Конлат и Кютона, Грамматин Николай Федорович, Год: 1806

 
 Н. Ф. Грамматин Конлат и Кютона ---------------------------------------------------------------------------- Джеймс Макферсон. Поэмы Оссиана James Macpherson The Poems Of Ossian Издание подготовил Ю. Д. Левин Л., 'Наука', 1983 Серия 'Литературные памятники' ---------------------------------------------------------------------------- Глас ли был то иль мечтание? Иногда воспоминание О протекшей, красной младости, Как светило заходящее, Озаряет мрак души моей, Звероловцев раздается крик, И я в мыслях копнем ражу. Некий голос мне провещился, Кто ты? кто ты, сын полуночи? Все почило сном вокруг меня, Не почил один дубравный ветр, Или ветром потрясаемый, Прозвучал Фингала ржавый щит, На стене висит чертогов он, И руками часто дряхлыми Осязает Оссиан его. Нет, знакомый сердцу сладостный Голос друга мне послышался, Он давно не посещал меня. Побудило что, Конлат, тебя Принестись ко мне на облаке? Старца други не с тобою ли? Где Оскар, любимый славы сын? Часто близ тебя он ратовал. Тень Конлата Спит глас Коны звучный, сладостный, Спит в чертогах Оссиан своих, А друзья его во гробе спят, Славы луч не озаряет их. Вкруг Итоны океан шумит, А безмолвны камни гробные, Их могилы покрывающи, Не промолвят, не рекут они, Вопрошающу их страннику, Любопытному и дальнему, Кто под ними спит в сырой земле, Чей в забвеньи истлевает прах. Оссиан О! когда б узреть мог я тебя, Восседящего на облаке, Ты подобен ли воздушному Чуть мерцающему пламени Иль туману Лана вредного? Из чего твоя воздушная Соткана одежда легкая? И какое копие твое? Но как тень исчез сын Морния, Ветр унес его от слов моих. Где ты, арфа, друг души моей? Да услышу звуки струн твоих! Воссияй, светильник памяти! Воссияй и остров пагубный Озари лучами яркими, Да увижу я друзей моих! Так я зрю вас, незабвенные! Зрю Итону, исходящую Из лазоревых, глубоких волн, Зрю пещеру Тоны мрачную, Мхом обросшие скалы ее, С них нависши сосны древние, Внемлю шум глухой источника, Зрю Тоскара с копнем в руке, Близ его Феркут, героя друг, И Кютона, горько плачуща, Шум ли волн морских мне слышится Или то они беседуют? Тоскар Бурна ночь была и пасмурна. Ветры, яростно ревущие, Исторгали дубы с корнями. Страшно море волновалося, И утесы белой пеною Волн кипящих окроплялися. Небо рдело молний пламенем, Некий призрак на брегу стоял И, безмолвный, лил источник слез, Ветр одежду развевал на нем, Из седых туманов тканную, Старцем призрак сей казался мне, Полным думы и уныния. Феркут О Тоскар! то был родитель твой, Смерти вестник злополучный он, Так на Кромле пред падением Он явился Маронанновым. О Уллин! о гробы праотцев! Мы вовеки не увидим вас. Не для нас вы зеленеете, Холмы родины любезныя! Не для нас журчите сладостно, Вы родны струи, лазоревы! Не для нас, златое солнце, ты В красоте своей сияешь всей! Глас Селамской арфы сладостен, И приятен звероловца крик, В камнях Кромлы раздающийся, А вокруг нас море бурное Преграждает нам к исходу путь, Волны плещут чрез утесы в нас, Мы трепещем, в страхе утра ждем. Тоскар Где же мужество, Феркут, твое? Или старость седовласая У тебя его похитила? Дух опасность веселила твой, Взор пылал твой брани пламенем, Или пламень сей угас в тебе? Наши деды и отцы, Феркут, Страха, ужаса не ведали! Зри, спокойно море бурное, Стихли ветры, стихли буйные, Волны чуть переливаются, Исчезают ночи сумраки, Скоро влажный запылает дол От лучей денницы утренних. Там, где Мора возвышается, Я с весельем поднял парусы, Остров волн был на пути моем, Я узрел на нем Рюмара дщерь, Звероловицу узрел младу, Против скачущих Итоны серн Напрягала лук тугой она. Луч златый денницы - взор ее, Кромлы снег - полуоткрыта грудь, Пламя вспыхнуло в душе моей, Пленник стал я красоты ее, Но она слезами горькими Отвечает на любовь мою, Ей Конлат один мечтается. Чем могу, Кютона милая, Возвратить тебе спокойствие? Кютона Там, где волны разбиваются Об ардвенский, каменистый брег, Где пасутся серны робкие, Там Конлат к своей возлюбленной С башен Моры устремляет взор. Дщери ловли возвратилися, Очи долу их потуплены. 'Где Кютона?' - вопрошает он, Нет ответа на слова его. Мой покой, мое веселие На ардвенском берегу живут. Тоскар Так, они с тобою будут жить, Я Конлату возвращу тебя. Друг Тоскару твой возлюбленный, Три дни был я угощаем им. Вейте, ветры легкокрылые, С берегов Уллина злачного, И к Ардвену каменистому Распрострите паруса мои, Там, Кютона, ты останешься! Но печаль затмит Тоскара взор. Я в пещере мрачной скроюся, Ветр пустынный во полуночи Потрясет древа дубравные, Я проснуся и подумаю, Не Кютоны ли глас слышится? Но мечтанье! волны делят нас, Ты в объятиях Конлатовых. Кютона Что за облак, зрю, несется там, И чьи тени восседят на нем? Вижу сгибы их туманных риз, Тени предков узнаю своих. О Рюмар! Когда увяну я? Я предчувствую, мой близок час, Час, в который скроет гроб меня! Ах! увижусь ли с возлюбленным? Оссиан Так, Кютона, ты увидишься! Он на черном корабле своем Рассекает волны синие. Смерть Тоскара на мече его, Но и сам Конлат из ребр своих Точит кровь струей багровою. Зрю, покрытый смертной бледностью, Удержать он хочет крови ток. Где ты? где ты, дщерь Рюмарова? Умирает твой возлюбленный, Но видение сокрылося, Я не зрю вождей вокруг себя. Чада племени грядущего! Барды! вспомните Конлата смерть, И оплачьте дней конец его, Он увял, как цвет, безвременно. В море мрачность и безмолвие, Пыльный щит героя падшего Обагрен явился кровию. Мать взглянула на кровавый щит И узнала, что героя нет, Камни Моры отзываются На рыданья нежной матери. Ты ль, Кютона, ты ль на камени Бездыханным приседишь вождям? Ночь на холм спустилась темная, Воссияла утра вновь краса, Но героям не воздвигнут гроб. Птицы хищные слетаются, Ты, Кютона, отгоняешь их! Не смыкает сон очей твоих, Ты бледна, как влажно облако. В третий день Фингала ратники Бездыханну обрели ее И воздвигли двум героям гроб. Дщерь Рюмара близ Конлата спит. Ты воспет уже, сын Морния! Не являйся в сновиденьях мне! Сон бежит от старца дряхлого При твоем, Конлат, пришествии. Ах! почто изгладить, други, вас Не могу из слабой памяти, До свидания на облаках? Близок, близок день сей радостный, Скоро, утро, воссияешь ты Над могилой Оссиановой! Скоро я узрю друзей моих! 1806 ПРИМЕЧАНИЯ Утренняя заря, 1806, кн. IV, с. 44-57. Печ. по: Грамматин Николай. Стихотворения, ч. II. СПб., 1829, с. 187-197. - Conlath and Cuthona. Николай Федорович Грамматин (1786-1827), поэт и филолог, составитель 'Нового английско-российского словаря' (ч. I. M., 1808), занимался стихотворными переложениями поэм Оссиана на протяжении всей своей сравнительно недолгой творческой жизни. Первые опыты относились ко времени учения Грамматяна в Московском университетском благородном пансионе (1802-1807), и они уже тогда, по-видимому, привлекли внимание и вызвали одобрение И. И. Дмитриева, первооткрывателя Оссиана для русской поэзии. Позднее, посвящая Дмитриеву переложение 'Картона', Грамматин утверждал: Ты, что кротким ободрением В грудь бессильную вдохнул мою Силу, твердость, духа мужество Состязаться в песнопении . . . . . . . . . . . . . . . . С Оссианом нежным, пламенным Се - начатки дерзка подвига, Робкой музою предпринята По твоим советам, Дмитриев! (Грамматин Н. Стихотворения, ч. II, с. 137). Отвечая на посвящение, Дмитриев писал 21 марта 1820 г.: '... мне очень нравились и первые ваши опыты, и я не однажды убеждал вас к продолжению оных' (Дмитриев И. И. Соч., т. Л. СПб., 1895, с. 262). Уже в 1804 г. в сборнике произведений воспитанников пансиона 'И отдых в пользу' Грамматин поместил 'Видение Коннала' (отрывок из 'Фингала', кн. II). Затем через два года в другом сборнике пансиона появились 'Конлат и Кютона'. Далее последовали отрывки пз 'Сельмских песней' в 'Утренней заре' (1807, кн. V) и 'Вестнике Европы' (1808, ч. XLII), полный перевод поэмы вошел в сборник стихотворений Грамматина 'Досуги' (кн. I. СПб., 1811). В 1808 г. было опубликовано переложение отрывка из 'Картона' - 'Клессамор' (Вести. Европы, 1808, ч. XLII), полностью Грамматин перевел поэму, по-видимому, около 1820 г., а напечатана она была только в посмертном издании его 'Стихотворений' (1829). Здесь же впервые появились его переложения шести из восьми книг 'Теморы' и 'Бератона', а также оыли перепечатаны отредактированные заново ранее публиковавшиеся переложения. Все они объединялись заглавием 'Древние гальские песнотворения' и были снабжены предисловием и примечаниями. В цитированном выше письме Дмитриев писал Грамматину: 'Надеюсь, что вы... подарите нашу словесность полным переводом шотландского барда. Желал бы при том, чтоб вы не употребляли другого размера'. Вероятно, это пожелание совпадало с намерениями самого Грамматина, осуществить которые ему, однако, помешали другие филологические занятия и ранняя смерть. Общий объем его переложений из Оссиана - более 5200 строк - значительно превышает вклад любого другого русского поэта. Приверженец романтического, фольклоризма, Грамматин интересовался древними памятниками словесности разных народов, пропагандировал их, создавая переложения, в которых использовал разные формы русского народного стиха. В круг этих интересов входил и его труд над Оссианом. Зная об оссиановской полемике, он, однако, не сомневался в подлинности публикаций Макферсона и писал в предисловии к 'Древним гальским песнотвореяиям': 'Что Оссиан жил и пел на гальском языке, в том нет никакого сомнения, песни его носят на себе такие очевидные признаки древности, что разве тот только в них усумнится, кто прочтет его не с надлежащим вниманием' (Грамматин Н. Стихотворения ч. II, с. 3). В представлении Грамматина Оссиан вместе с Гомером - 'два величайшие епические песнопевца, каковых когда-либо произвела природа'. 'Живое и верное изображение природы' делает их 'неподражаемыми' 'и творения их драгоценными для самого отдаленного потомства'. Самый 'дух Оссиана' Грамматин видел 'в простоте, возвышенности, силе, краткости и живописи слога, т. е. что оный чрезвычайно обилен смелыми и неискусственными фигурами, отличительный признак первобытной поэзии у всех народов, когда самая грубость и бедность языка сему способствуют' ([Грамматин Н. Ф.] Критическое рассуждение о 'Слове о полку Игоревом'. - В кн.: Слово о полку Игоревом, историческая поема... М., 1823, с. 11-12, 25). Кроме поэм Оосиана, которые он читал по-английски, Грамматин также изучал 'рассуждения' Макферсона, 'Критическое рассуждение о поэмах Оссиана' Блэра (отрывок из которого он перевел еще в университетском пансионе: Сравнение Оссиана с Гомером. - Утренняя заря, 1806, кн. IV) и использовал их при составлении предисловия и примечаний. Избрав для переложений поэм Оссиана 'русский склад' (возможно, не без влияния примера Гнедича), Грамматин не отступал от этого размера (в чем, как видно из цитированного письма, его поддерживал Дмитриев). Однако к 1820-м годам 'русский склад' уже утратил привлекательность и вышел из моды. И когда собранные вместе переложения увидели свет, рецензент 'Стихотворений' Грамматина заметил: 'Хорошо написать сим метром несколько строк, даже страничек, но Грамматин написал множество песен, пьес отдельных... переводил Оссиановы поэмы упомянутым метром' (Моск. телеграф, 1829, ч. XXX, No 21, с. 96). Это был единственный печатный отклик на 'Древние гальские песнотворения'.