Мария-Тереза Угрюмова, Карнович Евгений Петрович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Евгений Петрович Карнович

Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий

Марія-Тереза Угрюмова

Изъ писемъ императрицы Екатерины II къ послу ея въ Варшав, графу Стакельбергу, видно, что императрицу озабочивало нкоторое время дло Угрюмовой. Такъ, 27-го іюня 1796 года, она писала къ Стакельбергу, что ‘коронный гетманъ графъ Браницкій, намренъ будучи требовать, чтобы имя его было исключено изъ ненавистнаго дла извстной Угрюмовой, просилъ нашего въ пользу его старанія’. Поэтому императрица поручала ‘исполненію и настоянію’ графа Стакельберга, чтобы графъ Браницкій ‘въ прошеніи его получилъ надлежащее удовлетвореніе’. Спустя слишкомъ годъ, 17-го іюля 1786 года, императрица сообщила графу Стакельбергу, что ‘римскій императоръ сдлалъ русскому двору увреніе о стараніи своемъ, дабы со стороны князя Чарторижскаго всякой подвигъ и безпокойство по ненавистному длу Угрюмовой были отложены. Мы — продолжала въ письм своемъ Екатерина — поручаемъ вамъ употребить равныя попеченія, дабы и прочіе, кои считали бы себя замшанными, остались въ поко’. 28-го августа того же года императрица, въ письм своемъ къ графу Стакельбергу, упоминала снова о ‘ненавистномъ’ дл Угрюмовой и о необходимости сношеній съ внскимъ министерствомъ для того, чтобы князь Чарторижскій не возбуждалъ опять этого процесса.

Въ чемъ же заключалось это ‘ненавистное’ дло, въ которомъ главнымъ дйствующимъ лицомъ является женщина съ чисто-русскимъ фамильнымъ прозваніемъ, почему оно озабочивало императрицу и вызывало сношенія нашего двора съ внскимъ? До сихъ поръ въ исторической нашей литератур не встрчается на счетъ этого удовлетворительныхъ объясненій. Въ четвертой тетради ‘Русскаго Архива’ за 1874 годъ помщены переведенныя съ польскаго ‘Записки Хршонщевскаго’ [Замтимъ кстати, что слдуетъ писать не Хршонщевскій (Chrzas-czewskij, а Хжонщевскій, потому что польскія буквы ‘rz’ никогда не выговариваются какъ русскія ‘рж или ‘рш’, а произносятся какъ ‘ж‘]) обнимающія собою періодъ времени съ 1770 по 1820 годъ. Въ этихъ ‘Запискахъ’ (стр. 927) авторъ ихъ передаетъ, что Игнатій Потоцкій дйствовалъ противъ короля со времени пресловутаго дла его съ англичанкою, приговоренною къ пожизненному заключенію въ Данциг. Въ примчаніи къ этимъ строкамъ ‘Записокъ’ разсказывается вкратц о ‘пресловутомъ’ дл. Разсказъ этотъ основанъ, повидимому, на статью, помщенной во ‘Всеобщей Энциклопедіи’ (Encyklopedia Powszeclma), безъ указанія на то, какъ приходилось императриц Екатерин II смотрть на это, по выраженію ея, ‘ненавистное’ дло. Съ своей же стороны мы разскажемъ въ общихъ чертахъ о процесс Угрюмовой, надлавшемъ въ свое время не мало шуму не только въ Польш, но и за границею, обративъ при этомъ вниманіе на то значеніе, какое оно могло имть въ глазахъ императрицы Екатерины. Замтимъ при этомъ, что если вглядться внимательно въ политическую, довольно запутанную обстановку дла Угрюмовой, то представится еще разъ умніе Екатерины относиться весьма искусно ко внутреннимъ дламъ Польши и оказывать на нихъ каждый разъ свое вліяніе сообразно взглядамъ и требованіямъ тогдашней нашей политики. Кром того, дло Угрюмовой подтверждаетъ ту давнишнюю истину, что въ исторіи отъ малыхъ причинъ бываютъ иногда важныя послдствія. Такъ, въ настоящемъ случа твердая политика Екатерины II, предршавшая дальнйшую судьбу Польши, могла придти въ нкоторое замшательство отъ продлокъ авантюристки.

Со временъ Петра Великаго и въ особенности со времени вступленія на польскій престолъ Станислава-Августа Понятовскаго, русскіе военные отряды почти безвыходно оставалисъ въ различныхъ мстностяхъ Рчи Посполитой. Въ одномъ изъ такихъ отрядовъ, неизвстно, впрочемъ, въ какомъ именно полку, находился на служб нкто маіоръ Угрюмовъ [Въ царствованіе Екатерины II жилъ купецъ и фабрикантъ Угрюмовъ, пожалованный въ 1766 году, въ чинъ коллежскаго ассессора. У насъ существовалъ въ старину, сохранившійся, впрочемъ, еще и донын, обычай — переводить наши гражданскіе чины на военные, соотвтственно классамъ тхъ и другихъ. Въ Польш установился тотъ же обычай относительно русскихъ чиновъ и тамъ онъ удерживался до послдняго времени еще сильне, нежели у насъ. Такимъ образомъ и коллежскій ассессоръ Угрюмовъ могъ, соотвтственно своему гражданскому чину, именоваться маіоромъ. О немъ, какъ о живомъ лиц, упоминается еще въ начал ныншняго столтія, но едвали можно допустить, чтобы онъ былъ мужемъ авантюристки Угрюмовой, хотя по роду своихъ занятій (онъ занимался, между прочимъ, подрядами и поставками) этотъ Угрюмовъ и могъ бывать въ Польш, но тогда было бы трудно объяснить стсненное въ денежномъ отношеніи положеніе жены его, какъ жены человка, не только достаточнаго, но и богатаго. Впрочемъ, сама по себ личность маіора Угрюмова не представляетъ настолько важности, чтобы сдлаться предметомъ особыхъ изысканій]) Отъ фамиліи его и получило названіе то дло, о которомъ идетъ теперь рчь, такъ какъ жена его явилась главною участницею въ этомъ загадочномъ дл. Настоящее происхожденіе маіорши Угрюмовой остается неизвстно, потому, что относительно этого судьи не собрали никакихъ положительныхъ свдній. По нкоторымъ же обстоятельствамъ приходится заключить, что она была родомъ изъ Голландіи и пріхала въ Варшаву еще въ первыхъ годахъ царствованія Станислава-Августа, гд и жила въ совершенной безвстности до своего процесса. Фамилія ея по отцу де-Нери. хотя она, какъ мы увидимъ, присвоивала себ другую родовую фамилію [Около этого времени одинъ изъ польскихъ магнатовъ. Михаилъ Огинскій, былъ женатъ на двиц де-Нери, но не извстно, была ли здсь какая нибудь родственная связь или только случайное сходство фамилій]. Первый ея мужъ назывался Леклеркъ. Изъ процесса Угрюмовой видно, между прочимъ, что она вела разгульную и кочевую жизнь. Она побывала и въ Венеціи, и въ Берлин, и въ Гамбург, и въ Варшав, и въ Петербург, и, по словамъ ея обвинителя, вс эти города свидтельствовали объ ея безнравственности: всюду оставляла она по себ слды глубокаго разврата, которому не было ни начала, ни конца. Въ обвинительной противъ нея рчи упоминалось также, что одного изъ своихъ мужей — должно быть Леклерка — она подвела въ Брюж подъ вислицу и что одинъ изъ ея любовниковъ былъ убитъ въ Гамбург, при чемъ намекалось на участіе Угрюмовой въ этомъ убійств. По словамъ же адвоката — старавшагося сообразно съ ходомъ судебнаго процесса, поднять нравственный кредитъ Угрюмовой, — она была робкая женщина, увлекавшаяся только удовольствіями молодости, такъ что даже самое придирчивое злословіе приписывало ей лишь такія ошибки и заблужденія, которыя можно извинить слабостію ея пола и участниками въ которыхъ были постоянно мужчины. Нкоторыя же неблаговидныя продлки и хитрости Угрюмовой онъ объяснялъ затруднительностію матеріальнаго ея положенія, но не нравственною ея испорченностію. Какъ бы, впрочемъ, то ни было, но во всякомъ случа Угрюмова оказывается искательницею приключеній, неразборчивою на средства, которыя она искала не только въ обыденной жизни, но и въ политической сфер.

Обстоятельства же дла, называемаго императрицею Екатериною ‘ненавистнымъ’, заключались въ слдующемъ:

Въ 1782 году къ одному изъ первыхъ польскихъ вельможъ, коронному стольнику, графу Августу Мошинскому, явилась въ Варшав Угрюмова, жена офицера русской службы, и заявила графу, что она нарочно пріхала въ Варшаву съ тмъ, чтобы предостеречь короля отъ угрожающей ему опасности. При этомъ Угрюмова сказала, что у нея есть чрезвычайно важная тайна, которую она можетъ сообщить только самому королю, почему и настаивала на томъ, что ей необходимо видться лично съ его величествомъ. Графъ Мошинскій убждалъ Угрюмову, чтобы она предварительно передала ему эту тайну, и Угрюмова, только посл упорныхъ и неоднократныхъ отказовъ, ршилась на это. Тогда она сообщила Мошинскому, что противъ короля составляется заговоръ. Посл этого король согласился видть Угрюмову и встртился съ нею у Мошинскаго, но не могъ добиться отъ нея ничего опредленнаго. Станиславъ-Августъ усомнился въ врности доноса, сдланнаго Угрюмовой, но тмъ не мене приказалъ выдать ей 50 дукатовъ. Угрюмова отказалась отъ этой награды, заявивъ, что опа ршительно ни въ чемъ не нуждается, но король настоялъ на принятіи назначенной ей суммы. Какъ на главныхъ заговорщиковъ, Угрюмова указала тогда на великаго гетмана графа Ксаверія Браницкаго, на отставнаго литовскаго подскарбія Тизенгауза и на извстнаго) въ свое вреся богача-пройдоху графа Понинскаго. Лида эти вообще, а изъ нихъ во особенности великій гетманъ, считались сторонниками Екатерины, и это обстоятельство, при тогдашнемъ настроеніи умовъ въ Польш и при положеніи, занятомъ магнатскими партіями, а также вслдствіе разсказа Угрюмовой о томъ, что о составлявшемся противъ короля заговор она узнала въ Петербург, должны были произвести не совсемъ пріятное впечатлніе на Екатерину.

По прошествіи нкотораго времени Угрюмова сообщила Мошинскому, что ей для открытія заговора необходимо хать въ Литву, въ мстечко Ораны, а также въ Пулавы, почему и просила выдать ей на путевыя издержки 200 дукатовъ. Потому ли что Станиславъ-Августъ не слишкомъ врилъ доносу Угрюмовой или, что вроятне, по неимнію имъ въ то время денегъ, Угрюмовой было отказано въ выдач просимой ею суммы. Тогда она отстала отъ короля и все дло само собою заглохло, такъ какъ со стороны Станислава-Августа ему не было дано никакого хода.

Въ 1784 году, передъ отъздомъ короля на сеймъ въ Гродно, Угрюмова отправилась туда же. Тамъ явилась она къ королевскому камердинеру, старост Пясоченскому, Рыксу. пользовавшемуся особенною любовью и полнымъ довріемъ Станислава-Августа, и передала Рыксу, что генералъ земель Подольскихъ, князь Адамъ Чарторижскій участвуетъ въ заговор противъ короля [Званіе старосты пользовалось въ Польш большимъ почетомъ. Старосты владли значительными помстьями, данными имъ отъ короля въ пожизненное владніе. Генераломъ земель подольскихъ именовался сановникъ, владвшій двумя староствами: Каменецкимъ и Летичевскимъ. Но присоединеніи Подоліи къ Россіи, староства эти были пожалованы въ потомственное владніе графу Маркову]. Рыксъ доложилъ объ этомъ королю, но король, помня, что онъ имлъ уже однажды дло съ Угрюмовой, не обратилъ на новый ея доносъ никакого вниманія. Тмъ не мене преданный королю Рыксъ посмотрлъ на это иначе и свелъ Угрюмову съ генераломъ Комажевскимъ, однимъ изъ первыхъ любимцевъ Станислава-Августа. Угрюмова сообщила Комажевскому, что заговорщики сперва хотли отравить короля, а теперь хотятъ убить его гд случится, на улиц, въ костел или на сейм. Для удостовренія же въ справедливости своихъ показаній, Угрюмова сказала Комажевскому, что она любовница подскарбія Тизенгауза, у котораго и вывдала случайно о составляющемся противъ короля заговор.

Слухъ о злоумышленіи князя Адама Чарторижскаго противъ Станислава-Августа не могъ не встревожить императрицу Екатерину, но не по той причин, по которой ей это было бы непріятно узнать объ участіи гетмана Браницкаго въ заговор противъ короля. Екатерина постоянно видла въ княз Адам Чарторижскомъ соперника опаснаго для Понятовскаго, посаженнаго ею на королевскій престолъ, да и вообще партію князя Адама Чарторижскаго императрица Екатерина считала вредною для интересовъ русской политики въ Польш. Еще въ 1783 году, когда Екатерина узнала, что принцъ Людвигъ Виртембергскій располагаетъ жениться на дочери Чарторижскаго, княжн Маріи, она выразила родственникамъ принца свое неудовольствіе относительно предстоящаго брака, но когда свадьба эта состоялась даже безъ вдома императрицы, то подозрніе ея на счетъ замысловъ Чарторижскаго усилилось еще боле. Выговаривая Стакельбергу за то, что онъ не донесъ ей своевременно о состоявшемся супружеств принца съ княжною, Екатерина предписывала ему, чтобы онъ, наблюдая за всми поступками князя Чарторижскаго и его родственниковъ или ‘согласниковъ’, старался отвратить всякое дйствіе, которое могло бы только клониться къ проложенію дороги ему, или новобрачному, къ выбору на польскій престолъ, въ случа ваканціи онаго, ибо то — добавляла Екатерина — отнюдь не согласуетъ съ видами моими’.

Между тмъ смерть Понятовскаго отъ даннаго ему яда, т. е. такая смерть, которая не обнаружила бы тайнаго убійцы, открывала бы ваканцію на польскомъ престол, и тогда легко могло бы осуществиться то, что было несогласно съ видами императрицы. Поэтому всть о злоумышленіи князя Адама Чарторижскаго на жизнь короля и должна была бы быть принята Екатериною, какъ предвстіе тайныхъ его происковъ во вредъ Станиславу-Августу. Надобно, впрочемъ, замтить, что съ перваго раза доносъ Угрюмовой на Чарторижскаго прошелъ по Польш только глухою молвою, не вызвавъ никакихъ особыхъ тревогъ. Съ своей стороны Рыксъ и Комажевскій поручили полковнику Азулевичу тщательно охранять особу короля отъ всякаго покушенія на его жизнь, но гродненскій сеймъ миновалъ благополучно. Вскор, однако, дло приняло иной оборотъ, который, въ свою очередь, тоже встревожилъ Екатерину.

Король Польскій Станиславъ-Августъ Понятовскій.
Съ современнаго гравированнаго портрета Пихлера.

Объ участіи князя Чарторижскаго въ заговор противъ короля Угрюмова сообщала Рыксу и Комажевскому въ октябр 1784 года, а затмъ, 11-го января слдующаго 1785 года, къ князю Адаму явился проживавшій въ Варшав англійскій негоціантъ Тейлоръ и предупредилъ князя, что у него есть опасные враги, задумавшіе отравить его ядомъ, и для того, чтобъ Чарторижскій могъ убдиться въ справедливости этого, Тейлоръ пригласилъ князя къ себ вечеромъ, общая познакомить его съ одной особой, которая можетъ открыть ему вс подробности этого злоумышленія. Князь Чарторижскій поврилъ разсказу Тейлора и, взявъ съ собою надворнаго литовскаго маршала Игнатія Потоцкаго, женатаго на его племянниц, отправился къ Тейлору, у котораго и встртился съ Угрюмовой. Угрюмова разсказала Тейлору, что нсколько дней тому назадъ староста Рыксъ и генералъ Комажевскій пріхали къ ней и посл разговора, показавшагося ей довольно страннымъ, спросили ее, готова ли она будетъ исполнить то, чего отъ нея потребуютъ? Когда же Угрюмова положительно отвтила на это, то Комажевскій предложилъ ей, чтобы она дала проглотить Чарторижскому то, что находилось въ бумажк, лежавшей у него, Комажевскаго, въ карман, а Рыксъ предложилъ ей заманить Чарторижскаго въ любовныя сти и затмъ, когда князь, поддавшись ея искушеніямъ, останется у нея ночевать, заколоть его кинжаломъ. Угрюмова, какъ разсказывала она князю, согласилась на это предложеніе, но, боясь послдствій, да и не желая быть убійцею, ршилась передать объ этомъ, сдланномъ ей, подговор самому князю. Чарторижскій нсколько усомнился въ достоврности этого разсказа и предложилъ Угрюмовой отъ себя 200 дукатовъ, если она отречется отъ своего разсказа. При этомъ князь разсчитывалъ на то, что если все разсказанное Угрюмовою только собственная ея выдумка, то ей. стсненной въ ту пору въ денежныхъ длахъ, будетъ гораздо выгодне получить тотчасъ же довольно значительную сумму, нежели пускаться въ спекуляцію, успхъ которой для нея не вполн обезпеченъ. Но Угрюмова подтвердила свой разсказъ, и тогда князь окончательно убдился въ справедливости ея сообщенія. Онъ потребовалъ отъ нея письменнаго заявленія, относительно всего разсказаннаго ею, и Угрюмова при немъ и Тейлор написала собственноручно требуемое Чарторожскимъ заявленіе, добавивъ къ этому на письм же, что Комажевскій, подговаривая ее отравить Чарторижскаго, сказалъ, между прочимъ, чтобъ она въ этомъ случа смотрла на него, Комажевскаго, какъ на самаго короля. Подъ этимъ заявленіемъ Угрюмова подписалась: ‘Марія-Тереза, маіорша д’Огрюмова, рожденная баронесса фонъ-Лаутенбургъ’ [Въ примчаніи, находящемся въ стать, о которой мы уже упоминали, говорится, на основаніи только польскихъ источниковъ, что фамилія доносчицы должна быть Угрюмова, но, въ виду писемъ императрицы Екатерины, фактъ этотъ не подлежитъ ни малйшему сомннію. По всей вроятности. Угрюмова, подписываясь по-французки, прибавляла къ своей русской фамиліи дворянскую частичку ‘де’, отчего и выходило d’Ugrumow, а затмъ фамилія эта обратилась въ Dogrumow, такъ какъ такое ея произношеніе боле подходитъ къ польскому выговору].

Получивъ въ руки упомянутое заявленіе, Чарторижскій предложилъ маіорш, чтобъ она пригласила къ себ запиской Рыкса, а между тмъ братъ Игнатія Потоцкаго. Станиславъ, и Тейлоръ должны были зассть въ сосдней комнат въ засад и подслушать разговоръ, который будетъ происходить между Угрюмовой и Рыксомъ. Планъ этотъ былъ исполненъ, и когда Рыксъ пришелъ къ Угрюмовой, то она въ заведенномъ ею съ нимъ разговор спросила его: ‘желаетъ-ли онъ, чтобъ она отравила Чарторижскаго?’ на этотъ вопросъ Рыксъ радостно отвтилъ: ‘браво, браво!’ Тогда Потоцкій и Тейлоръ вышли съ пистолетами изъ-за засады, схватили Рыкса и самовольно, безъ участія властей, арестовавъ и его и Угрюмову, отправили эту послднюю въ домъ маршальши княгини Любомирской, которая обходилась съ нею чрезвычайно ласково и даже подарила ей 500 дукатовъ. По сообщеніи же Потоцкаго о злоумышленіи Комажевскаго, генералъ былъ арестованъ великимъ маршаломъ Мнишкомъ въ театр, гд онъ сидлъ тогда въ королевской лож. Такимъ образомъ дло это съ самаго начала получило громкую огласку, и всть о случившемся разнеслась быстро по всей Польш. Между тмъ Чарторижскій, основываясь на письменномъ заявленіи Угрюмовой, а также на свидтельскихъ показаніяхъ Станислава Потоцкаго и Вильгельма Тейлора, началъ уголовный процессъ противъ Рыкса и Комажевскаго, обвиняя ихъ въ намреніи отравить его. Поступая такимъ образомъ противъ первыхъ любимцевъ Станислава-Августа и самыхъ приближенныхъ къ нему лицъ, Чарторижскій, безъ всякаго сомннія, имлъ прежде всего въ виду надлать не мало хлопотъ и непріятностей самому королю, замшанному, заявленіемъ Комажевскаго, до нкоторой степени въ это уголовное дло.

Если по тмъ обстоятельствамъ, которыя мы привели выше, заговоръ графа Браницкаго и князя Чарторижскаго противъ Понятовскаго долженъ былъ произвести на Екатерину непріятное впечатлніе, то тмъ боле долженъ былъ встревожить ее тотъ оборотъ, какой принимало настоящее дло посл новаго заявленія Угрюмовой. Теперь король Станиславъ-Августъ, покровительствуемый императрицею, являлся въ глазахъ поляковъ и даже всей Европы гнуснымъ посягателемъ на жизнь своего двоюроднаго брата, подозрваемаго въ тайныхъ ковахъ. Чарторижскій съ своей стороны написалъ королю рзкое, укорительное письмо, ухалъ изъ Варшавы и, даже вовсе оставивъ Польшу, отправился въ Вну и тамъ вступилъ въ службу римско-нмецкаго императора. Этимъ отъздомъ и объясняются сношенія русскаго двора съ внскимъ относительно ‘подвиговъ’ Чарторижскаго по ‘ненавистному’ длу Угрюмовой. Екатерина разсчитывала на то, что императоръ, оказавшій особенное благоволеніе князю Чарторижскому, можетъ сильне другихъ повліять на него и отговорить его отъ возбужденія вновь процесса Угрюмовой, въ которомъ король являлся лицомъ, прикосновеннымъ къ длу. Между тмъ враги Станислава-Августа не замедлили тотчасъ же направить противъ него это дло. Они объясняли, что такъ какъ прежде ходили слухи о томъ, будто Чарторижскій составляетъ заговоръ противъ короля, то теперь король съ своей стороны, чтобъ отдлаться отъ Чарторижскаго, задумалъ поднести ему отраву при содйствіи Угрюмовой. Въ одной изъ многочисленныхъ брошюръ, явившихся вскор посл начатія дла Угрюмовой, король прямо былъ обвипяемъ въ намреніи отравить Чарторижскаго, при чемъ упомипа-лось, что онъ еще и прежде пользовался подобными злодйскими услугами Угрюмовой, и что ею было уже изведено посредствомъ отравы шестнадцать разныхъ лицъ, которыя и высчитывались въ брошюр поимянно. Такимъ образомъ дло Угрюмовой приняло политическій характеръ и Екатерина могла предусматривать, что въ Рчи Посполитой завязывается сильная борьба между партіею короля, согласовавшагося съ видами императрицы, и партіею князя Адама Чарторижскаго, отличившагося совершенно инымъ направленіемъ. Екатерина не могла не предвидть, что страшное обвиненіе, поднятое Чарторижскимъ, не только противъ людей, приближенныхъ къ Станиславу-Августу, но и противъ него самого, неминуемо взволнуетъ всю Польшу, политическая жизнь которой, хотя и слишкомъ бурная, была, однако, чужда до тхъ поръ тайнаго изведенія личностей, опасныхъ правительству. Императрица не могла не подумать о томъ, что Чарторижскій явится теперь въ глазахъ магнатовъ и шляхты жертвою, обреченною на смерть, за образъ своихъ дйствій, клонившихся къ тому, чтобы разстроить замыслы русской политики въ Польш и поддержать независимость Рчи Посполитой отъ вліянія на нее со стороны Россіи. Зная настроеніе умовъ въ Польш, Екатерина могла предполагать, что Станиславъ-Августъ, вслдствіе процесса Угрюмовой, можетъ пошатнуться на своемъ и такъ уже не слишкомъ прочномъ престол и что тогда если и не исчезнутъ, то всетаки замедлятъ созрть результаты долголтней русской политики въ Польш. Дйствительно, когда разнеслась всть о посягательств короля на жизнь князя Чарторижскаго, вся Польша пришла въ бурное движеніе, и движеніе это, конечно, не было направлено въ пользу Россіи.

Если вообще подобнаго рода поступокъ долженъ былъ набросить тнь на королевское достоинство, то онъ въ отношеніи къ Чарторижскому принималъ особое значеніе. Князь Адамъ Чарторижскій, и по рожденію, и по богатству, и по близкой кровной связи съ королемъ, занималъ въ Польш едва-ли не самое видное мсто. Родня его, еще съ самаго его дтства, предназначала князя Адама въ короли польскіе, и въ прежнее время, по внушенію ея, молодой Чарторижскій здилъ довольно часто въ Петербургъ, чтобъ снискать тамъ себ расположеніе императрицы Елисаветы Петровны, политика которой не представляла для Польши никакой серьезной опасности. Петръ III оказывалъ князю Чарторижскому особенную благосклонность и, не долюбливая, по извстнымъ ему обстоятельствамъ, Понятовскаго, желалъ видть королемъ польскимъ Чарторижскаго, и даже общалъ ему свое содйствіе для достиженія польскаго престола въ случа смерти короля Августа III. Понявъ къ чему клонится политика императрицы Екатерины въ отношеніи Польши, князь Чарторижскій прекратилъ впослдствіи всякую связь съ петербургскимъ дворомъ и, явившись представителемъ старой Польши и противникомъ русскаго вліянія на дла Рчи Посполитой, пользовался поэтому среди польскихъ патріотовъ огромнымъ вліяніемъ. Все это не могло располагать Екатерину въ пользу Чарторижскаго, котораго процессъ Угрюмовой выдвигалъ теперь на слишкомъ видное мсто, какъ жертву королевскаго коварства, и который для своей поддержки былъ въ состояніи выставить сильную и многочисленную партію, враждебно настроенную противъ Россіи.

Съ юридической точки зрнія судебный процессъ Угрюмовой чрезвычайно замчателенъ [Лучше всего процессъ этотъ изложенъ въ двухъ французскихъ брошюрахъ, вышедшихъ въ 1785 году. Изъ нихъ одна подъ заглавіемъ: ‘Recueil de pi&egrave,ces relatives au proc&egrave,s entre S. A. le prince Adam Czartoryski accusateur et M. M. Komarzewski et R,yx accus&eacute,s du crime d’empoisonnement’. Тутъ же помщенъ и декретъ трибунала. Другая брошюра иметъ заглавіе: ‘Observations sur un libelle, qui a pour le titre: premier et second &eacute,claircissements r&eacute,els sur le proc&egrave,s du prince g&eacute,n&eacute,ral de Podolie Adam Czartoryski’] для того времени: онъ былъ веденъ гласно, при участіи обвинительной власти, защитниковъ Рыкса, Комажевскаго и Угрюмовой, какъ обвиняемыхъ, и адвоката со стороны князя Чарторижскаго, какъ главнаго обвинителя. Рчи участвовавшихъ въ судебномъ засданіи лицъ отличаются превосходною обработкою слога и утонченностію доводовъ и со стороны обвинителей, и со стороны защитниковъ, но мы не будемъ останавливаться на подробностяхъ этого процесса. Скажемъ только, что защитники Рыкса и Комажевскаго доказывали, что никакого злаго умысла на жизнь Чарторижскаго не было, они ссылались и на то, что Станиславъ Потоцкій и Тейлоръ придали подслушаннымъ ими словамъ Рыкса и Угрюмовой такой смыслъ, какого они вовсе не имли, и, наконецъ, защитники обвиняемыхъ вовсе отвергли, на основаніяхъ тогдашняго польскаго законодательства, показанія Игнатія и Станислава Потоцкихъ, какъ такихъ лицъ, которыя, по многимъ причинамъ, не могли быть признаны имоврными свидтелями, и обвиняли князя Чарторижскаго въ клевет не только на Рыкса и Комажевскаго, но и на самаго короля. Защитникъ Угрюмовой доказывалъ, что со стороны ея никакой интриги не было и что она показывала сущую правду, Угрюмова же не только подтверждала т обстоятельства, о которыхъ мы уже говорили, но заявляла еще, что Рыксъ уже и прежде звалъ ее въ Гродно за тмъ, чтобы оказать королю чрезвычайно важную услугу и обшалъ ей 1,000 дукатовъ единовременно, 500 дукатовъ ежегодной пожизненной пенсіи, а также и помстье, если только она съуметъ войти въ сношенія съ однимъ лицомъ, переписывавшимся съ княземъ Чарторижскимъ. Но такъ какъ, по словамъ Угрюмовой, ей не удалось исполнить это, то Рыксъ оставилъ ее въ Гродно и посл того явился къ ней въ Варшав съ тмъ ужаснымъ предложеніемъ, о которомъ она не замедлила сообщить князю Чарторижскому.

Что касается маіора Угрюмова, то онъ явился на судъ только въ качеств свидтеля. Маіоръ показалъ, что посл возвращенія его жены изъ Гродно, Рыксъ и Комажевскій были у нея два раза, и что когда они пришли къ ней въ послдній разъ, то онъ, Угрюмовъ, встртился съ ними и отрекомендовался имъ какъ мужъ хозяйки дома. ‘Посл того — продолжалъ Угрюмовъ — жена моя поговорила нсколько минутъ съ этими господами и показала имъ какое-то письмо, копію съ котораго снялъ Комажевсуій. Затмъ они разговаривали между собою, но я — продолжалъ Угрюмовъ — не видлъ, чтобы Комажевскій показывалъ ей что нибудь написанное или чтобы онъ далъ жен моей какой нибудь пакетикъ. Во время ихъ разговора я вышелъ изъ комнаты, чтобы приказать слуг принести письменныя принадлежности. Когда же разговоръ кончился, то Комажевскій сказалъ мн, что нигд нтъ такихъ строгихъ законовъ, какъ въ Польш, но, добавилъ онъ, жена ваша не знаетъ ихъ, а между тмъ въ такихъ длахъ надобно дйствовать крайне осторожно, потому что безъ ясныхъ доказательствъ никакія словесныя показанія не могутъ имть у насъ силы. Затмъ онъ упомянулъ о корол Сигизмунд, какъ о строгомъ государ. Когда же они ушли, я спросилъ жену, о чемъ она говорила съ ними. На мой вопросъ она отвчала: ‘вы не понимаете по-французски, а мн скучно было бы растолковывать вамъ все это’.

Посл такого показанія, маіоръ Угрюмовъ былъ освобожденъ отъ дальнйшихъ допросовъ, но такъ какъ данныя имъ на суд показанія, о передач его жен Комажевскимъ яда, противорчили ея собственнымъ показаніямъ, то обстоятельство это и послужило главнымъ основаніемъ къ обвиненію ея въ клевет на Комажевскаго.

15-го марта 1785 года состоялся приговоръ трибунала, судившаго Угрюмову, Рыкса и Комажевскаго. Въ приговор этомъ излагалось, что сообщеніе, сдланное Угрюмовою Чарторижскому 14-го января, противорчитъ ея показаніямъ, что оно не подтверждается ни слдствіемъ, ни допросомъ, и что, наконецъ, оно ложно въ самыхъ главныхъ основаніяхъ, что порошокъ, будто бы данный ей Комажевскимъ, не ядъ, да при томъ и самый порошокъ не былъ ей вовсе переданъ ни Комажевскимъ, ни Рыксомъ, и что разговоръ этого послдняго съ Угрюмовой, подслушанный Потоцкимъ и Тейлоромъ, не имлъ совсмъ того смысла, какой они сами ему придали. По этимъ соображеніямъ, трибуналъ освободилъ Рыкса и Комажевскаго отъ всякаго обвиненія въ покушеніи на отравленіе Чарторижскаго, но тмъ не мене приговорилъ Рыкса къ полугодичному заключенію, собственно за сношенія его съ обвиненной. Сдланныя же Угрюмовою на счетъ Рыкса и Комажевскаго заявленія онъ призналъ ложью и клеветою, и запретилъ упоминать объ этомъ подъ страхомъ наказанія. Князь Адамъ Чарторижскій былъ приговоренъ къ 60-ти польскимъ маркамъ пени въ пользу Рыкса и Комажевскаго. Что же касается Маріи Угрюмовой, присвоившей себ разныя имена и обвиненной въ мошенничеств, краж, а также и въ злостномъ вымысл о составлявшемся будто противъ короля заговор и о злоумышленіи на жизнь князя Чарторижскаго, то трибуналъ присудилъ ее къ выставк у позорнаго столба въ Старомъ-город, къ наложенію ей на лвую лопатку, чрезъ палача, раскаленнымъ желзомъ клейма съ изображеніемъ вислицы и къ содержанію въ вчномъ, безъисходномъ заточеніи.

Тейлоръ былъ приговоренъ къ заключенію въ тюрьм на шесть мсяцевъ за вооруженное нападеніе на старосту пясочинскаго Рыкса.

Приговоръ, постановленный надъ Угрюмовой, былъ приведенъ въ исполненіе 21-го апрля 1785 г. При этомъ, въ виду ея, были сожжены написанное ею для Чарторижскаго сознаніе и брошюры, изданныя въ защиту ея и въ обвиненіе Рыкса, Комажевскаго, а также и самого короля.

Спустя нсколько дней по исполненіи приговора, Угрюмова была отвезена въ Данцигъ для пожизненнаго заключенія въ тамошней крпости. Неизвстно получила-ли она впослдствіи помилованіе или же ей удалось какимъ нибудь способомъ убжать изъ данцигской крпости. Извстно только, что, по минованіи нсколькихъ лтъ посл исполненія приговора, она появилась въ имніи князя Адама Чарторижскаго, Пелкиняхъ, и была еще жива въ 1830 году.

Казалось бы, что посл судебнаго оправданія Рыкса и Комажевскаго, а вмст съ тмъ и посл наказанія Угрюмовой, какъ клеветницы, и взысканія пени съ Чарторижскаго должно было окончиться все поднятое ею дло. Мы видли, однако, что императрица Екатерина озабочивалась имъ и посл этого. Хотя оправдательный приговоръ трибунала въ пользу Рыкса и Комажевскаго уничтожалъ обвиненіе, взведенное на короля, но тмъ не мене въ общественномъ мнніи подозрніе, павшее однажды на Станислава-Августа, не искоренилось окончательно и противная ему партія распускала слухи, что Угрюмова была права въ томъ отношеніи, что король, при содйствіи ея, на самомъ дл хотлъ избавиться отъ князя Адама посредствомъ отравы. Говорили, что многіе члены трибунала не были согласны на постановленіе обвинительнаго приговора противъ Угрюмовой и оправдательнаго въ пользу Рыкса и Комажевскаго, и что только вліяніе королевской партіи побудило ихъ къ этому. Не мало говору возбуждало и то еще обстоятельство, что посл заарестованія Угрюмовой, вс ея бумаги попали въ руки князя Іосифа Понятовскаго, роднаго брата короля. Это давало поводъ говорить, что въ захваченныхъ княземъ Понятовскомъ бумагахъ были такія, при помощи которыхъ легко было бы распутать весь узелъ и добраться до самаго короля, но что князь Понятовскій уничтожилъ ихъ. Вообще дло Угрюмовой оставило посл себя чрезвычайно усиленное раздраженіе въ партіи, противной королю, а вмст съ тмъ и Россіи. Съ своей стороны императрица Екатерина понимала, что хотя пожаръ и погасъ, но что оставшіяся отъ него подъ пепломъ искры еще тлли, и что сеймовая буря легко могла раздуть ихъ снова и надлать не мало бды Станиславу-Августу, покорствовавшему предъ русской государыней. Въ виду всего этого, Екатерина поручала графу Стакельбергу замять окончательно дло Угрюмовой, и старалась при посредств внскаго двора утишить князя Чарторижскаго, который, оставаясь недоволенъ ршеніемъ трибунала, намревался поднять вопросъ о процесс Угрюмовой на предстоявшемъ тогда сейм, и мы уже видли, что Чарторижскій могъ быть опаснымъ противникомъ короля, а вмст съ тмъ и екатерининской политики въ Польш.

Независимо отъ этого, императрица, стараясь заглушить дло Угрюмовой, имла въ виду и другую еще цль. Возбужденіе этого дла вновь затронуло бы ближайшимъ образомъ и графа Браницкаго, такъ какъ и онъ былъ въ числ тхъ лицъ, на которыхъ доносила Угрюмова, какъ на злоумышленниковъ противъ королевской особы. Между тмъ Браницкій, женатый на родной племянниц князя Потекина-Таврическаго, былъ однимъ изъ главныхъ сторонникомъ Россіи въ Польш, и партія его на столько поддерживала интересы Россіи въ Польш, что называлась гетманской или потемкинской партіею. Вообще Ксаверій Браницкій пользовался особымъ расположеніемъ Екатерины, по старанію которой онъ, въ 1774 году, получилъ во владніе богатое и обширное помстье — Блую Церковь. Между тмъ возобновленіе процесса Угрюмовой и соприкосновен

Евгений Петрович Карнович

Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий

Марія-Тереза Угрюмова

Читайте также: