СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОД И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО
Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей ‘Шекспиръ и его значеніе въ литератур’ и съ приложеніемъ къ каждой пьес историко-критическаго о ней очерка и объяснительныхъ примчаній.
ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрнное и дополненное по новйшимъ источникамъ.
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ,
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Помщенныя въ настоящемъ и слдующихъ двухъ томахъ десять пьесъ составляютъ въ произведеніяхъ Шекспира совершенно особый, своеобразный отдлъ, что можно видть уже изъ присвоеннаго этимъ пьесамъ названія. Это не трагедіи, не драмы и не комедіи. Въ подлинныхъ англійскихъ изданіяхъ он обыкновенно называются histories, но буквальный переводъ этого имени (исторіи) не выразилъ бы ихъ характера, какъ поэтическихъ произведеній, а потому принятое для нихъ въ русскихъ переводахъ имя ‘драматическихъ хроникъ’ опредляетъ этотъ характеръ гораздо лучше. Кром своеобразнаго значенія по отношенію къ произведеніямъ Шекспира собственно, этотъ родъ сценическихъ произведеній представляетъ не мене оригинальное явленіе еще тмъ, что чего-либо подобнаго (по крайней мр, по широт развитія) мы не находимъ ни въ одной литератур. Пьесы эти родились и развились только въ Англіи, при чемъ Шекспиръ не былъ даже ихъ творцомъ. Он отлились въ эту форму и получили этотъ духъ и характеръ подъ вліяніемъ событій, сложившихся особенно благопріятно для ихъ развитія именно въ этомъ вид, какъ по содержанію, такъ и по духу, а потому, прежде чмъ говорить, что сдлалъ на этомъ пол Шекспиръ, необходимо сказать нсколько словъ о томъ, что онъ нашелъ для своей дятельности готовымъ.
Въ краткомъ анализ характера вка Елисаветы (т. I, вступ. cт.) было, между прочимъ, сказано, что вкъ этотъ отличался необыкновеннымъ подъемомъ національнаго духа, что было послдствіемъ счастливо оконченныхъ войнъ, изъ которыхъ одна: война съ Филиппомъ II, ознаменовавшаяся истребленіемъ армады, кончилась въ царствованіе самой Елисаветы, другая же — война Алой и Блой розы — происходила въ столь недальнемъ прошломъ, что память о ней сохранилась въ умахъ массъ даже въ подробностяхъ. Если въ вк Елисаветы, правда, не было въ живыхъ уже ни Одного изъ участниковъ этой войны, то разсказы о ней, слышанные отъ ддовъ и праддовъ, переходили изъ устъ въ уста и тмъ въ сильной степени поддерживали и подогрвали въ народ патріотическій духъ, а равно любовь къ родин и ея слав. Такое настроеніе имло, конечно, прекрасныя стороны, послуживъ могучимъ двигателемъ для политическаго роста націи, но, съ другой стороны, оно могло способствовать возникновенію шовинизма, который нердко длается тормозомъ для культурно-эстетическаго развитія. Поэзія и искусства худо уживаются но только съ громомъ военной славы и подвиговъ, но даже съ тмъ самохвальнымъ настроеніемъ умовъ, которое часто на многіе годы переживаетъ т подвиги и ту славу. Въ Англіи въ описываемую эпоху этого не случилось. Напротивъ, историческія обстоятельства сложились такъ счастливо, что военные подвиги расчистили почву для культурно-эстетическаго развитія, а оно почерпнуло изъ нихъ матеріалъ для поэтическихъ произведеній. Случилось это благодаря тому, что окончаніе воинственнаго періода въ настоящемъ случа совпало съ особенно сильнымъ распространеніемъ въ Англіи идей эпохи Возрожденія, принесшаго одновременно съ смягченіемъ нравовъ любовь къ искусствамъ, поэзіи и вообще къ культурному развитію. Идеи Возрожденія въ прямомъ смысл, т.-е. въ форм восхищенія древнимъ міромъ и памятниками его искусства, могли, конечно, коснуться только высшаго, боле образованнаго сословія, но толчокъ, данный этому сословію, не могъ остаться безъ отраженія и на массахъ народа, хотя и не въ столь утонченной форм. Если народъ не былъ достаточно развитъ, чтобъ восхищаться произведеніями Спенсера и другихъ поэтовъ, то потребность въ умственной пищ сказывалась и въ немъ, а потому время должно было выработать форму и матеріалъ, въ какихъ онъ могъ ее получать. Самымъ удобнымъ изъ этихъ видовъ оказались театральныя представленія. Будучи легко доступны всмъ, они дйствительно сдлались самой лучшей забавой и могущественнйшимъ проводникомъ культурно-эстетическихъ началъ въ народную толпу. Въ театръ въ то время ходили вс, и онъ давно уже пересталъ быть мстомъ только праздничной забавы для пустыхъ гулякъ. Но если бъ драматическіе авторы стали писать для народныхъ театровъ точно такія же пьесы, какими развлекалось высшее, образованное сословіе, т.-е. пьесы, сочиненныя по рецепту древнихъ классическихъ трагедій, то народъ ничего бы въ нихъ не понялъ и не сталъ бы ходить въ театръ. Ему нужны были зрлища по плечу, которыя его бы поучали и забавляли. Комедіи съ бытовыми сценами, чуждыми всякаго классическаго пошиба, могли прекрасно это исполнить, но комедій было недостаточно. Народъ искалъ на сцен не одной только забавы, но желалъ видть изображеніе и боле благородныхъ чувствъ съ тмъ лишь условіемъ, чтобъ преподносимое ему было занимательно, а главное — понятно. Вотъ тутъ-то картины изъ недавняго славнаго прошлаго его родины и дали самый подходящій, благодарный матеріалъ для сценическихъ представленій, какихъ могъ желать народъ. Сценическія картины, изображающія военные подвиги, смотрятся полуобразованной публикой вообще очень охотно, независимо даже отъ времени и именъ лицъ, которыя изображены, если же на сцен изображаются событія всмъ памятныя и извстныя, а сверхъ того съ именемъ которыхъ соединены народныя слава и гордость, то успхъ такихъ представленій несомнненъ. Имена Генриха V, покорившаго Францію, Генриха VII, положившаго конецъ пагубной войн, и многія другія были еще въ памяти у всхъ. Воспоминаніе о битвахъ при Азинкург, Босворт, Сентъ-Альбан и др. жило не только въ каменныхъ стнахъ гордыхъ замковъ, но и подъ крышей убогихъ лачугъ, обитатели которыхъ помнили по преданію разсказы о подвигахъ въ этихъ битвахъ ихъ праддовъ, и потому воспроизведеніе картинъ этихъ битвъ на сцен льстило самолюбію толпы и нравилось ей. Къ этому надо прибавить, что удовольствіе это, кром вульгарной публики, раздлялось и высшимъ сословіемъ. Гордые бароны готовы были съ неменьшимъ удовольствіемъ смотрть на сценическихъ подмосткахъ изображеніе подвиговъ, совершенныхъ ихъ предками, чье прославленное имя они носили сами, и это обстоятельство повело къ улучшенію самихъ произведеній. Авторы описываемыхъ пьесъ понимали, что если балаганная шумиха съ выстрлами и картинами битвъ могла приводить въ восторгъ зрителей райка, то для боле образованной части публики надо было вводить въ пьесы и боле серьезное начало. Вслдствіе этого, кром банальныхъ сценъ битвъ, въ пьесы этого рода стали вводиться сцены, въ которыхъ трактовались вопросы боле высшаго порядка. Переговоры между королями, пріемы пословъ, придворныя интриги и даже закулисныя тайны политики стали изображаться на сцен рядомъ съ картинами битвъ, и это не только не мшало успху пьесъ, но, напротивъ, поддерживало его именно вслдствіе того, что при такой компоновк произведеній они нравились публик всхъ слоевъ общества. Несмотря однако на это улучшенное, облагороженное содержаніе пьесъ, он все-таки не могли удовлетворить требованіямъ истиннаго искусства. Содержаніе это было слишкомъ офиціально и холодно по отсутствію въ немъ изображенія оригинальныхъ характеровъ и интимныхъ житейскихъ отношеній, чмъ исключительно придается литературнымъ произведеніямъ интересъ и жизнь. Это недостающее начало вторглось само собой, и мы дйствительно видимъ, что подъ перомъ уже предшественниковъ Шекспира пьесы такого рода стали оживляться тмъ, что авторы начали осмысливать выводимые историческіе факты, намчая связь между этими фактами и личнымъ характеромъ дйствующихъ лицъ, при чемъ, кром лицъ историческихъ, нердко стали вводиться и вымышленныя личности, чье значеніе связывалось съ общимъ историческимъ сюжетомъ благодаря уже исключительно фантазіи авторовъ. Словомъ, здсь произошло то же самое, что было и при распространеніи библейскихъ мистерій, въ которыхъ теперь началъ мало-по-малу вкрадываться свтскій матеріалъ, какъ объ этомъ подробно сказано въ вступительномъ этюд I тома.
Когда явился Шекспиръ, то онъ нашелъ такой обширный циклъ произведеній съ подобнымъ содержаніемъ и разработкой, что могъ почерпнуть изъ нихъ готовый матеріалъ почти для всхъ своихъ драматическихъ хроникъ. По характеру Шекспирова таланта надо было, конечно, ожидать, что изъ всхъ трехъ элементовъ, составлявшихъ содержаніе этихъ пьесъ (т.-е. вульгарныхъ сценъ для народа, боле высокихъ историческихъ картинъ для образованнаго общества и наконецъ художественнаго изображенія характеровъ), онъ обратитъ особенное вниманіе на послднее, и мы дйствительно видимъ, что онъ поступилъ такимъ образомъ. Сырой, часто очень мало обработанный матеріалъ найденныхъ имъ пьесъ, превратился подъ его рукой въ высокопоэтическія созданія, гд, вмсто недоконченныхъ отдлкой характеровъ, а иногда и просто шаблонныхъ куколъ, возникли точно такіе же живые люди, со всми ихъ страстями, привычками и оригинальными чертами, какія мы находимъ и въ прочихъ его произведеніяхъ. Читая однако Шекспировы хроники, можно замтить, что рядомъ съ истинно-геніальными картинами, достойными руки, написавшей ‘Гамлета’ и ‘Лира’, мы нердко встрчаемся и съ монотонными разглагольствіями въ род споровъ королей и знатныхъ лордовъ о ихъ правахъ и политическихъ интригахъ, или съ балаганными зрлищами сраженій и тому подобныхъ картинъ. Вслдствіе этого, должно въ томъ сознаться, Шекспировы хроники читаются въ нкоторыхъ своихъ частяхъ съ большимъ трудомъ, чмъ прочія его пьесы, и требуютъ отъ читателя нкотораго усилія надъ собой. Такого рода скучный балластъ, расхолаживающій иногда впечатлніе этихъ произведеній, встрчается во всхъ хроникахъ, въ однхъ больше, въ другихъ меньше, но строго порицать за то Шекспира нельзя ни въ какомъ случа. Онъ писалъ для публики своего времени и долженъ былъ ей угождать. А публика эта была такого рода, что ей въ подобныхъ пьесахъ нравилось именно то, что намъ кажется скучнымъ. Взгляды съ тхъ поръ измнились. Если даже въ современной намъ Англіи наврно нтъ боле зрителей, которые стали бы ради патріотизма и сочувствія къ судьбамъ родины восхищаться представленіями на сцен Азинкуртской побды или спорами о династическихъ правахъ того или другого дома на корону Англіи, то тмъ боле не можетъ интересоваться изображеніемъ на сцен подобныхъ вопросовъ публика другихъ національностей. Сверхъ того, этотъ фальшивый историческій элементъ въ Шекспировыхъ хроникахъ объясняется еще другой причиной. Вс его хроники (за исключеніемъ ‘Короля Генриха VIII’) написаны въ первый періодъ его дятельности, между 1591 и 1600 годами, когда его геній еще не развился совершенно и пробовалъ, такъ сказать, лишь свои силы. Эта сравнительная краткость періода, въ который хроники написаны, и ихъ однообразный характеръ даютъ прекрасное средство серьезнымъ изучателямъ Шекспира прослдить по хроникамъ именно это развитіе Шекспирова таланта и прослдить даже лучше, чмъ по другимъ пьесамъ, гд картина этого развитія можетъ иногда маскироваться разнообразіемъ содержанія и его интересомъ. Но для того, чтобъ подмтить эту черту постепеннаго развитія Шекспирова таланта, необходимо изучать хроники не въ томъ историко-хронолотческомъ порядк изображенныхъ въ нихъ событій, въ какомъ он печатаются въ изданіи Шекспировыхъ сочиненій ради историческаго интереса, а, напротивъ, въ той послдовательности, въ какой он были написаны Шекспиромъ. Изъ десяти оставленныхъ Шекспиромъ хроникъ особенно замчательны въ этомъ отношеніи восемь среднихъ. Он начинаются съ короля Ричарда II и оканчивается королемъ Ричардомъ III, представляя поэтическое изложеніе цлаго періода исторіи Англіи съ 1398 по 1485 годъ, при чемъ изображенныя въ нихъ историческія событія изложены въ такой непрерывной послдовательности и въ такомъ строгомъ хронологическомъ порядк, что начальныя сцены каждой пьесы почти всегда являются продолженіемъ послднихъ сценъ предыдущей. Написаны эти пьесы однако совсмъ не въ томъ порядк, въ какомъ печатаются. Четыре послднія (три части ‘Генриха VI’ и ‘Ричардъ III’), представляя событія, случившіяся въ дйствительности поздне, чмъ событія, изображенныя въ четырехъ первыхъ (‘Ричардъ II’, ‘Генрихъ IV и V’), написаны Шекспиромъ ране, а потому читатели, интересующіеся въ Шекспировыхъ хроникахъ не столько историческимъ ихъ значеніемъ, сколько поэтическимъ, по отношенію къ развитію Шекспирова творческаго генія, должны начать чтеніе не съ первыхъ хроникъ, какъ он печатаются, а съ трехъ частей ‘Короля Генриха VI’ и уже потомъ перейти къ остальнымъ. Начавъ чтеніе такимъ образомъ, мы найдемъ въ первой части ‘Генриха VI’ еще совершенно слабое, можно сказать, даже неумлое отношеніе автора къ своему предмету. Молодой поэтъ явно пробовалъ здсь только свои силы. Обрисовки характеровъ, этого краеугольнаго камня Шекспирова творчества, мы почти не находимъ. Изложенныя событія, несмотря на проблески красоты въ нкоторыхъ картинахъ, чередуются часто безъ всякой связи и иногда явно обнаруживаютъ стремленіе бить на эффектъ, съ цлью подкупить расположеніе публики, угождая ея вульгарнымъ вкусамъ или дешевому патріотизму. (Примръ вся роль Іоанны д’Аркъ). Вторая часть той же пьесы уже несравненно выше и глубже, хотя по компоновк фабулы она, пожалуй, еще монотонне и часто гршитъ скучными длиннотами. Дйствующія лица иногда ведутъ длинные скучные разговоры о предметахъ хотя и историческихъ, но которые не представляютъ никакого интереса. Зато рядомъ съ такими сценами уже проявляются попытки изобразить характеры. Это можно, напримръ, замтить въ лиц короля Генриха, его жены, въ герцог Глостер и другихъ. Сверхъ того, въ этой пьес превосходно изображена народная толпа въ картин бунта извстнаго Джака Кэда. Третья часть значительно выше. Здсь дйствіе идетъ гораздо энергичне, событія сгруппированы интересне, и сами характеры дйствующихъ лицъ уже обрисовываются вполн. Ричардъ Іоркскій (впослдствіи король Ричардъ Ш) выступаетъ своей зловщей фигурой до того рельефно, что дальнйшее его изображеніе въ слдующей пьес (‘Король Ричардъ III’) представляетъ лишь дальнйшее развитіе этихъ, уже намченныхъ, чертъ. Въ общемъ, эта послдняя хроника можетъ считаться вполн законченнымъ художественнымъ произведеніемъ. Кром Ричарда, чья личность справедливо причисляется къ лучшимъ созданіямъ Шекспира, въ пьес этой съ неменьшимъ искусствомъ изображены и другія лица, какъ, напримръ, королева Маргарита, лэди Анна, герцогъ Букингамъ и другія. Историческія событія выбраны и сгруппированы гораздо лучше и осмотрительнй. Если порой попадаются еще кой-какія длинноты и сцены, которыя могли бы быть выпущены безъ ущерба для общей картины, то ихъ гораздо мене, чмъ въ предыдущихъ пьесахъ. Боле полное отршеніе отъ этихъ недостатковъ мы находимъ лишь въ слдующей серіи хроникъ, гд, можно сказать, Шекспиръ становится вполн Шекспиромъ. Историческій элементъ отходитъ въ нихъ на второстепенный планъ, на первый же авторъ могучей рукой выдвигаетъ изображеніе характеровъ. Такова личность Ричарда II въ хроник того же имени. Предъ силой, съ какой нарисована и выяснена его личность, блднетъ даже историческая канва произведенія, такъ что пьесу скоре можно назвать трагедіей, чмъ хроникой. Въ слдующей хроник (дв части ‘Генриха IV’) своеобразныя черты Шекспирова генія выступаютъ еще съ большей силой я еще боле заставляютъ порой забывать, что мы имемъ дло съ изображеніемъ на сцен историческихъ событій. Король Генрихъ, Генрихъ принцъ Уэльскій, Готспоръ — все это прежде всего живые люди и уже только отчасти являются какъ историческія лица. Всего же боле выказался геній Шекспира, конечно, въ той, можно сказать, интермедіи, которую онъ ввелъ въ общій ходъ разсматриваемой пьесы, создавъ личность Фальстафа,— личность, въ которой изображена такая глубокая сторона душевныхъ свойствъ и качествъ, присущихъ ршительно всмъ людямъ, что характеръ этотъ справедливо ставится въ рядъ съ величайшими созданіями Шекспира. Въ послдней пьес этой серіи (‘Король Генрихъ V’) Шекспиръ какъ будто нсколько впалъ въ прежній тонъ, нарисовавъ въ угоду публики нсколько сценъ, льстившихъ дешевому патріотизму толпы, но это объясняется тмъ, что изображенный имъ герой дйствительно представлялся тогдашней толп легендарной личностью, а потому для успха пьесы необходимо было изобразить его подъ нкоторымъ ореоломъ. Это не помшало однако Шекспиру нарисовать короля Генриха V такими живыми чертами и связать такой врной психологической связью съ тмъ образомъ, въ какомъ то же лицо выведено въ предыдущихъ двухъ хроникахъ (‘Король Генрихъ IV’), подъ именемъ принца Уэльскаго, что личность эта, проведенная такимъ образомъ черезъ цлыхъ три пьесы, можетъ справедливо назваться по широт и разнообразію изображеннаго однимъ изъ самыхъ полныхъ Шекспировыхъ характеровъ. Вниманіе и утонченная разработка, какія Шекспиръ примнилъ при созданіи этого лица, такъ велики, что между критиками установилось даже довольно распространенное мнніе считать короля Генриха V излюбленнымъ героемъ Шекспира. ‘Генрихъ V’ по времени своего созданія былъ послдней изъ тхъ восьми хроникъ, въ которыхъ изображенъ въ непрерывномъ ход цлый періодъ исторіи Англіи. Остальныя дв хроники — ‘Король Іоаннъ’ и ‘Король Генрихъ VIII’ — по времени изображенныхъ въ нихъ событій отдляются отъ описанныхъ значительнымъ промежуткомъ времени. Іоаннъ царствовалъ почти за двсти лтъ до Ричарда II, а Генрихъ VIII нсколькими десятками лтъ поздне Ричарда III. Что касается времени, коіда об эти хроники написаны Шекспиромъ, то ‘Король Іоаннъ’ написанъ одновременно съ послдними изъ упомянутыхъ выше пьесъ, т.-е. въ конц XVI столтія, ‘Генрихъ же VIII’ — гораздо поздне. Многіе комментаторы считаютъ эту пьесу даже послднимъ произведеніемъ Шекспира.
Сюжетъ всхъ десяти хроникъ настолько тсно связанъ съ исторіей, что при чтеніи ихъ представляется полная необходимость возстановитъ въ памяти, хотя бы въ краткихъ чертахъ, историческія событія изображенной въ нихъ эпохи. Это необходимо для того, во-первыхъ, чтобы видть, какіе именно историческіе факты выведены Шекспиромъ и какіе оставлены имъ безъ вниманія, а во-вторыхъ, не меньшій интересъ представляетъ изслдованіе, насколько Шекспиръ уклонился, создавая эти пьесы, отъ исторической истины. Такія уклоненія были неизбжны потому, что Шекспиръ не имлъ подъ руками правильно разработанной исторіи, которая въ то время еще не существовала какъ наука, и вслдствіе этого поневол долженъ былъ почерпать свднія изъ лтописей (Голлиншедовой и другихъ), гд правда часто перемшивалась съ баснями. А сверхъ того, нкоторое уклоненіе отъ исторической истины въ драматическомъ произведеніи бываетъ необходимо въ силу условій и требованій сцены или даже просто для лучшаго и боле рельефнаго поэтическаго изображенія того или другого характера. Чтобы дать возможность судить объ этомъ, въ полныхъ изданіяхъ сочиненій Шекспира обыкновенно прилагается краткій очеркъ общаго историческаго періода, изображеннаго въ хроникахъ, но такъ какъ періодъ этотъ былъ довольно длиненъ, а событія его очень сложны, то я вмсто одной общей большой статьи предпочелъ лучше помстить краткія историческія свднія о событіяхъ отдльныхъ пьесъ въ приложенныхъ къ нимъ критическихъ этюдахъ. Этимъ способомъ, я полагаю, читатель удобне получитъ возможность оріентироваться при чтеніи, чтобъ длать желаемыя сравненія и выводы.
Въ заключеніе общаго взгляда на Шекспировы хроники считаю необходимымъ сказать нсколько словъ о систем, какой я держался при передач въ текст перевода англійскихъ собственныхъ именъ. Всего раціональне было бы, конечно, писать имена, какъ они произносятся въ подлинник, но извстно, что англійское произношеніе часто бываетъ непередаваемо. Напримръ, имя Northumberland было бы крайне неловко произнести по-русски Норсомберлендъ. Сверхъ того, многія изъ боле извстныхъ историческихъ именъ уже давно печатаются въ русскихъ сочиненіяхъ иначе, чмъ они произносятся, какъ, напримръ, король Іоаннъ, принцъ Генрихъ и другія. Назвать этихъ лицъ король Джонъ или принцъ Генри было бы неловко для русскаго уха, привыкшаго къ иному произношенію этихъ именъ. Но другія имена требуютъ, напротивъ, тоже ради благозвучія, именно точной передачи съ сохраненіемъ звука подлинника. Такъ очень неловко было бы вмсто сэръ Джонъ Фальстафъ, написать сэръ Іоаннъ Фальстафъ. Вслдствіе этого затрудненія я ршился не держаться при переводъ именъ какой-нибудь опредленной системы, но передавать каждое, какъ привыкло ихъ слышать русское ухо, или какъ произношеніе оказывалось боле красивымъ и удобнымъ для стиха. Потому, сохранивъ имена Іоаннъ, Генрихъ и нкоторыя другія, я не задумался замнить принятое въ русскихъ сочиненіяхъ имя Эдуарда — Эдвардомъ, какъ боле красивымъ, или Уэрвика — Варвикомъ. Равно принцъ Уэльскій называется у меня этимъ именемъ, но для имени жителей Уэльса оставлено старое произношеніе валисцы въ виду труднаго произношенія по-русски слова: уэльсцы. Обстоятельство это, конечно, можно считать мелочнымъ, однако оно иметъ значеніе, особенно при стихотворной рчи, и я упомянулъ о немъ, чтобы меня не обвинили въ непослдовательности или небрежности.
Пьеса ‘Король Іоаннъ’ въ томъ вид, какъ мы ее знаемъ, была напечатана въ первый разъ въ полномъ собраніи сочиненій Шекспира in folio 1623 года, слдовательно — уже посл смерти поэта. Въ изданіи этомъ пьеса напечатана во второмъ отдл книги, заключающемъ драмы изъ исторіи Англіи и озаглавлена: ‘The life and death of King John’, т.-е. ‘Жизнь и смерть короля Іоанна’. Были или нтъ боле раннія изданія этого текста пьесы, намъ неизвстно, а потому и опредленіе, когда она была написана, можно сдлать только предположительно. Такъ, нкоторые комментаторы утверждаютъ, что ‘Король Іоаннъ’ написанъ Шекспиромъ въ 1591 году и, слдовательно, принадлежитъ къ самымъ раннимъ произведеніямъ поэта. Мнніе это основывается на томъ, что до насъ дошла напечатанная въ этомъ году безъ имени автора пьеса, съ такимъ же содержаніемъ и даже озаглавленная тмъ же именемъ, какъ и Шекспировъ ‘Іоаннъ’, при чемъ мы находимъ въ ней совершенно т же характеры и почти т же положенія, какія вывелъ Шекспиръ. Пьеса была перепечатана въ 1611 году съ иниціалами W. S. и затмъ, за годъ до выхода изданія in folio, съ полнымъ именемъ Шекспира. Это обстоятельство подало поводъ нкоторымъ критикамъ считать пьесу первоначальнымъ текстомъ Шекспировой драмы, которую онъ будто бы исправилъ и совершенно передлалъ поздне. Но мнніе это не выдерживаетъ критики. Литературные подлоги и плагіаты были въ то время въ такомъ ходу, что изданіе пьесы не только съ иниціалами, но даже съ именемъ Шекспира вовсе не доказываетъ, чтобъ онъ былъ дйствительно ея авторомъ. Сверхъ того, самая пьеса до того груба и такъ мало похожа по слогу и вообще по всему даже на одновременныя съ нею юношескія произведенія Шекспира, что считать его ея авторомъ можно только при слишкомъ пристрастномъ желаніи. Гораздо врне предположеніе (принятое въ настоящее время почти всми), что, не будучи авторомъ этой пьесы, Шекспиръ взялъ ее основаніемъ для своей хроники и переработалъ въ томъ вид, въ какомъ ‘Король Іоаннъ’ напечатанъ въ изданіи in folio. Относительно времени, когда эта переработка была сдлана, мы не имемъ прямыхъ указаній, но мастерство, съ какимъ пьеса скомпонована, глубокій анализъ характеровъ и наконецъ самый слогъ заставляетъ предполагать, что если ‘Король Іоаннъ’ написанъ Шекспиромъ одновременно съ прочими хрониками, т.-е. между 1591 и 1600 годами, то пьеса эта должна быть отнесена къ послднимъ годамъ этого періода, когда изъ-подъ пера Шекспира вышли уже боле совершенныя произведенія. Это мнніе до нкоторой степени подтверждается одной замткой, помщенной въ сочиненіи Миреса: ‘Сокровищница Паллады’, вышедшемъ въ 1598 году. Въ замтк этой сказано, что ‘Король Іоаннъ’ долженъ быть причисленъ къ лучшимъ произведеніямъ Шекспира’. Едва ли можно предположить, чтобъ авторъ замтки отозвался такъ о той грубой и изъ ряду вонъ плохой пьес, о которой было говорено выше. Если же онъ имлъ въ виду ту Шекспирову пьесу, которая поздне напечатана въ изданіи in folio, то, значитъ, ‘Король Іоаннъ’ уже существовалъ въ 1598 году и, вроятно, былъ написанъ около этого же времени, т.-е. въ предшествующіе два-три года.
Іоаннъ (прозванный Безземельнымъ) былъ одинъ изъ самыхъ жалкихъ и недостойныхъ англійскихъ королей. Вступивъ на престолъ въ 1199 году, онъ царствовалъ до 1216. Корона досталась ему по смерти старшаго его брата, Ричарда Львинаго Сердца, погибшаго насильственной смертью въ чужихъ странахъ. Англія владла въ это время значительными провинціями во Франціи, при чемъ англійскіе государи считались относительно этихъ земель вассалами французскаго короля. Едва Іоаннъ усплъ вступить на престолъ, какъ французскій король Филиппъ, уже давно желавшій вернуть англійскія владнія во Франціи подъ полную свою власть, нашелъ случай вмшаться въ вопросъ объ англійскомъ престолонаслдіи, объявивъ, что королемъ долженъ быть не Іоаннъ, а его племянникъ — малолтній принцъ Артуръ, сынъ старшаго брата Іоанна, Готфрида. Возгорвшаяся вслдствіе того война между Франціей и Англіей принесла вредъ только одному Артуру. Оба противника, Филиппъ и Іоаннъ, уже готовые сразиться, остановили распрю изъ-за политическихъ осложненій, возникшихъ въ ихъ государствахъ, вслдствіе чего между ними былъ заключенъ договоръ, по которому Филиппъ призналъ Іоанна законнымъ государемъ Англіи, а Іоаннъ обязался выдать свою племянницу Бланку за сына Филиппа, Лудовика, назначивъ его вмст съ тмъ наслдникомъ англійскаго престола посл своей смерти. Артуръ былъ совершенно устраненъ и получилъ въ вознагражденіе Бретанское герцогство. Но дло этимъ не кончилось. Артуръ нашелъ приверженцевъ и, несмотря на свою молодость (ему было около 15-ти лтъ) ршилъ отстаивать свои права силой. Между тмъ Іоаннъ своимъ недостойнымъ поведеніемъ вооружилъ противъ себя своихъ же собственныхъ вліятельныхъ вассаловъ. Влюбившись во время своего путешествія по Аквитаніи въ невсту одного изъ нихъ, онъ похитилъ ее и сдлалъ своей любовницей. Этотъ поступокъ былъ искрой, отъ которой окончательно вспыхнулъ уже готовый горючій матеріалъ. Французскій король принялъ сторону Артура, и война загорлась вновь. Счастье сначала улыбнулось Іоанну. Быстрымъ походомъ во Францію онъ предупредилъ усилія своихъ враговъ и взялъ Артура въ плнъ. Несчастный мальчикъ былъ брошенъ въ тюрьму, гд вскор умеръ, вроятно, убитый по приказанію Іоанна. Такъ или нтъ это было на самомъ дл, осталось въ точности неизвстнымъ, но общественное мнніе единогласно обвинило въ смерти Артура Іоанна, и это имло для него самыя пагубныя послдствія. Вся Нормандія возстала противъ него. Король Филиппъ прекрасно воспользовался этимъ обстоятельствомъ. Предъявивъ свои сюзеренныя права на англійскія владнія во Франціи, онъ потребовалъ Іоанна за убійство Артура къ суду, какъ своего вассала, когда же Іоаннъ отказался явиться, то Филиппъ объявилъ конфискацію его французскихъ земель. Вассалы безпрекословно предались на сторону Франціи, и результатомъ вышло то, что Іоаннъ потерялъ вс свои главнйшія французскія владнія, оставшись королемъ почти одной Англіи.
Все это случилось между 1202 и 1206 годами. Остальныя десять лтъ правленія Іоанна прошли въ такихъ же смутахъ и неудачахъ, вызывавшихся его жалкимъ, ничтожнымъ характеромъ. Потерявъ Францію, Іоаннъ почти въ то же время началъ необдуманную распрю съ папой Иннокентіемъ III, отказавшись принять назначеннаго папой Кэнтерберійскаго архіепископа Стефана Лэнгтона. Папа наложилъ на Англію интердиктъ, вслдствіе чего въ стран прекратилось отправленіе богослуженія. Іоаннъ сталъ свирпо преслдовать духовенство. До чего доходила при этомъ его безтактность, можно видть изъ случая, когда онъ освободилъ отъ суда и наказанія одного убійцу священника, громко заявивъ, что всякій, сдлавшій такое преступленіе, его другъ. Распря съ папой была, конечно, въ то время дломъ опаснымъ, но будь Іоаннъ немного умне и дальновидне, онъ могъ бы выйти изъ нея побдителемъ, если бъ умлъ остаться въ хорошихъ отношеніяхъ съ собственными подданными и особенно съ вліятельными вельможами. Но онъ поступалъ какъ будто бы нарочно, чтобъ сдлаться ненавистнымъ и въ ихъ глазахъ. Онъ окружилъ себя гнусными фаворитами, отягчилъ страну невыносимыми налогами, бралъ у вассаловъ въ заложники дтей, нарушалъ права бароновъ, словомъ — велъ себя, какъ самый разнузданный деспотъ. Англійскіе вассалы ожесточились наконецъ до того, что вошли въ сношенія съ французскимъ королемъ. Папа также воспользовался этимъ случаемъ и повторилъ въ 1212 году отлученіе Іоанна отъ церкви, объявивъ его низложеннымъ съ престола, Англію же подарилъ Филиппу французскому. Конечно, подарокъ этотъ былъ только номинальный, и все дальнйшее дло зависло отъ того, какъ отнесется къ нему французскій король. Филиппъ дйствительно двинулъ на Іоанна свои войска, а папа между тмъ послалъ къ Іоанну для переговоровъ хитраго кардинала, Пандольфа, надясь, что онъ заставитъ Іоанна смириться предъ папскимъ престоломъ изъ страха потерять все. Пандольфъ прекрасно исполнилъ порученіе. Наглый въ успх и низкій трусъ передъ бдой, Іоаннъ подчинился всмъ требованіямъ папы, передавъ ему съ самыми унизительными церемоніями корону и признавъ себя ею данникомъ. Умилостивленный папа простилъ раскаявшагося гршника и возвратилъ ему вновь престолъ, пославъ французскому королю приказаніе прекратить войну. Но Филиппъ оказался не такъ покоренъ вол папы, какъ Іоаннъ. Въ возгорвшейся войн французы одержали надъ англичанами блистательную побду при Бувин (1214 г.), Іоаннъ, благодаря вмшательству папы, правда, усплъ заключить съ французами миръ, въ силу котораго удержалъ за собой англійскій престолъ, но зато окончательно потерялъ свой престижъ въ Англіи, какъ король. Вліятельные бароны ршили положить предлъ деспотизму ничтожнаго короля и потребовали отъ него торжественнаго возстановленія и признанія правъ, данныхъ Англіи Эдуардомъ Исповдникомъ и подтвержденныхъ Генрихомъ I. Іоаннъ сначала упорствовалъ, вслдствіе чего возгорлась въ Англіи междоусобная война. Оставленный почти всми, Іоаннъ, несмотря на поддержку папы, долженъ былъ наконецъ уступить ‘арміи Бога’, какъ называли тогда армію взбунтовавшихся бароновъ, и подписалъ въ 1215 году знаменитый актъ, извстный подъ именемъ Великой Хартіи, которымъ подтверждались какъ прежнія, неисполнявшіяся деспотическими королями права и привилегіи англійскаго народа, такъ равно учреждались многія новыя. Актъ этотъ, легшій въ основу всего дальнйшаго политическаго устройства Англіи, былъ величайшимъ событіемъ царствованія Іоанна, хотя лично ему эта вынужденная уступка не принесла ничего кром стыда. Подписавъ со злобой и ненавистью великій актъ, Іоаннъ питалъ тайную надежду, что Хартія останется одной формой. Въ особенности надялся онъ на помощь папы, который со времени изъявленной Іоанномъ покорности сталъ на его сторону. Папа дйствительно объявилъ Хартію уничтоженной, а вынудившихъ ея изданіе бароновъ отлучилъ отъ церкви. Но было уже поздно. Вся Англія слишкомъ хорошо поняла, что она получила этимъ актомъ и что потеряетъ, если не успетъ его отстоятъ. Тмъ не мене Іоаннъ нашелъ приверженцевъ, и вслдствіе этого междоусобная война не прекратилась, тогда сиротивлявшіеся Іоанну бароны ршились обратиться къ французскому королю, предложивъ англійскую корону его сыну, Лудовику. Этотъ оборотъ дла поставилъ Іоанна въ отчаянное положеніе. Лудовикъ, вопреки запрещенію папы, высадился въ Сандвич и вскор затмъ короновался въ Лондон королемъ Англіи. Іоаннъ, собравъ послдніе остатки своихъ силъ, поспшилъ противъ врага, но армія его, застигнутая приливомъ, пришла въ совершенное разстройство. Растерявшійся окончательно король внезапно захворалъ и умеръ въ октябр 1216 года по нкоторымъ свдніямъ отъ лихорадки, по другимъ же — отъ отравы, будто бы поднесенной ему однимъ монахомъ. Смерть его дала всему дду совершенно новый, нежданный оборотъ. Сынъ и наслдникъ Іоанна, принцъ Генрихъ, имлъ въ то время всего девять лтъ отъ роду. Нетерпвшіе Іоанна бароны поняли, что было бы несправедливо мстить сыну за грхи отца, а сверхъ того Генрихъ былъ все-таки англійскимъ принцемъ, а не иноземцемъ, какъ Лудовикъ. Общественное мнніе, согртое этимъ патріотическимъ чувствомъ, быстро склонилось въ пользу Генриха. Англійскіе дворяне, сражавшіеся за Лудовика, стали покидать его одинъ за другимъ. Призванныя на помощь войска изъ Франціи были разбиты еще до высадки англійскимъ флотомъ, и въ конц концовъ Лудовикъ долженъ былъ удалиться изъ Англіи, гд его малолтній соперникъ былъ возведенъ на тронъ подъ именемъ Генриха III.
Таковы въ общихъ чертахъ истинные факты царствованія Іоанна. Сопоставляя эти факты съ тми, которые выведены въ пьес, мы легко замтимъ, что Шекспиръ въ значительной степени отклонился отъ исторической истины. Отклоненія эти объясняются частью тмъ, что онъ имлъ матеріаломъ для своего труда не правильно разработанную исторію, а легендарныя лтописи, но еще боле важныя уклоненія сдланы имъ въ силу сценическихъ требованій. Такъ, мы видимъ, что факты довольно длиннаго, продолжавшагося почти семнадцать лтъ, царствованія Іоанна онъ сжалъ въ гораздо меньшій промежутокъ времени и, сверхъ того, соединилъ нкоторые вмст, тогда какъ въ дйствительности они происходили въ разныя эпохи. Такъ, напримръ, распря Іоанна съ Филиппомъ французскимъ, возникавшая въ дйствительности два раза, представлена въ драм объединенной. Вмшательство папы и посольство Пандольфа связано въ драм непосредственно съ этой распрей, по исторіи же мы знаемъ, что эпизодъ отлученія Іоанна отъ церкви случился гораздо поздне. О Великой Хартіи, этомъ важнйшемъ факт царствованія Іоанна, въ пьес не упомянуто ни однимъ словомъ. Артуръ представленъ въ пьес малолтнимъ ребенкомъ, тогда какъ въ дйствительности онъ умеръ шестнадцати лтъ, т.-е. въ возраст, когда въ средніе вка молодые люди считались возмужавшими настолько, что принимали даже участіе въ битвахъ. Наслдникъ Іоанна, принцъ Генрихъ, вступившій на престолъ девяти лтъ, представленъ, наоборотъ, взрослымъ юношей, уже самостоятельно разсуждающимъ о своихъ правахъ. Вс эти неврности однако не только не могутъ быть поставлены Шекспиру въ упрекъ, но, при ближайшемъ разсмотрніи, напротивъ, он-то и показываютъ то искусство и тактъ Шекспира, съ какими онъ, обрабатывая историческій сюжетъ, часто сухой и монотонный, умлъ помощью легкихъ измненій, нисколько не искажающихъ духа описываемыхъ событій, превращать его въ художественное произведеніе, полное силы и огня. Такъ, напримръ, какъ ни важно было въ представленную эпоху изданіе Великой Хартіи, но событіе это имло слишкомъ сухое, боле юридическое, чмъ житейское значеніе, и потому не представляло достаточно яркихъ фактовъ, чтобы быть выведеннымъ съ интересомъ на сцен. Изображеніе Артура ребенкомъ, повидимому, безъ нужды противорчитъ исторической истин, но если бъ Шекспиръ представилъ его взрослымъ юношей, то этимъ было бы ослаблено то потрясающее впечатлніе, какое производятъ его отношенія къ матери, и трагическая судьба. Если бъ, наоборотъ, былъ представленъ ребенкомъ (какъ это говоритъ исторія) наслдный принцъ Генрихъ, то онъ не могъ бы самостоятельно заявить о своихъ правахъ на престолъ, и тогда не было бы выставлено въ пьес то охватившее страну патріотическое одушевленіе, выраженіемъ котораго блестяще заканчивается пьеса.
Если пьесу разбирать сравнительно съ прочими Шекспировыми хрониками, то по духу и характеру ее слдуетъ отнести къ второй серіи этихъ произведеній, въ которыхъ талантъ Шекспира, ставъ вполн самостоятельнымъ, началъ освобождаться отъ тхъ слабостей и длиннотъ, какія замчаются въ первыхъ пьесахъ этого рода. Нкоторыя сцены (особенно въ которыхъ изображены политическія и военныя событія) кажутся, правда, при чтеніи нсколько монотонными и риторичными и въ ‘Корол Іоанн’, но это обусловливается уже самымъ содержаніемъ этихъ сценъ. Вншняя сторона историческихъ событій представляется намъ всегда въ нсколько офиціальномъ вид вслдствіе того, что мы рдко можемъ прослдить, какими индивидуальными чертами или страстями эти событія вызваны, а между тмъ изображеніе этихъ душевныхъ чертъ и страстей и составляетъ всю душу поэтическихъ произведеній. Тмъ не мене нельзя не замтить, съ какимъ умньемъ усплъ Шекспиръ скомпоновать въ этой пьес даже историческія событія, сжавъ ихъ до того размра, при какомъ они все-таки не портятъ общаго впечатлнія. Что касается внутренней, интимной, фабулы пьесы, то въ ней мы не находимъ еще того единства въ концепціи сюжета и его развитіи, какъ, напримръ, въ ‘Ричард II’ или ‘Генрих V’, гд главныя лица составляютъ дйствительно драматическіе центры, около которыхъ группируется и совершается все дйствіе. Личность короля Іоанна изображена, правда, прекрасно, но самый яркій драматическій интересъ произведенія сосредоточенъ не столько въ немъ, сколько въ побочныхъ эпизодахъ, имющихъ съ главнымъ историческимъ дйствіемъ лишь вншнюю связь. Таковъ, напримръ, подавляющій своимъ трагизмомъ, эпизодъ отношеній Констансы къ своему сыну Артуру, или вся сцена покушенія на его убійство. Даже въ созданіи характеровъ второстепенныхъ дйствующихъ лицъ Шекспиръ здсь какъ будто отступилъ отъ своего правила выводить только такія лица, которыя необходимы для хода дйствія и связаны съ нимъ неразрывно. Такъ, личность незаконнаго Фолькенбриджа, разсматриваемая, какъ отдльный характеръ, принадлежитъ къ самымъ яркимъ и самымъ сильнымъ созданіямъ Шекспира. При чтеніи драмы Фолькенбриджъ даже подавляетъ своей рельефностью прочія, боле важныя дйствующія лица, а между тмъ съ общимъ дйствіемъ драмы личность его связана чисто вншней, эпизодической связью, и вся его роль могла бы быть выпущена безъ нарушенія хода дйствія. Такое отсутствіе единства въ общемъ план произведенія, конечно, можетъ быть названо недостаткомъ, но для истинныхъ почитателей Шекспира даже этотъ недостатокъ интересенъ тмъ, что по немъ можно прослдить послдовательное развитіе Шекспирова генія. Драма написана на рубеж тхъ двухъ періодовъ Шекспировой дятельности, когда, написавъ дв-три незначительныхъ комедіи и передлавъ нсколько старыхъ пьесъ, (три части ‘Генриха VI’), онъ сталъ переходить къ тому самостоятельному творчеству, результатомъ котораго явились ‘Лиръ’, ‘Гамлетъ’ и прочія величайшія его произведенія. А потому нтъ ничего удивительнаго, если въ написанныхъ имъ въ этотъ періодъ пьесахъ (‘Король Іоаннъ’, ‘Генрихъ IV и V’) рядомъ съ геніальными картинами иногда проскальзываютъ и прежніе недостатки, отъ которыхъ поэтъ не усплъ еще совершенно отршиться.
Характеръ Іоанна представленъ Шекспиромъ совершенно согласно съ тмъ, что говоритъ объ этомъ правител исторія. Достигнувъ внца неправильнымъ путемъ и закрпивъ его на голов злодйствомъ, король этотъ естественно долженъ былъ стараться поддерживать свою власть вншнимъ престижемъ и въ то же время не пренебрегать для той же цли никакими, хотя бы даже низкими, преступными средствами. Отсюда должна была развиться въ немъ, съ одной стороны, наглая надменность, а съ другой — затаенное коварство. Сверхъ того, онъ былъ трусливъ отъ природы, и потому готовъ былъ, въ случа необходимости, перенесть даже униженіе, если только этимъ представлялась возможность спасти себя и свою власть. Пасть предъ напоромъ бды гордо, какъ герой, Іоаннъ не былъ способенъ ни въ какомъ случа. Вс эти качества прекрасно выражены въ созданномъ Шекспиромъ характер. Говоря съ французскимъ посломъ въ первой сцен пьесы, Іоаннъ явно позируетъ, думая устрашить враговъ громкими словами. Точно такъ же ведетъ себя онъ и подъ стнами Анжера во время переговоровъ съ осажденными. Но этотъ грозный, чувствующій себя, повидимому, сильнымъ своей правотой, деспотъ хорошо сознаетъ внутренно, что однми громкими рчами достичь цли нельзя. Увидя своего главнаго врага, малолтняго племянника, у котораго онъ похитилъ престолъ, Іоаннъ тотчасъ мняетъ тонъ и льстиво разыгрываетъ передъ нимъ любящаго дядю, чтобъ тмъ легче заманить его въ свою сть. Хитрость эта, конечно, была слишкомъ явна и не могла обмануть никого, но характеръ низкихъ душою людей, коіда они, сверхъ того, трусливы отъ природы, именно тмъ и выражается, что они не умютъ скрывать своихъ презрнныхъ замысловъ и ловко хоронить ихъ концы. Трусость и нершительность обнаруживается въ нихъ даже въ т минуты, когда судьба, повидимому, даетъ имъ въ руки вс средства достигнуть цли. Это свойство характера Іоанна превосходно выражено въ слдующей сцен (лучшей во всей пьес), когда, захвативъ Артура въ свою власть, Іоаннъ требуетъ его убійства. Дло, казалось бы, можно было кончить совершенно просто. Артуръ попалъ въ его руки, и смерть его зависла отъ одного мановенія руки Іоанна, но, вчно подозрительный и трусливый, онъ хочетъ и здсь скрыться за чьей-либо спиной, чтобы имть путь къ отступленію въ случа какой-либо неожиданности въ будущемъ. И вотъ онъ начинаетъ свой разговоръ съ убійцей Губертомъ издалека, льстивыми словами увряетъ его въ своемъ расположеніи и лишь мало-по-малу заставляетъ понять свою задушевную мысль. Онъ не высказываетъ прямого приказа убить Артура, даже когда Губертъ его вполн понялъ. ‘Умретъ?’ — вотъ единственное слово, какое онъ произноситъ въ вид робкаго вопроса, представляя затмъ Губерту дйствовать какъ бы по собственному почину. Прямымъ продолженіемъ этой сцены является слдующая, когда, испуганный послдствіями, какими грозитъ слухъ о смерти Артура, Іоаннъ обращается къ тому же Губерту съ низкими упреками за исполненіе убійства. ‘Вдь Артуръ убитъ твоей рукой!— Я хоть имлъ причины желать его смерти, а у тебя ихъ не было! Я намекнулъ теб слегка лишь только, что мн была бы желательна смерть племянника, а у тебя, чтобъ подло мн угодить, не дрогнула рука исполнить это!’ — И такъ говоритъ король! Этими двумя сценами Шекспиръ нарисовалъ характеръ Іоанна лучше, чмъ можно его понять изъ исторіи. Дйствительно, могъ ли быть внушающимъ уваженіе правителемъ человкъ съ такой низкой, трусливой душой? Презрительное къ нему отношеніе окружающихъ вельможъ становится такимъ образомъ совершенно понятнымъ. Достойно замчанія, что об эти сцены нарисованы Шекспиромъ, можетъ-быть, даже въ противорчіи съ исторической правдой. Истинный фактъ, кмъ и какимъ образомъ былъ умерщвленъ Артуръ, остался въ серьезной исторіи неразъясненнымъ, что же касается легендарныхъ повствованій тогдашнихъ лтописей, то у Голлиншеда, чьей лтописью Шекспиръ пользовался, какъ матеріаломъ для своихъ хроникъ, сказано, будто Іоаннъ далъ приказъ не на прямое убійство Артура, а только на то, чтобъ онъ былъ лишенъ зрнія. Неправдоподобность этого разсказа видна при первомъ взгляд. Имя Артура было знаменемъ, подъ которымъ сбирались враги Іоанна, а потому ему важне всего было уничтожить этого мальчика совершенно. Лишивъ же его зрнія и оставивъ въ живыхъ, Іоаннъ только увеличилъ бы общее сочувствіе къ несчастному и еще боле разжегъ преданность его друзей. Лишеніе Артура глазъ было бы совершенно ненужной жестокостью, а Іоаннъ не былъ злодемъ только ради желанія длать зло. Онъ, правда, не остановился бы ни предъ какимъ злодйствомъ, но лишь въ томъ случа, если бъ это злодйство могло принесть ему пользу. Такимъ образомъ мы видимъ, что Шекспиръ не задумался замнить вымысломъ фактъ, который, можетъ-быть, считалъ даже исторически врнымъ, но онъ это сдлалъ потому, что преслдовалъ въ своихъ произведеніяхъ иную правду, боле важную, чмъ историческая врность мелочныхъ событій. Онъ не обращалъ вниманія даже на то, если впадалъ при этомъ въ мелочныя противорчія съ самимъ собой и представлялъ въ послдующихъ сценахъ не совсмъ то, что говорилъ въ предыдущихъ. Чрезвычайно рельефный тому примръ мы находимъ именно въ настоящемъ случа. Губертъ, получивъ ясный приказъ убить Артура, намревается затмъ именно только лишить его зрнія. Сочинивъ эту вторую сцену согласно преданію, заимствованному изъ Голлиншедовой хроники, Шекспиръ явно впалъ въ фактическое противорчіе съ тмъ, что вывелъ раньше. Но это противорчіе мы охотно ему прощаемъ, когда вспомнимъ, во сколько разъ увеличилъ онъ трогательную драматичность этой сцены, заставивъ несчастнаго ребенка молить за спасеніе своихъ глазъ, а не жизни. Предъ угрозой смерти малолтній ребенокъ врне только бы испугался и впалъ въ отчаяніе. Между тмъ, защищая свое зрніе, онъ естественне могъ излить свое горе въ тхъ трогательныхъ монологахъ, которые принадлежатъ безспорно къ безцннйшимъ перламъ не только этой пьесы, но и вообще всего, что Шекспиръ написалъ.
Личность Іоанна до того хорошо разъясняется вышеупомянутыми двумя сценами, что предъ ними кажутся блдными даже прочія, въ которыхъ онъ является, какъ историческое лицо. Вс он, впрочемъ, написаны совершенно въ томъ же тон, и выведенныя въ нихъ психологическія черты Іоаннова характера нимало не противорчатъ одна другой. Такъ, его наглая надменность прекрасно изображена въ сценахъ переговоровъ и битвъ. Малодушная его трусливость выражается въ отношеніяхъ къ баронамъ, которыхъ онъ боится и потому имъ льститъ. Застигнутый бдой, онъ, подобно всмъ малодушнымъ людямъ, теряется въ догадкахъ, какъ себ помочь, и хватается за первыя пришедшія на умъ средства, не видя ихъ безполезности. Такъ, напримръ, онъ выдумываетъ повторить свою коронацію, воображая возвратить этимъ въ глазахъ толпы потерянный престижъ. Унизительное его подчиненіе пап продиктовано тмъ же чувствомъ. Шекспиръ изобразилъ его такой же ничтожной личностью въ самой смерти. Онъ не находитъ довольно мужества, чтобы, потерявъ все, хоть съ твердостью умереть, какъ это мы видимъ въ Ричард III или Макбет — злодяхъ не мене Іоанна, но, по крайней мр, мужественныхъ и твердыхъ. Постигнутый болзнью, онъ забываетъ даже свое королевское достоинство и умираетъ, не произнося ни слова, когда ему приносятъ послднюю страшную всть о гибели его войска. Характеръ Іоанна интересенъ тмъ, что онъ былъ поздне разработанъ Вальтеромъ Скоттомъ въ роман ‘Айвенго’. Въ роман этомъ Іоаннъ представленъ не королемъ, но еще только правителемъ Англіи въ отсутствіе короля Ричарда Львинаго Сердца, но характеръ его нарисованъ совершенно такими же чертами, какъ и у Шекспира.
Изъ прочихъ эпизодовъ пьесы рельефне всхъ выдляются отношенія Констансы къ Артуру. Шекспиръ нердко изображалъ любовь родителей къ дтямъ, но почти во всхъ такихъ случаяхъ любовь эта, кром естественной ея причины, мотивируется у него еще какимъ-нибудь побочнымъ обстоятельствомъ, вытекающимъ изъ положенія и индивидуальнаго характера изображаемыхъ лицъ. Такова, напримръ, любовь Лира къ Корделіи, усиленная во много разъ угрызеніями совсти за ту несправедливость, которую онъ ей сдлалъ, или любовь Волюмніи къ Коріолану, гд значительную роль играетъ гордое чувство довольства за славу сына,— славу, которую Волюмнія цнитъ выше всего. Но въ отношеніяхъ Констансы къ Артуру изображена любовь матери къ своему ребенку въ чистйшемъ вид, безъ всякихъ иныхъ усиливающихъ причинъ. Констанса, правда, тоже приходитъ въ отчаяніе и ярость, когда узнаетъ, что сынъ ея лишенъ престола, но самый престолъ она желаетъ ему не столько ради славы или гордости, сколько потому, что считаетъ его принадлежащимъ Артуру по праву, а сверхъ того, сынъ кажется въ ея глазахъ такимъ совершенствомъ, что только одна корона достойна украшать его голову.— ‘Что ты мн говоришь о терпньи!— восклицаетъ она, когда мальчикъ убждаетъ ее успокоиться.— Если бъ ты былъ уродливъ, хромъ, горбатъ, неразвитъ разсудкомъ — тогда, быть-можетъ, была бы я спокойной, подчинилась всему! Но вдь ты прелестенъ! сама судьба, сговорясь со счастьемъ, ршила подарить теб величье! вдь ты одаренъ природой щедрй, чмъ лиліи или розы!’ — А когда малютка погибъ, и несчастная мать, по замчанію окружающихъ, стала взамнъ сына лелять свое горе, то вотъ ея отвтъ:— ‘Да! вы правы! вдь горе замнило мн Артура! какъ онъ, повсюду ходитъ оно за мной! въ его ложится люльку, лепечетъ звукъ его невинныхъ словъ! глядитъ въ глаза его былой улыбкой, прячется въ его пустое платье! во всемъ напоминаетъ его прелесть! Такъ какъ же не лелять мн мое горе!’ — Слушая эти раздирающіе монологи, кажется, видишь предъ собой классическую Ніобею. Но Шекспиръ не ограничился изображеніемъ Констансы въ такомъ одностороннемъ вид. Убитая горемъ, какъ Ніобея, она встаетъ, подобная грозной Эвменид, когда судьба сводитъ ее лицомъ къ лицу съ врагами.— ‘Я мира не хочу!— грозно восклицаетъ она на лицемрное желаніе австрійскаго герцога, чтобъ небо послало миръ ея душ.—
Хочу войны! Смирюсь я только ею!
Ты, Австріи властитель и Лиможа!
Коварный трусъ! ничтожный рабъ! великій
Лишь въ подлостяхъ! всегда везд дружащій
Съ тмъ, кто силенъ! . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . Не ты ли призывалъ
Вс громы мн въ защиту?.. хладнокровный,
Презрнный рабъ! не звалъ ли положиться
На счастье, храбрость и твою звзду?
И ты теперь коварно переходишь
Къ моимъ врагамъ!.. Носить на плечахъ смешь
Ты кожу льва!— стыдись, стыдись, стыдись!
Долой ее, и, вмсто знака славы,
Телячью шкуру на спину накинь!’
Если прочесть изъ роли Констансы только приведенныя выдержки, то можно подумать, что такъ говорятъ два совершенно разныя лица, но, прослдивъ всю роль, какъ она проходитъ въ драм, мы увидимъ, что Шекспиръ и въ этомъ случа умлъ органически связать такія противоположныя душевныя черты, какъ нжная любовь и жажда мести, и создалъ въ лиц Констансы одинъ изъ самыхъ яркихъ характеровъ, какіе мы находимъ въ его произведеніяхъ..
Артуръ стоитъ рядомъ съ Констансой, и оба эти лица дополняютъ одно другое. Шекспиръ нсколько разъ изображалъ въ своихъ драмахъ дтей. Изъ такого слабаго и незрлаго психологическаго матеріала, какимъ представляется дтская душа, конечно, нельзя было сдлать чего-либо глубокаго и серьезнаго, но, изучая Шекспировы дтскіе характеры, мы видимъ, что онъ и въ этомъ случа остался такимъ же врнымъ психологомъ, какъ и въ изображеніи прочихъ своихъ лицъ. Артуръ представляетъ въ семь Шекспировыхъ дтскихъ характеровъ самое полное созданіе этого рода. Прочія дти (маленькій сынъ Макдуфа въ ‘Макбет’, молодые принцы въ ‘Ричард III’, принцъ Мамилій въ ‘Зимней сказк’) нарисованы слабыми, хотя и граціозными штрихами, но въ Артур изображенъ, какъ въ зерн, полный характеръ будущаго человка. Нжная, впечатлительная душа рисуется въ его словахъ:— ‘Ахъ, мама, мама! я лучше хотлъ бы лежать въ могил, чмъ видть, что изъ-за меня начинаются такія ссоры и распри’.— Фраза эта замчательна своей правдивой наивностью. Ребенокъ явно испуганъ при вид двухъ грозныхъ армій, готовыхъ вступить въ бой, но за этимъ испугомъ, столь понятнымъ въ ребенк, видна и его благородная душа: ему больно, что именно онъ причина такихъ несчастій. Не выказывается ли уже въ этой, совершенно по-датски выраженной, мысли зародышъ будущаго человка съ чистой, правдивой душой? Сцена съ Губертомъ въ тюрьм рисуетъ Артура еще яснй и еще рельефне. Томительная грусть грызетъ сердце мальчика, разлученнаго съ матерью, но вмст съ выраженіемъ этой грусти выказываются и зачатки прекрасныхъ душевныхъ его качествъ. Онъ нжно привязывается къ своему тюремщику Губерту. Такую черту могъ обнаружить ребенокъ только съ особенно утонченнымъ характеромъ, потому что постигнутыя бдой дти въ большей части случаевъ только уходятъ въ себя, становятся похожими на дикихъ, запуганныхъ зврьковъ и рдко выказываютъ нжность и привтливость къ окружающимъ. Когда же послдній другъ Артура, Губертъ, вдругъ оказывается въ глазахъ его самымъ злымъ врагомъ, то ребенокъ и тутъ представленъ сохранившимъ трогательныя качества своей прекрасной души. Онъ не приходитъ въ отчаяніе, не кричитъ, не выходитъ изъ себя отъ ужаса, но приступаетъ къ своему палачу съ мольбою о пощад во имя той же нжной къ нему привязанности. Не слдуетъ однако думать, что въ душ Артура были задатки только одной любви и нжности. Напротивъ, въ немъ виднлись также начала ршительности и твердости. Ршась спасти себя во что бы то ни стало, онъ создаетъ для этого обдуманный планъ, сознательно переодвается, чтобъ не быть узнаннымъ, и, только не разсчитавъ своихъ дтскихъ силъ, гибнетъ, выпрыгивая изъ окна. Этотъ фактъ смерти Артура совершенно противорчитъ исторической истин. Артуръ въ дйствительности погибъ шестнадцатилтнимъ юношей и въ распр съ своимъ дядей принималъ уже самостоятельное участіе, какъ взрослый, а сверхъ того, самый образъ его смерти остался въ точности неизвстнымъ. Потому всю его исторію въ томъ вид, какъ она изображена въ пьес, слдуетъ считать самостоятельнымъ созданіемъ Шекспира. Сдлавъ Артура ребенкомъ, поэтъ получилъ возможность особенно нжно и трогательно нарисовать этотъ милый, симпатичный образъ. Въ пьес исторія Артура составляетъ совершенно самостоятельный эпизодъ, но настоящая драма именно тмъ и отличается, что значеніе отдльныхъ эпизодовъ и характеровъ преобладаетъ въ ней надъ общей идеей, которой, можно сказать, почти нтъ совсмъ.
Изъ числа прочихъ лицъ особенно рельефно выдляется Фолькенбриджъ. Съ общимъ историческимъ ходомъ дйствія онъ связанъ еще мене, чмъ Артуръ. Вся его роль могла бы быть выпущена безъ нарушенія этого хода, но сила и врность, съ какою нарисованъ этотъ характеръ, длаютъ его если не главнымъ, то наврно самымъ замтнымъ лицомъ въ пьес. Значеніе это усиливается еще боле тмъ, что изъ числа окружающихъ короля Іоанна сподвижниковъ и придворныхъ Фолькенбриджъ является единственнымъ вполн нарисованнымъ характеромъ. Прочая свита бароновъ составляетъ не боле, какъ фонъ картины, и вс они выведены почти для однхъ репликъ къ поступкамъ Іоанна. Несмотря на такое, повидимому, излишнее введеніе въ историческую драму лица, хотя и оригинальнаго, но совершенно чуждаго ходу дйствія, мы, вдумавшись въ этотъ характеръ глубже, увидимъ, что едва ли въ какой-нибудь изъ своихъ историческихъ пьесъ Шекспиръ, изображая единичную личность, усплъ очертить такъ врно и полно духъ эпохи, когда происходитъ дйствіе, какъ это изображено имъ въ лиц Фолькенбриджа. Чтобы убдиться въ этомъ, слдуетъ взглянуть съ общей точки зрнія на Англію въ тотъ историческій періодъ, когда, посл завоеванія ея норманами, она сдлалась окончательно сформировавшимся государствомъ, и затмъ прослдить, какой характеръ имлъ ея общественный бытъ въ послдовавшіе четыре вка до воцаренія дома Тюдоровъ. Главной характерной чертой этого періода является постоянная распря королей съ могущественной феодальной аристократіей изъ-за ихъ взаимныхъ правъ и привилегій. Народъ былъ при этомъ совершенно инертной массой и служилъ только орудіемъ въ рукахъ искусныхъ интригановъ для достиженія корыстныхъ цлей той или другой стороны. Какія же нравственныя начала могли выработаться при такихъ общественныхъ условіяхъ въ тогдашнихъ дятеляхъ, т.-е. въ короляхъ и могущественныхъ баронахъ? Будучи вынуждены ежеминутно стоять на страж своихъ интересовъ и въ то же время стремясь постоянно къ расширенію своихъ правъ, люди эти, съ одной стороны, должны были развить въ себ рядомъ съ храбростью и желзной волей полнйшее равнодушіе къ тому, какими средствами достигалась желанная цль, а съ другой — имъ необходимо было окружать себя нкоторымъ напускнымъ ореоломъ для того, чтобъ внушительно дйствовать на толпу, чьими трудами они пользовались. И вотъ мы видимъ, что короли той эпохи, совершая самые возмутительные поступки и безпрестанно нарушая чужія права, въ то же время не переставали толковать о своемъ божественномъ прав на власть или о благ родины, для которой будто бы они были готовы жертвовать всмъ, до себя включительно. Съ другой же стороны, и бароны, преслдуя свои, не мене эгоистическія, дли и не брезгая никакими средствами, чтобы ихъ достичь, также старались всми силами придать своимъ поступкамъ наружный лоскъ права и благородства. Если было выгодне врно служить королю, то пускались въ ходъ громкія рчи о чести и врности, а если оказывалось полезнй перейти на другую сторону, то находились тысячи честныхъ съ виду оправданій и для этого. Такого правила держались эти люди во всхъ случаяхъ жизни, и слдствіемъ вышло то, что постоянная привычка дйствовать такимъ образомъ въ конц концовъ воспитала въ ихъ умахъ совершенно искреннюю увренность, будто они дйствовали именно такъ, какъ слдовало, и что иначе не могло даже быть. Въ лиц Фолькенбриджа изображенъ человкъ именно такого закала. Храбрый воинъ, онъ гордо вритъ въ свою честь и правоту. Храбростью, надо отдать этимъ людямъ справедливость, они отличались вс. Ее за этою храбростью и гордой врой въ себя въ Фолькенбридж исчезалъ всякій нравственный контроль за своими поступками въ тхъ даже случаяхъ, когда онъ, какъ умный человкъ, все-таки чувствовалъ ихъ несправедливость. Явясь на судъ короля, чтобъ защитить свои права на имя и наслдство, онъ горячо заступается за свою мать, обвиняемую въ неврности, но когда ему предлагаютъ промнять свои законныя права на незаконныя, боле блестящія и выгодныя, онъ съ совершенной чистосердечностью мняетъ свой взглядъ, не только не видя въ томъ чего-либо дурного, а напротивъ — высказываетъ полное свое довольство.— ‘Лучшаго происхожденія я себ не желалъ бы самъ,— говоритъ онъ, вполн довольный и счастливый, той же самой матери, которую защищалъ:— и ты, матушка, должна быть довольна тмъ сама! Пусть попробуетъ кто-нибудь тебя обвинить! онъ будетъ имть дло со мною’. И надо прибавить, что если бъ это случилось дйствительно, то Фолькенбриджъ честно и добросовстно исполнилъ бы свое общаніе. Подобныхъ правилъ онъ держится во всхъ своихъ поступкахъ. Когда короли, давъ слово защищать Артура, неблагородно его оставляютъ ради своихъ выгодъ, Фолькенбриджъ, какъ слишкомъ умный человкъ, чтобъ не видть подкладки ихъ поступковъ, не стсняется совершенно искренно обвинить ихъ въ подлости. Вотъ его слова по этому поводу:
О, выгода! красивый соблазнитель!
Ты — тотъ наклонъ, который заставляетъ
Катиться міръ, и безъ чего бы могъ онъ
Итти впередъ спокойно, безъ грха!
Ты, ты одна, подводный, подлый камень,
Съ пути добра его сбиваешь вкривь!
Достичь мшаешь честной, славной цли
И губишь жаръ намреній святыхъ.
Кто можетъ сказать слово противъ благородства и правды такихъ мыслей, но взгляните, что говоритъ вслдъ затмъ тотъ же Фолькенбриджъ:
Но что же самъ-то
Я горячусь? не просто ль потому,
Что на меня фортуна не успла
Пока еще привтливо взглянуть?
Вдь я и самъ передъ дождемъ червонцевъ
Не сталъ бы прятать пригоршней своихъ!
Такъ буду жъ я, какъ вс, ругать богатство,
Пока я голъ, а разъ разбогатвъ,
Начну считать порокомъ первымъ бдность.
Ужъ если честь на выгоду мняютъ,
Такъ не стсняясь, даже короли,
То пусть она всесильнымъ богомъ будетъ
Впередъ и мн: я преклонюсь пледъ ней.
Кто такъ говоритъ? Циникъ или негодяй? И тотъ и другой — можно, пожалуй, сказать въ отвтъ, если смотрть на дло съ точки зрнія безусловной нравственности. Но если вспомнить, что такъ думали и поступали люди, жившіе въ вк желза и крови, когда самыя обыкновенныя правовыя отношенія были еще только идеаломъ, о которомъ можно было лишь мечтать, то становится понятнымъ какъ начало подобныхъ взглядовъ на нравственную сторону жизни, такъ равно и безцеремонное примненіе ихъ къ длу. То былъ вкъ, когда стремленія къ анализу своихъ поступковъ и сомннія въ ихъ справедливости почти не существовало, а потому и преобладающей характерной чертой тогдашнихъ людей были откровенная грубость и незастнчивость въ выбор средствъ для достиженія своихъ цлей. Можно не симпатизировать такимъ людямъ, но нельзя длать о нихъ слишкомъ строгихъ приговоровъ. Фолькенбриджъ — представитель именно такихъ людей, а вмст съ тмъ и времени, когда они жили. Вяніе новыхъ идей, во имя которыхъ люди стали углубляться въ себя для того, чтобъ путемъ сомннія и анализа убждаться въ справедливости того, что они длали, въ то время едва начиналось и жило въ умахъ только очень немногихъ. Вщій поэтъ, конечно, принадлежалъ къ числу такихъ людей, и мы можемъ это видть изъ того, что вскор посл личности Фолькенбриджа онъ создалъ Гамлета — лицо, въ которомъ изображена противоположность именно тхъ чувствъ и правилъ, какихъ держались Фодькенбриджъ и подобные ему люди.
О прочихъ, окружающихъ короля Іоанна, лицахъ уже сказано, что въ пьес они не имютъ самостоятельнаго значенія. Исключеніе составляетъ одинъ Пандольфъ. Въ лиц этомъ Шекспиръ съ обычнымъ мастерствомъ изобразилъ тхъ хитрыхъ дятелей католицизма, которые везд умли ловко ловить рыбу въ мутной вод, постоянно выходя сухи изъ нея сами. Сцена, когда Пандольфъ даетъ политическіе уроки юному принцу Лудовику, принадлежитъ къ числу лучшихъ, написанныхъ Шекспиромъ, вводныхъ картинокъ, иллюстрирующихъ и поясняющихъ общее содержаніе пьесы.
Король Іоаннъ.
Принцъ Генрихъ, его сынъ.
Артуръ, сынъ Готфрида бретанскаго, старшаго брата короля.
Вилліямъ Марешаль, графъ Пемброкъ.
Джефрей Фицъ Петеръ, графъ
Эссексъ, верховный судья.
Вилліямъ Лонгсвордъ, графъ Са лисбюри.
Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.
Губертъ де-Бургъ, каммергеръ короля.
Робертъ Фолкенбриджъ,
Филиппъ Фолькенбриджъ, его братъ по матери, побочный сынъ короля Ричарда Львинаго Сердца.
Джемсъ Горней, слуга лэди Фолькенбриджъ.
Питеръ Помфретъ, предвщатель.
Филиппъ, король Франціи.
Лудовикъ, дофинъ.
Эрцъ-герцогъ Австрійскій.
Кардиналъ Пандольфъ, папскій легатъ.
Мелнъ, французскій дворянинъ.
Шатильонъ, французскій посланникъ.
Элеонора, мать короля Іоанна.
Констанса, мать Артура.
Бланка, дочь Альфонса Кастильскаго, племянница короля.
Лэди Фолькенбриджъ, мать Филиппа Фолькенбриджа и брата его Роберта.
Придворные, граждане Анжера, шерифъ, герольды, офицеры, солдаты, гонцы и слуги.
Дйствіе во Франціи и Англіи.
Нортгэмптонъ. Пріемная зала во дворц 2).
(Король Іоаннъ, его матъ Элеонора, Пемброкъ, Эссексъ, Салисбюри и свита входятъ съ Шатильономъ).
Кор. Іоаннъ. Теперь сказать ты можешь, Шатильонъ,
Что хочетъ Франція.
Шатильонъ. Король французскій,
Привтствуя тебя въ моемъ лиц,
Веллъ мн передать теб отъ слова
До слова такъ: престолъ британскій, взятый
Тобой взаймы…
Элеонора. Престолъ взаймы?— признаться,
Начало очень странно.
Кор. Іоаннъ. Не мшайте,
Прошу васъ, матушка: пускай посолъ
Докончитъ рчь.
Шатильонъ. Итакъ: король французскій,
Признавъ права, какими облеченъ
Племянникъ твой, сынъ герцога Джефрея,
Артуръ Плантагенетъ — веллъ сказать,
Чтобъ отказался ты безъ промедленья
Отъ правъ твоихъ на этотъ славный островъ,
На Мэнъ, Турень, Анжу и Пуатье
Съ Ирландіей, и чтобъ, сложивъ съ тмъ вмст
Тотъ мечъ, которымъ держишь незаконно
Въ своей ты власти названныя земли,
Ты отдалъ ихъ, какъ должно, твоему
Племяннику, законному монарху
Всхъ этихъ странъ, и самого тебя.
Кор. Іоаннъ. Что жъ должно ждать, когда теб отвчу
Отказомъ я?
Шатильонъ. Войны! войны кровавой,
Въ отместку правъ, поруганныхъ тобой.
Кор. Іоаннъ. Такъ пусть война войн отвтомъ будетъ!
Поставимъ силу сил мы въ отпоръ
И крови — кровь. Вотъ что отвтить можешь
Ты Франціи.
Шатильонъ. Прими же вызовъ брани
Изъ устъ моихъ и знай, что этимъ словомъ
Я кончилъ цль посольства моего 3).
Кор. Іоаннъ. Снеси и ты во Францію мой вызовъ.
Безъ страха путь ты можешь свой свершить,
Но долженъ быть при этомъ такъ же скорымъ,
Какъ молнія, иль иначе рискуешь
Услышать ты, что грянетъ громъ моихъ
Орудій тамъ, не выждавши, пока
Ты явишься… Иди теперь и будь
Трубою гнва нашего! Ужаснымъ
Пророкомъ бдъ, несущихъ зло и гибель
Твоей стран!.. Вели, Пемброкъ, отправить
Его съ почетной свитой въ путь… Прощай!
(Уходятъ Шатильонъ и Пемброкъ).
Элеонора. Ну, что, мой сынъ? не правду ль я твердила,
Что не оставитъ гордая Констанса
Въ поко насъ, пока не возбудитъ
И Францію и цлый міръ подняться
На насъ войной въ защиту правъ Артура?
Могли бы мы легко предотвратить
Всю эту распрю полюбовной сдлкой,
А вотъ теперь, предавши споръ ршенью
Двухъ королевствъ — должны его исхода
Мы ждать въ пылу кровопролитныхъ битвъ.
Кор. Іоаннъ. За насъ права, а также фактъ владнья.
Элеонора. Владнья — да! Но что до правъ, то имя
Намъ многаго съ тобой не получить,
Теб и мн невольно шепчетъ совсть
Про т дла, какія вдать могутъ
Лишь мы съ тобой да всемогущій Богъ.
(Входитъ шерифъ и говоритъ тихо съ Эссексомъ).
Эссексъ (королю). Здсь, государь, затялся у насъ
Престранный искъ. Я о такихъ ни разу
Не слыхивалъ. Просители желаютъ
Предстать предъ васъ и просятъ правосудья.
Взести ли ихъ?
Кор. Іоаннъ. Пускай войдутъ. (Шерифъ уходитъ).— Издержки
Войны заплатятъ намъ монастыри
Съ аббатствами.
(Возвращается шерифъ съ Робертомъ Фолькенбриджемъ и его незаконнымъ братомъ Филиппомъ).
Кор. Іоаннъ. Что вы за люди?
Филиппъ Фольк. Я
Твой врный, честный подданный. Родился
Въ Нортгэмптон, въ семь я старшій сынъ,
А былъ моимъ отцомъ, какъ надо думать,
Сэръ Робертъ Фолькенбриджъ,— тотъ самый воинъ,
Что посвященъ былъ въ рыцари монархомъ
Ричардомъ Львинымъ Сердцемъ, чья рука
Его почтила этимъ званьемъ въ битв.
Кор. Іоаннъ (Роберту). А ты? Кто ты такой?
Робертъ Фольк. Сынъ и наслдникъ
Того же Фолькенбриджа.
Кор. Іоаннъ. Ты наслдникъ,
А старшій онъ? Иль родились отъ разныхъ
Вы матерей?
Филиппъ Фольк. Нтъ, государь, нтъ, нтъ!
Была намъ мать одна — вс это знаютъ.
Равно я долженъ врить, что родились
И я и онъ отъ одного отца,
Но разузнать въ вопрос этомъ правду
Вы можете лишь только, разспросивъ
Иль мать мою, иль небо!— Я жъ, какъ смертный,
Могу введенъ въ сомннье быть, какъ вс.
Элеонора. Ты не стыдишься, грубый человкъ,
Позорить мать подобнымъ подозрньемъ?
Филиппъ Фольк. Позорю я?— нимало: мн на это
Причины нтъ. Придумалъ эту сплетню
Не я, а братъ, и если онъ докажетъ,
Что было такъ, то выболтаетъ 4) этимъ
Себ на счетъ мой мало сотенъ пять
Хорошихъ фунтовъ въ годъ,— такъ я, напротивъ,
Молюсь о томъ, чтобъ небо защитило
Честь матери моей, а вмст съ этимъ
Мое добро.
Кор. Іоаннъ. Открытый, смлый малый!
Но почему жъ онъ, младшій сынъ въ семь,
Сталъ требовать наслдства?
Филиппъ Фольк. Почему?
Да просто изъ любви къ моимъ доходамъ…
Пустилъ онъ сказку въ ходъ, что будто я
Побочный сынъ! Но на вопросъ вдь: врно
Иль нтъ былъ зачатъ я — отвтить можетъ
Лишь мать моя, а то, что я не скверно 5)
Рожденъ на свтъ (да будетъ миръ костямъ,
Трудившимся зачать меня) — то это
Вы сами видть можете:— сравните
Лишь лица насъ обоихъ! Если точно
Сэръ Робертъ былъ отцомъ обоихъ насъ,
И если онъ (указывая на брата) рожденъ въ отца обличьемъ,
Такъ я, склонивъ колни, приношу
Сэръ Роберту за то вдь благодарность,
Что онъ меня скроилъ не по себ.
Кор. Іоаннъ. Вотъ чудака пришлось услышать намъ.
Элеонора (королю). Чмъ пристальнй смотрю, тмъ все сильнй
Я нахожу въ немъ сходство съ Львинымъ Сердцемъ.
Громадный ростъ, манера говорить —
Мой сынъ во всемъ… Что скажешь ты на это?
Кор. Іоаннъ. Замтилъ то же самое и я:
Ричардъ какъ есть. (Роберту) Съ чего же вздумалъ ты
Присваивать себ наслдство брата?
Филиппъ Фольк. Да потому, что выйти удалось
Ему въ отца:— такая жъ полурожа!
И этимъ-то намренъ онъ отнять
Мое добро! Купить пятьсотъ червонцевъ
За стертый грошъ съ такой же половиной
Лица, какъ и на немъ 6).
Робертъ Фольк. Я, государь,
Скажу вамъ все: когда былъ живъ отецъ мой —
Вашъ братъ съ нимъ велъ дла…
Филиппъ Фольк. Ну, этой рчью
Моихъ земель себ ты не добудешь!
Твои права вдь строишь ты на сплетн
О тхъ длахъ, какія велъ Ричардъ
Съ твоею матерью.
Робертъ Фольк. Отецъ былъ посланъ
Ричардомъ разъ въ Германію для спшныхъ
И важныхъ длъ, которыя тогда
Велъ съ нами императоръ. Братъ вашъ жилъ,
Пока онъ былъ въ отлучк, постоянно
У насъ въ дому, и тутъ-то удалось
Ему достичь того, о чемъ мн стыдно
Вамъ говорить… Но правда будетъ правдой!
Извстно всмъ, что много странъ и ркъ,
Какъ самъ отецъ сказалъ мн, раздляли
Его и мать, когда былъ зачатъ этотъ
Здоровый плутъ… Предъ смертью завщалъ
Отецъ свои мн земли и въ могилу
Унесъ съ собою вру, что хотя
