Картинки общественной жизни, Станюкович Константин Михайлович, Год: 1879 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 36 минут(ы)

КАРТИНКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.

Отраженіе сверху внизъ.— ‘Откровенное’ направленіе въ захолусть.— Извщенія обывателей.— Отъ собственнаго кореспондента.— Обвиненіе по поводу произнесенія слова ‘телефонъ’.— Приключеніе винодла г. Саломана за Кавказ.— ‘Свободные пріемы’ европейца.— Дло Костанжогло.— Неприкосновенность домашняго очага.— Дло слесаря Прокудина.— Лекція мирового судьи.— Истязаніе ‘учениковъ’ мастерами.— Эпопея изъ русской жизни.— 25 лтъ въ тюрьмахъ!— Нчто о земств.— Исторія съ ремесленнымъ училищемъ въ екатеринославской губерніи.— Помщичья недоимка.— ‘Медикаменты уфимскаго земства’.— Пасквиль ‘Новаго Времени’.— Открытіе Александровскаго моста.

Примры необыкновенно блестящей распродажи и по баснословно-дешевымъ цнамъ послднихъ остатковъ стыдливости, примры артистически-безцеремоннаго залзанія въ чужую душу за отысканіемъ неблагонамренности, примры неустаннаго обвиненія всхъ (кром авторовъ обвиненія) въ дурномъ поведеніи, указанные за недавнее время воинствующей частью прессы, могли-ли остаться единственными въ своемъ род?

Нтъ. Подражателей явилось боле, чмъ достаточно, и въ провинціальной пресс, и въ самой жизни. Примръ заразителенъ. Для всхъ, недорвавшихся по какимъ-нибудь обстоятельствамъ до пирога съ начинкой, для всхъ, жаждавшихъ мести, изыскивавшихъ случая наверстать потерянное, слишкомъ соблазнителенъ показался примръ, данный литературой. Когда еще придетъ подобная минута? Надо пользоваться.

Лови, лови часы любви!

Съ быстротою желзныхъ дорогъ понеслась новая мода изъ столицъ въ провинцію, заглянула въ дальніе глухіе углы, болота и болотцы. Заколыхались болота и болотцы.

Читая, какъ публицисты ежедневно доказываютъ, что такого-то и такого-то слдовало-бы за ушко, да на солнышко, мало совстливый гражданинъ захолустья возликовалъ. Понимая прочитываемое буквально, возмнилъ онъ, что въ самомъ дл для него насталъ ‘золотой вкъ Августа’, что теперь пришла пора ‘сосчитаться’ по интимнымъ счетамъ, пришла пора напакостить ближнему, приспло времечко вырвать изъ-подъ носа оторопвшаго сосда кусъ, стоитъ только заняться, какъ слдуетъ, внутренней политикой и о результатахъ сообщить исправнику, и не то, чтобы сообщить, какъ-бы стыдясь, съ таинственнымъ видомъ, а, напротивъ, сообщить съ такимъ яснымъ взоромъ и въ такой категорической форм, чтобы самъ исправникъ стыдливо опустилъ глаза, выслушивая расходившагося обывателя.

Въ дальнихъ глухихъ углахъ появилось нчто траги-комическое, нчто такое нелпое, что приводитъ въ недоумніе нелпостью само начальство. Захолустье, очевидно, пересолило. Предпишетъ столица носить шлейфы, такъ захолустье отпуститъ шлейфъ въ дв версты, предпишетъ короткія платья,— захолустье оголитъ ноги. То-же случилось и съ моднымъ направленіемъ, рекомендованнымъ газетной прессой.

‘Ужь если нынче печатно обвиняютъ другъ друга въ измн, чего-жь я буду смотрть? Давненько добираюсь я до Ивана Ивановича!

‘Если почтенный редакторъ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостей’ запускаетъ пальцы въ душу товарища,— дуракъ я, что-ли?.. Запущу и я пятерню!

‘Если столичные ‘амикусы’ не зваютъ,— стану-ли я звать? Слава Богу, и мы не лыкомъ шиты!’

И пошла писать губернія.

‘До моего свденія дошло, что отставной поручикъ, мировой судья Сидоровъ, такого-то числа отозвался о ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ не съ должнымъ уваженіемъ и вообще отличается крайне подозрительнымъ образомъ мыслей, въ церковь не ходитъ и держитъ при взрослыхъ дочеряхъ экономку, съ которой и состоитъ въ непозволительной связи.

‘А потому, по долгу честнаго человка и патріота своего отечества, доводя о семъ до свденія вашего высокородія, имю честь настоятельно просить васъ оградить край нашъ отъ такихъ элементовъ и немедленно принять соотвтствующія мры. О послдующемъ не оставьте увдомить, дабы, въ случа непринятія съ вашей стороны мръ, я не упустилъ-бы сообщить въ ‘Московскія Вдомости’ для опубликованія, что голосъ честныхъ людей остается втун. Отставной титулярный совтникъ, Иванъ Ивановъ’.

— Которое ужь это извщеніе? вздыхаетъ исправникъ, прочитывая письмо.— О, Господи, еслибъ не жена да не дти! Тоже, я вамъ скажу, и наше положеніе!

Онъ давно знаетъ мирового судью г. Сидорова, отлично знаетъ и его благонамренный образъ мыслей, и его прижимистую игру въ преферансъ, и превосходную наливку, которою его угощаютъ у г. Сидорова, а все-таки заворачиваетъ къ г. Сидорову и добродушно говоритъ:

— Ужь вы осторожнй, пожалуйста! Посмотрите, что на васъ Ивановъ настрочилъ.

Г. Сидоровъ прочитываетъ и самъ не знаетъ, почему вдругъ чувствуетъ, какъ мурашки бгаютъ по спин.

— Ахъ, мерзавецъ! выговариваетъ, наконецъ, онъ.— Знаете-ли, за что онъ сочинилъ это письмецо?

— За что?

— Онъ у меня въ участк. Не дале, какъ на-дняхъ, судился за неплатежъ денегъ, и я выдалъ истцу на него исполнительный листъ.

— А вы, батюшка, все-таки осторожнй!

— Кажется, я слава Богу… Знаете меня пятнадцать лтъ.

— Такъ-то такъ, а все-таки осторожнй!

Посл партіи въ винтъ,— (что другое, а партнеры въ захолусть мигомъ отыщутся),— побесдовали по-пріятельски о вншней политик (внутренняя уже стала всмъ поперекъ горла), одобрили дйствія Гамбеты и сказали нсколько колкостей на-счетъ Бисмарка, закусили, выпили и разъхались.

Прошла недля, другая, какъ вдругъ исправникъ получаетъ отъ своего пріятеля изъ Москвы письмо съ вырзкой изъ ‘Московскихъ Вдомостей’, обчеркнутой краснымъ карандашомъ.

Предчувствуя недоброе и побаиваясь ‘Московскихъ Вдомостей’, ‘жертва своего положенія’ крестится, наскоро пробгаетъ письмо пріятеля и читаетъ напечатанную кореспонденцію изъ ‘таракани’ (‘отъ собственнаго нашего кореспондента*) слдующаго содержанія:

‘Болитъ сердце русскаго человка, скорбитъ душа за благо возлюбленной родины, видя, какъ въ нашемъ узд, прежде спокойномъ и консервативномъ, въ лучшемъ значеніи этого слова, ростетъ гидра зла и грозитъ общимъ распространеніемъ. Еще грустне то обстоятельство, что правительственные агенты, вмсто того, чтобы всми силами противодйствовать злу, потворствуютъ ему и, судя по ихъ дйствіямъ, можно думать, поощряютъ его непонятнымъ бездйствіемъ и, пожалуй, тайнымъ сочувствіемъ. Чего-же ждать, сирашиваемъ мы, если лица, облеченныя довріемъ правительства, становятся въ ряды враговъ отечества и, прикрываясь мундиромъ, роютъ яму тми самыми руками, коими получаютъ изъ государственнаго казначейства деньги?

‘И вотъ тому доказательство.

‘Мировой судья С., человкъ, издавна извстный въ узд своей неблагонамренностью, развратнымъ поведеніемъ, потворствующій крестьянамъ, судившійся пять лтъ тому назадъ по подозрнію въ противозаконныхъ сношеніяхъ съ Гамбетою, съ цлью всесвтной революціи, но по суду оправданный, мсяцъ тому назадъ въ камер суда во всеуслышаніе хвалился, что находится въ переписк съ господиномъ Луи-Бланомъ, и публично собиралъ деньги, какъ-будто съ благотворительной цлью, а въ дйствительности для приращенія двухъ-миліоннаго заграничнаго русскаго фонда, находящагося на храненіи, какъ недавно сообщалъ г. Amicus, въ англійскомъ государственномъ банк.

‘Казалось-бы, что такой господинъ, на глазахъ у всхъ позорящій званіе мирового судьи, нестсняющійся глумиться надъ отечественными учрежденіями и открыто неодобряющій классическое образованіе, повторяя неоднократно, что оное выдумано для того, чтобы отстранить бдныхъ отъ всякаго образованія, казалось-бы, говорю я, подобное лицо должно было-бы обратить на себя вниманіе правительственнаго агента, тмъ боле, что мировой судья въ маленькомъ городк, каковъ нашъ ‘Тараканъ’, играетъ значительную роль. Но къ общему удивленію всхъ честныхъ людей, г. исправникъ не только не обратилъ вниманія на сдланное ему однимъ изъ уважаемыхъ нашихъ согражданъ по сему случаю предупрежденіе, но, къ общему соблазну, водитъ дружбу съ крамольникомъ, все время проводитъ у него, играя въ карты и слишкомъ неумренно занимаясь наливкой. Мало этого. Нсколько недль тому назадъ онъ, вмст съ означеннымъ мировымъ судьей, при стеченіи публики, плъ марсельезу и кричалъ: ‘да здравствуетъ Гамбета!’ и въ заключеніе позора, несмотря на сдины и семидесятилтній возрастъ, въ нетрезвомъ вид, обнявшись съ экономкой мирового судьи С.,— экономкой на правахъ жены (на этотъ счетъ г. судья держится самыхъ модныхъ взглядовъ),— отплясывалъ англійскую джигу, хвалясь, что англичане ему, исправнику, очень близкіе люди.

‘По долгу и чести позволительно спросить: куда мы идемъ, что происходитъ вокругъ насъ и не пора-ли снова напомнить слова, сказанныя недавно въ уважаемой вашей газет: ‘время не терпитъ, крамола ростетъ, надо подумать о бдной Россіи.’

Подписано:

‘Скорбящій патріотъ ‘.

Исправникъ прочелъ кореспонденцію разъ, прочелъ два и не врилъ своимъ глазамъ.

Однако, пришлось поврить и немедленно отписать, что никогда онъ джиги не танцовалъ, ‘да здравствуетъ Гамбета’ не кричалъ и что мировой судья ни въ одномъ изъ обвиненій, упомянутыхъ въ кореспонденціи, неповиненъ…

Затялась переписка.

Титулярный совтникъ Ивановъ не унимался и грозилъ-было новой кореспонденціей, еслибъ, въ свою очередь, отставной юнкеръ Васильевъ (спасибо надоумили добрые люди) не подалъ извщенія на самого титулярнаго совтника Иванова, въ коемъ обвинялъ Иванова:

1) въ оскорбленіи на словахъ полицейскаго урядника.

2) въ стремленіи срыть до основанія заштатный городъ Тараканъ,

3) въ богохульств,

4) въ прелюбодяніи и

5) въ кровосмшеніи.

Только тогда титулярный совтникъ попросилъ пардону и сознался, что ‘скорбящій патріотъ’ — онъ самъ и что онъ былъ вовлеченъ въ написаніе кореспонденціи по молодости лтъ (замтьте, ему ровно 42 года) и по недостаточности средствъ. Самъ-же онъ ни въ чемъ неповиненъ и приписываетъ извтъ юнкера Васильева тому обстоятельству, что не заплатилъ Васильеву карточнаго сбора въ стуколку въ количеств пяти рублей, не заплатилъ-же онъ, какъ честный человкъ, уличившій юнкера Васильева въ передержк…

Снова пошла переписка, а добродушный старикъ снова повторяетъ всмъ и каждому:

— Ахъ, господа!..

Подъ конецъ онъ даже и себя самого предупреждалъ:

— Ахъ, исправникъ!

Но, Господи, какъ легко при всей осторожности споткнуться! Поневол, наконецъ, забудешь, кто самъ извщаетъ, на кого извщаютъ…

А длъ-то, длъ!..

Приходитъ мщанинъ Федотовъ, юркій, плутоватый мщанинишка, неугодившій еще въ каторгу какимъ-то чудомъ.

— Я къ вашему высокоблагородію… Важное дло.

— Что теб?

— Я-бы безъ свидтелевъ…

— На кого?.. спрашиваетъ старикъ, понявшій сразу, въ чемъ дло.

— На мщанина Ивана Прокофьева.

— Разсказывай…

— Сегодня утромъ, ваше высокоблагородіе, сидимъ мы въ питейномъ дом, какъ слдоваетъ честнымъ людямъ, только приходитъ Иванъ Прокофьевъ и сталъ говорить неподобныя рчи.

— Что-же онъ говорилъ?

— А говорилъ онъ, ваше высокоблагородіе, продолжалъ, понижая таинственно голосъ, мщанинъ Федотовъ,— говорилъ онъ насчетъ того, что оченно бытто нын стало на свт затйливо и что, говоритъ, скоро пойдетъ везд телефонъ. Безъ телефона, говоритъ, не обойдется…

— А дальше что?

— Больше, ваше высокоблагородіе, ничего, но какъ мы, по разуму, смекаемъ, то и этого очень довольно. Мы, хотя и мщане, а понимаемъ, какой такой телефонъ!.. Бунтовать разв можно? Нонче, слава Богу, вы нами довольны, мы вами довольны, а Иванъ Прокофьевъ вдругъ выискался на-счетъ телефона.

— Да ты понимаешь-ли, что значитъ это слово?

— Какъ не понимать? Слава Богу, тоже газетину въ кой разъ читаемъ: бунтъ!

— Дуракъ ты, Федотовъ.

— Помилуйте, ваше высокоблагородіе, теперь, когда въ ‘Вдомостяхъ’ пишутъ, чтобы и корни, и смена, все рви, значитъ, другъ въ дружк, каждый врный сынъ отечества, какъ передъ Богомъ, долженъ, а что окромя телефона онъ и другія слова говорилъ.

— Какія?

— А говорилъ онъ, ваше высокоблагородіе, вообще на-счетъ начальства. Этотъ Ивашка отчаянный, ваше высокоблагородіе… Я, по совсти, какъ слдуетъ, открываю истинную правду. Мщанина Ивана Прокофьева очень хорошо мы знаемъ, разсказываетъ Федотовъ, съ дрожью въ голос.— Я, говоритъ, левольверъ куплю и мщанскаго старосту нашего, говоритъ, шарахну. Это разв можно?..

По скосившемуся взгляду плутоватыхъ глазъ Федотова сразу было видно, что человкъ безъ зазрнія вретъ и норовитъ свести съ Иваномъ Прокофьевымъ свои счеты.

Федотовъ зорко слдитъ за лицомъ старика и не можетъ скрыть на подлой своей рож чувства радости.

— Вдь за такія дла, ваше высокоблагородіе, въ Сибирь!..

Новый поститель. Солидный толсторожій купчина. На ше медаль за усердіе. Пришелъ, фамніьярно протянулъ руку и сказалъ:

— Владиміру Васильевичу!

— Какъ живете-можете, Никаноръ Ивановичъ?

— Живемъ, поколь Богъ грхамъ терпитъ, да вы насъ въ обиду не даете.

— Ну, васъ въ обиду… слава Богу! смется старикъ, чувствуя тмъ не мене безпокойство при вид серьезнаго выраженія на лиц мстнаго представителя капитала.

— Защита только отъ васъ, Владиміръ Васильевичъ, плохая. Разв такъ можно? говоритъ онъ недовольнымъ тономъ, словно-бы распекая хозяина.

‘Эхъ! Пятнадцать лтъ тому назадъ стоялъ-бы ты, борода, въ передней, кланялся-бы въ поясъ, а смлъ-бы сгрубить, посчиталъ-бы я въ твоей бород волосы, а теперь… ишь, пузатый, разслся!’ промелькнуло въ сдой голов старика.

Онъ только тоскливо крякнулъ и ласково спросилъ:

— Въ чемъ дло, уважаемый Никаноръ Ивановичъ? На что гнваетесь?

— Прочти-ко-съ!

И онъ сунулъ ему номерокъ газеты подъ носъ.

— Разв такъ можно? Разв честнаго человка можно облаять, а? повторялъ Никаноръ Ивановичъ.

Исправникъ прочелъ. Въ кореспонденціи разсказывалось о Никанор Иванович, какъ о кулак, разсказывалось, какъ онъ расплачивается съ рабочими и какъ отпускаетъ имъ порченную провизію.

Старикъ отдалъ газету обратно и, думая успокоить Никанора Ивановича, тихо обронилъ:

— Нынче, сами, батюшка, знаете, свобода печати. Вотъ и про меня недавно… Терпимъ…

— Это какая такая свобода?.. Я знаю этого голубчика, кто пашквиль эту настрочилъ. Такъ, фертъ, безъ роду, безъ племени. Онъ это не спроста. Такія пашквили и есть самое зло. Тепереча он взводятъ клевету и мутятъ людей. Что за это вы съ нимъ сдлаете, съ писакой-то, ась? Въ какія мста-то его по положенію?

Старикъ молчалъ.

— Али и вы покрывать сволочь станете? Паршивую овцу изъ стада вонъ. Денегъ нтъ, такъ я выдамъ…

— Да вы напрасно Никаноръ Ивановичъ гнваетесь, робко возразилъ старикъ.

— Напрасно!? Я, Владиміръ Васильевичъ, этого потерпть не могу. Вы начальство, разв вы потерпите?

Старикъ испытывалъ дьявольское положеніе.

— Времена нонече прошли, когда писака какой-нибудь облаетъ тебя, да самъ-же и смется. Шалишь! Кулакомъ, шельма, утрешь глазки! Такъ я не оставлю этого дла и покажу, какъ людей честныхъ порочить. Мы, братецъ, писаку-то приголубимъ. Какъ полагаете, ваше высокоблагородіе?

— Эхъ, Никаноръ Ивановичъ!

— Вы ужо смекните, только ужь смотрите, потачки мерзавцу не давайте. Нынче съ ними разговоръ, славу Богу, коротокъ. Съ голоду брюхо подводитъ, онъ и пишетъ пашквили на купечество.

Никаноръ Ивановичъ ушелъ недовольный.

Старикъ, оставшись одинъ, призадумался. Никаноръ Ивановичъ сила, у него везд связи, съ нимъ надо держать ухо востро. Мужланъ мужланомъ, а какую загвоздку на кореспондента запустилъ! Плутъ и взаправду мошенничаетъ да людей обираетъ, а туда-же — ‘смута’ — говоритъ!

Такъ раздумывалъ старикъ.

Страшно становится, когда въ газетахъ читаете вы, какъ люди сводятъ личные счеты, прикрываясь якобы благонамренностью. Благодаря нкоторымъ нашимъ газетамъ, пробудились низменные инстинкты въ обществ, безстыдство храбро подняло голову, пользуясь случаемъ оклеветать ближняго, мдные лбы отважно вопятъ со словъ гг. Катковыхъ, Мещерскихъ et consorts, о томъ, что они, мдные лбы, единственные сыны своего отечества. Взапуски другъ передъ другомъ разные кулаки стремятся наложить табу на все, мало-мальски доходное.

— Рви! Рви!

Вотъ единственный, бшенный вопль, который торжественно раздается среди тишины.

И всякій, кто можетъ, ‘рветъ’. Рветъ, гд только можно: рветъ кассы, рветъ съ мужика, рветъ съ ближняго, и конечно во имя спасенія отечества.

Вотъ вамъ отрывокъ блдно набросанной картинки вліянія воинствующей части прессы. Позорное явленіе представляетъ она, и не даромъ въ обществ говорятъ о ней съ презрніемъ, а всеже читаютъ, потому что нечего читать другого.

Обращаясь къ фактамъ текущей жизни, накопившимся за мсяцъ, я нахожусь въ нкоторомъ затрудненіи, относительно выбора. Слишкомъ ужь много ихъ, это съ одной стороны, а съ другой — надо выбирать самымъ тщательнымъ образомъ, дабы не впасть въ грхопаденіе…

Общее впечатлніе, оставляемое всми крупными и мелкими фактами, довольно характерно. Вы ясно видите, что наша, такъ-называемая, общественная жизнь зачастую представляетъ какое-то общее недоразумніе, винить въ которомъ единичныя личности, сваливая на нихъ (особенно, если эти лица не выше статскихъ совтниковъ) съ пной у рта отвтственность, я, разумется, не стану, предоставляя это похвальное занятіе другихъ.

Знаете-ли что? У меня, право, не подымается рука бросить камень осужденія во всхъ тхъ мелкихъ сошекъ, неправильныя дйствія которыхъ или какой-нибудь неосторожный приказъ даютъ газетнымъ фельетонамъ благодарныя темы для либеральнаго пафоса и для ошельмованія. Я, конечно, не виню фельетонистовъ и понимаю, что, напримръ, приказъ константиноградскаго исправника можетъ дать благодарную тему, тмъ боле, что выборъ темъ, несмотря на обиліе фактовъ, бываетъ подчасъ крайне затруднителенъ, но, скажите на милость, при чехъ тутъ авторъ приказа? Человкъ, нсколько наивно объявившій въ приказ, что всхъ, кто отнесется неодобрительно къ его, г. исправника, дйствіямъ, немедленно доставлять къ нему, а въ случа невозможности, своевременно доносить полиціи, конечно, поступилъ неосторожно, издавши такой приказъ, и, по всей вроятности, за свою неосторожность потерпитъ должное наказаніе отъ высшаго начальства. Все это безспорно, но приходить въ негодованіе отъ приказа и метать громы и молніи противъ одного изъ малыхъ сихъ, по меньшей мр, наивно и служитъ только лучшимъ доказательствомъ безсилія нашей прессы. Несомннно, г. константиноградскій исправникъ сталъ жертвою недоразумнія, когда составлялъ постановленіе, ставшее, быть можетъ, его житейскимъ Ватерлоо. Недоразумнія возможны и въ ту, и другую сторону, и ими кишитъ наша жизнь.

Чмъ, какъ не тмъ-же недоразумніемъ, можно объяснить и неожиданную остановку въ путешествіи ученаго химика-винодла императорскаго Никитскаго сада, г. Александра Саломана, о которой сообщено въ офиціальной газет ‘Кавказъ’? Пріхалъ г. Саломанъ съ супругою въ Тифлисъ и, какъ человкъ спеціальности, интересуясь винодліемъ Кавказа, собрался постить нкоторыя мста производства винъ. Осмотръ свой г. Саломанъ началъ съ колоніи Екатериненфельдъ, но по первому-же абцугу и оскся.

‘Съ нимъ, по словамъ газеты ‘Кавказъ’, случился казусъ, отбившій у него всякую охоту къ дальнйшему ознакомленію съ интересовавшимъ его предметомъ. Пріхавъ въ Екатериненфельдъ въ фаэтон и остановившись въ мстной гостинниц, онъ при влекъ на себя вниманіе находившихся тамъ представителей мстной полицейской власти своими свободными пріемами европейца, а, можетъ быть, и какими-нибудь другими особенностями, представившимися въ ихъ глазахъ подозрительными. Подозрніямъ этимъ, къ сожалнію, пришлось развиться до предположенія, что прізжій незнакомецъ не кто иной, какъ злоумышленникъ, котораго вовсе не безполезно придержать. Начинается легкое зондированіе, кончившееся требованіемъ вида, почему-то еще боле смутившаго властей, и потомъ арестомъ. Случайно находившіеся въ этотъ день въ Екатериненфельд химикъ-докторъ Струве, лично знающій г. Саломана, и горный инженеръ фон-Кошкуль, которымъ т-же власти разсказали свои предположенія относительно арестованнаго, поспшили разъяснить ошибку. Г. Саломанъ получилъ свободу за письменнымъ поручительствомъ гг. Струве и Кошкуля и, возвратившись въ Тифлисъ, на другой-же день совсмъ простился съ нимъ, оставивъ всякую мысль объ ознакомленіи съ мстными пріемами винодлія’.

Въ этомъ разсказ офиціальной кавказской газеты интересне всего обращеніе вниманія екатериненфельдскихъ властей ‘свободными пріемами европейца’. Приняли человка за европейца и моментально явилось подозрніе, точно-ли этотъ ‘европеецъ’ — мирный человкъ, такъ-какъ ‘свободные пріемы европейца’, дйствительно, нарушили правильное теченіе мыслей у людей, видвшихъ ‘свободные пріемы’, пожалуй, только у начальства, а никакъ не у мирныхъ и незнатныхъ путешественниковъ.

Виноваты-ли они?

Виноватъ-ли дикарь, изумляющійся при вид какого-нибудь невиданнаго явленія и объясняющій это явленіе со свойственной ему оригинальностью?

Конечно, очень жаль, что г. Саломанъ, обладая ‘свободными пріемами европейца’, отказался отъ путешествія, но дло еще поправимо. Стоитъ ему только, ради науки, усвоить себ несвободные пріемы азіята и продолжать путешествіе безпрепятственно. Никакой задержки не будетъ, такъ-какъ г. Саломанъ никому не бросится въ глаза. ‘Свой человкъ!’ скажетъ всякій, узрвши почтеннаго химика-винодла на дорог. Но если слишкомъ усердный гражданинъ земли кавказской все-таки усомнится, то рекомендую слдующіе отвты на могущіе быть заданными г. Саломану вопросы.

детъ онъ и вдругъ… ‘стой!’

— Вы европеецъ?

— Никогда не былъ. Я туркменъ.

— Такъ-ли? Вы слишкомъ свободно сидите въ коляск!

— Привыкъ, путешествуя по Кавказу.

— Гмъ!.. А чмъ занимаетесь?

— Служу при туркменскомъ управленіи.

— Съ Богомъ!

А не то можно выдать себя за ‘знатнаго’ иностранца, т. е., вмсто оборонительной войны вести наступательную, и, выучившись ругаться на всхъ мстныхъ нарчіяхъ лучше извощиковъ, смло отправляться въ самыя дикія дебри нашего отечества съ врой въ успхъ и благополучіе. ‘Смлые пріемы’ знатнаго иностранца тоже произведутъ впечатлніе, но совсмъ уже въ другомъ род.

Невеселое впечатлніе, надо правду сказать, производятъ и нсколько длъ, разбиравшихся втеченіи прошлаго мсяца въ нашихъ судахъ. Дла эти, часто съ виду мелкія, являясь неприкрашеннымъ изображеніемъ дйствительности, очень ярко иллюстрируютъ наши нравы и, по крайней мр, избавляютъ журналиста отъ нареканія въ пристрастномъ подбор фактовъ. Кром того, обозрвателю текущей жизни не приходится, по выраженію Щедрина, говорить ‘езоповскимъ’ языкомъ, передавая факты изъ судебной практики. ‘Езопъ’ на-время прячется, снова появляясь на сцену, когда приходится длать выводы. Онъ, какъ опытный актеръ, отлично знаетъ, когда подавать реплики расходившемуся русскому литератору.

Передъ нами четыре дла: дло г. Костанжогло, по обвиненію ‘Современныхъ Извстій’, дло мщанина Прокудина, дло объ истязаніи и дло мщанина Нипоркина. Я, разумется, не стану передавать читателю всхъ подробностей. Отмчу только выдающіяся черты.

Фельетонистъ ‘Современныхъ Извстій’,— кстати сказать, одинъ изъ тхъ мелкихъ обличителей, которые объ обязанностяхъ приличія имютъ весьма смутное понятіе,— разсказалъ кое что о г. Костанжогло въ роли ‘благодтеля рабочихъ’. Извстный московскій тузъ не потерплъ и подалъ жалобу на редакцію и автора фельетона, вручивъ интересы своей чести присяжному повренному Шайкевичу. Дло окончилось въ полное удовольствіе г. Костанжогло, редакція присуждена къ штрафу въ 25 руб., но тождества нкоего г. Збруева, правительственнаго контролера при табачной фабрик, съ г. Берендеемъ, фельетонистомъ ‘Современныхъ Извстій’, судъ не призналъ, несмотря на увренія г. IIIайкевича, что г. Збруевъ и есть самый Берендей.

Но г. Костанжогло все-таки донялъ г. Збруева, въ которомъ продолжалъ видть обличителя его благодяній фабричнымъ рабочимъ. Г. Збруева въ одинъ прекрасный день уволили отъ маленькой должности контролера при фабрик и, такимъ образомъ, выбросили маленькаго человка, оскорбившаго большого туза капитала, на улицу. Г. Костанжогло удовлетвореніе получилъ, хотя его адвокатъ и не усплъ никого убдить въ отеческой любви г. Костанжогло къ рабочимъ на фабрик.

Дло, однакожъ, этимъ не кончилось.

Г. Збруевъ, потерявшій, по милости табачнаго туза, свое маленькое мсто на фабрик, по званію правительственнаго контролера, зашелъ въ гости къ новому контролеру, г. Коркунову, живущему на фабрик. Тогда г. Костанжогло, узнавши, что смертельный врагъ его находится въ зданіи фабрики, и вообразивъ, что фабрика есть въ нкоторомъ род средневковой замокъ, издалъ, въ свою очередь, обязательное постановленіе: изгнать г. Збруева изъ замка табачнаго производства.

Г. Збруева изгнали съ энергіей, нердко приходящей къ услугамъ капитала, хотя-бы и противъ закона. Г. Збруевъ подалъ жалобу на самоуправство мировому судь, и тамъ защитникомъ неприкосновенности фабричнаго жилища явился тотъ-же г. Шайкевичъ.

Два положенія были выдвинуты присяжнымъ повреннымъ, которыя онъ развивалъ съ краснорчіемъ, достойнымъ лучшаго примненія. Положеніе первое: фабрика неприкосновенна и потому владлецъ можетъ выгонять, кто ему не нравится, такъ-какъ фабрикантъ есть ‘начальникъ фабрики’ и ‘фабрикантъ есть охранитель интересовъ правительства’. Положеніе второе: хотя г. Коркуновъ и назначенъ отъ правительства контролеромъ на фабрику, но г. Костанжогло, какъ фабрикантъ, есть ‘начальникъ контролера, приставленнаго правительствомъ въ его фабрик’, и, слдовательно, контролеръ — подчиненное лицо, которое должно слушаться фабриканта и принимать въ себ въ гости только тхъ, кто любъ г. фабриканту.

Знаменательно въ этой защит прямое и откровенное указаніе на право полнйшаго произвола со стороны фабриканта. Ему даже вручается власть надъ правительственнымъ контролеромъ. Но прежде, чмъ негодовать на позорныя положенія защиты — а что они позорны, кто-же въ этомъ сомнвается?— не лучше-ли вдуматься: не правъ-ли г. Шайкевичъ и не требуетъ-ли онъ облеченія въ юридическую форму того, что на практик давно существуетъ, т. е. что фабриканты, дйствительно, во всхъ отношеніяхъ ‘начальники фабрикъ’, безъ какихъ-либо ограниченій, и мелкая пташка — ‘контролеръ’ какъ-будто приставленъ обычая ради, а вовсе не для того, чтобы что-нибудь контролировать?

Разсматривая откровенное заявленіе защиты съ этой стороны, мы должны согласиться, что г. Шайкевичъ съ своей точки зрнія обычая правъ, требуя у мирового судьи санкціи на право фабриканта гнать въ шею всхъ частныхъ лицъ, приходящихъ въ зданіе фабрики, точно такъ-же какъ и на право (и не только обычное, но и юридическое) кормить рабочихъ, какъ угодно, помщать ихъ, какъ угодно, и платить или не платить имъ, тоже какъ угодно. Такимъ образомъ, мы снова находимъ подтвержденіе мысли, не разъ нами высказанной, и то передъ нами проходить знаменательное явленіе, какъ мало-по-малу на обломкахъ прежнихъ отношеній воздвигается новая сила, которая не только пользуется безконтрольностью эксплуатаціи, гордясь вліяніемъ и связями съ представителемъ другой общественной силы, но находитъ еще публичныхъ защитниковъ, предлагающихъ обычай возвести въ общественный законъ.

Мировой судья, разбиравшій это дло, согласился съ доводами защиты и ршилъ, что замокъ табачныхъ издлій долженъ пользоваться правами habeas corpus и что г. Збруева выгнать слдовало и никакого самоуправства въ этомъ не было.

Нсколько иначе отнеслось къ неприкосновенности частной квартиры правосудіе, въ лиц петербургскаго мирового судьи, при разбор дла слесаря Прокудина. Дло до-нельзя простое и донельзя обыкновенное. Слесарь Прокудинъ справлялъ крестины. Посл ужина гости стали пть псни. Городовой усмотрлъ въ пніи нарушеніе общественной тишины и просилъ ‘прекратить’, но такъ-какъ гости не прекращали пнія, то городовой съ помощію дворниковъ отвелъ слесаря Прокудина и его жену на улицу для дальнйшаго слдованія въ участокъ, гд, по его мннію, все разберутъ.

Результатомъ этого нарушенія общественной тишины было разбирательство у мирового судьи, который прежде, чмъ постановить оправдательный приговоръ (слесарю и жен его) прочелъ, какъ сообщаетъ судебный отчетъ, городовому слдующую нотацію на-счетъ равенства передъ закономъ:

‘Врывается въ частную квартиру городовой и тащитъ хозяина въ участокъ, разв это можно? Городовой иметъ право войти въ квартиру лишь по распоряженію начальства, для предупрежденія преступленія. Помилуйте, господа, оставьте хоть частную квартиру, гд каждый долженъ быть свободенъ отъ дворниковъ! Вы вошли къ нему потому, что онъ мастеровой. Что тутъ за преступленіе, что, по случаю крестинъ, пли псни? А когда какой-нибудь генералъ даетъ балъ и отъ мазурки половицы трясутся, а гулъ музыки не даетъ жильцамъ спать,— пусть попробуетъ городовой войти и взять хозяина въ участокъ! А передъ закономъ-то вс равны’.

Прочитывая почтенному блюстителю порядка лекцію и убждая на будущее время оставить частную квартиру слесаря Прокудина въ поко, почтенный мировой судья, конечно, исполнялъ свой долгъ. Но и слушатель, со своей стороны, исполнялъ свой долгъ, быть можетъ, только неправильно понятый! По крайней мр, съ своей стороны, полагаю, что городовой, слушая нотацію г. мирового судьи и вникая въ смыслъ и значеніе коротенькой лекціи, былъ въ положеніи человка, котораго неизвстно за что поднимаютъ на смхъ. Съ одной стороны — ‘неприкосновенность’, а съ другой — ‘нарушеніе тишины’ и голосъ, тайный внутренній голосъ, грозно предупреждающій: ‘тащи!’ Опять-же примите въ разсчетъ практическія соображенія того-же самаго блюстителя тишины, соображенія — плодъ цлой жизни, и вы легко можете себ представить воздйствіе теоріи объ оставленіи частной квартиры слесаря Прокудина въ поко на смекающаго человка практики по преимуществу. Но во всякомъ случа одно и то-же правосудіе взглянуло на неприкосновенность жилищъ съ разныхъ точекъ зрнія. Въ Москв мировой судья нашелъ, что фабрикантъ воленъ во всякое время входить въ частныя квартиры и ‘гнать’, а въ Петербург мировой судья рекомендуетъ свободу квартиръ отъ дворниковъ и не находитъ преступленія въ томъ, что, по случаю крестинъ, пли псни.

Опять-таки рекомендую читателю войдти въ положеніе того самаго городового, который, получивъ теоретическую лекцію въ камер мирового судьи, возвращается къ своему посту и, размышляя о томъ, что палка о двухъ концахъ, вдругъ слышитъ пніе въ квартир какого-нибудь другого слесаря, которому Богъ послалъ сына или дочь.

‘Пойте, граждане, пойте себ на здоровье псни!’ думаетъ себ городовой, прислушиваясь къ псн.

‘Вотъ домъ — резонируетъ онъ — и во всемъ-то дом сегодня веселье. Наверху въ карты дуются, въ третьемъ этаж тоже въ карты дуются, во второмъ, у генерала, мазурку танцуютъ, въ первомъ даровая музыка, а внизу поютъ, по случаю крестинъ!’

Резонируя такимъ образомъ, городовой присаживается у воротъ, собираясь подумать съ закрытыми глазами, но сомнніе, словно червь, закрадывается въ сердце и начинаетъ сосать его.

‘Не безпорядокъ-ли?.. Не прекратить-ли?’

— Тащи! шепчетъ голосъ.

— Неприкосновенность жилища! возражаетъ городовой.

— Тащи, говорю теб!

— Передъ закономъ вс равны…

— Ой, смотри, братъ, тащи! убждаетъ голосъ…

— Тамъ, наверху, мазурка, такъ разв псни пть нельзя? борется ‘внутренній гражданинъ’ съ ‘городовымъ’.

Ужь ‘гражданинъ’ начинаетъ ослабвать и ‘городовой’ готовъ одержать верхъ, но подъ обаяніемъ-ли псни или музыки, вырывающихся изъ отвореннаго окна, а только городовой начинаетъ дремать. И снится ему сонъ. Вотъ будто приближаются шаги и голосъ товарища отрывисто спрашиваетъ:

— Ты спишь, Ивановъ?

— Нтъ… Такъ, братецъ, задумался!

— Что это у тебя, а?

— Все благополучно!

— А орать разв можно?

— Псни поютъ по случаю крестинъ. Слесарю Антонову Богъ десятаго ребенка далъ.

— Глупая голова! Такъ разв можно нарушать по этому случаю общественную тишину? Нужно прекратить!

Вздремнувшій городовой во сн такъ громко гаркнулъ: ‘нельзя!’, что проснулась въ испуг дворняжка, прикурнувшая у воротъ, и самъ городовой поспшно открылъ глаза.

Взглянулъ вокругъ — на панели ни единой души. Извощики, съхавшіеся на огонекъ, въ ожиданіи окончанія мазурки, сладко спятъ, опрокинувъ затылки за задки дрожекъ, а каретные кучера пользуются случаемъ узнать, хорошо-ли спать на каретныхъ подушкахъ. Изъ оконъ по-прежнему звучитъ мазурка, а снизу, изъ подвальнаго этажа, вырываются псни.

— Экъ ихъ разодрало! сердито шепчетъ Ивановъ и заглядываетъ въ оконце.

Крестины въ полномъ разгар. Псня льется звончй.

Вспомнилъ городовой сонъ и вдругъ говоритъ:

— Шабашъ орать!

— Съшь!

— Съшь!? восклицаетъ оскорбленный.

Тутъ ужь ни минуты раздумья: и нарушеніе, и оскорбленіе, и неповиновеніе.

Онъ созываетъ дворниковъ и храбро спускается въ подземелье, чтобы ‘тащить’.

Отъ большей или меньшей степени возбужденности обихъ сторонъ будетъ зависть — приметъ-ли нападеніе характеръ кровопролитной войны или-же непріятель безпрекословно сдастся въ плнъ, и, такимъ образомъ, на суд, по крайней мр, не подымется вопроса о незаконномъ сопротивленіи. Такъ большею частью возникаютъ у городовыхъ войны съ обывателями и нердко кончаются прискорбными послдствіями. Увы! Лекція по теоріи, недавно только-что выслушанная почтеннымъ солдатикомъ, исчезла, какъ дымъ, при первомъ-же сновидніи, напомнившемъ нсколько дйствительность.

Есть рчи — значенье

Темно иль ничтожно,

Но имъ безъ волненья

Внимать невозможно

расторопному, бойкому и не совсмъ глупому человку.

Третье дло, обращающее на себя вниманіе — дло объ истязаніи сапожнымъ мастеромъ Крыловымъ ученика своего, девятилтняго мальчика Матвева. Истязанія, которымъ подвергался ученикъ, какъ увидитъ читатель, дйствительно, ужасны. Къ сожалнію, подобныя дла случаются довольно часто и какъ-бы вопіютъ о необходимости строгихъ законодательныхъ мръ, которыя-бы оградили несчастныхъ малолтковъ, нердко продававаемыхъ въ ученіе, какъ продаютъ невольниковъ въ рабство. Жизнь этихъ, незащищенныхъ отъ произвола хозяевъ, дтей во-истину представляетъ сплошное страданіе, и только благодаря случайностямъ, подобныя дла являются въ суд. Широко понимая законъ, предоставляющій хозяевамъ ‘отечески исправлять учениковъ’, и забывая тотъ-же законъ, обязывающій пещись объ ученикахъ, хозяева смотрятъ на этихъ несчастныхъ мальчиковъ, какъ на рабовъ, вполн подвластныхъ хозяину. Кто заглядывалъ въ мастерскія, кто видлъ блдныя, исхудалыя лица учениковъ, кто знаетъ, какъ помщаются, какъ кормятся и какъ третируются ученики, тотъ пойметъ очень хорошо настоятельность защиты, требуемой беззащитными существами, мелькающими нердко по улицамъ въ жестокіе морозы въ классическихъ пестрядинныхъ халатахъ. Раздирающую душу подробности обнаруживаются обыкновенно при такихъ длахъ, но сколько не мене ужасающихъ подробностей проходитъ неизвстными и сколько уносится дтей въ безвременныя могилы! Факты настойчиво говорятъ о невозможности положенія, и дла въ этомъ род, одно другого ужасне, появляются въ судахъ. Не такъ еще давно разбиралось дло объ истязаніяхъ сапожнымъ мастеромъ Гозе, а теперь снова сапожный мастеръ на сцен.

И спасли мальчика совершенно случайно. Дло, по отчету, напечатанному въ газетахъ, было такъ:

‘Въ ночь на 17-е декабря 1876 года, проживающая по Апраксину переулку крестьянка Гнидина, отправляясь въ сарай, нашла на двор сидящаго на снгу мальчика, лтъ девяти, который, несмотря на бывшій въ то время сильнйшій морозъ, былъ въ одной рубашк, безъ шапки, босой. Видя, что окоченвшій ребенокъ не отвчаетъ на ея вопросы, Гнидина снесла его къ себ въ квартиру, отогрла его, напоила чаемъ, а когда онъ пришелъ въ себя, то узнала изъ словъ его, что онъ крестьянскій мальчикъ Афанасій Матвевъ, находится въ ученьи у проживающаго въ томъ-же дом башмачнаго мастера Крылова, который такъ жестоко обращался съ нимъ, что онъ нсколько разъ бгалъ отъ хозяина, но каждый разъ былъ приводимъ обратно полиціей. Крыловъ, узнавъ о случившемся, явился къ Гнидиной съ требованіемъ отпустить мальчика, но она его не выдала и отвела въ участокъ, гд, по осмотр Матвева, все тло его оказалось покрытымъ багровыми рубцами и свжими ссадинами и ранами, какъ бы отъ удара плетью, а мышцы носили слды цпи и веревки, въ виду чего Матвевъ былъ отправленъ въ обуховскую больницу, гд онъ пролежалъ долгое время, Крыловъ-же былъ преданъ суду по обвиненію въ истязаніи Матвева.

Вызванный къ судебному слдствію, проживающій нын на родин, Афанасій Матвевъ, имющій въ настоящее время 12 лтъ, далъ вполн толковыя показанія. Изъ словъ его видно, что онъ, на девятомъ году, былъ взятъ какимъ-то старичкомъ отъ матери и привезенъ, вмст съ другими мальчиками, въ Петербургъ, гд былъ взятъ башмачнымъ мастеромъ Карпомъ Крыловымъ, у котораго пробылъ около семи мсяцевъ. Сначала Крыловъ обращался съ нимъ довольно хорошо, училъ его длать концы, затмъ подшивать подметки, а потомъ заставлялъ его длать дратву, а такъ-какъ работа эта была не подъ силу ему, то Крыловъ началъ его ‘хлыстать’ ремнемъ (лежавшимъ на стол вещественныхъ доказательствъ) и другимъ круглымъ ремнемъ, находившимся при машин, употребляемой въ мастерской, удары котораго оставляли язвы и рубцы на тл. Измученный отъ страха и боли, онъ нсколько разъ бгалъ отъ хозяина, который, отобравъ нищенскій скарбъ его, привезенный изъ деревни, оставилъ ему одну только рубашку. Не зная, къ кому обратиться за защитою, онъ нищенствовалъ, но тотчасъ-же былъ взятъ полиціей и водворенъ къ хозяину. Тогда жизнь его становилась еще горше, Крыловъ сковывалъ ему ноги цпью, запираемою замкомъ, оставляя по нсколько дней въ такомъ положеніи, или подвшивалъ его на крючокъ, головою внизъ, и билъ его упомянутымъ ремнемъ. Въ день послдняго побга своего, онъ, испытавъ подобное наказаніе, вышелъ изъ квартиры въ десятомъ часу вечера, но, захваченный сильнымъ морозомъ, вроятно, не въ состояніи былъ идти дальше. Въ настоящее время Матвевъ, по показаніямъ матери своей, живетъ въ деревн, поправился здоровьемъ, выучился грамот и ведетъ себя хорошо. По выход его изъ больницы, онъ былъ взятъ переплетнымъ мастеромъ, у котораго прожилъ около года, а потомъ былъ возвращенъ матери, которая, сдавъ мальчика по бдности старичку, общавшему пещись о немъ, года два не имла извстій о сын, о чемъ и заявила становому приставу, потребовавшему съ нея больничныя деньги. Хотя жильцы, проживавшіе въ квартир Крылова, и удостовряли на суд, что Крыловъ Матвева не наказывалъ и обращался съ никъ хорошо, но одинъ изъ нихъ, Куликовъ, нершительнымъ тономъ заявилъ, что видлъ однажды, какъ Крыловъ ‘легонько стягалъ мальчика ремешкомъ’.

Подсудимый Крыловъ опровергалъ показанія Матвева. Онъ говорилъ, что взялъ его на четыре года въ ученье, заплативъ за него 15 руб. Ни ремнемъ, ничмъ другимъ его не наказывалъ, а наставлялъ его только ‘словомъ’ и училъ добру, Матвевъ-же былъ дурного поведенія и находился часто въ бгахъ. Эксперты-врачи, присутствовавшіе на судебномъ слдствіи и производившіе осмотръ Матвева во время болзни его, удостоврили, что онъ былъ мальчикъ худой, малокровный, золотушный, все тло было покрыто рубцами и ранами, происшедшими отъ ударовъ плетью или веревками, которые, еслибъ продолжались доле, могли-бы отразиться на здоровь Матвева, въ настоящее время онъ поправился и дурныхъ послдствій ожидать нельзя’.

Присяжные засдатели признали Крылова виновнымъ въ жестовомъ истязаніи Матвева ремнемъ, но отвергли виновность подсудимаго въ подвшиваніи его на крюкъ. Судъ постановилъ: отдать Крылова, по лишеніи всхъ особенныхъ правъ и преимуществъ, въ арестантскія роты на 1 годъ и 3 мсяца.

Еслибы не сердобольная крестьянка Гнидина, спасшая сперва мальчика отъ замерзанія, принявшая участіе въ несчастномъ ребенк и грудью защитившая его, то быть-бы ребенку въ могил. Но, по счастію, еще не извелись добрые люди съ горячимъ сердцемъ, которые близко въ сердцу принимаютъ чужое горе.

Обратили-ли вы вниманіе, читатель, что во всхъ подобныхъ длахъ почти всегда мстителемъ за дтей является женщина и обыкновенно простая, рабочая женщина? Вы помните, кто поднялъ дло объ истязаніи маленькой Кронебергъ? Какая-то сердобольная женщина-прачка, жившая въ томъ-же дом. Кто, возмущенный, поднялъ дло объ истязаніи дочери знаменитой ‘мекленбургъ-шверинской’ матерью? Тоже простая женщина. Я не упомню другихъ длъ, но знаю, что въ большинств случаенъ защитницей является простая женщина. Ни одна изъ нашихъ модныхъ филантропокъ, засдающихъ въ разныхъ благотворительпыхъ обществахъ, сколько помнится, ни разу еще не вступилась за дйствительно-обойденныхъ и обездоленныхъ, да оно и понятно. Возиться, поднимать дло, идти свидтельницей въ судъ… это слишкомъ хлопотно, и стремленіе къ добру такъ далеко не заходитъ. Посидть въ уютной комнат, выдать пять рублей или въ карет постить ‘этихъ несчастныхъ’ эти ‘счастливыя’ могутъ, а затмъ пора и успокоиться.

Не такъ дйствуетъ, напримръ, крестьянка Гиндина. Кто она — отчетъ не объясняетъ, вроятно, тоже подневольный человкъ, понимающій и чувствующій всю сладость подневольнаго житья.

Она несетъ ребенка въ себ, пригрваетъ его, распрашиваетъ, а когда хозяинъ требуетъ ребенка, храбро не отдаетъ его и, несмотря на присущую простому человку боязнь участка, идетъ туда съ ребенкомъ, требуя защиты. Чужое дло стало ей своимъ, и если мальчикъ спасенъ отъ хозяина, если онъ живъ и здоровъ, то обязанъ этимъ доброй женщин, съумвшей постоять за правду.

При чтеніи подробностей, какъ мать отдаетъ сына по бдности какому-то старику, какъ затмъ мальчика привозятъ въ Петербургъ и тамъ продаютъ его за 15 рублей, не возстаетъ-ли передъ глазами вашими картина такой поразительной бдности, что остается только еще удивляться, какъ сравнительно у насъ мало дтоубійствъ? Примры были и этому, но примры единичные.

Обобщая подобные факты, вамъ ясно длается, какъ нищета и незащищенность готовятъ все больше и больше жертвъ прокурорскому надзору и какую во истину печальную судьбу приходится влачить тмъ обойденнымъ, которые, куска хлба ради, совершаютъ преступленія.

Передъ нами четвертое дло — дло мщанина Нипоркина, разбиравшееся въ конц августа въ петербургскомъ окружномъ суд. Мщанину Нипоркину 45 лтъ, изъ которыхъ въ разное время онъ просидлъ боле 25 лтъ въ разныхъ тюрьмахъ. Въ тюрьм боле 25 лтъ!

Вы думаете, что передъ вами закоренлый злодй? Ошибаетесь. Прослушайте характерную и производящую впечатлніе искренности исповдь Нипоркина на суд, и вы убдитесь, что передъ вами несчастный неудачникъ, въ горьчайшемъ значеніи этого слова. Безхитростная исповдь этого обитателя тюремъ такъ интересна, поучительна и трогательна, что я приведу ее цликомъ изъ судебнаго отчета, напечатаннаго въ ‘Молв’. Это назидательная эпопея изъ русской жизни.

‘Начиная съ 17-ти-лтняго возраста, Нипоркинъ ‘просидлъ въ разное время около 25 лтъ въ тюрьм’. Посл смерти отца, онъ до 14 лтъ жилъ при матери, но, по недостатку средствъ, должнаго образованія ему дано не было, и мать отдала его и мальчики на табачную фабрику Тараканова. Когда ему минуло 17 лтъ, родной и двоюродный братья, торговавшіе желзными матеріалами, переманили его въ себ. Вскор затмъ одинъ изъ братьевъ былъ заподозрнъ и арестованъ по обвиненію въ покупк краденнаго и уговорилъ подсудимаго сказать, что краденное куплено не имъ, а, по глупости, мною’, на что Нипоркинъ и согласился. Просидвъ три года въ тюрьм, онъ петербургской уголовной палатой оставленъ былъ въ подозрніи, но, несмотря на это, тогдашняя администрація сослала его въ городъ Глазовъ, вятской губ., подъ надзоръ полиціи, безъ срока. Въ Глазов онъ, юноша 20 лтъ, полюбилъ одну двушку, ‘съ которой длилъ и радости, и скуку, свадьба наша, разсказывалъ онъ на суд,— была уже предназначена, но судьба судила иначе. Невста заболла тифомъ и вскор умерла. Затмъ я былъ извщенъ о смерти и матери моей, оставшейся въ Петербург. При такомъ оборот положенія, я доходилъ до отчаянія, мн сдлалось нестерпимо жить въ Глазов, и я ршился отлучиться’. Его поймали, возвратили въ Глазовъ и посадили въ тюрьму по обвиненію въ поджог дома, сгорвшаго тогда, когда онъ отлучился изъ Глазова. По этому длу онъ просидлъ 4 года въ тюрьм, но въ поджог былъ оправданъ, а за отлучку изъ-подъ надзора полиціи приговоренъ въ 7-ми-дневному аресту при полиціи. Посл всего этого нельзя было и думать поступить куда-либо на мсто, и, вслдствіе голода, ему ‘пришлось войти въ такой кругъ общества, о которомъ говорилось хорошаго очень немного¹‘. Жизнь въ сред такихъ людей скоро опротивла, и Нипоркинъ съ однимъ изъ жителей Глазова ршился бжать оттуда. ‘Бродили мы недолго, говорилъ онъ, — въ пермской губерніи насъ поймали, и мы, во избжаніе опять попасть въ Глазовъ, показались непомнящими родства, и я назвался Грунинымъ, въ честь покойной моей невсты, которую звали Аграфеною’. По этому длу онъ просидлъ въ тюрьм около 3 лтъ и, по ршенію пермскаго узднаго суда, былъ назначенъ, вмст съ товарищемъ, на водвореніе въ Сибирь, съ употребленіемъ на работы втеченіе 8 лтъ и съ наложеніемъ клейма на правой рук: Б. Втеченіи трехъ лтъ жизни въ Сибири онъ ‘путешествовалъ на золотые пріиски и работалъ въ рудникахъ. На свое положеніе, хотя оно и было тяжело, я не ропталъ и считалъ себя достаточно счастливымъ, но и тутъ злая судьба розыскала меня для новыхъ страданій. Товарищъ мой убжалъ изъ Сибири и, придя въ Глазовъ, сознался и сказалъ, гд нахожусь я, и вотъ меня по этапу опять препроводили въ Глазовъ. А у товарища моего, еще до знакомства со мною, накопилось порядочно уголовныхъ длъ, но они находились подъ спудомъ, потому что онъ былъ любимецъ глазовскаго узднаго судьи и его бывшій дворовый человкъ. Но когда насъ посадили и тюрьму, то судіи стараго уже не было, и меня присовокупили къ дламъ моего товарища’, по которымъ Нипоркинъ просидлъ въ тюрьм 9 лтъ. Это было въ 1869 году. ‘Вятская уголовная палата лишила насъ съ товарищемъ всхъ правъ состоянія и сослала меня, безъ наказанія плетьми, въ каторжныя работы на заводы на два года, и въ томъ-же году насъ отправили въ Сибирскъ и помстили въ каторжное отдленіе центральной тюрьмы. Какъ баранъ, протягивающій шею подъ ударъ ножа, такъ и я, даже съ большею покорностью, вступилъ на новое поприще жизни каторжной. Однако, человческаго разумнія по суду я лишенъ не былъ и хорошо сознавалъ, что въ каторг не мн мсто и за что осудили меня — это до сихъ поръ остается загадкою. Два года я пробылъ въ централк, два года я пресмыкался въ кругу людей, которыхъ характеръ отличался отъ демонскаго очень немногимъ, и научиться хорошему тамъ было немыслимо. Жизнь въ централ была не красна: то слышишь стонъ какого-то непонятнаго отчаянія, то кощунство, то ругательства и разсказы преступленій, отъ которыхъ невольно душу раздираетъ на части. Въ 1870 году были выборы на Сахалинъ островъ, товарища моего угнали, а я оставленъ былъ, потому что за хорошее поведеніе уже состоялъ въ разряд исправляющихся’. Препровожденный снова въ Глазовъ, Нипоркинъ бжалъ оттуда, былъ возвращенъ и опять отлучился. Наконецъ, въ 1877 году глазовскій исправникъ выслалъ его изъ Глазова въ Березовскіе починки — верстъ за 200. ‘Починки эти были такого рода: въ лсной глуши, гд нтъ селеній, а на разстояніи 15—20 верстъ можно встртить одинъ или два дома, въ которыхъ и обитаютъ тамошніе дикари и полудикари, и я принужденъ былъ ежедневно бродить изъ починка въ починокъ выпрашивать себ хлба. Между тмъ необходимо нужна была какая-нибудь и одежда, но выпросить ее гд-либо тамъ было недоступно, короче сказать: отличить меня отъ звря тогда было трудно, но тотъ, какъ, мн казалось, былъ гораздо счастливе и сытне. Изъ починокъ я убжалъ или отлучился — для меня это было безразлично’. Отбывши по приговору петербургскаго окружнаго суда годичное заключеніе въ рабочемъ дом, Нипоркинъ былъ препровожденъ въ Ржевъ, подъ надзоръ полиціи, откуда пожелалъ отлучиться въ Петербургъ для розысканія сестеръ, которыя должны были передать ему часть наслдства, завщаннаго ему родною сестрою, вдовою титулярнаго совтника Кисловою, и поселился у нихъ. Он жили въ большой уже нищет, крайности, пристрастились къ пьянству и все, что заработывали, пропивали. ‘Наконецъ, когда у меня не стало денегъ, продолжалъ подсудимый,— сестры принялись за мои вещи, и все, что было еще у меня порядочнаго, по заботливости ихъ, очутилось въ ссудныхъ конторахъ, причемъ он не переставали уврять меня, что наслдство скоро получится и вещи мои будутъ выкуплены. Когда-же у меня ничего не осталось, он просто выпроводили меня. Больной, въ лохмотьяхъ, безъ гроша въ карман и не имя гд преклонить голову, я не зналъ, на что мн ршиться и что длать, наконецъ, я вспомнилъ, что у меня есть двоюродный братъ, я зналъ, гд онъ живетъ и что онъ занимается адвокатурою, мн было также извстно, что онъ имлъ достаточныя средства для жизни, но я также зналъ и его характеръ: онъ былъ гордъ и скупъ чрезмрно, но я все-таки питалъ еще надежду, что братъ сжалится надо мною и сколько-нибудь поможетъ мн какъ-нибудь добраться до Ржева. Но увы! Когда, въ слезахъ и на колняхъ, я умолялъ брата о помощи, онъ съ презрніемъ оттолкнулъ меня, выгналъ изъ квартиры и сказалъ, чтобы являться къ нему я больше никогда не осмливался. Что нужно было длать — я не зналъ, а между тмъ голодъ говорилъ свое, да и о ночлег тоже нужно было подумать, а денегъ — ни копейки. Впрочемъ, я помнилъ и зналъ, что въ Петербург существуютъ разнаго рода притоны и сходбища, какъ-то: вяземскія лавры, снновскіе малинники, ночлежные пріюты и тому подобныя трущобы’. Но подсудимый не хотлъ войти въ компанію личностей, отъ которыхъ бжалъ раньше. ‘Оставалось совершить преступленіе, но я трепеталъ при одной мысли объ этомъ. Впрочемъ, у меня было еще средство и для ночлега, и для покупки хлба — это перламутровый крестъ — благословеніе и наслдство любимой моей почившей матери, я продалъ его за 20 коп., но ихъ хватило ненадолго. Нсколько дней я питался Христа ради, но далеко не такъ удачно, какъ способны для этого прошаки Петербурга. Въ феврал, когда погода потеплла, такъ-что вода и грязь проникли въ мои валеные сапоги, ноги мои заболли сильне прежняго, на нихъ открылись раны, знаки которыхъ и нын еще не изгладились. Въ это время, припоминая свое прошедшее, я вспомнилъ и каторгу: тамъ было ужасно, но я былъ сытъ по возможности, а здсь, на вол, въ родномъ город, гд близко родственники, я долженъ умереть, всми покинутый, голодною, мучительной смертью. Это было уже слишкомъ невыносимо, а затмъ я зналъ, что въ тюрьм съ голода не умираютъ’. Вотъ подъ вліяніемъ этихъ обстоятельствъ Нипоркинъ подходитъ къ двери трактира Иванова. ‘Взойти въ трактиръ и попросить ради Христа, но дадутъ ли мн? А если дадутъ копейку или дв, то разв это исходъ для жизни? Когда-же конецъ всему этому страшному, неумолимому испытанію? Долото, которое я утащилъ въ рынк раньше, думая съ нимъ попасться, и которое осталось непроданнымъ, было у меня за пазухой, голодъ кричалъ во мн: въ тюрьм я буду сытъ и есть больница, гд паспортовъ не спрашиваютъ’. И вотъ Нипоркинъ сломалъ замокъ съ цлью, чтобы его услышали, задержали и отправили въ тюрьму, но никакъ не съ цлью совершить кражу.

Двоюродный братъ объяснилъ на суд, что онъ по-родственному принималъ участіе въ подсудимомъ, но что это не повело ни къ чему, такъ-какъ подсудимый ‘привыкъ къ легкому труду, занимаясь пріобртеніемъ чужого’. Въ послдній разъ, когда подсудимый обратился къ свидтелю за помощью, свидтель выгналъ его изъ квартиры. Относительно того, какимъ образомъ подсудимый попался въ первый разъ въ преступленіи, будучи 17 лтъ, свидтель отозвался невденіемъ.

На это подсудимый возразилъ, что братъ по тому длу сидлъ съ нимъ вмст въ тюрьм и былъ затмъ высланъ въ Тихвинъ, подъ надзоръ полиціи. Въ послднемъ слов обвиняемый, между прочимъ, сказалъ:

‘Для меня обидне всего то, что мой братъ показалъ неправду. Накажите меня, какъ можно строже, пусть на страшномъ суд онъ за это отвтитъ. Я знаю, что если буду оправданъ, онъ употребитъ вс силы въ мщанской управ, гд иметъ всъ и связи, и попроситъ, чтобы меня опять выслали’.

На вопросъ о виновности, присяжные засдатели отвчали: ‘Да, виновенъ, но совершилъ преступленіе по крайности к неимнію средствъ къ пропитанію и работ’.

Судъ приговорилъ Нипоркина къ арестантскимъ ротамъ на одинъ годъ.

Такимъ образомъ, мщанину Нипоркину пришлось высидть въ заключеніи всего 26 годъ.

——

Обращаясь затмъ къ фактамъ изъ провинціальной жизни, намъ придется остановиться на нсколькихъ печальныхъ фактахъ изъ дятельности нашихъ земствъ. Въ настоящее безшабашное время какъ-то въ мод огульно поносить земскія учрежденія, и разные борзописцы отважно обвиняютъ наше земство, приписывая представителямъ его всевозможные недостатки. При этомъ т-же господа, подводя итоги дятельности земства, выражаютъ удивленіе, что земства наши слишкомъ мало сдлали съ тхъ поръ, какъ открыты земскія учрежденія.

Читатели наши хорошо знаютъ, какъ мы относимся къ нашему земскому самоуправленію. Ми не разъ и не два высказывали, что, несмотря на самыя благія намренія, земства часто поставлены въ невозможность проявить свою дятельность, даже и въ томъ небольшомъ круг обязанностей, который отведенъ ему ‘положеніемъ’. Нтъ ничего удивительнаго, что ограниченность ценза, нкоторыя недоразумнія, съуживающія все боле и боле значеніе органовъ нашего самоуправленія и низводящія ихъ на степень фискальныхъ учрежденій, играютъ значительную роль въ проявленіи апатіи и мертвенности земскихъ собраніи. Читатели помнятъ, что земскія собранія перваго выбора были далеко не т, что теперь.

Относясь съ глубочайшимъ уваженіемъ къ иде земскаго самоуправленія и не оставляя надежды, что, при большемъ развитіи его дятельности и при мене ограниченномъ доступ къ праву выбора, въ будущемъ земскимъ нашимъ учрежденіямъ предстоитъ занять подобающее имъ мсто,— мы тмъ не мене не можемъ закрывать глаза передъ тми фактами дятельности нашихъ земствъ, которые дискредитируютъ идею земскаго самоуправленія, даже въ настоящемъ убогомъ его значеніи, и даютъ поводъ врагамъ принципа, указывая на дйствія теперешнихъ представителей его, позорить самый принципъ и вопить о его непригодности.

У насъ, какъ извстно, публицистовъ-охотниковъ на это множество. Васъ поставятъ въ такое положеніе, въ которомъ вы можете только топтаться на мст, и, стремясь уничтожить даже и возможность топтанія, надъ вами-же глумятся, что вы не шагаете быстрыми шагами.

Тмъ съ большей строгостью слдуетъ относиться, когда представители земства сами-же продаютъ свое право, даже не за чечевичную похлебку, и проявляютъ дятельность свою позорнымъ образомъ.

Подобнымъ возмутительнымъ дломъ является недавнее ршеніе екатеринославскаго земства по вопросу объ устройств ремесленной школы.

Вотъ исторія этого дла, разсказанная барономъ Корфомъ въ ‘Голос’.

‘Десять лтъ назадъ, въ александровскомъ узд, екатеринославской губерніи, одинъ изъ почтеннйшихъ дятелей по мировымъ учрежденіямъ и училищному длу, землевладлецъ Д. Т. Гндинъ, предложилъ мстному уздному земскому собранію, присоединивъ къ губернской асигновк уздную, открыть ремесленную школу въ его имніи, съ тмъ, что онъ жертвуетъ подъ нее землю и необходимыя сооруженія, а самая школа будетъ такимъ ремесленнымъ учрежденіемъ, которое не пренебрежетъ общимъ образованіемъ. Пошли переговоры, составленіе и препровожденіе устава школы, и на все это затрачено десять лтъ, которыя привели, однако, къ тому, что екатеринославское губернское земское собраніе, убдившись, что его первоначальное предположеніе объ открытіи восьми ремесленныхъ школъ почти осталось мертвою буквою и что составленный узднымъ земствомъ и уже утвержденный узднымъ начальствомъ уставъ ремесленнаго училища соотвтствуетъ длу, большинствомъ голосовъ 23 противъ 20, присоединило къ уздной асигновк губернскую и постановило открыть въ сел Александровк ремесленную школу, принявъ отъ Д. Т. Гндина въ даръ десять десятинъ земли и сооруженія для школы, которыя жертвователь уже усплъ возвести, затративъ на нихъ до тридцати тысячъ рублей’.

Прошло десять лтъ. Наконецъ, уставъ ремесленнаго училища былъ утвержденъ учебнымъ вдомствомъ, и земству оставалось только открыть училище.

‘Но оказалось, что гласнымъ, подписавшимъ постановленіе объ открытіи училища, не дали тутъ-же подписать и спеціальнаго полномочія у правы для приведенія его въ исполненіе, а потому губернская управа, бывшая въ пользу училища, какъ и избранная губернскимъ собраніемъ коми сія, была вынуждена созвать въ январ 1879 года, экстренное собраніе для дачи полномочія управ совершить извстные акты, необходимость которыхъ вытекала изъ постановленія собранія о принятіи въ даръ земли, построекъ и проч.’ И что-же?..

Вы не поврите! Вмсто 43-хъ гласныхъ, какъ въ первый разъ, съхалось всего 23, вмсто того, чтобъ приступить непосредственно къ выдач полномочія управ, эти 23 гласные возобновили уже ршенный вопросъ о томъ, нужно ли ремесленное училище, да и постановили, большинствомъ 17-ти голосовъ противъ шести, отмнить то, что было ршено большинствомъ 23-хъ голосовъ противъ 20-ти, т. е. постановили ремесленнаго училища вовсе не открывать!’

Нечего и говорить о незаконности такого ршенія земскаго собранія, которое не имло никакихъ правъ перершать вопросъ, разъ уже ршенный, могутъ еще обжаловать и гласные, подписавшіе постановленіе объ открытіи училища, въ сенатъ постановленіе второго губернскаго собранія, которое обсуждало уже ршенное и вошедшее въ законную силу постановленіе перваго губернскаго земскаго собранія.

Но тутъ является вопросъ: вс-ли гг. гласные, подписавшіе постановленіе, находятся въ настоящее время на мст и, наконецъ, захотятъ-ли они отстоять это дло? Для борьбы нужна энергія. Хватитъ-ли ея въ данномъ случа?..

Каковъ-бы ни былъ исходъ, а училища, мысль о которомъ явилась десять лтъ тому назадъ, на которое пожертвованы деньги, нтъ и когда оно будетъ — вопросъ темный…

Земцы сами-же оттолкнули отъ себя училище и, постановляя незаконное ршеніе, вроятно, разсчитывали, что опять пройдетъ десять лтъ, пока ршится вопросъ, а тамъ будетъ, что будетъ.

И то сказать: вдь рчь шла о ремесленномъ училищ, большинству гласныхъ, вотировавшихъ противъ него, какое дло до ремесленнаго училища? Вдь не ихъ дти поступили-бы въ это училище. Вотъ еслибъ ршался вопросъ, въ которомъ они лично были-бы заинтересованы, тогда другое дло. Надо обладать извстнымъ гражданскимъ чувствомъ и извстнымъ развитіемъ, чтобы принимать близко въ сердцу интересы другихъ, такихъ людей вообще немного и такіе люди если и есть въ земскихъ собраніяхъ, то въ настоящее время обртаются не въ авантаж, слдовательно, вопросъ о большемъ расширеніи избирательнаго ценза такъ тсно связанъ съ вопросомъ о лучшемъ направленіи дятельности земствъ, что безъ удовлетворительнаго ршенія одного нельзя разсчитывать на удовлетворительное ршеніе другого. Тмъ не мене съ общественной точки зрнія екатеринославскіе земцы поступили въ высшей степени безтактно даже въ интересахъ своей партіи. Каковы-бы ни были взгляды ихъ, какія-бы идеи ни проводили они въ своихъ ршеніяхъ, но дискредитировать свое учрежденіе и переносить безъ нужды вопросъ въ правительствующій сенатъ — это значитъ не понимать своихъ собственныхъ интересовъ.

Какъ-бы въ подтвержденіе высказанныхъ нами соображеній, является вопросъ о земской недоимк.

Вс очень хорошо знаютъ, какими способами взыскивается недоимка съ крестьянъ.

‘Земство, — какъ справедливо замчаетъ ‘Голосъ’,— никакъ нельзя упрекнуть въ бездятельности относительно способовъ взысканія недоимки съ крестьянъ. По настоянію нкоторыхъ земствъ, даже тлесное наказаніе относительно земскихъ недоимщиковъ-крестьянъ практиковалось въ извстныхъ размрахъ. Можно указать цлыя волости, въ которыхъ почти все мужское населеніе подверглось тлесному наказанію. Само собою разумется, отъ этой мры, не длающей чести земству, нисколько не увеличилась акуратность взноса земскихъ платежей крестьянами. Три года уже, какъ земство не только убдилось воочію, но и громко заявило въ земскихъ собраніяхъ, что ‘причина крестьянской недоимочности — безъисходная бдность, отнюдь не небрежность’, и что ‘крестьянская недоимка — безнадежная недоимка при ныншнемъ положеніи крестьянства’.

Между тмъ руководящій элементъ въ земскихъ собраніяхъ — землевладльцы, фабриканты, заводчики, купцы — о взнос недоимокъ и не заботится и является въ нкоторыхъ губерніяхъ гораздо боле неисправнымъ, чмъ классъ неимущій. Недавно еще ревизіонная комисія докладывала кишиневскому уздному собранію, что ‘сельскія общества и мелкіе землевладльцы вносятъ сборы исправно, между тмъ какъ изъ крупныхъ землевладльцевъ только незначительное число вноситъ исправно земскіе сборы, большинство-же не уплачивало земскихъ сборовъ съ самаго образованія земскихъ учрежденій‘.

Такая-же наклонность уклоняться отъ платежей крупныхъ землевладльцевъ, поощряющихъ въ то же время взысканіе недоимокъ съ крестьянъ самыми энергическими мрами, начиная отъ продажи послдняго имущества и кончая поркой цлыхъ волостей, обнаруживается и въ другихъ губерніяхъ. Объ этомъ никто не думаетъ, такъ-какъ кому-же охота поднимать на себя руку? Да, наконецъ, и сами земскіе воротилы — предсдатели и члены управъ, взыскивая съ крестьянъ, прикопили про себя недоимки весьма почтенныя, ни мало не думая объ ихъ уплат.

Въ рязанскомъ губернскомъ собраніи гласнымъ Алятиковымъ внесено было по этому поводу предложеніе о ходатайств объ изданіи закона, по которому: 1) ‘недоимщики’ ‘не имли-бы права балотироваться въ гласные и лично или черезъ своихъ повренныхъ участвовать на избирательныхъ създахъ’, 2) ‘не имли-бы права балотироваться ни на какія общественныя должности, избираемыя земскими собраніями’, и, 3) ‘теряли-бы право оставаться во всхъ этихъ должностяхъ и званіяхъ, если недоимка за ними образовалась посл ихъ избранія и не уплачена къ назначенному сроку’.

Въ такомъ-же дух сдлала предположеніе и ревизіонная комисія кишиневскаго узда, но уздное собраніе не обратило вниманія на предложеніе.

Рязанское земство, къ чести его, иначе отнеслось къ предложенію. Комисія, разсматривавшая предложеніе г. Алятинова, одобрила предложеніе и съ нкоторыми измненіями внесла его на обсужденіе губернскаго собранія, которое, находя вопросъ этотъ ‘слишкомъ важнымъ’, постановило передать его предварительно на обсужденіе уздныхъ земскихъ собраній.

Факты эти слишкомъ бьютъ въ глаза, чтобы распространяться о нихъ. Несомннно только то, что дйствія руководящихъ элементовъ во многихъ земствахъ ясно показываютъ на живучесть и силу кулаческихъ тенденцій.

— Ты плати, а мы будемъ наблюдать, какъ ты платишь, и поощрять тебя!

Удивительно-ли посл этого, что на-счетъ того-же плательщика выписывается розовое масло, гвоздичное масло, зубные порошки, ваниль, миндаль, мозольные пилочки и т. п. Это, видите-ли, ‘медикаменты’ уфимской земской управы.

Бывшій земскій врачъ уфимскаго узда сообщаетъ въ ‘Русскую Правду’, по поводу этихъ ‘медикаментовъ’, слдующія подробности:

‘Мн удалось недавно видть новый видъ эксплуатаціи крестьянскаго кармана, подъ предлогомъ заботы объ его здравіи, и я считаю нелишнимъ сообщить о немъ въ назиданіе всмъ земствамъ, имющимъ у себя ‘медицинскую часть’. Уфимскій уздъ устроилъ свою земскую медицину незатйливо: почти на 300,000 населенія — ни одной больницы, ни одного Пріемнаго покоя, а нсколько фельдшеровъ и два врача, на обязанности которыхъ лежитъ, какъ формулировали нкоторые выдающіеся земскіе дльцы на собраніи, смотрть, чтобы фельдшера не пьянствовали, акуратно записывали приходъ и расходъ лекарствъ и т. п. обязанности полицейскаго свойства, на лекарства асигновано 2,500 р.— сумма ничтожная, принимая во вниманіе населеніе и господствующія болзни: лихорадки, сифилисъ и т. п. Но и она идетъ Богъ знаетъ на что. Такъ, будучи возмущенъ отвтомъ завдующаго земскими лекарствами на мое требованіе отпустить фунтъ іодискаго калія одному изъ фельдшеровъ, что такое количество отпущено быть не можетъ, такъ-какъ на весь у&#1123,здъ на іодъ выписано только пять фунтовъ его — количество, едва достаточное для исцленія какихъ-нибудь 50—60 сифилитиковъ, а ихъ въ уфимскомъ узд нсть числа,— я обратился къ земской управ съ просьбой показать мн счетъ дрогиста, по которому присланы лекарства, и убдиться, дйствительно-ли выписано такое количество іодистаго калія. Я былъ крайне удивленъ и возмущенъ, видя, что на крестьянскія деньги, которыя иногда взыскиваютъ путемъ продажи послдней скотины, выписаны въ числ лекарствъ слдующія вещи: бергамотное масло, гвоздичное масло, розовое масло, употребляющееся въ сераляхъ, глицериновое мыло по 9 р. за дюжину, зубные порошки по 2 р. за коробку, разныхъ фирмъ, душистые порошки Китарры, ваниль, миндаль, фруктовые экстракты, мозольныя пилочки, термометры для оконъ и комнатъ (въ узд ни одной больницы) и много подобныхъ вещей. Какъ назвать это?’

Остановимтесь, читатель. Если подбирать факты, то мы никогда не кончимъ лтописи безобразій и эксплуатаціи все той-же платежной единицы.

Если вы, длая обобщенія, подумаете, что и въ самомъ дл въ Россіи ‘вывелся человкъ’, то на это можно возразитъ, что люди есть, и недурные люди есть, но именно они-то и находятся въ меньшинств или-же и совсмъ въ сторон. При извстныхъ условіяхъ преобладаютъ и извстные люди.

To-же самое и въ печати.

Недавно ‘Новое Время’ представило блестящій примръ, до чего можетъ снизойти газета и какими средствами покупаетъ она успхъ, возбуждая низменные инстинкты читателей. Посл всхъ гнусностей, которыми отличилось въ недавнее время большинство нашей прессы, о чемъ я достаточно уже говорилъ въ прошломъ нумер, ничего удивительнаго не было, что дло дойдетъ и до самаго безцеремоннаго пасквиля.

Такимъ, удивившимъ даже нашу прессу, пасквилемъ явился недавно на страницахъ ‘Новаго Времени’ разсказъ ‘Докторъ Самохвалова-Самолюбова’. Но какъ ни грязенъ былъ пасквиль, еще грязне была защита пасквиля со стороны редакціи.

Г. Антоновичъ, возмущенный,— и по-моему мннію, нсколько наивно, такъ-какъ ‘Новое Время’ давно должно было отучить людей возмущаться,— выходкой газеты, напечаталъ въ ‘Молв’ письмо, въ которомъ, между прочимъ, говоритъ:

‘И что думаетъ сдлать изъ прессы этотъ петербургскій Вильмесанъ, вылупившійся изъ русскаго Рошфора? и чмъ онъ привлекаетъ свою публику, на чемъ воспитываетъ ее?! И ужели-же наша пресса такъ-таки никогда и не выйдетъ изъ своей апатіи, чтобы дать надлежащій энергическій отпоръ этому, ужь слишкомъ наглому, униженію печатнаго слова? Въ печати можно издваться надъ кмъ угодно и надъ чмъ угодно, но только въ границахъ отвлеченности, обобщенія, типировки Пусть г. Суворинъ поучится хоть у своего прототипа, который, изрыгая печатно всевозможныя хулы, иметъ дло съ отвлеченнымъ объектомъ, съ направленіемъ, съ собирательными личностями, а не съ конкретною личностью. А въ г. Суворин то и возмутительно, что онъ бьетъ на конкретность, на индивидуальность, на личность. Берите и личность, если имете настолько мужества и сознаете чистоту и правоту своего дла, но тогда ужь говорите все прямо, безъ намековъ и масокъ, которыя сути не закрываютъ, а только закрываютъ васъ отъ отвтственности, называйте все настоящими, подлинными именами и смло берите на себя всю отвтственность, юридическую и нравственную’.

Въ отвтъ на это письмо, редакція ‘Новаго Времени’ напечатала новый пасквиль — апологію, подъ скромнымъ названіемъ, нчто о цнномъ литератор и о повсти ‘Докторъ Самохвалова-Самолюбова’. Снимая отвтственность, въ напечатаніи повсти-пасквиля съ г. Суворина, объяснивъ, что онъ купается въ волнахъ Бискайскаго залива, и снова длая пошлые намеки на личность ‘Самохваловой’, редакція старалась доказать, что она печатала пасквиль ради обличенія лицемрства и исправленія нравовъ, что добродтельную редакцію руководила высоконравственная цль при тисненіи пасквиля, въ которомъ, кстати замтить, никакого изобличенія нтъ, а есть только сплошной ‘любви пантомимъ’.

Разсказываютъ, что гешефтъ вышелъ хорошій. Нумера съ пасквилемъ раскупались на расхватъ: по рублю за нумеръ платили.

Но даже и наша пресса почувствовала смущеніе отъ подвига собрата, и почти вс органы отнеслись къ собрату съ должнымъ чувствомъ презрнія..

Въ то-же время въ газетахъ появилось сообщеніе, что присяжный повренный Александровъ, по довренности вдовы статскаго совтника, Варвары Александровны Рудневой, подалъ 20-го сентября судебному слдователю 8-го участка гор. С.-Петербурга жалобу по поводу статей, появившихся въ ‘Новомъ Времени’ и ‘Петербургской Газет’ о доктор Самохваловой-Самолюбовой, обвиняя въ дифамаціи, злословіи и брани нижеслдующихъ лицъ:

1) редактора ‘Новаго Времени’, М. П. Федорова, по поводу статей, напечатанныхъ въ 1268, 1272 и 1275 нумерахъ этой газеты,

2) автора статей ‘Докторъ Самохвалова-Самолюбова’, штабсъ-капитана 13-й артилерійской бригады, числившагося въ николаевской академіи генеральнаго штаба и нын прикомандированнаго къ главному артилерійскому управленію, Ивана Сергевича Поликарпова, 3) автора статьи въ 1272 нумер ‘Новаго Времени’, озаглавленной ‘Нчто о цпномъ литератор’, 4) редактора ‘Петербургской Газеты’, С. Н. Худекова, по поводу статей, помщенныхъ въ 179 и 180 нумерахъ этой газеты, подъ рубрикою ‘Ежедневная бесда’, и 5) автора этихъ послднихъ статей’.

Вслдъ за напечатаніемъ этого сообщенія, замстители купающагося г. Суворина опять пробовали извернуться, но произвели это, надо сказать, крайне неудачно. Зато грозятъ-же они г. Александрову! ‘А, говорятъ,— вы подали на насъ искъ, такъ проберемъ-же мы васъ за это! Мы васъ опишемъ, какъ нельзя лучше. Мы изобличимъ васъ во всей прелести’.

У пойманныхъ сплетниковъ не хватило даже ума подумать, что объ этомъ даже сплетникамъ неприлично предупреждать, и они, ставя на счетъ г. Александрову и прежнія его защиты, и послдующія, клянутся неумолимымъ мщеніемъ.

Печать, какъ средство личныхъ счетовъ! Объ этомъ даже не стсняются предупреждать!

Но это еще цвточки. Ягодки еще впереди. То-ли будетъ еще? Жалкое положеніе общества вызываетъ и жалкую печать.

Въ заключеніе, сообщимъ читателямъ о скоромъ открытіи Александровскаго моста. Его откроютъ для публики тридцатаго сентября. Мостъ, говорятъ, построенъ хорошо и значительно дешевле обошелся, чмъ николаевскій. Качества новаго моста — изящество постройки, легкость, прочность.

Вроятно, на обд, въ честь открытія, будутъ рчи и тосты въ честь думы, строителя и, какъ водится, въ честь рабочихъ. Торжество будетъ полное, но, по долгу лтописца, я долженъ для полноты торжества привести слдующее письмо, напечатанное въ ‘Русской Правд’.

Авторъ письма, г. Орловъ, ручается за достоврность фактовъ и принимаетъ на себя отвтственность за нихъ.

Вотъ что онъ пишетъ:

‘Постройка литейнаго Александровскаго моста близится къ концу. Къ его исторіи интересно будетъ сказать нсколько словъ о томъ, какъ поступали съ рабочими при его постройк. Какъ-то не врится, чтобы въ столиц могли встрчаться такого рода факты, какіе я сейчасъ представлю на судъ общества. Напримръ: жалованье рабочіе получали разъ впродолженіи мсяца, а питаться-же надо какъ-нибудь, поэтому изъ конторы строителя выдавали рабочимъ заборную книжку въ лавку г. В. (что на углу Финляндскаго проспекта и Саратовской улицы). Въ эту книжку, два раза въ недлю, вписывалась извстная сумма денегъ, приблизительно соотвтствующая заработку рабочаго. Расплачивалась съ лавочкой контора, а не самъ рабочій. И что за продукты отпускались по этой книжк?! Хлбъ вчно недопеченый, нижняя корка его нердко представляла сплошной уголь. Молоко прокислое, водянистое, колбаса тухлая и неудобоваримая для ‘всевыносящаго’ желудка нашего рабочаго. Махорка полугнилая, чай-же (которому, кстати замчу, выставлена была цна 1 руб. 60 коп. за фунтъ) такого сорта, что носитъ только названіе чая, а на самомъ дл онъ представляетъ только смсь песку и чего-то врод чайныхъ листьевъ (не беру на себя смлости утверждать, что это, дйствительно, чайные листья). Рабочій могъ взять изъ лавочки на книжку и денегъ (ему никогда въ томъ не отказывали), но только подъ извстный %), конечно, изрядный (25%). Брать-же изъ лавочки деньги подъ такіе жидовскіе проценты рабочему приходилось часто. Насколько рабочіе оставались довольны продуктами г. В., видно ужъ изъ того, что на деньги, забраиныя на книжку, они покупали себ пищу въ другой лавочк или ходили въ състныя… Практиковалась еще и приписка. Лавочникъ заявляетъ, напримръ, рабочему, что ему надо прописать книжку, такъ-какъ, дескать, уже забрано на всю вписанную въ ней сумму. Рабочій, особенно неграмотный, не провривъ книжки, несетъ ее въ контору. Забрана-же не вся сумма… Проглядлъ рабочій, и лавочк, глядишь, набжалъ барышъ. Я видлъ у одного рабочаго Т. книжку, въ которой втеченіи ¹/₂ мсяца недобору было больше рубля, и это пошло въ пользу лавочки. Существуетъ между рабочими странное убжденіе (передаю это, какъ убжденіе рабочихъ, не боле), что контора беретъ съ лавочки дань въ 10% за рекомендацію ея рабочимъ. Не знаю, на основаніи какихъ данныхъ составилось это убжденіе. По правиламъ строительской конторы, рабочій, желающій получить разсчетъ, долженъ заявить объ этомъ контор за 15 дней, въ противномъ случа, онъ или ‘лишается права (навсегда?) на полученіе своего заработка’, или-же въ пользу конторы удерживается съ него 5 р. Въ теченіи этихъ 15 дней, контора записываетъ рабочему самымъ усерднйшимъ образомъ: проситъ, напримръ, рабочій вписать только 3 р., въ контор-же ему пишутъ 6—8 р., не обращая вниманія на слова рабочаго, что этого много. Фактъ странный!

‘Немене интересны и факты относительно наложенія штрафовъ. Не упускался, со стороны строительской конторы, ни одинъ случай, хотя-бы самый пустой, чтобы наложить штрафъ. Бывали случаи, что чуть не весь заработокъ рабочаго уходилъ въ штрафы. Опоздалъ, напримръ, рабочій на 5 минутъ, ему отмчаютъ штрафъ за ¹/₄ рабочаго дня, т. е., ¹/₄ рабочаго дня онъ долженъ проработать даромъ. На всемъ мосту есть нсколько отмтчиковъ, имющихъ каждый по особой книг. На основаніи этихъ книгъ, главный отмтчикъ, г. Ш., отмчаетъ число рабочихъ дней у себя въ книг. Но такъ-какъ ‘человку свойственно ошибаться’, то и съ г. Ш. случались часто престранныя ошибки: вмсто 25, напримръ, рабочихъ дней, какъ свидтельствуютъ книги отмтчиковъ, въ книг г. Ш. значится у рабочаго 24. Если-же рабочій это замтитъ и, основываясь на книг своего отмтчика, докажетъ, что число рабочихъ дней поставлено ему неврно, то г. Ш. хладнокровно сознается, что онъ, молъ, ошибся. И, странное дло, несмотря на такую способность ошибаться, съ г. Ш. ни разу не было случая, чтобы онъ вписалъ лишній рабочій день, т. е. обидлъ себя!

‘Эксплуатація со стороны конторы облекается еще въ такого рода форму: даютъ работу поштучно, а плату со штуки не назначаютъ, поденная плата, положимъ, 80 коп., каждая штука оцнивается во столько, чтобы общая сумма за все количество сработаннаго въ продолженіи дня приближалась къ 80 к. Чмъ, значитъ, больше сработаетъ рабочій въ день поштучно, тмъ ему платится меньше. Иногда-же просто штучника разсчитываютъ поденно, прибавивъ лишь нсколько копеекъ къ обыкновенной дневной плат, тоже, значитъ, не безъ выгоды для себя. Съ однимъ токаремъ, въ август мсяц, продлали еще и такую штуку: работая поштучно, онъ заработалъ въ продолженіи мсяца всего 100 слишкомъ руб. Такая крупная сумма показалась контор, должно быть, ужь черезчуръ невроятною. И вотъ она, ничуть не стнясь, предлагаетъ токарю или взять разсчетъ поденно, или половинную, противъ слдующей, прежде назначенной, плату со штуки. Рабочему пришлось помириться на томъ, что за одну половину мсяца его разсчитали поденно, а за другую — поштучно.

‘Великолпныя перила моста, minimum въ третьей ихъ части, сдланы рабочими задаромъ. Произошло это вотъ какимъ образомъ: поступаетъ на работу слесарь, проработаетъ день, два, вдругъ мастеръ замчаетъ, что рабочій неладно подпилилъ, вставилъ винтъ и т. п. И вотъ, безъ дальнихъ разговоровъ, онъ гонитъ рабочаго, не заплативъ ничего за проработанные дни. Въ виду громаднаго предложенія рабочихъ рукъ, рабочими не дорожили. За потерю инструментовъ, хотя-бы происшедшую не по вин рабочаго, всегда назначали штрафъ.

Прелестные продукты лавочки и чрезмрный трудъ (въ послднее время работали съ 6¹/₂ ч. утра до 9 часовъ вечера, нердко до 12 ч. ночи, а иногда и цлую ночь) имли своимъ послдствіемъ увеличеніе числа желудочно-катаральныхъ заболваній.

‘Въ заключеніе разскажу еще слдующій фактъ, характеризующій отношеніе мастеровъ къ рабочимъ. Рабочій Говоровъ заявилъ желаніе получить разсчетъ. Мастеръ согласился и выдалъ ему разсчетный листокъ. Приходитъ рабочій съ этимъ листкомъ за деньгами. Кассиръ, онъ-же и мастеръ, проситъ Говорова исполнить ему какую-то работу, Говоровъ не соглашается, говоря, что нашелъ другую работу. У Говорова выхватывается листокъ и ставится 12 р. штрафа.

‘Вс вышеизложенные факты взяты изъ послдняго времени постройки моста, собственно за іюнь, іюль и августъ. Массу другихъ неблаговидныхъ фактовъ пришлось оставить въ сторон, такъ-какъ я выбралъ только т, за достоврность которыхъ принимаю отвтственность на себя’.

Не станетъ-ли тостъ за здоровье русскихъ рабочихъ (а такой тостъ всегда предлагается на торжественныхъ обдахъ) поперекъ горла посл прочтенія этого письма?

Какъ вы думаете, читатель?

Откровенный Писатель.

‘Дло’, No 9, 1879

OCR Бычков М. Н.

Читайте также: