Комментарии к поэме ‘Кому на Руси жить хорошо’, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1982

Критика
Время на прочтение: 121 минут(ы)
Скачать в PDF

Н.А. Некрасов

Комментарии к поэме ‘Кому на Руси жить хорошо’

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Художественные произведения. Тома 1-10
Том пятый. Кому на Руси жить хорошо
Л., ‘Наука’, 1982

1

Работу над поэмой ‘Кому на Руси жить хорошо’ Некрасов начал в середине 1860-х годов и продолжал до своих последних дней, так и не успев ее завершить. Поэт называл свое творение ‘эпопеей современной крестьянской жизни’ (Безобразов П. Воспоминания о Н. А. Некрасове.—Правда, Женева, 1882, N 16). ‘Эпопейное’ состояние мира, когда народ пришел в движение, возникло в русской жизни в 1860-е гг. ‘…падение крепостного права,— писал В. И. Ленин,— встряхнуло весь народ, разбудило его от векового сна, научило его самого искать выхода, самого вести борьбу за полную свободу (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 141). С переходом народных масс к активной исторической деятельности, с большими сдвигами, происходившими в народном сознании, связано появление поэм Некрасова ‘Коробейники’, ‘Мороз, Красный нос’ и возникновение замысла ‘Кому на Руси жить хорошо’. Подъем массового освободительного движения возбуждал мысль о возможных путях к народному счастью. В задуманном художественном произведении Н. А. Некрасов предполагал отобразить жизнь народа во всей ее полноте и целостности — и все в живом действии, в лицах, образах и картинах. Задача поистине громадная, требовавшая ‘…большой сосредоточенности в силе гения, который видит в ней подвиг целой жизни своей’ (Белинский, {Список условных сокращений приведен в т. 1—4 наст. изд.} т. V, с. 40). Таким подвигом и была работа Некрасова над поэмой ‘Кому на Руси жить хорошо’.
Законы жанра эпической поэмы предъявляли особые требования к ее композиции и сюжету. Поэт избрал традиционную для эпопеи форму путешествия. Сюжетную структуру ‘Кому на Руси жить хорошо’ часто соотносят с народным эпосом (сказка о правде и кривде, былина о птицах). Однако вряд ли правомерно связывать композицию и сюжет ‘Кому на Руси жить хорошо’ с композицией и сюжетом какого-либо отдельного произведения, будь то народный эпос или создания известных авторов. Структура поэмы Некрасова вырабатывалась в результате творческого освоения русской и мировой литературы как в фольклорных, так и в книжных ее образцах.
Важность предмета спора, непреклонность в достижении цели придают действиям мужиков высокий характер, несмотря на авторскую иронию в обрисовке внешней стороны этого спора. Перед значительностью их цели исчезает все мелкое, частное, единичное Сознание русского крестьянина пореформенной поры охарактеризовано со всей глубиной поэтом, герои которого не просто ищут счастливого на Руси, но в конечном итоге пытаются найти путь к народному счастью.
В поэме подчеркнуто эпическое единство семи странников. {Для Некрасова вообще характерно стремление к эпическому единству всех персонажей поэмы. Об этом говорит, в частности, многократно повторенное в авторской речи слово ‘народ’: ‘видимо-невидимо народу’, ‘народ собрался, слушает’, ‘народ идет и падает’, ‘рассчитывал народ’. Еще чаще встречается близкое к нему по значению и в ряде случаев являющееся его синонимом слово ‘крестьяне’: ‘крестьяне речь ту слушали’, ‘жаль бедного крестьянина’, ‘весна нужна крестьянину’, ‘на мерочку господскую крестьянина не мерь’, ‘у каждого крестьянина душа что туча черная’ и т. д. Нередко с тем же обобщающим значением уп*’ требляются слова ‘мужик’, ‘мужики’.} За исключением Луки (‘Лука — мужик присадистый С широкой бородищею, Упрям, речист и глуп…’), им не дано портретных характеристик, ничего не сообщается об особенностях их внутреннего мира, и это не случайно. В их споре не проявляется индивидуальность, характер, в нем выражены основы народного самосознания.
Эпическое единство сказывается и в почти дословно повторяющемся обращении крестьян к попу, помещику, к Матрене Тимофеевне Корчагиной, старосте Власу и другим лицам. За самыми редкими исключениями, индивидуальный субъект речи в этих обращениях не выявлен. После обобщенной формулы ‘сказали мужики’ дается ‘коллективный’ монолог на десятки стихов. В данном случае форма индивидуально нерасчлененной речи оказывается уместной и законной. Читатель настолько проникается представлением об единстве семи странников, что воспринимает их ‘коллективную речь’ как нечто естественное и само собой разумеющееся. Возведенная в обращениях-вопросах героев в норму, она и воспринимается как норма читателем, подготовленным к такому пониманию устной народной поэзией. И сами фантастические элементы ‘Пролога’: семь филинов на семи деревах, молящийся черту ворон, наделенная волшебной силой птичка-пеночка, наконец, скатерть самобраная — могли бы восприниматься в реалистической поэме как наивный вымысел, как что-то контрастирующее с величием и значительностью предмета спора, если бы не несли в себе символику знакомого читателю народного эпоса. Скатерть самобравая — поэтический символ довольства и счастья, выражающий ту извечную народную думу, которая в данном случае ‘из домов повыжила, отбила от еды’ героев Некрасова.
Фантастический элемент, так смело и свободно включенный в ‘Пролог’, ни в малой мере не уводит читателя от реального мира. Фантастика в ‘Прологе’ совмещена с реальностью, она сильно ослаблена авторской иронией, подключающей мир фантастических образов к образам реально-бытовым, даже ‘низким’ в своей будничной обиходности: ‘Чтоб армяки мужицкие Носились, не сносилися, ‘Чтоб липовые лапотки Служили, не разбилися…’. Ответ пеночки на эти наиреальнеишие требования мужиков еще более оттеняет предметную основу повествования: ‘Всё скатерть самобраная Чинить, стирать, просушивать Вам будет…’.
В главах первой части поэмы народная жизнь представлена более конкретных формах, чем в ‘Прологе’. Появляются выразительные картины ярмарки в селе Кузьминском, колоритные едены сельского быта, пейзажные зарисовки и т. д. Из многочисленной крестьянской толпы выделяются резко очерченные фигуры крестьян: Вавилы, Якима Нагого (глава ‘Пьяная ночь’), целой вереницы ‘счастливых’ (глава ‘Счастливые’), наконец, воссоздается сложный характер Ермила Гирина. Все эти лица тесно связаны с народной средой и выражают коренные, ‘субстанциальные’ стороны народного характера. В первой части контрастно показаны и противостоящие народу силы (помещики, чиновники, купцы). События развертываются в широких пространственных границах — на большой столбовой дороге, на ярмарке в храмовой праздник, на базарной площади, где собираются толпы народа, где сталкиваются различные интересы, проявляются различные характеры, где народная жизнь предстает в своей многоликости.
Поэт открывает новые способы расположения сцен и эпизодов, совершенствует искусство группировки сменяющих друг друга лиц, искусно чередует описание и повествование, вводит отдельные реплики ‘из толпы’. Между этими отдельными репликами, как бы неожиданно прерывающими неторопливое эпическое повествование, прямо и непосредственно не связанными с ходом событий, короткими диалогами, высказываниями, поэт не устанавливает внешней логической связи. Создается ощущение, что сама по себе, беа участия автора, перед нами проходит напряженная, энергическая жизнь праздничной толпы, слышатся ее голоса. Из внешне отрывочного повествования постепенно создается целостность эпического рода, в которой рельефно вырисовываются существенные особенности народного быта. Достигается это за счет того, что не всегда резко контрастируют свет и тени, подчас эти контрасты смягчены и не столь очевидны, соблюдается определенная мера, позволяющая выделить в сложном движении и группировке событий, сцен и эпизодов такие события и лица, в которых открываются коренные черты народной жизни, выделяются ее главные тенденции.
В ‘Последыше (Из второй части ‘Кому на Руси жить хорошо’)’ объект изображения во внешних границах суживается, В центре оказываются пореформенная жизнь крестьян села Большие Вахлаки и их взаимоотношения с помещиком, князем Утятиным. Наивное доверие крестьян к сыновьям помещика, неспособность осознать последствия своих решений и поступков обусловили нелепую ситуацию — согласие продлить крепостнические отношения до смерти старого князя. Это решение стало губительным для отдельных лиц (Агап Петров), грубо обманутым оказался и весь крестьянский мир. Согласие на добровольное рабство, пусть Даже условное и кратковременное, раскрыто как серьезное препятствие на пути к осознанию истинных народных интересов.
В ‘Прологе’ семь мужиков, заспорив о том, кому живется весело, вольготно на Руси, отправились отыскивать счастливого В ‘Последыше’ на смену прежней формуле опроса приходит другая. Теперь странники формулируют цель своих странствий иначе: ‘Мы ищем, дядя Влас, Непоротой губернии, Непотрошенной волости, Избыткова села!..’. Доминантой дальнейшего развития сюжета становятся поиски путей к народному счастью. В последующих главах семь странников уже не обращаются со своим вопросом к лицам из господствующих сословий, а временами лишь посмеиваются над своими первоначальними предположениями.
В ‘Крестьянке (Из третьей части ‘Кому на Руси жить хорошо’) ‘ общее движение совершается в том же направлении. Внешние рамки эпического материала в сравнении с первой частью суживаются. В центре повествования оказывается крестьянская семья, взятая в широких связях и опосредствованиях. Но углубляется художественное постижение конкретного народного бытия, духовного мира героев, устоев народной нравственности, моральных принципов, красоты и богатства народной души.
Композиционная структура первых трех частей (часть первая, ‘Последыш’, ‘Крестьянка’), взятых в совокупности, соответствует общей задаче поэмы-эпопеи — показать целостность народной жизни, или, говоря словами Белинского, передать ‘дух народа и эпохи’, изобразив основы самосознания и одновременно домашнюю жизнь, привычки, поверья, предрассудки, силу и слабость, словом — всю сложность внешней и внутренней жизни, многообразие черт народного характера.
Жизнь помещика как представителя определенного сословия освещена многоаспектно, с различных точек зрения: в его собственном восприятии и в восприятии крестьян — жителей деревни Большие Вахлаки и Савелия, богатыря святорусского. Из этого пересечения точек зрения возникает колоритный обобщенный образ, объективно представляющий собой антинародный мир.
Исповедь неизбежно тяготеет к субъективности, но автор эпического произведения стремится придать личному характер всеобщности. Лирическому, личностному рассказу Матрены Тимофеевны о судьбах детей и собственной многотрудной судьбе придают начало всеобщности органично включенные в ее взволнованную исповедь народные песни, несущие в себе это начало. Недаром песни ее подхватывают семь странников. Личная судьба Матрены Тимофеевны воспринимается ими и читателями как типическая судьба русской женщины-крестьянки. Эпический тон и характер всеобщности ее исповеди придают и широко используемые в ней формы плача-причети, и элементы былинной и других форм устной народной поэзии. Избрать простую русскую женщину героиней эпической поэмы, и при этом от первого лица повести рассказ, в котором ее судьба осмыслена как судьба русской крестьянки вообще, было большой художественной смелостью поэта. В лице Матрены Тимофеевны Некрасов создал подлинно героический, возвышенный образ русской женщины, показал ее великое право на иную жизнь. на подлинную свободу — условие ее счастья.
В главе ‘Пир на весь мир’ действие выносится на окраину села, на берег Волги с ее бескрайними просторами. В возникший под старой ивою народный диспут вовлекается множество людей. Семь странников уже никого не ‘доведывают’. Они сливаются с народной толпой, внимательно ко всему прислушиваются, присматриваются (‘Им дело до всего’). Их мысль о всеобщем народном счастье становится общей мыслью участников спора — ‘Кто на Руси всех грешней, кто всех святей’. Повторяется, ситуация ‘Пролога’. Но теперь в споре участвуют не только семь странников, но широкая народная толпа. Снова дело доходит до острого столкновения мнений, до прямых стычек и потасовок. Крайняя возбужденность толпы, страстность восприятия ею прослушанных легенд и песен свидетельствуют о напряженных поисках деревенской Русью путей к новой жизни. Раздумья семи странников о судьбах народа оказываются общенародными. Они совпадают с мыслью Григория Добросклонова, видящего цель своей жизни в том, чтоб ‘каждому крестьянину Жилось вольготно-весело На всей святой Руси!’.

2

Эпическая по жанру поэма Некрасова корнями своими глубоко уходит в русскую пореформенную действительность и отражает важнейшие социальные процессы, характерные для этой эпохи. В современном литературоведении ‘Кому на Руси…’ рассматривается в тесной связи с бунтарскими настроениями крестьян, с народными политическими толками и слухами.
Решительные перемены в поведении и психологии вчерашних крепостных Некрасов, проводивший каждое лето в ярославско-костромских местах (ярославско-костромские ‘приметы’ постоянно ощущаются в поэме), мог наблюдать сам (см. об этом в кн.: Архипов В. Поэзия труда и борьбы. Ярославль, 1961, с. 271—281), видя при этом в местных событиях отражение явлений общенационального масштаба.
В пореформенные годы на смену темному и забитому крепостному пришел созданный временем новый тип крестьянина — азартного спорщика, крикуна, ‘бойкого говоруна’ (см. об этом: Базанов В. Г. Поэма ‘Кому на Руси жить хорошо’ и крестьянское политическое красноречие.— РЛ, 1959, No 3). Особенно в этом отношении выделялись те, кто побывал в отхожих промыслах, в городах. Умудренные жизненным опытом, обладавшие более четким социальным мышлением, эти крестьяне, бродя из деревни в деревню, выступали в качестве распространителей толков и слухов. Они ораторствовали на сходках, собирали вокруг себя толпу на ярмарке, обостряли спор, возникший в кабаке. В годы проведения реформы проезжая дорога, ярмарка, кабак сделались, по меткому выражению В. Г. Базанова, своеобразным дискуссионным клубом для временнообязанных мужиков.
Завязка некрасовской эпопеи — спор семи временнообязанных ‘на столбовой дороженьке’ — отражала типичнейшую ситуацию пореформенных лет и таила в себе неисчерпаемые возможности Для изображения самых существенных сторон общественной жизни эпохи. Вопросом, взволновавшим мужиков, заставившим их затеять горячий спор и странствие по Руси, стал вопрос о том, ‘кому живется весело, вольготно на Руси’. Так определив предмет спора, Некрасов дает понять читателю, что перед ним — не бытовая повесть в стихах, а своеобразная ‘философия народной
В азартном ‘диспуте’ высказано шесть различных мнений. Встречи мужиков с попом, помещиком, чиновником, ‘купчиной толстопузым’, министром, царем и должны были составить сюжетную канву эпопеи. Уже самые ранние наброски к ней говорят о том, что канву эту автор хотел расшить и расцветить самыми разнообразными картинами народного быта, народной жизни.
Благодаря удачно найденному сюжетно-композиционному приему, вся жизнь современной Некрасову России, изображенная в столкновении контрастных взглядов, понятий и идеалов различных общественных групп, предстает в видении, восприятии ее народными героями. По остроумному выражению П. Н. Сакулина, ‘мужички производят генеральный смотр России’ (Сакулин П. Н. Н. А. Некрасов. М., 1922, с. 58) и всему дают свою оценку. Представители всех сословий, по воле автора, держат перед странниками, олицетворяющими ‘мнение народное’, ответ, исповедуются, раскрывают свою душу, свои идеалы, свои представления о счастье, в результате чего повествование получает ту или иную, сатирическую или драматическую, окраску.
Стержневым вопросом, помогающим автору стянуть эпически широкое повествование в ‘один крепкий узел’ (слова П. Н. Сакулина — там же, с. 57), стал вопрос о счастье. В понятии ‘счастье’ органически слито социальное и нравственное, политическое и этическое содержание. Для Некрасова это прежде всего вопрос об отнятом народном счастье и путях к нему, о социально-нравственных основах жизни народа и господствующей верхушки и в то же время — о понимании счастья человеком, о том, во имя чего он должен жить. И поэму он строит так, что проблема счастья в процессе развертывания сюжета раскрывается то со стороны социального, то со стороны нравственного ее содержания.
Исследователи ‘Кому на Руси…’ не раз отмечали, что именно рост народного сознания является идейно-художественной доминантой некрасовской эпопеи. Этот процесс раскрывается автором в двух аспектах. Первый — появление в поэме героев из народной среды с относительно высоким уровнем социального сознания (Яким Нагой, Ермил Гирин) и введение автором во многие массовые сцены (главы ‘Сельская ярмонка’, ‘Пьяная ночь’) реплик, свидетельствующих о пробуждении этого сознания в широких слоях крестьянства. Второй аспект — эволюция образа странников-правдоискателей. По мере странствий в поисках ответа на волнующий их вопрос меняются их представления, глубже и острее становится их реакция на происходящее. В момент спора ‘на столбовой дороженьке’ представления мужиков о счастье элементарны, не идут дальше понятия о материальном достатке. Но в главе ‘Поп’, рисуя встречу странников с сельским священником, Некрасов придает вопросу о сущности и основах человеческого счастья совершенно неожиданный для странников поворот. Своим рассказом поп наталкивает на мысль о невозможности ‘единичного’ счастья в обстановке всенародного горя, на мысль, что одного ‘пирога с начинкою’ для истинно человеческого счастья мало. И странники начинают понимать это. Не проходит бесследно для правдоискателей и посещение ярмарки, где они слушают речь Якима Нагого и узнают о судьбе Ермила Гирина. Все это подготавливает мужиков к встрече с помещиком Оболтом-Оболдуевым, в рассказе которого, резком контрасте с высокими нравственными идеалами народа (тема Ермила Гирина), предстает жизнь одного из тех, кто превратил русские деревни в Разутово и Неелово. И теперь, слушая исповедь Оболта-Оболдуева, мужики не испытывают ничего, кроме презрения к бездуховному и основанному на бессовестной эксплуатации крестьянского труда идеалу помещичьего счастья. Этот процесс пробуждения народной мысли, роста народной активности последовательно раскрывается автором эпопеи и в последующих ее частях, вплоть до ‘Пира на весь мир’.

3

Стиль ‘Кому на Руси жить хорошо’ имеет глубокие народные истоки и представляет собой сплав литературного языка, элементов фольклора и разговорной речи русского крестьянства. Народное поэтическое творчество и живая народная речь были для Некрасова средством проникновения в образ мыслей и в чувства героев эпопеи, средством художественного воссоздания типических сторон народной жизни.
В поэтическую ткань поэмы вплетено, чаще в художественно трансформированном виде, более семидесяти народных пословиц в тридцати загадок, тексты, мотивы и фрагменты народных песен, свадебных и похоронных причитаний, в ней слышатся отзвуки былин и народных легенд, завязка сюжета непосредственно связана с использованием сказочных мотивов. Рисуя народный быт, раскрывая основы крестьянского миросозерцания, Некрасов часто упоминает и о бытовавших в народе обычаях, приметах и поверьях, иногда даже указывая на это читателю в подстрочных примечаниях к тексту (о работе Некрасова над фольклором см.: Беседина Т. А. Народные пословицы и загадки в поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’.— Учен. зап. Вологодск. гос. пед. ин-та, 1953, т. 12, Чуковский К. Мастерство Некрасова. М., 1959, глава ‘Работа над фольклором’, свод сопоставлений текста ‘Кому на Руси жить хорошо’ с его народно-поэтическими источниками см. в кв.: Истоки великой поэмы. Поэма Н. А. Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. Ярославль, 1962, с. 61—115 (в дальнейшем — Истоки)).
Связь поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’ с фольклором не исчерпывается использованием в ней отдельных фольклорных жанров. В основе всей образно-эмоциональной системы некрасовского произведения лежат законы народной поэтики. Это проявляется и характере изобразительных средств, особенно сравнений (см.: Беседина Т. А. Прием художественного сравнения в поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’.— Некр. сб., III, с. 113—140), и в ритмической организации стиха.
Опираясь на меткую образную народную речь не только в ее устно-поэтической, но и в живой, разговорно-бытовой форме, Некрасов широко вводит в поэму просторечную лексику, чисто народные речевые обороты, фразеологизмы, что придает произведению неповторимый национально-самобытный колорит. Но еще большую роль в создании этого колорита играет умелое использование Некрасовым в ритмо-мелодических целях некоторых морфологических и фонетических особенностей северно-русских говоров, в частности пристрастия к употреблению уменьшительно-ласкательных суффиксальных форм, придающих речи, за счет дактилизации окончаний слов, напевность и мягкость (см. об этом названную выше работу К. И. Чуковского).
Глубокое знание народной поэзии Некрасов приобрел, общаясь в течение многих лет с крестьянами Ярославской, Костромской и Владимирской губерний. В то же время он с неослабевающим интересом читал и перечитывал, изучал выходившие при его жизни фольклорные сборники Афанасьева, Даля, Рыбникова, Барсова и другие. Рукописи Некрасова пестрят выписками-заготовками из этих сборников. Ниже, в реальном комментарии, при указании фольклорного источника того или иного стиха или фрагмента текста ‘Кому на Руси жить хорошо’ ссылки на сборники Барсова (Причитания Северного края, собранные Е. В. Барсовым, т. I. M., 1872) и Рыбникова (Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, ч. I. M., 1861, ч. И. М., 1862, ч. III. Петрозаводск, 1864, ч. IV. СПб., 1867) будут свидетельствовать о прямом использовании Некрасовым материала этих сборников, отсылки же к сборникам Афанасьева (Афанасьев А. Народные русские сказки. М., 1855), Даля (Даль В. И, Пословицы русского народа. М., 1862), Шейна (Русские народные песни, собранные П. В. Шейном, т. I. M., 1870), Садовникова (Садовников Д. Н. Загадки русского народа. СПб., 1901) и др.— лишь подтверждают факт существования сходного фольклорного текста, известного Некрасову либо по печатным источникам, например по сборнику Даля или журнальным публикациям, либо из непосредственного общения с народом.

4

При подготовке данного тома перед редакцией встал вопрос о выборе источника текста поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’. ‘Пролог’, первая часть, ‘Последыш’, ‘Крестьянка’ печатаются по Ст 1873—1874, последнему прижизненному авторизованному изданию произведений Некрасова, с внесением в текст некоторой правки, сделанной на основе изучения рукописных источников (все исправления оговорены в комментарии к главам). Сложнее оказалось решение вопроса о выборе источника текста ‘Пира на весь мир’.
Глава ‘Пир на весь мир’ (цензурную историю ее см. в комментарии к главе, с. 671—674), подготовленная Некрасовым к печати и уже вошедшая в ноябрьский номер ‘Отечественных записок’ за 1876 г. (в дальнейшем — Оттиск 76, хранится в ИРЛИ б, отдел автографов, дата: ‘Сентябрь — октябрь 1876 г.’, место завершения работы: ‘Ялта’, подпись: ‘Н. Некрасов’), была вырезана из журнала, почти все оттиски уничтожены, до нас дошли лишь единичные их экземпляры. Но, желая все-таки увидеть главу напечатанной, Некрасов продолжал, видимо, до марта 1877 г. работу над рукописью. К сожалению, до нас не дошли автографы с правкой, сделанной Некрасовым после того, как ‘Пир…’ был вырезан из ноябрьской книжки ‘Отечественных записок’, {Исключение составляет гранки ‘Эпизода из поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо» объемом в 300 строк (см. об этом ниже, с. 672—673).} и мы располагаем лишь косвенными свидетельствами: показаниями современников и текстом, опубликованным М. Е. Салтыковым-Щедриным во втором номере ‘Отечественных записок’ за 1881 г. (в дальнейшем — ОЗ 81). Но и на основании этих данных можно сделать вывод что дальнейшая работа Некрасова над ‘Пиром…’ шла в двух направлениях. Первое направление — ‘порча’ текста, приспособление его к требованиям цензуры, ‘жертвы’ (выражение самого поэта), принесенные цензуре, на которые Некрасов, по свидетельству А. А. Буткевич, шел ‘со скрежетом зубов’. Второе — творческая доработка текста, редактирование некоторых его фрагменте’. Эта новая редакция текста, по всей вероятности, и легла в основу издания ОЗ 81.
Оттиск 76 — последний печатный авторизованный текст главы — не свободен от автоцензурных искажений, но они легко могут быть устранены с помощью сохранившейся его наборной рукописи. С другой стороны, ОЗ 81 имеет то неоспоримое достоинство, что текст несет на себе следы последующей дополнительной работы Некрасова. Но ‘Пир…’ вышел в ОЗ 81 в очень искаженном я урезанном виде. Восстанавливать цензурные купюры по другим источникам (Оттиск 76, наборная рукопись 1876 г.), как это делалось в ПСС, т. е. становиться на путь контаминации, редакция не считает возможным. Кроме того, текст ОЗ 81 мы не можем рассматривать как авторизованный, так как из-за отсутствия автографа нельзя отделить в нем некрасовской правки от правки, осуществлявшейся другими лицами (см. об этом ниже, с. 670—671).
Поскольку речь идет о незавершенном произведении мы не располагаем текстом, выражающим последнюю авторскую волю, редакция пришла к выводу: печатать ‘Пир…’ по Оттиску 76 как единственному источнику, авторизованность которого может быть документально подтверждена. Варианты ОЗ 81 воспроизводятся в разделе ‘Другие редакции и варианты’ (см. с. 590—591).

* * *

Одной из сложных текстологических проблем, возникающих при издании поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’, является проблема расположения ее глав, вызвавшая в некрасоведении дискуссию, затянувшуюся на шесть десятков лет. ‘Кому на Руси жить хорошо’ — произведение незаконченное, все написанные главы которого автору при жизни напечатанными увидеть не удалось, и потому текстологи не могут в полной мере руководствоваться понятием ‘авторская воля’.
Некрасов писал и публиковал поэму со значительными временными интервалами, авторские обозначения глав в рукописях в процессе работы менялись. Но в 1873—1874 гг., включив написанные главы поэмы в собрание своих стихотворений (которое оказалось последним прижизненным, а потому каноническим для дальнейших изданий), Некрасов дал им следующие обозначения: »Кому на Руси жить хорошо’. Пролог. Часть первая’, ‘Последыш (Из второй части ‘Кому на Руси жить хорошо’)’, ‘Крестьянка (Из третьей части ‘Кому на Руси жить хорошо’)’. Обозначения свидетельствуют о том, что первую часть автор считал завершенной, а по отношению к ‘Последышу’ и ‘Крестьянке’ предлогом ‘из’ указывал на возможность в будущем каких-то дополнений, на то, что работа над поэмой продолжается.
В 1876 г. тяжело больной Некрасов возвращается к работе над ‘Кому на Руси жить хорошо’ и пишет главу ‘Пир на весь мир’, соединив ее местом и временем действия, а также общностью персонажей с главой ‘Последыш’. На наборной рукописи ‘Пира…’ Некрасовым сделано подстрочное примечание к заглавию: ‘Из второй части ‘Кому на Руси жить хорошо’. Настоящая глава следует за главою ‘Последыш’, помещенною в ‘Отечественных записках’ 1873 г., No 2 и в отдельном VI-м издании ‘Стихотворений’ Некрасова: часть 6, стр. 9—70′. Но о том, какое место после этой композиционной перестройки должна занять в поэме глава ‘Крестьянка’, поэт никаких указаний не оставил. Может смутить тот факт, что в шестом издании ‘Стихотворений’ Некрасова после названных автором страниц 9—70, со страницы 71 начинается текст главы ‘Крестьянка’. На этом основании В. В. Гиппиус в свое время пришел к выводу, что ‘Пир…’ должен стоять между ‘Последышем’ и ‘Крестьянкой’ (см. ниже). {Ныне эту точку зрения отстаивает М. В. Теплинский.} Но, думается, такое толкование слишком категорично. Оно было бы правильным, если бы, указывая место публикации ‘Последыша’ (‘…часть 6, стр. 9—70’), Некрасов добавил: ‘перед главой ‘Крестьянка». Но этих слов в его примечании нет.
В ОЗ 81 некрасовское примечание было дано уже от имени редакции, а помета ‘Из второй части’ по невыясненным причинам исчезла. В посмертных изданиях сочинений Некрасова, выходивших при непосредственном участии сестры поэта А. А. Буткевич, вместо некрасовской пометы ‘Из второй части’ и цитированного выше примечания к тексту ‘Пира…’ появилась помета ‘Из четвертой части’, повторенная затем во всех последующих дореволюционных изданиях поэмы. А. И. Груздев считал, что обозначение ‘Пира…’ как главы ‘Из четвертой части’ исходило от А. А. Буткевич, которая, по его мнению, руководствовалась каким-то устным указанием Некрасова о необходимости такого обозначения (см. статью А. И. Груздева ‘О композиции ‘Кому на Руси жить хорошо’ (порядок частей)’ в кн.: Истоки). М. В. Теплинский весьма убедительно оспаривает это утверждение (см.: Теплинский М. В. К истории публикации ‘Пира на весь мир’. — РЛ, 1967, No 1). Как бы то ни было, помета ‘Из четвертой части’ ничего не решает в проблеме композиции ‘Кому на Руси…’, и мы располагаем четырьмя фрагментами, или частями, незавершенного целого: I — ‘Пролог и первая часть’ (1865), II — ‘Последыш’ (1872), III — ‘Крестьянка’ (1873) и IV— ‘Пир на весь мир’ (1876—1877), окончательный порядок расположения которых не санкционирован автором.
Во всех дореволюционных изданиях поэмы главы печатались в указанном выше порядке, т. е. в порядке их появления на свет: I—II—III—IV.
В 1920 г., готовя первое советское издание сочинений Некрасова, К. И. Чуковский обратил внимание на примечание Некрасова в рукописи ‘Пира…’ и, желая выполнить авторскую волю, соединил ‘Пир…’ с ‘Последышем’, в результате чего получился следующий композиционный вариант: I—II—IV—III. Как будто бы воля автора была учтена, но ‘Пир…’ (1876) оказался в середине произведения а обрывалось оно теперь мрачной притчей о потерянных ключах от счастья женского (1873), которая никак не могла бы играть роль финала эпопеи. На это указал в 1922 г. К. И. Чуковскому П. Н. Сакулин (Сакулин П. Н. Н. А. Некрасов. М., 1922) и предложил свой вариант расположения глав (I—III—II—IV), который К. И. Чуковский принял и которому далее следовал во всех редактированных им изданиях сочинений Некрасова вплоть до 1965 г.
Этот вариант имел то неоспоримое достоинство, что ‘Пир…’ был соединен с ‘Последышем’, чем выполнялось указание автора, поэма получала идейный финал, она как бы завершалась появлением Григория Добросклонова и песней ‘Русь’, т. е. ответом па поставленные в ней вопросы, причем это была глава, написанная в последний год жизни Некрасова, его последнее слово к читателю. Такое расположение глав создавало видимость завершенности произведения и облегчало восприятие его сюжета читателем: от главы ‘Последыш’ он переходил к событиям главы ‘Пир…’, разыгравшимся в ту же ночь, в той же деревне Большие Вахлаки. Правда, при этом несколько нарушалась хронология творческого процесса (‘Крестьянка’, написанная в 1873 г., шла раньше ‘Последыша’, датируемого 1872 г.), да на смену августу (‘Крестьянка’) в ‘Последыше’ приходил июнь. Но эти ‘потери’ были незаметнее, чем нарушение единства времени, места и действия при разрыве ‘Последыша’ и ‘Пира…’.
В 1934 г. В. В. Гиппиус (см.: Гиппиус В. В. К изучению поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: К сорокалетию ученой деятельности акад. А. С. Орлова. Л., 1934), руководствуясь тем, что поэма ‘рассчитана по сельскохозяйственному календарю’, предложил фактически тот порядок расположения глав (I—II—IV—III), которого придерживался в издании 1920 г. и от которого затем отошел К. И. Чуковский. Точка зрения В. В. Гиппиуса и Е. В. Бетаневской (см.: Базилевская Е. В. Из творческой истории ‘Кому на Руси жить хорошо’. (Возникновение основного замысла и общей композиционной схемы).— Звенья, V. М.—Л., 1935) не нашла поддержки в некрасоведческих кругах, и споры как будто стихли. Мнение, что глава ‘Пир…’ должна быть в поэме финальной, было закреплено третьим томом ПСС в 1949 г. Но именно в 1949 г. споры вспыхнули вновь и продолжаются до сих пор. Инициатором возобновления спора был Н. Г. Дмитриев (см. его кандидатскую диссертацию ‘Поэма Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо» — ГБЛ, ДК 48/2620, Ф ф—75/5194), предложивший вернуться к тому порядку расположения глав поэмы, который был принят в дореволюционных изданиях. Н. Г. Дмитриева поддержали И. Ю. Твердохлебов (Твердохлебов И. Ю. Поэма Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. М., 1954) и И. В. Шамориков (Шамориков И. В. О расположении частей поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Вопросы текстологии. М., 1957). В последние годы наиболее обстоятельно эту точку зрения аргументировал и активно отстаивал А. И. Груздев (Груздев А. И. 1) О композиции ‘Кому на Руси жить хорошо’ (порядок частей).— В кн.: Истоки. 2) Поэма Н. А. Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. (К проблеме композиции произведения). — Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена, 1967, т. 321, 3) О месте ‘Пира на весь мир’ в составе поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Страницы истории русской литературы. М., 1971).
В пользу композиционного варианта I—II—III—IV его сторонники выдвигают ряд текстологических аргументов: подвижность помет Некрасова на рукописях поэмы, важность его обозначений в Ст 1873—1874, предположение, что помета к ‘Пиру…’ ‘Из второй части’ исчезла в журнальном издании главы (ОЗ 81) не без ведома автора, а последующее обозначение ‘Из четвертой части’ исходило от А. А. Буткевич, лучше всех знавшей последнюю волю поэта, и др. Существенно, что при таком композиционном варианте строго выдерживается хронология работы автора над поэмой и порядок появления в печати ее глав. Выдерживается и ‘сельскохозяйственный календарь’ по отношению к первым трем фрагментам: апрель, 9 мая, 29 июня, август. Но не надо забывать, что при варианте I—II—III—IV игнорируется примечание Некрасова к ‘Пиру…’, нарушается цельность сюжетного развития: глава ‘Крестьянка’ разрывает события, происшедшие в деревне Большие Вахлаки 29 июня (‘Последыш’) и в ночь с 29 на 30 июня (‘Пир…’), глава ‘Пир…’ нарушает хронологическое развитие событий, возвращая читателя от августовской уборки хлеба (‘Крестьянка’) к июньскому сенокосу.
В 1971 г. Л. А. Евстигнеева (Евстигнеева Л. А. Спорные вопросы изучения поэмы Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Н. А. Некрасов и русская литература. 1821—1971. М., 1971) предложила еще один вариант расположения глав некрасовской поэмы. Л. А. Евстигнеева исходит из того, что ‘Кому на Руси жить хорошо’ — произведение незавершенное, место последней из написанных глав, главы ‘Пир…’, в общем замысле эпопеи автором не определено, каноническим текстом ‘Пира…’ мы не располагаем. Чтобы читатель почувствовал эту ‘недостроенность’ произведения и особое место в нем ‘Пира…’, Л. А. Евстигнеева предлагает печатать ‘Пир на весь мир’ сразу же после завершенных автором глав, но с отбивкой, самостоятельным заглавием и подзаголовком: ‘Из второй части поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо» (I—II—III. IV). Редакция не считает возможным принять предложение Л. А. Евстигнеевой: ‘Пир…’ не может иметь самостоятельного заглавия, не может быть отделен от основного массива поэмы, в которой он составляет органическую часть.
Подтверждением того, что спор о расположении глав поэмы продолжается, может служить статья Б. Я. Бухштаба (Бухштаб Б. Я. О конструкции поэмы Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Жанр и композиция литературного произведения. Петрозаводск, 1981). Справедливо говоря о ‘невозможности признать какой бы то ни было вариант композиции авторским’, исследователь подчеркивает: необходимость остановиться на каком-либо одном из возможных вариантов построения поэмы не должна быть связана с уверенностью в том, что ‘избранная конструкция запрограммирована самим Некрасовым’. Предпочтительным Б. Я. Бухштабу представляется вариант I—III—II—IV.
Итак, в силу незаконченности поэмы найти единственно верный порядок размещения ее глав невозможно. В пользу каждого композиционного варианта можно привести убедительные аргументы, которым могут быть противопоставлены не менее убедительные контраргументы. Поэтому, ‘учитывая незаконченность поэмы, мы должны признать невозможность реконструирования композиции произведения в целом. <...> Следовательно, нам остается рассматривать написанные Некрасовым части поэмы как разрозненные части, как фрагменты произведения и расположить их в том порядке, в котором они были созданы поэтом’ (Твердохлебов И. Ю. Поэма Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’, с. 59). Знаменательно, что К. И. Чуковский, который, как уже говорилось, печатал поэму в 1920 г. по варианту I—II—IV—III, а с 1927 г. по варианту I—III—II—IV, 20 декабря 1960 г. писал А. М. Гаркавн: ‘Я мечтаю о строго научном издании, где, например, части ‘Кому на Руси жить хорошо’ не были бы искусственно перетасованы, а были бы даны в порядке их написания, без всяких притязаний на то, чтобы фрагменты ощущались как нечто монолитное’ (письмо хранится в архиве А. М. Гаркави, поступившем в ИРЛИ). Именно такой порядок расположения глав ‘Кому на Руси жить хорошо’ (I—II—III—IV), принятый редколлегией настоящего издания, способствует правильному пониманию творческой истории эпопеи, существа и эволюции авторского замысла.

* * *

Спорным в некрасоведении является вопрос и о месте ‘Пролога’ в составе поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’: рассматривать ли его как вступление к первой части или как пролог ко всему произведению в целом?
Содержание ‘Пролога’ несомненно выходит за пределы одной части, определяет движение сюжета произведения в целом, и в этом смысле это пролог ко всей поэме. Однако во всех прижизненных изданиях поэмы он неизменно печатался в составе ее первой части. Так, в отдельном издании Ст 1873, ч. 5 на шмуцтитуле (с. 5) обозначено: ‘Кому на Руси жить хорошо. Часть первая’, а заглавие ‘Пролог’ проставлено уже на следующем листе — перед самым началом текста (с. 7). В оглавлении пятой части находим ту же последовательность заглавий: ‘Кому на Руси жить хорошо. Часть первая: Пролог’ (далее следует перечень остальных глав: ‘Глава I: Поп’ и т. д.). В последнем прижизненном издании поэмы Ст 1873, т. III, ч. 5—6, куда вошли также ‘Последыш’ и ‘Крестьянка’ (‘Пир на весь мир’ к этому времени еще не был написан), сохранена указанная последовательность обозначений, которая еще раз подтверждена также в оглавлении шестой части третьего тома: ‘Кому на Руси жить хорошо. Часть первая: Пролог.— Поп.— Сельская ярмонка.— Пьяная ночь.— Счастливые.— Помещик’. В настоящем издании ‘Пролог’ также печатается в составе первой части поэмы.
Тексты и варианты подготовили и комментарии к ним написали: О. В. Алексеева — текст, варианты, другие редакции главы ‘Пир на весь мир’, текстологический и реальный комментарий к ней, текст раздела ‘Наброски к поэме и ее неосуществленным главам’ и текстологический комментарий к нему, Т. А. Беседина — текст и варианты главы ‘Последыш’, комментарий к главам ‘Последыш’ и ‘Крестьянка’, историко-литературную часть комментария к главе ‘Пир на весь мир’ и разделу ‘Наброски к поэме и ее неосуществленным главам’, фольклорную часть реального комментария к первой части поэмы, параграфы второй, третий и четвертый преамбулы к комментариям, А. И. Груздев — параграф первый преамбулы к комментариям, И. Ю. Твердохлебов — текст, варианты первой части поэмы и комментарий к ней, Т. С. Царькова — текст и варианты главы ‘Крестьянка’.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Печатается по Ст 1873, т. III, ч. 5, с. 7—153, с восстановлением ст. 465 в соответствии с окончательной авторской правкой той же формулы с названиями деревень в ‘Прологе’, ‘Помещике’ и ‘Крестьянке’, ст. 604, 1147, 1151—1153, 1490, 2430—2432 — по тексту наборной рукописи, включением ст. 2549 по тексту наборной рукописи и ОЗ (1870, No 2) и исправлением ст. 2552—2554 по окончательной редакции того же перечня деревень в тексте ‘Пролога’ и главы ‘Поп’.
Впервые опубликовано: ‘Пролог’ — С, 1866, No 1, с. 5—16, с подписью: ‘Н. Некрасов’ и обозначением в конце текста: ‘Продолжение впредь’, ‘Поп’ (вместе с текстом ‘Пролога’) — ОЗ, 1869, No 1, с. 208—220, с подписью: ‘Н. Некрасов’ и примечанием: »Пролог’ был уже напечатан в 1866 году’, ‘Сельская ярмонка’ — ОЗ, 1869, No 2, с. 567—577, ‘Пьяная ночь’ — там же, с. 577—590, с подписью: ‘Н. Некрасов’, ‘Счастливые’ — ОЗ, 1870, No 2, с. 563—582, с подстрочной сноской: »Пролог’ и первые три главы напечатаны в ‘Отеч<ественных> зап<исках>‘ 1869 года, NoNo 1 и 2’, ‘Помещик’ — там же, с. 582—598, с подписью: ‘Н. Некрасов’ и датой: ‘1885 год’ в конце текста.
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1873, ч. 5, с. 7— 147, с заголовком: ‘Кому на Руси жить хорошо. Часть первая’ и датой: ‘1865 год’ в конце текста.
Известны следующие автографы ‘Пролога’ и глав первой части.
1) Автограф ИРЛИ А — ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 1—2. Представляет собой двойной лист (4 страницы) тонкой писчей бумаги с четверной нумерацией: в верхнем правом углу, рыжеватыми чернилами, первоначальная архивная нумерация двойного листа (цифра ’15’) и правее, карандашом, последующая архивная нумерация одинарных листов (цифры ’25’ и ’26’), там же окончательная архивная нумерация одинарных листов, принятая за основу (цифры ‘1’ и ‘2’ в кружке), в нижнем правом углу, чернилами, еще одна архивная нумерация одинарных листов (цифры ’18’ и ’19’). Все виды нумерации листов не соответствуют хронологической последовательности авторских записей. Содержит первоначальные карандашные наброски к главам ‘Поп’ и ‘Сельская ярмонка’ (фрагменты, частично вошедшие затем в главу ‘Пьяная ночь’), черновую сводную запись (карандашом) начала главы ‘Поп’ (ст. 394—411), а также прозаические заметки, рыжеватыми чернилами,— планы к задуманным и неосуществленным эпизодам поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с. 592).
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 470, 473, прозаические записи — там же, с. 648—650, Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома, вып. III. M.—Л., 1952, с. 29, выборочно сводом — ПССт 1967, т. III, с. 351-352.
2) Автограф ИРЛИ Б — ИРЛИ, No 21200, п. 1, л. 57-59. Представляет собой двойной лист (4 страницы) писчей бумаги (последняя страница — чистая) с архивной нумерацией одинарных листов в верхнем правом углу (цифры ’57’ и ’59’). Содержит разрозненные наброски к ‘Прологу’ (чернилами) и ‘Сельской ярмонке’ (карандашом, строки, вошедшие впоследствии в главу ‘Пьяная ночь’), а также прозаические записи (карандашом и чернилами, планы к задуманным и неосуществленным эпизодам — см.: Другие редакции и варианты, с. 592). Здесь же, на развороте листа (чернилами), строки из стихотворения ‘Балет’ (‘Будешь во мраке ночей’ и т. д.) и денежные расчеты, среди которых дата: ’20 июля 1865 год’.
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 477 (с ошибочным обозначением источника: ГБЛ), прозаическая запись — там же, с. 649, Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома, вып. III, с 29-30, ПССт 1967, т. III, с. 351.
3) Автограф ИРЛИ В — ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. И. Представляет собой одинарный лист тонкой писчей бумаги (оборотная сторона—чистая) с тройной архивной нумерацией: в верхнем правом углу, карандашом, первоначальная архивная (цифра ’24’), левее последняя архивная, принятая за основу (цифра ’11’ в кружке), в нижнем правом углу, чернилами, цифра ’21’. Содержит отдельные наброски (рыжеватыми чернилами) к главам ‘Пьяная ночь’ и ‘Счастливые’. На том же листе стихотворные записи, теми же чернилами: строки о горе крестьянина, сдавшего сына в рекруты и возвращающегося в опустевший дом (‘Свезешь и выпьешь в меру ты…’), тематически примыкающие к заключительной части стихотворения ‘Балет’ (см.: наст. изд., т. II, с. 239—241).
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 482, 483, Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома, вып. III, с. 30, ПССт 1967, т. III, с. 358—359.
4) Автограф ИРЛИ Г — ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 22. Представляет собой одинарный лист плотной желтоватой писчей бумаги с тройной архивной нумерацией: в верхнем правом углу, карандашом, первоначальная (цифра ’20’) и последняя, принятая за основу (цифра ’22’ в кружке), в нижнем правом углу, чернилами, цифра ’21’. Содержит карандашные наброски к главе ‘Счастливые’, на обороте листа стихотворные наброски и прозаические записи, карандашом и чернилами, относящиеся к стихотворению ‘Явно родственны с землей…’ (см.: наст. изд., т. II, с. 155).
Впервые опубликован (выборочно): Бюллетени Рукописного отдела Пушкинского Дома, вып. III, с. 31.
5) Автограф ИРЛИ Д — ИРЛИ, No 21200, п. 2, л. 161-162. Представляет собой двойной лист (4 страницы) тонкой писчей бумаги с пятерной нумерацией: в верхнем правом углу, рыжеватыми чернилами, первоначальная авторская нумерация двойного листа (цифра ’10’), относящаяся к ранней редакции первой части (ст. 1048— 1567), последующая авторская нумерация одинарных листов, черными чернилами (цифры ’12’ и ’13’), продолжающая нумерацию наборной рукописи ‘Сельской ярмонки’, последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры ‘161’ и ‘162’ в кружке), в нижнем правом углу первоначальная архивная нумерация одинарных листов, полустертым карандашом (цифры ‘162’ и ‘163’), правее соответственно цифры ’69’ и ’70’. Текст написав рыжеватыми черпилами, последняя авторская правка — черными чернилами и карандашом. Содержит текст ранней редакции главы ‘Сельская ярмонка’, использованный затем для начала главы ‘Пьяная ночь’ (ст. 1260—1366). Заголовок черными чернилами: ‘Глава III ‘Пьяная ночь».
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 483—484, ПССт 1967, т. III, с. 355—356.
6) Автограф ИРЛИ Е — ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 3—10. Представляет собой 8 одинарных листов (16 страниц) тонкой писчей бумаги со вставочными листами (последний слой правки) плотной желтоватой (2 страницы — чистые) с четверной нумерацией: в верхнем правом углу первоначальная авторская нумерация двойных листов, рыжеватыми чернилами (цифры ‘8’ и ‘9’), относящаяся к ранней редакции первой части, окончательная авторская нумерация каждой страницы, черными чернилами и карандашом (цифры ‘1—14′), в которую в процессе работы вносились изменения (сначала она кончалась цифрой ’11’ (продолжение ее см. на листах с первоначальным вариантом текста главы ‘Пьяная ночь’ автографа ИРЛИ Д), затем, когда эти листы были исключены, цифрой ’12’ была обозначена оборотная сторона листа ’11’, наконец, на последнем этапе, после добавления в рукопись ‘Сельской ярмонки’ вставочного листа, на каждой странице после листа ’10’ проставлена окончательная нумерация (цифры ’11—14′), при этом прежнее обозначение на листах ‘И’ и ’12’ зачеркнуто (чистые страницы не нумеровались)), последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры ‘3—10′ в кружке), в нижнем правом углу первоначальная архивная нумерация одинарных листов, карандашом (цифры ’10—15’), не соответствующая их действительной последовательности. Текст написан рыжеватыми чернилами, последняя авторская правка — черными чернилами и карандашом. Содержит текст главы ‘Сельская ярмонка’ — наборная рукопись. Заголовок черными чернилами: ‘Кому на Руси жить хорошо. Глава II. ‘Сельская ярмонка». Затем название главы было вычеркнуто и вместо него написано: ‘Базарный день’. При окончательной правке карандашом и это название вычеркнуто, а выше надписано еще раз: ‘Сельская ярмонка’. На следующем листе, бывшем сначала первым, заголовок рыжеватыми чернилами: ‘Глава III’, относящийся к тексту ранней редакции первой части (ст. 869—1259) и вычеркнутый при окончательной правке главы. На листах рукописи — пометы Некрасова для типографии. На первом листе в верхнем левом углу карандашом: ‘От<ечественные> з<аписки> No 2. Отд. 1-е’, в самом тексте: ‘Набирай с 6 и 7 страницы’, ‘к 4 странице’. На 8 страницах — подписи наборщиков и их пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 475— 477, ПССт 1967, т. III, с. 353—355.
7) Автограф ИРЛИ Ж — ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 12-21. Представляет собой 1 двойной и 8 одинарных листов (20 страниц) тонкой писчей бумаги со вставочными листами плотной желтоватой (последняя страница — чистая) с четверной нумерацией: в верхнем правом углу первоначальная авторская нумерация двойного листа, рыжеватыми чернилами (цифра ’11’), относящаяся к тексту ранней редакции главы ‘Сельская ярмонка’, последующая авторская нумерация двойного и двух одинарных листов, коричневыми чернилами (цифры ’15’ и ’16’), относящаяся к тексту эпизода ‘У столбика дорожного’ из главы ‘Счастливые’, окончательная авторская нумерация одинарных листов, черными чернилами (циф-ы ‘{—До’, цифрой ‘5’ обозначена оборотная сторона листа, так как на лицевой весь текст при правке был вычеркнут), первоначальная архивная нумерация одинарных листов, карандашом (цифры ‘3’, ‘5’, ‘7—14′), не соответствующая их действительной последовательности, последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры ’12—21’ в кружке), в нижнем правом углу еще одна архивная нумерация одинарных листов, черными чернилами (цифры ‘2—9’), не соответствующая действительной их последовательности. Текст написан рыжеватыми, коричневыми и черными чернилами, а также карандашом. Последняя авторская правка — черными чернилами и карандашом. Содержит текст главы ‘Пьяная ночь’ — наборная рукопись. Заголовок черными чернилами: ‘Глава III. Пьяные’. Затем слово ‘Пьяные’ переправлено на ‘Пьяная ночь’. В верхнем левом углу авторская помета карандашом для типографии: ‘Наберите скорее и пришлите ко мне по 1-ой корректуре. Некрасов’, далее в самом тексте: ‘Чисто’, ‘На обороте’ (со знаком отсылки). На двух страницах — подписи наборщиков и их пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 484— 485, ПССт 1967, т. III, с. 355—360.
8) Автограф ГБЛ А — ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 1—7. Представляет собой 1 двойной и 6 одинарных листов (14 страниц) тонкой писчей бумаги с тройной нумерацией: в верхнем правом углу — авторская нумерация двойных листов, рыжеватыми чернилами (цифры ‘1—4’), относящаяся к тексту ранней редакции, последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры ‘1—7’), в верхнем левом углу первоначальная архивная нумерация каждой страницы, фиолетовым карандашом (цифры ‘2—14’). Текст написан рыжеватыми чернилами и карандашом. Последняя авторская правка — черными чернилами. Содержит текст ‘Пролога’ — наборная рукопись. Заголовок рыжеватыми чернилами: ‘Кому на Руси жить хорошо’. Ниже заголовка цифра ‘1’. При окончательной правке цифра зачеркнута черными чернилами и вместо нее вписан новый заголовок: ‘Пролог’, а в конце текста проставлена подпись: ‘Н. Некрасов’. На последней странице рукописи — начало главы ‘Поп’ в ранней редакции (см. автограф ГБЛ Б).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 467—470, ПССт 1967, т. III, с. 351.
9) Автограф ГБЛ Б — ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 7—10. Представляет собой 2 двойных листа (8 страниц) тонкой писчей и плотной бумаги желтоватого оттенка с двойной нумерацией: в верхнем левом углу первоначальная архивная нумерация каждой страницы, фиолетовым карандашом (цифры ’14—20′), в верхнем правом углу последняя архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры ‘8—10’). Текст написан рыжеватыми чернилами и карандашом. Последняя авторская правка — карандашом. Содержит текст начала главы ‘Поп’ в ранней редакции (ст. 394—439) — на одном листе с окончанием ‘Пролога’. Заголовок рыжеватыми чернилами: ‘Глава II’. На втором двойном листе — черновые записи к главе ‘Поп’ (ст. 444—644).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 470— 471, ПССт 1967, т. III, с. 351-352.
10) Автограф ГБЛ В — ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 11—29. Представляет собой 9 двойных и 1 одинарный лист (38 страниц) тонкой писчей бумаги (8 страниц — чистые) с архивной нумерацией в верхнем правом углу одинарных листов, карандашом, принятой за основу (’11—29′), но не везде соответствующей их действительной последовательности. Текст написан рыжеватыми чернилами и карандашом. Последняя авторская правка — черными чернилами и карандашом. Содержит текст начала главы ‘Сельская ярмонка’ (ст. 841—1041)—черновая рукопись. Заголовок рыжеватыми чернилами: ‘Глава III’. Далее другие материалы, также предназначавшиеся для главы ‘Сельская ярмонка’: наброски и сводная черновая рукопись сцен на ‘пьяной дороженьке’, включенных впоследствии в главу ‘Пьяная ночь’, черновой и перебеленный тексты эпизода ‘У столбика дорожного’, лист с первоначальной концовкой ‘Сельской ярмонки’ (авторская нумерация — ’12’, продолжающая нумерацию листов ранней редакции). На полях одного из листов — прозаические записи-планы к неосуществленным эпизодам поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с. 592).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 474, 477-482, ПССт 1967, т. III, с. 353-354.
11) Автограф ГБЛ Г — ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 30-39. Представляет собой 4 двойных и 2 одинарных листа (20 страниц) тонкой писчей бумаги (один двойной лист — сильно пожелтевший, 4 страницы — чистые) с архивной нумерацией в верхнем правом углу одинарных листов, карандашом, принятой за основу (цифры ’40—47′). Текст написан рыжеватыми чернилами и карандашом. Последняя авторская правка — черными чернилами. Содержит текст главы ‘Счастливые’ — черновая рукопись и сводный перебеленный текст начала главы (ст. 1732—1783).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 485—490, ПССт 1967, т. III, с. 360—362.
12) Автограф ГБЛ Д — ГБЛ, ф. 195, М 5745, л. 40-47. Представляет собой 4 двойных листа (16 страниц) тонкой писчей бумаги (последняя страница — чистая) с архивной нумерацией в верхнем правом углу одинарных листов, карандашом, принятой за основу (цифры ’40—47′). Текст написан рыжеватыми чернилами (одна строка на полях — карандашом). Содержит наброски и черновые записи отдельных эпизодов к главе ‘Помещик’, а также сводный текст черновой рукописи начала главы (ст. 2495—2767).
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 495—496, ПССт 1967, т. III, с. 362-363.
13) Автограф ЦГАЛИ А — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 13, л. 4—11. Представляет собой 8 одинарных листов (16 страниц) тонкой писчей бумаги со вставочными листами плотной желтоватой (одна страница — чистая) с тройной нумерацией в верхнем правом углу: первоначальная авторская нумерация двойных листе рыжеватыми чернилами (цифры ‘5—7’), относящаяся к ранней редакции и продолжающая авторскую нумерацию автографа ГБЛ А, окончательная авторская нумерация одинарных листов, черными чернилами (цифры ‘1—8’), несколько выше архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры ‘4—11’). Текст написан рыжеватыми и коричневыми (на вставочных листах) чернилами. Последняя авторская правка — карандашом и черными чернилами. Содержит текст главы ‘Поп’ — наборная рукопись. Заголовок коричневыми чернилами: ‘Кому на Руси жить хорошо? Глава 1-ая’. На трех листах подписи наборщиков.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, с. 472—473. ПССт 1967, т. III, с. 352—353.
14) Автограф ЦГАЛИ Б — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 13, л. 12—28. Представляет собой 17 одинарных листов (34 страницы) тонкой писчей бумаги со вставочными листами плотной желтоватой (4 страницы — чистые) с тройной нумерацией в верхнем правом углу: первоначальная авторская нумерация двойных и двух одинарных листов, коричневыми чернилами (цифры ’13’, ’14’, ’17—20′), продолжающая нумерацию ранней редакции главы ‘Сельская ярмонка’ (на последнем листе с первоначальной концовкой ‘Сельской ярмонки’ — цифра ’12’), окончательная авторская нумерация одинарных листов, полустертым карандашом (цифры ‘1—16’, вставочный лист после л. 6 обозначен добавочной нумерацией: ‘к 6-ой странице’), архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры. ’12—28′). Текст написал рыжеватыми, коричневыми чернилами и карандашом. Последняя авторская правка — карандашом (две строки — черными чернилами). Содержит текст главы ‘Счастливые’ — наборная рукопись. Заголовок коричневыми чернилами: ‘Глава IV. ‘Счастливые». Сверху карандашом надписано: ‘Кому на Руси жить хорошо’, а к цифре ‘IV’ сделано подстрочное примечание: ‘Пролог и первые три главы напечатаны в ‘О<течествеиных> зап<исках>‘ 1869 года, NoNo 1 и 2’. На 5 листах пометы Некрасова для типографии, ‘См. вставку’, ‘Чисто’, ‘Следует набрать. Чисто’, знаки отсылок при перестановке текста. На 7 листах — подписи наборщиков и их пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, c. 490—494, ПССт 1967, т. III, с. 361-362.
15) Автограф ЦГАЛИ В — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 18, л. 29—39. Представляет собой И одинарных листов (22 страницы) тонкой писчей бумаги со вставочным листом плотной желтоватой (последняя страница — чистая) с четверной нумерацией в верхнем правом углу: первоначальная авторская нумерация двойных и одного одинарного листов, рыжеватыми чернилами (цифры ’13—17′), относящаяся к ранней редакции и продолжающая нумерацию ‘Сельской ярмонки’, окончательная авторская нумерация одинарных листов, карандашом (цифры ’17—26′), продолжающая авторскую нумерацию автографа ЦГАЛИ Б (вставочный лист — без нумерации, со знаком отсылки к предшествующему листу), первоначальная архивная нумерация одинарных листов, карандашом, принятая за основу (цифры ’29—39′). Текст написан рыжеватыми чернилами. Последняя авторская правка и текст на вставочном листе — карандашом. Содержит текст главы ‘Помещик’ — наборная рукопись. Заголовок рыжеватыми чернилами: ‘Глава IV’. Затем карандашом цифра ‘IV’ зачеркнута и заменена на ‘V’. В конце рукописи карандашом дата: ‘1865 г.’ (проставлена позднее, при окончательной правке — см. об этом далее) и Подпись: ‘Н. Некрасов’. Ниже на том же листе, карандашом, прозаическая запись относящаяся к неосуществленным эпизодам поэмы (см.: Другие редакции и варианты, с. 598—599). На 6 листах — подписи наборщиков и их пометы.
Впервые опубликован (выборочно, сводом): ПСС, т. III, о. 497— 498, ПССт 1967, т. III, с. 363-364.
Точная дата начала работы над первой частью поэмы неизвестна, однако в конце рукописи (см. выше описание автографа ЦГАЛИ В) есть авторское обозначение: ‘1865 г.’, среди заготовок к ‘Прологу’ находятся черновые записи к сатире ‘Балет’ (автограф ИРЛИ В), относящиеся, видимо, тоже к 1865 г. (в феврале 1866 г. она была уже напечатана), на других листах имеется еще одна помета, снова указывающая на 1865 г. (см. выше описание автографа ИРЛИ Б).
По свидетельству Г. Н. Потанина, начало работы Некрасова над поэмой относится к более раннему времени. Потанин, впоследствии рассказавший о своем посещении квартиры Некрасова на Литейном осенью 1860 г., видел у него на столике ‘листок почтовой бумаги’, исписанный ‘тонко очинённым карандашом’, с наброском поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’ (Потанин Г. Воспоминания о Некрасове.— ИВ, 1905, No 2, с. 464).
Свидетельства Потанина в целом не отличаются большой достоверностью, и его датировке, казалось бы, противоречат встречающиеся в тексте ‘Пролога’ и главы ‘Помещик’ упоминания о ‘временнообязанных’ крестьянах, ‘мировых посредниках’ — т. е. явлениях уже пореформенной действительности, о которых Некрасов, естественно, не мог писать в 1860 г. Однако эти упоминания в рукописи принадлежат к более поздним слоям правки, и нет ничего неправдоподобного в том, что произведение, для которого поэт, по его собственному признанию, копил материал ‘по словечку’ в течение двадцати лет, действительно могло быть начато в каких-то фрагментах и в 1860 г. В самых ранних рукописях первой части сохранилось немало записей, сделанных на отдельных листах бумаги, карандашом, видимо, еще задолго до оформления связного текста. Причем записи эти свидетельствуют, что развитие замысла должно было осуществляться по двум направлениям: поиски предполагаемого счастливца среди названных кандидатов и одновременно ‘генеральный смотр’ всем сторонам жизни пробуждающейся народной Руси, поиски мужиками ‘народного счастья’.
При этом несомненно одно: хронология поэмы, ее подлинная жизненная основа решающим образом связаны с общественной атмосферой именно пореформенного времени. Поэма вся, начиная с первой части, пронизана веяниями этой бурной эпохи, дыханием жизни, откликами на разгоревшиеся в 1860-е гг. острейшие споры о поисках действительных путей развития народной России, о народном русском характере (см.: Базанов Вас. От фольклора к народной книге. Л., 1973).
Дата ‘1865 г.’, о которой шла речь выше, относится не к окончательной редакции первой части, а к ранней ее редакции, и проставлена уже задним числом — при завершении главы ‘Помещик’, во время последней правки наборной рукописи, т. е., видимо, не ранее января—февраля 1870 г. Во всяком случае, не ранее того времени, когда в формулу перечня ‘смежных деревень’ было добавлено упоминание о ‘Подтянутой губернии’, также принадлежащее к последнему слою авторской правки. Строка эта еще отсутствовала в текстах 1865—1869 гг.— и в наборной рукописи ‘Пролога’ (декабрь 1865 — январь 1866 г.), и в его первых журнальных публикациях (январь 1866 г. и январь 1869 г.). Она впервые появилась только в наборной рукописи главы ‘Помещик’, при окончательной правке текста, а в ‘Прологе’ была учтена Некрасовым позднее, при очередной перепечатке текста, в отдельном издании 5-й части ‘Стихотворений Н. Некрасова’ 1873 г.
Законченная в 1865 г. рукопись первой части поэмы, т. е. ее ранняя редакция (она в виде цельного единого свода ныне уже не существует, реконструированный ее текст см.: Другие редакции и варианты, с. 239—257), состояла из 16 двойных и одного одинарного листов (66 страниц) тонкой писчей бумаги (с тиснением ‘Троицк, фаб. Говарда, No 6’ и с гербовым тиснением). 2 страницы — чистые. В верхнем правом углу листов авторская нумерация двойных листов, рыжеватыми чернилами (цифры ‘1—17’). Текст написан рыжеватыми чернилами. Авторская правка — теми же чернилами и карандашом.
Первая часть в ранней редакции включала всего четыре главы (‘I’, ‘Глава II’, ‘Глава III’, ‘Глава IV’), которые тогда не имели названий.
В процессе дальнейшей работы прежние двойные листы с текстом ранней редакции были разделены на одинарные, переставлены местами, частично исключены, частично вошли с новой нумерацией в состав позднейших наборных рукописей. Прежний текст сохранился в составе новых глав в сильно перекроенном виде: добавления, вычерки, перестановки делались на старых и еовых вставочных листах уже применительно к другому составу глав, к изменившемуся содержанию, к новому поэтическому контексту.
Переработка коснулась отдельных глав ранней редакции в разной степени. Глава I сохранилась почти без изменений, хотя при ее создании в текст внесены существенные дополнения: введена ночная сцена с филинами, дописан новый финал главы — эпизоды с говорящей пеночкой и волшебной скатертью-самобранкой. При подготовке текста к журнальной публикации (январь 1866 г.) Некрасов переименовал главу I в ‘Пролог’.
Вследствие этой замены в нумерации прежняя глава II получила в окончательном тексте рукописи обозначение ‘Глава 1-ая’, название ‘Поп’ она обрела еще позже — только в тексте журнальной публикации (январь 1869 г.). При доработке главы из прежней рукописи был вынут двойной лист с началом текста и заменен Двумя вставочными листами. При этом в характеристике попа добавлены строки, подчеркнувшие его совестливость, озабоченность крестьянскими нуждами и непричастность к взяткам с раскольников. В рассказе попа исключен отрывок, в котором он сетовал на упадок религиозного чувства в народе и отсутствие ‘рвения’ к православию. В переработанном тексте главы в перечне ‘окольных деревень’ сохранился первоначальный вариант рукописи ранней редакции, в котором отсутствовало упоминание о ‘Подтянутой губернии’. Эту строку Некрасов дополнительно ввел в текст той же формулы в ‘Прологе’, ‘Помещике’ и ‘Крестьянке’, но в журнальной публикации главы ‘Поп’ и во всех последующих ее публикациях она осталась неучтенной.
Текст главы III (впоследствии — ‘Сельская ярмонка’) подвергся особенно значительной перестройке. В процессе работы, проходившей в несколько этапов, Некрасов настойчиво развивал мотив поисков народного счастья. Задумав новую главу, посвященную ‘счастливцам’ из народа, он на промежуточном этапе (когда еще не существовало отдельной главы ‘Пьяная ночь’) переделал прежний финал ‘Сельской ярмонки’ и связал ее уже не с ‘Помещиком’, как было в ранней редакции, а с новой главой ‘Счастливые’, таким образом действие поэмы было выведено за рамки сюжетной схемы, предначертанной завязкой ‘Пролога’. В новой концовке, главы странники оставляют поиски названных ими же в ‘Прологе’ возможных кандидатов в счастливцы и решают немедленно вмешаться ‘в толпу — искать счастливого’ (‘Не там ли он скрывается, Кто счастливо живет?..’).
Затем Некрасов прерывает временно работу над главой III (‘Сельская ярмонка’) и создает новую главу, назвав ее ‘Счастливые’ и обозначив ‘Глава IV’. Сюжетно-композиционный прием путешествия позволял Некрасову вовлечь в действие широкий крут народных персонажей, число которых в процессе работы последовательно увеличивалось (см.: Червяковский С. А. Из творческой работы Некрасова над поэмой ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: О Некр., вып. I). Сцена с проворовавшимся лакеем, которого секут, перенесена в главу ‘Счастливые’ из рукописи ранней редакции ‘Сельской ярмонки’. Там еще не было упомянуто, что проворовавшийся лакей — это и есть княжеский дворовый: тогда это был просто ‘лакей пьяный’ (в более раннем варианте — ‘солдатик’, а еще ранее — ‘крестьянин’). В ‘Счастливых’ оба персонажа идентифицированы: в лакее странники узнают того самого дворового,— который перед тем хвастался своим ‘счастьем’. В рукопись ‘Счастливых’ вставлен был на двух двойных листах и эпизод ‘У столбика дорожного’, тоже написанный ранее, в период создания ранней редакции главы III (‘Сельская ярмонка’), но тогда в ней не использованный.
На этой стадии работы у Некрасова возник план создания еще одной главы первой части (‘Пьяная ночь’), в связи с чем он вернулся к доработке главы III ранней редакции, содержавшей материал, необходимый для новой задуманной главы. Только на этом этапе, при подготовке главы III к публикации в журнале (февраль 1869 г.), она получила окончательное обозначение ‘Глава II’ и название ‘Сельская ярмонка’ (первоначальный вариант — ‘Базарный день’). От прежней ранней редакции в переработанной рукописи сохранилось лишь три одинарных листа — меньше половины прежнего их объема. Остальные листы были перенесены в рукопись новой главы (‘Пьяная ночь’), а последний лист с прежней концовкой ‘Сельской ярмонки’, служивший ранее переходом к главе ‘Счастливые’, вовсе исключен из состава рукописи и заменен другим, впоследствии тоже исключенным. На одном из новых вставочных листов Некрасов написал введение к главе с описанием холодной весны (‘Недаром наши странники…’), на другом —введение к эпизоду в балагане (‘И рад бы в рай…’). Кроме того рукопись были вставлены два старых одинарных листа с текстом эпизода с Вавилой в обувной лавочке, написанного еще в период работы над ранней редакцией этой главы, но тогда не включенного в нее. На этих листах вписан также эпизод в книжной лавочке (со строками ‘Эх! эх! придет ли времечко…’), а на других старых листах сделаны значительные композиционные перестановки.
Последней Некрасов создавал главу, получившую название ‘Пьяная ночь’ и тогда же, т. е. при подготовке ее к журнальной публикации (февраль 1869 г.), обозначенную в рукописи как ‘Глава III’. Она была образована в основном из материала двух соседних, ранее написанных глав. Для начала ‘Пьяной ночи’ Некрасов использовал старый двойной лист с текстом ранней редакции ‘Сельской ярмонки’ и при доработке перебелил его на двух новых вставочных листах. Сцены с описанием ‘стоголосой дороги’ и ‘народной молвы’ перенесены сюда на двух одинарных листах также из рукописи ранней редакции ‘Сельской ярмонки’. {Первоначальные варианты и наброски текста, которые перешли из ‘Сельской ярмонки’ в главу ‘Пьяная ночь’, приводятся в наст. томе в материалах ‘Сельской ярмонки’, для которой они, собственно, и предназначались (см.: Другие редакции и варианты.} Два старых двойных листа с эпизодом ‘У столбика дорожного’ перенесены в ‘Пьяную ночь’ из рукописи главы ‘Счастливые’, после чего начало эпизода перебелено на новом вставочном листе. При доработке текста фамилия доброго ‘барина’ Рыбникова (ранее просто ‘барин тихонький’) переделана (сначала — Хлебников, затем — Веретенников). В облике Якима Нагого, который первоначально назывался ‘фабричным из Бурмакина’, {Образ этот был подсказан поэту фактами ярославской действительности: в Бурмакинской волости был широко развит кузнечный, слесарный и другие промыслы и присутствие фабричного на ярмарке — явление вполне реальное.} затем последовательно ‘крестьянином из Вурмакина’, ‘мужиком из Новоселова’ и ‘Якимом Петровым из Пьянова’, Некрасов в процессе работы усиливал черты народного трибуна. С этой целью были исключены, например, строки о нем как об одном из тех ‘приросших к сохе’ мужиков, к которым фабричные относятся с насмешкой. В итоге был создан образ типичного представителя земледельческого крестьянства нового типа — мужика-пахаря, выступающего с пламенной речью от лица всего трудового народа (ср.: Тарасов А. Ф. О местных источниках поэмы.— В кн.: Истоки, с. 36). После эпизода ‘У столбика дорожного’ в рукопись ‘Пьяной ночи’ был вставлен старый лист с текстом ранней редакции ‘Сельской ярмонки’ — строки об ‘удалой’ песне молодчиков и отрывок ‘Ой! ночка, ночка пьяная…’. Для финала главы была использована прежняя концовка ‘Сельской ярмонки’.
На завершающем этапе работы над первой частью поэмы, когда Некрасов готовил к журнальной публикации две последние главы — ‘Счастливые’ и ‘Помещик’ (февраль 1870 г.), он вернулся к окончательной отделке ‘Счастливых’. Несмотря на то что при перестройке двух начальных глав первой части в их нумерации произошла передвижка на единицу в сторону уменьшения, глава ‘Счастливые’ сохранила свою первоначальную нумерацию (‘Глава IV’), так как число глав после создания ‘Пьяной ночи’ на единицу же увеличилось. В текст главы был добавлен драматический рассказ надорвавшегося каменщика, помещенный после эпизода о каменотесом-олончанином. Использованный при этом художественно-композиционный прием сопоставления позволил высветить в рассказе молодого каменотеса всю иллюзорность его надежд на счастливое будущее. В начале рассказа о Ермиле Гирине добавлено упоминание о его бескорыстии и строгих, но честных порядках, заведенных им на мельнице. Дописан новый финал главы, имеющий ключевое значение в повествовании о Гирине: рассказ о взбунтовавшихся Столбняках, о мужественном поступке Гирина и последовавшем за этим его заточении в острог. Фамилия владельца взбунтовавшегося селения помещика Столбинского (ранее Наказова) изменена в ходе работы (он назван Обрубковым). Для концовки ‘Счастливых’ Некрасов использовал старый лист рукописи ранней редакции ‘Сельской ярмонки’ с текстом, служившим там переходом к главе IV (‘Помещик’), которая тогда следовала за ‘Сельской ярмонкой’, а теперь, после окончательной доработки, получила новое обозначение — ‘Глава V’ (название ‘Помещик’ впервые появилось уже в журнальной публикации). К старым листам рукописи ранней редакции при доработке главы ‘Помещик’ добавлен новый вставочный лист с описанием разоренной помещичьей усадьбы. В характеристике Оболта-Оболдуева (в ранней редакции — ‘Долгов-Абалдуев’, еще ранее — ‘Брыков-Оболдуев’) усилено сатирическое освещение, подчеркнут антагонизм между ним а мужиками, резче выявлен контраст между прежней ‘вольготной’ жизнью помещиков и теперешним их неустойчивым положением. Завершив доработку рукописи, Некрасов по ошибке (ошибка эта перешла также в текст журнальной и всех последующих публикаций главы) оставил неисправленными первоначальные варианты названий ‘смежных деревень’ — ‘Несытово’, ‘Горелки’, ‘Голодухино’, которые, однако, в ‘Прологе’ и в главе ‘Поп’ он своевременно успел исправить и заменить другими: ‘Разутово’, ‘Знобишино’, ‘Горелово’.
Окончательная композиция глав первой части, свободная, емкая, придающая произведению характер широкого поэтического обозрения, как нельзя лучше отвечает основной авторской задаче — показать родную страну, обозреть ее всю, заглянуть во все уголки, воспеть Русь народную, пробуждающуюся и заклеймить проклятьем Россию помещичье-крепостническую, рушившуюся, обреченную.
Работая над рукописью первой части, Некрасов предугадывал возможные столкновения с цензурой, подыскивал более приемлемые для нее варианты и смягчал наиболее рискованные места. Так, в рассказе о взбунтовавшихся Столбняках он вычеркнул строки, вносившие явно сатирический оттенок в портрет важничающего флигель-адъютанта, который, стараясь нагнать страх на крестьян, выпячивал перед ними ‘грудь с крестами царскими’. Во многих случаях к самоцензуре Некрасов прибегал уже на заключительном этапе работы, во время печатания текста в типографии. В главе ‘Поп’ он смягчил строки о бранно-пренебрежительной кличке, которой народ честит духовенство (‘Кому вдогон, как мерину, Кричите: го-го-го?..’), хотя, видимо, дорожил ими, так как трижды вписывал их в рукопись, подыскивая подходящее место, из главы ‘Сельская ярмонка’ исключил упоминания о ‘плюгавом’ генерале и вельможных особах, у которых ‘Грудь с гору, глаз навыкате, Да чтобы больше звезд’, из главы ‘Пьяная ночь’ — строки о трех ‘дольщиках’ (‘Бог, царь и господин!’). Вполне вероятна автоцензура и в речи солдата в главе ‘Счастливые’, рассказывающего о себе, что он даже в мирное время ‘не ел по трои суточки’ и нещадно бит палками ‘раз сто за службу верную’, и в заменах фамилий князя Шереметьева на Переметьева, а Орлова на Юрлова, чтобы, очевидно, несколько завуалировать явный намек в одном случае на широко известный в России графский род, отпрыски которого занимали высшие посты на государственной службе и стояли близко к царскому двору, в другом — на генерал-адъютанта, шефа жандармов и начальника III Отделения графа (затем князя) А. Ф. Орлова, действительного владельца ‘Адовщины’, описанное в главе ‘Счастливые’.
Время, когда Некрасов публиковал первую часть, в цензурном отношении оказалось особенно неблагоприятным: ‘Пролог’ печатался в январском номере ‘Современника!’ за 1866 г., а судьба журнала, получившего совсем незадолго До того — в ноябре и декабре 1865 г.— одно за другим два предостережения, висела тогда на волоске. Вынужденный соблюдать величайшую осторожность, Некрасов не решился сразу вслед за ‘Прологом’ печатать последующие главы, объявленного в ‘Современнике’ при публикация ‘Пролога’ ‘продолжения впредь’ так и не последовало, хотя после этого вышло еще три номера журнала и был подготовлен четвертый. Эта была одна из жертв, принесенных Некрасовым цензуре в надежде спасти свой журнал в сложнейшей обстановке: 4 апреля 1866 г. прозвучал выстрел Д. В. Каракозова, начался разгул реакции, усилились преследования демократической печати.
9 апреля Некрасов предпринял отчаянную попытку доказать ‘безвредность’ журнала и свою собственную ‘благонамеренность’: он выступил в Английском клубе с чтением оды в честь ‘спасителя’ царя — Комиссарова. В этот же день поэт, как выяснилось недавно, намеревался с той же целью читать на вечере у члена Главного управления по делам печати цензора В. Я. Фукса еще не опубликованную главу своей поэмы (вероятно, главу ‘Поп’ — наиболее безопасную в цензурном отношении). По словам Б. М. Маркевича, сообщившего об этом 8 апреля М. Н. Каткову, Некрасов должен был читать ‘новую свою вещь ‘Кто ныне счастлив на Руси?’, вещь тем более замечательную, что она написана в хорошем духе’ (Теплинский М. В. Н. А. Некрасов в апреле 1866 года.— РЛ, 1972, No 1, с. 103).
Печатание глав первой части Некрасов возобновил лишь через три года, и сразу подтвердились его давние опасения: даже глава ‘Поп’ не прошла не замеченной цензурой.
В донесении цензора С.-Петербургского цензурного комитета Н. Е. Лебедева от 11 января 1869 г. говорилось: ‘В означенной поэме, подобно прочим своим произведениям, Некрасов остался верен своему направлению, в ней он старается представить мрачную и грустную сторону русского человека с его горем и материальными недостатками <...> В общем своем содержании и направлении означенная первая глава этой поэмы не заключает в себе ничего противного цензурным постановлениям, так как собственно сельское духовенство представляется униженным вследствие необразованности мужика, бедным вследствие окружающей его среды, которая сама ничего не имеет, так что в этой поэме выливается только гражданская скорбь на беспомощность сельского населения н его духовенства. Но тем не менее в ней встречаются три резкие по своему неприличию места, на которые цензор считает нужным обратить внимание комитета с тем — не сочтет ли он нужным заявить об них Главному управлению по делам печати…’ (ГМ, 1918, No 4—6, с. 84—85). Недопустимыми цензор посчитал высказывание о ‘жеребячьей породе’ (ст. 586—589), уже смягченные Некрасовым строки о презрительном отношении народа к духовенству (ст. 596—603) и упоминание об ‘иудейском племени’ помещиков (ст. 686—689).
В докладе того же цензора, составленном 26 ноября 1869 г. в ответ на запрос Главного управления по делам печати о направлении ‘Отечественных записок’, отмечалось, что направление это ‘состоит в постоянной гражданской скорби о меньшей братии, т. е. о простолюдинах и о неимущих, с выставлением напоказ обществу тех язв, которые кроются, по мнению редакции, в современном административном и социальном порядке’.
В этом докладе среди перечисленных ‘неблагонадежных’ произведений фигурировали главы ‘Кому на Руси жить хорошо’, напечатанные в январской и февральской книжках журнала, т. е. ‘Пролог’, ‘Поп’, ‘Сельская ярмонка’, ‘Пьяная ночь’. Цензор отмечал, что крестьянство изображено поэтом ‘в незавидном положении’, а участь сельского попа — ‘в самых мрачных и грустных красках, с его бедностью, отчуждением от общества и почти презрением со стороны окружающих’ (там же, с. 86).
11 мая 1888 г. решением Московского цензурного комитета поэма Некрасова была исключена из сборника ‘Наши родные поэты’, предназначенного для народного чтения (Центральный гос. архив Москвы, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2179).
Одним из первых на публикацию первой части поэмы отозвался член совета Главного управления по делам печати Ф. М. Толстой, наблюдавший за ‘Отечественными записками’,— музыкальный критик, чьи статьи Некрасов вынужден был изредка помещать в журнале. В письме от 29 января 1869 г. он, отстаивая перед Некрасовым свои собственные авторские интересы (его музыкальное обозрение, сокращенное Некрасовым, было напечатано в той же книжке журнала, где опубликованы главы из ‘Кому на Руси жить хорошо’), тем не менее совершенно справедливо оценил одну из характерных поэтических особенностей поэмы — многократные повторения в тексте строк ее зачина (‘Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику…’). Он отметил художественно-эстетическую оправданность этих повторений и писал по этому поводу: ‘Усердному вычеркивателю могло бы показаться это повторение излишним, а между тем это не что иное, как усиление аккорда и развитие гармонии, т. е. прием, употребляемый во всех художественных музыкальных произведениях, что необходимо и в поэме, так как поэтическая форма, известная под названием’ поэмы, есть нечто среднее между музыкой и словом. В поэме сочетается гармония звуков с мыслью, и если нечуткий человек выкинет из нее хоть одну строку, то он может, и не догадываясь о том, нарушить весь гармонический строй’ (ЛН, т. 51—52, с. 598). Через год Толстой снова напомнил Некрасову о его поэме и за несколько дней до публикации заключительных глав первой части (‘Счастливые’ и ‘Помещик’) отметил, что для него ‘весь интерес сосредоточен теперь на продолжении поэмы ‘Кому вольготно жить на Руси» (12 февраля 1870 г.— там же, с. 604).
В это время Некрасов уже обдумывал план дальнейшей работы над поэмой. Сразу по завершении публикации первой части, 96 февраля 1870 г., он обратился к поэту А. М. Жемчужникову, рассчитывая получить поддержку своим творческим намерениям: ‘Напишите мне, пожалуйста, Ваше мнение о последних главах ‘Кому на Руси жить хорошо’ во 2 No ‘От<ечественных> з<аписок>‘. Продолжать ли эту штуку? Еще впереди две трети работы’.
В ответном письме из Висбадена от 25 марта (6 апреля) Жемчужников с восторгом отозвался о напечатанных главах и горячо поддержал замысел Некрасова: ‘Две последние главы Вашей поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’ и в особенности ‘Помещик’ — превосходны. Поверьте, что я не желаю расточать перед Вами учтивости и комплименты. Вы желаете узнать мое мнение, и я сообщаю Вам его правдиво и серьезно. Эта поэма есть вещь капитальная и, по моему мнению, в числе Ваших произведений она занимает место в передовых рядах. Основная мысль очень счастливая, рама обширная, вроде рамы ‘Мертвых душ’. Вы можете поместить в ней очень много. Продолжайте, без всякого сомнения продолжайте И не торопитесь окончить, и не суживайте размеров поэмы. Как из Вашего вопроса: продолжать ли поэму, так и из разных других современных литературных признаков, я заключаю, что Вы не находите вокруг себя несомненной, энергичной поддержки. Не обращайте на это внимания и делайте свое дело <...> В первый раз я не мог прочесть всего без остановки, спокойно. Я несколько раз вскакивал со стула и прерывал чтение в избытке удовольствия. Глава ‘Помещик’ мне понравилась особенно, как я уже сказал. Не буду перечислять тех мест в обеих главах, которые, по моему мнению, в особенности хороши, но укажу только на одно превосходное место, а именно на три стиха: удар искросыпительный и проч., именно потому, что я прочел неодобрительный отзыв об этих трех стихах. Рецензент высказал здесь, по моему убеждению, поразительное непонимание. Этот крепостнический пафос, до которого незаметно для самого себя дошел Ваш помещик, эта лирическая высота, на которой он очутился так неожиданно и так некстати и с которой, опомнившись, сейчас же поспешил сбежать вниз,— это великолепно!..’ (ЛН, т. 51—52, с. 284).
О продолжении поэмы Жемчужников справлялся спустя некоторое время у М. Е. Салтыкова-Щедрина, который ответил ему 25 ноября 1870 г., что он уже ‘вопрошал Некрасова насчет продолжения ‘Кому на Руси», но тот ‘только улыбается’, и что ‘работа идет у него урывками’ (Салтыков-Щедрин, т. XVIII, кн. 2, с. 58).
В отзывах прессы на первую часть поэмы, подчас пристрастных и несправедливых, отразилась сложная и противоречивая обстановка литературной борьбы конца 1860—начала 1870-х гг., характеризовавшаяся заметным спадом теоретического уровня революционно-демократической мысли и усилением антидемократических и антиреалистических тенденций в литературной критике. В начале 1870-х гг. застрельщиком в нападках реакционно-охранительной критики на демократическую литературу и Некрасова выступил В. Г. Авсеенко. Поэму ‘Кому на Руси жить хорошо’ он презрительно называл ‘длинной и водянистой вещью’ (Очерки текущей литературы.— РМ, 1872, 13 мая, No 122, подпись: А. О.), со злорадством отмечая, будто ‘даже ревностнейшие друзья и поклонники г. Некрасова отнесли ее к числу неудачнейших произведений их любимого поэта’ (РМ, 1873, 21 февр., No 49).
В рецензии на только что вышедшее отдельное издание ‘Стихотворений Н. Некрасова’ 1873 г. (ч. 5), где все главы первой части поэмы впервые были напечатаны вместе, тот же критик заявлял, что поэзия Некрасова служит лишь отголоском ‘идей петербургского журнализма’ и в изображении жизни слепо следует ‘quasi-народной литературе — литературе г. Решетникова, гг. Успенских и пр.’ (Поэзия журнальных мотивов. Стихотворения Н. Некрасова. Часть пятая. С.-Петербург, 1873.— РВ, 1873, No 6, с. 908— 909, подпись: А.).
К позиции Авсеенко тесно примыкал также критик ‘Нового времени’ В. П. Буренин. Снисходительно он отнесся лишь к ‘Последышу’, а главы первой части считал ‘слабыми и прозаичными в целом, беспрестанно отдающими пошлостью и только местами представляющими некоторые достоинства’. Критик не понял и не принял оригинальность стихотворной формы поэмы, его возмущали ‘рубленые стихи’, которые ‘режут ухо прозаичностью’ (Журналистика.— СПбВ, 1873, 10 марта, No 68).
Другая часть критики в своих отзывах о первой части поэмы подошла к ее оценке более объективно. Обозреватель ‘Киевского телеграфа’ в 1869 г. с неодобрением писал о разгоревшейся тогда кампании нападок на Некрасова, а поэму ‘Кому на Руси жить хорошо’, публикация которой только начиналась, расценил как бесспорную творческую удачу поэта и как очевидное опровержение злопыхательских домыслов ряда фельетонистов.
Рецензент отмечал редкую правдивость изображения народной жизни в главе ‘Сельская ярмонка’: ‘…поэт перестал бы быть верным истине, потому что светлые явления в простонародье чрезвычайно редки, а поэзия, по справедливому выражению одного нашего писателя, заключается в правде жизни <...> мы в настоящее время не можем найти никого, заслуживающего больше прав называться поэтом, кроме Некрасова, поэтом — в том значении, в котором мы понимаем это слово’. Далее автор рецензии приводил отрывки из речи Якима Нагого и по этому поводу писал: ‘Сколько здравого смысла и жизненной правды заключается в этих немногих словах и сколько снисходительности и сочувствия могут вселить эти строки к простому и незатейливому горю крестьянина, которое, однако, вследствие его невежества, находит исход только в пьянстве <...> Даже немногих строк, выписанных нами, достаточно для того, чтобы читатель мог видеть, как Некрасов в последнем своем произведении остался верен всегдашней своей идее: возбуждать сочувствие высших классов к простому люду, его нуждам и потребностям’ (Белинский М. ‘Кому на Руси жить хорошо’ Некрасова (‘Отечественные записки’ 1867 года).— Киевский телеграф, 1869, 19 мая, No 57).
Положительной оценкой была также встречена публикация глав ‘Счастливые’ и ‘Помещик’. Правда, критика не сумела в достаточной мере оценить своеобразие ‘открытой’ композиции поэмы, не уловила внутренней связи отдельных сцен, внешне между собой не связанных. Художественно оправданную свободу организации поэтического материала один из рецензентов расценил как недостаток произведения: ‘Поэма эта несколько растянута, в ней вы встречаете многие сцены совершенно излишние, мешающие общему впечатлению, напрасно утомляющие читателя и тем немало вредящие цельности впечатления. Но при всем том поэма Некрасова имеет неотъемлемые достоинства, в ней столько чувства, столько глубокого понимания жизни, что как-то невольно забываются, изглаживаются все мелкие недостатки. Многие сцены этой поэмы прочувствованы и выражены так ярко и сильно, что невольно пробегаешь их по несколько раз и чем больше вчитываешься в них, тем прекраснее они кажутся…’ (Русская журналистика.— Новое время, 1870, 22 апр., No 109, подпись: Л. Л.).
В отзыве на публикацию глав первой части поэмы в отдельном издании ‘Стихотворений Н. Некрасова’ 1873 г. (ч. 5), где были помещены также стихотворения ‘Дедушка Мазай и зайцы’ и поэмы ‘Дедушка’, ‘Недавнее время’, ‘Русские женщины’, анонимный автор рецензии отмечал: ‘Во всех них, в разных местах, заметно довольно искреннее чувство симпатии к простому человеку, видна любовь к ‘несчастному русскому народу’ и сочувствие поэта его страданиям’ (‘Стихотворения Н. Некрасова. Часть пятая. С.-Петербург, 1873’.—Сияние, 1873, No 17, с. 271).
Автор труда, посвященного изображению русского духовенства в художественной литературе (им являлся, видимо, Н. И. Варсов), в своей статье подробно рассматривал главу ‘Поп’, о которой писал: ‘Довольно сочувственно, хотя и не без обычного юмора, отнесся к сельскому священнику наш присяжный печальник народных нужд и народного горя <...> Но, верный действительности, поэт не хочет оставить священника с этими одними — идеальными — чертами, не может утерпеть, чтобы не бросить несколько штрихов юмористического и сатирического свойства’. Автор обзора обращал внимание читателя на близость приведенных в поэме насмешливо-презрительных отзывов о духовном сословии (замечания о ‘жеребячьей’ породе и т. д.) известным строкам письма Белинского к Гоголю: »Поп’ поэмы буквально повторяет те прозвища, какие, по словам критика, усвояет священнику народ’ (Мнения и отзывы нашей светской литературы о русском духовенстве.— Христианское чтение, 1874, март, отдел ‘Внутреннее обозрение’, с. 494, 497—498, подпись: Н. В.).
С выходом каждой новой главы известность поэмы в читательских кругах заметно росла. В связи с публикацией ‘Крестьянки’ в январском номере ‘Отечественных записок’ за 1874 г. даже официозная газета ‘Journal de St.-Petersbourg’ сочла необходимым ознакомить публику с поэмой и напомнить содержание предыдущих глав. Автор обозрения русских журналов писал, что поэма ‘Кому на Руси жить хорошо’ — ‘обширное произведение, начатое г. Некрасовым несколько лет назад, первая часть которого наделала в свое время много шума’. По словам рецензента, поэма ‘представляет, собой довольно фантастическую эпопею’ и ‘является бесспорно ценнейшим вкладом в русскую поэзию’ (Journal de St.-Petersbourg, 1874, 27 janv., No 25).
В одном из критических разборов, посвященных Ст 1873, т. III, ч. 5, обозреватель особо выделил из числа произведений Некрасова о народе поэму ‘Кому на Руси жить хорошо’, о которой писал: ‘…эта по силе гения, по массе жизни, в нее заключенной, небывалая в литературе ни одного народа поэма…’ (Григорьев П. Новая поэзия. Стихотворения Некрасова. III тома. Издания 1873 года.— Библиотека дешевая и общедоступная, 1875, No 4, с. 5 третьей пагинации).
В 1870—1880-х гг. деятели революционного народничества широко использовали поэму в своей агитационной работе, отрывки из нее постоянно включались в состав нелегальных изданий.
Большой фрагмент из главы ‘Пьяная ночь’ под заглавием ‘Ночь после праздника’ с текстом зажигательной речи Якима Нагого был напечатан в ‘Сборнике новых песен и стихов’, изданном в 1873 г. в Женеве кружком ‘чайковцев’ и снабженном обманными пометами об издании книги в Москве и о цензурном разрешении. Этот нелегальный сборник в течение ряда лет распространялся в народе участниками нашумевшего вскоре ‘процесса пятидесяти’ (в том числе известными революционерами П. А. Алексеевым и С. И. Бардиной), а также участниками судебного дела о ‘Южнорусском рабочем союзе’.
В тексте этого сборника в отрывке о ‘трех дольщиках’ впервые печатно был воспроизведен ст. 1490 (правда, в несколько измененном варианте: ‘Царь, поп и господин!’), имевшийся только з черновой и наборной рукописях поэмы и исключенный Некрасовым при публикации главы по цензурным соображениям (см. об этом в статье А. М. Гаркави ‘Поэма Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’ и революционное движение 1870-х годов’, напечатанной в кн.: Истоки, с. 24—26).
В следственных делах участников ‘хождения в народ’ фигурировали в качестве вещественных доказательств антиправительственной деятельности списки с текстами из глав ‘Сельская ярмонка’ и ‘Пьяная ночь’ (см.: Пинаев М. Т. Поэзия Некрасова в следственных делах революционных народников 70-х годов XIX в.— Некр. сб., V, с. 256-257).
У петербургского слесаря И. И. Медведева, члена кружка ‘чайковцев’, жандармами была отобрана тетрадь с отрывками из глав ‘Сельская ярмонка’ и ‘Пьяная ночь’ под названием ‘Ярмарка’. В отрывке, начинающемся словами ‘Эх! эх! придет ли времечка’, после имен ‘Белинского и Гоголя’ в тексте списка находим имена популярных в то время в среде народнической интеллигенции публицистов ‘Флеровского и Миртова’, т. е. В. В. Берви-Флеровского и П. Л. Лаврова (см.: Пищулин Ю. П. Поэзия Н. А. Некрасова в революционно-народническом движении 1870-х годов.— РЛ, 1971, No 4, с. 75-76).
Народовольцы 1880-х гг. также использовали текст первой части поэмы в своей пропагандистской деятельности. В чернопередельческом издании для рабочих (Зерно, 1881, No 6, ноябрь) снова был перепечатан монолог Якима Нагого и опять со строкой о ‘трех дольщиках’, которая отсутствовала во всех легальных изданиях поэмы (см.: Пищулин Ю. Поэзия Некрасова и ‘Народная воля’.— Некр. сб., V, с. 295-296).
Народоволец М. П. Орлов впоследствии вспоминал, что из всех произведений Некрасова, которые читал тогда местным крестьян нам его товарищ Н. Л. Зотов, им особенно нравилась поэма ‘Кому на Руси жить хороша’. Спустя некоторое время эти крестьяне, будучи на сенокосе, прислали на село к Зотову записку. ‘На клочке махорочной бумаги какими-то бледно-желтыми чернилами’ очень неразборчиво, было написано: ‘Н. Л., пришлите, пожалуйста. Подтянутой губернии, страсть хочется почитать’. Мы полюбопытствовали узнать, какими чернилами и пером была написана записка. Оказалось, что мужик расцарапал себе ногу до крови и какой-то палочкой написал этой кровью свою просьбу’ (Орлов М. П. Воспоминания о Н. Л. Зотове.— Каторга и ссылка, 1929, No 8—9, с. 264). Точно неизвестно, какая именно часть поэмы пришлась так по душе крестьянам, однако запомнившееся им название ‘Подтянутая губерния’ скорее всего указывает на первую часть, в тексте которой эта поэтическая формула повторена трижды: ‘Семь временно обязанных, Подтянутой губернии. Уезда Терпигорева, Пустопорожней волости, Из смежных деревень’.
Участники революционного движения 1870—1880-х гг., шедшие ‘в народ’ и воодушевленные поэмой Некрасова, много сделали для ее популярности в массах, для того, чтобы она стала действительно ‘народной книгой’, как об этом мечтал ее автор.

Пролог

Ст. 5. Семь временнообязанных…— Согласно ‘Положениям’ о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, утвержденным 19 февраля 1861 г., крестьяне после отмены крепостного права обязывались нести определенные повинности в пользу своих бывших владельцев и считались ‘временнообязанными’ до момента выкупа земли, после чего переходили в разряд ‘крестьян-собственников’. Этот процесс всецело зависел от воли помещиков и затянулся более чем на 20 лет. ‘Пресловутое ‘освобождение’,— писал В. И. Ленин,— было бессовестнейшим грабежом крестьян, было рядом насилий и сплошным надругательством над ними’ (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 173).
С т. 6—1 3. Подтянутой губернии ~ Неурожайка тож…— Давно отмечено (см.: Кубиков И. Н. Комментарий к поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. М., 1933, с. 13), что поэтика географических названий имеет в эпопее Некрасова социальный смысл. Но при всей публицистической заостренности названия эти созданы по типу реально существовавших. Так, в Ярославской губернии можно было встретить деревни Горелово, Погорелово, Пожарово, Гари, Горелки, более пяти Погорелок, Голодухино, Дымоглотово. В справочнике Нижегородской губернии (за 1863 год) указаны и описаны деревни Горелова, Заплатино, Дырино, Несытово. См. об этом: Яковлев К. Ф. От конкретных фактов — к художественному обобщению.— В кн.: О Некр., вып. I, с. 236—249, Краснов Т. В, Изображение народа в поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’ — там же, с. 106—108, Розанова Л. А. Поэма Н. А. Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. Комментарий. Л., 1970, с. 49—50. ‘По-видимому, как раз обилие деревень с такими названиями, особенно плотно сосредоточенных по Волге, и подсказало Некрасову путь социальной символической характеристики пореформенной Руси’ (Яковлев К. Ф. Указ. соч., с. 246). Этот прием мог быть подсказан также и фольклором, в частности поговорками. В ‘Пословицах русского народа’ В. И. Даля, в разделе ‘Достаток — убожество’, приведена поговорка: ‘Обыватель Голодалкиной волости, села Обнищухина’ (Даль, с. 66). Аналогичная поговорка (‘Голодухиной волости села Обнищухина’) внесена в ‘Список пословиц и поговорок’ В. А. Слепцовым (ЛН, т. 71, с. 433).
Ст. 14. Сошлися — и заспорили…— Еще в 1878 г. О. Ф. Миллер (см.: Миллер О. Публичные лекции. Изд. 2-е, СПб., 1878, с. 332—337) обратил внимание на близость ‘Пролога’ поэмы к сказке о Правде и Кривде, где мужики, заспорив, чем лучше жить, правдой или кривдой, в поисках ответа отправляются на дорогу спрашивать встречных. Эта сказка была напечатана в сборнике А. Н. Афанасьева, к которому Некрасов обращался во время работы над поэмой ‘Мороз, Красный нос’. Вероятно, ориентация Некрасова на этот сказочный сюжет имела следствием привлечение в поэму и других фольклорных элементов. Так, с нормами сказочной поэтики связаны зачин поэмы (‘В каком году — рассчитывай, В какой земле —угадывай’), формулы типа ‘Шли долго ли, коротко ли…,’, широкое использование эпического числа ‘семь’, из народных сказок пришли в поэму говорящая птичка, скатерть-самобранка, мотивы отыскивания волшебной коробочки, интереса животных к спору мужиков.
Ст. 28—32. Мужик, что бык: втемяшится ~ Всяк на своем стоит! — Стихи представляют собой контаминацию пословиц и поговорок: ‘Мужик, что бык,— упрется, не своротишь’ (см.: Песни, сказки, пословицы, поговорки и загадки, собранные Н. А. Иваницким в Вологодской губернии. Вологда, 1960, с. 187), ‘У упрямого на голове хоть кол теши!’, ‘Хоть кол на голове теши — он все свое’, ‘Ему в башку этого не вдолбишь (и клином не вобьешь),’ (Даль, с. 205, 206, 488).
Ст. 80—84. Ой тени! тени черные! ~ Нельзя поймать — обнять! — Стихи основаны на народных загадках про тень: ‘Что с земли не подымешь?’, ‘Что глазами видеть можно, а руками взять нельзя?’, ‘Чего не догонишь?’ (Садовников, No 1884, 1885, 1887).
Ст. 89—90. ‘Ну! леший шутку славную Над нами подшутил!— Ср. народное поверье: заблудился — значит леший закружил. У Даля: ‘Леший пошутит — домой не пустит’ (с. 969).
Ст. 108. Косушка — полбутылки, или четверть штофа, сороковая часть ведра.
Ст. 193—200. А эхо вторит всем, ~ Без языка — кричит! — Художественная переработка народной загадки про эхо (отголосок): ‘Живет без тела, говорит без языка, плачет без души, смеется без радости, никто его не видит, а всяк слышит’ (Даль, с. 1063).
Ст. 201—202. Сова — замоскворецкая Княгиня…— традиционно-поэтический образ, характерный для былин-старин (например, ‘Каково птицам жить на море’), где встречается аллегорическое уподобление представителей различных социальных групп и сословий птицам: княгиня — лебедушка, купецкая женка — утушка, воевода — орел, воеводша — сова, игумен — ворон, стряпчий — ястреб, холопы — воробьи и т. п. Замоскворечье — чисто купеческая часть старой Москвы, отличавшаяся своеобразием жизненных нравов и бытового уклада. Замоскворецкая княгиня — купчиха.
Ст. 227—228. И молвил: ‘Пташка малая, А ноготок востер! — Перефразировка народной пословицы ‘Невеличка птичка, да ноготок остер’ (Даль, с. 593).

Глава I

ПОП

Ст. 394—395. Широкая дороженька, Березками обставлена…— В описании ‘дороженьки’, с которой начинается странствие семерых мужиков, запечатлены приметы хорошо знакомого Некрасову с детства, проходившего через Грешнево столбового почтового тракта — так называемой ‘низовой’ Ярославско-Костромской дороги. В названиях упомянутых в первой части поэмы деревень (Иваньково, Босово и др.) узнаются действительные наименования известных Некрасову деревень и сел (см.: Попов А. В. Топография поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Н. А. Некрасов и Ярославский край. Ярославль, 1952, Тарасов А. Ф. О местных источниках поэмы.— В кн.: Истоки).
Ст. 415—418. Пришла весна — сказался снег! ~ Когда умрет, тогда ревет.— В основе этого образа лежит народная загадка про снег: ‘Летит — молчит, сядет — молчит, а помрет да сгинет, так и заревет’ (Даль, с. 1064) или ‘Летит — молчит, лежит — молчит, Когда умрет, тогда заревет’ (Садовников, No 1964).
Ст. 428—430. …строит вас Не лишняя копеечка, А кровная беда!..— Смысл намека на ‘кровную беду’ яснее раскрыт в тексте черновой рукописи, где далее следовали строки: ‘Ой вы! пожары лютые, Что вы пустили на ветер Крестьянского труда…’ (см.: Другие редакции и варианты, с. 259). О частых деревенских пожарах, разорявших крестьян, см. главы ‘Пьяная ночь’, ‘Пир на весь мир’, а также стихотворения Некрасова ‘Деревенские новости’, ‘Пожарище’, ‘Ночлеги. II. На погорелом месте’ (см.: наст. изд., т. II, с. 95, 160, т. III, с. 159).
Ст. 440—441. Солдаты шилом бреются, Солдаты дымом греются…— народная пословица. Ср. у Даля: ‘Солдат шилом бреется, дымом греется’ (с. 784).
Ст. 459—462. Лука похож на мельницу со Небось, не полетит.— Творческая переработка народной загадки про мельницу: ‘Птица-юстрица на девяти ногах стоит, на ветер глядит, крыльями машет, а улететь не может’ (Садовников, No 1117), ‘Птица-юстрица на ветер глядит, крыльями машет, сама ни с места’ (Даль, с. 591). Сравнение Луки с мельницей перенесено Некрасовым в главу ‘Поп’ из ранней редакции главы ‘Помещик’, где оно встречается не в авторской речи, а в речи самих мужиков и адресовано не Луке, а Роману.
Ст. 535. Живу… а как? Послушайте! — Одним из источников сведений о незавидной жизни рядового сельского священника Некрасову могла послужить запрещенная, но получившая широкую известность в России книга И. С. Беллюстина ‘Описание сельского духовенства’ (Париж, 1858).
Ст. 547—548. Как достается грамота Поповскому сынку…— Обучение в духовных училищах и семинариях было основано на муштре и бессмысленной зубрежке, режим был очень суровым, провинившихся подвергали телесным наказаниям. Об истязаниях бурсаков Некрасов упоминал ранее в стихотворной пьесе ‘Забракованные’ (1859, наст. изд., т. VI). В 1860-х гг. на невыносимо тяжелое положение обучающихся в бурсе указывали И. С. Никитин (‘Дневник семинариста’), Д. И. Писарев (‘Погибшие и погибающие’), Н. Г. Помяловский (‘Очерки бурсы’). О последней книге, появление которой стало значительным событием, упоминается в набросках к главе ‘Пир на весь мир’ (см.: Другие редакции и варианты, с. 515, ср. в той же главе строки 1430—1441, 1519— 1520 о пребывании в семинарии Гриши Добросклонова — наст. том, с. 225, 227).
Ст. 549—550. Какой ценой поповичем Священство покупается…— До 1869 г. существовало правило, по которому место священника передавалось окончившему семинарию претенденту только в том случае, если он женился на дочери или наследнице своего предшественника.
Ст. 587—588. Кого вы называете Породой жеребячьею? — О насмешливо-презрительном отношении русского народа к духовенству говорил В. Г. Белинский в известном ‘Письме к Гоголю’: ‘Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, колуханы, жеребцы? — Попов…,’ (Белинский, т. X, с. 215).
Ст. 592—593. ‘С кем встречи вы боитеся, Идя путем-дорогою? — Ср. народное поверье: ‘Встретил попа — нехорош выход’ (Даль, с. 53).
Ст. 624—625. Смеется солнце красное, Как девка из снопов.— Художественная переработка народной загадки про солнце: ‘Красная девушка в окошко глядит’ (Даль, с. 1061).
Ст. 686—687. Как племя иудейское, Рассеялись помещики…— Намек на расселение еврейского народа по многим странам Европы, Азии и Америки.
Ст. 711—712. Законы, прежде строгие К раскольникам, смягчилися…— Члены религиозных сект, не признававших учения официальной церкви, подвергались жестоким притеснениям со стороны правительства и находились под надзором местного духовенства, которое смотрело на них как на весьма доходную статью. С 1864 г. надзор за раскольниками был передан гражданским властям и их положение стало улучшаться.
Ст. 726. Никто не вышьет воздухов…— Воздухи — легкие вышитые покрывала, употреблявшиеся для покрытия ‘святых даров’ при совершении церковных обрядов.
Ст. 785. За требу воздаяние…— Речь идет о плате священнику за обряды и молебствия, совершаемые по просьбе прихожан: крещение, венчание, отпевание, освящение дома, колодца и т. п.
Ст. 804—807. Дворяне колокольные ~ Поповы терема…— В основе образа —народные речения и поговорки о попах, например: ‘Из высоких дворян, чьи терема под небеса ушли’, ‘Из колокольных дворян’ (Даль, с. 782).
Ст. 828—832. Так с бородой козел ~ И посейчас козел!..’ — Контаминация народных загадок про козла (‘Кто с бородой родня-ся?’ — Садовников, No 899) н барана (‘Кто прежде родился: баржа или Адам?’ — Садовников, No 2210).

Другие редакции и варианты

С. 263. Петровки на носу! — Петровки — пост перед Петровым днем.
С. 263. Московский строку лист…— Стрекулист — проныра, ловкач.

Глава II

СЕЛЬСКАЯ ЯРМОНКА

Ст. 846. А тут — хоть волком вой! — Ср. народные поговорки: ‘Хоть песни пой, хоть волком вой’, ‘Хоть волком выть’ (Даль, с. 86. 132).
Ст. 854—858. Земля не одевается ~ Печальна и нага.— Художественная переработка образа, взятого из народной загадки: ‘Ни хилела, ни болела, а саван надела (земля, снег)’ (Даль, с. 1064).
Ст. 865. Лишь на Николу вешнего… — Весенний Николин день праздновался 9 мая ст. стиля (Никола зимний — 6 декабря). В пословицах говорилось: ‘Два Николы: один с травой, другой с моровом’, ‘Никола зимний лошадь на двор загонит, Никола вешний лошадь откормит’ (Даль, с. 898, 983).
Ст. 881—883. Замок — собачка верная ~ А не пускает в дом! — Ср. народную загадку про замок: ‘Черненькая собачка свернувшись лежит: не лает, не кусает, а в дом не пускает’ (Даль, с. 656).
Ст. 914. Плот ходит ходенем — народный фразеологизм. У Даля: ‘Так ходенем и ходит’ (с. 115).
Ст. 926. И праздник храмовой.— Храмовой праздник — местный церковный праздник в день памяти того святого, в честь которого построен в данном селе храм.
Ст. 929—930. ‘Пойдем в село Кузьминское. Посмотрим праздник-ярмонку!’ — В описании ярмарки отразились впечатления Некрасова от посещения Нижегородской ярмарки в 1863 г., а также других ярмарок в Ярославской и соседних с ней губерниях.
Ст. 969. Шлык — остроконечная шапка.
Ст. 972. Штофная лавочка — питейная. Штоф — четырехугольная бутыль, емкостью равная 1/10 части ведра.
Ст. 974. …’ренскового погреба’…— Имеется в виду лавка русских и иностранных (‘рейнских’) виноградных вин с продажей на вынос.
Ст. 1005. Подол не обручах! — Так названа имитация кринолина, модного в 1860-х гг.: в пышную юбку для поддержания ее формы вшивали полосы из китового уса (или металла).
Ст. 1016. Стоит до Петрова! — В Петров день (29 июня ст. стиля) праздновались проводы весны. С этого дня наступало ‘красное лето’ и начинался покос. ‘На Петров день солнышко играет’, ‘С Петрова дня красное лето, зеленый покос’ (Даль, с. 987).
Ст. 1029. Косуля — соха с одним лемехом, отваливающая землю только на одну сторону.
Ст. 1032—1033. Там шла торговля бойкая, С божбою, с прибаутками…— Ср. народную поговорку: ‘Без божбы не продашь’ (Даль, с. 572).
Ст. 1054—1058. ‘Подлец ты, не топор! со А ласков не бывал!’ — В этих стихах использована народная загадка про топор: ‘Кланяется, кланяется: придет домой, растянется’ (Даль, с. 589).
Ст. 1063. Издельем кимряков.— Село Кимры Тверской губернии издавна славилось кустарным кожевенно-обувным промыслом.
Ст. 110 5. Павлуша Веретенников…— Образ этого ‘народного заступника’ из дворян носит обобщающий характер и в то же время вызывает ассоциации с реальными деятелями демократического движения 1860-х гг., прежде всего с известными фольклористами и этнографами Павлом Якушкиным и Павлом Рыбниковым. Это сходство проступало в первоначальной редакции эпизода (см.: Другие редакции и варианты, с. 285, 298) еще отчетливее: там ‘добрый барин’ прямо назван Рыбниковым. Высказывалось предположение, что в окончательной редакции текста Некрасов воспользовался фамилией журналиста П. Ф. Веретенникова, посещавшего несколько лет подряд Нижегородскую ярмарку и известного своими публикациями-отчетами о ней в ‘Московских ведомостях’ (см.: Лебедев Ю. В. Об истоках образа Павлуши Веретенникова в поэме ‘Кому на Руси жить хорошо’.— Некр. сб., VII, с. 133—134).
Ст. 1126—112 7. Так рады, словно каждого Он подарил рублем! — Ср. народные поговорки: ‘Что слово молвит, то рублем подарит’, ‘Что взглянет, рублем подарит’ (Даль, с. 445, 827).
Ст. 1162. С Лубянки — первый вор! — В Москве, вблизи Лубянской площади и Никольской улицы, находился Никольский книжный рынок — центр сбыта лубочных книг и картинок, где офени и коробейники покупали у купцов товар оптом.
Ст. 1163. Блюхер Г.-Л. (1742—1819) — прусский генерал-фельдмаршал, отличившийся в сражении при Ватерлоо в 1815 г.: своими решительными действиями, способствовал окончательной победе союзных армий над войсками Наполеона. Портрет Блюхера распространялся в виде лубочных картинок (см.: Ровинский Д. А. Русские народные картинки, т. II. СПб., 1900, с. 459).
Ст. 1164. Архимандрит Фотий (1792—1838) — настоятель новгородского Юрьева монастыря, ханжа и религиозный фанатик, имевший значительное влияние на Александра I.
Ст. 1165. Разбойник Сипко — ловкий авантюрист, один из членов шайки, занимавшейся подделкой денежных документов. Выдавая себя то за австрийского графа Мошинского, то за подпоручика Скорнякова, то за богатого каменец-подольского помещика и капитана в отставке И. А. Сипко, он в 1859 г. обосновался в Петербурге, затем женился на дочери тверской помещицы и выманил у жены капитал. В марте 1860 г. был арестован. Похождения ‘героя-мошенника’ возбудили любопытство петербургской публики, которая толпами стекалась к зданию, где велись допросы. ‘Дело Сипко’ широко освещалось в печати. В журнале ‘Современник’ о нем писал И. И. Панаев в фельетонах ‘Петербургская жизнь. Заметки Нового Поэта’ (1860, No 3 и 5). Вскоре вышла в свет книжке ‘Мнимый капитан Сипко’ (СПб., 1860).
Ст. 1166—116 7. …книги: ‘Шут Балакирев’ и ‘Английский милорд’…— И. А. Балакиреву (1699—1763), приближенному слуге Петра I, при императрице Анне Иоанновне произведенному в шуты, приписывали многочисленные остроумные выходки и смелые шутки. В 1836 г. вышла в свет изданная К. А. Полевым книга ‘Полные избранные анекдоты о придворном шуте Балакиреве, любимце Петра I’, содержавшая разнообразные истории и остроты, в большинстве своем переводные, но приспособленные к русскому быту и нравам петровского времени. Через некоторое время книжный рынок оказался наводненным дешевыми изданиями ‘Анекдотов о Балакиреве’, рассчитанными на невзыскательный вкус малокультурного читателя.
Книга Матвея Комарова ‘Повесть о приключении аглицского милорда Георга и о брандебургской маркграфине Фридерике Луизе’ вышла в свет в 1782 г., а затем многократно появлялась на книжном рынке в качестве лубочного издания.
Ст. 1175. Эх! эх! придет ли времечко…— Эти строки о ‘желанном времечке’ цитировал в 1912 г. В. И. Ленин в статье ‘Еще один поход на демократию’. Говоря о широком распространении в народе в период русской революции 1905 г. демократической литературы, Ленин писал: ‘Демократическая книжка стала базарным продуктом. Теми идеями Белинского и Гоголя, которые делали этих писателей дорогими Некрасову — как и всякому порядочному человеку на Руси — была пропитана сплошь эта новая базарная литература…’ (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 83). В рукописи Некрасова рядом с именами Белинского и Гоголя стояло также имя Пушкина (см.: Другие редакции и варианты, с. 287).
Ст. 1194. ‘И рад бы в рай, да дверь-то где?’ — Перефразировка народной пословицы: ‘Рад бы в рай, да грехи не пускают’ (Даль, с. 918).
Ст. 1203—1204. Комедию с Петрушкою, С козою с барабанщицей…— Непременной принадлежностью ярмарок и народных гуляний в России в середине XIX в. были кукольные представления (‘Петрушка’) и медвежья потеха, обязательным персонажем которой была коза-барабанщица (ряженый). ‘Коза’ била в ложки или в барабан, что сопровождалось забавными, нередко сатирическими рифмованными пояснениями раешного ‘деда’ или вожака дрессированных животных (см.: Ровинский Д. А. Русские народные картинки, т. II, с. 360—365, а также: Савушкина Н. И. Русский народный театр. М,. 1976, с. 124—125).
Ст. 1210—1211. Хожалому, квартальному Не в бровь, а прямо в глаз! — Ср. народную поговорку: ‘Не в бровь, а прямо в глаз’ (Даль, с. 132). Хожалый — рассыльный при полиции.

Другие редакции и варианты

С. 249. Торговцы-колотырники…— мелкие торговцы, перекупщики.
С. 273. …фри кабацкие… ярыжные…— Ярыжный — относящийся к ярыжке — пьянице, непутевому, мошеннику.
С. 286. Какого-то форшнейдера…— В Российской империи форшнейдер — распорядитель (‘нарезчик дичи’) царского стола. Форшнейдерами были граф А. И. Шувалов, граф А. М. Апраксин, камергер С. В. Лопухин, граф Г. Г. Орлов, Н. А. Муханов (с 1850-х гг.) и др. Некрасовский текст не дает возможности назвать определенное лицо в связи с комментируемым термином

Глава III

ПЬЯНАЯ НОЧЬ

Ст. 1267. Этапное здание — дом для ночлега арестантов, которых партиями доставляли под конвоем к месту ссылки ‘по этапу’, от одного пункта к другому.
Ст. 1283. Победные головушки — горемычные, несчастные претерпевшие много бед.
Ст. 1289—1296. Ночь тихая спускается ~ Ни глупым не прочесть.— Художественная переработка народной загадки про небо и звезды: ‘Написана грамотка По синему бархату, И не про честь этой грамотки Ни попам, ни дьякам, Ни умным мужикам: (Садовников, No 1852 щ).
Ст. 1305—1309. Куда же ты, Оленушка? ~ Погладить не делась! — Стихи построены на контаминации народных загадок про блоху: ‘Мала, а проворна, Где бывает — Там повелевает…’ и ‘Пои корми, а погладить не дается’ (Садовников, No 1678 о, 1681 а).
Ст. 1310—1311. ‘Добра ты, царска грамота, Да не при наc ты писана…’ — ‘Манифест’ 19 февраля 1861 г. даровал прежним крепостным крестьянам ‘права состояния свободных сельских обывателей’, но одновременно крестьянство было отнесено к ‘податному сословию’ и его зависимость от помещиков не уничтожалась. Уставные грамоты, введенные в действие по ‘Положениям’ 19 февраля 1861 г. и определявшие размер земельного участка и повинности крестьян, составлялись самими помещиками под наблюдением мировых посредников из числа местных дворян. Крестьяне отказывались подписывать такие грамоты, отвечали на них массовыми волнениями. Критическое отношение народа к официальны. документам, ‘грамотам’ (грамота — ‘всякое царское письмо, писание владетельной особы’ — Даль, Словарь, т. 1, с. 400) нашло отражение в пословице ‘При нас читано, да не при нас писано (там же, т. III, с. 398).
Ст. 1313. Акцизные чиновники…— В губерниях и уездах имелись акцизные управления, которые осуществляли надзор за продажей спиртных напитков, отвечали за сбор питейного и некоторых других налогов.
Ст. 1317—1319. И веник дрянь, Иван Ильич ~ Куда как напылит!’ — В основе этой сентенции, содержащей, видимо, оценку той же ‘царской грамоты’, лежит народная загадка про веник: ‘Ни велик мужичок, Ножки жиденьки, Подпоясан коротенько, А по избе пройдет — Так пыль столбом’ (Садовников, No 300 а).
Ст. 1327. Сотский — низший чин сельской полиции, выбирался на сельских сходках от каждых ста дворов и находился в подчинении станового пристава, в руках которого была сосредоточена местная полицейская власть.
Ст. 1334—1336.— Не веретенце, друг! ~ Пузатее становится.- Перефразировка народной загадки про веретено: ‘Чем больше я верчусь, Тем больше я толстею’ (Садовников, No 576).
Ст. 1429—1431. ‘Умны крестьяне русские, Одно нехорошо, что пьют до одурения…— Проблема народного пьянства широко обсуждалась в публицистике 1860-х гг. В противоположность либеральной версии, утверждавшей, что бедность народная есть следствие пьянства (Халютин Л. Мысли о возможности улучшения быта и нравственности низшего сословия в России посредством уничтожения винокурения из хлеба.— С, 1859, No 7, Шипов С. О трезвости в России. СПб., 1859 и др.), революционеры-демократы считали, что не бедность есть следствие пьянства, а, наоборот, что у крестьян ‘нет другого выхода, как затопить свою тоску в вине…’, что пьянство — зло, но для устранения его нужно изменить ‘условия быта низших классов’ (Добролюбов Н. А. О трезвости в России. Соч. Сергея Шипова. СПб., 1859.— Добролюбов, т. V, с. 297, Чернышевский Н. Г. Вредная добродетель,— Чернышевский, т. V, с. 571—575). В речи Якима Нагого отчетливо выражена гражданская позиция Некрасова, подошедшего в главе ‘Пьяная ночь’ к острой и злободневной проблеме с позиций, близких революционерам-демократам. Вопрос о народной трезвости и пьянстве продолжал широко освещаться и позднее — в статьях и очерках Г. З. Елисеева, Ф. П. Еленева-Скалдина (‘В захолустье и в столице’), привлекая к себе пристальное внимание современников (см.: Гин М. От факт’ к образу и сюжету. О поэзии Н. А. Некрасова. М., 1971, с. 68—71),
Ст. 1483—1484. Весь век пила железная Жует, а есть не ест! — В основе образа — народная загадка про пилу: ‘Скоро ест и мелко жует, сама не глотает и другим не дает’ (Даль, с. 589).
Ст. 1485. Да брюхо-то не зеркало…— Ср. народную пословицу: ‘Брюхо не зеркало: что попало в него, то и чисто’ (Даль, с. 639).
Ст. 1491—1494. А есть еще губитель-тать ~ Всё слопает один! — Намек на частые пожары в деревнях, разорявшие крестьян, тать — вор, злодей, грабитель.
Ст. 1505—1507. Иной угодья меряет ~ По пальцам перечтет…— Проведение реформы 1861 г. сопровождалось деятельностью многих специальных комитетов по сбору самых разнообразных статистических материалов.
Ст. 1536. Зажорины — рытвины и ложбины, образовавшиеся на местах скопления талой весенней воды.
Ст. 1537. Плетюха — высокая плетеная корзина для травы или сена.
Ст. 1591. Как липочка ободранный…— народный фразеологизм. У Даля: ‘Облупили как липку’ (с. 133).
Ст. 1637—1638. Рука — кора древесная, А волосы — песок.— Создавая портрет Якима Нагого, Некрасов шел от народного творчества: в духовном стихе ‘О Егории Хоробром’ устойчиво повторяется образ, выражающий мысль о слитности человека с природой (‘Волоса у них яко кавыл трава, Тело на них — кора яловая’ (вариант: ‘кора дубовая’) — Безсонов П. А. Калики перехожие, вып. II. М., 1861, с. 464, 421 и др.). С. А. Есенин цитирует вариант этого духовного стиха: ‘У них волосы — трава, Телеса — кора древесная’ (Есенин С. А. Собр. соч. в 6-ти т., т. V. М., 1979, с 170).
Ст. 1661—1662. А свиньи ходят п_о_ земи — Не видят неба век!…’ — Перефразировка народной загадки про свинью: ‘По земле ходит, Неба не видит’ (Садовников, No 881).
Ст. 1692—1693. Привстал — и бабу за косу, Как редьку за вихор! — В основе стиха — загадка про редьку: ‘Кто ни подошел — всяк меня за вихор’ (Даль, с. 1069).
Ст. 1703—1708. Иван кричит: ‘Я спать хочу’ ~ А Марьюшка: ‘Угреемся!’ — фрагмент свадебной величальной песни. Близкий некрасовскому текст песни опубликован в 1861 г. в ‘Тульских губернских ведомостях’ (перепечатан в ‘Этнографическом сборнике’, вып. VI. СПб., 1864, No 8, с. 12). Возможно, что Некрасов слышал и другой, идентичный введенному в поэму вариант этой песни.

Глава IV

СЧАСТЛИВЫЕ

Ст. 1755. Пажити — пастбища (устар.), здесь: земельные угодья.
Ст. 1762. Весь вертоград Христов! — здесь: весь божий мир (вертоград — сад, вертоград Христов — рай).
Ст. 1805. Каменотес-олончанин…— Многие жители Олонецкой губернии (район Онежского озера), богатой залежами мрамора, песчаника, известняка, занимались добычей и обработкой камня.
Ст. 1845. Не узнаю я Трифона! — Ниже (ст. 1860) тот же каменщик назван Трофимом.
Ст. 1905. Пеуны — петухи.
Ст. 1969. Трюфель — род подземных грибов, употреблявшихся в качестве приправы к изысканным блюдам.
Ст. 1988. Кострика (костра, костерь) — отходы при трепке льна, конопли, а также род полукормовой травы.
Ст. 1994. Досыта у Губонина…— П. И. Губонин (1827—1894) — крупнейший подрядчик, сын крепостного крестьянина-каменщика, в 1858 г. приписался к московскому купечеству и быстро разбогател, занявшись постройкой шоссейных и железных дорог. Он старался поддерживать репутацию человека, участливого к бедному люду (пожертвования, участие во многих благотворительных обществах). В 1868 г. добился звания потомственного почетного гражданина, а в 1875 г. был возведен в потомственное дворянство.
Ст. 2038—2039. — А вам бы, други милые, Спросить Ермилу Гирина…— Образ честного и неподкупного ‘заступника народного’ Ермила Гирина и рассказ об Адовщине навеяны воспоминаниями Некрасова о его давней поездке в село Фоминка Владимирской губернии — некогда вотчину князей Одоевских (называвшуюся также Одоевщиной, а по меткому крестьянскому словоупотреблению — ‘Адовщиной’), в то время уже имение графини О. А. Орловой, супруги генерал-адъютанта А. Ф. Орлова. Имением по доверенности управлял крестьянин Алексей Дементьевич Потанин (1797—1853), отличавшийся необычайной честностью и справедливостью и отменивший однажды решение односельчан сдать в рекруты вместо его сына вне очереди сына вдовы-крестьянки (см.: Некрасов Н. К. По их следам, по их дорогам. Н. А. Некрасов и его герои. Изд. 2-е. М., 1979, с. 158—161). ‘Адовщину’ и бурмистра-правдолюбца Потанина Некрасов уже описывал в повести ‘Тонкий человек’, отметив в подстрочном примечании, что ‘факт этот не сочинен’ (ПСС, т. VI, с. 376). В ранней редакции главы сохранилось упоминание, что Гирии (как и Потанин) жил под Владимиром (см.: Другие редакции и варианты, с. 321). Однако вместо черт смирения и покорности Некрасов в образе Гирина выдвигает на первый план твердость и скрытое бунтарство.
Ст. 2053—2054. …сиротскую Держал Ермило мельницу На Унже.— Т. е. мельницу, сданную в аренду Сиротским судом, ведавшим делами опеки и попечительства. Унжа — река в Костромской губернии, приток Волги.
Ст. 2058. В палату на торги.— Казенная палата находилась в губернском городе и состояла в ведении министерства финансов, одно из наиболее бюрократических учреждений царской России, В котором процветало взяточничество. Наряду с другими делами, казенная палата устраивала публичные торги, на которых вещь доставалась лицу, объявившему наивысшую сумму. Переторжка — вторичные торги, когда устанавливалась окончательная цена.
Ст. 2090. Присутствие — правительственное учреждение (в данном случае — Казенная палата), а также исполнение служебных обязанностей в нем.
Ст. 2097—2098. На площадь на торговую Пришел Ермило…— Сцена на базарной площади и рассказ о ‘щедроте народной’, как отметил К. И. Чуковский, основаны на подлинной, происшедшей с нижегородским купцом П. Е. Бугровым истории, описанной П. И. Мельниковым-Печерским в ‘Отчете о современном положении раскола’ (1854) и впоследствии использованной им в романе ‘В лесах’, гл. 1 (см.: ПСС, т. III, с. 658).
Ст. 2152. Целковиков, лобанчиков…— Целковик — рубль, лобанчик — пятирублевая золотая монета с изображением головы царя, полуимпериал.
Ст. 2173. Не волчий зуб, так лисий хвост…— Ср. народную поговорку: ‘И волчий рот (зубы), и лисий хвост’ (Даль, с. 726).
Ст. 2239—2240. Тот ни строки без трешника, Ни слова без семишника…— Трешник — копейка серебром (три с половиной копейки в переводе на бумажные ассигнации), семишник — двухкопеечная монета (семь копеек на ассигнации).
Ст. 2241. Кутейник (от слова ‘кутья’) — насмешливое прозвище семинаристов и вообще лиц духовного звания. Кутья — блюдо (рис с изюмом или медом), которое подавалось на поминках, традиционная символическая деталь похоронного обряда.
Ст. 2281—2282. Так слова не выкидывай Из песни…— Ср. народную пословицу: ‘Из песни слова не выкинешь’ (Даль, с. 751).
Ст. 2312. Ценник — сарай, навес, хлев.
Ст. 2333. Мирволить — потакать, давать поблажку.
Ст. 2418. Земский исправник — начальник уездной полиции.
Ст. 2424. Сам государев посланный…— На объявление ‘Манифеста’ 19 февраля 1861 г. крестьянство ответило небывалым по силе и массовости взрывом возмущений: бунтами было охвачено в 1861 г. около двух тысяч имений. Для сохранения ‘порядка спокойствия’ Александр II командировал в губернии флигель-адъютантов и генерал-майоров свиты, которым предоставил право ‘действовать именем высочайшей власти’. ‘Земля вся нам, леса, луга, господские строения — все наше, а барину нет ничего, господ, попов бей, души’ — таково было настроение крестьян во время проведения реформы (Крестьянское движение в 1861 году после отмены крепостного права. Донесения свитских генералов и флигель-адъютантов, губернских прокуроров и уездных стряпчих. М.— Л., 1949, с. 142).

Другие редакции и варианты

С. 316. Была за камер-юнгферу…— Камер-юнгфер (нем. Kammerjungfer) — камер-девица (придворный чин).

Глава V

ПОМЕЩИК

Ст. 2495—2496. Соседнего помещика Гаврилу Афанасьича…— Одним из возможных прототипов Оболдуева (помещики с такой фамилией действительно существовали, например, во Владимирской губернии), с его страстью к псовой охоте, мог быть А. С. Некрасов, отец поэта (см.: Яковлев Е. От конкретных фактов — к художественному обобщению.— В кн.: О Некр., вып. I. с. 45, 249).
Ст. 2504. Венгерка с бранденбурами…— куртка для верховой езды и охоты, расшитая шнурами, как у венгерских гусар.
Ст. 2510—2513. Он пистолетик выхватил ~ И дуло шестиствольное На странников навел…— Аналог такого редко встречающегося типа пистолета, в котором шесть стволов собраны в одно дуло, обнаружен в фондах Вологодского краеведческого музея. Сделан этот пистолет французскими оружейниками в начале XIX в (см.: Веч. Ленинград, 1982, 16 авг., No 188).
Ст. 2679—2680. — А ты, примерно, яблочко С того выходишь дерева?..— Подтекст реплики мужиков раскрывают пословицы ‘Каково деревце, таковы и яблочки’, ‘Яблоко от яблоньки недалеко откатывается’ (Даль, с. 796).
Ст. 2696. Как у Христа за пазухой…— народный фразеологизм: у Даля: ‘Как у бога или Христа) за пазухой’ (с. 79).
Ст. 2708. Пойдешь лесными дачами…— участками леса, являвшегося собственностью помещика-землевладельца.
Ст. 2763—2767. Борзовщики-разбойники ~ Варили варом гончие.— В примечаниях к стихотворению ‘Псовая охота’ (наст. изд., т. I, с. 54) Некрасов объясняет, наряду с другими, и эти охотничьи термины: ‘Обязанность борзовщика — стеречь зверя с борзыми близ острова, переменяя место по направлению движения стаи’, ‘Варом варит — техническое выражение — употребляется, когда гонит вся стая дружно, с неумолкающим лаем и заливаньем, что бывает, когда собаки попадут на след только что вскочившего зайца (называемый горячим следом) или когда зверь просто у них в виду’. Выжлятники — охотники, напускающие стаю гончих на след зверя, понуждающие собак криками и звуками рога.
Ст. 2803—2815. ‘Бывало, нас по осени ~ На что кавалерийская дивизия твоя! — Здесь Оболт-Оболдуев с помещичьей точки зрения рассуждает на тему, к которой Некрасов возвращался в своем творчестве многократно (см.: Прийма Ф. Я. ‘Псовая охота’ Некрасова и ее место в историко-литературном процессе. — В кн.: Наследие революционных демократов и русская литература. Саратов, 1981, с. 181—194).
Ст. 2807. Напуск — спуск с привязи своры (или свор) охотничьих собак на войск или травлю зверя.
Ст. 2859—2860. Пред каждым почитаемым Двунадесятым праздником…— Двенадцать главных праздников православной церкви: Рождество, Крещение, Благовещение, Вознесение и т. д.
Ст. 2880. Крестьяне всё подрядчики…— т. е. подряжавшиеся на работы в поисках заработка, уходившие в отхожий промысел.
Ст. 2905. Небось не к Кривоногову…— Я. А. Кривоногов — петербургский купец-виноторговец (50-е гг. XIX в.).
Ст. 3080. Коптил я небо божие…— Этой критической самооценке героя соответствуют народные сентенции: ‘Без дела жить — только небо коптить’, ‘У бога небо коптит, у царя земного землю топчет’ (Даль, с. 543, 261). ‘Коптителем неба’ называет Н. В. Гоголь в ‘Мертвых душах’ (ч. II, гл. 1) помещика Тентетникова.

Другие редакции и варианты

С. 328. К Раулю забежит…— Ф. Рауль — петербургский виноторговец, содержавший в 50-х гг. XIX в. погреб французских вин на Исаакиевской площади.

ПОСЛЕДЫШ

Печатается по Ст 1874, т. III, ч. 6, с. 7—70.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1873, No 2, с. 521—556, с заголовком: ‘Кому на Руси жить хорошо. Часть вторая. Глава I. Последыш’, посвящением А. М. У<нковско>му, подписью: ‘Н. Некрасов’ и подстрочной сноской к словам заглавия ‘Часть вторая’: ‘Первую часть смотри в ‘Отеч<ественных> зап<исках>‘ 1869 года. NoNo 1 и 2, и 1870: No 2. И в отдельном издании: ‘Стихотворения Н. Некрасова’, ч. V, 1873 г.’.
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1874, т. III, ч. 6, С. 7—70, с заголовком: ‘Последыш (Из второй части ‘Кому на Руси жить хорошо’)’ и датой: ‘1872’ на шмуцтитуле.
Известны четыре автографа главы,
1) Автограф ИРЛИ А — ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 23-24. Представляет собой двойной лист (четыре страницы) тонкой писчей бумаги (оборот второго листа — чистый) с двойной нумерацией листов (карандашом) в правом верхнем углу: цифры ’23’ и ’24’ обведены карандашом (видимо, архивная нумерация, принятая за основу), а под ними — цифры ’21’ и ’22’. Текст написан черными, выцветшими от времени чернилами. Первый лист был залит водой или чаем, текст расплылся, но поврежден мало. Автограф содержит отдельные первоначальные наброски к главе.
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 537—540.
2) Автограф ИРЛИ Б — ИРЛИ, P. I, оп. 20, No 37. л. 1—36. Представляет собой 36 листов (72 страницы) плотной писчей бумаги (16 страниц — чистые) с двойной нумерацией: в правом нижнем углу относящаяся к 1949 г. (см.: ПСС, т. XII, с. 301—341) нумерация каждой содержащей текст страницы (‘1—72’), в правом верхнем углу принятая за основу архивная нумерация (л. ‘1—36’), Текст — черновые наброски и отдельные фрагменты главы — написан карандашом (кроме двух слов на с. 29). Обрывы последовательно идущего повествования свидетельствуют о неполноте автографа, попытка разложить листы в соответствии с логикой текста не дает положительных результатов, так как листы заполнялись автором не только последовательно, но и параллельно.
Впервые опубликован: ПСС, т. XII, с. 301—341 (с ошибочным указанием, принадлежащим редактору тома К. И. Чуковскому, места хранения автографа: Центральный гос. литературный архив вместо частного собрания В. Е. Евгеньева-Максимова).
3) Автограф ИРЛИ В — ИРЛИ, P. I, on. 20, К’ 36. л. 1-12. Представляет собой 6 двойных листов (24 страницы) плотной писчей бумаги с тройной нумерацией: в правом нижнем углу (цифры ’57—80′, перенумерована каждая страница) нумерация, относящаяся к 1949 г. (см.: ПСС, т. XII, с. 301—341), в правом верхнем углу нумерация двойных листов с допущенной ошибкой (цифра ‘2’ пропущена, второй двойной лист обозначен цифрой ‘3’, поэтому общее число двойных листов указано неверно: 7 вместо 6), в правом же верхнем углу принятая за основу архивная нумерация одинарных листов (цифры ‘1—12’). Текст — написан карандашом, многочисленные исправления — также карандашом. Является сводной черновой, существенно отличающейся от окончательной, редакцией главы, начиная со ст. 612 (‘Что у вдовы Терентьевны’).
Впервые опубликован: ПСС, т. XII, с. 301—341 (с ошибочным указанием, принадлежащим редактору тома К. И. Чуковскому, места хранения автографа: Центральный гос. литературный архив вместо частного собрания В. Е. Евгеньева-Максимова).
4) Автограф ИРЛИ Г — ИРЛИ, Р. I, он. 20, No 35, л. 1—20. Представляет собой 10 двойных листов (40 страниц) плотной писчей бумаги с двойной нумерацией: авторской нумерацией двойных листов (‘1—10’) и принятой за основу архивной нумерацией одинарных листов (‘1—20,’). Текст написан черными чернилами с исправлениями чернилами и карандашом (последняя авторская правка). На полях семи страниц — пометы для набора и фамилии наборщиков. Заголовок чернилами: ‘Кому на Руси жить хорошо. Глава VI Последыш’. После заголовка ‘Кому на Руси жить хорошо’ карандашом вписан подзаголовок: ‘Часть вторая’, а римская цифра ‘VI’ исправлена на ‘V,’. К подзаголовку относится подстрочное примечание: ‘Первую часть смотри в ‘От<ечественных> з<аписках>‘ 1869—70 и 71 годов, NoNo и в отдельном издании: Стихотворения Н. Некрасова, часть 5. 1873 г.’. В конце автографа дата: ‘5 янв. 1873 г.’. Является наборной рукописью.
Впервые опубликован: ПСС, т. III, с. 339—342.
Есть основания утверждать, что сюжет главы ‘Последыш’ сформировался в творческом сознании Некрасова еще в период работы его над первой частью поэмы, т. е. не позднее 1869 г.: бумага и чернила автографа ИРЛИ А, уже содержащего узловые моменты повествования о самодуре-крепостнике, от которого скрывают факт освобождения крестьян, идентичны бумаге и чернилам наборной рукописи ‘Пьяной ночи’, а сам автограф находится среди рукописей первой части ‘Кому на Руси жить хорошо’.
После опубликования ‘Последыша’ реакционная критика упрекала поэта в том, что сюжет этой главы построен ‘на совершенно невероятном и, можно сказать, вполне бессмысленном анекдоте’ (Реальнейший поэт.— РВ, 1874, No 7, с. 440, подпись: А. <В. Г. Авсеенко>). Между тем случаи такого рода имели место в русской действительности. Декабрист А. В. Поджио в письме к доктору Н. А. Белоголовому сообщал о подобном факте. В селе Щуколове Дмитровского уезда Московской губернии владелица имения скрывала факт освобождения крестьян от своего разбитого параличом мужа и ‘ежедневно счастливый еще помещик отдает по-прежнему приказания старосте: ‘Завтра — сгон, собрать баранов, баб не спускать’ и пр.’ (Белоголовый И. А. Воспоминания и другие статьи. М., 1897, с. 111). К. И. Чуковский, указавший в комментарии к поэме на этот факт, высказал предположение, что он мог быть известен Некрасову от Н. А. Белоголового и положен поэтом в основу сюжетной ситуации главы ‘Последыш’. И. Н. Кубиков усомнился в справедливости гипотезы К. И. Чуковского на том основании, что, познакомившись с Н. А. Белоголовым в ноябре 1872 г., Некрасов не мог за полгода написать такую большую вещь (Кубиков В. Комментарий к поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. М., 1933, с. 91—92). Поскольку многие произведения Некрасова были созданы в очень сжатые сроки, К. И. Чуковский счел возражение И. Н. Кубикова неосновательным. Но датировка автографа ИРЛИ А доказывает, что сюжетная ситуация главы ‘Последыш’ зафиксирована Некрасовым значительно раньше знакомства его с Н. А. Белоголовым. Может быть, поэт имел другой, более ранний источник информации о случае в селе Щуколове, может быть, отталкивался от какого-то другого реального факта. Известно, например, что отец Некрасова, по словам самого поэта, ‘сошел в могилу <...> не выдержав освобождения, захворав через несколько дней поело подписания уставной грамоты.’ (ЛН, т. 49—50, с. 142).
Опирался ли Некрасов при работе над ‘Последышем’ на какой-то известный ему реальный факт или нет, важно, что сюжет главы подсказан ему сущностью социально-экономических отношений, сложившихся между пореформенным крестьянством и бывшими владельцами ‘крещеной собственности’, когда ‘крестьяне в большинстве губерний коренной России остались и после отмены коепостного права в прежней, безысходной кабале у помещиков’ (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 140). Сюжет главы ‘Последыш’, построенный на резком столкновении интересов большого крестьянского коллектива и помещика-землевладельца, и отражает Факт кабальной зависимости ‘свободных’ крестьян от помещика.
Хотя действие главы ‘Последыш’, писавшейся в 1872 г., приурочено к лету того же года, когда семь временнообязанных мужиков начали свое странствие, она не уводила в прошлое. Подсказанная тревогами и надеждами 1870-х гг., она обращала внимание читателя-современника к самым животрепещущим вопросам дня и главному из них — вопросу о положении и дальнейших судьбах крестьянства, ибо в течение всего пореформенного десятилетия продолжался процесс его разорения и обнищания. Показывая страшную силу инерции прошлого, пережитки крепостничества в социально-экономической жизни России 1870-х гг., поэт говорит и о тех сдвигах, которые произошли за десятилетие в народном сознании, о пробуждении мысли народной даже в самом глухом захолустье.
Глава ‘Последыш’ намечает важный перелом в идейном движении всей поэмы. Не отказываясь от намерения рассказать о встречах странников с чиновником, министром, царем, автор ‘Кому на Руси жить хорошо’ в 1872 г. выдвигает на первый план вопрос о поисках путей к народному счастью, определив этим в какой-то степени направление дальнейшего развития действия. Но на этом этапе работы главу ‘Последыш’ Некрасов считал сюжетно завершенной и закончил ее эпилогом, из которого читатель узнавал, что крестьяне с наследниками Утятина ‘тягаются доднесь’.
Цензор Н. Е. Лебедев писал о ‘Последыше’ в феврале 1873 г. в своем докладе Главному управлению по делам печати, что эта глава ‘отличается <...> крайним безобразием содержания и, не имея никакого литературного и художественного достоинства, носит характер пасквиля на все дворянское сословие’, что здесь ‘поэт хотел представить в мрачном свете и отталкивающем виде не только прежних дворян, владельцев крепостными, но и настоящих, так как молодые наследники представлены им также бесчестными и не сдерживающими данного слова’. На основании того, что ‘означенное стихотворение может служить возбуждением антагонизма между высшим и низшим классами общества и составляет оскорбление для дворянского сословия’, цензор требовал изъятия этой главы поэмы из журнала ‘Отечественные записки’ (ГМ, 1918, No 1—4, с. 90). После того как ‘Последыш’ был все-таки опубликован, Цензурный комитет вторично обратился в Главное управление по делам печати, по-прежнему резко характеризуя это произведение и считая его типичным ‘для определения характеристики журнала’ (там же, с. 91).
‘Последыш’ был встречен разноречивыми суждениями критики. Наряду с беглыми упоминаниями (так, ‘Биржевые ведомости’ в No 78 за 1873 г. писали о ‘новом отрывке’ из поэмы Некрасова: ‘При оригинальности склада он отличается выдержанностью и дышит чисто народным юмором, так что некоторая его растянутость почти не утомляет читателя’), появились развернутые рецензии.
Восторженно, по ее собственным словам (см.: ЛН, т. 49—50, с. 582), отозвалась о новой главе поэмы А. Г. Степанова-Бородина. Отметив оригинальность названия главы, она пишет о князе Утятине: ‘Все в характеристике Последыша <...> исполнено глубокой жизненной правды… Перед нами так и встает <...> фигура этого вымершего на Руси типа’. А про отповедь Агапа Последышу замечает: ‘Тут старый князь в первый раз услышал вольную, непринужденную речь мужика’ (Журналистика.— Новое время, 1873, J& 7, подпись: А. С).
Положительно оценил ‘Последыша’ В. П. Буренин, назвав его лучшей главой ‘Кому на Руси жить хорошо’ и увидев в нем ‘художественную правду в соединении с современной общественной мыслью’. По мнению критика, анекдотичность сюжета не снижает впечатления, ибо анекдот здесь ‘возведен художником па степень события, имеющего широкое и глубокое жизненное значение’. Некрасов ‘превосходно обрисовывает, с одной стороны, тип замирающей крепостнической, ‘барской’ власти, а с другой,— отношение к этой отжившей власти крестьянства’. Утятин — ‘это типический образ отжившего бесправия, которое называлось крепостным правом’, которое ‘не хочет признать себя побежденным, в безумии отвергает естественный ход жизни и умирает, окруженное смехом и презрением народа…’. Но в своих положительных оценках ‘Последыша’ Буренин стремится представить дело так, что явления, изображенные Некрасовым в новой главе поэмы, всецело принадлежат прошлому России и не имеют никакого отношения к русской действительности 1870-х гг. (Журналистика.— СПбВ, 1873, No 68, подпись: Z).
В грубом и издевательском тоне писал о ‘Последыше’ В. Г. Авсеенко. Авсеенко обвинял Некрасова в том, что поэт ‘никогда не поспевает со своей сатирой вслед за действительностью и обличает крепостное право ровно через 12 лет после его отмены’, приписывал Некрасову ‘водевильное отношение к народу’ (русский мужик никогда ‘не станет забавляться бессмысленными фарсами, которые представляются столь забавными петербургскому поэту’), не верил, что отношения крестьян к дворянам ‘до такой степени проникнуты злобного ненавистью, как это кажется г. Некрасову’ (Реальнейший поэт.— РВ, 1874. No 7, с. 454, 441, 442, подпись: А.).
Ст. 1. Петровки — см. комментарий на с. 635, 636.
Ст. 5—6. Старо-Вахлацкой волости, Большие Вахлаки…— Слово ‘вахлак’ наряду со значением ‘неуклюжий, грубый, неотесанный’ имеет и другое: ‘сонный’, ‘полусонный’ (Даль, Словарь, т. I, с. 170).
Ст. 13—15. Стоят ‘князья Волконские’ ~ Родятся, чем отцы.— Перефразировка двух народных загадок: о снопах, копнах, зароде (‘Наперед отца и матери детки родятся’) и стоге (‘Текушки текут, бегушки бегут, хотят Волынского князя сломать’) (Даль, с. 1075, 1076). Л. А. Розанова предполагает, что ‘Волынские’ на ‘Волконские’ Некрасов заменил потому, что в Костромской губернии находились земельные угодья князей Волконских (см.: Розанова Л. А. Поэма Н. А. Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. Комментарий. Л., 1970, с. 207-208).
Ст. 114—116. …шапка белая, Высокая, с околышем Из красного сукна — Так выглядела дворянская форменная фуражка.
Ст. 266. Посредник — подразумевается мировой посредник. В годы проведения в жизнь крестьянской реформы мировой посредник являлся тем должностным лицом, в обязанности которого входило урегулирование отношений между помещиками и их бывшими крепостными. Мировые посредники назначались губернатором из числа местных дворян.
Ст. 305—308. — Соринка — дело плевое ~ И море всё заплакало…— Художественная переработка народной поговорки ‘Это плевое дело’ (Даль, с. 105) и загадки о соринке в глазу: ‘Пал дуб в море, море плачет, а дуб нет’ (Садовников, No 1784).
Ст. 318. Установили грамоту… — Речь идет об ‘уставной грамоте’. См. комментарий на с. 638.
Ст. 389. Явилось ‘Положение’…— ‘Положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости’ — законодательные акты, оформившие отмену крепостного права в России, подписанные Александром II 19 февраля 1861 г. и состоявшие из семнадцати документов: ‘Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости.’, положение об устройстве дворовых людей, о выкупе, о крестьянских учреждениях, четыре местных ‘Положения’ и др. Им были предпосланы ‘Манифест о всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей и об устройстве их быта’ и ‘Указ правительствующему Сенату’ о проведении в жизнь ‘Положений’ (см.: Полн. собр. законов Российской империи. Собр. 2, т. XXXVI, отд. I, с. 128—403). 5 марта ‘Манифест’ и ‘Положения…’ были прочтены после литургии во всех церквах столицы, отправлены со свитскими генералами и фельдъегерями начальникам всех губерний. С 6 марта их текст публиковался в ‘С.-Петербургских ведомостях’, а затем и в других правительственных газетах.
В. И. Ленин писал о грабительском характере крестьянской реформы: ‘… ‘освободители так повели дело, что крестьяне вышли ‘на свободу’ ободранные до нищеты, вышли из рабства у помещиков в кабалу к тем же помещикам и их ставленникам’ (Ленин, В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 140), ‘…безмерны были те бедствия, которые причинила она крестьянству’ (там же, с. 167).
Ст. 416. …гусем в пять коней…— Имеется в виду запряжка лошадей друг за другом (цугом или гуськом).
Ст. 418. Фалетур — искаженное ‘форейтор’, верховой, правящий передней лошадью при запряжке цугом.
Ст. 502. Притолока — верхний брус в дверях, ‘у притолоки’ — здесь: ‘у дверного косяка’.
Ст. 517. Последыш — самый младший в семье, последний ребенок у родителей. В прозвище Утятина — намек на вырождение дворянства как сословия.
Ст. 533—535. С работы, как ни мучайся ~ А будешь ты горбат! — Перефразировка народной пословицы ‘От работы не будешь богат, а будешь горбат’ (Даль, с. 557).
Ст. 551—552. Как рукомойник кланяться Готов за водку всякому…— Сравнение построено на основе народной загадки о рукомойнике: ‘Один богомол — и всем кланяется’ (Садовников, No 252 а).
Ст. 556—557. Гнилой товар показывать С газового конца.— Хазовый (казовый) конец ткани, вытканный особенно тщательно, оставлялся в куске сверху, напоказ. Ср. народную поговорку: ‘Хаз (хазовый конец) Штуку красит’ (Даль, с. 767).
Ст. 561—562. Что ‘за погудку правую Смычком по роже бьют!’ — Использована народная пословица ‘За правдивую погудку смычком по рылу бьют’ (Даль, с. 193). Смычок — в охотничьей терминологии — веревка для связывания попарно гончих собак при отправке на охоту.
Ст. 571—572. У Клима совесть глиняна, а бородища Минина…— Перефразировка народной пословицы ‘Бородка Минина, а совесть глиняна’ (Даль, с. 724). Минин (Кузьма Минич Захарьев-Сухорук), один из главных организаторов борьбы русского народа против польской интервенции в начале XVII в., носивший, по обычаю того времени, бороду, мыслится здесь как эталон честности, совестливости.
Ст. 603—604. …икается, Я думаю, ему!— По народным приметам, ‘икается — на помин’. ‘Икнулось — по добру ли вспомянулось?’ (Даль, с. 337, 338).
Ст. 607—608. Горда свинья: чесалася О барское крыльцо! — Контаминация народных пословиц типа ‘Где прошла свинья, там Я почесалась’, ‘Напала на кошку спесь: не хочет с печи слезть’ (Даль, с. 799, 807). Некрасов, вводя слова ‘барское крыльцо’, насыщает пословицу социальным смыслом.
Ст. 621. И правили тягло!’ — Тягло — при крепостном праве — группа крестьянских хозяйств или трудоспособная семья, принимаемая за единицу при обложении барщиной, оброком и государственными налогами, крепостная повинность, выполняемая такой единицей, участок земли, обрабатываемый такой единицей.
Ст. 635—643. Сидел на губернаторстве ~ Что спятил он с ума!’ — Подразумевается генерал В. К. Бодиско, занимавший в 1860-е гг. должность якутского губернатора. Сошел с ума и был освобожден от должности в связи с ‘расстройством умственных способностей’.
Ст. 675. Так вы в хомут охотою…— Перефразировка народной поговорки. У Даля в разделе ‘Неволя’: ‘Надеть на кого хомут’ (с. 926).
Ст. 706—707. Как муха неотвязная, Жужжит под ухо самое…— Стихи построены на основе народных речений ‘Неотвязчив, как муха’, ‘Брюзжит, что осенняя муха’ (Даль, с. 687, 965).
Ст. 791—792. Хвали траву в стогу, А барина — в гробу!— Перефразировка народной пословицы ‘Хвали рожь в стогу, а барина в гробу!’ (Даль, с. 789).
Ст. 815. А мир дурак — доймет! — Перефразировка народных пословиц ‘Мужик умен, да мир дурак’, ‘С миром не поспоришь’ (Даль, с. 433, 431).
Ст. 843—844. …Георгия Победоносца крест).— Имеется в виду военный орден ‘Святого великомученика и Победоносца Георгия’, которым награждались в основном офицеры за боевые заслуги и выслугу лет. В петлице сюртука носили Георгиевский крест 4-й степени.
Ст. 959—960. Бедами упиваемся, Слезами умываемся…— Контаминация народных пословиц ‘Упился бедами, опохмелился слезами’ и ‘И почище нас, да слезой умываются’ (Даль, с. 125, 49).
Ст. 997—1001. Бояре — кипарисовыми гнутся-то, и тянутся…— Использована народная пословица ‘Бары кипарисовые, мужики вязовые (и гнутся и тянутся)’ (Даль, с. 789).
Ст. 100 4—100 5. Под мужиком лед ломится, Под барином трещит! — Переосмысление народной пословицы ‘Под кем лед трещит, а под нами ломится’ (Даль, с. 32).
Ст. 1100—1109. Придет пора последняя ос А мы дрова подкладывать!’ — Контаминация народной загадки о могиле ‘Заедешь в ухаб, не выедешь никак’ (Садовников, No 2119) и народной сентенции ‘Знать, будем мы и на том свете на бар служить: они будут в котле кипеть, а мы дрова подкладывать’ (Даль, с. 292).
Ст. 1119. Питерщик — крестьянин, уходивший на отхожие промыслы в Петербург.
Ст. 1160—1161. Из дурака, родименький, И горе смехом прет. — Перефразировка народной пословицы ‘Из дурака и плач смехом прет’ (Даль, с. 129).
Ст. 1280. Курьерская подорожная — документ, дававший право военным курьерам вне очереди получать лошадей на казенных почтовых станциях.
Ст. 1283—1284. Б амбаре крысы с голоду Подохли…— Перефразировка народной поговорки ‘У него в анбаре и мыши перевелись’ (Даль, с. 64).

КРЕСТЬЯНКА

Печатается по Ст 1874, т. III, ч. 6, с. 71—201, с перенесением, по аналогии со всеми другими главами, на соответствующие страницы текста авторских примечаний, которые в журнальной публикации и издании Ст 1874 были помещены в конце главы.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1874, No 1, с. 5—74, с заголовком: ‘Кому на Руси жить хорошо (Из третьей части). Крестьянка’ и подписью: ‘Н. Некрасов’.
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1874, т. III, ч. 6, с. 71—201, с заголовком: ‘Крестьянка (Из третьей части ‘Кому на Руси жить хорошо’)’ и датой: ‘1873’ на шмуцтитуле.
Известны следующие автографы главы.
1) Автограф ГБЛ — ГБЛ, ф. 195, карт. I, No 25, л. 3. Представляет собой черновой набросок карандашом ст. 17—43 на одинарном листе плотной писчей бумаги.
Впервые опубликован (выборочно): ПСС, т. III, с. 501—502.
2) Автограф ЦГАЛИ — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, No 13, л. 74. Представляет, собой первоначальный черновой набросок карандашом ст. 2138—2144. Хранится в конверте с надписью: ‘Дар Чуковского. 6—19 окт. 1918’.
Публикуется впервые.
3) Автограф ИРЛИ А — ИРЛИ, No 21200, п. 3—16, л. 66-166. Представляет собой 23 двойных и 12 одинарных листов (116 страниц) плотной писчей бумаги (22 страницы — чистые) с двойной нумерацией (не всегда соответствующей логическому порядку расположения текста) в правом верхнем и правом нижнем углах, причем нижняя нумерация, принятая за основу, на единицу опережает верхнюю. Содержит отдельные наброски (карандашом и черными чернилами) и черновую редакцию главы. Среди набросков, особенно сделанных карандашом, много выписок из фольклорных сборников. Черновой текст главы написан черными чернилами, авторская правка — теми же чернилами и карандашом. В автографе имеются иометы о времени и месте работы над главой: ‘Пролог’ — ‘Висбаден, 1873, 17/29 июля’, ‘Песни’ и ‘Савелий, богатырь святорусский’ — ‘Диепп, 25 (может быть, ’26’, дата неразборчива,— Ред.) июля’, ‘Демушка’ — ‘Висбаден. Докончил в Париже. Июль’, ‘Волчица’ — ‘Диепп, 30 июля—3 августа’, ‘Губернаторша’ и ‘Бабья притча’ — ‘Диепп, 4 августа. Кончил 7-го’.
Впервые опубликован: два наброска (‘Пришла в больницу женщина ~ В больницу’ и ‘Как свечка в комнате ~ Спросили мужики’) — Гофман М. Л. Два отрывка из поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Некрасов. Памятка. Пб., 1921, с. 4—5, ряд записей и выписок из фольклорных сборников — Гофман М. Л. Некрасов и народная песня.— Там же, с. 17—19, варианты выборочно — ПСС, т. III, с. 498—537, выборочно сводом — ПССт 1967, т. III, с. 381—394.
4) Автограф ИРЛИ Б — Р1РЛИ, ф. 203, No 12, л. 25—28. Представляет собой 2 двойных листа (8 страниц) плотной писчей бумаги (одна страница — чистая) с тройной нумерацией: в правом верхнем углу нумерация авторская и архивная, в правом нижнем углу не совпадающая с ними нумерация, принятая за основу. Является наборной рукописью ст. 1—154 (начало ‘Пролога’ главы). Текст написан черными чернилами, значительная авторская правка — чернилами и карандашом. На некоторых листах — фамилии наборщиков
Впервые опубликован: набросок ‘Тоска взяла их ~ Пошли ее смотреть’ — Гофман М. Л. ‘Кому на Руси жить хорошо’ (из рукописей Некрасова).— В кн.: Некрасов. Неизданные стихотворения, варианты и письма. Пб., 1922, с. 89, варианты выборочно — ПСС, т. III, с. 531—532, выборочно сводом — ПССт 1967, т. III, с. 380—381.
5) Автограф ИРЛИ В — ИРЛИ, No 21200, п. 17, л. 122—160, 81. Представляет собой 15 двойных и 10 одинарных листов (80 страниц) плотной писчей бумаги (3 страницы — чистые) с тройной нумерацией: в правом верхнем углу (нумерация авторская и архивная), а правом нижнем углу нумерация, опережающая верхнюю на один номер и принятая за основу. Является наборной рукописью главы, начиная со ст. 155. Текст написан черными чернилами, правка — чернилами и карандашом. В верхней части некоторых листов обозначены фамилии наборщиков. На последнем листе рукописи дата: ’12 ноября ночью’.
Впервые опубликован: варианты выборочно — Гофман М. Л. ‘Кому на Руси жить хорошо’ (из рукописей Некрасова), с. 89—104, ПСС. т. III, с. 499—537, выборочно сводом — ПССт 1967, т. III, с. 381—394.
Замысел ‘Крестьянки’ (см. об этой главе: Беседина Т. А. Крестьянка Матрена Корчагина. (О приемах типизации в творчестве Некрасова).— В кн.: Очерки но истории русской литературы. Л., 1966) относится к 1860-м годам — самому начальному этапу работы над поэмой, и зафиксирован в перечне ее глав или эпизодов двумя записями: ‘Баба — конь в корене’ и ‘Губернаторша’ (см.: Другие редакции и варианты, с. 592). Видимо, поэт хотел нарисовать тип сильной женщины, на которой держится дом, хозяйство (‘Баба — конь в корене’). Не случайно действие главы с самых ранних набросков к ней развертывается в костромских местах: в связи с массовым уходом мужчин на отхожие промыслы женщины занимали там ведущее место в хозяйстве, отличались смелостью и инициативностью (см.: Скатов Н. О реальных источниках поэмы Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’.— Литература в школе, 1964. No 4, с. 68—70). Первые же наброска, относящиеся к записи ‘Губернаторша’, дают возможность утверждать, что речь должна идти о женщине, которая в поисках справедливости и защиты от каких-то семейных и административных притеснений идет в город и добивается помощи губернаторши. Возможно, что в основе замысла ‘Губернаторша’ лежит какой-то реальный случай, о котором Некрасов слышал и который он зафиксировал, как это часто делал ‘одним словечком’. Известно, например, что в 1864 г. городской голова Костромы А. А. Акатов на свои средства открыл богадельню на 10 мест (Костромские губернские ведомости, 1864, No 10), С. В. Акатова (видимо, его жена) числилась в списках местных филантропов (Костромские губернские ведомости, 1863, No 17), Летом 1862 г. в Костроме построили новое здание городской больницы, но отделение для женщин и детей было очень маленьким и тесным. Может быть, этим фактом навеян один из ранних набросков к главе — ‘Пришла в больницу женщина…’ (см.: Другие редакции и варианты, с. 395).
Толчком для реализации раннего сюжетного замысла о судьбе крестьянки, удостоившейся губернаторской милости, явилось для Некрасова знакомство с вышедшим в 1872 г. первым томом ‘Причитаний Северного края’, собранных Е. В. Барсовым. Большую часть тома составляли похоронные плачи замечательной народной поэтессы, олонецкой вопленицы И. А. Федосовой, здесь же была опубликована автобиография ее, записанная Барсовым. Поэтическое богатство, глубокий психологизм и драматизм федосовских причитаний, своеобразие биографии сказительницы захватили Некрасова. Он читает сборник Барсовя, а также третью и четвертую части ‘Песен, собранных П. Н. Рыбниковым’, где содержались, в числе других фольклорных материалов, свадебные песий и причитания, делает из этих книг многочисленные выписки (л. 94, 95, 116, 118—119 автографа ИРЛИ А), рассматривая причитания как ценнейший поэтический документ о жизни русской деревни и русской женщины-крестьянки. Уезжая летом 1873 г. за границу, Некрасов берет эти сборники с собой. На основе творческой переработки народно-поэтических текстов сборников Барсова и Рыбникова, автобиографии И. А. Федосовой, громадного массива народных поговорок, загадок, песен и присловий, которыми было насыщено поэтическое сознание Некрасова, и строит он, в значительной мере, рассказ Матрены Корчагиной. Так, первая глава (‘До замужства’) представляет собой своеобразную мозаику свадебных причитаний и отдельных моментов биографии И. А. Федосовой, само название второй главы (‘Песни’) указывает на обилие введенных в нее народных бытовых и свадебных песен, прослаивающих повествование о судьбе Матрены и подчеркивающих ее типичность, словесная ткань главы четвертой (‘Демушка’) в основном построена на материале федосовских плачей ‘О старосте’, ‘О писаре’, ‘Об убитом громом-молнией’, в главе шестой (‘Трудный год’) в основе стихов, рисующих беззащитное положение молодой многодетной бедной женщины-солдатки в чужой и враждебно настроенной семье, лежит главным образом ‘Плач по муже’ И. А. Федосовой, на значительность которого обращал внимание читателя во введении к сборнику его составитель Е. В. Барсов. Связь текста главы с ее народно-поэтическими источниками особенно отчетливо прослеживается при чтении черновых рукописей, зафиксировавших промежуточные, между фольклорным и окончательным некрасовским текстом, варианты.
Глава ‘Савелий, богатырь святорусский’ имеет, наряду с фольклорными, общественно-полемические истоки (см., Тарасов А. Ф. — О местных источниках поэмы.— Истоки, с. 29—61). Патриотический подвиг костромского крестьянина И. Сусанина был издавна истолкован консервативно-правительственными кругами в монархическом плане, и эта фальсификация служила охранительным целям. 4 апреля 1866 г. революционер-террорист Д. В. Каракозов совершил неудачное покушение на Александра II. Спаситель царя О И. Комиссаров оказался костромичом, земляком Сусанина. В этой ‘параллели’ Сусанин — Комиссаров монархический лагерь увидел доказательство тезиса о царелюбии русского народа. ‘Поселив своего бунтарского героя — Савелия, богатыря святорусского — в костромскую ‘корёжину’, на родину Сусанина и Комиссарова, исконную вотчину Романовых, отождествив устами Матрены Тимофеевны Савелия с Сусаниным, Некрасов показал, кого в действительности родит костромская ‘корёжская’ Русь, каковы в действительности Иваны Сусанины, каково вообще русское крестьянство…’ (там же, с. 59).
В широком повествовании о жизни крестьянки Матрены Корчагиной исходная сюжетная ситуация ‘Губернаторши’ (так первоначально называлась глава) отходит на второй план, и в наборной рукописи глава обретает новое, обобщающее название: ‘Крестьянка’.
Глава ‘Последыш’, как уже говорилось, переключала внимание некрасовских правдоискателей на народную среду. Поиски народного счастья закономерно приводили мужиков в главе ‘Крестьянка’ к ‘счастливице-губернаторше’ Матрене Тимофеевне Корчагиной. На примере одной судьбы поэт дает яркое представление о глубоко трагических обстоятельствах жизни женщины-крестьянки и трудового крестьянства в целом в ‘освобожденной’ России, развеивает легенду о возможности народного счастья при существующих социальных условиях, но при этом всем смыслом образов Матрены и Савелия, богатыря святорусского, утверждает, что в народной среде таятся живые источники нравственной красоты, стойкости, богатырской мощи и энергии и что ключи от народного счастья могут быть найдены только на верных путях всенародной революционной борьбы.
Среди других глав эпопеи ‘Крестьянка’ выделяется целостностью драматического сюжета, глубоким психологизмом и лирической взволнованностью повествования, поднимающегося порой до трагического пафоса.
Появление ‘Крестьянки’ (ОЗ, 1874, No 1) вызвало многочисленные отклики в печати. ‘Это полный чувства и мысли эпизод, описывающий невеселую жизнь русской крестьянки’,— писала ‘Иллюстрированная неделя’ (1874, No 9). Осторожной и расплывчатой была оценка новой главы некрасовской эпопеи ‘Сыном отечества’. Отметив, что поэт нарисовал ‘несколько довольно ярких и живых картин, от которых веет прочувствованным горем’, неизвестный автор, словно испугавшись собственной похвалы, спешит отметить имеющиеся, с его точки зрения, недостатки: ‘большие натяжки’, недостаточную гладкость и благозвучность стиха, грубые выражения и сравнения (СО, 1874, No 30).
Вскоре на ‘Крестьянку’ с необычайной грубостью обрушилась Реакционная критика (В. Г. Авсеенко, П. Павлов, В. П. Буренин, Уже открыто порвавший с передовым лагерем). Особенным цинизмом и глумливостью отличались статьи В. Г. Авсеенко (Очерки текущей литературы.— РМ, 1874, No 57, подпись: А. О., Реальнейший поэт.— РВ, 1874, No 7, с. 433—459, подпись: А), который проговорился о причинах столь яростной атаки, ‘…не будь г. Некрасов — пишет он,— выразителем известного направления в современно литературе, не представляй он в ней известного знамени <...> мы, конечно прошли бы новые стихотворные опыты г. Некрасова молчанием…’ (РВ, 1874, No 7, с. 455). В. Г. Авсеенко пытается дискредитировать поэму Некрасова такими ‘определениями’, как ‘литературное падение’, он видит в ней произведение, стоящее ‘ниже самой снисходительной критики’, чуть не каждую страницу которого украшают ‘кудреватые пошлости’, его шокируют ‘грязный и мнимо юмористический тон’ повествования и обилие якобы непристойностей в ‘Крестьянке’ и т. д. и т. п. При всем том Авсеенко проявляя полное незнание материала, постоянно попадает впросак. Так, приведя рассуждение мужиков-правдоискателей о ржи и пшенице, он пишет: ‘Все это, конечно, придумал для мужичков поэт: самим крестьянам такой вздор в голову не полезет’, не подозревая, что Некрасов перефразировал народную пословицу о ржи и пшенице. Бессмыслицей, отдающей ‘нестерпимым резонерством и фальшью’, называет он суждение Матрены о рабочем коне и пустоплясе, опять таки не догадываясь, что это народная пословица. ‘Порождением какого-то отвратительного плотоядства’ поэта кажется критику песня ‘Мой постылый муж…’, народного происхождения которой он также не подозревает (РВ, 1874, No 7, с. 440, 445, 454, РМ, 1874, No 57).
П. Павлов упрекал Некрасова в сентиментально-слезливой фальши, хныканье и делал вывод: ‘В сущности не так горько живется Матрене, как поэту это доказать хочется’ (Заметки досужего читателя.— Гражданин, 1874, No 10).
В. П. Буренин, за год до того одобрительно писавший о ‘Последыше’, выступил со статьей, которая представляла собой странный конгломерат положительных оценок отдельных эпизодов и фрагментов ‘Крестьянки’ (‘Пролога’, сцены расправы с Фогелем, ‘Бабьей притчи’, ‘поэтической страницы’ ‘Я пошла на речку быструю…’) и обвинений Некрасова в ‘поэтизации рабской терпеливости’ (!), ‘фальшивом, деланном простонародничанье’ и почти полном отсутствии в произведении ‘настоящего народного склада’, в том, что история Матрены ‘может быть так изобретена и, главное, так рассказана только в роскошном кабинете человека, имеющего барское представление о горечи крестьянской семейной жизни…’. Как и Авсеенко, не подозревая фольклорного характера песни ‘Мой постылый муж…’, Буренин иронизирует: ‘Чудесно и необыкновенно реально! Так реально, что такого грубого реализма не обнаружит сам народ в своих безыскусственных песнях (Журналистика.— СПбВ, 1874, No 10, подпись: Z).
В защиту Некрасова против статьи Авсеенко в ‘Русском вестнике’ выступила ‘Неделя’. Разоблачая цинизм, грубость, пошлое глумление над поэмой Некрасова и искажение критиком фактов, неизвестный автор с большой теплотой говорит о том, что Матрена Корчагина — величественный образ русской крестьянки, ‘перед которым русский читатель, обладающий сердцем, родственным своему народу, готов преклониться с благоговением’ (Русская литература в 1874 году.— Неделя, 1875, No 14, с. 470).
К 1878 г. относится высказывание о ‘Кому на Руси жить хорошо’ О. Ф. Миллера. В ‘Крестьянке’ он отмечает ‘много прекрасного, верного’, но кое-где видит ‘изысканность’, а эпизод с губернаторшей трактует как отголосок сентиментализма карамзинского периода (Миллер О. Публичные лекции. СПб., 1878, с. 332—337).
В цикле резко недоброжелательных статей о Некрасове Е. Л. Маркова в газете ‘Голос’ за 1878 г., наряду с тенденциозными нападками и взаимоисключающими утверждениями (Некрасов ‘не хочет учиться у народа, у народной песни’ (No 42), Некрасов ‘не передает духа народной жизни’ (No 89), Некрасов ‘один из глубоких знатоков народной речи <...> народного сердца, народной мысли’ (No 46)), содержатся и верные суждения о ‘Кому на Руси жить хорошо’ и ‘Крестьянке’ как лучшей части этой поэмы. Автор отмечает насыщенность повествования ‘жемчужинами народной речи’ и народно-поэтическим материалом: ‘Речь лучших мест его лучших поэм то звучит характерною мелодией настоящей русской песни, то бьет лаконическою мудростью русской пословицы’, ‘а часто они и на самом деле народные поговорки, ловко обделанные и помещенные к месту’ (No 46).
Два фрагмента главы ‘Крестьянка’ (один из них — дважды) положены на музыку: ‘Ты скажи за что, молодой купец…’ (А. И. Садовская, 1877), ‘Из города в деревню (Весна уж начиналася, Березка распускалася…)’ (А. Т. Гречанинов, 1908), ‘Три хора (фрагмент ‘Весна уж начиналася, Березка распускалася…’)’ (С. В. Полонский, 1954).

Пролог

Ст. 17—19. Уж налились колосики ~ Головки золоченые…— Образ в этих стихах строится Некрасовым на основе народной загадки о колосьях ржи: ‘На поле Ногайском, на рубеже Татарском стоят столбы точеные, головки золоченые’ (Даль, с. 1072).
Ст. 32—34. Не столько росы теплые ~ Увлажили тебя!..’ — Перефразировка народных пословиц ‘Не столько роса, сколько пот (удобряет нивы)’, ‘Не столько роса с неба, сколько пот с лица’ (Даль, с. 1009).
Ст. 39—43. Ты тем перед крестьянином ~ На рожь, что кормит всех.— Художественная переработка народной пословицы ‘Матушка рожь кормит всех дураков сплошь, а пшеничка по выбору’ (Даль, с. 900).
Ст. 55—60. Горох, что девку красную ~ На семьдесят дорог! — Контаминация народной пословицы ‘Горох в поле — что девка в доме: кто ни пройдет, всяк щипнет’ (Даль, с. 1014) и загадки про небо, звезды или град: ‘Рассыпался горох на двенадцать (на семьдесят) Дорог’ (Садовников, No 1852в и 1938).
Ст. 66—68. Такая свекла добрая! ~ Лежит на полосе.— Перефразировка народной загадки про свеклу: ‘Красненьки сапожки в земельке лежат’ (Даль, с. 1071).
Ст. 84—209. Заметив за селением ~ У холуя в зобу! — А Ф. Тарасов, автор книги ‘Некрасов в Карабихе’ (Ярославль, 1977). Утверждает, что, описывая заброшенную помещичью усадьбу в ‘Прологе’ главы ‘Крестьянка’, Некрасов передавал свои впечатления от первых посещений Карабихи. Именно так выглядела в 1861 г. эта заброшенная хозяевами, князьями Голицыными, усадьба. Девки каменные — мраморные статуи.
Ст. 210—212. Что церкви без священника ~ То саду без помещика! — Переработка текста похоронного причитания ‘Не дай свет да Богородица ~ Угоды без крестьянина’ (Барсов, с. 55).

Глава I

ДО ЗАМУЖСТВА

Ст. 426—436. А брат веселой песенкой ~ В лесу стучит топор!’ — Переработка текстов двух свадебных причитаний (побудка невесты братом) из сборника Рыбникова: ‘Пора вставать да пробужатися ~ По часовенькам спасаются’ (ч. IV, с. 110) и ‘По деревням печи топятся ~ В островах да секари секут’ (там же с. 119).
Ст. 440—450. Идет родная матушка ~ Лукошко набери!..’ — Переработка фрагмента ‘Приходила желанная родитель-матушка ~ Во корзинку кинут корку обгорелую’ свадебного причитания из сборника Рыбникова (ч. IV, с. 111).
Ст. 451—452. Да не в лесу родилася, Не пеньям я молилася…— Перефразировка афоризма ‘Не в лисях родилась, не пням, богу молилась’ из автобиографии И. А. Федосовой (Барсов, с. 318),
Ст. 454—457. В день Симеона батюшка ~ По пятому годку…- С праздником Симеона Летопроводца (‘Семен лето провожает’), который отмечался 1 сентября ст. ст., был связан обычай ‘вывода из младенчества’. У Даля, ‘Пбстриги и сажание на коня отрока при переходе из младенчества (по четвертому году)’ (с. 995),
Ст. 458—468. А на седьмом за бурушкой ~ Я смолоду была.— В автобиографии И. А. Федосовой читаем: ‘Шести год на ухож лошадь говяла и с ухожа домой пригоняла’, ‘Я знаю шить и кроить и коровушек доить и порядню водить’, ‘Шутить была мастерица, шутками да дурками всех расшевелю’, ‘Я ж была сурова, по крестьянству — куды какая: колотила, молотила, веяла и убирала’ (Барсов, с. 314—319). Черновые варианты ст. 458—408 характеризует текстуальная близость к источнику (см.: Другие редакции и варианты, с. 413), которая в окончательном некрасовском тексте почти не ощущается.
Ст. 472—474. Спасибо жаркой баенке ~ Студеному ключу…— Переработка текста свадебного причитания (похвала бане) ‘Спасибо тебе, теплопарная баенка ~ На свежей-то ключевой воды!’ (Рыбников, ч. IV, с. 115). Первоначально (см.: Другие редакции и варианты, с. 413—414) Некрасов шел от другого, более традиционного причета — похвалы бане ‘Еще наша парна баенка ~ На край бережку поставлена’ (Рыбников, ч. IV, с. 112).
Ст. 478—480. На парней я не вешалась ~ А тихому шепну…— Черновой вариант этих строк (см.: Другие редакции и варианты, с. 414) текстуально близок следующему фрагменту автобиографии И. А. Федосовой: ‘Имя мне было со изотчиной, грубного слова не слыхала: бедный сказать не смел, богатого сама обожгу…’ (Барсов, с. 315). В процессе творческой работы Некрасов все более отходил от источника. Наян — нахал.
Ст. 481—482. ‘Я личиком разгарчива, А матушка догадлива…— Общее место в народных песнях, например: ‘Мое личико разгарчивое, Моя матушка догадливая’ (Народные русские песни из собрания П. Якушкина. СПб., 1865, с. 211).
Ст. 489—501. Родительница плакала ~ И люди засмеют!..’ — фрагмент построен на типичных мотивах свадебных причитаний. Стихи имеют параллель и в автобиографии И. А. Федосовой: ‘Чужая сторона не медом налита, не сахаром посыпана’ (Барсов, с. 322), и в причетах сборника Рыбникова: ‘Как чужа дальна ознобна сторонушка ~ Не сахаром, злодейка, пересыпана’ (ч. IV, с. 108), ‘Чтобы буйны ветры не обвеяли ~ Добры люди не смеялися’ (там же, с. 114).
Ст. 503—504. …Закручинилась, Всю ночь я не спала…— Ср. в автобиографии И. А. Федосовой: ‘Легла спать, не спится, а думается, в девушках сидеть али замуж идти’ (Барсов, с. 317).
Ст. 505—519. Ах! что ты, парень, в девице ~ Цвела, как маков цвет! — Переработка текста двух свадебных причетов сборника Рыбникова: ‘Ты скажи-ка, чужой чужбинин! ~ Мое бело личико разгорелося’ (ч. III, с. 374—375) и ‘Скажи, где я прилюбилася ~ В лице кровь да разыгралася’ (ч. IV, с. 145). Святки — церковные празднества с Рождества до Крещения (с 25 декабря по 6 января ст. ст.).
Ст. 524—536. Ах! кабы знать! Послала бы ~ Меня бы промигал!..— Переработка свадебного причитания невесты ‘Сокол-братец родименькой со У желанныих родителей’ (Рыбников, ч. III, с. 403—405). Гарнитур (правильно: гродетур) — плотная шелковая ткань.
Ст. 537—543. Всю ночку я продумала… ~ Не стану обижать!— Ср. с рассказом И. А. Федосовой. Узнав, что ее приехали сватать, она отвечает свату: ‘Бог ли понесет с воли да в подневолье.— Нет уж, как хошь, надо идти, мы такую даль ехали’. И далее — разговор с женихом: ‘Жених сел подле меня и говорит: идешь ли замуж? — Не знаю,— итти-ть ли.— Иди, говорит, не обижу, стал подбивать и подговаривать.— Век так ласкает ваш брат’ (Барсов, с. 318).
Ст. 550. Пал на сердце Филипп! — Ср. в автобиографии И. А. Федосовой: ‘Пал на сердце не молодой вдовец…’ (Барсов, с. 316). В черновой рукописи (см.: Другие редакции и варианты, с. 388) Некрасов сделал выписку из этого фрагмента.
Ст. 551—559. ‘Ты стань-ка, добрый молодец ~ Я вся тут такова!’ — Переработка текста свадебного причитания ‘Становись-ка, млад отецкий сын со Мне-ка жить бы да не плакаться’ (Рыбников, ч. III, с. 374), сопровождавшего соответствующий момент свадебной игры: жених и невеста становились на одну половицу и глядели друг другу в лицо.
Ст. 599—612. Велел родимый батюшка ~ С девичьей головы…— Переработка свадебного причитания ‘Повелел мой сударь-батюшко ~ Подрожали мои резвые ноженьки’ (Рыбников, ч. III, с. 367).

Глава II

ПЕСНИ

Ст. 619—622. У суда стоять со Голова болит…— Перефразировка заключительных строк ‘У суда ведь ноги ломит, Под венком голова болит’ свадебной песни ‘Я не знала, не ведала’ (Рыбников, ч. III, с. 402—403).
Ст. 627—642. На широкий двор ~ Кто непряхою…— Незафиксированный вариант или контаминация нескольких вариантов широко распространенной песни о том, как молодую ‘От венчаньица везут К свекру-батюшке на двор’ и как родня мужа встречает ее бранью. Варианты этой песни есть в сборниках Рыбникова (ч. III, с. 446—447), Студитского (Народные песни Вологодской и Олонецкой губернии, собранные Ф. Студитским. СПб., 1841, с. 159), Якушкина (Народные русские песни из собрания П. Якушкина. СПб., 1865, с. 143), Варенцова (Сборник песен Самарского края, составленный В. Баренцевым. СПб., 1862, с. 95), печатались в журнале ‘Русская беседа’ (1870, No 1) и в ‘Ярославских губернских ведомостях’ (1870, No 42). В своде А. И. Соболевского указано одиннадцать ее вариантов (Соболевский А. И. Великорусские народные песни, т. 2. СПб., 1896, с, 490—503, No 589—599). Наиболее близки некрасовскому тексту варианты, записанные П. В. Шейном (с. 333—335, No 63 и 64). Почти во всех вариантах этой песни есть отброшенное Некрасовым окончание: молодая жена отвечает на брань еще более грубой бранью, а на оплеуху мужа — оплеухой. Деверь — брат мужа. Золовка — сестра мужа.
Ст. 651—668. Спится мне, младенькой, дремлется ~ Сонливая, дремливая, неурядливая! — Идентичный вариант народной песни (разночтение — отсутствие у Некрасова слова ‘мою’ во второй строке) есть у Шейна (с. 336—337, No 66), менее схожий вариант — в своде А. И. Соболевского (Великорусские народные песни, т. 2, с. 488, No 586). Введя в поэму народную песню, Некрасов опустил ее последнюю, смягчающую драматизм ситуации строфу: ‘мил-любезный’ утешает свою ‘загоненную, заброненную’ жену.
Ст. 669—679. Семья была большущая ~ А есть кому журить! — Рисуя картину жизни Матрены в мужниной семье, Некрасов опирался на рассказ И. А. Федосовой о ее втором замужестве: ‘Дядина да диверь — бранить стали, всю зиму бранили, привидла всего, Яков мой такой нехлопотной, а они базыковаты (бранчливы, сварливы,— примечание Барсова), обижали меня всячески. По весны Яков отправился к Соловкам,— а я все плакала да тосковала, все крестьянство у их вела’ (Барсов, с. 321). В черновых набросках (см.: Другие редакции и варианты, с. 395, 420) эта связь с источником отчетлива, в окончательном тексте почти неощутима.
Ст. 674—675. Не плюй на раскаленное Железо — зашипит! — Перефразировка народной пословицы ‘Шипит, как каленое железо, когда плюнешь’ (Даль, с. 117).
Ст. 678—679. Любить-голубить некому, А есть кому журить! — Перефразировка народного речения ‘Журить, бранить есть кому, а жаловать некому’ (Даль, с. 34).
Ст. 692. Надула в уши свекору…— ‘Надуть кому в уши’ (Даль, с. 732) — просторечное фразеологическое выражение, имеющее смысл ‘наговорить’.
Ст. 693—694. Что рожь добрее родится Из краденых семян.— Народное поверье: ‘Краденые семена лучше родятся’ (Даль, с. 1010).
Ст. 695. Поехал ночью Тихоныч…— Свекор, т. е. отец мужа Матрены Тимофеевны, ошибочно назван Тихонычем, хотя из текста главы ясно, что он — сын Савелия, богатыря святорусского, следовательно — Савельич.
Ст. 705. Екатеринин день — 24 ноября ст. ст. У Даля: ‘Екатерининские гулянья, первое катанье на санях’ (с. 1000).
Ст. 714. Со свечкой поискать…— Ср. народную поговорку ‘Этого днем со свечою поискать (такое диво, редкость)’ (Даль, с. 625).
Ст. 724. Коты — женская обувь, род теплых полусапожек.
Ст. 728. Корчага — большой глиняный горшок.
Ст. 757—790. Мой постылый муж ~ Кровь пробрызнула.— Широко распространенная игровая хороводная песня. В своде А. И. Соболевского (Великорусские народные песни, т. 2, с. 439—451) дано четырнадцать ее вариантов в записях 1780—1890-х гг. Идентичный некрасовскому вариант был напечатан в ‘Современнике’ (Александров В. Деревенское веселье в Вологодском уезде.— С, 1864, No 7, с. 179—193). Взяв народную песню, Некрасов отбросил ее начало: жена загуляла с дружком и виноватая возвращается домой, где ее встречает разгневанный муж.
Ст. 791. Благовещенье — церковный праздник в честь девы Марии, получившей ‘благую весть’ о грядущем рождении Христа, отмечался 25 марта ст. ст. и считался праздником встречи весны: ‘На Благовещенье — весна зиму поборола’ (Даль, с. 976).
Ст. 792. Казанская — церковный праздник в честь иконы ‘Казанской божьей матери’, отмечавшийся дважды в году: 8 июля и 22 октября ст. ст.
Ст. 794—800. Как писаный был Демушка! ~ У сокола глаза! — Переработка текста свадебной величальной песни ‘Как у этого млада сына отэцкого ~ Черна соболя сибирского’ из сборника Рыбникова (ч. III, с. 378—379).
Ст. 814—815.— Отстань, бесстыдник! ягодка, Да бору не того! — Перефразировка народной поговорки ‘Это нашего бора ягодка’ (Даль, с. 502).
Ст. 821. ‘Эй, не шути с огнем!’.— В основе стиха — народное суждение ‘Не шути с огнем, обожжешься!’ (Даль, с. 738).

Глава III

САВЕЛИЙ. БОГАТЫРЬ СВЯТОРУССКИЙ

Ст. 851. По сказкам, сто годов…— т. е. по ревизским сказкам — официальным документам (спискам), в которых содержался перечень крепостных крестьян, принадлежавших помещику.
Ст. 890. Аника-воин (или Оника-воин) — персонаж русских духовных стихов и былин. Он наделен огромной силой, но самоуверен, хвастлив (‘пустохвастишко’, ‘пустохвалишко’), грозится Даже смерти голову отрубить, однако, встретившись с ней, проявляет робость и бессилие. По другой версии, хвастая, он пытается поднять ‘сумочку переметную’ с тягой земной, в результате чего погибает (сюжет, обычно связанный с образом Святогора-богатыря). В сборнике Рыбникова есть былина об Онике-воине (ч. II, с 255—258).
Ст. 904. Корёжина — Слово происходит от названия реки Корёги в Корёжской волости Буйского уезда Костромской губернии. Первоначально, в черновых вариантах главы (см.: Другие редакции и варианты, с. 424), родные места Савелия, богатыря святорусского, носили название ‘Ветлужины’ (от реки Ветлуги). Заменив Ветлугу Корёгой, Некрасов связал место действия главы с северной, наиболее глухой и лесистой частью Костромской губернии (см. об этом: Тарасов А. Ф. О местных источниках поэмы.— Истоки, с. 39—40).
Ст. 920—922. Я в землю немца Фогеля ~ Живого закопал…— Возможно, что импульсом для разработки этой сюжетной ситуации был для Некрасова сибирский очерк М. Л. Михайлова ‘Зеленые глазки’ (Дело, 1867, No 12, рубрика ‘Из прошлого’, подпись: Л. Шелгунова), в котором рассказывается, как семь крепостных женщин в порыве гнева закопали живым в землю ненавистного барского управителя, циника и насильника (указано Г. А. Тишкиным). Сближать некрасовский текст с очерком Михайлова позволяет ряд деталей последнего: женщины по приказу управителя копают ров вокруг его сада (у Некрасова — Фогель ‘велел колодец рыть’), обороняясь от домогательств управителя, одна из женщин толкнула его в вырытую яму (у Некрасова — мужики стали подталкивать Фогеля к яме в ответ на его придирки), в очерке Мавра бросает гневные слова: ‘Засыпем его землей!’, и все, точно ‘этого слова и ждали’, схватились за лопаты и стали кидать землю, пока не сровняли яму с землей (у Некрасова — под слово ‘Наддай!’ мужики так ‘наддали’, ‘Что ямы словно не было — Сровнялася с землей!’).
Ст. 926. Досюльвые — прежние, старинные. Например, в ‘Плаче о писаре’ И. А. Федосовой: ‘Во досюльны времена Было годышки’ (Барсов, с. 289).
Ст. 938—940. Недаром есть пословица ~ Три года черт искал.— Перефразировка костромской пословицы ‘Буй да Кадуй черт три года искал’ (Даль, с. 354).
Ст. 954. Дорога скатерть-скатертью…— Просторечный фразеологизм. У Даля: ‘Дорога как скатерть — садись да катись!’ (с. 283).
Ст. 1019. Травник — водка, настоенная на каких-либо травах.
Ст. 1034. Под подоплекою — в подкладке рубахи на плечах (под оплечьем).
Ст. 1076. Под Варною убит.— Варна — крепость на Черном море, взятая после упорных летних боев русскими войсками в сентябре 1828 г., во время русско-турецкой войны.
Ст. 1141—1143. А деньги, сунь — отвалится ~ В собачьем ухе клещ.—Сравнение опирается на народную пословицу ‘Сколько ни дуйся клещ, а видно отвалится’ (Даль, с. 743).
Ст. 1160—1162. …Илья пророк ~ На колеснице огненной…— По библейской легенде (и народным представлениям), когда пророк Илия, живым вознесенный на небо, катается по нему в огненной колеснице, гремит гром.
Ст. 1164. И гнется, да не ломится…— Перефразировка народной пословицы ‘Лучше гнуться, чем переломиться’ (Даль, с. 205).
Ст. 1172—1176. Покамест тягу страшную ~ Не слезы — кровь течет! — В рассказе Савелия о богатырстве русского народа слышится отзвук былины о Святогоре и тяге земной. ‘Кабы я тяги нашел, Так бы всю землю поднял’,—говорит Святогор. Но, попытавшись поднять суму переметную с тягой земной, ‘И по колена Святогор в землю угряз, А по белу лицу но слезы, а кровь течет…’ (Рыбииков, т. I, с. 33).
Ст. 1190—1191. Да наши топоры Лежали — до поры!— В рукописях Некрасова на листе с выписками из фольклорных сборников и восходящими к ним набросками (см.: Другие редакции и варианты, с. 396) есть двустишие ‘Есть у бога топоры, Да лежат до поры’, которое, вероятнее всего, является контаминацией народных пословиц о божьем возмездии: ‘От божьей власти (или кары) не уйдешь’, ‘Бог долго ждет, да больно бьет’, ‘Рубят и топоры до поры’ (Даль, с. 5, 229, 227). Позже, использовав эту заготовку, Некрасов радикально переосмыслил и переработал ее, превратив в афоризм о народном гневе.
Ст. 1230. Кабак…. острог в Буй-городе…— Буй — уездный город Костромской губернии. В черновых рукописях (см.: Другие редакции и варианты, с. 435) вместо Буя был назван Данилов — уездный город Ярославской губернии, расположенный недалеко от Грешнсва. Поскольку сюжетная ситуация главы ‘Крестьянка’ связана с Костромой, в окончательной редакции ярославский Данилов уступил место костромскому Бую (см. об этом: Тарасов А. Ф. О местных источниках поэмы.— Истоки, с. 33—35).
Ст. 1253. По манифесту царскому…— Имеется в виду амнистия в связи с коронацией Александра II в 1856 г.

Глава IV

ДЕМУШКА

Ст. 1274—1296. — Зажгло грозою дерево ~ До белого утра!..— В основе этой развернутой метафоры лежит народная пословица ‘Бор сожгли, а соловушек по гнездышку плачет’ (Даль, с. 667).
Ст. 1300. Как зыкнула, как рыкнула…— И. А. Федосова рассказывала о своей матери: ‘…пекла и варила и везде поспела, не рыкнула, не зыкнула’ (Барсов, с. 314). Некрасов в черновой рукописи ‘Крестьянки’ записал, переосмысляя текст: ‘Как рыкнула, как зыкнула’ (см.: Другие редакции и варианты, с. 410), в дальнейшем употребив эту формулу применительно к свекрови героини.
Ст. 1310—1311. Трудненько было пахарю. Да весело жнее! — Высказанная Матреной мысль отражена в пословице ‘Пашешь — плачешь, жнешь — скачешь’ (Даль, с. 545).
Ст. 1318—1319. Телега хлеб домой везет, А сани — на базар!)— Ср. с пословицей ‘Телега хлеб в дом возит, сани на базар’ (Даль, с. 1018).
Ст. 1339—1340. Заснул старик на солнышке, Скормил свиньям Демидушку. — Эпизод со смертью Демушки подсказан Некрасову фактами реальной жизни, когда дети становились жертвами безнадзорности. В печати тех лет постоянно мелькали сообщения о крестьянских детях, съеденных свиньями (см.: Базаров Вас. От фольклора к народной книге. Л., 1973, с. 254). О подобном же случае говорит поэт в стихотворении ‘Деревенские новости’ (‘А у солдатки Аксиньи Девочку — было ей с год — Съели проклятые свиньи’). Возможно, что импульсом для разработки этого эпизода явился и плач И. А. Федосовой ‘О попе — отце духовном’, в котором рассказывается о гибели ребенка от несчастного случая в страдное время.
Ст. 1342—1343. Я клубышком каталася, Я червышком свивалася…— Этот мотив представляет собой общее место похоронных причитаний, ср., например: ‘У меня да у горюшицы Сердце клубышком катается, Оно червышком свивается…’ (Рыбников, ч. III, с. 418) или ‘Стала клубышком во ноженьках кататися, Стала червышком победнушка свиватися…’ (Барсов, с. 259).
Ст. 1346—1362. Чу! конь стучит копытами ~ Знать, голод разобрал!..— Творческая переработка фрагментов ‘Как во ту пору теперь да в тое времечко ~ Из окошечка в окошечко кидалася…’ и ‘Назад староста бежит да не оглядывает ~ Позаочь его бранят да проклинают’ (Барсов, с. 286, 283—284) ‘Плача о старосте’ И. А. Федосовой.
Ст. 1363—1365. Молитвы Иисусовой ~ У земского стола…— Ср. фрагмент ‘Как найдет мировой когда посредничек ~ Не творит да тут Исусовой молитовкп’ (Барсов, с. 282—283) ‘Плача о старосте’ И. А. Федосовой.
Ст. 1366. Налой (аналой) — высокий столик с откосом для чтения богослужебных книг.
Ст. 1371—1373. …Становой ее Как зверь в лесу порыкивал…— Ср. в ‘Плаче о старосте’ И. А. Федосовой: ‘Он в походню по покоям запохаживае ~ Быдто зверь да во темном лесу порыкивав’ (Барсов, с. 283). Становой (становой пристав) — чиновник уездной полиции, в обязанности которого входило взимание налогов и недоимок, проведение полицейских дознаний, наблюдение за благонравием жителей.
Ст. 1382—1384. Как в стойле конь подкованный ~ Ударил кулаком…— Некрасовым переработаны строки ‘Да он резвыма ногама призатопае, Как на стойлы копь копытом призастукае’ и ‘Он затопае ногама во дубовый пол, Он захлопае рукама о кленовый стул’ (Барсов, с. 284—285, 283) ‘Плача о старосте’ И. А. Федосовой.
Ст. 1401—1406. И тут я покорилася ~ Ребеночка предать! — Ср. сходный мотив федосовского ‘Плача об убитом громом-молнией’ (Барсов, с. 250).
Ст. 1408—1410. В груди у них нет душеньки ~ На шее — нет креста! — В основе текста фрагмент ‘Как у этых мировых да у посредников ~ Нет креста-то ведь у их да на белой груди…’ (Барсов, с. 283) ‘Плача о старосте’ И. А. Федосовой.
Ст. 1411—1414. Из тонкой из пеленочки ~ Терзать и пластовать.— Аналогичная картина медицинского вскрытия нарисована И. А. Федосовой в ‘Плаче об убитом громом-молнией’ (Барсов, с. 249).
Ст. 1417—1431.— Злодеи! палачи! ~ Злодея накажи!..— Ср. с фрагментом ‘Вы падите-тко горюци мои слезушки ~ Прими, господи, ты слезы детей малыих!’ (Барсов, с. 287—288) ‘Плача о писаре’ И. А. Федосовой. Не случайно Некрасов сделал к этому фрагменту главы ‘Демушка’ примечание: ‘Взято почти буквально из народного причитанья’ (см. с. 156 наст. тома), акцентируя тем внимание читателя не только на близости своего текста к произведению народного творчества, но и на звучащих в причитаниях мотивах гнева.
Ст. 1469. Новина — кусок сурового домотканного холста длиной (в Ярославской губернии) в 30 аршин, т. е. около 21 метра.
Ст. 1491—1501. Крестьяне настоялися ~ Ломал перстни злаченые… Стихи представляют собой творческий сплав фрагмента ‘У судебных-то мест да настоялася со Всем судьям, властям ведь я да накорилася’ (Барсов, с. 16) ‘Плача по муже’ и фрагментов ‘Настоялися ведь мы да надрожалися ~ Без Исусовой молитвы намолилися’, ‘Во потай у недоростков он выведыват, Уже нет ли где корыстного делишечка’, ‘На крестьян ты с кулакама не наскакивай Не ломай-ко ты перстни свои злаченый’ (Барсов, с. 286, 283, 285) ‘Плача о старосте’ И. А. Федосовой.
Ст. 1510. Благочинный — священник, наблюдавший за несколькими приходами.
Ст. 1546—1554. ‘Ой плотнички-работнички! ~ Ой, страшно будет спать!..’ — Широко распространенный мотив похоронных причитаний. Ср. в ‘Плаче по сыне’ И. А. Федосовой: ‘Ай же, плотнички-работнички! ~ Не услана перинушка пуховая’ (Барсов, с. 100).
Ст. 1627. ‘Высоко бог, далеко царь…’ — Ср. народную пословицу ‘Царь далеко, Бог высоко’ (Даль, с. 6). Собиратель отмечает в скобках, что по-владимирски произносили ‘высоко’, ‘далёко’.

Глава V

ВОЛЧИЦА

Ст. 1652. Спас — народное название трех церковных праздников, отмечавшихся 1 (Спас ‘медовый’), 6 (Спас ‘яблочный’) и 16 (Спас ‘хлебный’) августа ст. ст. и связанных с проводами лета и снятием урожая. На второй Спас освящали яблоки, до этого дня есть их считалось грехом: ‘Второй Спас яблочком разговляется’, ‘Пришел Спас — яблочко припас’ (см.: Ермолов А. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. Всенародный месяцеслов, т. I. СПб., 1901, с. 411).
Ст. 1666—1668. Платочком обметала я ~ Скорее поросла…— Народный обычай. ‘Приходя на могилу, родные во многих местах Олонецкой губ. обыкновенно платком обметают и очищают могильный холм, чтобы свободнее вырастала на нем зеленая дуброва’ (примечание Е. В. Барсова к первому тому ‘Причитаний Северного края’ на листе ‘Дополнения и погрешности’, вклеенном после брошюровки книги).
Ст. 1670—1684. Тужила по родителям ~ У едем — заревешь!’ — Стихи текстуально близки народно-бытовой протяжной песне ‘Поблизешеньку солнце ходит ~ Я и поеду, ты взрыдаешь’ (Шейн, с. 337—338, No 67) и, вероятно, являются ее переработкой. Ст. 1678—1679 имеют параллель в сборнике Рыбникова (ч. IV, С 126).
Ст. 1696. Песочный монастырь — Игрицкий, в просторечии — Песошный (по названию речки — Песошня), монастырь находился в шестнадцати верстах от Костромы по Ярославскому тракту.
Ст. 1711—1717. Подкралось горе лютое ~ Позади летит — не останется…— В стихах закреплен устойчивый образ народных песен и причитаний, нашедший отражение еще в ‘Повести о Горе-злочастии’ XVII в. и неоднократно встречающийся в сборнике Барсова, например: ‘Впереди да шло безсчастье ясным соколом ~ Позади оно злодийно не останется’ (с. 8). В рукописях Некрасова набросок к этим стихам находится на листе с выписками из книги Барсова (см.: Другие редакции и варианты, с. 397).
Ст. 1734—1735. За всё страдное русское Крестьянство я молюсь! — В черновых рукописях главы (см.: Другие редакции и варианты, с. 454) эти строки выглядели так: ‘Молюсь, молюсь, Матренушка! Молюсь за нищих, любящих, За всё священство русское И за царя молюсь’, являясь перефразировкой заключительных строк автобиографии вопленицы Анны Лазорихи: ‘Молюсь за царя и за всё священство, сколько есть на свете, за любящих, за нищих и бедных и за всё страдное крестьянство’ (Барсов, с. 326). В окончательном тексте Некрасов использовал только колоритное выражение ‘страдное крестьянство’, употребленное вопленицей.
Ст. 1771—1772. Что на роду написано, Того не миновать! — Контаминация народных пословиц ‘Кому что на роду написано’ и ‘Чему быть, тому не миновать’ (Даль, с. 26).
Ст. 1776—1778. Три петли: шелку белого ~ А третья — шелку черного…— Некрасов использует словесный образ ‘трех петелек шелковых’ (‘Первую петелку шелка да красного <...> Вторую петелку шелку да белого <...> Третью петелку шелку да черного’) из былины ‘О царе Саламане, царице Саламании и прекрасном царе Василье Окульевиче’ (Рыбников, ч. II, с. 298).
Ст. 1945—1978. — Я пошла на речку быструю ~ Сердце гневное ношу!..— Плач Матрены Тимофеевны написан Некрасовым по мотивам надмогильных причитаний, с опорой на конкретные поэтические тексты сборников Барсова и Рыбникова. Так, стихи ‘Я пошла на речку быструю со Зарыдала, сирота!’ восходят к ‘Плачу по муже’ И. А. Федосовой (Барсов, с. 13—14), стихи ‘Рано гостья бесподсудная со Смерть родного унесла!’ подсказаны строкой ‘Пришла смерть да бесподсудная’ (Барсов, с. 45) ‘Плача дочери по отце’ Анны Первенцевой. В сборнике Рыбникова несколько раз, варьируясь, встречаются строки ‘Ты денна моя заступница, Ты ночная богомолица’, столь близкие некрасовскому тексту. Но они были известны поэту в устном бытовании еще до выхода третьего тома сборника Рыбникова и использованы в качестве эпиграфа к ‘Орине, матери солдатской’. Стихи ‘Ты ушла в бесповоротную ~ Не дорыскивает зверь…’ — переработка фрагмента ‘Туды ветрышки ведь е не провевывают ~ Не колодист туды путь — бесповоротной’ (Барсов, с. 191) ‘Плача о брате двоюродном’ И. А. Федосовой.
Черновые наброски ст. 1967—1970 находятся на листе с выписками из сборника Барсова (см.: Другие редакции и варианты, с. 397). Традиционная народная мораль требует: ‘Будь головушкой поклонлива, Будь сердечушком покорлива’ (Рыбников, ч. III, с. 402). Гораздо реже встречается вариант: ‘Как ведь я, красна девушка, Головою не поклонлива, Я сердечком не покорлива…’ (Рыбников, ч. III, с. 401). Осмысляя эти тексты, Некрасов дает свой идейно-художественный вариант: ‘Я потупленную голову, Сердце гневное ношу!..’ (ст. 1977—1978).

Глава VI

ТРУДНЫЙ ГОД

Ст. 1979—1990. В тот год необычайная ~ Сбылось: пришла бесхлебица! — По народным представлениям, ‘Метлы (кометы) небо подметают перед божьими стопами’ (Даль, с. 300) и предвещают войну или другие бедствия. ‘Звезда с хвостом — к войне’ (Даль, с. 53).
Ст. 2000—2002. Что я беду накликала ~ Надела в Рождество.— Некрасов в примечании к этим строкам (см. с. 171 наст. тома) ссылается на Даля. У Даля ни в ‘Пословицах русского народа’ (раздел ‘Приметы’), пи в книге ‘О поверьях, суеверьях и предрассудках русского народа’ такая примета не упоминается. Видимо, Некрасов знал ее независимо от Даля, но ошибся, указав источник по памяти.
Ст. 2043—2045. Да правды из мошенника ~ Что тени из стены! — В основе сравнения — народная загадка о тени: ‘Чего из степы не вырубишь?’ (Даль, с. 1062).
Ст. 2058—2144. Не дума… бред… Голодные ~ Молчи, солдатка-мать! ~ Три озера наплакано ~ Поить, кормить, растить?.. ~ Собрала ужин, матушку ~ Не поплачь с тоски! ~ Куда обиду сбыть? ~ С собой ее по гроб! — Текст написан на основе ‘Плача по муже’ И. А. Федосовой. Ср. последовательно ст. 2058—2067, 2074—2087, 2103—2126, 2138—2144 с фрагментами плача: ‘Будут детушки на улочке дурливыи ~ В буйну голову сирот да поколачивать’, ‘У мня три поля кручинушки насияно, Три озерышка горючих слез наронено’, ‘Поклоню да свою буйную головушку ~ Не откиньте-тко вдову вы бесприютную’, ‘Была гордая ведь я да непоклонная ~ Што останусь, сирота, вдова безсчастная’, ‘Да как ростить-то сиротных малых детушек’, ‘Да я слажу им тут ужины вечерныя ~ Со работушки вдова да в дом пришатится’, ‘Как о светлом Христове воскресеньине ~ Напрасничка ведь е, как порог шумит’, ‘Стала хорошо ходить да одеватися, Стала до бела она да намыватися’, ‘Надо жить бедной горюшице умеючи ~ Буйну голову носить надо низешенько’, ‘Весела ходи горюшица — не смейся-тко, При тоскичушке — ты будь, слезно не плачь бедна’, ‘Мне куды с горя горюше подеватися? ~ Во сыру землю горюше наб вкопатися’ (Барсов, с. 17—18, 12, 6—7, 41, 23, 21, 24, 17).
Ст. 2069—2072. Теперь уж я не дольщица ~ Одеже и скоту.— Переработка фрагмента ‘Ты не дольщичка крестьянской будешь жирушки ~ Ты не пайшичка любимоей скотинушки’ (Барсов, с. 220) ‘Плача о дяде двоюродном’ И. А. Федосовой.
Ст. 2089—2101. Послали деток п_о_ миру ~ Ты станешь нас бранить!.. — Ср. с фрагментами ‘Плача по родном брате’ И. А. Федосовой: ‘Сиротать пойдут безсчастны малы детушки ~ Как голодный — придут оны — холодный’, ‘Как походить станут сердечны мои детушки ~ По крестьянским домам да не воруйте-тко’ и ‘Говорить станут родителю тут матушке ~ Може, огрубя нас грубыим словечушком’ (Барсов, с. 154—155, 156, 157).
Ст. 2128—2136. Пришла зима бессменная ~ С кем словом перемолвиться? — Этот мотив является общим местом похоронных причитаний. См., например, у Барсова, с. 203. Строка ‘Ни талой нет талиночки’ близка федосовской ‘Нигде нету-то талой талиночки’ (Барсов, с. 21), две заключительные строки также имеют фольклорную параллель: ‘Не с кем слова да промолвити. Не с кем думушки подумати’ (Сказки и песни Белозерского края, собранные Б. и Ю. Соколовыми. М., 1915, No 338).
Ст. 214 6. Нет мужа, нет заступника! — Перефразировка народной пословицы ‘Есть дружок — есть заступничек’ (Даль, с. 820).
Ст. 2170—2203. На горе стоит елочка ~ Леса темны, караулы есть.— Идентичный некрасовскому текст этой народной песни см.: Сахаров И. П. Песни русского народа, ч. III. СПб., 1838. с. 9. Варианты встречаются в сборниках Шейна (с. 436—437, No 6) и Соболевского (Соболевский А. И. Великорусские народные песни, т. 4. СПб., 1898, с. 659—660, No 836).

Глава VII

ГУБЕРНАТОРША

Ст. 2264—2265. Рабочий конь солому ест, А пустопляс — овес! — Перефразировка народной пословицы ‘Рабочий конь на соломе, а пустопляс на овсе’ (Даль, с. 39).
Ст. 2270. Колотырники — см. выше, с. 638.
Ст. 2314. ‘Чей памятник?’ — Сусанина.— Памятник Ивану Сусанину (скульптор В. И. Демут-Малиновский) в Костроме был поставлен в 1851 г. У подножия шестиметровой колонны, увенчанной бюстом Михаила Романова,— коленопреклоненная фигура Ивана Сусанина. Бывая в Костроме, Некрасов не раз видел этот памятник. Проводя идейно-образную параллель Савелий — Сусанин, Некрасов в борьбе против фальсификации образа Сусанина дает свой ‘проект’ памятника ему: о колонне с бюстом царя поэт не упоминает, а Сусанин, ‘из меди кованный’, стоит в полный рост (см.: Тарасов А. Ф. О местных источниках поэмы.— Истоки, с. 59).
Ст. 2389—2390. А силой тот не хвастайся, Кто сна не поборал! — В основе стиха народные загадки про сон: ‘И рать и воеводу в один мах перевалял’, ‘Кого не осилит ни князь, ни псарь, пи княжий выжлок?’ (Даль, с. 564).

Глава VIII

БАБЬЯ ПРИТЧА

Ст. 2597—2600. У гроба Иисусова ~ В Иордань-реке купалася…— Город Иерусалим в Палестине, где, по евангельским легендам, находился гроб Иисуса Христа, и ‘святая гора’ Афон в Греции (средоточие христианских монастырей) были излюбленными местами религиозного паломничества. Река Иордан, протекающая близ Иерусалима, считалась священной, потому что в ее водах, согласно евангельской легенде, крестился Иисус Христос. В издании Ст 1879 редактор С. И. Пономарев изменил слово ‘Афонские’ на ‘Фаворские’ (с горой Фавор в Палестине связан евангельский сюжет о преображении Христа). В поправке С. И. Пономарева была своя логика. Она, как верно заметил М. Е. Устинов в докладе ‘Текстологические заметки’ на XXI Всесоюзной некрасовской конференции в Ленинграде в январе 1982 г., ограничивала странствие ‘святой старицы’ пределами ‘святых мест’ Палестины и устраняла фактическую ошибку: на Афон женщин не пускали. Но поскольку в рукописях Некрасова слово ‘Фаворские’ ни разу не упоминается, поправка С. И. Пономарева не может быть принята.
Ст. 2603—2644. ‘Ключи от счастья женского ~ Гуляет — бог забыл!..’ — В основе легенды о ключах лежит мотив ‘Плача о писаре’ И. А. Федосовой. Во введении к ‘Причитаниям Северного края’ (с. XVI—XVII) Е. В. Барсов дал краткий пересказ части этого плача: ‘Но особенно любопытно происхождение горя народного, общественного. В Окиян-море ловцы пригодилися, изловили оны свежу рыбоньку, точно хвост да как у рыбы лебединой, голова у ней вроде как козлиная, распололи как уловню эту рыбоньку, много множество песку у ей приглотано, были сглонуты ключи да золоченый, прилагали ключи ко божиим церквам и ко лавочкам торговым, но они приладились только к тюрьмам заключенныим. Не поспели отпереть дверей дубовых, как С подземелья злое горе разом бросилось, Черным вороном в чисто поле слетело…’ и т. Д. Некрасов в несколько сокращенном виде переписал этот текст (см.: Другие редакции и варианты, с. 398), пометив внизу и те страницы (290, 80—84, 245), на которые указывал собиратель. Но из записанной легенды в дальнейшем поэт взял лишь мотив проглоченных рыбой ключей, своеобразно его переосмыслив.

Другие редакции и варианты

С. 391. Прост_ы_нею премудрости Довольствуйся.— Простыня — простота сердца, прямодушие (Даль, Словарь, т. III, с. 513).

ПИР НА ВЕСЬ МИР

Печатается по Оттиску 76 с восстановлением по наборной рукописи ст. 175—176, 183—184, 191—192, 195—196, 199—200, 602—604, 633, 1269, 1584—1589, измененных Некрасовым для печати, и исключением предваряющих песню ‘Русь’ шести строк, отсутствующих в ранней редакции, где песня ‘Русь’ называлась ‘Песня Гришина’. Предваряющие песню строки написаны Некрасовым исключительно по цензурным соображениям: они переадресовывают текст песни, скрепляют его с размышлениями царя о предстоящей войне:
Битву кровавую
С сильной державою
Царь замышлял.
‘Хватит ли силушки?
Хватит ли золота?’ —
Думал, гадал.
Впервые опубликовано: в нелегальном издании — Пир на весь мир. Соч. Н. Некрасова. (Глава из поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’, вырезанная цензурой из ноябрьской книжки ‘Отечественных записок’ за 1876 г., дополнена по рукописи автора). Изд. Петербургской вольной типографии. СПб., 1879 (отрывки (ст. 901—930, 1492—1579, 1737—1788) перепечатаны: Кому на Руси жить хорошо. Поэма и другие стихотворения, не вошедшие в цензурные издания Н. А. Некрасова. Geneve, 1892, с. 248—256), в легальном издании (в измененном виде) — ОЗ, 1881, No 2, с. 333—376.
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1881 (по ОЗ 81). В настоящем виде в собрание сочинений включается впервые.
Известны следующие автографы ‘Пира…’.
Запись (к ст. 298—299) чернилами вдоль нолей слева, рядом с текстом, озаглавленным ‘Гумбольт’,— ИРЛИ, P. I, on. 20, No 1, л. 1 об. (<1>), карандашная запись на чистом листе в 1/4 (к ст. 311) — ИРЛИ, ф. 203, No 42, л. 5 (<2>), запись (к ст. 1333— 1340) чернилами в начале листа среди стихотворных и прозаических набросков — ИРЛИ, ф. 203, No 42, л. 8 (<3>).
Варианты начала ранней редакции поэмы на двух листах большого формата, чернилами (л. 2) и карандашом — ИРЛИ, No 21200, п. 18, л. 2—3 об. На л. 3, на полях слева, заметка: ‘Жид со стетоскопом. Каз<анский> собор. Ис<аакиевский> соб<ор>. Петроп<авловская> Екат<ерининская> Гол<ландская> площадь’.
Варианты набросков ст. 9—24, 1122—1136, 1140—1151, 1160— 1166, 1187—1190, 1648—1650, 1669—1674, карандашом, на листах в 7-1 — ГБЛ, ф. 195, карт. I, No 9, л. 1—4. В верхнем правом углу л. 2 помета: ‘Май’, на л. 4 — четыре плохо читаемые стихотворные строки.
Наброски ст. 536—600 и 767—774 карандашом — ИРЛИ, No 21200, п. 20, л. 33—33 об.
Наброски ст. 901—914, 1649—1660, 1710—1711 карандашом — ИРЛИ, No 21200, п. 25, л. 48. В верхнем левом углу листа обведенная запись адреса Селины Лефрен: ‘М. Lefrene, par Paris, Maison Lafitte (Seine-et-Oise)’. В правом верхнем углу помета: ‘Лжеучения’. В начале листа четыре строки текста стихотворения ‘Друзьям’, датируемого 1876 г.: ‘Мне умереть ~ К ней проложили пути’.
Первоначальная редакция песни ‘Голодная’ (ст. 979—1010), карандашом, на одной стороне листа, в два столбца, с исправлениями и вычеркиваниями — ИРЛИ, No 21200, п. 22, л. 38—39 об. (л. 38 об. и 39 об.— чистые).
Наброски ст. 1104—1144, 1492—1515 на обеих сторонах листа, карандашом — ИРЛИ, No 21200, п. 26, л. 55—55 об. На обороте листа заметка: ‘Коня бы впрячь’.
Набросок ст. 1419—1527, чернилами, рукой А. А. Буткевич, с правкой и дополнениями карандашом на полях Некрасова, на л. 54 об. черновой текст карандашом рукой Некрасова — ИРЛИ, No 21200, п. 27, л. 52—54 (л. 54 — чистый).
Набросок ст. 1419—1595, чернилами, рукою А. А. Буткевич, с правкой, дополнениями карандашом на полях и между строками Некрасова — ИРЛИ, No 21200, п. 28, л. 56. По отношению к предыдущему наброску, по всей вероятности, более поздний, доработанный.
Наброски ст. 1596—1600, 1635-1658, 1675-1713, 1728—1729, 1771, карандашом, с исправлениями, записями на полях и поверх первоначального текста на л. 61 об.— ИРЛИ, No 21200, п. 29, л. 60—61 об. (л. 60 об. — чистый).
Наброски ст. 1659—1685, 1714—1731 па одной стороне листа карандашом — ИРЛИ, No 21200, п. 30, л. 53 (оборот листа — чистый).
Первоначальная редакция песни ‘Русь’ (ст. 1737—1770) и набросок ст. 1771—1786, карандашом, с незначительными исправлениями — ИРЛИ, No 21200, п. 31, л. 63—64 об. (л. 64—64 об.— чистый).
Связный текст переходит в отрывки, на л. 63 об. запись в два столбца, разделенных красной вертикальной чертой.
Первоначальная редакция ст. 1192—1221 и наброска ст. 1286 на одной стороне листа, карандашом (справа — текст вдоль полей) — ИРЛИ, No 21200, п. 23, л. 42—42 об., нижний правый угол листа оборван, поэтому текст вдоль полей полностью не читается. На обороте листа — одна строка. В верхней части листа вычеркнутая помета: ’50 губ.’.
Черновой автограф ст. 1—726 (связный текст) и набросков ст. 90-95, 663-683, 703-730, 1286-1288, 1293-1298,1322—1328, карандашом и чернилами, с исправлениями, вычеркиваниями и вставками на отдельных листах, с принадлежащей Некрасову нумерацией (цифры ‘1—14’), к которой им даются отсылки на вставках,— ИРЛИ, No 21200, п. 19, л. 4-6, 10-13, 17, 20-21, 28-30, 46 (л. 5 об., 11 об., 12 об., 17 об., 29 об.—чистые).
Писарская копия предыдущего чернового автографа (ст. 1— 584) на 10 листах, чернилами, с основательной карандашной правкой и вставками (‘Прибавлениями’) на отдельных листах (л. 9,16, 24, 62) рукою Некрасова — ИРЛИ, No 21200, п. 21, л. 1, 7—9, 14—16, 18—19, 22—25, 62. В верхнем левом углу л. 29 вычеркнутая запись: ‘Дача Витковского, где жила семья графа Адлерберга’, на том же листе снова внизу: ‘Гуси. Свиньи’.
Черновой автограф ст. 585—1387 на 15 листах, карандашом, являющийся фактическим продолжением предыдущей рукописи, с писарской нумерацией страниц, продолженной Некрасовым (с. 11—19, далее — без нумерации).— ИРЛИ, No 21200, п. 24, л. 26-27, 31-32, 34-37, 40-41, 43-45, 47, 49-50 (л. 36 об., 43 об., 50—50 об.— чистые). В верхнем правом углу л. 36 (с. 17) помета: ‘(Ялта)’, на л. 31 (с. 12) в правом углу внизу помета чернилами: ‘Май. Май’, на л. 35 (с. 15) на полях слева карандашная заметка: ‘Мусаил — Люнель Педро — Хоменес’, на перевернутом л. 43 об. набросок карандашом:
Не пост
А крышу на конюшне
Гвоздями заколачивает
Цепь <нрзб>
Наборная рукопись на 32 листах, заполненных с обеих сторон, с двойной нумерацией: не доведенной до конца первоначальной и архивной, являющейся частью общей пагинации рукописей, относящихся к ‘Кому на Руси жить хорошо’,— ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, No 13, л. 1—32 (’41—72.’). На каждом листе штамп: ‘Из собрания Ю. А. Бахрушина. 164’, на полях фамилии наборщиков. Рукопись в переплете с экслибрисом П. А. Ефремова. На листе, предваряющем рукопись, надпись рукой П. А. Ефремова: ‘От Н. А. Некрасова рукопись с его собственными поправками. По ней набиралась эта часть поэмы в ‘Отечественных записках». Текст переписан рукой В. М. Лазаревского. Основательная правка Некрасова карандашом и чернилами. Рукою Некрасова на полях л. 68 вписан текст песни ‘Соленая’, на нескольких других листах им же отмечены абзацы и сделаны другие указания наборщикам: ‘Это выноска — поместить внизу страницы’ (л. 1(41)), ‘Набирай наравне С Другими строками’ (л. 1 об. (41 об.)), ‘Крупно’ (л. 3(43)), ‘Выдвинь’ (п. 4(44)), ‘Вровень с первым’ (л. 4(44)), ‘Надо крупно набирать, как заглавие’ (л. 6(46,)), ‘Чисто, т. е. три строки, писанные чернилами’ (л. 9 об. (49 об.)). На л. 26(66) в левом нижнем углу карандашная надпись: ‘Сентябрь. 1876. Ялта’, зачеркнутая чернилами, над нею помета: ‘Окт<ябрь>‘, также зачеркнутая, под вычеркнутыми надписями помета: ‘9 окт.’, в свою очередь зачеркнутая чернилами, на л. 32(72) в конце текста помета: ‘Сентябрь—октябрь 1876. Ялта’. Рукопись, таким образом, датирована 1876 г. дважды. Кроме того, на первом листе в правом верхнем углу помета: ‘6 окт.’. Ю. А. Бахрушин замечает: ‘К чему относится это 6 октября — сказать трудно: то ли это дата начала окончательной авторской доработки поэмы, то ли это число, когда написанная набело рукопись попала в руки к Некрасову’ (Бахрушин Ю. А. Первоначальный текст поэмы ‘Пир на весь мир’.— В кн.: Звенья. V. М., 1935, с. 419). На указанных листах в их нижней части подпись: ‘Н. Некрасов’, в первом случае зачеркнутая. Отдельные строки рукописи отчеркнуты сбоку красным или синим карандашом (см. ст. 633, 861—862, 1773—1774 основного текста, а также: Другие редакции и варианты, с. 572—574, 578—579: после 305, вм. 545—553, после 692, 1471—1472, 1707).
Корректурные листы Оттиска 76, без авторской правки, с исправлениями опечаток корректором (некоторые из строк, отмеченных в наборной рукописи красным и синим карандашом, отсутствуют или заменены другими) — ИРЛИ, No 21201. Текст корректурных листов незначительно отличается от текста оттиска. Исправления Некрасов, вероятно, вносил по другому, не дошедшему до нас экземпляру корректурных листов.
Корректурные листы отрывка ‘Доброе время — добрые песни’, с заглавием: ‘Доброе время — добрые песни’ и подзаголовком: ‘Эпизод из поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’. 1861′, датой: ‘Октябрь, 1876, Ялта’, подписью: ‘Н. Некрасов’ под текстом, с правкой карандашом рукой Некрасова,— ЦГАЛИ, ф. 191, собр. П. А. Ефремова, оп. 1, No 493.
Три корректурных листа ОЗ 81 с незначительной корректорской правкой — там же, No 494. Текст не совпадает с ОЗ 81 в четырех случаях:
ОЗ 81 Корректурные листы
III. И старое и новое III
И старое, и новое.—
Крестьянский грех.—
Песня старая: Го-
лодная.— Песня новая.
Сказал победным голосом: Сказал победным голосом:
‘Мотайте-ка на ус!’ ‘Так, значит, и с крестьянина
‘Так, значит, и ‘Голодную’ Грех снят? А как? Мотайте-ка,
Теперь навеки побоку? Мотайте-ка на ус!’
‘Так, значит, и ‘Голодную’ Теперь навеки побоку?
Сказал из сердца самого Сказал из сердца самого
Григорий — и ушел. Григорий — и запел:
Славься народу
Давший свободу!
Доля народа
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего… и т. д.
И в ложечки стучал). И в ложечки стучал).
. . . . . . . . . . .
Солдат
. . . . . . . . . . .
Разночтения корректурных листов и журнальной публикации дают основания усомниться в том, что текст, помещенный в февральском номере ‘Отечественных записок’ за 1881 г., полностью выражает авторскую волю. Судя по этим сохранившимся листам, совершенно очевидно вмешательство какого-то лица, вносившего после смерти Некрасова свои исправления в набранный на корректурных листах текст.

1

Основной текст ‘Пира…’ создавался Некрасовым в 1876 г., работа была завершена уже тяжело больным поэтом в октябре 1876 г., отдельные наброски и отрывки, использованные в ‘Пире…’, могли быть написаны раньше. Текст был набран в No 11 ‘Отечественных записок’ за 1876 г. Последовал, однако, цензурный запрет, и ‘Пир…’ был вырезан из всех экземпляров тиража этого номера журнала. В донесении от 20 ноября 1876 г. председателя С.-Петербургского цензурного комитета А. Г. Петрова начальнику Главного управления по делам печати В. В. Григорьеву говорилось: ‘…стихотворение Некрасова ‘Пир на весь мир’, которое вследствие изображенных в нем возмутительных сцен крепостного права, мученичества русского солдата и вообще народного безысходного горя до такой степени смущало цензуру, что мы готовились войти с представлением об аресте ноябрьской книжки…’ (ЛН, т. 53—54, с. 221).
Судьба изъятого из ноябрьского номера ‘Отечественных записок’ за 1876 г. текста становится ясной из донесения того же А. Г. Петрова В. В. Григорьеву от 18 февраля 1877 г.: ‘Вырезанные <...> из ноябрьской книжки ‘О<течественных> з<аписок>‘ экземпляры все хранятся в целости под замком в типографии <...> У Краевского есть экземпляр корректурных листов, может быть, есть несколько экземпляров корректурных листов у Некрасова (не более 10), остальные же 8100 экземпляров вырезок целы в типографии. Краевский предлагает их сжечь. Чтобы это не было исполнено келейно, я могу командировать к присутствию при этом помощника секретаря комитета’ (ЛН, т. 53—54, с. 222). Оттиски, хранящиеся в типография, были таким образом уничтожены. До нашего времени, однако, дошло по крайней мере два их экземпляра. Один из них, дефектный, хранится в рукописном отделе ИРЛИ АН СССР, другой, полный, в библиотеке ИРЛИ АН СССР среди книг, принадлежавших А. Ф. Кони.
Некрасов пытался пробить цензурный заслон и добиться опубликования ‘Пира…’. По свидетельству Н. А. Белоголового, больной поэт ‘несколько раз принимался за переделки поэмы, пользуясь короткими промежутками между страшными болями и записывая стихи на отдельных листах бумаги’ (Белоголовый Н. А. Воспоминания и другие статьи. М., 1897, с. 451). На основании заметки, сделанной А. Н. Пыпиным в записной книжке от 15 января 1877 г., можно было бы полагать, что Некрасов после цензурного запрета сделал попытку поместить ‘Пир…’ в декабрьском номере ‘Отечественных записок’: ‘У Некрасова <...> Он рассказывал, что делается с его стихотворением ‘Пир на весь мир’. Его вынули из дек<абрьской> книжки’ (ЛН, т. 49—50, с. 191). Всего вероятнее, однако, что Пыпин имел в виду изъятие текста из ноябрьской книжки ‘Отечественных записок’, ошибочно называя ее декабрьской. Прямыми же документами, подтверждающими намерение Некрасова поместить ‘Пир…’ в декабрьском номере ‘Отечественных записок’, мы не располагаем.
Введенный в заблуждение переданными ему словами В. В. Григорьева о якобы возможном напечатании ‘Пира…’, Некрасов пытается поместить свое произведение в январской книжке ‘Отечественных записок’ за 1877 г. В связи с этим поэт в конце декабря 1876 г. посылает В. В. Григорьеву письмо, где, в частности, говорится: ‘…теперь прибегаю к Вашему превосходительству с просьбою ускорить решение по этому делу, так как поэма моя предназначена в 1 No ‘Отеч<ественных> записок’, срок выхода которого приближается’. Далее Некрасов указывает на те изменения (‘жертвы’), которые он был вынужден внести в текст: ‘Я принес некоторые жертвы цензору Л<ебедеву>, исключив солдата и две песни, но выкинуть историю о Якове, чего он требовал под угрозою ареста книги журнала, не могу — поэма лишится смысла <...> Я же, признаюсь, жалею и тех мест, на исключение которых согласился,— я это сделал против убеждения’.
Январский номер журнала за 1877 г. вышел без ‘Пира…’. В нем было помещено лишь небольшое объявление: ‘Печатание поэмы Н. А. Некрасова ‘Пир на весь мир’ отложено по нездоровью автора’ (ОЗ, 1877, No 1, с. 3 обложки). М. Е. Салтыков-Щедрин, имея в виду, что ‘Пир…’ был вырезан из No 11 ‘Отечественных записок’ за 1876 г. и не был разрешен для публикации в составе No 1 журнала за 1877 г., в письме к А. М. Жемчужникову (март 1878 г.) упоминал, что »Пир на весь мир’ два раза вырезался из журнала’ (Салтыков-Щедрин, т. XIX, кн. 1, с. 73, курсив наш.— Ред.).
Работа больного поэта над ‘Пиром…’ после ноября 1876 г. была в основном подчинена одной цели: провести сквозь цензуру запрещенное произведение. Вполне естественно, что большинство изменений, внесенных Некрасовым в текст, действительно были жертвами, приносимыми поэтом ‘со скрежетом зубов, лишь бы последнее, дорогое ему детище увидело свет’ (Салтыков-Щедрин М. Е. Письма 1845—1889.— В кн.: Труды Пушкинского Дома при Российской Академии наук. Л., 1924, с. 021). По всей вероятности, Некрасов отредактировал начало ‘Пира…’, придав ему более самостоятельный характер, чтобы опубликовать этот отрывок (‘Доброе время — добрые песни’) в цикле ‘Последние песни’, подготовляемом для No 2 ‘Отечественных записок’ за 1877 г. или для отдельного издания под этим названием. А. Н. Пыпин в записной книжке от 15 января 1877 г. отмечал: ‘Вместе с тем Некрасов намерен сделать другую вещь: теперь же выпустить книжку своих стихов, поместить туда ‘Пир’ и новые стихотворения и представить в цензуру, которой нечего будет сказать против этого издания’ (ЛН, т. 49—50, с. 192). После заглавия и подзаголовка Некрасов выставляет дату ‘1861’, которая в сочетании с заголовком имела характер явной маскировки. Желая во что бы то ни стало опубликовать хотя бы отрывок из ‘Пира’, Некрасов идет и на то, чтобы именно сюда ввести строки, противоречащие не только смыслу поэмы, но и сущности всей его поэзии:
Славься народу
Давший свободу!
Дело любви,
Господи правый,
Счастьем и славой
Благослови!
И все же ни текст ‘Пира’ в целом, ни отрывок из него в печати при жизни Некрасова не появились. ‘Пир…’ был напечатан лишь в 1881 г. на страницах февральского номера ‘Отечественных записок’ в искаженном виде, с подписью: ‘Н. Некрасов’ и датой: ‘Октябрь, 1876. Ялта’. Н. М. Михайловский в одном из примечаний к статье ‘Записки современника’, помещенной в том же номере журнала, говоря о ‘Пире…’, отмечает: ‘Печатаемая ныне глава написана в 1876 г., но в свое время не могла появиться на свет по причинам цензурного свойства. Покойный поэт очень хотел видеть ее в печати и, уже больной, при смерти, делал, в угоду цензуре, разные урезки и приставки, лишь бы пропустили. В этом именно виде, то есть с урезками и приставками, поэма печатается теперь…’ (ОЗ, 1881, No 2, с. 262). В этой публикации отсутствуют песни ‘Веселая’, ‘Солдатская’, рассказ о ‘пенции’ и солдатских ранах (диалог Клима и солдата), исключен целый ряд строк, произведены явно цензурные замены. В издании 1881 г. текст ‘Пира…’ оказался разделенным на пять глав и вступление, четыре главы имеют названия: ‘Горькое время — горькие песни’, ‘Странники и богомольцы’, ‘И старое, и новое’, ‘Доброе время — добрые песни’. Последняя, небольшая главка оставлена без названия. Все главы имеют нумерацию римскими цифрами, причем последняя, пятая по счету, ошибочно обозначена, как и предыдущая, четвертой. В той же редакции текст был опубликован вслед за No 2 ‘Отечественных записок’ в Ст 1881, с. 316—336, с подзаголовком: ‘Из четвертой части’.
В 1870—1880-х гг. ‘Пир…’ получил широкое распространение в списках и гектографированных изданиях, в основе которых лежали тексты Оттиска 76, наборной рукописи и бесцензурного издания 1879 г. (ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, No 14, л. 1—35 об., список И. Алексеева, датирован 30 января 1877 г., воспроизводит текст Оттиска 76, там же, ф. 191 (П. А. Ефремова), оп. 1, No 495, список рукой неустановленного лица, пользовавшегося всеми названными выше текстами, Центральная Библиотека АН УССР, список рукой неустановленного лица с издания 1879 г., с некоторыми описками, гектографированное издание: Н. Некрасов. Кому на Руси жить хорошо. Вахлатчина. 1880, 86 с., {На экземпляре, хранящемся в библиотеке Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, отметка жандармского управления: ‘По протоколу вскрытия No 2. 18 марта 1880 г. найдена и отобрана у студента Толузакова’.} воспроизводящее текст Оттиска 76 с незначительными неточностями и описками, гектографированное издание с заглавием: ‘Н. Некрасов’ и эпиграфом: ‘Пел он воплощение счастья народного’, б/д, 132 с., идентичное предыдущему). ‘Пир…’ посвящен Сергею Петровичу Боткину (1832—1889), профессору медицины, лечащему врачу и близкому знакомому Некрасова.

2

Главу ‘Пир на весь мир’ от завершенной в 1873 г. ‘Крестьянки’ отделяют три года. Значительная часть поэмы ‘Кому на Руси жить хорошо’ была уже написана, и автор уже думал об ее финале. ‘Начиная,— признавался поэт,— я не видел ясно, где ее конец…’ (ЛН, т. 49—50, с. 204), С мучительными поисками этого, не сюжетного, а проблемного завершения произведения, и был связан, по-видимому, этот трехлетний перерыв в работе Некрасова над поэмой. В чем счастье человека, кто может в условиях русской действительности чувствовать себя счастливым и где лежит дорога к народному благоденствию,— па эти поднятые в поэме вопросы читатели-современники ждали по-некрасовски ясного ответа. Мы располагаем двумя свидетельствами, говорящими о том. что к началу 1875 г. этого ответа, в том его виде, в котором он дан в главе ‘Пир…’, у автора ‘Кому на Руси…’ еще не было. В феврале 1875 г. на вопрос писателя А. Шкляревского, каков будет финал поэмы, кому же на Руси жить хорошо, Некрасов ответил с горькой иронией: ‘..если порассудить, то на белом свете не хорошо жить никому….’ (Шкляревский А. А. Из воспоминаний о. Н. А. Некрасове.—Неделя, 1880, No 48, с. 773—774). А в беседе с Г. И. Успенским поэт подробно рассказал, ‘как именно предполагал окончить поэму’. Счастливцем, которому хорошо жить на Руси, оказывался ‘спившийся с кругу человек’, повстречавшийся странникам в кабаке (Пчела, 1878, No 2).
План завершения поэмы, о котором говорит Г. И. Успенский, по-своему любопытен и полон драматизма, но безнадежно пессимистичен. Он не соответствовал намерению автора создать ‘книгу, полезную’ для народа (там же), противоречил основной мысли и тону поэмы. И Некрасов не удовлетворился скептическим финалом ‘пьяного счастья’, придав движению поэмы иное, полное высокого социального и нравственного пафоса направление. Подсказали его автору ‘Кому на Руси…’ общественно-политические события середины 1870-х гг.
Это было время активного развития революционного народничества, ‘хождения в народ’, время ‘второго демократического подъема’. Россия опять, как и в 1859—1861 гг., оказалась па пороге революционных событий, и сама жизнь поставила вопрос о типе руководителей, способных возглавить и направить стихийное движение масс.
Некрасов пристально присматривался к деятельности народнической интеллигенции. Он был свидетелем судебных процессов над народниками-агитаторами, был хорошо знаком с их взглядами, с революционной молодежью его объединяли любовь к народу и защита его интересов. Некрасова, видевшего смысл жизни человека в том, чтобы ‘спешить на помощь другим’ (ПСС, т. X, с. 355), понимавшего ‘невозможность Служить добру, не жертвуя собой’ (‘Пророк’, 1874), восхищала самоотверженность молодого поколения. И трагедия ‘хождения в парод’, завершившаяся правительственными репрессиями, еще более подчеркнула для него нравственную красоту революционного подвижничества. Когда в 1876 г. поэт вернулся к работе над ‘Кому на Руси…’, он, отбросив бесперспективный финал ‘пьяного счастья’, отвечал на поставленный в поэме вопрос в духе этики революционного народничества.
В опубликованных ранее главах эпопеи Некрасов стремился прежде всего исследовать особенности социального и психологического облика русского крестьянства как потенциальной движущей силы грядущей революции. Авторское представление о человеческом счастье неизменно присутствовало в поэме, но присутствовало лишь как точка отсчета, эталон, необходимый для оценки поповского и помещичьего ‘счастья’. Теперь у автора эпопеи возникает намерение идеалам счастья ‘существователей’ противопоставить высокое понимание его революционерами, ввести в новую главу поэмы образ положительного героя, юноши Григория Добросклонова, который готов ‘отдать всю жизнь свою’ борьбе за счастье родной вахлачины.
В ‘Пире…’ революционные тенденции поэмы получают наибольшую концептрированность. В ней нарисована страшная картина крепостнического произвола, разоблачается грабительский характер реформы, оставившей ‘освобожденное’ крестьянство в состоянии нищеты и бесправия, утверждается право народа на борьбу, слышится призыв к ней. В лирических отступлениях автор высказывает уверенность, что ‘народу русскому Пределы не поставлены: Пред ним широкий путь’.
Для завершения эпопеи нужны были, по словам поэта, ‘…еще года три-четыре жизни’ (ЛН, т. 49—50, с. 204), а оставались считанные месяцы, слишком малый срок для воплощения всего задуманного. И, ощущая свою поэтическую деятельность как форму участия в освободительной борьбе, Некрасов спешит в новой главе ‘Кому на Руси…’ изложить свое кредо, дать ответ на поставленные в эпопее вопросы, сказать читателю свое последнее слово. В результате — все нарастающая лирическая взволнованность, усиление авторского голоса и — соответственно — частичное отступление от тех принципов художественного изображения действительности, которые характеризуют все предшествующие главы ‘Кому на Руси…’. Там эпическое повествование лишь иногда прерывалось лирическими всплесками типа авторского размышления-мечты ‘Эх! эх! придет ли времечко…’. Здесь лирическое начало равноправно соседствует с эпическим, автор-повествователь как бы отделяется от странников-правдоискателей, обретает большую активность, давая читателю возможность узнать и увидеть то, что осталось за пределами наблюдений и понимания мужиков.
Именно это авторское начало, проявляющееся не только в лирических отступлениях, которыми так богата новая глава эпопеи, но и в продуманной компоновке материала, делает пеструю мозаику сказов, жанровых сцен, песен последовательным размышлением поэта о судьбах народа и Родины. Композиция главы строится на движении мысли от старого к новому, от прошлого к будущему Родины. Поэтический гений автора ‘Пира…’ достигает порой небывалой силы. Вместе с тем в этой главе встречаются срывы, вялые, неудачные стихи — следствие мучительной болезни, физического угасания поэта.
Как и в главе ‘Последыш’, действие в ‘Пире…’ развертывается в деревне Большие Вахлаки. Здесь, на окраине села, под старой ивою, в ночь после ‘смерти князя старого’ вахлаки собрались обсудить свои дела. К ним примыкает п много разного проезжего люда. Странники растворяются в этой пестрой народной толпе, ибо активность мысли, напряженная работа сознания характеризует теперь всех собравшихся под старой ивой мужиков, затеявших горячий спор о правде, грехе и его искуплении. Вот здесь-то в самый разгар народного диспута, под утро, и появляется Григорий Добросклонов.
После неудачи ‘хождения в народ’ ‘демократическая интеллигенция обсуждала вопрос о переходе от ‘летучей’, ‘бродячей’ пропаганды к пропаганде ‘оседлой’ <...> Образом Гриши Некрасов как бы включается в споры о формах и методах пропаганды в деревне…’ (Гин М. От факта к образу и сюжету. М., 1971, с. 109—110). Некрасов считал, что залогом успеха в деле борьбы за ‘долю народа, счастье его’ является тесная связь и предельная близость между крестьянской массой и пропагандистами. Задумав ввести в поэму фигуру положительного героя, юноши-революционера, он и стремится продемонстрировать этот тезис, воспользовавшись уже готовым поэтическим материалом главы ‘Последыш’, видимо, потому, что времени для полной реализации замысла эпопеи не было, а глава ‘Последыш’, в которой изображалась темная, но уже просыпающаяся вахлачина и ставился вопрос о народном благоденствии, давала возможность показать, как из самой народной среды выходят люди, формирующие ее сознание. II автор соединяет ‘Пир…’ с ‘Последышем’ не только местом и временем действия, но и общностью персонажей, сделав в тексте ‘Пира…’ соответствующее примечание (см. с. 188 наст. тома).
Усиление в главе ‘Пир на весь мир’ лирического начала определило и структуру образа Григория Добросклонова. Не случайно автор сделал Гришу поэтом: в сердце юноши он вложил свои чувства, в его уста — свои песни (субъективно-лирическая основа образа Гриши еще отчетливее ощущается в черновых рукописях главы). Так, в песне ‘Русь’ звучит вера поэта в то, что уже загорелась в народе ‘искра сокрытая’ революционной энергии и что ‘сила народная, сила могучая’ рано или поздно выведет его Родину на широкий и светлый путь. А песня ‘Средь мира дольного…’ — итог многолетних размышлений автора эпопеи о смысле жизни, об истинных и ложных путях человека в ней. Некрасов не только противопоставляет два таких пути, не только отвергает эгоистические представления о счастье, но призывает молодежь идти ‘на бой, на труд’ за ‘долю народа, счастье его’, давая тем самым ответ на вопрос, во имя чего должен жить человек и в чем состоит его высшее назначение. Таким образом, в песнях Гриши получили завершенность и социальные, и нравственные вопросы, поставленные в эпопее ‘Кому на Руси жить хорошо’.
Понимание сущности Гришиного счастья еще не доступно народному сознанию. Странники — искатели счастливого так и не узнали, ‘что творилось с Гришею’, но обращенный к демократической интеллигенции призыв Некрасова сыграл огромную роль в формировании ее гражданского сознания, а следовательно и в развитии революционного движения в России.
Основой поэтической мысли Некрасова всегда была ‘реальность’, действительность. И если рассматривать образ Гриши Добросклонова как попытку Некрасова художественно воссоздать идеальный тип общественного деятеля, необходимого России, то мы вправе говорить о его недорисованности, которую нельзя объяснить только оглядкой на цензуру. Дело, видимо, в том, что действительность 1870-х гг. не давала еще материала для реалистического изображения живого, исторически конкретного образа революционера, кровно близкого крестьянской массе и ведущего свой народ к торжеству социальной справедливости. Создавая образ Гриши, Некрасов вступал в область мечты. Отсюда известная контурность образа, столь неожиданная в эпопее, где каждая фигура зрима и осязаема.
Ст. 26—27. …’Положение’, Как вышло, толковали им…— Царский ‘Манифест’ и ‘Положения…’ вызвали многочисленные толки и слухи среди крестьянства. ‘Лжетолкователи’, ‘бойкие говоруны’, ‘подстрекатели’, как именовались в официальных донесениях пропагандисты, старались разъяснить крестьянам, что реформа принесла им лишь новые тяготы и разорение (см. об этом: Базанов Вас. От фольклора к народной книге. Л., 1973, с. 206—296).
Ст. 53. Луга поемные — заливные луга.
Ст. 298. Барона Синегузина…, ср. пояснение Некрасова к этой фамилии: Тизенгаузена.— Помещик Ярославской губернии барон Тизенгаузен имел владения в Рыбинском уезде (см.: Памятная книжка Ярославской губ. на 1862 год. Ярославль, 1863).
Ст. 315—442.— В основу рассказа дворового ‘Про холопа примерного — Якова верного’ легла история, услышанная А. Ф. Кони от сторожа волостного правления Николая Васильевича и переданная им Некрасову. А. Ф. Кони в воспоминаниях о поэте пишет: ‘На мой вопрос, отчего он (Некрасов,— Ред.) не продолжает ‘Кому на Руси жить хорошо’, он ответил мне, что по плану своего произведения дошел до того места, где хотел бы поместить наиболее яркие картины из времен крепостного права, но что ему нужен фактический материал, который собирать некогда и трудно, так как у нас даже недавним прошлым никто не интересуется. ‘Постоянно будить надо,— без этого русский человек способен позабыть и то, как его зовут’,— прибавил он’ (Кони А. Ф. Собр. соч. в 8-ми т., т. VI. М., 1968, с. 260—261). И А. Ф. Кони тут же передал поэту рассказ старого сторожа: ‘В другой раз тот же старик рассказал мне с большими подробностями историю другого местного помещика, который зверски обращался со своими крепостными, находя усердного исполнителя своих велений в своем любимом кучере — человеке жестоком и беспощадном. У помещика, ведшего весьма разгульную жизнь, отнялись ноги, и силач-кучер на руках вносил его в коляску и вынимал из нее. У сельского Малюты Скуратова был, однако, сын, на котором отец сосредоточил всю нежность и сострадание, не находимые им в себе для других. Этот сын задумал жениться и пришел с предполагаемой невестой просить разрешения на брак. Но последняя, к несчастью, так приглянулась помещику, что тот согласия не дал. Молодой парень затосковал и однажды, встретив помещика, упал ему в ноги с мольбою, но, увидя его непреклонность, поднялся на ноги с угрозами. Тогда он был сдан не в зачет в солдаты, и никакие просьбы отца о пощаде не помогли. Последний запил, но недели через две снова оказался на своем посту, прощенный барином, который слишком нуждался в его непосредственных услугах. Вскоре затем барин поехал куда-то со своим Малютою Скуратовым на козлах. Почти от самого Панькина начинался глубокий и широкий овраг, поросший по краям и на дне густым лесом, между которым вилась заброшенная дорога. На эту дорогу, в овраг, называвшийся Чертово Городище, внезапно свернул кучер, не обративший никакого внимания на возражения и окрики сидевшего в коляске барина. Проехав с полверсты, он остановил лошадей в особенно глухом месте оврага, молча, с угрюмым видом,— как рассказывал в первые минуты после пережитого барин,— отпряг их и отогнал ударом кнута, а затем взял в руки вожжи. Почуяв неминучую расправу, барин в страхе, смешивая просьбы с обещаниями, стал умолять пощадить ему жизнь. ‘Нет,— отвечал ему кучер,— не бойся, сударь, я не стану тебя убивать, не возьму такого греха на душу, а только так ты нам солон пришелся, так тяжело с тобой жить стало, что вот я, старый человек, через тебя душу свою погублю…’. И возле самой коляски на глазах у беспомощного и бесплодно кричащего в ужасе барина он влез на дерево и повесился па вожжах.
Выслушав мой рассказ, Некрасов задумался, и мы доехали до Петербурга молча <...> и когда мы расставались, сказал мне: ‘Я этим рассказом воспользуюсь’,— а через год прислал мне корректурный лист, на котором было набрано: ‘О Якове верном — холопе примерном’, прося сообщить, ‘так ли?’. Я ответил ему, что некоторые маленькие варианты нисколько не изменяют существа дела, и через месяц получил от него отдельный оттиск той части ‘Кому на Руси жить хорошо’, в которой изображена эта пропекая история в потрясающих стихах’ (там же, с. 263—264). Способ мести, к которому прибегает Яков, был известен в народном быту, особенно у восточных народностей. Повеситься на глазах обидчика означало, по народным представлениям, причинить ему непременное несчастье (см.: Кубиков И. Н. Комментарий к поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’. М., 1933, с. 100). Такая месть называлась ‘сухой бедой’. »Тащить сухую беду’ — это значит, что назло своему заклятому врагу нужно повеситься у него во владении, чтобы заставить его мучиться всю жизнь’ (Телешов Н. Рассказы, т. 1. СПб., 1903, с. 133). По свидетельству С. В. Максимова, и у финских народов долгое время практиковалась ‘сухая беда’: ‘Обиженный вешался на воротах обидчика на пущее горе для живого’ (Максимов С. В. Сибирь и каторга, т. II. СПб., 1871, с. 76).
Ст. 353. Долгуша — длинный экипаж, линейка.
Ст. 481. Не утрафили — не угодили, не попали.
Ст. 487—488. Была капель великая, Да не на вашу плешь! — Ср. народную пословицу: ‘Эта капель не на вашу плешь’ (Даль, с. 672).
Ст. 491. Разбой — статья особая…— В народном сознании разграничивался ‘социальный разбой’ и обычный грабеж. Фольклор свидетельствует, что симпатии народа были на стороне ‘социального разбойника’, в то время как вор и грабитель вызывал справедливое негодование и презрение.
Ст. 494. Прасол — торговец, скупающий оптом у крестьян продукты, скот.
Ст. 546—549. …целые селения ~ Идут…— Из-за голода и бедности попрошайничество в России приняло огромные размеры. В некоторых местностях оно превратилось в особый промысел. Об этом явлении русского народного быта в 1874—1875 гг. писали ‘Отечественные записки’ (см., например: Максимов С. В. Бродячая Русь. Нищеброды и калуны.—ОЗ, 1876, No 10, с. 463—496).
Ст. 556. Просфоры афонские — просфоры, освященные в одном из монастырей на Афоне.
Ст. 557. Слезки богородицы — огородное растение, имеющее твердые крупные семена, которые употреблялись для четок.
Ст. 560. Что дальше Троицы-Сергия…— Троице-Сергиевская лавра под Москвой, популярное место богомолья.
Ст. 602. Старообряд Кропильников…— Отмечая, что Ярославская губерния была почти на три четверти раскольничья и скрытническая секта имела здесь большее, нежели где бы то ни было, число приверженцев, В. А. Архипов указывает, что Некрасов, живя в ярославских деревнях, сам собирал материал для создания образа ‘старообряда Кропильникова’. Вместе с тем В. А. Архипов предполагает знакомство поэта с работой Л. Н. Трефолева, вышедшей в 1866 г. (Трефолев Л. П. Странники. Эпизод из истории раскола.— Труды Ярославского статистического комитета, вып. I. Ярославль, 1866). См. об этом: Архипов Б. А. Поэзия борьбы и труда. Очерки творчества Н. А. Некрасова. М., 1973, с. 246—256.
Ст. 664—665. Ушицы ложкой собственной, С рукой благословляющей…— Имеется в виду обычай старообрядцев употреблять собственную посуду. На черенке ложки вырезались два благословляющих перста (староверческое двуперстное знамение).
Ст. 694. …быль афонскую…— В 1821 г. во время борьбы Греции за независимость в афонских монастырях появились агитаторы-греки, склонившие монахов принять участие в восстании против турок. Монахи подняли восстание, но были разгромлены турками, большинство их было загнано в море и потоплено, часть же вырезана на горе Афон (см.: Кубиков И. Н. Комментарий к поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’, с. 105—106, а также: Благовещенский Н. Афон. М., 1864).
Ст. 728. Поля старозапашные — старопахотные, долгое время находившиеся под пашней.
Ст. 772. Кудеяр-атаман — герой легенд, принадлежащих фольклорной традиции. Некрасов по-своему использует и обрабатывает мотивы этих легенд. См. об этом: Андреев П. Я. Легенды о двух великих грешниках,— Изв. Ленипгр. гос. пед. ин-та им. Герцена, 1929, вып. 1, с. 186—188, Гин М. М. Спор о великом грешнике. (Некрасовская легенда ‘О двух великих грешниках’ и ее истоки).— В кн.: Русский фольклор, VII. М.—Л., 1962, с. 84-98, Базанов Вас. От фольклора к народной книге, с. 266—269. Некрасовская интерпретация Кудеяра как народного мстителя и заступника близка трактовке, выраженной в статье анонимного автора, опубликованной в ‘С.-Петербургских губернских ведомостях’ за 1875 г. (No 167) (см. об этом: Гин М. М. О двух легендах из ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Некрасов и русская литература второй половины XIX —начала XX в. Ярославль, 1981, с. 25—26).
Ст. 835. Глянул — и пана Глуховского…— В ‘Колоколе’ Герцена от 1 октября 1859 г. под рубрикой ‘Жестокое обращение и другие злодейства помещиков’ была опубликована заметка о происшествии в Смоленской губернии, сообщавшая о том, что помещик Глуховский засек своего крепостного крестьянина. Некоторые исследователи полагают, что этот помещик, упомянутый в ‘Колоколе’, может быть назван прототипом персонажа некрасовской легенды (см.: Нольман Ш. Л. Легенда и жизнь в некрасовском сказе ‘О двух великих грешниках’.— РЛ, 1971, No 2).
Ст. 870. …трусу празднуют…— народный фразеологизм (см.: Даль, с. 279, а также: Мещерский Н. А. О происхождении фразеологизма ‘трусу праздновать’ (‘труса праздновать’).— В кн., Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1977, с. 76—79).
Ст. 897—899. …а нашей галочке ~ Всего милей…— Близкую пословицу (‘Нет певчего для вороны супротив родного вороненка’) см.: Даль, с. 666.
Ст. 901. Аммирал-вдовец по морям ходил…— По предположению М. М. Гина, прототипом ‘аммирала-вдовца’ явился граф А. Г. Орлов-Чесменский, имевший титул генерал-адмирала и щедро награжденный Екатериной тысячами крепостных крестьян (Гин М. М. О двух легендах из ‘Кому на Руси жить хорошо’.— В кн.: Н. А. Некрасов и русская литература.., с. 28—39).
Ст. 903. Под Ачаковым…— Во время русско-турецкой войны 1787—1791 гг. укрепленный турками Очаков оказался центром военных операций. Шестимесячная осада его русскими войсками завершилась взятием крепости штурмом.
Ст. 952—953. Досыта не едавшие, Несолоно хлебавшие…— Ср.: ‘Как несолоно хлебал’, ‘Досыта не наедаемся, а с голоду не умираем’, ‘Досыта не наедаемся, допьяна не напиваемся’ (Даль, с. 32, 83, 84).
Ст. 955. Драть будет волостной…— ‘Положением’ 1861 г. были учреждены волостные суды, наделявшиеся правом приговаривать крестьян к телесным наказаниям (сечению розгами). Телесные наказания были отменены лишь в 1904 г.
Ст. 1013. Пещур — котомка или лубяная корзинка.
Ст. 1104—1166. Светает. Снаряжаются ~ Прогнали, как сквозь строй! — Эпизод расправы крестьян с доносчиком прокомментирован А. А. Буткевич в письме от 13 декабря 1878 г. к С. И. Пономареву: ‘А знаете ли, что это истинное происшествие: в 74 году я провела лето с братом в бывшем его имении Ярослав<ской> губ., в селе Карабихе. Не могу сказать наверное, сам ли исправник или один из акцизных чиновников рассказывал при мне брату о крестьянине-шпионе, который возбудил подозрение в мужиках тем, что, ничего не делая, одевался щеголем и имел всегда деньги,— вот они и добрались откуда и, сообразив, что это за птица, заманили его в лес и избили. Мужик-шпион убрался из своей деревни, но всюду, где он появлялся, его били по наказу. Помнится, что история эта кончилась трагически. Все это, конечно не для печати, но со временем, через много, много лет, когда появится на свете ‘Пир на весь мир’, было бы кстати разъяснить, за что бьют этого злосчастного Егорку,— иначе не будет смысла…’ (ЛН, т. 53—54, с. 190). В некрасовских набросках планов дальнейшего развития поэмы имелась заметка, относящаяся к данному эпизоду: ‘Как мужики распорядились с шпионами из своих’ (см. с. 598 наст. тома). О подобной расправе крестьян с доносчиком см. очерк П. И. Якушкина ‘Бунты на Руси’ (1866). Автор очерка передает суждение мужиков: ‘У нас отродясь доносчиков не было <...> а вот он стал ябедником, а для того на расправу <...> Мир приговорил: стало, по правде’ (Якушкин П. И. Соч. СПб., 1884, с. 47-48).
Ст. 1199. Раек — ящик с передвижными картинками, которые рассматривают через увеличительные стекла. Раешник сопровождал показ картинок комическими или сатирическими прибаутками.
Ст. 1230—1231. А коли семь-то рубликов Платить…— В 1868 г. Комитет министров повысил тарифы на Московско-Петербургской железной дороге с 5 руб. до 7 руб. 50 коп. для проезда пассажиров 3-го класса. Поездка по железной дороге оказывалась теперь практически недоступной для простого люда (см.: Кубиков И. Н. Комментарий к поэме Некрасова ‘Кому на Руси жить хорошо’, с. 112—113). Это правительственное мероприятие и его последствия стали предметом обсуждения на страницах ‘Отечественных записок’ в статье ‘Оглянемся назад’, принадлежавшей В. В. Берви-Флеровскому. Автор, говоря о повышении железнодорожных тарифов, писал: ‘Явились в свет чудовищные паровозные тарифы, которые постоянно повышались в то время, когда они должны были понижаться, для перемещающегося по железным дорогам населения они сделались невыносимым гнетом, народ во множестве идет пешком, вместо того чтобы платить непомерные тарифы. Железные дороги все более превращаются в гнетущую монополию…’ (ОЗ, 1876, No 5, с. 143).
Ст. 1270—1277. У богатого ~ Оскотинился. (Ср. также ст. 1286—12 9 6: Только трех Матрен ~ Несет каравая…).— В основе песен фольклорные приговорки, раешные стишки. Запись их Некрасовым относится к 1843—1848 гг., когда поэт работал над ‘Жизнью и похождениями Тихона Тростникова’, их тексты находятся в составе черновиков этой повести: ‘Вапюха! давай-ка табаку понюхам носового, да помянем Кузьму Мосолова, Тюшу да Матюшу, избранную душу, Аверьку да Романа, коверкало бы его да ломало, трех Матрен да Луку с Петром, дедушку Трифона да бабушку Власьевну… На Волге на берегу лежит вот эдакий рожище табаку. Наш брат, голенький голячок, садится на скачок, потягивает табачок, божью травку, Христов корешок, бога хвалит, Христа величает, а богатого проклинает. У богатого, у богатины много пива и меду, да мало в том проку. Он меня не напоит, не накормит, со своей женой — — -‘ (ПСС, т. VI, с. 523). Аналогичные приговорки были зафиксированы позднее у Даля: ‘Чок! чок! чок! табачок, садится добрый молодец на толчок, испивает божью траву. Христов корешок’. ‘Понюхаем табаку носового, вспомянем Макара плясового, трех Матрен да Луку с Петром’, ‘Бога хвалим, Христа величаем, богатого богатину проклинаем’, ‘У богатого-богатины пива-меду много, да с камнем бы его в воду’ (Даль, с. 909,71,742).
Ст. 1356. Деньга — полкопейки.
Ст. 1367—136 8. Ему бы в Питер надобно До комитета раненых.— ‘Комитет о раненых’ был учрежден в 1814 г. (с декабря 1877 г. назывался ‘Александровским’).

Эпилог

Гриша Добросклонов.— В письме к С. И. Пономареву, внося необходимые поправки в рукопись ‘Пира’, А. А. Буткевич к фамилии Добросклонов дает собственное примечание: ‘Это Добролюбов’ (ЛН, т. 53—54, с. 190).
Ст. 1703. …на верстак…— Здесь: стойка, прилавок.
Ст. 1764—1765. Сила в ней скажется Несокрушимая! — Эти строки часто перефразировались в пропагандистской литературе революционных народников. См., например, сказку ‘О четырех братьях’: четверо путешествующих братьев из конца в конец обошли ‘Русь крещеную’, попали на каторгу, но не потеряли веры, что ‘пробудится народ, он почует в себе силу могучую, силу необоримую’ (Агитационная литература русских революционных народников. Л., 1970, с. 294). См. об этом: Соколов Н. И. Некрасов и литературное народничество.— РЛ, 1967, No 3.

Другие редакции и варианты

С. 5 17 …рыбак архан<гельский>…— М. В. Ломоносов. Ср. стихотворение ‘Школьник’ (наст. изд., т. II, с. 34).
С. 533. Ее к нам барин-странничек ~ Недолго погулял! — Намек на один из многочисленных эпизодов ‘хождения в народ’, когда распространителей литературы арестовывали за антиправительственную пропаганду.
С. 554. …божевольного…— Здесь: блаженного, юродивого. Ср. также у Некрасова в ‘Тонком человеке’: ‘Человека недальнего и бесхарактерного, нестойкого в слове не с дурного умысла, а но слабости, народ зовет божевольным’ (ПСС, т. VI, с. 443).
С. 566. Пули сардинские…— Фольклорный отзвук италийских походов Суворова.

НАБРОСКИ К ПОЭМЕ И ЕЕ НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫМ ГЛАВАМ

<1>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: фрагмент ‘Псарь, ~ Молодые помещики’ — Бюллетени рукописного отдела Пушкипского Дома, вып. III. М.—Л., 1952, с. 29, фрагмент ‘Мы тут воруем лес.’ — ПССт 1931, с. 576, фрагмент ‘Прибавить ~ и проч.’ — ПССт 1931, с. 573, фрагмент ‘Купец ~ по 1 1/2’ — ПССт 1927, с. 485. Остальные фрагменты, составляющие <1>, публикуются и включаются в собрание сочинений впервые.
Автограф чернилами и карандашом на отдельном листе с набросками к ‘Прологу’, главе ‘Сельская ярмонка’ и сатире ‘Балет’ — ИРЛИ, No 21200, п. 21, л. 59.
<2>. Печатается по автографу.
Публикуется и включается в собрание сочинений впервые.
Автограф чернилами на полях рукописи главы ‘Сельская ярмонка’ — ГБЛ, ф. 195, М. 5745, л. 20.
<3>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано: фрагмент ‘Как многие источники ~ Как коня куют.’ — ПСС, т. III, с. 648—649, фрагмент ‘Какое-нибудь страшное злодейство ‘а до той поры не думали.’ — Неизданные стихотворения Некрасова. СПб., 1918, с. 92.
В собрание сочинений впервые включено: фрагмент ‘Как многие источники ~ Как коня куют’ — т. III указанного выше издания, фрагмент ‘Какое-нибудь страшное злодейство ~ а до той поры не думали.’ — там же, с. 649—650.
Автограф чернилами на листе с карандашными набросками к главе ‘Поп’ — ИРЛИ, ф. 203, No 12, л. 1.
<4>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано (без вариантов) и включено в собрание сочинений: Ст 1920, с. 549—550.
Автограф на развернутом листе, чернилами с вычеркиваниями и вставками — ИРЛИ, ф, 203, No 12, л. 27—28 об. (л. 28—чистый).
<5>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: ПСС, т. III, с, 569.
Автограф карандашом — ИРЛИ, No 21200, п. 32, л. 58—58 об. (л. 58 об.— чистый).
<6>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: ПСС, т. III, с. 569—570.
Автограф чернилами в верхней части листа с черновыми записями, относящимися к ‘Крестьянке’,— ИРЛИ, No 21200, п. 21, л. 108.
<7>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано: Звенья, V. М., 1935, с. 511.
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. III, с. 570.
Автограф карандашом на л. 2 об. обложки наборной рукописи поэмы ‘Княгиня Трубецкая’ — ИРЛИ, ф. 203, No 179, л. 12. <8>. Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: Ст 1879, т. IV, с. LXXXIX.
Тексту песни предпослано объяснение С. И. Пономарева: ‘По смерти поэта в его бумагах найден был план еще одной задуманной им части поэмы под заглавием ‘Смертушка’. Действие происходит на Шексне в самый разгар сибирской язвы. По бечевнику бродят полуживые лошади, тут же валяются мертвые. По реке плывут лошадиные трупы. Ночь. По берегам местами разложены костры, у которых видны фигуры судорабочих. Слышится песня’. После стихотворного наброска С. И. Пономарев сделал примечание: ‘Далее в рукописи идет следующая заметка Некрасова’, имея в виду текст ‘Эта песня со что счастлив чиновник.’ (Ст 1879, т. IV, с. XXXIX). Ср. текст песни: наст. том, с. 512—513.
Автограф не найден.
<9>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано (с некоторыми неточностями) и включено в собрание сочинений: ПСС, т. III, с. 647—648.
Автограф чернилами на двойном листе с карандашными набросками отдельных стихотворных строк, относящимися к поэме ‘Княгиня Трубецкая’ (на л. 2 об.),—ИРЛИ, P. I, оп. 20, No 38, л. 1—4 об. (л. 2 — чистый).
<10>. Печатается по копии А. А. Буткевич.
Впервые опубликовано (с неточностями) и включено в собрание сочинений: Ст 1879, т. IV, с. XXXVIII.
Автограф не найден. Копия в письме А. А. Буткевич к С. И. Пономареву от 13 декабря 1878 г.— ИРЛИ, Р. II, он. 1, No 40, л. 37— 37 об. А. А. Буткевич переписала этот набросок со следующим замечанием: ‘Когда дело дойдет до поэмы ‘К<ому> на Р<уси> ж<ить> х<орошо>‘, пристройте, если найдете полезным, недавно открытый мною листок, он написан рукою брата. Очевидно, это план для дальнейшего развития поэмы — вот он’.
<11>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: ПСС, т. III, с. 650.
Автограф карандашом па отдельном листе — ИРЛИ, ф. 203, No 42. л. 5.
<12>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: ПСС, т. III, с. 680.
Автограф карандашом на последнем листе наборной рукописи главы ‘Помещик’ — ЦГАЛИ, ф. 338, оп. 1, ед. хр. 13, л. 39.
<13>, Печатается по автографу.
Публикуется и включается в собрание сочинений впервые.
Автограф карандашом на полях первого листа черновой рукописи главы ‘Помещик’ — ГБЛ, ф. 195, М. 5745, л. 40.
<14>. Печатается по автографу.
Впервые опубликовано и включено в собрание сочинений: ПСС, т. III, с. 570.
Автограф карандашом, текст местами стерт, на листе с набросками к ‘Пиру на весь мир’ — ГБЛ. ф. 195, карт. 1, No 9, л. 3 об.
Замысел ‘Кому на Руси жить хорошо’ Некрасов не успел реализовать полностью. Умирая, он глубоко сожалел, что не окончил своей поэмы: ‘…если бы еще года три-четыре жизни. Это такая вещь, которая только в целом может иметь свое значение. И чем дальше пишешь, тем яснее представляешь себе дальнейший ход поэмы, новые характеры, картины…’ (ЛН, т. 49—50, с. 204).
Мы располагаем рядом планов и набросков к поэме, сделанных Некрасовым в разное время. Изучение их помогает в какой-то мере представить то, о чем хотел, но не успел написать поэт. Судя по ранним наброскам (<1>, <2>, <3>), он хотел рассказать о Мстере, развитии промыслов, о вытеснении старого речного транспорта пароходами, нарисовать картины деревень, охваченных половодьем, выявить причины, порождающие в народе преступность. Одни записи этой группы нашли свое развитие в ‘Кому на Руси…’ (‘Баба — конь в корене’, ‘Рожь кормит всех’, ‘Губернаторша’ — в ‘Крестьянке’, ‘Мы тут воруем лес’ — в ‘Последыше’, ‘Собачник’ — возможно, в главе ‘Помещик’), другие — в лирике (‘Разливы, деревья в воде’ и ‘Соловьиная роща’ — см. ‘Стихотворения, посвященные русским детям’), третьи остались нереализованными.
В первой части произведения странники ‘доведывают’ попа и помещика. Новые очертания сюжетного рисунка — поиски Избыткова села (‘Последыш’), ‘доведывание’ Матрены Корчагиной (‘Крестьянка’) — не изменили намерения Некрасова написать главы, в которых рассказывалось бы о встречах мужиков с другими кандидатами в счастливцы, перечисленными в ‘Прологе’.
Для главы о купце Некрасов сделал набросок (<1>), в котором подчеркиваются скупость и ханжество героя. Глава осталась ненаписанной, но обюазы купцов, мелькающие в поэме (‘Пьяная ночь’, ‘Счастливые’), характеризуются примерно так же.
Гораздо обстоятельнее разработана поэтом глава о чиновнике. Она, судя по наброскам (<4> — <9>), должна была стать одной из самых интересных и драматических частей поэмы.
Замысел главы связан с фактами реальной действительности (см. об этом: Тарасов А. Некрасов в Карабихе. Ярославль, 1977, с. 127—131). В конце 1860-х гг. северные губернии России охватил голод и одновременно эпидемии холеры и сибирской язвы. Бедствие это распространилось и на такие знакомые Некрасову по охотничьим поездкам места, как Рыбинск и Шексна. Летом 1870 г. поэт получил письмо от А. С. Пругавина. ‘Вы, вероятно, помните,— писал последний,— шестьдесят восьмой год, когда наши газеты и журналы толковали на разные лады о голоде, постигшем Архангельскую, Олонецкую и некоторые другие губернии’. И дальше корреспондент сообщал о нашумевшем тогда ‘предприятии г-жи Вельяшевой’, организовавшей для пострадавших от голода крестьян бесплатные обеды, лечебницу, мастерские, и о ее муже, мировом посреднике, потерпевшем от начальства за свою деятельность. Письмо Пругавина. явившееся, по-видимому, импульсом для замысла ‘Смертушки’ (так, по свидетельству С. И. Пономарева (см. выше, с. 684), была условно названа Некрасовым глава о чиновнике), дает ключ к наброску <5>: ‘Подготовка для сиб<ирской> язвы со Вельяшева, ее муж, от них сведения о голоде.)’. Деятельность Вельяшевых заинтересовала Некрасова, он, очевидно, познакомился с ними и на основе живого рассказа кратко записал драматический сюжет.
В августе 1872 г. Н. А. Некрасов вместе с А. Н. Ераковым ездил охотиться на Шексну. Поездка в места, недавно пережившие голод и эпидемию, способствовала формированию замысла. Какие-то факты Некрасов мог узнать от местных жителей, какие-то сведения рассчитывал получить от А. Н. Еракова, который, служа в министерстве путей сообщения, имел доступ к материалам о голоде. Над главой о чиновнике Некрасов собирался работать летом 1873 г. за границей. 25 июня (7 июля) 1873 г. он пишет Еракову из Киссенгена: ‘…желал бы иметь от тебя к Диеппу материалы для Шексны’. Поэт захвачен замыслом. На обложке рукописи поэмы ‘Княгиня Трубецкая’ (см. выше, с. 596) мы находим наброски к задуманной главе. Но потому ли, что нужные материалы Браков не доставил, или потому, что Некрасова увлекла иная работа (‘Крестьянка’), глава осталась ненаписанной. Сущность авторского замысла раскрывают сохранившиеся наброски, особенно три из них: рассказ ветеринарного врача (<4>), рассказ исправника (<9>) и набросок <8> ‘На правом берегу поют со что счастлив чиновник.’ с предваряющим его планом главы, сообщенным С. И. Пономаревым.
Действие главы ‘Смертушка’ должно было развертываться на берегу Шексны, в зловещей обстановке свирепствующей эпидемии. Ночь, костры, валяющиеся на берегу и плывущие по реке лошадиные трупы, кресты на барках. Трагедия грядущего сиротства, голода, безысходности. Хватающие за душу песни ‘Жена к реке…’ и ‘В руке топор…’. В этой обстановке, видимо, и происходят беседа странников с ветеринарным врачом, который рассказывает о горе крестьянской семьи, потерявшей савраску-кормильца, а затем под утро — разговор с исправником, в исповеди которого равно потрясают картина бесправия народа, глумления над ним и трагедия пробуждения совести. Трагедия эта не имеет исхода, ибо как поп (глава ‘Поп’) берет из протянутой руки старухи два медных пятака, хоть и переворачивается его душа, так и исправник, вопреки голосу совести, поедет в свой уезд и будет уводить с крестьянского двора последнюю коровенку. Рассказом исправника Некрасов, по его словам, ‘поканчивает’ ‘с тем мужиком, который утверждал, что счастлив чиновник’.
По всей видимости, главу о чиновнике Некрасов в 1873 г. собирался поместить вслед за ‘Крестьянкой’. По замыслу автора, семь мужиков в конце концов отправлялись в Петербург. В черновых рукописях ‘Пира…’ есть строки о будущей встрече странников ‘зимой в далеком Питере’ с солдатом Овсянниковым (см.: Другие редакции и варианты, 569—570). Где-то они пересекали железную дорогу, а близ Петербурга, участвуя в качестве загонщиков в царской охоте, должны были встретиться с царем (см. набросок <10>). Планы продолжения поэмы, зафиксированные рукописями поэта, помогают понять движение мысли автора эпопеи. Возможно, однако, что Некрасов, если бы у него было ‘еще года три-четыре жизни’, после завершения ‘Пира на весь мир’ отказался бы от этих планов и действие поэмы пошло по другому, неведомому нам руслу.
Некрасов Николай Алексеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Алфавитный указатель произведений Некрасова, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1985
  2. Стихотворения 1856-1866 гг, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1866
  3. Комментарии ко второму тому Полного собрания сочинений, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1981
  4. Авторские пометы на I и II томах ‘Стихотворений’ (СПб., 1873), Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1897
  5. Комментарии к третьему тому полного собрания сочинений, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1982
  6. Послесловие к изданию ‘Стихотворений’ 1873-1874 гг, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1874
  7. Комментарии к ‘Как опасно предаваться честолюбивым снам’, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1983
  8. Перечень стихотворений 1838-1855 гг.,, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1981
Электронная библиотека