Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть II, Скотт Вальтер, Год: 1825 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 97 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

КЕНТЕНЬ ДЮРВАРДЪ,
или
ШОТЛАНДЕЦЪ ПРИ ДВОРЪ ЛЮДОВИКА XI.

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ

Сира Вальтера Скотта.

ПЕРЕВОДЪ
А. И. Писарева.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА.
Въ Типографіи Императорскаго Московскаго Театра, 1827 года.
У Содержателя А. Похорскаго.

Печатать позволяется

съ тмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Цензурный Комитетъ одинъ екземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Народнаго Просвщенія, два екземпляра для Императорской Публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Москва, 1826 года, Іюля 26 дня. Сію рукопись разсматривалъ Екстра Ординарный Профессоръ Надворный Совтникъ Дмитрій Перевощиковъ.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
Травля Вепря.

Не смотря на глубокое знаніе характера своего Государя, Кардиналъ однакожъ сдлалъ въ етомъ случа большую политическую ошибку. Тщеславіе заставило его думать, что уговоривъ Графа Кревкера остаться въ Тур, онъ усплъ боле, чмъ всякой другой посредникъ, котораго употребилъ бы Король. Зная какъ важно было для Людовика избжать войны съ Герцогомъ Бургундскимъ, онъ не могъ скрыть, сколь высоко цнилъ свою услугу и потому приблизился къ Королевской особ боле обыкновеннаго, стараясь обратить разговоръ на произшествіе того утра.

Ето означало недостатокъ смтливости во многихъ отношеніяхъ. Людовикъ былъ особенно остороженъ и скрытенъ съ тми, которые хотли похвалиться услугою, или вывдать его тайны.

Между тмъ Кардиналъ, очень довольный собою и предаваясь тогдашнему своему расположенію, что случается и съ людьми самыми благоразумными, продолжалъ хать по правую сторону Короля, и при всякой возможности начиналъ говорить о Кревкер и его посольств. Можешь быть этотъ предметъ тогда боле всего занималъ Французскаго Короля, и совсмъ тмъ ему именно всего мене хотлось говорить объ немъ. Наконецъ Людовикъ, слушавшій его со вниманіемъ, хотя и не отвчалъ, чтобы не продолжать разговора, сдлалъ знакъ Дюнуа, хавшему вблизи, поравняться съ нимъ по лвую сторону.

— Мы выхали сюда погулять и позабавишься, сказалъ онъ ему, по этотъ преподобный отецъ хочетъ открыть засданіе Государственнаго совта.

— Надюсь, что Ваше Величество уволите меня отъ етаго засданія, отвчалъ Дюнуа, я рожденъ сражаться за Францію, мое сердце и рука къ ея услугамъ, но голова моя не годится для совта.

— А Кардинальская голова нарочно сотворена для етаго, возразилъ Король. Онъ исповдывалъ Кревкера у воротъ замка и разсказалъ намъ всю его исповдь. Не сказали ли вы мн все? прибавилъ онъ, ударивъ на послднее слово и бросивъ на Кардинала проницательный взглядъ, который вылетлъ изъ подъ густыхъ черныхъ бровей его, какъ блеститъ лезвіе кинжала, исторгнутаго изъ ложенъ.

Кардиналъ затрепеталъ, стараясь отвчать на шутку Короля, и сказалъ, что хотя санъ его возлагаетъ обязанность хранить въ тайн показанія всхъ своихъ духовныхъ дтей, однакожь дуновеніе Его Величества можетъ сокрушить даже и священную печать исповди.

— А какъ, продолжалъ Король, Кардиналъ расположенъ открывать намъ чужія тайны, то разумется ожидаетъ, что и мы будетъ съ нимъ столько же откровенны, и въ залогъ етой взаимности очень благоразумно желаетъ узнать: точно ли дв Графини Круа находятся въ нашихъ владніяхъ. Жаль, что мы не можемъ удовлетворить его любопытства, не зная сами наврное въ какомъ мст нашего Королевства могли укрыться странствующія красавицы, переодтыя Принцессы, утшенныя Графини, ибо по милости Божіей, наши владнія такъ обширны, что мы не легко можемъ отвчать на весьма скромные вопросы его Преосвященства, но, положимъ, что ет дамы у насъ, чтобы ты, Дюнуа, отвчалъ на ршительное требованіе нашего Бургундскаго братца?

— Я скажу мое мнніе, Государь, когда Вашему Величеству угодно будетъ увдомить меня: мира, или воины вы желаете, отвчалъ Дюнуа съ откровенностію, происходящею отъ характера искренняго и неустрашимаго, который иногда очень нравился Королю, ибо Людовикъ, подобно всмъ пронырливымъ людямъ, столько же хотлъ видть сердце другихъ, сколько желалъ скрыть собственныя движенія.

— Клянусь Св. Мартыномъ Турскимъ, Дюнуа, что съ такою же радостію сказалъ бы ето теб, съ какою бы ты узналъ отъ меня, но я и самъ еще не знаю наврное. Впрочемъ, положимъ, что я ршился бы на войну, то куда бы мн двать ету молодую, прекрасную и богатую наслдницу, еслибъ она точно была въ моихъ владніяхъ?

— Ваше Величество пожаловали бы ее въ замужство кому-нибудь изъ врныхъ слугъ своихъ, который имлъ бы сердце чмъ любить ее, и руки чмъ защищать.

— На примръ теб бы, Дюнуа! Клянусь Пасхою! Я не думала, чтобы при всей твоей откровенности ты быль такой политикъ,

— Я совсмъ не политикъ, Государь. Клянусь, что иду прямо къ длу и сажусь на лошадь, только что се осдлаютъ. Ваше Величество должны доставить Орлеанскому дому хоть одно счастливое супружество.

— И доставлю, Графъ, клянусь Пасхою, что доставлю. Разв ты не видишь етой прекрасной четы?

Сказавъ ето, Людовикъ указалъ ему на.несчастнаго Герцога Орлеанскаго и Принцессу Іоанну, которые, не смя ни отстать отъ Короля, ни разъхаться при немъ, хали рядомъ, хотя лошади ихъ были шагахъ въ двухъ, или въ трехъ, другъ отъ друга) стыдливость съ одной стороны, отвращеніе съ другой, не позволяли имъ уменьшитъ ето разстояніе, а страхъ отнималъ у обоихъ смлость увеличить его.

Дюнуа взглянулъ по направленію Королевской руки, и какъ положеніе несчастнаго родственника и невсты его напоминало ему двухъ сосворенныхъ собакъ, которыя однакожъ бгутъ поодаль другъ отъ друга, сколько позволяетъ имъ длина своры, ихъ соединяющей, то онъ невольно покачалъ головою, не смя иначе отвчать лицемрному тирану.

Казалось, Людовикъ угадалъ его мысли — ето будетъ мирная и спокойная чета, сказалъ онъ, не думаемъ, чтобы дти надлали имъ много хлопотъ, да не всегда же хорошо и имть-то ихъ.

Можетъ быть воспоминаніе о неблагодарности своей къ отцу заставило Короля помолчать съ минуту посл стихъ словъ и перемнило почти въ выраженіе раскаянія насмшливую улыбку, остановившуюся на губахъ его, но черезъ минуту онъ продолжалъ говорить въ другомъ дух.

— Признаться, любезный Дюну а, не смотря и а мое уваженіе къ таинству брака, сказалъ онъ перекрестясь, чмъ видть въ государств раздоры, какъ въ Англіи, отъ соперничества законныхъ наслдниковъ короны, я лучше бы желалъ, чтобъ изъ Орлеанскаго дома выходили подобію теб и отцу твоему храбрые воины, въ которыхъ течетъ Королевская кровь, не давая однакожъ имъ никакихъ правъ. У льва не должно бы родиться боле одного львенка.

Дюнуа вздохнулъ и замолчалъ, зная что противорчіемъ столь властолюбивому Государю онъ могъ только повредить своему родственнику, а не услужить ему. Однакожъ не утерплъ, чтобъ не сказать немного спустя:

— Вашему Величеству угодно было намкнуть о рожденіи отца моего, и я долженъ согласишься, что оставя слабость его родителей, лучше и счастливе было ему родиться отъ любви беззаконной, чмъ отъ брачной ненависти.

— Ты предерзской негодяй, Дюнуа, сказалъ Король, что съ такимъ неуваженіемъ говоришь объ етомъ священномъ узл!— Да убирайся къ чорту съ етимъ разговоромъ, вепрь поднялся. Спускайте собакъ, во имя Св. Губерта. Гей! Гей!

И Королевскій рогъ наполнилъ лса веселыми звуками, между тмъ какъ онъ слдовалъ за охотой въ сопровожденіи двухъ, или трехъ гвардейцевъ, въ томъ числ и нашего Кентеня Дюрварда, и тутъ надобно кстати замтить, что даже предаваясь съ горячностію любимому увеселенію, Король, врный своему насмшливому характеру, нашелъ средство позабавиться еще и помучить Кардинала Ла-Балю.

Мы уже сказали, что этотъ Государственный чиновникъ имлъ слабость почитать ceбя, не смотря на низкое происхожденіе и ограниченное воспитаніе, способнымъ къ рол совершеннаго придворнаго и волокиты. Правда, что онъ не выходилъ на ристалище подобно Беккету, не набиралъ войска подобно Вольсею, по волокитство, котораго ети великіе люди не совсмъ чуждались, было его любимымъ упражненіемъ и онъ также показывалъ страсть къ воинственнымъ забавамъ охоты. Однакожь, не смотря на то, что онъ могъ успвать въ нкоторыхъ женщинахъ, коимъ власть его, богатство и вліяніе въ управленіи Государства казались достаточною замною недостатковъ со стороны обращенія и ухватокъ,— славныя лошади, которыхъ онъ покупалъ очень дорого, совсмъ не чувствовали чести возить Кардинала и оказывали ему не боле уваженія, какъ бы и отцу его Лиможскому портному, съ которымъ онъ могъ поспорить въ искуств верховой зды. Король зналъ ето и нарочно то погоняя, то удерживая свою лошадь, етимъ средствомъ наконецъ довелъ лошадь Кардинала который все халъ подл него, до яснаго непослушанія всаднику. По всему было видно, что они скоро разстанутся. Между тмъ, какъ лошадь неискуснаго Кардинала ржала, брыкала и становилась на дыбы, Король, находившій удовольствіе мучить его, длалъ ему разные вопросы о важныхъ длахъ, и давалъ замтить, что хочетъ воспользоваться этимъ случаемъ для открытія ему тхъ тайнъ Государственныхъ, которыя не задолго предъ тмъ Кардиналъ, казалось, такъ любопытствовалъ узнать.

Трудно представить положеніе неприятне состоянія совтника, принужденнаго слушать слова своего Государя и отвчать ему, между тмъ какъ всякой прыжокъ лошади, которою онъ не можетъ боле управлять, заставляетъ его перемнять мсто и подвергаетъ большей опасности. Фіолетовая одежда его разввалась во вс стороны и только глубина сдла предохраняла его отъ паденія. Дюнуа не скрывалъ своего смха, а Король по своему внутренно наслаждался успхомъ своего лукавства, не смясь вслухъ. Онъ самыми дружескими выраженіями упрекалъ своего Министра въ чрезмрной страсти къ охот, которая не позволяла ему удлить нсколько минутъ дламъ.— Но я не хочу доле мшать вашему удовольствію, продолжалъ онъ, обращаясь къ Кардиналу, бывшему тогда въ самыхъ худыхъ обстоятельствахъ, и пустилъ свою лошадь во весь опоръ.

Прежде чмъ Ла-Балю усплъ сказать слово въ отвтъ, или въ извиненіе, лошадь его, закусивъ удила, пустилась скакать, и скоро обогнала Короля и Дюнуа, которые хали потише, наслаждаясь несчастіемъ придворнаго Kaрдинала.

Если кого изъ нашихъ читателей когда побудь несла также лошадь, что и съ нами бывало, то онъ тотчасъ получитъ понятіе какъ трудно, опасно и смшно такое положеніе. Ет четыре ноги лошади, которыя вовсе не повинуются всаднику, а иногда и самому животному, и бгутъ такъ быстро, что кажется заднія хотятъ догнать переднихъ, ет дв ноги всадника, которыя тогда желалъ бы твердо поставишь на зеленую трапу и которыя умножаютъ опасность, болтаясь на бокахъ лошади, руки, бросившія повода и схватившіяся за гриву, тло, которое вмсто того, чтобы но наставленію стараго Ангело, сидть твердо и прямо по направленію центра тяжести, или наклонишься впередъ подобно Невмаркетскому жокею, лежитъ на ше у лошади, имя столько же возможности избжать паденія, какъ мшокъ съ хлбомъ: все длаетъ ету картину довольно смшною для зрителей, хотя у представляющаго се совсмъ не смхъ на ум. Но прибавьте къ сшому какую-нибудь особенность въ одежд, или ухваткахъ несчастнаго всадника, богатый мундиръ, духовное одяніе, представьте ету сцену на ристаніи, въ процессіи, въ какомъ нибудь общественномъ собраніи: если несчастная жертва не хочетъ быть предметомъ неистощимаго смха, то должна стараться, падая, переломать себ руки, или ноги, или, что было бы еще дйствительне, убиться до смерти, ибо дешевл нельзя купить настоящаго сожалнія. Въ етомъ случа короткая одежда Кардинала, ибо онъ снялъ свою рясу передъ выздомъ изъ замка, его красные чулки, шляпа того же цвта, обшитая длинными тссьмами и смущенный видъ, заставляли еще боле смяться его неловкости въ верховой зд.

Лошадь, чувствуя себя совершенно свободною, пустилась скокомъ, или лучше сказать летомъ по длинной проск и повстрчалась съ стаею, преслдующею вепря, она опрокидываетъ двухъ, или трехъ псарей, которые не ожидали нападенія съ тылу, топчетъ нсколькихъ собакъ и спутываетъ охоту, наконецъ, устрашенная криками и угрозами охотниковъ, уноситъ испуганнаго Кардинала дале ужаснаго звря, который бжалъ во всю прыть, съ бшенствомъ и пною покрытыми клыками.

Ла-Балю, видя себя столь близко къ вепрю, испустилъ страшный крикъ для призванія помощи. Етотъ крикъ, а можетъ быть и видъ грознаго звря такъ подйствовалъ на бшеную лошадь, что она сдлала быстрый скачокъ въ сторону, отъ чего Кардиналъ повалился всею своею тяжестію, ибо давно уже держался въ сдл только наклоненіемъ впередъ, происшедшимъ отъ быстраго бга лошади. Ето окончаніе Кардинальской охоты случилось такъ близко отъ вепря, что если бы зврь въ ету минуту не былъ слишкомъ занятъ собственными длами, то ето сосдство могло бы обратиться во вредъ Кардиналу, что, говорятъ, и было съ Фавилой, Королемъ Визиготфовъ въ Испаніи. Однакожъ, онъ отдлался однимъ страхомъ, поспшилъ сползти съ дороги собакъ и охотниковъ и вся охота пронеслась мимо его, а никто не предложилъ ему помощи, ибо охотники того времени не боле ныншнихъ сожалли о такихъ приключеніяхъ.

Король, прозжая, сказалъ Дюнуа: — Теперь его Преосвященство довольно понизился. Онъ плохой охотникъ, не смотря на охоту свою ловить тайны. Да, кажется, нашла коса на камень.

Кардиналъ не слыхалъ етхъ словъ, но понялъ смыслъ ихъ но презрительному взгляду, ихъ сопровождавшему. Говорятъ, что чортъ соблазняетъ насъ въ случаяхъ, сходныхъ съ ужасною досадой, которую насмшливый видъ Короля причинилъ Кардиналу. Мгновенный страхъ его прошелъ отъ увренности, что онъ не ушибся, падая, но оскорбленная гордость и мщеніе противъ Людовика несравненно доле на него дйствовали.

По прозд всей охоты, всадникъ, казавшійся боле зрителемъ, чмъ участникомъ етаго увеселенія, подъхалъ съ двумя провожатыми и очень удивился, видя Кардинала пшкомъ, одного, безъ лошади и въ разстройств, которое явно показывало что съ нимъ случилось. Спшиться, привтливо предложить руку помощи, приказать одному изъ людей своихъ уступишь Кардиналу смирную и покойную лошадь, изъявишь свое удивленіе, что обряды Французскаго двора позволили предоставишь опасностямъ охоты важнйшаго изъ людей Государственныхъ: таковы были услуги и утшенія, оказанныя при етой странной встрч несчастному Кардиналу Графомъ Кревкеромъ, ибо ето былъ самъ Бургундскій посланникъ.

Онъ нашелъ Ла-Балю въ счастливую минуту и въ удобномъ расположеніи, дабы поставитъ его врности нкоторыя изъ тхъ стей, которыхъ, какъ извстно, Министръ, по преступной слабости своей, не умлъ избгнуть. Еще поутру между ими произошло нчто такое, о чемъ Кардиналъ не смлъ донести своему Государю, но что недоврчивый Людовикъ уже угадывалъ, Ла-Балю съ удовольствіемъ слушалъ увренія Графа въ безпредльномъ уваженіи Герцога Бургундскаго къ его особ и дарованіямъ, его соблазняли разсказы Кревкера о щедрости своего Государя и богатыхъ бенефисахъ, которыми располагалъ онъ во Фландріи. Совсмъ тмъ только досада за произшествія, нами описанныя, и оскорбленное тщеславіе ршили его въ несчастную минуту доказать, что нтъ врага опасне оскорбленнаго друга и повреннаго.

Въ етомъ случа, онъ поспшно просилъ Кревкера разстаться, чтобы ихъ не примтили вмст, но вечеромъ назначилъ ему свиданіе въ аббатств Св. Мартына Typскаго, посл вечерни, какъ бы желая уврить Бургундца, что Государь его получилъ выгоду, на которую едва смлъ надяться.

Между тмъ Людовикъ, не смотря на превосходство своей политики, часто предававшійся своимъ склонностямъ и страстямъ, съ горячностію продолжалъ травлю вепря,.которая дошла до самой занимательной минуты: двухлтній вепрь перебжалъ слдъ звря, по которому гоняли, собаки сбились на этотъ новый слдъ и только дв, или три пары старыхъ, наметанныхъ собакъ, остались на прежнемъ слду, словомъ вс охотники ошиблись. Король съ тайнымъ удовольствіемъ увидлъ, что и Дюнуа послдовалъ за прочими, и заране насладился мыслію побдить совершеннаго охотника, а ето искусство тогда цнилось почти наравн съ военнымъ.

Людовикъ сидлъ на хорошей лошади и очень близко слдовалъ за собаками, не потерявшими настоящихъ слдовъ, и когда, на болотистомъ мст, вепрь оборотился для послдняго сопротивленія врагамъ своимъ, Король очутился одинъ подл разъяреннаго звря.

Людовикъ показалъ всю неустрашимость и все искуство опытнаго охотника, ибо, не заботясь объ опасности, устремился на вепря, который отбивался отъ собакъ, въ бшенств изрыгая пну, и поразилъ его рогатиной. Но лошадь его подъхала робко и ударъ не могъ быть довольно врнымъ, чтобы убить звря, или обезсилить его. Никакія усилія не могли принудить испуганнаго коня къ вторичному набгу, такъ что Король, спшившись, пошелъ одинъ на вепря, держа въ рук короткую, прямую, остроконечную и хорошо наточенную шпагу, обыкновенно употребляемую охотниками въ подобныхъ случаяхъ. Разъяренный зврь оставилъ собакъ, чтобы броситься на новаго врага, а Король между тмъ остановился и направилъ свою шпагу въ горло вепрю, или въ грудь, подъ лопатку, ибо въ послднемъ случа тяжесть и стремленіе звря только ускорили бы его убіеніе. Но несчастно отъ сырости земли Королевская нога поскользнулась въ ту минуту, когда онъ хотлъ сдлать ето искусное и опасное движеніе, остріе шпаги проскользнуло по щетин, покрывающей плечо звря, не ранило его, и Людовикъ упалъ на землю. Однакожь ето паденіе было для него счастливо, ибо вепрь, намтившійся клыкомъ ему въ лядвею, также промахнулся и только изорвалъ полу охотничьяго платья. Сперва было онъ съ горяча пронесся мимо, но вскор воротился и напалъ на встающаго Короля, жизнь Людовика была подвержена величайшей опасности, если бы Кентень Дюрвардъ, отставшій по медленности своей лошади, но узнавшій и хавшій за Королевскимъ рогомъ, не подосплъ въ ето ршительное мгновеніе и не прикололъ рогатиною звря.

Король, вставшій между тмъ, поспшилъ на помощь уже къ Дюрварду и докололъ вепря, вонзивъ ему шпагу въ горло. Не сказавъ еще ни слова Кентеню, онъ смрилъ длину убитаго звря не только по числу шаговъ, но считая и ступни, обтеръ потъ, текущій но лицу и кровь на рукахъ, снялъ охотничью шапку, повсилъ ее на кустъ и набожно помолился свинцовымъ образамъ, ее покрывающимъ. Потомъ, взглянувъ на Дюрварда, сказалъ ему: — Ты ли ето, молодой Шотландецъ? Ты славно началъ свою охоту и дядя Петръ долженъ теб такимъ же хорошимъ завтракомъ, какой онъ задалъ теб у лилій. Да что жъ ты не говоришь? Или потерялъ всю пылкость и весь огонь при двор, гд другіе приобртаютъ ихъ.

Молодой Кентень, самый хитрый и ловкій изъ Шотландцевъ, былъ слишкомъ остороженъ, чтобы воспользоваться опасною свободою, которою ему но видимому давали. Онъ отвчалъ коротко, но въ избранныхъ выраженіяхъ, что осмливается говорить съ Его Величествомъ единственно, чтобъ испросить прощеніе грубой смлости, съ которою онъ обращался, не зная еще высокаго его сана.

— Хорошо, хорошо! сказалъ Король, прощаю смлости за твою неустрашимость и лукавство. Меня удивило, какъ ты почти совершенно угадалъ званіе кума моего Тристана. Я слышалъ, что посл онъ чуть не угостилъ тебя по своему. Совтую теб его остерегаться: онъ злой человкъ и торгуетъ жестковатыми запястьями и тсными ожерельями. Подсади меня на лошадь. Ты мн нравишься и я хочу оказать теб милости. Не надйся ни на кого, кром меня, даже на дядю, или на Лорда Кравфорда, и не говори никому о помощи, которую ты такъ кстати оказалъ мн въ сраженіи съ етимъ вепремъ, кто хвастается помощію, оказанною Королю въ такой крайности, тотъ долженъ быть увренъ, что удовольствіе похвастать будетъ единственною его наградою.

Король затрубилъ въ рогъ и етотъ зовъ привлекъ вскор къ нему Дюну а и многихъ другихъ охотниковъ, отъ которыхъ онъ принялъ поздравленія съ убіеніемъ благороднаго звря, не стыдясь присвоить себ въ етомъ дл боле славы, нежели слдовало, ибо онъ сказалъ о помощи молодаго Дюрнарда также слегка, какъ стрлокъ, хвастающій множествомъ дичи, принесенной имъ въ ектаж, говоритъ о помощи лсничаго, который подбиралъ ее. Потомъ приказалъ онъ Дюнуа отослать вепря монахамъ Св. Мартына Турскаго, для лакомства по праздникамъ и чтобъ они не забыли Короля въ молитвахъ своихъ.

— А кто видлъ его Преосвященство Кардинала? спросилъ Людовикъ. Кажется, не прилично оставить его пшаго въ лсу: ето былъ бы недостатокъ учтивости.

— Позвольте доложишь Вашему Величеству, сказалъ Дюрвардъ, видя общее молчаніе, что я видлъ, какъ его Преосвященство вызжалъ изъ лсу, на лошади, которую ему дали.

— Небо печется о слугахъ своихъ, сказалъ Король. Ну, Господа, подемте, мы сего дня не станемъ боле охотиться. Ей, оруженосецъ, продолжалъ онъ, обратясь къ Кентеню, подай мн охотничій ножъ: я уронилъ его подл вепря. Ступай впередъ, Дюнуа, я тотчасъ васъ догоню.

Такимъ образомъ Людовикъ, котораго самыя маловажныя по видимому движенія часто были разочтены, какъ воинскія хитрости, доставилъ себ случай поговорить наедин съ Дюрвардомъ.

— Храбрый мой Шотландецъ, сказалъ онъ ему, я вижу, что ты глазастъ. Можешь ли сказать мн, кто далъ лошадь Кардиналу? Врно какой нибудь посторонній, потому что мои придворные, видя что я прохалъ мимо его не останавливаясь, врно не позаботились оказать ему ету услугу.

— Я только одну минуту видлъ тхъ, которые оказали ету услугу его Преосвященству, Государь, отвчалъ Кентень, меня по несчастію лошадь сбила и я спшилъ на свое мсто, но думаю, что ето былъ посланникъ Бургундскій съ своими.

— А! сказалъ Людовикъ, очень хорошо, ну чтожь! пожалуй, Король Французскій можетъ таки поспорить съ ними.

Въ етотъ день не случилось боле ни чего примчательнаго и Король съ своею свитой возвратился въ замокъ.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Часовой.

Только что Кентень вошелъ въ свою комнатку для нкоторыхъ необходимыхъ перемнъ въ наряд, какъ достойный дядя его пришелъ требовать извстій о случившемся на охот.

Молодой человкъ, невольно думая, что рука Людвига вроятно лучше его разсудка, постарался въ отвт своемъ предоставить Королю всю честь побды, которую по видимому онъ хотлъ совершенно присвоить. Рубецъ отвчалъ ему, что онъ въ такомъ случа поступилъ бы гораздо лучше, и присоединилъ, хотя слегка, нсколько упрековъ за медленность, съ которою посплъ онъ на помощь къ Королю, когда жизнь его подвергалась опасности. У молодаго человка достало благоразумія, чтобы оправдываться только тмъ, что по правиламъ охоты не годится бить звря, на которамо напалъ другой охотникъ, если сей послдній не требуетъ помощи. Только, что Кешгіспь усплъ кончишь етотъ споръ, какъ и увидлъ всю пользу своей скромности. Кто-то постучался тихонько въ дверь, се отворили и Оливье Лань, или дурной, или чортъ, ибо его равно знали подъ стими тремя названіями, вошелъ въ комнату.

Мы уже описали наружность етаго человка искуснаго, но безъ правилъ. Походку и ухвашки его можно было очень хорошо примнить къ домашней кошк, которая лежа будто во сн, или проходя комнату медленными, робкими и тихими шагами, все стережетъ норку какой-нибудь несчастной мыши, и доврчиво потираясь около тхъ, отъ кого желаетъ себ ласки, черезъ минуту кидается на свою добычу, или царапаетъ даже того, къ кому ласкалась.

Оливье вошелъ, согнувшись, съ покорнымъ и скромнымъ видомъ и такъ учтиво поклонился Рубцу, что всякой свидтель етой встрчи подумалъ бы, что онъ пришелъ просить милости у Шотландскаго стрлка. Онъ сказалъ Леслею привтствіе на счетъ отличнаго поведенія его племянника на охот, я прибавилъ, что оно заслужило особенное вниманіе Короля. При сихъ словахъ остановился и потупилъ глаза, изрдка украдкой подымая ихъ на Кентеня, Рубецъ же отвчалъ, что Король очень несчастливъ, что былъ въ ету минуту съ его племянникомъ, а не съ нимъ, ибо онъ несомннно проткнулъ бы вепря насквозь рогатиною, а но всему видно, что Кентень оставилъ все дло на попеченіе его Величества: — Но, продолжалъ онъ, ето будетъ наукой Королю на остальное время его жизни и выучитъ сажать такихъ молодцовъ, какъ я, на лучшихъ лошадей. Гд жь моей огромной Фламандской лошади было поспть за Нормандскимъ рысакомъ Его Величества? А я, кажется, не жаля вспахалъ ей бока шпорами, Ето дурное распоряженіе, Г. Оливье, и вамъ бы должно объ етомъ доложить Его Величеству.

Г. Оливье отвчалъ на ето замчаніе неустранимаго стрлка только однимъ изъ тхъ медленныхъ и двусмысленныхъ взглядовъ, которые, при легкомъ движеніи головы въ одну, а руки въ другую сторону, можно почесть или знакомъ согласія, или просьбою не говорить боле объ этомъ предмет. Потомъ онъ бросилъ на молодаго оруженосца взглядъ поживе, попроницательне и сказалъ ему съ улыбкою, которую трудно было разгадать: — И такъ, молодой человкъ, видно въ Шотландіи заведено оставлять Государей въ опасности, безъ помощи при случаяхъ, подобныхъ утреннему?

— У насъ заведеніе, отвчалъ Кентень, ршившійся не пояснять боле етаго предмета, не мшаться не кстати въ благородныя забавы нашихъ Государей, когда они могутъ обойтись и безъ нашей помощи. По нашему Государь на охот долженъ подвергаться тому же, чему и другіе, и за тмъ только и детъ на охоту: чтобы въ ней было безъ усталости и опасности!

— Послушайте етаго молодаго сумазброда! сказалъ дядя, онъ свое несетъ. У него на все готовъ отвтъ и всему найдетъ причину Не знаю, откуда поймалъ онъ етотъ даръ, я съ роду не зналъ причины ни одному своему поступку, только разв мъ отъ голода, сзываю дружину и тому подобное.

— А смю спросить, почтенный Господинъ, сказалъ Королевскій цырюльникъ, поднявъ на него до половины глаза, по какой причин сзываете вы свою дружину?

— По приказанію Капитана, отвчалъ Рубецъ. Клянусь, что не знаю другой причины. Еслибъ онъ то же веллъ Тири, или Куннингаму, то и они должны бы были повиноваться.

— Ето прямо военная причина, сказалъ Оливье. Но, Господинъ Леслей, врно вамъ приятно будетъ слышать, что Его Величество такъ далекъ отъ малйшаго неудовольствія за поведеніе вашего племянника ныншнимъ утромъ, что сего дня же избралъ его для исполненія одного порученія.

— Избралъ его! вскричалъ Рубецъ съ величайшимъ удивленіемъ, меня избралъ хотите вы сказать.

— Я хочу сказать именно то, что говорю, возразилъ брадобрй очень кротко, но ршительно. Король иметъ нчто приказать вашему племяннику.

— Какъ! вскричалъ Рубецъ, почему, отъ чего? на какой причин Его Величество избралъ ребенка, а не меня?

— Я не могу, Господинъ Леслей, сказать вамъ причины лучше той, которую вы сами сей, часъ мн говорили: таковъ приказъ Его Величества. По если смю сообщить вамъ мою догадку, то можетъ быть порученіе Его Величества приличне молодому человку, каковъ вашъ племянникъ, чмъ опытному воину, подобному вамъ. По етому, молодой человкъ, приготовьте свое оружіе и ступайте за мною. Возьмите пищаль, потому что вамъ надобно стоять на часахъ.

— На часахъ! повторилъ дядя. Точно ли. вы уврены, что не ошибаетесь, Г. Оливье? Внутренніе караулы всегда поврялись только тмъ, которые подобно мн выслужили двнадцать лтъ въ почетной нашей дружин.

— Я совершенно увренъ въ приказаніи Его Величества, отвчалъ Оливье, и не долженъ боле мшкать исполненіемъ онаго. Сдлайте милость, помогите своему племяннику приготовиться на службу.

Рубецъ, не будучи завистливъ, поспшно помогъ Кентеню одться и вооружиться, и вмст далъ ему нсколько наставленій какъ вести себя подъ ружьемъ, перерывая изрдка уроки свои междометіями, означающими его удивленіе, что столь счастливый случай такъ скоро представился такому молодому человку.

— Етаго никогда не видано въ Шотландской гвардіи, сказалъ онъ, етаго не бывало даже и со мною. Но врно онъ будетъ караулить павлиновъ и Индйскихъ попугаевъ, которыхъ Венеціанской посланникъ недавно подарилъ Королю. Иначе быть не можетъ, а какъ такая должность прилична только безбородому молодому человку, прибавилъ онъ расправляя усы, то я радъ, что выборъ Его Величества палъ на дражайшаго моего племянника.

Будучи одаренъ живымъ и тонкимъ умомъ и пылкимъ воображеніемъ, Кентень цнилъ гораздо боле полученное приказаніе, и сердце его забилось радостью при мысли объ отличіи, общающемъ быстрое возвышеніе Онъ ршился рачительно подстерегать слова и даже тлодвиженія своего проводника, ибо полагалъ, что по крайней мр въ иныхъ случаяхъ должно толковать ихъ въ противное, какъ, говорятъ, отгадчики толкуютъ сны. Онъ былъ очень доволенъ своею скромностію на счетъ произшествій того утра, и ршился очень благоразумно по своимъ лтамъ удерживать мысли въ своемъ сердц и совсмъ не давать, воли языку, пока будетъ дышать воздухомъ етаго уединеннаго и таинственнаго двора.

Нарядъ его скоро кончился и съ пищалью на плеч онъ вышелъ изъ казармы за Оливье Ланью, ибо Шотландская гвардія давно уже носила огнестрльное оружіе вмсто лука, котораго етотъ народъ никогда не любилъ.

Дядя долго слдовалъ за нимъ глазами, съ видомъ, означающимъ вмст удивленіе и любопытство, и хотя ни зависть, ни подлыя чувства отъ нея происходящія не участвовали въ его размышленіяхъ, ему казалось, что отличіе, оказанное племяннику съ перваго дня службы, немного оскорбляло собственное его достоинство, а ета мысль немного уменьшала удовольствіе, причиненное ему этимъ произшествіемъ.

Онъ важно покачалъ головою, отворилъ шкапъ, вынулъ изъ него большую флягу стараго вина, поболталъ ее, чтобъ увриться не убываетъ ли въ ней напитокъ, налилъ большой стаканъ, выпилъ его однимъ духомъ и слъ, прислонясь спиною, въ большія дубовыя кресла. Тутъ, вторично покачавъ головою, онъ видно нашелъ такое облегченіе въ етомъ движеніи, похожемъ на каменныхъ кошекъ, которыми играютъ дти, что продолжалъ его, пока не впалъ въ нкоторое усыпленіе, продолжавшееся до обыкновеннаго призыва къ обду.

Оставя дядю свободно предаваться высокимъ своимъ размышленіямъ, Кентень Дюрвардъ послдовалъ за путеводителемъ своимъ, Оливье Ланью, который не проходя ни одного двора, повелъ его ходами, то крытыми, то открытыми, лстницами, галлереями, коридорами, которые вс сообщались между собою потаенными дверьми, помщенными тамъ, гд всего мене можно было предполагать ихъ. Оттуда ввелъ онъ его въ большую и обширную галлерею, украшенную обоями, которые отличались боле ветхостію, чмъ красотою и нсколькими картинами, написанными въ томъ жесткомъ и холодномъ стил, который отличалъ искуства перед внезапнымъ ихъ возрожденіемъ во всемъ блеск. Въ нихъ хотли представишь рыцарей Карла Великаго, которые такъ замчательны въ романической Исторіи Франціи, а какъ знаменитый Роландъ, по исполинскому стану своему былъ видне прочихъ, то комната и называлась галлереею Роланда.

— Вы останетесь здсь на часахъ, сказалъ Оливье тихо, какъ бы опасаясь, чтобы окружавшіе его Государи и воины не приняли на себя суроваго и гнвнаго вида, если юнъ возвыситъ голосъ, или боясь пробудить отголоски, уснувшіе въ рзныхъ сводахъ и готическихъ украшеніяхъ етой обширной и мрачной комнаты.

— Какой приказъ мн будетъ? Какой мой лозунгъ? спросилъ Дюрвардъ, говоря также тихо, какъ и Оливье.

— Заряжена ли пищаль ваша? спросилъ цырюльникъ, не отвчая на его вопросы.

— Ето минутное дло, отвчалъ Кентень, и зарядивъ свое оружіе, зажегъ фитиль у огня, почти погасшаго въ такомъ огромномъ камин, что его можно было принять за кабинетъ, или готическую часовню, принадлежащую къ етой галлере.

Между тмъ, Оливье сказалъ ему, что онъ еще не знаетъ одного изъ важнйшихъ преимуществъ своей дружины — принимать поколнія прямо отъ Короля, или Великаго Конетабля, безъ посредства Офицеровъ.— Вы поставлены здсь, молодой человкъ, прибавилъ онъ, по собственному приказанію Его Величества, и скоро узнаете для чего сюда призваны. Покамстъ будьте на часахъ въ етой галлере. Вы можете прохаживаться, или стоять на одномъ мст, какъ вамъ угодно, по не должны ни садиться, ни покидать на минуту ваше оружіе. Вамъ не позволяется ни свистать, ни пть, но можете, по желанію, нашептывать церковныя молитвы, или даже напвать пристойныя псни, только про себя. Прощайте и внимательно присматривайте за всмъ.

— Присматривать за всмъ! подумалъ молодой воинъ, между тмъ, какъ проводникъ его удалялся потихоньку, обыкновеннымъ своимъ скромнымъ шагомъ и потомъ исчезъ въ боковую дверь, прикрытую обоями. Да за кмъ же, за чмъ я долженъ присматривать? Кажется, здсь нтъ неприятелей и сражаться не съ кмъ, кром крысъ и летучихъ мышей, разв ети мрачныя и древнія изображенія оживутъ и вздумаютъ мшать мн караулить. Нужды нтъ, видно ето моя должность — и надобно ее исполнить.

Принявъ такимъ образомъ твердое ршеніе исполнить свою должность во всей строгости, онъ попробовалъ сократить время, напвая про себя нкоторые гимны, выученные имъ въ монастыр, въ которомъ нашелъ убжище по смерти отца своего, ето заставило его подумать, что кром перемны монашескаго платья на теперешнее прекрасное воинское одяніе, его прогулка въ галлере Французскаго Королевскаго замка была очень похожа на т, которыя наскучили ему въ монашескомъ уединеніи Абербротокскомъ.

Вскор, какъ бы желая увришься, что принадлежитъ уже не монастырю, а свту, онъ началъ нтъ очень тихо, дабы не преступишь даннаго позволенія, нкоторыя древнія баллады, перенятыя имъ отъ стараго домашняго игрока на арф: каковы разбитіе Датчанъ при Аберлемно и Форрес, убіеніе Короля Дуффуса въ Форфср и другіе леи, относящіеся къ Исторіи его отечества, и особенно къ преданіямъ роднаго околодка. Такимъ образомъ провелъ онъ довольно времени и уже въ третьемъ часу по полудни аппетитъ Кентеня напомнилъ ему, что если добрые отцы Абербротокскіе строго требовали его присутствія въ церкви, въ часы молебствія, то съ такого же точностію извщали его о времени трапезы, а здсь, подумалъ онъ, въ Королевскомъ замк, пробывъ утро на охот, я стою три или четыре часа въ караул и кажется никому не придетъ въ голову, что мн очень естественно захочется обдать.

Однакожь гармоническіе звуки имютъ въ себ нчто волшебное, могущее укротить нетерпніе, которое чувствовалъ Кентень въ ету минуту. На двухъ противоположныхъ концахъ галлереи, были дв большія двери, украшенныя тяжелыми архитравами, и вроятію служащія входами въ ряды покоевъ, соединяемыхъ галлереею. Между тмъ какъ герой нашъ уединенно прохаживался между сими дверьми, предлами его караула, его поразили внезапные звуки прелестнйшей музыки, которые, по крайней мр въ его воображеніи, казалось происходили отъ той же лютни и того же голоса, которые наканун восхитили его. Вс мечтанія прошедшаго дня, коихъ воспоминаніе ослабилось весьма важными, случившимися съ нимъ посл произшествіями, представились уму его живе, чмъ когда нибудь, и какъ бы приросппни къ мсту, съ котораго слухъ его могъ удобне упиваться этими прелестными звуками, съ пищалью на плеч, съ полуразинутымъ ртомъ, весь погруженный во вниманіе, онъ походилъ боле на изваяннаго часоваго, нежели на живое существо, и вс мысли его заняты были только желаніемъ ловить каждый звукъ, на лету.

Ети прелестные звуки раздавались не безпрерывно. Они ослабвали, замедлялись, вовсе умолкали, и по временамъ возобновлялись посл неопредленнаго молчанія. Но кром того что музыка, подобно красот, часто еще становится очаровательне, или по крайней мрь занимательне для воображенія, не вдругъ открывая свои прелести и оставляя мыслямъ стараніе наполнять, пустоту, Кентень, въ промежутки своего восторга, могъ еще предаваться мечтаніямъ. Сличая разсказы товарищей своего дяди и сцену въ примной зал, онъ не могъ боле сомнваться, что сирена, такъ очаровавшая слухъ его, была не дочь, или родственница трактирщика, какъ онъ осмлился предполагать, но несчастная переодтая Графиня, за которую Государи и воины готовы были приняться за оружіе и ломать копья. Множество страшныхъ мыслей, приличныхъ предприимчивому и романическому юнош въ етомъ романическомъ и предприимчивомъ вк, сокрыли отъ глазъ его настоящую сцену, на которой онъ дйствовалъ, и замнили ее своими созданіями, но все внезапно исчезло, когда онъ почувствовалъ, что чья-то рука вдругъ схватила его оружіе, и въ то же время грубой голосъ крикнулъ ему на ухо: — Клянусь Пасхою! ты, кажется, господинъ оруженосецъ, спишь на часахъ!

То былъ однобразный, но повелительный и насмшливый голосъ дяди Петра, и Кентень, вдругъ опомнившись, постыдился и испугался столь сильнаго забвенія, что даже не видалъ какъ Король, вроятно вошедши безъ шуму потаенною дверью и прокравшись вдоль стны, или за обоими, подошелъ къ нему такъ близко, что даже схватилъ его оружіе.

При етой внезапности, первымъ движеніемъ его было освободишь свою пищаль сильнымъ порывомъ, который заставилъ Короля отступить на нсколько шаговъ. Потомъ его устрашила мысль, что уступивъ етому точно врожденному побужденію храбраго человка противиться всякому покушенію лишить себя оружія, онъ борьбою съ Королемъ усугубилъ неудовольствіе Людовика за неисправный караулъ его. Полный етою мыслію, онъ взялъ свою пищаль, почти не зная самъ что длаетъ, прижалъ ее къ плечу и сталъ неподвижно передъ Государемъ, котораго долженъ былъ считать смертельно оскорбленнымъ.

Людовикъ, котораго тиранскія склонности происходили боле отъ завистливой и подозрительной политики, нежели отъ врожденнаго зврства и жестокаго нрава, былъ однакожъ съ избыткомъ одаренъ тою насмшливою строгостью, которая сдлала бы его самовластнымъ въ разговор, еслибъ онъ родился частнымъ человкомъ, и онъ всегда какъ будто наслаждался замшательствомъ, которое могъ причинить въ подобныхъ случаяхъ. Однакожъ онъ не захотлъ продолжать торжества своего, ибо сказалъ только Дюрварду:— Услуга, оказанная намъ тобою сего дня поутру, слишкомъ достаточно извиняетъ нерадніе въ такомъ молодомъ солдат. Обдалъ ли ты?

Кентень, вмсто такого привтствія, ожидавшій, что его отправятъ къ придворному судь, смиренно отвчалъ, что нтъ.

— Бдняжка, сказалъ Людовикъ кротче обыкновеннаго, голодъ усыпилъ его. Я знаю, что голодъ твой подобенъ волку, продолжалъ онъ, и избавлю тебя отъ етаго звря, какъ ты избавилъ меня отъ другаго. Ты былъ скроменъ на етотъ счетъ и я благодаренъ теб. Можешь ли пробыть еще часъ безъ пищи?

— Двадцать четыре часа, Государь, отвчалъ Дюрвардъ, или я не настоящій Шотландецъ.

— Я не желалъ бы за другое Королевство, возразилъ Людовикъ, быть тмъ пирогомъ, который попадется теб посл такого пощенія. Но теперь дло не о твоемъ обд, а о моемъ. Я сего дня угощаю столомъ, совсмъ за просто, Кардинала Ла-Балю и етаго Бургундскаго посланника, етаго Графа Кревкера, такъ… можетъ случиться, что… чорту пропасть работы, когда враги собираются но дружески.

Онъ остановился и помолчалъ съ видомъ пасмурнымъ и задумчивымъ.

Какъ по видимому Король не былъ расположенъ говорить боле, то Кентень осмлился наконецъ спросить, какая должность возлагается на него въ етомъ случа?

— Стоять на караул у буфета съ заряженною пищалью, отвчалъ Король, и, если увидишь какую измну, стрлять по измнник.

— Измну, Государь! вскричалъ Дюрвардъ, въ замк, столь крпко охраняемомъ!

— Ты почитаешь ето невозможнымъ, сказалъ Король, не оскорбляясь по видимому его искренностію, но Исторія наша доказала, что измна можетъ пройти въ скважину, просверленую буравомъ. Стражи предупредятъ измну? Молодой безумецъ! Sed quis custodiat ipsos custodes? Кто охранитъ меня отъ измны стихъ же стражей?

— Шотландская честь, Государь, смло отвчалъ Кентень.

— Твоя правда. Этотъ отвтъ мн нравится, онъ справедливъ, сказалъ Людовикъ весело, Шотландская честь никогда не измнялась и потому-то я врю ей. Но измна… И принявъ опять свой пасмурный видъ, онъ сталъ ходить по комнат неровными шагами, продолжая говорить.— Она садится съ нами за пиры, она сверкаетъ въ кубкахъ нашихъ, она скрывается въ бород нашихъ совтниковъ, она беретъ на себя улыбку нашихъ придворныхъ и лукавую веселость шутовъ: она, боле всего, прячется въ дружескомъ взор примиреннаго врага. Людовикъ Орлеанскій вврился Іоанну Бургундскому и былъ убитъ въ Барбетской улиц Іоаннъ Бургундскій вврился приверженцамъ Орлеанскаго дома, его убили на мосту Монтероскомъ. Я никому не вврюсь, никому. Слушай, я стану присматривать за етимъ дерзскимъ Бургундцемъ, за етимъ Кардиналомъ, котораго не считаю слишкомъ врнымъ подданнымъ. Если скажу: Шотландецъ,, впередъ! стрляй въ Кревкера, убей его на мст.

— Ето долгъ мой, сказалъ Кентень, если жизнь Вашего Величества въ опасности

— Разумется, продолжалъ Король, я иначе и не требую. Какую пользу получу я смертію грубаго воина? Если бъ ето былъ Конетабль Сенъ-Поль… Онъ опять остановился, какъ бы опасаясь сказать лишнее слово, и потомъ прибавилъ, улыбаясь: — Шуринъ нашъ Іаковъ Шотландскій, Дюрвардъ, вашъ Король закололъ Дугласа, угощая его въ Королевскомъ замк своемъ Скирлинг.

— Стирлинг, Государь, отвчалъ Кентень, и отъ етаго поступка было не много пользы.

— Разв вы называете етотъ замокъ Стирлингомъ? сказалъ Король, не желая показать вниманія къ тому, что прибавилъ Кентень. Ну, положимъ — Стирлингъ, до имени дла нтъ. Впрочемъ, я етимъ людямъ вовсе не желаю зла: мн отъ того не будетъ никакой выгоды. но они могутъ имть на меня не столь невинныя намренія и въ такомъ случа я надюсь на гивою пищаль.

— Я мигомъ исполню по знаку, Государь, но…

— Ты колеблешься! Говори! я позволяю. Подобные теб иногда могутъ дать полезный совтъ.

— Я только осмлюсь доложить: мн удивительно, что Ваше Величество, имя причину остерегаться етаго Бургундца, допускаете его такъ близко къ своей особ, такъ за просто.

— Будь спокоенъ, братъ оруженосецъ, иныя опасности исчезаютъ если ихъ презираешь, и становятся врными и неизбжными, когда показываешь, что ихъ боишься. Если я пойду смло къ собак, которая рычитъ, приласкаю ее, то можно побиться объ закладъ десятью противъ одного, что усмирю, но если дамъ замтишь ей, что боюсь, то она кинется на меня и укуситъ. Признаюсь теб чистосердечно, Кентень: мн нужно необходимо отослать етаго человка къ его Государю безъ досады на меня, и я ршаюсь нсколько подвергнуть себя опасности, ибо никогда не боялся жертвовать жизнію для блага Королевства. Ступай за мною.

Людовикъ провелъ молодаго оруженосца, къ которому казалось почувствовалъ особенную привязанность, въ потаенную дверь, и сказалъ ему, указывая на нее: — Кто хочетъ успть при двор, долженъ знать тайныя двери и лстницы, даже западни и канканы Королевскихъ чертоговъ, также хорошо, какъ и главные входы и растворчатыя двери.

Прошедъ длинный лабиринтъ переходовъ и коридоровъ, Король вошелъ въ небольшую залу со сводами, гд столъ былъ накрытъ для обда на три прибора. Убранство было такъ просто, что его можно бы почесть неприличнымъ. Большой, но подвижной и очень легкой буфетъ, уставленный золотою и серебряною посудою, одинъ напоминалъ дворецъ Короля. Людовикъ назначилъ Дюрварду стоять за етимъ букетомъ, который совершенно скрывалъ его, и уврившись наблюденіями изъ разныхъ частей залы, что его ни откуда не льзя примтить, далъ ему послднія наставленія: — Помни слова, Шотландецъ, впередъ! лишь я окажу ихъ, опрокинь буфетъ, не заботясь о кубкахъ и стаканахъ, и стрляй поврне въ Кревкеръ. Если промахнешься, нападай на него саблею. Мы съ Оливье раздлаемся съ Кардиналомъ.

При сихъ словахъ онъ свистнулъ и по етому знаку явился Оливье, бывшій вмст и первымъ камердинеромъ и цырюльникомъ Королевскимъ и правившій при семъ Государ вс должности, относящіяся лично къ его особ Онъ вошелъ въ сопровожденіи двухъ стариковъ, которые одни прислуживали за столомъ. Едва Король слъ, какъ ввели обоихъ гостей, и Кентень, хотя невидимо отъ нихъ, стоялъ такъ, что не тотъ пропустишь никакой подробности етаго свиданія.

Король принялъ ихъ съ ласкою, которую Дюрварду весьма трудно было согласить съ полученными приказаніями и съ причиною своего помщенія на часы за етимъ буфетомъ, съ оружіемъ, готовымъ нанести смерть. Не только Король казался далекимъ отъ всякаго страха, но даже можно было подумать, что два человка, которыхъ удостоилъ онъ мста за своимъ, столомъ, по справедливости пользовались безпредльною его довренностію и что именно имъ хотлъ онъ доказать все свое уваженіе. Обращеніе его было самое важное и вмст привтливое. Хотя все окружающее и даже одежда его показывала мене роскоши, чмъ при торжествахъ самыхъ млкихъ владтелей, однакожь слова его и поступки, обличали мощнаго Государя въ минуту благоволенія. Кентень начиналъ уже думать, что прежній разговоръ съ Людовикомъ привидлся ему во сн, или что почтеніе и покорность Кардинала и чистосердечный, открытый и прямодушный видъ храбраго Бургундца совершенно разсяли подозрнія Короля.

Но между тмъ, какъ гости повинуясь приказанію Его Величества, садились на мста, назначенныя имъ за столомъ его, Король бросилъ на нихъ взглядъ, быстротою подобный молніи, и потомъ взглянулъ на буфетъ, за которымъ стоялъ Кентень. Ето сдлалось мигомъ, но взоръ етотъ былъ наполненъ такимъ выраженіемъ ненависти и недоврчивости къ обоимъ гостямъ, онъ показался Дюрварду такимъ точнымъ приказаніемъ рачительно наблюдать и скоре исполнять данныя повелнія, что Шотландецъ вовсе пересталъ сомнваться въ непремнности опасеній и намреній Людовика. И потому его боле чмъ когда побудь удивила густая завса, которою Государь сей умлъ прикрывать самую недоврчивость свою.

Забывъ по видимому совершенно слова, сказанныя ему Кревкеромъ при всемъ, двор, Король заговорилъ съ нимъ о временахъ минувшихъ, о произшествіяхъ, случившихся во время собственнаго изгнанія его въ Бургундію, и разспросилъ его о всхъ дворянахъ, которыхъ тогда зналъ, какъ бы считая ето время счастливйшимъ въ своей жизни и будто сохраняя нжнйшія чувства благодарности и дружбы ко всмъ тмъ, которые способствовали услажденію его изгнанія.

— Если бъ посланникъ былъ отъ другаго, народа, сказалъ онъ, я принялъ бы его пышне и великолпне, но старинному другу, который обдывалъ за моимъ столомъ въ Іенаппскомъ замк, я хотлъ показаться такимъ, какимъ люблю быть, старымъ Людовикомъ Валуа, столь же простымъ и радушнымъ, какъ и вс Парижскіе зваки. Однакожъ, Господинъ Графъ, столъ веллъ изготовить получше обыкновеннаго, я вдь помню вашу Бургундскую пословицу: хорошая да лучше красиваго платья, такъ и обдъ просилъ сдлать хорошій. Что до вина, вы знаете, что въ етомъ Франція давно спорится съ Бургундіею, да мы уладимъ дло такъ, что об стороны будутъ довольны. А выпью ваше здоровье Бургундскимъ виномъ, а вы будете отвчать Шампанскимъ. Оливье, дай мн бокалъ Оксеррскаго. Тутъ онъ весело затянулъ очень извстную тогда, псню:

Оксеррское вино

Королевское питье.

— Господинъ Графъ, продолжалъ онъ, я пью здоровье нашего добраго и любезнаго братца благороднаго Герцога Бургундскаго. Оливье, налей въ етотъ золотой кубокъ Реймскаго вина и подай-Графу на колнахъ:, онъ представляетъ здсь нашего любезнйшаго братца. Г. Кардиналъ, мы сами наполнимъ вашъ кубокъ.

— Онъ черезъ край полонъ, Государь, сказалъ Кардиналъ, съ подлымъ видомъ любимца, говорящаго съ милостивымъ властелиномъ.

— Мы знаемъ, что ваше Преосвященство можете держать его твердою рукою, отвчалъ Король. Но какую сторону, держите вы въ важномъ спорь нашемъ? Хотите Силлерійскаго, или Оксеррскаго? Франція, или Бургундія?

— Я останусь неутральнымъ, Государь отвчалъ Кардиналъ, и налью себ кубокъ Оверньйскаго вина.

— Неутралитетъ опасное положеніе, возразилъ Король. Но, видя что Кардиналъ не много покраснлъ, онъ перемнилъ разговоръ и продолжалъ:— Вы предпочитаете Оверньнское вино потому, что его нельзя пить съ водою. Ну чтожь, Господинъ Графъ, вы колеблетесь опорожнить свой кубокъ, надюсь, что въ немъ не найдете неприятности народной.

— Я желалъ бы, Государь, отвчалъ Графъ Кревкеръ, чтобы вс народныя распри могли кончишься также приятно, какъ соперничество нашихъ виноградниковъ.

— Со временемъ, Господинъ Графъ, со временемъ, сказалъ Король, тутъ надобно времени не боле, какъ вамъ выпить ето Шампанское, а какъ вы его выкушали, то сдлайте мн одолженіе, положите етотъ кубокъ за пазуху и оставьте его у себя залогомъ нашего уваженія. Я не подарилъ.бы его первому встрчному. Онъ принадлежалъ бичу Франціи, Генриху V, Королю Англійскому. Его отбили при взятіи Руана, когда выгнали стихъ островитянъ изъ Нормандіи соединенными силами Бургундіи и Франціи. Ему не льзя найти владльца лучше благороднаго и храбраго Бургундца, который знаетъ, что только согласіе между етими двумя народами можетъ сохранить свободу твердой земли отъ ига Англичанъ.

Графъ отвчалъ прилично обстоятельствамъ, и Людовикъ непринужденно предался той насмшливой веселости, которая иногда озаряла.отъ природы пасмурный правъ его. Управляя, какъ и слдовало, разговоромъ, онъ длалъ замчанія всегда тонкія и насмшливыя, часто остроумныя, но по видимому рдко происходящія отъ добраго сердца, а разсказы, которые онъ примшивалъ къ нимъ, боле отличались веселостію, нежели разборчивостью. Но ни одно слово, ни одинъ слогъ, ни одинъ звукъ, необличали положенія человка, который, страшась быть убитымъ, спряталъ у себя въ комнат воина, вооруженнаго заряженною пищалью, для предупрежденія, или ускоренія етаго злодйства.

Графъ Кревкеръ искренно раздлялъ веселость Короля, между тмъ какъ, одаренный боле гибкимъ правомъ, Кардиналъ хохоталъ каждой шутк и пересаливалъ всякую двусмысленность, вырвавшуюся у Короля, ни чуть не оскорбляясь выраженіями, отъ которыхъ молодой Шотландецъ краснлъ, даже спрятанный. Часа черезъ полтора встали изъ за стола, и Король, учтиво разпростясь съ своими гостями, далъ имъ почувствовать, что желаетъ остаться одинъ.

Какъ только ушли они, а за ними и Оливье, онъ кликнулъ Кентеня, говоря что можно показаться, но такимъ слабымъ голосомъ, что молодой воинъ едва могъ поврить, чтобъ ето былъ тотъ самый человкъ, который своими шутками оживлялъ веселость пирушки. Подходя, онъ увидлъ и въ лиц Короля такую же перемну. Огонь принужденной живости погасъ въ глазахъ его, улыбка исчезла и вс черты показывали усталость, какую чувствуетъ славный актеръ, истощивъ силы свои надъ ролью, въ которой хотлъ заслужишь всеобщія рукоплесканія.

— Тебя еще не смнили съ караула, сказалъ Людовикъ Дюрварду, но съшь чего-нибудь: на стол есть изъ чего выбирать. Посл ужь я скажу, что теб осталось длать, а то извстно, что у голоднаго брюха нтъ уха.

Онъ опять слъ въ кресла, склонился головою на руку и замолчалъ.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
Роландова Галлерея.

Хотя Людовикъ XI боле всхъ Европейскихъ Государей дорожилъ своею властію, онъ однакожъ умлъ довольствоваться сущностію ея, и хотя зналъ и иногда строго требовалъ должнаго сану своему, но вообще не обращалъ вниманія на все, принадлежащее единственно къ наружнымъ почестямъ.

Непринужденность, съ которою приглашалъ онъ подданныхъ къ столу своему, или даже иногда садился за ихъ столъ, приобрла бы сильнйшую любовь народа Государю, одаренному лучшими качествами, и даже, не смотря на слишкомъ извстный характеръ его, простота въ обращеніи извиняла многіе пороки его въ глазахъ того разряда подданныхъ, которой не былъ непосредственно подверженъ ихъ послдствіямъ. Среднее состояніе, возвысившееся при семъ искусномъ Государ на новую степень богатства и важности, уважало его, хотя не любя, и только cъ помощію етаго состоянія могъ онъ противустать ненависти дворянъ, обвинявшихъ его въ униженіи чести Французской короны и въ помраченіи ихъ блестящихъ преимуществъ тмъ презрніемъ къ етикету, который правился гражданамъ низшаго сословія.

Съ терпніемъ, которое многіе другіе владтели почли бы унизительнымъ, можетъ бытъ даже и нсколько забавляясь имъ, Французской Король дождался, пока простой солдатъ его гвардіи утолилъ отличный аппетитъ свой. Однакожъ можно догадаться, что Кентень былъ довольно благоразуменъ и остороженъ, чтобы подвергать терпніе Короля слишкомъ продолжительному испытанію, и, точно, онъ нсколько разъ хотлъ окончитъ свой обдъ, по Людовикъ не позволялъ.

— Нтъ, нтъ, сказалъ онъ ему, я по глазамъ вижу, что ты еще въ дух. Впередъ, съ помощію Божіею и Св. Діонисія! продолжай нападеніе. Я теб сказываю, что хорошій обдъ и обдня (глушь онъ перекрестился) никогда не вредятъ дламъ Христіанина. Выпей рюмку вина, только остерегайся бутылки: етотъ порокъ у твоихъ земляковъ общій съ Англичанами, которые, безъ етой глупости, наилучшіе воины. Ну, поскорй умой руки, не забудь помолишься Богу и ступай за мною.

Дюрвардъ повиновался и пройдя корридорами, не тми, которыми шелъ прежде, по также составляющими родъ лабиринта, очутился опять въ Роландовой галлере.

— Помни твердо, сказалъ ему Король повелительнымъ голосомъ, что ты никогда не сходилъ съ етаго мста и чтобъ у тебя не было другаго отвта на вопросы дяди и товарищей. Послушай, чтобъ ты лучше помнилъ ето приказаніе, даю теб ету золотую цпь. (И накинулъ ему на руку цпь большой цны.) Если я самъ не ряжусь, то люди, которыхъ отличаю своею довренностію, всегда могутъ поверстаться нарядами съ кмъ бы то ни было. Но если етой цпи не достаточно связать слишкомъ неугомонный языкъ, то у кума моего Пустынника есть ожерелье на шею, которое всегда наврное лчить. Теперь слушай со вниманіемъ, что я скажу теб. Кром меня и Оливье, ни одинъ мущина не долженъ входить сюда ныншнимъ вечеромъ, а придутъ дамы, можетъ быть съ одного конца галлереи, можетъ быть съ другаго, а станется, что и съ обоихъ. Ты можешь отвчать имъ, если заговорятъ съ тобою, но, стоя на караул, ты долженъ отвчать коротко и самъ не заговаривать съ ними и не стараться продолжать разговоръ. Только старайся вслушаться въ то, что он скажутъ. Я могу располагать твоими ушами, какъ и рукой твоей: я купилъ твое тло и душу, стало ты затвердишь все, что подслушаешь изъ ихъ разговора, перескажешь мн, а потомъ забудешь. Однакожь, какъ я теперь подумалъ, теб лучше сказаться недавнымъ выходцемъ изъ Шотландіи, прямо пришедшимъ, съ горъ и еще не очень свдущимъ въ Христіаннйшемъ язык нашемъ. Точно: едакъ если он и заговорятъ, съ тобою, ты ни будешь отвчать. Ето избавитъ тебя отъ всякаго затрудненія и тмъ свободне станутъ он говорить при теб. Ты хорошо понялъ меня, прощай, будь остороженъ и найдешь себ друга.

Едва окончивъ слова сіи, Король исчезъ за обоями, оставя Кентеня разсуждать на свобод о всемъ виднномъ и слышанномъ. Молодой Шотландецъ былъ въ одномъ изъ тхъ положеній, въ которыхъ приятнй смотрть впередъ, чмъ назадъ, ибо мысль, что его ставили, какъ охотника поджидающаго оленя изъ за куста, для убіенія благороднаго Графа Кревкера, была ничуть не пріятна. Правда, что мры, принятыя Королемъ въ етомъ случа, казались совершенно оборонительными и предостерегательными, но почему знать, что скоро не дадутъ ему приказаній дйствовать и наступательно?— Ето было бы весьма неприятно, ибо по характеру своего Государя онъ не могъ сомнваться въ своей погибели, въ случа неповиновенія, а честь говорила ему, что такое повиновеніе постыдно и преступно. Онъ отвратилъ мысли свои отъ етаго предмета и воспользовался премудрымъ утшеніемъ, которое молодые люди столь часто принимаютъ при вид предстоящихъ опасностей, подумалъ, что будетъ еще время размыслить о томъ, что должно длать, когда придетъ случай и что довольно и ежедневныхъ неприятностей.

Кентеь, тмъ легче остановился на етой мысли, что послднія Королевскія слова подали ему приятнйшій поводъ къ размышленію, чмъ собственное его положеніе.

Пвица съ лютнею врно была одна изъ дамъ, за которыми ему должно примчать, и онъ твердо ршился въ точности исполнять часть данныхъ ему порученій и слушать съ величайшимъ вниманіемъ каждое слово ея, дабы увриться равняется ли волшебство ея разговора съ очаровательнымъ пніемъ. Но съ такимъ же чистосердечіемъ поклялся онъ внутренно пересказать Королю изо всего слышаннаго только то, что могло внушить Людовику чувства, благопріятныя той особь, въ которой принималъ столько участія.

Однакожь не льзя было опасаться, что онъ опять заснетъ на часахъ. Каждое дуновеніе втра, которое, проходя въ открытое окно, шевелило старыя обои, казалось возвщало ему приближеніе ожидаемаго предмета. Словомъ, онъ чувствовалъ то таинственное безпокойство, то неизъяснимое нетерпніе, которыя всегда неразлучны съ любовью, а часто даже не мало способствуютъ и возбужденію оной.

Наконецъ дверь отворилась и заскрипла, ворочаясь на петляхъ, ибо двери въ пятнадцатомъ вк не были такъ скромны, какъ наши. Но увы! ета дверь была не съ того конца галлереи, откуда слышались звуки лютни. Показалась женщина. За нею шли еще дв, которымъ она сдлала знакъ не слдовать за собою и вошла одна въ галлерею. По неровной походк, еще боле замтной въ обширной комнат, Кентень узналъ Принцессу Іоанну, и ставши въ почтительное положеніе, необходимое въ теперешней своей должности, отдалъ ей честь. Она отвчала на ету учтивость приятною уклонкою и тогда ему представился случай разглядть ее лучше, нежели по утру.

Черты етой несчастной Принцессы ничуть не могли вознаградить недостатковъ ея стана и походки. Правда, что въ лиц ея, хотя лишенномъ красоты, не было ничего собственно неприятнаго и можно было замтишь выраженіе кротости, грусти и терпнія въ большихъ голубыхъ глазахъ ея, обыкновенно потупленныхъ въ землю. Нo, кром природной блдности, желтый цвтъ лица означалъ всегдашнее нездоровье, и хотя зубы ея были блы и хорошо расположены, но закрыты тонкими и синеватыми губами, волосы Принцесса имла свтлые и очень страннаго отлива, подходящаго къ голубому, а ея горнишная, конечно считая украшеніемъ множество косичекъ около блднаго лица, наплела ихъ такъ много, что не только не скрыла, но еще увеличила этотъ недостатокъ и придала лицу Госпожи своей выраженіе не живаго существа. Наконецъ для дополненія картины, Іоанна выбрала шелковую блднозеленую симарру, которая совершенно длала ее похожею на привидніе.

Между тмъ, какъ Кентень слдовалъ за нею глазами, съ любопытствомъ и вмст сожалніемъ, ибо каждый взглядъ, каждое движеніе Принцессы казалось требовали етаго послдняго чувства, открылась другая дверь на противоположномъ конц галлереи и дв дамы вошли въ комнату.

Одна изъ нихъ была молодая двушка, приносившая плоды, по приказанію Людовика, во время достопамятнаго завтрака Кентеня въ трактир Лилій, облеченная тогда всею таинственною важностію, принадлежащею Госпож покрывала и лютни, и по крайней мр, какъ думалъ Дюрвардъ, благородной наслдниц богатаго Графства, красота ея подйствовала на него вдесятеро сильнй чмъ когда онъ видлъ въ ней только дичь простаго трактирщика, служащую старому, богатому и причудливому купцу. Теперь онъ не понималъ какое странное волшебство могло скрыть отъ него настоящій санъ ея. Однакожъ, ея одежда была почти столь же проста, какъ и въ первый разъ, ибо состояла изъ траурнаго платья безо всякаго украшенія^— на голов было только флеровое покрывало, откинутое назадъ, такъ что лицо было открыто, и не потому что Кентень зналъ уже ея происхожденіе, его поразила ловкость ея стана, важность осанки, которыхъ онъ прежде не замтилъ, и благородный видъ, придающій цны правильнымъ чертамъ, живому румянцу и глазамъ, исполненнымъ огня.

Если бы даже смерть угрожала ему, Кентень все бы отдалъ ей и ея подруг воинскія почести, оказанныя имъ Принцесс. Он приняли ето, какъ женщины, привыкшія къ почтенію своихъ приближенныхъ и отвчали обыкновеннымъ привтствіемъ, но Кентеню показалось (можетъ быть мечта молодости) что младшая немного покраснла, потупила глаза и нсколько смшалась, отвчая на его учтивость. Ето могло произойти единственно отъ воспоминанія о дерзскомъ чужеземц, жившемъ съ нею по сосдству въ башенк трактира Лилій, но неужьли ето означало неудовольствіе? Не возможно было ршить етотъ вопросъ.

Подруга молодой Графини, одтая подобно ей очень просто и въ глубокой трауръ, была уже въ тхъ лтахъ, когда женщины боле всего дорожатъ славою красоты, начинающей увядать. Остатокъ ея прелестей еще довольно показывалъ, какова была прежняя власть ихъ, и по ея обращенію видно было, что она помнитъ о старыхъ своихъ побдахъ и не совсмъ теряетъ надежду вновь побдить. Она была высокаго роста, приятнаго, хотя нсколько гордаго вида, и отвчая на привтствіе Кентеня благосклонною улыбкою, почти въ ту же минуту сказала что-то на ухо молодой подруг своей, которая оборотилась къ караульному воину, какъ бы для поврки сдланнаго замчанія, на которое и отвчала не поднимая глазъ. Кентень невольно подумалъ, Что замчаніе молодой двушки было не совсмъ невыгодно, и его, не знаю почему, радовала мысль, что она не хотла поврить его своими глазами. Можетъ быть онъ полагалъ, что между ими началась уже какая-то тайная симпатія, придающая важность малйшей бездлк.

Ето размышленіе было мгновенно, ибо вскор встрча Принцессы съ двумя чужестраниками привлекла все его вниманіе. Увидя входъ ихъ, она, вроятно зная, что ей ходьба не пристала, остановилась въ ожиданіи, а какъ нсколько смшалась принимая и отдавая поклонъ, то старшая изъ двухъ дамъ поклонилась съ видомъ, показывающимъ, что думаетъ боле сдлать чести, нежели получить.

— Радуюсь, сударыня, сказала она ей съ благосклонною и ободрительною улыбкою, что наконецъ намъ позволено пользоваться бесдою такой почтенной особы нашего пола, какъ вы мн кажетесь. Должно сказать, что мы съ племянницей до сихъ поръ не можемъ похвалиться гостеприимствомъ Короля Людовика. Не дергай меня, племянница, за рукавъ, я уврена, что вижу въ глазахъ етой молодой дамы сожалніе о нашемъ положеніи Съ призда нашего, сударыня, съ нами обращались не иначе, какъ съ плнницами, и посл тысячи приглашеній отдашься покровительству Франціи, Христіаннйшій Король не выбралъ намъ пристанища лучше негоднаго трактира, а потомъ уголка етаго ветхаго замка, комнаты, изъ которой намъ не позволяется выходишь прежде захожденія солнца, какъ будто мы летучія мыши, или совы, которыхъ присутствіе днемъ считается за дурное предвщаніе.

— Я сожалю, сказала Принцесса, приведенная еще въ большее замшательство оборотомъ разговора, что мы до сихъ поръ не могли сдлать достойнаго васъ приема. Смю надяться, что племянница ваша гораздо довольне.

— Очень довольна, боле чмъ могу выразить, вскричала молодая Графиня: я искала только безопаснаго убжища и нашла уединенное и тайное. Мы скромно жили и въ первомъ нашемъ пристанищ, но въ этомъ

— Въ замк наше заключеніе еще тсне, и ето въ глазахъ моихъ придаетъ еще боле цны покровительству, которымъ Король удостоиваетъ несчастныхъ странницъ.

— Перестань, племяница, сказала тетка, ты говоришь, не подумавши. Признаемся по совсти, потому, что наконецъ встртились наедин съ особой нашего пола. Я говорю наедин потому, что етотъ молодой воинъ не что иное, какъ прекрасная статуя: у него, кажется, и ноги неподвижны, притомъ же я узнала, что онъ не боле владетъ и языкомъ своимъ, по крайней мр на счетъ порядочнаго разговора. И такъ когда ета дама одна можетъ насъ слышать, я скажу, что всего боле пеняю себ за ето путешествіе во Францію. А ожидала великолпнаго приема, турнировъ, каруселей, пиршествъ, а мы нашли одно заключеніе и безвстность. Лучшій изъ собесдниковъ, доставленныхъ намъ Королемъ, былъ кочующій цыганъ, котораго онъ присовтовалъ намъ употребить на сношенія съ Фламандскими своими друзьями. Можетъ быть политик его вздумалось держатъ насъ здсь въ заперши цлую жизнь, чтобы завладть нашими помстьями, при истребленіи древняго дома Круа. Герцогъ Бургундскій былъ не такъ жестокъ: онъ предлагалъ племянниц, хотя дурнаго, но все таки мужа.

— Я монастырь предпочла бы дурному мужу, сказала Принцесса, на силу найдя случай вымолвить слово.

— По крайней мр должно бы желать свободы въ выбор, возразила говорливая чужестранка, видитъ Богъ, что я говорю ето о племянниц, а сама давно уже перестала думать о перемн состоянія. Вы улыбаетесь, сударыня, но ето сущая правда, а все не оправданіе Королю, который своимъ обращеніемъ и наружностію боле похожъ на стараго Мишо, Гентскаго мновщика, чмъ ‘на преемника Карла Великаго.

— Вспомните, сударыня, сказала Принцесса, что вы говорите объ отц моемъ.

— О вашемъ отц! повторила Бургундская гостья съ величайшимъ удивленіемъ.

— О моемъ отц, сказала Принцесса съ важностію, я Іоанна. Но не боитесь ничего, сударыня, продолжала она съ обыкновенною своею кротостію, вы не имли намренія меня обидть и я не обижаюсь. Пользуйтесь, для облегченія изгнанія вашего и вашей племянницы, моею помощію. Она, къ сожалнію, очень маловажна, но предлагается вамъ отъ чистаго сердца.

Съ низкимъ поклономъ и покорнымъ видомъ Графиня Амелина Круа (такъ называлась старшая чужестранка) приняла обязательное предложеніе Принцессы. Она долго жила при дворахъ, привыкла ко всмъ ихъ обрядамъ и крпко держалась правила тогдашнихъ придворныхъ, которые, хотя ежедневно въ разговорахъ своихъ осуждали пороки и слабости своихъ властителей, и жаловались на ихъ невниманіе, однакожь не позволяли себ ни слова предосудительнаго въ присутствіи Короля, или его семейства. И потому она очень досадовала на свою ошибку, что съ дочерью Людовика говорила въ противность всмъ приличіямъ, и врно стала бы очень долго извиняться, если бы Принцесса не остановила и не успокоила ея, сказавъ съ кротостію, которая однакожь въ устахъ Королевской дочери имла всю силу приказанія, что не нужно дальнйшихъ извиненій, или объясненій.

Тогда Принцесса Іоанна съ видомъ важности, который очень присталъ ей, взяла кресла и пригласила двухъ чужестранокъ ссть подл себя, младшая исполнила ето съ непринужденною почтительною застнчивостію, а старшая напротивъ, съ такимъ чрезмрнымъ уваженіемъ и подобострастіемъ, что можно бъ было усомниться въ истин ея чувствъ. Он стали разговаривать, но такъ тихо, что Кентень не могъ слышать. Онъ замтилъ только, что Принцесса по видимому оказывала большее вниманіе младшей и занимательнйшей изъ двухъ дамъ, и что, несмотря на многорчіе Графини Амелины, ея непомрныя привтствія дйствовали на Іоанну слабе короткихъ и скромныхъ отвтовъ молодой, ея подруги.

Не прошло четверти часа отъ начала етаго разговора, какъ вдругъ отворилась дверь въ конц галлереи и вошелъ человкъ, закутанный плащомъ. Кентень, вспомнивъ повелнія Короля и ршившись не подвергаться вторично упрекамъ въ несмотрніи, тотчасъ подошелъ къ нему, и ставъ между имъ и тремя дамами, приказалъ немедленно удалиться.

— По какому повелнію? спросилъ незнакомецъ съ удивленіемъ и презрительно.

— По собственному повелнію Короля, отвчалъ съ твердостію Кентень, и я поставленъ здсь исполнять его.

— Оно не относится къ Людовику Орлеанскому, сказалъ Герцогъ, сбрасывая плащь.

Молодой человкъ не много поколебался: — Какъ исполнить полученныя приказанія на первомъ Принц крови, которой, по общимъ слухамъ, скоро долженъ породниться съ Королемъ.

— Я слишкомъ уважаю волю Вашего Высочества, сказалъ Кетмень, чтобы смть ей противиться, но надюсь на свидтельство Ваше, что я исполнялъ мою должность, пока Вашему Высочеству угодно было мн позволить.

— Хорошо, хорошо, молодой человкъ, отвчалъ Герцогъ, на теб ни кто не взыщетъ, и приближаясь къ Принцесс, привтствовалъ ее съ тою натянутою учтивостію, съ которою всегда къ ней обращался.

Онъ сказалъ ей, что обдалъ съ Дюнуа, и узнавъ, что есть гости въ Ролландовой галлере, осмлился придти къ ней туда.

Легкой румянецъ, показавшійся на щекахъ Іоанны и на минуту придавшій ей тнь красоты, доказалъ, что покой гость былъ ей очень приятенъ. Она представила его двумъ Графинямъ, которыя приняли съ уваженіемъ, приличнымъ высокому сану, а Принцесса, указавъ на стулъ, пригласила его участвовать въ разговор.

Герцогъ вжливо отвчалъ, что не можетъ принять стула въ такомъ обществ, и снявъ съ креселъ подушку, положилъ ее къ ногамъ молодой Графини и услся такъ, что не забывая Принцессы, могъ удлять большую часть своего вниманія прекрасной ея сосдк.

Сначала, казалось, такое размщеніе боле понравилось Принцесс, чмъ оскорбило ее. Она даже но видимому поощряла Герцога говоришь учтивости прекрасной чужеземк, и считала ихъ происходящими отъ желанія угодить ей самой, привтствуя молодую двушку, ввренную ея покровительству. Но хотя Герцогъ Орлеанскій привыкъ во всемъ покоряться власти Людовика, когда былъ у него на глазахъ, однакожъ, будучи одаренъ возвышеннымъ духомъ, слдовалъ собственнымъ движеніямъ, когда избавлялся отъ етхъ оковъ, а какъ санъ его позволялъ ему не наблюдая обыкновеннаго церемоніала, обращаться на короткой ног, то похвалы его красот Графини Изабеллы сдлались столь выразительными и онъ такъ расточалъ ихъ, можетъ быть отъ того, что выпилъ вина боле обыкновеннаго (ибо Дюнуа, съ которымъ Принцъ обдалъ, ни чуть не былъ врагомъ Бахуса), что наконецъ заговорилъ страстнымъ голосомъ и казалось почти забылъ о присутствіи Принцессы.

Его учтивости были приятны только одной изъ трехъ дамъ, составлявшихъ общество, ибо Графиня Амелина видла уже за ран союзъ съ первымъ Принцемъ крови, и надо признаться, что происхожденіе, красота и значительныя владнія ея племянницы скрыли бы невозможность етаго произшествія отъ всякаго мечтателя, который въ расчетахъ своихъ забылъ бы объ видахъ Людовика XI. Молодая Графиня Изабелла слушала учтивости Герцога съ замшательствомъ и не хотя и по временамъ бросала на Принцессу умоляющіе взоры, какъ бы призывая ее къ себ на помощь. Но оскорбленная чувствительность и врожденная застнчивость Іоанны препятствовали ей стараться сдлать разговоръ боле общимъ, и наконецъ, за изключеніемъ нкоторыхъ вжливыхъ восклицаній Графини Амелины, онъ почти поддерживался однимъ Герцогомъ, хотя на счетъ Изабеллы, которой прелести все были предметомъ его неистощимаго краснорчія.

Мы не должны забывать, что былъ еще свидтель, часовой, на котораго никто не обращалъ вниманія, и который видлъ, что прелестныя мечты его исчезаютъ, какъ воскъ отъ солнечныхъ лучей, по мр возрастающаго жара въ рчахъ Герцога. Наконецъ Графиня Изабелла Круа ршилась сдлать усиліе, чтобы вдругъ прервать разговоръ, тмъ боле ей несносный, что поступки Герцога очевидно огорчали Принцессу.

И потому, обратясь къ Іоанн, она скромно, но съ довольною твердостію сказала ей, что проситъ, какъ первой милости и перваго знака покровительства, чтобы она постаралась уврить Герцога Орлеанскаго, что хотя дамы Бургундскія и уступаютъ въ ум и красот Француженкамъ, однакожъ не такъ глупы, чтобы не любить другаго разговора, кром вздорныхъ учтивостей.

— Мн больно, сударыня, сказалъ Герцогъ прежде чмъ Принцесса успла отвчать, что вы вмст сметесь надъ красотой? Бургундскихъ дамъ и надъ искренностію Французскихъ Рыцарей. Если мы безразсудны и скоры въ изъявленіи нашего восторга, ето происходитъ отъ того, что любимъ также, какъ и сражаемся, не подчиняя сердецъ своихъ холоднымъ разсужденіямъ, и также скоро покоряемся красот, какъ побждаемъ храбрыхъ.

— Красота нашихъ соотечественницъ, отвчала молодая Графинія съ гордостію, которой дотол и не осмливалась еще показывать, презираетъ такую побду, а храбрость нашихъ Рыцарей не уступитъ ея.

— Уважаю вашу любовь къ отечеству, Графиня, отвчалъ Герцогъ, и не стану оспоривать послдней части вашего возраженія, пока Бургундскій Рыцарь не предстанетъ защищать его съ копьемъ въ рукахъ. Но, что касается до несправедливости вашей къ красот Бургундскихъ дамъ, то я сошлюсь на васъ же самихъ. Взгляните сюда, продолжалъ онъ, показывая на большое зеркало, подаренное Королю Венеціанскою Республикою, ибо тогда ето былъ предметъ роскоши равно рдкой и дорогой, и скажите, какое сердце можетъ устоять противъ прелестей, которыя тамъ видны.

Принцесса, убитая совершеннымъ о себ забвеніемъ будущаго супруга, упала на щитокъ своего стула со вздохомъ, который вызвалъ Герцога изъ страны мечтаній и принудилъ Графиню. Амелину спросить не дурно ли ей.

— Я вдругъ почувствовала сильную головную боль, отвчала Принцесса, по чувствую, что она проходитъ.

Возрастающая блдность опровергала слова ея, и Графиня Амелина, боясь, чтобы съ нею не сдлалось обморока, поспшила призвать на помощь.

Герцогъ, кусая губы и проклиная безразсудность, которая не позволяла ему крпче держашь языкъ свои, побжалъ за горничными Принцессы, бывшими въ ближней комнат. Он тотчасъ прибжали и пока расточали госпож своей вс пособія, приличныя подобному случаю, онъ какъ вжливый Рыцарь, не могъ не поддержать ея и не раздлишь попеченіи о ней. Его голосъ, сдлавшійся почти нжнымъ отъ сожалнія и отъ раскаянія, боле всего помогъ привести се въ чувство, и въ тужь минуту Король вошелъ въ галлерею.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
Хитрецъ.

Войдя въ галлерею, Людовикъ сморщила густыя брови свои но обыкновенію и быстро озрлся вокругъ себя. Глаза его сдлались такъ малы, живы и проницательны, мто походили на глаза зми, видимой изъ за куста, подъ которымъ сокрыты ея изгибы.

Когда этотъ быстрый и проницательный взглядъ показалъ Королю причину смятенія въ комнат, онъ сперва обратился къ Герцогу Орлеанскому.

— Ты здсь, любезный братецъ! покричалъ онъ, и обращаясь къ Кситсто, сказалъ ему строгимъ голосомъ: — Такъ-то ты исполняешь мои повелнія?

— Простите, Государь, етаго молода то человка, онъ исполнилъ спою обязанность, но, какъ я узналъ, что Принцесса здсь…

— То ничто не могло помшать теб придти съ нею повидаться, продолжалъ Король, котораго ужасное лицемрстве упорствовало представлять Герцога раздляющимъ страсть, которая существовала только въ сердц несчастной его дочери — Такъ-то ты подговариваешь моихъ караульныхъ? Но чего нельзя извинить страстному Рыцарю, живущему одною любовью.

Герцогъ Орлеанскій поднялъ голову, какъ бы желая отвтомъ своимъ исправишь мнніе Короля о семъ предмет, цо врожденное уваженіе его къ Людовику, или скоре страхъ, въ которомъ былъ воспитанъ, оковали языкъ его.

— А Іоанн сдлалось дурно? сказалъ Король. Не огорчайся, Людовикъ, ето скоро пройдетъ. Подай ей руку и проводи въ ея комнаты, а я поведу етхъ дамъ въ ихъ покои.

Етотъ совтъ былъ похожъ на приказаніе и Герцогъ вышелъ съ Принцессой изъ галлереи, а Король между тмъ снявъ правую перчатку, учтиво проводилъ Изабеллу и ея родственницу въ ихъ покои. Онъ низко поклонился, когда он вышли, постоялъ съ минуту у двери по ихъ выход, притворилъ се очень хладнокровно, повернулъ огромной ключь, вынулъ его изъ замка и засунулъ за поясъ, что придало ему боле чмъ когда либо сходство съ старымъ скрягою, который не можетъ быть спокойнымъ, если у него нтъ ключа отъ его сундука.

Тихими шагами, съ видомъ задумчивымъ и потупленными глазами, Людовикъ подошелъ къ Дюрварду, который, ожидая и себ неудовольствіе Короля, не слишкомъ покойно смотрлъ на его приближеніе.

— Ты виноватъ, сказалъ Король, поднявъ глаза и устремивъ ихъ на Кентеня, когда подошелъ къ нему на два, или на три шага, ты поступилъ дурно и достоинъ смерти. Ни слова въ оправданіе. Какое теб дло до Герцоговъ и Принцессъ? Ты ничему не долженъ былъ внимать, кром моихъ приказаній.

— Но, Государь, что же мн было длать? спросилъ молодой воинъ.

— Что теб было длать, когда сбили тебя съ караула? отвчалъ Король презрительно, на что же у тебя на плеч ето оружіе? Ты долженъ былъ приставить ето къ груди высокомрнаго мятежника, и положить его на мст, если бъ онъ тотчасъ не ушелъ. Ступай, ета дверь проведетъ тебя въ ближнюю комнату, тамъ есть лстница, ты по ней сойдешь на внутренній дворъ, гд найдешь Оливье Лань, пришли его ко мн, а самъ возвратись въ казармы. Если ты сколько нибудь дорожишь жизнію, то вспомни, что языкъ твой не долженъ быть такъ дятеленъ, какъ сего дня медленны были руки.

Радуясь, что такъ дешево отдлался, но ужасаясь холодной жестокости, которой по видимому Король требовалъ отъ него въ исполненіи обязанностей, Дюрвардъ исполнилъ приказанія Людовика и кликнулъ Оливье Лань. Хитрый цырюльникъ поклонился, вздохнулъ, улыбнулся, пожелалъ молодому человку покойной ночи, гораздо ласкове обыкновеннаго и они разстались: Кентень пошелъ въ казармы, а Оливье къ Королю.

Когда цырюльникъ-временщикъ вошелъ въ Роландову галлерею, то увидлъ Короля задумчиво сидящаго на стул, съ котораго сошла дочь его. Совершенно зная характеръ своего властелина, онъ, по обыкновенію, пробрался безъ шума, пока набрелъ на зрительный лучь Короля, тутъ скромно отодвинулся и ожидалъ приказанія говорить, или слушать. Первыя слова Людовика означали досаду.

— Ну вотъ! Оливье, прекрасные твои замыслы погибаютъ, какъ таетъ снгъ отъ южнаго втра. Дай Богъ, чтобъ они не похожи были на т глыбы, о которыхъ столько разсказываютъ Швейцарскіе крестьяне, и не обрушились намъ на головы!

— Я съ сожалніемъ узналъ, Государь, что не все идетъ хорошо, отвчалъ Оливье.

— Не все идетъ хорошо! вскричалъ Король вставая и расхаживая по галлере большими шагами, все идетъ дурно, почти какъ не льзя хуже, и вотъ плоды: твоихъ романическихъ совтовъ. Пристало ли мн быть покровителемъ гонимыхъ красавицъ? Говорятъ теб, что Бургундецъ хочетъ поспать и готовъ сдружиться съ Англичаниномъ. Едуарду теперь дома нечего длать и онъ напуститъ на насъ тысячи людей етими и проклятыми Калейскими воротами. Порознь я могъ бы ихъ побить, или приласкать, но вмст, вмст!… Къ томужь неудовольствіе и измна етаго изверга Сенноля! Твоя вина, Оливье: ты посовтовалъ мн принять этихъ двухъ женщинъ и поручить етому проклятому Цыгану ихъ письма къ вассаламъ.

— Вамъ извстно, Государь, что побудило меня. Владнія Графини на границ Франціи съ Бургундіею. Замокъ ея почти неприступенъ, и она иметъ такія права на сосднія помстья, что съ хорошею поддержкою, он надлали бы хлопотъ Бургундцу. Должно бы только выдать ее за человка, преданнаго Франціи.

— Согласенъ, Оливье, что ето сильная приманка, и если бъ мы могли скрыть, что она здсь, то можно бы найти этой богатой наслдниц такого мужа. Но проклятой Цыганъ! Какъ могъ ты мн присовтовать поручить етой неврной собак дло, требующее врности?

— Прошу Ваше Величество припомнить, что Вы сами изволили слишкомъ ему ввриться, гораздо боле, нежели мн хотлось. Онъ врно бы доставилъ письмо Графини къ ея родственнику, предписывающее не сдавать замка и общающее скорой помощи, по Вашему Величеству угодно было испытать его знаніе будущности и для того вврить тайны, которыя стоили измны.

— Я стыжусь, Оливье, право стыжусь. Однакожъ говорятъ, что ети идолопоклонники потомки мудрыхъ Халдеевъ, которые постигли таинства звздочетства въ долинахъ Сенаарскихъ.

Очень зная, что Король, не смотря на всю свою проницательность и смтливость, тмъ боле готовъ былъ предаться обманамъ гадателей и астрологовъ и всей етой шайки мнимыхъ адептовъ, что самъ хвастался нкоторыми познаніями въ тайныхъ паукахъ, Оливье не посмлъ боле говорить объ етомъ и только замтилъ, что Цыганъ худо угадалъ собственную свою участь, иначе онъ ни за что бы не воротился въ Туръ, гд нашелъ заслуженную вислицу.

— Часто бываетъ, отвчалъ Людовикъ очень важно, что люди, одаренные предвденіемъ, не могутъ провидть того, что лично до нихъ касается.

— Съ позволенія Вашего Величества, все равно если бы сказали, что человкъ, держащій свчу, видитъ при свт ея вс предметы, и не можетъ разглядть руки своей.

— Свтъ, показывающій ему чужія лица, не можетъ показать собственнаго лица и етотъ примрь всего лучше доказываетъ мои слова. Да теперь не объ этомъ дло. Цыганъ получилъ должное награжденіе, оставимъ его въ поко. Но ети дамы? Не только Бургундецъ грозитъ намъ войною за данное имъ убжище, по присутствіе ихъ, кажется, можетъ помщать мн въ семейныхъ видахъ. Герцогъ Орлеанскій по простот своей, увидлъ ету двушку, и я предсказываю, что ето свиданіе уменьшитъ его покорности на счетъ брака съ Іоанною.

— Ваше Величество можете отослать Графинъ Круа къ Герцогу Бургундскому и тмъ купить миръ. Иные могутъ подумать, что ето значитъ пожертвовать честью короны, по когда необходимость требуетъ такой жертвы…

— Еслибъ такая жертва могла принести пользу, Оливье, то я не сталъ бы колебаться. А старая щука, приобрлъ опытность и не попадусь на удочку, если на ней нтъ другой приманки, кром чести. Но всякаго безчестія хуже то, что отославъ етхъ дамъ къ Бургундцу, мы лишимся выгодной надежды, которая заставила насъ дать имъ убжище. Больно подумать, что надо отказаться отъ водворенія нашего друга и врага Герцогу Бургундскому въ самой средин его владній, въ такой близости къ недовольнымъ Фламандскимъ городамъ. Нтъ, Оливье, мы не можемъ отказаться отъ выгодъ, которыя по видимому общаетъ наше намреніе выдать ету молодую Графшпо за какого нибудь приверженца нашего дома.

— Ваше Величество, сказалъ Оливье, подумавъ нсколько, могли бы отдать руку ея другу, достойному довренности, который взялъ бы на себя всю отвтственность и тайно служилъ вамъ, а вы могли бы явно отвергать его.

— А гд найдешь такого друга? Если я выдамъ ее за одного изъ нашихъ мятежныхъ и неукротимыхъ дворянъ, то сдлаю его совсмъ независимымъ. А сколько лтъ моя политика старалась избгать етаго? Правда, Дюнуа… да, ему, ему одному я могу ввриться. Онъ станетъ сражаться за корону Франціи, въ какомъ бы положеніи ни была она. Однакожь богатство и почести мняютъ людей: нтъ, я не вврюсь даже и Дюнуа.

— Ваше Величество можете найти другаго: можете выдать ее, сказалъ Оливье гораздо подобострастне и.вкрадчиве, чмъ обыкновенно говаривалъ съ Королемъ, который позволялъ ему обращаться очень свободно,— за человка, совершенно зависящаго отъ вашихъ милостей и благоволенія, и который, не могъ бы жить безъ Вашего покровительства, какъ безъ воздуха и солнца, за человка, боле отличающагося головою, нежели силою руки, за человка…

— За чловка такого, каковъ ты, не правда ли? Ха! ха! ха! Нтъ, Оливье, клянусь честью, эта стрла пущена слишкомъ на обумъ. Какъ! потому, что я жалую тебя своею довренностію и въ награду позволяю иногда гладенько подстригать моихъ подданныхъ, ты считаешь себя ‘прав искать руки такой красавицы и званія первокласнаго Графа! Ты, низкаго званія, невоспитанный, чей умъ годенъ только на хитрости, чье мужество очень сомнительно?

— Ваше Величество приписываете мн дерзость, въ которой я, Государь, не виненъ.

— Очень радъ, и когда ты отвергаешь такое сумазбродное мечтаніе, я лучше начинаю думать о твоемъ благоразуміи, однако жь, кажется, слова твои близко подходили къ етой струн. И о возвратимся къ нашему разговору: я не смю выдашь ету прекрасную Графиню ни за одного изъ моихъ подданныхъ^, не смю отослать ее въ Бургундію^, не смю отправить ни въ Англію, ни въ Германію, потому что вроятно она тамъ достанется человку, боле готовому соединиться съ Бургундіею, нежели съ Франціею, боле расположенному усмирить честныхъ мятежниковъ въ Гент и Литтих, нежели достаточно помочь имъ, чтобы дать порядочное занятіе храбрости Карла дерзновеннаго, не принуждая его выходить изъ его владній.. Они такъ было созрли для бунта! Особенно Литтихцы! Съ доброю поджогою и помощію, они одни надлали бы хлопотъ любезному братцу боле, чмъ на годъ. А съ поддержкой мужественнаго Графа Круа! Нтъ Оливье, твой планъ общаетъ столько выгодъ, что отъ него не льзя отказаться безъ новыхъ усилій, поройся въ плодовитой голов своей, неужьли ничего не можешь придумать?

Оливье помолчалъ довольно долго и отвчалъ наконецъ, — Не льзя ли сладить сватьбу Изабеллы Круа съ молодымъ Адольфомъ, Герцогомъ Гельдернскимъ?

— Какъ! вскричалъ Король съ удивленіемъ, принести въ жертву такое прелестное созданіе бшеному, негодяю, который изгонялъ, отравлялъ ядомъ и часто грозился убишь роднаго отца? Нтъ, Оливье, нтъ! ето было бы слиткомъ жестоко и даже отъ насъ съ тобою, хотя мы идемъ твердымъ шагомъ къ прекрасной цли нашей, къ спокойствію и счастію Франціи и мало заботимся о средствахъ достигнуть ея. Къ тому же Адольфъ слишкомъ отдаленъ отъ насъ, но терпимъ жителями Гепта и Литтиха. Нтъ, не надо мн твоего Герцога Гельдернскаго, придумай другаго мужа Графин.

— Мое воображеніе истощилось, Государь, оно не представляетъ мн никого, кто могъ бы, женясь на Изабелл Круа, отвчать видамъ Вашего Величества. Вы требуете столько различныхъ качества’! Быть другомъ Вашего Величества, врагомъ Бургундіи, имть довольно политики, чтобы приманить къ себ Гентъ и Литтихъ, довольно мужества для защиты малаго владнія своего отъ Герцога Карла, быть высокаго рода, ибо Ваше Величество настоятельно того требуете, и сверхъ всего, быть хорошаго и добраго нрава.

— Я не слишкомъ хлопочу о его нрав, Оливье, то есть не очень, но кажется, мужъ Изабеллы Круа не долженъ быть и нетерпимъ всми, какъ Адольфъ Гельдерискій. Напримръ, когда мн самому должно припекать кого нибудь, то Вильгельмъ Ла-Маркъ чмъ не женихъ?

— Клянусь, Государь, грхъ сказать, что вы требуете большаго нравственнаго совершенства въ счастливомъ супруг молодой Графини, если Вепрь Арденскій кажется намъ достойнымъ ея. Ла-Маркъ! Всмъ извстно, что ето величайшій разбойникъ, кровожаднйшій убійца изо всхъ пограничныхъ, онъ отлученъ Папою отъ церкви за тысячи преступленій.

— Мы выпросимъ ему прощеніе, другъ Оливье, Папа милосердъ.

— Онъ почти изгнанникъ: Гетенсбургскій Сеймъ наложивъ на него опалу.

— Для насъ сложить, другъ Оливье, Сеймъ сговорчивъ.

— Положимъ даже, что онъ благороднаго происхожденія, за то ухватками, лицомъ, сердцемъ — Фламандскій мясникъ, Графиня никогда не пойдетъ за него.

— Если не ошибаюсь, Оливье, то по его манеру волочиться мудрено будетъ отказать ему.

— А точно очень ошибался, Государь, обвиняя Ваше Величество въ излишней разборчивости. Преступленія Адольфа — добродтели въ сравненіи съ злодяніями Вильгельма Ла-Марка, да и гд онъ встртится съ нарченною невстою? Вашему Величеству извстно, что онъ не сметъ показаться изъ своего Арденскаго лса.

— Вотъ объ етомъ-то и надобно подумать. Прежде всего, должно увдомить обихъ дамъ, потихоньку, что оставаясь доле при двор нашемъ, он могутъ прич чинить разрывъ между Франціею и Бургундіею, и что, не желая предать ихъ въ руки любезнаго братца, мы хотли бы, чтобъ, он тайно оставили наши владнія.

— Он попросятъ отослать себя въ Англію и воротятся оттуда съ круглолицымъ и черноволосымъ заморскимъ Лордомъ, въ сопровожденіи трехъ тысячъ стрлковъ.

— Нтъ! нтъ! Разумется, мы-не осмлимся до того оскорбить нашего любезнаго братца Бургундскаго, чтобы позволить имъ хать въ Англію: ето былъ бы такой же врный поводъ къ войн, какъ и держать ихъ здсь. Нтъ! нтъ! однмъ попеченіемъ церкви могу вврить я молодую Графиню. А только могу смотрть сквозь пальцы на отъздъ Графинь Амелины и Изабеллы, переодтыхъ и подъ прикрытіемъ небольшаго отряда отправляющихся просить убжища у Епископа Литтихскаго, который на время поручитъ охраненіе прекрасной Графини какому нибудь монастырю.

— А если этотъ монастырь защититъ се отъ Вильгельма Ла-Маркскаго, когда онъ узнаетъ благосклонное расположеніе Вашего Величества, то я крпко ошибаюсь на счетъ его.

— Правда, что благодаря денежному пособію, которое я ему тайно доставляю, Ла-Маркъ набралъ добрую дружину солдатъ, которые не уступаютъ никакимъ грабителямъ въ разборчивости, и, съ помощію ихъ онъ держится въ лсахъ и даже становится опасенъ Герцогу Бургундскому и Епископу Литтихскому. Ему не достаетъ только владньеца, гд бы можно было провозгласить себя властелиномъ и думаю, что видя такой прекрасной случай приобрсть все ето законнымъ бракомъ, онъ съуметъ и безъ усильныхъ требованіи моихъ схватить его. Тогда у Герцога Бургундскаго будетъ въ боку заноза, которой ни какой врачъ не вынетъ въ наше время. Когда Вепрь Арденской, уже осужденный Карломъ, укрпится приобртеніемъ земель, замковъ и помстьевъ этой красавицы, когда, можетъ быть недовольные Литшинхцы ршатся избрать его начальникомъ и предводителемъ, пусть тогда Герцогъ помышляетъ о войн съ Франціею, когда ему угодно, или лучше пусть благодаритъ Бога если Франція не объявитъ ему войны. Ну, Оливье, каковъ теб кажется мой планъ?

— Безподобный, Государь! кром приговора, предающаго ету бдняжку Вепрю Арденскому. Право, еслибъ Тристанъ Пустынникъ, придворный судья, былъ поласкове, то скоре годился бы ей въ мужья.

— А сей насъ ты предлагалъ цырюльника Оливье. Но другъ Оливье и кумъ Тристанъ хотя безцнные въ совт и въ исполненіи, вовсе не годятся въ Графы. Разв не знаешь, что граждане Фландріи уважаютъ породу въ другихъ именно потому, что сами лишены етаго преимущества. Бунтующая чернь всегда ищетъ начальника изъ Аристократовъ. Посмотри-ка въ Англіи: Кедъ, или Кадъ, какъ вы его кличете? старался привлечь къ себ толпу, налыгая на себя родство съ Мортимерами. Въ жилахъ Вильгельма течетъ кровь Принцевъ Нассавскихъ. Теперь подумаемъ объ дл. Мн должно склонить Графинь Круа на тайный, и скорый отъздъ подъ врнымъ прикрытіемъ. Ето сдлать легко. Стоить только намекнуть имъ, что длать больше нечего, если не хотятъ быть выданы Бургундцу. Теб должно найти средство увдомить Вильгельма Ла-Марка о ихъ движеніяхъ, а онъ ужь пусть выбираетъ время и мсто, приличное сватьб. У меня есть на примт имъ провожатый.

— Могу ли я спросить у Вашего Величества, кому изволите вврить столь важное порученіе?

— Разумется, чужеземцу, человку, не имющему во Франціи ни родныхъ, ни какихъ выгодъ, могущихъ помшать исполненію моихъ приказаній и слишкомъ малознающему мста и жителей, чтобы угадать мои намренія боле, нежели мн хочется открыть. Словомъ, я хочу возложить ето порученіе на молодаго Шотландца, который послалъ тебя сюда.

Оливье помолчалъ нсколько минутъ, какъ бы сомнваясь въ благоразуміи такого выбора.

— Ваше Величество, сказалъ онъ наконецъ, рдко изволите такъ скоро ввряться чужеземцу.

— Я имю свои причины, отвчалъ Король. Ты знаешь мою вру къ Св. Іуліану,— и перекрестился при сихъ словахъ.— Я молился ему въ передъ-послднюю ночь и униженно просилъ умножишь мою стражу однимъ изъ тхъ храбрыхъ чужеземцевъ, которые скитаются по свту и столь нужны, дабы держать все Королевство наше въ слпой покорности, общая, за ето, ихъ принять, сохранить и наградить во имя его.

— А Св. Іуліанъ, сказалъ Оливье, прислалъ Вашему Величеству етаго долгоногаго Шотландца въ отвть на ваши молитвы?

Хотя цирюльникъ зналъ набожность Короля и потому сдлалъ етотъ вопросъ очень скромно и осторожно, однакожь Людовикъ все понялъ насмшку и бросилъ на Оливье сердитый взглядъ.

— Бездльникъ! вскричалъ онъ, подломъ тебя назвали чортомъ, когда смешь такъ шутить надъ твоимъ Государемъ и угодниками. Клянусь теб, что еслибъ ты ма не былъ нуженъ, то я веллъ бы повсить тебя на старомъ дубу противъ замка, въ примръ кощунамъ. Узнай, негодной изувръ, что не усплъ я сомкнуть глаза, какъ мн явился Св. Іуліанъ, держа за руку молодаго человка, котораго представилъ мн, говоря, что ему суждено избжать меча, воды и веревки, что онъ принесетъ счастіе своимъ сообщникамъ и успетъ во всхъ своихъ предпріятіяхъ. Я пошелъ гулять на другой день поутру, и встртился съ этимъ молодымъ Шотландцемъ. Дома, онъ избжалъ меча при избіеніи всего своего семейства,, а здсь, въ одн сутки, двойное, чудо спасло его отъ воды и вислицы. Я теб намкалъ уже, что въ нкоторомъ случа онъ оказалъ мн?.важную услугу. И потому я принимаю его, какъ посланнаго Св. Іуліаномъ помогать мн въ самыхъ, трудныхъ, опасныхъ и даже отчаянныхъ предпріятіяхъ..

Тутъ Король снялъ шапку и отыскавъ, между свинцовыми образами, покрывающими тулью, изображеніе Св. Іуліана, поставилъ шапку на столъ, и ставъ на колни, что часто длалъ будучи тревожимъ страхомъ, или надеждою, а можетъ быть и раскаяніемъ, проговорилъ тихо, съ самымъ набожнымъ видомъ: Sancte Iuliane, adsis procibus nostris. Ora, ora pro nobis.

Въ ето время, любимецъ смотрлъ на него съ насмшливымъ и презрительнымъ видомъ, котораго почти не старался скрывать. Этотъ человкъ между прочимъ отличался тмъ, что во всхъ сношеніяхъ съ повелителемъ своимъ отбрасывалъ принужденное смиреніе, примтное въ обращеніи его съ другими, и если еще сохранялъ нкоторое сходство съ кошкою, то напоминалъ время, когда она становится бдительне, живе и готова броситься при первой надобности. Перемна эта конечно происходила отъ того, что Оливье очень зналъ, что глубокое лицемріе Людовика насквозь видитъ лицемріе другихъ.

— Стало черты етаго молодаго человка, если смю спросить, сказалъ, Оливье, сходны съ чертами незнакомца, котораго вы видли во сн?

— Очень сходны, какъ не льзя сходне, отвчалъ Король, который, по обычаю большей части суевровъ, позволялъ часто воображенію обманывать себя. Къ тому жь я веллъ Галеотти Мартивало вычислишь его гороскопъ и узналъ наврное, столько но его наук, какъ и по собственнымъ наблюденіямъ, что во многихъ отношеніяхъ судьба етаго молодаго человка, лишеннаго друзей, подчинена однмъ созвздіямъ съ моею судьбою.

Хотя Оливье могъ различно думать о причинахъ, коими Король такъ смло объяснялъ Свое предубжденіе въ пользу неопытнаго молодаго человка, однакожъ не осмлился на дальнйшія возраженія, очень зная, что Людовикъ, во время изгнанія своего прилжно занимавшійся мнимой наукой Астрологіи, не расположенъ слушать насмшекъ, клонящихся къ униженію своихъ познаній. И потому онъ отвчалъ только, что надется, что молодой человкъ врно выполнитъ столь трудное порученіе.

— Мы возьмемъ свои мры, чтобъ ему и не льзя было поступить иначе, сказалъ Людовикъ. Онъ узнаетъ только, что долженъ проводишь двухъ Графинь до мстопребыванія Епископа Литтихскаго. Онъ не боле ихъ самихъ будетъ знать о вроятномъ участіи Вильгельма Ла-Маркскаго. Одному провожатому откроемъ ету тайну, и потому Тристанъ, или ты, должны найти мн способнаго къ нашему намренію.

— Но въ такомъ случа, сказалъ Оливье, и судя no его виду и пород, вроятно молодой человкъ бросится за оружіе, при нападеніи Вепря Арденскаго на етхъ дамъ, а легко станется, что онъ тутъ не такъ счастливо отдлается, какъ нынче поутру.

— Если онъ погибнетъ, сказалъ Людовикъ равнодушно, то Св. Іуліанъ мн пришлетъ другаго на его мсто. Все равно, что посланный будетъ убитъ по исполненіи своего посланія, или что стклянка разобьется, когда выпьютъ вино. Но должно ускорить отъ здъ етхъ дамъ, а посл уврить Графа Кревкера, что ето случилось безъ нашего участія, ибо мы хотли возвратить ихъ въ руки любезнаго братца, да внезапный побгъ помшалъ намъ.

— Можетъ быть Графъ слишкомъ проницателенъ, а Государь его слишкомъ предубжденъ противъ Вашего Величества, чтобы поврить этому,

— Боже мой! Такая недоврчивость не Христіанское дло! Но должно чтобъ они намъ поврили, Оливье. Мы въ обращеніи съ любзнымъ братцемъ своимъ Бургундскимъ, покажемъ такую полную и безпредльную довренность, что если онъ во всхъ отношеніяхъ не повритъ нашей искренности, то долженъ быть хуже идолопоклонника. Я такъ увренъ, что могу заставить Карла думать обо мн какъ захочу, что, еслибъ нужно было для истребленія его недоврчивости, то я похалъ бы, безоружный, верхомъ, къ его шатру, только съ тобою съ однимъ, другъ Оливье.

— А я, Государь, хотя владю сталью не иначе, какъ въ вид бритвы, скорй бы ршился напасть на отрядъ Швейцарцевъ, вооруженныхъ копьями, чмъ сопровождать Ваше Величество въ такомъ дружескомъ посщеніи Карла Бургундскаго., когда онъ иметъ столько причинъ знать наврное, что-въ сердц Вашего Величества питается вражда къ нему.

— Ты глупъ, Оливье, не смотря на вс твои притязанія къ мудрости, и не знаешь, что глубокая политика, иногда должна надвать личину чрезмрной простоты, равно какъ мужество часто скрывается подъ наружностію робости. Если бы обстоятельства потребовали, я врно бы исполнилъ, что сказалъ теб, ибо угодники благословляютъ начинанія наши, а небесныя созвздія въ теченіи своемъ образуютъ совокупленія, благоприятныя этому намренію.

Сими словами Людовикъ XI предувдомилъ о необыкновенномъ предприятія, которое въ послдствіи исполнилъ, въ надежд обмануть своего противника, и которое едва не погубило его самаго.

Разставшись съ своимъ совтникомъ, онъ пошелъ въ комнаты Графинь Круа. Ему не многихъ усилій стоило уговорить ихъ оставить Французскій дворъ, когда сказалъ имъ, что можетъ быть он при немъ не найдутъ врной защиты противъ Герцога Бургундскаго, достаточно было бы на ето одного позволенія его, но ему не такъ легко было ршить ихъ избрать Литтихъ убжищемъ себ. Он просили и умоляли его отослать ихъ въ Бретань, или Кале, гд подъ покровительствомъ Герцога Брстанскаго, или Короля Англійскаго, имъ бы можно было жить безопасно, пока Герцогъ Бургундскій будетъ къ нимъ милостиве. Но ни одно изъ етхъ убжищъ не отвчало намреніямъ Людовика, и наконецъ ему удалось склонить ихъ на то, что способствовало его плану.

Не льзя было усомниться въ томъ, что Епископъ Литтихскій имлъ власть защищать ихъ, ибо церковный санъ давалъ ему возможность противиться всмъ Христіанскимъ Государямъ, а съ другой стороны, хотя силы его, какъ владтеля свтскаго, были не важны, все могли защищать его и покровительствуемыхъ имъ отъ всякаго внезапнаго нападенія. Трудность состояла въ безопасномъ достиженіи небольшихъ владніи Епископа:, по Людовикъ общалъ помочь етому, разгласивъ, что Графини Круа ночью скрылись изъ Тура, страшась быть выданными Бургундскому посланнику и бжали въ Бретань. Онъ общалъ также дать имъ небольшое прикрытіе, на врность котораго он могли положиться и повелнія къ начальникамъ городовъ и крпостей, которыя он должны были прозжать, всми возможными средствами помогать и покровительствовать ихъ путешествію.

Графиня Круа, хотя внутренно были недовольны неучтивостію и недостаткомъ великодушія, съ которыми Людовикъ отказывалъ имъ въ общанномъ пристанищ, однакожь такъ были далеки отъ всякаго сопротивленія етому скорому отъзду, что предупредили его желанія, прося позволенія хать въ ету же ночь. Графин Амелин уже наскучилъ дворъ, гд не было праздниковъ, на которыхъ можно бы ей блеснуть, ни придворныхъ, которые могли бы восхищаться ею, а Графнил Изабелла по всму виднному успла заключить, что при сильнйшемъ требованіи, Людовикъ не только изгналъ бы ихъ изъ своего двора, но даже не поколебался бы выдашь раздраженному повелителю, Герцогу Бургундскому. Ршимость ихъ тмъ боле принесла удовольствія Королю, что онъ желалъ сохранить миръ съ Карломъ и боялся, чтобы присутствіе Изабеллы не воспрепятствовало исполненію его любимаго плана — выдать Іоанну за Герцога Орлеанскаго.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
Астрологъ.

Казалось, быстрый потокъ безпрестанно приносилъ новыя занятія и приключенія нашему молодому Шотландцу, ибо скоро его потребовали въ комнаты Лорда Кравфорда, гд, къ величайшему удивленію, онъ нашелъ опять Короля. Первыя слова Государя на щетъ доказательства довренности, которымъ хотлъ почтить его, заставили его бояться, что опять дло въ засад, похожей на приключеніе его съ Графомъ Кревкеромъ, а можетъ быть въ какомъ-нибудь подвиг, еще боле противномъ его вкусу. Онъ не только успокоился, но пришелъ въ восторгъ, узнавъ, что Король избралъ его начальникомъ трехъ воиновъ и проводника, съ которыми долженъ онъ слдовать-за Графинями Круа до двора ихъ родственника, Епископа Литтихскаго, со всею возможною безопасностію, спокойствіемъ и тайною. Людовикъ вручилъ емуписьменныя наставленія о мстахъ роздыховъ, которыя были по большей части деревни и монастыри нсколько отдаленные отъ городовъ, въ путевыхъ наставленіяхъ означены также были нужныя предосторожности, особливо на Бургундской границ. Наконецъ его научили представлять дворецкаго двухъ знатныхъ Англичанокъ. Ему приказано было разглашать, что ет благородныя островитянки были на поклоненіи Св. Мартыну Турскому и дутъ за тмъ же во святой городъ Кельнъ.

Хотя Кентень не могъ отдать себ совершеннаго отчета въ причинахъ своего волненія, однакожь сердце его забилось радостію при одной мысли, что будетъ такъ близко отъ красавицы, виднной имъ въ башенк и въ званіи, дающемъ право на ея довренность, ибо его разторопности и мужеству должно было ввриться стараніе о ея охраненіи. Онъ несомннно полагалъ счастливо проводить ее до цли путешествія: молодость рдко думаетъ объ опасностяхъ, а особенно Дюрвардъ, дышавшій съ ребячества воздухомъ свободы, неустрашимый и самонадянный, только съ презрніемъ вспоминалъ объ нихъ.

Ему хотлось поскоре избавиться отъ принужденія, налагаемаго присутствіемъ Короля, дабы свободно предаться тайной радости, возбужденной въ немъ такою встью, приводящею его въ восторгъ, который по невол должно было умрять въ такомъ обществ, но Людовикъ тмъ еще не удовольствовался. Етому подозрительному Монарху еще нужно было спроситься совтника, совершенно отличнаго отъ Оливье и котораго познанія считали происходящими отъ свтилъ и высшихъ духовъ, равно какъ, судя по плодамъ совтовъ Оливье, вообще полагали, что имъ руководствовалъ самъ діаволъ.

И такъ Людовикъ приказалъ нетерпливому Кентешо слдовать за собою и повелъ его въ башню, отдленную отъ замка Плесси, въ которой довольно просторно и пышно помщенъ былъ славный Астрологъ, стихотворецъ и философъ, Галлеотти Марти, или Марцій, или Мартивалль, родомъ изъ Нарни въ Италіи, сочинитель извстнаго трактата О вещахъ, неизвстныхъ большей части людей, предметъ удивленія своего вка и похвалъ Павла Джова. Онъ долго жилъ при двор Матея Корвина, Короля Венгерскаго, по Людовикъ почти обманомъ привлекъ его къ себ, не желая чтобы Венгерской Король пользовался совтами и бесдой мудреца, котораго почитали столь искуснымъ въ истолкованіи опредленій судьбы.

Мартивалль не походилъ на тхъ блдныхъ отшельниковъ, преподающихъ тайныя науки, которыхъ лице увядаетъ, глаза слабютъ отъ ночныхъ бдній надъ плавильнымъ горшкомъ и плоть умерщвляется безпрестаннымъ наблюденіемъ полярной медвдицы. Онъ предавался всмъ свтскимъ удовольствіямъ и когда еще не былъ слишкомъ толстъ, отличался искуствомъ въ Фехтованіи и во всхъ упражненіяхъ воинскихъ и гимнастическихъ, такъ, что Янъ Панноши оставилъ Латинскую епиграмму на сраженіе Галеонини съ противникомъ, прославившимся въ етомъ искуств, однакожь совершенно уступившимъ Астрологу честь побды.

Комнаты етаго воинственнаго и придворнаго мудреца были убраны гораздо великолпне прочихъ покоевъ, виднныхъ Кентенемъ въ Королевскомъ дворц. Красивыя и рзныя панели его библіотеки и богатыя обои ручались за топкій вкусъ Италіанскаго ученаго. Изъ библіотеки была дверь въ спальню, а другая въ башенку, служившую ему обсерваторіею. Большой дубовый столъ, стоящій посреди комнаты, былъ покрытъ прекраснымъ Турецкимъ ковромъ, составлявшимъ часть добычи, взятой въ шатр одного Паши, посл большаго Яицкаго сраженія,, въ которомъ Астрологъ сражался подл Матея Корвина, сего храбраго защитника Вры. На стол было множество математическихъ и астрологическихъ снарядовъ, равно превосходныхъ веществомъ и отдлкою. Серебряная астролябія была подарена ему Нмецкимъ Императорамъ, а градштокъ чернаго дерева, великолпно обдланный и украшенный золотомъ, былъ присланъ въ знакъ уваженія отъ Папы.

Множество другихъ различныхъ вещей лежало на стол, или висло по стнамъ, между прочимъ два полныя вооруженія, одно кольчатое, другое стальное, и оба, величиною своею, показывали что принадлежатъ Галеотти Мартиваллю, одаренному почти исполинскимъ ростомъ, Гишпанскій мечь, Шотландская сабля, Турецкая шашка, луки, колчаны и другія оружія, разнаго рода музыкальныя орудія, серебряное распятіе, древній погребальный сосудъ, множество маленькихъ бронзовыхъ пенатовъ, поклоняемыхъ язычниками и большее количество другихъ рдкостей, которыя трудно описать и изъ коихъ многія по суеврнымъ понятіямъ того вка должны были служишь волшебной наук.

Библіотека етаго чуднаго человка представляла не мене разноообразное смшеніе. Въ ней древнія рукописи классиковъ были перемшаны съ огромными твореньями Богослововъ или трудолюбивыхъ ученыхъ, занимавшихся химическими науками и старавшихся открыть ученикамъ своимъ сокровеннйшія таинства природы, посредствомъ Герметической Философіи. Было нсколько рукописей восточными буквами, а смыслъ, или безсмыслица, другихъ были сокрыты подъ завсою гіероглифическаго и кабалистическаго письма.

Вся комната и различныя украшенія представляли глазамъ картину нарочно обдуманную для произведенія впечатлнія, которое при вид наружности и ухватокъ самаго Астролога, еще сильне дйствовало на воображеніе. Сидя въ большихъ креслахъ, онъ съ любопытствомъ разсматривалъ обращенъ вновь изобртеннаго искуства книгопечатанія, тиснутый во Франкфурт.

Галеотти Мартивалль былъ высокаго роста, и не смотря на толщину свою, важнаго вида. Онъ прошелъ уже средній возрастъ жизни и привычка съ молоду къ т, леснымъ упражненіямъ, отъ которыхъ онъ не совсмъ еще отсталъ, не могла остановитъ врожденнаго расположенія къ толщин, увеличившагося отъ сидячей жизни, посвященной ученію и отъ наклонности къ хорошему столу. Не смотря на рзкія черты, видъ его былъ благороденъ и величественъ и Сантонъ могъ бы позавидовать длинной, черной бород его, упадающей на грудь. На немъ былъ халатъ изъ лучшаго Генуезскаго бархата, съ широкими рукавами, золотыми застежками, опушенный горностаемъ и стянутый поясомъ изъ пергамина, на которомъ были изображены красною краскою двнадцать знаковъ зодіака. Онъ всталъ и привтствовалъ Короля, но съ видомъ человка, который не боится присутствія столь высокой особы и сохраняетъ важность, присвоенную въ то время учеными.

— Ты занятъ, отецъ мой, сказалъ ему Король и кажется занятъ етимъ новымъ способомъ размножать рукописи посредствомъ машины. Неужьли вещи столь ремесленныя, столь земныя, могутъ быть предметомъ размышленій для человка, предъ которымъ твердь отверзаетъ небесную книгу свою?

— Братъ мои, отвчалъ Мартиваллъ, ибо итакъ житель сей кельи долженъ называть Короля Французскаго, когда онъ посщаешь его какъ ученикъ, поврь, что размышляя о послдствіяхъ етаго изобртенія, я читаю въ немъ также врно, какъ и въ совокупленіи свтилъ небесныхъ, предвщаніе перемнъ удивительныхъ и чрезвычайныхъ. Когда подумаю, какъ медленно и ограниченно до сел источникъ знаній напоялъ насъ водами своими, съ какими трудностями пьютъ изъ него и самые жаждущіе, какъ мало заботятся о немъ т, которые заняты только своими выгодами, какъ часто нападенія варваровъ угрожаютъ ему опасностію совратиться съ пути и изсякнуть, то могу ли безъ удивленія взирать на судьбу грядущихъ поколній, на которыхъ снидутъ познанія подобно первому и второму дождю, безостановочно и не оскудвая, неся обиліе, однмъ странамъ, потопляя другія, измняя вс виды общественной жизни, учреждая и разрушая вроисповданія, возвышая и низвергая царства…

— На минуту, Галеотти! вскричалъ Людовикъ, вс ети перемны случатся ли въ наше время?

— Нтъ, братъ мой, отвчалъ Мартивалль, ето изобртеніе можно сравнить съ деревцомъ: оно только что посажено, но въ грядущихъ поколніяхъ принесетъ плодъ пагубный, по драгоцнный подобно Едемскому, то есть познаніе добра и зла.

— Пусть будущее заботится о будущемъ, сказалъ Людовикъ, помолчавъ немного, мы живемъ въ настоящемъ вк и ему одному принадлежатъ попеченія наши. На каждый день довольно и насущнаго зла. Скажи, кончилъ ли ты гороскопъ, который я просилъ тебя вычислить и о которомъ ты уже нчто говорилъ мн? Я привелъ сюда того человка, дабы ты могъ употребить тутъ хиромантію, или какую другую науку. Дло къ спху.

Мудрецъ всталъ, и подойдя къ молодому человку, устремилъ на него большіе черные, исполненные живости глаза, какъ бы внутренно занимаясь разборомъ всхъ очертаній лица его. Кентень, покраснвъ и смшавшись отъ столь серьезнаго разсмотрнія человка съ такимъ почтеннымъ и важнымъ видомъ, потупилъ глаза и только громогласное приказаніе Астролога заставило его поднять ихъ.

— Не бойся, подними глаза и протяни руку.

Осмотрвъ правую Дюрвардову руку по всмъ обрядамъ тайной науки своей, Мартивалль отвелъ Короля на нсколько шаговъ.

— Внчанный братъ мой, сказалъ онъ ему, физіономія етаго молодаго человка и черты, напечатлнныя на рук его, чудеснымъ образомъ подтверждаютъ мною теб сказанное, успхи твои въ нашей высокой наук, позволяютъ теб самому сдлать по гороскопу его такое же заключеніе. Все предвщаетъ, что этотъ молодой человкъ будетъ храбръ и счастливъ.

— И вренъ? сказалъ Король, ибо врность не всегда неразлучна съ храбростію и счастіемъ.

— И вренъ, отвчалъ Астрологъ, ибо у него въ глазахъ и во взорахъ мужественная твердость) а линія жизни пряма и глубока, ето означаетъ, что врою и правдою будетъ служить своимъ благотворителямъ, или доврителямъ, однакожъ…

— Что однакожъ? спросилъ Король. Ну! отецъ Галеотти, что жъ ты не продолжаешь.

— Уши властителей подобны устамъ разслабленнаго больнаго, которыя не терпятъ горечи лкарствъ, нужныхъ для ихъ исцленія.

— Мои уши и уста не знаютъ етой разборчивости. Я могу выслушать всякой хорошій совтъ и проглотить всякое спасительное лкарство, не заботясь о жесткости перваго и о горечи втораго. Я съ ребячества не избалована излишнимъ снисхожденіемъ, молодость моя протекла въ изгнаніи и страданіи. Уши мои привыкли слушать самые жесткіе совты и не оскорбляться ими.

— Итакъ я вамъ скажу ясне, Государь, что если въ предполагаемомъ вами препорученіи найдется что нибудь… что нибудь такое… словомъ что нибудь, могущее устрашить пугливую совсть, то вы не должны давать его этому молодому человку, по крайней мр пока нсколько лтъ, проведенныхъ въ вашей служб, не сдлаютъ его столь же мало разборчивымъ, какъ другіе.

— Такъ только ето колебался ты сказать мн, добрый мой Галеотти? Разв ты боялся оскорбить меня етми словами? Ты врно очень чувствуешь, что въ моихъ обстоятельствахъ не льзя безпрестанно слдовать отвлеченнымъ законамъ нравственности. Но небо милосердо, церковь неистощима во благости, а заступленіе угодниковъ неослабно и безпрестанно.

При сихъ словахъ онъ снялъ шапку, поставилъ ее на столъ и ставъ на колни передъ свинцовыми образами, сказалъ: Sancte Huberte, Sancte Iuliane, Sancte Martine, Sancta Rosalia, Sancti quotquot’ adsstis, orate pro me peccatore! Ударивъ себя къ грудь, онъ всталъ, надлъ опять шапку, и сказалъ, обращаясь къ Астрологу: — Будь увренъ, добрый отецъ мой, что если бъ въ предполагаемомъ нами посланіи было что похожее на намекнутое тобою, то мы не поручили бы исполненія онаго етому молодому человку, и онъ даже не зналъ бы объ етой части нашихъ намреній.

— Ты поступишь очень благоразумно, царственный братъ мой. Можно также опасаться кой чего отъ пылкости етаго молодаго человка, ето порокъ врожденный всмъ многокровнымъ. Но, по правиламъ нашей науки, ето не можетъ быть перевсомъ прочихъ качествъ, усмотрнныхъ мною изъ его гороскопа и другихъ наблюденій.

— Будетъ ли полночь благопріятнымъ часомъ для начатія етаго опаснаго путешествія?— Вотъ, взгляни въ свои дневныя таблицы. Видишь положеніе лупы относительно къ Сатурну и управленіе Юпитера. Мн кажется при всемъ уваженіи къ превосходнымъ знаніямъ твоимъ, что ето предвщаетъ успхъ для отправляющаго посланнаго въ етотъ часъ.

— Такъ, отвчалъ Астрологъ, подумавъ нсколько, ето совокупленіе общаетъ успхъ отправляющему посланнаго, но думаю, что волненіе Сатурна угрожаетъ опасностію и бдствіями отъзжающимъ, изъ чего и заключаю, что путешествіе можетъ быть опасно и даже гибельно для предпринимающихъ его въ етотъ часъ. Невыгодное совокупленіе предвщаетъ насиліе и плненіе.

— Насиліе и плненіе отправляющимся, сказалъ Король, но успхъ отправляющему. Не толи говоришь ты, ученый отецъ?

— Именно, отвчалъ Мартивалль.

Людовикъ не возразилъ ничего на ето предвщаніе, которое Астрологъ вроятно сказалъ на обумъ, видя что предметъ гаданія скрываетъ какое нибудь опасное предприятіе. Онъ даже не далъ замтишь, сколь согласно оно съ его видами, которые, какъ извстно читателю, состояли въ томъ, чтобы предать Графиню Изабеллу Круа Вильгельму Ла-Марку, вождю, отличающемуся буйнымъ своимъ характеромъ и зврскимъ мужествомъ.

Тутъ Король вынулъ изъ кармана бумагу а не отдавая еще ея Мартиваллю, сказалъ ему тономъ похвальнаго слова:

— Ученый Галеотти, но удивись, что имя въ теб оракулъ, сокровище, знаніемъ превышающее всхъ живущихъ въ наше время, не исключая даже и великаго Нострадамуса, я часто желаю пользоваться твоею наукою въ моихъ недоумніяхъ и затрудненіяхъ.

— Государь, отвчалъ философъ, когда вы предложили мн промнять Венгерской дворъ на Французскій, я повиновался, ршившись вс мои познанія употреблять въ пользу, внчаннаго моего покровителя.

— Довольно, добрый мой Мартивалль, сказалъ Король: теперь слушай же со вниманіемъ мой вопросъ. Тутъ онъ развернулъ бумагу, которую держалъ въ рук, и прочелъ слдующее:— Человкъ, вовлеченный въ важный споръ, который по видимому долженъ ршиться законами, или оружіемъ, желаетъ найти средство устроить ето дло личнымъ свиданіемъ съ своимъ соперникомъ. Онъ спрашиваетъ, какой день будетъ благоприятенъ исполненію его намреній, какого успха можно ожидать отъ етаго переговора, и будетъ ли противникъ его отвчать на^: етотъ знакъ довренности съ благодарностію и чистосердечіемъ, или употребитъ во зло выгоды, которыя можетъ представить ему такое свиданіе?

— Ето вопросъ важной, отвчалъ Мартивалль, когда Король окончилъ свое чтеніе. Мн нужно для него начертишь планетный бгъ и предаться совершенно глубокимъ размышленіямъ.

— Потрудись, добрый отецъ и учитель мой, отвчалъ Король, и увидишь, что значитъ одолжить Короля Французскаго. Мы ршились, если позволятъ созвздія, а слабыя познанія наши заставляютъ думать, что он одобрятъ предприятіе наше, ршились отважиться на одцо дло собственною нашею особою, для отвращенія етхъ богопротивныхъ браней.

— Да помогутъ угодники богоугоднымъ начинаніямъ Вашего Величества, сказалъ Астрологъ, и да сохранятъ священную особу твою!

— Благодарю, ученый отецъ, отвчалъ Людовикъ, покамстъ, вотъ теб на приумноженіе драгоцнной твоей библіотеки.

Въ то же время онъ подсунулъ подъ одну книгу маленькой кошелекъ съ золотомъ, ибо, наблюдая бережливость и въ суевріи, полагалъ, что довольно платитъ за услуги Астролога назначеннымъ ему жалованьемъ, и иметъ право, даже въ самыхъ важныхъ случаяхъ, пользоваться его дарованіями за самую умренную цну.

Заплативъ такимъ образомъ, говоря по приказному, за труды своему стряпчему, Людовикъ обратился къ Дюрварду и сказалъ ему:— Ступай за мною, храбрый мой Шотландецъ, ступай за мною, какъ избранный судьбою и Государемъ для совершенія важнаго дла. Постарайся приготовить все, что бы ты могъ поставить ногу въ стремя только что колоколъ Св. Мартына ударитъ полночь. Минуту раньше и минуту позже, ты потеряешь выгодное стояніе созвздій, радующихся на твое посланіе.

При сихъ словахъ Король вышелъ, въ сопровожденіи молодаго своего стража, и не успли они удалиться, какъ Астрологъ предался чувствамъ вовсе отличнымъ отъ тхъ, которыя, казалось, одушевляли его въ присутствіи Короля.

— Негодный скряга! вскричалъ онъ, сжимая кошелекъ въ рук, ибо, не зная мры своимъ расходамъ, онъ всегда нуждался въ деньгахъ. Гнусный и скупой сумазбродъ! жена корабельщика больше бы дала мн, чтобъ узнать счастливо ли създитъ мужъ ея. Ему хоть не много понять изящныя науки! да, когда визгливая лисица и воющій волкъ сдлаются музыкантами. Ему разбирать преславные гербы небесные! да, когда слпой кротъ будетъ имть рысьи глаза. Post tot promissa! Расточивъ мн столько общаній, чтобы сманить отъ щедраго-Матея, гд Гуинъ и Турокъ, Христіане и неврные, владыки Свера и Ханы Татарскіе въ запуски дарили меня! Не думаетъ ли онъ, что я стану долго жить въ етомъ старомъ замк, какъ снигирь въ клтк, который поетъ по свисту его? Клянусь, что нтъ! Aut inveniam viam, aut faciam. Найду, или выдумаю средство. Кардиналъ Ла-Баліо прозорливъ и щедръ, онъ увидитъ вопросъ, заданный мн Королемъ, и Его Преосвященство будетъ виноватъ, если звзды дадутъ отвтъ неприятный Людовику.

Онъ взялъ опять отвергаемый имъ кошелекъ и снова взвсилъ его на рук.— Можетъ статься, сказалъ онъ, что въ этомъ негодномъ кошельк спрятана какая-нибудь жемчужина, или драгоцнность! я слыхалъ, что онъ бываетъ щедръ до расточительности, когда ему вздумается, или польза того потребуетъ.

Онъ высыпалъ кошелекъ на столъ, нашелъ въ немъ ни боле, ни мене десяти золотыхъ монетъ и вскричалъ съ новымъ негодованіемъ:

— Или думаетъ онъ, что за такое ничтожное награжденіе, я насыщу его плодами той небесной науки, которой учился у Истраговскаго Армянскаго настоятеля, сорокъ лтъ не взиравшаго на солнце, у Грека Дубравія, который, говорятъ, посщалъ шейка Ева-Али въ пещер его, посреди пустынь иваиды? Нтъ, клянусь небомъ! презирающій науку погибнетъ отъ невжества своего. Десять золотыхъ монетъ! Мн почти стыдно предложить ету сумму Туанет на ленты.

Сказавъ ето, разъяренный мудрецъ все таки положилъ презираемое золото въ большую суму, носимую имъ на пояс, и которую Туанета и другія особы, помогающія безразсуднымъ издержкамъ его, умли обыкновенно опорожнять скоре, нежели Астрологъ нашъ, при всей своей учености, находилъ средства наполнять ее.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
Путешествіе.

Избгая разговора съ кмъ бы то ни было, ибо получилъ такое приказаніе, Дюрвардъ немедленно надлъ прекрасныя латы, но безъ украшеній, нарукавники и набедренники, а на голову хорошій стальной шлемъ безъ забрала, равно прекрасное верхнее платье, изъ хорошо выдланной замши, вышитое по всмъ швамъ и приличное управителю дворянскаго дома.

Оружіе и платье принесъ къ нему въ комнату Оливье, который съ обыкновеннымъ своимъ равнодушіемъ и вкрадчивою улыбкою, увдомилъ его, что дяд приказано идти въ караулъ, чтобы онъ не могъ разспрашивать о причин всхъ етхъ таинственныхъ приготовленій.

— За васъ извинятся передъ вашимъ родственникомъ, сказалъ Оливье, улыбнувшись еще, а когда, любезный сынъ, вы возвратитесь цлы и невредимы, исполнивъ такое принятое порученіе, то я не сомнваюсь, чтобъ васъ не нашли достойнымъ повышенія, которое избавитъ васъ отчета въ своихъ поступкахъ передъ кмъ бы-то ни было и поставитъ главою людей, которые вамъ обязаны будутъ отчетомъ.

Вотъ что говорилъ Оливье чортъ, вроятно соображая въ ум своемъ возможности, заставляющія полагать, что бдный молодой человкъ, которому онъ во время разговора дружески пожималъ руку, непремнно найдетъ смерть или плненіе въ данномъ ему порученіи.

За нсколько минутъ до полуночи, Кентень, въ силу полученныхъ наставленій, пошелъ на второй дворъ и остановился у Дофиновой башни, которая, какъ извстію читателямъ, была назначена для временнаго жительства Графинь Круа. Онъ нашелъ на этомъ сборномъ мст людей и лошадей свиты, двухъ лошаковъ, уже навьюченныхъ пожитками, трехъ лошадей, назначенныхъ (двумъ Графинямъ и врной горничной, наконецъ для себя славнаго боевого коня, котораго сдло, убранное сталью, сверкало при блдномъ свт луны. Ни съ той, ни съ другой стороны не было никакой переклички. Люди сидли верхами неподвижно, какъ статуи, и Кентень при тускломъ сіяніи ночнаго свтила съ удовольствіемъ замтилъ, что они были хорошо вооружены и держали въ рукахъ длинныя копья. Ихъ было только трое, но одинъ изъ нихъ сказалъ шопотомъ Кентеню, съ весьма замтнымъ Гасконскимъ выговоромъ, что проводникъ съдется съ ними за Туромъ.

Во все ето время, свтъ мелькалъ въ разныхъ окнахъ башни, точно будто дамы спшили готовиться къ отъзду. Наконецъ отворилась дверка и вышли три женщины, въ сопровожденіи мущины, укутаннаго плащомъ. Он молча сли на приготовленныхъ себ коней, а спутникъ пошелъ впередъ, сказалъ пропускное слово и размнялся условными знаками съ бдительными стражами, мимо которыхъ они поперемнно проходили. Наконецъ достигли послдней изъ сихъ грозныхъ заставъ, тутъ человкъ, служившій дотол провожатымъ, остановился и тихо сказалъ обимъ Графинямъ нсколько словъ съ привтливымъ и услужливымъ видомъ.

— Да хранитъ васъ Небо, Государь! сказалъ голосъ, отъ котораго забилось сердце у Дюрварда, и да проститъ васъ, если виды ваши не такъ безкорыстны, какъ слова! Быть подъ покровительствомъ добраго Епископа Литтихскаго, вотъ все, чего я теперь желаю.

Тотъ, кому она сказала ето, прошепталъ отвтъ, котораго нельзя было разслушать и возвратился въ замокъ, но Кентень узналъ въ немъ самаго Короля, котораго конечно желаніе совершенно увриться въ отъзд двухъ дамъ принудило почтить его своимъ присутствіемъ, чтобы он какъ нибудь не поколебались, или чтобъ стражи замка не сдлали какого непредвидннаго препятствія.

Пока отрядъ былъ близко отъ замка, то принужденъ былъ хать очень осторожно, чтобы избжать западней и капкановъ, разставленныхъ по дорог. Но казалось, у Гасконца была путеводная пить въ етомъ лабиринт, пагубномъ для чужеземцовъ. Прохавъ съ четверть часа они очутились вн предловъ Плесси-Ле-Паркъ, и не подалеку отъ города Тура.

Луна, совершенно освобожденная отъ облаковъ, изъ за которыхъ до тхъ поръ выглядывала только изрдка, теперь проливала океанъ свта на великолпнйшую картину. Пышная Луара катила величественныя воды свои посреди богатйшей равнины Франціи, въ берегахъ, украшенныхъ башнями и терассами, виноградинками и шелковичными деревьями. Древняя столица Турени возвышала башни, защищающія ея ворота и ограду, осребряемую сіяніемъ луны, а во внутренности оной видны были верхи огромнаго зданія, сооруженнаго въ пятомъ вк усердіемъ Епископа Перпетуа и которое содлалось лучшимъ храмомъ во всей Франціи посредствомъ многочисленныхъ украшеній, прибавленныхъ, къ нему набожностію Карла Великаго и его преемниковъ. Равно видны были башни церкви Св. Галіена, и мрачный и грозный замокъ, какъ слышно, бывшій древл жилищемъ Императора Валентиніана.

Хотя обстоятельства, въ которыхъ находился Кентень Дюрвардъ, должны были завладть всми его мыслями, все онъ не могъ безъ восторга смотрть на зрлище, которое природа и искуство, казалось, старались украсить всею пышностію своею. Удивленіе его увеличивалось еще отъ сравненія съ тми горами, которыхъ величественнйшіе-виды всегда носятъ отпечатокъ безплодности. Его наблюденія были прерваны голосомъ Графини Амелины, поднявшимся по крайней мр на октаву выше тхъ, приятныхъ звуковъ, которыми она прощалась съ Королемъ. Ей хотлось говоришь съ начальникомъ маленькаго отряда. Кентень, толкнувъ лошадь, почтительно подъхалъ къ двумъ дамамъ и Графиня Амелина сдлала ему слдующій допросъ:

— Какъ васъ зовутъ? Какое ваше званіе? Кентень отвчалъ на оба вопроса.

— Совершенно ли знаете вы дорогу?

Онъ отвчалъ, что не можетъ уврять, онъ слишкомъ хорошо ее знаетъ, но получилъ подробныя наставленія, и при первомъ роздых долженъ найти проводника, который можетъ во всхъ отношеніяхъ управлять дальнйшимъ ихъ шествіемъ. До тхъ, поръ мсто его займетъ всадникъ, недавно къ нимъ подъхавшій и дополнившій отрядъ.

— А почему выбрали васъ для такого порученія? Мн сказывали, что вы тотъ caмый молодой человкъ, который стоялъ вчера на часахъ въ галлере, гд мы нашли Французскую Принцессу. Вы, кажется, слишкомъ молоды, слишкомъ неопытны дли исполненія такого порученія. Къ тому жъ вы не Французъ, у васъ иностранный выговоръ.

— Мой долгъ исполнять по велнія Короля, сударыня, а не разбирать ихъ причины.

— Дворянинъ ли вы?

— Могу увришь въ етомъ смло, сударыня,— А не васъ ли, спросила Графиня Изабелла съ застнчивымъ видомъ, встртила: я съ Королемъ въ трактир Лилій?.

Понизивъ голосъ можетъ быть также отъ застнчивости, Кентень отвчалъ утвердитеньно.

— Въ такомъ случа, любезная тетушка, сказала она Графин Амелин, намъ нечего бояться подъ охраненіемъ етаго Господина: онъ не похожъ на человка, которому благоразумно можно ввритъ исполненіе измны и жестокости надъ двумя беззащитными женщинами.

— Клянусь честью, сударыня, вскричалъ Дюрвардъ, славою нашего дома и прахомъ предковъ, что не желалъ бы ниже за Францію съ Шотландіей быть измнникомъ и жестокимъ противъ васъ.

— Вы хорошо говорите, молодой человкъ! сказала Графиня Амелина, но мы прислушались къ сладкимъ рчамъ Короля Людовика и повренныхъ его. Вотъ такъ-то онъ уговорилъ насъ искать убжища во Франціи, когда бы мы могли съ меньшею опасностію, чмъ теперь, найти его у Епископа Литтихскаго, прибгнуть къ покровительству Внцеслава Германскаго, или Едуарда Англійскаго. И что же вышло изъ Королевскихъ общаній? Что насъ прятали недостойно, постыдно, подобно запрещеннымъ товарамъ, подъ именами простонародными, въ негодномъ трактир, а ты знаешь, Мара, продолжала она, обращаясь къ своей горничной, что мы всегда одвались подъ балдахиномъ и на возвышеніи съ тремя ступенями, а здсь принуждены были одваться на полу комнаты, какъ будто молочницы.

Мара подтвердила горестную истину сказаннаго своею Госпожею.

— Я желала бы, чтобъ мы не имли другихъ поводовъ жаловаться, сказала Изабелла, я охотно бы обошлась безо всхъ признаковъ величія.

— Да не безъ общества же, племянница: ето невозможно.

— Я обошлась бы безъ всего, любезная тетушка, отвчала она голосомъ, который дошелъ до сердца молодаго ея провожатаго, точно безо всего, лишь бы найти врное и честное убжище. Я не желаю, Богъ видитъ, что никогда не желала быть причиною войны между Франціею и отечествомъ моимъ Бургундіею. Мн было бы очень больно, еслибъ за меня погибъ хоть одинъ человкъ. Я просила только позволенія удалиться въ монастырь въ Мармутье, или другомъ какомъ мст.

— Ты говоришь, какъ совершенная сумасшедшая, любезная племянница, а не такъ, какъ дочь благороднаго брата моего. Хорошо, что есть еще сердце, въ которомъ сохранилась нсколько гордость благороднаго дома Круа. Чмъ бы отличалась знатная дама отъ загорвшей молочницы, какъ не тмъ, что за одну ломаютъ копья, а за другую — орховыя втви. Говорятъ теб, что когда я была въ цвт молодости, не много постаре теперешняго твоего возраста, то въ честь мою былъ славный Гафлингемской турниръ. Защитниковъ было четверо, а нападающихъ до двенадцати. Онъ стоилъ жизни двумъ Рыцарямъ и переломлены спина, плечо, три ноги и дв руки, не говоря уже о множеств прочихъ ранъ и ушибовъ, которыхъ Герольды счесть не могли. Вотъ какъ всегда были уважаемые дамы нашего дома. Ахъ! еслибъ въ теб была хоть половина великаго духа благородныхъ твоихъ предковъ, ты нашла бы средство при какомъ ни будь двор, гд еще любовь къ дамамъ и слава оружія въ чести, учредить турниръ, въ которомъ наградою была бы рука твоя, подобно твоей прабабк, блаженной памяти, бывшей наградою на славномъ Страсбургскомъ турнир, ты етимъ приобрла бы лучшаго Рыцаря во всей Европ для поддержанія правъ дома Круа противъ утсненія Бургундіи и политики Франціи.

— Но, любезная тетушка, старая кормилица мн сказывала, что хотя Рейн-Графъ и былъ лучшимъ Рыцаремъ на славномъ Страсбургскомъ турнир и хотя етимъ приобрлъ руку почтенной прабабки моей, блаженной памяти, однакожь етотъ бракъ былъ не очень счастливъ потому, что онъ имлъ привычку часто бранить ее и даже иногда бивалъ.

— А. для чего же нтъ? вскричала Графиня Амелина въ романическомъ восторг своемъ отъ Рыцарства, почему етмъ побдоноснымъ рукамъ, привыкшимъ колоть и рубить въ чистомъ пол, не сохранять своей дятельности дома? Я въ тысячу разъ лучше желаю, чтобъ меня по два раза на день билъ благородный Рыцарь, котораго рука была бы также страшна другимъ, какъ и мн самой, нежели имть мужемъ робкаго, который не смлъ бы поднять руки ни на жену и ни на кого.

— Я пожелала бы вамъ всякаго блага съ такимъ буйнымъ супругомъ, любезная тетушка, но врно бы не стала завидовать, ибо, если правда, что можно изуродовать кого нибудь на турнир, то въ дамской гостиной совсмъ другое дло.

— Но можно выдши за знаменитаго Рыцаря, не подвергаясь непремнно побоямъ, хотя и правда, что блаженной памяти предокъ нашъ Рейнграфъ Готфридъ, былъ нсколько крутаго права и слишкомъ любилъ рейнвейнъ. Совершенный Рыцарь — агнецъ съ дамами и левъ по среди копій. Былъ Теобальдъ Монтиньи, дай Богъ ему царство небесное! самый кроткій человкъ и никогда не осмлился поднять руку на жену свою, такъ, что на турнир побивалъ всхъ враговъ, а дома позволялъ прекрасной неприятельниц бить себя. Какъ быть! самъ виноватъ. Онъ былъ однимъ изъ защитниковъ на Гафлингемскомъ турнир и сражался-такъ хорошо, что если бъ угодно было Богу и твоему дду, то онъ могъ бы найти супругу, которая лучше бы отвчала его кротости.

Графиня Изабелла, имя нсколько причину бояться етаго славнаго Гафлингемскаго турнира, ибо » тетка ея всегда говорила очень плодовито объ етомъ предмет, окончила разговоръ, и Кентень, съ вжливостію благовоспитаннаго молодаго человка, боясь обезпокоить ихъ своимъ присутствіемъ, похалъ впередъ и поравнялся съ провожатымъ, какъ бы желая разспросить его о дорог.

Между тмъ об дамы хали молча, или говорили о вещахъ, не заслуживающихъ повствованія. Наконецъ стало разсвтать и какъ он уже нсколько часовъ были на кон, то Дюрвардъ, боясь утомить ихъ, нетерпливо хотлъ дохать до перваго роздыха.

— Я черезъ полчаса покажу вамъ его, отвчалъ провожатый.

— И тогда ввришь насъ другому проводнику? спросилъ Кентень.

— Именно. Мои путешествія всегда короткія и по прямой линіи. Между тмъ какъ вы, Господинъ стрлокъ, и многіе другіе описываете дугу наподобіе лука, я всегда держусь прямой хорды, или натянутой веревки.

Луна давно уже скатилась за горизонтъ и заря начинала заниматься на восток и отражалась зеркальными водами небольшаго озера, по берегу котораго хали наши путешественники. Ето озеро стояло посреди большой равнины, на коей видны были разбросанныя деревья и кустарники, по столь рдкія, что уже можно было хорошо различать предметы. Кентень взглянулъ на своего спутника и подъ снью надвинутой огромной шляпы съ большими полями, узналъ шутливыя черты того Петитандре, чьи пальцы, не задолго предъ тмъ, за одно съ мрачнымъ товарищемъ его Труазетелемъ, такъ дятельно работали около его шеи.

Привыкши въ Шотландіи смотрть на палача съ ужасомъ, близкимъ къ суеврію, Кентень уступилъ отвращенію, нсколько смшанному съ боязнію и еще увеличенному воспоминаніемъ о приключеніи, въ которомъ онъ подвергался такой опасности, поворотилъ на право голову своей лошади и пришпоривъ ее, отъхалъ на семь, или восемь футовъ отъ ненавистнаго своего спутника.

— Ere! вскричалъ Петитандре, молодецъ не забылъ меня. Ну чтожь, товарищъ! надюсь, ты на меня не сердишься? Въ нашей земл всякой долженъ кормиться своими трудами. Ничуть не стыдно побывать у меня въ рукахъ, потому что я чистенько прицпляю къ дереву живые плоды, и сверхъ того я, по милости Божіей, презабавный весельчакъ. Ха! ха! ха! Можно бы пересказать теб множество штукъ, надланныхъ мною подъ самою вислицею, да такихъ забавныхъ что я принужднъ былъ поскоре оканчивать свою работу, чтобы мои колодники не померли со смху, а ето нанесло бы стыдъ моимъ занятіямъ.

Сказавъ ето, онъ тронулъ повода своей лошади, чтобы сблизить разстояніе между собою и Шотландцемъ, и продолжалъ: — Полно, Господинъ стрлокъ, намъ не за что дуться другъ на Друга, я, право, исполняю свою должность весело и безъ злобы и особенно люблю тхъ, кому накину веревку на шею, чтобы пожаловать ихъ кавалерами ордена Св. Патибуларія: такъ честной отецъ Ваконельдіабло, капелланъ придворнаго судьи, называетъ покровителя палачей.

— Прочь, негодной, сказалъ Кентень служителю правосудія, видя, что онъ хочетъ приблизиться къ нему, прочь, чтобъ мн не вздумалось доказать теб разницу между человкомъ съ честью и презрннйшею тварью въ обществ.

— Тише! тише! сказалъ Петитандре, видишь, какой бойкой! Добро бы ты говорилъ о честномъ человк, оно могло бы походить на правду, а что касается до людей съ честью, то я ежедневно тружусь надъ ними также близко, какъ потрудился было и надъ тобою. Да, Богъ съ тобой, и оставайся одинъ, если хочешь. Я далъ бы теб сткляночку Оверньйскаго вина запить нашу ссору, но ты презираешь мою учтивость, такъ дуйся, сколько душ угодно. Я никогда не ссорюсь съ моими приятелями, съ моими плясунчиками, товарищами въ забавахъ, любезными братцами, какъ Яковъ мясникъ называетъ своихъ барашковъ, словомъ съ тми, у кого на лбу, какъ у вашей милости, написано крупными литерами: П. Е. Т. Л. Я. О, нтъ! пусть они обращаются со мною какъ угодно, я все готовъ въ приличное время услужить имъ, и ты самъ увидишь, если опять попадешься ко мн въ руки, что Петитандре знаетъ, какъ прощаютъ обиды.

Сказавъ ето и дополнивъ слова свои насмшливымъ взглядомъ на Кентеня, онъ толкнулъ свою лошадь, перехалъ на другую сторону дороги и оставилъ Кентеня глотать свои шуточки, сколько позволяла ему Шотландская гордость.

Кентень почувствовалъ сильное желаніе изломать на немъ древко своего копья, но укротилъ гнвъ свой, подумавъ, что ссориться съ такимъ человкомъ постыдно везд и всегда, а теперь такое забвеніе должности могло имть опаснйшія послдствія. И потому, не отвчая ничего на неумстныя насмшки Петитандре, онъ только внутренно молилъ Бога, чтобы дамы не слыхала ихъ, ибо ето подало бы имъ невыгодное мнніе о молодомъ человк, подверженномъ онымъ.

Не долго могъ онъ предаваться етмъ размышленіямъ, он прерваны были пронзительными криками обихъ дамъ.

— Посмотрите! посмотрите на задъ! Ради Бога, сберегите насъ и себя! За нами погоня! Кентень поспшно оглянулся и въ самомъ дл ему, показалось, что два вооруженные всадника ихъ преслдуютъ, и поскорости зды своей скоро должны настигнуть.— Ето врно стражи придворнаго судьи, объзжаютъ дозоромъ по лсу. Посмотри, сказалъ онъ Петитандре, узнаешь ли ты ихъ?

Петитандре повиновался и посмотрвъ отвчалъ ему съ веселымъ видомъ: — Ети всадники ни вамъ, ни мн не товарищи, они не изъ Королевской стражи и также не принадлежатъ къ страж главнаго судьи, ибо на нихъ, кажется, шлемы съ опущенными забралами и нашей пики. Пострлъ побери ети нашейники! изо всего вооруженія я ихъ особенно не терплю, мн часто случалось биться часъ, разстегивая ихъ.

— Милостивыя Государыни, сказалъ Кентень, не обращая вниманія на слова Петитандре, извольте хать впередъ, но не такъ скоро, чтобъ можно было принять ето за побгъ, однакожь, чтобъ вамъ можно было воспользоваться моими стараніями остановить этихъ двухъ всадниковъ, насъ преслдующихъ.

Графиня Изабелла взглянула на Кентеня и пошептала на ухо тетк, которая сказала Кентеню:

— Мы почтили насъ своею довренностію, Господинъ стрлокъ, и лучше подвергнемся всему, что можетъ съ нами случишься подл васъ, чмъ хать впередъ съ этимъ человкомъ, котораго лице, кажется, не предвщаетъ добра.

— Какъ вамъ угодно, Милостивыя Государыни, отвчалъ молодой Шотландецъ, правду сказать, ихъ только двое и хотя по вооруженію кажутся Рыцарями, но все они узнаютъ, если имютъ какое дурное намреніе, какъ Шотландецъ исполняетъ свою должность въ присутствіи такихъ особъ какъ вы и для защиты вашей. Кто изъ васъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ тремъ подчиненнымъ своимъ, хочетъ вмст со мною помриться копьями съ этими всадниками?

У двоихъ, повидимому, не достало ршимости, но третій, Бертрандъ Гюіотъ поклялся, что еслибъ они были Рыцарями круглаго стола Короля Артура, онъ и тогда сразился бы съ ними за честь Гасконіи.

Во время сего разговора, два Рыцаря, ибо они по наружности не могли быть низшаго званія, подъхали къ задней страж маленькаго отряда, составляемой изъ Кентеня и храбраго Гасконца, на обоихъ были прекрасныя стальныя вооруженія, отличной шлифовки, но, безъ девизовъ, по которымъ бы можно было ихъ узнать.

Одинъ изъ нихъ, подъзжая, закричалъ Кентеню: — Прочь, Господинъ оруженосецъ: мы прихали смнить тебя съ должности, превышающей твое званіе. Наши попеченія будутъ етмъ дамамъ приятне твоихъ, ибо при теб он только что плнницы.

— Въ отвтъ на требованіе ваше, Милостивый Государь, возразилъ Дюрвардъ, я скажу прежде всего, что исполняю должность, возложенную на меня моимъ Государемъ, а наконецъ, что ет дамы желаютъ остаться подъ моимъ охраненіемъ, хотя я и точно етаго не достоинъ.

— Какъ, негодной, вскричалъ одинъ изъ всадниковъ, ты, нищій бродяга, смешь оказывать сопротивленіе двумъ Рыцарямъ.

— Именно сопротивленіе, отвчалъ Дюрвардъ: я точно хочу сопротивляться вашему неучтивому и беззаконному нападенію, а если есть какое различіе между нашими званіями, то нечестный поступокъ вашъ уничтожаетъ его. Обнажайте жь мечи, или, если хотите сражаться на копьяхъ, то разъзжайтесь.

Рыцари сдлали оборотъ и отъхали шаговъ на двсти. Кентень, взглянувъ на двухъ Графинь, наклонился на сдл, какъ бы прося ихъ помогать ему своими молитвами, и между тмъ, какъ он махали платками, въ знакъ ободренія, два другіе поборника отъхали достаточно для нападенія.

Поощри въ Гасконца къ храброму сопротивленію, Кентень пустилъ свою лошадь въ галопъ и четверо всадниковъ сшиблись посредин пространства, ихъ раздлявшаго. Сшибка была пагубна бдному Гасконцу, ибо: противникъ его направилъ копье прямо въ лицо, незащищаемое забраломъ, копье попало въ глазъ, прошло до черепа и повергло его мертвымъ на мст.

Съ другой стороны, Дюрвардъ, имющій ту же невыгоду и видя, что противникъ нападаетъ на него тмъ же самымъ образомъ, сдлалъ такое удачное движеніе на сдл, что неприятельское копье прошло ему надъ правымъ плечомъ и слегка оцарапало щеку, а онъ, ударивъ противника прямо въ грудь, вышибъ его изъ сдла. Кентень скочилъ съ лошади, чтобы разстегнуть шлемъ поверженнаго, по другой Рыцарь, который еще не раззвалъ рта, видя неудачу своего товарища, спшился еще скоре и ставши передъ другомъ своимъ, лишеннымъ чувствъ, сказалъ Дюрварду: — Молодой смльчакъ, ради Бога и Св. Мартына, садись на лошадь и убирайся съ твоимъ женскимъ обозомъ. Чортъ возьми, он ужъ и то надлали зла ныншнимъ утромъ.

— Съ позволенія вашего, господинъ Рыцарь, отвчалъ Кентень, недовольный гордымъ голосомъ, которымъ ему совтовали, я сперва погляжу съ кмъ имлъ дло, а посл узнаю, пню долженъ отвчать мн за смерть моего товарища.

— Ты прежде умрешь, чмъ узнаешь и разскажешь ето, вскричалъ Рыцарь, еще повторяю, ступай съ Богомъ. Если мы сдлали глупость, что помшали вашему путешествію, то довольно наказаны, ибо зло, тобою сдланное, не льзя поправить ни твоею смертію, ни истребленіемъ всхъ твоихъ товарищей. А! вскричалъ онъ, видя, что Дюрвардъ обнажилъ мечь, если хочешь, пожалуй. Защищайся.

Въ то же время онъ поподчивалъ молодаго Шотландца такимъ полновснымъ ударомъ по голов, что Кентень, хотя рожденный въ стран, гд дрались не мертвыми руками, только въ Романахъ читывалъ о такомъ сильномъ удар меча. Онъ налетлъ съ силой и быстротою молніи, отшибъ ефесъ сабли, которую Дюрвардъ поднялъ для защищенія, разрубилъ шлемъ до самыхъ волосъ, но не пошелъ дале. Однакожь молодой воинъ, оглушенный силою удара, упалъ на одно колно, и на минуту былъ во власти своего противника, еслибъ ему захотлось удвоить, но или щадя его молодость, или удивляясь мужеству, или даже повинуясь великодушію, которое не позволяло ему нападать на врага беззащитнаго, Рыцарь не захотлъ воспользоваться стою выгодою. Между тмъ Кентень, опомнившись, проворно вскочилъ и напалъ на противника съ стремительностію человка, ршившагося побдишь, или погибнуть, и съ хладнокровіемъ, необходимымъ для того, кто хочетъ воспользоваться всми своими средствами. Ршившись не подвергаться впередъ такимъ ужаснымъ ударамъ, онъ воспользовался превосходнйшимъ проворствомъ, которое умножалось отъ сравнительной легкости его вооруженія, дабы утомить неприятеля, нападая со всхъ сторонъ такъ внезапно и быстро, что тотъ, покрытый тяжелымъ вооруженіемъ, не могъ долго защищаться безъ крайней усталости.

Напрасно етотъ великодушный противникъ кричалъ Кентеню, что имъ больше не за что сражаться и что жаль будетъ его ранить. Повинуясь только желанію омыть стыдъ перваго своего пораженія, Дюрпардъ продолжалъ нападать на него съ быстротою молніи, угрожая то лезвіемъ, то остріемъ сабли, и внимательно примчая за всми движеніями врага, столь ужаснымъ образомъ уже доказавшаго ему превосходную силу руки своей, такъ что былъ готовъ отпрыгнуть назадъ, или въ сторону при каждомъ удар тяжелаго неприятельскаго меча.

— Видно самъ чортъ набилъ въ етаго молодаго сумазброда гордости и упрямства, сказалъ Рыцарь: стало тебя ничмъ не льзя успокоить, кром хорошаго тумака въ голову. И перемнивъ образъ сраженія, онъ началъ обороняться, довольствуясь отбивать удары, которые Кентень не переставалъ наносить ему, по видимому не стараясь возвращать ихъ, но выжидая минуты, когда молодой воинъ, уставши, оступившись, или оплошавши, дастъ ему случай кончитъ сраженіе однимъ ударомъ. Вроятно ета хитрая политика удалась бы ему, но судьба опредлила иначе.

Они еще бились съ равнымъ бшенствомъ, какъ прискакавшій во всю прыть отрядъ верьховыхъ закричалъ имъ: — Перестаньте! перестаньте! именемъ Короля!— Оба противника отступили въ одно и то же время, и Кентень съ удивленіемъ увидлъ своего Капитана, Лорда Кравфорда, начальникомъ отряда, прервавшаго сраженіе. Онъ узналъ также Тристана Пустынника съ двумя, или тремя его служителями. Всхъ же верьховыхъ было человкъ двадцать.

ГЛАВА ПЯТЬНАДЦАТАЯ.
Провожатый.

Приздъ Лорда Кравфорда и его отряда окончилъ вдругъ сраженіе, описанное въ предъидущей глав.— Рыцарь, поднявъ забрало, отдалъ саблю старому Лорду и сказалъ ему.— Кравфордъ, я сдаюсь, но выслушай, я скажу на ухо. Ради Бога, спаси Герцога Орлеанскаго.

— Что! Какъ! Герцога Орлеанскаго! вскричалъ начальникъ Шотландской стражи, видно шутъ самъ чортъ вмшался, ето погубитъ его во мнніи Короля, на всегда погубить.

— Не разспрашивай меня, отвчалъ Дюнуа, ибо онъ былъ дйствующимъ въ етомъ произшествіи, я виноватъ и виноватъ одинъ. Видишь, въ немъ примтенъ знакъ жизни. Мн хотлось только похитить ету молодую Графиню, завладть ея рукою и помстьями, и Посмотри, что изъ етаго вышло. Отгони своихъ негодяевъ, чтобъ его ни-кто не могъ узнать.

При сихъ словахъ онъ поднялъ забрало на шлемъ Герцога Орлеанскаго, и вспрыснулъ ему лицо водою изъ ближняго озера.

Между тмъ Дюрвардъ такъ быстро переходившій отъ одного приключенія къ другому, стоялъ неподвижно отъ удивленія. Блдныя черты перваго противника удостоврили его, что онъ вышибъ изъ сдла перваго Принца крови и съ знаменитымъ Дюнуа, съ лучшимъ воиномъ во всемъ Королевств, помрился мечемъ, ети два воинскіе подвига сами по себ были очень почетны, но понравятся ли они Королю: ето былъ другой вопросъ. Герцогъ пришелъ въ себя, слъ, собравъ силы и внимательно слушалъ разговоръ Дюнуа съ Кравфордомъ, первый утверждалъ, что не нужно произносить имя Герцога Орлеанскаго въ этомъ дл, ибо онъ готовъ взять все порицаніе на себя и объявляетъ, что Герцогъ только изъ дружбы за нимъ, послдовалъ.

Лордъ Кравфордъ слушалъ его, потупивъ глаза въ землю, вздыхалъ и по временамъ качалъ головою.— Ты знаешь, Дюнуа, сказалъ онъ наконецъ, взглянувъ на него, что изъ любви къ отцу твоему и даже къ теб, я желалъ бы теб услужишь..’

— Я вовсе не прошу о себ! вскричалъ Дюнуа, я отдалъ теб свою саблю, я твой плнникъ, чего еще надобно? Но прошу за етаго благороднаго Принца, единственную надежду Франціи, если Богу угодно прекратить жизнь Дофина, онъ прохалъ сюда только по моей просьб, желая содйствовать моему счастію, самъ Король нсколько обнадежилъ меня.

— Дюнуа, отвчалъ Кравфордъ, еслибы другой, а не ты говорилъ мн, что ты вовлекъ благороднаго Принца въ такое ужасное положеніе, для личныхъ видовъ твоихъ, я назвалъ бы его прямо лжецомъ, и хотя ты самъ теперь увряешь меня въ етомъ, я сомнваюсь въ истин и твоихъ словъ.

— Благородный Кравфордъ, сказалъ Герцогъ Орлеанскій, опомнившись совершенно, по сходству характера вашего съ Дюнуа, вы не можете не отдать ему справедливости. Я напротивъ завлекъ его сюда по невол для безразсуднаго намренія, наскоро обдуманнаго и наудачу исполненнаго. Смотрите вс на меня, продолжалъ онъ вставая, и обращаясь къ воинамъ, я Людовикъ Орлеанскій и готовъ принять наказаніе за свою безразсудность. Надюсь, что по всей справедливости я одинъ понесу весь гнвъ Короля. Но, какъ Французскій Принцъ никому не долженъ отдавать своего оружія, даже и вамъ, храбрый Кравфордъ то прощай, врный мечь мой.

При сихъ словахъ онъ вынулъ мечь и бросилъ его въ озеро. Мечь блеснулъ въ воздух молнійною браздою, съ шумомъ упалъ въ воду и исчезъ. Свидтели етаго произшествія пребывали въ удивленіи и нершимости изъ уваженія къ сану и характеру виновнаго, но съ другой стороны чувствовали, соображая виды Короля на него, что етотъ проступокъ обратится въ погибель ему.

Дюнуа, первый началъ говорить, какъ другъ, оскорбленный недостаткомъ довренности.

— Стало Вашему Высочеству угодно въ одно утро лишаться милости Короля, бросить въ воду лучшій мечь свои и презришь дружбу Дюнуа!

— Любезный братъ! отвчалъ Герцогъ, какъ могъ ты подумать, что я презираю твою дружбу, когда говорю правду для твоей безопасности и собственной чести?

— А что вамъ за нужда до моей безопасности? возразилъ Дюнуа отрывисто, мн хотлось бы узнать ето, любезный братецъ. Скажите ради Бога, какая надобность вамъ заботиться о томъ, что я хочу быть повшенъ, удавленъ, брошенъ въ Луару, заколовъ кинжаломъ, замученъ на колес, запертъ въ желзную клтку, зарытъ живой въ ровъ замка, или наказанъ иначе, какъ угодно будетъ Королю Людовику повелть о своемъ врноподданномъ? Вы напрасно мн мигаете и указываете на Тристана Пустынника, я не хуже васъ вижу етаго негодяя. Но я дешевл бы отъ него отдлался.— Поврьте, что остался бы живъ. А что касается до вашей чести, то, право, думаю, ей бы хотлось, чтобъ вы не принимались за дло ныншнимъ утромъ, или даже вовсе не показывались. Вотъ молодой Шотландецъ, только что пришедшій съ горъ, вышибъ изъ сдла Ваше Высочество.

— Полно, полно, вскричалъ Лордъ Кравфордъ, тутъ стыдиться нечего: не въ первый разъ доброе копье переломлено молодымъ Шотландцемъ. Я радъ, что онъ хорошо отправилъ свою должность.

— Я не спорю объ этомъ, возразилъ Дюнуа, однакожъ, если бы вы подъхали немного позже, то у васъ въ дружин могло бы быть убылое мсто.

— Да, да, сказалъ Лордъ Кравфордъ, я узнаю твою руку на этомъ разбитомъ шлем. Снять его съ етаго молодца и дать ему одну изъ нашихъ шапокъ, подбитыхъ сталью, она закроетъ черепъ лучше нежели клочки етаго головнаго наряда. Теперь, Дюнуа, я долженъ просить тебя и Герцога Орлеанскаго ссть на лошадь и слдовать за мною, ибо мн приказано проводить васъ въ жилище, вовсе не похожее на то, которое я желалъ бы вамъ назначить.

— Не льзя ли мн сказать слово етмъ дамамъ, Лордъ Кравфордъ? спросилъ Герцогъ Орлеанскій.

— Ни полслова, отвчалъ Лордъ Кравфордъ, я слишкомъ привязанъ къ Вашему Высочеству,— чтобы позволить Вамъ такую неосторожность. Молодой человкъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Кентеню, ты исполнилъ свою должность, ступай и исполни ввренное теб порученіе.

— Съ позволенія Вашего, Милордъ, сказалъ Тристанъ, съ обыкновенною своею грубостію, ему должно искать другаго проводника. Мн не льзя обойтись безъ Петитандре въ такое время, когда вроятно ему будетъ работа.

— Ему стоитъ только все хать по етой тропинк, сказалъ Петитандре, выдвигаясь впередъ, она приведетъ его къ мсту, гд найдетъ провожатаго. Я за тысячу червонныхъ не хотлъ бы сегодня отстать отъ своего начальника. Мн случалось вшать не одного оруженосца и Рыцаря, богатые старшины, бургомистры, даже Графы и Маркизы перебывали у меня въ рукахъ, но… гмъ! Онъ взглянулъ на Герцога, какъ бы показывая, что оставленный имъ проблъ должно наполнить новымъ званіемъ, и продолжалъ:— О! Петитандре, о теб упоминается въ лтописяхъ.

— И вы позволяете своимъ негодяямъ говоришь такъ грубо въ присутствіи члена Королевской Фамиліи? спросилъ, нахмуривъ брови, Лордъ Кравфордъ у Тристана.

— Чтожь Вы сами не накажете его? отвчалъ грубо Тристанъ.

— Потому что здсь одна твоя рука не замарается, наказывая его, возразилъ Лордъ Кравфордъ.

— Когда такъ, Милордъ, сказалъ придворный судья, занимайтесь своими подчиненными, а я ужь буду отвчать за моихъ.

Казалось, Лордъ Кравфордъ хотлъ отвчать ему сердито, на, какъ бы обдумавъ хорошенько, обратился къ нему спиною и попросилъ Герцога Орлеанскаго и Дюнуа, которые сли на лошадей, слдовать за собою, потомъ сдлавъ прощальный знакъ двумъ дамамъ, сказалъ Кентеню: — Да хранитъ тебя небо, сынъ мой, ты храбро началъ свою службу, хотя и въ несчастномъ дл. Тутъ онъ похалъ, но Дюрвардъ слышалъ, что Дюнуа спросилъ его въ полголоса: — Ты везешь насъ въ Плесси?

— Нтъ, несчастный и безразсудный другъ мой, отвчалъ Лордъ Кравфордъ со вздохомъ: мы демъ въ Лотъ.

Лотъ! Имя сіе, ужаснйшее самаго Плесси, раздалось въ ушахъ молодаго Шотландца, какъ звонъ по усопшемъ. Онъ слыхалъ объ немъ, какъ объ мст, опредленномъ на т тайныя жестокости, которыми даже Людовикъ стыдился осквернять всегдашнее свое жилище. Въ семъ вертеп ужаса были темницы, изрытыя подъ темницами, и часто неизвстныя самимъ сторожамъ, живыя гробницы, гд заключенные не могли ожидать ничего, кром хлба, воды и тлетворнаго воздуха. Въ етомъ грозномъ замк были еще ужасныя темницы, называемыя клтками, въ которыхъ несчастный заключенный не могъ ни стать, ни лечь: изобртеніе ихъ приписывали Кардиналу Ла-Балю. И потому не удивительно, что имя сего жилища ужасовъ и сознаніе, что онъ самъ нсколько способствовалъ отправишь туда дв славныя жертвы, поразили Кентеня такою печалію, что онъ халъ нсколько времени, опустивъ голову, потупивъ глаза и предаваясь горестнымъ размышленіямъ.

Какъ онъ готовился снова вести маленькой отрядъ свой показанною тропинкою, Графиня Амелина нашла случай сказать ему: — Можно бы подумать, Господинъ оруженосецъ, что вы сожалете о побд, одержанной вами за насъ?

Етотъ вопросъ былъ сдланъ почти съ насмшкою, но у Кентеня достало разборчивости, чтобъ отвчать на него чистосердечно и просто.

— Я не могу сожалть ни о какой услуг, оказанной вамъ, по если бы не охраненіе вашей безопасности, то я скорй желалъ бы пасть подъ ударами такого отличнаго воина, какъ Дюнуа, чмъ быть причиною заточенія етаго славнаго Рыцаря и несчастнаго родственника его, Герцога Орлеанскаго, въ ужасныя Лотскія темницы.

— Такъ ето былъ Герцогъ Орлеанской? вскричала она, обращаясь къ племянниц, я такъ и думала, хотя издали смотрла сраженіе. Видишь, племянница, что могло бы случиться, если бы этотъ хитрый и скупой Король позволилъ намъ показаться при двор! Первой Принцъ крови, и храбрый Дюнуа, котораго имя извстно наравн съ геройскимъ именемъ отца его! етотъ молодой человкъ мужественно исполнилъ свою должность, но почти жаль, что онъ не погибъ съ честно, ибо его неумстное мужество лишило насъ такихъ знаменитыхъ освободителей.

Графиня Изабелла отвчала почти съ неудовольствіемъ и съ твердостію, которой Дюрвардъ еще не замчалъ въ ней.

— Если бы, сказала она, я не знала, что вы шутите, то назвала бы ваши слова не благодарностію къ храброму нашему защитнику. Когда бы ети Рыцари успли въ дерзскомъ намреніи и даже разбили отрядъ нашъ, то не очевидно ли, что по призд Королевской гвардіи, мы раздлили бы ихъ заточеніе? А съ своей стороны, лью слезы о храбромъ молодомъ человк, погибшемъ для защиты нашей и скоро устрою молебствія о успокоеніи души его, а оставшагося въ живыхъ, продолжала она съ большою застнчивостію, прошу принять мою искреннюю благодарность.

Кентень оборотился къ ней для изъявленія хотя части своихъ чувству увидя кровь на щек его, она вскричала съ сожалніемъ:— Пресвятая Богородица! онъ раненъ! кровь его течетъ! Сойдите съ лошади: надобно перевязать вашу рану.

Напрасно Кетнень утверждалъ, что рана его легка, онъ долженъ былъ спшиться, ссть на дерновое возвышеніе, снять шлемъ, а Графини Круа, которыя по древнему обычаю, не совсмъ еще вышедшему изъ моды, хвалились нкоторымъ знаніемъ врачебнаго искуства, обмыли рану, обтерли кровь и перевязали платкомъ Графини Изабеллы, для предохраненія отъ вліянія воздуха.

Въ наше время, влюбленные рдко получаютъ раны за красавицъ, и красавицы съ своей стороны никогда не берутся лчить ихъ: стало оба избгаютъ опасности. Вс догадаются, что я разумю опасностію для мущины, но можетъ быть для молодой двушки опасне лчить рану, подобную Кентеневой, вовсе не смертельной, чмъ нашему Шотландцу подвергать себя для ея защиты.

Мы уже сказали, что наружность Кетненя Дюрварда была самая привлекательная. Когда онъ разстегнулъ шлемъ свой, то прекрасные густые локоны оснили лицо, на которомъ изображеніе молодости и веселости было украшено румянцемъ, происходящимъ отъ скромности и удовольствія. А когда молодая Графиня принуждена была держать платокъ на его ран, между тмъ какъ тетка искала какой нибудь примочки, то она почувствовала какое-то замшательство, сожалніе къ раненому и сильнйшую благодарность за его услуги, и все ето въ глазахъ ея вовсе не отняло цны у приятной наружности молодаго воина. Словомъ, казалось, судьба нарочно назначила этотъ случай, чтобы дополнитъ таинственную связь, которую млкими и по видимому нечаянными обстоятельствами, начала между двумя существами, хотя весьма различными саномъ и богатствомъ, однакожь очень сходными молодостію, красотою и отъ природы нжными и романическими склонностями.

И потому не удивительно, что мысль о Графин Изабелл, уже знакомая воображенію Кентеня, съ етой минуты совершенію овладла- его сердцемъ, и что молодая Графиня съ своей стороны, если чувства ея, которыхъ она почти сама не понимала, были не столь ршительны, начала думать о молодомъ своемъ защитник, которому оказала боле участія, чмъ кому либо изъ знатныхъ дворянъ, которые въ теченіи двухъ лтъ докучали ей своею страстію. Боле всего, когда она думала о Кампо-Басео, недостойномъ любимц Герцога Карла, о его лицемрной наружности, низкомъ и подломъ ум, кривой ше и косыхъ глазахъ, то изображеніе его казалось ей отвратительне прежняго, и она клялась, что никакое притсненіе никогда не принудитъ ея къ такому ненавистному браку.

Съ другой стороны, потому ли что Графиня Амелина знала толкъ въ красот мущинъ и столько же восхищалась ею, какъ и за пятнадцать лтъ, ибо ей было уже по крайней мр тридцать пять, если вришь лтописямъ етаго знаменито и о дома, или потому что раскаявалась въ томъ, что прежде не отдавала справедливости молодому своему хранителю и плохо цнила заслуги его, только она замтно сдлалась къ нему благосклонне.

— Племянница моя, сказала она, дала вамъ платокъ на перевязку раны, а я дамъ вамъ другой для награжденія вашей храбрости и для поощренія васъ на пути Рыцарства.

Сказавъ ето, она подала ему платокъ, богато вышитой серебромъ и голубымъ шелкомъ, и указавъ на чепракъ своей лошади и на перья, украшающія свою шляпу, замтила ему, что везд были ш же самые цвты.

Обычаи того времени непремнно предписывалъ, какъ принимать такую милость, и Кентень покорился ему, обвязавъ платокъ около руки. Однакожь онъ исполнилъ етотъ долгъ благодарности не такъ ловко и учтиво, какъ можетъ быть поступилъ бы во всякомъ другомъ случа и при другихъ свидтеляхъ, хотя даръ, полученный такимъ образомъ отъ дамы, вообще носили такъ изъ одной вжливости, онъ скоре согласился бы украсить свою руку платочкомъ, которымъ была перевязана легкая рана, нанесенная ему копьемъ Герцога Орлеанскаго.

Они снова пустились въ путь, Кентень халъ подл дамъ, которыя какъ бы молча приняли его въ свое общество. Однакожь онъ не говорилъ, ибо сердце его исполнено было того внутренняго, ощущенія блаженства, которое молчитъ, боясь обнаружиться. Графиня Изабелла говорила еще мене, такъ что тетка одна поддерживала весь разговоръ, и казалось не хотла окончить его, ибо, для открытія, по словамъ ея, Дюрварду правилъ и обрядовъ Рыцарства, она сдлала ему подробное и самое полное описаніе всего, случившагося на Гафлингемскомъ турнир, гд сама раздавала награды побдителямъ.

Мало заботясь, мн больно признаться, объ описаніи етаго великолпнаго турнира и гербахъ разныхъ Фламандскихъ и Нмецкихъ Рыцарей, которыхъ Графиня Амелина описывала съ безжалостною точностію, Кентень сталъ опасаться, не прохали ль они мсто, гд должны были найти провожатаго, ето былъ весьма важный случай и могъ навлечь самыя пагубныя слдствія.

Между тмъ, какъ онъ колебался дослать ли назадъ одного изъ спутниковъ, чтобы во всемъ увриться, послышался звукъ рога, и взглянувъ въ ту сторону, откуда оный происходилъ, онъ увидлъ всадника, скачущаго къ нимъ во весь опоръ. Малый ростъ, длинная грива, дикій и почти неукротимый видъ лошади, живо напомнили Дюрварду породу маленькихъ горныхъ лошадей въ его земл, но ета была гораздо лучше сложена и будучи повидимому такъ же неутомима, имла боле быстроты въ движеніяхъ. Особливо голова, которая у Шотландской лошади часто нестройна и крупна, была мала и хороню прилажена къ ше, губы животнаго были твердыя, глаза огненные и ноздри хорошо открытыя.

Всадникъ былъ на видъ еще странне лошади, хотя и она вовсе не похожа была на Французскихъ лошадей. Онъ опирался ногами на широкія стремена, похожія на лопату и такъ высоко подтянутыя, что колни его были почти наравн съ лукою сдла, что однакожъ не мшало ему править лошадью очень искусно. На голов у него была маленькая красная чалма, прикрпленная серебреною застежкою, съ измятымъ перомъ. Тюникъ на немъ былъ зеленый, украшенный потемнвшимъ старымъ золотымъ галуномъ и похожій покроемъ на одежду Естрадіотовъ, ето было войско, набираемое тогда Венеціанцами въ провинціяхъ, лежащихъ на восточномъ берегу ихъ залива. Широкія, нкогда блыя, шировары стягивались подъ колнкою, а черныя ноги его были бы голы, еслибъ не обвивались множествомъ перевязокъ, на которыхъ держались сандаліи. У него не было шпоръ, ибо довольно было острыхъ краевъ стременъ для понужденія лошади. Этотъ чудный всадникъ былъ подпоясанъ алымъ поясомъ, на которомъ съ правой стороны вислъ кинжалъ, а съ лвой короткая Арабская сабля,- Дурная перевязь черезъ плечо поддерживала рогъ, возвстившій его прибытіе. Лицо его было смугло и загорло отъ солнца, борода рдкая, глаза черные и проницательные, ротъ и носъ изрядные и вообще черты его можно бы назвать довольно хорошими, если бы черные волосы, въ безпорядк висящіе на голов, худощавость и зврской видъ не показывали боле дикаго, чмъ образованнаго человка.

— Опять Цыганъ, сказали дамы одна другой^, неужьли Король Еще ввряется етимъ негодяямъ?

— Я разспрошу етаго человка, если вамъ угодно, сказалъ Кентень, и сколько можно уврюсь въ его врности.

Кентень, также какъ и Графини Круа, узналъ но платью и ухваткамъ етаго человка одного изъ тхъ бродягъ, съ которыми его чуть было не смшали, благодаря скорости и усердію Труазетеля и Петитандре, стало ему очень естественно было бояться довриться такому негодяю.

— Насъ ли ты искалъ здсь? спросилъ онъ прежде, всего.

Чужеземецъ отвчалъ утвердительнымъ знакомъ.

— Зачмъ?

— Чтобы проводить во дворецъ Литтихскаго….

— Епископа, хочешь ты сказать?

Еще утвердительный знакъ чужеземца.

— Чмъ докажешь, что мы должны теб врить?

— Ничмъ, кром двухъ стиховъ старой псни:

Пажъ зарзалъ вепря,

А похвасталъ Господинъ.

— Доказательство хорошо, ступай впередъ, молодецъ, я тотчасъ больше поговорю съ тобою.

Тутъ возвратясь къ дамамъ, онъ сказалъ имъ: — Я уврился, что ето провожатый, котораго намъ должно было ожидать, ибо онъ сказалъ мн лозунгъ, котораго, думаю, кром Короля и меня ни кто познаетъ. Но я поговорю съ нимъ поболе и постараюсь увидть до какой степени можно ему ввриться.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.
Бродяга.

Пока Кентень, въ короткомъ разговор своемъ съ двумя Графинями, уврялъ ихъ, что новый чудный спутникъ точно провожатый, котораго Король долженъ былъ имъ прислать, онъ замтилъ, ибо наблюдалъ движенія пришельца съ такою же быстротою, съ какою тотъ осматривалъ. Маленькой отрядъ ихъ онъ замтилъ, что етотъ человкъ не только часто на нихъ оглядывался, но съ ловкостію боле приличною обезьян, нежели человку, сгибался почти въ кольцо на сдл и такимъ образомъ оборачиваясь къ нимъ головою, пристально смотрлъ за всми.

Недовольный етой уловкой, Кентень подъхалъ къ Цыгану и увидя, что онъ опять выпрямился, сказалъ ему: — Кажется, дружокъ, ты слпо ведешь насъ, ибо чаще посматриваешь на хвостъ лошади, чмъ на уши.

— А еслибъ я и точно былъ слпъ, отвчалъ Цыганъ, все могъ бы провожать васъ по всмъ провинціямъ Франціи, или сосднихъ земель.

— Однакожъ ты не Французъ?

— Нтъ, отвчалъ провожатый.

— Отъ кудажъ ты родомъ?

— Ни отъ куда.

— Какъ ни отъ куда?

— Да, я не принадлежу ни къ какой стран. Я Цыганъ, Богемецъ, Египтянинъ, все, чмъ угодно Европейцамъ называть насъ, на разныхъ языкахъ своихъ, но не имю отечества.

— Христіанинъ ли ты?

Цыганъ сдлалъ отрицательный знакъ.

— Собака, сказалъ Кентень, стало ты покланяешься Магомету?

— Нтъ, отвчалъ провожатый равнодушно и отрывисто, повидимому не оскорбляясь словами Дюрварда и не удивляясь имъ.

Такъ ты идолопоклонникъ? Однимъ словомъ, что же ты?

— Я не имю никакой вры.

Кентень затрепеталъ отъ удивленія, ибо, хотя слыхалъ, что есть Сарацыны и идолопоклонники, по никогда не могъ вообразить, чтобъ были люди, не исповдующіе никакой вры. Однакожъ удивленіе не помшало ему спросить у провожатаго, гд онъ живетъ обыкновенно.

— Везд, гд бываю, отвчалъ Цыганъ, у меня нтъ постояннаго жилища.

— Какъ же сохраняешь ты свое имніе?

— Я ничего не имю, кром етаго платья и лошади.

— Платье на теб нарядное, а лошадь славная. Чмъ же ты живешь?

— мъ, когда голоденъ, пью въ жажду, и не имю никакихъ способовъ къ жизни, кром тхъ, съ которыми случаи столкнетъ меня.

— Чьимъ законамъ ты повинуешься?

— Ни чьимъ и никому иначе, какъ по своей вол.

— Но кто твой начальникъ? Кто повелваетъ тобою?

— Отецъ нашего поколнія, если захочу ему повиноваться, а господина у меня нтъ.

— Такъ ты лишенъ всего, соединяющаго прочихъ людей. Не имешь ни законовъ, ни начальника, ни постоянныхъ средствъ къ пропитанію, ни дома, ни жилища. У тебя (да у мило сердится къ теб Создатель!) нтъ отечества, и ты (да просвятитъ тебя небо!) не признаешь Бога: что же остается-теб, лишенному вры, правленія и всякаго домашняго благополучія?

— Свобода. Я не слушаюсь и не уважаю никого. Иду куда хочу, живу какъ могу и умираю, когда надобно,

— Но тебя могутъ осудить и казнить въ одну минуту, по первому повелнію судьи.— Какъ быть! Я умру не много прежде!— Но ты можешь также быть заключенъ въ темницу, и тогда гд же твоя свобода, которою такъ гордишься?

— Въ моихъ мысляхъ, которыхъ никакія цпи связать не могутъ, а твои, даже когда и тлло свободно, связаны узами вашихъ мечтаній о любви къ мсту и грезъ Гражданской политики. Мой умъ свободенъ и тогда, какъ тло сковано, твой въ цпяхъ и при тлесной свобод.

— Но свобода ума не уменьшаетъ тяжести оковъ, которыми могутъ обременить твое тло.

— Ето зло можно терпть нсколько времени, если же наконецъ не панду средства уйти, или товарищи не освободятъ меня, я все могу умереть, а смерть есть совершеннйшая свобода.

— Тутъ оба замолчали на нсколько минутъ. Дюрвардъ опять продолжалъ свои вопросы, не смотря на презрніе свое къ столь отвратительному человку.

— Племя твое скитается, сказалъ онъ ему, родъ вашъ неизвстенъ Европейскимъ народамъ. Отъ куда онъ?

— Етаго я теб не могу сказать, отвчалъ Цыганъ.

— Когда избавитъ онъ ето Королевство отъ своего присутствія и возвратится въ страну, изъ которой вышелъ?

— Когда кончится срокъ его странствованія.

— Не потомки ли вы тхъ колнъ Израиля, которыя отведены были въ плненіе за большую рку Евфратъ? спросилъ Кетнень, не забывшій чему учился въ Аберброток.

— Мы тогда сохранили бы ихъ вру, исполняли бы ихъ обряды.

— А какъ зовутъ тебя?

— Настоящее имя мое извстно только моихъ братьямъ. Люди, не живущіе подъ шатрами нашими, называютъ меня Гайраддиномъ Мограбиномъ, то есть Ганраддинъ Африканскій Мавръ.

— Ты говоришь слишкомъ хорошо для человка, жившаго- всегда въ твоей презрнной: орд.

— Я нсколько отвдалъ Европейскихъ знаній. Во время моего ребячества, людоловы напали на наше поколніе. Стрла прошибла голову моей матери и она умерла. Я укутанъ былъ въ покрывало, висвшее у ней на плечахъ и взятъ неприятелями. Священникъ выпросилъ меня у стражей: и года два, или три, училъ западнымъ наукамъ.

— Какъ же ты съ нимъ разстался?

— Я обокралъ его, отвчалъ Гайраддинъ очень спокойно. Онъ подмтилъ меня и побилъ. Я вонзилъ въ него ножъ, убжалъ въ лсъ и присталъ къ своимъ.

— Негодный! вскричалъ Кентень, какъ осмлился ты зарзать своего благодтеля?

— А на что мн были его благодянія! Молодой Цыганъ не дворная собака, привыкшая лизать руку хозяина и ползать подъ его ударами изъ куска хлба. Онъ похожъ на волченка, посаженнаго на цпь, рветъ ее при первомъ случа, растерзываетъ хозяина и возвращается въ свои лса.

Помолчавъ еще, молодой Шотландецъ, стараясь боле постигнуть характеръ и намренія такого подозрительнаго провожатаго, спросилъ Гайраддина:— Правда ли, что народъ его, хотя погруженный въ глубочайшее невжество, хвастаетъ познаніемъ будущаго, въ которомъ отказано мудрецамъ и философамъ просвщеннйшаго общества.

— Мы утверждаемъ ето, отвчалъ Гайраддинъ, и не даромъ.

— Но какъ этотъ даръ могъ быть удленъ такому презрнному племени?

— А я почему знаю? Я тогда стану отвчать теб на етотъ вопросъ, когда ты мн растолкуешь, отъ чего собака находитъ слдъ человка, а человкъ, благороднйшее животное, не можетъ идти слдомъ собаки. Ета власть, которая кажется теб столь чудесною, врожденная нашему племени. По чертамъ лица и линіямъ руки мы можемъ предсказать будущую судьбу человка также легко, какъ по весеннему цвту дерева ты можешь сказать какіе плоды принесетъ оно въ свое время.

— Я сомнваюсь въ твоихъ познаніяхъ и требую доказательства.

— Не требуй, господинъ оруженосецъ. Къ какой бы вр ты ни принадлежалъ, я могу сказать теб, что Богиня, которой покланяешься, здсь.

— Молчи, вскричалъ Кентень вн себя отъ удивленія, ты жизнью будешь отвчать за каждое лишнее слово, кром отвтовъ на мои вопросы. Можешь ли ты быть врнымъ?

— Могу… все, что могутъ люди.

— Но захочешь ли ты быть такимъ?

— Еслибъ я поклялся, ты не больше бы мн поврилъ, отвчалъ Гайраддинъ съ насмшливою улыбкою.

— Знаешь ли, что жизнь твоя въ моихъ рукахъ?

— Рази, и увидишь, боюсь ли я смерти.

— Могутъ ли деньги сдлать тебя врнымъ?

— Нтъ, если я безъ нихъ невренъ.

— Чмъ же можно въ теб увриться?

— Добрыми поступками.

— Клянусь хорошо обходиться съ тобою, если будешь врно служить намъ во время путешествія.

— Не клянись. Не трать напрасно такого драгоцннаго товара. Я уже преданъ теб.

— Какъ! вскричалъ Дюрвардъ еще съ большимъ удивленіемъ.

— Вспомни каштановыя деревья на берегу Шера. Жертва, которую ты хотлъ спасти, былъ Заметъ Мограбинъ, мой братъ.

— Однакожъ я вижу связь между тобою и людьми, умертвившими твоего брата, ибо одинъ изъ нихъ сказалъ мн, что я найду тебя здсь, и врно онъ же поручилъ теб провожать етхъ дамъ.

— Что длать? отвчалъ Гайраддинъ мрачно: ети люди обращаются съ нами, какъ собака пастуха съ баранами. Защищаетъ ихъ нсколько времени, водитъ куда хочетъ и наконецъ провожаетъ на бойню.

Кентеню посл удалось увришься, что Цыганъ не солгалъ въ этомъ случа, и что стража придворнаго судьи, поставленная унимать кочующія толпы, которыя наводняли Королевство, имла съ ними тайныя сношенія, удерживалась на время отъ исполненія своей должности, а всегда кончала тмъ, что отправляла союзниковъ своихъ на вислицу. Этотъ родъ политическаго сношенія между ворами и служителями полиціи существовалъ по всмъ странамъ, для взаимной пользы обоихъ промысловъ и вовсе не чуждъ нашего отечества {Вальтеръ Скоттъ говоритъ о Шотландіи.}.

Дюрвардъ, разставшись съ проводникомъ, присоединился къ своему отряду, недовольный характеромъ Гайраддина и ничуть не довряя личнымъ его увреніямъ въ благодарности. Тогда онъ захотлъ узнать двухъ остальныхъ своихъ подчиненныхъ и къ сожалнію увидлъ, что они были глупы и столь же мало способны помогать ему своими совтами, сколь мало показали готовности содйствовать ему оружіемъ.

— Ну чтожь! Тмъ лучше, подумалъ Кейтель, возвышаясь мыслями надъ всми препятствіями, неразлучными съ его положеніемъ: мн одному ета любезная двушка будетъ всмъ обязана. Кажется, я безъ лишняго хвастовства могу надяться на свою руку и голову. Я видлъ отеческій домъ, пожираемый пламенемъ, видлъ отца и братьевъ умерщвленными посреди дымящихся развалинъ и не отступилъ на палецъ, сражался до послдней минуты. Теперь я двумя годами постаре и меня поощряетъ къ храбрости лучшее побужденіе сердца человческаго.

Ршившись вести себя сообразно этому намренію, Кентень показалъ такое вниманіе и дятельность во всю дорогу, какъ будто умножался, чтобы всюду поспть. Его любимое и чаще всего имъ занимаемое мсто было, разумется, подл Графинь, которыя, отдавая справедливость его стараніямъ о своей безопасности, начинали разговаривать съ нимъ на короткой и дружеской ног и казалось находили большое удовольствіе въ простосердечныхъ и остроумныхъ его разговорахъ. Но онъ никогда не допускалъ, чтобы прелестное ето обращеніе могло хотя немного помшать ему въ рачительномъ исполненіи должности.

Часто халъ онъ подл Графинь, описывая жительницамъ плоской земли горы Грампіанскія и въ особенности красоты Гленъ-Улакина, столь же часто подъзжалъ онъ къ Гайраддину, разспрашивалъ его о дорог и мстахъ роздыха и рачительно старался помнить его отвты, чтобы другими вопросами открыть, не умышляетъ ли онъ какой измны. Наконецъ, переходя къ задней страж, онъ старался привязать къ себ двухъ спутниковъ своихъ привтными рчами, подарками и посуломъ другихъ наградъ по исполненіи порученія.

Такъ хали они боле недли безлюдными ‘колодками и побочными тропинками для избжанія большихъ городовъ. Съ ними не случилось ничего примчательнаго, кром нсколькихъ встрчъ съ кочующими толпами Цыганъ, которые ихъ не трогали, видя въ провожатомъ своего земляка, съ отставшими солдатами, а можетъ быть и разбойниками, которые не смли нападать на людей, столь хорошо вооруженныхъ, или съ полицейскими разъздами. Король, употреблявшій мечь и огонь для исцленія и закрытія язвъ общественныхъ, высылалъ ету стражу на истребленіе нестройныхъ полчищъ, грабившихъ Францію. Он безъ затрудненія пропускали странниковъ и ихъ прикрытіе, въ силу пропуска, который самъ Король для етато далъ Дюрварду.

Вообще останавливались въ монастыряхъ, обязанныхъ по учрежденію своему принимать молельщиковъ, а извстно, что настоящая цлъ путешествія двухъ Графинь была сокрыта подъ спитъ предлогомъ. Даже не должно было докучать пилигримамъ разспросами о ихъ сан и званіи, ибо многіе знатные люди желали оставаться неизвстными во время исполненія какого-нибудь обта. По призд, Графини Круа обыкновенно уходили въ свою комнату подъ видомъ усталости, а Кентень, исполняя должность дворецкаго, старался о доставленіи имъ всего нужнаго, съ дятельностію, избавляющею ихъ отъ всякихъ хлопотъ и съ поспшностію, которая умножала чувства привязанности и благодарности тхъ, о комъ онъ такъ заботился.

Вс Цыгане слыли идолопоклонниками, бродягами, людьми занятыми тайными науками и потому везд стоило большаго труда испросить проводнику, принадлежащему къ етой шайк, пропускъ даже въ наружныя зданія, находящіяся на переднемъ монастырскомъ двор, гд останавливались путешественники, ибо его присутствіемъ не хотли осквернять столь святыя мста. ето приводило въ большое замшательство Кентеня Дюрварда, ибо съ одной стороны онъ считалъ необходимымъ не озлоблять человка, знавшаго тайну ихъ путешествія, а съ другой непремнно хотлъ рачительно за нимъ присматривать, хотя изподтишка, чтобы по возможности не позволять ему ни съ кмъ сообщенія. А ето было бы невозможно, если бы Гайраддинъ останавливался не въ самыхъ монастыряхъ. Ему даже казалось, что Гайраддинъ добивался быть выгнаннымъ, ибо вмсто того, чтобы оставаться спокойно въ отведенномъ ему уголк, онъ старался заговаривать съ бльцами и молодыми братьями: его штуки и псни очень ихъ забавляли и ни чуть не нравились старшимъ монахамъ, такъ, что часто Дюрварду должно было употреблять всю власть свою надъ Цыганомъ и даже прибгать къ угрозамъ, для умренія слишкомъ вольной его веселости, и всячески упрашивать начальниковъ не выгонять ету неврную собаку. Однакожь ему удавалось искусно извинять неблагочиніе своего провожатаго, говоря, что можетъ быть пребываніе въ священныхъ мстахъ, а пуще всего сообщество набожныхъ людей, внушатъ ему лучшія правила и заставятъ пристойне вести себя.

Не смотря на ето, въ десятый, или двенадцатый день ихъ путешествія, по вступленіи во Фландрію по близости отъ Намура, вс старанія Дюрварда не могли остановить слдствій соблазна, произведеннаго неврнымъ его провожатымъ. Мстомъ дйствія былъ Францисканскій монастырь, въ которомъ настоятель былъ самыхъ строгихъ правилъ. Посл долгой нершимости, которую Дюрварду очень трудно было побдить, какъ въ такомъ случа и должно было ожидать, онъ выпросилъ наконецъ негодному Цыгану пристанище въ отдленномъ зданіи, гд жилъ блецъ, исправляющій должность садовника. Обь дамы, но обыкновенію, удалились въ свою комнату, а настоятель, имвшій нкоторыхъ родственниковъ въ Шотландіи и кром того любившій поговорить о своей земл, пригласилъ Кентеня, котораго наружность и поведеніе ему понравились, къ себ въ келью на закуску.

Дюрвардъ, видя что настоятель человкъ умный, воспользовался етимъ случаемъ, чтобы постараться узнать о положеніи длъ въ Литтихскомъ владніи, ибо все, слышанное имъ въ послдніе дни, заставляло его опасаться несчастнаго окончанія путешествію двухъ Графинь и сомнваться въ дятельномъ покровительств Епископа, если бы он и прихали къ нему. Отвты настоятеля на его вопросы были не слишкомъ утшительны.

— Литтихскіе жители, сказалъ онъ ему, богатые мщане, которые, какъ древле Іиуй, отолстли и позабыли Бога. Они возгордились сердцемъ отъ своего богатства и преимуществъ. Многократно ссорились съ Герцогомъ Бургундскимъ, верховнымъ своимъ повелителемъ, за налоги, которыхъ онъ съ нихъ требовалъ, и льготы, на которыя они предъявляютъ права свои. Ети ссоры часто превращались въ явные мятежи, и Герцогъ, человкъ пылкій и неукротимый въ гнв своемъ поклялся, что при первомъ оскорбленіи, ему нанесенномъ, возобновитъ надъ Литтихомъ запустніе Вавилонское и паденіе Тирское, и дастъ ужасный примръ и урокъ всей Фландріи.

— А по всему мною слышанному, сказалъ Кентень, онъ способенъ исполнить ету клятву, такъ что Литтихцы врно побоятся доставить ему случай.

— Должно бы на ето надяться, отвчалъ настоятель, и ето здсь ежедневная молитва всхъ добрыхъ людей, которымъ не хотлось бы, чтобы человческая кровь пролива я асъ, какъ вода ключевая, и чтобы Христіане гибли безъ покаянія, не успвъ примириться съ Небомъ. И потому добрый Епископъ денно и нощно старается о сохраненіи мира, какъ должно служителю олтаря. Но… Тутъ почтенный настоятель, глубоко вздохнулъ и не докончилъ рчи.

Дюрвардъ очень скромно замтилъ, какъ важно для провожаемыхъ имъ дамъ собрать точнйшія свденія о внутреннемъ положеніи страны, и прибавилъ, что поясненіе етаго. предмета будетъ со стороны преподобнаго отца подвигомъ Христіанскаго милосердія.

— Я не охотно говорю объ етомъ предмет, отвчалъ настоятель, ибо слова, произнесенныя даже въ углу противъ сильныхъ земли, могутъ найти крылатаго гонца, готоваго отнести все имъ въ слухъ. Врочемъ, чтобы по малой возможности моей услужить теб, добрый молодой человкъ и етмъ богобоязливымъ госпожамъ, совершающимъ святое путешествіе, я стану говорить откровенно.

Тутъ онъ озрлся осторожно и продолжалъ тихо, какъ бы опасаясь, чтобы его не подслушали.

— Литтихцовъ тайно поощряютъ къ частымъ мятежамъ слуги Веліаловы, которые увряютъ, надюсь ложно, что посланы нашимъ Христіаннйшимъ Королемъ, который конечно слишкомъ достоинъ етаго названія, смущать сосднюю землю. Дло въ томъ однакожг, что имя его всегда въ устахъ разсвающихъ неудовольствіе и распаляющихъ умы Липтіихцевъ. Кром того есть въ окружности благородный владтель, знаменитый во брани, но истинный камень соблазна въ другомъ отношеніи. Соблазнъ и камень преткновенія между Бургундіею и Фландріею. Имя его Вильгельмъ Ла-Маркъ.

— Прозванный Вильгельмомъ Длиннобородымъ, сказалъ Кентень, или Вепремъ Арденскимъ?

— И не напрасно дано ему ето прозваніе, сынъ мой, ибо онъ подобенъ вепрю дубравному, попирающему встрчныхъ ногами и клыками терзающему ихъ. Онъ собралъ себ шайку боле чмъ изъ тысячи человкъ, похожихъ на него, то есть презирающихъ всякую власть гражданскую и духовную, съ помощію ихъ онъ держится независимо отъ Герцога Бургундскаго и удовлетворяетъ своимъ и ихъ надобностямъ грабительствами и насиліями, которыми угнетаетъ безъ различія мірянъ и духовенство, и налагаетъ руку на помазанныхъ господнихъ, вопреки заповдямъ священнаго писанія. Даже и скудную обитель нашу обложилъ данью серебра и золота для выкупа жизни нашей и нашихъ братій, на ето требованіе мы отвчали прошеніемъ, писаннымъ по Латын, въ которомъ изъясняемъ невозможность нашу удовлетворить его. Не смотря на ето, Вильгельмъ Длиннобородый, столь же мало знающій науки словесныя, какъ и правила человколюбія, съ насмшкою отвчалъ намъ: если не заплатите, то выжгу обитель вашу.

— Вамъ не трудно было, отецъ мои, понять етотъ отвтъ.

— Увы! сынъ мой, страхъ и необходимость искусные толкователи. Мы принуждены были превратить въ слитки свои серебряные сосуды, для утоленія жадности вождя немилосердаго. Да воздастъ ему Небо седмерицею! Да погибнетъ нечестивый! Аминь! Аминь! Проклятіе злодю!

— Меня удивляетъ, что Герцогъ Бургундскій, при всей крпости и сил своей, не загоняетъ етаго вепря за такія явныя опустошенія.

— Увы! сынъ мой, Герцогъ теперь въ Перонн, собираетъ своихъ сотниковъ и тысячниковъ на войну съ Франціею, и чрезъ посланную Небомъ распрю между двумя великими Государями, страна сія остается добычею низшихъ притснителей. Но напрасно Герцогъ не заботится о изцленіи стой внутренней заразы, ибо еще недавно етотъ Вильгельмъ Ла-Маркъ имлъ открытыя сношенія съ Руслеромъ и Павильономъ, начальниками недовольныхъ въ Литтих, и должно опасаться, чтобъ онъ скоро не подбилъ ихъ на какую нибудь крайность.

— Но разв Епископъ Литтихскій не иметъ довольно власти для покоренія етаго безпокойнаго мятежника? Вашъ отвтъ на етотъ вопросъ, преподобный отецъ, очень важенъ для меня.

— Епископъ, сынъ мой, владетъ мечемъ Святаго Петра, равно какъ и его ключами. Онъ облеченъ властію свтскаго Государя и пользуется могущественнымъ покровительствомъ дома Бургундскаго, какъ въ качеств церковнослужителя властію духовною: и поддерживаетъ сугубый етотъ санъ достаточнымъ количествомъ добрыхъ воиновъ и оруженосцевъ. Етотъ Вильгельмъ Ла-Маркскій воспитанъ въ его дом и осыпанъ его благодяніями. Но даже при двор Епископа далъ волю жестокому и кровожадному своему праву и прогнанъ за умерщвленіе одного изъ важнйшихъ Епископскихъ служителей. Изгнанный изъ Литтиха съ запрещеніемъ являться на глаза доброму Епископу, онъ съ тхъ поръ сталъ постояннымъ и непримиримымъ врагомъ его, и теперь, мн больно вымолвить, препоясалъ чресла свои и облекся на него бронею мести.

— И такъ вы считаете положеніе етаго почтеннаго Епископа опаснымъ? спросилъ Кентень съ безпокойствомъ.

— Увы! сынъ мой, отвчалъ добрый Францисканецъ, есть ли кто нибудь, или что нибудь, въ семъ бренномъ мір, чегобъ не должно полагать въ опасности? Но сохрани

Боже, чтобъ я сказалъ, что почтенный Епископъ находится въ неизбжной опасности. У него довольно денегъ, врные совтники, храброе войско, и сверхъ того прохавшій вчера здсь гонецъ сказывалъ намъ, что Герцогъ, по просьб Епископа, послалъ ему ето воиновъ. Этой дружины съ людьми, принадлежащими къ каждому копейщику, достаточно для сопротивленія Вильгельму Ла-Марку, котораго имя да погибнетъ съ шумомъ. Аминь!

Разговоръ ихъ былъ прерванъ ключаремъ, который едва внятнымъ отъ гнва голосомъ обвинялъ Цыгана въ ужаснйшихъ неистовствахъ противъ молодыхъ братій. Онъ плъ имъ разныя псни, въ которыхъ упоминалось только о сует мірской и нечистыхъ наслажденіяхъ, а пуще всего занимался ворожбою и предсказывалъ имъ неприличныя вещи.

Настоятель молча выслушалъ ет обвиненія, какъ бы онмвъ отъ ужаса при повствованіи такихъ великихъ преступленій. Когда ключарь окончилъ свой разсказъ, онъ вышелъ на монастырскій дворъ и приказалъ бльцамъ, подъ опасеніемъ духовнаго наказанія за неповиновеніе, вооружиться бичами и метлами и прогнать нечестиваго изъ священной ограды.

Етотъ приговоръ тотчасъ былъ исполненъ въ присутствіи Дгорварда, который хотя и не доволенъ былъ етимъ приключеніемъ, однакожь не заступился за Гайраддина, предвидя, что заступленіе его будетъ недйствительно.

Однакожь наказаніе виновнаго надлало, не смотря на увщанія настоятеля, боле смха, чмъ страха. Цыганъ бгалъ по двору во вс стороны, посреди криковъ своихъ преслдователей и unма ударовъ, изъ коихъ одни не доставали его, ибо даны были людьми, не желавшими достать, другихъ избгалъ онъ проворствомъ, и мужественно и смиренно терплъ малое число тхъ, которые ложились ему на сипну и на плеча. Безпорядокъ былъ тмъ смшне и шумне, что Гайраддина гоняли сквозь строй воины неопытные, которые часто, вмсто виновнаго, поражали другъ друга. Наконецъ настоятель, желая кончить ету сцену, боле соблазнительную, чмъ поучительную, приказалъ отворить вороша, и Цыганъ, бросясь съ быстротою молніи въ этотъ выходъ, воспользовался луннымъ свтомъ, чтобы проститься съ монастыремъ.

Въ ето время подозрніе, нсколько разъ приходившее на мысль Дюрварду, представилось ему съ новою силою. Въ етотъ же самый день Гайраддинъ общалъ ему вести себя въ монастыряхъ пристойне и скромне прежняго. Однакожъ не только не исполнилъ своего общанія, по еще велъ себя дерзче и развратне, чмъ когда либо. И такъ вроятно онъ ето сдлалъ не безъ намренія, не смотря на пороки свои, Цыганъ точно имлъ здравый разсудокъ и когда хотлъ умлъ управлять собою. Не хотлось ли ему повидаться съ своими земляками, или съ кмъ другимъ, а какъ днемъ етому препятствовалъ надзоръ Кентеня, то не употребилъ ли онъ етой хитрости, чтобы ночью быть выпишу изъ монастыря?

Едва ето подозрніе пришло на мысль Дюрварду, опъ, всегда быстрый въ своихъ движеніяхъ, ршился слдовать за битымъ Цыганомъ и какъ можно скрытне развдать, что съ нимъ будетъ. И потому лишь Цыганъ переступилъ за ворота монастырскія, Кентень очень коротко объяснилъ настоятелю необходимость не терять изъ вида своего провожатаго и стрлою полетлъ за нимъ.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
Подстереженный шпіонъ.

По выход изъ монастыря, Дюрвардъ примтилъ при лунномъ свт поспшное удаленіе Цыгана, бгущаго черезъ деревню съ быстротою собаки, чующей арапникъ, а потомъ увидлъ, что онъ немного подал своротилъ на лугъ.

— Товарищъ мой бжитъ скоро, сказалъ Кентень самъ себ, но ему надобно бжать еще скоре, чтобъ уйти отъ быстрйшихъ ногъ, когда-либо топтавшихъ траву Гленъ-Улакина.

Снявъ по счастію епанчу и вооруженіе, горный Шотландецъ могъ показать быстроту, которой не было равной въ его земл, и которая, не смотря на ускоренный бгъ Цыгана, должна была скоро соединить ихъ.

Однакожъ не того хотлось Кентеню, ибо онъ желалъ боле открыть его намренія, чмъ помшать имъ. Его боле утвердило въ стой мысли то, что Цыганъ продолжалъ бжать съ равномрною скоростію, даже когда прошло первое стремленіе его побга, по етому казалось, что предметъ его не просто означаетъ человка, прогнаннаго почти въ полночь, нечаянно, изъ хорошаго убжища и который бы естественно долженъ только искать другаго. Кентень послдовалъ за нимъ, не бывъ примченъ, ибо Цыганъ ни разу не оглянулся, но пройдя лугъ, остановился у ручья, котораго берега обросли ольхами и ветлами, и затрубилъ въ рогъ, однакожь осторожно и не. усиливая звука. Свистъ, раздавшійся невдалек, тотчасъ отвчалъ ему.

— Ето свиданіе, подумалъ Кентень, но какъ подойти и подслушать, что будетъ? Шумъ шаговъ моихъ и втвей, которыя надобно будетъ разводить, измнитъ мн, если не остерегусь. Однакожь, клянусь Св. Андреемъ, что я ихъ подкараулю, какъ серпъ Гленъ-Ислы. Я докажу имъ, что не даромъ учился охот. Они сошлись, двое, мн не выгодно, если меня примтятъ и если у нихъ неприязненное въ голов, чего по всему должно опасаться, остережемся, чтобы Графиня Изабелла не лишилась бднаго друга своего. Что я говорю? Онъ бы не стоилъ етаго названія, если бы не былъ готовъ сразиться за нее съ дюжиной такихъ негодяевъ. Помрившись мечемъ съ Дюнуа, съ лучшимъ Рыцаремъ во всей Франціи, долженъ ли я бояться толпы стихъ бродягъ? Полно! Осторожность и мужество, и съ помощію Бога и Св. Андрея, они увидятъ, что я сильне и хитре ихъ.

Ршившись и пользуясь хитростію, къ которой привыкъ въ лсной охот, онъ вошелъ въ ручей, котораго воды, мняя глубину, то едва покрывали ему ступни, то доходили до колна и такимъ образомъ пошелъ тихо, закрытый древесными втвями, сплетенными сводомъ надъ его головою, шумъ шаговъ его сливался съ журчаніемъ воды: (такъ часто мы сами прежде подкрадывались къ гнзду чуткаго ворона). Такъ непримченный, подошелъ онъ довольно близко, чтобы слышать голоса двухъ людей, за которыми хотлъ наблюдать, но не различалъ словъ. Случившись въ ету минуту подъ величественной плакучей ивой, которой втви падали на самую поверхность воды, онъ схватился за одну изъ крпчайшихъ и собравъ всю свою ловкость, силу и проворство поднялся безъ шуму на самую вершину дерева и слъ на развилин главныхъ втвей, не боясь быть примченнымъ.

Тутъ онъ увидлъ, что Гайраддинъ говорилъ съ однимъ изъ своихъ земляковъ^, но къ крайнему своему неудовольствію уврился въ тоже время, что онъ не понимаетъ вовсе ихъ языка. Они много смялись, а какъ Гайраддинъ показалъ видъ будто хочетъ убжать, а посл потеръ себ плеча, то онъ и заключилъ, что предметомъ повствованія были побои, полученныя Цыганомъ до побга изъ монастыря.

Вдругъ въ нкоторомъ разстояніи послышался еще свистъ. Гайраддинъ отвчалъ на него, затрубивъ въ рогъ, какъ по своемъ прибытіи, и нсколько минутъ спустя на сцену явилось новое лицо. Ето былъ человкъ высокой, крпкой, видомъ солдатъ и котораго могучіе члены составляли разительную противоположность съ низкимъ станомъ и худощавостію двухъ Цыганъ. Широкая перевязь, черезъ плечо, поддерживала большую саблю. Его исподница, покрытая прорзами, изъ которыхъ высовывались шелковыя и тафтяныя разноцвтныя прошвы, по крайней мр пятью стами застежками изъ лентъ была прикрплена къ узкому камзолу изъ буйволовой кожи, на правомъ рукав котораго видна была серебреная бляха, съ изображеніемъ кабаньей головы, что означало начальника, у коего онъ служилъ. Изъ подъ весьма маленькой и надтой на одно ухо шапки видны были густыя курчавые волосы, осняющіе его широкое лицо и сливающіеся съ бородою такой же ширины и почти четырехъ дюймовъ длины. Въ рук держалъ онъ длинное копье и весь нарядъ его показывалъ одного изъ тхъ Нмецкихъ смльчаковъ, извстныхъ подъ именемъ ландскнехтовъ, которые тогда составляли важную часть пхоты. Ети наемники были воины жестокіе, помышлявшіе только о грабеж, между ними ходила вздорная сказка, что одного копейщика не пустили на небо, за его пороки, и не приняли въ адъ за мятежной, сварливой и непокорный правъ: и потому они вели себя, какъ люди, не помышляющіе о неб и не боящіеся ада.

— Доннеръ ундъ блитцъ! вскричалъ онъ подходя, за чмъ ты заставилъ меня потерять три ночи, ожидая тебя?

— Я не могъ прежде видться съ тобою, мейнъ геръ, отвчалъ Гайраддинъ съ покорностію. Молодой Шотландецъ, у котораго глаза быстры, какъ у рыси, примчаетъ за малйшими моими движеніями. Онъ уже меня подозрваетъ, а сели подозрнія его оправдаются, то я погибшій человкъ и онъ опять повезетъ етхъ женщинъ во Францію.

— Васъ генкеръ! сказалъ копейщикъ, насъ трое, завтра нападемъ на нихъ, отнимемъ женщинъ, да и только. Ты сказывалъ мн, что оба стража трусы, такъ вы съ товарищемъ займитесь ими, а я, деръ Тейфель! примусь за рысьи глаза.

— Ето теб будешь не такъ-то легко, сказалъ Цыганъ, кром того, что драка не наше дло, етотъ молодецъ потягался съ лучшимъ Французскимъ Рыцаремъ и вышелъ съ честью. Я своими глазами видлъ, что онъ плотно прижалъ Дюнуа.

— Гавелъ ундъ штурмветтеръ! вскричалъ Нмецъ, ты говоришь ето отъ трусости.

— Я не трусливе тебя, меинъ геръ, но еще повторяю, что драться не мое дло. Если ты останешься въ засад на условленномъ мст, то хорошо, если жь нтъ, то я безопасно провожу ихъ во дворецъ Епископа, и Вильгельмъ Ла-Маркъ легко можетъ ихъ тамъ отыскать, если онъ вполовину такъ силенъ, какъ хвастался за недлю.

Поцъ таузендъ! Мы также сильны и еще сильне. Но слышно, что Бургундецъ прислалъ ето копейщиковъ, такъ видишь ли, по пяти человкъ на копье выходитъ ровно пять сотъ, а въ такомъ случа, деръ Тейфель! они гораздо скоре захотятъ искать насъ, нежели мы находить ихъ, потому что у Епископа доброе войско, да, войско доброе.

— Такъ оставайтесь при засад у креста трехъ волхвовъ, или отказывайтесь отъ своего намренія.

— Отказаться отъ намренія! отказаться увезти богатую наслдницу въ жены нашему благородному начальнику! Деръ Тейфель! Я скорй ползу на приступъ въ адъ! Мейне зееле! Мы вс скоро сдлаемся Принцами и Герцогами, будемъ имть хорошій погребъ, кучу Французскихъ денегъ, а можетъ быть въ придачу и молоденькихъ красавицъ, когда Бородачу будетъ ихъ довольно.

— Стало засада у креста Трехъ волхвовъ остается въ своей сил?

— Мейнъ готъ, разумется. Поклянемся ихъ привезти туда, и какъ он слзутъ съ лошадей и станутъ на колни передъ крестомъ, что вс длаютъ, кром такихъ поганыхъ язычниковъ, каковъ ты, мы нападемъ на нихъ и женщины наши.

— Очень хорошо, но я общалъ взять ето дло на себя не иначе, какъ съ условіемъ, чтобъ не трогали ни одного волоска на голов етаго молодаго человка. Если ты въ этомъ поклянешься мн тремя волхвами, что въ Кельн, я поклянусь теб семью спящими врно помогать во всемъ прочемъ. А если ты не исполнишь своей клятвы, то заране сказываю, что семь Спящихъ будутъ будить тебя семь ночей, съ ряду, а на восьмую удушатъ и пожрутъ.

— Но, доннеръ ундъ гагель! отъ чего ты такъ безпокоишься о жизни етаго молодаго человка? Онъ не твоей крови, не твоего народа.

— Что теб за нужда, честный Генрихъ? Иной любитъ рзать людей, а другой спасать ихъ шею. И такъ, поклянись мн, что ето не будетъ стоить ему ни жизни, ни малйшей раны, или я клянусь блестящими Альдебараномъ, что дло не пойдетъ дале. Клянись мн тремя Волхвами Кельнскими, ибо я знаю что ты не дорожить прочими клятвами.

— Ты, право, забавенъ! сказалъ Нмецъ. Ну изволь! я клянусь….

— Постой, вскричалъ Гайраддинъ, на право кругомъ, храбрый копейщикъ, лицемъ къ Востоку, чтобы три Волхва тебя услышали.

Воинъ поклялся, какъ было приказано, и потомъ сказалъ, что будетъ въ засад и что мсто самое приличное, ибо только въ пяти миляхъ отъ того, гд они тогда были.

— Но, продолжалъ онъ, чтобы дло было врне, мн кажется не худо поставить нсколько молодцовъ въ лво отъ трактира, чтобы напасть на нихъ, если вздумаютъ тамъ хать.

— Нтъ, отвчалъ Цыганъ, подумавъ немного, видъ стихъ солдатъ можетъ встревожить Намурской гарнизонъ и тогда будетъ сомнительное сраженіе, вмсто врнаго успха. При томъ же они подутъ правымъ берегомъ Мааса, ибо я могу вести ихъ какъ захочется, а этотъ горный Шотландецъ, не смотря на свою недоврчивость, во всемъ слушается меня и ни разу не спрашивалъ ни кого о дорог, по которой должно хать. Правда, что я данъ ему врнымъ другомъ, человкомъ въ которомъ ни кто не сомнвался, не узнавъ его нсколько.

— Теперь, другъ Гайраддинъ, сказалъ копейщикъ, я хочу предложишь теб маленькой вопросъ. А не понимаю, какъ вы съ братомъ хвалитесь своимъ колдовствомъ, звздочетствомъ, а онъ не угадалъ, что будетъ повшенъ. Не странно ли ето?

— Я скажу теб, Генрихъ, возразилъ Цыганъ, что еслибъ я зналъ, что у брата достанетъ глупости пересказывать Герцогу Бургундскому тайны Короля Людовика, то предсказалъ бы смерть его также врно, какъ хорошую погоду въ Іюл. У Людовика есть руки и уши при Бургундскомъ двор, а Герцогъ иметъ нсколькихъ совтниковъ, для которыхъ звукъ Французскаго золота также приятенъ, какъ для тебя запахъ бутылки. Но прощай и непремнно будь на условленномъ мст. Мн на разсвт должно ожидать моего Шотландца на летъ стрлы отъ монастыря, иначе онъ будетъ подозрвать меня въ отлучк, не выгодной для ихъ путешествія.

— Не льзя жъ теб уйти, не выпивъ со мною на дорогу, сказалъ Нмецъ. О! да я и забылъ, что ты глупъ и пьешь одну воду какъ низкой поклонникъ Магомета и Термаганта.

— Ты самъ просто рабъ вина и бутылки, сказалъ Цыганъ. Я удивляюсь, что жаждущіе крови ввряютъ теб исполненіе насильств, придуманныхъ умнйшими головами. Кто хочетъ знать чужія мысли, или скрывать свои, тотъ не долженъ пить вина. Но: къ чему учить тебя, вчно жаждущаго, подобно пескамъ Аравійскимъ. Прощай, возьми съ собой товарища моего Туиско, если увидятъ, что онъ бродитъ около монастыря, то могутъ получить подозрнія.

Тутъ знаменитые союзники разстались, поклявшись снова не пропускать свиданія, назначеннаго у Креста трехъ волхвовъ.

Дюрвардъ провожалъ ихъ глазами, пока, ушли изъ вида, потомъ слзъ съ дерева. Сердце его билось при мысли, какъ близка была прекрасная Графиня сдлаться жертвою такого измнническаго заговора, котораго можетъ быть еще и нельзя, избгнуть.— Чтобъ, возвращаясь въ монастырь, не встртиться съ Гайраддиномъ, онъ сдлалъ большой обходъ, подвергаясь дурнымъ переправамъ.

Дорогой, онъ внимательно разсуждалъ, что длать. Слыша признаніе Гайраддина въ измн, онъ тотчасъ было ршился убить его по окончаніи совщанія и по достаточномъ отдаленіи, товарищей, послышавъ попеченія его о спасеніи своей жизни, почувствовалъ что ему тяжело будетъ наказать измнника, какъ слдовало за такое предательство. И потому ршился щадить жизнь его и даже если возможно имть его по прежнему провожатымъ, но совсмъ предосторожностями, нужными для безопасности прекрасной Графини, которой поклялся посвятить жизнь свою.

Но что должно было длать? Графини не могли удалиться ни въ Бургундію, изъ которой принуждены были бжать, ни во Францію, откуда были почти высланы. Буйство Герцога Карла, въ первой земл, едва ли было для нихъ опасне, чмъ холодная и тиранская политика Короля въ другой. Размысливъ хорошенько, Дюрвардъ не могъ, придумать ничего лучше, какъ избжать засады, избравъ путемъ лвой берегъ Мааса, для прозда въ Литтихъ, гд Графини, по первому своему начертанію останутся подъ покровительствомъ добродтельнаго Епископа. Не льзя было сомнваться, что етотъ служитель церкви захочетъ имъ покровительствовать, а если получилъ въ помощь ето воиновъ, то и будетъ имть возможность. Во всякомъ случа, если опасности, которымъ подвергали его нападенія Вильгельма Ла-Маркскаго и мятежи города Литтиха, сдлаются неминуемыми, то онъ всегда можетъ отослать несчастныхъ Графинь въ Германію, подъ приличнымъ прикрытіемъ.

Наконецъ, ибо какой человкъ оканчивалъ размышленіе, не обратившись на самаго себя? Кентень подумалъ, что Король Людовикъ хладнокровно осуждая его на смерть, или плненіе, освободилъ отъ всякой обязанности въ отношеніи къ Французскому престолу и онъ твердо ршился боле не служить ему. Врно Епископъ Литтихской нуждался въ воинахъ, а покровительствомъ прекрасныхъ Графинь, которыя теперь, а особливо Графния Амелина, обращались съ нимъ очень коротко, онъ могъ получить отъ него какое нибудь начальство, или даже порученіе проводишь Графинь Круа въ мсто безопаснйшее, чмъ Литтихъ и его окрестности. Наконецъ, он собирались, хотя какъ бы въ шутку, вооружить вассаловъ Графини Изабеллы, что длали многіе владльцы въ ети смутныя времена, и укрпить замокъ ея, чтобы онъ могъ противостать всякому нападенію, он шутя спрашивали его, хочетъ ли онъ быть ихъ сенешалемъ и занимать ето опасное мсто, а какъ онъ принялъ предложеніе съ усердіемъ и поспшностію, то позволили ему поцловать ихъ руки въ знакъ опредленія къ стой почетной и довренной должности. Ему показалось даже, что прелестная рука Графини Изабеллы дрожала, когда уста его прижимались къ ней крпче и доле, чмъ позволяло обыкновеніе, и что въ глазахъ и на лиц ея примтно было нкоторое замшательство, когда она приняла свою руку. Чего не могло выдти изъ етаго? и какой храбрый человкъ, въ лта Кентеневы, не подчинилъ бы нсколько своего ршенія такимъ размышленіямъ?

Ршивши ето, ему надобно было размыслить о томъ, какъ поступить съ неврнымъ Цыганомъ. Онъ отвергъ первую мысль свою убить его въ томъ же лсу, но взять другаго проводника и отпустить его значило бы послать предателя въ лагерь къ Вильгельму Ла-Маркскому съ извстіемъ о ихъ путешествіи. Онъ думалъ было ввришься настоятелю и просить его о задержаніи Цыгана, пока они успютъ дохать до Литтиха, по размысливъ, не посмлъ сдлать такого предложенія человку, котораго старость необходимо сдлала робкимъ, и который, почитая безопасность монастыря важнйшею своею обязанностію, трепеталъ при одномъ имени вепря Арденскаго.

Наконецъ онъ выбралъ планъ, на который тмъ боле могъ надяться, что исполненіе зависло только отъ него, а себя чувствовалъ онъ способнымъ на все для успха своего-дла. Съ сердцемъ, исполненнымъ смлости и твердости, хотя и не обманывая себя на щетъ опасностей своего положенія, Кентень могъ сравниться съ человкомъ, несущимъ ношу, которой онъ чувствуетъ всю тягость, не полагая однакожъ ея выше силъ обоихъ, етотъ планъ уже былъ готовъ въ ум его, когда онъ подошелъ къ монастырю.

Онъ тихо постучался въ ворота, братъ, поставленный настоятелямъ ждать его, отперъ и сказавъ, что вся братія должна пробыть до свта въ церкви, умоляя Бога о прощеніи различныхъ соблазновъ, случившихся прошедшимъ вечеромъ въ обители, предложилъ Кентеню участвовать въ ихъ богоугодныхъ занятіяхъ, но платье молодаго Шотландца было такъ вымочено, что онъ долгомъ почелъ отказаться отъ етаго предложенія и просилъ позволенія ссть въ кухн у огня, чтобы просушить платье до отъзда. При томъ же ему хотлось, чтобы Цыганъ при свиданіи не примтилъ въ немъ ничего, могущаго подать подозрніе о его ночномъ поход.

Почтенный братъ не только согласился на его просьбу, но и самъ захотлъ съ нимъ бесдовать, чему Кентень обрадовался тмъ боле, что хотлъ развдать нсколько о двухъ дорогахъ, о которыхъ узналъ изъ разговора Цыгана съ копейщикомъ.

Монахъ, часто посылаемый по дламъ вн монастыря, лучше всей братіи могъ отвчать на вопросы Кентеня объ етомъ предмет, но прибавилъ, что какъ добрыя молельщицы, дамы, которыхъ онъ провожалъ, должны хать правымъ берегомъ Мааса для поклоненія Кресту трехъ Волхвовъ поставленному на мст гд Святыя мощи Гаспара, Мельхіора и Бальтазара останавливались во время пренесенія своего въ Кельнъ и творили многія чудеса..

Кентень отвчалъ ему, что ет набожныя дамы ршились съ, величайшею точностію посщать вс святыя мста своего путешествія и врно поклонятся Кресту, трехъ Волхвовъ, дучи въ Кельнъ или возвращаясь оттуда, но слышали что опасно хать правымъ берегомъ Мааса, ибо по немъ, разъзжаютъ воины жестокаго Вильгельма Ла-Марка.

— Избави Богъ, вскричалъ братъ Францискъ, если вепрь Арденскій опять заложилъ свою берлогу такъ близко отъ насъ! Впрочемъ, если ето и правда, то рка Маасъ довольно широка и можетъ служишь порядочною стною между имъ и нами.

— Но она не будетъ стною между етми дамами и тмъ бродягою, отвчалъ Кентень, если мы, перехавъ ее, отправимся правымъ берегомъ.

— Небо защититъ преданныхъ ему, молодой человкъ, возразилъ монахъ.

Не смотря на послднее замчаніе, Кетнень ршился по возможности не подвергать опасности Графинь Круа. Однакожъ далъ обтъ самъ сходить на поклоненіе тремъ Волхвамъ въ Кельнъ, если ети угодники позволятъ ему счастливо проводить своихъ дамъ до мста.

Чтобы придать этому обту какъ можно боле торжественности, онъ попросилъ брата Франциска проводить себя въ одну изъ боковыхъ часовенъ монастыря, и тамъ, преклонивъ колна съ искреннимъ благоговніемъ, подтвердилъ клятву, мысленно имъ произнесенную. Голоса монаховъ, пвшихъ на крылос, торжественное время, въ которое совершалъ онъ етотъ священный обрядъ, слабое мерцаніе, разливаемое одною лампадою въ етомъ небольшомъ готическомъ зданіи, все способствовало-привести Дюрварда въ то положеніе, когда душа скоре всего признаетъ слабость человческую и ищетъ той помощи и того сверхъестественнаго покровительства, которое вс вры общаютъ только раскаянію о прошедшемъ и твердой ршимости на исправленіе въ. будущемъ. Моленія Кентеня были искреннія и потому не смемъ думать, чтобъ он могли быть отвергнуты-единымъ, истиннымъ Богомъ, взирающимъ на сокровеннйшее помышленій нашихъ.

Поручивъ себя, а вмст и несчастныхъ спутницъ своихъ покровительству угодниковъ и заступленію Промысла, Кентень посвятилъ остатокъ ночи отдохновенію, теплота и искренность его благочестія показались доброму брату весьма назидательными.

Конецъ второй части.

КЕНТЕНЬ ДЮРВАРДЪ,илиШОТЛАНДЕЦЪ ПРИ ДВОРЪ ЛЮДОВИКА XI.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.Травля Вепря.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.Часовой.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.Роландова Галлерея.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.Хитрецъ.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.Астрологъ.

ГЛАВА ПЯТЬНАДЦАТАЯ.Провожатый.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.Бродяга.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.Подстереженный шпіонъ.

Читайте также: