КИММЕРИЙСКАЯ СИВИЛЛА
(Памяти А. М. Петровой)
КИММЕРИЙСКАЯ СИВИЛЛА
(Памяти А. М. Петровой)
——
——
Киммерийская Сивилла
А. М. П<етрова>.
Киммерийская сивилла, Волошин Максимилиан Александрович, Год: 1926
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Максимилиан Волошин. Из литературного наследия
Спб., ‘Алетейя’, 1999
В основе каждого таланта лежит избыток жизненности, которому прегражден<а> чем-нибудь возможность вылиться в жизни. Лежит ли эта преграда в обстоятельствах, в среде, в физическом дефекте, недостатке или в особенностях характера, она всегда обусловливает пресуществление сущностей — физических — в душевные. Если у данного лица есть способность воплощения — он становится художником, если ее нет, то он живет жизнью своеобразной, глубокой и действует на окружающих как заряженная лейденская банка, оставляя глубокий след в их жизни и психике. Влияние таких талантов, лишенных дара личного воплощения, бывает очень глубоко и плодотворно. Но, к сожалению, редко отмечается и фиксируется, т<ак> к<ак> у нас не ведется записей нашей культурной жизни.
К таким людям, оплодотворившим многие десятки людей, с ней соприкасавшихся, принадлежала Алекс<андра> Мих<айловна> Петрова, имя которой не угасло сразу только потому, что ее труд по собиранию и исследованию татарских вышивок был закончен, по ее завещанию, Е. Ю. Спасской (чего она сама, конечно, не сделала бы) и недавно опубликован.1 Но личность А<лександры> М<ихайловны> далеко превышала этот труд, и хочется, чтобы она была увековечена. В развитии моего поэтического творчества, равно как и в развитии живописн<ого> творчества К. Ф. Богаевск<ого>, А<лександра> М<ихайловна> сыграла важную и глубокую роль. Она послужила не только связью между нами, но и определила своим влиянием наши пути в искусстве.
В конце прошлого века Феодосия была очень глухим и захолустным городком на берегу Черного моря. Она не имела никаких признаков обществен<ной> жизни — ни театра, ни газет, ни высш<его> учебного заведения. Среди невысокой по уровню русской провинции она занимала одно из последних мест. И в то же время в ее жизни были такие особенности, которые ее выделяли из уровня обычной русской провинции. Как это ни странно — но 1/2 тысячи лет сперва турецкой, а потом петербургской власти в ней не истребили тайной ее зависимости от своей древней метрополии — от Генуи.2 Среди обывателей были часто итальянские фамилии. Некоторые семьи посылали своих детей кончать образование в Геную. Городское управление находилось в руках итальянского семейства.3 Но их начали оттеснять богатейшие караимы (Крымы).4 Совершенно особое место занимал Айвазовский, который настолько переполнил Феодосию своей славой и официальным признанием, что, не занимая никакой должности, являлся всюду признанным представителем города, ‘отцом отечества’. Он придавал ей блеск и итальянск<кий> маэстризм. Феодосия была ‘вотчиной’ Айвазовского по всеобщему молчаливому признанию.5
Собирались ли переводить куда-то из Феодосии Виленский полк, стоящий здесь испокон веков, — просили Айвазовского. Айвазовский писал в СПб. Полк оставляли. Шел ли спор о коммерческом порте между Феодосией и Севастополем, слово Айвазовского решало вопрос в пользу Феодосии. То же было и <с> жел<езной> дорогой, и с учебными заведениями, и с водопроводом.6
В 1893 г., когда <я> 16-летним юношей был переведен в феод<осий-скую> гимназ<ию>, железн<ая> дор<ога>, соединившая наконец Фео-д<осию> с Россией, уже существовала, порт только начинался постройкой.
Недалеко от тогдашней гимназии на берегу моря, окнами в примор-с<кий> сквер стоял небольшой домик в 3 окна.
Через монументальные деревянные ворота вы входили на крошечный дворик типа испанского patio, весь осененный ветвями старой акации и прикрытый виноградом. С двухэтажным флигелем в глубине. Здесь жила семья Петровых. Домик принадлежал ‘бабушке’. ‘Бабушка’ была полуитальянка (из Дуранте).7 Спокойная, очень красивая, благодушно величественная, исполненная простой и неговорли<вой> житейской мудрости. Ее дочь была матерью Алекс<андры> Мих<айловны>.8 Это было странное, бессловесное и тихое существо. На ней лежал отблеск бабушкиной красоты.
Отец А<лександры> М<ихайловны> был оригинальный и пленительный человек.9 Статный высокий старик с огромной седой бородой до пояса, в черном берете и такой же бархатной блузе, он был и художником, и драматическим артистом, и музыкантом. При случае он умел написать и стихотворение, и драм<атическую> пьесу. Он был изобретателем и гипнотиз<ером>, и спиритом. И во всем этом не было ни шарлатанства, ни дурного вкуса. Учитывая все пропорции, это был маленький, провинциальный Леонардо да Винчи, который по своеобразному порядку русской жизни всю свою жизнь провел в Феодосии, служа полковник<ом> пограничной стражи. Его знал весь корен<ной> Крым и любил его как ‘дедушку Петрова’.
У него было пять сыновей — оболтусов и неудачников, которые все были исключены из младших классов гимназии и все проходили через единственное убежище хулиганистой молодежи тех времен — мореходные классы.10
А<лександра> М<ихайловна> была единственной дочерью, старшей из детей. Она одна разделяла интересы и увлечения отца.
Семья была небогатая, и для поддержания сред<ств> брали на пансион гимназистов. Так попал совершенно случайно и я, гимназистом VII класс<а>,11 вместе с другом моей юности А. М. Пешковск<им> — теперь проф<ессором>-санскритологом и автор<ом> ‘Рус<ского> син<таксиса> в научн<ом> освещ<ении>‘.12
Старик Петров в этом году был переведен в Среднюю Азию, на много лет.
Избыток жизненности, если ему не дает выхода врожденное ущемление характера, становится источником творчества. Но человечеству, как обществу, гораздо ценнее те люди, которые широко и полно изживают свою жизненность, заражая ею окружающих.
К таким людям принадлежала А. М. П<етрова>. После ее смерти не осталось ничего, что могло бы увековечить ее личность. Но ее влияние глубоко запечатлено и в жизни, и в творчестве тех, кто ее окружали. А у нее была особая способность привлекать к себе людей, несмотря на то, что сама она искренно верила в свою нелюдимость и резкость. Пишущий эти строки имел счастье еще гимназистом попасть в ее семью ‘на квартиру’, и все его поэтическое творчество связано с ее дружбой и ее влиянием. Не меньшим ей обязан и художник Богаевский. Она была хранительницей того духа, той старины, которая в живописи Богаевского и в моей поэзии нашла себе выражение как дух Киммерии.
Я помню ясно ее облик в молодости: серьезная, очень красивая девушка с низко опущенной головой, со строгими чертами лица — типа Афины , Паллады. Помню старый маленький домик в 3 окна на море и маленький, густо заросший зеленью двор, напоминавший испанское patio. Помню ее комнату, увешанную картинами (Айвазовск<ий>, Лагорио,13 Фес-слер,14 Богаевский), с портретами Бетховена, Гёте, Байрона. Помню
Избыток жизненности, если врожденное ущемление характера не дает ему выхода, становится источником творчества — талантом. Поэтому в живом человеческом общении гораздо ценнее те люди, которые широко и полно изживают свою жизненность, заражая ею окружающих.
Самая их недостаточная одаренность к фиксации переживаемого служит источником их благотворного влияния: отсутствие дара поэтического преображается в любовь и в понимание художественных произведений, загражденность страстей — творческим мистическим чувством.
К таким людям принадлежала Алекс<андра> Мих<айловна> Петрова, посмертное собрание татарских вышивок которой было закончено, систематизировано и комменти<ровано> Е. Ю. Спасской. Быть может, это собрание является единственным актом деятельности А<лександры> М<ихайловны>, который
Талантом мы называем тех, кто одарен способностью к жизни свыше возможности изжить ее. Но те, которые изживают свою жизнь, — вкладывают свой талант жизни.
Загражденная страсть становится мистикой. Сила тяготения темных планетных тел. Они невидимы, но влияние их громадно.
А. М. П<етрова> является одним из таких темных сосредоточий. Феодосия конца XIX в<ека>. Морское захолустье. Старый дом. Отец М<ихаил> М<итрофанович>. Парадокс русской жизни. Полковник пограничной стражи — поэт, художн<ик>, артист, изобретатель с бородой Леон<ардо> да Винчи.
Насыщенная атмосфера дома.
Встречи с А<лександрой> М<ихайловной> по дороге в гимназию. Наклоненная голова Аф<ины> Паллады. Насупленнос<ть> и сосредоточенность.
Судьба привела нас, меня и Пешк<овского>, поселить<ся> на квартире. ‘Бабушка’ — итальянка. Красивая, спокойная, величественная. Братья — мореходцы. Мать, молчалива<я>, в мантилье.
А<лександра> М<ихайловна>. Разговоры, культ великих людей. Музыка. Бетховен.
Окно на запад. Порт. Собственно гнездо. Картины. Живопись.
Влияние на меня и на Богаевского. Через нее нам открылась Киммерия.
Она была ухом прислушивающимся.
Еще 12 сентября 1919 г. Волошин записал в ‘творческой тетради’ набросок одноименного стихотворения ‘Киммерийская Сивилла’, в котором дан пейзаж Киммерии — как бы от лица ‘Сивиллы’:
С вознесенных престолов моих плоскогорий.
Среди мертвых болот и глухих лукоморий
Мне видна
Вся туманом и мглой и тоскою повитая
Киммерии печальная область.
Я пасу костяки допотопных чудовищ.
Здесь базальты хранят ореолы и нимбы
Отверделых сияний и оттиски слав,
Шестикрылья распятых в скалах херувимов
И драконов, затянутых илом, хребты…
Далее поэт дает еще несколько отрывочных описаний Карадага и его окрестностей, в заключение снова возвращаясь к образу Сивиллы:
В глубине безысходных лесов и степей
Дремлет мое сторожащее ухо.
(ИРЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 7, л. 49 об.).
План стихотворения непосредственно о Петровой появился лишь после ее смерти в записной книжке Волошина:
‘Киммерийская Сивилла
И это сношенное тело
Как ветхий страннический плащ
С плеч соскользнуло и истлело.
1. У нее был сосредоточенный взгляд и наклоненная голова Паллады.
2. Ее дом стоял на фундаментах и сводах татарско-итальянской старины.
3. Город, сложенный из старых камней, много раз подня<вшись> по-новому в новых постройках, стоял на берегу моря.
4. Он гудел, как раковина, шумами моря и гулами земли.
5. Чутким ухом слушала она всю жизнь отголоски Срединного моря и глухие перебои сердца русского мира.
6. Пока она жила, сторожевой огонь горел в тумане Киммерийской ночи.
7. Как Киммерийская Сивилла, сидела она над городом и проница<ла> судьбы России.
8.’ (ИРЛИ, ф. 562, on. 1, ед. хр. 468).
Публикуемые наброски статьи о Петровой относятся, по-видимому, к 1926 г. и инспирированы Евгенией Юрьевной Спасской (1892—1980), этнографом из Киева. Весь 1921 г. она жила в Феодосии, много общалась с Петровой — и та, ‘умирая’, связала ее обещанием ‘привести в порядок и закончить ее работу’ о татарских вышивках. В письме от 26 апреля 1926 г. Спасская сообщала Волошину, что его ‘заметку’ о Петровой (еще, видимо, только планируемую) берется опубликовать в Баку сотрудник тамошнего университета В. М. Зуммер. В письме от 25 декабря 1927 г. Спасская напоминала Волошину, что он ‘одно время’ даже терзался ‘угрызениями, что ничего об А<лександре> М<ихайловне> не написал’. (Письма Спасской — ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 1138). Весной 1932 г., работая над воспоминаниями об ученье в феодосийской гимназии, Волошин описал и свое знакомство с Петровой, и ее семью, и атмосферу Феодосии тех лет, и отдельно — смерть Петровой. (См.: Волошин М. Путник по вселенным. M., 1990. C. 248-255, 264-266).
1 Статья Е. Ю. Спасской ‘Татарские вышивки старокрымского района по материалам А. М. Петровой’ была опубликована в 1-м сборнике ‘Востоковедение. Известия восточного факультета Азербайджанского государственного университета’ (Баку, 1926). В предисловии Спасская писала: ‘Уроженка Феодосии, связанная родством, знакомством и дружбой со многими старожилами Феодосийского уезда, знатоками и собирателями предметов искусства крымских татар, она, не имея к тому специальной научной подготовки, работая с исключительной любовью и последовательностью, все же нашла верные пути исследования, направив всю свою энергию на собирание и зарисовку материалов только в области татарского шитья и только в одном районе’ (с. 21—22).
2 Феодосия была колонией Генуи (под названием Кафа) с 70-х гг. XIII в. по 1475 г. — когда город перешел под власть турок.
3 Имееся в виду семейство Дуранте, из представителей которого Иосиф Викентьевич Дуранте (1846—1895) был городским головой, а Антон Густавович (1881 — 1937), Леонард Антонович и Фердинанд Густавович (?—1937) — членами городской думы (в 1904-1911 гг.).
4 Фамилия караимского семейства, среди членов которого: Аарон Яковлевич Крым (?—1930) — городской голова в 1911 — 1919 гг., Ский Абрамович Крым — председатель Биржевого комитета Феодосии (1911 г.), Соломон Самуилович Крым (1867—1936) — член I Государственной Думы, в 1918 г. — глава правительства Крыма, Шебетай Самуилович Крым (? —1932) — председатель городской управы в 1908—1917 гг.
5 Об этом же Волошин писал в статье ‘К. Ф. Богаевский’ (Золотое руно. 1907. No 10. С. 24—25). Однако его отношение к творчеству и личности И. К. Айвазовского не было лишено критических нот (см.: Купченко В. И. К. Айвазовский и М. Волошин // Победа (Феодосия). 1974. 11, 12, 13 сентября).
6 Айвазовский отстоял (в Морском министерстве) Феодосию как место строительства торгового порта (на что претендовали и севастопольцы) в 1880-х гг. Строительство порта началось в 1892 г., тогда же была построена железная дорога от Джанкоя до Феодосии. Водопровод из источника Субаш в имении Айвазовского — подарившего городу ‘50000 ведер воды в сутки’ — был проведен к осени 1888 г.
7 Мария Леонардовна Рафанович (урожд. Дуранте, ок. 1826-1897).
8 Мать А. М. Петровой — Нина Александровна Петрова.
9 Михаил Митрофанович Петров (1841 — 1903), полковник пограничной стражи. Как художник, упомянут и в статье Волошина ‘Искусство в Феодосии’ (Волошин М. Путник по вселенным. С. 156). Один его миниатюрный пейзаж хранится в Доме-музее Волошина в Коктебеле (поступил в конце 1970-х гг.).
10 Сыновья — Адриан (? —1920), офицер, Александр, Михаил (см. примеч. 3 к п. 117), Орест (?-1911) и Петр (в 1921 г. служил в Николаеве).
11 Волошин поселился у Петровых осенью 1894 г., когда он учился в 6-м классе гимназии.
12 О Пешковском см. примеч. 2 к п. 119. Имеется в виду книга: Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. Популярные очерки (М., 1914, 6-е издание — 1938, 7-е изд. — 1956).
13 Лев Феликсович Лагорио (1827—1905) — живописец и акварелист, уроженец Феодосии.
14 Адольф Иванович Фесслер (1826-1885) — художник-феодосиец, пейзажист.