Коко
Коко
Перев. съ нмецк. I. З—ъ.
‘Юный Читатель’, No 11, 1904
Коко, Немецкая_литература, Год: 1904
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Наконецъ я получила изъ Англіи письмо, сообщавшее мн почти съ телеграфической краткостью: ‘попугай отправленъ, къ сожалнію, не жако, вслдствіе войны съ Ашанти ввозъ прекращенъ, молодыхъ птицъ нтъ’.
Что же они мн посылаютъ? Нужно молодую птицу, по возможности жако, писала я объ этомъ своевременно. Я сгорала отъ любопытства, и такъ какъ птицы въ наше время путешествуютъ скоро, то я тотчасъ же похала на почту, чтобы узнать, прибыла ли она уже, и если да, то какъ можно скоре водворить ее у себя дома.
Что это можетъ быть за попугай, думала я по дорог на почту. Амазонскій? Они ужасно кричатъ. Лори? Жаль, говорятъ, они очень нжныя птицы. Наконецъ, самый обыкновенный какаду?! Тогда все пропало: такія опасныя птицы! Я вспомнила ‘Птицы въ невол’ Брэма и его отзывъ о какаду: ‘очень легко раздражаются, никогда не забываютъ обидъ’. Я не подозрвала, что и у птицъ есть чувство чести, и думала только объ одномъ — ‘никогда не забываютъ обидъ’.
Я была разстроена: вышло не такъ, какъ я ожидала и хотла. На почт я попросила указать мн, гд могъ находиться новоприбывшій. Вхожу въ залъ, въ одномъ углу вижу нсколькихъ почтовыхъ чиновниковъ, которые громко смются, слышу пронзительные звуки, подхожу со своей повсткой и передо мной мой какаду съ высоко взъерошеннымъ хохломъ, яростно отбивающійся и хватающій клювомъ направо и налво, а люди дразнятъ его палочками и хохочутъ надъ его яростью. Такъ это мой какаду! Я его освобождаю изъ плна, мн выносятъ его на извозчика, ставятъ противъ меня, и я ду домой. Я назвала его ‘Коко’ и самымъ ласковымъ голосомъ старалась успокоить его. Напрасно! Коко сердился и кусался! Какъ быть? Я совершенный новичекъ въ дл воспитанія птицъ, и вдругъ такое маленькое, но такое свирпое животное! ‘Раздражителенъ, злопамятенъ’, мелькало у меня въ голов.
По прізд домой я хотла водворить Коко въ его жилищ, снабженномъ кормомъ и водою и усыпанномъ рчнымъ пескомъ — словомъ, приготовленномъ по всмъ правиламъ. Но Коко отказывается покинуть свой транспортный ящикъ. Употребить силу мн не хотлось, я помнила о ‘мстительности’. Съ терпніемъ ова я отставила ящикъ. Наконецъ, Коко влетаетъ въ свою клтку, бьетъ крыльями, кричитъ, оглядывается, кругомъ, взбирается кверху, беретъ глотокъ воды, схватываетъ посудинку и бросаетъ ее на полъ, опрокидываетъ другую — съ кормомъ, зерна разлетаются по ковру въ самые отдаленные углы комнаты. Онъ вынимаетъ нассть и швыряетъ ее внизъ, спускается на полъ клтки, начинаетъ рыть песокъ и кричитъ, кричитъ во все горло!
Я опускаюсь на стулъ и размышляю о разниц между желаньями, мечтами и дйствительностью…. Вдь я совершенно иначе представляла себ все это! Мн хотлось имть робкую птицу, которой придется внушать довріе, которая будетъ благодарна за каждое ласковое слово и вдругъ вмсто нея этотъ дьяволъ въ образ птицы! Грустнымъ взоромъ осматривала я опустошенія, произведенныя въ такое невроятно короткое время маленькимъ чудовищемъ, которое съ этихъ поръ должно было сдлаться моимъ товарищемъ. Я уже подумывала о томъ, нельзя ли будетъ его обмнять. Однако, подожду дв-три недли! Дамъ ему время исправиться!
Слдующіе дни принесли мало надежды на исправленіе. Правда, онъ кричалъ меньше, но каждое мое приближеніе неизмнно встрчалъ крикомъ и свистомъ. Онъ былъ уменъ и красивъ. Пепельно-срая спина и крылья прекрасно гармонировали съ темно-розовой грудью и блдно-розовымъ хохломъ, который, взъерошенный, живо напоминалъ гренадерскія шапки временъ Фридриха Великаго. Все это было очаровательно-красиво, а черные сверкающіе глаза такъ сознательно смотрли на міръ, такъ внимательно слдили за каждымъ движеніемъ, за всмъ, что происходило вокругъ,— что это меня примирило съ нимъ. Словомъ, Коко остался, и черезъ нсколько дней, когда я подходила къ нему, онъ уже не впадалъ въ ярость. Черезъ нсколько недль онъ охотно бралъ пищу изъ рукъ, а черезъ три мсяца онъ былъ уже моимъ неразлучнымъ спутникомъ, выказывая особенную любовь къ шлейфу моего утренняго платья: онъ катался, или сидя на немъ, или же, вцпившись въ него клювомъ, скользилъ по паркету.
Свое имя ‘Коко’ онъ заучилъ скоро и произносилъ его чрезвычайно мягкимъ, милымъ голосомъ, такъ нжно, съ удареніемъ на послднемъ слог, растягивая его на два-три о: Коко-о-о….
Запасъ его словъ былъ невеликъ. Напримръ, на вопросъ: ‘какъ дла?’ Онъ неизмнно отвчалъ: ‘хорошо! хорошо!’ Говорилъ онъ охотно, даже когда въ комнат были чужіе, и радовался, когда имлъ успхъ. Такъ какъ онъ вообще былъ талантливъ, то главное вниманіе при его воспитаніи я обращала не на разговоръ, а на разныя другія вещи. Мало-по-малу онъ становился очень милой, благовоспитанной птицей съ прекрасными манерами. Дамамъ онъ кланялся, чрезвычайно вжливо приподнимая хохолъ, мужчинамъ шаркалъ правой лапкой, хоть и не по всмъ правиламъ, но надо же имть снисхожденіе къ его молодости и подумать о его происхожденіи изъ дикихъ австралійскихъ лсовъ! Онъ умлъ давать лапку, носить поноску, по команд важно шагалъ по разставленнымъ въ рядъ бутылкамъ, и т. п. Если смялись, онъ былъ счастливъ: ему нравились одобренія. Онъ умлъ притворяться мертвымъ — только его черные глазки смотрли ясно и умно. Не думайте, что это пристрастіе съ моей стороны, но его глаза положительно говорили, это и вс чужіе утверждали. ‘Какъ онъ умно смотритъ!’ не разъ восклицали они. Коко покорилъ даже тхъ, кто питалъ къ попугаямъ несомннное отвращеніе. Изъ его слабостей самыми выдающимися были тщеславіе и зависть,— безграничная зависть. Горе той птиц, которая приближалась къ его клтк! Разъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ далъ мн зеленаго лори на воспитаніе — къ величайшей досад Коко лори съ удовольствіемъ лъ намоченный въ молок хлбъ, который я каждое утро приносила ему. въ клтку. По утрамъ я всегда выпускала Коко полетать на свобод, и онъ каждый разъ аккуратно вырывалъ хлбъ изъ рукъ, но самъ никогда его не касался. Когда я выпускала лори, а его нтъ, онъ приходилъ въ ярость и начиналъ сильно браниться. Когда я сажала лори на одну руку, а его на другую, онъ старался вырваться, но я, конечно, крпко держала обоихъ. Въ борьб онъ всегда оставался побдителемъ, такъ какъ былъ смлъ, ловокъ и обладалъ острымъ клювомъ. Разъ заболла одна изъ моихъ красивыхъ канареекъ-трубачей: у нея сдлался наростъ на клюв. Я хотла срзать его острыми ножницами и, зажавъ птичку въ рук, только что удачно произвела операцію и на мгновеніе повернула голову, чтобы взять кисточкой каплю масла,— какъ вдругъ Коко съ быстротою молніи слетлъ съ моего плеча и ударомъ клюва разбилъ бдному трубачу голову. Конечно, я его строго наказала, но канарейки этимъ не вернула.
Знаютъ ли зоологи, что ложь свойственна не однимъ людямъ? У насъ съ Коко разъ произошла забавная сцена. Къ утреннему чаю обыкновенно подавалось холодное жаркое, любимое кушанье Коко. Однажды за чаемъ меня отозвали на нсколько минутъ. Коко сидлъ въ своей клтк. Возвращаясь, я увидла въ зеркало, какъ Коко съ кускомъ мяса въ клюв полетлъ отъ стола. Замтивъ меня, онъ смущенно взъерошилъ свой хохолъ, пропустилъ кусокъ мяса между когтями лапы и началъ почесываться, когда же я подошла съ выговоромъ, онъ тотчасъ же молча полетлъ въ клтку, онъ вообще никогда но бранился, когда чувствовалъ себя виноватымъ. Если же, по его мннію, его запирали въ клтку несправедливо, тотчасъ же начинался бунтъ: ‘Плутъ, негодяй! смотри ты у меня! смотри, смотри!’ и снова ‘плутъ’ и ‘негодяй’, пока, наконецъ, дойдя до крайнихъ предловъ ярости, онъ не начиналъ произносить безсмысленные звуки и не заканчивалъ пронзительнымъ крикомъ, подпрыгивая на своей жерди. Когда мы были въ комнат, достаточно было одного слова, чтобы успокоить его, но стоило намъ уйти, и онъ бранился, пока видлъ насъ, пока мы не затворяли дверь,— тогда онъ утихалъ и спокойно насвистывалъ себ что-то подъ носъ.
Самой большой радостью для него было, когда мы ему что-нибудь напвали или насвистывали, тогда плутишка все ближе и ближе придвигалъ свою голову ко рту исполнителя и начиналъ насвистывать тихо, тихо и высочайшимъ фальцетомъ.
Онъ былъ очень нженъ и ласковъ, и это привлекало къ нему сердца всхъ, возвышало его надъ остальными столь же талантливыми попугаями.
Онъ любилъ,когда съ нимъ шутили. Мы его завертывали въ газету, изъ которой онъ старался выкарабкаться, или катали его по скатерти. Послднее длалось слдующимъ образомъ: Коко клали на спину и затмъ поднимали конецъ скатерти, такъ что онъ скатывался внизъ, потомъ приподнимали другой конецъ, и такъ онъ перекатывался разъ восемь, десять взадъ и впередъ. Когда мы вечеромъ читали газету, онъ сначала сидлъ смирно, прислонившись къ моему плечу, но, если чтеніе тянулось, по его мннію, слишкомъ долго, онъ ложился на спину и начиналъ выкидывать различныя глупости, приглашая насъ принять участіе.
Вжливъ онъ былъ со всми, и, если его не раздражали, никогда не кидался и не билъ клювомъ. Среди нашихъ знакомыхъ у него были любимцы, и, завидвъ кого нибудь изъ нихъ, онъ летлъ и садился къ нему на плечо. Собакъ онъ не выносилъ, одинъ видъ ихъ раздражалъ его, вообще онъ относился враждебно ко всмъ другимъ животнымъ, жившимъ у насъ. Особенно смшно бывало, когда мышь забиралась къ нему въ клтку и искала тамъ зерна, которыя онъ, расточительный отъ природы, разбрасывалъ по полу. Сердито опустивъ голову, онъ осторожно слзалъ внизъ, но ея, конечно, давно уже не было. Это его приводило въ ярость, и онъ разражался бранью. Наконецъ, онъ замтилъ, что мышь боится стука, и поэтому, ужъ издали завидвъ ее, принимался стучать.
Забавно было, когда онъ увидалъ себя въ зеркало. Въ первый разъ онъ въ бшенств бросился на свой портретъ — на врага. Потомъ ему понравилось смотрться въ зеркало, и онъ могъ проводить передъ нимъ по получасу, длая смшныя гримасы, взъерошивая перья, тихо насвистывая что-то.
Когда онъ не былъ въ клтк, онъ обыкновенно сидлъ у меня на плеч. Если я при этомъ торопливо шла куда-нибудь, онъ мягко, не причиняя ни малйшей боли, держался клювомъ за мое ухо. Время отъ времени я ему стригла ногти, и онъ спокойно переносилъ эту операцію.
Когда мой мужъ приходилъ усталый со службы и ложился на полчаса отдохнуть, прося разбудить себя, я всегда поручала это дло Коко. Онъ подлеталъ къ дивану, взбгалъ по спящему и, усвшись къ нему на грудь или на плечо, осторожно, не причиняя ни малйшей боли, тянулъ его клювомъ за усъ. Какъ только тотъ открывалъ глаза, Коко отъ радости начиналъ кричать, ‘Добрый, милый Коко, добрый, добрый какаду!’
У него былъ только одинъ серьезный недостатокъ: онъ считалъ опрятность совершенно излишней и не любилъ купаться. Сколько ссоръ у насъ было изъ-за этого! Онъ кусался, какъ безумный, когда нужно было купаться, но видя, что ничто не помогаетъ, смиренно покорялся неизбжности и молча позволялъ мыть себя, обтирать, но удовольствія ему это, очевидно, мало доставляло.
Недолго однако намъ пришлось радоваться! Мы ухали на нсколько недль въ Италію и поручили милаго любимца нашего Коко одной родственниц. Она настойчиво просила насъ объ этомъ и клялась, что будетъ хорошо ухаживать за птицей.
По возвращеніи мы нашли Коко больнымъ, очень больнымъ. Онъ страшно обрадовался, когда увидлъ насъ, но выглядлъ такимъ усталымъ, часто и подолгу спалъ, и лапки у него были совсмъ горячія, и его постоянно мучила жажда. Я, конечно, длала все, чтобы спасти его или, по крайней мр, облегчить его страданія. Восемь долгихъ недль тянулась его болзнь. Какъ-то разъ мужъ пришелъ домой, и первый его вопросъ былъ: ‘Что Коко? какъ дла?’. Почти въ полубезсознательномъ состояніи бдняга слабымъ голосомъ отвтилъ, ‘хорошо, хорошо!’, хотлъ подняться, но снова упалъ. Еще разъ открылъ онъ глаза, взглянулъ долгимъ и яснымъ взглядомъ, пронзительно крикнулъ и умеръ.