Въ двухъ верстахъ отъ Московской-заставы, между царскосельскою и петергофскою дорогами, гд за пятнадцать лтъ назадъ была непроходимая топь, болото, куда ни одинъ человкъ не смлъ пройти, боясь увязнуть въ грязи, тамъ нын вы съ удивленіемъ видите прекрасное зеленющее поле, огороды нашихъ добрыхъ русскихъ мужичковъ и березовую рощу. Въ рощ, между деревьями, высятся золотыя главы каменной, изящной архитектуры церкви, а возл нея, другой, деревянной, во-имя Святителя Митрофанія. Съ царскосельскаго шоссе вы поворачиваете направо, по широкой, высоко насыпанной дорог, обсаженной деревьями, и незамтно подходите къ Божіей нив, къ кладбищу Святителя.
Кладбище это получило свое начало въ 1831 году, въ годину бдствій и печали, когда въ нашей сверной столиц люди умирали не единицами, но десятками и сотнями, въ тотъ страшный годъ, когда цлыя семейства въ одинъ день длались жертвами смерти. Это былъ годъ тяжелый для многихъ: каждый ожидалъ смерти. Но время это прошло. И люди забыли прошедшее тяжелое время, одинъ только печальный памятникъ — холерное кладбище, гд успокоились тла погибшихъ, напоминаетъ о недавно минувшемъ бдствіи.
Въ прошедшее лто я часто ходилъ на кладбище св. Митрофанія. Отъ провіантскихъ магазиновъ, возл зданія Школы гвардейскихъ кавалерійскихъ юнкеровъ и гвардейскихъ подпрапорщиковъ, я перезжалъ Обводный-каналъ, и чрезъ поля, по протоптанной дорожк, доходилъ до кладбища. {Теперь здсь проведена широкая дорога, по которой можно спокойно прохать въ экипаж и съ удовольствіемъ пройти пшкомъ.} Здсь покоится между прочими младенецъ, драгоцнный лично для меня, малютка сынъ мой, и еще одинъ человкъ, памятный всякому русскому сердцу. Это знаменитый нашъ мореходецъ B. М. Головинъ, два раза объхавшій вокругъ свта и бывшій въ плну у Японцевъ. Многіе ли изъ жителей Петербурга знаютъ, что человкъ, сдлавшій столько полезнаго, человкъ, оставившій громкую славу въ удлъ исторіи русскаго мореходства, покоится на кладбищ св. Митрофанія? Очень немногіе!…
Помолившись на могил сына моего и поклонившись гробниц нашего знаменитаго мореходца, я отправился бродить по кладбищу. Не знаю отъ чего, но я люблю кладбище, люблю гулять между могилами отшедшихъ отъ міра сего, и наслаждаться тихой, торжественной тишиной кладбища. Тутъ только вполн я чувствую всю силу выраженія молитвы: ‘къ тихому пристанищу Твоему прибгаю’. Я бываю совершенно счастливъ и спокоенъ, когда брожу по обширному царству смерти, гд на каждомъ шагу встрчаю печальные слды человческаго разрушенія. Здсь, на рубеж двухъ міровъ, между жизнію и смертію, невольно какъ-то погружаешься въ думу: вотъ предлъ нашего земнаго странствованія, гд каждому изъ насъ, богатому и убогому, гордому и смиренному, достанется въ удлъ небольшой кусокъ земли! И вы, гордые сыны счастія и славолюбія земнаго, и васъ прикроетъ и вмститъ такой же клочокъ земли, какъ и убогаго нищаго!…
Іюня 28-го, наканун праздника св. Апостолъ Петра и Павла, я, по обыкновенію, отправился на кладбище. Вечеръ былъ чудный, упоительный. Звонъ колокола призывалъ православныхъ ко всенощной. Я вошелъ въ каменную церковь, построенную иждивеніемъ Василья Григорьевича Жукова и нкоторыхъ другихъ благочестивыхъ людей. Церковь небольшая, но прекрасная. Толпа богомольцевъ съ усердіемъ молилась св. Митрофанію. По окончаніи всенощной, я отправился на кладбище. На конц его, два старика солдата устанавливали на свжей могил большой, чорный деревянный крестъ. Оба они были около семидесяти лтъ, одинъ изъ нихъ безногій, на костыл. Сдые волосы осняли ихъ лица, но оба они были еще бодры и свжи. По окончаніи работы они перекрестились, сотворили молитву, и сли у могилы. Безногій воинъ утиралъ, повременамъ, глаза, а другой грустно смотрлъ на товарища своего.
— Полно, Власъ Карпычъ, говорилъ здоровый безногому. Доброму Антипу Терентьичу, царство ему небесное, не встать, на то Божья сила. Жаль, правда, Терентьича, ему только и было что сорокъ семь, или сорокъ девять годковъ, а намъ съ тобою, чай, восьмой десятокъ скоро стукнетъ.
— То-то и нелюбо, Сидоръ Пантелеичъ, молодость въ могилу, а старость по свту гуляетъ. Намъ, Пантелеичъ, въ сыру бы землю, а Терентьичу жить бы да поживать, отвчалъ инвалидъ.
— На то Божья воля, Власъ Карпычъ. Терентьичъ сегодня — а мы завтра. Помяни его Господи во царствіи своемъ!
— Правду ты молвилъ, Пантелеичъ. Царство ему небесное! А какой онъ добрый былъ. Послднее бывало отдастъ, когда попросятъ. Помнишь какъ отъ отдалъ больной женщин съ семьей 10 руб. сер., что накопилъ и хотлъ послать въ деревню жен своей.
— А въ полку-то, онъ былъ первый солдатъ. Фельдфебель Рудаченко разсказывалъ, когда они были въ Туречин, подъ Шумлой, во-время перестрлки, четыре Турка напали на Рудаченку. Рудаченко псамъ молодецъ, но противъ четырехъ дюжихъ Турковъ не устоялъ. Саблею отрубили ему два пальца, плохо приходилось ему, и еслибы не Терентьичъ, не видать бы ему свта Божьяго. Терентьичъ одного Турка прикололъ штыкомъ, другаго прихлопнулъ прикладомъ, третьяго подстрлилъ Рудаченко, а четвертый самъ далъ тягу, Терентьичъ нагналъ его, схватилъ за шиворотъ, и привелъ въ лагерь. Дивизіонный произвелъ его за храбрость въ ундера…. Царство ему небесное!… Хорошій, бравый былъ молодецъ.
Потолковали еще старики. Наконецъ безногій сказалъ:
— Солнышко-батюшко закатилось. Пойдемъ, Пантелеичъ, вдь намъ далеко идти.
Тутъ два старика поднялись, поклонились могил, перекрестились, и по дорожк побрели изъ кладбища.
Когда старики скрылись изъ виду, подошелъ я къ могил, и прочелъ на крест надпись:
Во имя Отца и Сына, и Свитаго Духа, здсь погребено тло унтеръ-офицера Антипа Терентьева сына Колотова. Родился 45-го марта 1796 года, умре 16-го іюня 1845 года.
Миръ праху твоему добрый, храбрый и честный русскій солдатъ. Не громко твое имя было въ жизни, но въ томъ царствіи, куда ты переселился, ты обртешь сладостный покой. Ты кончилъ тихо, честно и мирно свое земное поприще: прахъ твой лежитъ въ сырой земл. На могилу твою придутъ жена, дти, облагодтельствованныя тобою и два друга, товарищи твой: они оросятъ слезами благодарности и умиленія твое мирное пристанище, благословятъ имя твое, и теб будетъ спокойно отдыхать въ твоей вчной постел…. Надъ прахомъ твоимъ не возвышается мраморный памятникъ, а стоитъ простой, и въ простот великій крестъ…. И мнится мн, мраморъ и металлъ современемъ падутъ, одни лишь добрыя дла въ рядъ съ вчностью идутъ. Вчная теб память, добрый человкъ!…