‘КАРТИНКИ РУССКИХ НРАВОВ’
‘КАРТИНКИ РУССКИХ НРАВОВ’
ОТ ИЗДАНИЯ
‘КОРНЕТ’
ВОЛШЕБНЫЙ ФОНАРЬ
[6 февраля 1933 г.]
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Картинки русских нравов’, Осоргин Михаил Андреевич, Год: 1933
Время на прочтение: 6 минут(ы)
М. А. Осоргин. Заметки старого книгоеда
Может быть и старое прекрасным — и новое ему не уступать. Порою искренне радуюсь, держа в руках современную русскую книжку, изданную старательно и любовно. Таковы некоторые книжки советского издательства ‘Academia’, также Издательства писателей в Ленинграде, на достойной бумаге и с отличными иллюстрациями. Часть из этих книг надолго останется и будет цениться собирателями,— правда, небольшая часть, потому что все же сказывается на качестве массовое производство… Еще новенькая книжка уже шатается в корешке, материал переплета дешев, золото тиснения рыже и тускло, обрез неровен. И еще одно плохо в нынешних книгах, набираемых машинами: бегают по страницам белые змейки слившихся пропусков и выправить это невозможно, раньше, при наборе ручном, в дорогом издании за этим следили, не допуская лакун и пятен, чтобы глаз на странице отдыхал и не обижался.
Хорошему новому — привет! Но сколь же ласкает душу и глаз старое изданьице 40-х годов, когда в иллюстрацию вкладывали всю любовь и внимание! Сама книжка — пустяк, и роскоши в ней нет, а развернешь — и с первой до последней страницы любуешься и удивляешься!
Таковы, например, шесть малых книжечек, в 16-ю долю листа, под общим титулом ‘Картинки русских нравов’1, все с политипажами по рисункам В. Тимма, резанными бар. Клодтом, Неттельгорстом2 и другими. Тексты неважны: уже и по тому времени старые рассказы Греча, Булгарина, Мятлева, звезд третьей величины. Но нет странички без рисунка и нет начальной буквы без прекрасного украшения. Простенькое и в своей простоте воистину прелестное издание. К нему предисловие, не от издателя, а от самого издания, текст которого в кусочках позвольте привести, так как эти книжечки исключительно редки и давно уже в антикварной продаже ненаходимы.
‘Я не книга! Литераторы не ломали головы, чтоб составить меня, книгопродавцы не издерживались на мое издание, следовательно, я — не книга. Что же я? Издание художественное, предпринятое артистами для опыта, могут ли у нас существовать иллюстрированные издания, и для доказательства, что и у нас можно иллюстрировать (т. е. прилагать к книге политипажи) хорошо и дешево! Сравните эти издания с парижскими книжечками в этом же роде, выходящими в свет под заглавием физиологии (т. е. очерков нравов) разных лиц, и вы удостоверитесь, что петербургское издание не только не уступает парижским, но во многом превосходит их. С лишком сто картинок, отлично оттиснутых на сатинированной веленевой бумаге — ‘за один рубль серебром’. Дешевле этого невозможно иметь в целом мире!’
И знаете, что тут сказано, есть факт, а не реклама! Некоторое подражание парижским изданиям того времени, конечно, заметно, но ученик превзошел учителя тщательностью и изяществом.
‘Но как же вы не называетесь книгою, спросят у этого издания, когда у вас есть печатный текст? Правда, есть тут статьи, но они здесь служат полем, на котором помещена миниатюрная картинная галерея! Статьи эти были уже несколько раз напечатаны, переведены на чужеземные языки, прочтены многими тысячами и обруганы несколькими противниками, словом, все совершилось в надлежащем беспорядке, как водится в литературе и журналистике, которых чуждается это артистическое издание… У артистов золотые таланты не закопаны в земле, на хранение, и они, в начале своего предприятия, ничем не могут поделиться с литераторами, как только любовию своею к изящному’.
Что поругивали литераторов, особенно Греча и Булгарина, в том сомнения нет. Но по правде сказать, на текст как-то и внимания не обращаешь — так хороши сопровождающие его картинки. И автор предисловия кончает:
‘Итак, ступайте в свет, ‘Картинки русских нравов’, и поразведайте хорошенько: любит ли наша публика иллюстрированные дешевые издания! Тогда можно будет предпринять много хорошего и сочетать русские художества с русскою литературою! — Ступайте в свет, ‘Картинки’, не бойтесь критиков! На одного черновзглядного найдется пять добрых, которые вас утешат и призрят вашу юность!’ Книжки пошли гулять — и так загулялись, что сейчас редкий книголюб может похвалиться, что есть в его распоряжении все шесть книжек: ‘Салопница’, ‘Корнет’, ‘Петергофский праздник’, ‘Невский пароход’, ‘Находчивое поколение’ и ‘Преферанс’. Описаны они не раз, а мало кто их видал. И с грустью должен признаться старый книгоед, что и он каждодневно любуется только ‘Салопницей’ Булгарина, его же ‘Корнетом’ и ‘Невским пароходом’ А. Греча, сплетенными в единый томик.
А чтобы дать хоть малое представление, с каким усердием книжка расцвечена прекрасными гравюрами на дереве, позвольте привести здесь отрывок из ‘Корнета’ с описанием иллюстраций.
Отрывок начинается буквой ‘М’, к которой прислонена детская постелька:
‘Младенец при рождении плачет, потому что следует внушению природы, а природа — философка и, зная, что такое жизнь в существе своем, не может внушить младенцу радости. Но если б младенец (разумеется, мужского пола) мог предвидеть, сколько пред ним в жизни шампанского,
И тут гравюрка на полстранички: две бутылки зажаты в пальцах лакея, кроме руки видны только пуговки одежды. мазурок и кадрилей,
Опять гравюрка: склонила голову девушка, в бальном платье, а перед ней в почтительной позе молодой корнет — приглашает ее на танец. красавиц,
И вслед за словом — на всю страницу рисунок: девица младая и большеглазая, с личиком воплощенной невинности, с чертами тонкими, бочком сидит на солидном кресле. Что за тонкость пера и резца! Что за прелесть легкого туалета и прически 40-х годов!
дуэлей, арестов,
И снова рисунок на страницу. Попал молодой корнет за решетку! Ничего себе, стоит к нам спиной, а лицом к оконцу камеры, покуривает из длинного чубука — стройненький в своем мундире.
любовных объяснений, любовных похищений,
Верно, увозит дамочку из какого-нибудь маскараду! Белые рейтузы, парадная треуголка, плащ, а она в маске и костюме пейзанки — гравюра опять на всю страницу, только в начале строчка текста.
обедов и ужинов,
С приятелем где-нибудь в ресторане. Друг дружке рассказывают любовные дела, покуривают, пьют кофе — а под столом три порожние бутылки. Гравюрка на полстранички, а нижняя половина с одним словечком:
пуль,
— тут черкес в мохнатой шапке, за поясом кинжал, целится в кого-то — может быть, в нашего корнета!
бессонных ночей,
Загрустил корнет! А вернее — проигрался. Сидит, локтем головку подпер, у стола, а на столе едва заметными штришочками разбросаны карты. И чубук не веселит — прислонен к стенке.
и прочего, и прочего, и прочего, то этот младенец хохотал бы при рождении во все горло,
И правда, на другой полстраничке валяется в люльке кривоногий младенчик и хохочет. А над ним видна рука нянюшки — вот, должно быть, удивлена его ранней резвостью!
хотя бы неуклюжая повивальная бабка или мамка сжала его в лапах своих, как приказные жмут богатого просителя.
И тотчас же изображен плут приказный, перо за ухом, нос пропойцы, поза раболепная, в руках документик — из жуликов жулик!
Так и идет книжка: текста на вершок, иллюстраций к нему восемь страниц. Всего же их в каждом тоненьком рассказе до пятидесяти. И уж так мне жаль, что приходится описывать то, что так хотелось бы посмотреть вместе с читателем. Да не воссоздашь! Нет той прекрасной черноты краски, нужной для деревянной гравюрки, и не может газетная бумага сохранить тонкость и красоту линий.
Кто видал иллюстрации Гаварни3, тот знает, как все это делается. Но по тонкости и изяществу издания, при всей нарочитой простоте, при всей действительной дешевизне,— эта милая работа Тимма и дружественных ему граверов далеко обогнала и Гаварни, и других! Любуешься, удивляешься и сожалеешь: почему нынче нет таких изданий? Это при нынешнем-то богатстве техники, при бесконечных возможностях и великих тиражах! Чего нам не хватает? Знание — есть. Техника — огромная. Как будто и вкус в людях не иссяк. Чего же нет?
И отвечаю: нет прежней любви! Чистой и бескорыстной!
Плодовитого и искусного художника и техника академика В. Тимма знают больше по его замечательному изданию ‘Художественный листок’, оно выходило в 50-х годах и в полном виде продолжает весьма цениться. По тому времени его литографии были редкостью. Но это было, так сказать, промышленное издание, огромное и доходное. Не то наши книжечки — сама молодость и красота, любовная затея группы настоящих артистов.
И тут — для заключения — будет кстати припомнить другое прелюбопытное издание, тоже великую редкость в полном виде, характера иного, далеко не столь художественного,— и, однако, она сыграла немалую роль в истории русских иллюстраций. Это — ‘Волшебный фонарь’, ежемесячное издание на 1817 год, из двенадцати номеров, в четвертку листа, а в нем 40 гравюр да одна литография, едва ли не первая по времени в Рос и и (‘Народный праздник под Невским’). Называется издание длинно:
‘Волшебный фонарь, или Зрелище С.-Петербургских расхожих продавцов, мастеров и других простонародных промышленников, изображенных верною кистию в настоящем их наряде и представленных разговаривающими друг с другом соответственно каждому лицу и званию’4.
Рисунки хороши и забавны, да и текст — весь из разговоров — сейчас прочитать приятно. Тут и разносчица календарей и журналов с покупателем, и молочница с прачкой, конфетчик с парикмахерским учеником, торговка с евреем, гребенщик с девкой, шарлатан со школьником, саешник со своим лотком, кухарка с фонарщиком, кучер с блинником, торговка со щегольком,— и кого только нет! Для изучателя старого быта — истинный клад!
‘Сахарны конфеты!
Коврижки голландски!
Жемочки медовые!
Патрончики, леденчики!
— Што стоит коврижка?
— Полтина.
— Возьми, брат, грош.
— Не приходится, эдаких цен нет.
— А жемочки почем?
— Пятак штука.
— Возьми, брат, грош.
— Не вороши, не вороши, как руки не хороши!’
ПН, 1933, No 4338, 6 февр.
1 ‘Картинки русских нравов’ вышли в Петербурге в 1842—1843 гг.
2 Клодт фон Юргенсбург К. К. (1807—1879), Неттельгорст О. П.— граверы.
3 Гаварни П. (1804—1866) — французский рисовальщик.
4 ‘Волшебный фонарь’ факсимильно переиздан издательством ‘Книга’ (М., 1988).