‘ПРИГОЖАЯ ПОВАРИХА’
‘ПРИГОЖАЯ ПОВАРИХА’
ПИСЬМОВНИК КУРГАНОВА
ЧТО ЗА КАЛЕНДАРИ?
БРЮСОВО ПРЕДСКАЗАНИЕ
[21 мая 1930 г.]
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
‘Пригожая повариха’, Осоргин Михаил Андреевич, Год: 1930
Время на прочтение: 6 минут(ы)
М. А. Осоргин. Заметки старого книгоеда
Такова уже привычка книголюба: читаешь произведения писателя и, как встретится упоминание о какой старой книге, так на этом месте и застрянешь, задумаешься. Один курильщик рассказывал мне, что как только он прочитает в романе про героя, что тот, мол, закурил папиросу,— так и хочется самому закурить. Это я, хоть и не курящий, легко понимаю.
Так вот, читал я на днях роман А. С. Пушкина ‘Дубровский’. Стихов я никаких не люблю (смешно стихи читать), а прозу, да еще такую замечательную, хорошо почитать. У Кирилы Петровича Троекурова,— описывает Пушкин,— была огромная библиотека, больше из французских писателей, но сам он никогда не читал ничего, кроме ‘Совершенной поварихи’. И вот на этом месте я остановился.
Книги с таким названием не было, ошибся Александр Сергеевич. А была знаменитая книга, теперь ставшая великой редкостью, под титулом ‘Пригожая повариха, или Похождение развратной женщины’. О ней, конечно, Пушкин и говорит, только позабыл название. Написана она М. Чулковым, и только первая часть, а дальше он не написал, хотя книга очень хорошо разошлась. Издана была в Санкт-Петербурге в 1770 году. Редкой стала потому, что зачитывали и трепали ее все читатели до полной ветхости. Роману своему Чулков (хотя имени его на книге не значится) предпослал стихи с такими начальными строчками:
Ни звери, ни скоты наук не разумеют,
Ни рыбы, ни гады читати не умеют.
Не спорят о стихах между собою мухи
И все летающие духи…
Содержание же рассказать очень трудно — сложно оно и запутано. Хотя действие происходит в России, но героиню зовут Мартоной, а обожатели ее именуются Светоном, Ахалем и Свидалем.
Мартоне 19 лет, она сирота и уже вдова, а проживает в Киеве. Сначала водит дружбу с дворецким богатого барина, а потом с самим барином Светоном.
Но так как жена Светона, обо всем проведав, ее жестоко избила, то едет она в Москву и устраивается там поварихой у взяточника-секретаря, отсюда тоже вышибает ее ревнивая секретарева жена. Тогда она переходит ко вдовому полковнику, который задаривает ее и очень ревнует. И вот тут подвертывается офицер Ахаль, переодевшись женщиной, он, по соглашению с Мартоной, забирается в дом полковника под видом ее сестры, а потом сманивает Мартону бежать с ним. Но он обманул ее, забрал ее вещи, а сам скрылся. Она было вернулась к полковнику, а тот успел с горя по ней помереть. Тут ее арестуют, но Ахаль с другим офицером, Свидалем, ее освобождают. Оба они пользуются ее милостями, но, перессорившись, дерутся на дуэли, и Ахаль убивает Свидаля и скрывается. Тут является мнимо убитый Свидаль (он только притворился мертвым) — и очень они с Мартоной друг другу рады.
Однажды познакомилась Мартона с купчихой, в доме которой собирались писатели и происходили свиданья любовников. Эта купчиха подговорила слугу убить ее мужа, а слуга рассказал про то Мартоне. И вот купчиха ведет всех к своему купцу в комнату, думая, что купец умирает. А купец вскочил здоровехонек и побил ее. Тогда Мартона рассказала всем, как было дело, и поэтому купец разошелся с женой. А в скором времени Ахаль написал Мартоне, что решил покончить с собой, так как убил своего друга Свидаля (он не знал, что тот жив). Мартона со Свидалем спешат к Ахалю в деревню, но поздно: он и вправду отравился и умирает на их руках.
Тут первой части романа конец, а второй части автор не написал,— вот какая досада!
Эту самую книжку купил Кирила Петрович Троекуров и ее единственную читал, хотя была у него наследственная библиотека из французских писателей 18-го столетия. И за книгу он заплатил сорок копеек.
А вот в ‘Истории села Горюхина’ Пушкин очень хорошо и много говорит о поистине замечательной книге Курганова — ‘Новейший письмовник’. ‘Чтение письмовника,— говорит автор ‘Истории…’,— долго было любимым моим упражнением. Я знал его наизусть, и, несмотря на то, каждый день находил в нем новые, незамеченные красоты. После генерала H. H., y которого батюшка некогда был адъютантом, Курганов казался мне величайшим человеком. Я расспрашивал о нем у всех — и, к сожалению, никто не мог удовлетворить моему любопытству, никто не знал его лично… Мрак неизвестности окружал его, как некоего древнего полубога, иногда я даже сомневался в истине его существования… Наконец, я решил, что должен он походить на земского заседателя Корючкина, маленького старичка, с красным носом и сверкающими глазами’.
Позже автор ‘Истории…’, приехав в свою деревню, нашел старый ‘Письмовник’ между рухлядью в жалком состоянии. ‘Я вынес его на свет и принялся было за него, но Курганов потерял для меня прежнюю свою прелесть. Я прочел его еще раз и больше уже не открывал’.
Эти строки Пушкина относятся к 1810—1820-м годам1. И любопытно знать, какое издание ‘Письмовника’ было в руках автора ‘Истории села Горюхина’?
Нужно сказать, что и тут Александр Сергеевич Пушкин опять допустил неточность, назвав книгу ‘Новейшим письмовником’. Под таким названием было несколько книг, содержавших образцы писем (‘Новейший полный письмовник, или Всеобщий календарь’ и др.), но не кургановские, хотя как раз того же времени. А кургановская книга, в ее современных автору ‘Истории…’ изданиях, называлась просто ‘Книга Письмовник’, хотя ее первое издание (1769) носило длинный титул: ‘Российская универсальная грамати-ка, или Всеобщее письмословие, предлагающее легчайший способ основательного учения русскому языку с седмью присовокуплениями разных учебных и полезно-забавных вещей’. Дальше по-латински и дата. После название было упрощено, и известно множество изданий вплоть до 1840 года.
В руках же мальчика, восхищенного ‘Письмовником’ Курганова, могло быть одно из первых восьми изданий, а вернее всего, именно восьмое (1809), как только что купленное для него родителями 2.
Сама же по себе книга Курганова была, действительно, до поразительное’ интересна и занимательна. Грамматике в ней отдано только 100 страниц из 430, а остальное состоит из весьма любопытных и хорошо написанных ‘присовокуплений’. Сначала идут 960 пословиц и поговорок, как, например, ‘Бабка скачет и задом и передом, а дело идет своим чередом’. Дальше следуют ‘Краткие замысловатые повести’, и вот из них для образчика:
‘Поп, поссорясь с одной бабой на пиру, грозил ее за то поколотить. Но она, ударяя себя по бедре, сказала: дай Боже ей здравье, я тебя нисколько не боюсь. Поп… поди, ну к черту плеха! а она закричала: извольте, господа, прислушать, он открыл мою исповедь’ (стр. 142).
‘Некто женился на девушке, которая вскоре родила другую, и, по разнесшемуся слуху, иные новобрачному смеялись, что женился он на кобыле с жеребенком. Другие говорили, что плод еще очень рано поспел. Но один сказал ему: не прогневайтесь, сударь, вы очень поздно сыграли свадьбу’ (стр. 154).
А дальше идут ‘Различные шутки’ и ‘Достопамятные речи’, как, например: ‘Четыре вещи невозвратимы: младость, время, выговоренное слово и девство’. Или же: ‘Говорил некто, что рыжева италианца, белокурого ишпанца и черного немца весьма надобно опасаться’. Много в книге стихотворений, нравоучительных слов, философских разговоров, статей по мифологии, сведений о ‘знании и науках’, астрономических, физических, медицинских, филологических, и все изложено занятно и легко, хотя подчас не вполне пристойно, особенно в соображении детей. Особенно много места отведено рассуждениям о чистоте русского языка и насмешкам над теми, кто вводит в него иностранщину. Так, например, приводит Курганов такую речь:
‘Некто кандидат говорил полуросски так: служил-де я сорок лет, а капиталу нет, и я-де о том юристов просил, но они-де не азардируют ныне на аксиденцию (взятку), точию-де по новомодной псведенции очень политично екскузуясь (извиняясь), завтренят (обещают завтра) и проч.’
А другой говорит: ‘Я в дистракции и дезеспере, аманта моя сделала мне инфиделите, а я, а ку сюр против риваля своего буду реванжироваться’.
‘Надлежало бы,— говорит Курганов,— стараться оные слова истреблять, и в лучшее приращение приводить отеческий язык, и не вводить в него чужого ничего, но собственной своей красотой украшаться’.
Всего, что имелось в ‘Письмовнике’, невозможно и перечислить. Он был и вправду одной из лучших и занимательнейших книг, а зачитаться им можно и сейчас. Так много в нем всяких сведений и разнообразного материала, что недаром он закончен следующими словами:
‘Все тут. Нет больше. Только’.
Вот какую книжку держал в руках мальчик, описанный Пушкиным. Ну как же было не увлечься, если кроме нее ему пришлось видеть еще только азбуку да несколько календарей!
И вот, кстати сказать, заинтересовало меня, на каких-таких календарях записана была ‘История села Горюхина’? Про них пишет Пушкин, что принесли его герою ‘…целую груду книг в зеленом и синем бумажном переплете. Это было собрание старых календарей. <,…>, Они составляли непрерывную цепь годов от 1744 до 1799, т. е. ровно 55 лет’.
Если бы я стал здесь подробно излагать, какие по тем временам печатались календари и месяцесловы, то читатель меня забранил бы, потому что разобраться в этом очень мудрено. О календарях осьмнадцатого века существует в библиографии целая наука. Знаменитейший календарь был Брюсов, о котором как-нибудь стоит поговорить, но здесь речь не о нем. Из любопытных месяцесловов еще назову один (1774), весь гравированный, в 256-ю долю листа. Из обычных же календарей, имевшихся за указанные года, ни один в течение всего времени не продолжался. Значит, были календари разных изданий, и полагаю, что в основе были календари ‘Санкт-Петербургский’ и, может быть, ‘Придворный’ или ‘Месяцеслов на лето…’, а с 70-х годов мог быть издания Академии наук. Для удобства эти календари сплетались с чистыми листами бумаги, для семейных и хозяйственных надобностей, чтобы записывать. На этих листах, да еще на обороте страниц и могла быть записана ‘История села Горюхина’.
Но одно нужно сказать: такой коллекции календарей, погодно за пятьдесят пять лет подряд, не было и нет ни в одном русском книгохранилище. И не знал автор ‘Истории…’, что в его руках такое сокровище, на которое невозможно наглядеться и за которое иной библиоман отдал бы и все состояние, и на придачу жену, если уже немолода.
В заключение позвольте, ради любопытства, привести здесь из стариннейшего Брюсова (1726) календаря, сорока-семилистового, предсказание лицам, кои между 12 мая и 12 июня будут справлять свое рождение.
‘…Черноволос и очи черные, долгий лоб, шия и нос, явного лица, малая на щеке ямочка. Егда смеется, великие зубы, иметь будет знак на ногтях и на груди, слаб телом, тонок, изряден языком, искусно глаголет и хвалу сам себе ведет, чудными подражаниями, во гневе много говорит, будет празднолюбец, охотно гулять, скоро седеет, непостоянен, будет вельми богат и жена принесет много богатства ему, много приобрящет друзей, но обаче мало счастия имеет от них, скоролюбив женам, три супружества покажется ему, первая вдова, от двема имети будет сопротивности’3.
ПН, 1930, No 3346, 21 мая.
1 М. А. Осоргин имеет в виду время действия повести.
2 Последнее, 11-е по счету, издание ‘Письмовника’ Н. Г. Курганова относится к 1837 г.
3 М. А. Осоргин с некоторыми неточностями и неуказанными сокращениями в тексте цитирует цельногравированную ‘Книгу, именуемую Брюсовский календарь’ (б. м. и г.). См. также 29-ю ‘заметку старого книгоеда’.