Княгиня Настя, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1908

Драматургия
Время на прочтение: 84 минут(ы)
Скачать в PDF

А. Амфитеатровъ.

Княгиня Настя.
Романъ для театра.

4 дйствія, 5 картинъ.

ЛИЦА:

Княгиня Анастасія Романовна Латвина.
Татьяна Романовна Хромова, незамужняя младшая сестра ея.
Петръ Павловичъ Антиповъ, большой человкъ изъ Москвы.
Алексй Никитичъ Алябьевъ.
Графъ Евгеній Антоновичъ Оберталь, весьма разнообразный предприниматель, крупный пайщикъ общества ‘Отрада Домовладльца’.
Графиня Лариса Дмитріевна Оберталь, урожденная Карасикова, жена его.
Артемій Филипповичъ Козыринъ, главный управляющій княгини Латвиной.
Лаврентьевъ.
Константинъ Владимировичъ Ратомскій, художникъ.
Владимиръ Павловичъ Реньякъ.
Ратнеръ, оперный артистъ.
Альбатросовъ, журналистъ.
Груздинъ, профессоръ-технологъ.
Данила Елпатьевичъ Мховщиковъ, присяжный повренный.
Вадимъ Прокофьевичъ Бурминъ, юрисконсультъ ‘Отрады Домовладдьца’.
Кузьма Демьяновичъ Опричниковъ, дисконтеръ.
Дарья Николаевна, Ольга Семеновна, Вра Евграфовна — дамы, вхожія къ княгин Латвяной.
Митя Климовъ, служитъ въ контор княгиня Латвиной, дальній ея родственникъ.
Марья Григорьевна, довренная камеристка княгиня Латвиной.
Гость въ желтыхъ перчаткахъ.
Мажордомъ.
Офиціантъ.
Дв портнихи.
Слуга.
Артельщикъ.

Гости. Слуги.
Мсто дйствія: Москва — въ наше время.
Между каждыми двумя дйствіями промежутокъ мсяца въ полтора.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ

Аванъ-зала въ московскомъ дом-дворц княгини Латвиной. Большая и художественная роскошь. Архитектура — готическаго типа, но безъ строгой выдержки стиля. Высокая, въ ростъ человка, темная панель, облицованная лабрадоромъ. Стны блестящія, мраморныя, проложены плоскими колоннами. Правая сторона сцены значительно выше лвой. На первомъ план справа пальмовая бесдка, служащая входомъ въ зимній садъ, стеклянная стна котораго идетъ вглубь вогнутымъ полукругомъ, оканчиваясь на заднемъ план у входа въ бальный залъ. Это — громадная арка, задернутая тяжелою темносинею портьерою. Красиво-чудовищныя каріатиды. Того же типа каріатиды на заднемъ план и слва: входъ въ столовую. Къ бесдк пальмовой и къ входу въ бальный залъ ведутъ полукруглыя красивыя ступени. Между бальнымъ заломъ и столовою громадный каминъ и подл, справа и слва, узкія, стрльчатыя, будто потайныя, двери. Когда ихъ отворяютъ, видны лстницы, ведущія наверхъ. Слва — на первомъ план — противъ пальмовой бесдки — двери въ карточную комнату. Дальше — широкая открытая арка, ведущая въ вестибюль. По сторонамъ ея высокія, стрльчатыя, художественно расписанныя окна. Телефонъ. Масса электрическаго свта. Мебель,— какъ въ средневковыхъ дворцахъ,— черная, тяжелая, съ высокими рзными спинками. Въ пальмовой бесдк — легкая, плетеная,— качалка, столъ, кресла.
У княгини Латвиной журъ-фиксъ. Гостей множество. Въ толп, переливающейся по валамъ, мелькаютъ почти вс дйствующія лица пьесы. Прилично-шумно. Изъ-за портьеры бальнаго зала глухо звучитъ теноръ Ратнера. Частыя рукоплесканія.
Альбатросовъ {Лтъ 26. Красивое безпокойное лицо съ печатью недовольнаго собою, мельчающаго таланта. Большія претензія на свтскій шикъ, но — постоянно срывается въ богему. Чувствуется человкъ вншній, опускающійся.}. А, милый профессоръ! И вы здсь?
Груздевъ {Лтъ 50. Грузная, кабинетная фигура. Похожъ на лшаго, причесавшагося ради праздничнаго дня.}. Да, вотъ… собственно говоря… видите ли…
Альбатросовъ. У васъ такой растерянный видъ, будто вы въ лсу заблудились.
Груздевъ. Получилъ записку… приглашаетъ запросто… Я думалъ: объ электромотор хочетъ бесдовать… Умная женщина… А тутъ балъ, фраки…
Альбатросовъ. То-то вы въ сюртук. Такъ и вашъ электромоторъ княгин Наст въ ручки плыветъ? Эка захватъ всеобъемлющій!
Груздевъ. Видите ли… собственно говоря… То обстоятельство, что капиталъ…
Альбатросовъ. Вс мы здсь за этимъ обстоятельствомъ по пяточкамъ ходимъ.

(Проплываютъ дв пышныя дамы. Альбатросовъ почтительно кланяется. Одна изъ дамъ киваетъ носомъ слегка, но благосклонно).

Груздевъ. Видите ли… кажется… именно этой дам… я тамъ… на лстниц… лапищами своими проклятыми… хвостъ оборвалъ…
Альбатросовъ. Несчастный! У нея семь милліоновъ!
Груздевъ. Тутъ, кажется, повернуться нельзя безъ того, чтобы какому-нибудь милліону локтемъ въ бокъ не захать!
Альбатросовъ. Чего же вы хотите? Вы у княгини Насти! (Проходятъ)

(Алябьевъ {Алябьевъ — лтъ 40 слишкомъ, но кажется иного моложе своихъ лтъ. Благородно красивъ. Ни одного сдого волоса. Голова и борода коротко острижены. Тонкій, чуть-чуть удлиненный профиль. Во всемъ его явленіи сказывается слегка англійская складка,— виденъ джентльменъ и спортсменъ. Ростъ хорошій, но не длинный, складъ тла стройный, атлетическій. Каждое движеніе говоритъ о большой физической сил и ловкости. Манеры спокойныя, учтивыя, тихія. Глубокіе, холодные, трудно проницаемые глаза.} и Ратомскій {Ратомскій — лтъ 34. Эффектная голова въ копн мохнатыхъ темныхъ волосъ. Явленіе декоративно-красивое, но безалаберно и съ рзкими угловатостями.} выходятъ изъ карточной).

Алябьевъ. За вами, Константинъ Владимировичъ двсти семнадцать рублей.
Ратомскій. Двсти семнадцать? Ахъ, чортъ! это скверно! (На встрчу) Здравствуй, Реньякъ.
Реньякъ {Реньякъ — лтъ Алябьева, приличный, сытый, нсколько обрюзглый баринъ стародворянскаго московскаго типа. Хорошо и выкормленъ, и воспитанъ.}. Что, Костенька, все погибло, кром чести?
Ратомскій. Еще бы! Разв съ Алексемъ Никитичемъ можно играть? Выдержка ледяная. Точно мраморный.
Алябьевъ. Зачмъ же вы играете?
Ратомскій. Лестно перешибить ваше счастье. Вотъ, молъ, Алябьевъ всхъ одолваетъ, а на мн оборвался… Реньякъ, есть съ тобою деньги? У меня всего сто рублей…
Алябьевъ. Не безпокойтесь, Константинъ Владимировичъ, не въ послдній разъ видимся.

(Проходить)

Ратомскій (вслдъ ему, съ гримасою). Фу ты, ну ты Испанскій Дворянинъ!
Реньякъ. Тише, услышитъ.
Ратомскій. Нтъ, онъ съ какимъ то эіопомъ обнимается…
Реньякъ. Зачмъ задирать?
Ратомскій. А зачмъ важничаетъ?
Реньякъ. Алеша человкъ сдержанный, но воспитанный и любезный. Если онъ обдаетъ тебя холодкомъ, то лишь потому, что ты на него, извини за выраженіе, ершишься.
Ратомскій. Избаловали его. По всей Москв только и слышно: Алябьевъ! Алябьевъ!… А что особеннаго? Въ конц концовъ,— любовникъ княгини Насти,— вотъ и все его общественное положеніе.
Реньякъ. Однако, ты самъ сейчасъ назвалъ его ‘Испанскимъ Дворяниномъ’?
Ратомскій. Согласись: и тутъ — поза. Живетъ съ самою богатою женщиною въ Москв, и нищій. Ты знаешь: онъ ей за квартиру свою платитъ. Сорокъ рублей въ мсяцъ. Ха-ха-ха!
Реньякъ. Алябьевъ никогда никому не обязывается — тмъ боле женщин, которая съ нимъ въ связи.
Ратомскій. Ну, и глупо, и комедіантъ. Что-то врод собаки на сн: самъ не стъ и другимъ но даетъ.
Реньякъ. Завидно?
Ратомскій. Пожалуйста! Я не содержанецъ.
Реньякъ. Сумасшедшій!
Ратомскій. Разв я о немъ? Я — такъ!
Реньякъ. Изъ этихъ ‘такъ’ дуэли выходятъ.

(Проходятъ)

Алябьевъ. Я никогда не узналъ бы тебя, еслибы ты не назвался.
Лаврентьевъ {Лаврентьевъ — могучаго сложенія, широкоплечій, шапка почти сдыхъ волосъ, густой бронзовый загаръ, повелительные сверкающіе паза, усы. Фигура живописная, съ отпечаткомъ дикой хищной граціи.}. Неудивительно. Въ послдній разъ мы съ тобою видлись въ Асхабад…
Алябьевъ. У покойнаго Пржевальскаго.
Лаврентьевъ. Двадцать три года назадъ! Мы дти были.
Алябьевъ. Не помню, ушелъ ты съ нимъ тогда въ экспедицію или нтъ?
Лаврентьевъ. Нтъ. Меня одинъ персюкъ сбилъ хать на золото, на Желтуху. А ты?
Алябьевъ. Нтъ. Женщина помшала.
Лаврентьевъ. Какъ всегда. Гд ты, тамъ женщины. Не можешь безъ женщинъ.
Алябьевъ (съ гримасою). Не могъ.
Лаврентьевъ. Ба?! Чмъ же ты теперь развлекаешься?
Алябьевъ. Бью медвдей. Играю въ экарте.
Лаврентьевъ. Только?
Алябьевъ. Разв — мало?
Лаврентьевъ. Когда то ты игралъ въ политику?
Алябьевъ. Давно прошло. Не гожусь.
Лаврентьевъ. Самъ догадался или другіе сказали?
Алябьевъ. Самъ.
Лаврентьевъ. Тогда это спорно.
Алябьевъ. Народа не знаю.
Лаврентьевъ. А кто его знаетъ, Алексй?
Алябьевъ. Мшаться въ политику, не зная народа,— авантюра, Лаврентьевъ.
Лаврентьевъ. Этого слова не намъ съ тобою бояться. Времена у васъ горячія. Не будь у меня своихъ большихъ длъ на черномъ континент, ужъ я бы тутъ вамъ накрутилъ.
Алябьевъ. Ты, по прежнему, весь — въ себ и для себя?
Лаврентьевъ. А ты по прежнему,— ни въ комъ и ни для кого?

(Проходятъ)

Оберталь {Оберталь — очень красивый, изящный, благовоспитанный, со слдами гвардейской выправки. Похожъ на черкеса, одтаго во фракъ: янтарное лицо, жемчужные зубы, бархатные восточные глаза. Манеры ласковыя, глядитъ кошечкою. Ручной хищникъ, любитъ драгоцнные камни и щеголяетъ ими.}. При развитіи движенія на югъ, никитинскій проектъ поперечника — геніальная идея. Москва выигрываетъ милліоны провозной платы. Какія открываются перспективы! Сколько счастливыхъ возможностей для новыхъ путей!
Реньякъ. Да, инженеры и поставщики наживутся.
Оберталь. Надюсь.
Реньякъ. А ты здсь при чемъ?
Оберталь. Ты знаешь — мой дядя — генералъ Долгоспинный… Мн общанъ подрядъ на шпалы, по всей линіи.
Реньякъ. Надешься много взять?
Оберталь. Меньше полумилліона не помирюсь.
Реньякъ. Ухъ!
Оберталь. При томъ, замть, я имю въ виду самое корректное исполненіе обязательствъ. Дло принципа, мой другъ: noblesse oblige. Смешься?
Реньякъ. Подрядъ съ дворянской тенденціей?
Оберталь. Cher! Если мы, дворяне, унижены до смшенія съ купчишками, то, по крайней мр, обязаны доказать Россіи, что джентльменъ остается джентльменомъ даже съ аршиномъ въ рукахъ.
Реньякъ. Все это такъ, но — зачмъ оно теб?
Оберталь. Зачмъ мн нужны полмилліона? Par ceur! va!
Реньякъ. Время не то. На твоемъ мст, съ твоимъ именемъ, съ твоими протекціями, я лучше избралъ бы политическую карьеру.
Оберталь. Не въ вашей ли партіи кающихся дворянъ?
Реньякъ. Нтъ, я знаю, что ты — правый.
Оберталь. Мн либеральничать не къ лицу. Я потомокъ ливонскихъ рыцарей. Мой дядюшка — генералъ Долгоспинный.
Реньякъ. Да, но ты — человкъ воспитанный, съ европейскими традиціями, джентльменъ. Даже врагомъ партійнымъ пріятне имть тебя, чмъ какого нибудь Антипова.
Оберталь. Дикарь во фрак, но талантливъ и понимаетъ нужды страны.
Реньякъ. То-то у него на заводахъ — что день, безпорядки! Кулакъ и зврь.
Оберталь. А въ гору идетъ, купчишка. Онъ очень на виду въ Петербург. Того гляди, займетъ административный постъ.
Реньякъ. Потому что его законные соперники покорно очищаютъ ему дорогу и, вмсто оппозиціи, вязнутъ въ какіе-то подряды.
Оберталь. Это не ушло отъ меня. Сперва надо быть богатымъ. Антиповъ богатъ.
Реньякъ. Даже мы поддержали бы тебя противъ этого господина.
Оберталь. Я понимаю только политику блеска и крпкой власти. Нищіе такой политики не длаютъ.
Реньякъ. Такъ сказалъ человкъ, женатый на Ларис Дмитріевн Карасиковой!
Оберталь. Мой милый Реньякъ, церковь благословляетъ мужа и жену быть во едину плоть, но не въ едину кассу.
Реньякъ. Ну, я думаю, что — для удовольствія видть тебя министромъ…
Оберталь. Ужъ и министромъ!
Реньякъ. Или предсдателемъ Государственной Думы…
Оберталь. Ужъ и предсдателемъ!
Реньякъ. Милйшая Лариса Дмитріевна не пожалетъ тряхнуть своими милліонами.
Оберталь. Не пожалетъ. Да я то не хочу. Еще и на этомъ пути быть ей обязаннымъ? Надоло мн, Владимиръ Павловичъ, ходить въ мундштук.
Реньякъ. А! Любишь кататься — люби санки возить.
Оберталь. Лариса — мой расчетъ съ прошлымъ.
Реньякъ. И недурной расчетъ. Сколько твоихъ долговъ она погасила передъ свадьбою?
Оберталь. Ну, и благодарю, и довольно. Прошлое покончено. Моимъ настоящимъ она владетъ всецло и нераздльно. Это — мой расчетъ съ нею. Но въ будущемъ я хочу быть свободнымъ и самостоятельнымъ. Я выстрою свое будущее для себя и самъ. Только самъ.
Реньякъ. Такъ что и въ подряд твоемъ она не участвуетъ?
Оберталь. Куда тамъ! Спасибо, что не мшаетъ. Каждое мое личное предпріятіе приводитъ Ларису Дмитріевну въ бшенство какое-то. Она — будто ревнуетъ меня къ деньгамъ.
Реньякъ. Извини меня. Конечно, не мое дло, но — какъ-то разбросался ты въ послднее время. То пассажъ строилъ, то заводъ сталелитейный. Теперь подрядъ. Не поскользнись, братъ.
Оберталь. Ты забываешь, что за моими плечами стоитъ ‘Отрада Домовладльца’.
Реньякъ. Объ этой ‘Отрад’ начинаютъ очень дурно говорить.
Оберталь. Антиповскія сплетни и интриги.
Реньякъ. То и страшно, что антиповскія. Проглотитъ онъ тебя.
Оберталь. Подавится.
Реньякъ. Да,— если бы у него горло было, а то вдь хайло!

Въ бальномъ зал взрывъ апплодисментовъ. Занавсъ распахнулся. Ратнеръ выходитъ, преслдуемый поклонницами. Дарья Николаевна, Ольгa Семеновна, Вра Евграфовна. Почти изступленная женская толпа. Въ дверяхъ показалась и остановилась у каріатиды — окруженная мужской молодежью — графиня Лариса Дмитріевна Оберталь.

Дарья Николаевна. Bis! Bis! Еще! Еще! Ради Бога, еще!
Ратнеръ. Не могу, mesdames.
Ольга Семеновна. ‘Смйся, паяцъ!’ Ну, пожалуйста, ‘Смйся, паяцъ!’ Для меня!
Ратнеръ. Усталъ, mesdames.
Вра Евграфовна. Возобновите божественные звуки!…
Ратнеръ. Нездоровъ, mesdames.
Дарья Николаевна. Ну, хотите, я предъ вами на колни стану?
Ратнеръ. Что я сказалъ, то сказалъ.
Лариса Дмитріевна {Женщина, на видъ лтъ 26, въ дйствительности, значительно старше. Рдкой красоты. Янтарный цвтъ лица и сверкающія очи. Одта темно и скромно, съ тмъ изяществомъ, которое сразу говоритъ знатоку о безумной дороговизн парижскаго туалета. Любитъ найти себ свтлый фонъ. Стоя у каріатиды, выше остальной толпы, она напоминаетъ Демона Зичи. Только три украшенія: брилліантовыя серьги-росинки (безъ оправы) и такая же брошь-солитеръ — три яркія точки, которыя какъ-то неотъемлемо, органически дополняютъ южную красоту графини и длаютъ ее примтною даже издали.} (сверху отъ каріатиды). Ратнеръ, спойте мн… какъ это? Да!… ‘Послдній ноншній денечекъ…’
Ольга Семеновна. Цыганское?!
Дарья Николаевна. Какъ можно?!
Вра Евграфовна. Что вы, графиня?!
Дарья Николаевна. Профанація!
Ольга Семеновна. ‘Смйся, паяцъ!’ Непремнно, ‘Смйся, паяцъ!’
Ратнеръ. Mesdames… mesdames…
Лариса Дмитріевна. А я хочу ‘Полдній ноншній денечекъ’.
Ратнеръ. Лариса Дмитріевна, право же, мн завтра Радамеса пть.
Лариса Дмитріевна. Ну, не пойте… Была-бы честь предложена.
Ратнеръ. Ахъ, Боже мой! Какъ будто я здсь одинъ… Такое множество артистовъ.
Лариса Дмитріевна. Не пойте, не пойте…

Мурлыкаетъ: ‘Послдній ноншній денечекъ’)…

Ратнеръ. Да ужъ иду, иду…
Лариса Дмитріевна. И, пожалуйста, безъ убитаго вида. Не на казнь васъ ведутъ.
Дарья Николаевна (пробгая вслдъ за Ратнеромъ, здоровается съ Роньякомъ). Вы слышали? слышали, какъ онъ сказалъ: ‘Въ блаженств потонули?’
Реньякъ. Я, Дарья Николаевна, люблю, когда адвокаты говорятъ, а въ тенорахъ предпочитаю, чтобы пли.
Дарья Николаевна. Много вы понимаете! Профанъ!
Ратнеръ (Ларис Дмитріевн). А вы?
Лариса Дмитріевна. Я отсюда буду слушать. Тамъ — вы слишкомъ кричите. Въ ушахъ трещитъ.
Ратнеръ. Графиня, это жестоко!
Лариса Дмитріевна. А вамъ бы все — съ добренькими?

(Смясь, входитъ въ залъ. Занавсъ закрывается).

Груздевъ (созерцая поклонницъ Ратнера). Какія пучеглазыя! А-а-а! И всегда это он такъ?
Альбатросовъ. Сегодня еще вяло.
Груздевъ. Удивительная вещь! Что-то физіологическое.
Ратомскій. Бдняжка Ратнеръ! Предъ своими весталками какъ кривлялся, а мигнула графиня, и пошелъ овечкою на закланіе — цыгана ломать.
Альбатросовъ. Красавица!
Реньякъ. Нтъ: милліонщица.
Груздевъ. Это, которая на цыганку смахиваетъ? Хороша, надо чести приписать.
Альбатросовъ. На цыганку? Эхъ, вы! Профессоръ! Сказалъ бы: на Мадонну Мурильевскую.

(Княгиня Настя проходитъ подъ руку съ Aнтиповымъ, прислушиваясь къ разговору {Княгиня Настя — монументальная, пышная, великолная, съ самодовольнымъ румянымъ лицомъ красивой кормилицы, съ могучими формами, одта въ свтлый японскій шелкъ, тканный пунцовыми цвтами, обвшана, какъ индійскій идолъ, золотомъ и брилліантами,— живая вывска многомилліоннаго капитала. Держится просто, но ‘съ напоминаніемъ’: ласковою королевою. Съ мужчинами фамильярна.

Аптиповъ — лтъ 45, великорусское, ярославское лицо дышетъ жесткою энергіей, стриженъ бобрикомъ, бородка la Henri IV.}).
Княгиня Настя. Когда мужчины спорятъ о цыганкахъ и мадоннахъ, это — врная примта, что гд-нибудь близко графиня Оберталь.
Антиповъ. Никакъ не могу привыкнуть къ ея титулу. Богъ знаетъ что! Были сто лтъ купцы Карасиковы, почтенная заслуженная фирма, знали ее по всей Россіи… и вдругъ,— графиня Оберталь!
Княгиня Настя. Вы забываете, Петръ Павловичъ, что я тоже титулованная.
Антиповъ. Я и васъ не одобряю.
Княгиня Настя. Однако, согласитесь, что княгиня Латвина звучитъ красиве, чмъ Настасья Хромова?
Антиповъ. Да вдь это потому, что такъ натолковали намъ князья Латвины, да графы Обертали. А мы — молодое сословіе, еще поддаемся сдуру гипнозу капитолійскихъ гусей.
Княгиня Настя. Послушать васъ, Петръ Павловичъ, мы съ Лашею сдлали чуть не msalliances.
Антиповъ. А, конечно. Вы умная женщина. Должны понимать, что далеко не заслуга примазать къ историческимъ…— да, да, не улыбайтесь! — къ историческимъ, потому что у нихъ тоже своя столтняя родословная!— купеческимъ милліонамъ имя и аппетитъ какого-нибудь сіятельнаго авантюриста.
Княгиня Настя. Да у меня нту историческихъ милліоновъ. Я плебейка даже въ купечеств. Мой тятенька землю пахалъ…
Антиповъ. И напахалъ вамъ милліоны. А князь Латвинъ… Кстати, гд его сіятельство изволитъ пребывать въ настоящее время?
Княгиня Настя. Право, не скажу вамъ наврное. Кашляетъ гд-то, не то въ Каир, не то на Хіос. Это вдь меня не касается,— дло конторы.
Антиповъ. Мило. Ну, какъ же не msalliances? Взяла приживальщика, произвела въ званіе законнаго мужа. Надолъ,— сослала невсть куда. При вашемъ ум, капитал, при наружности вашей — разв вамъ такъ надо было замужъ итти? Вы не сердитесь, что я читаю намъ нотацію?
Княгиня Настя. Нтъ… вдь это ужъ какъ-то принято въ Москв, что вамъ, неизвстно по какому праву, все позволено.
Антиповъ. Какая тамъ, къ чорту, аристократія? Мы сами себ аристократы. На всахъ исторіи наше степенство уже перетянуло вс сіятельства, и навсегда.
Княгиня Настя. Вы фанатикъ.
Антиповъ. Радъ стараться. Мы — смыслъ русской современности. Мы — власть и сила дня. Что намъ длиться господствомъ съ призраками прошлаго? Общество въ нашихъ рукахъ, надо брать въ свои руки государство. Настоящее — наше. Куй желзо, пока горячо.
Княгиня Настя. А будущее?
Антиповъ. Его здсь нтъ. Оно — тамъ, за окнами. Врагъ, но безсильный. Стоитъ на темной улиц, хмурится и злобно ждетъ. До будущаго — долго. Мы не доживемъ.
Княгиня Настя. А если?
Антиповъ. Нтъ, нтъ. Отталкивайте сомннія обими руками. Ненависть должна быть самоувренна.
Княгиня Настя. Ненависть?
Антиповъ. А чмъ же люди живы? Всякая современность — сліяніе двухъ ненавистей. Къ прошлому, которое она побдила и презираетъ, и къ будущему, въ которомъ она чувствуетъ свою погибель. Скажете: не боитесь?
Княгиня Настя. Да вы же общаете: не доживемъ?
Антиповъ. Надо стараться, чтобы не дожить. Вся жизнь моя, понемногу, вытягивается въ плотину противъ наплывовъ будущаго. День мой — вкъ мой, но и хочу, чтобы это былъ долгій день. Назадъ не оглядываюсь. Впередъ иду въ брон и съ мечомъ.

(Митя Климовъ {Юноша съ безцвтными прямыми волосами. Глаза сектанта.} выдляется изъ толпы, остановилъ оффиціанта, несущаго подносъ со сластями).

Митя. Это персики?
Оффиціантъ. Никакъ нтъ, абрикосы.
Митя (тихо). Тотъ, который говоритъ съ хозяйкою дома.
Оффиціантъ. Есть.

(Проходтъ)

Антиповъ. Вотъ что, я хочу васъ предупредить. Вы имете дловыя отношенія къ Оберталю? Къ нему, а не къ ней? Это большая разница…
Княгиня Настя. Я вдь сама не вхожу въ дла, все мой первый министръ, Артемій Филипповичъ.
Антиповъ. Нтъ, вы мн вашего Артемія Филипповича не подсовывайте: я до миовъ не охотникъ. Знаемъ мы, какъ вы сами въ дла не входите. Такъ,— заинтересованы?
Княгиня Настя. Немножко.
Антиповъ. Лик-вы-ли-руй-те!….
Княгиня Настя. Что случилось?
Антиповъ. ‘Отрада Домовладльца’… понимаете?
Княгиня Настя. Неужели ревизія?
Антиповъ. И еще какая! Изъ Петербурга… тузовая.
Княгиня Настя. Ваша иниціатива?
Антиповъ. Я не успокоюсь, пока не посажу на скамью подсудимыхъ всю правленскую компанію… Во всякомъ случа, теперешней дирекціи шабашъ. А что значитъ это для графа Оберталя, вы соображаете?

(Гость въ желтыхъ перчаткахъ остановилъ оффиціанта со сластями).

Оффиціантъ (тихо). Тотъ, который съ самою.
Гость въ желтыхъ перчаткахъ. Есть.

(Отходитъ въ сторону, но держится вблизи Антипова, осторожно слдя за нимъ и прислушиваясь къ разговору).

Княгиня Настя. Завтра же переговорю съ Артеміемъ Филиповичемъ. Ужъ и не знаю, какъ васъ благодарить.
Антиповъ. Что благодарить? Лучше замужъ за меня выходите.
Княгиня Настя. Вы забываете, что я въ нкоторомъ род замужемъ?
Антиповъ. Да вдь если вашему князю сто тысячъ дать, онъ не то, что на разводъ,— согласится быть анаемою проклятъ. Знаю я. Не князь тутъ помхою, Настасья Романовна… Вотъ онъ подходитъ, разлучникъ!
Княгиня Настя. Ахъ, вы! Дерзкій!
Антиповъ. И опять — дворянинъ! О, несчастная!
Княгиня Настя. Ужъ такое попущеніе!
Антиповъ. Кто съ нимъ — сей краснокожій?
Алябьевъ (подводитъ Лаврентьева). Петръ Павловичъ, позвольте васъ познакомить… Лаврентьевъ, мой старый товарищъ… извстный путешественникъ…
Лаврентьевъ. Авантюристъ. Не преувеличивай, другъ милый. Что за путешествія! По своимъ дламъ здимъ. Скажи просто — авантюристъ.
Антиповъ. Очень пріятно. Читалъ о васъ въ газетахъ.
Лаврентьевъ. Имлъ честь быть у васъ сегодня, но вы не принимали.
Антиповъ. Сожалю.
Лаврентьевъ. Я имю къ вамъ большія предложенія и разговоры.
Княгиня Настя (Алябьеву тихо). Ты игралъ?
Алябьевъ. Немного.
Княгиня Настя. Дамы вс глаза вывертли, разыскивая тебя по залу. Поди, утшь.
Алябьевъ. Ты, Настя, свахою становишься.
Княгиня Настя. Знай мое великодушіе!
Антиповъ (Лаврентьеву). Это о васъ англійская печать шумла, что вы тамъ негровъ какихъ-то распатронили?
Лаврентьевъ. Обо мн. А это у васъ на завод недавно усмиреніе было?
Антиповъ. У меня. Васъ бы къ намъ, въ Россію, господинъ Лаврентьевъ!
Лаврентьевъ. Да и вы у насъ въ Африк лишнимъ не оказались бы!
Антиповъ. Ха-ха-ха! Рыбакъ рыбака видитъ издалека. Надюсь еще видться съ вами, господинъ Лаврентьевъ. Анастасія Романовна, мой поклонъ…
Княгиня Настя. Уже?

(Митя Климовъ вышелъ изъ зимняго сада, слушаетъ).

Антиповъ. Не провожайте, пожалуйста. Не длайте мой отъздъ замтнымъ.

(Митя Климовъ слегка кивнулъ Гостю въ желтыхъ перчаткахъ. Тотъ быстро исчезаетъ въ вестибюл).

Княгиня Настя. Но какъ же…
Митя (приближается). Если позволите, Анастасія Романовна, я провожу господина Антипова.
Княгиня Настя. Ахъ, въ самомъ дл, Митя…
Антиповъ. Меня молодой человкъ проводитъ. Не безпокойтесь обо мн, пожалуйста. Идите къ гостямъ.

(Княгиня Настя проходитъ, подъ руку съ Алябьевымъ).

Антиповъ (Мит на ходу). Вы родственникъ Анастасіи Романовны?
Митя. Дальній.
Антиповъ. Служите?
Митя. Занимаюсь въ контор.
Антиповъ. Вы не техникъ ли?
Митя. Техникъ.
Антиповъ. То-то я какъ будто васъ гд-то встрчалъ.
Митя. Я у васъ на завод практикантомъ былъ.
Антиповъ. На машиностроительномъ?
Митя. Такъ точно.
Антиповъ. До или посл безпорядковъ?
Митя. Во время безпорядковъ.

(Проходятъ въ вестибюль. Оффиціантъ,— уже безъ подноса,— какъ тнь, скользитъ за ними издали, по стн).

Мажордомъ (въ дверяхъ столовой). La table est servie.

(Движеніе въ столовую)

Бурминъ {Бурминъ — плотный, сдой, коротко стриженный, грубоватая, топорная фигура неразборчиваго дльца. Слезливъ и пишетъ стихи.}. Ну, и пусть ревизія, ну, и пусть сенаторъ! Словно мы не видали сенаторскихъ ревизій? Не дураковъ ревизовать будутъ. Касса въ порядк.
Альбатросовъ. А директорскій произволъ?
Мховщиковъ {Мховщиковъ — среднихъ лтъ, адвокатъ-джентльменъ. Неглупъ, но считаетъ себя геніемъ. Поэтому даже самыя обычныя фразы произноситъ тономъ загадочной ироніи, и на устахъ неизмнно сохраняетъ улыбку снисходительнаго Мефистофеля.}. Это — по уставу нехорошо, а по закону нашего времени даже одобряется.
Бурминъ. Вотъ увидите, правленіе пройдетъ на выборахъ одними блыми шарами.

(Бурминъ проходитъ)

Мажордомъ (проходитъ). La table est servie, messieurs-dames!
Козыревъ {Козыревъ — лтъ подъ 50. Солидная ктиторская фигура. Лицо красное, кучерское, въ окладистой рыжей бород.}. Волнуются отрадцы… xe-xe-xe!
Мховщиковъ. Но духа не теряютъ. Выборная агитація ведется мастерски.
Ратомскій. Оберталь, говорятъ, всмъ орудуетъ.
Альбатросовъ. Что онъ Гекуб и что ему Гекуба?
Мховщиковъ. А подрядъ то? Разв не слыхали?
Козыревъ. На подъемъ такого подряда большія суммы нужны-съ.
Мховщиковъ. Вдь, графъ Оберталь въ аферахъ своихъ какъ изворачивается? Недостроенный заводъ въ ‘Отраду’ заложилъ,— давай пассажъ строить. Фундамента не вывелъ, а ‘Отрада’ уже готовь ссуду подъ пассажъ, потому что графъ желаетъ родрядами заняться.

(Лариса Дмитріевна и Княгиня Настя идутъ изъ бальнаго зала. Митя Климовъ — изъ вестибюля)

Княгиня Настя. Проводилъ, Митя?
Митя. Давно уже, Анастасія Романовна.

(Проходитъ)

Мховщиковъ. По три раза ссуды получалъ подъ одну и ту же оцнку.
Козыревъ. Да ужъ и оцнки были! Хе-хе-хе!
Мховщиковъ. Кирпичъ — точно брильянты, земля — какъ нефтяной фонтанъ…

(Проходятъ)

Мажордомъ (въ арк бальнаго зала). La table est servie.

(Уходитъ. Сцена пустетъ. Изъ столовой шумъ ужина).

Лариса Дмитріевна. Пари готова держать, что перемывали кости моему супругу.
Княгиня Настя. Ужъ очень онъ у тебя гремитъ.
Лариса Дмитріевна. Ты не предсдательствуешь за ужиномъ?
Княгиня Настя. Таня за меня хозяйничаетъ.
Лариса Дмитріевна. Да-съ! Мой супругъ, мой супругъ… Охъ-хо-хо, мой супругъ! Скверно мы жить стали, Настасья. Боюсь, что дальше еще хуже будетъ.
Княгиня Настя. Вотъ теб и разъ! Была такъ влюблена, и вдругъ…
Лариса Дмитріевна. Онъ-то не влюбленъ.
Княгиня Настя. Въ такую красавицу? Полно, но смши.
Лариса Дмитріевна. Онъ не можетъ любить женщину настоящею любовью,— во всю душу. У него совсмъ другія страсти. Честолюбецъ и аферистъ.
Княгиня Настя. Зарывается. Вс говорятъ, что зарывается… Удержи.
Лариса Дмитріевна. Обрывала я его ужо.
Княгиня Настя. Не дйствуетъ?
Лариса Дмитріевна. Онъ не сказалъ ничего, но,— ахъ, какіе у него сдлались глаза! Весь онъ открылся мн въ этомъ взгляд. И съ тхъ поръ я его боюсь.
Княгиня Настя. Думаешь, начнетъ тиранить?
Лариса Дмитріевна. Невидаль! Тиранства бояться — жизни не знать. Меня — уже по шестнадцатому году и отъ жениховъ не было отбоя — покойный тятенька стегалъ веревкою до третьей крови, чтобы не повсничала. А я, бывало, на зло — только что отдеретъ меня родитель, возьму и убгу на свиданіе къ милому дружку… Не то!
Княгиня Настя. Что же?
Лариса Дмитріевна. Не отравилъ бы.
Княгиня Настя. Скажешь!
Лариса Дмитріевна. Мало ли было примровъ? Помнишь, тетка Авдотья написала завщаніе въ пользу мужа, да и умерла въ одночасье.
Княгиня Настя. Какъ ты равняешь себя? Авдотья вышла старухою за молодого, а ты — женщина въ соку.
Лариса Дмитріевна. Ахъ, очень мужчинамъ нужна въ жен женщина! На это они берутъ любовницъ.
Княгиня Настя. Ты, однако, не очень распускай фантазію. Застращать себя недолго.
Лариса Дмитріевна. Отравитъ онъ меня, нтъ ли,— Господня воля. Но, чтобы забрать меня въ руки,— нтъ! Шалишь, не на таковскую напалъ! И, если вздумаетъ протянуть ручки къ моему капиталу, такъ я его — по ручкамъ, по ручкамъ!
Княгиня Настя. Ужъ это само собою разумется.
Лариса Дмитріевна. Я не жадная, а, все-таки, досадно. Профершпилится мой баринъ,— плати за него!
Княгиня Настя. По закону ты не обязана.
Лариса Дмитріевна. Знаю, да по Москв то какой разговоръ пойдетъ? Ты, первая, того накричишь… Противъ всякаго закона заплатить заставишь! Не первый годъ другъ дружку знаемъ.
Княгиня Настя. Врно, что не въ первый, только — за что же ты на меня злишься?
Лариса Дмитріевна. За то, что ты меня за своего любовника замужъ спихнула.
Княгиня Настя. Ты бы еще постаре сплетню вспомнила!
Лариса Дмитріевна. Скажешь: ничего между вами не было?
Княгиня Настя. Э! Сама сейчасъ тятенькину веревку поминала. Мало ли мы съ тобою дурачились смолоду? Что больно рано взревновала? Ты бы годовъ десятокъ подождала. Еще глупй было бы.
Лариса Дмитріевна. Я не ревную, а больно мн. Я такъ понимаю, что этимъ бракомъ я себ поставила точку: кончается въ немъ моя молодость, свершился мой бабій вкъ. Ты старше меня, а пути твои не закрытые, и жизнь твоя — не конченная, нтъ. Ты къ счастью идешь, хорошаго человка любишь, хорошій человкъ тебя любитъ… Все у тебя — впереди. Завидно!
Княгиня Настя. Мое счастье тоже не съ сухими глазами на свт живетъ.
Лариса Дмитріевна. Отчего ты не выйдешь замужъ за Алекся Никитича?
Княгиня Настя. Алеша не хочетъ.
Лариса Дмитріевна. А ты предлагала?
Княгиня Настя. Имла глупость.
Лариса Дмитріевна. Ага! Я рада. Пріятно это, когда не одна въ дурахъ сидишь!
Княгиня Настя. Твой Евгеній Антоновичъ, можетъ быть, суховатъ сердцемъ, но онъ живой человкъ, дловая непосда, къ тому же денежную жадность иметъ.
Лариса Дмитріевна. О, еще и какую!
Княгиня Настя. Алябьевъ же… Богъ съ нимъ!— словно заживо умеръ, и забыли его похоронить. Ни къ чему нтъ интереса.
Лариса Дмитріевна. Опоздать: это уже не въ мод.
Княгиня Настя. Я боюсь, не ушелъ бы онъ въ монахи.
Лариса Дмитріевна. Алябьевъ?
Княгиня Настя. А не то въ революцію.
Лариса Дмитріевна. Это твой то любовникъ? Донъ Жуанъ-то? Игрокъ?
Княгиня Настя. Да вдь былъ же онъ у толстовцевъ, пахалъ землю. Англичанамъ за буровъ лобъ подставлялъ. Подъ Мукденомъ едва живъ остался. Что я плакала по немъ въ то время,— только подушка моя знаетъ.
Лариса Дмитріевна. Слезами плакала?
Княгиня Настя (угрюмо смотритъ на нее). Пансіонъ вспомнила?
Лариса Дмитріевна (смется).
Княгиня Настя. Нтъ, новенькими двугривенными, какъ вы, милыя подруги, бывало, меня дразнили.
Лариса Дмитріевна. У всхъ свои клички по шерсти были. Меня — саврасомъ безъ узды звали,— тебя — золотою телкою.
Княгиня Настя. Именно! Тридцать шесть лтъ я такъ, телкою золотою, просуществовала.
Лариса Дмитріевна. Капиталъ твой ужъ очень великъ, душечка!
Княгиня Настя. Пляшутъ вокругъ меня людишки, поклоняются, гимны поютъ и жертвы творятъ…
Лариса Дмитріевна. Что же?… Оно занимательно.
Княгиня Настя. Но неуважительно. Кого золотая телка можетъ уважать? Кто золотую телку уважать можетъ? Вотъ, бояться меня — кого угодно заставлю.
Лариса Дмитріевна. Характеръ у тебя по капиталу. Командовать умешь.
Княгиня Настя. Одинъ Алеша, спасибо ему, разглядлъ, что я живой человкъ, и душа у меня, а не паръ. Никогда онъ, миленькій мой, во мн золотой телки не видлъ, никогда то я ему, въ этомъ проклятомъ качеств моемъ, нужна не была,— никогда!
Лариса Дмитріевна. А вотъ мн это ужъ и не нравилось бы. Не надо, чтобы хоть что-нибудь было, въ чемъ женщина любовнику не нужна.
Княгиня Настя. Ахъ, и не говори! Измучилъ онъ меня этимъ!
Лариса Дмитріевна. А восторгаешься и хвалишь?
Княгиня Настя. Хвалю, а мучусь. Дла его плохи… Ахъ, какъ плохи! Того гляди, пойдетъ съ молотка послднее имньишко. Заложено-перезаложено. А не могу уговорить его взять у меня денегъ.
Лариса Дмитріевна. Да, это непріятно. При капитал,— когда кого любишь, сладко того одарить.
Княгиня Настя. И я — боюсь. Мн кажется, онъ нарочно разоряется. Помяни мое слово: уйдетъ онъ. Опротивли мы ему. Не иначе, что ищетъ перемнить участь.
Лариса Дмитріевна. Одной гор — что мужъ безсовстный, другой — горе, что у любовника совсти много!
Княгиня Настя. Смерть мн отъ этой боязни! Сердце сжимается, какъ подумаю, и вся — сама не своя.

(Митя Климовъ проходить, безпокойный, будто выжидающій. Не замчая княгини Насти и Ларисы Дмитріевны, онъ идетъ къ окну и жадно всматривается въ заоконную тьму).

Лариса Дмитріевна. Чего за окномъ не видали, Митя?
Митя (вздрогнувъ). Господинъ Ратнеръ собирается узжать. Хотлъ взглянуть, здсь ли его карета.
Лариса Дмитріевна. Вотъ заботливость!
Княгиня Настя. Ты его поклонникъ?
Митя. Я поклонникъ.
Лариса Дмитріевна. Неужели вы въ состояніи ночью различить на улиц, чья карета?
Митя. У нея фонари такіе особенные, электрическіе.
Лариса Дмитріевна. Это ему Антиповъ къ бенефису изъ Лондона выписалъ.
МИТЯ (живо). Антиповъ… Что?
Лариса Дмитріевна. Говорю: карету эту Антиповъ подарилъ Ратнеру.
Митя. А!

(Проходитъ)

(Гости понемногу начинаютъ выходить изъ столовой. Kтo проходитъ въ карточную, кто въ зимній садъ, кто сразу исчезаетъ въ вестибюл. Въ продолженіе всей дальнйшей сцены происходитъ то незамтное таяніе толпы, которымъ кончаются вс мнотолюдные вечера).

Ратомскій. Княгиня! Вотъ вы гд! Это жестоко!
Альбатросовъ. Вы насъ покинули!
Реньякъ. Мы одичали безъ васъ!
Ратомскій (беретъ княгиню Настю за руку). Мы похитимъ васъ, какъ сабинянку!
Княгиня Настя (бьетъ его веромъ по рук). Руки коротки!
Альбатросовъ. Уймись, свободное, но пьяное искусство!
Ратнеръ (откланивается). Madame la princesse…
Княгиня Настя. Мой бдный Радамесъ, мы васъ сегодня совсмъ замучили.
Лариса Дмитріевна. Ничего, ему полезно.
Ратнеръ. Все шалости графини!
Лариса Дмитріевна. Въ награду за послушаніе, ужъ такъ и быть, буду завтра въ опер.
Ратнеръ. Ай, ради Бога, нтъ! Я буду ужасенъ.
Лариса Дмитріевна. Потому и пріду. Я люблю когда вы птуховъ пускаете. Смшно.
Ратнеръ. Графиня!
Лариса Дмитріевна. Вы меня домой проводите. (Къ княгин Наст) Вообрази: остаюсь соломенною вдовою. Супругъ мой дезертируетъ. Вотъ эти шалопаи увозятъ его къ Яру.
Ратомскій. Вспрыснемъ шпальный тріумфъ.
Мховщиковъ. Но почему же счастіе проводить графиню достается такъ безапелляціонно господину Ратнеру?
Альбатросовъ. Узурпація! Протестуемъ!
Лариса Дмитріевна. Потому, что замчено учеными: по морозу, самый безопасный для женщины спутникъ — теноръ. Ему надо верхнее до беречь.
Мховщиковъ. Не очень полагайтесь!
Козыревъ (беретъ Рaтнерa подъ руку). Прекрасно изволили пть. Очаровали-съ. (Тихо) Пакетикъ-съ.
Ратнеръ (незамтно прячетъ). Merci. Напрасно безпокоились. Можно бы и посл,
Козыревъ. По порядку-съ. Имю честь-съ.
Лариса Дмитріевна. Ну, гд ваша рука, Ратнеръ? Bonne nuit, Настя. Въ четвергъ — надюсь — у меня?

(Уходятъ)

Груздевъ. Вы, княгиня, первая капиталистка, которая серьезно заинтересовалась моимъ электромоторомъ. До сихъ поръ надо мною только смялись… Что-жъ? Конечно, опытъ былъ неудаченъ. Электромоторъ не пошелъ…
Княгиня Настя. Я уврена, что онъ пойдетъ, профессоръ.
Груздевъ. Гмъ… пойдетъ? Да вдь ежели онъ пойдетъ…
Альбатросовъ. Электромоторъ профессора долженъ перевернуть фабричную промышленность еще круче, чмъ въ свое время Уаттова машина.
Княгиня Настя (ему). Читала вчера вашъ фельетонъ. Нельзя такъ смшить. Я больная стала отъ смха.
Альбатросовъ. Вы слишкомъ добры, княгиня. Гд ужъ тамъ! Остался дтскій лепетъ. Если бы вы видли оригиналъ…
Княгиня Настя. Опять цензура обидла?
Альбатросовъ. Иныя милыя редакціи всякой цензуры хуже!
Княгиня Настя. Пора вамъ имть свою газету, Альбатросовъ. Давно пора!
Груздевъ. Вы, княгиня, слушайте. Потому, я вижу, вы человкъ понимающій…
Княгиня Настя (Ратомскому). Когда же я y васъ въ мастерской и смотрю ‘Снгурочку’?
Ратомскій. Осчастливьте, княгиня. Ваше дло — приказать.
Княгиня Настя. Непремнно покажите мн ее. Я вдь — Маскотта. Вотъ увидите: съ моей легкой руки продадите свою ‘Снгурку’ въ Третьяковскую галлерею.
Груздевъ. Вы, княгиня, слушайте. Энергія развивается съ прогрессивною интенсивностью при самыхъ ничтожныхъ затратахъ силы…
Княгиня Настя (Мховщикову). Все слышу, все… Не злословьте бднаго графа. Вотъ увидите, онъ, на зло всмъ вамъ, пожнетъ милліоны.
Груздевъ. Первый, кто пуститъ мой электромоторъ, заработаетъ милліардъ!
Мховщиковъ. Чтобы пожатъ милліоны, надо посять хоть тысячи.
Княгиня Настя. Какой вы спорщикъ! Человкъ съ именемъ графа Оберталя, съ его связями, съ такимъ дядюшкою, какъ генералъ Долгоспинный,— самъ по себ капиталъ.
Груздевъ. Вы, княгиня, слушайте: мой электромоторъ — сигналъ къ краху всей европейской промышленности.
Альбатросовъ. Да вдь онъ не пошелъ!
Груздевъ. Все вверхъ дномъ. Да здравствуетъ тайна минимально дешеваго труда и производства!
Альбатросовъ. Да вдь не пошелъ!
Груздевъ. Мы сллаемъ богатыхъ бдными и бдныхъ богатыми!
Княгиня Настя. Ай, нтъ, профессоръ! Ужъ это, пожалуйста, посл моей смерти. (Проходящему Оберталю) Я васъ сегодня совсмъ не вижу, графъ. Слышала. Поздравляю.
Оберталь. Очень благодарю васъ, Анастасія Романовна,— но вопросъ еще не ршенъ окончательно. Могутъ явиться сильные конкуренты.
Княгиня Настя. Вамъ то? при протекціи дядюшки Долгоспиннаго? Или это не отъ него зависитъ? (Къ Мховщикову и Реньяку) Да, нечего, нечего усмхаться, господа! Я баба, мн простительно не знать, кто изъ васъ, мужиковъ, ворочаетъ какими длами. (Хохочетъ) Есть поговорка: ‘не легка наша жизнь съ большими деньгами’. Голова у меня женская, безпамятная, а длъ, длъ — разв бы вотъ графу Евгенію Антоновичу въ пору! Мой Артемій Филипповичъ иной разъ докладываетъ, я сижу, слушаю, сохраняю хозяйскій престижъ, а самое смхъ разбираетъ. Ничего не понимаю. Какъ туманъ!

(Проходитъ съ графомъ Оберталемъ)

Оберталь. У васъ, княгиня, есть лса въ полос линіи. Можетъ быть, мы могли бы войти въ соглашеніе?
Княгиня Настя. Не знаю, голубчикъ. Спросите Артемія Филипповича.
Оберталь. Или… Артемій Филипповичъ самъ собирается выступить моимъ конкурентомъ на подрядъ?
Княгиня Настя. Не знаю, голубчикъ, ничего не знаю. И не вмшиваюсь. Все — на рукахъ Артемія Филипповича. Вотъ купоны — сама ржу: тутъ мужского ума не требуется.

(Кивнула головою и скрылась въ маленькую дверь у у камина).

Оберталь. Что то мастеритъ она… Скверно!
Реньякъ. Княгиня наверхъ поднялась?
Оберталь. Наверхъ.
Альбатросовъ. Значитъ, больше не покажется.
Ратомскій. Представленіе кончено.
Мховщиковъ. И то мы чуть не послдніе.
Груздевъ. Стало быть, по домамъ? А я было хотлъ ей…
Ратомскій. Ну, вотъ,— по домамъ! Нашъ домъ — у Яра!
Альбатросовъ. демъ къ Яру, профессоръ?
Груздевъ. Позвольте… Я, собственно, желалъ ей… объ электромотор…
Альбатросовъ. Объ электромотор я съ вами буду говорить. демъ, демъ.

(Уходять)

Реньякъ (Оберталю). Что задумался? Насъ ждутъ.
Оберталь. Да, да… иду… Если?… Непріятная конкуренція!
Ратомскій. Оберталь, вы на саняхъ? Я — съ вами!
Оберталь. Да, да, конечно… Ну, поживемъ увидимъ!

(Уходятъ)

Груздевъ (въ вестибюл). Я, собственно, объ электромотор…

(Залъ опустлъ. Метрдотель медленно проходитъ, осматривая комнаты и гася электричество. Полный свтъ остается только въ бесдк зимняго сада. Да у дверей столовой, бальнаго зала, у лстницы наверхъ и у телефона вспыхиваютъ ночныя лампы въ красныхъ колпачкахъ. Марья Григорьевна {Молодая, красивая, съ японскимъ личикомъ, фамильярна со всми до наглости, съ княгинею Настею безцеремонна, какъ подружка,— очень важное лицо въ дом.}, камеристка княгини, проходитъ изъ столовой въ бесдку зимняго сада съ подносомъ, на которомъ фрукты и графинъ вина, и сервируетъ въ бесдк маленькій столикъ на два прибора. Митя Климовъ выходитъ изъ глубины зимняго сада).

Марья Григорьевна. Ой, испугали! Словно тнь.
Митя. Къ телефону звали?
Марья Григорьевна. И не думалъ никто.
Митя. Вы уврены? мн отчетливо послышался звонокъ.
Марья Григорьевна. Вы, должно быть, вздремнули подъ пальмами то?
Митя (киваетъ на столикъ). Для самой?
Марья Григорьевна. Вы бы, Митя, шли къ себ. Не любитъ она, когда запросто съ Алексемъ Никитичемъ, чтобы видлъ ее кто-нибудь, кром меня.
Митя. Мн необходимъ телефонъ, Марья Григорьевна. Я сегодня — ночной дежурной по контор.
Марья Григорьевна. Контора свой телефонъ иметъ.
Митя. Испорченъ. Станція передаетъ въ этотъ аппаратъ.
Марья Григорьевна. Куда же мн двать васъ? Разв свою комнату вамъ уступить?
Митя. А вы?
Марья Григорьевна. Ну себя никогда не ночую. Въ княгининой спальн стелюсь. Анастасія Романовна одн боятся. Пройдите черезъ бальный залъ. Я сейчасъ приду.
Митя (проходя мимо телефона, косится на него угрюмымъ взглядомъ) Чортъ!

(Уходитъ)

(Алябьевъ — изъ карточной — медленно идетъ въ бесдку и ложится въ качалку. Княгиня Настя выходитъ изъ столовой, въ рукахъ у нея большой бутербродъ съ ветчиною. Идетъ, кусаетъ и жуетъ. Одта въ очень богатый ночной пеньюаръ, съ голыми руками и сильно открытою шеей).

Княгиня Настя. Съ кмъ говорила?
Марья Григорьевна. Митя безъ пристанища скитался.
Княгиня Настя. Поклонника завела?
Марья Григорьевна. Вамъ, что ли, однимъ?

(Смются. Марья Григорьевна уходитъ по лстниц вверхъ, предварительно погасивъ вс ночныя лампочки, кром, той, что у телефона. Княгина Hастя входитъ въ бесдку).

Княгиня Настя (смясь, показываетъ Алябьеву свой бутербродъ). Мой ужинъ! (Садится къ столику).
Алябьевъ. Пріятнаго аппетита.
Княгиня Настя. Ой, не смй смотрть на меня, когда я мъ! Я голодна, какъ волкъ.
Алябьевъ. Такъ что же? На здоровье.
Княгиня Настя. Я не люблю быть вульгарною при теб. А когда я мъ съ аппетитомъ, я настоящій мужикъ.
Алябьевъ. Ты очень эфектна въ этомъ… Пеплумъ какой то…
Княгиня Настя. Какое. счастье, честь какая! Алексй Никитичъ удостоили замтить и похвалить!… Не каждый день случается…
Алябьевъ. Ты въ послднее время какъ то особенно усердно занимаешься собою.
Княгиня Настя. Эхъ, милый другъ! надо же поддерживать себя. Не молоденькая.
Марья Григорьевна (входитъ изъ вестибюля). Барыня телеграмма.
Княгиня Настя. Сколько разъ говорено: ночью не подавать?
Марья Григорьевна. Срочная!
Княгиня Настя (читаетъ). Ого!
Алябьевъ. Все дла и деньги!
Княгиня Настя. Дла и деньги. Спасибо, Маша. Ступай спать.

(Марья Григорьевна уходитъ).

Княгиня Настя. Изъ этой телеграммы, Алексй Никитичъ, вроятно, выростетъ много тысячъ,
Алябьевъ. Возить теб — не перевозить, таскать не перетаскать!
Княгиня Настя. Все-то теб смшно!… Что же вина не пьешь?… И мн налей. Алеша, я сейчасъ загадала на эти деньги: если я получу ихъ, ты займешь ихъ у меня. Порадуй меня хоть разокъ… Да? Возьмешь, голубчикъ? Да?

(Алябьевъ тихо взялъ ея руки и поцловалъ одну за другою).

Алябьевъ. Нтъ.

(Она съ сердцемъ вырвалась и отошла).

Алябьевъ. Настя, мы уговорились никогда не поднимать этихъ вопросовъ.
Княгиня Настя. Не могу я, Алексй! мн свтъ не милъ, когда я вижу, что ты стсняешь себя во всемъ…
Алябьевъ. Ни въ чемъ я себя не стсняю.
Княгиня Настя. Воля твоя, Алексй, но если ты доведешь Алябьевъ Кутъ до молотка, я его куплю.
Алябьнвъ. Не могу запретить.
Княгиня Настя. Но теб непріятно?
Алябьевъ. Вс подумаютъ, будто ты покупаешь для меня.
Княгиня Настя. А мн непріятно, что Алексй Никитичъ Алябьевъ теряетъ свой послдній уголъ, свое родовое гнздо…
Алябьевъ. Ба!
Княгиня Настя. Смшно: я, дочь мужика, должна говорить теб, пятисотлтнему дворянину, о сословной гордости!… Подумай: тамъ на погост, спятъ твои предки!
Алябьевъ. Кладбища не продаются.
Княгиня Настя. Я никакъ не соображу твоихъ правилъ: занять у меня стыдно, а играть въ карты день и ночь, почти что жить игрою азартною,— ничего.
Алябьевъ. Ты ошибаешься: я играю не ради денегъ. мн нравится самый азартъ игры.
Княгиня Настя. Зачмъ же тогда играть на большія деньги?
Алябьевъ. Зачмъ охотятся не на комнатныхъ собачекъ, а на волковъ и медвдей?
Княгиня Настя. Весело на медвжьей охот, Алеша?
Алябьевъ. Прошлою зимою, близъ Лодейнаго Поля, мишка лзъ на меня по рогатин. Это было хорошо.
Княгиня Настя. Что ужъ хорошаго въ этакомъ страх!
Алябьевъ. Хорошъ экстазъ самосохраненія, хороша жажда убійства. Туша медвдя закрываетъ отъ тебя всю вселенную, всю жизнь. Ты ничего не помнишь и не думаешь — кром: эту тушу надо умертвить. Чувствуешь себя человкомъ, каковъ онъ есть по существу,— дикимъ и жестокимъ звремъ. А все-таки я ршилъ отвыкать отъ охоты, даже врядъ-ли поду еще разъ.
Княгиня Настя. Прілось?
Алябьевъ. Выработалась привычка, сложилась система бить звря наврняка. Это стыдно. Толстовцы правы: жестокая забава.
Княгиня Настя. Бросилъ курить, вина почти не пьешь… охоту собираешься оставить… разстаешься со всми старыми привычками. Этакъ ты и меня бросишь…
Алябьевъ. Ты странно ставишь себя на одну доску съ табакомъ, виномъ и напраснымъ пролитіемъ крови.
Княгиня Настя. Что же? Я не обольщаюсь иллюзіями. Я — твой чувственный капризъ, и только. А это — въ томъ же разряд, гд табакъ и вино.
Алябьевъ. Я чувствую въ теб преданнаго друга и это прежде того и гораздо больше того, о чемъ ты говоришь.
Княгиня Настя. Люди говорятъ, будто деньги всесильны, завидуютъ, что у меня ихъ много. А я не вольна даже быть полезною человку, который мн дороже всхъ. Это прямо принижаетъ меня, давитъ къ земл, жизнь начинаетъ казаться мн такою пустою, дла такими безцльными… Наживаю деньги: зачмъ? Умру — не унесу ихъ въ могилу…
Алябьевъ. Какъ будто мало берутъ у тебя денегъ!
Княгиня Настя. Много, да не ты!
Алябьевъ. И разв я послдній, кого ты любишь? Успешь еще осчастливить кого-нибудь. Охотники найдутся.
Княгиня Настя. Такъ ни стала швырять деньги Богъ всть кому! Дерзкій ты,— вотъ что! Я къ теб всей душою, а ты со своею барскою мнительностью и щепетильностью отталкиваешь меня, какъ собачонку…
Алябьевъ. Полно, Настя! Когда я тебя отталкивалъ?
Княгиня Настя. Чортъ возьми мой капиталъ, если онъ становится стною между нами! Я хочу стоять вмст и вровень съ тобою, а не на двухъ краяхъ какого то оврага непроходимаго!
Алябьевъ. Такъ какъ я не могу превратиться въ милліонера, то, въ интересахъ уравненія, могу предложить теб лишь одно: откажись отъ своего состоянія и постарайся прогорть, подобно твоему покорному слуг…
Княгиня Настя (вскочивъ съ мста). Ты полагаешь, что я неспособна на это? Клянусь теб, чмъ хочешь, во что ты вришь: если бы ты, на такомъ условіи, позвалъ меня жить съ тобою, какъ жену, я бросила бы и деньги, и дла, и всю эту жизнь… все! Навсегда! Не вришь?
Алябьевъ. Не очень.
Княгиня Настя. Ой, Алешка! не дразни!
Алябьевъ (притягиваетъ ее къ себ). Ну, хорошо, иди! зову!
Княгиня Настя (вывернулась). Задаточекъ пожалуйте!
Алябьевъ. Какой задаточекъ?
Княгиня Настя. Я купчиха, голубчикъ: не спросясь броду, не суюсь въ воду, безъ задатка дла не начинаю. На все, что говорила, пойду, хоть сейчасъ. Но и мн сперва нужна заручка съ твоей стороны, что ты будешь любить меня не какъ сейчасъ,— посл ужина съ шампанскимъ, да наглядвшись на декольте,— но станешь весь мой. И ужъ тогда я прицплюсь къ теб вотъ какъ: не разнять!
Алябьевъ. Купленъ, значитъ?
Княгиня Настя. Да, купленъ… Скажешь: дешево?
Алябьевъ. Черезчуръ дорого, не стою того.
Княгиня Настя. Это не ваша печаль, сударь! — Своего не упустимъ, лишку не дадимъ: наше дло купеческое!

(Садится на ручку качалки).

Княгиня Настя. Алешка,— слушай и отвчай серьезно: кабы я была свободна, женился бы ты на мн?
Алябьевъ. Не знаю… Я противъ женитьбы вообще. Но если бы ужъ неизбжно было,— конечно,— кром тебя, мн ршительно не на комъ жениться.
Княгиня Настя. Это ты серьезно?
Алябьевъ. Совершенно серьезно.
Княгиня Настя. Значитъ, я на твой взглядъ лучше всхъ?
Алябьевъ. Подходишь ты ко мн больше, чмъ другія…
Княгиня Настя. Милый мой! Алешка, говори скоре, что именно теб нравится во мн?
Алябьевъ. Больше всего, что ты самой себя не боишься.
Княгиня Настя. Эхъ, развестись ужъ,что ли, въ самомъ дл, съ княземъ-то?…. Алеша? А?
Алябьевъ. Зачмъ?
Княгиня Настя. То-то ‘зачмъ!’ Врешь ты все, постылый! Только утшаешь меня, а какъ дойдетъ дло до настоящаго разговора, ничего то я теб не нужна! И ласкаешь ты Настю, потому что красивая самка, а — что Настя за тебя на эшафотъ готова — теб все равно!
Алябьевъ. Я знаю, что, когда Настя возьметъ себ въ голову какую-нибудь непріятную выдумку, то спорить съ Настею безполезно… А разводъ… съ какой стати? Князь и теперь не мшаетъ намъ.
Княгиня Настя. Съ такой стати, что отъ жены легче принять деньги, которыхъ ты не хочешь принять отъ любовницы… Ну! Ну! не буду! Не нервничай… оставайся такъ.

(Звонокъ телефона — долгій, рзкій, пронзительный).

Княгиня Настя (отрывается отъ Алябьева). А-ахъ!… проклятый!
Алябьевъ. Такъ поздно?
Княгиня Настя. Вроятно, изъ Петербурга. (У телефона) Кто говоритъ?… Ну, да, я… Артемій Филипповичъ?… Въ третьемъ то часу? Что? Что-о? Что-о-о-о? не можетъ быть!… Да вдь онъ только что… Представь себ, Алеша…
Алябьевъ. Важное?

(Изъ за занавси бальнаго зала выставляется лицо Мити — блдное, съ широкими сверкающими глазами).

Княгиня Настя (у телефона). Вы говорите: на подъзд? когда выходилъ изъ кареты?… Какой ужасъ!… Голубчикъ, позжайте туда немедленно, чтобы вс новости… Ахъ, да не лягу я спать! Со мною Алексй Никитичъ… Такъ — въ голову и въ животъ?… Ахъ, несчастный!… Скрылись? Ну, еще бы! конечно!… Позжайте же, позжайте, позжайте… (Отходить отъ телефона. Къ Алябьеву): Представь себ, Алеша: убили Антипова…
Алябьевъ (встаетъ). Убили Ан-ти-по-ва?!
Княгиня Настя. Когда онъ возвращался отъ насъ… на подъзд…
Алябьевъ. Это интересно…
Княгиня Настя. Пуля въ голову и дв въ животъ…
Алябьевъ (замчаетъ Mитю, который въ тоже мгновеніе скрывается). А-а-а! Это очень интересно…

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Кабинетъ княгини Насти. Большая комната, убранная богато, со вкусомъ и не пестро. Красивые книжные шкафы. Objets d’art — изящные и солидные. На стнахъ дорогія картины. Одна стна какъ будто немножко пустовата, сравнительно съ другими. Два телефона: городской и говорная труба въ другіе покои. Много мягкой мебели,— тона темные. Три выхода. Утро.
Княгиня Настя въ утреннемъ туалет, за письменнымъ столомъ.
Козыревъ.
Княгиня Настя. Итакъ, милйшій Артемій Филипповичъ, мы съ вами провалились?
Козыревъ. Сила солому ломитъ, сударыня. Сколько ни было конкуррентовъ на подрядъ, вс были выгодне для казны, чмъ графъ Оберталь. Но генералъ Долгосспиный за племянника горою всталъ. Всхъ насъ въ сорную кучу смелъ. Онъ тамъ въ Питер теперь и шьетъ, и поретъ.
Княгиня Настя. Здсь графу тоже повезло. Антиповъ убитъ. Ревизія отложена въ долгій ящикъ. Правленіе переизбрано. Стало быть, ссуда Оберталю обезпечена.
Козыревъ. Половинная, сударыня, доподлинно знаю. Полной — напуганы очень — не выдаютъ.
Княгиня Настя. Обернется.
Козыревъ. Сомнительно, сударыня. Подрядъ этотъ — пасть Молохова.
Княгиня Настя. Подъемный капиталъ у графа есть.
Козыревъ. На счетъ наличности, которую онъ теперь обнаружилъ, по городу довольно странные слухи ходятъ.
Княгиня Настя. У жены выцловалъ. Лариска не выдержала характера, расшиблась.
Козыревъ. Нтъ-съ, будто-бы казенныя-съ.
Княгиня Настя. Что вы?!
Козыревъ. Дяденька графу, подъ рукою, залогъ возвратилъ. По семейному дльце обтяпали.
Княгиня Настя. Это утка, Артемій Филипповичъ. Не можетъ быть. Залоги вносятся въ Государственное Казначейство.
Козыревъ. Графъ и внесъ. А генералъ, будто-бы, выписалъ ему эквивалентъ ссудою изъ спеціальныхъ суммъ вдомства.
Княгиня Настя. А контроль?
Козыревъ. Кто къ Долгоспинному подступится усчитывать? Онъ у себя въ вдомств — Чингисханъ.
Княгиня Настя. Этотъ слушокъ дорогого стоитъ, Артемій Филипповичъ. Вы разузнайте хорошенько.
Козыревъ. Слушаю-съ.
Княгиня Настя. Если дымъ не безъ огня, генерала надо будетъ давнуть.
Козыревъ. Можно и вовсе вверхъ тормашками свалить. И на меньшихъ кочкахъ великіе міра сего шею себ ломали.
Княгиня Настя. А какая намъ польза? Пускай себ сидитъ. Лишь бы нашу руку на себ чувствовалъ. Нтъ атласне генераловъ этихъ, когда запасешься противъ ихняго брата хорошенькимъ petit papier. Нтъ, генерала мы побережемъ: пригодится. А вотъ племянничка, Артемій Филипповичъ,— нечего длать,— пускайте понемножку на смарку.
Козыревъ. Слушаю-съ.
Княгиня Настя. Подрядъ необходимо обезцнить. Я его выучу, какъ наши подряды перебивать! Какъ его кредитъ?
Козыревъ. Кузнецкій мостъ и такъ и сякъ, а Ильинка выжидаетъ, пожимается.
Княгиня Настя. Ильинка считать уметъ. Надо бы, Артемій Филипповичъ, чтобы онъ къ намъ обратился…
Козыревъ. Того неминетъ-съ. Безъ Ларисы Дмитріевны ходовъ ему большихъ нтъ-съ.
Княгиня Настя. Такъ ужъ — Артемій Филипповичъ,— чуръ, не звать! Планы мои вамъ извстны.
Козыревъ. Гостей отъ васъ въ контору прикажете ждать?
Княгиня Настя. Ратомскій художникъ тысячу рублей взаймы просилъ. Я общала и записку къ вамъ дала. Отшейте. Передумала. У меня тутъ особые виды…

(Смотритъ на пустоватую стну).

Козыревъ. Отошьемъ-съ.
Княгиня Настя. Къ профессору Груздеву Митю спосылайте. Онъ смыслитъ. Что за электромоторъ такой? Можетъ быть и дло.
Козыревъ. Отчетъ чугунно-литейнаго завода изволили просмотрть?
Княгиня Настя. Изволила. Тамъ въ транспортахъ чепуха, Артемій Филипповичъ.
Козыревъ. Можетъ ли быть-съ? Итоги врны-съ. Я проврялъ.
Княгиня Настя. Итоги врны, а въ графахъ путаница. Видите? Не сходится на 32 рубля.
Козыревъ. И глазокъ же у васъ, сударыня! Другого подобнаго не знавалъ!
Княгиня Настя. Не льстите. Зазнаюсь.
Козыревъ. Это я то льщу? Нтъ, сударыня, я въ вашъ коммерческій геній, извините за выраженіе, влюбленъ-съ.
Княгиня Настя. И пользуетесь взаимностью. Восемнадцать лтъ вмст работаемъ,— значитъ, другъ другомъ довольны. Съ имніемъ Алекся Никитича устроили что надо?
Козыревъ. Будьте покойны. Отъ насъ не уйдетъ. На третье лицо купимъ.
Княгиня Настя. Только бы не догадался. Ужъ вы, Артемій Филипповичъ, поосторожне!
Козыревъ. Разв я не понимаю-съ?
Княгиня Настя. Странная штука судьба, Артемій Филипповичъ!
Козыревъ. Каждому свой круговоротъ-съ.
Княгиня Настя. Робко это, любезный человкъ, чувствовать подл себя такое, что сильне тебя.
Козыревъ. Сильне васъ, Анастасія Романовна, нтъ на свт никого и ничего-съ!
Княгиня Настя. Есть, голубчикъ.
Козыревъ. Ужъ не знаю, что-съ?
Княгиня Настя. Все, что за деньги не продается.
Козыревъ. Такого, сударыня, немного на земл!
Княгиня Настя. Немного-то немного…
Козыревъ (смотритъ въ окно). Господинъ Ратомскій подъхали.
Княгиня Настя. Легокъ на помин. Примите его.

(Уходить).

Козыревъ (одинъ, значительно поднимаетъ указательный перстъ). Семирамида!
Ратомскій (въ дверяхъ). Можно? А! Очень кстати!
Козыревъ. Мое почтеніе-съ. Пожалуйте-съ. Ея сіятельство сейчасъ выйдутъ.
Ратомскій. А я было искалъ васъ въ контор. Записочка-съ! Отъ самой-съ…
Козыревъ. Руку ея сіятельства намъ видть всегда пріятно-съ… (Читаетъ) Виноватъ-съ. Придется вамъ повременить. Сейчасъ никакъ невозможно.
Ратомскій. То есть-сколько же повременить? Если часъ, другой, я подожду.
Козыревъ. Нтъ, вы побывайте этакъ недльки черезъ три.
Ратомскій. Богъ съ вами, Артемій Филипповичъ! мн деньги необходимы сегодня вечеромъ.
Козыревъ. Немыслимая вещь-съ.
Ратомскій. Но княгиня приказала!
Козыревъ. Мало-ли что приказываетъ княгиня! Он — какъ дитя малое. Разв имъ извстно наличное состояніе кассы? У насъ срочные платежи.
Ратомскій. Такъ не выдадите?
Козыревъ. Видитъ Богъ, не могу-съ.
Ратомскій. Я буду жаловаться княгин.
Козыревъ. Сколько угодно-съ. Я предъ ними чистъ.
Княгиня Настя (входитъ, одтая для автомобиля). А, Костенька, милый! А я только что думала, не пошлетъ-ли мн судьба пріятнаго спутника. Хотите, продемся въ паркъ? Это мой обычный часъ. Режимъ прежде всего, голубчикъ.
Ратомскій. Благодарю васъ… Съ удовольствіемъ… Но, княгиня…
Княгиня Настя. Что такое? Что у васъ такое?
Ратомскій. Господинъ Козыревъ… Онъ просто смется надъ вашими приказаніями!
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ! Что это значитъ?
Козыревъ. Свободной наличности нтъ, ваше сіятельство. Совсмъ не имли полученій на этой недл.
Княгиня Настя. Прелестно! А я то воображаю, что у меня денегъ куры не клюютъ! Слышите, Костенька?
Ратомскій. Слышу!
Княгиня Настя. Но, Артемій Филипповичъ, я надюсь, что, по крайней мр, на жизнь то, на текущіе расходы у меня довольно денегъ?
Козыревъ. Личныя суммы вашего сіятельства неприкосновенны.
Княгиня Настя. Такъ и дайте Константину Владимировичу изъ моихъ личныхъ суммъ.
Козыревъ. Не могу, ваше сіятельство. Вамъ самимъ потребуются деньги. Откуда я вамъ тогда ихъ возьму?
Княгиня Настя. Я приказываю!
Козыревъ. У насъ каждая копейка на счету и въ дл. Не могу-съ.
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ, я разсержусь серьезно!
Козыревъ. Не могу-съ. Я счета перепутаю.
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ, я въ послдній разъ говорю!
Козыревъ. Не могу-съ. Лучше извольте меня уволить.
Княгиня Настя. Видть васъ не хочу! Уйдите!
Козыревъ. Извините-съ.

(Уходитъ)

Княгиня Настя. Совсмъ разстроилъ меня… противный мужикъ!
Ратомскій. Я, на вашемъ мст, давно прогналъ бы этого Филипповича.
Княгиня Настя. Ай, нтъ! Что вы говорите! Онъ грубъ и скупъ, но преданъ мн, какъ абиссинскій рабъ… Голубчикъ! Милый! Простите меня глупую! Подвела я васъ? Очень деньги нужны? а?
Ратомскій. Долгъ чести… На черную доску попаду.
Княгиня Настя. Слушайте. Мы Филипповича обойдемъ. Вы Опричникова знаете?
Ратомскій. Ростовщика? Слыхалъ. Вамъ то откуда его знать?
Княгиня Настя. А вы думаете — подобныя сцены съ Артеміемъ Филипповичемъ рдко у меня происходятъ? Легко ихъ выносить?
Ратомскій. Да — кто же, наконецъ, у кого служитъ — вы у Козырева или Козыревъ у васъ?
Княгиня Настя. Если касса слаба, онъ бываетъ такъ непріятенъ, что иногда я предпочитаю, чмъ обращаться къ нему — ужъ лучше перехватить тайкомъ тысченку-другую, до первыхъ денегъ, у Опричникова.
Ратомскій. Вы прямо-таки въ ежовыхъ рукавицахъ живете!
Княгиня Настя. Хотите быть моимъ братомъ по несчастію? Я вамъ устрою.
Ратомскій. Онъ потребуетъ обезпеченія.
Княгиня Настя (смотритъ на пустоватую стну). М-м-м… А новая картина ваша, которую я видла у васъ въ мастерской?
Ратомскій. Снгурочка? Что вы, Анастасія Романовна? Она должна быть на Передвижной!
Княгиня Настя. До Передвижной обернемся. Лишь-бы Опричниковъ не заупрямился принять.
Ратомскій. Помилуйте, вдесятеро стоитъ!
Княгиня Настя. Ахъ, милый другъ, эти господа смыслятъ въ искусств столько же, сколько нкоторые зври въ апельсинахъ. Да я съ вами Машу пошлю. Она уломаетъ. Согласны?
Ратомскій. За неимніемъ лучшаго.
Княгиня Настя (звонитъ). Маша моя — министръ! (Входящей Марь Григорьевн) Подешь сейчасъ съ Константиномъ Владимировичемъ.
Марья Григорьевна. Очень пріятно. Бонжуръ, мосье!
Княгиня Настя. Свезешь его къ Кузьм Демьяновичу… Ну… и — поумне!
Марья Григорьевна. Дураковъ мы дома оставимъ. А лихачъ у васъ хорошій?
Ратомскій. Призовой.
Марья Григорьевна. То-то, я люблю, чтобы шибко! (Княгин Наст) Автомобиль вашъ замерзъ, ажъ заиндевлъ.

(Уходитъ)

Княгиня Настя. Но проценты онъ деретъ, милый Костя! но — проценты!
Ратомскій. Москвича процентомъ не испугаешь.
Княгиня Настя. Но Боже васъ сохрани, Костенька, если вы — когда нибудь-кому нибудь! Ни-ни-ни! Особенно Артемію Филипповичу! Онъ меня състъ!
Ратомскій. Будьте спокойны. Оставить это животное съ носомъ — мн особенно пріятно.
Княгиня Настя. Ха-ха-ха! Право, даже романтично! Какой то кредитный адюльтеръ! Точно я съ вами измняю собственной касс и ставлю бдному Козыреву вотъ этакіе рога… Идемъ. Маша ждетъ васъ въ вестибюл.

(Уходятъ)

Алябьевъ и Татьяна Романовна1).

1) Значительно моложе сестры. Была-бы совсмъ русская красавица, если-бы не сонное выраженіе лица. Движенія вялыя, лнивыя. Одежды ее срыя, мягкія. Ходитъ медленно, даже какъ будто слегка волочитъ ноги.
Алябьевъ. Шахматы — здсь. Или вы не любите въ этомъ святилищ?
Таня. Все равно.
Алябьевъ. Блые или черные?
Таня. Все равно.
Алябьевъ. Вы сли противъ свта. Вамъ неудобно.
Таня. Все равно.
Алябьевъ. Вашъ ходъ.
Таня. Пошла.
Алябьевъ. Странный дебютъ.
Таня (зваетъ). Все равно.
Алябьевъ. Не выспались?
Таня. Да, уже лтъ десять… Шахъ королю.
Алябьевъ. Вы жертвуете турою?
Таня. Все равно… Впрочемъ…
Алябьевъ. Теперь конъ въ опасности. Таня, вы спите на яву!
Таня. По обыкновенію. Тоже уже лтъ десять.
Алябьевъ. Отчего вы замужъ не идете? Авось, мужъ разбудитъ?
Таня. Скоре самъ заснетъ. Шахъ королю.
Алябьевъ. Вамъ — матъ черезъ два хода.
Таня. Сдаюсь. Что за охота вамъ играть со мною?
Алябьевъ. Мн нравится хаосъ вашихъ атакъ. Вы еще ни одной партіи не начали казеннымъ дебютомъ.
Таня. Остатокъ стараго любопытства. Такъ я когда то жизнь пробовала. Но она — врод васъ. Съ какого дебюта ни начни,— амъ коня, амъ туру, шахъ королев, шахъ королю и матъ черезъ два хода.
Алябьевъ. Въ этомъ отношеніи мы — пара.
Таня. Нтъ.
Алябьевъ. Наши дв скуки такъ хорошо сплись въ дуэт звковъ, намъ обоимъ такъ прочно и безнадежно — ‘все равно’…
Таня. Нтъ, нтъ. Я безумно старше васъ, Алеша.
Алябьевъ. Вы думаете?
Таня. Вамъ не кажется иногда, что вы живете на свт, по крайней мр, тысячу лтъ?
Алябьевъ. Нтъ. Мн кажется, что мои сорокъ три года были однимъ мгновеніемъ, но мгновеніе это было пусто, праздно и напрасно.
Таня. Вотъ видите. А я забыла, сколько мн лтъ. Какъ будто я всегда жила, всегда спала, всегда была вся — усталость. Какъ странно, Алеша, что можно однажды — устать на всю жизнь. Когда я вспоминаю о смерти, то думаю: вотъ-то высплюсь!
Алябьевъ. Вы переживете меня. И на много.
Таня. Очень можетъ быть. Въ васъ еще есть пестрота, безпокойство. Вы много третесь объ острые углы. Это сокращаетъ жизнь. Кто хочетъ жить, пусть погаситъ въ себ энергію и спитъ. Энергія — движеніе навстрчу смерти. Вы никогда не пробовали убить себя?
Алябьевъ. Нтъ, но однажды принялъ американскую дуэль.
Таня. Было страшно?
Алябьевъ. Я вынулъ счастливый жребій. Противникъ мой струсилъ. Я его простилъ.
Таня. Для такихъ игрушекъ надо чувствовать въ себ избытокъ нервной силы. Я… тогда… вы знаете… отравилась… Знаете ли, что теперь осталось у меня въ памяти отъ всего этого приключенія? Что очень боллъ животъ. Счастливцы вы, мужчины!
Алябьевъ. Что деремся на дуэляхъ?
Таня. Нтъ, что вы не рожаете.
Алябьевъ. Афоризмы въ этомъ род я слышу отъ васъ уже не въ первый разъ.
Таня. Мужчина не въ состояніи понять глубину усталости. Истинную усталость узнаемъ только мы, женщины, когда изъ своей жизни выдляемъ новую жизнь. И достаточно однихъ несчастныхъ полудтскихъ родовъ…
Алябьевъ. Напрасныя воспоминанія тоже сокращаютъ жизнь, Таня.
Таня. Вы ошибаетесь. У меня нтъ воспоминаній. Говорю же вамъ: я живу. тысячу лтъ. Тамъ — гд то на границ мрака вковъ — брезжитъ миъ. Кто то говорилъ о любви. Кто то ласкалъ. Отъ кого то былъ ребенокъ. Кто то бросилъ… Вы знаете, Алеша, я видла ‘его’ въ прошломъ году на сцен въ миланскомъ La Scala? Онъ плъ Roi de Lahore.
Алябьевъ. Да. Настя мн разсказывала, что страшно волновалась за васъ.
Таня. А я — нисколько. Я чувствовала его — за тысячу лтъ. Солидная хронологическая подушка противъ нравственныхъ толчковъ! Чужое, чужое, чужое! Все равно, все равно, все равно! Угасшее сновидніе, выцвтшій миъ.

(Молчаніе)

Алябьевъ. Ни съ кмъ я не люблю — такъ — вмст молчать, какъ съ вами. Вы хорошо молчите, Таня.
Таня. Какъ вс развалины и кладбища.
Алябьевъ. Вы никогда потомъ не были влюблены?
Таня. Нтъ. Мое усталое тло отталкиваетъ страсть.
Алябьевъ. Въ васъ живетъ великій испугъ.
Таня. Да. Любовь представляется мн медленнымъ самоубійствомъ.

(Молчаніе)

Княгиня Настя (входитъ, веселая, румяная, съ воздуха, темный домашній туалетъ). Какъ всегда, вдвоемъ — и немножко философіи?
Алябьевъ. Философіи сна.
Княгиня Настя (беретъ Таню за руки). Расшевелись ты хотъ немного!
Таня. Зачмъ? Мн хорошо.
Княгиня Настя. Мн досадно, что тебя въ обществ считаютъ дурою.
Таня. Ты вдь знаешь, что я не дура?
Княгиня Настя. Надюсь.
Таня. И я знаю. А что думаютъ другіе, мн все равно.
Княгиня Настя. Ума не приложу, Танька, что съ тобою длать. Юродивая ты. Замужъ, что ли, выдать? Скажи, кто теб нравится: мигомъ высватаю!
Таня. Э! вс равны.
Княгиня Настя. Блуга ты, Татьяна! Рыба! И въ кого ты задалась такая рыба?
Таня. Не могу же я пламенть въ пространство къ какому то неизвстному!
Княгиня Настя. А тебя, Алексй, я, кажется, скоро де въ шутку начну ревновать къ Тан. Ты! разлучница! смотри у меня!
Таня. Не тормоши.
Княгиня Настя. Да, вдь — любя!… Куда же ты?
Таня. Ты сегодня слишкомъ живая для меня. Утомляешь.

(Уходитъ)

Алябьевъ. А ты, Настя, начинаешь частенько спрягать глаголъ этотъ.
Княгиня Настя. Какой глаголъ, Алеша?
Алябьевъ. Ревную, ревновала, буду ревновать.
Княгиня Настя. Только не къ Татьян — нтъ! Ужъ очень вы оба мн дороги. Не можетъ быть того, чтобы вы себя отняли у меня. Не можетъ быть, чтобы отъ васъ двоихъ пришло по жизнь мою смертное горе.
Алябьевъ. Ой, какой серьезный тонъ, Настя!
Княгиня Настя. Ахъ, Алеша, Алеша! Мучительно любить первою любовью въ тридцать шесть лтъ!… Не возражай… Не спорь… Не улыбайся!…
Алябьевъ. Я не улыбаюсь.
Княгиня Настя. Что я была развратная — и безъ улыбокъ знаю. Не обижай!
Алябьевъ. Настя!
Княгиня Настя. Московскою Мессалиною звали… правда! все было! все правда! Но ты, Алексй, ты мн отмщеніе за всю жизнь мою. Только съ тобою узнала я, что за мука — жить съ человкомъ, котораго любишь больше, чмъ онъ тебя. Я вся — въ теб. А ты меня любишь… сказать — какъ?
Алябьевъ. Интересно!
Княгиня Настя. Изъ деликатности.
Алябьевъ. Странный видъ любви!
Княгиня Настя. Сошелся ты со мной случайно, ради веселой интрижки, безъ любви, нисколько не ожидая, что возникнутъ серьезныя отношенія.
Алябьевъ. Но вдь и ты…
Княгиня Настя. И я, повсившись теб на шею, не думала, что прилипну такъ прочно, что насталъ конецъ моей женской волюшк. Ну, а какъ дло то пошло въ серьезъ, да обезумла я отъ тебя, да насильно въхала въ сердце твое, точно въ свободную квартиру безъ мебели…
Алябьевъ. Ахъ, Настя, Настя!
Княгиня Настя. Ты, какъ джентльменъ, покорился своей участи, и, вотъ, рыцарствуешь, исполняешь обязанности къ ‘дам сердца’… сколько надо, чтобы не обидть,— аккуратъ!
Алябьевъ. Ахъ, Настя, Настя!
Княгиня Настя. Что, ‘Настя’? Больше то сказать, видно, нечего?
Алябьевъ. Жаль, все-таки, что ты считаешь меня какимъ то притворщикомъ.
Княгиня Настя. Не притворщикомъ…. зачмъ?… Ты не притворяешься, что любишь, да любишь то не по сердцу, а… ну, какъ это теб объяснить? — потому что теперь уже не корректно, что ли, теб не любить меня. Но, въ сущности, я теб — все равно! Ты даже самъ не знаешь, до какой степени все равно!
Алябьевъ. Вотъ — разв, что самъ не знаю. А что съ ревностью ты справляешься, это хорошо. Ненавижу ревность. Чувство дикарей и мщанъ.
Княгиня Настя. Моя ревность не дикая.
Алябьевъ. Такъ думаетъ о своей ревности каждая женщина.
Княгиня Настя. Ты не первый мой любовникъ. Но теб первому отдала я не только свое тло, но и сердце, душу, голову. Я тебя не тломъ и не къ тламъ ревную.
Алябьевъ. Какая ты сегодня… торжественная!
Княгиня Настя. Волочись, влюбляйся, бери себ наложницъ, хоть женись, если теб надо будетъ по дламъ твоимъ. Но — я мысли не допускаю, чтобы кто нибудь стоялъ между твоею и моею душею, чтобы у тебя была дружба ближе моей, чье либо участіе къ теб — нжне… Вотъ моя ревность, Алеша!
Алябьевъ. Этого и нтъ, мой другъ.
Княгиня Настя. Ты не позволяешь мн поправить твои дла. Какъ это мн обидно и грустно, ты знаешь…
Алябьевъ. Настя, Настя! Старая псня!
Княгиня Настя. Но, еслибы ты обратился за помощью, мимо меня, къ другому человку… къ другой женщин… если бы ты отнялъ у меня радость создать твое благополучіе, отказалъ мн въ довріи, отдался бы въ чужія руки… Вотъ это — моя ревность, Алексй! Это былъ бы для меня — ударъ смертельный!…

(Входитъ слуга и подаетъ обоимъ визитныя карточки).

Алябьевъ. Этотъ господинъ ждетъ у меня, наверху?
Слуга. Такъ точно-съ.
Алябьевъ. Сейчасъ иду.

(Слуга уходитъ)

Княгиня Настя. Кто такой?
Алябьевъ. Старый товарищъ. Лаврентьевъ.
Княгиня Настя. А! Можешь привести его сюда. Онъ интересный… А ко мн — Оберталь и Бурминъ. Визитъ дловой и многообщающій. Просите.

(Слуга уходитъ)

Княгиня Настя (смотритъ въ зеркало). Красна, какъ макъ, глаза, какъ у пьяной. Надо привести себя въ порядокъ. Дай мн руку, Алеша, проводи меня. Голова кружится. Проклятый темпераментъ! Нельзя мн волноваться, нельзя!
Алябьевъ. Да и нтъ причинъ. Много шума изъ пустяковъ.
Княгиня Настя. Нтъ, не изъ за пустяковъ.

(Уходятъ)

Оберталь и Бурминъ (входятъ).

Бурминъ. Надетесь на успхъ?
Оберталь. Чортъ же знаетъ ее, сфинкса замоскворцкаго?
Бурминъ. Я, ваше сіятельство, въ качеств стараго воробья, полагаю такъ, что поступлю наилучше, если, по изложеніи обстоятельствъ дла, упорхну и оставлю васъ наедин. Ибо уповаю не столько на доводы разсудка, сколько на старый вашъ амуръ.
Оберталь. Никогда въ жизни не былъ въ такомъ подломъ положеніи. Словно торговать собою пріхалъ.
Бурминъ. Бейте на амуръ, ваше сіятельство! Какова ни будь кремень баба, но амуръ у нихъ — линія наименьшаго сопротивленія. Бейте на амуръ!
Оберталь. Попаду въ настроеніе — ну, и спасенъ. А, можетъ быть, и слушать не захочетъ. Отсталъ отъ нея… давно не видимся… Говорятъ, перемнилась, остепенилась, влюблена, врна… Только и свта въ окн, что Алябьевъ.
Бурминъ. Вотъ еще оселъ-то со своею добродтелью!
Оберталь. Но — какъ все это мерзко! Какъ гнусно все, что мы сейчасъ длаемъ и говоримъ! О, проклятая Лариска! Въ какое положеніе ставитъ!… Ну,— дай мн только выбраться изъ лужи,— я съ тобою расплачусь!
Марья Григорьевна (входитъ). Ахъ! Кого вижу, того ненавижу! Ваше сіятельство!

(Присдаетъ)

Оберталь (подаетъ руку). Какъ поживаете, Маша?
Марья Григорьевна. Кому Маша, а кому Марья Григорьевна.
Оберталь. Строгости пошли?
Марья Григорьевна. Измнчивость временъ!
Оберталь. И красивая же стала!
Марья Григорьевна. Отъ васъ ли слышу?
Оберталь. Чертовски хорошете!
Марья Григорьевна. За то и любятъ, что хороша.
Оберталь. А много любятъ?
Марья Григорьевна. Съ меня довольно.
Оберталь. Возьмите еще одного: меня.
Марья Григорьевна. Вы — что сегодня? Для самой практикуетесь? Напрасны ваши мечтанія. Этотъ номеръ не пройдетъ.
Оберталь. А вы, Марья Григорьевна, похлопочите. Марья Григорьевна. Какой мн профитъ!
Оберталь. Во первыхъ, я — авансомъ — цлую вашу милую ручку.
Марья Григорьевна. Это еще немного.
Оберталь. А, во вторыхъ, кладу въ эту милую ручку красивый-красивый портретикъ императрицы Екатерины Второй.
Марья Григорьевна. На большую сумму, значитъ, замахиваетесь? Ну-ну, посмотримъ,— увидимъ, а увидимъ — такъ и поглядимъ. Ступайте къ ней. Велла звать въ голубую гостинную.

(Уходитъ)

Оберталь (Бурмину). Вы не изумляйтесь. Мы съ Марьей Григорьевной старые пріятели. Человкъ, знаете, нужный.
Бурминъ. Кому вы говорите? Эка невидаль, двсти тысячъ занимая, у горничной руку поцловать! Нтъ-съ, вотъ я одну концессію выхлопатывалъ, такъ пришлось мн съ деньщикомъ генерала Топтыгина цлую ночь напролетъ въ носки играть. Такъ нащелкалъ, подлецъ,— съ недлю потомъ въ люди показаться нельзя было… примочки клалъ…

(Уходятъ)

Алябьевъ и Лаврентьевъ.

Алябьевъ. А ты, Лаврикъ, посдлъ.
Лаврентьевъ. Думаешь, ты помолодлъ? Нтъ, братъ. Идемъ не въ гору, а подъ гору.
Алябьевъ. Кто же ты теперь? Какъ величать тебя прикажешь? Пророкъ? Жрецъ? Генералиссимусъ? Халифъ? Махди?
Лаврентьевъ. Главнокомандующій арміей его величества Мбузу Седьмого. Очень черное величество, милый мой. Однако, штаны носитъ. Даже по буднямъ.
Алябьевъ. Сказка ты. Живая сказка изъ тысячи и одной ночи.
Лаврентьевъ. Жизнь, братъ, тогда только и жизнь, когда она сказка. Кто не умлъ наполнить жизнь свою сказкою, тотъ не жилъ.
Алябьевъ. Ты доволенъ собою?
Лаврентьевъ. Да. Я живу. А ты?
Алябьевъ. Нтъ. У меня нтъ сказки.
Лаврентьевъ Значитъ, ты измнилъ себ. Ты былъ рожденъ для большой и пестрой сказки.
Алябьевъ. Многіе считаютъ меня такимъ еще и теперь. Но это неправда. Моя сказка размнялась въ анекдоты.
Лаврентьевъ. Это обычная судьба тхъ, кто не вритъ въ свое призваніе и не сметъ быть самимъ собою.
Алябьевъ. Изъ Пееръ Гинта, Лаврентьевъ!
Лаврентьевъ. Что такое Пееръ Гинтъ?
Алябьевъ. Ты не знаешь Ибсена?
Лаврентьевъ. Нтъ. Писатель?
Алябьевъ. И большой.
Лаврентьевъ. Я никогда ничего не читаю. Уже лтъ двадцать. Некогда. Я воинъ. Я мужчина. Я живу.
Алябьевъ. И я былъ воиномъ.
Лаврентьевъ. Нтъ.
Алябьевъ. Даже Георгія и золотое оружіе вывезъ изъ Манчжуріи. И, право, безъ протекціи, за дло.
Лаврентьевъ. О, что ты храбрый человкъ и былъ хорошимъ офицеромъ, въ томъ я не сомнваюсь. Но воиномъ ты еще не былъ. Не могъ, негд было. Европа позабыла, что такое воинъ.
Алябьевъ. Ты предпочитаешь центральную Африку?
Лаврентьевъ. Ваши войны издалека — сантиментальное зврство! Я люблю, чтобы дрались люди, а не машины. Притомъ, я ненавижу маскарады убійства. Когда смерть — голый скелетъ съ косою, я смюсь ей въ лицо. Но, переряженная въ костюмъ сестры милосердія, она мн страшна и противна. Да, у насъ лучше. Наше зврство ходитъ безъ вуаля. Смерть у насъ безстыжа и откровенна.
Алябьевъ. Ты намренъ долго пробыть въ Москв?
Лаврентьевъ. Это зависитъ отъ тебя.
Алябьевъ. Да? Не ожидалъ.
Лаврентьевъ. Я здсь для тебя, Алексй.
Алябьевъ. Странно.
Лаврентьевъ. Я хочу вернуть тебя къ твоему призванію. Хочу, чтобы ты сталъ тмъ, кто ты на самомъ дл.
Алябьевъ. То есть?
Лаврентьевъ. Авантюристомъ.
Алябьевъ. Однако!
Лаврентьевъ. Да. Ты природный авантюристъ.
Алябьевъ. Когда-то мн казалось, что да. Но — какъ давно это было!
Лаврентьевъ. Да ты и не можешь не быть авантюристомъ. Физіологическаго права не имешь.
Алябьевъ. Новая теорія?
Лаврентьевъ. Нтъ, старое наблюденіе. Ты — послдній въ пятисотлтнемъ дворянскомъ род.
Алябьевъ. Въ угрюмомъ, замкнутомъ, истрепанномъ, обнищаломъ род!
Лаврентьевъ. Есть три способа ликвидаціи старыхъ фамилій. Идіотъ. Монахъ. Авантюристъ.
Алябьевъ. Келья въ сумасшедшемъ дом, медленное самоубійство монастыря…
Лаврентьевъ. И — ярость вызова всему, что не ты! ‘Погибни, душа моя, съ филистимлянами!’
Алябьевъ. Ты умешь красиво убждать.
Лаврентьевъ. Ты авантюристъ, какъ я. Больше меня. Но я посмлъ быть авантюристомъ, а ты — нтъ. Ты боишься себя, стыдишься быть самимъ собою. Ты запуганъ условными лжами.
Алябьевъ. Вотъ какъ?
Лаврентьевъ. Ты заглушилъ въ себ грезу авантюры. И сказка жизни, скучая, отвернулась отъ тебя, а на ея мст заплясали анекдоты.
Алябьевъ. Зачмъ ты говоришь мн все это?
Лаврентьевъ. Зову тебя — туда, со мною!
Алябьевъ. Зачмъ?
Лаврентьевъ. Почемъ я знаю? Можетъ быть, чтобы сдлаться милліардеромъ, королемъ, полубогомъ, можетъ быть, чтобы умереть отъ болотной лихорадки, можетъ быть, чтобы быть посаженнымъ на колъ.
Алябьевъ. Это фразы.
Лаврентьевъ. Сказки всегда сплетаются изъ фразъ.
Алябьевъ. Укажи мн прямую цль.
Лаврентьевъ. Ты умешь молчать?
Алябьевъ. Надюсь.
Лаврентьевъ. Нашъ сосдъ, могучее колоніальное государство, втягиваетъ насъ въ войну. Или оно, или мы: двоимъ нтъ мста на черномъ материк.
Алябьевъ. Ага! начинаю понимать.
Лаврентьевъ. Мы готовимся къ борьб на быть или не быть. Намъ необходимы европейскіе инструкторы. О, какъ я счастливъ, что ты догадался выйти въ отставку!
Алябьевъ. Ты расчитываешь на меня?
Лаврентьевъ. Во Франціи, Англіи, Польш, на Кавказ, я завербовалъ уже дюжины дв лихихъ кондотьеровъ. Но ты, Алексй,— для меня — самый желанный.
Алябьевъ. Что можешь ты предложить мн?
Лаврентьевъ. Матеріально?
Алябьевъ. Если я, по твоему, авантюристъ, то это лишній вопросъ. Авантюристъ беретъ не то, что ему даютъ, но то, что онъ уметъ взять — и хочетъ.
Лаврентьевъ. Браво! Изъ тебя будетъ прокъ. Подемъ. Обрати мн десятокъ тысячъ чернокожихъ въ солдатъ, а я посвящу тебя въ воины. Общаю теб войну безъ женевской конвенціи, безъ благо флага, безъ краснаго креста, безъ плнныхъ и раненыхъ.
Алябьевъ. Что же вы ихъ — дите, что ли?
Лаврентьевъ. Нтъ, этотъ обычай вывелся еще при дд моего чернаго Мбузу.
Алябьевъ. Сколько времени можешь ты ожидать моего отвта?
Лаврентьевъ. О чемъ раздумывать? Ударимъ по рукамъ. Хочешь ты быть богатъ? Мы пробьемся къ таинственнымъ, нетронутымъ золотымъ розсыпямъ въ Лунныхъ горахъ. Для этого нужно вырзать всего лишь два или три дикихъ народца. Хочешь женщинъ? Ихъ будутъ у тебя табуны — какихъ угодно: блыхъ, черныхъ, кофейныхъ. Если ты честолюбивъ,— поврь: только мы, конквистадоры, обладаемъ истиннымъ вдохновеніемъ и безумствомъ власти…
Алябьевъ. Ничего этого мн не надо. Но очень можетъ быть, что я приму твое предложеніе и пойду за тобою…
Лаврентьевъ. Когда?
Алябьевъ. Когда почувствую необходимость умереть.
Лаврентьевъ. Ба! Такъ ты вотъ на какой границ? Глупо, братъ.
Алябьевъ (молчитъ).
Лаврентьевъ. Въ такомъ случа, ты мн не годишься. Мн нужны люди, охочіе убивать, а не умирать. И зачмъ съ такимъ настроеніемъ хать въ Африку? Разв у тебя нтъ револьвера?
Алябьевъ. Самоубійство стало мщанствомъ. А, можетъ быть, я просто трусъ.
Лаврентьевъ. Нтъ, ты не трусъ. Это хорошій инстинктъ держитъ тебя. Брось. Поживемъ. Умирать рано. Просто — золотая клтка тебя давитъ. Соколу на волю пора.
Алябьевъ. Я никогда не былъ въ невол ни у кого, кром самого себя.
Лаврентьевъ. А съ хозяйкою дома сего — ты въ какихъ отошеніяхъ?
Алябьевъ. Кажется, это ясно.
Лаврентьевъ. Нтъ. Ясно, что ты ея любовникъ. Но — какой?
Алябьевъ. Не понимаю.
Лаврентьевъ. Грабишь или любишь?
Алябьевъ. Ахъ, вотъ что… За подобные вопросы, кажется, иногда на дуэляхъ дерутся?
Лаврентьевъ. Да, между дураками — говорятъ — и такое бываетъ. Я къ этой пород принадлежать претензіи не имю.
Алябьевъ. Ни я.
Лаврентьевъ. Итакъ?
Алябьевъ. Ты человкъ опытный,— рши самъ!
Лаврентьевъ (смотритъ на него долго и пристально). Ни грабишь ты, ни любишь!
Алябьевъ. Знаешь людей.
Лаврентьевъ. Тогда — зачмъ живешь?
Алябьевъ. Жаль.
Лаврентьевъ. Разочаровалъ ты меня! Нецльный тотъ человкъ, кто женщину жалетъ?
Алябьевъ. А ты съ нищаго когда-нибудь рубашку снималъ?
Лаврентьевъ. Не приходилось, но если бы понадобилось…
Алябьевъ. Ну, такъ вотъ — каждый разъ, что я хочу отойти отъ Насти, я чувствую, что снимаю рубашку съ нищей.
Лаврентьевъ. Жалешь свою бабу, жалешь!
Алябьевъ. Да. Живой, пожалуй, не отойду.
Лаврентьевъ. Нехорошо. Ужъ, если такъ, лучше любилъ бы.
Алябьевъ. Не умю я любить. Не могу. Нтъ во мн любви ни къ чему. Вынута способность любви изъ души моей.
Лаврентьевъ. И себя не любишь?
Алябьевъ. Я къ себ… не привыкъ!
Лаврентьевъ. Это, впрочемъ, не худо. Кто къ себ привыкъ, тому умирать страшно.
Алябьевъ. Нтъ, смерти я не боюсь.
Лаврентьевъ. Значитъ, ждать приказываешь?
Алябьевъ. Если можешь.
Лаврентьевъ. Хорошо. Дла мои въ Европ еще далеко не кончены. Мы увидимся черезъ мсяцъ. Но тогда…
Алябьевъ. Я — или твой, или — прощай!
Лаврентьевъ. Кто здсь споритъ за тебя со мною? Я чувствую въ твоемъ колебаніи — не твой, чужой, вншній споръ.
Алябьевъ. Нтъ. Я никому не нуженъ, кром Насти. А между нею и смертью мой выборъ сдланъ.
Лаврентьевъ. Кто самому себ не нуженъ, тотъ никому не нуженъ. И жить, и умирать — человкъ долженъ для самого себя.
Алябьевъ. Вотъ въ этомъ-то я еще и не увренъ. Должно быть, я не совсмъ еще авантюристъ.
Лаврентьевъ. Эй, покончимъ сейчасъ?
Алябьевъ. Нтъ. Жизнь прожита, и расчетъ съ нею сдланъ. Итогъ невеселый. Сказки не было. Анекдоты и капризъ. Но смертью своею я еще дорожу, Лаврентьевъ. Ты правъ: въ смерти можно найти свою сказку. Смерть — капиталъ!
Лаврентьевъ. Э! мы старые товарищи! Не скупись! Подлись!
Алябьевъ. Если смерть моя не пригодится кому нибудь лучше насъ съ тобою, бери, она твоя.
Лаврентьевъ. Не слишкомъ это лестно, милйшій!
Алябьевъ. Мы говоримъ не для обмна комплиментовъ.
Лаврентьевъ. О, я не обижаюсь! Условный даръ, все-таки, даръ. Принимаю и благодарю. Лишь одно замчаніе.
Алябьевъ. Говори.
Лаврентьевъ. Знаешь ли ты судьбу капиталовъ, которые ищутъ помщенія тамъ, гд ихъ не спрашиваютъ?
Алябьевъ. Крахъ?
Лаврентьевъ. Да. И притомъ — безъ малйшей благодарности.

(Смотритъ на часы).

Алябьевъ. Княгиня желала тебя видть.
Лаврентьевъ. Извинись за меня. Тороплюсь на конференцію. Буду внушать именитому купечеству, что Центральная Африка — ближайшій и выгоднйшій рынокъ для московскихъ миткалей. Деньги нужны, Алеша! Люди и деньги!
Алябьевъ. А что нужне?
Лаврентьевъ. Люди. Денегъ — въ крайности, при нкоторомъ искусств и энергіи, можно отхлопать потребное количество на печатномъ станк. Даже звонкая монета недурно выливается изъ обыкновенной оловянной ложки. Но человка не отпечатаешь, нтъ!… Фу! Если бы ты видлъ, какую фитюльку выбрали на мсто покойнаго Антипова!
Митя Климовъ (входить, здоровается).
Алябьевъ (указываетъ на него Лаврентьеву). Вотъ — молодой человкъ, который, вроятно, послдній въ этомъ мір видлъ Антипова живымъ.
Лаврентьевъ (Мит). Васъ, я думаю, интервьюеры теперь прямо штурмомъ берутъ? А судебный слдователь вызывалъ?
Митя. Нтъ. Зачмъ?
Алябьевъ. Какой онъ свидтель? Домъ Антипова — верстахъ въ трехъ отъ насъ, черезъ весь городъ. Убійцы встртили его на подъзд…
Лаврентьевъ. Или догнали у подъзда…. (Смотритъ на часы). Итакъ — черезъ мсяцъ? Прощай.
Алябьевъ. Прощай. Черезъ мсяцъ.

(Лаврентьевъ уходить).

Алябьевъ. А ваше мнніе, Митя,— какъ: встртили или догнали?
Митя. Я не думалъ объ этомъ, Алексй Никитичъ.
Алябьевъ. Да? А мн казалось, вы интересовались Антиповымъ? Даже,— помните — тогда ночью? Прибжали такъ…
Митя. Я былъ дежурнымъ по телефону, Алексй Никитичъ. Разв вы меня видли?
Алябьевъ. Да, хотя вы только мелькнули мн.
Митя. Я никакъ не ожидалъ, что у телефона сама княгиня.
Алябьевъ. То-то вы скрылись.

(Издалека слышенъ смхъ княгини Насти).

Митя. Виноватъ, Алексй Никитичъ. Я съ докладомъ къ княгин.
Алябьевъ. Она, кажется, занята съ Оберталемъ.
Митя. Могу посл зайти.

(Слегка поклонился и уходитъ. Алябьевъ долго и любопытно смотритъ вслдъ ему. Потомъ, пожавъ плечами, уходить въ другую дверь).

Княгиня Настя (входитъ съ Оберталемъ). Ну, какъ я дамъ вамъ денегъ, графъ? Лариса и безъ того меня ненавидитъ.
Оберталь. Полно вамъ! Хорошенькой женщин нтъ ничего пріятне, чмъ — когда ее ненавидитъ другая хорошенькая женщина.
Княгиня Настя (ложится на кушетку). Да вдь это — если по ревности, графъ. А тутъ — фи! — аферы, деньги.
Оберталь. А вы воображаете, что она не ревнуетъ меня къ вамъ?
Княгиня Настя (хохочетъ). И сильно?
Оберталь (садится на кушетку у ногъ княгини Насти). Если бы вы знали, сколько сцень я выношу изъ-за васъ.
Княгиня Настя. Ахъ, бдный!
Оберталь. Она убждена, что я вашъ любовникъ.
Княгиня Настя (потянулась на кушетк). Такъ, значитъ,— ничего съ вами не подлаешь,— надо дать вамъ денегъ, графъ?
Оберталь (беретъ ее за руку). Дайте, Настенька!
Княгиня Настя. А съ какой стати, Женичка?…
Оберталь. На милость образца нтъ.
Княгиня Настя. Ужъ разв въ память прошлой дружбы? а?
Оберталь. Хоть въ память прошлой дружбы!
Княгиня Настя. Хорошо, будь по вашему.
Оберталь. Настенька!!!
Княгиня Настя. Ну-ну-ну! Не шалить!…нельзя!… Будьте паинька и пойдите къ телефону… Да не къ тому, дурной!… Это — городской. Къ маленькому, который въ контору. Ну, и говорите: Артемій Филипповичъ…
Оберталь. Артемій Филипповичъ…
Княгиня Настя. Анастасія Романовна проситъ васъ немедленно…
Оберталь. Анастасія Романовна проситъ васъ немедленно…
Княгиня Настя. Пожаловать наверхъ и…
Оберталь. Пожаловать наверхъ и…
Княгиня Настя. И…
Оберталь. И…
Княгиня Настя. И побесдовать съ графомъ Оберталемъ. (Быстро и рзво соскочила съ кушетки).
Оберталь (смущенный). Да-а-а… Такъ, значитъ, все-таки, мы безъ Артемія Филипповича не обойдемся?
Княгиня Настя. Какъ же иначе, графъ? Вы же знаете порядокъ..
Оберталь (совсмъ несчастный). Настенька!
Княгиня Настя. Тссъ! Сумасшедшій! Разв можно?… (Козыревъ входитъ) Вотъ вамъ — и самъ нашъ магъ и волшебникъ.
Оберталь. Но… я, по крайней мр, желалъ бы совмстно… Вы… вы уходите?
Княгиня Настя. А я, голубчикъ, къ Алексю Никитичу,— Алекся Никитича цлый день почти не видала… Ой, какъ у меня, однако, мигрень разыгрывается.
Марья Григорьевна (вбгаетъ съ газетою). Барыня, въ телеграммахъ…

(Осклась, увидя Оберталя. Послдній бесдуетъ съ Козыревымъ и — видимо пріятно изумленъ).

Княгиня Настя. Дай сюда.
Марья Григорьевна (импровизируеть). Вообразите: одна женщина семерыхъ родила, и вс головы — телячьи!
Княгиня Настя. А-а-а! Скажите!… Ой, мигрень! (Читаетъ).
Козыревъ (просвтлвшему Оберталю). Княгиня строжайше запретила брать съ васъ выше казеннаго процента. Напишите обыкновенные векселя, а денежки получите, когда угодно.
Оберталь. Я очень тронутъ, но…
Княгиня Настя (читаетъ. Лицо ея длается старе, угрюмое, она считаетъ въ ум цифры и шансы). А вдь это хорошо… Постой… Дурно или хорошо?
Марья Григорьевна (тихо). Что вы длаете? Мигните Артемію Филипповичу, чтобы остановилъ сдлку… Теперь Оберталю грошъ цна!
Княгиня Настя, Молчи, Машка. Ты ничего не понимаешь… (весело). Хорошо!!! (Опять молодетъ).
Козыревъ. Мы — вамъ услугу, а вы — намъ. Лсныя дачки наши по рк Десн вамъ извстны? Вотъ бы вамъ ихъ у насъ законтрактовать…
Оберталь. Ужасно далеко отъ линіи, Артемій Филипповичъ.
Княгиня Настя. Ой, мигрень!
Козыревъ. Гд же далеко, графъ? Сплавная рка.
Оберталь. Хороша сплавная: лтомъ ее куры въ бродъ переходятъ.
Княгиня Настя. Ой, мигрень!

(Прислушивается).

Оберталь. Нтъ, Артемій Филипповичъ, ужъ лучше вы возьмите съ меня, прямо и откровенно, хорошій процентъ!
Козыревъ. На это я не уполномоченъ княгинею.
Княгиня Настя (съ газетою въ рукахъ). Евгеній Антоновичъ! Смотрите-ка: телеграмма любопытная для васъ. Вашъ дядюшка, генералъ Долгоспинный подалъ въ отставку.
Козыревъ. Однако… канифоль!
Княгиня Настя. Правда это?
Оберталь. Къ сожалнію, совершенная правда, Анастасія Романовна. Я зналъ еще вчера вечеромъ.
Княгиня Настя. А-а! Вы знали вечеромъ… Ой, мигрень!…
Оберталь. Отставка дяди — тяжелый ударъ для меня. Но, надюсь, это не можетъ измнить нашей сдлки?
Козыревъ. Ну, какъ не можетъ!…
Княгиня Настя. Конечно, конечно, графъ. Не безпокойтесь. Мое слово твердо. Я врила и врю моему другу графу Оберталю, а вовсе не генералу Долгоспинному.

(Киваетъ Козыреву, чтобы не спорилъ).

Козыревъ. Ну-ну…
Оберталь. Артемій Филипповичъ! Помилуйте вы меня отъ этихъ дачъ! Вдь я же знаю, что он не даютъ вамъ дохода именно по бездорожью! Вмсто плотовъ — придется работать подводами… Вдь это же разоръ!
Козыревъ. Извольте говорить съ ея сіятельствомъ.
Оберталь. Анастасія Романовна! Заступитесь!
Княгиня Настя. Ой, мигрень!… Женичка, я ничего не знаю… ой!… и знать не хочу. Какіе-то проценты… ой!.. плоты… подводы… ой!… ну, какое мн дло?
Оберталь. Да вдь это — треть возможной доходности!
Княгиня Настя. Отвяжитесь, Женичка! Я разсержусь. У меня виски лопнуть хотятъ, а онъ — съ подводами… Ой, Марья, смертушка моя!

(Уходятъ)

Козыревъ. Что-жъ, ваше сіятельство! По рукамъ, что-ли? Могарычи наши.
Оберталь. А полетъ въ трубу — мой!

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Картина первая.

Домашняя контора графа Оберталя. Три выхода. Дловая строгая обстановка безъ всякой роскоши. Стны крашеныя, по казенному: сроголубыя, съ коричневыми панелями. Мебель, въ своемъ род, стильная: тяжелая, ясеневая, жесткая. Письменный столъ-бюро. Несгораемая касса. Телефонъ. У письменнаго стола — два, кожею обитыхъ, кресла.
Бyрминъ сидитъ. Оберталь ходитъ по комнат.
Бурминъ. Неважно, очень неважно ваше положеніе, Евгеній Антоновичъ. Паденіе вашего дядюшки вызвало прямо панику.
Оберталь. Но, Вадимъ Прокофьевичъ, я не понимаю: откуда недовріе? Что измнилось? Документы свои мы оправдываемъ. Подряда паденіе дяди меня не лишило.
Бурминъ. Выгоденъ ли онъ теперь, графъ?
Оберталь. Вадимъ Прокофьевичъ, да не мы ли съ вами считали вотъ въ этомъ самомъ кабинет…
Бурминъ. Те-те-те, батенька! Было да прошло. Тогда васъ еще госпожа Латвина не стригла. Тогда дядюшка Долгоспинный лелялъ васъ подъ орлинымъ крыломъ. А теперь, подумайте-ка: кому мы подрядъ то сдавать будемъ?
Оберталь. Да, преемникъ дядюшки его злйшій врагъ.
Бурминъ. Онъ вамъ такую пріемную коммиссію закатитъ, что дай Богъ только подъ судъ не попасть!
Оберталь. Кажется, у насъ все жъ порядк.
Бурминъ. А латвинскій лсъ?
Оберталь. Да… Негодяйка!
Бурминъ. На 370 верстъ у насъ трухи то этой заготовлено — прокладывать дорогу для самоубійцъ!
Оберталь. Это надо будетъ передлать.
Бурминъ. Въ томъ то и штука, ваше сіятельство, что теперь придется намъ съ вами ужъ очень много передлывать. Вмсто желзнодорожнаго полотна выходитъ полотно Пепелопы.
Оберталь. Что же длать? Я не могъ не принять поставокъ Латвиной! Она меня грабитъ, она меня унижаетъ — и, всё-таки, я чувствую: въ ней нашъ послдній денежный рессурсъ.
Бурминъ. Фельетонъ Альбатросова читали? Вся исторія съ залогомъ — какъ на ладони. Малый ребенокъ пойметъ.
Оберталь. Тоже княгини Насти прихлебатель. Оттуда втеръ дуетъ.
Бурминъ. Дядюшка то въ Питер, поди, голову потерялъ?
Оберталь. Сыплетъ шифрованными депешами… Меня одинъ видъ телеграммы сейчасъ въ содроганіе приводитъ!
Бурминъ. Да, при сдач вдомства, дефицитъ въ суммахъ непріятенъ. Бывали превосходительства съ гоноромъ,— пулю себ въ лобъ пускали.
Оберталь. Не пугайте, Бурминъ. Я и безъ того словно по надрзанному канату пляшу!
Артельщикъ (входитъ, докладываетъ). Господинъ Козыревъ.
Бурминъ (встаетъ). Ого!
Оберталь. Проси.

(Артельщикъ уходитъ).

Бурминъ. Съ милостью или съ грозою?
Оберталь. За справкою, сколько шкуръ съ меня еще не додрано. Вы ужъ, Вадимъ Прокофьевичъ, оставьте насъ вдвоемъ…
Бурминъ. А за дверями послушать можно?

(Уходить).

Козыревъ (входитъ). Вашему сіятельству… Желали меня видть? Поспшилъ-съ.
Оберталь. Добрйшій Артемій Филипповичъ, какъ я радъ! мн такъ совстно, что сами побезпокоились…
Козыревъ. Безпокойства особаго нтъ, потому что у насъ автомобиль-съ. Стало быть, ежели не раздавили на улиц младенца, либо старца безпомощнаго, то и потеря времени не великая-съ. А желательно было доказать-съ, что мы къ вашему сіятельству, значитъ, со всею нашею готовностью и расположеніемъ.
Оберталь. Мн это тмъ пріятне слышать, что видимость фактовъ въ послдніе дни заставляла меня въ вашемъ расположеніи сомнваться.
Козыревъ. Уже тотъ фактъ-съ, что я даже безъ зова-съ…
Оберталь. Артемій Филипповичъ! За что вы закрыли мн кредитъ?
Козыревъ. Я, ваше сіятельство, человкъ подчиненный. Сами изволите знать. Что я могу? Распоряженіе княгини.
Оберталь. Я васъ лично и не виню. Но она-то зачмъ толкаетъ меня въ омутъ?
Козыревъ. Изволите ошибаться, графъ. Княгиня къ вамъ расположена всею душою, а въ настоящее время даже особенно васъ сожалютъ.
Оберталь. Какъ-то ея сожалніе мн врод камня на шею оказывается!
Козыревъ. Если желаете полной откровенности съ моей стороны, то сдается мн… я не утверждаю-съ, но сдается мн, будто кто-то возстановилъ ея сіятельство противъ этого-съ… хе-хе-хе!.. подряда вашего.
Оберталь. Лариса?
Козыревъ (пропустилъ мимо ушей). Он составили себ такое мнніе-съ, что кредитовать васъ на подрядъ,— значитъ, извините-съ, затягивать петлю на вашей ше-съ.
Оберталь. Это и ваше мнніе?
Козыревъ. Не совсмъ-съ. Подрядъ вашъ еще весьма и весьма оправдать себя можетъ-съ.
Оберталь. Но?
Козыревъ. Хе-хе-хе! Извините-съ: не въ вашихъ-съ рукахъ-съ.
Оберталь. Не ожидалъ я, Артемій Филипповичъ, что вы настолько дурного мннія о моихъ способностяхъ!
Козыревъ. Способности ваши, графъ, я цню высоко. Но у насъ, купцовъ, есть… хе-хе-хе, ужъ извините-съ, пословица: ‘Дворянскій кредитъ въ Петербург сидитъ’.
Оберталь. И такъ какъ Петербургъ сейчасъ повернулся ко мн спиною…
Козыревъ. То лучше бы вамъ отъ подряда отвязаться-съ.
Оберталь. Не вамъ ли передать?
Козыревъ. Гнаться не гонимся, но ежели правительство разршитъ передачу, то мы не откажемся войти въ сдлку.
Оберталь. Никогда! Ни за что!
Козыревъ. Ваша воля. Большіе убытки должны принять-съ.
Оберталь. Должно быть, не такъ уже большіе если у васъ аппетитъ разгарается!
Козыревъ. Съ простыхъ подрядчиковъ, ваше сіятельство, поставки просто и спросятся, а вамъ теперь дядюшкина протекція кокою съ сокомъ выйдетъ-съ.
Оберталь. А какъ вы вс завидовали этой протекціи!
Козыревъ. Обычное дло-съ. Ежели протекція подымаетъ, то выше облака-съ, ежели роняетъ, то въ преисподнія земли. Вамъ теперь каждую трещинку, каждую гнилушку на счетъ поставятъ. Разв ужъ изъ кедровъ ливанскихъ вы шпалы нарубите…
Оберталь. Кедровъ ливанскихъ у меня нтъ, а есть лсъ княгини Латвиной!
Козыревъ. У насъ сойдетъ-съ.
Оберталь. Небось, при передач то, расчитываете расплатиться возвратомъ моихъ же векселей?
Козыревъ. Вамъ же лучше, если кредитъ очистится… Что-нибудь додадимъ-съ.
Оберталь. Вы себ сотни тысячъ въ карманы положите, а я, посл всхъ моихъ трудовъ и терзаній, посл этой муки адской,— опять нищій, опять рабъ?… Нтъ, Артемій Филипповичъ, еще не вс мои кредитныя струны лопнули!
Козыревъ. У солидныхъ фирмъ врядъ ли можете получить себ пріятное удовольствіе.
Оберталь (съ горькою усмшкою). Значитъ, Москва считала меня достойнымъ кредита только — покуда я имлъ возможность вести подрядъ мошенническимъ манеромъ? А, когда я поставленъ подъ контроль, обязующій работать честно, я не стою мднаго гроша?
Козыревъ. Что вы, графъ! Зачмъ такія рзкія слова?
Оберталь. Есть кредитъ подъ завдомое государственное воровство и мошенничество, и нтъ — подъ честное исполненіе обязательствъ?
Козыревъ. Ваше сіятельство, банкиръ — не духовникъ, а учетъ векселей — не премія за добродтель!
Оберталь. Что же? Погибать мн?
Козыревъ (внимательно смотритъ на него). Попытайте дисконтеровъ.
Оберталь (злобно смется). Не Опричникова ли?
Козыревъ. Хотя бы и его.
Оберталь. А вы знаете сплетню: будто Опричниковъ — только вывска на контор, а капиталами то, за его спиною, ваша же княгинюшка шевелитъ?
Козыревъ. Ваше сіятельство, подобныя слова мн, какъ служащему княгини, неприлично и слушать!
Оберталь. Я только предупредилъ васъ, что говорятъ въ Москв.
Козыревъ. Княгиня стоитъ настолько выше подобныхъ невозможностей, что сплетни даже каблучка ихняго замарать не могутъ.
Оберталь. Случалось мн кредитоваться у Опричникова… варваръ онъ!
Козыревъ. Итакъ, ваше сіятельство, если, всё-таки, надумаетесь на счетъ передачи…
Оберталь. Мое слово твердо, Артемій Филипповичъ: никогда!
Козыревъ. Каждый человкъ — своему слову хозяинъ. Имю честь кланяться. Всякихъ благъ-съ.

(Уходитъ)

Оберталь. Вадимъ Прокофьевичъ! Бурминъ! (Входящему Бурмину). Слышали, каковъ гусь?
Бурминъ. Силу чувствуютъ.
Оберталь. Будь они прокляты!…
Бурминъ. Тамъ, Евгеній Антоновичъ, отъ дядюшки опять телеграмма пришла. Я позволилъ себ вскрыть и расшифровать.
Оберталь. Ну?
Бурминъ. Если въ теченіе трехъ дней растрата не будетъ пополнена, мы вс — на скамь подсудимыхъ.

(Молчаніе)

Оберталь. Бурминъ, возьмите мой автомобиль, позжайте въ городъ и немедленно привезите ко мн Опричникова.
Бурминъ. Не лучше ли, графъ, вамъ самому?
Оберталь. Чтобы кто нибудь выслдилъ, какъ я вхожу въ его подлую лавку? Не безпокойтесь. Когда въ воздух пахнетъ падалью, коршуны не обидчивы — летятъ охотно!
Бурминъ. Да онъ, вдь, порченный или юродивый какой-то… Я его даже немножко боюсь.
Оберталь. Шута ломаетъ!… Вы съ нимъ построже… Пожалуйста, поспшите, Бурминъ!

(Бyрминъ уходитъ. Оберталь садится къ письменному столу, хочетъ что-то писать, но роняетъ перо и сидитъ, устремивъ въ пространство предъ собою совершенно безсмысленный взглядъ… Лариса Дмитріевна, съ повсткою въ рук, встаетъ въ дверь справа, порывистая, гнвная).

Лариса Дмитріевна (бросаетъ мужу повстку). Что это, Евгеній Антоновичъ?
Оберталь (спокойно). Отъ товарищества ‘Рафинадъ’. Приглашеніе доплатить къ паямъ, въ пополненіе дефицита.
Лариса Дмитріевна. Очень благодарна теб, что ты втянулъ меня въ такое прелестное предпріятіе,— очень!…
Оберталь. Потеря временная. Дефицитъ ничтожный. Переходный кризисъ.
Лариса Дмитріевна. Зачмъ ты берешься за коммерческія дла, когда ничего въ нихъ не понимаешь?
Оберталь. Почему это я ихъ не понимаю?
Лариса Дмитріевна (потрясаетъ повсткою). А это — что? За похвальный листъ себ считаешь, что-ли?
Оберталь. Будущій годъ все поправитъ и дастъ хорошій дивидендъ.
Лариса Дмитріевна. Такъ на будущій годъ и входилъ-бы въ дло!
Оберталь. Ахъ, Боже мой!
Лариса Дмитріевна. Не фыркай на меня! Очень красиво, изубыточилъ, въ лужу посадилъ, да еще фыркаетъ!
Оберталь. Кто же могъ предвидть?
Лариса Дмитріевна. Надо было предвидть. Настоящій купецъ предвидлъ-бы. А ты баринъ. Да! да! баринъ! баринъ! а не купецъ!
Оберталь. Сожалю, но родословной своей измнить не могу. Слишкомъ стара. Крестовые походы помнитъ.
Лариса Дмитріевна (сразу мняетъ тонъ, гораздо ласкове). И я очень рада, что ты такой баринъ. Потому что я шла замужъ за барина, а не за купца. Мало-ли ихъ сваталось! Но я искала мужа не для длъ, а для пріятной жизни. Ну, чмъ ты недоволенъ? Чего теб не достаетъ? Неужели моего капитала мало на насъ двоихъ? Право, стыдно, Женя!
Оберталь. Лаша, милая, не могу я жить ни улиткою въ раковин, ни лежачимъ камнемъ, подъ который вода не течетъ. Я пріобртатель и добычникъ по натур.
Лариса Дмитріевна. Всхъ денегъ не ограбишь. Да ужъ, если грабить, такъ и грабить надо умючи. А то пошелъ вашъ Филя съ дубинкою на большую дорогу, да позабылъ, что у дубинки два конца, и ухлопали Филю мужики его же дубинкою…
Оберталь. Я сейчасъ почти въ такомъ положеніи, Лариса.
Лариса Дмитріевна. Знаю.

(Молчаніе)

Оберталь. Лаша! Помоги! Дай свой бланкъ!
Лариса Дмитріевна. Не дамъ.
Оберталь. Ты мн не вришь?
Лариса Дмитріевна. Ни на вершокъ.
Оберталь. Сейчасъ у меня былъ Козыревъ.
Лариса Дмитріевна. Вотъ какъ? Что же? Отъ Настасьи любовное письмо привезъ?
Оберталь. Даже онъ — врагъ! — говоритъ, что мой подрядъ — золотое дно.
Лариса Дмитріевна. Тмъ лучше для тебя, но денегъ я, всё-таки не дамъ.
Оберталь. Это капризъ, Лариса.
Лариса Дмитріевна. Пускай капризъ.
Оберталь. И злой капризъ: ты лишаешь меня возможности сдлать себ состояніе.
Лариса Дмитріевна. А какая мн радость, если у тебя будетъ свое состояніе?
Оберталь. Я не думалъ, что теб пріятна моя зависимость отъ тебя въ каждомъ грош.
Лариса Дмитріевна. Почему — нтъ? Знаемъ мы васъ, мужей, при собственныхъ капиталахъ! Что?— Не терпится, поскоре жену въ бараній рогъ согнуть-бы? Дудки!
Оберталь. Лариса!
Лариса Дмитріевна. Мужъ богатой жены, красавецъ ты мой,— что медвдь. Только потуда ты и видла его ручнымъ, покуда у него въ носу золотое кольцо продто, а ты это кольцо за золотую цпку подергиваешь.
Оберталь. Лариса! Это цинизмъ! Я не позволю теб оскорблять меня!
Лариса Дмитріевна. А вотъ — крикни на меня еще разъ, такъ я завтра же велю напечатать въ газетахъ, что графиня Оберталь въ предпріятіяхъ мужа своего — не участница!… Несчастный! Вдь ты въ аферахъ своихъ великихъ только мною дышешь, репутаціей фирмы моей живешь!
Оберталь. Я припомню теб эти слова, когда у меня будутъ свои милліоны!
Лариса Дмитріевна. Можете наживать ихъ, какъ вамъ угодно. Но — чтобы я дура была, помогала вамъ, деньги давала,— нтъ, ваше сіятельство, это называется самой на себя плетку плести!
Оберталь. Хорошо. Придется обратиться къ другимъ источникамъ.
Лариса Дмитріевна. Куда же это?… Ахъ, да: я забыла!… Вроятно, опять къ Наст Латвиной? У жены не выгорло, къ любовниц поползешь?
Оберталь. Лариса!
Лариса Дмитріевна. Авось, дождешься, что Алешка Алябьевъ тебя съ крыльца колнкою напинаетъ!
Оберталь (бшенымъ крикомъ). За это бьютъ!
Лариса Дмитріевна. А, ну — вдарь! А ну — вдарь!
Оберталь. Благодари Бога, что я графъ Оберталь, а не купецъ Карасиковъ!

(Молчаніе)

Лариса Дмитріевна. Ищи, ищи… должай! Только не забывай, что долгъ платежомъ красенъ.
Оберталь. Великая истина.
Лариса Дмитріевна. Въ луж ты сидишь, въ луж и утонешь. И Настька Латвина — предательница всемірная — первая же — тебя утопитъ!
Оберталь. Покуда топишь меня — ты.
Лариса Дмитріевна. И божусь теб: пускай тебя въ яму везутъ, пускай на скамью подсудимыхъ сажаютъ,— не разсчитывай на мою помощь въ этомъ дл. Копейки не истрачу! Револьверъ у виска твоего увижу,— и то этихъ долговъ твоихъ не заплачу!
Оберталь. Очень милыя и лестныя для меня чувства!
Лариса Дмитріевна. Самъ виноватъ. Не иди противъ меня за добро мое, за мою любовь, за горячее сердце. Супротивникъ ты, а я любовника ждала. Не хочешь жить со мною въ ладу, брыкаешься,— ну, и чортъ съ тобою!…

(Уходитъ)

Оберталь. Счастливый денекъ!…
Бурминъ (входитъ). Привезъ… Ну, и чучело же, вамъ доложу.
Оберталь. Гд же онъ?
Бурминъ. Съ артельщикомъ вашимъ остановился. Какое-то житіе ему разсказываетъ.
Оберталь. Вы дяд отвтьте тамъ… что-нибудь… утшительне… повеселе…
Бурминъ. Посовтую на послдяхъ въ оперетку сходить. (Уходить)
Опричниковъ {Лтъ 70. Маленькій, тощій, юркій. Совершенно лысъ. Лицо желтое, мощеобразное, необычайно подвижное. Сдая бородка острижена модно. Глаза прыгаютъ. Во всемъ явленіи — смсь безумія съ наглйшимъ шутовствомъ. Человкъ, за котораго нельзя въ сумасшедшемъ дом споритъ со скамьею подсудимыхъ. Одтъ очень хорошо и почти модно.} (входитъ, постукивая тростью. Завидвъ Оберталя, поетъ дикимъ тонкимъ голосомъ, выдлывая балетныя па).
Хи-хи-хи!
Ха-ха-ха!
Какъ намъ жалко птуха!
(Кланяется Оберталю нсколькими частыми, дурашливыми поклонами). Се кланяюся ты, Евгеніе, яко погубленъ еси безвинно!
Оберталь. Что это значитъ, Кузьма Демьяновичъ?
Опричниковъ (садится). Что, братъ, дядюшка-то — того? ау, Матрешка?

(Поетъ)

Суетенъ будешь ты, человкъ,
Если забудешь краткій свой вкъ…
А ты, всё-таки, носа не вшай, отче Евгеніе! Всякое бываетъ на свт. И трынъ-траву козы дятъ.
Оберталь. Денегъ ищу, Кузьма Демьяновичъ. Дадите?
Опричниковъ. Дамъ. Отчего не дать? Давалкою, сказываютъ, люди сыты бываютъ.
Оберталь. Мн много надо.
Опричпиковъ. Все бери! (Тащитъ изъ кармана горсть серебра) Видишь? Послднія: двугривенный, гривенникъ, четыре пятиалтынныхъ… Все бери! Знай Кузькину ласку!
Оберталь. Да будетъ вамъ дурачиться!
Опричниковъ (притворяется смертельно испуганнымъ). Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!
Оберталь. Мн семьдесятъ пять тысячъ надо.
Опричниковъ (замигалъ, высунувъ языкъ). Вотъ такъ фунтъ! Наше вамъ всенижайшее, ходите почаще — безъ васъ веселй!
Оберталь. Дадите.
Опричниковъ (сорвался со стула, сталъ въ гордую позицію, топнулъ ногою и оретъ благімъ матомъ):
Для тебя, моя душа,
Ничего не жалко:
Вотъ два ломаныхъ гроша,
Вотъ мшокъ и палка!
И вотъ вамъ — едоръ Ивановичъ Шаляпинъ, десять рублей кресла первый рядъ, у барышниковъ — четвертная. Слыхалъ?
Оберталь. Что? Кого?
Опричниковъ. Шаляпина то, говорю, слыхалъ?
Оберталь. Чортъ васъ возьми совсмъ!
Опричниковъ (пристально посмотрлъ на него и смирненько услся. Серьезно). Въ банкахъ былъ?
Оберталь. Конечно, былъ.
Опричниковъ. Не дали?
Оберталь. Если-бы дали, зачмъ бы мн вы?
Опричниковъ. И я не дамъ.

(Молчаніе)

Кабы теб тысячу, другую, а то — эку махину выворотилъ: семьдесятъ пять тысячъ! Я человкъ маленькій, курочка, по зернышку клюющая… А бланчикъ у тебя чей будетъ?
Оберталь. Реньякъ поставитъ, Бурминъ, Мховщиковъ…
Опричниковъ. Не коммерческіе люди.
Оберталь. Откуда мн взять другихъ?
Опричниковъ. Жена — ни-ни?
Оберталь. Въ ссор…
Опричниковъ. Худо твое дло!

(Молчаніе)

(Внезапно изо всей силы бьетъ Оберталя по коленк, такъ что тотъ даже вскрикиваетъ).

Латвинскій бланкъ достань, братецъ ты мой! Вотъ это — деньги!
Оберталь. Не ставитъ она бланковъ, Кузьма Демьяновичъ.
Опричниковъ. О?
Оберталь. Божится, будто тятенька на смертномъ одр съ нея присягу взялъ, что она бланковъ съ оборотомъ будетъ избгать пуще огня.
Опричниковъ. Родителя почитать — это къ чести ея относится. Однако, латвинскіе бланки мн самому случалось учитывать. Сколько разовъ!
Оберталь. Сомнваюсь, Кузьма Демьяновичъ.
Опричниковъ (вынимаетъ изъ бумажника вексель и показываетъ его Оберталю изъ рукъ). Видалъ миндалъ?
Оберталь. Вы выдали деньги подъ этотъ бланкъ?
Опричниковъ. Угу!
Оберталь. Чей вексель?
Опричниковъ. Да, вотъ, дуракъ я былъ, такъ теб и показалъ!
Оберталь. Влетли, Кузьма Демьяновичъ. Это совсмъ не княгини почеркъ.
Опричниковъ. Да неужели? Что ты говоришь?
Оберталь. Я вамъ совтую: къ прокурору!
Опричниковъ. Робокъ я какъ-то предъ этого публикою, братецъ ты мой!
Оберталь (беретъ со стола). Вотъ — записка княгини. Сравните.
Опричниковъ. И то, вдь, совсмъ не похоже! Ай-ай-ай!
Оберталь. Полагаю, что не похоже!
Опричниковъ (возвращаетъ записку). А впрочемъ, что почеркъ, куманекъ? Не въ почерк суть, душа, но въ добромъ человк!
Оберталь. Хорошъ, должно быть, вашъ добрый человкъ!
Опричниковъ. Солидный баринъ. Лтъ десять знакомъ. Давно онъ ко мн такія бумажки носитъ.
Оберталь. Но вдь это же — подлогъ?
Опричниковъ. Нтъ, милашка, подлогъ будетъ ежели онъ вексель до протеста доведетъ, а покудова имя сему — кабала. Дурашка! Потроха свои въ Охотный рядъ продашь, а по такому векселю заплатишь!
Оберталь. На большую сумму?
Опричниковъ. Гд намъ! Говорю теб: я — курочка, по зернышку клюю. А есть на Москв богатырь, десятками тысячъ рискуетъ… Хочешь, дамъ адресокъ?
Оберталь. Вы съ ума сошли!
Опричниковъ. О? Сердишься? Я думалъ, теб нужно… Хорошій адресокъ.
Оберталь (задумчиво). И непремнно подъ бланкъ княгини Латвиной?
Опричниковъ. Всего охотне.
Оберталь. Почему?
Опричниковъ. Такъ ужъ, стало быть, особенно фирму ея обожаетъ… Прощай, душа! Зазжай на свобод,— гость будешь.
Оберталь. Поблагодарилъ бы я васъ, Кузьма Демьяновичъ, да, правду сказать, не за что.
Опричниковъ. Ничего. Богъ проститъ! Какъ-нибудь въ другой разъ поблагодаришь. Стой! Совсмъ забылъ! Ты картинъ не покупаешь ли? Картина у меня просрочена, въ залог осталась… Ратомскаго художника… Богатая, братецъ, вещь! Снгурочку изображаетъ.
Оберталь. Я ничего не понимаю въ этомъ. Вы Латвиной предложите. Она у насъ любительница искусствъ.
Опричниковъ. То-то, кабы я къ ней вхожъ былъ! А ты купи, да перепродай!
Оберталь. Не доставало, чтобы я барышникомъ сдлался!
Опричниковъ. А то подари! Вотъ тогда и подари!
Оберталь. Когда ‘тогда’? Что вы путаете?
Опричниковъ. Когда подешь просить ее на счетъ бланка. Подари: бабы подарки любятъ! Деликатно, а выйдетъ врод какъ бы куртажъ. И мн, старичку, дашь заработать.
Оберталь. Что-жъ? Это пожалуй, идея…
Опричниковъ. Вотъ ужо, какъ за адрескомъ то задешь, покажу теб… богатйшее, братецъ, полотно!… Снгурочку изображаетъ… То, бишь! Адресокъ то, говоришь, теб ненадобенъ… Ну-ну…

(Уходитъ)

Оберталь. Графъ Оберталь на скамь подсудимыхъ? Да скоре… (Быстро идетъ въ двери налво). Бурминъ! Вадимъ Прокофьевичъ! Гд вы, Бурминъ?…

Перемна.

Картина вторая.

Въ квартир Алябьева. Просторная комната, съ большимъ широкимъ окномъ, меблированная по-кавказски, съ тахтою, мутаками, коврами, стариннымъ оружіемъ на стнахъ. Головы лосей и оленей. Множество звриныхъ шкуръ. Портретъ княгини Насти. Говорная труба. Два выхода: въ задней стн и направо. Налво — маленькая узкая дверь на лстницу, соединяющую квартиру Алябьева съ нижними этажами дома княгини Насти.

Алябьевъ, Мховщиковъ, Реньякъ.

Мховщиковъ. Итакъ, Алексй Никитичъ, вы — не нашъ? Такъ-таки вотъ и не нашъ?
Реньякъ. Алеша, клянусь теб, ты слишкомъ торопишься отказомъ!
Мховщиковъ. Наша партія единственная, съ которою можетъ связывать васъ происхожденіе, образованіе, традиція семьи…
Реньякъ. Твой ддъ былъ декабристъ, отецъ — мировой посредникъ перваго призыва. Наконецъ, ты самъ когда то долженъ былъ покинуть университетъ…
Алябьевъ. Я не умю быть членомъ партіи.
Мховщиковъ. Одинъ въ пол не воинъ!
Алябьевъ. Да я не собираюсь воевать.
Мховщиковъ. Кто сейчасъ не воюетъ, тотъ будетъ порабощенъ!
Реньякъ. Права человчества въ опасности! Культура трещитъ! Принципы, создавшіе историческую побду третьяго сословія…
Алябьевъ. Ты на своей лошади, Володя?
Реньякъ. Да.
Алябьевъ. Ты искренній человкъ. Но o правахъ человчества я, всё-таки, предпочелъ бы поговорить съ твоимъ кучеромъ омой, который ждетъ тебя вотъ уже третій часъ на двадцатиградусномъ мороз.
Реньякъ. Избитое возраженіе, Алексй! Дешевый демократизмъ!
Мховщиковъ. Не говоря уже о томъ, что, умножая нашу партію новыми силами, мы защищаемъ интересы именно вотъ этого-то омы-съ!
Алябьевъ. Вы адвокатъ. Должны знать: на защиту чьихъ либо интересовъ надо имть довренность.
Мховщиковъ. Вы полагаете,— ея у насъ нтъ?
Алябьевъ. Покажите, кмъ и какъ она засвидтельствована.
Реньякъ. Если ты — не къ намъ, я не понимаю, съ кмъ же ты останешься? Праве насъ — грубая азіатчина, насиліе, тьма. Лве — хаосъ утопій, въ которомъ теб, дворянину, интеллигенту, конечно, не мсто.
Алябьевъ. Свое мсто я уже самъ попробую найти.
Мховщиковъ. Остаться ‘дикимъ’ — неблагодарная и безполезная позиція, Алексй Никитичъ.
Алябьевъ. Что же длать? У меня нтъ вры въ вашу довренность отъ кучера омы!
Мховщиковъ. А на что намъ она, если уже на то пошло?
Реньякъ. Покуда ребенокъ ходить не уметъ, нянька водитъ его на помочахъ.
Алябьевъ. Я не помню, чтобы родители омы нанимали тебя къ нему въ няньки. Скоре, наоборотъ.
Мховщиковъ. За нами — авторитетъ цивилизаціи!
Реньякъ. Первенство историческаго опыта!
Мховщиковъ. Традиціи культурнаго руководства!
Реньякъ. Мы необходимы народу, Алябьевъ!
Алябьевъ. Будто?
Мховщиковъ. Въ такихъ случаяхъ, Алексй Никитичъ, отыгрываться скептицизмомъ неудобно-съ! Надо знать-съ!
Алябьевъ. А если я не знаю?
Реньякъ. Узнай!
Алябьевъ. Я вижу народъ только на медвжьихъ облавахъ. Тамъ всегда такъ выходитъ, что мн то народъ нуженъ, а я народу — пожалуй, что и не весьма.
Мховщиковъ. Выстрлъ по медвдю — вашъ!
Алябьевъ. Если онъ купленъ.
Реньякъ. Словомъ, ты въ нашу связь съ народомъ не вришь?
Алябьевъ. Нтъ, врю. Деревня медвдя облагаетъ, гонитъ, а баринъ поитъ деревню водкою и увозитъ въ городъ медвжью шкуру.
Реньякъ. Тутъ не разсуждать надо, а чувствовать!
Мховщиковъ. Сердцемъ брать! Это — родное! Русское!
Реньякъ. Единеніе подоплёки!
Алябьевъ. Твой ддъ, Реньякъ, былъ французскій маркизъ.
Реньякъ. Что же изъ этого слдуетъ?
Алябьевъ. Ни за что бы ему не выговорить такого труднаго слова, какъ подоплёка!
Голосъ Тани. Алексй Никитичъ, можете вы выйти ко мн на одну минуту?
Алябьевъ. Войдите, Татьяна Романовна.
Голосъ Тани. Не могу. Я не одна.
Алябьевъ. Сейчасъ. Виноватъ, господа…

(Уходитъ въ маленькую дверь).

Мховщиковъ. Демократничаетъ.
Реньякъ. Жаль!
Мховщиковъ. Не столько его… чортъ бы съ нимъ! Но, черезъ него, такъ было бы удобно вліять на княгиню Настю.
Реньякъ. Она-то — наша. Ей центральность нужна. Не разсчетъ итти ни вправо, ни влво.
Мховщиковъ. На выборы отсыплетъ?
Реньякъ. Щедрою рукой.
Мховщиковъ. Все не столько, какъ если бы любовникъ шелъ въ кандидатахъ.
Реньякъ. Какъ вы… грубо!
Мховщиковъ. Э! щей въ перчаткахъ не варятъ!

(Алябьевъ возвращается, очень оживленный).

Мховщиковъ. Мы ждали васъ лишь чтобы проститься…
Реньякъ. Грустно, всё-таки, Алеша, что ты насъ отвергъ.
Алябьевъ. До свиданія. Кланяйся отъ меня ом.
Реньякъ. Дался ему ома!
Мховщиковъ. Вы сами закрываете себ единственный путь благороднаго честолюбія, которымъ въ наши дни можетъ итти русскій интеллигентъ. Кто сейчасъ не длаетъ исторіи, не длаетъ ничего!
Алябьевъ. Желаю вамъ быть министромъ.
Реньякъ. Однако, надюсь, Алексй, мы разстаемся друзьями?
Алябьевъ. Во мн — можешь быть увренъ. До самой смерти.

(Реньякъ и Мховщиковъ уходятъ. Алябьевъ ихъ провожаетъ).

Таня и Митя Климовъ.

Таня. Ушли. Входите, Митя. Здсь вы безопасны.
Митя. Вы рискуете собою.
Таня. Можетъ быть, рисковала. Теперь уже нтъ. У Алекся Никитича такая благонадежная репутація, что искать васъ въ его квартир не станутъ.
Митя. Татьяна Романовна, я очень мало знаю Алекся Никитича. Я ввряюсь ему, потому что мн больше некуда итти. Но — на вашу отвтственность.
Таня. Мн очень лестно, Митя, что вы ршились довриться именно мн. Почему?
Митя. Потому что — въ этомъ проклятомъ, самодовольномъ дом, милліонами облопавшемся,— вы одна еще не забыли, какъ по людямъ горе ходитъ.
Таня. За что васъ ищутъ?
Митя. Не все ли вамъ равно?
Таня. За книжки?
Митя. И за книжки…
Таня. Я люблю наблюдать васъ, Митя.
Митя. Это, Татьяна Романовна, Брэмъ ‘жизнь животныхъ’ наблюдалъ, а я, какъ будто, еще человкъ.
Таня. Хорошо вы презираете всхъ насъ!
Митя. Вы не то слово взяли, Татьяна Романовна.
Таня. А надо?
Митя. Сожалю.
Таня. Да, вдь, это, въ сущности, одно и то же.
Митя. Нтъ. Бываютъ хорошіе обреченные, которыхъ очень жаль, а презирать — за что же?
Таня. Обреченные… А кто не обреченъ?
Митя. Т, кто хочетъ и долженъ жить, но еще не жилъ.
Алябьевъ (возвращается). Къ Мит. Благодарю за довріе. Ваша комната будетъ — вотъ тамъ, направо. Въ шкафу вы найдете закуски, вино. Угодно книги?
Митя. Мн бы только до вечера, Алексй Никитичъ. Вечеромъ я улизну. Я долженъ оставить городъ.
Таня. Врядъ ли, Митя. Маша сейчасъ выходила изъ дома, говоритъ: весь кварталъ — какъ въ кольц. Стерегутъ,— не проскочить и мыши.
Алябьевъ (показываетъ на медвжьи шкуры). Если положитесь на меня, я надюсь провезти цлаго медвдя.
Таня. Алеша, это — мысль!
Алябьевъ. Вотъ видите: и славу медвжатника стяжть — на что-нибудь полезно. Согласны?
Митя. Мн все равно, лишь бы изъ города вонъ.
Алябьевъ. Ручаюсь, что къ полночи вы будете на сорокъ верстъ отъ Москвы.
Таня. Какой вы веселый сразу стали! Узнать нельзя.
Алябьевъ (выбираетъ шкуру). Вотъ въ это чудовищ васъ и зашьемъ.
Таня. Право, я никогда васъ такимъ не видала.
Алябьевъ. Когда у меня есть анекдотъ, Таня, я всегда такой. А сейчасъ я — даже, какъ будто, скольжу по краешку сказки… А револьверъ у васъ есть? Э! Плохой… Погодите! Я принесу маузеръ на всякій случай…

(Уходитъ)

Таня. Какъ за игрушку дитя — схватился! Теперь вы — кукла въ его рукахъ.
Митя. Если бы я опасался за себя одного, я не принялъ бы его услугъ, но, къ сожалнію, я — живой ключъ къ тайнамъ многихъ.
Таня. Не обреченныхъ?
Митя. Да, имъ надо жить. Міру надо, чтобы они жили.
Таня. Это — необыкновенные люди?
Митя. Напротивъ. Обыкновенные люди массъ. Время необыкновенныхъ людей прошло. Теперь необыкновенны массы, а не люди.

(Алябьевъ входитъ съ маузеромъ въ рукахъ).

Алябьевъ. Вотъ! Умете обращаться?
Митя. Да, пробовалъ.

(Алябьевъ уноситъ маузеръ въ комнату, назначенную для Мити).

Таня. А мн, Митя, кажется, наоборотъ, что никогда еще не было столько необыкновенныхъ людей, какъ въ наше время.
Митя. Когда единицы распространяются въ тысячи и особи въ стада, необыкновенность превращается въ обычность и общность.
Таня. Да, сейчасъ героя легче встртить, чмъ просто — человка!
Митя. Массы переросли романтическую необыкновенность прошлыхъ вковъ. Чтобы выдлиться надъ уровнемъ сознательныхъ массъ, сейчасъ нуженъ дятельный геній любви безпримрной.
Таня. Любовь — очень рдкая птица, Митя.
Митя. Въ этихъ стнахъ — да. За то он и осуждены исчезновенію.
Таня. Насиліемъ?
Митя. Временемъ, которое созидаетъ разрушеніемъ. Надъ временемъ господствуютъ только т, для кого творчество любви — вторая натура! Въ комъ нтъ постоянства творческой любви, для кого время и любовь не одно и то же, тотъ уже не останется въ памяти массъ. Онъ ниже ихъ. Въ немъ нтъ ни ихъ красоты, ни ихъ силы.
Таня. Настоящее всегда глядитъ на прошлое съ побднаго высока, но времена всегда — одни и т же.
Митя. Кумиры голой одаренности низвержены навсегда. Сейчасъ не въ состояніи сдлать человка необыкновеннымъ ни одна изъ силъ прошлаго, если она не прогрта великимъ пламенемъ общной творческой любви.
Таня. Много же статуй приходится вамъ разбить и пьедесталовъ разрушить!
Митя. Они сами падаютъ. Обезсилли и одряхлли талантъ для таланта, власть для власти, искусство для искусства, красота для красоты. Какой бы феноменъ ни родила безлюбовная одаренность, она — лишь самообманъ мщанскаго самодовольства, къ услугамъ котораго она создаетъ или лакеевъ, или авантюристовъ.
Алябьевъ (входитъ). Слово — ужасно непріятное для моихъ ушей!.
Таня. Вамъ, Алеша?
Алябьевъ. Одинъ Мефистофель недавно училъ меня откликаться на него: здсь!…
Таня. Вы слышали нашъ разговоръ?
Алябьевъ. Урывками… Я раздляю мнніе Мити. Такъ называемый ‘необыкновенеый человкъ’ выметенъ вкомъ за порогъ и вскор окажется или невыразимо противенъ, или чрезвычайно смшонъ.
Митя. Интересно слышать это именно отъ васъ.
Алябьевъ. Да?
Митя. Потому что вокругъ вашего имени — извините, пожалуйста,— тоже поблескиваетъ она — фольговая легенда ‘необыкновеннаго человка’!
Алябьевъ. Вы меня — по какой же категоріи зачисляете: по противной или по смшной?
Митя. Я уже говорилъ Татьян Романовн: мн жаль васъ.
Алябьевъ. Вотъ чувство, которое какъ-то — знаете — съ непривычки — бьетъ по лицу…
Митя. Простите, я не хотлъ васъ обидть.

(Уходитъ)

Алябьевъ. Жизнь моя была пестра, но меня еще не жалли. Слушая разговоръ вашъ, я чувствовалъ, будто мн тешутъ гробъ. Надо бжать, Таня.
Таня. Куда бжать-то, Алеша?
Алябьевъ. Туда, гд жалть не будутъ. Кто привыкъ полубогомъ жить, полубогомъ долженъ и уйти изъ міра.
Таня. А разв существуютъ инвалидные пріюты для отставныхъ полубоговъ?
Алябьевъ. Кто не уметъ итти впередъ, тому остается — ждать умертвія позади. Я чувствую себя средневковымъ чучеломъ, которое безсильно вскочить даже на запятки вка, потому что на нихъ — преострые гвозди.
Таня. Мняется красота, и перемщается сила!
Алябьевъ. Помните, Таня, какъ въ Париж, въ Лувр, мы съ вами расхохотались предъ кумиромъ мексиканскаго бога войны? А когда-то ему приносились человческія жертвы… Какъ вы думаете, былъ онъ смшонъ тогда — безобразный, разоблаченный временемъ — кумиръ?
Таня. Отъ этого смха не уйдешь. Найдите мсто на земл, гд теперь не смшны кумиры.
Алябьевъ. Митя правъ: массы торжествуютъ. Личность уходитъ на задній планъ. Если она не хочетъ быть только пною на волн массъ, она должна смиренно расточиться.
Таня. Вы не любите современность?
Алябьевъ. Ахъ, Таня, разв любятъ или не любятъ стихію? Не то. Жизнь на перелом. Перевоспитываться поздно, и… нтъ любви! Одъ правъ. Надо брать паспортъ — въ небытіе!
Таня. Такъ легко сказали, точно извозчика въ Сокольники наняли!
Алябьевъ. Кстати. Я сегодня думаю на лосей похать. Понимаете? Спросите у Насти: могу-ли я взять ея лошадей?
Таня. Конечно, Алеша. Не надо и спрашивать.
Алябьевъ. Тройка нужна часамъ къ шести… ну, и изъ людей — сами выберите, кому врить можно.
Таня. Все будетъ готово.

(Уходить)

Алябьевъ (одинъ. Стоитъ въ нершительности. Потомъ тщательно запираетъ двери въ глубин и маленькую). Митя!
Митя (выходитъ). Звали, Алексй Никитичъ?
Алябьевъ. Митя, возьмите меня къ себ.
Митя. Не понимаю, Алексй Никитичъ.
Алябьевъ. Поймите. Пароля къ вамъ y меня птъ.
Митя. Алексй Никитичъ, это не шутки.
Алябьевъ. Я догадался еще въ ту ночь… Вы мн не довряете?
Митя. Если-бы я не доврялъ вамъ, то… я вооруженъ!
Алябьевъ. Я хочу къ вамъ.
Митя. Зачмъ?
Алябьевъ. А вамъ — не все-ли равно?
Митя. Не все равно, Алексй Никитичъ.
Алябьевъ. Извольте: я ищу приличнаго банка, чтобы помстить капиталъ моей смерти. Согласны?
Митя. Нтъ.
Алябьевъ. Причина?
Митя. Вы въ насъ не врите.
Алябьевъ. Что вамъ въ томъ, если я за васъ умру?
Митя. Умереть подъ знаменемъ — не заслуга, Алексй Никитичъ, но награда за вру въ знамя.
Алябьевъ. Вры у меня не спрашивайте: нтъ.
Митя. Борьба безъ вры — спортъ. Вы новаго спорта ищете, Алексй Никитичъ.
Алябьевъ. Вы слышали, чего я ищу. За красоту смерти я продаю вамъ жизнь свою, какъ кондотьеръ.
Митя. Есть войны, въ которыхъ кондотьеры непріемлемы.
Алябьевъ. Кондотьеры умли умирать, Митя!
Митя. Кто теперь не уметъ умирать?
Алябьевъ. Я думалъ, что вамъ нужны люди отчаянія, которымъ жизнь не дорога и смерть желанна.
Митя. Вы ошиблись. Намъ нужны люди надеждъ, которые такъ любятъ жизнь, что, за мечту лучшей жизни, умираютъ съ улыбкою на губахъ. Не большой подвигъ, Алексй Никитичъ, выбросить на улицу жизнь, изношенную до невозможности терпть ее дальше.
Алябьевъ. ‘Пожертвуйте, что вамъ не нужно!’
Митя. Какъ?
Алябьевъ. Есть такое газетное объявленіе… Рваную обувь, битое стекло, ржавые гвозди — есть куда помстить, а ненужную жизнь — хоть въ мусоръ вали! (Стучатъ) Не смущайтесь. Это или Анастасія, или Татьяна Романовна.

(Митя скрывается).

Княгиня Настя (входитъ, туалетъ утренній). Здравствуй, Алеша, милый… Таня говоритъ: ты на охоту дешь?
Алябьевъ. Да. Вчера лукаши приходили. Обошли лосей.
Княгиня Настя. Ай! И безъ того уже вся столовая рогами завшана! Какъ теб ихъ не жалко? Такой милый зврь.
Алябьевъ. Боюсь, Настя, что я люблю убивать.
Княгиня Настя. Не пропадай долго… Заскучаю.
Алябьевъ. Завтра къ вечеру буду назадъ.
Княгиня Настя. Отлично. Въ оперу подемъ. Ратнера бенефисъ.
Алябьевъ. Но вскор, Настя, я, быть можетъ, уду надолго.
Княгиня Настя. Куда, Алеша?
Алябьевъ. Лаврентьевъ приглашаетъ меня полюбоваться водопадами Замбези… Красивая экспедиція… любопытно.
Княгиня Настя. Это не опасно? Дикари тебя не съдятъ?
Алябьевъ. Дикари существуютъ только на картинкахъ.
Княгиня Настя. Что же? Позжай, освжись, ты давно не путешествовалъ.
Алябьевъ. Слоновъ стрлять будемъ… клыки теб привезу! вотъ какіе!
Княгиня Настя. Ишь — развеселился! Смотри: обижусь…
Алябьевъ. Нтъ, ты добрая.
Княгиня Настя. Не для всхъ. Графъ Оберталь думаетъ обо мн совсмъ иначе.
Алябьевъ. Настя… Ему, должно быть, очень худо?
Княгиня Настя. Алеша, ты знаешь: твое слово для меня — законъ.
Алябьевъ. А твои дла, Настя, для меня — туманъ. Я не возьму на себя отвтственности ни просить тебя, ни давать совты.
Княгиня Настя. Ты кофе пилъ?
Алябьевъ. Нтъ, не хотлось.
Княгиня Настя. Я теб сварю?
Алябьевъ. Пожалуй.
Княгиня Настя. Не пожалуй, а пожалуйста!
Алябьевъ. Да, вдь ты это — больше для того, чтобы руки были заняты. Не можешь сидть безъ дла.
Княгиня Настя (хлопочетъ у кофейника). А про Оберталя я, Алеша, милый, вотъ что теб скажу: если этого барина перевести изъ чернаго тла въ блое, то года не пройдетъ, какъ онъ — не то, что Москв, всей Россіи на шею сядетъ… Что улыбаешься?
Алябьевъ. Смотрю, какъ ты хозяйничаешь. Священнодйствіе!
Княгиня Настя. Я, милый, ловкая. Нтъ бабьей работы, которой я не сумла бы справить.
Алябьевъ. Да и мужскихъ такихъ — немного, кажется?
Княгиня Настя. Приспособляемся, по малости, сколько Богъ умишка далъ.
Алябьевъ. У меня сегодня были Мховщиковъ и Реньякъ.
Княгиня Настя. Звали въ партію?
Алябьевъ. Даже кандидатурою соблазняли.
Княгиня Настя. Ого! Не оставьте насъ, бдныхъ, своими милостями!
Алябьевъ. Мн ужасно хотлось сказать имъ, что они ошиблись этажомъ. Ну, какой я политическій дятель? Шли бы къ теб.
Княгиня Настя. Не стоитъ. Когда мы, бабы, отвоюемъ себ равноправіе,— я прямо въ министры! Тогда — ау, Алеша! Ищи себ другую кофе варить!
Алябьевъ. Удивительно, какъ даже самые умные люди не могутъ обойтись безъ игрушки!
Княгиня Настя. А, вотъ, я обожгу тебя за дерзость… (Смется) Правда, люблю варить кофе — вотъ такъ, поутру, когда ты въ куртк этой… Игра въ папу и маму… Похоже на мужа и жену… Готово, мой повелитель!… Ахъ, Алеша, кому въ жизнь свою сказокъ не хочется?!
Алябьевъ. Да… кому!
Княгиня Настя. Затуманился?
Алябьевъ. Сказки — опасная власть, Настя.
Княгиня Настя. Ты,— моя сказка безцнная!
Алябьевъ. Когда у человка была сказка,— потерять ее изъ жизни — должно быть, такъ же тяжело, какъ самую жизнь.
Княгиня Настя. Да, когда я думаю, что могу потерять тебя, мн страшно. За большую несправедливость почту и обозлюсь очень. На все обозлюсь. Нехорошо отъ меня людямъ будетъ.
Алябьевъ. Злиться, Настя, значитъ — душу терять.
Княгиня Настя. Въ теб я душу свою нашла, въ теб и потеряю. Не бросай меня, Алеша! Никогда не бросай! Свтъ ты мой ясный! Не знаешь ты, какія потемки во мн живутъ!
Алябьевъ. Не слишкомъ то свтелъ твой свтъ!
Княгиня Настя. Сама я въ свои потемки заглядывать боюсь, потому что грозныя чудища изъ нихъ выползаютъ. Зврь же я, Алеша! Золотомъ вскормленный зврь! Тло мое, умъ мой, воспитаніе мое, жизнь моя, все — звриное. Человкъ во мн откликается только теб. Не будетъ онъ слышать тебя, опять зврствомъ заплыву, вся — зврь стану.
Алябьевъ. А, можетъ быть, такъ — лучше? Зврь, такъ ужъ — вольный и дикій?
Княгиня Настя. Тогда зачмъ приручилъ?
Алябьевъ. Чмъ дольше я живу, тмъ чаще думаю, что цльность, въ человк,— единственная сила, способная длать жизнь сносною. Горе тмъ, кто себ измняетъ!
Княгиня Настя. Ты знаешь, кто я. Другого быть поздно. Не могу. Да и не хочу. Но счастлива я бываю только съ тобой, потому что ты — не такой, какъ я.
Алябьевъ. Могучая ты женщина, Настя, но и у тебя есть трещина въ душ!
Княгиня Настя. Мн отъ тебя — и больно, и гордо, и радостно, и стыдно!
Алябьевъ. Милая моя Настя! Бдная моя Настя! Какъ дурно и напрасно помстила ты свое большое чувство!
Княгиня Настя. Не говори такъ! Не смй говорить! Я ршила, что ты — богъ, и ты долженъ быть богомъ!
Алябьевъ. Настя, Настя! Не тотъ я, не такой, какимъ ты себ меня сочинила!
Княгиня Настя. А что мн за дло, какимъ ты себя сознаешь? Ты во мн не отъ себя, а отъ меня зависишь. Какой то философъ училъ, что нтъ на свт ничего, кром представленій нашей воли. Мн это нравится. Можетъ быть, тебя и вовсе нтъ? Но ты — лучшее представленіе моей лучшей воли. И мн нуженъ ты такой, какъ я тебя вижу и чувствую. И изволь сберечь мн себя такимъ! Другого мн не надо.
Алябьевъ. Корни волосъ моихъ краснютъ отъ стыда за безсиліе мое оправдать твою вру!
Княгиня Настя. Твоя жизнь для меня — жизнь бога, и твоя смерть будетъ смертью бога!
Алябьевъ. А! Ты иногда воображаешь смерть мою?
Княгиня Настя. Нельзя чувствовать себя въ сказк, не боясь страшнаго конца, нельзя любить рыцаря, не зная, что его судьба — красиво умереть.
Алябьевъ. Рыцаря! Красиво умереть!
Княгиня Настя. Да! ты — рыцарь! мой рыцарь! для меня — рыцарь!… Ты — тотъ неизвстный, таинственный, свтлый, о комъ еще въ пансіон я мечтала, одинокая, замкнутая, молчаливая, среди подругъ, которыя ненавидли меня за богатство и звали золотою телкою…
Алябьевъ. А мои товарищи обожали меня и считали… необыкновеннымъ человкомъ!
Княгиня Настя. Ты — рыцарь изъ сказки о золотой гор. Чары жизни заключили царевну въ золотую гору, и стала она холодна и сурова, какъ золото, и всякій, кто коснется ко мн, становится бездушнымъ золотомъ. Но пришелъ рыцарь, и гора разступилась. Поцловалъ царевну… вотъ такъ! вотъ такъ!… Иди ко мн!.. Я люблю тебя!.. Я хочу тебя!.. Ты — мой другъ, мой любовникъ, мой мужъ, мой богъ… единый! единый!…

(Стучатъ)

Алябьевъ. Кто тамъ?
Голосъ Лаврентьева. Узнай!
Алябьевъ. Лаврентьевъ…
Княгиня Настя. Ой, я не такъ одта!
Алябьевъ. Нельзя не принять! Онъ — съ прощальнымъ визитомъ.
Княгиня Настя. Пусть зайдетъ потомъ и ко мн. Я хочу слышать отъ него самого что-нибудь объ этой вашей поздк… Милый! Поцлуй меня еще разъ… Когда-нибудь я умру въ твоемъ поцлу…

(Алябьевъ, проводивъ ее, схватился за голову и долго стоитъ съ лицомъ, полнымъ ужаса и отчаянія. Потомъ открываетъ дверь).

Алябьевъ. Извини, пожалуйста, заставилъ ждать…
Лаврентьевъ. Пахнетъ женщиной. Должно быть, я дьявольски помшалъ?
Алябьевъ. Ты всегда падаешь, какъ съ облаковъ.
Лаврентьевъ. Для тхъ, кто забываетъ сроки. Я же, напротивъ, аккуратенъ, какъ чортъ, приходящій за душою гршника.
Алябьевъ. Что-жъ? Пожалуй, подлимъ эти милыя амплуа.
Лаврентьевъ. Мсяцъ прошелъ, Алеша.
Алябьевъ. Я — твой.
Лаврентьевъ. Брависсимо! Ну, не даромъ же я прискакалъ — угадай, откуда!
Алябьевъ. Съ луны?
Лаврентьевъ. Почти, отъ македонскихъ комитажей.
Алябьевъ. Для Анастасіи Романовны — ты понимаешь — мы просто совершаемъ нсколько эксцентрическое путешествіе…
Лаврентьевъ. Не учи вербовщика лгать женщин. Нашего брата въ этомъ отношеніи превосходятъ разв лишь агенты по страхованію жизни. Кстати: ты застрахованъ?
Алябьевъ. Нтъ.
Лаврентьевъ. Неосторожно, мой другъ. Непремнно застрахуйся.
Алябьевъ. Не для кого. Да и теперь это было-бы воровствомъ.
Лаврентьевъ. Э! Будь одинъ разъ въ жизни добрымъ буржуа: позаботься о родн!
Алябьевъ. У меня нтъ родныхъ.
Лаврентьевъ. Бгаютъ же гд-нибудь какой-нибудь мальчишка или двчонка, пущенные тобою на свтъ?
Алябьевъ. Нтъ… У меня никогда не было дтей!.. Какъ это странно, въ самомъ дл!.. Я никогда раньше не задумывался надъ этимъ… Странно, что въ эту минуту… Да! У меня не было дтей… Мною кончается родъ… Это — она: обреченность!..
Лаврентьевъ. Собственно говоря, намъ слдовало-бы оформить нашу сдлку нотаріальнымъ актомъ.
Алябьевъ. Пожалуй.
Лаврентьевъ. Впрочемъ, если ты желаешь сохранить тайну отъ княгини, то — лучше за границей. Въ Москв — твоя княгиня слишкомъ всевдущій оракулъ.
Алябьевъ. Разв не довольно моего слова?
Лаврентьевъ. Форма! Хотя мы и чернокожіе, но, все же, въ нкоторомъ род государство. Не бойся, условія будутъ не сложныя.
Алябьевъ. Съ моей стороны — только одна строка.
Лаврентьевъ. Не злоупотребляй лаконизмомъ!
Алябьевъ. ‘Въ смерти моей прошу никого не винить.’
Лаврентьевъ. Э! Брось! Я поведу тебя къ источникамъ живой воды!
Таня (изъ за маленькой двери). Алексй Никитичъ! (Входитъ) Боже, на какое счастливое слово я вхожу! Тьфу-тьфу, сухо дерево, завтра пятница!
Лаврентьевъ. Я. Татьяна Романовна,— кладъ въ этомъ отношеніи. Когда меня ни прислушайте, я всегда говорю только счастливыя слова.
Таня. Полный контрастъ со мною. У меня совсмъ нтъ счастливыхъ словъ.
Лаврентьевъ. Да, вдь это — стоитъ лишь парочку ихъ завести, а потомъ они плодятся, какъ кролики… Могу я видть княгиню?
Таня. Да, она проситъ васъ къ себ… Вы, конечно, останетесь къ завтраку?
Лаврентьевъ. Если пригласятъ. (Алябьеву) Мы увидимся еще сегодня?
Алябьевъ. Да, я сойду.
Лаврентьевъ. Въ такомъ случа — sans adieux!

(Уходитъ)

Таня. Настя — очень умная женщина, Алексй Никитичъ. Трудно вамъ будетъ обмануть ее.
Алябьевъ. Въ чемъ, Таня?
Таня. Разв я не понимаю, что вы узжаете навсегда?
Алябьевъ. Что даетъ вамъ поводъ думать…
Таня. Скажите, что неправда.
Алябьевъ. Я не умю лгать.
Таня. Жаль. Надо выучиться. А то, вдь, убьете.
Алябьевъ. Я самого себя убиваю.
Таня. Надъ собою — ваша воля. А Настю-то — за что же? Она — не вы и не я. Она любитъ жизнь и хочетъ жить. Какое право вы имете лишать ее жизни?
Алябьевъ. Какимъ образомъ вы догадались? Чмъ я выдалъ себя?
Таня. Этого только слпая любовь не замтитъ. Достаточно видть васъ вмст съ этимъ господиномъ. Ваше ршеніе безповоротно?
Алябьевъ. Не вамъ меня удерживать, Таня!
Таня. Я не удерживаю васъ, Алеша. Васъ нельзя удержать, не сдлавъ васъ безумно несчастнымъ. Съ вами — будь, что будетъ. Вы кончены. Теперь Настю надо спасать.
Алябьевъ. Она слпа — и пусть останется слпа.
Таня. Да, ужъ хоть объ этомъ-то постарайтесь! Не обрывайте грубо! Покиньте ее въ мираж!
Алябьевъ. Руку на прощанье, Таня! Мы друзьями были.
Таня. Да, друзьями… Ахъ, Алеша, говорила я вамъ: слишкомъ много тренія объ острые углы!… И — какой острый уголъ вы теперь въ нашу жизнь вводите!… Вы Наст о Мит не говорили?
Алябьевъ. Я не зналъ, въ прав-ли я. Она не начинала…
Таня. И не говорите. Только лишнее волненіе… Много ихъ будетъ у нея… черезчуръ!… Ой, какъ мн жаль моего оренбургскаго платка! Ой, какъ мн жаль моего милаго, сраго, мягкаго платья!
Алябьевъ. Это — притчи?
Таня. Да — приходится разставаться съ пріютами моего безмятежнаго сна. Что же вы думали — я такъ вотъ и дамъ вамъ Настю убить? Нтъ, голубчикъ, десять лтъ спала, а для сестры надо проснуться.
Алябьевъ. Я счастливъ, что вы остаетесь съ нею.
Таня. Всякій человкъ счастливъ переложить свою ношу на чужія плечи. Э! Не спорьте! Все равно… Беру эту вашу ношу. Узжайте, умирайте, но — помните: миражъ!… Оставьте намъ миражъ!…

(Уходитъ)

Алябьевъ (въ говорную трубу). Ало!.. Марья Григорьевна — вы?… Передайте княгин… Ахъ, это ты, Настя!… Пожалуйста, поднимись ко мн на одну минуту… (Отходитъ) Миражъ, такъ миражъ!
Княгиня Настя (вбгаетъ {Туалетъ второго дйствія.}).
Алябьевъ. Настя, я ршилъ нчто важное для насъ обоихъ…
Княгиня Настя. Важное? Ты такъ серьезенъ…
Алябьевъ. Скажи, Настя, ты уврена, что князь дастъ теб разводъ?
Княгиня Настя. Алеша… ну, конечно!… Алеша… зачмъ… Зачмъ теб, Алеша?
Алябьевъ. Ты не потеряла еще желанія видть меня своимъ мужемъ?
Княгиня Настя. Алеша!
Алябьевъ. Начинай разводъ, Настя!
Княгиня Настя. Постой… ты шутишь?… подожди… постой…
Алябьевъ. Ты молчишь?
Княгиня Настя. У меня слова задохнулись въ груди.
Алябьевъ. Мы сыграемъ свадьбу, какъ только я возвращусь изъ этой поздки.
Княгиня Настя. Мужъ! Мой мужъ! Алеша — мой мужъ! Милый ты мой!… Радость! Заря!… На колни передъ тобою стать можно?
Алябьевъ. Милая Настя, по росписанію, это — моя роль.
Княгиня Настя. А если мн на тебя молиться хочется?
Алябьевъ. Не надо, Настя. Время живыхъ боговъ прошло. Они стары и смшны.
Княгиня Настя. Анастасія Алябьева… Я — жена! Твоя жена… Настоящая, настоящая, настоящая Алешина жена!… Алеша, а я — не проснусь?
Алябьевъ. Если проснемся, то — оба.
Княгиня Настя. И это — такъ? Въ самомъ дл — такъ? И можно сказать это — Тан?… Всмъ?…
Алябьевъ. Вотъ — сойдемъ внизъ къ завтраку и объявимъ.
Княгиня Настя. Алеша, Алеша, у моего счастія нтъ словъ!… Впервые въ жизни мн недостаетъ словъ… Я глупая стала, я не знаю, что сказать теб, Алеша! Ты любишь меня!… Ты любишь, любишь, любишь меня!… Я буду теб хорошею, врною женою, Алеша!
Алябьевъ. Я знаю, Настя. И моя любовь будетъ съ тобою, покуда я живъ.
Княгиня Настя. А твоя жена уже виновата предъ тобою, Алеша!
Алябьевъ. Скоро!
Княгиня Настя. Ты сегодня такой добрый, такой чудный, что мн какъ то не страшно признаться…
Алябьевъ. Кайся, преступница!
Княгиня Настя. Алеша, ты получилъ извщеніе о продаж Алябьева Кута?
Алябьевъ. Finita la comedia.. Прахъ моихъ предковъ, о которомъ ты столько безпокоилась, поступилъ подъ опеку какого то господина, не то — Завихряева, не то Запыляева.
Княгиня Настя. Ты не врь, Алеша. Это, извини, мой прикащикъ. Это я купила!…
Алябьевъ. Ты? Врна себ, моя Настя! Ну,— что же? Merci.
Княгиня Настя. Не разсердился? Голубчикъ ты мой! Я такъ боялась…
Алябьевъ. Теперь мн все равно, Настя.
Княгиня Настя. Разумется, все равно. Все мое — твое.
Алябьевъ. А все мое — Настя купила.
Княгиня Настя. Злой!… Насмшникъ и злой!.. Солнце ты мое беззакатное!… Это я въ приданое себ. Чтобы не говорилъ потомъ, что взялъ безприданницу.
Алябьевъ. Настя, теперь ты кокетничаешь капиталомъ!
Княгиня Настя. А — ты думаешь, я его не люблю?
Алябьевъ. Вотъ, у меня уже и соперникъ явился.
Княгиня Настя. Вдь я его, какъ дитя, выростила и воспитала, Алеша… Большой онъ у меня, сильный,— воевода на всю Москву! Вотъ увидишь, какой онъ теб слуга будетъ! Вознесетъ онъ тебя высоко, высоко…
Алябьевъ. Выстроимъ башню, возсядемъ превыше облаковъ и пребудемъ, какъ боги?
Княгиня Настя. Пребудемъ — какъ боги!
Алябьевъ. Но вдь потомъ, по программ, слдуютъ смшеніе языковъ и потопъ?
Княгиня Настя. Посл насъ — хоть потопъ!… А утонемъ вмст.
Алябьевъ. Смло ты живешь… заразительна жизнь въ теб!…
Княгиня Настя. Идемъ, милый… Скажемъ всмъ нашимъ… Таня то, Таня обрадуется!… Тамъ и Лаврентьевъ ждетъ…
Алябьевъ. Да, Лаврентьевъ ждетъ!..

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Тотъ же кабинетъ Княгини Насти, что во второмъ дйствія.
На стн, которая прежде казалась пустоватою, красуется огромная картина, изображающая ‘Снгурочку’. Анастасія Романовна передъ трюмо примряетъ внчальное платье. Марья Григорьевна и дв портнихи.
Марья Григорьевна. Что хотите, барыня, а въ плать экстазу нтъ!
Княгиня Настя. Ты думаешь?
Марья Григорьевна. Ужъ поврьте глазу.
Портниха. Не обижайте, Марья Григорьевна! Какъ литое сидитъ. Всею мастерскою трудимся.
Марья Григорьевна. Литое? А — это что?… это — что?…

(Дергаетъ и вертитъ княгиню Настю передъ портнихами, какъ куклу).

Портниха. Дло поправимое. Не послдняя примрка…
Марья Григорьевна. Вы булавокъ-то не жалйте, замчайте, куда я васъ носомъ тычу!…
Княгиня Настя. Да ужъ, пожалуйста! Если вы меня этимъ платьемъ осрамите…
Марья Григорьевна. Такъ вотъ и дала я васъ осрамить!.. Снимайте, что-ли… покрасовались!..

(Портнихи раздваютъ княгиню Настю, Марья Григорьевна набрасываетъ на нее кимоно. Портнихи укладываютъ внчальное платье въ коробку).

Марья Григорьевна. Внчальный туалетъ одинъ вечеръ носится, да всю жизнь помнится. Ежели подъ внцомъ было на теб что не такъ, то — даже черезъ десять лтъ вспомнить,— сердце отъ обиды кровью обольется.
Портниха. Стало быть, до среды-съ?
Марья Григорьевна. Же ву салю и — проваливайте!

(Портнихи уходятъ).

Княгиня Настя (садится передъ зеркаломъ. Марья Григорьевна убираетъ ей голову).
Княгиня Настя. Совстно мн, Марья, въ этомъ плать. Хороша невста! Толстая, старая…
Марья Григорьевна. Вывезите еще что-нибудь поглупе!
Княгиня Настя. Марья, не дерзить!
Марья Григорьевна. Да — если вы меня изъ терпнія выводите?
Княгиня Настя. Надешься,— хороша еще буду?
Марья Григорьевна. Какъ царевна, публику освтите!
Княгиня Настя. Я все боюсь, что Алеш будетъ стыдно стоять рядомъ со мною…
Марья Григорьевна. А вотъ я васъ за это — булавкою!
Княгиня Настя. Машка! Съума сошла? Больно!
Марья Григорьевна. Побейте меня, коли больно. А себя умалять — нтъ вамъ на то моего позволенія.
Княгиня Настя. Въ первый разъ я замужъ шла — словно стаканъ воды выпила. А сейчасъ волнуюсь, боюсь, стыжусь… точно мн семнадцать лтъ и я только что пансіонъ кончила… Мечтаю, замки воздушные строю… И ужъ такъ-то ли, Марья, горько и обидно мн, что я за Алешу не двушкою иду!
Марья Григорьевна. Фюить! Спохватились!
Княгиня Настя. Красиво это, должно быть,— за любимаго человка — двушкою замужъ выйти!
Марья Григорьевна. Влюблены вы очень. Надо думать, много воли своему мужу отдадите. Охъ, охъ, охъ! Большія перемны въ дом пойдутъ.
Княгиня Настя. Струсила?
Марья Григорьевна. Мн — что? Отъ себя не отставите. На прочее — наплевать.
Княгиня Настя. Погоди, я и тебя замужъ выдамъ.
Марья Григорьевна. Я и такъ замужемъ.
Княгиня Настя. Новости! За кмъ, нельзя-ли узнать?
Марья Григорьевна. За вами. И развода вамъ отъ меня не будетъ.
Княгиня Настя. Машка! не мели вздора!
Марья Григорьевна. Князь за разводъ съ васъ двсти тысячъ содралъ, а я не отступлюсь и за два милліона. Двчонкою къ вамъ прилипла, старухою при васъ помру.
Княгиня Настя. Да, ты — единственный человкъ въ дом, которому я вполн врю…
Таня (входитъ и слышитъ). Спасибо, Настя.
Княгиня Настя. Не обижайся, Таня. Одно дло — любить, другое — ввряться. Располовинена жизнь моя. Много есть такого, о чемъ я съ Марьею либо съ Козыревымъ бесдую, улыбаясь, а при теб либо при Алеш и намекомъ помянуть не ршусь.
Марья Григорьевна. Ага! То-то! Шалите кошечкою, прячетесь зайчикомъ!
Княгиня Настя. Что подлаешь? Есть люди бленькіе и есть люди черненькіе, какъ мы съ Марьею.
Марья Григорьевна. Полюбите насъ черненькими, а бленькими-то насъ всякій полюбитъ!
Княгиня Настя. Любовь между черненькими и бленькими возможна. До болзни, до страсти. Но понимать другъ друга имъ не дано. И недоврія природнаго имъ не избыть. На дн самой хорошей любви живетъ страхъ взаимный.
Таня. Я тебя не боюсь.
Княгиня Настя. А я тебя боюсь… И стыжусь… Хорошая ты женщина, Таня!
Таня. Скучная!

(Проходитъ къ книжнымъ шкафамъ).

Марья Григорьевна. Намъ, черненькимъ, между собою веселе.
Княгиня Настя. Развратныя мы съ тобою, Машка!
Марья Григорьевна. А кому какое дло? Лишь-бы шито, да крыто было.
Княгиня Настя. Нтъ амурныхъ секретовъ на свт, Марья. Любовниковъ нашихъ люди по пальцамъ считаютъ.
Марья Григорьевна. Собака лаетъ, втеръ носитъ. А поди, докажи!
Княгиня Настя. А вонъ — у Тани: какой скандалъ громкій въ жизни остался… И изъ дома то бжала, и ребенокъ то былъ, и отецъ то ее проклялъ, и наслдства лишилъ. А никто во всей Москв про нее грязнаго слова не скажетъ.
Марья Григорьевны. Недвига-царевна! Куда ей!
Княгиня Настя. То-то вотъ и есть, что каждый видитъ: въ ея жизни черненькое — случайность скверная, близна изъ нея, какъ солнце, сквозитъ. А вотъ насъ съ тобою, какъ ни бли,— все то мы чернымъ чернехоньки!
Марья Григорьевна. Блиться на старости лтъ будемъ. Покуда — и безъ блилъ хороши.

(Таня возвращается съ раскрытымъ географическимъ атласомъ).

Княгиня Настя. Что ищешь?
Таня. Хочу взглянуть, гд этотъ Аденъ, откуда было письмо отъ Алеши.
Княгиня Настя. Ой, покажи, покажи… Ой, далеко, далеко!… Этакая-жъ точка маленькая… И — въ этой точк маленькой — Алеша мой, голубчикъ, дорогой!.. Ахъ ты, милый мой! радость! сокровище! солнышко!

(Цлуетъ карту).

Марья Григорьевна. Это у насъ называется: прикладывайся, покуда просторно!
Княгиня Настя. Машка, плутовка, молчи.
Марья Григорьевна. Да — кабы вы одинъ Аденъ поцловали, а то вдь губъ то, поди, на половину Африки хватило!
Княгиня Настя. Какъ вы думаете, двушки, будутъ у меня дти?
Марья Григорьевна. А вы старайтесь!
Княгиня Настя. Боюсь, что нтъ. Немолода я, Танюша. Жила буйно. Обращалась съ собою зврски. Выкидывала сколько разъ… безъ совсти, безъ жалости, безъ страха…
Таня. Кто тебя знаетъ? Желзная ты. (Уноситъ атласъ).
Княгиня Настя. То золотая, то желзная… все — металлы! Человкъ то гд же? Ахъ!
Марья Гоигорьевна. Бросьте. Вамъ ли съ ребятишками возиться? Бабья канитель!
Княгиня Настя. Нтъ, Марья. Никогда я ребенка не хотла, всегда этого чуждалась, а теперь хочу. Сильно хочу. И ростетъ оно,— страстно хотть буду! Большое дло — ребенокъ отъ любимаго мужа. Безъ этого наша бабья жизнь неполна.
Марья Григорьевна. Одна порча таліи!
Княгиня Настя. Сына хочу. Чтобы лицомъ и сердцемъ въ Алешу, а въ меня бы — волею удался.
Марья Григорьевна. Лучше дочку заведите. Я двочекъ больше люблю.
Княгиня Настя. Нтъ, не хочу. Несчастны женщины на земл. Еще не пришло время имъ родиться.
Марья Григорьевна. Мы то съ вами — родились же?
Княгиня Настя. Невелико счастье матери — плодить такія сокровища, какъ мы съ тобою, Марья моя любезная!
Марья Григорьевна. Это надо правду сказать. Не знаю, какъ ваша мама, но моя отъ меня ревомъ ревла.
Княгиня Настя. Я матери не помню, сиротою росла. Мн дтскую замняли родительскія конторки да баржи. Вся въ тятьку выросла. Гордился мною тятька, говаривалъ, что такой дочери на трехъ сыновей не промняетъ. И зубата же я, чортъ, смолоду была! Ухъ! Щука!
Марья Григорьевна. Я, барыня, держусь того мннія,— которая женщина теперь родится безъ зубовъ, она есть рабыня и обреченная въ жертву.
Княгиня Настя. Да. Только имть дочерью зубатую щуку, должно быть, страшно и горько.
Таня (отъ книжнаго шкафа). А беззубую — обидно и жалко.
Княгиня Настя. Вотъ то-то и есть.
Козыревъ (стучитъ). Позволите, Анастасія Романовна?
Княгиня Настя. Вы одинъ?
Козыревъ. Съ господиномъ Мховщиковымъ.
Княгиня Настя. Ай, нельзя…
Мховщиковъ. Съ веселыми извстіями!
Княгиня Настя. Да? Ну, входите… Я сейчасъ буду готова… Таня васъ приметъ… Маша, за мною.

(Уходятъ вдвоемъ).

Мховщиковъ (входитъ, съ Козыревымъ). Татьяна Романовна! Въ чьемъ мы дом?
Таня. Полагаю, что сестры моей.
Мховщиковъ. Нтъ, на воротахъ то какъ написано?
Таня. Княгини А. P. Латвиной…
Козыревъ. Ошибаетесь. Хе-хе-хе! Уже веллъ перекрасить-съ.
Мховщиковъ. Княгини Латвиной не существуетъ боле въ природ. Возвращена въ первобытное состояніе и — считать ее по-прежнему двицей!
Козыревъ. Исполать вамъ, Данило Елпатьевичъ, скоренько дльце обработали!
Мховщиковъ. Не говорите комплиментовъ, голубчикъ. Не я обработалъ — деньги обработали. Въ разводныхъ длахъ, знаете, капиталъ обратно пропорціоналенъ скорости. За пять тысячъ — годъ, за десять — полгода, за двадцать — три мсяца, за сорокъ — шесть недль…
Таня. Такъ что за сто?
Мховщиковъ. Разведемъ еще до свадьбы!…

(Проходятъ. Козыревъ остается).

Княгиня Настя (входитъ — домашній туалетъ).
Козыревъ. Свершилось, Анастасія Романовна! Вс мои лучшія поздравленія вамъ, сударыня. Дло прошлое-съ, но — ужъ какъ я этого вашего князя-дармода терпть не могъ-съ!..
Княгиня Настя. Ахъ, мой бдный Артемій Филипповичъ! Но вдь вы же осиротли! Кого же теперь вы будете звать вашимъ сіятельствомъ? Разв — графиню Ларису Оберталь?
Козыревъ. Боюсь, что и ее не надолго, Анастасія Романовна. Пожалуйте-съ.
Княгиня Настя. Документы?
Козыревъ. Извольте полюбоваться. Хе-хе-хе!
Княгиня Настя (разсматриваетъ векселя). Ай-ай-ой! Скажите, пожалуйста!
Козыревъ. По графски пущено! Каллиграфія!
Княгиня Настя. Плутъ-то, плутъ-то какой!
Козыревъ. Какія будутъ ваши распоряженія?
Княгиня Настя. Фотографіи съ документовъ вы сняли?
Козыревъ. Первымъ долгомъ-съ.
Княгиня Настя. Экспертизу подлога произвели?
Козыревъ. Имю протоколъ-съ за тремя лучшими въ Москв подписями-съ.
Княгиня Настя. Такъ что же? Кончайте съ графомъ насчетъ передачи подряда, а на отступное — чортъ съ нимъ совсмъ! — верните ему, такъ и быть, эту дрянь! Улыбаетесь?
Козыревъ. Люблю видть-съ, когда дльце этакъ кругло разршается… обставлено, значитъ! Люблю!
Княгиня Настя. Вы — артистъ въ душ, Артемій Филипповичъ.
Козыревъ. Опричниковъ куртажные желаетъ получить.
Княгиня Настя. Заплатите.
Козыревъ. Въ обыкновенномъ размр?
Княгиня Настя. А то въ сверхестественномъ, что-ли?
Козыревъ. Жалуется, что дльце-то было оборотистое. Проситъ накинуть.
Княгиня Настя (указываетъ на картину, изображающую ‘Снгурочку’). А это что?
Козыревъ. Конечно-съ!
Княгиня Настя. Былазаложена ему Ратомскимъ въ тысяч, а онъ съ Оберталя дв снялъ. Неизвстно мн, что-ли? Поживился съ одной стороны, и довольно. А то, вишь, ему-бы лупить и съ барана, и съ козы…
Слуга (докладываетъ) Господа Ратомскій и Реньякъ.
Княгиня Настя. Ратомскаго проведите прямо въ столовую, а Владимира Павловича просите на минутку сюда.
Козыревъ. Прикажете уйти?
Княгиня Настя. Секретовъ нтъ. Останьтесь. (Идетъ на встрчу входящему Реньяку). Владимиръ Павловичъ! Милый! Никогда вы не были боле кстати, чмъ сейчасъ. Слушайте. Оберталь поставилъ меня предъ Ратомскимъ въ ужасное положеніе… Видите?

(Указываетъ на ‘Снгурочку’).

Реньякъ. Гмъ… да… я слышалъ.
Княгиня Настя. Привозитъ подарокъ… Мы такъ дружны… Отказаться неловко… Я приняла… И — вдругъ, теперь узнаю, что картина куплена не у Ратомскаго, но у какого-то закладчика и бдный Радомскій не получилъ за нее отъ графа ни гроша!
Реньякъ. Да, онъ очень огорченъ. На ‘Снгурочку’ были вс его расчеты.
Княгиня Настя. Это ужасно! Я прямо преступницею себя предъ нимъ чувствую! мн стыдно въ глаза ему глядть… Но не могла же я знать, что его сіятельство, графъ Евгеній Антоновичъ, иметъ обыкновеніе длать своимъ друзьямъ подарки изъ ссудныхъ кассъ.
Реньякъ. Вашей вины здсь, конечно, нтъ. Ратомскій не иметъ претензій.
Княгиня Настя. Да, у меня-то совсть не спокойна!..
Реньякъ. Ужъ если вамъ такъ неловко,— подарите Ратомскому картину обратно… проще всего.
Княгиня Настя. Ай, нтъ, нтъ! Что вы? Разв можно? Отказаться отъ принятаго подарка? За что же я оскорблю Оберталя?… Онъ поступилъ безтактно, но я совсмъ не намрена съ нимъ ссориться.
Реньякъ. Да, конечно, безъ санкціи графа — неудобно.
Княгиня Настя. Слушайте. Картина мн совсмъ не нужна и, даже между нами будь сказано, мн не нравится. Но она — подарокъ друга и должна остаться на этой стн. Но — что я могу сдлать для Ратомскаго? Владимиръ Павловичъ! Милый! Научите! Помогите!
Реньякъ. Право, ужъ не знаю, какъ…
Княгиня Настя. Просто, я ему дамъ еще денегъ!
Козыревъ. Конечное дло, денегъ-съ.
Княгиня Настя. Голубчикъ, Владимиръ Павловичъ! Вы такой тактичный, такой деликатный, такой баринъ… Вы сумете!… Возьмите, ради Бога, это порученіе на себя! освободите мою совсть!
Реньякъ. Если вамъ угодно… не вижу препятствій…
Княгиня Настя. Пятьсотъ рублей я дамъ ему!… да! пятьсотъ рублей! Можетъ быть, мало? Ну, тысячу… Артемій Филипповичъ, выдайте Владимиру Павлсдеичу тысячу рублей!
Козыревъ. Слушаю-съ.
Княгиня Настя. Милый Владимиръ Павловичъ, я понимаю, что и этой прибавки недостаточно. Но — вдь, я не собиралась пріобртать. Картина сама ко мн пришла и повисла у меня насильно… Больше не могу — ей Богу, не могу… Ужъ извинитесь за меня предъ Ратомскимъ.
Реньякъ. Въ чемъ же, Анастасія Романовна? Напротивъ, я нахожу вашъ поступокъ въ высшей степени щедрымъ и благороднымъ..
Княгиня Настя. Ужъ я его чмъ-нибудь вознагражу. Портретъ Тани ему закажу или плафонъ какой-нибудь…
Козыревъ (Реньяку). Угодно вамъ пожаловать въ контору?
Марья Григорьевна (входитъ). Графъ Евгеній Антоновичъ.

(Козыревъ и Реньякъ уходятъ).

Княгиня Настя. Ой, некстати!
Марья Григорьевна. Ужъ примите.
Княгиня Настя. Для тебя?
Марья Григорьевна. Для меня.
Княгиня Настя Много, поди, перепадаетъ теб отъ него?
Марья Григорьевна. При васъ-то жить да не нажить?
Княгиня Настя. Для кого копишь? Одинокая ты.
Марья Григорьевна. Деньги люблю. Для денегъ коплю.
Княгиня Настя. Предупреждаю: общаній Оберталю не давай. О немъ у меня ршено.
Марья Григорьевна. Общаніе мое, воля ваша. Не контракты пишемъ.
Княгиня Настя. Ой, Машка! шельма изъ тебя вытанцовывается!
Марья Григорьевна. Ваша ученица.
Княгиня Настя. Не превзойди!
Марья Григорьевна. Вотъ у васъ Опричниковъ не надеженъ, въ сумасшедшій домъ смотритъ…
Княгиня Настя. Такъ тебя на его мсто — что-ли?
Марья Григорьевна. Лицомъ въ грязь не ударю!
Княгиня Настя. Ахъ, Машка! Ну, Машка!
Оберталь (въ дверхъ). Можно?
Княгиня Настя. Входите, входите, графъ. Мы тутъ съ Марьею… свои!… Поди, Маша.

(Марья Григорьевна уходитъ).

Оберталь. Лариса у васъ не была еще?
Княгиня Настя. Нтъ. Признаюсь, и не ждала. Давно не видались. Она, говорятъ, коститъ меня на всхъ перекресткахъ.
Оберталь. Прискачетъ. Слухъ, что вы получили разводъ отъ князя, уже облетлъ всю Москву. Въ город — сенсація. Поздравляю.
Княгиня Настя. Благодарю васъ, графъ.
Оберталь. Счастливецъ Алябьевъ! Второй человкъ, которому я завидую.
Княгиня Настя. А первый, графъ?
Оберталь. Первымъ былъ князь Латвинъ.
Княгиня Настя. Это очень любезно.
Оберталь. Много, Анастасія Романовна, безсонныхъ ночей провелъ я когда-то, воображая себя на мст князя Латвина.
Княгиня Настя (смется). Да? А на мст княгини Латвиной вамъ не случалось себя воображать?
Оберталь (смотритъ на нее внимательно). Не сумлъ-бы. Я грубый мужчина. Тонкая женская психологія, признаюсь, мн чужда.
Княгиня Настя. А между тмъ у васъ въ характер есть таки что-то женское.
Оберталь. Вы находите?
Княгиня Настя. Да. У васъ почеркъ такой — мелкій, косой, бисерный,— точно женщина пишетъ. Я теперь увлекаюсь изученіемъ почерковъ… Вы врите въ теорію, что почеркъ — зеркало характера?
Оберталь. Не совсмъ… Почеркъ часто мняется.
Княгиня Настя. Нтъ, нтъ. Относительно вашего, напримръ, я вполн уврена, что вы, если-бы даже нарочно захотли, то не сможете измнить его такъ, чтобы нельзя было узнать.
Оберталь (встаетъ). Княгиня…
Княгиня Настя. Ай, что вы! Типунъ вамъ на языкъ! Княгини больше нтъ,— есть купеческая дочь Хромова, будущая Алябьева.
Оберталь. Анастасія Романовна… вамъ… все извстно?

(Молчаніе)

Княгиня Настя. Заплатила, графъ. У меня теперь каллиграфическіе опыты ваши. Нехорошо, графъ! Не по-дружески вы со мною поступили. Уши вамъ драть надо, графъ! уши! уши! уши!
Оберталь (падаетъ на колни). Казните меня.
Княгиня Настя. Что — казните? Разв мальчиковъ казнятъ? Уши имъ дерутъ, на колни ихъ ставятъ, оставляютъ ихъ безъ обда.
Оберталь. На колняхъ я уже стою. Въ вашихъ рукахъ — моя судьба. Не встану, покуда ея не узнаю.
Княгиня Настя. Уши я вамъ выдеру когда-нибудь въ другой разъ,— ну, а Артемій Филипповичъ, ужъ извините, оставитъ васъ немножко безъ обда!
Оберталь. Все, что угодно, кром позора имени, кром уголовщины и огласки!
Княгиня Настя. Этого не будетъ. Я слишкомъ счастлива теперь, чтобы мстить. За васъ, графъ, меня просилъ одинъ человкъ, котораго вы очень не любите, а я очень люблю.
Оберталь. Марья Григорьевна?
Княгиня Настя. Нтъ, Алябьевъ.
Оберталь. Онъ знаетъ?!
Княгиня Настя. Нтъ, не знаетъ. Но въ тотъ день, какъ онъ ршилъ хать съ Лаврентьевымъ, онъ говорилъ мн, что ему жаль васъ… Этого достаточно, чтобы я пощадила васъ, графъ,— даже противъ своего убжденія. Княгиня Латвина отправила бы васъ въ тюрьму,— Анастасія Алябьева васъ прощаетъ.
Оберталь (встаеть). Не стою я вашего великодушія. Раздавили вы имъ меня.
Княгиня Настя. Куда же вы?
Оберталь. Неужели вы считаете меня уже настолько низкимъ, что — посл всего происшедшаго — я еще смю быть въ вашемъ обществ и глядть вамъ въ глаза?
Княгиня Настя. Вотъ глупости! Вдь я же сказала вамъ: уголовщины больше нтъ, она растаяла, испарилась, не существуетъ.
Оберталь. Но…
Княгиня Настя. Значитъ, осталась только очень неудачная и — опять извините! — мальчишеская афера графа Оберталя, за которую графу Оберталю теперь придется поплатиться своимъ карманомъ. И подломъ,— не шали, мальчикъ, не шали!…
Оберталь. Я заране сдаюсь на ваши условія.
Княгиня Настя. Боюсь, графъ, что они будутъ не очень легки. Артемій Филипповичъ очень возбужденъ противъ васъ. И я дала ему честное слово не вмшиваться въ ваши переговоры. Только подъ этимъ условіемъ онъ согласился погасить дло безъ прокурорскаго надзора.
Оберталь. Какъ бы ни были тяжелы условія Артемія Филипповича, я думаю, что мы найдемъ точки для компромисса. Моя звзда какъ будто оправляется, Анастасія Романовна. Дядюшка сдалъ вдомство блестяще и, вроятно, опять получитъ крупный постъ.
Княгиня Настя. Усплъ, стало быть, внести растрату? Хорошо имть аккуратнаго племянника!
Оберталь. А, главное, супруга моя, наконецъ, сдобрилась.
Княгиня Настя (у окна). А! Это — для васъ — опора.
Оберталь. Нкоторыя обязательства уже переписаны на ея имя.
Княгиня Настя. А почеркъ — не слишкомъ бисерный?
Оберталь. Анастасія Романовна, я лишенъ права обижаться.
Княгиня Настя. Э! Могли и всхъ правъ быть лишены… Вотъ — ея сани у подъзда… Пойдемте ей на встрчу.
Оберталь. Итакъ…
Княгиня Настя. Вы прощены.
Оберталь. Кончено и похоронено?
Княгиня Настя. Безвозвратно.
Оберталь. Слово Анастасіи Алябьевой?
Княгиня Настя. Слово Анастасіи Алябьевой.
Оберталь. Какъ только я подумаю,что — не встрться вамъ этотъ Алябьевъ…
Княгиня Настя. А вамъ Лариса Карасикова…
Оберталь. Вы подтверждаете?
Княгиня Настя. Отчего же нтъ? Когда что-нибудь хорошо прошло и къ повторенію невозможно,— подтвердить — риска нтъ!

(Уходятъ)

(Ратомскій и Реньякъ входятъ справа).

Ратомскій. Что ни говори, наша Настя — славная баба!
Реньякъ. Корректно поступила, корректно!
Ратомскій. Конечно, картина стоитъ вдесятеро, но другая на ея мст…
Реньякъ. Тысяча теб прямо съ неба свалилась!
Ратомскій (у письменнаго стола). Эка она Алябьевымъто обставилась!
Реньякъ. Любитъ!
Ратомскій. Хоть бы ему въ Африк какой-нибудь эіопъ стрлу въ брюхо засадилъ!
Реньякъ. Ты же говорилъ, что не завидуешь?
Ратомскій. Раньше не завидовалъ. Но — законный бракъ! милліоны! Страшно подумать, братецъ!
Реньякъ. Что-жъ! Анастасія Романовна теперь разводка. Алябьевъ — далеко. Конкурренція свободна. Попробуй, пріударь!
Ратомскій. А то — нтъ?
Реньякъ. Чмъ чортъ не шутитъ?
Ратомскій. Это, еще смолоду, самая любимая моя спеціальность — утшать соломенныхъ вдовъ, обманутыхъ невстъ и покинутыхъ любовницъ. Податливы он бываютъ въ это время, душки чувствительныя!
Марья Григорьевна (проходитъ мимо). Ужъ будто-съ?
Реньякъ. Ты всегда кричишь, а здсь стны слышатъ.
Ратомскій. Влетлъ!
Реньякъ. Тоже — невста. Капиталъ иметъ. Посватайся.
Ратомскій. Ты въ ум? Горничная!
Реньякъ. При современномъ оскудніи приданыхъ..

Мховщиковъ, Лариса Дмитріевна, Таня, Бурминъ.

Мховщиковъ. Вы напрасно сметесь, графиня. Ни одно сословіе въ Россіи не выдляетъ поэтовъ больше, чмъ адвокатура.
Бурминъ. Каждое новое поэтическое теченіе и вяніе у насъ открываетъ обязательно — адвокатъ.
Мховщиковъ. Я увренъ, что у каждаго русскаго присяжнаго повреннаго непремнно спрятана гд-нибудь въ тайник письменнаго стола завтная тетрадь съ римами.
Лариса Дмитріевна. И вы пишете?
Мховщиковъ. Гршу, но не печатаю. А вотъ Вадимъ Прокофьевичъ…
Лариса Дмитріевна. Какъ? Вы, Бурминъ?
Бурминъ. А почему же — нтъ, графиня?
Лариса Дмитріевна. Да вдь вы больше — насчетъ конкурсовъ?
Бурминъ. Эхъ, графиня! Чмъ суше живетъ человкъ, тмъ больше ему иногда отмокнуть хочется.
Мховщиковъ. Вы попросите его прочитать что-нибудь въ новомъ стил — миологическомъ. Шедевры!
Лариса Дмитріевна. Ахъ, это съ неприличностями?
Бурминъ. То есть — съ стихійнымъ настроеніемъ.
Лариса Дмитріевна. Господа! Вниманіе! Вадимъ Прокофьевичъ читаетъ стихи!
Вс. Просимъ! Просимъ!
Бурминъ, Господа… Господа…
Реньякъ (Тан). На Москв есть пословица: ‘нагле Бурмина’. А посмотрите: стихи читать — поблднлъ.
Бурминъ. Я, право, не знаю, что бы…
Ратомскій. Валяйте! Не конфузьтесь!
Бурминъ (грубо). Я въ жизнь свою не конфузился. Это моя мать сконфузилась, когда меня родила!
Лариса Дмитріевна. Вниманіе! вниманіе!
Бурминъ. Стихи мои называются — ‘Идолъ весны’…
Мховщиковъ. А! Знаю! Это — тонко. Надо смаковать, смаковать!
Бурминъ (читаетъ сердитымъ и испуганнымъ голосомъ):
О, идолъ!
Ты — выдалъ!
Прочь! Ты — жестокъ!
Перунъ тя холилъ,
Купало полилъ:
Пусти ростокъ!
(Робко) Тутъ, господа,— видите ли,— хоръ нуженъ… Вы вс должны кричать: ‘пусти ростокъ!’
Лариса Дмитріевна. Зачмъ?
Мховщиковъ. Для Діонисова дйства. Иначе не будетъ оргіазма.
Бурминъ. Я дамъ знакъ! (Читаетъ)
Перунъ тя холилъ,
Купало полилъ:
Пусти ростокъ!
Вс. Пусти ростокъ!
Мховщиковъ. Какое знаніе народной мистики. Какія стихійныя глубины!
Бурминъ (читаетъ)
Го-го-го! Лшій —
Всъ красноплшій —
Свиститъ въ свистокъ.
Грядетъ Ярило:
Спалитъ онъ рыло…
Нырни въ кустокъ!
Вс. Нырни въ кустокъ!
Вс. Браво! Браво! Браво! Бисъ! Бисъ! Бисъ!

(Оберталь и Козыревъ выходятъ изъ главныхъ дверей въ глубин. Оберталь мрачно сдержанъ. Козыревъ сіяетъ, какъ мдный тазъ подъ солнцемъ).

Мховщиковъ. Роскошь эпитетовъ… ‘Лшій — красноплшій’ …
Реньякъ. Юморъ… рима… ‘Рыло — Ярило’…
Мховщиковъ. Я говорю вамъ: это надо смаковать!
Лариса Дмитріевна (Бурмину). А скажите, господа: денежные документы, векселя, напримръ, тоже въ стихахъ писать можно?
Ратомскiй. Скоре — въ ритмической проз… (Поетъ)
По сему моему векселю..
Лариса Дмитріевна. Жаль. А то мой супругъ былъ-бы первымъ поэтомъ во вселенной.
Мховщиковъ. Обратите вниманіе графиня, какъ сочно, тепло и свжо сквозитъ y Бурмина солнечный миъ!
Лариса Дмитріевна. Я люблю солнечный миъ. Это — необъятность неисчерпанныхъ возможностей!
Ратомскій. Просторъ Садро Ботичелли!
Лариса Дмитріевна. Ахъ, Ботичелли! Я вся, вся — въ Ботичелли!
Таня. Ну, ужъ и вся? Осталось-же что-нибудь про домашній обиходъ?
Лариса Дмитріевна. Злая.
Козыревъ (Реньяку). Я въ искусств немного смыслю, но такъ понимаю-съ, что — ежели теперь картина, она — отъ трехсотъ рублей-съ.
Лариса Дмитріевна (напваетъ).
Хочу быть гордой,
Хочу быть смлой…
Какъ жаль, что нтъ Ратнера. Онъ намъ сплъ бы это.
Реньякъ. А я умю пть пародію… Преглупая!
Лариса Дмитріевна. Мн не достаетъ Ратнера!
Ратомскій. А мн — профессора Груздева. Онъ бы разсказалъ вамъ объ электромотор, который не ходитъ.
Лариса Дмитріевна. Ратомскій, вы сегодня дерзки и красивы. Разскажите намъ что-нибудь о допотопной любви…
Оберталь (Бурмину). Все кончено, милый Вадимъ Прокофьевичъ. Пришлось мн—впустить ихъ въ подрядъ.
Бурминъ. Батюшка! Теперь-то? Когда дядюшка.. когда Лариса Дмитріевна… Да — это надо ума лишиться!
Оберталь. А! Не спрашивайте меня! Посл! Посл!
Бурминъ. Графъ! Голубчикъ! Но вдь — равносильно катастроф!
Оберталь. Теперь вы — къ Анастасіи Романовн! Ея воля. Ахъ нтъ, забылъ,— къ Артемію Филипповичу! Все у нихъ. Я работалъ цлый годъ, какъ волъ,— и вся моя работа у нихъ! А я, какъ Сизифъ, начинай сызнова катить свой камень въ гору!
Бурминъ. Графъ, да вы поухаживали-бы за нею этакъ поздорове! Я врю въ старую систему. Пока Алешки-то нтъ? Авось! Вдь уже былъ опытъ. Уже выгорло у насъ дльцо-то на средствіи семъ?
Оберталь. A! Къ чорту! Смялась она надо мною. Я и сейчасъ-то только потому не вовсе слопанъ стою предъ вами, что — благодарю! не ожидалъ! — Алябьевъ просилъ ее за меня, оказывается.
Бурминъ. Н-да, это — плотина!
Оберталь. Ненавижу я этого человка! Не будь его,— вс пути мн открыты!
Бурминъ. Итакъ, дни нашего бурнаго странствія кончились, и мы, житейскіе мореплаватели, возвращаемся къ домашнему очагу?
Оберталь. На цпь супружества.
Бурминъ. Смотрите, хоть здсь то держите свою линію…
Альбатросовъ (входить печальный, корректный, черный рединготъ, черный галстухъ, черныя перчатки. Присутствующіе привтствуютъ его дружелюбнымъ воемъ, врод того, какъ въ парижскихъ театрахъ, когда дается электрическій свтъ):

А-а-а-а-а-а!…

Альбатросовъ (кланяется). Татьяна Романовна!.. Графиня!
Ратомсктй. Откуда ты, эфира житель?
Альбатросовъ. Извините, что я, можетъ быть, слишкомъ некстати въ такую важную минуту…
Таня. Напротивъ: видите, какое блестящее собраніе!
Ратомскій. Только тебя намъ и не доставало!
Альбатросовъ. Я, Татьяна Романовна, сейчасъ къ вамъ — извините — не самъ по себ, но по длу… Редакціонное порученіе…
Реньякъ. Держу пари: нуженъ портретъ Алябьева!
Альбатросовъ.Ты угадалъ.
Реньякъ. Это уже третій разъ — при мн.
Козыревъ. Съ тхъ поръ, какъ Алексй Никитичъ приняли участіе въ лаврентьевской экспедиціи, намъ просто отбоя нтъ отъ господъ журналистовъ.
Таня (Альбатросову). Вотъ — вс портреты Алекся Никитича, какіе мы имемъ,— здсь, на письменномъ стол. Выбирайте по желанію и вкусу.
Мховщиковъ (Бурмину). А я вамъ говорю, что эта танцовщица поэзіей плясокъ своихъ воскрешаетъ тайну Діонисова дйства!
Бурминъ. Ну — что тамъ! Просто — новый видъ голоножія.
Ратомскій. Вы, графиня, изъ пластическихъ танцевъ — какой предпочитать изволите?
Лариса Дмитріевна. Мачичъ, душенька!
Ратомскій (поетъ съ жестами)
Мачичъ — веселый танецъ
И очень жгучій,
Привезъ его испанецъ,
Брюнетъ могучій…
Таня (Альбатросову). Выбрали?
Альбатросовъ. Вс эти, Татьяна Романовна, были уже помщены въ другихъ изданіяхъ. Больше нтъ?
Таня. Право, не знаю, надо у Насти спросить…
Альбатросовъ. Мн-бы понове, знаете…
Таня. Вотъ этотъ снятъ наканун отъзда…
Альбатросовъ. Ага! Прекрасно! Слдовательно,— послдній передъ смертью?…
Таня (уронивъ портретъ). Что вы сказали?
Козыревъ (бросился). Какъ-съ вы изволили?…

(Общее молчаніе)

Альбатросовъ. Но… разв вамъ еще неизвстно?
Лариса Дмитріевна (Тан). Оправься… Ты зелена, какъ листъ…
Таня (Альбатросову). Вы уврены?
Альбатросовъ. Къ сожалнію, да. Отрядъ Лаврентьева попалъ въ засаду и уничтоженъ совершенно. Спаслось всего полтораста человкъ. Между ними самъ Лаврентьевъ. Дрались въ рукопашную. Алябьева искрошили въ куски. Едва удалось вынести трупъ съ поля битвы.
Таня. Настя, Настя! Бдная моя Настя!
Лариса Дмитріевна. Необходимо скрыть отъ нея… предупредить… подготовить…
Козыревъ. Гд же скрыть-съ? Поди, уже во вс газеты телеграфировано!
Альбатросовъ. Да, сегодня будетъ въ вечернихъ прибавленіяхъ. Я потому и поспшилъ.
Таня. Э, не такой она человкъ, чтобы отъ нея скрывать!…
Реньякъ. Жаль Алешу!
Ратомскій. A Лаврентьевъ-то — и тутъ вывернулся!
Реньякъ. Кому суждено быть повшеннымъ,тотъ въ вод не тонетъ и въ огн не горитъ.
Ратомскій. Ты — за шляпу?
Реньякъ. Полагаю, что въ этомъ дом теперь — не до гостей.

(Уходитъ)

Ратомскій. Нтъ, любопытно.
Бурминъ (Оберталю). А вдь это событіе, графъ, мняетъ обстоятельства…
Оберталь. Я опомниться не могу. Мы не любили другъ друга. Но, всё-таки, старый товарищъ… въ куски… въ Африк… Дико!… Страшно!…

(Марья Григорьевна проходитъ).

Таня. Маша! Маша! Поди сюда… Алекся Никитича… убили!
Марья Григорьевна (съ подогнувшимися колнями). Ой, что же теперь будетъ?
Таня. Гд барыня? Ни на минуту не оставляй,— не отходи отъ барыни!
Марья Григорьевна. Я ей только-что телеграмму какую-то подала…
Княгиня Настя (выходитъ — ждетъ прямо къ Тан. Какъ будто и спокойно). Таня, Алеша убитъ.
Таня. Да, Настя. Кажется… Мужайся… Вотъ и онъ привезъ подтвержденіе..
Альбатросовъ. Мн очень грустно, что я былъ печальнымъ встникомъ…
Княгиня Настя (схватила его за плечи и трясетъ съ такою силою, что онъ опускается на колни). Ты врешь! Ты врешь! Ты врешь!
Альбатросовъ. Анастасія Романовна!
Таня. Настя!
Марья Григорьевна. Барыня!
Ратомскій. Княгиня!
Княгиня Настя. О-о-о-о! Алеша мой! Алеша мой убитъ!… Такъ вотъ зачмъ онъ отъ меня ухалъ!… Обманулъ невсту Алеша!… Охъ, подвнечное ты мое платье!… Убитъ… обманулъ…
Бурминъ (Оберталю). Весьма мняетъ обстоятельства, весьма-съ.
Оберталь. Молчите вы, ради Бога!
Бурминъ. Никогда вы не были въ лучшемъ положеніи. Супруга умиротворена, княгиня свободна. Ласковое теля двухъ матокъ сосетъ. Когда пройдетъ взрывъ перваго отчаянія…
Княгиня Настя. Что же изъ васъ то никто не остановилъ его? Что же никто не подсказалъ мн, что онъ на смерть детъ? Вдь зналъ же кто-нибудь изъ васъ… Татьяна, вдь ты знала?
Таня. Настя моя, Настя! Прости! Такъ надо было… Не могла я… Не для жизни онъ былъ… Ему хорошо было умереть. У него смерть изъ глазъ смотрла. Я люблю, я люблю смерть, Настя!
Княгиня Настя. А вотъ я такъ думала, что я жизнь люблю!
Марья Григорьевна. Барыня, голубчикъ, успокойтесь! Дайте, я васъ въ спальню отведу? Нехорошо! Люди смотрятъ.
Княгиня Настя. Какіе люди, Маша? Гд ты видишь людей? Трупы стоятъ, трупы смотрятъ,— враги мои лютые!… И ты тоже — трупъ. И сама я теперь — трупъ ходячій.
Таня. Настенька! Голубка моя!
Лариса Дмитріевна. Не хорони себя. Поживешь еще, душка!
Княгиня Настя. О-о-о-о-о! Алеша! Алеша! Алеша! Никогда то мн не видать лица твоего свтлаго! Никогда! Никогда!
Лариса Дмитріевна. Я, конечно, понимаю твое горе, но зачмъ же приходить въ отчаяніе?
Таня. Оставь, Лариса!
Лариса Дмитріевна (отошла). Алябьевъ умеръ такъ красиво… я гордилась бы!
Мховщиковъ. Вы — римлянка!
Лариса Дмитріевна. Эффектно умереть гораздо красиве, чмъ канителить жизнь такъ себ.
Бурминъ. Нтъ, знаете: живому зайцу — всё-таки лучше, чмъ мертвому льву!
Лариса Дмитріевна. Ну, что такое былъ Алябьевъ при жизни? Такъ, состоящій при богатой женщин…
Оберталь. По крайней мр, говори тише: она слышитъ.
Ратомскій. Графиня права. Я не любилъ живого Алябьева, но въ смерти онъ — красивъ.
Княгиня Настя. Алеша! Алеша! Алеша!
Лариса Дмитріевна (Мховщикову). И все — комедіи. Не первый онъ былъ у нея, не будетъ и послднимъ.
Княгиня Настя. Въ землю закопана жизнь моя. Трупъ я между трупами!… Ахъ, вы, ненавистные, ненавистные! Чмъ же мн теперь — среди васъ, труповъ,— сердце свое остылое согрть? Гд мысли свои одинокія устроить?
Ратомскій (ооторожно приблизился). Анастасія Романовна, поврьте, вы — между искренними друзьями.
Княгиня Настя. Какіе у васъ глаза скверные!
Лариса Дмитріевна. Сълъ?
Княгиня Настя. Ненавидли вы его!
Ратомскій. Помилуйте! Чмъ же я выразилъ? Когда же?
Княгиня Настя. Вс ненавидли. Всмъ онъ вамъ — этакимъ вотъ — костью поперекъ горла стоялъ…
Козыревъ (Тан). Удержать бы ихъ-съ. Неловко, что говорятъ.
Таня (въ гнвномъ отчаяніи). А! все равно! Пусть! Пусть!
Марья Григорьевна (также). Неправду, что ли, говоритъ? Пусть! пусть!
Козыревъ. Въ раскаяніи потомъ будутъ.
Княгиня Настя. Ну, что же, господа кавалеры? Радуйтесь! Вакансія освободилась. Купеческая дочь Хромова овдовла… до свадьбы! Двнадцать милліоновъ! Кто — кандидатъ въ очередные любовники? Милости просимъ! Ха-ха-ха!
Ратомскій. Это чортъ знаетъ что такое!
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ! Откройте въ контор пріемъ заявленій! Комиссію устроимъ! Судъ любви! Конкурсъ!… Вотъ этого перваго запишите…
Ратомскій. Но позвольте, Анастасія Романовна…
Княгиня Настя. И этого…
Лариса Дмитріевна. Чужого мужа можешь оставить въ поко.
Козыревъ. Анастасія Романовна! Татьяна Романовна! Марья Григорьевна! Что же это-съ? Вдь он — въ изступленіи! Вдь — скандалъ-съ!
Марья Григорьевна. Такъ мужчинишкамъ подлымъ и надо! Жарь ихъ, матушка, жарь ихъ по козлинымъ бородамъ то! Одинъ разъ въ жизни поговорить, да — на чистоту!
Княгиня Настя. Ненавидли вы Алешу! Отняли его у меня ненавистью вашею! Чрезъ ненависть вашу, твари, онъ ушелъ отъ меня… Такъ я же васъ… Такъ я же васъ… (Вскочила и — дикимъ вопіемъ — потрясая руками) Разорю!!!
Таня. Настя! Настя! Настя!
Бурминъ. Вотъ оно — куда повертываетъ… фю-фю! Когда купчиха Хромова… это серьезно!.. вонъ какъ оно! фю-фю-фю-фю!
Мховщиковъ. Совершенно непристойная сцена!
Оберталь. Тутъ нуженъ психіатръ.
Княгиня Настя. Разорю! Никому не дамъ пощады! За ненависть вашу! Разорю! Не уберегли мн Алешу! Полъ Москвы разорю!…
Козыревъ. Господа гости, сами изволите видть: хозяйка дома не въ себ…
Княгиня Настя. Вс нищими будете! Всхъ по міру пущу!
Лариса Дмитріевна. Кого удастся, а кого и нтъ. Не хвастай ужъ очень то, Настасья!
Княгиня Настя. Кто говоритъ? Кто сметъ здсь говорить?
Лариса Дмитріевна. Я говорю. Найдется и на тебя сила. Зубки сломаешь.
Княгиня Настя. Лашка говоритъ! Мой любовникъ, мужъ души моей умеръ, а Лашка Карасикова… говоритъ!
Лариса Дмитріевна. Онмть, что ли, прикажешь съ горя по твоемъ любовник?
Оберталь. Лариса, можно ли такъ грубо?
Лариса Дмитріевна. Да! Она будетъ въ глаза ругаться, а я — нжничать съ нею стану!
Оберталь. Ты раздражаешь ее, а она выместитъ на мн.
Лариса Дмитріевна. Очень мн важно!
Оберталь. Озлоблять женщину въ минуту отчаянія…
Лариса Дмитріевна. Отвяжись! Я въ задоръ вошла,
Княгиня Настя. Рада ты горю моему, Лашка Карасикова! Веселый у тебя голосъ! Рзвые у тебя глаза!
Лариса Дмитріевна. Прежде всего — я теб не Лашка и не Карасикова. Передъ тобою — графиня Оберталь!
Оберталь. А, Боже мой! Нашла, когда чинами считаться!
Лариса Дмитріевна. Это ты, Настасья, изъ княгинь разжалована, въ боярыни не попала. А у меня, слава Богу, мужъ есть. Вотъ онъ стоитъ.
Княгиня Настя. У меня нтъ мужа. Обманулъ Алеша! Охъ, мое внчальное платье! Обманулъ! (Встаетъ) Не ломаться теб надо мною. Сказала: разорю! — и разорю.
Лариса Дмитріевна. Попробуй!
Княгиня Настя. Мужемъ хвастаешь? Этимъ то? Да — какой же онъ мужъ? Какой онъ — графъ?
Лариса Дмитріевна. Ты ошалла?
Княгиня Настя. Въ тюрьму его! Онъ арестантъ! Преступникъ! Онъ злостный банкротъ!
Бурминъ. Ой! ой! ой!
Лариса Дмитріевна. А! Ты вотъ куда погнула?
Оберталь. Анастасія Романовна!
Княгиня Настя. Считаться давай!
Ратомскій. Хотя бы въ состояніи отчаянія — разв можно такъ оскорблять порядочнаго человка?
Мховщиковъ. Считаться не воспрещается, въ какомъ бы то ни было состояніи.
Княгиня Настя. Артемій Филипповичъ! Сегодня же подайте ко взысканію вс векселя его!
Оберталь. За что вы меня губите? Вдь мы же съ вами только что покончили миромъ? (Жен) Ты виновата въ этомъ, Лариса! Ты! Ты!
Лариса Дмитріевна (оттолкнула его). Не суйся! Я въ задоръ вошла! Не испугаешь, Настасья: отсчитаемся! Не робй, Евгеній: плачу!
Бурминъ. Везетъ графу!
Княгиня Настя. Платишь? Ахъ, умница! Ха-ха-ха!
Лариса Дмитріевна. Плачу! Можешь лопнуть отъ злости! Паи беру! Въ дло вхожу!
Княгиня Настя. Поздно, Лаша!… Виновата: графиня Оберталь!..
Оберталь. Анастасія Романовна! Вы предаете меня! Я у васъ прощенія просилъ! Вы мн слово дали!
Княгиня Настя. Лариса Дмитріевна! Вашъ мужъ, графъ Оберталь, воръ. Онъ фальшивыми бланками промышляетъ. Онъ мою подпись поддлалъ и у ростовщика семьдесятъ пять тысячъ подъ нее взялъ.
Оберталь. О, какъ безжалостно! Какъ зврски свирпо! Вдь вы же мн дали слово…
Княгиня Настя. Чье слово дала я вамъ, графъ? Анастасіи Алябьевой слово. Гд она — Анастасія Алябьева? Покажите мн ее!… Нту ея на свт… и не будетъ никогда… Да, никогда и не было!.. Призракъ говорилъ съ вами… Туманъ… Паръ!…
Оберталь. Вы играете словами, въ которыхъ и жизнь, и честь человка!
Княгиня Настя. Сдлайте меня Анастасіей Алябьевой, верните мн его, поднимите Алешу изъ могилы,— я вамъ вс ваши долги прощу и отъ своихъ милліоновъ половину прибавлю!
Оберталь. Мертвые не встаютъ изъ гробовъ.
Княгиня Настя. А живые остаются такими, какъ жили. Вы будете вы — графъ Оберталь, и я буду я — Настасья Хромова!.. Альбатросовъ! Однажды вы у меня денегъ на газету просили. Принесите мн опроверженіе, дайте мн увриться, что Алеша живъ,— я дамъ вамъ средства основать новый ‘Таймсъ’!
Альбатросовъ. Анастасія Романовна, все на земл можно купить, кром — свершившагося факта!
Княгиня Настя. Таня! Таня! Говорила я Алеш: уйдешь отъ меня,— зврь я стану… Не поврилъ… обманулъ… ушелъ!… Ну, зврь — такъ зврь! У зврей — зубы, у Настасьи Хромовой — деньги.
Лариса Дмитріевна (мужу). Евгеній Антоновичъ… что же — все это — правда?
Оберталь. Клевета, Лариса! Она въ безуміи. Клевета!
Лариса Дмитріевна. Такъ плюнь ей въ рожу, если клевета!
Княгиня Настя. А — ну, ваше сіятельство? а — ну?
Оберталь. Я щажу въ васъ женщину, пораженную несчастіемъ. Мы поговоримъ, когда вы будете вмняемы.
Княгиня Настя. Когда я прикажу, тогда и будешь ты говорить… прохвостъ!
Оберталь. Уйдемъ, Лариса, намъ неприлично оставаться въ этомъ дом!
Козыревъ. Нтъ ужъ, ваше сіятельство, извините, извольте обождать.
Оберталь. Потрудитесь пропустить меня, или…
Козыревъ. Невозможно. За полиціей послано.
Оберталь. Съ дороги, хамъ! Іуда рыжій!
Козыревъ. Но-но! Осторожне! Я, братъ, крючниковъ на об лопатки кладу.
Марья Григорьевна. А то и людей крикнемъ.
Козыревъ. Скандаловъ не терплю, но — ежели скандалъ, то ужъ на всю Россію!
Мховщиковъ. Да — куда вы стремитесь, графъ?
Бурминъ. Не все-ли равно, гд быть арестованнымъ — въ гостяхъ или у себя дома?
Ратомскій. Здсь — даже лучше. Своей прислуги не зазорно.
Княгиня Настя. Онъ застрлиться спшитъ.
Таня. Настя! Лежачаго бить — жестоко!
Лариса Дмитріевна (мужу). Графъ ты, a подлецъ!
Оберталь. Ты подлая! Ты довела меня жадностью своею до этого паденія! Ты — купчиха!
Лариса Дмитріевна. Альфонсъ! Воръ! Нищій! Купленный мужъ! Фальшивый документщикъ!
Оберталь. Змя! Развратница! Сквалыга! Вдьма!
Княгиня Настя. Ха-ха-ха! Мужъ и жена! Ужъ вотъ именно, что мужъ и жена!
Марья Григорьевна. Совтъ да любовь! Есть на что полюбоваться!
Лариса Дмитріевна (Мховщикову). Его всхъ правъ лишатъ?
Мховщиковъ. Похоже на то, графиня.
Лариса Дмитріевна. Въ какхъ же я тогда останусь?
Мховщиковъ. Можете хлопотать о расторженіи брака.
Княгиня Настя. Возвратиться въ званіе купеческой дочери Карасиковой… саврасъ безъ узды!
Лариса Дмитріевна. Молчи ты, золотая телка… безжалостная!
Оберталь (Бурмину). Вадимъ Прокофьевичъ, послднюю услугу… Я знаю: съ вами всегда есть револьверъ…
Бурминъ. Э, полно, графъ! Кто же стрляется при дамахъ?

Занавсъ.

КОНЕЦЪ.

1908.
Саі di Lavagna

Сборникъ товарищества ‘Знаніе’ за 1908 годъ. Книга двадцать четвертая

Амфитеатров Александр Валентинович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Пять пьес, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1908
  2. Via Sacra, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1899
  3. Дон Жуан в Неаполе, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1915
  4. Тартюф, или Лицемер, Мольер Жан-Батист, Год: 1664
  5. Амфитрион, Мольер Жан-Батист, Год: 1668
  6. Йун Габриэль Боркман, Ибсен Генрик, Год: 1896
  7. Эпидемия, Мирбо Октав, Год: 1898
  8. Бедность не порок, Островский Александр Николаевич, Год: 1853
Электронная библиотека