Кориолан, Шекспир Вильям, Год: 1607 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 138 минут(ы)

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОД И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей ‘Шекспиръ и его значеніе въ литератур’ и съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьес и около 3.000 объяснительныхъ примчаній.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрнное и дополненное по новйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВНАДЦАТИ ТОМАХЪ.
Томъ IV.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ.

КОРІОЛАНЪ.

Помщенныя въ настоящемъ том три трагедіи представляютъ одинъ изъ интереснйшихъ отдловъ Шекспировыхъ произведеній. Поэтъ, изображавшій преимущественно индивидуальные характеры, Шекспиръ мало обращалъ вниманія на страны и эпохи, въ которыхъ жили и дйствовали создаваемыя имъ лица. Такъ, мы видимъ, что во многихъ его не только серьезныхъ пьесахъ, но даже комедіяхъ дйствіе будто бы перенесено въ древній міръ, при чемъ даже самыя лица носятъ знакомыя намъ имена древнихъ героевъ (Алкивіадъ въ ‘Тимон Аинскомъ’, Тезей въ ‘Сн въ лтнюю ночь’), но всякій съ перваго взгляда пойметъ, что лица эти не имютъ съ соименными имъ героями ничего общаго кром именъ. Въ своемъ равнодушіи къ такого рода промахамъ Шекспиръ иной разъ заходилъ такъ далеко, что со сценами, взятыми будто бы изъ древняго міра, безъ церемоніи смшивалъ событія и характерныя черты современной ему жизни, и однако это нисколько не умаляло достоинства его произведеній. Надо, впрочемъ, замтить, что подобный, все-таки ошибочный, пріемъ при созданіи поэтическихъ произведеній былъ введенъ въ современную Шекспиру литературу не имъ. Пріемъ этотъ былъ послдствіемъ того современнаго Шекспиру состоянія литературы, когда, потерявъ подъ собой всякую почву, она, подъ вяніемъ идей эпохи Возрожденія, заметалась въ конвульсивныхъ движеніяхъ и думала замнить утраченные вдохновеніе и вкусъ вычурностью фабулъ и вншнихъ эффектовъ. Но Шекспиръ даже эту фальшь обратилъ въ пользу тмъ, что, благодаря такому вянію, получилъ возможность не стсняться къ придумываніи для своихъ произведеній исторически врныхъ фабулъ и могъ посвятить всю силу своего таланта на изображеніе человческаго сердца, этого краеугольнаго камня его творчества. Правда и глубина созданныхъ имъ образовъ были такъ велики, что предъ ними блднла и становилась незамтной даже та фальшивая основная почва, на которой дйствовали его лица. Но такъ могло продолжаться лишь до поры, пока Шекспиръ изображалъ такія лица или событія, которыя не имли слишкомъ хорошо извстнаго всмъ историческаго характера. Совсмъ иныя задачи намтились, когда поэтъ вздумалъ изобразить картины и лица, выведенныя имъ въ трехъ помянутыхъ пьесахъ. Древній міръ представлялъ слишкомъ своеобразныя черты не только въ лиц жившихъ въ то время единичныхъ людей, но еще боле въ своемъ общемъ дух и характер, а потому поэтъ, задумавшій изобразить этотъ міръ, долженъ-былъ непремнно считаться съ этимъ духомъ и характеромъ — считаться даже боле, чмъ съ индивидуальными его героями. Общественная жизнь въ древнемъ мір подавляла отдльнаго человка, а потому и въ врномъ изображеніи этой жизни общество должно было стоять на первомъ план. Сверхъ того, поэтъ, ршившійся избрать предметомъ своей поэзіи этотъ міръ, имлъ дло съ страшными соперниками въ лиц древнихъ поэтовъ и историковъ, чьи произведенія походили на мраморныя или бронзовыя изваянія, отлитыя въ такія ненарушимыя, хорошо всмъ извстныя формы, что всякое отъ нихъ отклоненіе показалось бы фальшью. Ограничиться однако для поэтическаго изображенія древняго міра исключительно тми рамками, какія давали произведенія тогдашнихъ поэтовъ и историковъ, не могъ такой поэтъ, какимъ былъ Шекспиръ. Индивидуальный человкъ въ древней поэзіи почти не существовалъ, а Шекспиръ по самому основному складу своего таланта изображалъ именно такого человка. Единственнымъ исходомъ изъ такого затруднительнаго положенія оставалось сдлать попытку разршить об задачи разомъ, то-есть: сохранивъ въ основ своихъ произведеній древній міръ, какимъ онъ изображался тогдашними поэтами и историками, въ вид картинъ жизни общественной, дополнить эти картины еще изображеніемъ индивидуальныхъ характеровъ, угадавъ или, врне сказать, создавъ эти характеры по тому скудному матеріалу, какой давала исторія, или, еще боле, по тому вщему познанію человческаго сердца, какимъ обладалъ Шекспиръ. Читая названныя трагедіи, мы дйствительно видимъ что Шекспиръ именно такъ взглянулъ на предстоявшую задачу и выполнилъ ее блестящимъ образомъ. Не войдя нимало въ противорчіе съ тмъ, въ какомъ вид изображали древній міръ Плутархъ и другіе писатели, онъ дополнилъ или, лучше сказать, одухотворилъ ихъ героевъ еще тмъ, что, независимо отъ изображенія ихъ вншней стороны, какъ дятелей общественныхъ, открылъ предъ нами и т сокровенныя сердечныя движенія, какія заставляли ихъ поступать такъ или иначе въ каждомъ отдльномъ случа. Словомъ, мдь и мраморъ древняго міра, изумлявшіе насъ красотой вншнихъ формъ, ожили подъ рукой Шекспира, превратясь въ живую плоть и горячую кровь, не утративъ при этомъ нимало своего общаго наружнаго характера и красоты. Если бы названныя три трагедіи Шекспира прочелъ человкъ, совершенно незнакомый съ Гомеромъ, Плутархомъ и другими древними писателями, то такой читатель ни въ чемъ бы не замтилъ двойственнаго характера этихъ произведеній. Они показались бы ему точно такими же органическими цлыми, какими представляются и прочія Шекспировы пьесы. Но, разъ мы знаемъ, что Шекспиръ при созданіи этихъ трагедій долженъ былъ стать на чужую почву и положить въ основаніе ихъ матеріалъ, уже строго и художественно разработанный до него, то представляется чрезвычайно интереснымъ прослдить, до какой степени выразилъ, онъ въ нихъ элементъ поэзіи древней, т.-е. изображеніе людского общества, а затмъ свой собственный, т.-е. изображеніе индивидуальныхъ людей.

Разбирая названныя трагедіи, мы безъ труда можемъ отличить въ нихъ эти дв различныхъ струи, а равно и опредлить, насколько преобладаетъ та или другая въ каждой пьес. Самое близкое по характеру изображеніе древняго міра находимъ мы въ ‘Юліи Цезар’. Въ этой трагедіи государственное и общественное значеніе настолько преобладаетъ надъ значеніемъ отдльныхъ характеровъ, что мы, несмотря даже на утонченную индивидуальную обрисовку личностей Брута и Антонія, видимъ въ нихъ гораздо боле героевъ древности, чмъ обыкновенныхъ людей. Даже личность Цезаря, чьимъ именемъ названа самая пьеса, производитъ такое же впечатлніе. Фактически Цезарь въ начал третьяго акта трагедіи совершенно исчезаетъ со сцены, а между тмъ государственное его значеніе царитъ надъ всмъ дйствіемъ съ начала до конца и можетъ назваться главнымъ дйствующимъ лицомъ всей пьесы. Боле сильно и боле искусно возстановить въ литературномъ произведеніи древній міръ было невозможно. Совсмъ иное впечатлніе производитъ вторая трагедія: ‘Антоній и Клеопатра,’ составляющая, въ сущности, продолженіе ‘Юлія Цезаря’. Изображеніе общественныхъ государственныхъ картинъ нарисовано не мене сильно и въ ней, но развитіе индивидуальныхъ характеровъ является преобладающимъ. Антоній, Клеопатра, Лепидъ, Энобарбъ представлены подъ перомъ Шекспира гораздо боле индивидуальными людьми, чмъ общественными дятелями. Событія драмы обусловливаются боле личными вкусами и желаніями дйствующихъ лицъ, чмъ роковымъ ходомъ событій. И такая постановка вовсе не была слдствіемъ случая или каприза автора. Напротивъ, Шекспиръ, поставивъ такъ дло, выказалъ самое утонченное пониманіе той эпохи и тхъ людей, какихъ онъ изображалъ. Римъ временъ Цезаря былъ дйствительно государствомъ, въ которомъ всякая личная воля являлась не боле, какъ служебной силой для разршенія назрвшихъ общественныхъ вопросовъ. Оттого отдльные люди въ то время стушевывались предъ общимъ теченіемъ событій. Въ послдующую эпоху дло стояло иначе. Люди, какъ Антоній, Клеопатра и Августъ, возвысились надъ измельчавшимъ и нравственно опустившимся обществомъ и потому успли поставить для него закономъ свою собственную, единичную волю. А вслдствіе этого при поэтическомъ изображеніи той эпохи представилась необходимость дать этимъ личностямъ первенствующую роль. ‘Коріоланъ’ представляетъ опять иную картину. Въ трагедіи этой изображеніе общественныхъ государственныхъ вопросовъ уравновшено съ изображеніемъ частныхъ характеровъ. Какъ т, такъ и другіе выставлены имющими равную силу и равное значеніе, и это тоже было слдствіемъ глубокаго пониманія предмета, какой Шекспиръ взялся изобразить. Преобладаніе значенія общества надъ индивидуальной личностью было въ Рим въ эпоху Коріолана, пожалуй, еще сильне, чмъ въ эпоху Цезаря, но въ лиц Коріолана общество это встртилось съ такимъ могучимъ противникомъ, что чуть не погибло въ неравной съ нимъ борьб. Шекспиръ хорошо это понялъ, а потому и изобразилъ личность своего героя такими яркими, рельефными чертами, что его мощь и значеніе оказались равными съ силой самого общества, противъ котораго онъ возсталъ. Нкоторые комментаторы относятъ къ отдлу трагедій изъ древняго міра еще одну пьесу, а именно ‘Троила и Крессиду’, но другими мнніе это отвергается. Которое мнніе справедливе — сказать трудно, такъ какъ подтверждающіе, а равно и опровергающіе аргументы можно привести въ обоихъ случаяхъ. Взгляды и пріемы, съ какими Шекспиръ подошелъ къ тому, что изобразилъ въ этой пьес, интересны въ высшей степени. Здсь поэтъ имлъ дло не съ сухими, хотя и прекрасно изображенными, историческими событіями, какія далъ ему Плутархъ, но съ живымъ поэтическимъ произведеніемъ, авторомъ котораго былъ величайшій поэтъ всего міра. Въ борьбу съ такимъ страшнымъ соперникомъ могъ вступить только геній, равный съ нимъ по силамъ, и Шекспиръ достойно выполнилъ эту задачу. Нимало не исказивъ тхъ образовъ, которые вздумалъ возсоздать, онъ дополнилъ ихъ тми чертами, какія были свойственны его таланту. Найдя въ Гомер эпическихъ героевъ, въ которыхъ вншность и форма преобладали надъ внутреннимъ развитіемъ характеровъ, Шекспиръ представилъ ихъ въ томъ вид, въ какомъ они должны были являться въ обыкновенной жизни, поставивъ психологическое ихъ существо на первый планъ. Этимъ онъ, конечно, свелъ ихъ съ эпическихъ пьедесталовъ и, скажемъ боле, можетъ-быть, даже лишилъ нкотораго прежняго ореола, но крайне ошибочно мнніе критиковъ, видящихъ въ въ этой пьес неудачную и даже ошибочную попытку. Споры объ этомъ предмет были такъ горячи, что нкоторые толкователи приписывали Шекспиру даже сознательное намреніе написать на Гомера пародію, но такое мнніе слишкомъ близоруко. Никогда такой поэтъ, какъ Шекспиръ, не вздумалъ бы писать пародій, если же возсозданныя имъ по монументальныхъ героямъ Гомера лица кажутся кому-нибудь утратившими прежніе ореолы, то такое мнніе похоже на заключеніе людей, которые, увидя великаго человка въ домашнемъ быту, разочаруются въ томъ уваженіи, какое къ нему питали прежде. Изобразитель человческой души и сердца по преимуществу, Шекспиръ не могъ изобразить героевъ Гомера иначе, какъ изобразилъ, и если созданные имъ образы производятъ детонирующее впечатлніе на людей, привыкшихъ видть основные типы этихъ образовъ въ иномъ свт, то въ этомъ виновато лишь отсутствіе чуткости въ такихъ людяхъ къ пониманію и оцнк художественныхъ произведеній. Гомеръ и Шекспиръ были оба великіе поэты, но каждый смотрлъ на жизнь иначе и изображалъ ее подъ своимъ угломъ зрнія. Если Шекспиръ сдлалъ попытку коснуться предмета, какой изобразилъ уже Гомеръ, то онъ и въ этой попытк остался такимъ же великимъ поэтомъ, какимъ былъ и въ прочихъ своихъ произведеніяхъ. Боле подробное доказательство такого взгляда читатели найдутъ въ критическомъ этюд о помянутой пьес.

——

Трагедія ‘Коріоланъ’ напечатана въ первый разъ въ посмертномъ изданіи произведеній Шекспира, вышедшемъ въ 1723 году. Пьеса помщена въ этомъ изданіи въ отдл трагедій подъ заглавіемъ: ‘The tragedie of Coriolanus’. Годъ, когда пьеса написана, остался въ точности неизвстнымъ по совершенному отсутствію какихъ-либо даже мелочныхъ фактическихъ данныхъ, съ помощью которыхъ можно было бы разршить этотъ вопросъ, но слогъ пьесы, замчательная глубина концепціи предмета и необыкновенная художественность выполненія привели почти всхъ критиковъ къ единогласному мннію, что Коріоланъ созданъ Шекспиромъ въ эпоху полной зрлости его таланта и долженъ считаться однимъ изъ позднйшихъ его произведеній, написанныхъ не ране 1610 года. Раздленія пьесы на акты и сцены въ изданіи этомъ нтъ, а текстъ напечатанъ очень неисправно и потребовалъ при дальнйшихъ изданіяхъ значительныхъ исправленій.

При сочиненіи какъ настоящей, такъ равно и двухъ другихъ заимствованныхъ изъ римской исторіи трагедій, Шекспиръ руководствовался Плутархомъ, сочиненія котораго были извстны ему по англійскому переводу Норта, вышедшему въ 1579 году. Историческія событія въ томъ вид, какъ они изложены у этого историка, перенесены Шекспиромъ въ свою пьесу почти цликомъ, за исключеніемъ нсколькихъ незначительныхъ отступленій, сдланныхъ по необходимости при передлк историческаго сюжета въ драматическое произведеніе. Что же касается до обработки личныхъ характеровъ, то здсь автору пришлось сдлать почти все вновь. Плутархъ былъ историкъ, а не поэтъ и даже не психологъ. Писатель древняго міра, онъ изображалъ вншнія событія, не входя въ подробный анализъ породившихъ ихъ причинъ. Этимъ пріемомъ руководился онъ не только при изложеніи событій вншнихъ, но и при обрисовк характеровъ индивидуальныхъ людей. Портреты нарисованныхъ имъ героевъ похожи на бронзовыя изваянія, поражающія насъ врностью линій и постановки, но они не говорятъ намъ, почему именно каждое лицо приняло въ нашихъ глазахъ то положеніе, въ какомъ мы его видимъ. Шекспиру, по самому складу его таланта, предстояло разршить эту вторую задачу, и потому для правильнаго пониманія и оцнки того, что имъ сдлано, необходимо привести изъ Плутарха краткія выдержки тхъ мстъ, въ которыхъ онъ говоритъ о личности Коріолана собственно.

Приступая къ описанію личности Коріолана, Плутархъ начинаетъ съ замчанія, что прирожденные человку зачатки благороднаго и добраго при отсутствіи воспитанія могутъ дать вмст съ хорошимъ много дурного, подобно плодородной почв, лишенной обработки. Примняя это къ Коріолану, авторъ продолжаетъ, что хотя могучій умъ внушалъ ему стремленіе къ хорошему, но страшная вспыльчивость и сварливость длали его человкомъ, съ которымъ было трудно ужиться. Современники удивлялись его идеальной честности, любви къ труду и равнодушію къ чувственнымъ удовольствіямъ, но не терпли его вмшательства въ политику, гд онъ проявлялъ взгляды и стремленія чистйшаго олигарха. Въ Рим того времени военная доблесть почиталась выше всего, и Коріоланъ обладалъ этимъ качествомъ въ высшей степени. Къ длу этому онъ энергично пріучилъ себя съ самой ранней молодости путемъ неустанныхъ физическихъ упражненій. Еще будучи мальчикомъ, онъ отличился въ войн, которую велъ противъ Рима сверженный съ престола Тарквиній, и былъ награжденъ за свои подвиги дубовымъ внкомъ. Награды, получаемыя молодыми людьми, замчаетъ по этому поводу Плутархъ, дйствуютъ на нихъ двояко: однихъ заставляютъ слишкомъ много возмечтать о себ и впасть въ бездйствіе, въ другихъ же, напротивъ, возбуждаютъ энергію къ подвигамъ еще сильне. Коріоланъ принадлежалъ къ этой послдней категоріи. Кром жажды славы, къ подвигамъ подстрекало его еще другое обстоятельство: онъ былъ примрнымъ сыномъ и страстно любилъ свою мать, а для нея слава сына стояла выше всего. Привязанность его къ матери была такъ велика, что онъ даже выбралъ невсту по ея желанію и продолжалъ жить съ матерью, даже когда сдлался отцомъ. Въ политическихъ мнніяхъ онъ высказывалъ боле всего любовь къ установленному порядку и отвращеніе ко всякимъ чрезвычайнымъ мрамъ, пользу которыхъ отрицалъ даже въ важныхъ случаяхъ. Такъ, когда обсуждались облегчительные законы для бдныхъ должниковъ, онъ былъ противъ этой мры, говоря, что главной причиной требованій и волненій народа была вовсе не его бдность, но дерзость и наглость. Въ послдовавшей затмъ войн съ вольсками Коріоланъ оказалъ такія чудеса храбрости, что, по общему приговору войска, ему была присуждена десятая часть взятой добычи, но онъ безусловно отказался отъ этой награды. Поступокъ этотъ удивилъ солдатъ еще боле, чмъ его храбрость, и потому, желая почтить храбраго вождя хоть чмъ-нибудь, войско ршило взамнъ матеріальныхъ наградъ поднестъ ему прозвище Коріолана — въ память взятаго имъ города Коріоли. По возвращеніи Коріолана въ Римъ, народныя волненія начались снова. Коріоланъ при этомъ выступилъ самымъ ярымъ противникомъ народной толпы. Правительство республики, думая пособить нужд народа, страдавшаго отъ недостатка хлба, вздумало для уменьшенія числа нуждающихся выселить бднйшихъ жителей Рима, отправивъ ихъ для колонизаціи окрестныхъ земель, наиболе же ярыхъ крикуновъ — записать въ ряды солдатъ для войны противъ вольсковъ. Народъ возсталъ противъ этого плана. Тогда Коріоланъ, склонивъ на свою сторону достаточное число войска, сдлалъ съ нимъ набгъ на антійцевъ и возвратился въ Римъ съ огромной добычей скота и хлба. Оставшаяся въ Рим чернь озлобилась на этотъ поступокъ Коріолана изъ зависти къ его разбогатвшимъ солдатамъ, и потому, когда вслдъ затмъ патриціи вздумали вздумали возвести Коріолана въ санъ консула, народъ отказался утвердить его избраніе. Въ отказ этомъ, помимо ненависти народа къ Коріолану за его гордость, немалую роль игралъ также страхъ, чтобы любимецъ и сторонникъ патриціевъ, сдлавшись консуломъ, не лишилъ народа и той малой доли свободы, какою онъ пользовался.

Отказъ въ избраніи Коріолана крайне не понравился сенаторамъ, хотя они хорошо видли, что во всемъ былъ виноватъ онъ самъ. Полный ненависти къ народу, Коріоланъ удалился изъ собранія. Онъ не хотлъ понять,— говоритъ Плутархъ,— что человкъ, желающій выступать въ качеств государственнаго дятеля, долженъ всего боле избгать самонадянности, и что, имя дло съ людьми, надо быть терпливымъ. Между тмъ въ Римъ подвезли достаточное количество хлба. Народъ ждалъ, что его будутъ раздавать даромъ. Тогда поднялся со своего мста въ сенат Коріоланъ и произнесъ громовую рчь, въ которой высказалъ мысль, что подобная мра будетъ только потакательствомъ народу и приведетъ государство къ полной гибели, вселивъ въ умы толпы убжденіе, будто она составляетъ силу, которая выше правительства, и что патриціи уступили народу изъ страха. Присутствовавшіе въ засданіи народные трибуны выбжали къ народу съ крикомъ, что Коріоланъ хочетъ лишить плебеевъ всхъ правъ. Произошло страшное волненіе. Народъ требовалъ, чтобъ Коріоланъ явился къ нему на судъ, что онъ и исполнилъ, но, вмсто мирной и кроткой рчи, которая могла бы успокоить народъ, напротивъ, оскорбилъ его еще боле своей надменной манерой, граничившей съ презрніемъ. Самый дерзкій изъ демагоговъ, трибунъ Сициній, предложилъ сбросить Коріолана съ Тарпейской скалы. Разъяренный народъ наврно это бы исполнилъ, если бъ не спасли Коріолана его друзья-патриціи и боле благоразумные изъ гражданъ. На послдовавшемъ затмъ новомъ народномъ собраніи Коріоланъ былъ приговоренъ къ вчному изгнанію изъ Рима. Народъ ликовалъ, но патриціи были въ глубокомъ гор. Одинъ Коріоланъ не потерялъ присутствія духа и удалился изъ собранія, нимало не смиривъ своего гордаго, надменнаго нрава. Казалось,— говоритъ Плутархъ,— изъ всхъ жалвшихъ о немъ не испытывалъ этого чувства только онъ самъ, хотя это происходило вовсе не отъ кротости сердца или сознанія своей вины. Напротивъ, онъ былъ крайне раздраженъ. Придя домой, онъ поцловалъ горько плакавшихъ мать и жену, а затмъ удалился изъ Рима въ обществ нсколькихъ кліентовъ. Въ мысляхъ его,— говоритъ Плутархъ,— не было ничего хорошаго и честнаго. Онъ пылалъ одной мыслью: отмстить Риму, и для этого ршился вовлечь его въ тяжелую войну съ-кмъ-нибудь изъ сосдей. Выборъ его остановился на вольскахъ, въ чьей стран первенствовалъ въ то время полководецъ Туллъ Ауфидій, котораго въ былое время Коріоланъ ради соперничества въ военной слав считалъ однимъ изъ первыхъ своихъ враговъ. Въ этомъ намреніи Коріолана,— говоритъ Плутархъ,— оправдались слова: что ‘трудно бороться съ гнвомъ, потому что ради того, что захочетъ, онъ не подорожитъ жизнью’. Придя въ домъ Ауфидія, Коріоланъ разсказалъ ему о своихъ несчастьяхъ и предложилъ свои услуги въ войн противъ римлямъ. Туллъ и вольски съ радостью согласились на это предложеніе. Началась война, въ которой Коріолану было предоставлено главное начальство надъ войсками. Мстить Риму онъ хотлъ не однимъ оружіемъ, но и политическимъ коварствомъ. Такъ, чтобъ сдлать патриціевъ подозрительными въ глазахъ народа, онъ запретилъ своимъ солдатамъ трогать и разорять помстья богатыхъ гражданъ. Этимъ путемъ злость народа противъ патриціевъ получила новый толчокъ. Въ Рим начались междоусобныя несогласія сословій, изъ которыхъ каждое обвиняло другое въ несчастьяхъ отечества. Скоро успхи вольсковъ стали такъ велики, что Римъ былъ приведенъ почти на край погибели. Появленіе Коріолана подъ самыми стнами Рима, правда, прекратило внутреннюю партійную вражду, но республика тмъ не мене не видла никакихъ средствъ къ спасенью. Тщетно сенатъ послалъ къ Коріолану посольство изъ знатнйшихъ гражданъ съ просьбой пощадить родину. Онъ съ гордой надменностью отвергъ ихъ мольбы. Жрецы, явившіеся въ торжественной процессіи, въ священныхъ одеждахъ, получили такой же отвтъ. Тогда римляне ршились отправить къ Коріолану съ той же цлью его мать и жену съ дтьми въ сопровожденіи знатнйшихъ матронъ. Средство это удалось. Увидя мать, Коріоланъ вскочилъ съ мста, на которомъ сидлъ, и стремительно ее обнялъ. ‘Чувство,— говоритъ Плутархъ,— унесло его, какъ потокъ’. Выслушавъ прочувствованную рчь склонившейся къ его ногамъ матери, онъ воскликнулъ:— ‘Ты побдила, мать, но побда твоя спасла отечество, меня же она погубила!’ Въ слдующую ночь онъ отступилъ съ вольсками отъ Рима. Дальнйшая его исторія въ томъ вид, какъ она разсказана Плутархомъ, возбуждаетъ сомнніе въ врности. По Плутарху, Коріоланъ былъ за свою измну убитъ вольсками, при чемъ главнымъ заговорщикомъ явился тотъ самый Туллъ Ауфидій, по чьему предложенію Коріоланъ получилъ начальство. По другимъ же источникамъ (историкъ Фабій Никторъ), Коріоланъ спокойно прожилъ у вольсковъ и умеръ въ глубокой старости. Нечего говорить, что вообще вся исторія Коріолана, въ особенности же ея развязка, возбуждаетъ сильное сомнніе своею неправдоподобностью и, вроятно, была прикрашена Плутархомъ или тми повствователями, чьи труды служили ему источникомъ.

Вотъ въ краткихъ словахъ тотъ лично касающійся Коріолана матеріалъ, какой Шекспиръ нашелъ у Плутарха. Какъ ни живо, какъ ни глубоко изложеніе Плутарха, однако мы можемъ видть, что онъ въ своемъ сочиненіи остался вренъ духу, характеризующему вс произведенія древней литературы, т.-е. обращалъ главное вниманіе на изложеніе вншнихъ поступковъ изображаемыхъ имъ личностей, если же и длалъ попытки осмыслить эти поступки психологическимъ анализомъ, то не поднимался выше приведенія нсколькихъ моральныхъ сентенцій, какія скоре могли быть примняемы ко всмъ людямъ вообще, чмъ къ индивидуальнымъ личностямъ. Словомъ, въ Коріолан, какъ и въ прочихъ герояхъ Плутарха, мы не видимъ дйствительно живого, облеченнаго плотью и кровью человка, чей образъ вндрялся бы въ наше сознаніе подобно образамъ тхъ людей, которыхъ мы узнаёмъ не изъ описаній, а по личнымъ съ ними сношеніямъ. Что Коріоланъ, изучаемый исключительно по Плутарху, производитъ дйствительно лишь одно блдное, вншнее впечатлніе, всего лучше обнаруживается изъ того, какимъ его обыкновенно представляютъ написанныя по этому источнику историческія сочиненія. Въ сочиненіяхъ этихъ Коріоланъ представляется чистокровнйшимъ аристократомъ, другомъ патриціевъ и врагомъ народа, презиравшимъ его до отрицанія въ немъ даже самыхъ обыкновенныхъ человческихъ правъ. Дале проводится мысль, что Коріоланъ былъ ярымъ патріотомъ, готовымъ положить за отечество и жизнь и имущество, что онъ будто бы и доказалъ своимъ безкорыстіемъ при раздл добычи и множествомъ ранъ, какія получилъ, сражаясь за родину. Затмъ слдуетъ простое изложеніе совершенно загадочнаго факта, какъ этотъ патріотъ и врный сынъ Рима не задумался разгромить этотъ самый Римъ въ отместку за обиду, нанесенную ему бушующей толпой, которую онъ самъ всегда презиралъ и считалъ за ничто. Такой поступокъ, конечно, нельзя назвать иначе, какъ измной отечеству, а потому невольно является вопросъ: какъ же согласить поведеніе въ этомъ случа Коріолана съ тми благородствомъ и безкорыстіемъ, которыя выставляются въ немъ, какъ основныя черты его характера? А наконецъ послдній его загадочный (и, вроятно, даже сказочный) поступокъ, когда, дойдя до исполненія всхъ своихъ замысловъ, онъ вдругъ отступилъ отъ всего, тронутый, какъ чувствительная женщина, семейной сценой, уже ршительно ничмъ не объясняется ни у Плутарха ни въ исторіи.

Привести въ порядокъ и связать въ стройное цлое такія противорчивыя черты и создать на основаніи ихъ живую личность могъ только великій поэтъ, и притомъ поэтъ именно съ тмъ направленіемъ таланта, какое имлъ Шекспиръ. Вглядываясь въ созданный Шекспиромъ образъ Коріолана, мы прежде всего поражаемся впечатлніемъ какой-то необыкновенной мощи и колоссальности во всхъ его взглядахъ и поступкахъ. Инымъ его нельзя было и изобразить. Это былъ человкъ, боровшійся съ цлымъ обществомъ и чуть-было не одержавшій надъ нимъ верхъ. Потому понятно, что ему была прирождена какая-то особенная, внразрядная сила. Словомъ, это былъ одинъ изъ тхъ людей, которыхъ зовутъ людьми-титанами. Главный характерный признакъ такихъ людей состоитъ въ томъ, что въ нихъ развивается какая-нибудь одна способность или одна страсть, во много разъ превосходящая своими размрами такія же страсти или способности прочихъ людей. Отсюда возникаетъ то удивленіе и часто даже благоговніе, какое люди-титаны внушаютъ толп, заставляя ее покорно итти за собой и себ повиноваться. Обаяніе ихъ въ этомъ случа бываетъ такъ велико, что толпа, точно загипнотизированная, прощаетъ имъ ради этой односторонней силы даже такіе поступки, которые въ другихъ людяхъ сочлись бы не только предосудительными, но даже преступными. Толпа судитъ въ этомъ случа на основаніи извстнаго изреченія: quod licet Iovi, non licet bovi. Инстинктивное чувство подсказываетъ толп, что если нравственное существо человка-титана соткано изъ какого-нибудь одного или по крайней мр преобладающаго качества, то нельзя ставить ему въ вину, если въ душ его не оказывается мста для другихъ чувствъ, свойственныхъ обыкновеннымъ людямъ. Разсматривая съ этой точки зрнія характеръ Шекспирова Коріолана, мы видимъ, что поэтъ дйствительно положилъ въ основу его характера такое титанически развитое свойство. Свойство, это была страсть къ военной слав и способности дйствительно великаго полководца, умвшаго такъ возбуждать и вдохновлять своихъ солдатъ, что они покорно шли за нимъ повсюду. Если въ такого рода страсти и такой способности нтъ ничего особенно полезнаго для толпы, то однако извстно, что изъ числа возвысившихся людей-титановъ огромное большинство достигло славы именно этимъ путемъ. Обыденная толпа, правда, низменна и тупа, чтобы восхищаться идеей какой бы то ни было славы, но примръ могучаго вождя можетъ порой увлечь за собой и толпу, и вотъ причина, почему толпа, миролюбивая и даже трусливая по натур, оказываетъ такому вождю знаки почета и уваженія, преклоняясь предъ его непреодолимой силой. Чувство ли удовольствія при вид, что иниціативу трудныхъ подвиговъ берутъ на свои плечи другіе люди, или, можетъ-быть, просто трусость предъ силой такихъ людей заставляетъ толпу поступать такимъ образомъ,— но, во всякомъ случа, факты свидтельствуютъ, что обаяніе военныхъ геніевъ бываетъ часто даже сильне, чмъ какихъ-либо иныхъ. Шекспировъ Коріоланъ именно таковъ. Его чтутъ за храбрость вс, даже его враги — плебеи. Изъ выведенныхъ въ пьес сценъ мы видимъ, что хотя народъ ставитъ въ большую вину Коріолану его надменность и неласковость, но среди того же народа постоянно находятся личности, заступающіяся за Коріолана именно вслдствіе его храбрости и заслугъ отечеству. Немалую при этомъ роль играетъ и его безкорыстіе — качество, которое приходится толп всегда по душ. А Коріоланъ былъ безкорыстенъ безусловно, и Шекспиръ особенно подчеркнулъ это качество. Поставивъ страсть къ военной слав во глав Коріоланова характера, Шекспиръ объяснилъ ею одною и вс его поступки. Если исторія, какъ сказано выше, изображаетъ Коріолана аристократомъ, патріотомъ и наконецъ даже измнникомъ, то, присматриваясь къ тому, какъ изобразилъ и объяснилъ его характеръ Шекспиръ, мы увидимъ, что, въ строгомъ смысл слова, Коріоланъ не былъ ни тмъ, ни другимъ, ни третьимъ.

Съ именемъ аристократа непремнно соединяется понятіе объ исключительной, слпой преданности интересамъ своего сословія. Если взглянуть на поступки и мннія Коріолана поверхностно, то можно, пожалуй, дйствительно подумать, что для него сословіе патриціевъ составляло весь Римъ и что народъ онъ ставилъ ни во что. Его политическія рчи проникнуты именно такимъ оттнкомъ. Но затмъ невольно возникаетъ вопросъ: какимъ же образомъ и за что онъ, будучи самъ патриціемъ, совершенно отрекся отъ солидарности со своими друзьями и ршился разгромить ихъ вмст съ Римомъ, тогда какъ они не только не были въ чемъ-либо предъ нимъ виноваты, но, напротивъ, защищали его противъ изгнавшей его разъяренной толпы и словомъ и ддомъ? Такой поступокъ былъ бы совершенно непонятенъ, но его легко объяснить, если взглянуть на Коріолана, какъ на человка, въ чьей душ преобладало только неистовое стремленіе къ военной слав. Желая воевать во что бы то ни стало и все равно съ кмъ бы то ни было, онъ инстинктивно чувствовалъ, что средства къ этому могли дать ему только патриціи, державшіе въ рукахъ правительственную власть, и что отъ народа въ этомъ случа ожидать было нечего. Народъ вообще не войнолюбивъ и по собственному влеченію никогда не одобряетъ войнъ. Вотъ въ чемъ состояла вся причина видимаго пристрастія Коріолана къ патриціямъ и нерасположенія къ народу,— нерасположенія, которое, по свойственной всмъ людямъ-титанамъ нетерпимости къ препятствіямъ, становящимся на избранномъ ими пути, выросло въ душ Коріолана до размровъ полнаго презрнія и ненависти. Но такое презрніе вытекало вовсе не изъ сословныхъ предразсудковъ, а именно изъ главнаго свойства души Коріолана — страсти къ военной слав. Онъ вслдствіе этой страсти не терплъ трусости, а потому, когда видлъ въ толп плебеевъ не боле, какъ трусовъ, уже не зналъ мры, чтобы выразить свою къ нимъ ненависть. Но вмст съ тмъ мы видимъ, что,когда въ войн съ вольсками изъ той же толпы выдлилась кучка храбрецовъ-охотниковъ, пошедшихъ за нимъ смло на бой, то Коріоланъ не зналъ, какъ выразить имъ свой восторгъ и благодарность, и смотрлъ на нихъ, какъ на друзей и братьевъ. Можно съ увренностью сказать, что если бъ въ числ военныхъ товарищей Коріолана нашлась кучка изнженныхъ патриціевъ, не выразившихъ страстнаго желанія сражаться, то онъ отдлалъ бы ихъ, пожалуй, хуже, чмъ ненавистныхъ ему плебеевъ, забывъ всякую съ ними сословную солидарность. Сцены, когда Коріоланъ является политическимъ ораторомъ и въ громовыхъ рчахъ защищаетъ государственное устройство Рима, точно такъ же никакъ не доказываютъ его свойственной аристократамъ любви къ консерватизму. Устройство это давало ему возможность воевать, и потому онъ стоялъ за него всми силами. Если бы сенатъ и патриціи задумали отказать ему въ средствахъ для войны, а народъ, напротивъ, потребовалъ похода, то Коріоланъ наврно не задумался бы порвать съ патриціями всякую связь и сдлался бы рьянымъ демагогомъ. Переходя къ анализу значенія Коріолана, какъ доблестнаго патріота и врнаго сына Рима, мы увидимъ, что онъ ни въ какомъ случа не заслуживаетъ и этого имени. Онъ, правда, сражался за свою родину, получилъ множество ранъ и наконецъ (самое важное) показалъ полнйшее безкорыстіе, когда зашла рчь о наград за свершенные имъ подвиги, но и тутъ главной поощрительной причиной его дятельности была вовсе не любовь къ родин, а та же самая страсть къ войн и подвигамъ. Можно сказать, что его родиной было поле битвы, и что онъ не хотлъ знать иной. Это доказывается вполн его измной Риму, когда, разсердясь на кучку дерзкихъ, изгнавшихъ его крикуновъ, онъ не задумался смшать ихъ въ своей мести съ друзьями и мстить всему Риму. Истинный патріотъ никогда не поступитъ такъ, хорошо понимая, что личные враги — одно, а родина — другое. Примры такого благороднаго, здравомыслящаго разсужденія мы видимъ во многихъ герояхъ того же Плутарха. Такъ думали и поступали Аристидъ и другіе. Шекспиръ хорошо чувствовалъ, что Коріоланъ не былъ патріотомъ, и превосходно подчеркнулъ эту мысль въ одной сцен. Въ первомъ дйствіи трагедіи, отправляясь въ походъ, въ разгар своей, повидимому, самой чистой любви къ Риму, Коріоланъ, когда заходитъ рчь о предводител враговъ, Тулл, восклицаетъ:— ‘Если.бъ цлый міръ распался на дв враждебныхъ части и Туллъ присталъ союзникомъ къ моей, то я ее покинулъ бы, чтобы только сражаться съ нимъ!’ — Вотъ, значитъ, каковы были его патріотизмъ и готовность пролить за Римъ кровь. Пусть это восклицаніе вырвалось въ минуту увлеченія, но извстно, что всякое увлеченіе, какъ бы оно ни было велико, все-таки вырастаетъ на реальномъ, основномъ корн одного съ нимъ характера. Введя эту сцену въ свою драму, Шекспиръ показалъ самое утонченное пониманіе характера Коріолана именно съ той точки зрнія, какая проводится въ настоящей стать.

Взглянемъ затмъ, чмъ былъ Коріоланъ въ дальнйшей его дятельности. Исторія, не обинуясь, зоветъ его измнникомъ, и, съ своей точки зрнія, она, пожалуй, права. Человкъ, поссорившійся съ нсколькими личными врагами и ршившій за это отомстить своей родин, конечно, заслуживаетъ имя измнника, а потому никто не нашелъ бы несправедливымъ, если бъ, по словамъ собственной его матери, такого человка увидли позорно влачимымъ въ цпяхъ по римскимъ площадямъ. Но, несмотря на такой безусловно справедливый приговоръ, личность Коріолана въ томъ вид, какъ она изображена Шекспиромъ, не теряетъ въ нашихъ глазахъ своего величаваго ореола и даже нашей симпатіи. Разгадка такого страннаго факта лежитъ опять въ той основной иде и въ томъ же центр тяготнія, къ которымъ Шекспиръ пріурочилъ изображеніе своего героя. Это былъ прежде всего человкъ-титанъ, а извстно, что въ сужденіяхъ о такихъ людяхъ даже сама исторія смотритъ часто сквозь пальцы на поступки, за которые обыкновенный уголовный судъ непремнно произнесъ бы приговоръ: виновенъ даже безъ смягчающихъ обстоятельствъ. Люди титаны перерастаютъ обыкновенныя житейскія условія, и потому для нихъ существуетъ въ мнніи людей иной судъ, хотя не оправдываемый положительными законами, но тмъ не мене инстинктивно признаваемый всми.

Опредливъ Коріолана, какъ человка-титана, мы видимъ однако, что, несмотря на эту титаническую силу, онъ два раза оказался колоссомъ на глиняныхъ ногахъ. Разъ, когда онъ палъ предъ своими римскими врагами, одолвшими его не честнымъ оружіемъ, но путемъ подпольныхъ интригъ, а во второй разъ, когда, въ минуту, повидимому, исполненія всхъ своихъ замысловъ, онъ внезапно отказался отъ нихъ самъ, уступивъ слезамъ и просьбамъ женщинъ. Оба эти факта настолько характерны, что ихъ можно объяснить, только разсмотрвъ и поставивъ въ связь съ общимъ характеромъ созданной Шекспиромъ личности. Величіе и ореолъ, въ какихъ представляются намъ люди-титаны, конечно, прежде всего бываютъ послдствіемъ ихъ личныхъ заслугъ и способностей, но признаніе этихъ заслугъ и способностей во всякомъ случа длается той толпой, среди которой подобные люди успли возвыситься и поразить ее своимъ значеніемъ. Пусть эта толпа будетъ ничтожна не только въ глазахъ такого человка, но даже сама по себ,— все же если она откажется изумляться личности такого человка, то все его значеніе сведется къ нулю. Такая поддержка толпы нужна для людей-титановъ, какъ пьедесталъ для статуи. Разъ пьедесталъ пошатнется и выскользнетъ прочь — упадетъ, разбившись въ куски, и самая статуя. Такіе случаи встрчаются въ жизни людей-титановъ очень часто, и они вполн понятны. Какъ бы ни были велики достоинства выдающагося надъ толпою человка, въ немъ непремнно найдутся и недостатки очень часто такого рода, что ими можетъ парализоваться значеніе самихъ достоинствъ. Вотъ тутъ-то и бываетъ важне всего, чтобы счастливый ли случай, или самъ этотъ человкъ, помощью своего личнаго искусства успли выставить въ глазахъ толпы лишь достоинства, а не недостатки. Если же случится противное, или (что еще опасне) если у такого человка найдутся враги настолько хитрые, что сумютъ открыть передъ толпой его недостатки и ее раздразнить, то горе всему значенію такого человка! Онъ можетъ въ одну минуту оказаться вполн безсильнымъ и упасть навсегда. Коріолана постигла именно такая участь. Воинъ по натур, привыкшій во всемъ итти прямо и все брать напроломъ, онъ естественно не могъ развить въ себ умнья достигать цли осторожно и окольными путями, т.-е. тми единственными средствами, какими добиваются своего государственные дятели. А потому, когда вмсто естественнаго своего призванія быть воиномъ онъ вздумалъ выступить въ иной роли, то не только не выказалъ къ тому ни малйшихъ способностей, но уронилъ въ глазахъ толпы и то, что въ немъ было дйствительно хорошаго. А тутъ боле хитрые, чмъ онъ, его враги-трибуны умли прекрасно воспользоваться его ошибками и разжечь еще сильне вспыхнувшую въ народ ненависть къ прежнему кумиру. Поэтому нечему удивляться, что та же толпа, которая превозносила его прежде до небесъ, теперь безъ жалости растоптала его ногами. Плутархъ во многихъ мстахъ своего жизнеописанія упоминаетъ объ этой погубившей Коріолана причин. Такъ, говоря о всеобщемъ уваженіи, какое Коріоланъ внушалъ своею храбростью и безкорыстіемъ, Плутархъ тутъ же прибавляетъ, что въ Рим не терпли вмшательства Коріолана въ политику, такъ какъ вмшательство это всегда казалось въ глазахъ народа стремленіемъ къ олигархіи. Выше уже было замчено, что Коріоланъ не былъ аристократомъ, а слдовательно — не могъ быть и олигархомъ, а потому понятно, что если народъ и звалъ его этимъ именемъ, то единственно за его неумнье ладить съ людьми,— неумнья, выражавшагося въ неласковомъ и строптивомъ обращеніи съ народомъ. Онъ, какъ тоже говоритъ Плутархъ, не хотлъ знать правила, что, имя дло съ людьми, надо быть прежде всего терпливымъ. Шекспиръ прекрасно понялъ эту сторону отношеній Коріолана къ народу и, чувствуя всю ея важность, развилъ эту черту его характера въ несравненно большей степени и въ боле яркихъ образахъ, чмъ находимъ мы это у Плутарха. Онъ для этого не задумался отступить въ нкоторыхъ слухахъ даже отъ исторической истины. Такъ, напримръ, великолпная сцена, когда Коріоланъ, уступивъ просьбамъ друзей, идетъ въ смиренной одежд сбирать голоса народа и, вмсто успха, только раздражаетъ его своими насмшками, по-настоящему не могла бы быть помщена въ Шекспировой трагедіи совсмъ. Плутархъ именно говоритъ, что этотъ обычай въ то время въ Рим не существовалъ. Но Шекспиръ, понимая все значеніе такой сцены для лучшей обрисовки личности какъ Коріолана, такъ и его отношеній къ народу, не задумался включить ее въ свою трагедію и этимъ много способствовалъ уясненію характера своего героя.

Второй загадочный случай Коріолановой жизни, когда онъ, вопреки всей могучей твердости своего характера, уступилъ въ самый важный мигъ нжному чувству любви къ матери и тмъ погубилъ себя, настолько, повидимому, противорчитъ психологіи, что понять и объяснить этотъ фактъ, не впадая въ натяжку, гораздо трудне, чмъ неудачу борьбы съ народомъ. У Плутарха мы находимъ по этому предмету лишь два незначительныхъ замчанія. Въ первомъ кратко говорится, что Коріоланъ, потерявъ отца, былъ воспитанъ своею матерью, которую любилъ такъ глубоко, что продолжалъ жить съ нею въ одномъ дом даже посл своей женитьбы. Во второмъ же излагается лишь содержаніе рчи, въ которой Волюмнія молитъ сына пощадить Римъ. Какъ видимъ, об эти замтки представляютъ слишкомъ скудный матеріалъ, чтобы построить на немъ врное объясненіе такого неожиданнаго послдствія. Шекспиръ хорошо это понималъ и потому развилъ въ своей трагедіи вопросъ объ отношеніяхъ Коріолана къ матери гораздо подробнй. Главный основный фактъ, какимъ образомъ въ душ такого человка, какъ Коріоланъ, рядомъ съ жаждой крови и суровой военной славы могло ужиться нжное чувство любви, разршался просто и не требовалъ особенныхъ объясненій. Такіе психологическіе контрасты встрчаются въ жизни на каждомъ шагу и вполн естественны. Какъ бы ни было односторонне развитіе нашихъ способностей, нтъ человка въ мір, который могъ бы вчно заниматься чмъ-нибудь однимъ. Бросить хоть на время излюбленный предметъ и подумать о чемъ-нибудь другомъ заставитъ каждаго одна физическая или нравственная усталость, но въ такомъ случа природа естественно проситъ противоположнаго. Озябшій человкъ ищетъ согрться и — наоборотъ. Оттого и въ людяхъ, подобныхъ Коріолану, привыкшихъ къ шуму и грому вчныхъ тревогъ и военныхъ ужасовъ, очень часто развивается желаніе искать отдыха въ нжной къ кому-нибудь привязанности. А что у Коріолана эта потребность не приняла вида бурной, страстной любви къ женщин, но, напротивъ, влеклась къ тому роду любви, какую даетъ тихая семейная жизнь и спокойная привязанность къ матери, объясняется его характеромъ. Онъ и въ общественномъ устройств стоялъ за порядокъ, тишину и положеніе statu quo, а что же боле звучитъ въ тонъ съ такимъ порядкомъ, какъ не семейная жизнь съ ея установленнымъ испоконъ вка закономъ, предписывающимъ уваженіе дтей къ родителямъ? Но, чтобы такое направленіе мыслей могло найти себ правильное примненіе и исходъ, еще мало его желать и къ нему стремиться. Надо, чтобъ самый предметъ, на который направлено такое желаніе, соотвтствовалъ такимъ требованіямъ и имъ удовлетворялъ. И вотъ тутъ-то мы видимъ, съ какимъ искусствомъ и пониманіемъ дла Шекспиръ для того, чтобъ достичь этой цли, создалъ рядомъ съ Коріоланомъ личность его матери. Любовь къ сыну составляла основу всего ея существа, но это была не та слезливая любовь, во имя которой обыкновенныя матери желаютъ дтямъ лишь полнаго благоденствія и благополучія въ жизни. Волюмнія, напротивъ, видла какъ свое, такъ и Коріоланово счастье лишь въ его слав, а этимъ объясняется и все то вліяніе, какое она! на него имла. Встрчая во взглядахъ и мысляхъ матери подтвержденіе своихъ собственныхъ, Коріоланъ естественно долженъ былъ особенно, къ ней привязаться и ее уважать, но Шекспиръ еще боле усилилъ значеніе Волюмніи въ глазахъ сына тмъ, что сдлалъ ее гораздо умне, и практичне, чмъ былъ Коріоланъ. Нисколько не уступая ему въ желаніи славы, Волюмнія превосходила сына тмъ, что понимала невозможность добиться желанной цли, идя къ ней напроломъ, какъ этодлалъ Коріоланъ. Нисколько не отказываясь отъ этой цли, она умла достигать ее терпніемъ, благоразуміемъ и хитростью. Такъ, видя опасность, въ которую поставилъ себя Коріоланъ, поссорясь съ народомъ, Волюмнія первая совтуетъ ему смириться и достигнуть цли хитростью, притворно испросивъ у народа прощенія. ‘Вдь ты самъ нердко повторялъ,— говоритъ Волюмнія:— что на войн хитрость — лучшій другъ и союзникъ храбрости: такъ почему жъ отказываешься ты отъ ея услугъ въ мирное время?’ — Силлогизмъ, какъ видите, неотразимый и почерпнутый изъ кодекса понятій самого Коріолана, такъ какъ же онъ могъ не придать ему значенія? Слдя за тми положеніями, въ какихъ Шекспиръ въ своей драм вывелъ этихъ двухъ лицъ, мы можемъ съ достоврностью предположить, что такимъ добрымъ совтникомъ, такимъ геніемъ-хранителемъ сына была Волюмнія и во всхъ прочихъ событіяхъ его жизни, а потому какъ же было ему ея не любить и не уважать, и какъ было предъ нею не преклоняться, несмотря на всю твердость и необузданность характера, которыя онъ обнаруживалъ предъ другими? Отсюда становится понятенъ и его послдній, загадочный на первый взглядъ, поступокъ. Увидя, что предъ нимъ склонилась на колни та самая мать, предъ чьимъ умомъ и авторитетомъ склонялся всю жизнь онъ самъ, Коріоланъ естественно долженъ былъ воскликнуть:— ‘Вдь это! то же, если бъ Олимпъ склонился предъ норой крота!’ — А затмъ усиливающимъ обстоятельствомъ явились еще мольбы жены и сына, которыхъ онъ любилъ не мене. Переворотъ мыслей Коріолана и отказъ его воевать съ Римомъ оказываются такимъ образомъ объясненными вполн.

Затмъ, въ заключеніе о Коріолан лично, остается сказать нсколько словъ, какимъ путемъ Шекспиръ усплъ объяснить не мене странный фактъ, почему вольски, достигши цли своихъ стремленій, могли подчиниться вол одного человка, который вдругъ круто задумалъ остановить волю цлаго народа? Это объясняется, во-первыхъ, тмъ, что Коріоланъ былъ сдланъ самими вольсками полномочнымъ полководцемъ, которому войска повиновались по обязанности и по рутин, а во-вторыхъ, огромную роль играло при этомъ то обаяніе, которое Коріоланъ по самой своей натур производилъ на толпу. Шекспиръ съ особеннымъ стараніемъ подчеркнулъ эту черту Коріоланова характера, заставя его врага, Тулла Ауфидія, горько сокрушаться, какую ошибку онъ сдлалъ, неосторожно передавъ въ минуту увлеченія въ руки Коріолана свою власть. Этому обаянію немало дивились и другіе враги Коріолана — трибуны. Они также съ неменьшимъ горемъ и злостью терялись въ догадкахъ, какой силой человкъ этотъ усплъ овладть умами всхъ до такой степени, что слпые толкались ощупью впередъ, чтобъ только услышать его голосъ, а глухіе лзли на столбы и крыши, чтобъ его увидть. Сила, помощью которой Коріоланъ усплъ моментально остановить бурный натискъ вольсковъ на Римъ, объясняется такимъ образомъ въ драм вполн логично. Но, къ сожалнію, для Коріолана сила его была такого свойства, что могла дйствовать плодотворно только бурнымъ натискомъ. Умнья соразмрить эту силу и иногда даже благоразумно отступить для того, чтобъ подвинуться въ слдующій мигъ дальше, въ немъ не было, а потому онъ и попалъ въ сть враговъ, какъ безсильный ребенокъ. Разъ это случилось въ Рим, когда его бда кончилась изгнаньемъ, а во второй — въ стран вольсковъ, когда онъ заплатилъ за свою ошибку жизнью. Смерть Коріолана не въ честномъ бою и даже не отъ рукъ оскорбленнаго имъ народа, а просто вслдствіе заговора нсколькихъ лицъ, воспользовавшихся его оплошностью, какъ нельзя лучше дорисовываетъ изображеніе этого характера, и Шекспиръ очень хорошо это понималъ, почему, вроятно, и не отступилъ въ развязк драмы отъ того, что далъ ему историкъ Плутархъ, хотя самый фактъ смерти Коріолана, можетъ-быть, и не былъ такимъ, въ дйствительности. Коріоланъ съ своей громадной самонадянностью забылъ, что, какъ бы ни велико было обаяніе, которое внушаетъ своими: достоинствами даже человкъ-титанъ, онъ всегда рискуетъ споткнуться, если на страж его достоинствъ не будетъ стоять осторожность. А Коріоланъ послднимъ своимъ поступкомъ уже перешелъ черезъ вс ея границы. Успвъ въ счастливый мигъ достичь своего и властно остановить впередъ движеніе цлаго народа, онъ не понялъ, что такой поступокъ со временемъ все-таки пуститъ корня неудовольствія, и притомъ неудовольствія скрытаго, съ которымъ нельзя уже будетъ бороться открытой силой и обаяніемъ имени. Онъ неосторожно явился среди враговъ съ самонадяннымъ намреніемъ даже во всемъ себя оправдать. Неминуемая гибель была послдствіемъ такого поступка.

Закончивъ жизнь своего героя такой печальной, хотя во всхъ отношеніяхъ врной съ общимъ тономъ произведенія, катастрофой, Шекспиръ не забылъ помянуть добрымъ словомъ его память. Дань хвалы падшему герою воздали не только главы народа, имъ оскорбленнаго, но даже злйшій его врагъ — Туллъ Ауфидій, сказавшій надъ тломъ умершаго нсколько прочувствованныхъ словъ. Такое заключеніе драмы прекрасно поясняетъ то, что сказано выше о характер Коріолана вообще. Несмотря на вс свои недостатки, онъ былъ все-таки человкъ-титанъ, а для суда надъ такими людьми нельзя примнять обыденную, общечеловческую мрку.

Таковъ въ общихъ чертахъ созданный Шекспиромъ характеръ Коріолана. Нельзя, конечно, сказать, что основная идея этой драмы представляла что-либо особенно высокое или глубокое. Такіе люди, какъ Коріоланъ, представляютъ довольно рдкое явленіе, а потому и изображеніе ихъ не можетъ считаться захватывающимъ какія либо особенно широкія, общечеловческія явленія жизни. Съ этой точки зрнія основныя идеи, напримръ, Лира, Макбета и Гамлета гораздо глубже и выше. Но если, оставя въ сторон степень значенія заключенной въ Коріолан идеи, взглянуть, какъ Шекпиръ ее развилъ, то Коріолана безусловно слдуетъ причислить къ числу величайшихъ его созданій. Положенія, въ какихъ поэтъ вывелъ своего героя, до того полны силы и энергіи, переходы отъ однихъ сердечныхъ движеній къ другимъ до того просты и естественны, что тни какой-либо фальши или насилія надъ правдой не отыщетъ въ нихъ самый пристрастный взглядъ.

Изъ прочихъ лицъ трагедіи Волюмнія по важности и значенію занимаетъ первое мсто. Значеніе это такъ велико, что въ нкоторыхъ сценахъ драмы она даже первенствуетъ надъ самимъ Коріоланомъ. Главныя основныя черты характера Волюмніи по отношенію ея къ Коріолану собственно, а равно причина, почему между ними завязалась такая горячая другъ къ другу любовь — уже объяснены выше, и потому теперь остается сказать только о значеніи характера Волюмніи въ драм вообще. Если, какъ сказано въ начал статьи, Шекспиръ изобразилъ въ Коріолан съ равной силой и значеніемъ какъ древній миръ, такъ и индивидуальнаго человка, и если это послднее направленіе особенно рельефно выразилось въ обрисовк фигуры самого Коріолана, то Волюмнія, напротивъ, всей своей личностью напоминаетъ боле т величавые, незыблемые образы, которые возникаютъ предъ нашими глазами, когда мы вглядываемся въ героевъ давно прошедшаго вка древности. Принадлежа боле обществу, чмъ самому себ, древній человкъ какъ во всхъ своихъ мысляхъ, такъ равно и въ поступкахъ невольно долженъ былъ считаться боле съ обычаями и требованіями того общества, въ которомъ онъ жилъ, чмъ со своими личными стремленіями. Но такъ какъ эти личныя стремленія все-таки въ немъ существовали, то отсюда возникла для него необходимость часто казаться не самимъ собой или, иначе говоря, позировать предъ толпой для достиженія своихъ личныхъ цлей. Эта необходимость приводила нердко къ тому, что подъ ея вліяніемъ измнялась и извращалась, повидимому, даже самая сущность этихъ стремленій, принимая совсмъ неподходящую, чуждую ей окраску, обусловленную вліяніемъ и вкусами окружающей среды. Это отразилось и на Волюмніи. По натур это — мать, искренно, до безумія любящая своего сына, но взгляните, что сдлало изъ этой любви вліяніе общества! Живя въ стран и въ эпоху, когда храбрость и доблесть считались въ человк первенствующимъ качествомъ, Волюмнія невольно подчинилась этому вліянію и дошла до того, что самая любовь къ сыну превратилась у ней въ жажду для него славы и почестей. Она прямо говоритъ, что, имя двнадцать сыновей, легче бы перенесла славную смерть одиннадцати, чмъ позорную (т.-е. не увнчанную подвигами) жизнь одного. На рискъ смерти она посылаетъ сына, какъ на праздникъ. Его раны, которыя привели бы въ ужасъ всякую другую, нжно любящую мать, возбуждаютъ, напротивъ, въ Волюмніи одинъ восторгъ. Вотъ до какого извращенія дошла ея материнская любовь, хотя при этомъ никакъ нельзя сказать, чтобы любовь эта въ ней исчезла. Напротивъ, Волюмнія только этою любовью жила, только ею и дышала. Въ желаніи славы сыну она шла даже дале самого Коріолана, шла до преувеличенія его силъ и способностей. Такъ, она одна поддерживала въ Коріолан желаніе добиться сана консула, чего онъ самъ явно избгалъ, инстинктивно чувствуя, что былъ рожденъ вовсе не для такого рода дятельности.— ‘Полно, полно,— говоритъ онъ матери:— я лучше желаю служить Риму по-своему, чмъ повелвать въ немъ по чужой указк’.— Но, ослпленная своей любовью, Волюмнія этого не видла, хотя и была умне сына. Умя позировать передъ толпою, она развила въ себ это умнье даже до притворства. Такъ, она первая даетъ совтъ Коріолану выйти къ народу и сказать не то, что онъ думалъ и чувствовалъ. Этимъ искусствомъ позировать проникнута даже ея послдняя рчь, когда она молитъ сына пощадить Римъ. Она начинаетъ ее не словами укоровъ, но смиренно и безмолвно предъ нимъ преклоняясь. Не похоже ли такое начало на исполненіе впередъ приготовленной роли? А наконецъ, когда, истощивъ мольбы со слезами и видя, что средство это не дйствуетъ, она, гордо выпрямляясь, кончаетъ уже угрозой:— ‘Знай, что въ день, когда, пожаръ охватитъ стны Рима, я съ тобой поговорю еще!’ — не видна ли и въ этихъ словахъ позировка и расчетъ на эффектъ? Истинное, искреннее чувство говоритъ не такъ. Оно обыкновенно начинаетъ съ упрековъ и жалобъ и уже потомъ, истощивъ силы, переходитъ къ мольбамъ и отчаянію. Изъ сказаннаго однако вовсе не слдуетъ заключать, чтобы Волюмнія была фальшива и неискренна. Напротивъ, трудно себ представить боле цлостное и правдивое существо. Но такая манера себя держать и говорить развилась въ ней именно вслдствіе того, что она была женщиной древняго міра, когда принадлежность человка обществу и сред боле, чмъ самому себ, невольно воспитала въ людяхъ стремленіе къ, позировк и высказывалась эффектами даже при выраженіи искреннихъ чувствъ. Артистка, исполняющая роль Волюмніи на сцен, должна въ особенности помнить это свойство ея характера и никакъ не сдлать изъ нея только нжную мать или смиренную просительницу. Такимъ исполненіемъ роли будетъ искаженъ весь этотъ характеръ.

Личность жены Коріолана, Виргиліи, намчена настолько легкими штрихами, что могла бы показаться въ другой драм почти незамтной, но здсь, поставленная между Волюмніей и Коріоланомъ, какъ контрастъ обоихъ, она освщается удивительно мягкимъ, поэтическимъ свтомъ. Ея любовь къ мужу также не знаетъ границъ, какъ и любовь матери, но любовь эта уже совсмъ другого закала Волюмнія сурова и горда, Виргилія — нжна и добра. Военная слава мужа ее пугаетъ, а не радуетъ. Коріоланъ, съ своей стороны, любитъ ее не мене, чмъ мать, но изъ всего видно, что вліяніе на него матери было гораздо сильне, хотя, можетъ-быть, онъ, по простот своей природы, этого не замчалъ самъ.

Если Волюмнія изображаетъ личность древняго міра по преимуществу, то рядомъ съ нею создано Шекспиромъ лицо, которое, наоборотъ, напоминаетъ характеромъ скоре современнаго человка, чмъ римлянина. Лицо это — Мененій Агриппа. Многія его черты, какъ, напримръ, извстный анекдотъ, когда Мененій старается образумить возмутившихся плебеевъ разсказомъ басни о членахъ тла, возставшихъ бунтомъ противъ желудка, заимствованы Шеспиромъ прямо изъ Плутарха. По характеру Мененій прямая противуположность Коріолана. Если Коріоланъ искалъ только славы и для нея готовъ былъ пожертвовать всми благами жизни, то Мененій, напротивъ, боле всего цнитъ эти блага и не пожертвовалъ бы ради славы даже самымъ ничтожнымъ изъ нихъ. Эпикуреецъ въ душ, онъ точно также, какъ и Коріоланъ, былъ склоненъ къ поддержк въ общественной жизни statu quo, потому что это statu quo давало возможность ему, какъ и Коріолану, преслдовать свои цли, хотя он были совершенно противоположны Коріолановымъ. Первый хотлъ воевать, а Мененій, напротивъ, пользоваться всми удовольствіями и благами мира. И, несмотря на такія противоположныя наклонности, люди эти сердечно любили другъ друга. Старикъ Мененій смотрлъ на Коріолана, какъ на сына, а Коріоланъ почиталъ его, какъ отца. Такія загадочныя съ виду взаимныя симпатіи совершенно противуположныхъ по характеру людей встрчаются въ жизни очень часто. Если судить людей по степени ихъ дятельности, то, конечно, надо признать Мененія личностью довольно ничтожной. Онъ самъ аттестуетъ себя, какъ человка, любящаго хорошо выпить и пость. На дло онъ былъ лнивъ, провожать съ пріятелями ночь было ему, по его собственнымъ словамъ, гораздо пріятне, чмъ встрчать восходъ солнца для работы. Но вмст съ тмъ онъ былъ одаренъ простымъ здравымъ смысломъ, тмъ смысломъ, который помогаетъ людямъ видть дло въ настоящемъ свт тамъ, гд этого не видятъ люди, можетъ-быть, даже боле одаренные. Такъ, онъ ясно видлъ нелпость замысловъ плебеевъ и старался ихъ успокоить своей сказкой. Любя Коріолана всей душой, онъ съ тмъ вмст боле всхъ возставалъ противъ его строптивости съ народомъ, понимая въ этомъ опасность для своего же любимца. Когда же междоусобная распря разгорлась до степени пожара, Мененій благоразумно разсуждалъ, что прежде всего пожаръ надо потушить, а ужъ потомъ начать о немъ разговаривать.— ‘Была бы заплата вставлена — о цвт ужъ рчи нтъ’,— говоритъ онъ своимъ друзьямъ-патриціямъ, ища тмъ успокоить ихъ тоже расходившуюся кровь. Въ душ Мененій былъ большой добрякъ и сердечно желалъ, чтобы всмъ жилось на свт такъ же хорошо, какъ ему. Вс эти черты характера явно показываютъ, что Мененій не былъ общественнымъ человкомъ въ древнемъ смысл этого слова, а именно скоре напоминалъ людей позднйшаго времени, когда индивидуализація характеровъ лишила общество того опредленнаго духа, какой вялъ надъ древнимъ міромъ. Въ роли Мененія есть одна очень забавная фраза, прекрасно рисующая его характеръ. Отправляясь просить пощадить Римъ, онъ предварительно освдомляется, отобдалъ ли Коріоланъ въ этотъ день, и спрашиваетъ объ этомъ потому, что сытые люди, по его замчанію, бываютъ добре. Достойный предокъ Лукулла такъ я слышится въ этихъ словахъ.

Сумрачная фигура Тулла Ауфидія умстно выведена для контраста съ Коріоланомъ, а также для развязки трагедіи, о чемъ уже сказано выше. Какъ ни мала его роль по объему, но характеръ его нарисованъ до того мягкими чертами, что можетъ дать очень благодарный матеріалъ умному актеру.

Изъ остальныхъ лицъ драмы трибуны не имютъ опредленнаго характера и выведены только, какъ коноводы толпы. Но зато вмст съ народомъ они составляютъ какъ бы одно гигантское дйствующее лицо, въ которомъ характеръ и духъ древняго міра изображены до ощутительности. Читая сцены драмы, гд шумъ и галднье толпы, увлекаемой хитрыми вождями-трибунами, ршаетъ государственные вопросы бурнымъ натискомъ, подобно лавин, мы видимъ предъ собою изображеніе древняго Рима лучше, чмъ могутъ его описать самыя краснорчивыя страницы присяжныхъ историковъ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА ¹).

Кай Марцій Коріоланъ, Титъ Ларцій, Коминій, Римскіе полководцы.

Мененій Агриппа, другъ Коріолана.

Сициній Велютъ, Юній Брутъ, народные трибуны.

Марцій, маленькій сынъ Коріолана.

Римскій герольдъ.

Туллъ Ауфидій, полководецъ волсковъ.

Помощникъ Ауфидія.

Заговорщики.

Гражданинъ изъ Анціума.

Два Вольскихъ стража.

Волюмнія, мать Коріолана.

Виргилія, жена Коріолана.

Валерія, подруга Виргиліи.

Римскіе и Вольскіе сенаторы, патриціи, эдилы, ликторы, солдаты, граждане, гонцы, слуги Ауфидія, рабы и др.

Мсто дйствія частью въ Рим, частью во владніяхъ вольсковъ и анціатовъ.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Римъ. Улица.

(Входитъ толпа возмутившихся гражданъ въ палками, вилами и другимъ оружіемъ).

1-й гражданинъ. Прежде, чмъ затвать что-нибудь дальше ²), выслушайте меня.

Вс. Говори, говори.

1-й гражданинъ. Ршились вы лучше умереть, чмъ голодать?

Вс. Ршились, ршились!

1-й гражданинъ. Вы знаете, что Кай Марцій первый врагъ народа?

Вс. Знаемъ, знаемъ!

1-й гражданинъ. Такъ убьемъ же его, и тогда хлбъ будетъ продаваться по цн, какую назначимъ мы.— Ршено, что ли?

Вс. Сказано — сдлано! Нечего толковать. Впередъ!

2-й гражданинъ. Одно слово, добрые товарищи.

1-й гражданинъ. У насъ добра нтъ ³), его все забрали патриціи. Мы, товарищи, бдняки! Насъ спасло бы то, чмъ патриціи сыты сверхъ горла. Если бъ они отдали намъ хоть объдки своихъ блюдъ, пока ихъ еще можно сть — мы и за то сказали бъ спасибо. Но имъ кажется, что мы не стоимъ и этого. Наша нищета — вывска ихъ богатства! Выместимъ же имъ кольями, пока сами не исхудали, какъ жерди ⁴). Боги знаютъ, что я говорю такъ отъ голода, а не изъ желаія мстить.

2-й гражданинъ. Значитъ, вы прежде всего хотите раздлаться ⁵) съ Каемъ Марціемъ?

Вс. Начнемъ съ него: онъ для народа хуже пса.

2-й гражданинъ. Вспомните его услуги отечеству.

1-й гражданинъ. За нихъ онъ самъ отблагодарилъ себя своимъ чванствомъ. Не будь этого — были бы благодарны и мы.

2-й гражданинъ. Ты злословишь.

1-й гражданинъ. Ничего не злословлю! Все, что онъ сдлалъ путнаго, сдлано имъ изъ чванства! Боязливые простяки могутъ уврять сколько хотятъ, будто онъ трудился для отечества, а на дл ему просто хотлось угодить своей матери да повеличаться самому. Чванства въ немъ столько же, сколько и добра.

2-й гражданинъ. Свою натуру не передлаешь, значитъ — упрекать его несправедливо. Согласись хоть съ тмъ, что корыстолюбія въ немъ нтъ.

1-й гражданинъ. Найдется, что поставить ему на счетъ и безъ него. Грховъ въ немъ столько, что устанешь ихъ пересчитывать.— (Шумъ за сценой).— Что тамъ за шумъ? А, значитъ, поднялась и зарчная ватага ⁶). Что жъ мы стоимъ? Маршъ въ Капитолій!

Вс. Идемъ, идемъ!

1-й гражданинъ. Стойте! кто-то идетъ сюда.

(Входитъ Мененій Агриппа).

2-й гражданинъ. Достойный Мененій Агриппа. Онъ всегда стоялъ за народъ.

1-й гражданинъ. Онъ точно хорошій человкъ. Жаль, что другіе патриціи на него не похожи.

Мененій. Куда, друзья? Въ чемъ дло? Палки! Колья! Куда вы шли? Что на ум у васъ?

1-й гражданинъ ⁷). Про то, что у насъ на ум, сенаторы знаютъ хорошо. Зати наши они успли пронюхать ужъ тому назадъ дней пятнадцать, а теперь мы покажемъ имъ то, чего хотимъ и на дл. Они говорятъ, будто у бдныхъ просителей здоровыя глотки — такъ пусть теперь узнаютъ, что, кром глотокъ, найдутся у насъ и здоровые кулаки.

Мененій. Друзья, друзья! Почтенные сосди! Вдь вы себя хотите погубить.

1-й гражданинъ. Чего тутъ губить, когда пропадаемъ и безъ того.

Мененій. Поврьте мн, патриціи всмъ сердцемъ

Стоятъ за васъ, а что до нашихъ нуждъ

И голода — то легче будетъ вамъ

Угрозой вашихъ палокъ сдвинуть небо

Съ его основъ, чмъ потрясти законы,

Какими твердъ великій, славный Римъ!

Онъ, врьте мн, суметъ устранить

Въ своемъ пути десятки тысячъ вдвое

Сильнйшихъ грозъ, чмъ т, какими вы

Задумали пугать его.— Несчастье

Вамъ послано богами. Голодъ — кара

Ихъ властныхъ рукъ! Патриціи съ сенатомъ

Тутъ ни при чемъ. Вы можете смягчить

Боговъ, лишь павъ предъ ними на колни,

А вашихъ рукъ угрозы имъ смшны.

Сердечно жаль мн видть, что бжите

Вы отъ бды въ объятія другой.

Клянете вы почтенныхъ главъ отчизны

И клеветой позорите людей,

Которые о васъ пекутся больше

Родныхъ отцовъ.

1-й гражданинъ. Они пекутся о насъ? Вотъ такъ сказалъ! Да они никогда и не думали о народ. Мы умираемъ съ голода, а ихъ амбары ломятся отъ запасовъ зерна. Они пишутъ новые законы въ пользу ростовщиковъ, отмняя т, какими наложена на нихъ хоть какая-нибудь узда, а для бдняковъ, что ни день, готово у нихъ новое правило, лишь бы сковать и стснить ихъ покрпче. Они губятъ насъ хуже всякой войны! Вотъ какова ихъ къ намъ любовь.

Мененій. Должны сознаться вы въ дурномъ пристрасть,

Иль назову безумцами я васъ.

Послушайте: хочу я разсказать

Вамъ сказочку! Быть-можетъ, вы ее

Ужъ слышали, но къ длу здсь она

Приходится такъ кстати, что пускай ужъ

Услышите ее вы лишній разъ.

1-й гражданинъ. Хорошо, послушаемъ. Но ты только не думай, что успешь заговорить своей сказкой намъ зубы.— Разсказывай!

Мененій. Случилось какъ-то разъ, что члены тла

Возстать ршили бунтомъ на животъ.

Онъ, видите ль, по мннью ихъ, преважно

Усвшись, какъ лнтяй, на средній стулъ,

Умлъ глотать безсовстно лишь пищу,

А о трудахъ и хлопотахъ, какіе

Безъ устали и жалобъ приходилось

Нести имъ всмъ — ходить, работать, думать

И чувствовать — ну, словомъ, длать все,

Что надобно для поддержанья тла —

То онъ, не только имъ помочь, но даже

Ихъ слушать не хотлъ.— Узнавъ объ этомъ,

Животъ сказалъ…

1-й гражданинъ. Ну, что жъ сказалъ животъ?

Мененій. Сейчасъ узнаешь.— Скорчивъ родъ улыбки,

Которая, конечно, выходила

Не изъ груди ⁸), (но я воленъ заставить

Вдь въ сказк улыбаться и животъ),

Язвительно отвтилъ онъ толп

Завистниковъ, которые шумли

Точь-въ-точь, какъ вы порочите теперь

Сенаторовъ за то лишь, что они

Не вамъ чета.

1-й гражданинъ. Узнать прелюбопытно,

Что онъ сказалъ. Вдь если бъ въ самомъ дл

Внчанный царь всей плоти — голова,

Стражъ врный — глазъ, совтникъ честный — сердце,

Солдатъ-рука, гонецъ — нога и съ ними

Языкъ — глашатай нашъ, ршились твердо,

Съ толпою прочихъ членовъ, чьи труды

Опора намъ…

Мененій. Ну, что жъ они ршили,

И для чего меня ты перебилъ?

Что дале?

1-й гражданинъ. Когда бъ они, наскучивъ

Обжорой-животомъ, кому природа

Назначила помойной быть бадьей…

Мененій. Ну, дальше что?

1-й гражданинъ. Когда бъ они ршили

Призвать животъ къ отвту — что бы могъ онъ

Отвтить имъ?

Мененій. Скажу сейчасъ, а ты

Не торопись. Въ теб терпнья, вижу,

Запаса нтъ,— умй имъ заручиться,

Такъ будешь знать, что отвчалъ животъ.

1-й гражданинъ. Ты не тяни.

Мененій. Такъ слушайте жъ, какъ должно.

Животъ почтенный нашъ въ ршеньи не былъ

Скоръ, какъ они, и имъ отвтилъ такъ:

‘Сожители ⁹), вы говорите правду,

Что пищу ту, которою живемъ

И я, и вы, приходится глотать

Мн первому, но такъ по ходу дла

И быть должно:— вдь я запасный складъ

Для васъ для всхъ! Вы вспомните, что долженъ

Вдь я одинъ умло разослать,

Что нужно вамъ, съ потокомъ крови, къ сердцу

—(Оно вашъ дворъ),— иль къ трону — голов,

Гд умъ царитъ. Малйшій нервъ иль жилка,

Какими весь пронизанъ человкъ,

Живутъ лишь мной затмъ, что посылаю

Имъ пищу я!— И если вы, по правд

Вамъ говоря’,— замтьте: это все

Рчь живота.

1-й гражданинъ. Ну ладно, ладно, дальше.

Мененій. ‘И если вы не видите сослпу

То, что даю я каждому изъ васъ,

То я берусь вамъ доказать безспорно,

Что вамъ идутъ на долю вс цвточки ¹⁰),

Мн жъ — отруби’.Ну, что на это мн

Вы скажете?

1-й гражданинъ. Вотъ такъ отвтъ! Но какъ же

Его намъ понимать?

Мененій. Животъ разумный —

Почтенный нашъ сенатъ, а вы — т члены,

Которыми нелпо поднятъ бунтъ.

Вы вникните и въ головы вдолбите

Себ свои, съ какимъ трудомъ сенату

Приходится пещись о васъ всегда!

Увидите, что все добро, которымъ

Вы взысканы — обязаны вы только

Сенаторамъ! Отъ васъ же имъ ни пользы

Ни проку нтъ.— Ну что жъ?— отвть хоть ты,

Ноги передній палецъ.

1-й гражданинъ. Палецъ я?

И отъ ноги!— А почему я палецъ?

Мененій. А потому, что ты — голякъ послдній

Всей мудрой вашей шайки,— суешь первымъ

Везд свой носъ.— Негодная для травли

Ищейка ты ¹¹), а на добычу тоже

Зариться радъ!— Ну что жъ, пускайте въ дло

Свое дубье! Грозитъ сегодня Риму

Ватага крысъ. Кому-нибудь наврно

Не сдобровать. (Входитъ Кай Марцій).

Будь здравъ, достойный Марцій.

Марцій. Благодарю. (Гражданамъ). Бездльники, чего

Вамъ надо здсь? Успли расчесать

До струпьевъ гнойныхъ вы паршивый зудъ

Затй дурацкихъ вашихъ!

1-й гражданинъ. Добрыхъ словъ

Наслышаться давно успли вдоволь

Мы отъ тебя.

Марцій. Льстецомъ до тошноты

Себя покажетъ тотъ, кто добрымъ словомъ

Помянетъ васъ! Орава глупыхъ псовъ!

Пустая дрянь и на войн и въ мир!

Война вамъ страхъ, а миръ — предлогъ, чтобъ дерзко

Задрать носы! Чуть положись на васъ —

Найдешь гусей, гд ждалъ лисицъ, и зайцевъ,

Гд нужно львовъ!— Надежне, чмъ вы,

Ледъ на огн иль градъ подъ жаркимъ солнцемъ!

Вамъ любо клясть законъ, когда караетъ

Онъ подлецовъ, а ихъ готовы славить

Вы до небесъ! Вамъ ненавистны слава

И честь другихъ! Желанья ваши — блажь

Больныхъ людей, которымъ нужно вчно

То именно, что имъ вреднй всего!

Плыть со свинцомъ иль дубъ рубить соломой —

Вотъ доля тхъ, кто вздумаетъ себя

Доврить вамъ!— Доврить вамъ?.. повсить

Сначала васъ! У васъ, что ни минута,

То сто затй! Превознести способны

Въ каждый мигъ того, кто вами втоптанъ

Вчера былъ въ грязь, а бывшаго кумира

Повергнуть ницъ!— Вотъ хоть теперь: чего

Хотите вы? Сползлись со всхъ концовъ

Вы города, нахально возстаете

На нашъ сенатъ,— сенатъ, чьей власти выше

Лишь власть боговъ, и чьи заботы могутъ

Одни лишь васъ спасти, чтобъ не сожрали

Другъ друга вы, какъ стая жадныхъ псовъ!..

(Мененію) Что нужно имъ?

Мененій. Хотятъ они, чтобъ хлбу

Была цна, какую объявить

Угодно имъ. Кричатъ, что хлба вдоволь

Есть въ город.

Марцій. Кричатъ!.. Повсить ихъ!

Изъ дымныхъ норъ ¹²) хотятъ бродяги эти

Вліять на ходъ правительственныхъ длъ.

Судить-рядить безъ толку надо имъ

О тхъ, кто палъ, кто вознесенъ наверхъ,

Кто въ ссор съ кмъ, кто ищетъ съ кмъ союза ¹³)!

Чуть кто имъ любъ — такъ за того горой!

А кто не любъ, того поставить ниже

Своихъ подошвъ — вотъ дло ихъ!— Кричатъ,

Что хлба вдоволь въ город!— О, если бъ

Оставилъ щепетильничать сенатъ

И волю далъ управиться мн съ ними

Моимъ мечомъ! Нагромоздилъ бы груду

Ихъ подлыхъ тлъ я выше, чмъ метнуть

Могу копьемъ!

Мененій. Къ чему?— ты образумилъ

И просто ихъ. Ума въ нихъ, правда, мало,

Но трусости зато не занимать.

Но гд жъ другія шайки?

Марцій. Разбжались.

Всхъ вздернуть бы! Во весь галдли ротъ,

Что сть хотятъ! Орали прибаутки,

Что голодъ врагъ и каменнымъ стнамъ,

Что безъ ды издохнутъ и собаки,

Что хлбъ для ртовъ, что богачамъ нельзя

Все брать себ,— и этимъ-то враньемъ

Бездльники добились, что сенатъ

Согласье далъ на просьбу, отъ которой

Стыдъ разберетъ вс честныя сердца

И смлой власти поблднютъ щеки,

И вся толпа ихъ взапуски пустилась

Подбрасывать съ восторгомъ колпаки,

Какъ будто бы сбиралась ихъ привсить

Къ рогамъ луны.

Мененій. Что жъ дали имъ?

Марцій. Что дали?

По выбору народа пять трибуновъ

Въ защиту ихъ дурацкихъ, мудрыхъ правъ!

Попалъ въ число трибуновъ Юній Брутъ

И съ нимъ Велютъ Сициній,— кто еще,

Я не слыхалъ.— Проклятье имъ! Скоре бъ

Позволилъ я, чтобъ сорвала ихъ шайка

Вс крыши съ римскихъ зданій, чмъ ршился

Такъ уступить! Вдь это будетъ впредь

Предлогомъ лишь для нихъ, чтобъ добиваться

И большаго, грозя иначе снова

Затять бунтъ!

Мененій. Да, это странно.

Марцій (толп). Ну!

Что встали вы?— маршъ по домамъ, отребье!

(Входитъ гонецъ).

Гонецъ. Гд Марцій?

Марцій. Здсь,— на что теб онъ нуженъ?

Гонецъ. Съ извстьемъ я, что вольски собрались

Напасть на Римъ.

Марцій. Сердечно радъ! (Указывая на толпу) Провтримъ

Въ поход мы загнившій этотъ хламъ.

Но вотъ идутъ и главы государства.

(Входятъ Коминій, Титъ Ларцій, сенаторы, Юній Брутъ и Сициній Велютъ).

1-й сенаторъ. Ты предсказалъ намъ, Марцій, справедливо,

Что вольски вновь поднимутся на насъ.

Марцій. У нихъ вождемъ извстный Туллъ Ауфидій,

И сладить съ нимъ намъ будетъ нелегко.

Вотъ человкъ, къ которому я зависть

Таю въ душ! Будь я судьбою созданъ

Не Марціемъ — то быть бы я хотлъ

Лишь только имъ.

Коминій. Вдь ты ужъ съ нимъ сражался?

Марцій. Сражался съ нимъ?— Да если бъ цлый міръ

Распался весь на дв враждебныхъ части,

И Туллъ присталъ союзникомъ къ моей,

То я ее покинулъ бы, чтобъ только

Сражаться съ нимъ!— Онъ левъ, за кмъ охота

Мн славы цль.

1-й сенаторъ. Тогда прими жъ участье

Съ Коминіемъ въ объявленной войн.

Коминій. Ты далъ свое на это мн ужъ слово!

Марцій. Да, это такъ, и я его сдержу. (Титу Ларцію)

Итакъ, меня ты, Ларцій, вновь увидишь

Съ Ауфидіемъ сошедшимся въ бою!

Но что съ тобой? Ты раненъ? На войну

Ты не пойдешь?

Ларцій. Нтъ, Марцій, нтъ — сумю

Я, оперевшись на одинъ костыль,

Разить другимъ, но дома не останусь.

Мененій. Храбрецъ въ душ!

1-й сенаторъ. Идемте жъ въ Капитолій:

Тамъ ждутъ друзья.

Ларцій. Веди же насъ, Коминій,

Предшествовать по всмъ твоимъ заслугамъ

Ты долженъ намъ.

Коминій. Достойный, славный Ларцій ¹⁴)!

1-й сенаторъ (гражданамъ). Ну, что же вы? Ступайте по домамъ.

Марцій. О, нтъ, оставьте ихъ: мы ихъ возьмемъ

Съ собой въ походъ. У вольсковъ хлба много,

Такъ пусть же эти крысы порастреплютъ

Ихъ закромы, пусть сдлаютъ намъ честь,

Отправясь вмст съ нами: наградили

Достойно мы вдь славныхъ бунтарей.

(Уходятъ Марцій, Коминій, Мененій, Ларцій и сенаторы. Граждане также расходятся. Остаются трибуны Сициній и Брутъ).

Сициній. Надменне людей, чмъ этотъ Марцій,

Я не видалъ.

Брутъ. Да въ этомъ точно равныхъ

Онъ не найдетъ.

Сициній. Когда народъ избралъ

Въ трибуны насъ…

Брутъ. Замтилъ выраженье

Ты глазъ его и губъ?

Сициній. И градъ насмшекъ?

Брутъ. Не пощадитъ въ минуту раздраженья

Онъ и боговъ.

Сициній. Насмшкой заклеймитъ

Діаны чистый ликъ.

Брутъ. Зазнался онъ

Чрезчуръ своимъ геройствомъ! Хоть бы сгинулъ

Онъ на войн ¹⁵).

Сициній. Успхъ подобнымъ людямъ

Вреднй всего. Презрть они готовы

И тнь свою, отброшенную солнцемъ.

Дивлюсь, какъ съ этимъ чванствомъ онъ призналъ

Въ поход власть Коминія.

Брутъ. Онъ просто

Разсчелъ хитро, что слава, за которой

Онъ гонится и чьимъ благоволеньемъ

Ужъ взысканъ онъ съ избыткомъ, сохранится

Всего врнй, когда займетъ онъ въ войск

Не первый постъ. Ошибки и несчастья

Припишутся вождю, хотя бъ свершилъ

Тотъ все, что только въ силахъ человка,

А глупое общественное мннье

Начнетъ галдть:— ‘О, если бъ Марцій былъ

У насъ главой!’

Сициній. А если улыбнется

Удача намъ, такъ будетъ то, что мннье,

Склонившееся къ Марцію, наврно

Коминія лишитъ его заслугъ.

Брутъ. Пожнетъ онъ даромъ половину лавровъ

Коминія, не заслуживъ на дл

Ни листика, а сверхъ того причтетъ

Себ на пользу и его ошибки!

Сициній. Пойдемъ узнать, какой получитъ дло

Дальншій ходъ, а также поглядимъ,

Что вздумаетъ затять Марцій, кром

Своихъ обычныхъ выходокъ, сбираясь

Итти въ походъ.

Брутъ. Да, да, пойдемъ взглянуть. (Уходятъ).

СЦЕНА 2-я.

Коріоли. Зала Сената.

(Входятъ Туллъ Ауфидій и Вольскіе сенаторы).

1-й сенаторъ. Такъ ты, Ауфидій, думаешь, что въ Рим

Узнали наши замыслы, равно какъ

И все, что мы ршили предпринять?

Ауфидій. А вы иного мннья? Разв намъ,

Припомните, случилось хоть однажды

Исполнить наши планы безъ того,

Чтобъ Римъ о нихъ не вывдалъ? Прошло

Четыре дня, какъ получилъ оттуда

Извстье я и, кажется, письмо

Теперь со мной,— да, точно. (Читаетъ):

‘Войско ихъ

Ужъ собрано, но на востокъ иль западъ

Его пошлютъ — покамстъ неизвстно.

Запасовъ нтъ, народъ готовъ возстать,

Всеобщій слухъ, что встанутъ во глав

Готовыхъ войскъ Коминій, храбрый Ларцій

И съ ними Марцій, нашъ исконный врагъ,

Кого однако въ Рим ненавидятъ

Сильнй, чмъ мы.— Вс трое двинутъ войско,

Куда велятъ, и очень можетъ быть,

Что противъ васъ.— Подумайте объ этомъ’.

1-й сенаторъ. Ужъ думали: солдаты наши въ-пол.

Вдь знаемъ мы, что Римъ готовъ всегда

Итти на насъ.

Ауфидій. Разумно вы хотли

Скрыть отъ враговъ нашъ главный планъ, пока

Онъ въ дл не открылся бъ самъ собою,

Но, кажется, о немъ узнали въ Рим

Еще до дня его рожденья въ свтъ.

Теперь должны мы измнить, конечно,

Нашъ первый планъ: должны занять тайкомъ

Мы больше вражьихъ пунктовъ раньше срока,

Чмъ Римъ о томъ успетъ разузнать.

1-й сенаторъ. Спши тогда, Ауфидій благородный,

На постъ вождя къ собравшимся войскамъ,

А намъ оставь охрану Коріоли.

Коль скоро врагъ осадитъ насъ — ты съ войскомъ

Легко насъ можешь выручить.— Я все жъ

Склоняюсь больше къ мысли той, что въ Рим

Готовятся къ войн не противъ насъ.

Ауфидій. Не думай такъ:— мои извстья врны.

Я сообщить могу вамъ даже больше,

Чмъ говорилъ. Часть римскихъ войскъ идетъ

Уже на насъ и именно сюда.

Прощайте же! Когда въ бою сойдемся

Мы съ Марціемъ, то клятвой между нами

Вдь ршено, что будетъ длиться бой,

Пока изъ насъ одинъ не ляжетъ мертвымъ.

Сенаторы. Боговъ защита да хранитъ тебя!

Ауфидій. Равно и васъ.

1-й сенаторъ. Прощай!

2-й сенаторъ. Прощай!

Вс. Будь счастливъ!

(Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Римъ. Комната въ дом Марція.

(Волюмнія и Виргилія сидятъ за шитьемъ),

Волюмнія. Ты, милая дочь, хоть бы что-нибудь спла, чтобъ казаться повеселй. Если бъ Марцій былъ моимъ мужемъ, то для меня разстаться съ нимъ ради его славы было бъ большей радостью, чмъ наслаждаться его объятіями на брачномъ лож, воркуя о любви. Вдь даже когда онъ былъ еще ребенкомъ и единственнымъ моимъ сыномъ, когда его красотой и молодостью любовались вс, когда всякая иная мать на просьбу любого царя не дала бы согласія разстаться съ сыномъ даже на одинъ день — я и тогда помнила, что слава лучшее ему украшеніе, и что безъ нея онъ только смазливая картинка, годная висть на стн. Даже тогда, повторяю, я была бы готова послать его ради славы на любую опасность, и я точно послала его на страшную войну, откуда онъ вернулся, украшенный дубовымъ внкомъ ¹⁶). И, врь, я не такъ обрадовалась, узнавъ, что родила мальчика, какъ въ тотъ день, когда онъ стать мужемъ, доказавъ это на дл.

Виргилія. А если бъ въ этой войн онъ погибъ? Что тогда?

Волюмнія. Тогда моимъ сыномъ сдлалась бы его слава! Въ ней нашла бы я свое потомство. Слушай и врь искренности моихъ словъ: будь у меня двнадцать равно любимыхъ сыновей — любимыхъ не меньше, чмъ любимъ мною Марцій — я бы легче перенесла славную смерть за родину одиннадцати изъ нихъ, чмъ праздную и лнивую жизнь одного.

(Входитъ прислужница).

Прислужница. Благородную госпожу желаетъ видть Валерія.

Виргилія. Прошу, матушка, позволь мн удалиться.

Волюмнія. Нтъ, нтъ, сиди! Мн, кажется, я слышу

Побдный гулъ, съ которымъ Марцій твой,

Повергнувъ ницъ Ауфидія на землю,

Влачитъ его!.. Бжитъ толпа враговъ

Предъ нимъ, дрожа, какъ дти предъ медвдемъ!

Чу!.. Слышишь ли?.. Онъ топаетъ ногой!

Кричитъ своимъ: ‘Позорнымъ страхомъ трусы

Вы зачаты, хоть въ Рим рождены!’

Рукою въ сталь одтой отираетъ

Онъ кровь съ чела и въ бой летитъ, какъ пахарь,

Чтобъ жатву снять иль потерять скоре

Прибытокъ весь.

Виргилія. Кровь на чел!.. Юпитеръ!

Нтъ, нтъ, не кровь!..

Волюмнія. О, глупая! Прекраснй

Героя кровь на раненомъ чел,

Чмъ солнца лучъ на золотой кольчуг!

Гекубы грудь, когда младенецъ Гекторъ

Лежалъ при ней, была не такъ прекрасна,

Какъ шлемъ его, когда плевалъ онъ кровью

На рядъ мечей, сверкавшихъ вкругъ него!

(Прислужниц) Скажи, что рады видть мы сердечно

Валерію. (Прислужница уходитъ).

Виргилія. Храните, небеса,

Вы Марція отъ ярой злобы Тулла!

Волюмнія. Наступитъ онъ на голову его,

Къ земл пригнувъ ее своимъ колномъ!

(Входитъ Валерія въ сопровожденіи раба).

Валерія. Здравствуйте об.

Волюмнія. Здравствуй, милая ¹⁷).

Валерія. Ну, какъ вы поживаете? Вчныя домосдки и заняты шитьемъ! Веселое, нечего сказать, занятіе ¹⁸). Ну, что твой мальчикъ, Виргилія?

Виргилія. Благодарю, онъ здоровъ.

Волюмнія. Любитъ стукъ мечей и звукъ барабановъ гораздо больше, чмъ уроки учителя.

Валерія. Что и говорить!— Весь въ отца. Но все-таки ребенокъ прелесть. Я часа полтора смотрла на него въ прошедшую среду. Шалунъ гонялся за сверкавшей бабочкой. Поймалъ ее, пустилъ опять, снова поймалъ и опять выпустилъ. При этомъ, какъ-то споткнувшись, упалъ, и ужъ тутъ, не знаю, разсердило ли его паденье, или что другое, только я видла, какъ онъ весь задрожалъ и, заскрежетавъ зубами, принялся рвать бабочку на части. Да вдь стоило посмотрть, какъ это онъ длалъ.

Волюмнія. Отцовская вспышка.

Валерія. Но сердце благородное.

Виргилія. Просто шалунъ.

Валерія (Виргиліи). Послушай, однако я хочу, чтобъ ты бросила свое шитье и побездльничала сегодня со мной вмст.

Виргилія. Нтъ, я изъ дома ни ногой.

Валерія. Какъ! Не выйдешь изъ дома?

Волюмнія. Выйдетъ, выйдетъ.

Виргилія. Нтъ, прошу извинить. Я дала обтъ не переступать за порогъ, пока мужъ не вернется изъ похода.

Валерія. Но вдь такое затворничество просто глупо. Полно, полно! Ты должна навстить нашу сосдку, которая больна посл родовъ.

Виргилія. Желаю ей какъ можно скоре выздоровть и постараюсь ей помочь моими молитвами, но сама итти къ ней не могу.

Волюмнія. А почему?

Виргилія. Во всякомъ случа не изъ лности и не отъ недостатка расположенія.

Валерія. Хочешь ты, что ли, сдлаться второй Пенелопой? Но вдь говорятъ, что сотканная ею безъ Улисса ткань только развела во всей Итак моль.— Полно, полно, пойдемъ! Жалю, что твое полотно не можетъ чувствовать, какъ твои пальцы. Иначе ты изъ жалости перестала бы его колоть твоими иглами. Однимъ словомъ, ты пойдешь.

Виргилія. Извиняюсь еще разъ, но итти все-таки не могу.

Валерія. А что, если я, въ случа твоего согласія, сообщу теб хорошія всти о твоемъ муж?

Виргилія. Полно! Я знаю, что никакихъ встей нельзя было еще получить.

Валерія. Напрасно такъ думаешь,— я не шучу: всти получены прошедшею ночью.

Виргилія. Неужели правда?

Валерія. Увряю тебя серьезнйшимъ образомъ. Одинъ изъ сенаторовъ говорилъ при мн, что вольски выступили въ поле, что Коминій съ частью войскъ пошелъ противъ нихъ, а твой мужъ и Титъ Ларцій осадили городъ Коріоли. Въ счастливомъ и скоромъ конц войны не сомнвается больше никто.— Все это, могу тебя уврить, чистйшая правда, а потому вставай и отправляйся съ нами.

Виргилія. Нтъ, прошу, уволь меня на сегодня. Я сдлаю теб это удовольствіе въ другой разъ.

Волюмнія. Оставь ее. Она нынче въ такомъ дурномъ расположеньи духа, что, пожалуй, испортитъ удовольствіе и намъ.

Валерія. Пожалуй, что такъ, а потому прощай. Идемъ, милая Волюмнія.— Но нтъ! Прошу тебя, Виргилія, еще разъ: выбрось за окно свою хандру и пойдемъ съ нами.

Виргилія. Не могу, не могу и не могу! Желаю вамъ много веселья.

Валерія. Ну, если такъ, прощай! (Уходятъ).

СЦЕНА 4-я.

Передъ стнами Коріоли.

(Входятъ съ барабаннымъ боемъ и знаменами Марцій, Титъ Ларцій, военачальники и войско. Ихъ встрчаетъ гонецъ).

Марцій. Вотъ всти къ намъ. Закладъ, что было дло.

Ларцій. На ставку конь, что не было.

Марцій. Идетъ.

Ларцій. Держу и я.

Марцій (гонцу). Скажи, сошлись ли наши

Уже съ врагомъ?

Гонецъ. Стоятъ лицомъ къ лицу,

Но не дрались.

Ларцій. Достался добрый конь

Сегодня мн.

Марцій. Его я выкупаю.

Ларцій. Я не отдамъ его и не продамъ,

Но если хочешь, то ссудить согласенъ

Я имъ тебя хоть на полсотню лтъ…

Пускай зовутъ врага къ переговорамъ.

Марцій (гонцу). Какъ далеко оставилъ ты войска?

Гонецъ. Не будетъ больше мили съ половиной.

Марцій. Такъ, значитъ, можемъ слышать мы бряцанье

Оружья ихъ, а нашего — они.

О, если бъ Марсъ послалъ намъ только силы

Покончить здсь скоре со врагомъ

И полетть съ дымящимся оружьемъ

Помочь друзьямъ!— Трубите вызовъ нашъ.

(Трубы для переговоровъ, на стн появляются сенаторы и другіе).

Скажите намъ, въ стнахъ ли Туллъ Ауфидій?

1-й сенаторъ. Его здсь нтъ,— равно нтъ никого,

Кому бы ты страшне былъ, чмъ Туллу,

А страхъ его передъ тобой вдь меньше,

Чмъ ничего… (Вдали барабаны). Ты слышишь этотъ звукъ?

Зоветъ на бой цвтъ нашей молодежи

Онъ противъ васъ! Разрушимъ мы скоре

Твердыни нашихъ стнъ, чмъ согласимся

Сидть за ними здсь, не выйдя смло

Навстрчу вамъ!. Взгляни: ворота наши

Не заперты, засовомъ служитъ имъ

Гнилой тростникъ. Широко распахнемъ

Мы сами ихъ… (За сценой шумъ битвы).

Ты слышишь этотъ гулъ?

Идетъ сюда съ побдой Туллъ Ауфидій!

Смотри, какъ онъ свирпствуетъ и коситъ

Безъ жалости остатокъ вашихъ войскъ!

Марцій. А!.. Бой кипитъ!..

Ларцій. Они насъ учатъ сами.

Эй, лстницъ! (Вольски длаютъ вылазку изъ города).

Марцій. Какъ! Враги насъ не боятся?

Грудь съ грудью смютъ встртить насъ они?

Впередъ, друзья! Щиты на грудь, и съ сердцемъ,

Самихъ щитовъ надежнйшимъ, кидайтесь

Въ открытый бой!.. Впередъ, достойный Титъ!

Враги намъ смли выказать презрнье

Ужъ черезъ край!.. Я весь въ поту отъ злости!

За мной, друзья! Того, кто предъ врагомъ

Покажетъ тылъ — считать я буду Вольскомъ

И положу на мст какъ врага!

(Бросается впередъ. Битва. Римляне прогнаны къ окопамъ. Марцій возвращается).

Марцій (войску). Чума на васъ! Позоръ вы Рима! Стадо!

Проказа васъ пускай покроетъ сплошь!

Живите съ ней, другъ друга заражайте!

Не видя васъ, пусть каждый съ отвращеньемъ

Ужъ чувствуетъ за милю чумный смрадъ!

Гусиный гуртъ въ людскомъ подобь съ виду,

Бжите вы передъ толпой рабовъ!

Разбить могло вдь обезьянье стадо

Легко бы ихъ!.. Плутонъ и адъ! Въ крови

Спина у всхъ, на лицахъ блдность страха!

Вс ранены въ позорномъ бгств въ тылъ!

Дрожатъ, какъ листъ!.. Назадъ, мерзавцы! Въ битву!

Огнемъ небесъ клянусь вамъ, что иначе

Начну рубить я не враговъ, а васъ!

Опомнитесь! Сомкнитесь крпче строемъ!

Впередъ, впередъ! Враговъ назадъ прогонимъ

Мы къ женамъ ихъ не хуже, чмъ они

Прогнали насъ.

(Битва возобновляется. Вольски, преслдуемые римлянами, отступаютъ къ воротамъ и входятъ черезъ нихъ въ городъ).

Марцій. Ворота отперты!

Теперь впередъ! Смлй за дло каждый!

Не бглецамъ отворенъ этотъ входъ,

А тмъ, кто смлъ настолько, чтобъ ворваться

За ними вслдъ! Я вамъ примръ! За мной!..

(Врывается въ ворота, которыя запираются вслдъ за нимъ).

1-й солдатъ. Чрезчуръ глупа такая ужъ отвага.

Я не пойду.

2-й солдатъ. Я также.

3-й солдатъ. Поглядите:

Онъ запертъ вдь.

Вс. Ну, значитъ, онъ погибъ.

(Входитъ Титъ Ларцій).

Ларцій. Гд Марцій нашъ?

Солдаты. Убитъ, убитъ наврно.

1-й солдатъ. Ворвался онъ въ ворота съ бглецами,

А тутъ за нимъ замкнули тотчасъ входъ.

Онъ тамъ теперь дерется съ цлымъ войскомъ.

Ларцій. О, смлый другъ, хоть созданъ ты изъ плоти,

Но тверже ты, чмъ твой желзный мечъ ¹⁹)!

Незыблемъ ты, гд даже онъ согнулся бъ!

И ты погибъ! Дороже и цннй

Ты, чмъ алмазъ съ тебя величиною.

Ты воинъ тотъ, чей образецъ примрный

Намъ далъ Катонъ ²⁰).— Не силой только страшенъ

Ты былъ врагамъ:— пугалъ ихъ грознымъ взглядомъ

И голосомъ громовымъ столько жъ ты,

Какъ и мечомъ! Дрожалъ, казалось имъ,

Весь міръ подъ ихъ ногами, чуть встрчали

Они тебя! (Марцій возвращается раненый и преслдуемый врагами).

1-й солдатъ. Смотрите,— онъ!

Ларцій. Нашъ Марцій!..

Спасемъ его, иль ляжемъ вмст съ нимъ!

(Сражаясь, врываются въ городъ).

СЦЕНА 5-я.

Улица въ Коріоли.

(Входятъ нсколько римскихъ солдатъ съ добычей).

1-й солдатъ. Это я возьму съ собой въ Римъ.

2-й солдатъ. А я это.

3-й солдатъ. Тьфу, я думалъ, что это серебро.

(Вдали продолжается шумъ битвы. Входятъ Марцій. Титъ Ларцій и трубачъ).

Марцій. Взгляните вы на этихъ торгашей ²¹)!

Не стыдно имъ изъ-за истертой драхмы

Срамить себя!.. Подушки, ломъ, горшки,

Тряпичный хламъ, который самъ палачъ

Зарылъ бы вмст съ висльникомъ въ землю —

Все нужно имъ!— Не кончивъ дла въ битв,

Ужъ за грабежъ!— Рубите ихъ! (Шумъ битвы

Чу, слышишь?

Коминій нашъ творитъ тамъ чудеса!

Къ нему, къ нему! Тамъ врагъ мой, тамъ Ауфидій

Онъ римлянъ бьетъ!— Оставь, мой храбрый Титъ,

Себ отрядъ, какой сочтешь ты нужнымъ,

Чтобъ удержать намъ городъ за собой,

А я съ отрядомъ тхъ, кто посмле,

Не мшкая, отправлюсь помогать

Коминію.

Ларцій. Достойный другъ, ты раненъ.

Довольно сдлалъ ты, такъ не спши же

На новый бой.

Марцій. Э, полно, не хвали:

Я не усплъ и разогрться битвой.

Прощай, иду!— пролить немного крови

Полезно мн.— Въ такомъ же сойдусь я вид

Съ Ауфидіемъ — въ такомъ и съ нимъ сражусь.

Ларцій. Ну, если такъ, то пусть богиня счастья

Почтитъ тебя особеннымъ порывомъ

Своей любви, пусть властью чаръ осилитъ

Мечи враговъ. Успхъ да оснитъ

Тебя, храбрецъ!

Марцій. Пусть будетъ онъ съ тобой

Не мене, чмъ съ лучшимъ изъ счастливцевъ.

Итакъ, прощай! (Марцій уходитъ).

Ларцій. Достойный, славный Марцій!

Эй, гд трубачъ? Пусть онъ идетъ на площадь

И трубитъ сборъ для городскихъ властей.

Мы скажемъ имъ, что требуемъ.— Идемте. (Уходятъ).

СЦЕНА 6-я.

Близъ лагеря Коминія.

(Входитъ Коминій съ войскомъ).

Коминій. Сюда, друзья, оправьтесь и вздохните.

Вели себя въ битв хорошо,

Какъ римляне, безъ глупаго упорства,

Стремясь впередъ и не спта, какъ трусы,

Когда пришлось разумно отступить.

Поврьте мн, что врагъ нашъ нападетъ

На насъ опять. По втру доносился

Къ намъ бранный кликъ сражавшихся друзей.

Пусть божества пошлютъ успхъ въ сраженьи

И намъ и имъ, чтобъ встртиться могли

Мы съ ними здсь, сіяя полнымъ счастьемъ,

И вмст жертву принесли богамъ. (Входитъ гонецъ).

Что новаго?

Гонецъ. Враги, оставя городъ,

Сразились съ Каемъ Марціемъ и Титомъ

И оттснили римскія войска

До лагеря. Увидя это, я

Вернулся къ вамъ.

Коминій. Быть-можетъ, ты сказалъ

По-твоему и правду — мн жъ сдается,

Что дло было иначе ²²). Давно ли

Въ дорог ты?

Гонецъ. Съ часъ времени.

Коминій. Оттуда

До насъ не больше мили, барабаны

Враговъ намъ слышно ясно: какъ же могъ

Пробыть въ пути ты часъ, явясь такъ поздно

Сюда съ твоею встью?

Гонецъ. Врагъ устроилъ

Облаву, на меня и я невольно

Былъ вынужденъ дать крюку мили три.

Будь иначе, привезъ бы всти я

По крайней мр раньше получасомъ. (Входитъ Марцій).

Коминій. Кто тамъ идетъ въ крови, какъ будто кожа

Снята съ него?— О, боги, съ виду схожъ

Онъ съ Марціемъ:— его въ такомъ я вид

Встрчалъ не разъ.

Марцій. Скажи, ужели къ бою

Я опоздалъ?

Коминій. Не отличитъ пастухъ

Такъ хорошо раскатъ грозы отъ бубна,

Какъ Марція узнаю голосъ я

Средь тысячи людей не столь достойныхъ.

Марцій. Я опоздалъ?

Коминій. Да, если кровь, которой

Ты обагренъ, не вражья, а твоя.

Марцій. Такъ дай тебя обнять съ такой же страстью

И радостью, съ какими я встрчалъ

Свой брачный день, когда въ моихъ глазахъ

Свтъ факеловъ сіялъ предъ брачнымъ ложемъ.

Коминій. Цвтъ храбрецовъ! Но гд, скажи, Титъ Ларцій?

Марцій. Хлопотъ ему довольно. Въ стан вражьемъ

Однихъ казнитъ по вол онъ, другихъ

Въ изгнанье шлетъ, тмъ назначаетъ выкупъ,

А тмъ, грозитъ. Онъ Коріоли держитъ

Въ рукахъ, какъ пса, котораго спуститъ

Иль удержать во имя Рима можетъ,

Какъ вздумаетъ.

Коминій. Такъ гд жъ тотъ лживый встникъ,

По чьимъ словамъ враги прогнали васъ

Къ окопамъ вновь? Позвать его.

Марцій. Не нужно,—

Онъ не солгалъ.— Но славно жъ отличилась

Въ сраженьи наша уличная знать ²³)!

Чума на нихъ!— И имъ даютъ трибуновъ!

Я не видалъ, чтобъ удирала такъ

Отъ кошки мышь, какъ эти негодяи

Бжать пустились отъ такихъ же трусовъ,.

Какъ и они.

Коминій. Такъ какъ же взяли вы

Надъ ними верхъ?

Марцій. Не время мн теперь

Разсказывать подробно,— говори

Мн лучше самъ. Гд врагъ? Что врагъ?— Успли ль

На пол встать вы твердою ногой?

А если нтъ, то почему жъ стоите

Безъ дла здсь?

Коминій. Сказать теб я долженъ,.

Что цли мы добились не вполн,

А потому разумно отступили,

Чтобъ тмъ врнй достигнутъ былъ успхъ.

Марцій. Въ какомъ порядк расположенъ врагъ,

И гд стоятъ ихъ лучшіе отряды?

Коминій. Во глав стоятъ отряды анціатовъ,

Ихъ лучшихъ войскъ, и съ ними Туллъ Ауфидій,

Въ комъ, кажется, все сердце ихъ надеждъ.

Марцій. О, я молю во имя славныхъ битвъ,

Гд бились мы, во имя нашей дружбы,

Во имя ранъ, запечатлвшихъ наши

Труды въ бояхъ — дай ринуться сейчасъ

На Тулла мн и этихъ анціатовъ!..

Не возражай! Пусть засверкаетъ воздухъ

Рядами нашихъ копій и мечей!

Коминій. Желалъ бы лучше я свести тебя

Въ цлительную баню, гд бальзамомъ

Твои смягчатся раны, но вдь просьбы

Твои законъ. Бери на выборъ лучшихъ

Моихъ солдатъ, чтобъ могъ достичь врнй

Задуманной ты цли.

Марцій. Кто пойдетъ

Охотой самъ — тотъ для меня и лучшій.

(Обращаясь къ войску).

Когда изъ всхъ найдется здсь одинъ,

Кому румяна нравятся, какими

Покрытъ я весь (а въ томъ, что есть такія,

Сомннья нтъ), кому дурная слава

Страшнй, чмъ смерть, кто съ честью пасть готовъ

Скорй, чмъ жить въ безславь, тотъ, кто любитъ

Отечество сильнй, чмъ самъ себя —

Пусть тотъ одинъ, иль т одни, поднимутъ

За мною руку въ знакъ, что въ бой идутъ

Они за Марціемъ!

(Вс потрясаютъ мечами и, подхвативъ Марція, поднимаютъ его высоко надъ собой, кидая вверхъ шлемы).

Друзья, потише!

Вдь я не мечъ, чтобъ потрясали такъ

Вы мной надъ головами. Если вашъ

Поступокъ прямъ, то, значитъ, стоитъ каждый

Изъ васъ геройствомъ четверыхъ враговъ.

Пойти на бой успшно можетъ каждый

Съ Ауфидіемъ. Щиты у васъ не хуже,

Чмъ щитъ его.— Я благодаренъ вамъ

Отъ сердца всмъ, но въ битву взять могу

Лишь избранныхъ.— Найдется, впрочемъ, случай

Усердье показать свое въ бою

И остальнымъ,— а чтобъ начать намъ дло,

Пусть четверо изъ васъ назначатъ тотчасъ

Тхъ храбрецовъ, которые хотятъ

Итти со мной.

Коминій. Впередъ, друзья! Должны

На дл доказать свою ршимость

И храбрость вы. Награда будетъ общей. (Уходятъ).

СЦЕНА 7-я.

У воротъ Коріоли.

(Титъ Ларцій, оставивъ въ Коріоли отрядъ, выходитъ съ войсками изъ города, чтобъ соединиться съ Коминіемъ и Марціемъ. При немъ военачальникъ и проводникъ).

Марцій. Пускай запрутъ ворота на замки

И въ точности исполнятъ остальное.

Центуріи, какія я назначилъ

На помощь намъ, пусть выступятъ, чуть только-

Данъ будетъ знакъ.— Оставшихся солдатъ

Довольно будетъ вамъ, чтобъ удержаться

Пока во взятомъ город, а если

Насъ разобьютъ, то занимать его,

Конечно, будетъ дольше невозможно.

Военачальникъ. Исполнимъ все.

Ларцій. Замкните же ворота

За нами вслдъ. (Проводнику) Веди насъ въ римскій станъ.

(Уходятъ).

СЦЕНА 8-я.

Поле битвы между лагерями римлянъ и вольсковъ.

(Шумъ битвы. Входятъ Марцій и Ауфидій).

Марцій. Мн врагъ лишь ты! Дерусь я лишь съ тобой!

Ты мн гнусне, чмъ клятвопреступникъ!

Ауфидій. Поспоримъ мы, чья ненависть другъ къ другу

Сильне въ насъ! Своей ты чванной славой

Противнй мн, чмъ африканскій гадъ!

Готовься въ бой!

Марцій. И первый, кто отступитъ,

Рабомъ другому будетъ пусть навкъ!

По смерти жъ боги пусть своимъ проклятьемъ

Сразятъ его!

Ауфидій. Трави меня, какъ зайца,

Когда я бгствомъ вздумаю спастись

Отъ Марція.

Марцій. Такъ пусть же знаетъ Туллъ,

Что три часа въ окопахъ Коріоли

Одинъ сражался я и погулялъ

На славу тамъ! Покрытъ я вражьей кровью,

А не своей! Попробуй мн отмстить,

Но собери для этого вс силы,

Какія есть!

Ауфидій. Когда бъ ты былъ самъ Гекторъ,

Тотъ страшный бичъ, которымъ били предки

Твои враговъ,— и тутъ бы не ушелъ

Ты отъ меня.

(Сражаются. Нсколько вольсковъ бросаются на помощь Ауфидію).

Пособники по долгу,

Хотите вы безъ храбрости срамить

Меня своей непрошенной подмогой!

(Ауфидій и вольски отступаютъ передъ Марціемъ).

СЦЕНА 9-я.

Римскій лагерь.

(Шумъ битвы и затмъ сигналъ отступленія. Входятъ съ одной стороны Коминій и римляне, съ другой — Марцій, раненый и также съ войскомъ).

Коминій (Марцію). Когда бъ я сталь разсказывать теб

О подвигахъ, тобой свершенныхъ нынче —

То самъ бы ты не захотлъ поврить

Моимъ словамъ,— такъ разскажу я лучше

Объ этомъ всемъ сенаторамъ.— Увидишь

Тогда ты самъ, какъ славные отцы

Съ улыбкою свои смшаютъ слезы,

Какъ наша знать, сомнительно пожавъ

Сперва плечами, только изумится

Въ конц концовъ разсказу! Какъ толпа

Матронъ почтенныхъ нашихъ, невзирая

На свой испугъ, все будетъ слушать, слушать

Безъ устали, какъ даже наконецъ

Трибуновъ глупый рой, которымъ слава

Твоя тошнй не меньше, чмъ плебейской

Толп звакъ,— какъ даже т воскликнутъ,

Хоть нехотя: ‘Хвала богамъ за то,

Что Риму данъ въ теб такой воитель!’

(Возвращается Титъ Ларцій, преслдовавшій съ войскомъ враговъ).

Коминій. Хотя на пиръ явился ты къ концу,

Но, кажется, ужъ сытымъ ²⁴).

Ларцій. О, мы были

Лишь только сбруей браннаго коня,

Но вотъ кто самый конь ²⁵). (Указываетъ на Марція)

Когда бъ ты видлъ…

Марцій. Не продолжай: мн непріятно слышать,

Когда меня начнетъ превозносить

И собственная мать, а вдь у ней

Причина есть своей гордиться кровью.

Я сдлалъ то, что сдлать могъ, и въ этомъ

Не превзошелъ ни на волосъ тебя,

Ни прочихъ всхъ. Трудились нынче мы

Для родины, и тотъ, кто приложилъ

Къ тому старанья вс, свершилъ не меньше,

Чмъ сдлалъ я.

Коминій. Нтъ, ты не будешь гробомъ

Твоихъ заслугъ. Знать должно Риму цну

Своихъ сыновъ. Позорнй клеветы

Иль воровства была бы вдь утайка

Твоихъ послднихъ подвиговъ.. Вдь если бъ

Превознесли ихъ выше всхъ похвалъ,

То и тогда разсказъ о нихъ почелся бъ

Лишь скромностью, а потому позволить

Обязанъ ты, чтобъ я не для наградъ,

Но ради чувства правды, громогласно

Все разсказалъ собравшимся войскамъ.

Марцій. Вдь раненъ я, о ранахъ же крича,

Заставимъ ихъ мы только разболться.

Коминій. А если мы забудемъ ихъ — тогда

Ихъ можетъ загноить неблагодарность,

И будетъ смерть повязкой скорбной имъ.

Но выслушай ³⁶): изъ всхъ коней, какихъ

Отбили мы (а взято ихъ не мало),

Равно изъ всей добычи, взятой въ стан

Иль город — десятую мы часть

Даемъ теб, ее получишь ты

Немедленно до общаго раздла

Всего, что есть, и выберешь себ

То, что захочешь самъ.

Марцій. Благодарю,

Но совсть мн не позволяетъ мрять

Моихъ заслугъ корыстною цной.

Прямой отказъ — вотъ мой отвтъ, въ добыч жъ

Возьму я часть, которую получатъ

Вс прочіе участники въ бою.

(Продолжительный шумъ, трубы и крики ‘Марцій! Марцій!’ Вс бросаютъ вверхъ шлемы и копья. Коминій и Ларцій стоятъ также безъ шлемовъ) ²⁷).

Марцій. Довольно, тш!.. Пусть лучше замолчитъ

Навки звукъ трубы военной славы,

Когда его хотите вы позорить

Такъ для меня! Ужъ если голосъ чести

Такъ будетъ льстить на пол боевомъ,

То пусть дворцы жилищемъ подлымъ станутъ

Однимъ лжецамъ! Когда желзо брани

Хотите сдлать вы гнилымъ, какъ шелкъ

Прихлебниковъ,— такъ пусть намъ будетъ броней

Одежда ихъ.— Довольно! Иль за то,

Что, расцарапавъ носъ себ въ сраженьи,

Не смылъ я кровь, иль, что, убивъ двухъ-трехъ

Враговъ ничтожныхъ въ битв (что безъ всякихъ

Надеждъ похвалъ могли бы сдлать вс),

За то меня хотите вы облечь

Такой хвалой чудовищной, какъ будто

Когда-нибудь любилъ я голосъ лести

Съ приправой лжи?

Коминій. Ты слишкомъ скроменъ, Марцій.

Не только самъ не хочешь ты цнить

Своихъ заслугъ, но даже благодарнымъ

Быть намъ за то, что ихъ цнить умемъ,

Какъ должно, мы. Что бъ ни было — я все жъ

Теб скажу, что если такъ вредить

Ты станешь самъ себ, то заключимъ

Тебя въ оковы мы и будемъ посл

Свободно говорить, что захотимъ. (Обращаясь къ войску)

Да будетъ всмъ и каждому извстно,

Что Марцію законно присужденъ

Внокъ воинской чести, въ знакъ чего

Я своего, прославленнаго въ войск

И лучшаго изъ всхъ моихъ коней,

Дарю ему со всею бранной сбруей.

Сверхъ этого, въ знакъ подвиговъ, какіе

Имъ свершены предъ городомъ враговъ,

Ршаемъ мы, при громкихъ крикахъ войска,

Звать Марція отъ ныншняго дня

Впредь Каемъ Марціемъ Коріоланомъ!

Носи же, вождь, титулъ побдный этотъ

Достойно впредь! (Трубы и крики).

Вс. Коріоланъ!.. Кай Марцій!..

Марцій. Смыть кровь пойду я съ моего лица,

Чтобъ видть вы могли, зажглась ли краска

Въ моихъ щекахъ. Такъ иль иначе — вамъ

Всмъ сердцемъ благодаренъ я! (Коминію) Твой конь

Послужитъ врно мн, что жъ до прозванья,

Какимъ меня почтили вы, то врьте,

Что силы вс свои я приложу,

Чтобъ высоко, какъ гордый гребень шлема,

Его носить!

Коминій. Идемъ теперь въ палатку.

Должны еще до отдыха послать

Мы въ Римъ извстье о своей побд.

Ты, Ларцій, вновь вернешься въ Коріоли,

Чтобъ выбрать тамъ знатнйшихъ изъ гражданъ

Въ заложники. Мы отведемъ ихъ въ Римъ

За нами вслдъ и тамъ обсудимъ съ ними

Вопросъ о томъ, какъ заключить намъ миръ

На выгодныхъ и имъ и намъ условьяхъ.

Ларцій. Исполню все.

Марцій. Мн кажется, что боги

Смются надо мной: я отказался

Принять отъ васъ богатые дары,

Теперь же мн приходится, какъ вижу,

Просить вождя.

Коминій. Бери все, что захочешь:

Здсь все твое.

Марцій. Разъ какъ-то въ Коріоли

Я прожилъ два-три дня у одного

Изъ бдныхъ гражданъ города ²⁸). Онъ былъ

Особенно радушенъ и привтливъ

Всегда со мной,— сегодня же съ другими

Попался въ плнъ. Онъ звалъ меня на помощь,

Но въ этотъ мигъ попался на глаза

Ауфидій мн, и тутъ уже, понятно,

Предъ злостью я забылъ дла добра.

Теперь же къ вамъ я обращаюсь съ просьбой

Отдать ему свободу.

Коминій. Просьба эта

Для насъ свята. Какъ вольный втеръ, будетъ

Свободенъ онъ, будь даже имъ убитъ

Въ бою мой сынъ.— Отдай свободу, Ларцій,

Ему сейчасъ.

Ларцій. Какъ звать его?

Марцій. Ну, это,

Юпитеромъ клянусь, я позабылъ!

Совсмъ пропала память отъ устатка,

Измученъ я — велите дать вина.

Коминій. Идемъ въ шатеръ, кровь ранъ твоихъ подсохла,

И ихъ пора давно перевязать.

Идемте вс. (Уходятъ).

СЦЕНА 10-я.

Лагерь вольсковъ.

(Трубы. Входитъ Туллъ Ауфидій, весь окровавленный, съ нсколькими солдатами).

Ауфидій. Нашъ городъ взятъ.

1-й солдатъ. Вернуть его обратно

Вдь можемъ мы, лишь были бы условья

Не тяжелы.

Ауфидій. Не тяжелы!.. О, если бъ

Я былъ не вольскъ, а римлянинъ! Вдь Вольскомъ

Я все равно, оставшись самъ собой,

Быть не могу… Не тяжелы условья!

Какихъ же ждать, когда сдались на милость?

Пять разъ сходился съ Марціемъ въ бою

Сегодня я и ровно столько жъ разъ

Онъ билъ меня! Такъ продолжаться будетъ

Всегда и впредь, увренъ я, хотя бы

Сходились съ нимъ мы чаще, чмъ садимся

За столъ, чтобъ сть.— Но я зову стихіи

Въ свидтели того, что если снова

Мы бородами сцпимся въ бою ²⁹),

То въ этотъ разъ одинъ въ рукахъ другого

Найдетъ конецъ!— Знать не хочу впередъ

И чести я!— Сражаться съ нимъ я думалъ

До этихъ поръ, какъ съ равнымъ, мечъ съ мечомъ,—

Теперь не то: пущу безъ разговоровъ

Коварство въ ходъ, гд силой взять нельзя!

1-й солдатъ. Онъ дьяволъ самъ.

Ауфидій. Смле онъ, чмъ дьяволъ,

Но не хитрй. Я чувствую — во мн

Все мужество отравлено позоромъ,

Какой онъ мн нанесъ! Я отрекаюсь

Вамъ отъ себя! Ни алтари, ни храмы,

Ни недуги, ни часъ святыхъ молитвъ,

Ни нагота, ни сонъ, ни Капитолій —

Ничто, сказать короче, что защитой

Бываетъ намъ,— впередъ не остановитъ

Гнилымъ своимъ покровомъ злой вражды,

Которою навки заразился

Я къ Марцію! Гд бъ ни нашелъ его

Отнын я,— хоть это. было бъ даже

Въ моемъ дому, гд защищать бы сталъ

Его мой братъ,— скажу, что даже тамъ,

Забывъ святой законъ гостепріимства,

Не побоялся бъ руки я омыть

Въ его крови!— Пусть въ городъ кто-нибудь

Пойдетъ узнать, какой порядокъ въ немъ

Ввели враги, и кто назначенъ ими

Въ заложники.

1-й солдатъ. Нейдешь ты разв съ нами?

Ауфидій. Нтъ, ждутъ меня. Я въ рощу кипарисовъ

Спшу теперь. Меня ты встртишь къ югу

Отъ мельницы и передашь мн всти

О ход длъ. По этому судя,

Я буду знать, куда направить долженъ

Свои шаги.

1-й солдатъ. Исполню врно все. (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Площадь въ Рим.

(Входитъ Мененій, Сициній и Брутъ).

Мененій. Авгуръ сказалъ, что къ ночи получатся всти.

Брутъ. Хорошія или худыя?

Мененій. Не особенно согласныя съ желаніемъ народа, потому что онъ не любитъ Марція.

Сициній. Немудрено: узнавать своихъ друзей умютъ даже зври.

Мененій. А скажи мн, кого считаетъ своимъ другомъ волкъ?

Сициній. Ягненка.

Мененій. Врно: для того, чтобъ его състь. Вотъ точно такъ голодные волки — плебеи — хотли бы поступить и съ благороднымъ Марціемъ.

Брутъ. Если онъ ягненокъ, то такой, который блеетъ помедвжьи.

Мененій. Скажи лучше, что онъ медвдь, который ведетъ себя, какъ ягненокъ.— Вотъ вы оба люди пожилые и опытные,— отвтьте мн на одинъ вопросъ.

Трибуны. Спрашивай.

Мененій. Найдете ли вы въ Марціи хоть одинъ маленькій порокъ, которымъ сами вы не были бы богаче, чмъ онъ?

Брутъ. Въ немъ маленькихъ пороковъ нтъ, потому что онъ начиненъ до горла большими.

Сициній. Спесью въ особенности.

Брутъ. А хвастливостью того больше.

Мененій. Странно! А знаете ли вы, что говорятъ въ город про васъ самихъ, и говорятъ люди нашего закала, то-есть порядочные ³⁰)?

Трибуны. Послушаемъ, что говорятъ про насъ.

Мененій. Вы завели рчь о спеси, такъ вотъ… Я однако надюсь, что вы не обидитесь на мои слова.

Трибуны. Хорошо, хорошо, продолжай.

Мененій. Впрочемъ, не бда, если и обидитесь. Вдь васъ въ состояніи вывести изъ-себя первый вздорный случай, укравъ ваше терпніе, какъ карманный воришка, а потому, если хотите, то можете распускать поводья вашего неудовольствія и злиться сколько угодно. Итакъ, вы упрекаете Марція за его спесь.

Брутъ. Не мы одни это длаемъ.

Мененій. Еще бы! Одни вы многаго не сдлаете, а помощниковъ у васъ довольно. Не будь этого, ваши продлки были бы слишкомъ глупы, потому что ума на что-нибудь путное у васъ меньше, чмъ у ребятъ.— Итакъ, вы говорите о спеси. А что, если бъ вы взглянули на свои спины и посмотрли, чмъ нагружены ваши собственныя особы? Какъ думаете, что было бы тогда ³¹)?

Брутъ. Что ты хочешь этимъ сказать?

Мененій. А то, что вы увидли бы пару самыхъ чванныхъ выскочекъ (иначе говоря, дураковъ), которые когда-либо заправляли въ Рим длами.

Сициній. Ну, ну!— Вдь тебя знаютъ вс не меньше, чмъ насъ.

Мененій. О, да! Я дйствительно извстенъ, какъ веселый патрицій и любитель чарки вина безъ примси холодной тибрской воды. Говорятъ также, что меня легко разжалобить, что порой я вспыхиваю изъ-за пустяковъ и что провожать ночи мн пріятне, чмъ встрчать утро ³²). У меня дйствительно душа нараспашку, и я всю свою злость выливаю въ словахъ. Встртивъ двухъ государственныхъ людей въ род васъ (Ликургами васъ, согласитесь, назвать нельзя),— я невольно морщусь отъ угощенья, которое кривитъ мн ротъ, потому что нельзя же серьезно восхищаться вашими доводами, если сквозь то, что вы говорите, слышится ослиный ревъ. Если мн невзначай случится услышать мнніе, будто вы почтенные и достойные люди ³³), то это не помха, чтобъ я счелъ такое мнніе полнйшей ложью. Кончу вопросомъ: если вы признаете правдой все то, что я сказалъ о себ, то какіе жъ еще пороки усмотритъ во мн ³⁴) ваша слпая проницательность?

Брутъ. Довольно, довольно — мы знаемъ тебя хорошо.

Мененій. Вы не знаете ни меня ни себя, да и вообще ничего не знаете. Вы чванитесь тмъ, что предъ вами низко-поклонничаетъ всякая дрянь! Вы способны убить цлое утро надъ разборомъ ссоры рыночной торговки съ кабатчикомъ, да и тутъ еще откладываете это грошевое дло до слдующаго дня ³⁵). Если при выслушиваньи сторонъ у васъ разболится животъ, то вы безъ всякихъ церемоній бжите, кривляясь, на горшокъ и, распустивъ кровавое знамя, не хотите думать, что изъ-за васъ кровавая ссора можетъ разгорться хуже прежняго. Вообще вс ршаемыя вами дла всегда вдь кончаются тмъ, что вы обругаете об стороны.— Однимъ словомъ, вы парочка хоть куда.

Брутъ. Полно, полно,— вдь вс знаютъ, что ты первый балагуръ за столомъ и послдній ораторъ въ Капитоліи.

Мененій. А глядя на васъ, хохочутъ даже наши почтенные авгуры, потому что смшне вашихъ особъ не найти въ мір. Ваша лучшая рчь не стоитъ того, чтобъ встряхнуть бородой для ея произнесенія, да и самыя ваши бороды были бы награждены сверхъ достоинства, если бъ ихъ употребили для набивки старыхъ подушекъ или ослиныхъ вьюковъ. И вы смете упрекать въ гордости Марція! А между тмъ, если счесть, начиная съ Девкаліона, всхъ вашихъ предковъ, между которыми самые лучшіе стоили быть разв только палачами по наслдству, то Марцій, по самой дешевой оцнк, дороже ихъ всхъ.— Идите же своей дорогой! Я боюсь заразить свой мозгъ, бесдуя долго съ такими, какъ вы, пастухами плебейскаго стада и потому низко вамъ кланяюсь.

(Брутъ и Сициній отходятъ въ глубину сцены. Входятъ Волюмнія, Виргилія, Валерія и другіе).

Мененій. Куда вы спшите, красавицы ^З6), боле чистыя и благородныя, чмъ показалась бы сама непорочная луна, если бъ вздумалось ей явиться въ человческомъ образ. Куда обращаются съ такимъ нетерпніемъ ваши взоры?

Волюмнія. Ахъ, достойный Мененій! Мы идемъ встрчать мое дитя, моего Марція, а потому ради самой Юноны не вздумай насъ задерживать.

Мененій. Возможно ли? Марцій вернулся?

Волюмнія. Да, почтенный Мененій, и вернулся со славой.

Мененій (бросая вверхъ шапку). Вотъ теб, Юпитеръ, моя шапка въ знакъ благодарности! Марцій вернулся!

Виргилія и Валерія. Это врно, врно.

Волюмнія. Вотъ его письмо ко мн. Два другихъ получены сенатомъ и его женой, и одно дожидается дома тебя.

Мененій. Въ эту ночь я заставлю плясать отъ радости весь мой домъ.— Письмо ко мн!

Виргилія. Да, да,— письмо къ теб. Я его видла сама.

Мененій. Письмо ко мн! Да вдь оно сдлаетъ меня здоровымъ на цлыя семь лтъ, такъ что я во все это время оставлю врачей съ носомъ. Чуднйшее изъ лкарствъ Галена окажется пачкотней и лошадинымъ пойломъ въ сравненіи съ этимъ средствомъ… Не раненъ ли онъ? Вдь онъ никогда не возвращался изъ битвы цлымъ.

Виргилія. Ахъ нтъ, нтъ!..

Волюмнія. Раненъ, раненъ, и я благодарю за это боговъ.

Мененій. Благодарю и я, если раны его не опасны. Вдь он такъ къ нему идутъ. Надюсь, онъ возвращается съ побдой въ карман.

Волюмнія. Съ побдой на чел, Мененій! Вотъ уже въ третій разъ возвращается онъ съ дубовымъ внкомъ.

Мененій. Вроятно, онъ хорошо проучилъ Ауфидія.

Волюмнія. Титъ Ларцій пишетъ, что они сразились въ единоборств, и что Ауфидій бжалъ.

Мененій. Къ своему счастью!— я за это ручаюсь. Если бъ онъ остался, то Марцій такъ обработалъ бы его на свой ладъ ³⁷), что я не согласился бъ быть на его мст за вс ларцы съ золотомъ, какія нашлись въ Коріоли.— Знаетъ ли обо всемъ этомъ сенатъ?

Волюмнія. Идемте, милыя, идемте.— Да, да, сенатъ получилъ отъ полководца письмо, въ которомъ весь успхъ войны приписывается моему сыну. Онъ въ этотъ разъ превзошелъ вдвое вс свои прежніе подвиги.

Валерія. О немъ дйствительно разсказываютъ чудеса.

Мененій. И эти чудеса, безъ сомннія, нимало не преувеличены.

Виргилія. Молю боговъ, чтобъ это была правда.

Волюмнія. Что за сомнніе!..

Мененій. Въ этой правд я готовъ поклясться чмъ угодно. Въ какое мсто онъ раненъ? (Обращаясь къ трибунамъ) Ну что, почтеннйшіе? Вдь Марцій возвратился! То-то, воображаю, онъ теперь возгордится пуще прежняго! (Волюмніи) Куда же онъ раненъ?

Волюмнія. Въ плечо и въ лвую руку. Найдетъ онъ довольно рубцовъ, чтобъ показать ихъ народу, когда будетъ требовать свой санъ ³⁸). Вдь онъ получилъ семь ранъ, когда изгонялъ Тарквинія.

Мененій. А теперь одну въ плечо и одну въ руку. Вотъ уже девять ранъ, мн извстныхъ.

Волюмнія. Онъ еще ране этого похода имлъ ихъ цлыхъ двадцать пять.

Мененій. Значитъ, съ новыми будетъ двадцать семь. И каждая изъ этихъ ранъ — могила врага. (Клики и трубы за сценой).

Волюмнія. Чу! Слышите?.. Побдный этотъ шумъ

Предвстникъ славы Марція! Несутся

Печаль и стонъ поверженныхъ враговъ

За нимъ вослдъ! Въ рук могучей держитъ

Духъ смерти онъ! Несетъ бды и страхъ

Толп враговъ ея побдный взмахъ!

(Трубы. Входятъ въ процессіи Коминій и Ларцій. Между ними Коріоланъ, увнчанный дубовымъ внкомъ. За ними военачальники, войско и герольдъ).

Герольдъ. Узнай весь Римъ, что Марцій въ Коріоли

Одинъ сражался съ полчищемъ враговъ,

За что, сверхъ имени, которымъ звался

Досел онъ, его почтила слава

Почетнымъ прозвищемъ: Коріоланъ!

Вступи же въ Римъ Коріоланъ со славой!

Народъ. Вступи со славой въ Римъ, Коріоланъ!

Коріоланъ. Достаточно! Прошу, ни слова больше,

Не по душ мн эта лесть похвалъ.

Коминій. Здсь мать твоя.

Коріоланъ (преклоняя колни передъ Велюмпіей).

О, знаю!— всхъ боговъ

Молила ты, чтобъ благость мн послали

Они свою.

Волюмнія. Встань славный мой воитель!

Мой милый Кай, достойный Марцій мой!

Должна ль назвать тебя твоимъ послднимъ

Я именемъ — тмъ именемъ, которымъ

Увнчанъ ты? Вдь сталъ Коріоланомъ

Ты впредь для всхъ!— Смотри, твоя жена

Тебя встрчаетъ также.

Коріоланъ (Виргиліи). Здравствуй, здравствуй,

Прелестная молчальница моя.

Какъ! Плачешь ты? Тріумфъ мой застаетъ

Тебя въ слезахъ? Ужель меня со смхомъ

Ты встртила бъ въ гробу? О, полно, полно!

Такъ плачутъ вдовы павшихъ въ Коріоли

И матери, лишенныя дтей.

Мененій. Увнчанъ будь безсмертными богами!

Коріоланъ. Какъ! Живъ и ты? (Валеріи) Валерія! Тебя

Я не видалъ, прости меня ³⁹).

Волюмнія. Рябитъ

Въ моихъ глазахъ,— не знаю, на кого

И какъ смотрть! Всмъ, всмъ привтъ съ возвратомъ.

(Коминію) Прими и ты привтъ, достойный вождь.

Всмъ, всмъ привтъ!

Мененій. Привтовъ десять тысячъ!..

Смяться я и плакать вмст радъ.

Душ легко, а слезы душатъ горло.

Будь проклятымъ до корня сердца тотъ,

Кто на тебя не будетъ любоваться.

Васъ всхъ троихъ ⁴⁰) лелять и беречь

Обязанъ Римъ, хотя и въ немъ найдутся

Пять-шесть такихъ безплодныхъ, дикихъ пней

Что ждать отъ нихъ плодовъ любви и дружбы

Вамъ нечего… Но это, впрочемъ, вздоръ!

Вамъ все жъ привтъ! Всегда кропивой будутъ

Кропиву звать и дурью — дурь глупцовъ.

Коминій. Онъ правъ во всемъ.

Коріоланъ. Нтъ, онъ во всемъ Мененій.

Герольдъ. Впередъ, впередъ, дорогу!

Коріоланъ. Ваши руки,

Жена и мать… Но, прежде чмъ вступить

Въ родной мой домъ, я постить хочу

Патриціевъ, друзей моихъ почтенныхъ,

Воздавшихъ мн, помимо словъ привта,

Нежданной новой почестью сверхъ прежнихъ

Моихъ наградъ ⁴¹).

Волюмнія. Дожить мн удалось

До радости, какую въ смлыхъ мысляхъ

Леляла досел я въ тиши.

Завтная еще осталась, впрочемъ,

Во мн мечта ⁴²), но Римъ, я врю твердо,

Исполнитъ и ее.

Коріоланъ. О, полно полно!

Хочу слугой я лучше Риму быть

По-своему, чмъ, вставъ у власти, править,

Какъ мн велятъ.

Коминій. Идемте въ Капитолій.

(Трубы. Вс уходятъ въ процессіи кром трибуновъ).

Брутъ. Галдятъ о немъ! Кричатъ о немъ! Слпые

Надть очки готовы, чтобъ увидть,

Какъ онъ пройдетъ. Не слышатъ няньки рева

Своихъ ребятъ, забывшись болтовней

Лишь про него! Стряпухи, бросивъ печи,

Съ цвтнымъ тряпьемъ на грязныхъ шеяхъ, рады

На стны влзть, лишь только бъ поглядть

На Марція! Толпа звакъ мостится

На окна, стны, выступы домовъ,

И вс галдятъ, и вс ревутъ, увидя

Его вдали. Жрецы, чье появленье

Въ толп большая рдкость — лзутъ тоже,

Толкаются, отыскивая, гд бы

Удобнй встать. Матроны, сбросивъ съ лицъ

Густой покровъ, забыли страхъ предъ зноемъ.,

Предавъ ему во власть красу и свжесть

Румяныхъ щекъ. Подумать, право, можно,

Что въ плоть его вселился дивный богъ

И далъ ему чарующую силу

Всхъ восхищать.

Сициній. Получитъ онъ наврно

Санъ консула.

Брутъ. Прощай тогда вс наши

Права и власть. При консульств его

Они уснутъ.

Сициній. Пожалуй, нтъ: вдь онъ

Сдержать въ границахъ не суметъ власти..

Не одаренъ искусствомъ онъ умло

Вести дла, не знаетъ, гд начать

И кончить гд, а потому упуститъ,

Что пріобрлъ.

Брутъ. Надежда вся намъ въ этомъ..

Сициній. И будетъ такъ. Плебеи вдь стоятъ

Герой за насъ, что жъ до него, то будетъ

Достаточно ничтожнйшей причины,

Чтобъ весь народъ забылъ его заслуги,

Припомнивъ снова старые грхи,

А поводъ онъ для этого подастъ

Наврно самъ, да будетъ сверхъ того

Гордиться тмъ.

Брутъ. Я слышалъ, какъ онъ клялся,

Что если даже станетъ хлопотать

О консульств, то ни за что на свт

Не явится, какъ требуетъ обычай,

На площади, надвъ убогій плащъ,

И не покажетъ ранъ своихъ плебеямъ

Для сбора ихъ вонючихъ голосовъ.

Сициній. Ахъ, если бъ такъ!

Брутъ. Сказалъ онъ это самъ.

Ему пріятнй будетъ потерять

Санъ консула совсмъ, чмъ имъ облечься

Инымъ путемъ, помимо воли знати

И просьбъ ея.

Сициній. Желаю отъ души,

Чтобъ онъ и впредь держался этихъ мыслей,

А главное — чтобъ примнилъ скоре

На дл ихъ.

Брутъ. Ждать долго не придется.

Сициній. Ну, если такъ, то наши пожеланья,

Въ союз съ тмъ, что сдлаетъ онъ самъ,

Покончатъ съ нимъ ⁴³).

Брутъ. Одно изъ двухъ: погибнуть

Должны иль онъ, или наша власть. Недурно,

Когда бъ съ тобой мы начали тишкомъ

Напоминать при случа народу,

Съ какимъ презрньемъ относился Марцій

Всегда къ нему, какъ видлъ онъ въ плебеяхъ

Чуть не муловъ, какъ дерзко заставлялъ

Молчать онъ ихъ защитниковъ, стараясь,

Гд можно лишь, преслдовать свободу

И ихъ права. Вдь онъ въ своихъ сужденьяхъ

О польз ихъ для длъ не хочетъ видть

Въ нихъ и людей. Они въ его глазахъ

Годны возить вдь только, какъ верблюды,

Тяжелый грузъ, за что и кормятъ ихъ

Лишь впроголодь, а чуть верблюдъ свалился —

Такъ бьютъ его.

Сициній. Все, что ты говорилъ,

Дйствительно въ удобный мигъ поможетъ

Намъ взять свое. Лишь показалъ скоре бъ

Свою онъ спесь, а этого не долго

Придется ждать. Вдь подстрекнуть на это

Его легко, какъ волка на овцу.

А вспыхнувъ разъ, онъ подожжетъ, какъ хворостъ,

И весь народъ, отъ пламени жъ такого

Закопченымъ останется и самъ. (Входитъ посланный).

Брутъ. Что новаго?

Посланный. Васъ просятъ въ Капитолій.

Пронесся слухъ, что Марцію дадутъ

Санъ консула. Вокругъ него толпы!

Кто глухъ — спшитъ, чтобы его увидть,

Кто слпъ — бредетъ его послушать рчь.

Матроны рвутъ перчатки съ рукъ, чтобъ бросить

Ихъ передъ нимъ, а женщины и двы

Срываютъ съ плечъ повязки и платки.

Вся знать толпой, какъ предъ кумиромъ бога,

Стоитъ предъ нимъ, а чернь гудитъ и плещетъ,

Какъ ярый громъ, кидая шапки вверхъ.

Не приводилось видть мн ни разу

Такихъ торжествъ.

Брутъ. Отправимся туда же

И мы съ тобой. Глаза и уши пустимъ

Покамстъ въ ходъ, но быть готовымъ надо

И къ длу намъ.

Сициній. Идемъ,— я за тобой. (Уходятъ).

СЦЕНА 2-я.

Капитолій.

(Два служителя раскладываютъ подушки на мстахъ для сенаторовъ).

1-й служитель. Скорй, скорй:— они сейчасъ будутъ. Не слыхалъ ты, кто ищетъ консульства?

2-й служитель. Трое, но вс говорятъ, что оно достанется Коріолану,

1-й служитель. Человкъ онъ хорошій, только ужъ очень гордъ и не любитъ простого народа.

2-й служитель. Нашелъ, что въ строку ставить! Разв не видалъ ты важныхъ лицъ, которыя народу льстили, а онъ ихъ все-таки не терплъ, тогда какъ другихъ, напротивъ, любилъ, самъ не зная, за что. А если народъ безъ причины любитъ, то, значитъ, и ненавидитъ тоже зря. Потому если Коріолану нтъ заботъ о томъ, любитъ или не любитъ его народъ, то онъ показываетъ этимъ только, что знаетъ людей, и но благородству своей души не боится этого прямо высказывать.

1-й служитель. Нтъ, это не такъ. Еслибъ ему было точно все равно, любитъ или не любитъ его народъ, то онъ оставался бы къ народу равнодушнымъ и не длалъ ему ни добра ни зла. А вдь онъ словно нарочно напрашивается на народную ненависть и напрашивается такъ, что ему нельзя даже въ отместку отвтить, какъ слдуетъ. Нтъ такихъ пустяковъ, въ которыхъ онъ не объявился бъ открыто врагомъ народа. А добиваться народной ненависти такъ же нехорошо, какъ и ему льстить, чего Коріоланъ тоже не длаетъ.

2-й служитель. Зато онъ славно послужилъ отечеству и потому добился почета не такъ легко, какъ другіе, кому честь и хвала достались не за подвиги, а за лесть и угодничество. Коріоланъ же такъ намозолилъ народу глаза ⁴⁴) своей славой и написалъ ее такъ ясно въ его сердцахъ, что молчать о ней было бъ неблагодарностью, а возставать противъ — прямой злостью. Кто такъ поступитъ, обличитъ самъ себя и вызоветъ укоръ всхъ честныхъ людей.

1-й служитель. Ну, довольно о немъ. Онъ человкъ хорошій, значитъ — все сказано.— Они идутъ. Очищай дорогу.

(Трубы. Входитъ консулъ Коминій, предшествуемый ликторами. За ними Мененій, Коріоланъ, сенаторы, Сициній, Брутъ. Сенаторы и трибуны занимаютъ свои мста).

Мененій. Покончивъ дло съ Вольскими и давъ

Приказъ о, томъ, чтобъ возвратился снова

Титъ Ларцій въ Римъ, намъ остается здсь

Лишь довершить задачу, для которой

Собрались мы, а именно: почтить

Достойною наградою того,

Кто доблестно стоялъ съ такою славой

За родину, а потому позвольте,

Почтенные отцы, чтобъ бывшій вождь

Въ минувшихъ славныхъ битвахъ, облеченный

Съ тмъ вмст саномъ консула, представилъ

Здсь въ краткихъ вамъ словахъ хоть часть разсказа

О тхъ длахъ, которыя свершилъ

Нашъ Кай Коріоланъ, кому собрались

Воздать теперь достойной мы наградой

За трудъ его.

1-й сенаторъ. Начни разсказъ, Коминій.

И не страшись излишества въ словахъ.

Признать скорй согласны мы, что средствъ

Не хватитъ намъ воздать Коріолану,

Какъ стоитъ онъ, чмъ возбудить сомннье

Въ готовности исполнить этотъ долгъ.

(Трибунамъ) А что до васъ, избранники народа,-

Мы просимъ васъ почтить своимъ вниманьемъ

Его слова и приложить затмъ

Старанья вс, чтобъ далъ народъ согласье

На то, что мы сбираемся ршить.

Сициній. Вдь призваны мы именно затмъ,

Чтобы прійти къ желанному согласью,

А потому готовы отъ души

Воздать почетъ виновнику собранья.

Брутъ. И воздали бъ его еще охотнй,

Будь въ насъ увренность, что станетъ впредь

Онъ относиться ласковй къ народу,

Чмъ до сихъ поръ.

Мененій. Ну, это замчанье

Некстати здсь. Его оставить могъ бы

Ты при себ. Послушай лучше рчь

Коминія.

Брутъ. Охотно. Я замчу

Однако то, что рчь моя учтивй,

Чмъ окрикъ твой.

Мененій. Народъ, народъ!— Онъ любитъ

И вашъ народъ, но требовать нельзя же,

Чтобъ сталъ онъ съ нимъ въ одной постели спать…

Садитесь вс.— Рчь за тобой, Коминій.

(Коріоланъ встаетъ, чтобъ уйти).

Нтъ, нтъ, сиди!

1-й сенаторъ. Садись, Коріоланъ.

Позора нтъ услышать слово правды

Намъ о себ.

Коріоланъ. Нтъ, нтъ, отцы! Увольте.

Лчить мн раны во сто разъ пріятнй,

Чмъ слушать, какъ и гд мн привелось

Ихъ получить.

Брутъ. Надюсь, ты вскочилъ

Не изъ-за словъ, которыя сказалъ я?

Коріоланъ. Не изъ-за нихъ,— хотя и сознаюсь,

Что, не боясь навстрчу встать ударамъ,

Я убгалъ не разъ отъ болтовни.

Ты мн не льстилъ и, значитъ, не обидлъ

Меня ничмъ. Народъ же вашъ люблю

Настолько я, насколько онъ достоинъ

Моей любви.

Мененій. Ну, ну, останься! Полно.

Коріоланъ. Нтъ, не проси, затмъ, что ужъ скоре

Я соглашусь на солнышк сидть

Да въ голов почесывать лниво,

Безъ отклика на зовъ войны, чмъ стану

Выслушивать излишнія хваленья

Раздутыхъ черезъ мры пустяковъ. (Уходитъ Коріоланъ).

Мененій. Что скажете, избранники народа?

Судить вы сами можете: ему ли

Народу льстить — (народу, въ чьей толп

На тысячу найдется честныхъ много

Одинъ иль два), тогда какъ, посвятивъ

Себя всего на подвиги, не хочетъ

Онъ даже края уха удлить,

Чтобъ выслушать достойное хваленье

Своимъ дламъ.— Начни разсказъ, Коминій.

Коминій. Языкъ мой слабъ: всхъ длъ Коріолана

Не передастъ обыденная рчь.

Когда не ложь, что храбрость чтится высшей

Изъ доблестей, что одаренныхъ ею

По всмъ правамъ считаютъ выше всхъ,—

То въ мір нтъ того, кто бъ могъ сравниться

Геройствомъ съ нимъ! Уже въ шестнадцать лтъ,

Когда войной грозилъ Тарквиній Риму,

Свершить усплъ онъ подвиги, которымъ

Примра нтъ… Тогдашній нашъ диктаторъ,

Чье имя чтится выше всхъ похвалъ,

Присутствовалъ, когда нашъ Кай, съ лицомъ

Еще безъ бороды, напоминавшимъ

Черты невинныхъ амазонскихъ двъ,

Гналъ строй враговъ, на чьихъ губахъ росли ужъ

Давно усы ⁴⁵). Поверженъ передъ нимъ

Былъ римлянинъ. Прикрывъ его собой,

Сразился онъ съ тремя врагами разомъ.

Тарквиній самъ былъ сбитъ героемъ съ ногъ.

Въ лта, когда играть онъ могъ на сцен

Роль женщины,— онъ оказался мужемъ

Во всхъ длахъ… За подвиги въ то время

Онъ награжденъ дубовымъ былъ внкомъ.

Ставъ зрлымъ въ пору юности, росъ дальше,

Какъ море, онъ и, выдержавъ семнадцать

Тяжелыхъ битвъ, сорвалъ побды лавры

Со всхъ мечей… Что до его послднихъ

Великихъ длъ въ бою подъ Коріоли,

Вн стнъ, а также въ нихъ, то я не знаю,

Найду ль слова, чтобъ описать достойно

И врно ихъ!.. Остановилъ въ бою

Онъ бгство войскъ и доблестнымъ примромъ

Заставилъ самыхъ трусовъ обратить

Въ игрушку страхъ. Строй вражій раздвигался

Предъ нимъ, какъ рядъ прибрежныхъ тростниковъ

Предъ кораблемъ, несущимся подъ силой

Всхъ парусовъ. Разилъ своимъ мечомъ

И тамъ и здсь онъ, какъ печатью смерти,

И, весь въ крови отъ головы до пятокъ,

Руки движеньемъ каждымъ исторгалъ

Предсмертный стонъ… Ворвавшись въ Коріоли

Затмъ одинъ, какъ неизбжный Рокъ,

Раскрасилъ стны города онъ кровью,

Вернулся вспять и, кликнувши друзей,

Ворвался вновь, какъ страшная комета,

Разрушивъ все!.. Но тутъ шумъ дальней битвы

Донесся вдругъ до слуха храбреца,

И въ мигъ одинъ была его усталость

Побждена воспрянувшимъ огнемъ

Его души… Вновь ринувшись въ сраженье,

Пронесся онъ по грудамъ мертвыхъ тлъ,

Разя везд, какъ будто жизнь людская

Была въ добычу отдана всецло

Ему судьбой.— И такъ сражался онъ

Везъ отдыха, безъ устали, покуда

Весь вражій станъ и городъ не забрали

Въ свою мы власть.

Мененій. Достойнйшій изъ смертныхъ!

1-й сенаторъ. Т почести, какія мы хотимъ

Ему воздать, достойной будутъ мрой

Его заслугъ.

Коминій. Что до добычи боя,

То презрлъ онъ цннйшіе дары,

Считая ихъ пустой, ничтожной грязью.

Взятое жъ имъ была такая малость,

Что одарила скупость бы сама

Его щедрй. Награду видлъ онъ

Въ своихъ длахъ, довольный тмъ, что можетъ

Такъ провести судьбою данный вкъ.

Мененій. Герой во всемъ!— Пускай его попросятъ

Прійти сюда.

1-й сенаторъ. Позвать Коріолана.

Служитель. Онъ самъ идетъ. (Коріоланъ возвращается).

Мененій. Сенатъ отъ всей души

Возвесть тебя, Коріоланъ, желаетъ

Въ санъ консула.

Коріоланъ. Я длу посвящу

И жизнь и трудъ.

Мененій. Осталось лишь теб

Поговорить на площади съ народомъ.

Коріоланъ. О, вотъ чего, я васъ прошу, позвольте

Избгнуть, мн! Не въ силахъ я стоять

На площади, въ плащ, чуть-чуть не голымъ,

И клянчить изъ-за ранъ, чтобъ далъ народъ

Свой голосъ мн!— Увольте! Я сердечно

Прошу о томъ.

Сициній. Нельзя! Народа голосъ

Необходимъ, и онъ не дастъ согласья

Такъ обойти положенный обрядъ.

Мененій. Не будь упрямъ и не серди народа.

Исполни то, что требуетъ старинный

Обычай нашъ, и получи свой санъ,

Какъ облекались имъ въ былые годы

Вс консулы.

Коріоланъ. Вдь покраснть при этомъ

Придется мн. Ужель нельзя никакъ

Лишить народъ такого представленья?

Брутъ (Сицинію). Ты слышишь ли?

Коріоланъ. Стоять и глупо хвастать:

‘Вотъ я каковъ!— Смотрите, что я сдлалъ!’

Открыть рубцы давно зажившихъ ранъ,

Которыя охотнй всякій прячетъ,—

И для чего? Ужель вообразитъ

Хоть кто-нибудь, что получалъ я раны

Лишь для того, чтобъ далъ народъ мн голосъ

За нихъ знаемъ?

Мененій. Не возражай,— довольно!

(Трибунамъ) Сенатъ свое передаетъ ршенье,

Трибуны, вамъ,— чрезъ васъ же пусть узнаетъ

О немъ народъ… Желаемъ всякихъ благъ

Мы консулу.

Сенаторы. Будь здравъ, Коріоланъ.

(Трубы. Уходятъ вс, кром трибуновъ).

Брутъ. Ты видишь самъ, какъ хочетъ обращаться

Съ народомъ онъ.

Сициній. Пусть раскусилъ бы только

Его народъ! Онъ, видимо, вдь ищетъ

Всмъ показать, что данный санъ народомъ

Въ его глазахъ не стоитъ ничего.

Брутъ. Идемъ теперь все разсказать, что было

Предъ нами здсь,— на площади насъ ждутъ. (Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Форумъ.

(Входятъ нсколько гражданъ).

1-й гражданинъ. Само собой, если онъ будетъ просить нашихъ голосовъ, то мы не можемъ въ нихъ отказать.

2-й гражданинъ. Можемъ, если захотимъ.

3-й гражданинъ. Ну, конечно, мы въ прав это сдлать, но есть другое право, которое не позволитъ намъ въ этотъ разъ воспользоваться первымъ. Если онъ покажетъ свои раны и разскажетъ о своихъ длахъ, то намъ волей-неволей придется вложить языки въ его раны и говорить въ ихъ пользу. На благородный разсказъ о подвигахъ слдуетъ отвтить благородной же за нихъ признательностью. Неблагодарность — большой порокъ, а когда выкажетъ неблагодарность толпа, то обнаружитъ тмъ свою собственную порочность поголовно. Значитъ, негодяями окажемся мы вс, какъ члены этой толпы.

1-й гражданинъ. Ну, это названье мы ужъ получили. Помнишь, какъ онъ обозвалъ насъ многоголовой толпой негодяевъ, когда мы бунтовали изъ-за хлба.

3-й гражданинъ. Не онъ одинъ — многіе насъ такъ называли. Да и называли не за то, что головы наши у однихъ черны, у другихъ блы, а у третьихъ плшивы,— а потому, что точно такой же разладъ былъ и въ самыхъ головахъ. Вдь если бъ разсудки наши вылетли разомъ даже изъ одного черепа, то наврно сейчасъ разлетлись бы одинъ на югъ, другой на западъ, третій на сверъ и сошлись только въ томъ, что ни одинъ не залетлъ бы дальше конца, куда показываетъ компасъ.

2-й гражданинъ. Ты такъ думаешь? А куда, по-твоему, изъ всхъ этихъ разсудковъ полетлъ бы мой?

3-й гражданинъ. Онъ вылетлъ бы не такъ скоро, потому что очень крпко забитъ въ череп, а если бъ полетлъ, то наврно на югъ.

2-й гражданинъ. Почему на югъ?

3-й гражданинъ. Чтобъ утонуть въ туман, а когда три четверти его распустились бы въ гнилой рос, то остатка, хватило бы ровно настолько, чтобъ ты могъ жениться.

2-й гражданинъ. Ты безъ щелчковъ не можешь. Скаль, зубы, скаль.

3-й гражданинъ. Такъ какъ же? Ршаетесь вы дать ему свои голоса или нтъ? Впрочемъ, что объ этомъ толковать! Большинство ршитъ дло какъ слдуетъ, мое же мнніе, что, будь онъ немного ласкове съ народомъ — лучшаго консула нельзя было бъ пожелать. (Входятъ Коріоланъ и Мененій). Смотрите, вотъ онъ и, какъ должно, въ смиренной одежд. Замчайте, какъ онъ будетъ себя держать. Да не стойте толпой: надо, чтобъ мы проходили передъ нимъ по одному, по два и по три. Пусть обращается съ просьбой порознь къ каждому, для того, чтобъ всмъ была честь дать ему голосъ собственнымъ языкомъ. Идемте же. Я устрою, какъ намъ, слдуетъ проходить.

Вс. Хорошо, хорошо.

(Уходятъ граждане).,

Мененій. Нтъ, ты не правъ. Не знаешь разв ты,

Что, лучшіе изъ гражданъ исполняли

Обрядъ всегда?

Коріоланъ. Ну, какъ же мн начать?

‘Любезный другъ’!— Тьфу, чтобъ имъ провалиться!:

Нтъ, не могу на этотъ ладъ настроить

Я свой языкъ!— ‘Любезный другъ!, вотъ раны,.

Смотри, мои!— Я получилъ ихъ въ битв

За родину въ тотъ день, когда и ты

И вс твои бжали съ дикимъ ревомъ,

Заслыша звукъ своихъ же бранныхъ трубъ’….

Мененій. О, боги! Что ты, что ты! Разв можно

Такъ говорить? Ты ласково ихъ долженъ

Просить о томъ, чтобъ вспомнили тебя.

Коріоланъ. Меня они?.. Повситься бы имъ!

Пусть лучше бы меня они забыли,

Какъ проповдь почтенную жрецовъ,

Когда имъ т кричатъ про добродтель.

Мененій. Испортишь все упрямствомъ ты своимъ —

Я ухожу.— Еще прошу, будь ласковъ

И говори толковй и умнй..

Коріоланъ. Вели имъ зубы вычистить да рожи

Сперва умыть.

(Уходитъ Мененій. Входятъ два гражданина).

А, парочка идетъ!

Извстно вамъ, пріятели, зачмъ

Я здсь стою?

1-й гражданинъ. Еще бы неизвстно!

Какой цной ты хочешь получить

Санъ консула?

Коріоланъ. Цной своихъ заслугъ!

1-й гражданинъ. Своихъ заслугъ?

Коріоланъ. Ну, да,— своей охотой

Не сталъ бы здсь, конечно, я стоять ⁴⁶).

1-й гражданинъ. Не сталъ бы ты?

Коріоланъ. Я не хочу подачекъ

Отъ бдняковъ.

1-й гражданинъ. Не забывай однако,

Что мы даемъ въ надежд получить

И отъ тебя.

Коріоланъ. Такъ говори, что стоитъ

Санъ консула?

1-й гражданинъ. Сердечной мягкой просьбы.

Коріоланъ. Ну если такъ, то мягко я прошу: любезный другъ, дай мн, пожалуйста, твой голосъ. У меня есть раны, которыя я теб покажу когда-нибудь наедин. Что жъ ты мн скажешь въ отвтъ на эту просьбу? Дашь или не дашь мн твой почтенный голосъ?

2-й гражданинъ. Онъ твой, достойный мужъ.

Коріоланъ. Значитъ, покупка заключена, и два достойныхъ голоса выкляньчены. Я принимаю вашу подачку и затмъ съ вами прощаюсь.

1-й гражданинъ. Странно оно какъ-то вышло.

2-й гражданинъ. Пожалуй, что такъ. Если бъ можно было начать снова…. Ну, да что сдлано, того не воротишь.

(Проходятъ. Входятъ двое другихъ).

Коріоланъ. Прошу васъ, если это не станетъ поперекъ вашего горла, дайте мн ваши голоса, чтобъ я могъ сдлаться консуломъ. Вы видите: я въ установленной одежд.

3-й гражданинъ. Ты заслужилъ благодарность отечества и однако ея не стоишь.

Коріоланъ. Это что за загадка?

3-й гражданинъ. Ты былъ бичомъ для его враговъ и палкой для друзей. Ты никогда не любилъ простого народа.

Коріоланъ. Тмъ боле народъ долженъ цнить любовь, которая не такъ проста, чтобъ отдаваться первому встрчному ⁴⁷). Но теперь я, впрочемъ, намренъ льстить навязавшемуся мн въ братцы народу для того, чтобъ добиться его благосклонности. Это вдь, я знаю, ему очень нравится, и если онъ въ своей премудрости предпочитаетъ поклоны сердцу, то я намренъ заняться изученіемъ этого искусства и сдлаться притворщикомъ… Попробую собезьяничать манеры людей, которыя народу по сердцу, и такимъ образомъ удовлетворю его вполн, а потому усердно васъ прошу согласиться на мое консульство.

4-й гражданинъ. Мы надемся, что ты будешь впредь нашимъ другомъ, и потому охотно даемъ теб свои голоса.

3-й гражданинъ. Ты получилъ много ранъ на служб отечеству!

Коріоланъ. А если ты это знаешь, то не зачмъ скрплять твои познанія печатью показа. Я такъ дорожу вашими голосами, что, получивъ ихъ, не намренъ тревожить васъ больше.

Граждане. Отъ всего сердца желаемъ теб благости боговъ.

(Граждане уходяупъ).

Коріоланъ. Цвтъ голосовъ! Пріятне издохнуть!

Голодной смертью лучше умереть,

Чмъ такъ взаймы выкляньчивать признанье

Своихъ заслугъ!.. Ну, для чего стою,

Какъ волкъ на травл, я ⁴⁸)? Къ чему сбираю

Здсь голоса бездомныхъ прощалыгъ ⁴⁹)?

Кричатъ мн вс, что такъ велитъ обычай!

Да вдь когда бъ обычаевъ держались

Всегда во всемъ, то заросли бы пылью

Мы съ давнихъ поръ! Нагромоздили бъ гору

Такихъ нелпыхъ глупостей, что правда

Чрезъ нихъ на свтъ не вышла бъ никогда!

Нтъ, вижу я, что лучше предоставить

Искать честей такимъ путемъ тому,

Кто любитъ быть въ подобной передлк…

Но, впрочемъ, дло я наполовину

Ужъ съ плечъ свалилъ — попробую покончить

И съ остальной. (Входятъ трое гражданъ).

Вотъ голоса еще.

Прошу, прошу я вашихъ голосовъ!

За нихъ не спалъ, за нихъ я честно дрался,

За нихъ въ бою я получилъ не меньше

Двухъ дюжинъ ранъ, восьмнадцать разъ былъ въ битвахъ!

И это все за ваши голоса!

Все, что я сдлалъ — много или мало —

Все длалъ я для вашихъ голосовъ!

Такъ дайте жъ ихъ! Страхъ какъ хочу я быть

Вдь консуломъ!

5-й гражданинъ. Онъ велъ себя честно, а потому иметъ полное право на голоса всхъ порядочныхъ людей.

6-й гражданинъ. Такъ, такъ!— Пусть онъ будетъ консуломъ. Да пошлютъ ему боги много радостей и сдлаютъ его добрымъ другомъ народа.

Вс. Да будетъ такъ! Привтъ теб, нашъ консулъ!

Привтъ теб!

Коріоланъ. Не голоса — восторгъ!

(Граждане уходятъ. Входятъ Мененій, Сициній и Брутъ).

Мененій. Обрядъ тобою выполненъ. Трибуны

Несутъ, теб народный приговоръ.

Теперь осталось только, чтобъ, облекшись

Въ одежду новой должности, явился

Ты въ ней въ сенатъ.

Коріоланъ. Такъ кончено?

Сициній. Обычай

Исполнилъ ты, народъ даетъ согласье

Признать тебя и созванъ, чтобъ скрпить

То, что ршилъ.

Коріоланъ. Въ сенат?

Сициній. Да, въ сенат.

Коріоланъ. Такъ сбросить можно это мн тряпье?

Сициній. Конечно, да.

Коріоланъ. Потороплюсь исполнить,

Чтобъ могъ въ сенатъ явиться снова я

Самимъ собой.

Мененій. Пойдемъ со мною вмст.

(Трибунамъ) А вы куда?

Брутъ. Поговорить съ народомъ

Намъ надо здсь.

Сициній. Счастливаго пути.

(Уходятъ Мененій и Коріоланъ)’

Добился онъ, но закипало сердце

Въ немъ горячо, судя по взгляду глазъ.

Брутъ. Кипло чванство въ немъ! Сквозило даже

Чрезъ рубище… Ты распустить намренъ

Теперь народъ? (Граждане возвращаются).

Ну что, друзья, избрали?

1-й гражданинъ. Ему свои мы дали голоса.

Брутъ. Молю боговъ, чтобъ оправдалъ онъ вашу

Къ нему любовь.

2-й гражданинъ. Будь слово впрокъ твое.

Что жъ до меня, такъ сильно мн казалось,

По темному разсудку моему,

Что, стоя здсь, надъ нами онъ смялся.

3-й гражданинъ. Еще бъ не такъ! Налво и направо

Онъ насъ щелкалъ.

1-й гражданинъ. Э, нтъ! Насмшекъ, врьте,

Тутъ не было, но просто онъ привыкъ

Такъ говорить.

2-й гражданинъ. Ну, этого не видть

Изъ всхъ изъ насъ могъ разв ты одинъ.

А намъ такъ всмъ понятно, что смялся,

Надъ нами онъ. Вдь по закону намъ

Онъ показать свои былъ долженъ раны

И разсказать про подвиги свои.

Сициній. Но это все, конечно, онъ и сдлалъ?

Вс. Ни-ни! Никто изъ насъ и краемъ глаза

Не видлъ ранъ.

3-й гражданинъ. Сказалъ онъ, что покажетъ

Ихъ намъ когда-нибудь наедин

И, поигравъ затмъ съ насмшкой шапкой,

Прибавилъ такъ:— ‘Я консульства хочу,

Да въ томъ бда, что старый нашъ обычай

Мн эту должность въ руки не даетъ

Помимо васъ — такъ подавайте ваши

Мн голоса’.— Когда же ихъ мы дали,

То онъ сказалъ: ‘Благодарю, обязанъ

Премного я за ваши дорогіе

Мн голоса, ну, а теперь, когда

Вы дали ихъ, то больше съ вами длать

Мн нечего’.— Не явная ль насмшка

Въ такихъ словахъ?

Сициній. Такъ гд жъ при этомъ былъ

Разсудокъ вашъ? Иль, какъ ребята, вы,

По глупости, ему не догадались

На просьбу дать ршительный отказъ?

Брутъ. Иль не могли отвтить вы, какъ мы

Учили васъ, что былъ врагомъ народу

Онъ даже въ дни, когда еще служилъ

Въ простой, неважной должности? Что дерзко

Онъ возставалъ на вольности плебеевъ

И ихъ права въ общественномъ быту,

Что потому, когда, облекшись нынче: ‘

Въ санъ консула, онъ вздумаетъ быть прежнимъ

Для васъ врагомъ, то выйдетъ, что вдь дали

Вы голоса на пагубу себ.

Сказать вамъ должно было бы, что если

Достоинъ онъ за подвиги свои

Быть точно вашимъ консуломъ, то все же

Обязанъ быть признательнымъ за выборъ

Онъ вамъ однимъ и долженъ превратить

Въ любовь былую ненависть, ставъ честно

Защитникомъ законныхъ вашихъ правъ.

Сициній. Когда бъ ему дйствительно сказали

Вы это все, какъ мы учили васъ,

То вы могли бъ развдать, какъ и что

Онъ думаетъ, узнали бъ, что возможно

Ждать отъ него, могли бы заручиться

Посулой льготъ иль выгодъ, о которыхъ

Припомнили бъ ему въ удобный часъ.

А если бъ онъ, своимъ горячимъ нравомъ,

Не любящимъ стснять себя ни въ чемъ,

Сказалъ въ отвтъ отказъ вамъ или дерзость,

То вы могли бъ, воспользовавшись этимъ,

Ему не дать и вашего согласья

На выборъ въ санъ.

Брутъ. Не видли вы разв,

Что онъ на васъ презрительно смотрлъ

Въ тотъ даже часъ, когда нуждался въ вашей

Любви къ нему? Такъ неужели станетъ

Онъ сдерживать себя, когда получитъ

И санъ и власть? Презрнью къ вамъ найдетъ

Исходъ онъ въ этой власти! Будетъ васъ

Душить и гнуть!.. Иль не было въ груди

У васъ сердецъ? Иль языки даны

Вамъ лишь затмъ, чтобъ возставать на разумъ?

Сициній. Отказомъ отвчали вы нердко

Просившимъ васъ о вашихъ голосахъ

Такъ почему жъ ихъ дали безразсудно

Теперь тому, кто, вмсто просьбъ, лишь дерзко

Васъ осмялъ?

3-й гражданинъ. Вдь выборъ нашъ покамстъ,

Не утвержденъ. Мы властны отобрать

То, что дано.

2-й гражданинъ. И отберемъ!— Имю

Въ рукахъ пятьсотъ я врныхъ голосовъ.

1-й гражданинъ. Я тысячу, сочтя же всхъ друзей,

Найдется больше этого.

Брутъ. Ступайте жъ

Къ своимъ друзьямъ и вразумите ихъ,

Что консулъ, ими избранный, намренъ

Лишить ихъ правъ, поставивъ ниже своры

Цпныхъ собакъ, которыхъ бьютъ за лай,

Хотя и держатъ именно для лая.

Сициній. Оберите ихъ. Пусть, обсудивши съ толкомъ

Все дло вновь, они отмнятъ свой

Нелпый приговоръ. На видъ поставьте

И спесь его и ненависть, какую

Онъ къ вамъ питалъ всегда. Не позабудьте

Напомнить кстати имъ, съ какимъ презрньемъ

Смялся онъ надъ всми, стоя даже

Въ плащ мольбы на площади. Прибавьте,

Что память славныхъ длъ его одна

Заставила забыть васъ неприличье

Поступковъ дерзкихъ съ вами, порожденныхъ

Его всегдашней злобой противъ васъ.

Брутъ. Свалить, пожалуй, можете ошибку

Свою на насъ. Скажите, что трибуны

Велли вамъ во что бы то ни стало

Его избрать.

Сициній. Да, да, скажите точно,

Что выборъ сдланъ вами былъ подъ гнетомъ

Лишь нашихъ словъ, что вашего желанья

Тутъ не было, что, думая исполнить

Свой честно долгъ, вы сдлали, напротивъ,

Чего совсмъ не слдовало длать.

Вините насъ.

Брутъ. Вините, не щадите!

Болтайте всмъ, какъ прожужжали уши

Мы вамъ, твердя, что съ юныхъ лтъ служилъ

Онъ долго, честно родин, что отпрыскъ

Онъ дома славныхъ Марціевъ, въ которомъ

Родился царь Анкъ Марцій, бывшій внукомъ

Въ колн женскомъ Нумы и возсвшій

На тронъ вослдъ Гостилію. Въ той самой

Прославленной семь родились Публій

И честный Квинтъ, творцы водопроводовъ,

Снабдившихъ Римъ хорошею водой.

Былъ съ нимъ въ родств и Цензоринъ, почетно

Такъ прозванный за то, что дважды былъ

Онъ цензоромъ ⁵¹).

Сициній. Скажите, что просили

Мы васъ одни дать голосъ человку,

Способному занять такой высокій

И важный постъ, но вы, поставивъ въ рядъ

Достоинства его съ нелестнымъ прошлымъ

И вспомнивъ то, что былъ всегда заклятымъ

Онъ вамъ врагомъ, конечно, въ полномъ прав

Обратно взять, что дали наобумъ.

Брутъ. А главное — твердите, что безъ насъ

Вы никогда бы не дали согласья

Избрать его… Ступайте жъ, а затмъ,

Наладивъ все, спшите въ Капитолій

Съ толпой друзей.

Граждане. Идемъ, идемъ! Вдь вс

Ужъ каются, что сдланъ этотъ выборъ!

(Уходятъ граждане).

Брутъ. Что будетъ — будь! Рискнуть вдь даже бунтомъ.

Полезнй намъ, чмъ позже ждать возстанья

Наврняка… Коль скоро ихъ отказъ

Въ конецъ разбситъ Марція (а въ этомъ

Намъ нравъ его порукой), то сумемъ

Заносчивость его мы обратить

На пользу намъ.

Сициній. Идемъ же въ Капитолій.

Должны туда явиться непремнно

Мы до толпы. Иначе вс поймутъ,

Что мы своимъ успли подстреканьемъ

Смутить народъ. Пусть думаютъ, напротивъ,

Что весь народъ (какъ частью вдь и было)

Ршилъ вопросъ своимъ разсудкомъ самъ ⁵²).

(Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Улица въ Рим.

(Трубы. Входятъ Коріоланъ, Мененій, Коминій, Титъ Ларцій, сенаторы и патриціи).

Коріоланъ. Такъ поднялъ голову Ауфидій вновь?

Ларцій. Въ томъ дло все, а потому и съ миромъ

Спшили мы.

Коріоланъ. Ужели вольски ищутъ

Лишь случая, чтобъ броситься на насъ

Попрежнему?

Коминій. О, нтъ, достойный консулъ,

Усмирены достаточно они,

И мы при жизни, врно, не увидимъ

Знаменъ ихъ вновь.

Коріоланъ. Скажи, ты не видалъ

Ауфидія?

Ларцій. Являлся подъ охраной

Онъ въ станъ ко мн и страшно проклиналъ

При этомъ вольсковъ всхъ за то, что сдали

Они постыдно городъ. Удалился

Затмъ онъ въ Анціумъ.

Коріоланъ. Вели вы рчь

Съ нимъ обо мн?

Ларцій. Вели.

Коріоланъ. Что, что, скажи,

Онъ говорилъ?..

Ларцій. Припоминалъ, какъ часто

Сходились въ битвахъ вы, твердилъ, что въ мір

Нтъ никого, кто былъ бы ненавистенъ

Ему, какъ ты, и говорилъ, что

Свое добро готовъ онъ безъ возврата

Отдать въ залогъ, лишь только бъ взять въ бою

Верхъ надъ тобой.

Коріоланъ. Онъ въ Анціум?

Ларцій. Да.

Коріоланъ. Хотлъ бы я, чтобъ случай мн позволилъ

Сойтись съ нимъ такъ и подразнить его

Свирпый гнвъ. (Ларцію) Привтъ теб съ возвратомъ!

(Входятъ Сициній и Брутъ).

А, вотъ трибуны наши! Языки

Народныхъ глупыхъ ртовъ. Противно мн

На нихъ смотрть! Терпть нтъ силы чванства,

Съ какимъ они свою возносятъ власть.

Сициній (загораживая Коріолану дорогу).

Стой!

Коріоланъ. Это что?..

Брутъ. Ждетъ впереди бда!

Останься здсь.

Коріоланъ. Въ чемъ дло?

Мененій. Что за новость?

Коминій. Иль онъ не избранъ вами и сенатомъ?

Брутъ. Не избранъ.

Коріоланъ. Какъ!.. Иль дали голоса

Ребята мн?..

1-й сенаторъ. Идетъ на площадь онъ.

Съ дороги прочь!

Брутъ. Народъ его не хочетъ.

Сициній. Онъ не пойдетъ, иль иначе наткнетесь.

На свалку вы.

Коріоланъ. Такъ вотъ онъ, вашъ табунъ!

Даютъ права на голоса людишкамъ,

Что, слово давъ — берутъ его назадъ!

А вы тутъ что? Когда вы рты плебеевъ,

Такъ зубы имъ умйте хоть сдержать.

Не заварили ль этотъ весь погромъ

Вы сами же?

Мененій. Не горячись, будь сдержанъ.

Коріоланъ. Тутъ заговоръ! Намчено впередъ,

Что длать имъ. Хотятъ они согнуть

Права и власть патриціевъ! Возможно ль

Терпть людей, въ которыхъ нтъ ума

Ни управлять ни подчиняться власти?

Брутъ. Тутъ стачки нтъ. Народъ отлично понялъ,

Что ты надъ нимъ глумился. Былъ ты противъ

Раздачи хлба въ голодъ, оскорблялъ

Желавшихъ этой мры, въ нихъ ты видлъ

Враговъ патриціямъ, твердилъ, что были

Льстецами черни т, кому пришла

Благая эта мысль.

Коріоланъ. Но разв это

Для васъ ново?

Брутъ. Не вс про это знали.

Коріоланъ. А ты усплъ усердно разгласить!

Брутъ. Кто? Я?

Коминій. Да, ты!— Вдь на дла такія

Вы мастера ⁵³).

Брутъ. Не больше васъ, когда

Поправить надо ваши намъ продлки.

Коріоланъ. Ну, если такъ, то для чего жъ имть

Намъ консуловъ? Униженно прошу я,

Позвольте промнять мн этотъ санъ

Хотя бъ на вашъ ⁵⁴). Товарищемъ трибуновъ

Хочу я быть.

Сициній. Сквозитъ безъ мры чванство

Въ твоихъ рчахъ:— вотъ чмъ ты взволновать

Усплъ народъ. Когда намтилъ

Себ ты цль, такъ достигай ея

Умреннй, а иначе собьешься

Легко съ пути, и не бывать теб

Ни консуломъ вовки ни трибуномъ.

Мененій (Сицинію). Умреннй теб бы говорить!

Коминій. Народъ введенъ въ ошибку, онъ обманутъ!

Не въ нравахъ Рима дйствовать путемъ

Подобныхъ низкихъ средствъ. Позоръ и стыдъ

Вамъ всмъ за то, что вы Коріолану

Законный путь хотите преградить,

Проложенный его достойной славой!

Коріоланъ. И вздумали же бросить мн въ лицо

Вопросъ о хлб!.. Да,— такъ говорилъ я

И, не смутившись, повторю теперь!

Мененій. Лишь не теперь!..

1-й сенаторъ. Не въ этомъ жаркомъ спор.

Коріоланъ. Нтъ, нтъ, теперь!.. Я такъ хочу!.. Простите

Меня, друзья!— А что до этой шайки,

Презрнной, грязной сволочи,— такъ ей

Вдь я не льщу, и потому пускай

Любуется она сама собою

Въ моихъ словахъ. Я повторялъ всегда,

Что, ей мирволя, семъ противъ власти

Мы плевелы гражданскихъ грозныхъ смутъ.

Мы запахали въ борозды одн

Съ толпою этихъ нищихъ ужъ немало

Согражданъ равныхъ намъ, тмъ, что лишили

Ихъ должностей, которыя могли бы

Они занять, и вотъ теперь должны

Они довольны быть тмъ, что осталось.

Мененій. Ни слова больше!

1-й сенаторъ. Замолчи, мы просимъ!..

Коріоланъ. Какъ! Мн молчать?.. Нтъ, нтъ!.. Какъ не боялся

Итти на смерть я за отчизну въ бой,

Такъ точно голосъ мой не побоится

Ковать слова въ отпоръ зараз этой,

Пока я живъ! Вдь зараженныхъ хуже

Они для насъ,— такъ, что жъ, бжимъ мы сами

Навстрчу имъ?..

Брутъ. Зазнался ты ужъ очень.

Такъ о народ могъ бы говорить

Лишь мститель-богъ, а не такой же смертный,

Какъ мы, какъ вс.

Сициній. Пусть говоритъ:— мы это

Раскажемъ все народу.

Мененій. Какъ! Ты станешь

Передавать, что сказано въ пылу?

Коріоланъ. Въ пылу?.. Такъ знайте же, что будь я даже

Спокойне, чмъ полуночный сонъ,

То и тогда — Юпитеръ мн свидтель —

Я отъ моихъ бы не отрекся словъ!

Сициній. Да будутъ же слова твои отравой

Лишь для тебя, не заразивши ядомъ

Своимъ другихъ.

Коріоланъ. Вы слышите?— ‘Да будутъ!’

Каковъ тритонъ ⁵⁵) ничтожныхъ пискарей!

Вы слышали, какъ важно, какъ надменно

Сказалъ: ‘да будутъ’ онъ?

Коминій. Вдь это слово

Изъ текста взялъ законовъ онъ ^5б).

Коріоланъ. ‘Да будутъ!’

Нтъ, вижу я, патриціи друзья,

Что доброты въ васъ больше, чмъ разсудка!

А васъ сенаторовъ, отцовъ — почтенныхъ,

Да жаль, слпыхъ — спрошу я: какъ могли

Позволить вы стоглавой этой гидр

Избрать вождей, чье дерзкое: ‘да будутъ’,

Звуча трубой чудовищной толпы,

Грозитъ свести рку, какой вы плыли,

Въ болотный ровъ, русломъ же завладть

Лишь для себя!.. Когда исполнить это

Они властны — то преклонитесь мирно

Предъ ними вашей глупостью, а если

Сильне вы, то сбросьте вашъ опасный,

Лнивый сонъ! Есть умъ — такъ не садитесь

Съ глупцами въ рядъ, а нтъ — такъ прикажите

Для нихъ поставить стулья возл васъ!

Въ сенатъ ихъ всхъ!.. Но этимъ обратите

Въ плебеевъ вы себя!.. Они вамъ, впрочемъ,

Вдь ужъ равны. Смшавши голоса

Ихъ съ вашими, увидите, что силу

Возьмутъ они, какъ острая приправа

Мняетъ вкусъ и самыхъ лучшихъ блюдъ.

Вдь довели свою мы имъ поблажку

Ужъ до того, что дали выбрать имъ

Себ вождей (указывая на Сицинія) подобныхъ, напримръ,

Хоть этому, чей дерзкій крикъ: ‘да будутъ’,

Народный крикъ, грозитъ собранію лицъ,

Почтенне какихъ мы не видали

И въ Греціи!.. Къ чему тогда, скажите,

Намъ консулы? Юпитеромъ клянусь,

Не нужно ихъ! Скорбитъ душа при вид,

Какъ въ распр двухъ столкнувшихся властей

Втирается межъ ними безпорядокъ

И тмъ даетъ имъ поводъ лишь скоре

Себя сгубить…

Коминій. Довольно,— намъ на площадь

Пора итти.

Коріоланъ. Что жь до раздачи хлба,

То кто бъ ее тогда ни предложилъ,

Хоть это, правда, длалось порой

И въ Греціи…

Мененій. Пожалуйста, ни слова

О томъ теперь.

Коріоланъ. Я все жъ скажу, что тамъ

Народа власть была сильнй и выше.

У насъ же, сдлавъ такъ, вы проложили

Лишь бунту путь, непослушанью власти

И гибели!

Брутъ. И за такую рчь

Народъ ему дастъ голосъ?

Коріоланъ. Приведу

Я доводы сильнй, чмъ этотъ голосъ!

Мы не въ награду дали хлбъ! Народъ

Ея не заслужилъ!.. Онъ это знаетъ

Самъ хорошо. Когда враги стояли

Почти что въ сердц родины — что длалъ

Тогда народъ?.. Сидлъ, сложивши руки!

Переступить порога не хотлъ

Онъ для войны!.. За это ль заслужилъ

Онъ помощи? Чмъ показалъ онъ храбрость

Свою въ войн?— Безчинствами, бездльемъ

И грабежомъ! Не въ этомъ ли заслуга

Была толпы?.. А вчныя нападки

На нашъ сенатъ! Пустыя клеветы

На кучу небывалыхъ притсненій^

Не этимъ ли склонить хотли насъ

На доброту? А что случилось дальше?

Какъ принялъ этотъ рой пустыхъ желудковъ

Сенатскій даръ? Изъ длъ ихъ видно ясно,

Что вбить они себ успли въ умъ!

‘Насъ много! Мы толпа! Своимъ галдньемъ

Добились мы, что дали намъ сейчасъ

Изъ страха все!’ — Вотъ мннье ихъ! Мы сами,

Такъ поступи, унизили значенье

Законной нашей власти! Дали сами

Толп бродягъ возможность называть

Заботы наши трусостью, и врьте,

Придетъ пора, когда падетъ ограда

Сенатскихъ стнъ, и стая дикихъ галокъ

Совьетъ гнздо въ убжищ орловъ!

Мененій. Довольно…

Брутъ. Да,— довольно, даже слишкомъ.

Коріоланъ. Нтъ, слушай все! И знай, что словъ конецъ

Скрплю людской и божеской я клятвой.

Тамъ, гд царятъ дв спорящія власти —

Порядка нтъ! Съ презрньемъ власть одна

Глядитъ тогда по праву на другую,

Другая же бросаетъ дерзко первой

Въ лицо ничмъ не вызванную злость!

Коль скоро то, что разъ ршили мудрость,

Законъ и власть, нуждается еще

Въ безсмысленномъ, нелпомъ утвержденьи

Толпы невждъ — то ждать добра и пользы

Тамъ нечего!.. Все расплывется въ хаосъ

И въ суету! Кто ставитъ невпопадъ

Преграду мудрой цли, можетъ этимъ

Свести въ ничто благую даже цль.

(Обращаясь къ сенаторамъ)

А потому, готовый врить въ то,

Что осторожны вы скорй, чмъ трусы ^5?),

Взываю я ко всмъ изъ васъ:— кто ставитъ

Законность выше страха перемнъ,

Въ чьихъ мысляхъ честно жить — дороже вдвое,

Чмъ долго жить, и чей разсудокъ видитъ,

Что должно намъ опаснымъ даже средствомъ

Лчить больныхъ, коль скоро нтъ иного

Спасенья имъ — ршитесь вырвать смло

Языкъ толп!.. Не долженъ онъ лизать

Себ жъ на гибель ядовитой сласти

Вы, унижаясь, губите безслдно

Свой здравый смыслъ, лишая вмст съ тмъ

Страну той прочной власти, безъ которой

Не сдлать вамъ добра, живя подъ страхомъ,

Что можетъ васъ по вол притянуть

Къ отвту дрянь!

Брутъ. Онъ высказался весь.

Сициній. Въ словахъ его измна! Какъ измнникъ,

Отвтитъ онъ.

Коріоланъ. Сперва отъ злости лопнешь,

Бездльникъ, ты!.. Трибуновъ кличку дали

Двумъ лысымъ дуракамъ! Я васъ спрошу:

Къ чему они? Чернь видитъ въ нихъ опору

Лишь для того, чтобъ возставать на власть!

Избрали ихъ въ пору, когда дарили

Раздоръ и бунтъ, права жъ топтались въ грязь!

Теперь не то: живемъ мы въ добромъ мир!

Такъ въ грязь всхъ ихъ! Безслдно въ грязь, чтобъ снова

Открытъ былъ путь нарушеннымъ правамъ!

Брутъ. Чего яснй?— Открытая измна!..

Сициній. Онъ консулъ?— Нтъ!

Брутъ. Сюда, эдилы! Взять

Его сейчасъ! (Входить эдилъ).

Сициній. Зови народъ! (Эдилъ уходить).

Во имя

Народныхъ правъ, подъ стражу будешь взятъ,

Измнникъ, ты!.. Объявленъ впредь врагомъ

Ты родины! Иди за мной къ отвту!

Не возражай!

Коріоланъ. Сдой козелъ! Прочь руки!..

Сенаторы. Мы за него.

Мененій (Сицинію). Уймись, старикъ!

Коріоланъ. Прочь, гниль!

Прочь старый хламъ! Иль хочешь ты, чтобъ вытрясъ

Я кости вонъ изъ твоего тряпья!..

Сициній. Народъ! Сюда! (Возвращаются эдилы съ толпой плебеевъ).

Мененій. Опомнитесь! Сдержитесь!

И вы и онъ!

Сициній (народу). Смотрите вс: вотъ тотъ,

Кто васъ лишить задумалъ вашей власти.

Брутъ. Схватить его!

Народъ. Смерть, смерть! Кончайте съ нимъ!

Сенаторы (окружая Коріолана).

Къ мечамъ, къ мечамъ! Патриціи! Трибуны!

Сограждане!.. Что жъ это?.. Брутъ, Сициній!.

Коріоланъ!..

Народъ. Тсс… Тише! Погодите!

Мененій. Что ждать еще? До бунта шагъ! Не въ силахъ

Я говорить… Народъ, народъ! Трибуны,

Опомнитесь!.. Уймись, Коріоланъ!..

Возьмись хоть ты, Сициній, добрымъ словомъ

Уладить миръ.

Сициній. Тсс… Слушайте меня.

Народъ. Да, да! Трибуну рчь! Молчите, тише.

Сициній. Стоите вы на рубеж потери

Всхъ вашихъ правъ. Отнять задумалъ Марцій

У васъ ихъ дерзко вс. Тотъ самый Марцій,

Кого ршили нынче вы возвесть

Въ санъ консула.

Мененій. Помилуй!.. Разв это

Порядка рчь?… Вдь къ пущему раздору

Ведетъ она.

1-й сенаторъ. Иль городъ ты затялъ

Сравнять съ землей?

Сициній. А городъ что?— Народъ!..

Народъ. Такъ, такъ! Онъ правъ! Народъ, народъ — вотъ городъ!

Брутъ. Избрать ршили общимъ приговоромъ

Вы насъ въ вожди…

Народъ. Да, да! И ими вы

Останетесь.

Мененій. Кто жъ съ этимъ несогласенъ?

Коминій. Придете вы къ тому, что будетъ городъ

Разрушенъ нашъ. Вверхъ дномъ перевернется

Порядокъ весь, и въ хаос развалинъ

Смшается все, что досел стройно

Стояло на указанныхъ мстахъ ⁵⁸).

Сициній. Онъ за дла достоинъ смерти.

Брутъ. Должно

Намъ власть явить, иль навсегда утратить,

А потому провозглашаемъ мы,

Во имя правъ, дарованныхъ народомъ

Обоимъ намъ, что Марцій заслужилъ

Достойно казнь.

Сициній. Возьмите же его

И тотчасъ же съ Тарпейскаго утеса

Низриньте внизъ.

Брутъ. Схватить его, эдилы,

И на утесъ!

Народъ. Сдавайся, Марцій!

Мененій. Стойте!

Друзья, трибуны! Дайте мн сказать

Два слова вамъ.

Эдилы. Молчанье, тише!

Мененій. Будьте,

Чмъ быть должны:— отечества друзьями!

Обдумайте сначала хладнокровно

Поступокъ вашъ, затянный въ пылу.

Брутъ. Горячъ недугъ — такъ надо и лчить

Его горячимъ средствомъ, хладнокровье

Тутъ будетъ ядъ… Схватить его сейчасъ же

И на утесъ!

Коріоланъ (вынимая мечъ). Умру я здсь! Видали

Они меня сражавшимся съ врагомъ,

Такъ на себ попробуютъ пусть нынче,

Что значу я.

Мененій. Вложи свой мечъ!.. Трибуны!

Я васъ прошу! Оставьте! Удалитесь…

На мигъ одинъ.

Брутъ. Схватить его!

Мененій. На помощь!

За Марція! Кто честенъ, старъ иль молодъ —

Вс за него!

Народъ. Долой его! Долой!..

(Схватка, въ которой патриціи вытсняютъ трибуновъ, эдиловъ и народъ за сцену).

Мененій (Коріолану). Ступай домой! Скорй, скорй! Иначе

Пропало все.

1-й сенаторъ. Иди.

Коминій. Держаться можемъ

Мы противъ нихъ, друзей у насъ не меньше,

Чмъ и враговъ ⁵⁹).

Мененій. Ужели мы дойдемъ

До этого?

1-й сенаторъ. Да сохранятъ насъ боги!

(Коріолану) Другъ, добрый другъ! Иди домой! Оставь-

Намъ безъ тебя уладить это дло.

Мененій. Оскорблены не меньше мы, чмъ ты,

Но ранъ своихъ ты самъ не перевяжешь.

Иди, иди, прошу тебя!

Коминій. Пойдемъ,

Я за тобой.

Мененій ⁶⁰). [Имъ варварами быть

Приличнй бы, а между тмъ они

Вдь въ Рим рождены! Зачаты также

У входа въ Капитолій,— духа жъ римлянъ

Въ нихъ тни нтъ]. Иди, не выражай

Громовой рчью гнвъ твой!.. Връ мн, время

Изгладить все.

Коріоланъ. На мст бъ положилъ

Десятка три ничтожныхъ этихъ тварей

На пол я.

Мененій. Взялся бъ и я за это,

Особенно жъ охотно свелъ бы счетъ

Съ трибунами.

Коминій. Не равны слишкомъ силы.

Безумнъ пылъ, когда толкаетъ насъ

Онъ дерзко встать предъ падающимъ зданьемъ ⁶¹).

Ступай, ступай, пока не возвратилась

Ватага ихъ. Вдь бшенымъ потокомъ

Прорвать они готовы все, что встртятъ

На своемъ пути.

Мененій. Прошу: уйди, а я

Встряхну мой старый умъ: авось поможетъ

Смирить онъ тхъ, въ комъ вовсе нтъ ума.

Была бъ заплата вставлена — о цвт

Ужъ рчи нтъ.

Коминій. Идемъ, идемъ, не медля.

(Уходятъ Коріоланъ и Коминій).

1-й патрицій. Вотъ человкъ, свое сгубившій счастье.

Мененій. Онъ слишкомъ прямъ, чтобъ жить въ людской толп.

Онъ не польститъ Нептуну за трезубецъ

И не пойдетъ Юпитеру служить

За громъ его. Языкъ одно въ немъ съ сердцемъ.

Его слова летятъ изъ устъ, чуть только

Родитъ ихъ грудь, когда же раздраженъ,

То смерти онъ не помнитъ даже имя. (За сценой шумъ).

Чу! Шумъ опять.

2-й патрицій. Хоть бы легли въ постели

Они скорй!

Мененій. А я ихъ уложилъ бы

Охотнй въ Тибръ… И вдь не могъ же съ ними

Поговорить онъ тише и скромнй,

(Возвращаются Брутъ и Сициній съ толпой народа).

Сициній. Гд этотъ гадъ, что вздумалъ у народа

Отнять права и пользоваться ими

Изъ всхъ одинъ?

Мененій. Почтенные трибуны…

Сициній. Готово все, чтобъ со скалы Тарпейской

Онъ сброшенъ былъ. Онъ попиралъ законъ,

И потому законъ ему защитой

Не будетъ впредь. Расправится за все

Съ нимъ самъ народъ, имъ презрнный такъ дерзко.

Одинъ изъ народа. Пусть знаетъ онъ, что честные трибуны —

Языкъ всхъ насъ, мы сами жъ — руки ихъ.

Народъ. Такъ, врно, такъ!

Мененій (Сицинію). Ты выслушай.

Сициній. Молчи!

Мененій. И для чего нужна вамъ эта травля,

Когда достичь желанной цли можно

И безъ нея?

Сициній. А ты зачмъ помогъ

Ему отъ насъ укрыться?

Мененій. Дай сказать

Два слова мн. Иметъ консулъ нашъ

Достоинства, равно какъ недостатки.

Сициній. Кто консулъ вашъ?

Мененій. Коріоланъ.

Брутъ. Онъ!— консулъ?..

Народъ. Нтъ, нтъ, нтъ, нтъ!

Мененій. Любезные друзья!

Я съ позволенья вашихъ же трибуновъ

Прошу сказать два слова вамъ. Бды

Вдь въ этомъ нтъ: потеря будетъ только

Двухъ-трехъ минутъ.

Сициній. Болтай, да покороче.

Ршили мы съ эхидной этой злой

Покончить счетъ. Изгнать его опасно,

А жить съ нимъ здсь — накликать значитъ гибель

На насъ самихъ, и потому сегодня жъ

Ему конецъ.

Мененій. Да сохранятъ насъ боги,

Чтобъ славный Римъ, чью благодарность къ лучшимъ

Его сынамъ вписалъ Юпитеръ даже

Въ свою скрижаль,— чтобъ этотъ Римъ терзалъ

Своихъ дтей, какъ дикій зврь ⁶²)!

Сициній. Онъ — недугъ,

Который надо вырзать.

Мененій. Нтъ, нтъ!

Онъ только членъ, болзнью пораженный.

Поврьте мн — смертельно и опасно

Его отнять, а вылчить легко.

Что сдлалъ онъ? За что онъ стоитъ смерти?

За то ль, что честно проливалъ онъ кровь

За родину? Живой вдь крови меньше

Осталось въ немъ, чмъ сколько пролилъ онъ

Ея въ бояхъ, а проливалъ онъ кровь

За родину! Такъ неужели нынче

Вы обагрить свои хотите руки

Въ его крови? Позоръ и стыдъ падетъ

На насъ на всхъ! Позоръ, какого хуже

Не видывалъ и не увидитъ свтъ!

Сициній. Ты мелешь вздоръ.

Брутъ. И невпопадъ. Покуда

Любилъ онъ Римъ — его цнили въ Рим,

Какъ слдуетъ.

Мененій. Когда служили ноги,

Какъ должно, намъ, то неужель забудемъ

Мы службу ихъ, въ тотъ день, когда случится

Имъ омертвть?

Брутъ. Довольно болтовни.

Идите въ домъ измнника, чтобъ взять

Его оттуда силой. Должно вырвать

Заразу прочь — иначе разольется

Она на всхъ.

Мененій. Одно, одно лишь слово!..

Какъ тигры, вы не знаете преградъ,

Но вспомните, что, давши волю злости,

Ужъ вы ее не сдержите ничмъ!

Не сдержите, будь даже къ вашимъ пяткамъ

Привязанъ грузъ тяжелый, какъ свинецъ.

Законный судъ — вотъ ваша мощь и сила!

Вашъ врагъ любимъ:— найдетъ друзей онъ въ Рим!

Страшитесь же, чтобъ въ бур смутъ и распрь

Не палъ нашъ Римъ самихъ же насъ виною!

Брутъ. Ну… если такъ…

Сициній. Ты пустяки болтаешь,

Его покорность видли мы вс.

Онъ насъ толкалъ! Съ эдилами на драку

Почти-что лзъ… Впередъ, друзья!..

Мененій. Примите жъ

Въ расчетъ хоть то, что вскормленъ былъ войною

Онъ съ возраста, когда впервые взялся

За бранный мечъ! Гд жъ научиться могъ

Онъ говорить отборными словами?

Немудрено, что сыплетъ безъ разбора

Онъ соръ съ мукой. Позвольте, я пойду

За нимъ одинъ. Быть-можетъ, согласится

Онъ самъ прійти, чтобъ мирно дать отвтъ

Предъ вами здсь, какъ должно, по закону,

Хотя бъ ему грозила даже смерть.

1-й сенаторъ. Онъ предлагаетъ, честные трибуны,

Вдь правый путь, а вашъ поступокъ будетъ

Черезчуръ жестокъ, и, сверхъ того, какъ знать,

Чмъ кончится подобное начало.

Сициній. Ну, хорошо! Согласны мы, чтобъ шелъ

Къ нему Мененій отъ лица народа.

(Народу) Сложить мечи вы можете пока.

Брутъ. Но по домамъ никакъ не расходитесь.

Сициній. На площади сойдемся снова мы

И будемъ ждать. Когда жъ къ отвту Марцій

Не явится, то съ нимъ покончимъ мы,

Какъ ршено.

Мененій. Онъ явится. (Сенаторамъ) Идемте

За нимъ, друзья! Прійти онъ съ нами долженъ,

Иль иначе тягчайшая изъ бдъ

Грозитъ намъ всмъ.

1-й сенаторъ. Да, да, идемте вмст. (Уходятъ)

СЦЕНА 2-я.

Комната въ дом Коріолана.

(Входятъ Коріоланъ и нсколько патриціевъ).

Коріоланъ. Пусть прожужжитъ угрозами мн уши

Ватага ихъ! Пускай сулятъ мн гибель

На колес иль отъ копытъ коней!

Пусть на скалу Тарпейскую поставятъ

Хоть десять скалъ — поставятъ такъ, чтобъ съ вышки

Не различить зіяющаго дна —

Я и тогда останусь передъ ними,

Чмъ прежде былъ!

1-й патрицій. Достойныя слова!

(Входитъ Волюмнія).

Коріоланъ. Дивитъ меня, я признаюсь, одно:

Какъ мать моя, считавшая, бывало,

Ихъ глупый рой за дрянь, за торгашей,

Сермяжный сбродъ ⁶³), способный лишь, звая,

Безъ шапокъ слушать рчь, когда въ собраньи

Заговорятъ ораторы, какъ я,

Имъ о войн,— какъ-мать моя ршилась

Сказать, что я неправъ? (Волюмніи) Да, да!.. Вели мы

Рчь о теб: ты хочешь, чтобы имъ

Я уступилъ. Зачмъ? Ужель я долженъ

Сломить свою природу? Не честне ль

Теб желать, напротивъ, чтобъ остался

Я тмъ, чмъ былъ?

Волюмнія. Сынъ, сынъ, желаю я

Лишь одного: чтобъ прежде, чмъ облечься

Въ твой новый санъ, не разорвалъ въ лохмотья

Его ты самъ.

Коріоланъ. Пусть рвется.

Волюмнія. Могъ остаться

Ты самъ собой и безъ такихъ стараній.

Помхъ ты встртилъ меньше бъ, если бъ выждалъ

Удобный мигъ, не выказавъ себя

До той поры, когда враги не смли бъ

Итти теб во всемъ наперекоръ.

Коріоланъ. Повсить ихъ!

Волюмнія. Пускай хоть сжечь.

(Входятъ Мененій и сенаторъ).

Мененій. Нтъ, нтъ!

Ты былъ суровъ! Чрезчуръ суровъ! Вернуться

Ты долженъ къ нимъ, поправить долженъ дло.

1-й сенаторъ. Иныхъ нтъ средствъ, — откажешься — погубишь

Ты городъ весь! Размечешь все во прахъ.

Волюмнія. Прошу, послушай голоса разсудка.

Упорна я не мене, чмъ ты,

Но подчинять умю вспышки гнва

Я разуму, когда такъ поступить

Велитъ своя же выгода.

Мененій. Разумнй

Не скажешь словъ. Вдь если бъ гнетъ нужды

Не заставлялъ лчить подобнымъ средствомъ

Намъ недугъ всей страны, то я и самъ

Чрезъ силу бы скорй напялилъ латы,

Чмъ допустилъ, чтобъ ты себя унизилъ

Предъ стадомъ ихъ.

Коріоланъ. Ну, хорошо! Что жъ долженъ

Исполнить я?

Мененій. Пойти къ трибунамъ.

Коріоланъ. Дальше.

Мененій. Повинную принесть въ твоихъ словахъ.

Коріоланъ. Предъ ними-то?.. Вдь боги не могли бъ

Меня принудить къ этому — такъ какъ же

Смирю себя я передъ ихъ толпой?

Волюмнія. Ты твердъ и прямъ, но вдь и твердость можетъ

Излишней быть, когда не уступаетъ

Она нужд. Слыхала я не рдко

Твои жъ слова, что хитрость — лучшій другъ

Намъ на войн. Такъ почему жъ не быть

Ей другомъ врнымъ доблести и въ мир.

За что разрознить хочешь безъ причины

Ты ихъ теперь?

Коріоланъ. Ну, полно, полно!

Мененій. Нтъ,

Вопросъ бьетъ въ цль.

Волюмнія. Коль скоро на войн

Намренно мы кажемся врагу

Не тмъ, что мы на дл,— если хитрость

Похвальна тамъ, то въ чемъ же зло, когда

Она сдружится съ храбростью и въ мир,

Особенно когда он намъ об

Нужны равно ⁶⁴).

Коріоланъ. Къ чему натяжка эта?

Волюмнія. Къ тому, чтобъ понялъ ты, что долженъ нынче

Ты рчь сказать не подъ диктовку чувствъ,

Не рядомъ словъ, исторгнутыхъ изъ сердца,

Но полныхъ лжи, слетающихъ фальшиво

Лишь съ языка… Ихъ, какъ дтей побочныхъ,

Твоя правдивость можетъ не признать.

Представь себ, что взялъ ты вражій городъ

Не приступомъ, цной кровавыхъ жертвъ,

Но рядомъ словъ, враговъ твоихъ приведшихъ

Къ покорности,— ужель безчестнымъ будетъ

Поступокъ твой?.. Когда бъ меня просили

Друзья въ нужд спасти ихъ — врь, природу

Сломила бъ я безъ ропота свою,

Лишь только бъ имъ помочь!.. А здсь — смотри

Тебя о томъ съ настойчивостью просятъ

Твои друзья-сенаторы, твои сынъ,

Жена и мать! Но ты предпочитаешь

Предъ сволочью кичиться безъ нужды,

Тогда какъ могъ бы льстивою улыбкой

Достичь всего, легко завоевавши

Любовь толпы, и тмъ спасти безъ жертвъ

Все то, чему грозитъ иначе гибель!

Мененій. Нтъ женщины разумнй! (Коріолану) Полно, полно!

Идемъ со мной!.. Вдь можешь добрымъ словомъ

Помочь ты злу, грозящему теб

И все вернуть съ тмъ вмст, что утратилъ.

Волюмнія. Иди, мой сынъ! Съ открытой головой

Явись предъ ними кротко и смиренно.

Проси, моли,— встань даже на колни

(Дла порой краснорчивй словъ),

Глаза невждъ мы подкупаемъ легче,

Чмъ уши ихъ,— склонись же головою!

Пусть видятъ вс, что сердце ты смирилъ,

Пусть всмъ оно покажется нжне,

Чмъ сплый плодъ, податливый предъ легкимъ

Давленьемъ рукъ ⁶⁵). А вслдъ затмъ скажи,

Что воинъ ты, что, закаленный въ битвахъ,

Ты говорить смиренно не привыкъ,

Но все жъ при этомъ чувствуешь, что кротость

Нужна тому, кто хочетъ пріобрть

Любовь людей. Прибавь затмъ, что будешь

Стараться ты, по мр силъ, исправить

Себя впередъ и перемнишь нравъ

Свой для того, чтобъ всхъ вполн уврить

Въ готовности служить высокимъ саномъ

На пользу всмъ.

Мененій. Когда ея совтъ

Исполнишь ты, то, врь мн, этимъ купишь

Сердца толпы. Умлымъ словомъ можно

Склонить народъ на кротость точно такъ же,

Какъ и на бунтъ.

Волюмнія. Прошу, иди,— хоть знаю

Я хорошо, что легче для тебя

Прыгнуть безъ страха въ огненную пропасть

Во слдъ врагу, чмъ льстить ему, покоясь

Среди цвтовъ… Но вотъ идетъ Коминій.

(Входитъ Коминій).

Коминій. Я съ площади. Одно осталось: встртить

Съ оружьемъ ихъ иль укротить мольбой.

Бжать иначе долженъ ты изъ Рима.

Все въ ярости.

Мененій. Десятокъ кроткихъ словъ…

Коминій. Скажи онъ ихъ — могли бъ мы этимъ средствомъ

Уладить все.

Волюмнія. Онъ это сдлать долженъ

И сдлаетъ! Ршайся, говори!

Прошу еще: скажи, что ты согласенъ.

Коріоланъ. Итакъ, опять, снявъ шапку для поклоновъ,

Итти мн къ нимъ! Опять позорить сердце

Притворствомъ словъ!.. Но… такъ и быть! Согласенъ!

Хоть все жъ клянусь, что если бъ дло шло

Здсь лишь о томъ, чтобъ этимъ низкимъ средствомъ

Спасти себя — то я въ куски бъ позволилъ

Скорй себя разбить! Развять прахомъ

Природой данный видъ мн, чмъ ршился

Такъ уступить!.. Идемте,— я готовъ.

Успли вы меня къ тому принудить,

Чего я самъ не сдлалъ никогда бъ.

Коминій. Мы за тобой, мы вс теб поможемъ.

Волюмнія. Твердилъ ты самъ, мой дорогой, не разъ,

Что храбрымъ сталъ ты, слыша, какъ, бывало,

Хвалила я тебя,— такъ постарайся жъ

Удвоить похвалы. Исполни роль,

Какой играть теб не приходилось.

Коріоланъ. Да, да, исполню все. Сыграть вдь долженъ

Я эту роль! Прощай, мой гордый духъ!

Ты долженъ стать развратной потаскушкой!

Пусть голосъ мой, привыкшій рокотать

Подъ громкій гулъ военныхъ барабановъ,

Звучитъ впередъ, какъ сиплый пискъ кастрата

Иль пнье бабъ, качающихъ ребятъ.

Скривитъ пускай улыбка негодяевъ

Мое лицо, а самъ начну ревть,

Какъ школьникъ, я! Лепечетъ мой языкъ

Пусть просьбы жалкихъ нищихъ, а колни,

Сгибавшіяся только въ стременахъ,

Согнутся пусть, какъ будто умоляя

Прохожихъ о подачк!.. Нтъ!.. Не въ силахъ

Я быть такимъ! Не въ силахъ потерять

Я самъ къ себ былое уваженье!

Не въ силахъ самъ себ я указать

Путь къ подлости, унизивъ ею тло.

Волюмнія. Какъ думаешь!.. Унизилась я больше,

Прося тебя, чмъ самъ ты могъ унизить

Себя мольбой предъ ними. Гибнетъ пусть

Безслдно все! Пусть гордостью погубишь

Ты мать свою и, чмъ скорй, тмъ лучше.

Вдь это легче все жъ, чмъ въ вчномъ страх

Послдствій ждать упрямства твоего.

Тверда душой предъ смертью точно такъ же

Я, какъ и ты… Поступишь ты, какъ хочешь.

Вскормивъ тебя, успла влить геройство

Я въ грудь твою, но спесь твою и гордость

Ты добылъ самъ — он не отъ меня!

Коріоланъ. О, полно, полно, не сердись! Иду

На площадь я. Не укоряй такъ сына.

Я выкляньчу любовь ихъ, подольщусь

Я къ ихъ сердцамъ и возвращусь любимцемъ

Всей грязной римской сволочи. Взгляни:

Вдь я иду. Ты передашь привтъ мой

Моей жен. Вернусь къ обимъ вамъ

Я консуломъ, иль, иначе, не врьте,

Что льстить и лгать уметъ мой языкъ.

Волюмнія. Какъ думаешь. (Уходитъ Волюмнія).

Коминій. Впередъ,— насъ ждутъ трибуны.

Склони себя на кротость, ходятъ слухи,

Что обвинить намрены тебя

Они въ гораздо большихъ преступленьяхъ,

Чмъ прежнія.

Коріоланъ. Мой лозунгъ будетъ — ‘кротость’.

Идемъ теперь. На лживость обвиненій

Отвчу я, какъ мн укажетъ честь.

Мененій. И съ кротостью.

Коріоланъ. Да, кротко, кротко, кротко!

(Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Площадь.

(Входятъ Сициній и Брутъ).

Брутъ. Вини его главнйше за попытку

Похитить власть, а выйдетъ правъ онъ въ этомъ,

Такъ вспоминай вражду его къ народу,

Да говори, что будто бы добыча,

Взятая въ Анціумскую войну,

Не роздана. (Входитъ эдилъ).

Ну, что? Придетъ?

Эдилъ. Идетъ ужъ.

Брутъ. Кто съ нимъ?

Эдилъ. Старикъ Мененій, да еще

Два-три сенатора изъ самыхъ близкихъ

Его друзей.

Сициній. Скажи, съ тобой ли списокъ

Тхъ голосовъ, какіе поименно

Собрали мы?

Эдилъ. Вотъ онъ.

Сициній. Ты собиралъ

По трибамъ ихъ ⁶⁶)?

Эдилъ. По трибамъ.

Сициній. Такъ зови

Народъ сейчасъ на площадь, и чтобъ вс,

Чуть я скажу:— ‘да будетъ такъ во имя

Народныхъ правъ’ — и назову при этомъ

Изгнанье, пеню, смерть — кричали бъ разомъ

Вослдъ за мной:— ‘Изгнанье! Пеня! Смерть’!

Ну, словомъ все, что я бы ни промолвилъ.

Должны они сегодня отстоять

Свои права, имъ данныя издревле

Въ такихъ длахъ.

Эдилъ. Исполню все, какъ должно.

Брутъ. И разъ поднявъ толпою общій крикъ,

Пускай они его не прекращаютъ,

Покуда страхъ предъ бунтомъ не заставитъ

Исполнить тотчасъ приговоръ, какой

Поставимъ мы.

Эдилъ. Исполню все.

Сициній. Старайся

Сильнй ихъ раззодорить, чтобъ ловили

Съ горячностью они малйшій знакъ,

Имъ поданный.

Брутъ. Ступай теперь. (Эдилъ уходитъ).

А ты

Старайся разсердить его. Вдь онъ

Привыкъ всегда быть правымъ и не терпитъ,

Чтобъ съ нимъ вступали въ споръ. Когда же онъ

Разбсится, то здравому разсудку

Его конецъ:— все выльетъ онъ, что только

Кипитъ въ душ, а это намъ какъ разъ

И на руку, чтобъ онъ попался въ петлю.

(Входятъ Коріоланъ, Мененій, Коминій, сенаторы и патриціи).

Сициній. Смотри, вотъ онъ.

Мененій (Коріолану). Прошу тебя, будь сдержанъ.

Коріоланъ. Да! Какъ холопъ, который за подачку

Назвать себя позволилъ подлецомъ.

(Громко) Да ниспошлютъ благіе боги счастье

На славный Римъ! Да даруютъ они

Ему судей достойныхъ! Да пребудетъ

Любовь средь насъ — народныя жъ толпы

Пусть для молитвъ сбираются лишь въ храмы,

А не для смутъ, усобицъ или ссоръ.

1-й сенаторъ. Да будетъ такъ.

Мененій. Похвальное желанье.

(Входитъ эдилъ съ народомъ).

Сициній. Сюда, народъ.

Эдилъ. Тсс… слушайте трибуновъ.

Коріоланъ. Сказать сперва два слова дайте мн.

Трибуны. Изволь, изволь. Тсс… слушайте! Молчанье!

Коріоланъ. Конецъ ли нынче вашимъ обвиненьямъ,

И все ль отъ васъ услышу я теперь?

Сициній. Отвть сперва, смиришься ль предъ народомъ

Покорно ты?.. Признаешь ли ты власть

Его вождей и подчинишься ль кар,

Къ какой тебя, за признанныя явно

Твои вины, приговоритъ законъ?

Коріоланъ. Согласенъ я.

Мененій. Вы слышите? Согласенъ

Онъ, граждане! Примите же въ расчетъ

Его заслуги въ битвахъ. Пусть ему

Защитой служатъ раны т, какими

Покрытъ онъ весь. Он на немъ зіяютъ,

Какъ рядъ могилъ на кладбищ святомъ.

Коріоланъ. Царапины! Смшно о нихъ мн даже

И вспоминать.

Мененій. Подумайте, что если

Онъ не блисталъ, какъ гражданинъ, въ словахъ,

То велъ себя всегда, какъ честный воинъ,

А потому считать не должно грубость

Его рчей за ненависть иль злость.

Онъ говорить уметъ, какъ солдаты —

Не иначе — я вамъ сказалъ ужъ это,

И къ вамъ вражды въ немъ, врьте, нтъ слда.

Коминій. Ну, ну, довольно, полно.

Коріоланъ. Какъ, скажите,

Мн понимать, что, разъ избравъ меня

Въ санъ консула — избравъ единогласно,

Вы, вслдъ затмъ, позорите меня,

Вдругъ отмнивъ ршенное избранье?

Сициній. Отвтить намъ сперва обязанъ ты.

Коріоланъ. Ну, хорошо!— Ты правъ, и я смиряюсь.

Сициній. Тебя винимъ въ попытк мы низвергнуть

Правленья строй и стать тираномъ въ Рим,

За что ты долженъ быть провозглашенъ

Измнникомъ.

Коріоланъ. Какъ?.. Что?.. Измнникъ я…

Мененій. Воздержнымъ будь — ты общалъ намъ это.

Коріоланъ. Всхъ адскихъ безднъ огонь прольется пусть

На вашъ народъ!.. Сказать, что я измнникъ!..

Трибунъ наглецъ!.. ругатель!.. знай, что если бъ

Смертей зіяло двадцать тысячъ въ гнусныхъ

Твоихъ глазахъ!— когда бъ ты ихъ мильонъ

Держалъ въ рук, и вдвое больше было бъ

Ихъ въ подломъ язык твоемъ — я все бы

Сказалъ теб, что ты презрнный лжецъ!..

Сказалъ съ такой же смлою свободой,

Съ какой молюсь передъ богами я!..

Сициній. Народъ, замть!

Народъ. Внизъ, внизъ его! Съ утеса!..

Кончайте съ нимъ…

Сициній. Тс… замолчите вс!

Винить его намъ больше нту нужды.

Вы видли, какъ дерзко издвался

Надъ властью онъ,— васъ проклиналъ, затявъ

Кулачнымъ правомъ замнить законъ ⁶⁷),

Какъ силой онъ противился эдиламъ,

А насъ, вождей, которымъ власть дана

Его судить, считалъ ничмъ!.. Все это

Преступно такъ, что карой справедливой

Ему за то быть можетъ только смерть.

Брутъ. Но такъ какъ онъ служилъ отчизн прежде…

Коріоланъ. Вотъ вздумалъ кто заслуги поминать!

Брутъ. Я говорю про то, что знаю.

Коріоланъ. Будто?..

Мененій. Что общалъ ты матери своей?

Припомни.

Коріоланъ. Нтъ!.. Ни знать ни помнить больше

Я не хочу!.. Пусть мн скалой Тарпейской

Грозятъ они! Пусть шлютъ меня въ изгнанье!

Пусть голодомъ морятъ въ тюрьм, давая

Въ день по зерну — все жъ покупать не стану

Я милость ихъ цною сладкихъ словъ

И честь свою не уроню ⁶⁸), хотя бы

Купить я могъ любовь мерзавцевъ этихъ,

Сказавши имъ обыденный привтъ!..

Сициній. За то, что онъ ловилъ малйшій случай

Сковать народъ, отнявъ его нрава,

За то, что онъ не дале, какъ нынче,

Позорилъ власть въ лиц вождей, которымъ

Она дана — мы, властные трибуны,

Во имя правъ, какія вручены

Народомъ намъ, ршаемъ, чтобъ отнын

Онъ изгнанъ былъ изъ Рима навсегда!

И если онъ, презрвъ ршенье это,

Когда-нибудь посметъ перейти

Грань римскихъ стнъ — то на скал Тарпейской

Его ждетъ смерть!.. Во имя правъ народа

Да будетъ такъ!

Толпа. Да будетъ такъ! Онъ изгнанъ!

Прочь! Прочь его!..

Коминій. Друзья мои!— два слова!

Сициній. Вопросъ ршенъ — довольно болтовни.

Коминій. Я все жъ скажу:— бывъ консуломъ, нердко

Носилъ слды я вражескихъ мечей!

Любилъ я Римъ восторженнй и больше,

Чмъ жизнь свою, чтилъ честь его я выше,

Чмъ честь жены и данныхъ ею мн

Родныхъ дтей — сокровищъ нашей плоти ⁶⁹).

И потому сказать хочу…

Сициній. Мы знаемъ,

Что скажешь ты.

Брутъ. Слова напрасны… Въ прав

Лишь повторить ты только то, что изгнанъ

Народа врагъ, и что такъ быть должно.

Толпа. Такъ быть должно! Такъ быть должно!..

Коріоланъ. О, стая

Орущихъ псовъ! Дыханье ваше гаже,

Чмъ вонь болотъ!.. Любовь цню я вашу,

Какъ чумный смрадъ непогребенныхъ тлъ!

Не вы меня, а я васъ шлю въ изгнанье!

Живите жъ здсь въ волненьяхъ вчныхъ смутъ ⁷⁰)!

Пусть шумъ малйшій потрясаетъ страхомъ

Позорно васъ! Отчайтесь предъ врагомъ,

Едва тряхнетъ пернатымъ гребнемъ шлема

Предъ вами онъ! Держитесь вашихъ правъ!

Ссылайте, ими пользуясь, въ изгнанье

Тхъ, кто для васъ защита и оплотъ!..

И наконецъ, такъ дйствуя, дождитесь,

На дл глупость испытавъ свою,

Чтобы она, врагомъ вамъ первымъ ставши,

Толкнула васъ, какъ презрнныхъ рабовъ,

Въ позорный плнъ врагу, передъ которымъ

Сдадитесь вы, не обнаживъ меча!..

За васъ я проклялъ городъ вашъ! Спиною

Я всталъ къ нему!.. Вн римскихъ стнъ не хуже

Найдется міръ!

(Уходятъ Коріоланъ, Коминій, Мененій, сенаторы и патриціи).

Эдилъ. Народа изгнанъ врагъ.

Толпа. Прочь, прочь! у!.. у!.. Онъ изгнанъ, изгнанъ, изгнанъ!

(Кричатъ и бросаютъ вверхъ шапки).

Сициній. Народъ, за нимъ! Глумитесь, оскорбляйте

Его, какъ онъ, бывало, оскорблялъ

Позорно васъ. Отмстите по заслугамъ

Ему за все. А стража пусть идетъ

За нимъ вослдъ.

Толпа. Идемъ! Его проводимъ

Мы до воротъ!.. Трибунамъ честнымъ нашимъ

Хвала и честь! Да сохранятъ ихъ боги. (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Передъ воротами Рима.

(Входятъ Коріоланъ, Волюмнія, Виргилія, Мененій, Коминій и нсколько патриціевъ),

Коріоланъ. Ну, полноте! Довольно слезъ,— прощайте!

Я вытолкнутъ многоголовымъ псомъ.

Припомни, мать, свою былую бодрость!

Звала бды всегда ты пробнымъ камнемъ

Для бодрыхъ душъ,— говаривала часто,

Что чести нтъ и для дрянныхъ людишекъ

Сносить зло мелкихъ бдъ, что если моря

Спокойна гладь, то и простыя лодки

Скользятъ по немъ спокойно и легко,

Но если рокъ сразить захочетъ грознымъ

Ударомъ насъ — то снесть его достойно

Лишь можетъ тотъ, чей духъ великъ и бодръ.

Меня всегда, припомни мать, учила

Ты правиламъ, чья помощь закаляетъ

Сердца людей, способныхъ ихъ понять.

Виргилія. О, небо, небо!..

Коріоланъ. Перестань, жена!

Прошу тебя.

Волюмнія. Пусть изгрызетъ зараза

Весь этотъ сбродъ продажныхъ торгашей!

Поденщиковъ ⁷¹)!

Коріоланъ. О, нтъ, зачмъ?— они вдь

Опомнятся, изгнавъ меня! Оцнятъ,

Какъ должно, впредь.— Не плачь! Припомни время,

Когда, бывало, мн твердила ты,

Что, будь женой ты Геркулеса — смло

Свершила бъ ты шесть подвиговъ его,

Чтобъ облегчить любимому супругу

Тяжелый трудъ ⁷²). Не унывай, Коминій!

Прощай, жена!— Врь, мать, что въ гор я

Не пропаду… Мой старый другъ, Мененій!

Расплакался ты хуже молодыхъ!

Сдержи себя. Своимъ глазамъ ты старымъ

Вредишь вдь солью слезъ. (Коминію) Что жъ до тебя,

Начальникъ бывшій мой,— не разъ я видлъ,

Какъ твердымъ былъ ты и въ такихъ длахъ,

Чей видъ одинъ окаменить могъ сердце,

Такъ объясни теперь печальнымъ этимъ

Ты женщинамъ, что если отъ бды

Спасенья нтъ — то плачъ предъ ней не многимъ

Умнй, чмъ смхъ. (Волюмніи) Утху находила

Ты, мать, всегда въ опасностяхъ, какія

Грозили мн,— такъ знай, что если впредь

Придется жить мн въ мір одинокимъ,

То, какъ драконъ, отъ глазъ людскихъ сокрытый

Въ своей нор, но все же наводящій

Страхъ на людей, я иль смирить успю

Ихъ подлости ⁷³), иль жертвою паду

Коварства ихъ.

Волюмнія. Мой первенецъ!.. Куда ты

Направишь путь? Пусть добрый нашъ Коминій

Идетъ съ тобой. Подастъ теб совть онъ,

Какъ поступить. Разумнй это будетъ,

Чмъ зря итти, не вдая, куда.

Коріоланъ. О, боги!

Коминій. Да,— на цлый мсяцъ я

Пойду съ тобой, и мы ршимъ, гд скрыться

Теб врнй, чтобъ всти получали

Мы отъ тебя, а ты отъ насъ. Вдь случай

Возможность дастъ смягчить намъ, рано ль, поздно ль,

Тебя постигшій приговоръ,— такъ надо

Намъ знать, гд ты, чтобъ не пришлось искать

Тебя везд и потерять тмъ время,

Способное всегда расхолодить

Любовь къ тому, кто странствуетъ далеко.

Коріоланъ. Ты не пойдешь:— ты старъ! Тебя сломили

Тревоги битвъ, а я стремлюсь всмъ сердцемъ

Навстрчу имъ — такъ ты мн не товарищъ.

Дойди со мной до городскихъ воротъ,

А тамъ вернись… Жена, мать дорогая,

И вы, друзья — прощайте! Улыбнитесь,

Сказавши мн послднее прости.—

Идемте же!.. Что жъ до встей о мн.

То къ вамъ дойдетъ, поврьте, ихъ не мало,

Пока я живъ, и ужъ никто, конечно,

Услыша ихъ, сказать не будетъ въ прав,

Что Марцій сталъ не тмъ, чмъ былъ всегда.

Мененій. Достойнй словъ не слыхивали люди.

Ну, полноте! Довольно слезъ!— Идемте!

Эхъ, если бъ могъ стряхнуть я лтъ десятокъ

Со старыхъ плечъ!— Клянусь богами всми,

Побрелъ бы я наврно за тобой.

Коріоланъ. Дай руку мн. За мной, друзья,— идемте!

(Уходятъ)

СЦЕНА 2-я.

Улица близъ воротъ.

(Входятъ Сициній, Брутъ и эдилъ).

Сициній. Ихъ распустить мы можемъ по домамъ.

Разъ онъ ушелъ — они не нужны больше.

А знать ворчитъ!.. Горой она стояла

Вдь за него.

Брутъ. Мы показать успли

Свою имъ власть и можемъ потому

Вести себя теперь скромнй, чмъ прежде.

Сициній (Эдилу). Вели итти народу по домамъ.

Кричи везд, что врагъ нашъ удалился,

А вмст съ тмъ возстановилась сила

И прежнихъ правъ.

Брутъ. Гони же всхъ.

(Входятъ Волюмнія, Виргилія и Мененій)

Смотри:.

Вотъ мать его.

Сициній. Уйдемъ, чтобъ не встрчаться

Намъ съ ней.

Брутъ. А что?

Сициній. Она вдь, мн сказали,

Сошла съ ума.

Брутъ. Останься:— насъ они

Замтили.

Волюмнія. А!.. радостная встрча!

Всхъ божьихъ каръ потокъ пусть разразитъ

Обоихъ васъ!..

Мененій. Ну, не сердись! Старайся

Владть собой.

Волюмнія. О, если бы не слезы,

То я бы ихъ… Но, впрочемъ, силъ найдется

И такъ во мн. (Бруту) Куда?.. Нтъ, нтъ, останься!

Виргилія (Сицинію). Стой съ нимъ и ты!.. О, если бъ такъ могла

Остановить я изгнаннаго мужа!..

Сициній (Волюмніи). Какъ кажется, въ теб мужская кровь ⁷⁴).

Волюмнія. Да, негодяй!— Гд жъ въ этомъ преступленье?

Мужчиной былъ, понятно, мой отецъ.

А вотъ тебя такъ звать отродьемъ лисьимъ

Приличнй бы!.. Твоимъ пронырствомъ изгнанъ

Изъ Рима тотъ, кто за него нанесъ

Врагамъ ударовъ больше, чмъ промолвилъ

Пустыхъ ты словъ съ тхъ поръ, какъ родился.

Сициній. О, небеса!

Волюмнія. Да, да!— Ударовъ больше,

Чмъ умныхъ словъ сказалъ ты въ цлый вкъ!

И все за Римъ!.. Скажу еще… но, впрочемъ,

Иди!.. Сгинь съ глазъ! (Бруту) Что жъ до тебя, то знай,

Что, если бъ былъ въ пустын Аравійской ⁷⁵)

Мой сынъ съ мечомъ одинъ, на него

Напало тамъ толпой твое все племя…

Сициній. А дальше что?

Виргилія. А то, что не осталось

Тогда бъ отъ васъ ни тни ни слда.

Волюмнія. Со всмъ потомствомъ незаконнымъ вашимъ!

Какъ много ранъ, скажи мн, получилъ

За Римъ ты самъ ⁷⁶)?

Мененій. Ну, полно, успокойся!

Сициній. Хотлъ бы я, чтобъ сынъ твой продолжалъ

Служить, какъ началъ, Риму, честной связи

Съ нимъ не прервавъ.

Брутъ. Хотлъ того бъ и я.

Волюмнія. ‘Того бъ и я!’ — А кто же на него

Спустилъ ораву вашей подлой черни?

Вы!— пара злыхъ, задорныхъ забіякъ ⁷⁷)!

Вы!— для кого понять его заслуги

Труднй, чмъ мн судить о тайнахъ неба,

Отъ глазъ людей сокрытыхъ навсегда.

Брутъ. Дай намъ уйти.

Волюмнія. О, да!— Идите съ миромъ!

Вдь славный подвигъ вами ужъ свершонъ!

Но вотъ, что вамъ прибавлю я:— насколько

Ничтожный видъ лачуги грязной хуже,

Чмъ гордый видъ Капитолійскихъ стнъ —

Во столько жъ разъ мой храбрый сынъ и мужъ

Вотъ этой самой женщины (ее

Вы видите ль?) — тотъ, тотъ, кого съ позоромъ

Изгнали вы,— достойне и выше

Онъ васъ и всхъ!..

Брутъ. Прекрасно,— но пора намъ

Итти домой.

Сициній. Охота слушать бредни

Помшанной. (Уходятъ трибуны).

Волюмнія (имъ вслдъ). Пускай мои молитвы

Летятъ вамъ вслдъ:— прошу боговъ безсмертныхъ,

Чтобъ, бремя длъ забывъ свое, они

Впредь думали о томъ лишь, какъ исполнить

Мои проклятья вамъ!.. Всмъ сердцемъ жажду

Я васъ встрчать хотя по разу въ день,

Чтобъ облегчать проклятьями моими

Печаль и скорбь, гнетущія мн грудь!

Мененій. Сказала имъ напутственное слово

Недурно ты… Пойдемъ теперь ко мн

Отужинать.

Волюмнія. Мн пища — гнвъ и злость!

Я изведу, питаясь этой пищей

Сама себя! (Виргиліи). Идемъ! Не плачь слезами!

Скорби, какъ я!.. Разгнванной Юноны

Подобьемъ будь… Идемъ!

Мененій. Нехорошо!

(Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Дорога между Римомъ и Анціумомъ.

(Встрчаются римлянинъ и вольскъ).

Римлянинъ. Кажется, мы другъ друга знаемъ. Твое имя, если не ошибаюсь, Адріанъ?

Вольскъ. Врно,— но я не могу вспомнить твоего.

Римлянинъ. Я римлянинъ, хоть и служу, какъ ты, противъ нихъ. Неужели ты не узнаёшь меня и теперь?

Вольскъ. Никаноръ?

Римлянинъ. Онъ самый.

Вольскъ. Твоя борода была больше, когда я видлъ тебя въ послдній разъ, но я узналъ тебя по голосу. Что новаго въ Рим? Вдь я посланъ вольсками именно затмъ, чтобъ тебя отыскать, и теперешняя наша встрча сберегла мн по крайней мр цлый день.

Римлянинъ. Въ Рим было большое возмущенье противъ сенаторовъ, патриціевъ и вообще всей знати.

Вольскъ. Было? Значитъ, теперь кончилось. А у насъ думаютъ объ этомъ не такъ и длаютъ приготовленія, чтобъ нагрянуть на васъ въ самый разгаръ вашихъ смутъ.

Римлянинъ. Главный пожаръ потушенъ, но, того и гляди, вспыхнетъ вновь отъ бездлицы. Патриціи приняли такъ горячо къ сердцу изгнаніе славнаго Коріолана, что спятъ и видятъ отнять у народа его власть и уничтожить должность трибуновъ. Все это тлетъ подъ пепломъ и можетъ вспыхнуть вдругъ.

Вольскъ. Разв Коріоланъ изгнанъ?

Римлянинъ. Да.

Вольскъ. Вольски хорошо примутъ тебя за эту новость.

Римлянинъ. Боле благопріятнаго времени они не найдутъ. Я нердко слыхалъ, что совратить чужую жену легче всего, когда мужъ въ отлучк. Вашъ Туллъ Ауфидій можетъ славно отличиться теперь, когда больше нтъ величайшаго его соперника Коріолана.

Вольскъ. Что и говорить! Какъ я радъ, что случайно тебя встртилъ и этимъ исполнилъ свое порученіе. Теперь я могу весело вернуться домой съ тобой вмст.

Римлянинъ. До ужина я успю сообщить теб о Рим еще боле удивительныя вещи, и вс он благопріятны его врагамъ. Ты, кажется, сказалъ, что войско ваше готово?

Вольскъ. Готово вполн. Центуріоны назначены, солдаты на мстахъ и уже получаютъ жалованье. Походъ можетъ начаться хоть сейчасъ.

Римлянинъ. Я очень этимъ доволенъ и, вроятно, буду тмъ человкомъ, по слову котораго онъ начнется. Сердечно радъ нашей встрч.

Вольскъ. Ты повторилъ мою мысль. У меня еще боле причинъ ей радоваться.

Римлянинъ. Идемъ же вмст. (Уходятъ).

СЦЕНА 4-я.

Анціумъ. Передъ домомъ Ауфидія.

(Входитъ Коріоланъ въ простой одежд, закутанный плащомъ).

Коріоланъ. Столицу ихъ нельзя не похвалить.

О, Анціумъ!— какъ многихъ сдлалъ здсь

Я вдовами! Какъ многіе владльцы

Твоихъ домовъ со стономъ сражены

Моей рукой!.. Не узнавай же городъ

Меня теперь — иначе прибжитъ

Сюда толпа дтей твоихъ и женщинъ,

Чтобъ затравить меня въ безславной схватк,

Кто вертеломъ, кто камнемъ съ мостовой.

(Входитъ гражданинъ).

Здорово, другъ.

Гражданинъ. Будь здравъ и ты.

Коріоланъ. Скажи

Мн, гд живетъ великій вашъ Ауфидій?

Онъ въ город?

Гражданинъ. Даетъ сегодня ночью

Онъ пиръ вождямъ въ дому своемъ.

Коріоланъ. А какъ

Найти мн домъ?

Гражданинъ. Ты передъ нимъ.

Коріоланъ. Спасибо.

(Гражданинъ уходитъ).

О, странный міръ… Какъ перемнчивъ ты!

Порой друзья, которыхъ трудно было

Разлить водой,— въ чьей груди билось сердце

На видъ одно,— друзья, чьи домы, пища,

Дла и жизнь — все было нераздльно,

Какъ жребій двухъ природныхъ близнецовъ,—

И вдругъ они изъ-за пустой причины

Мняютъ миръ на кровную вражду!

А то враги, чья ненависть другъ къ другу

Мшала имъ спокойно даже спать,

Вдругъ ухватись за непонятный случай,

Не стоящій яичной скорлупы,

Дружатся такъ, что рады даже бракомъ

Связать судьбу родныхъ своей дтей!

Вотъ точно такъ, свой Римъ возненавидвъ,.

Я дружбы даръ несу его врагамъ/

Здсь городъ ихъ,— войду въ него, быть-можетъ,

Меня убьютъ — здсь вс на это въ прав,

Но если нтъ — я буду имъ служить. (Уходитъ).

СЦЕНА 5-я.

Зала въ дом Ауфидія, за сценой музыка.

(Входитъ служитель).

1-й служитель. Вина! Вина!— Хороша прислуга! Заснули вы, что ли? (Входитъ другой служитель).

2-й служитель. Гд Котусъ?— господинъ его спрашивалъ. Гд Котусъ? (Уходитъ. Входитъ, Коріоланъ).

Коріоланъ. Домъ тароватъ, и пиромъ пахнетъ славно,:

Но я пришелъ не гостемъ дорогимъ.

1-й служитель (Коріолану). Чего теб надо, пріятель? Кто ты такой? Такимъ, какъ ты, здсь не мсто, а потому убирайся вонъ.:

Коріоланъ (про себя). Ну, если правду молвить, то пріема

Мн лучшаго здсь нечего и ждать.

(Возвращается 2-й служитель).

2-й служитель. Это еще кто? Или нтъ глазъ у сторожа, что онъ впускаетъ всякую дрянь.— Уходи!

Коріоланъ. Прочь!

2-й служитель. Ну да, прочь!— Я теб это говорю.

Коріоланъ. А я говорю, чтобъ ты отъ меня отвязался.

2-й служитель. Вотъ храбрецъ какой выискался. Вижу, что съ тобой придется поговорить иначе.

(Входитъ 3-й служитель).

3-й служитель. Что у васъ тутъ?

2-й служитель. Да вотъ затесался какой-то чудакъ, котораго я не могу выпроводить. Поди позвать нашего господина

3-й служитель (Коріолану). Уходи, чего теб. здсь надо?

Коріоланъ. За что ты меня гонишь? Очага твоего я не испорчу.

3-й служитель (Коріолану). Да кто ты такой?

Коріоланъ. Патрицій ⁷⁸).

3-й служитель. И, конечно, нищій.

Коріоланъ. Въ этомъ ты правъ.

3-й служитель. Такъ вотъ, что я теб скажу, нищій патрицій:— поищи себ другого пристанища, потому что здсь мста теб нтъ. Ступай же, ступай.

Коріоланъ (отталкивая его).

Прочь, негодяй!— Ступай къ своимъ объдкамъ.

3-й служитель. Такъ ты не уйдешь?— Ступайте позвать нашего господина и скажите ему, какой гость къ намъ забрался.

2-й служитель. Иду. (Уходитъ),

3-й служитель. Гд ты живешь?

Коріоланъ. Подъ небесами.

3-й служитель. Подъ небесами?

Коріоланъ. Да.

3-й служитель. Гд же это подъ: небесами?

Коріоланъ. Въ город коршуновъ и воронъ.

3-й служитель. Коршуновъ и воронъ?— Вотъ оселъ! — Можетъ быть, ты живешь также съ сороками?

Коріоланъ. Нтъ, я твоему господину не служу.,

3-й служитель. Это еще что?— Какое теб дло до моего господина?

Коріоланъ. Какое бы ни была, но во всякомъ случа честне имть дло съ нимъ, чмъ завести длишки съ твоей госпожей.— Ты однако заболтался,— ступай лучше къ своимъ тарелкамъ. (Выталкиваетъ его. Входитъ Ауфидій со вторымъ служителемъ).

Ауфидій. Гд этотъ человкъ?

2-й служитель. Здсь. Я хотлъ его прогнать, какъ собаку, да побоялся обезпокоить гостей.

Ауфидій. Откуда ты? Что теб надо, и какъ тебя зовутъ?

Что жъ т молчишь? Я спрашиваю твое имя ⁷⁹).

Коріоланъ (открываясь). Если Туллъ не узнаетъ меня даже теперь, когда увидлъ мое лицо, то я поневол долженъ буду себя назвать.

Ауфидій. Такъ назовись. (Служители отходятъ).

Коріоланъ. Я оскорблю твой слухъ,

Свое назвавши имя,— да и вольскамъ

Оно въ ушахъ не прозвучитъ добромъ.

Ауфидій. Скажи, кто ты? Твой видъ суровъ, но вмст

Внушителенъ. Ты смотришь кораблемъ,

Съ разбитой, правда, снастью, но могучимъ

И годнымъ въ бой. Скажи, кто ты,— я жду.

Коріоланъ. Нахмурь свой лобъ,— ты грозно сдвинешь брови,

Узнавъ, кто я.— Ну что жъ? Ужель еще

Въ сомнньи ты?

Ауфидій. Не узнаю.

Коріоланъ. Такъ знай же,

Что Марцій я! Тотъ Марцій, чья рука

Такъ много бдъ успла сдлать Вольскимъ,

Что былъ за то я награжденъ отъ Рима

Почетнымъ прозвищемъ: Коріоланъ!

Но, давъ его, неблагодарный городъ

Со мной свелъ счетъ. За вс мои труды,

Заслуги, кровь, опасности — все, словомъ,

Что вынесъ я и сдлалъ для него,

Онъ наградилъ меня лишь этимъ званьемъ,

Чей звукъ одинъ ужъ долженъ пробуждать

Твою вражду. Оно одно осталось

Мн изъ всего — все жъ прочее взяла

Вражда людей и зависть подлой черни.

Былъ брошенъ я толпой моихъ друзей,

Патриціевъ. Ихъ слабость допустила,

Что громкій крикъ холопскихъ голосовъ

Обрекъ меня быть изгнаннымъ изъ Рима.

И вотъ теперь въ нужд переступаю

Я твой порогъ.— Но ты не долженъ думать,

Что я ищу защиты!— Вдь тебя,

Когда бъ искалъ укрыться я отъ смерти,

Я избгалъ, конечно бъ въ цломъ мір

Скорй, чмъ всхъ,— такъ брось же эту мысль!!

Желанье мстить врагамъ, меня изгнавшимъ —

Вотъ цль моя, вотъ для чего я здсь!

Когда вражда попрежнему пылаетъ

Въ твоей душ, когда желанья мстить

И за себя и за позоръ отчизны

Въ теб кипятъ — такъ пользуйся умло

Моей бдой! Не пропускай возможность

Употребить на пользу для себя

Мой ярый гнвъ!— Сражаться я готовъ,

Какъ адскій духъ, кипящій пыломъ злобы,

Съ моей проклятой родиной!— Но если

Въ твоей груди ужъ больше нтъ отваги,

И если ты, подобно мн, усталъ

Отъ замысловъ — то долго разсуждать

Намъ нечего:— я предъ тобой! Ржь горло

Безъ страха мн! Ты видишь:— подставляю,

Я самъ его, чтобъ могъ сорвать на мн

Свою ты злость! Прибавлю я, что будешь

Безумцемъ ты, когда пропустишь случай

Мн отомстить. Вдь ненавистенъ былъ

Ты мн всегда! Кровь родины твоей,

Какъ воду, лилъ рками я,— такъ выборъ

Не труденъ твой! Когда мои услуги

Отвергнешь ты — то жить могу я только

На стыдъ теб.— Ршайся жъ!

Ауфидій. Марцій, Марцій!

Своимъ ты каждымъ словомъ вырывалъ

Изъ сердца мн по корню старой злости!

Когда бъ съ высотъ заоблачнаго неба

Юпитеръ самъ открылъ завты мн

Небесныхъ тайнъ, назвавъ ихъ громко правдой,

То и ему не больше бы поврилъ

Я, чмъ теб!— О, дай моимъ рукамъ

Обнять тебя,— тебя, о чью стальную

Броню ломалъ, бывало, я копье

Такъ яростно, что разлеталось древко,

Грозя попасть осколками въ луну!..

Обнявъ тебя, въ объятья заключаю

Я наковальню моего меча!

И пусть порывъ сердечный этотъ будетъ

Залогомъ впредь, что такъ же горячо

Любить тебя намренъ я, какъ жарко

Пылалъ къ теб, подъ гнетомъ честолюбья,

Къ былые дни кровавою враждой!

Скажу теб:— любилъ всмъ пыломъ страсти

Я двушку! Ее усплъ назвать я

Своей женой,— но врь, что даже въ день,

Когда она порогъ переступила,

Входя въ мой домъ,— я не вздыхалъ такъ страстно,

Любя ее, и сердце такъ не билось

Въ моей груди, какъ радъ и трепещу

Я въ этотъ мигъ, тебя нежданно встртивъ

Въ моемъ дому, нашъ доблестный герой!..

Узнай теперь, нашъ славный Марсъ, что къ бою

Готовы мы! Хотлъ я съ нашимъ войскомъ

Итти въ походъ съ тмъ, чтобъ сорвать съ тебя

Твой славный щитъ иль дать отсчь съ рукою

Мой собственный! Вдь ты двнадцать разъ

Сражалъ меня! Не проходило ночи,

Чтобъ я во сн, подъ гнетомъ смутныхъ грезъ,

Не вскакивалъ, почуя вдругъ, что будто

Мы вновь сошлись и, грянувшись о землю,

Лежимъ, сцпясь, другъ другу душимъ горло

И шлемы прочь стараемся сорвать!

Знай, что теперь, когда бы даже въ мысляхъ

Я не хотлъ войной итти на Римъ,

То всть одна, что изгнанъ ты, была бы

Достаточна, чтобъ вс, и старъ и младъ,

Поднялись мы, неся войну и гибель,

Чтобъ наказать неблагодарный Римъ

До самыхъ ндръ!— поднялись бы потокомъ

Бурливыхъ водъ!— Идемъ теперь!— Ты руку

Моимъ друзьямъ-сенаторамъ подашь.

Они здсь вс собрались, чтобъ успха

Мн пожелать, пославъ меня войной

Хоть и не въ Римъ, но все жъ въ его предлы.

Коріоланъ. Ко мн добры, я вижу, божества.

Ауфидій. А потому, когда вопросомъ мести

Захочешь ты распорядиться самъ,

То уступлю сейчасъ же половину

Теб своихъ я полномочныхъ правъ.—

Будь намъ вождемъ. Вдь Рима мощь и слабость

Ты изучилъ, конечно, лучше насъ.

Ршай одинъ, нагрянуть ли намъ прямо

Войной на Римъ, иль устрашить сначала

Враговъ, предавъ мечу и разоренью

Предлы ихъ?— Идемъ теперь!— Хочу

Тебя друзьямъ-сенаторамъ представить

Я тотчасъ же. Ихъ голосъ дастъ права

Теб на все. Прими еще привтъ

Сердечный мой! Давно ль врагами были

Съ тобою мы — теперь же наша дружба

Сильнй вражды, а это много, много!..

Идемъ же другъ, идемъ!— Дай руку мн.

(Коріоланъ и Ауфидій уходятъ).

1-й служитель. (Подходя). Вотъ такъ превращенье!

2-й служитель. А вдь я совсмъ, было, собрался его поколотить, но не знаю, почему мн показалось, что платье его лжетъ.

1-й служитель. Что у него за силища!— онъ повернулъ меня двумя пальцами, какъ кубарь.

2-й служитель. Я съ перваго взгляда замтилъ, что въ немъ что-то есть,— въ лиц или въ словахъ — не знаю, какъ высказать.

1-й служитель. Это врно. Пусть меня повсятъ, если я не догадался объ этомъ сразу.

2-й служитель. И я тоже. Рдкій человкъ.

1-й служитель. Еще бы! Впрочемъ, что касается до воинскаго дла, я думаю, найдутся почище его.

2-й служитель. Кто?— Нашъ господинъ, что ли?

1-й служитель. Объ этомъ нечего и говорить.

2-й служитель. Онъ стоитъ шести такихъ.

1-й служитель. Ну, это, положимъ, ужъ слишкомъ. Но все-таки я считаю его первымъ изъ полководцевъ.

2-й служитель. Трудно это ршить сразу. Что до обороны городовъ, то, конечно, лучше нашего господина полководца не сыщешь.

1-й служитель. Онъ постоитъ за себя и на приступахъ.

(Входитъ 3-й служитель).

3-й служитель. Вотъ такъ новости! Развшивайте, олухи, уши.

1-й и 2-й служители. Что такое?— говори скорй.

3-й служитель. Я соглашусь теперь быть въ чьей хочешь кож, лишь бы не въ римской. Пусть лучше меня повсятъ.

1-й и 2-й служителя. Почему?

3-й служитель. А потому, что тотъ самый Кай Марцій, который колотилъ, бывало, нашего господина…

2-й служитель. Что, что,— нашего господина?

3-й служитель. Ну, то-есть не то, чтобъ колотилъ, а все-таки порядкомъ далъ ему себя знать.

2-й служитель. Полно вилять: — мы здсь товарищи. Что Кай Марцій точно приходился иной разъ солонъ нашему господину — мы знаемъ это изъ собственныхъ его словъ.

1-й служитель. Именно солонъ. Вотъ хоть бы подъ Коріоли,— вдь онъ обратилъ его почти-что въ битую говядину.

2-й служитель. И наврно бы сълъ, если бъ былъ людодомъ.

1-й служитель. Но въ чемъ же твои новости?

3-й служитель. А въ томъ, что этого Кая Марція приняли здсь, какъ будто бы онъ былъ сыномъ и наслдникомъ самого Марса. Они усадили его на почетномъ мст стола, и каждый изъ сенаторовъ, прежде чмъ съ нимъ заговорить, вытягивается въ струнку. Господинъ нашъ ухаживаетъ за нимъ, какъ за любовницей, беретъ за руку съ какимъ-то благоговніемъ, а когда слушаетъ, что тотъ говоритъ, то закатываетъ глаза подъ лобъ отъ восторга. Но главная новость въ томъ, что полководца нашего разрзали пополамъ. Онъ теперь половина того, чмъ былъ вчера, потому что остальной половиной, по общей просьб всего стола, сдлался Марцій. Говорятъ, онъ пойдетъ прямо на Римъ и схватитъ сторожа городскихъ воротъ за уши, а сверхъ того выкоситъ и разнесетъ все, что встртитъ по дорог.

2-й служитель. Что жъ, онъ способенъ это сдлать скоре, чмъ всякій другой.

3-й служитель. И сдлаетъ,— вотъ теб мое слово, потому что друзей въ Рим у него не меньше, чмъ враговъ. Только друзья эти (примчай хорошенько) не смютъ пока высунуться изъ своихъ норъ. Ты понимаешь, въ чемъ дло?— Они не смютъ этого сдлать, потому что онъ пока, такъ сказать, въ неблагонадежности…

1-й служитель. Какъ это въ неблагонадежности?

3-й служитель. Ну, словомъ, чуть они увидятъ, что онъ поднялъ свой хохолъ и готовъ къ длу ⁸⁰), то сейчасъ же выползутъ изъ своихъ норъ, какъ кролики посл дождя, и затютъ въ пользу его кутерьму.

1-й служитель. Когда же это случится?

3-й служитель. Завтра, сегодня, сейчасъ. Посл обда вы, наврно, услышите барабаны. Это будетъ ихъ десертомъ, и они примутся за него, не утеревъ губъ.

2-й служитель. Значитъ, будетъ погромъ. Да и точно: чортъ ли въ мир? Отъ него только ржаветъ желзо, да плодятся портные и кропатели балладъ.

1-й служитель. Мн также подавайте войну. Она лучше мира, какъ день лучше ночи. Въ ней жизнь, дло,— есть о чемъ поболтать и что послушать ⁸¹). А миръ что?— параличъ, летаргія! Онъ вялъ, глухъ, безчувственъ. Въ мир народится незаконнорожденныхъ больше, чмъ война успетъ убрать ихъ со свта.

2-й служитель. Врно… А сверхъ того, если на войн точно увозятъ чужихъ женъ насильно, то и въ мир рогатыхъ мужей бываетъ не меньше.

1-й служитель. Да и ссорятся люди точно такъ же.

3-й служитель. А почему?— потому что въ мир имъ нтъ такой нужды другъ въ друг. Подавайте жъ войну! Надюсь, скоро римляне будутъ стоитъ не дороже вольсковъ.— Тш… Они встаютъ изъ-за стола.

Вс. Идемте, идемте. (Уходятъ).

СЦЕНА 6-я.

Площадь въ Рим.

(Входятъ Сициній и Брутъ).

Сициній. О Марціи ни слуху нтъ ни духу,

Такъ намъ бояться нечего. Безвреденъ

Онъ сталъ вполн. Народъ спокоенъ, миренъ,

А Марцій черпалъ силу вдь свою

Лишь въ шум смутъ… Краснть теперь должны

Его друзья при вид, какъ прекрасно

Идутъ дла. Имъ нравились вдь больше

(Будь даже въ томъ опасность имъ самимъ)

Раздоръ и шумъ, нмъ мирныя занятья

Спокойныхъ нашихъ гражданъ, или псни

Сидящихъ за прилавкомъ торговцевъ. (Входитъ Мененій).

Брутъ. Что говорить,— успли въ добрый часъ

Мы справить все… Но кто идетъ?— Мененій.

Сициній. Онъ, онъ!— Куда поласкове сталъ

Онъ съ той поры!— Мененій нашъ почтенный,

Привтъ теб!

Мененій. Того жъ обоимъ вамъ.

Сициній. А Марція-то, кажется, жалютъ

Немногіе. Счелъ двухъ иль трехъ друзей,

Да и конецъ. Дла идутъ недурно,

Да и впередъ, надюсь я, пойдутъ

Попрежнему, хотя бъ онъ разозлился

Еще сильнй.

Мененій. Пусть такъ,— но было бъ лучше,

По-моему, когда бъ онъ это дло

Усплъ покончить ласковй.

Сициній. А гд онъ?

Не знаешь ты?

Мененій. Не знаю ничего.

Не подавалъ встей онъ ни жен

Ни матери. (Входятъ нсколько гражданъ).

1-й гражданинъ. Да сохранятъ васъ боги!

Сициній. Сосдямъ добрый день.

Брутъ. И вамъ и вашимъ

Домашнимъ всмъ.

1-й гражданинъ. Они и днемъ и ночью

Вс молятся богамъ святымъ за васъ.

Сициній. Пускай и вамъ спокойствіе и благость

Пошлютъ они.

Брутъ. Сосди, до свиданья.

Желалъ бы я, чтобъ Марцій васъ любилъ,

Какъ любимъ мы.

Граждане. Пошли вамъ радость небо.

Оба трибуна. Счастливый путь. (Граждане уходятъ).

Сициній. Надюсь, нынче имъ

Спокойнй жить, чмъ въ дни, когда метались

Они въ разгар распрей съ дикимъ воплемъ

По улицамъ.

Брутъ. Кай Марцій былъ безцненъ

Въ пору войны, но гордостью своей

Превосходилъ онъ всякое терпнье.

А сверхъ того, изъ всхъ людей любилъ

Онъ лишь себя.

Сициній. Искалъ наврно также

Онъ въ Рим высшей власти.

Мененій. Такъ ли это?

Сициній. Мы убдились въ этомъ бы легко,

Когда бъ достигъ, къ всеобщему несчастью,

Онъ консульства.

Брутъ. Но боги отвратили

Такое зло. Безъ Марція, мы видимъ,

Остался Римъ и счастливъ и спокоенъ

Попрежнему. (Входитъ эдилъ).

Эдилъ. Почтенные трибуны!

Какой-то рабъ (его мы посадили

Уже въ тюрьму) — болталъ везд, что вольски

Идутъ на насъ, что два большихъ отряда

Ужъ вторглись къ намъ и зврски разрушаютъ

Все на пути.

Мененій. Ну, такъ!— Ауфидій, значитъ,

Узнавъ, что Марцій изгнанъ, показалъ

Опять рога, которые онъ прежде

И высунуть не смлъ, покуда Марцій

Стоялъ за Римъ.

Сициній. Дался теб твой Марцій.

Брутъ. Рабу отсыпать палокъ… Быть не можетъ,

Чтобъ вторгнуться ршились вольски къ намъ.

Мененій. Не можетъ быть?— А я такъ нахожу,

Что можетъ быть! Припомните былое.

Такихъ примровъ видлъ на вку

Я цлыхъ три… Совтую сначала

Поразспросить, какъ слдуетъ, раба,

Что всть принесъ, да разузнать, откуда

Она пришла. Наказывать вдь глупо

Того, кто васъ же хочетъ остеречь

Отъ злой бды.

Сициній. Ну, полно,— я вдь знаю,

Что это вздоръ.

Брутъ. Полнйшая нелпость.

(Входитъ посыльный).

Посыльный. Въ смятеньи вс! Патриціи толпой

Бгутъ въ сенатъ. Получены извстья,

Наведшія невольный страхъ на всхъ.

Сициній. Все этотъ рабъ! Вели сейчасъ же высчь

Его при всхъ на площади. Надлалъ

Весь этотъ шумъ лишь онъ одинъ.

Посыльный. Нтъ, всти

Его врны, и. носятся другія,

Еще страшнй.

Сициній. Еще страшнй? Что жъ это?

Посыльный. Твердятъ кругомъ — хоть я еще не знаю,

Насколько въ этомъ правды — будто Марцій,

Вступя въ союзъ съ Ауфидіемъ, идетъ

Войной на Римъ, чтобъ безъ разбора мстить

Всмъ возрастамъ — и молодымъ и старымъ ⁸²).

Сициній. Есть въ этомъ смыслъ?

Брутъ. Придуманная сказка,

А цль ея — заставитъ глупыхъ трусовъ

Призвать обратно Марція.

Сициній. Понятно.

Мененій. Я самъ готовъ такъ думать: Марцій съ Тулломъ

Наврно не сойдутся никогда,

Они вдь съ нимъ дв крайности.

(Входитъ другой посыльный).

Посыльный. Спшите

Скорй въ сенатъ! Безчисленное войско

Идетъ на насъ. Ведутъ его Кай Марцій

Съ Ауфидіемъ. Они ужъ ворвались

Въ предлы къ намъ и жгутъ иль грабятъ все

Въ своемъ пути. (Входитъ Коминій).

Коминій (трибунамъ). Ну, други!— натворили

Вы славныхъ длъ!

Мененій. Что новаго?— скажи!

Коминій. А то, что вашихъ женъ позорить будутъ

У васъ въ глазахъ! Что съ римскихъ крышъ свинецъ,

Растопленный огнемъ, вамъ будетъ литься —

На головы, а вашихъ дочерей

Врагъ обезчеститъ передъ вашимъ носомъ.

Мененій. Въ чемъ дло, въ чемъ?..

Коминій. Сожгутъ вс ваши храмы,

Сожгутъ до тла! А вольностей и правъ,

Которыми кичились вы такъ гордо,

Останется вамъ столько, что вмстятся

Он легко въ раскушенный орхъ.

Мененій. Да въ чемъ вопросъ? Самъ начинаю я

Подумывать, не натворили ль точно

Вы славныхъ длъ. Вдь если въ самомъ дл

Вступилъ въ союзъ съ врагами Марцій…

Коминій. ‘Если?’

У нихъ онъ богъ! Идетъ за нимъ ихъ войско,

Жакъ за какимъ-то чуднымъ существомъ,

Имъ даннымъ высшей властью, чье умнье

Творитъ людей успшне и лучше,

Чмъ божества… Идутъ, ему доврясь,

Они на насъ отвагою полны,

Какъ школьники за бабочками лтомъ,

Иль мясники, затявшіе бить

Докучныхъ мухъ.

Мененій. (трибунамъ). Ну, значитъ, свора вашихъ

Лохмотниковъ ⁸³) дйствительно успла

Надлать длъ… Да хороши и вы!

Горой вдь вы за голоса стояли

Всей этой тли, пропахшей чеснокомъ.

Коминій. Стряхнетъ весь Римъ вамъ на головы Марцій.

Мененій. Какъ Геркулесъ поспвшіе плоды ⁸⁴).

Хвала и честь обоимъ вамъ!

Брутъ. Все это,

Быть-можетъ, ложь.

Коминій. Да, ложь! Но поблднешь

Ты раньше, чмъ успешь обличить

Такую ложь! Ему, смясь, сдаются

Вс города и поднимаютъ на смхъ

За глупость т, которые хотятъ

Противиться. И гибнутъ же упрямцы,

Какъ дураки!.. А про него ни слова

Сказать не въ прав мы. Его заслуги

Должны признать и кровные враги.

Мененій. Погибнетъ все, когда надъ нами онъ

Не сжалится.

Коминій. А кто пойдетъ объ этомъ

Его просить? Ужъ не трибуны ль наши?

Да имъ, сгорть, такъ поступивъ, придется

Вдь отъ стыда. Иль, можетъ-быть, народъ?..

Такъ онъ на милость Марція не больше

Иметъ правъ, чмъ волкъ на сожалнье

Отъ пастуховъ. Вдь если бъ даже вс

Его друзья-патриціи воззвали

Къ нему съ мольбой просить ихъ Римъ, то этимъ

Они себя поставили бъ въ число

Его враговъ, усугубивши этимъ

Его лишь только ненависть.

Мененій. Конечно!

Когда бъ своими вздумалъ онъ руками

Поджечь мой домъ, то не посмлъ бы даже

И я ему съ мольбою крикнуть: ‘стой!’

Гораздъ народъ вашъ въ мастерствахъ безспорно,

Но здсь ужъ онъ намастерилъ чрезчуръ ⁸⁵).

Коминій. Нагнали дрожь такую вы на Римъ,

Что даже средствъ нтъ больше къ исцленью.

Трибуны. Не мы.

Мененій. А кто жъ?— Не мы ли ужъ? Виновны

Мы въ трусости! Мы, какъ баранье стадо,

Любя его, позволили толп,

Ничтожной вашей сволочи, позорно

Его изгнать.

Коминій. А вотъ теперь пригнала

Она его, какъ видите, назадъ,

Ауфидій сдалъ ему всю власть надъ войскомъ

И радъ ловить малйшій знакъ руки

Иль глазъ его… Отчаянье во всемъ!..

Вотъ что осталось для защиты Рима!

Своимъ врагамъ противоставить можетъ

Онъ лишь его. (Входитъ толпа гражданъ).

Вотъ сволочь ихъ!— Ауфидій,

Сказали, съ нимъ? (Толп) Весь воздухъ смраднымъ сталъ

Въ тотъ день, когда, изгнавъ Коріолана,

Торжественно бросали вверхъ свои

Вонючія вы шапки!.. Что же вышло?

Вы видите — онъ возвратился вновь

И вамъ себя теперь онъ такъ покажетъ,

Что каждый волосокъ на голов

Его солдатъ покажется вамъ плетью

Для вашихъ спинъ! Снесетъ долой онъ столько жъ

Головъ дурацкихъ вашихъ, сколько шапокъ

Тогда бросали кверху вы! Отплатитъ

Онъ вамъ съ лихвой за ваши голоса!

И если все сожжетъ онъ даже въ пепелъ,

То и тогда пожаловаться въ прав

Не будемъ мы!— Потерпимъ нашу муку

Мы подломъ.

1-й гражданинъ. Да, да, плохія всти.

2-й гражданинъ. Что до меня, то я, желая даже

Его изгнать, доволенъ этимъ не былъ.

3-й гражданинъ. Точь-въ-точь, какъ я.

4-й гражданинъ. И я тоже. Да если правду сказать, то вдь многіе изъ насъ такъ разсуждали. Подавая, голоса, мы думали сдлать добро всмъ, потому и вышло, что, согласившись добровольно его изгнать, мы сдлали это противъ нашей воли.

Коминій. Что говорить!— Голосовать, мы видимъ,

Вы мастера.

Мененій. Галдньемъ натворили

Вы славныхъ длъ. (Коминію) Идемъ мы въ Капитоліи?

Коминій. Должны итти — что жъ длать больше, намъ?

(Коминій и Мененій уходятъ).

Сициній (гражданамъ). Домой, друзья, идите, да не бойтесь:

Вдь это все сторонники его,

Такъ мудрено ль, что этотъ слухъ пришелся

Имъ по душ? Они пугаютъ имъ

Для виду васъ… Идите жъ по домамъ,

А главное — откиньте вашу робость.

1-й гражданинъ. Да смилуются надъ нами боги! Идемте. А я все-таки говорилъ, что мы глупо поступили, его изгнавъ.

2-й гражданинъ. Вс мы такъ говорили. Ну да что будетъ, то будетъ. Маршъ по домамъ. (Граждане уходятъ).

Брутъ. Не нравится мн эта всть.

Сициній. Мн также.

Брутъ. Я половину бъ отдалъ состоянія,

Лишь бы узнать, что это ложь… Должны ль

Итти мы въ Капитолій?

Сициній. Ну, конечно. (Уходятъ).

СЦЕНА 3-я.

Лагерь вольсковъ близъ Рима.

(Входитъ Ауфидій съ однимъ изъ военачальниковъ).

Ауфидій, Что жъ, бгаютъ за римляниномъ вс

Попрежнему?

Военачальникъ. Я не умю даже

Сказать, что въ немъ. Онъ чародйской силой

Привлекъ ихъ всхъ. Солдаты на него

Чуть-чуть не молятся ^8б), ведутъ бесды

О немъ одномъ, садясь за столъ обдать.

Ты, вождь, померкъ въ глазахъ у нихъ съ тхъ поръ,

Какъ Марцій здсь.

Ауфидій. Я этому не въ силахъ

Пока помочь!— Попытки повели бъ

Лишь ко вреду для нашей славной цли.

Онъ и со мной вдь началъ обращаться,

Съ надменностью, какой не могъ я даже

И ожидать, когда впервые здсь

Съ нимъ встртился… Что длать!— такова

Натура въ немъ:— невольно извинять

Приходится, чего нельзя исправить.

Военачальникъ. Что до меня,— то для твоей же пользы

Желалъ бы лучше я, чтобъ власти съ нимъ

Ты вовсе не длилъ иль предоставилъ ‘

Ему ужъ всю.

Ауфидій. Тебя я понимаю,

Но знай, что онъ не видитъ самъ, какую

Ему могу поставить западню

Поздне я, когда, покончивъ дло,

Придемъ къ расчету мы. Теперь вдь онъ

И вс, чей глазъ не видитъ дальше носа,

Убждены, что все прекрасно, что ф бы

Ни сдлалъ онъ, что вольсковъ честь и благо

Въ его рукахъ, что, какъ драконъ, за нихъ

Онъ борется и все ршаетъ взмахомъ

Своей руки,— но проглядлъ мудрецъ нашъ

Въ длахъ кой что, чмъ онъ — я отдаю

Въ томъ голову порукой — сломитъ шею

Себ позднй.

Военачальникъ. Ты думаешь, что можетъ

Смирить онъ Римъ?

Ауфидій. Какъ знать?— Ему сдаются

Вс города, не выждавши осады.

Патриціи и весь сенатъ съ любовью

Стоять всмъ сердцемъ рады за него.

Трибуны ихъ не воины,— народъ же

Готовъ изгнать иль вновь призвать обратно

Кого угодно тотчасъ же. Заставитъ

Онъ сдаться Римъ той непонятной силой,

Чьей помощью орелъ, носясь надъ гладью

Глубокихъ водъ, невольно заставляетъ

Всплывать наверхъ стада безсильныхъ рыбъ,

Чтобъ сдлать ихъ добычей ⁸⁷)… А вдь былъ

Слугой онъ честнымъ Риму! Но, къ несчастью,

Своей не вынесъ славы!.. Кто ршитъ,

Была ль причиной гордость тутъ — та гордость,

Чья власть кружитъ намъ голову въ пору

Счастливыхъ дней, иль, можетъ-быть, разсудкомъ.

Онъ не силенъ и не умлъ, какъ должно,

Судить о томъ, что длалось вокругъ,

Чтобъ встать въ глав событій, иль натура,

Быть-можетъ, такова ужъ въ немъ, что смтки

Въ немъ не было, чтобъ предъ толпой казаться

Не тмъ, чмъ былъ!— Онъ не снимаетъ шлема

Вдь и во сн, ведетъ себя средь мира,

Какъ грозный вождь, держащій власть и силу

Въ своихъ рукахъ… Вс эти свойства (ихъ же

Довольно въ немъ, хотя не вс, конечно,

Они равны) — причиной врной стали,

Что возбудилъ сначала онъ къ себ

Всеобщій страхъ, затмъ вражду, въ конц же

Былъ изгнанъ общимъ голосомъ. Онъ самъ

Сгубилъ свои достоинства, бросая

Ихъ всмъ въ лицо. Для нашихъ добрыхъ качествъ

Есть судъ одинъ — судъ времени, когда же

Мы вздумаемъ съ трибуны восхвалять

Самихъ себя, хотя бъ вполн того

И стоили,— то этимъ мы готовимъ

Врнйшій гробъ всему, что было въ насъ

Хорошаго… Какъ тушимъ мы огнемъ

Другой огонь, иль гвоздемъ выбиваемъ

Забитый гвоздь — такъ точно правомъ губимъ

Другое право мы, а силу силой…

Пусть Марцій въ Римъ съ тріумфомъ лишь войдетъ

Все потерявъ, онъ предо мной падетъ! (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Площадь въ Рим.

(Входятъ Мененій, Коминій, Сициній, Брутъ и другіе).

Мененій. Я не пойду. Вы слышали, какой

Онъ далъ отвтъ тому, кто прежде былъ

Его начальникомъ ⁸⁸), былъ крпко связанъ

Съ нимъ самой тсной дружбой! Звалъ когда-то

Онъ и меня отцомъ своимъ, но нынче

Въ томъ проку нтъ. Его изгнанье — дло

Лишь вашихъ рукъ, такъ и ступайте сами

Предъ нимъ ревть!— Стучите въ землю лбомъ

За милю предъ шатромъ его,— авось

Преложитъ онъ для васъ свой гнвъ на милость.

Ужъ если онъ Коминія не принялъ,

Такъ мн подавно нечего ходить.

Коминій. Онъ сдлалъ видъ, какъ будто бы меня

Совсмъ не зналъ.

Мененій. Ну вотъ,— судите сами.

Коминій. Лишь разъ назвалъ, обмолвясь, онъ меня

По имени, и я, схватясь за это,

Повелъ сейчасъ горячую съ нимъ рчь

О нашей старой дружб, вспомнилъ битвы,

Гд вмст кровь мы проливали съ нимъ

Напрасно все! Коріолана имя

Отбросилъ онъ, съ насмшкой заявивъ,

Что онъ теперь ничтожество, изгнанникъ!

Что нтъ именъ и званій у него,

Но что себ онъ выкуетъ ихъ скоро

Въ жару огня, какимъ спалится Римъ.

Мененій. Вы слышите?— Недаромъ потрудились,

Трибуны, вы:— дешевле станутъ угли

У насъ теперь. Не позабудутъ въ Рим

Стараній вашихъ вовки вковъ.

Коминій. Я говорилъ, какъ славно и прекрасно

Простить того, кто милости не ждалъ,

А онъ въ отвтъ сказалъ, что государству

Смшно просить пощады у того,

Кого оно само же покарало.

Мененій. И дльно!.. Что жъ отвтить могъ иначе

На это онъ?

Коминій. Попытался пробудить

Въ его душ я сожалнье къ добрымъ

Его друзьямъ, а онъ сказалъ на это,

Что выбирать нтъ времени ему

Своихъ друзей изъ грязной кучи сора,

И что смшно оставить несожженнымъ

Гнилой навозъ съ невыносимой вонью,

Хотя бы въ немъ и были два иль три

Живыхъ зерна.

Мененій. Да!— два иль три зерна!

Одно изъ нихъ, конечно, я — другія жъ

Его жена, ребенокъ, мать и этотъ

Его товарищъ прежній, вы жъ — мякина,

Навозъ и соръ, чья вонь ужъ поднялась

До мсяца. Присуждены къ сожженью

Мы вс за васъ.

Сициній. Ну, полно, перестань!

Когда помочь не хочешь въ неизбжной

Ты намъ бд, такъ не преслдуй насъ

Насмшками… Что до меня — я твердо

Увренъ въ томъ, что если бъ захотлъ

Спасти ты нашу родину, то могъ бы

Своимъ сердечнымъ словомъ сдлать больше,

Чмъ мы толпой своихъ наличныхъ войскъ,

И что теб скоре бъ покорился

Тотъ, кто намъ врагъ, но все же Рима сынъ.

Мененій. Нтъ, извини!— я не берусь за это.

Сициній. Прошу, возьмись.

Мененій. Что жъ долженъ длать я?

Брутъ. Пойти къ нему и все сказать, что дружба

Теб шепнетъ, чтобъ пощадилъ онъ Римъ.

Мененій. А если онъ, не выслушавъ, прогонитъ

Меня назадъ, точь-въ-точь, какъ ужъ прогналъ

Коминія?— Что выиграю я?

Позоръ и стыдъ, потерю прежней дружбы,

Печаль души, растерзанной его

Суровостью!— Того ли вы хотите?

Сициній. Теб воздастъ за добрую попытку

Сердечной все жъ признательностью Римъ,

Сочтетъ одно намренье благое

Ужъ за успхъ.

Мененій. Ну, хорошо!.. Быть-можетъ,

Преклонитъ онъ дйствительно свой слухъ

Къ моимъ словамъ. Но все жъ, лишь только я

Подумаю, какъ закусилъ онъ губы!

Какъ молвилъ:— ‘хм!’, завидя добряка

Коминія… невольно пробираетъ

Меня морозъ. Быть-можетъ, впрочемъ, былъ

Не въ дух онъ, быть-можетъ, не обдалъ.

Вдь если въ насъ отъ голода лниво

Струится кровь, то натощакъ бываемъ

Сердиты мы: не склонны ни прощать

Не миловать, но если разъ согремъ

Сосуды жилъ хорошимъ мы виномъ

И кушаньемъ — тогда иное дло.

Душа у насъ становится добрй,

Чмъ въ ту пору, когда мы изнуряемъ

Себя постомъ, какъ строгіе жрецы.

Такъ и теперь я выжду, чтобъ обдомъ

Смягчился онъ и.ласкове внялъ

Моимъ словамъ.

Брутъ. Кому же лучше знать,

Какъ не теб, тотъ путь, которымъ легче

Его смирить.

Мененій. Попробую. Пусть будетъ,

Что рокъ судилъ. Извстій не придется

Вамъ долго ждать. (Уходитъ Мененій).

Коминій. Напрасенъ трудъ,— его

Не приметъ онъ.

Сициній. Ты думаешь?

Коминій. Увренъ.

Я ужъ сказалъ, что окруженъ теперь

Сіяньемъ онъ могущества и славы ⁸⁹):

Что взглядъ его сверкаетъ, точно сжечь

Онъ хочетъ Римъ, къ сердечности жъ его,

Какъ грозный стражъ, приставлено сознанье

Обиды, имъ претерпнной. Онъ гордо

Веллъ мн встать, когда склонилъ колни

Я передъ нимъ и выслалъ прочь движеньемъ

Своей руки, не удостоивъ даже,

Сказать двухъ словъ. Ршенье же свое,

Какъ будетъ онъ вести себя, и что

Намъ можно ждать, мн сообщилъ потомъ

Онъ письменно, прибавивъ, что связалъ

Себя онъ въ этомъ клятвою. Спасенья

Намъ, значитъ, нтъ, и вся надежда наша

Теперь лишь въ томъ, что, можетъ-быть, успютъ

Его смягчить жена его и мать,

Которыя, какъ слышалъ я, ршились

Пойти къ нему съ мольбою о пощад

Родной страны. Намъ остается только

Въ нихъ поддержать прекрасный ихъ порывъ

И убдить скорй его исполнить. (Уходятъ),

СЦЕНА 2-я.

Лагерь вольсковъ передъ Римомъ.

(Часовые на своихъ постахъ. Входитъ Мененій).

1-й часовой. Откуда? Стой!

2-й часовой. Ступай назадъ.

Мененій. Исправны

На страж.вы,— я васъ хвалю за это,

Но я сюда явился, какъ посолъ,

И говорить хочу съ Коріоланомъ.

1-й часовой. Откуда ты?

Мененій. Изъ Рима.

1-й часовой. Ну, такъ можешь

Вернуться вспять. Нашъ вождь встей изъ Рима

Не хочетъ знать.

2-й часовой. Сгоритъ весь Римъ вашъ прежде,

Чмъ склонитъ слухъ къ теб Коріоланъ.

Мененій. Друзья мои! Когда при васъ о Рим.

Онъ говорилъ и поминалъ при этомъ

Своихъ друзей, тогда врнй, чмъ врны,

Сто ставокъ, противъ, двухъ, онъ вспоминалъ

Мое при этомъ имя:— я Мененій!

1-й часовой. И все жъ ступай!— здсь имена не пропускъ.

Мененій. Ты выслушай!— Онъ другомъ былъ моимъ,

Въ моей, душ записаны, какъ въ книг,

Его дла, прочесть въ ней можетъ всякій

Свободно ихъ,— прочесть врнй и лучше,

Чмъ гд-либо. Превозносилъ порой,

Быть-можетъ, ихъ я даже черезъ мру,

Но ужъ такимъ природой созданъ я.

Хваля друзей (а онъ изъ нихъ былъ первымъ),

Старался я, насколько было силъ,

Правдивымъ быть, но увлекался, каюсь,

Порой и я,— не могъ порой сдержать

Себя, какъ шаръ, катящійся подъ гору.

Вотъ почему мои о немъ слова

Могли звучать иной разъ небылицей.

Пойми жъ теперь, что пропустить ты долженъ

Меня къ нему.

1-й часовой. Скажу теб, что если ты наговоришь въ его пользу столько же небылицъ, сколько наболталъ теперь словъ въ свою собственную, то мы все равно тебя не пропустимъ, будь даже ложь такъ же почетна, какъ правда. А потому отправляйся во-свояси.

Мененій. Да ты пойми, что меня зовутъ Мененіемъ, и что я всегда стоялъ за твоего полководца.

2-й часовой. То-есть ты на него лгалъ, какъ сейчасъ самъ въ этомъ сознался. А я вотъ не стою за него, а просто ему служу и при этомъ говорю правду, что ты не пройдешь. Убирайся же по-добру по-здорову прочь.

Мененій. По крайней мр скажи, обдалъ ли онъ сегодня? До обда я говорить съ нимъ не хочу самъ.

1-й часовой. Ты римлянинъ?

Мененій. Какъ и твой полководецъ.

1-й часовой. Ну, такъ ты долженъ, какъ онъ. ненавидть Римъ. Вы сами вытолкнули за дверь своего защитника и отдали по собственной глупости врагамъ свой щитъ — такъ вамъ ли ждать, что грозящая месть можетъ быть остановлена дешевыми вздохами старыхъ бабъ, просьбами вашихъ дочерей или оханьемъ стараго болтуна, какимъ мн кажешься ты. Неужели ты, едва дыша самъ, вообразилъ, что можешь задуть пожаръ, который грозитъ вашему городу? Нтъ, вы обманываетесь вс, а потому вернись въ Римъ и готовься къ своей казни. Вы приговорены вс, и полководецъ нашъ поклялся не давать вамъ ни отсрочки ни милости.

Мененій. Если бъ твой начальникъ зналъ, что я здсь, то принялъ бы меня съ распростертыми объятіями.

2-й часовой. А я думаю, что мой начальникъ и въ глаза-то тебя не знаетъ.

Мененій. Я говорю о твоемъ полководц.

1-й часовой. А тому до тебя и подавно нтъ дла. Сказано, уходи, если не хочешь, чтобъ я выпустилъ послдніе остатки твоей старой крови ⁹⁰). Назадъ! (Толкаетъ его).

Мененій. Друзья мои, друзья, выслушайте!

(Входятъ Коріоланъ гь Ауфидій).

Коріоланъ. Что тутъ за шумъ?

Мененій. Ну вотъ теперь, негодяй, ты увидишь, что теб будетъ, узнаешь, какъ меня здсь цнятъ, и поймешь, удастся ли какому-нибудь дряни-часовому ⁹¹) разлучить меня съ моимъ сыномъ Коріоланомъ. Изъ того, какъ онъ меня встртитъ, ты увидишь, что не миновать теб вислицы или иной казни еще хуже, а потому блднй и дрожи въ ожиданіи твоей участи. (Коріолану) Пусть великій сонмъ боговъ ежечасно думаетъ о твоемъ благополучіи и да возлюбитъ тебя такъ же, какъ любитъ старый твой отецъ Мененій. Сынъ, дорогой сынъ, ты обрекъ насъ мечу и пожару!— Смотри же на эти слезы! Он будутъ водой, которая потушитъ этотъ огонь! Меня съ трудомъ уговорили пойти къ теб, убдивъ мыслью, что я одинъ съ состояніи смягчить тебя и тронуть. Вздохи Рима окрылили меня для этого шага, и я пришелъ съ мольбой, чтобъ ты простилъ твой родной городъ и твоихъ рыдающихъ соотечественниковъ. Пусть милосердные боги отвратятъ твой гнвъ и направятъ его на этого негодяя, который, какъ чурбанъ на дорог, хотлъ загородить мн доступъ къ теб!

Коріоланъ. Прочь!

Мененій. Какъ прочь?

Коріоланъ. Отрекся я жены, отчизны, сына!

Сталъ чуждъ имъ всмъ! На службу Вольскимъ отдалъ

Всю жизнь мою. Себ оставилъ я

Лишь только месть, прощенье же и милость —

Въ рукахъ враговъ… Забвеньемъ отравлю

Скорй я нашу дружбу, чмъ позволю,

Чтобъ расцвла по-прежнему она

Подъ милостью… Ступай назадъ! Замкнутъ

Мой слухъ для просьбъ врне и надежнй,

Чмъ оградить вы можете ворота

Отъ войскъ моихъ… Но, такъ какъ прежде былъ

Ты мной любимъ, то вотъ возьми. (Даетъ бумагу)-

Я это

Писалъ къ теб въ забот, чтобъ остался

Не тронутъ ты, и думалъ переслать

Теб, не будь ты здсь… Не возражай!

Я боле тебя не буду слушать!

(Ауфидію) Вотъ человкъ, Ауфидій, бывшій въ Рим

Мн ближе всхъ, — теперь… ты видлъ самъ.

Ауфидій. Себ во всемъ ты остаешься вренъ.

(Коріоланъ и Ауфидій уходятъ)-

1-й часовой. Такъ тебя, пріятель, зовутъ Мененіемъ?

2-й часовой. Великая же въ твоемъ имени сила. Дорогу домой, надюсь, ты найдешь?

1-й часовой. Крпко намъ досталось за то, что мы осадили твое велемочіе.

2-й часовой. Съ чего, скажи, мн блднть и дрожать?

Мененій. Нтъ мн дла ни до вашего полководца ни до всего свта, а потому о такой дряни, какъ вы, не стану я даже думать… Тотъ, въ комъ есть твердость умереть отъ собственной руки, не станетъ бояться убійцъ. Пусть вашъ полководецъ творитъ зла, сколько хочетъ, а вы оставайтесь, чмъ были съ прибавкой невзгодъ, которыми надлитъ васъ старость.— Отвчу вамъ словомъ, которое было сказано мн: — ‘прочь съ моихъ глазъ’!— (Уходитъ Мененій).

1-й часовой. А все-таки онъ глядитъ съ виду хорошимъ человкомъ.

2-й часовой. Хорошій человкъ нашъ полководецъ. Онъ скала и дубъ, которыхъ не пошатнетъ никакой втеръ.

(Уходятъ)-

СЦЕНА 3-я.

Палатка Коріолана,

(Входятъ Коріоланъ, Ауфидій и другіе).

Коріоланъ. Такъ завтра мы обложимъ стны Рима!

Теб, вождю, собрату моему,

Пора теперь донесть сенату вольсковъ,

Какъ честно я исполнилъ свой обтъ.

Ауфидій. Всегда ты думалъ лишь о нашей польз,

Къ мольбамъ ты Рима слуха не склонилъ

И не вошелъ въ сношенье даже съ другомъ

Изъ всхъ ближайшихъ къ сердцу твоему.

Коріоланъ. Да!— тотъ старикъ, котораго отправилъ

Обратно въ Римъ съ разбитымъ сердцемъ я,

Любилъ меня, какъ только можетъ сына

Любить отецъ!.. Былъ для него я выше,

Чмъ божество. Надежду всю свою

Въ немъ видлъ Римъ, когда его послалъ

Просить меня. Любя его, ршился

Я въ Римъ послать въ послдній разъ условья

Т самыя, которыя они

Отвергли ужъ — да и принять не могутъ.

Но все жъ пускай потшится старикъ

И думаетъ, что сдлать что-нибудь

Усплъ и онъ… Теперь, кого бъ ни вздумалъ

Послать къ намъ Римъ: сановниковъ, друзей —

Я не хочу ни видть ихъ ни слушать. (За сценой шумъ).

Но что за шумъ?— Ужъ не попытка ль снова

Меня склонить, чтобъ свой обтъ забылъ

Я, чуть успвши дать его.— Напрасно!

Не будетъ такъ.

(Входятъ въ печальной одежд Волюмнія съ маленькимъ сыномъ Коріолана, Виргилія, Валеріа и другія римлянки).

Что вижу я?.. Жена,

И вмст съ ней та дорогая форма,

Въ которой былъ для жизни отлитъ я.

Младенецъ-сынъ!— Прочь, прочь порывы сердца!

Умолкни крикъ святыхъ природы чувствъ!

Упорство встань въ глав всхъ добрыхъ качествъ!..

Смиренный видъ!.. Голубки нжной взоры!

О, сами боги преступили бъ клятву,

Увидя ихъ!.. Вдь сдланъ я. изъ мягкой

Земли, какъ вс!— Склонилась предо мной

Съ мольбою мать! Вдь это то же, если бъ

Палъ ницъ Олимпъ передъ норой крота.

И мальчикъ мой!.. Святой природы голосъ

Въ устахъ его лепечетъ мн: ‘смягчись’…

Гд вольсковъ рать?.. Впередъ на Римъ! Вспашите

Сохой войны Италіи поля!

Не буду я ничтожествомъ ⁹²), чтобъ глупо

Такъ уступить наплыву жалкихъ чувствъ!

Какъ твердый мужъ, хочу въ себ лишь черпать

Я мощь свою, отрекшись разъ отъ прежнихъ

Моихъ связей.

Виргилія. Мой мужъ и повелитель!..

Коріоланъ. Смотрлъ на васъ иначе въ Рим я.

Виргилія. Твой тотъ же взглядъ, но мы иными стали!

Сразили насъ несчастья и гроза,

Вотъ почему мы кажемся теб

Не прежними.

Коріоланъ. Какъ жалкій лицедй,

Забылъ я роль… позорно растерялся,

Сталъ глупъ и нмъ! (Виргиліи) О, лучшая частица

Всего меня ⁹³), прости мою жестокость,

Но не проси, чтобъ я въ отвтъ на это

Простилъ вашъ Римъ! Прильни ко мн устами!

Пусть поцлуй продлится дольше твой,

Чмъ длился срокъ моей печальной ссылки,

И вмст съ тмъ пусть будетъ сладокъ онъ,

Какъ месть моя! Ревнивой я богиней ⁸⁴)

Клянусь теб, что чистымъ я сберегъ

Тотъ поцлуй, которымъ предъ разлукой

Скрпила мн ты скорбныя уста!..

Но, боги, гд жъ глаза мои?— Болтаю

Я вздоръ пустой, забывъ почтить привтомъ

Родную мать, какой честнй и лучше

Не видлъ свтъ! (Преклоняетъ колни).

Склонитесь же, колни!

Склонитесь такъ, чтобъ на земл остался

Вашъ глубже слдъ, чмъ могъ его оставить

Когда-нибудь любой изъ сыновей.

Волюмнія. Встань милый сынъ!— Мое благословенье

Будь надъ тобой!— Не ты, а я смиренно

Должна склонить себя передъ тобой,—

(Становится на колни),

И не на пухъ,— нтъ, нтъ: на твердый камень

Склоняюсь я, хотя бы даже этимъ

Разрушила людское мннье я

О знакахъ тхъ любви и уваженья,

Которыми обязанъ добрый сынъ

Чтить мать свою ⁹⁵).

Коріоланъ. Что вижу?— Преклонила

Колни ты передо мной! Предъ сыномъ,

Надъ кмъ изрекъ свой приговоръ законъ ⁹⁶).

Такъ пусть тогда войну объявятъ камни

Звздамъ небесъ! Пусть съ береговъ пустынныхъ

Бичуютъ ихъ! Пусть, кедры расшатавъ,

Могучій вихрь по солнцу хлещетъ ими!

Пускай возможной станетъ невозможность

И сдлаетъ ничтожнымъ, легкимъ дломъ

То, что случиться не могло вовкъ!

Волюмнія. Ты мой герой!— Одной ты мн обязанъ

За то, чмъ сталъ. (Указывая на Валерію) Ты помнишь ли ее?

Коріоланъ. Публиколы достойная сестра,

Валерія!— тебя призналъ весь Римъ

Святй луны. Прозрачна и чиста

Вдь ты, какъ ледъ, когда, отъ солнца тая,

Украситъ онъ хрустальной бахромой

Карнизы стнъ святой Діаны храма.

Волюмнія. (Подводя къ Коріолану сына)

А вотъ ты самъ въ невинномъ, маломъ вид,

Но срокъ придетъ — и станетъ мальчикъ этотъ,

Чмъ сталъ отецъ.

Коріоланъ. О, богъ войны, и ты,

Юпитеръ царь!— вселите духъ геройства,

Молю, въ него, чтобъ недоступенъ выросъ

Онъ для стыда!— Чтобъ, какъ маякъ на мор,

Стоялъ онъ твердъ, безъ страха передъ бурей

И тхъ спасалъ, кто взглянетъ на него.

Волюмнія (мальчику). Склони и ты передъ отцомъ колни.

Коріоланъ. Малютка мой!..

Волюмнія. Мы вс: я, сынъ, жена,

Валерія — съ одной явились цлью

Смягчить тебя!

Коріоланъ. О, вотъ о чемъ, прошу,

Ни слова мн!— А если ужъ хотите

Вы все жъ просить, то знайте, что окованъ

Обтомъ я, и потому не долженъ

Васъ оскорбить суровый мой отказъ.

Не ждите же, чтобъ распустилъ я войско

И съ римской чернью вновь вступилъ въ союзъ.

Напрасны будутъ ваши вс упреки,

Что я жестокъ. Что бъ вы ни говорили —

Моей вражды не потушить холоднымъ

Разсудкомъ вамъ.

Волюмнія. Довольно, о, довольно!..

Ты, отказавъ сурово въ нашей просьб,

Намъ отказалъ впередъ уже во всемъ.

Но все жъ просить тебя мы будемъ!.. Будемъ

Хоть для того, чтобъ горькій срамъ отказа

Постыднй палъ на голову твою.

Такъ слушай же.

Коріоланъ. Приблизьтесь, Туллъ и вольски.

Въ сношенья съ Римомъ я вступать не буду

Тайкомъ отъ васъ. (Женщинамъ) Чего жъ хотите вы?

Волюмнія. Будь нмы мы — одна одежда наша

И скорбный видъ могли бы разсказать

Теб безъ словъ, какую жизнь вели мы

Съ тхъ поръ, какъ насъ покинулъ въ Рим ты.

Подумай лишь! Случалось ли встрчать

Когда-нибудь теб на свт женщинъ

Несчастнй насъ? Вдь встртившись съ тобой,

Должны рыдать мы были бъ отъ восторга!

Должны бы сердцемъ были трепетать

Отъ радости — и что жъ? Рыдаемъ мы

Отъ гнета золъ,— сердца же наши бьются

Отъ ужаса!.. Но что же ждать иначе?

Мать, сынъ, жена, съ разбитымъ горемъ сердцемъ,

Должны смотрть, какъ сынъ, отецъ и мужъ

Идетъ терзать съ свирпостью жестокой

Родной свой край!.. И вдь для насъ, несчастныхъ,

Твой ярый гнвъ еще страшнй и хуже,

Чмъ для другихъ! Лишилъ насъ даже права

Молиться онъ! Для насъ исчезла сладость

Самихъ молитвъ, цлящихъ людямъ сердце!

Какъ можемъ мы молиться за тебя,

Когда желать побды и успха

Намъ долгъ велитъ равно теб и ей?

Что бъ ни было, должны равно утратить

Мы иль тебя — покой и счастье наше —

Иль родину, вскормившую всхъ насъ!

Кому бы рокъ ни даровалъ побду —

Намъ все равно бды не миновать!

Иль будешь ты позорно, какъ измнникъ,

Влачимъ въ цпяхъ по римскимъ площадямъ,

Иль вступишь въ Римъ, увнчанный побдой,

Но кровь проливъ родной твоей семьи!

Что до меня — то, врь мн, сынъ, не буду

Я ждать конца убійственной войны!—

Коль скоро мн на горе не удастся

Склонить тебя дать миръ на счастье всмъ,

И если ты ршишься непремнно

Сгубить нашъ край — то шагу ты не ступить,

Чтобъ въ Римъ войти, не наступивъ жестоко

На эту грудь, гд зачатъ былъ ты мной!

Виргинія. И на мою, которою былъ вскормленъ

Родной твой сынъ, чтобъ передалъ онъ имя

Твое вкамъ.

Сынъ. Онъ на меня не ступитъ,

Я убгу, а вырасту, такъ буду

Сражаться самъ.

Коріоланъ. Нтъ! Если кто не хочетъ

Стать женщиной, раскиснувъ, какъ он,

Тотъ не смотри въ глаза дтей и женщинъ. (Встаетъ),

Довольно словъ!— усталъ ихъ слушать я.

Волюмнія. Нтъ, нтъ, постой!.. Ты не уйдешь такъ скоро,

Не выслушавъ… Когда бъ просили мы

Простить нашъ Римъ цной несчастья вольсковъ,

Которымъ честью обязался ты,

То былъ бы правъ ты точно, осуждая

Поступокъ нашъ. Твоей бы чести были

Отравой мы, но мы вдь просимъ только,

Чтобъ примирилъ ты об стороны.

Пусть скажутъ вольски: — ‘милость имъ мы дали’,

А римляне: — ‘мы приняли ее’.

И вслдъ затмъ всеобщимъ громкимъ кликомъ

Почтятъ тебя пусть об стороны…

Ты долженъ знать, мой славный сынъ, что врныхъ

Успховъ нтъ! Но врно то, что если

Ты покорить успешь даже Римъ,

То польза вся, какую ты получишь,

Лишь будетъ въ томъ, что честь свою и имя

Съ проклятьемъ римлянъ свяжешь ты навкъ!

Изображенъ ты въ лтописяхъ будешь

Въ такихъ словахъ: ‘былъ благороденъ онъ,

Но честь свою послднимъ низкимъ дломъ

Онъ погубилъ!. Была разорена

Отчизна имъ! Свое онъ имя предалъ

На стыдъ и срамъ!’ — Что жъ ты молчишь?.. Бывало

Ты говорилъ нердко мн, что лучшимъ

Считалъ всегда ты дломъ подражать

Богамъ въ поступкахъ милости и грозно,

Разя, какъ Зевсъ ланиты небосклона,

Громить одни лишь дубы на земл!..

Что жъ?— отвчай!— Иль славнымъ ты считаешь

Для душъ высокихъ помнить вчно зло?..

(Виргиліи) Дочь, говори! Твоихъ безмолвныхъ слезъ

Не цнитъ онъ! (Мальчику) Промолви слово, мальчикъ:

Быть-можетъ, твой невинный, дтскій лепетъ

Дойдетъ скорй до дна его души,

Чмъ рчь моя!.. Не знала человка

На свт я, который бы любилъ

Такъ мать свою.— И что жъ?— молю тебя

Безъ пользы я, какъ негодяй въ колодкахъ ⁹⁷)

Прохожихъ тщетно молитъ, чтобъ пришли

Ему помочь! Ты въ жизни никогда

Не длалъ мн какихъ-либо уступокъ,

Межъ тмъ какъ я (несчастная насдка),

Тобой однимъ прожившая весь вкъ,

Тебя со страхомъ отпускала въ битвы

И съ радостью встрчала твой возвратъ

Въ внк побдъ!.. Когда находишь ты,

Что я прошу тебя несправедливо,

То прогони безъ дальнихъ разговоровъ

Меня домой, но если я права,

Тогда жестокъ, безчестенъ и неласковъ

Поступокъ твой! Постигнетъ гнвъ боговъ

Тебя за то, что мать твою лишаешь

Ты нравъ ея!.. Ты отвращаешь взоры..

Падите жъ вс съ мольбою передъ нимъ!

Пусть со стыдомъ такое униженье

Увидитъ онъ! Коріолана имя

Изъ гордости считаетъ выше онъ,

Чмъ нашъ позоръ!.. Онъ насъ жалть не хочетъ!..

Падите жъ вс въ послдній разъ!.. Молчитъ онъ…

Такъ въ Римъ назадъ!— Среди друзей мы встртимъ

Свою тамъ смерть!.. Но нтъ, но нтъ! Взгляни

На насъ еще! Взгляни хотя на сына!..

Вдь разсказать малютка не уметъ,

Что хочетъ онъ, а тоже на колняхъ

Свои ручонки протянулъ къ теб!..

Ужель и онъ не побдитъ упорства,

Съ какимъ сурово оттолкнулъ ты насъ?.. (Помолчавъ)

Идемте прочь! Онъ женщиной изъ вольсковъ

Рожденъ на свтъ!— Онъ встртитъ въ Коріоли

Свою жену, и если этотъ мальчикъ

Его портретъ — то это лишь случайность

Идемте же!— Я замолчу, — но въ день,

Когда пожаръ охватитъ стны Рима,

Знай, я съ тобой поговорю еще!..

Коріоланъ (взявъ Волюмнію за руку и помолчавъ нсколько минутъ).

О, мать моя! Взгляни, чего успла

Достигнуть ты! Врата разверзлись неба,

И сонмъ боговъ насмшливо глядитъ

На то, что такъ негаданно, нежданно

Случилось здсь.— Мать, мать! Побду Риму

Далъ твой успхъ, но знай… о, знай, что сыну

Онъ пагубенъ и принесетъ, быть-можетъ,

Съ собою смерть!— Но — будь, что быть должно!

(Ауфидію) Вести войну попрежнему, Ауфидій,

Я не могу, — но заключить мы можемъ

Почетный миръ. Подумай, добрый другъ,

Ужели самъ, будь на моемъ ты мст,

Могъ равнодушно выслушать слова

Ты матери, не сдлавши того же,

Что сдлалъ я?

Ауфидій. И я былъ тронутъ.

Коріоланъ. Тронутъ!…

Я клятву дать готовъ, что было такъ.

Вдь и меня не такъ легко заставить

Расплакаться ⁹⁸).— Совтуй, добрый другъ,

Какими намъ условьями обставить

Нашъ съ Римомъ миръ. Что до меня, то въ Римъ.

Я не вернусь и жить останусь съ вами.

Меня поддержишь въ этомъ дл ты…

О, мать! Жена!..

Ауфидій (тихо). Отъ всей души я радъ,

Что честь твою ты одолть позволилъ

Слезливости. Возстановить удастся

Насчетъ ея фортуну мн свою.

(Женщины сбираются уходить)..

Коріоланъ. Сейчасъ, сейчасъ — минуту погодите!

Мы съ вами кубокъ прежде осушимъ.

И вы затмъ съ собою въ Римъ возьмете

Свидтельство надежнйшее словъ.

Подпишемъ мы и закрпимъ печатью

Нашъ договоръ… Идемте же! Почтить

Васъ долженъ Римъ, воздвигнувъ, вамъ во славу,

Почетный храмъ. Мечи и силы всей

Италіи не въ состояньи были бъ

Меня принудить на подобный миръ. (Уходятъ).

СЦЕНА 4-я.

Площадь въ Рим.

(Входятъ Мененій и Сициній).

Мененій. Видишь ты этотъ камень на углу капитолійской стны?

Сициній. Вижу, что жъ изъ этого?

Мененій. А то, что если ты можешь сдвинуть его мизинцемъ, то, значитъ, есть еще надежда, что наши женщины, и особенно его мать, могутъ съ нимъ что-нибудь уладить. Но, по-моему, надежды нтъ никакой. Шеи наши приговорены и ждутъ только исполненія казни.

Сициній. Можетъ ли быть, чтобъ человкъ измнился въ такое короткое время?

Мененій. Великая разница между червякомъ и бабочкой, а вдь и бабочка была прежде червякомъ. Марцій изъ человка превратился въ чудовище. У него выросли крылья, и потому онъ пересталъ пресмыкаться.

Сициній. Онъ глубоко любилъ свою мать.

Мененій. Любилъ и меня,^, но теперь не боле думаетъ о своей матери, чмъ восьмигодовалый жеребенокъ. Онъ смотритъ на все такъ, что, взглянувъ на зрлый виноградъ, сдлаетъ и его кислымъ. Когда онъ ходить, то кажется, будто земля дрожитъ подъ его шагами, какъ стна предъ тараномъ. Его взглядъ способенъ пробить крпчайшій панцырь, голосъ его гудитъ, какъ колоколъ, а кашель — какъ залпъ батареи ⁹⁹). Сидитъ на стул онъ, какъ изваяніе Александра, и рчь его — законъ для всхъ. Однимъ словомъ, для того, чтобъ быть богомъ, ему недостаетъ только вчности да неба для трона.

Сициній. И милосердія, если твое описаніе врно.

Мененій. Я описалъ его, какимъ видлъ. Увидишь самъ, какого рода милость принесетъ намъ его мать. Милости въ немъ теперь столько же, сколько молока въ тигр. Все это почувствуетъ нашъ бдный городъ, и виноваты въ томъ вы одни.

Сициній. Можетъ-быть, боги надъ нами умилосердятся.

Мененій. Нтъ, приплетать боговъ тутъ нечего. Вдь вы изгнали его, ихъ не спросись, такъ чему жъ дивиться, если они будутъ равнодушно смотрть, какъ онъ возвратится сюда съ тмъ, чтобъ свернуть вамъ шеи. (Входитъ гражданинъ).

Гражданинъ (Сицинію). Бги, бги!.. ищи спасенья дома.

Народъ возсталъ, товарищъ схваченъ твой.

Они его позорятъ и волочатъ,

Грозятъ до смерти лютой истерзать ¹⁰⁰)!

Когда лишь всть хорошую изъ стана

Посольство женщинъ намъ не принесетъ.

(Входитъ другой гражданинъ).

Сициній. Ну, что еще?

Гражданинъ. Веселье, счастье, радость!

Посольство женъ свершило подвигъ свой.

Врагъ отступилъ, а съ нимъ ушелъ и Марцій.

Счастливй дня не видывали въ Рим

Съ тхъ поръ, какъ тронъ Тарквиній потерялъ.

Сициній. Но, добрый другъ, врны ли эти всти?

Гражданинъ. Врнй, чмъ то, что солнце льетъ свой свтъ.

Гд жъ ты сидлъ, что не слыхалъ объ этомъ?

Не такъ стремится, подъ аркады моста

Потокъ, преграды рушившій свои,

Какъ римляне, почуя всть спасенья,

Бгутъ за валъ… Чу,— слышишь звуки трубъ?

(За сценой звуки трубъ, барабановъ и прими народа).

Народный кликъ!.. Плясать заставятъ солнце

Они въ пылу восторга своего.

.Мененій. Благая всть! Отправлюсь встртить женщинъ.

Волюмнію бы я не промнялъ

За городъ весь, зачтя въ него сенатъ

И консуловъ съ патриціями вмст.

А что до васъ, трибуновъ, то пошло бы

Въ такой промнъ васъ столько, что и море

Со всей землей не помстили бъ васъ.

Усердно вы, должно-быть, помолились

Сегодня въ ночь, а утромъ вдь гроша

Я не далъ бы за сотню вашихъ глотокъ. (Крики за сценой).

Чу,— слышите, какой восторгъ и радость!

Сициній (гражданину). Пусть воздадутъ теб сначала боги

За всть твою, мою же благодарность

Прими потомъ.

Гражданинъ. Да, благодарность точно

Должны къ богамъ почувствовать мы вс,

Причина есть!

Сициній. Он ужъ входятъ въ городъ?

Гражданинъ. Сейчасъ войдутъ.

Сициній. Идемъ же къ нимъ навстрчу,

Чтобъ ликовать со всми заодно.

(Входятъ Волюмнія, Виргилія, Валерія и прочія римлянки, бывшія у Коріолана. Сенаторы и народъ провожаютъ ихъ въ торжественной процессіи),

1-й сенаторъ. Смотрите:— вотъ спасительница наша!

Вотъ Рима жизнь! Сбирайтесь въ трибы, пойте

Хвалу богамъ, цвтами усыпайте

Дорогу ей! Пылаютъ пусть огни!

Пусть заглушитъ громовый крикъ восторга

Т голоса, которыми изгнали

Вы Марція! Верните сына вновь

Привтствіемъ, которымъ почитаемъ

Мы мать его. Привтъ достойнымъ женамъ.

Привтъ, привтъ!..

Народъ. Привтъ достойнымъ женамъ!

(Уходятъ при звукахъ трубъ)

СЦЕНА 5-я.

Площадь въ Анціум.

(Входятъ Туллъ Ауфудій со свитой).

Ауфидій (одному изъ свиты). Поди сказать сенаторамъ, что въ городъ

Вернулся я. Отдай имъ эти письма,

И пусть они, прочтя ихъ, поспшатъ

Сойтись со мной. Хочу я имъ, а также

Всмъ гражданамъ, открыто подтвердить

Правдивость этихъ писемъ. Обвиненный

Готовъ вступить ужъ въ городъ. Хочетъ онъ

Наборомъ хитрымъ словъ себя очистить

Передъ толпой. Ступай же, торопись.

(Свита уходитъ. Входятъ заговорщики противъ Коріолана).

А, здравствуйте!

1-й заговорщикъ. Нашъ вождь, какъ поживаешь?

Ауфидій. Какъ тотъ, кто самъ поднесъ себ отраву

Тмъ, что другому оказалъ добро

И собственнымъ своимъ же подаяньемъ

Себя сгубилъ.

2-й заговорщикъ. Бды въ томъ нтъ: будь только

Какъ должно, твердъ въ намреньяхъ, съ какими

Присталъ ты къ намъ, и мы тебя избавимъ

Отъ бдъ, теб грозящихъ.

Ауфидій. Мы должны

Принять въ расчетъ намренья народа.

3-й заговорщикъ. Толпа глупа и будетъ колебаться

Безъ выбора, покуда между вами

Даритъ раздоръ, но ежели изъ двухъ

Падетъ одинъ — другой возьметъ наслдство

Погибшаго.

Ауфидій. Я это знаю самъ

И потому не прозваю случай

Сразить врага въ благопріятный часъ.

Кто, какъ не я, возможность далъ ему

Возвыситься? Я честь свою поставилъ

Въ залогъ, что будетъ вренъ онъ — и что же?

Едва свою почувствовавши власть,

Сталъ тотчасъ онъ кропить росою лести

Моихъ друзей, чтобъ заручиться ими.

Свою природу даже онъ сломилъ

Для этого,— онъ!— чья вся жизнь была

Лишь рядомъ вспышекъ непреклонной воли.

3-й заговорщикъ. Что говорить! Не сдлался вдь онъ

И консуломъ лишь потому, что власти

Въ немъ не было смирить свой дикій нравъ.

Ауфидій. Хотлъ я самъ сейчасъ сказать объ этомъ.

Изгнанникомъ явился добровольно

Ко мн онъ въ домъ, подъ ножъ подставивъ горло.

Я обласкалъ его, съ нимъ, какъ товарищъ,

Я раздлилъ достоинство и власть,

Возможность далъ все длать, чтобъ ему

Ни вздумалось, позволилъ даже выбрать

Изъ войскъ моихъ надежнйшихъ солдатъ

И кончилъ тмъ, что, подкрпивши славу

Его — своей, увидлъ, какъ присвоилъ

Ее онъ всю, забывъ меня, себ!

Что говорить! Гордился даже я

Вдь этимъ всмъ, пока не стало ясно,

Что сдлался изъ равнаго ему

Я просто жалкимъ прихвостнемъ, довольнымъ

Ужъ тмъ, что взглядъ онъ броситъ на меня,

Какъ будто бъ былъ ничтожный я наемщикъ.

1-й заговорщикъ. Все врно, все!— Солдаты вс дивились

Нердко сами этому. А нынче!

Что сдлалъ онъ, почти-что взявши Римъ,

Когда и слава и добыча были

У насъ въ рукахъ!

Ауфидій. На это я главнйшіе

И буду бить. Вс силы напрягу

Въ борьб я съ нимъ!— За дв-три капли женскихъ

Ничтожныхъ слезъ, дешевыхъ, какъ обманъ,

Онъ продалъ кровь и тяжкія старанья,

Какія мы въ основу положили

Великихъ длъ… Онъ долженъ умереть!

И смерть его поможетъ мн воскреснуть.

Но что за шумъ? (За сценой шумъ, звуки трубъ и крикъ народа).

1-й заговорщикъ. Смотри:— въ родной свой городъ

Явился ты, какъ встникъ, безъ привта

И почестей, его жъ встрчаютъ крики

И громъ похвалъ.

2-й заговорщикъ. Т жалкіе глупцы,

Чьимъ дтямъ горла онъ, бывало, рзалъ,

Теперь свои надсаживаютъ глотки,

Хваля его.

3-й заговорщикъ. А ты не выжидай,

Чтобъ онъ усплъ привлечь безповоротно

Къ себ народъ. Готовь свой мечъ, а мы

Тебя поддержимъ дружно. Лишь бы только

Покончить съ нимъ, а тамъ представишь ты

Все дло такъ, что, будь онъ даже правымъ,

. Уложимъ въ гробъ мы съ нимъ и правоту.

Ауфидій. Тш… вотъ сенатъ.

(Входятъ сенаторы).

Сенаторы. Привтъ теб съ возвратомъ.

Ауфидій. Привта я, отцы, не заслужилъ.

А вы прочли ль внимательно т письма,

Какія вамъ писалъ я?

Сенаторы. Да.

1-й сенаторъ. Прочли,

И съ горестью.— Мы прежніе проступки

Простить готовы съ радостью ему,

Но въ этотъ разъ!.. Такъ кончить, гд былъ долженъ

Онъ лишь начать! Пожертвовать трудами

Столь тяжкими! Вознаградить потери

На нашъ же счетъ и миромъ заключить

Войну, когда готовъ былъ врагъ смириться,—

Подобныхъ длъ не оправдать ни чмъ.

Ауфидій. Вотъ онъ и самъ,— послушаемъ его.

(При звукахъ трубъ и барабановъ входитъ Коріоланъ, сопровождаемый толпой народа).

Коріоланъ, Привтъ моё вамъ, сенаторы! Вернулся

Я воиномъ, готовымъ вамъ служить

Попрежнему. Любовь къ моей отчизн

Не заразила сердца моего.

Я вашъ, какъ былъ! Узнайте, что побдно

Я съ войскомъ путь кровавый проложилъ

До римскихъ стнъ. Добычей, взятой нами,

Превзойдены издержки всей войны

На третью часть. Мы заключили миръ,

Для васъ настолько жъ выгодный и славный,

Насколько въ немъ для Рима стыдъ и срамъ.

Вотъ договоръ:— на немъ печать сената,

Патриціи жъ и консулы скрпили

Его своею подписью.

Ауфидій (приближаясь). Читать

Его, отцы сенаторы, не стоитъ.

Скажите лучше прямо вы въ лицо

Измннику, что превзошелъ вс мры

Онъ, низко такъ употребивъ во зло

Свой санъ и власть ¹⁰¹).

Коріоланъ. Измнникъ?.. Кто измнникъ?..

Ауфидій. Измнникъ — Марцій.

Коріоланъ. Марцій?..

Ауфидій. Да, Кай Марцій!..

Иль думалъ ты, что буду я, какъ вс,

Изъ лести звать тебя Коріоланомъ?

Тмъ именемъ, которое укралъ,

Какъ низкій воръ, въ стнахъ ты Коріоли?—

Сенаторы, отечества главы!

Онъ обманулъ доврье то, которымъ

Былъ облеченъ! За дв-три капли женскихъ

Соленыхъ слезъ вашъ городъ Римъ (да, да!

Вашъ городъ Римъ — такъ я сказалъ!) — онъ продалъ

Своей жен и матери! Присягу

На врность вамъ онъ разорвалъ, какъ старый,

Гнилой шнурокъ! Не собиравъ совта,

Прохныкалъ онъ побду, уступивъ

Слезамъ своей кормилицы!— Дивились

Вдь, глядя на него, не только наши

Мужья и старцы, но мальчишки даже…

Коріоланъ. Ты слышишь, Марсъ?…

Ауфидій. Теб ль, мальчишк-плакс,

Взывать къ нему?

Коріоланъ. Что?..

Ауфидій. Да, мальчишк-плакс!

Я такъ сказалъ ¹⁰²).

Коріоланъ. Лжецъ, безпримрный, подлый

И низкій лжецъ! Я сердца не сдержу

Въ груди отъ злости!.. Я мальчишка!.. Подлый,

Ничтожный рабъ!.. Отцы, простите мн,

Ни разу въ жизни мн не приводилось

Ругаться такъ, но я надюсь твердо,

Что за меня изобличите вы

Во лжи собаку эту!.. Самъ онъ долженъ

Сознаться въ ней! Свидтелями будутъ

Рубцы мечей, которыми его

Я испестрилъ отъ головы до пятокъ,

Такъ испестрилъ, что до могилы будетъ

Онъ ихъ носить…

1-й сенаторъ. Смиритесь оба, рчь

Теперь за мной.

Коріоланъ. Сюда, вс вольски! Ржьте

Меня въ куски! Направьте сталь мечей

Мн въ сердце вс, и старъ и младъ!.. Мальчишкой

Назвать меня!.. О, лживая собака!

Иль ты забылъ, что въ Коріоли вторгся

Я, какъ орелъ, и разогналъ одинъ,

Какъ горлицъ рой, ватагу вашихъ вольсковъ!

Мальчишка я!..

Ауфидій. Почтенные отцы!

Ужель терпть вы будете, чтобъ этотъ

Пустой хвастунъ такъ чванился позоромъ,

Который вамъ нанесъ онъ въ мигъ пустой

Случайности?

Заговорщики. Смерть, смерть ему за то!

Крики въ народ. Разорвать его на части! Нечего ждать! Онъ убилъ, моего сына, мою дочь, моего брата Марка, моего отца!..

2-й сенаторъ. Ни слова, тш… сдержитесь отъ насилья!

Онъ храбрый вождь, чья слава обтекла

Весь шаръ земной. Что жъ до его проступковъ,

То разобрать ихъ можетъ только судъ.

Ауфидій, стой!— ты не нарушишь мира.

Коріоланъ. О, если бъ шесть Ауфидіевъ напали

Съ нимъ на меня и захватили весь.

Съ, собою ихъ родъ!— мечомъ бы поработалъ

На славу я!..

Ауфидій. Наглецъ хвастливый!

Заговорщики. Смерть,

Смерть, смерть ему!..

Сенаторъ. Остановитесь! Стойте!..

(Заговорщики бросаются и убиваютъ Коріолана, Ауфидій наступаетъ ногой на его трупъ) ¹⁰³).

Ауфидій. Теперь свое скажу я слово…

1-й сенаторъ. Туллъ!..

2-й сенаторъ. Заплачетъ доблесть надъ твоимъ поступкомъ,.

3-й сенаторъ. Оставь его, не попирай ногой.

Въ ножны мечи, сограждане, вложите.

Прійти въ себя должны мы вс.

Ауфидій. Закрыты

У васъ глаза, сенаторы, на то,

Что ждало васъ, когда бъ убитый нами

Остался живъ! А вы узнали бъ это

Наврное, не вызови онъ самъ

Несчастной этой схватки… Ликовать

Должны вы вс о томъ, что такъ успли

Мы покончить съ нимъ… Угодно ль вамъ призвать

Меня въ сенатъ? Тамъ, какъ слуга вашъ врный,

Я докажу вамъ преданность мою

Иль подчинюсь строжайшей вашей кар

Безропотно.

1-й сенаторъ. Съ почетомъ и печалью

Возьмите трупъ. Должны признать мы въ немъ

Славнйшій прахъ изъ всхъ, какіе только

Герольдамъ въ гробъ случалось провожать ¹⁰⁴).

2-й сенаторъ. Строптивый нравъ убитаго, конечно,

Насъ заставляетъ мягче отнестись

Къ Ауфидію:— должны мы обращать

Все къ лучшему.

Ауфидій. Мой гнвъ прошелъ, скорблю

Всмъ сердцемъ я. Возьмите трупъ. Пусть трое

Вождей храбрйшихъ въ лагер помогутъ

Его поднять — четвертымъ буду я.

Звучатъ пусть тихо трубы погребенья,

И войско склонитъ копья. Много сдлалъ

Онъ вольскамъ зла: сиротъ и вдовъ число

Удвоилъ онъ, заставя ихъ крушиться

До сей поры, но все жъ должны почтить

Его мы славной памятью. Идемте!

(Уносятъ тло Коріолана при звукахъ похоронной музыки).

ПРИМЧАНІЯ.

1. Имена дйствующихъ лицъ этой трагедіи напечатаны въ первый разъ въ изданіи Роу 1709 года.

2. Въ подлинник:— ‘before we proceed any furtber’ — чти нкоторые переводчики совершенно неврно переводили выраженіемъ: ‘прежде чмъ, итти дальше’. Хотя выраженіе ‘proceed further’ и можетъ быть употреблено въ смысл итти, но прибавка частицы ‘any’, значащей — что-нибудь, явно указываетъ, что въ настоящемъ случа слово это употреблено въ смысл, что-нибудь затять или предпринять. Это значеніе оправдывается и дальнйшимъ смысломъ текста.

3. Слово ‘good’ — добрый принято здсь въ смысл зажиточный или способный платить. Такъ, въ ‘Венеціанскомъ купц’ Шейлокъ, называя Антоніо добрымъ (good), поясняетъ: ‘my meaning in saying he is а good man is to have you understand me, that he is suificient’,т.-е. я, называя его добрымъ (good), хотлъ пояснить, что считаю его достаточнымъ. (См. прим. къ ‘Вен. куп.’ 10).

4. Въ подлинник вмсто слова: жерди, стоитъ: ‘rake’ — грабли. Сравненіе это задолго до Шекспира употреблялось въ англійскомъ язык для означенія худобы. По-русски сравненіе съ жердью употребительнй.

5. Здсь 2-й гражданинъ опять повторяетъ слово: proceed (см. пр. 2).

6. Въ подлинник:— ‘the other side of the city’, т.-е., ‘другая часть города’. Такъ обыкновенно называлась въ Рим его зарчная часть, лежавшая за Тибромъ.

7. Въ первомъ изданіи трагедіи (in folio 1623 г.) этотъ монологъ и дальнйшій разговоръ съ Мененіемъ ведетъ не 1-й гражданинъ, а 2-й, но многіе изъ позднйшихъ издателей не безъ основанія полагали, что это — типографская ошибка въ томъ виду, что тонъ этого разговора выражаетъ недовольство правительствомъ, тогда какъ 2-й гражданинъ въ предыдущемъ разговор заступается за Коріолана и вообще выражаетъ боле мягкое настроеніе.

8. По физіологическимъ понятіямъ тогдашняго времени, улыбка происходила изъ легкихъ. Такъ, въ ‘Цимбелин’ мы встрчаемъ выраженіе: ‘langhs from his free lungs’, т.-е., смется изъ вольныхъ легкихъ. Мененій, говоря это, намекаетъ на это.

9. Въ подлинник употреблено здсь выраженіе: ‘my incorporate friends’, т.-е., соединенные со мной въ одномъ тл друзья.

10. Въ изданіи in folio здсь стоитъ слово: ‘flower’ — цвты. Нкоторые позднйшіе издатели вмсто flower ставятъ: flour — мука.

11. Въ подлинник Мененій называетъ гражданина: ‘rascal, that art worse in blood to run’, т.-е., буквально: дрянь, негодная по крови (т.-е. пород) для бга. Выраженіе это было охотничьимъ терминомъ для опредленія дурной собаки (Деліусъ).

12. Въ подлинник ‘they’ll sit by the fire’, т.-е., сидятъ у своихъ очаговъ. Буквальный переводъ не передалъ бы презрительнаго смысла этой фразы.

13. Въ подлинник здсь сказано, что плебеи обсуждаютъ — ‘conjectural marriages’, т.-е., буквально: предположенные браки. Такъ переводятъ это мсто многіе переводчики, но мн кажется, что рчь идетъ тутъ о политическихъ партіяхъ Рима, и потому слово: marnage (бракъ), вроятно, употреблено въ переносномъ смысл, означая союзы между этими партіями.

14. Въ первомъ изданіи вмсто имени ‘Ларцій’ напечатано: ‘Марцій’, но нкоторые комментаторы (Теобальдъ) полагаютъ, что это ошибка, потому что Коминій, говоря: достойный Ларцій, этимъ какъ бы отвчаетъ ему на лестный привтъ, выраженный въ предыдущей реплик.

15. Въ подлинник: ‘the present wars derour Mm’, смыслъ этой фразы можно понимать двояко. Буквально она значитъ: настоящая война его погубитъ, но совершенно тми же словами можно выразить желаніе. чтобъ именно такъ случилось. Послднее объясненіе, предложенное Уарбёртономъ, принято для редакціи перевода, какъ боле характерное.

16. Дубовый внокъ былъ въ Рим наградой за спасеніе жизни гражданина. Коріоланъ получилъ это отличіе въ войн противъ Тарквинія, когда тотъ, изгнанный изъ Рима, пытался возстановить свою власть съ помощью латинянъ и другихъ народовъ Италіи (Плутархъ).

17. Здсь совершенно непереводимое буквально на русскій языкъ привтствіе: Волюмнія на привтъ Валеріи говоритъ только: ‘sweet madam’ — выраженіе, которому равнозначащаго не существовало въ латинскомъ язык.

18. Валерія употребляетъ здсь выраженіе: ‘а fine spot in good faith’, т.-е., буквально: хорошая, сказать по правд, вещь. Нкоторые издатели полагаютъ, что слова эти означаютъ похвалу работ Виргиліи, но Стивенсъ видитъ въ нихъ, напротивъ, насмшку, что довольно правдоподобно, если принять во вниманіе, что характеру Валеріи въ пьес вообще приданъ нсколько втреный и насмшливый оттнокъ. Въ перевод удержанъ этотъ смыслъ.

19. Въ подлинник здсь сильное по краткости, но неудобное для буквальнаго перевода выраженіе: ‘Who sensibly outdares his senseless sword’, т.-е., чувствующій самъ, презираетъ онъ (въ смысл превосходитъ твердостью) безчувственный свой мечъ.

20. Въ подлинник in folio здсь непонятное выраженіе: ‘thou wast а soldier even to Calues wish’, т.-е., ты солдатъ, согласный съ желаніемъ Calues. Комментаторы, считая безсмысленное слово Calues типографской ошибкой, измнили его въ ‘Cato’s wish’, т.-е., желаніе Катона. Какъ ни странно слышать, что Титъ Ларцій говоритъ о Катон, жившемъ слишкомъ двсти лтъ поздне, но поправка должна считаться справедливой въ виду того, что окончаніе рчи Ларція — прямая перифраза того мста изъ біографіи Коріолана, написанной Плутархомъ, гд сказано, что Коріоланъ былъ воиномъ, какого желалъ Катонъ, и что онъ пугалъ враговъ не только оружіемъ, но даже голосомъ и грознымъ видомъ. Такіе анахронизмы встрчаются у Шекспира не рдко.

21. Въ подлинник здсь употреблено слово: ‘mover’, значащее буквально двигатель. Въ переносномъ же смысл такъ иронически называли хлопотуновъ, обдлывающихъ свои дла. Марцій называетъ такъ солдатъ, видя, что они, оставя битву, занялись грабежомъ. Въ русскомъ язык нтъ соотвтствующаго выраженія.

22. Въ подлинник здсь непереводимая поговорка: ‘though thou speak’st truth methink’s, thou speak’st not well’, т.-е., буквально: хотя ты говоришь правду, но, кажется, говоришь нехорошо. Смыслъ тотъ, который приданъ редакціи перевода.

23. Въ подлинник сказано: ‘but for our gentlemen, the common file’, т.-е., что до нашихъ дворянъ изъ обыкновеннаго (низшаго) ряда. Этимъ именемъ Марцій насмшливо зоветъ ненавистныхъ ему плебеевъ, убжавшихъ съ битвы. Смыслъ фразы такъ ясенъ, что я ршительно не понимаю, почему нкоторые переводчики полагали, будто Марцій хочетъ сказать, что дрались только патриціи (Gentlemen), а не плебеи.

24. Этимъ довольно вычурнымъ оборотомъ Коминій хочетъ сказать Ларцію, что хотя онъ не сражался вмст съ ними, но одержалъ побду надъ врагами въ другомъ мст.

25. Эту фразу Ларція Шекспиръ заимствовалъ изъ Плутарха.

26. Очень вроятно, что здсь въ подлинник пропускъ. Иначе странно себ представить, что Коминій, объявивъ въ предыдущемъ монолог, что онъ хочетъ говорить войску лишь о подвигахъ Марція, а не о наградахъ ему, вдругъ безъ всякаго перехода заводитъ разговоръ именно объ этихъ наградахъ. Для смягченія этого очень рзкаго перехода въ редакціи перевода прибавлено выраженіе ‘но выслушай’.

27. Интересно, что это указаніе напечатано уже въ первомъ изданіи in folio, которое вообще не отличается объясненіемъ положеній дйствующихъ лицъ и хода дйствія.

28. Этотъ эпизодъ Коріолановой жизни заимствовалъ Шекспиръ у Плутарха, но замчательно, что онъ измнилъ нсколько фактъ, назвавъ гражданина, пріютившаго Коріолана, бднякомъ, тогда какъ у Плутарха онъ прямо названъ ‘достаточнымъ’.

29. Это выраженіе: ‘сцпиться бородами’ вмсто сойтись ‘лицомъ къ лицу’ встрчается также въ Макбет (Д. V. сц. 5) — ‘We might have met them darefal beard to beard’.

30. Въ подлинник здсь употреблено выраженіе: ‘us, of the right hand file’, т.-е., буквально: люди изъ ряда правой руки. Смыслъ тотъ, что правая рука считалась почетне лвой по своей ловкости и значенію.

31. Послдняя часть рчи Мененія, переведенная здсь буквально, подала поводъ къ нкоторымъ недоразумніямъ между комментаторами. Джонсонъ въ предложеніи трибунамъ: заглянуть за собственныя спины — видитъ намекъ на старинную притчу, что человкъ сумку съ собственными недостатками носитъ за спиной и, слдовательно, ихъ не видитъ, а сумку съ недостатками ближнихъ — на груди и потому можетъ ихъ легко видть и критиковать.

32. Въ подлинник здсь не совсмъ удобное для перевода выраженіе: ‘one, that converses more with the buttock of the night than with the forehead of the morning’, т.-е., буквально: я одинъ изъ тхъ, которые бесдуютъ боле съ задомъ ночи, чмъ со лбомъ утра. Буквальный переводъ на русскомъ язык показался бы слишкомъ вычуренъ.

33. Въ подлинник здсь употреблено выраженіе: ‘that you have good faces’, т.-е., буквально: что у васъ хорошія лица. Нкоторые переводчики переводили это даже словами красивыя лица, но мн кажется, что такой выводъ былъ бы довольно страненъ въ рчи Мененія, говорящаго о нравственныхъ достоинствахъ трибуновъ. Потому врне предположить, что слова эти имютъ фигурный смыслъ и должны значить приличный или внушительный видъ.

34. Въ подлинник: ‘на карт моего микрокосма’ — въ смысл, что человкъ — маленькій міръ.

35. Джонсонъ замчаетъ, что Шекспиръ, заставляя Мененія насмшливо отзываться въ этой рчи объ исполненіи трибунами государственныхъ должностей, смшиваетъ ихъ обязанности съ обязанностями городского префекта (Praefectus urbi). Было ли это ошибкой со стороны Шекспира, или онъ нарочно охарактеризовалъ Мененія, какъ истаго патриція, который не хотлъ и знать, въ чемъ состояла должность вновь учрежденныхъ трибуновъ,— сказать трудно. Противъ послдняго предположенія можно, впрочемъ, замтить, что грубая ошибка Мененія наврно вызвала бы ироническій отвтъ трибуновъ, что онъ берется судить о томъ, чего не знаетъ самъ, а между тмъ въ драм этого нтъ.

36. Въ подлинник Мененій, обращаясь къ вошедшимъ женщинамъ, говоритъ: ‘my fair ladies’, т.-е., мои прекрасныя дамы, но само собой разумется, что въ римской трагедіи было бы смшно услышать русскія слова: дама или сударыня.

37. Въ подлинник здсь употреблено слово: ‘fidiused’, произведенное, какъ пародія, отъ имени: Aufidius. Буквально можно было бы передать: Марцій его обауфидилъ, но такое выраженіе было бы слишкомъ неловко на русскомъ язык.

38. Въ Рим былъ обычай, что всякій, желавшій получить государственную должность, долженъ былъ за нсколько дней явиться на площади съ убогимъ плащомъ на спин, безъ всякаго иного платья, и просить народъ вспомнить его въ день избранія. Это длалось для того, чтобъ разжалобить народъ смиренностью одежды, а также, чтобъ показать раны, полученныя въ войнахъ за отечество, какъ знакъ доблести. Плутархъ однако прибавляетъ, что въ Коріоланово время это не исполнялось. Интересно знать, ошибся ли Шекспиръ, заставивъ Коріолана исполнить этотъ обрядъ, или сдлалъ это сознательно, введя въ свою трагедію эту превосходно рисующую характеръ Коріолана сцену.

39. Въ подлинник Коріоланъ говоритъ просто: ‘sweet lady pardon!’, не называя Валеріи по имени. Вслдствіе этого остается неразъясненнымъ, обращаетъ ли онъ эти слова къ ней, или къ своей жен. Большинство комментаторовъ однако полагаетъ, что онъ обращается къ Валеріи, и проситъ ее извинить его за то, что онъ не замтилъ ея среди множества привтствій, къ нему обращенныхъ.

40. Деліусъ объясняетъ, что подъ именемъ ‘троихъ’ слдуетъ понимать трехъ военачальниковъ: Коріолана, Коминія и Марція, но можно предположить также, что слова эти, кром Коріолана, относятся къ его матери и жен. Въ текст драмы прямого указанія на это нтъ.

41. Подъ именемъ новой почести Марцій подразумваетъ имя Коріолана. Въ подлинник употреблено здсь выраженіе: ‘change of hunours’, т.-е., буквально: перемна почестей.

42. Завтная мечта Волюмніи заключается въ ея желаніи видть Коріолана консуломъ.

43. Въ подлинник Сициній говоритъ: ‘It shall be to, him fehen, as our good wills, а sure destruction’.— Смыслъ зависитъ отъ того, какъ понять выраженіе: as our good wills, которое можетъ быть переведено двояко: ‘какъ требуетъ наше благополучіе’, а также: ‘вмст съ нашими добрыми пожеланіями’.— Въ первомъ случа вся фраза Сицинія значитъ: ‘это (т.-е. образъ дйствій Коріолана) будетъ ему погибелью, какъ того требуетъ наше благополучіе’. А во-второмъ: ‘это, вмст съ нашими (трибуновъ) добрыми пожеланіями, приведетъ его къ погибели’.— Въ перевод принята послдняя редакція, какъ боле подходящая къ ироническому оттнку, который виденъ въ рчахъ Сицинія.

44. Въ подлинник: ‘planted bis honours in his eyes’, т.-е., вндрилъ свою славу ему (народу) въ глаза.

45. Въ подлинник здсь одно изъ тхъ краткихъ шекспировскихъ выраженій, которыхъ буквальный переводъ, оставленный безъ объясненія, и неловокъ и непонятенъ въ поэтическомъ текст: ‘wlien with bis amazonian chin he drore the bristled lips before him’, т.-е., когда съ своимъ амазонскимъ подбородкомъ онъ гналъ передъ собой щетинистыя губы.

46. Здсь непереводимая игра созвучіемъ словъ: desert и desire. Коріоланъ говоритъ, что онъ стоитъ на площади и проситъ санъ консула вслдствіе своихъ заслугъ (mine own desert), а не по собственной охот (mine own desire). Эту игру словъ поневол пришлось замнить въ перевод другою.

47. Здсь опять игра значеніемъ словъ: ‘common people’ (простой народъ) и ‘common love’ (обыденная любовь).

48. Въ первомъ изданіи in folio Коріоланъ говоритъ, что онъ стоитъ — ‘in woolvish tongue’. Woolvish значитъ — волчій, а tongue — языкъ, что по безсмыслиц выраженія, очевидно, должно считать опечаткой. Вслдствіе этого позднйшіе издатели перемнили слово ‘tongue’ на ‘togue’, т.-е. тога или одежда. Выраженіе Коріолана, что онъ стоитъ въ волчьей одежд, толковалось различно. Вроятнйшимъ слдуетъ принять объясненіе Деліуса, видвшаго здсь намекъ на то, что плебеи исполненіемъ обряда подачи голосовъ мучатъ Коріолана, какъ волка на травл. Этотъ смыслъ принятъ и для редакціи перевода.

49. Въ подлинник Коріоланъ говоритъ, что онъ выпрашиваетъ голоса: ‘of Hob and Dick’, т.-е., Гоба и Дика. Гобъ — уменьшительное отъ имени Робертъ, а Дикъ — отъ имени Ричардъ. Эти выраженія употреблялись во время Шекспира, какъ нарицательныя имена, для означенія грубой толпы черни, бездомныхъ бродягъ и т. и,

50. Въ подлинник здсь очень краткое выраженіе, буквальный переводъ. котораго былъ бы неясенъ: ‘have you ere now denied the asker’, т.-е., вы отказывали прежде просителямъ. Слова эти относятся къ отказамъ, которые получали на свои просьбы лица, добивавшіяся консульства прежде. Въ перевод этотъ смыслъ разъясненъ.

51. Имя Цензорина, вроятно, вслдствіе типографской ошибки, выпущено въ изданіи in folio, вслдствіе чего комментаторы возстановили здсь цлый стихъ: ‘and Censorinus, thas was so surnamed’, т.-е., и Цензоринъ, такъ прозванный. Руководствомъ для этой поправки послужилъ Плутархъ, текстомъ котораго Шекспиръ явно руководствовался при сочиненіи этого монолога. Въ лтописи Плутарха сказано буквально: ‘изъ того же дома происходилъ Цензоринъ, названный такъ потому, что народъ два раза избиралъ его цензоромъ’.

52. Въ подлинник послдняя мысль Сицпніи выражена до того кратко, что буквальный переводъ былъ бы некрасивъ и непонятенъ. Вотъ слова текста: ‘and this shall seem, as partly’t is their own, which we have goaded onward’, т.-е., то, на что мы подстрекнули, должно показаться, какъ оно отчасти и есть, ихъ собственностью (въ смысл собственной выдумки). Слово ‘own’ употреблено здсь, какъ существительное имя.

53. По нкоторымъ комментаторамъ, этотъ стихъ произноситъ Коріоланъ (Теобальдъ).

54. Въ подлинник Коріоланъ говоритъ ‘by yond clouds, let me deserve so ill as you’, т.-е., буквально: тми облаками (пропущено прошу) позвольте мн ниспуститься такъ же низко, какъ вы, слово облака употреблено въ смысл ‘небо’, но выраженіе: прошу во имя неба — не имло бы въ русскомъ текст оттнка насмшки, которая сквозитъ въ этой реплик Коріолана.

55. Нкоторые комментаторы полагаютъ, что слово ‘тритонъ’ напечатано здсь ошибочно вмсто трибунъ. Но такая поправка едва ли нужна, такъ какъ смыслъ понятенъ и безъ нея. Коріоланъ, презрительно называя плебеевъ пискарями, противополагаетъ имъ сравнительно большаго по объему и сил тритона, называя этимъ именемъ Сицинія.

5в. Въ подлинник Коминій говоритъ: ‘t’was from the canon’, т.-е., ‘это изъ уставовъ’. Смыслъ тотъ, что Коминій, желая, подобно прочимъ патриціямъ, успокоить раздраженнаго Коріолана, ищетъ смягчить произнесенное Сициніемъ слово и говорить, что тотъ произнесъ его вовсе не по надменности, а потому, что оно было спеціальнымъ выраженіемъ, употреблявшимся въ текст законовъ.

57. Въ подлинник здсь считающееся довольно темнымъ мсто, которое нкоторые переводчики передаютъ буквально, не разъясняя, другіе же выпускаютъ совсмъ. Кончивъ свое описаніе дурныхъ государственныхъ учрежденій, Коріоланъ обращается къ патриціямъ, начиная свою рчь словами: ‘therefore beseach you, you, that will be less fearful, than discreet’, т.-е., буквально: ‘потому умоляю васъ,— васъ, которые хотите быть мене трусливыми, чмъ осторожными’. Кажущаяся темнота легко объяснится, если выраженіе ‘will be’ будетъ переведено не буквально ‘хотите быть, но въ смысл ‘окажетесь’, а слово ‘less’:—(меньше) въ смысл ‘не столько’. Тогда вся рчь Коріолана сдлается совершенно понятной: онъ обращается къ патриціямъ, говоря, что считаетъ ихъ поблажку плебеямъ не столько слдствіемъ трусости, сколько осторожностью, и потому полагаетъ возможнымъ, что они сумютъ исправить дло.

58. По первому изданію in folio эту рчь произноситъ Коминій, но нкоторые позднйшіе издатели приписываютъ ее Коріолану, ссылаясь на послдующія слова Сицинія: ‘this deserves death’ — это заслуживаетъ смерти,— что, конечно, относится къ Коріолану. Исправленіе это однако едва ли нужно. Успокоительныя слова этой рчи гораздо боле въ характер Коминія, желающаго успокоить волненіе, чмъ раздраженнаго Коріолана, реплика же Сицинія вовсе не составляетъ необходимаго слдствія этой рчи.

59. Позднйшіе издатели приписываютъ эти слова также Коріолану, что можетъ быть допущено здсь съ большимъ вроятіемъ, чмъ въ предыдущемъ случа, такъ какъ нсколько поздне Коминій самъ находитъ невозможнымъ бороться съ превышающимъ числомъ плебеевъ. Въ перевод оставлено указаніе лицъ согласно изданію in folio.

60. Многіе позднйшіе издатели, согласно мннію Тирвитта, приписываютъ заключенныя въ скобки строки Коріолану, при чемъ выпускается предыдущая реплика Коминія: ‘пойдемъ, я за тобой’, настоящая редакція перевода сдлана по изданію in folio.

61. Эта рчь Коминія подтверждаетъ то, что сказано въ прим. 69.

62. Въ подлинник сказано: чтобъ Римъ — ‘like an unnatural dam should now eat up her own’, т.-е., буквально: чтобъ Римъ, какъ неестественная самка, пожралъ свое собственное (дитя).

63. Въ подлинник: ‘woollen vassals’, т.-е., ‘шерстяные рабы’. Мннія о значеніи этого загадочнаго эпитета различны. Нкоторые комментаторы полагаютъ, что Шекспиръ хотлъ выразить безхарактерность и перемнчивость плебеевъ, легко принимающихъ, подобно шерсти, любую форму. Другіе же видятъ въ этомъ презрительный намекъ на грубую шерстяную одежду народа, какъ противоположность благороднымъ латамъ воиновъ. Въ редакціи перевода сохраненъ послдній смыслъ, какъ боле простой. А такъ какъ выраженіе ‘простая одежда’ утратило бы презрительный оттнокъ подлинника, то потому въ перевод употреблено слово, имющее въ русскомъ язык этотъ смыслъ.

64. Этотъ монологъ Волюмніи, заключающій почти буквальное повтореніе того, что сказано ею въ предыдущей рчи, невольно наводитъ на мысль, не была ли эта сцена редактирована Шекспиромъ иначе, безъ подобныхъ повтореній, и нтъ ли тутъ ненужныхъ прибавокъ. Прямого на это указанія нтъ однако ни въ одномъ изъ позднйшихъ изданій трагедіи.

65. Въ подлинник: ‘ripest mulberry’, т.-е., сплйшій плодъ шелковицы.

66. Вотъ текстъ Плутарха, объясняющій этотъ вопросъ Сицинія: ‘Трибуны прежде всего старались, чтобъ народъ во всякомъ случа подавалъ голоса по трибамъ, а не по сотнямъ, потому что этимъ способомъ увеличивалась избирательная сила голосами бдныхъ гражданъ, умножавшихъ общій счетъ голосовъ своей численностью’.

67. Въ подлинник: ‘opposing laws with strokes’, т.-е., противопоставлялъ законамъ удары.

68. Въ подлинник здсь слово ‘courage’ употреблено въ смысл достоинство или честь.

69. Въ подлинник, для выраженія понятія о дтяхъ, употреблена здсь совершенно невозможная въ русскомъ перевод фраза: ‘her womb’s increase and treasure of my loins’, т.-е., ‘любилъ больше, чмъ приращеніе чрева моей жены и сокровище моихъ чреслъ’ (т.-е. дтей).

70. Въ подлинник: ‘remain with your uncertainty’, т.-е., ‘оставайтесь съ вашей неизвстностью’, что сказано въ смысл непрочности положенія.

71. Въ подлинник Волюмнія говоритъ: чтобъ чума постигла — ‘all trades iu Borne and occupations’, т.-е., всю римскую торговлю и занятія. Но, по весьма правдоподобному объясненію Деліуса, подъ словами этими слдуетъ понимать не самыя ремесла и торговлю, но занимавшуюся ими римскую чернь, которая изгнала Коріолана.

72. Геркулесъ, какъ извстно, долженъ былъ совершить двнадцать подвиговъ, и потому слова Волюмніи слдуетъ понимать въ томъ смысл, что, предлагая свершить шесть изъ этихъ подвиговъ, она этимъ хотла раздлить съ мужемъ пополамъ его труды и опасности.

73. Въ подлинник здсь двухсмысленное выраженіе: ‘exceed the common’, т.-е., буквально: превзойду обыкновенное, но слово ‘common’ употребляется также въ смысл низкое или подлое. Въ перевод удержанъ этотъ смыслъ, какъ боле согласный съ духомъ рчи Коріолана.

74. Въ подлинник Сициній говоритъ: ‘are you mankind?’ — Слово ‘mankind’ иметъ два значенія: безумный и мужская порода (man — мужчина, kind — родъ). Хотя нкоторые комментаторы и переводчики придаютъ словамъ Сицилія первое значеніе, но это не отнимаетъ права понимать слово mankind и во второмъ смысл (мужская порода), что даже боле вроятно, потому-что только при такомъ значеніи становится яснымъ возраженіе Волюмніи, называющей трибуновъ лисьимъ отродьемъ, т.-е., не людьми.

75. По объясненію Деліуса, Волюмнія упоминаетъ объ Аравійской пустын, желая сказать, что Коріоланъ могъ бы сразиться съ цлой толпой, если бъ даже онъ былъ такъ одинокъ, какъ путникъ, заблудившійся въ пустын. Переводъ сдланъ въ этомъ смысл.

76. Въ подлинник Волюмнія говоритъ: ‘good man, the wounds thas he does bear for Rome’, т.-е., добрый человкъ, сколько ранъ получилъ онъ за Римъ! Нкоторые комментаторы полагаютъ, что слова эти относятся къ Коріолану, но другіе не безъ основанія думаютъ, что Волюмнія этой фразой насмхается надъ Сициніемъ, не бывавшимъ въ битвахъ. Переводу приданъ этотъ послдній смыслъ, какъ боле гармонирующій съ общимъ тономъ раздраженной Волюмніи.

77. Въ подлинник Волюмнія называетъ трибуновъ кошками. Слово это употребляется въ англійскомъ язык для означенія задорнаго, злого характера. Такъ, въ ‘Ромео и Джульетт’ Меркуціо называетъ горячаго Тибальда царемъ котовъ. Въ русскомъ язык выраженіе это хотя и употребительно въ томъ же смысл, но иметъ комическій оттнокъ, а потому было бы не совсмъ умстно въ словахъ глубоко и серьезно раздраженной Волюмніи.

78. Въ подлинник здсь слово: ‘gentleman’, буквальный его переводъ: ‘дворянинъ’ — былъ бы неумстенъ въ римской трагедіи.

79. Этотъ вопросъ Ауфидія и послдующій отвтъ Коріолана напечатаны въ первомъ изданіи in folio прозой, но нкоторые позднйшіе издатели переложили ихъ въ стихи.

80. Въ подлинник здсь выраженіе: ‘the man in blood’, буквально: человкъ въ крови. Выраженіе это было охотничьимъ терминомъ и значило быть готовымъ или горть нетерпніемъ начать дло (Деліусъ).

81. Служитель, говоря о войн, употребляетъ выраженіе, что она — ‘full of vent’, т.-е., полна выхода (движенья). Смыслъ тотъ, что при войн живе распространяются слухи и.интересные разговоры.

82. Въ послднихъ словахъ встника довольно темный оборотъ, который нкоторые комментаторы и переводчики понимаютъ буквально. Вотъ эти слова: ‘he vows revenge as spacious as between the young’st and oldest things’, что въ подстрочномъ перевод значитъ: онъ поклялся мстить столь же широкой местью, какъ широко пространство между самой молодой и самой старой вещью. Но другіе комментаторы видятъ здсь тотъ смыслъ, который приданъ редакціи перевода.

83. Въ подлинник: ‘apron-men’, т.-е., люди въ передникахъ. Этимъ именемъ презрительно называли римскихъ ремесленниковъ, носившихъ кожаные передники. Такъ, въ ‘Юліи Цезар’ (Дйствіе 1-е, сцена 1-я) трибунъ спрашиваетъ у собравшейся на улиц толпы: зачмъ плотникъ вышелъ безъ передника?

84. Здсь намекъ на Геркулеса, похитившаго Гесперидскіе яблоки,

85. Въ послднихъ словахъ Мененія непереводимая игра словъ. Онъ говоритъ: ‘you have inade fair hands, you and your crafts, you liave crafted fair’, т.-е., вы надлали хорошихъ длъ, вы и ваши ремесленники (crafts), вы перехитрили (crafted) хорошо. Въ перевод эта игра словъ замнена по возможности.

86. Въ подлинник: ‘солдаты произносятъ его имя вмсто молитвы, когда садятся обдать или встаютъ изъ-за стола’. Въ перевод употреблено выраженіе, передающее тотъ же смыслъ, но боле сообразное съ духомъ русской разговорной рчи.

87. Въ подлинник здсь не совсмъ понятная безъ разъясненія фраза: ‘he’ll be to Rome as is the osprey to the fish, who takes it by sovereignity of nature’, т.-е., буквально, онъ будетъ для Рима тмъ же, чмъ бываетъ морской орелъ для рыбъ, когда хватаетъ ихъ. помощью превосходства своей природы. Въ словахъ этихъ намекъ на существовавшее въ то время поврье, будто морской орелъ обладаетъ свойствомъ привлекать рыбъ на поверхность воды, чтобъ легче хватать ихъ. въ добычу. Поврье это было поэтически изложено еще ране Шекспира Пилемъ въ его поэм ‘Альказарская битва’ (1594 г.). Текстъ перевода нсколько распространенъ, чтобъ сдлать понятной эту мысль.

88. Мененій говоритъ о Коминіи, который безуспшно ходилъ къ Коріолану въ надежд смягчить его гнвъ.

89. Въ подлинник Коминій говоритъ: ‘he does sit in gold’, т.-е., буквально: онъ сидитъ въ золот. Ясно однако, что слово это употреблено, какъ метафора, для выраженія могущества и силы, какими былъ окруженъ Коріоланъ, когда принималъ Коминія. Текстъ Плутарха, которымъ руководствовался Шекспиръ, говоритъ по поводу этой сцены: ‘онъ сидлъ на государственномъ стул съ дивнымъ и невыразимымъ, величіемъ’.

90. Въ подлинник здсь употреблено выраженіе: ‘half pint of blood’, т.-е, полпинты крови.

91. Въ подлинник: ‘Jack guardant’, т.-е., Джакъ часовой. Уменьшительныя имена Гобъ, Дикъ, Джакъ и т. п. часто употреблялись, какъ презрительныя клички ничтожныхъ людей. (См. прим. 49).

92. Въ подлинник Коріоланъ говоритъ, что онъ не будетъ — ‘such а gosling’, т.-е., такимъ гусенкомъ. Слишкомъ комическій оттнокъ, который иметъ это слово въ русскомъ язык, не позволилъ сохранить его въ перевод.

93. Въ подлинник Коріоланъ говоритъ Виргшгіи: ‘best of my flesh’, т.-е., лучшая часть моей плоти, намекая этимъ, что мужъ и жена — одна плоть.

94. Ревнивая богиня — Юнона.

95. Въ послднихъ словахъ Волюмніи довольно неясный оборотъ, который трудно было передать безъ нкотораго распространенія для ясности: ‘I kneel before thee, and unproperly show duty, as mistaken all this while between the child and parent’, т.-е., буквально: Я склоняюсь предъ тобой и ненадлежащимъ образомъ исполняю обязанность, какъ будто бъ было ошибочно понято все между сыномъ и матерью. Слова parent и child, употребленныя въ единственномъ числ, одинаково примняются къ отцу и матери, а также къ сыну и дочери, а потому и здсь слдовало употребить выраженіе мать и сынъ, а никакъ не родители и дти.

93. Въ подлинник Коріоланъ говоритъ: ‘your corrected son’. Слово correct значитъ — исправлять и наказывать. Первый смыслъ здсь не иметъ мста, такъ какъ Коріоланъ не отказался еще отъ своей мысли мстить Риму и потому не можетъ считать себя въ глазахъ Волюмніи исправленнымъ. Что же до употребленія слова correct въ смысл наказывать, то хотя нкоторые комментаторы и переводчики понимаютъ, будто Коріоланъ хочетъ этимъ сказать, что Волюмнія не должна преклоняться предъ сыномъ, котораго въ прежнее время наказывала, какъ мать, но такое толкованіе слишкомъ натянуто. Врне понять это слово въ томъ смысл, какой приданъ редакціи перевода, т.-е., что Коріоланъ считаетъ себя наказаннымъ (corrected) закономъ, и потому Волюмнія не должна склоняться предъ преступникомъ.

97. Въ подлинник сказано просто: ‘like one i’the stocks’, т.-е., какъ сидящій въ колодкахъ. Смыслъ не былъ бы понятенъ безъ разъясненія, сдланнаго въ прибавленномъ слдующемъ стих.

98. Въ подлинник: ‘to make mine eyes to sweat compassion’, т.-е., заставить мои глаза потть состраданьемъ.

99. Подобные анахронизмы встрчаются у Шекспира очень часто.

100. Въ подлинник: ‘they’ll give him death by inches’, буквально: предадутъ его смерти по вершку, т.-е. замучатъ.

101. Въ подлинник здсь неясное мсто. Ауфидій говоритъ: ‘tell the traitor in the highest degree he hath abus’d your powers’, т.-е., подстрочно: скажите измннику: въ высшей степени онъ злоупотребилъ вашей властью. Слова ‘въ высшей степени’ могутъ одинаково относиться и къ имени измнникъ и къ факту злоупотребленія властью. Для перевода избранъ послдній смыслъ.

102. Въ подлинник Ауфидій говоритъ: ‘no more’, т.-е., не боле. Слова эти можно понять двояко. Если отнести ихъ къ предыдущему бранному эпитету, которымъ онъ коритъ Коріолана: ‘мальчишка-плакса’ (boy of tears), то смыслъ будетъ тотъ, что онъ усиливаетъ значеніе этого эпитета. Но можетъ быть также, что, говоря ‘не боле’, Ауфидій хочетъ прекратить дальнйшій разговоръ. Въ перевод удержанъ первый смыслы.

103. Въ изданіи in folio сказано, что Коріолана убиваютъ двое изъ заговорщиковъ, а Ауфидій затмъ наступаетъ ногой на его трупъ, однако слдующія слова сенатора явно показываютъ, что въ убійств участвовалъ и Ауфидій.

104. Упоминаніе о герольд, провожающемъ трупъ — анахронизмъ. Этотъ обычай существовалъ въ Англіи при погребеніи знатныхъ лицъ. Въ древнемъ же мір герольдовъ не было.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

Читайте также: