я высказалъ прямо чего хочу — и я онмлъ бы отъ стыда, остановился бы, твой ужасъ устрашилъ бы и меня. Но ты понялъ меня и по темнымъ намекамъ, намеками сговорился съ намеками {Въ прежнихъ изданіяхъ: And didst in eigne again parley with sin… По экземпляру Колльера: And didst in signs again parley with sigh…}, твое сердце согласилось безпрекословно, и злодйская рука свершила, не дрогнувъ, чего мы оба и выговорить не смли. Прочь съ глазъ моихъ, чтобъ я никогда не видалъ тебя! Перы оставили меня, государству грозятъ войска иноземцевъ почти у самыхъ воротъ, и даже въ этомъ тлесномъ владніи, въ этихъ границахъ крови и дыханія, вражда, усобица между совстью и смертью племянника.
ГУБЕР. Вооружайтесь противъ другихъ враговъ, а съ совстью я помирю васъ. Артуръ живъ — моя рука еще двственно-невинна, не запятнана кровью. Въ эту грудь никогда не проникало еще ужасное желаніе убійства, и вы наругались надъ природой, придавъ такое значеніе моей наружности, не смотря на эту грубую вншность, подъ ней кроется душа слишкомъ благородная, чтобъ быть палачемъ невиннаго ребенка.
К. ІОАН. Артуръ живъ! — о, спши же къ перамъ, затуши этой встью вспыхнувшее негодованіе, возврати ихъ къ прежней покорности. Прости моей горячности, мое несправедливое заключеніе по твоему лицу, мое бшенство ослпило меня, и глазамъ, залитымъ кровью, оно показалось ужасне, чмъ въ самомъ дл. О, не отвчай — спши принести ко мн раздраженныхъ лордовъ. Мои просьбы медленны — будь быстре ихъ.

СЦЕНА 3.

Тамъ же. Передъ замкомъ.

Артуръ показывается на стн.

АРТУР. Высоко, но я все-таки спрыгну.— О, будь же сострадательна, добрая земля, не ушиби меня!— Меня почти никто не знаетъ, а еслибъ кто и зналъ, такъ обманется платьемъ юнги.— Страшно! отважусь однакожь. Спрыгну и не переломлю ногъ — найду тысячи средствъ скрыться. Умереть спасаясь все-таки лучше, чмъ умереть оставаясь.— (Спрыгиваетъ внизъ.) О! духъ моего дяди въ этихъ камняхъ.— Боже, прими мою душу, Англія — мои кости {Какъ умерщвленъ Артуръ не извстно. Французскіе писатели полагаютъ, что Іоаннъ подъхалъ ночью на лодк въ Руанскому замку, гд содержался Артуръ, веллъ вывести его къ себ и закололъ въ то самое время, какъ онъ молилъ о пощад. Посл этого его бросили въ Сену, распустивъ слухъ, что, желая выпрыгнуть въ окно, онъ упалъ въ рку и утонулъ. Мэлони.}! (Умираетъ.)

Входятъ: Пемброкъ, Сольсбёри и Биготъ.

СОЛЬС. Лорды, я отправляюсь къ нему въ Сентъ-Эдмондсъ-Бёри, этого требуетъ наша безопасность, и мы не должны отказываться отъ такого дружественнаго приглашенія въ такое опасное время?
ПЕМБР. Кто привезъ письмо кардинала?
СОЛЬС. Графъ Мелёнь, благородный лордъ Франціи. То, что поручено ему передать изустно о расположеніи къ намъ дофина {Въ прежнихъ изданіяхъ: Whose private with me of the Dauphin’s love… По экземпляру Колльера: Whose private missive of the Dauphin’s love…}, далеко сильне письма.
БИГОТ. Такъ повидаемся съ нимъ завтра утромъ.
СОЛЬС. Врне, отправимся къ нему, потому что до него два длинныхъ дня пути.

Входить Филиппъ Фолькенбриджь.

Ф. ФОЛ. Еще разъ въ этотъ день привтствую васъ, негодующіе лорды. Король требуетъ васъ къ себ, черезъ меня, немедленно.
СОЛЬС. Король самъ удалилъ насъ отъ себя. Мы не хотимъ подбивать его запятнанную грхомъ порфиру {Въ прежнихъ изданіяхъ: his thin bestained cloak… По экземпляру Колльера: his sin-bestained cloak…} своей ничмъ непомраченной честью, ни идти по его стопамъ, оставляющимъ везд кровавый слдъ. Возвратитесь къ нему и скажите что слышали, мы знаемъ все.
Ф. ФОЛ. Что бы вы ни знали, а, по моему, привтливое слово было бы теперь приличне.
СОЛЬС. Не приличіе, а негодованіе говоритъ теперь намъ.
Ф. ФОЛ. Но вашему негодованію не достаетъ благоразумія, и потому гораздо благоразумне припомнить приличіе.
ПЕМБР. Сэръ, горячность иметъ свои права.
Ф. ФОЛ. Да, вредить своему хозяину и никому боле.
СОЛЬС. Вотъ темница — (Увидавъ трупъ Артура). Это кто лежитъ подъ стной?
ПЕМБР. О, смерть, гордясь чистой, царственной красой! И земля не могла скрыть такого ужаса.
СОЛЬС. Убійство, какъ бы гнушаясь собственнымъ дломъ, оставило его на виду взывать о мщеніи.
БИГОТ. Или, обрекши эту красоту могил, нашло ее слишкомъ царственно-драгоцнной для могилы.
СОЛЬС. Что скажете, сэръ Ричардъ? Случаюсь ли вамъ видть, читать, или слышать, или могли ли вы когда-нибудь вообразить подобное тому, что теперь видите и, можетъ-быть, не врите собственнымъ глазамъ своимъ? Не видавъ этого, могло ли подобное придти вамъ въ голову? Это внецъ, это верхъ, это верхъ верха злодйствъ, это кровожаднйшая гнусность, свирпйшее зврство, подлйшая продлка, какой каменносердая ярость и безпредльное бшенство никогда не вызывали еще слезъ кроткаго состраданія.
ПЕМБР. Вс свершенныя убійства извиняются этимъ, это — единственное, несравнимое — придастъ и чистоту, и святость всмъ, нерожденнымъ еще грхамъ будущности. Всякое смертоносное кровопролитіе будетъ только шуточнымъ подражаніемъ этому страшному длу.
Ф. ФОЛ. Да, это кровавое, адское дло, безчеловчное дло гнусной руки, если только это дло руки.
СОЛЬС. Если только это дло руки? — Мы подозрвали что будетъ: это позорное дло руки Губерта, замыселъ и внушеніе короля, которому отнын перестаю повиноваться, и, преклоняя колна передъ этой развалиной дивной жизни, даю этому бездыханному совершенству обтъ, святый обтъ: никогда не вкушать радостей жизни {Текстъ обтовъ того времени.}, никогда не заражаться наслажденіями, не знать ни праздности, ни отдыха, пока не окружу эту голову сіяніемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Till I have set а glory to this hand… По экземпляру Колльера: Till I have set а glory to this head…}, посвятивъ ей службу мщенія.
ПЕМБР. И БИГОТ. И мы отъ души раздляемъ съ тобой эту клятву.

Входитъ Губертъ.

ГУБЕР. Благородные лорды, я такъ спшилъ отыскать васъ, что весь горю. Артуръ живъ, король послалъ меня за вами.
СОЛЬС. Какая наглость, и трупъ не смущаетъ его.— Исчезни, убирайся отсюда, гнусный бездльникъ!
ГУБЕР. Я не бездльникъ.
СОЛЬС. (Обнажая мечъ.) Неужели я долженъ лишить законъ его врной жертвы?
Ф. ФОЛ. Сэръ, вашъ мечъ слишкомъ чистъ для этого, вложите его въ ножны.
СОЛЬС. Никогда, пока не погружу его въ грудь убійцы!
ГУБЕР. Назадъ, лордъ Сольсбёри, назадъ, говорятъ вамъ, клянусь небомъ, мой мечъ не тупе вашего. Мн не хочется, чтобъ вы, забывшись, испытали опасность моей правдивой обороны, увлеченный вашимъ бшенствомъ, а могу забыть и вашу славу, и вашъ санъ.
БИГОТ. И эта навозная куча сметъ храбриться передъ дворяниномъ.
ГУБЕР. Никогда, но защищать мою невинную жизнь я стану и противъ императора.
СОЛЬС. Ты убійца!
ГУБЕР. Смотрите, не сдлайте меня имъ, а покамстъ я еще не убійца. Чей языкъ говоритъ не то что есть, говоритъ неправду, а кто говоритъ неправду, тотъ лжетъ.
ПЕМБР. Руби его въ куски!
Ф. ФОЛ. Перестаньте, успокойтесь!
СОЛС. Прочь, Фолкенбриджь, или, чего добраго, я и тебя задну.
Ф. ФОЛ. Лучше теб задть самого дьявола, Сольсбёри. Покосись только на меня, сдлай только шагъ, позволь своей запальчивости оскорбить меня, и ты мертвъ. Вложи мечъ, а то я исковеркаю и тебя, и твой вертелъ такъ, что подумаешь самъ чертъ вырвался изъ ада.
БИГОТ. Что ты длаешь, благородный Фолькенбриджь? вступаешься за бездльника, за убійцу.
ГУБЕР. Лордъ Биготъ, я не убійца.
БИГОТ. Ктожь умертвилъ этого принца?
ГУБЕР. Не прошло и часа, какъ я оставилъ его совершенно здоровымъ. Я уважалъ, любилъ его, и всю жизнь мою буду оплакивать его преждевременную смерть.
СОЛЬС. Не врьте хитрымъ слезамъ глазъ его, — вдь и злоди снабжены этой влагой, и онъ, давно уже промышляющій ими, прольетъ ее рками притворнаго состраданья и невинности. За мной, кому противно отвратительное дыханіе бойни, меня душитъ чадъ грха!
БИГОТ. Въ Бёри, къ дофину!
ПЕМБР. Скажите королю, что о насъ онъ можетъ освдомиться тамъ. (Лорды уходятъ.)
Ф. ФОЛ. Хорошо!й — Знакома теб эта чудная продлка? Какъ бы ни было безконечно, безпредльно милосердіе неба, ты проклятъ, Губертъ, если это страшное дло твое.
ГУБЕР. Выслушайте меня, сэръ.
Ф. ФОЛ. Дай досказать. Ты проклятъ, какъ черный — да нтъ, черне нтъ ничего, — ты проклятъ страшне самого Люцифира, потому что и въ цломъ аду не найдется демона ужасне, если правда, что ты убилъ этого ребенка.
ГУВЕР. Клянусь душой —
Ф. ФОЛ. Если и не по собственному побужденію — горе теб! Нтъ веревки — довольно будетъ и тончайшей паутины, которую когда-либо выпускалъ паукъ, чтобъ задавиться, тростинка замнятъ перекладину, чтобъ повситься, а вздумаешь утопиться, налей не много воды въ ложку, и она расплеснется океаномъ, чтобъ задушить такого бездльника. Губертъ, я сильно подозрваю тебя.
ГУБЕР. Если я дломъ, словомъ или мыслью виновенъ въ похищеніи сладкаго дыханія, жившаго въ этой прекрасной оболочк, пусть адъ истощитъ на мн вс свои муки! Я оставилъ его здоровымъ.
Ф. ФОЛ. Подними же его. — Я совершенно растерялся, сбился съ пути между терній и опасностей настоящаго времени. — (Губертъ поднимаетъ Артура.) Какъ легко поднимаешь ты цлую Англію! И жизнь, и право, и врность цлаго государства отлетли вмст съ жизнью этого куска умершей королевственности, и Англія примется теперь оттягивать, рвать, терзать зубами непризнаваемое право гордаго властвованія. Изъ-за обглоданной кости царственности собачливая война подниметъ теперь гнвную шерсть и зарычитъ на кроткія очи мира, враги чужеземные и домашнія неудовольствія соединятся, и безконечныя смуты ждутъ только близкаго изнеможенія похищенной власти, какъ воронъ послднихъ минутъ издыхающаго животнаго. Счастливъ теперь, чей поясъ и епанча вынесутъ эту невзгоду. — Снеси ребенка и возвращайся ко мн скоре, я иду къ королю. Насъ ждутъ тысячи заботъ, само небо хмурится на Англію.

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Норсамтонъ. Комната во дворц.

Входятъ: Король Іоаннъ, Пандульфо, съ короной, и свита.

К. ІОАН. Я передалъ вамъ внецъ моего могущества.
ПАНД. (Отдавая корону королю.) Примите его обратно, а вмст съ нимъ и королевскую власть, и королевское величіе, какъ даръ святйшаго Папы.
К. ІОАН. Теперь исполните же ваше святое слово: спшите къ Французамъ, употребите всю власть святйшаго Папы, чтобъ остановить ихъ, прежде чмъ вспыхнемъ пожаромъ. Недовольныя графства наши возмущаются, народъ, въ разлад съ долгомъ, присягаетъ чужеземной крови, чуждому королю. Только вы можете остановить этотъ разливъ испорченныхъ соковъ. Не медлите, болзнь нашего времени такъ сильна, что если не дать сейчасъ лекарства, она сдлается неизлчимой.
ПАНД. Мое дыханіе возбудило эту бурю за ваше сопротивленіе Пап, вы покорились — и мои же уста укротятъ грозу войны, возвратятъ ясную погоду вашимъ возмущеннымъ владніямъ. Ныньче же, въ день Вознесенія, не забывайте этого, въ день вашей клятвы служить Пап, я отправлюсь къ Французамъ и заставлю ихъ положить оружіе. (Уходитъ.)
К. ІОАН. Ныньче день Вознесенія? Пророкъ говорилъ, кажется, что я сложу корону въ день Вознесенія, въ полдень? — и я сложилъ ее. Тогда я думалъ, что вынужденно, но, благодареніе Богу, я сложилъ ее добровольно.

Входитъ Филиппъ Фолькенбриджь.

Ф. ФОЛ. Весь Кентъ передался, только Дуврскій замокъ держится еще. Лондонъ принялъ дофина и его войско, какъ добраго гостя. Ваши дворяне отказались повиноваться вамъ и отправились предлагать свои услуги вашему врагу, небольшое число сомнительныхъ друзей мечется въ ужаснйшемъ смятеніи то туда, то сюда.
К. ІОАН. И посл всти, что Артуръ живъ, лорды не хотятъ возвратиться?
Ф. ФОЛ. Они нашли его на улиц мертвымъ — пустой ларецъ, изъ котораго чья-то проклятая рука похитила уже драгоцнный алмазъ жизни.
К. ІОАН. Бездльникъ Губертъ сказалъ мн, что онъ живъ,
Ф. ФОЛ. Клянусь, онъ и самъ такъ думалъ. Но зачмъ же упадать духомъ? что смотрите такъ грустно? Будьте такъ же велики и дломъ, какъ были — помыслами, не кажите свту, что страхъ и блдное сомнніе {Въ прежнихъ изданіяхъ: and sad distrust… По вкземиляру Коньера: and blank distrust…} могутъ отуманить и царственыя очи. Будьте такъ же быстры и дятельны, какъ время, огнемъ съ огнемъ, грозой грозящему, глядите прямо въ лицо хвастливаго страха, и низшіе, перенимающіе все у высшихъ, возвысятся вашимъ примромъ, исполнятся нетрепетнаго духа ршимости. — впередъ! блестите, какъ богъ войны, когда онъ задумаетъ украсить собою поле брани: покажите, что вы не лишены ни мужества, ни возвышающей увренности. Неужели имъ отыскивать льва въ его пещер, въ ней запугивать его, приводить въ трепетъ? О, не попускайте этого. — Ободритесь {Въ прежнихъ изданіяхъ: Forage, and run… По экземпляру Колльера: Courage! and run…}, спшите встртить зло какъ можно дальше отъ порога, въ схватку съ нимъ, прежде чмъ оно подойдетъ такъ близко.
К. ІОАН. Сейчасъ былъ у меня легатъ Папы, и мн удалось заключить съ нимъ миръ. Онъ общалъ отослать войска, предводимыя дофиномъ, назадъ.
Ф. ФОЛ. О, позорный союзъ! И мы, въ сердц своихъ владній, поведемъ сладкія рчи {Въ прежнихъ изданіяхъ: Send fair-play orders… По экземпляру Колльера: Send fair-play offers…}, пустимся въ переговоры, отвтимъ угодливостью, просьбами постыднаго мира на воинственное вторженіе? позволимъ безбородому мальчишк, этому изнженному, шелковому щеголю, храбровать безнаказанно на нашихъ поляхъ, подстрекать свое мужество нашей воинственной почвой, издваться надъ нашимъ воздухомъ, разская его своими тщеславными знаменами? — Къ оружію, король! Можетъ-быть, кардиналу не удастся заключить мира, а если и удастся, пусть видятъ, что мы готовы къ отпору.
К. ІОАН. Я поручаю теб вс нужныя въ этомъ случа распоряженія.
Ф. ФОЛ. Такъ выступимъ же смло, я знаю, теперь мы можемъ встртить и врага гораздо значительнйшаго.

СЦЕНА 2.

Равнина близь Свитъ-Эдмондсъ-Бёри.

Входятъ: Людвигъ, Сольсбёри, Мелёнь, Пемброкъ, Биготъ, вс съ доспхами, и войска.

ЛЮДВ. Графъ Мелёнь, намъ на память вы снимите съ этого договора списокъ, а подлинникъ возвратите лордамъ, чтобъ и они, и мы, перечитывая наши условія, знали для чего принимали святое причастіе {При торжественныхъ союзахъ, лица, заключавшія ихъ, принимали причастіе, какъ бы для того, чтобъ скрпить ихъ еще сильне.}, и хранили наши клятвы твердо, ненарушимо.
СОЛЬС. Мы, съ нашей стороны, не нарушимъ ихъ никогда. Но, благородный дофинъ, поврьте, не смотря на добровольную клятву въ невынужденной врности, въ ревностномъ содйствіи успху вашего оружія, мн горестно, что для этой болячки вашего времени необходимъ пластырь гнуснаго возмущенія, что одну застарлую язву надо лчить множествомъ новыхъ. Больно мн, что долженъ обнажить это желзо для того, чтобъ надлать столько вдовъ, и когда же?— когда все громко зоветъ Сольсбёри на благородную защиту, на спасенье отечества. Но такова уже порча нашего времени, что для обороны, для сохраненія нашего права, мы сами не можемъ не дйствовать рукой жестокой неправды и возмутительнаго зла. И не горе ли намъ, не мене меня огорченные друзья мои, что мы, дти этого острова, дожили до того, что заодно съ иноземцами должны попирать грудь нашей прекрасной родины, пополнять собой ряды враговъ ея? Я не могу не плакать и отъ одной уже мысли {Въ прежнихъ изданіяхъ: Upon the spot of this enforced cause… По экземпляру Колльера: Upon the thought of this enforced cause…} о горькой необходимости украсить собой иноземное дворянство, слдовать за знаменами, совершенно намъ чуждыми, и куда же?— сюда, сюда!— О, народъ мой, еслибъ ты могъ передвинуться! еслибы Нептунъ, сжимающій тебя въ своихъ объятіяхъ, отвлекъ тебя отъ самосознанія и перебросилъ на языческій берегъ, гд эти об христіянскія арміи могли бы слить враждующую кровь въ единый сосудъ союза, вмсто того, чтобъ проливать ее такъ не по-сосдски!
ЛЮДВ. Ты вполн обнаруживаешь этимъ свою благородную душу, это землетрясеніе благородства произведено въ твоей груди борьбой высокихъ привязанностей. О, какую благородную битву выдержалъ ты между необходимостью и любовью къ отчизн! Позволь мн осушить прекрасную росу, серебромъ прокрадывающуюся по щекамъ твоимъ. Мое сердце трогалось нердко слезами женщинъ, этимъ обыкновеннымъ ливнемъ, но эти мужественныя слезы, этотъ дождь, проливаемый бурей души, поражаетъ, изумляетъ меня сильне, чмъ видъ неба, разскаемаго пламенными метеорами. Подними же голову, благородный Сольсбёри, подави эту бурю величіемъ своего сердца, предоставь эти слезы дтскимъ очамъ, никогда еще не видавшимъ исполинской борьбы міра, встрчавшимъ счастье только за пиршествами, въ разгар веселья, наслажденій. Идемъ, идемъ, ты углубишь руку въ кошель богатаго успха, такъ же далеко, какъ самъ Людвигъ, точно такъ же и вы, благородные лорды, если присоедините силу своихъ мышцъ къ моей.

Входитъ Пандульфо со свитой.

И вотъ, какъ бы гласъ ангела говоритъ мн: смотри, вотъ идетъ святый легатъ, онъ несетъ вамъ полномочіе неба, даруетъ своимъ словомъ право всмъ вашимъ дйствіямъ.
ПАНД. Благо доблестному дофину Франціи! Король Іоаннъ примирился съ Римомъ, духъ его, возставшій противъ святой церкви, покорился снова великой римской митрополіи, престолу святйшаго Папы. И потому сверни грозныя знамена, укроти буйный духъ ярой войны, и да ляжетъ она къ стопамъ мира смиренно, какъ ручный левъ, страшный только съ виду.
ЛЮДВ. Извини, святый отецъ, я не пойду назадъ, я слишкомъ великъ, чтобъ быть собственностью, подчиненнымъ помощникомъ, полезнымъ работникомъ, орудіемъ какой бы то ни было власти въ мір. Ты самъ же раздулъ погасшіе угли войны между мной и этимъ караемымъ государствомъ, самъ далъ пищу этому пламени, и теперь не погасить, не задуть его тмъ же слабымъ дыханіемъ, которымъ вздулъ его такъ удачно. Ты самъ объяснилъ мн мои права на эти владнія, самъ подстрекнулъ меня на это предпріятіе, и теперь приходишь и говоришь, что Іоаннъ помирился съ Римомъ. Чтожь мн въ этомъ примиреніи? Со смертью Артура вся эта страна длается, по моей жен, моей собственностью, и теперь, когда она вполовину ужь завоевана, я долженъ возвратиться, потому что Іоаннъ помирился съ Римомъ? Да разв я рабъ Рима? Разв Римъ помогалъ мн деньгами, войсками или снарядами? Разв не я одинъ несу на себ всю тягость этого предпріятія? Кто, кром меня и подвластныхъ мн, потетъ въ этомъ дл, ведетъ эту войну? Разв я не слыхалъ, какъ эти островитяне кричали: Vive le Roy! когда я прозжалъ мимо ихъ городовъ? Не у меня ли лучшія карты, чтобъ выиграть эту игру въ корону, и когда мн почти ужь уступаютъ ее — я откажусь? Нтъ, клянусь небомъ, никогда!
ПАНД. Вы смотрите только на вншнюю сторону этого дла.
ЛЮДВ. На вншнюю или внутреннюю, я не возвращусь во Францію до тхъ поръ, пока мое предпріятіе не увнчается успхомъ, котораго надялся прежде, чмъ вывелъ это храброе войско, собралъ эти пламенныя души, чтобъ насмяться надъ военнымъ счастіемъ и вырвать славу изъ самыхъ челюстей опасностей и смерти. (Трубы.) Что значатъ эти веселые звуки?

Входитъ Филиппъ Фолькенбриджь со свитой.

Ф. ФОЛ. Въ надежд, что вамъ не чужды приличія свта, прошу меня выслушать, потому что я присланъ говорятъ. Святый отецъ Миланскій, король Іоаннъ поручилъ мн спросить, чмъ кончились ваши переговоры, смотря по отвту, я увижу: дать ли волю, или обуздать языкъ мой.
ПАНД. Дофинъ упорствуетъ, не соглашается на мои просьбы и говорятъ ршительно, что не положитъ оружія.
Ф. ФОЛ. И клянусь всею кровью, которою когда-либо упивалось бшенство, онъ говоритъ дло. — Теперь выслушайте же короля Англіи, потому что я буду говорить отъ лица его величества. Онъ готовъ, я готовъ не даромъ, надъ этимъ обезьянскимъ и невжливымъ вторженіемъ, надъ этимъ шорнымъ маскерадомъ, надъ этой глупой комедіей, надъ этой неслыханной дерзостью дтскихъ войскъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: This unhair’d saucieness and boyish troops… По экземпляру Колльера: This unheard sauciness of boish troops…} онъ смется и готовъ выхлестать эту войну карликовъ, эти войска пигмеевъ далеко за предлы своихъ владній. И неужели вы могли подумать, что рука, которая имла столько силы, чтобъ отдуть васъ передъ вашими же дверьми, заставить васъ убираться по домамъ, нырять подобно бадьямъ въ сокровенные колодцы, забиваться въ клева подъ подстилку, лежать въ сундукахъ и шкапахъ подъ замками подобно закладамъ, обниматься съ свиньями, искать сладкой безопасности въ погребахъ и въ темницахъ, трепетать, ужасаться даже крика своего національнаго птуха {Въ прежнихъ изданіяхъ: Even at the crying of your nation’s crow… По экземпляру Колльера: Even at the crowiny of your nation’s cock…}, принимая крикъ его за крикъ вооруженнаго Англичанина, — что побдоносная рука, такъ славно проучившая васъ въ собственныхъ вашихъ жилищахъ, ослабетъ здсь, дома? Знайте же, что храбрый король вооруженъ и носится надъ своими птенцами, какъ орелъ, готовый ринуться на перваго, кто приблизится къ гнзду его. — А вы, выродки, неблагодарные бунтовщики, кровожадные Нероны, раздирающіе ндра вашей матери, Англіи, краснйте отъ стыда, потому что ваши жены и блдноликія двы, какъ Амазонки, спшатъ на звуки барабановъ, замняютъ наперстки наручниками, иглы копьями, а нжность сердца дикимъ, кровавымъ мужествомъ.
ЛЮДВ. Кончи свое храброванье и ступай съ миромъ, мы соглашаемся, что ты можешь переругать насъ. Прощай, мы слишкомъ дорожимъ временемъ, чтобъ терять его съ такимъ хвастуномъ.
ПАНД. Позвольте мн сказать —
Ф. ФОЛ. Нтъ, дай досказать.
ЛЮДВ. Мы не хотимъ слушать ни того, ни другаго. Бейте въ барабаны! Пусть громъ войны говоритъ за наши права и за наше вторженіе.
Ф. ФОЛ. Да, въ самомъ дл, ваши барабаны застонутъ, если вы начнете бить ихъ, застонете и вы, когда мы примемся колотить васъ. Пробуди отголосокъ хоть однимъ барабаномъ, и на него отвтятъ барабанъ такъ же громкой, ударь въ другой, и другой потрясетъ, такъ же сильно, небесную твердь и насмется надъ громомъ, потому что воинственный Іоаннъ, не довряя этому хромому легату, котораго послалъ не столько для дла, сколько для забавы, приближается сюда, и на чел его сидитъ голая смерть, которой пировать ныньче между тысячами Французовъ.
ЛЮДВ. Гремитежь барабаны, впередъ, отыскивать страшную грозу эту.
Ф. ФОЛ. И ты найдешь ее, дофинъ, не сомнвайся.

СЦЕНА 3.

Другая часть равнины.

Пол битвы. Входятъ: Король Іоаннъ и Губертъ.

К. ІОАН. Скажи, Губертъ, какъ идутъ дла?
ГУБЕР. Боюсь, дурно. Что ваше здоровье, ваше величество?
К. ІОАН. Лихорадка, которая такъ давно меня мучитъ, усилилась. О, я очень боленъ!

Входитъ Гонецъ.

ГОНЕЦ. Государь, вашъ храбрый племянникъ Фолькенбриджь проситъ ваше величество оставить поле сраженія и увдомить его черезъ меня куда отправитесь.
К. ІОАН. Скажи въ Свинстедъ, въ тамошнее аббатство.
ГОНЕЦ. Приказалъ еще передать, что сильное вспоможеніе, котораго ожидалъ дофинъ, сло, три ночи тому назадъ, на Гудвайнскія мели. Сэръ Ричардъ узналъ объ этомъ только теперь. Французы, утомленные битвой, отступаютъ.
К. ІОАН. Злодйка лихорадка жжетъ меня, не даетъ порадоваться этой славной всти. Скорй, къ моимъ носилкамъ, въ Свинстедъ. Слабость превозмогаетъ — я изнемогъ совершенно.

СЦЕНА 4.

Другая часть поля сраженія.

Входятъ: Сольсбёри, Пемброкъ, Биготъ и другіе.

СОЛЬС. Я никакъ не думалъ, что король такъ богатъ друзьями.
ПЕМБР. Попробуемъ еще. Ободримъ Французовъ, не удастся имъ — не удастся и намъ.
СОЛЬС. Незаконнорожденный демонъ, Фолькенбриджь, на зло самому злу, отстаиваетъ побду почти одинъ.
ПЕМБР. Говорятъ, что король захворалъ сильно и оставилъ поле сраженія.

Входитъ Мелёнь, поддерживаемый солдатами.

МЕЛЁН. Ведите меня къ англійскимъ бунтовщикамъ.
СОЛЬС. Въ счастьи насъ называли иначе.
ПЕМБР. Это графъ Мелёнь.
СОЛЬС. Смертельно раненый.
МЕЛЁН. Спасайтесь, благородные лорды, вы проданы. Покиньте широкую дорогу возмущенія {Въ прежнихъ изданіяхъ: Unthread the rude eye of rebellion… По экземпляру Колльера: Untread the road-way of rebellion…}, назадъ, къ уволенной врности, отыщите короля Іоанна и падите къ его ногамъ, потому что одержатъ ныньче побду Французы — въ награду за вс ваши труды, дофинъ обезглавитъ-васъ. Онъ поклялся въ этомъ, вмст со мной и со многими другими, передъ алтаремъ Сентъ-Эдмондсъ-Бёри, передъ тмъ самымъ алтаремъ, у котораго мы клялись вамъ въ вчной любви и дружб.
СОЛЬС. Возможно ли? правда ли это?
МЕЛЁН. Страшная смерть заглядываетъ ужь мн въ глаза, жизнь истекаетъ кровью, таетъ, какъ восковое изображеніе отъ огня {Намекъ на изображенія, которыя длались вдьмами. Голинедъ упоминаетъ, что Элеонору Кобхэмъ и ея сообщниковъ обвинили, между прочимъ, и въ томъ, что они сдлали восковое изображеніе короля, которое постепенно таяли на огн, думая тмъ извести короля.}. И что же въ цломъ мір можетъ побудить меня къ обману теперь, когда я ужь не могу пользоваться обманомъ? для чего мн лгать, когда правда, что долженъ умереть здсь, и жить тамъ правдой. Еще разъ: Людвигъ клятвопреступникъ, если одержитъ ныньче побду, и ваши глаза увидятъ какъ займется заря слдующаго дня. Въ эту же ночь, черное, заразительное дыханіе которой клубится уже надъ пылающимъ гребнемъ стараго, слабаго, утомленнаго днемъ солнца, — въ эту же гибельную ночь вы изпустите послднее дыханіе, сраженные измной за измну, если только Людвигъ, съ вашей помощью, одержитъ ныньче побду. Поклонитесь отъ меня Губерту, что остался при корол, дружба къ нему и память, что мой праддъ былъ Англичанинъ, пробудили мою совсть и заставили открыть вамъ все. И за все это, прошу васъ: отнесите меня куда-нибудь подальше отъ шума и грома битвы, гд бы я могъ спокойно передумать остатокъ мыслей, отдлить душу отъ тла въ созерцаніи, въ набожныхъ помышленіяхъ.
СОЛЬС. Мы вримъ теб, и да накажетъ меня небо, если не правда, что я радъ этому счастливому поводу воротиться назадъ стезей проклятаго бгства. Какъ сбывающій разливъ, мы оставимъ наше прежнее буйное и безпорядочное стремленіе, войдемъ въ предлы, изъ которыхъ выступили, и тихо и покорно потечемъ назадъ къ нашему океану, къ нашему великому королю Іоанну. Въ твоихъ глазахъ, я вижу, назрла уже жестокая предсмертная тоска {Въ прежнихъ изданіяхъ: Right in thine eye… По экземпляру Колльера: Bright in thine eye…} — я помогу унести тебя отсюда. — идемъ, друзья! Новое бгство! новая перемна — счастливая, потому что возвращаетъ насъ къ старымъ правамъ.

СЦЕНА 5.

Другая часть той же равнины. Французскій лагерь.

Входитъ Людвигъ и свита.

ЛЮДВ. Мн показалось, что солнце не хотло закатиться, остановилось и зарумянило вс облака запада, когда утомленные Англичане начали измрять свою собственную землю медленнымъ отступленіемъ. И какъ хорошо сдлали мы, что, посл кровавой работы дня, пожелали имъ доброй ночи залпомъ лишнихъ ядеръ и, почти властелины поля, послдніе свернули наши разорванныя знамена!

Входитъ Гонецъ.

ГОНЕЦ. Гд дофинъ, мой повелитель?
ЛЮДВ. Здсь. Что новаго?
ГОНЕЦ. Графъ Мелёнь убитъ, англійскіе лорды отпали по его убжденью, а вспоможеніе, котораго вы такъ давно ожидали, погибло на Гудвайнскихъ меляхъ.
ЛЮДВ. Проклятіе теб за такія гадкія, гнусныя всти! Я не ожидалъ такой непріятности въ эту ночь. — Кто сказалъ, что король Іоаннъ бжалъ, за часъ или за два передъ тмъ, какъ досадная ночь остановила утомленныя войска наши?
ГОНЕЦ. Государь, кто бы ни сказалъ это, сказалъ правду.
ЛЮДВ. Хорошо. Ступайте же по палаткамъ, да смотрите, чтобъ стражи бодрствовали всю ночь. И день не встанетъ раньше меня на новую попытку счастья!

СЦЕНА 6.

Равнина близь Свинстидскаго аббатства.

Филиппъ Фолькенбриджь и Губертъ встрчаются.

ГУБЕР. Кто ты? Отвчай скоре, а то выстрлю.
Ф. ФОЛ. Другъ. А ты кто?
ГУБЕР. Англичанинъ.
Ф. ФОЛ. Куда?
ГУБЕР. Теб на что? Почемужь бы и мн не спросить о твоихъ длахъ точно такъ же, какъ ты о моихъ?
Ф. ФОЛ. Кажись, Губертъ?
ГУБЕР. Отгадалъ. Ты такъ хорошо знаешь мой голосъ, что я готовъ, пожалуй, принять тебя за моего друга. Кто же ты въ самомъ дл?
Ф. ФОЛ. Кто хочешь, впрочемъ, если теб угодно, можешь одолжить, принявъ за потомка Плантагенетовъ.
ГУБЕР. Проклятая память! ты и безглазая ночь пристыжаете меня. — простите, храбрый воинъ, что знакомый звукъ вашего голоса ускользнулъ отъ моего слуха.
Ф. ФОЛ. Безъ комплиментовъ, что новаго?
ГУБЕР. Я шатаюсь въ этой темнот, отыскивая васъ.
Ф. ФОЛ. Такъ короче, съ какой встью?
ГУБЕР. О, сэръ, съ встью подъ пару этой ночи — черной, страшной, безутшной, ужасной.
Ф. ФОЛ. Кажи же самое больное мсто этой скверной всти, вдь я не женщина, не упаду въ обморокъ.
ГУБЕР. Я подозрваю, что король отравленъ монахомъ {Никто изъ историковъ, писавшихъ въ теченіи первыхъ 60 лтъ по смерти короля, не упоминаетъ объ этомъ отравленіи. Томасъ Вайксъ, первый разсказываетъ о немъ слдующимъ образомъ: ‘монахъ, чтобъ отмстить королю за какое-то оскорбительное слово, отравилъ чашу съ элемъ, принесъ ее къ нему, отпилъ прежде самъ, чтобъ отвратить всякое подозрніе, и вскор умеръ’.— Гораздо достоврне, что Іоаннъ умеръ въ Ньюарк просто отъ горячки.}. Я оставилъ его почти безъ языка, желая поскорй увдомить васъ объ этомъ несчастіи, чтобъ вы могли принять свои мры, чего можетъ быть не удалось бы, еслибъ узнали объ этомъ позже.
Ф. ФОЛ. Какъ принялъ онъ отраву? кто отвдывалъ пищу?
ГУБЕР. Говорю вамъ монахъ, отчаянный бездльникъ. Внутренность изверга разорвалась въ туже минуту, но король говоритъ еще, и, можетъ-быть, выздороветъ.
Ф. ФОЛ. Когожь оставилъ ты при его величеств?
ГУБЕР. Какъ, разв вы не знаете? лорды возвратились и привезли съ собой принца Генриха. По его просьб король простилъ ихъ, и они вс при его величеств.
Ф. ФОЛ. Боже всемогущій, укроти гнвъ свой, не испытуй насъ выше силъ нашихъ! Послушай, Губертъ, въ эту ночи половина моего войска, при переход черезъ мели, застигнута приливомъ и поглощена Линкольнскими топями, я самъ обязавъ спасеніемъ только моей доброй лошади. Ступай же впередъ, веди меня къ королю, боюсь, чтобы онъ не умеръ до моего прихода.

СЦЕНА 7.

Садъ Свинстедскаго аббатства.

Входятъ: Принцъ Генрихъ, Сольсбёри и Биготъ.

П. ГЕНР. Поздно, вся кровь заражена смертельно, и мозгъ его — это нжное, какъ увряютъ, жилище души, — предсказываетъ несвязными рчами близкую кончину.

Входитъ Пемброкъ.

ПЕМБР. Его величество говоритъ еще, и полагаетъ, что чистый воздухъ укротилъ бы жгучее дйствіе жестокаго, пожирающаго его яда.
П. ГЕНР. Такъ вынесите же его сюда. (Биготъ уходитъ.) Что онъ все еще неистовствуетъ?
ПЕМБР. Теперь не такъ сильно, какъ въ то время, какъ вы его оставили, сейчасъ плъ.
П. ГЕНР. О, горькій обманъ болзни! Упорствуя, жестокія страданія доводятъ наконецъ до того, что и не чувствуются. Истощивъ наружныя части, смерть оставляетъ ихъ въ поко {Въ прежнихъ изданіяхъ: Leaves them invisible (въ нкоторыхъ: insensible)… По экземпляру Колльера: Leaves them unvisited…} и нападаетъ на духъ: колитъ, терзаетъ его цлыми легіонами странныхъ фантазій, которыя, тснясь къ этой послдней твердын, перепутываются совершенно. Не странно ли, что смерть поетъ! И я — я лебеденокъ этого блднаго изнемогшаго лебедя, поющаго грустный гимнъ своей собственной смерти, убаюкивающаго органами безсилія и душу и тло на послднее успокоеніе.
СОЛЬС. Утшьтесь, принцъ, вы рождены дать форму безобразному хаосу, который оставляетъ вамъ вашъ родитель.

Вносятъ Короля Іоанна на креслахъ. Биготъ и свита.

К. ІОАН. Ну вотъ, теперь душ моей свободне, ей никакъ не хотлось вылетть вы въ двери, ни въ окна. Въ груди такое знойное лто, что вс мои внутренности разсыпаются въ пыль. Я фигурка, начерченная перомъ на пергамен, и огонь корчитъ меня.
П. ГЕНР. Какъ вы себя чувствуете, ваше величество?
К. ІОАН. Отравленъ — дурно чувствую, — мертвъ, оставленъ, брошенъ, и никто изъ васъ не приведетъ зимы, не попроситъ ее погрузить свои ледяные пальцы въ мой желудокъ, не проведетъ ркъ моего королевства сквозь мою спаленную грудь, не заставитъ Сверъ поцловать мои разтрескавшіяся губы своими студеными втрами, освжить меня своимъ холодомъ. Вдь я прошу немногаго, прошу только холоднаго утшенія, и вы такъ скупы, такъ неблагодарны, что отказываете даже я въ этомъ.
П. ГЕНР. О, еслибы мои слезы могли хоть немного облегчить васъ!
К. ІОАН. Он разъдаютъ своей солью. — Во мн адъ, и въ немъ, какъ злой духъ, запертъ ядъ, чтобъ терзать проклятую кровь безпощадно.

Входитъ Филиппъ Фолькенбриджь.

Ф. ФОЛ. Я весь горю отъ поспшности и нетерпнья видть ваше величество.
К. ІОАН. Племянникъ, ты пришелъ закрыть мн глаза. Вс снасти моего сердца переломаны, созжены, вс ванты парусовъ, на которыхъ ходила моя жизнь, ссохлись въ одну нить, въ одинъ тоненькій волосокъ. Сердце держится еще на одной жалкой жилк, и она порвется, какъ только передашь мн твоя новости, и тогда все, что ты видишь, будетъ кускомъ глины, пустой формой разрушенной королевственности.
Ф. ФОЛ. Дофинъ готовится къ походу сюда, и Богъ знаетъ, какъ мы его здсь встртимъ, потому что лучшая часть моего войска, когда я, для большей выгоды, ршилъ отступить, погибла въ одну ночь, застигнутая на топяхъ неожиданнымъ приливомъ {Это случилось съ самимъ королемъ при переход изъ Линна въ Линкольнширъ. Тутъ онъ потерялъ вс свои сокровища, регаліи и большую часть обоза.}. (Король умираетъ.)
СОЛС. Вы передаете эту горестную всть мертвому. — О, мой повелитель! король за мгновенье — а теперь!
П. ГЕНР. Такой же путь, такой же конецъ ждетъ и меня. Чтожь въ мір прочнаго? на что понадяться, положиться, когда и то, что было за мгновенье королемъ, длается прахомъ?
Ф. ФОЛ. И ты отлетлъ? — Только жажда мщенія удерживаетъ меня еще здсь, отомщу — и за тобой на небо, служить теб такъ же врно, какъ служилъ на земл. — Ну, вы — звзды, вращающіяся въ своихъ собственныхъ сферахъ, гд же ваше мужество? Загладьте вашу измну, назадъ вмст со мной: изгонимъ позоръ и опустошенье за потрясенныя врата ослабвшаго государства! Отыщемъ скоре врага, а него онъ и самъ отыщетъ насъ, Дофинъ спшитъ по моимъ пятамъ.
СОЛЬС. Такъ вы не все знаете. Кардиналъ Пандульфо отдыхаетъ здсь въ аббатств: онъ пріхалъ, за какіе-нибудь полчаса съ мирными предложеніями, на которыя намъ можно согласиться, нисколько не унижая себя. Дофинъ желаетъ кончить войну.
Ф. ФОЛ. Онъ кончитъ ее еще скорй, когда увидитъ, что мы готовы на отпоръ.
СОЛЬС. Онъ отправилъ уже большую часть обозовъ къ морскому берегу, предоставивъ переговоры кардиналу. Если хотите — вы, я и другіе лорды можемъ нынче же отправиться вмст съ нимъ для скорйшаго окончанья этого дла.
Ф. ФОЛ. Хорошо, а вы, благородный принцъ, займетесь, между тмъ, съ другими принцами, которыхъ присутствіе тамъ не нужно, погребеніемъ вашего родителя.
П. ГЕНР. Онъ хотлъ, чтобы тло его положили въ Ворстер.
Ф. ФОЛ. Такъ и похороните его тамъ. — Желая наслднику его государства и величія всякаго счастія, я предлагаю теб, съ полною покорностью, на колняхъ, мою врную службу и неизмнную преданность.
СОЛЬС. Тмъ же высказываемъ и мы нашу любовь, которую сохранимъ навсегда чистой, незапятнанной.
П. ГЕНР. Сердце мое нжно, я хотлъ бы поблагодарить васъ, но не могу ничмъ, кром слезъ.
Ф. ФОЛ. Нтъ, заплатимъ времени только необходимую дань слезъ, потому что оно опередило грусть нашу. — Англія не падала и не падетъ никогда къ ногамъ горделиваго побдителя, если сама не поможетъ преодолть себя. Теперь, когда вс лорды возвратились, пусть идутъ на нее и три конца міра — мы отразимъ. Ничто не преодолетъ насъ, если только Англія останется врною самой себ!
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Король Иоанн, Шекспир Вильям, Год: 1596
  2. Король Иоанн, Шекспир Вильям, Год: 1596
  3. Король Иоанн, Шекспир Вильям, Год: 1596
  4. Король Джон, Шекспир Вильям, Год: 1596
  5. Конец венчает дело, Шекспир Вильям, Год: 1609
  6. Трагедия о Юлии Цезаре, Шекспир Вильям, Год: 1598
  7. Троил и Крессида, Шекспир Вильям, Год: 1602
  8. Цимбелин, Шекспир Вильям, Год: 1609
Электронная библиотека