Капитал-король, Сайм Вильям, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 69 минут(ы)

КАПИТАЛЪ-КОРОЛЬ.
РОМАНЪ

Вильяма Сайма.

Паркъ-Скверъ былъ, безъ сомннія, самымъ приличнымъ домомъ въ промышленномъ город Лумсайд. Онъ былъ даже боле, чмъ приличенъ, потому что совмщалъ въ себ такую массу дорическихъ колоннъ, какую рдко можно встртить вн предловъ Греціи. Но чтобъ вполн оцнить величіе Паркъ-Сквера, надо было видть, какъ его владлецъ, судья Гованъ, торжественно стоялъ въ гостинной съ колоннами въ одинъ туманный ноябрьскій день.

Онъ только-что перебрался въ Паркъ-Скверъ, окружавшіе его домашніе пенаты блестли новизной и этотъ блескъ приводилъ его въ восторгъ. Прямо противъ, на стн, вислъ его портретъ во весь ростъ. Судья былъ небольшого роста, а на портрет онъ былъ изображенъ статнымъ, высокимъ мужчиной, онъ никогда въ жизни не охотлся, а на портрет держалъ въ рукахъ ружье, и у ногъ его лежала лягавая собака. Съ какимъ религіознымъ культомъ смотрлъ онъ на это изображеніе самого себя въ увеличенномъ вид, стоившее ему тысячу фунтовъ стерлинговъ. Дйствительно, это самопоклоненіе было понятно. Въ этотъ день осуществилась часть его самолюбивыхъ мечтаній: онъ впервые засдалъ въ суд своего родного города и доказалъ свое знаніе законовъ, огульно приговоривъ всхъ обвиняемыхъ къ двухмсячному аресту. Поэтому, онъ чувствовалъ, что, какъ новый судья и владлецъ такого блестящаго дома, онъ вполн достоинъ самопоклоненія. Онъ во фрак и съ этого дня всегда будетъ обдать во фрак. Однажды перебравшись въ Паркъ-Скверъ, онъ иметъ полное право называть себя княземъ, конечно, финансовымъ, но все-таки княземъ. Наполеонъ, посл счастливой компаніи въ Египт, Италіи или Австріи, могъ бы стоять въ такой поз съ скрещенными на груди руками. Вся фигура судьи Гована дышетъ сознаніемъ одержанной побды. Онъ, правда, лысый, и это не очень идетъ къ герою, но красное лицо его отличается геройской суровостью, толстыя губы выдаются, чисто выбритый подбородокъ выглядываетъ изъ туго накрахмаленныхъ воротничковъ, а глаза быстро перебгаютъ съ одного предмета на другой.

— Дамы въ столовой, сэръ, произноситъ неожиданно показавшаяся въ дверяхъ фигура также во фрак, съ маленькими бакенами и длинными каштановыми волосами.

Въ первый разъ дворецкій докладываетъ объ обд судь Говану и этотъ докладъ такъ пріятно щекочетъ его слухъ, что онъ не произноситъ ни слова.

— Дамы въ столовой, сэръ, повторяетъ дворецкій.

— Хорошо, Макнабъ, произноситъ торжественно судья, какъ будто онъ приговариваетъ дворецкаго къ тяжелому наказанію:— но, Макнабъ, прибавляетъ онъ, смотря на дорогой хронометръ:— говорите мн не сэръ, а судья. Понимаете?

— Да, сэръ, невозмутимо отвчалъ дворецкій.

— Хотя я не принадлежу къ тому классу людей, которымъ вы привыкли служить, Макнабъ, но я не привыкъ къ фамильярному обращенію. Помните: не сэръ, а судья.

— Дамы въ столовой, судья, произнесъ серьёзно дворецкій и его господинъ мрными шагами спустился по мраморной лстниц.

Въ дверяхъ столовой онъ остановился и окинулъ ее восторженнымъ взглядомъ. Она скоре походила на картинную галлерею, чмъ на столовую, но вс украшавшія ее картины были дурно выбраны и дурно повшены. Надъ каминомъ вислъ величественный портретъ самого судьи Гована, а по сторонамъ виднлись скучные виды шотландскихъ вересковыхъ полянъ, громадный буфетъ осняло большое поле мака и пейзажи, снятые по заказу съ береговъ мстной рки.

Масса серебра, выставленнаго на стол и буфет, была неимоврна и магазинщикъ, у котораго набралось бы столько серебра, продавши его, припваючи доживалъ бы свой вкъ.

Въ комнат царило безмолвное молчаніе, судья тихо, съ достоинствомъ направился къ своему мсту. Жена его уже сидла на противоположномъ конц стола, сіяя своимъ яркимъ шелковымъ платьемъ съ дорогими кружевами, лицо ея было довольно пріятное, сохранявшее еще слди молодости, каріе глаза ея свтились честно и благосклонно, несмотря на брилліанты въ ушахъ, на рукахъ и на ше. По сторонамъ сидли по дв дочери, лица которыхъ выражали сдержанное любопытство, младшія, сидвшія направо отъ матери, не спускали глазъ съ дворецкаго, который помстился за стуломъ судьи, черноокая Магги смотрла на него съ восторгомъ, худощавая Джени едва удерживалась отъ смха. Только взглядъ ихъ старшей сестры, помстившейся направо отъ отца, заставлялъ ихъ соблюдать приличіе. Однако ея лицо не было строгое, напротивъ, оно дышало спокойствіемъ, нжностью и добротой, что не мшало ей имть большую власть надъ сестрами. Но власть Нелли не могла сдержать молодыхъ двушекъ, когда ихъ мать на какой-то вопросъ дворецкаго подобострастно промолвила: сэръ. Магги взглянула на него и непремнно залилась бы серебристымъ хохотомъ, еслибъ въ эту минуту ея отецъ не всталъ для произнесенія молитвы. Его тонъ былъ фамильярный, даже покровительственный, и онъ говорилъ о Бог, живо интересующемся его перездомъ въ Паркъ-Скверъ, словно они были компаньонами одной фирмы и вмст управляли міромъ, причемъ судья игралъ первую роль, дйствуя съ большей энергіей.

— Ну, отецъ, сказала Нелли, стараясь завести общій разговоръ, когда отецъ окончилъ свое обращеніе къ Богу:— какъ вы судили?

— О, самъ предсдатель уголовныхъ сессій не могъ бы постановить лучшихъ приговоровъ. Всхъ длъ было четыре. Одинъ судился за бродяжничество: онъ простоялъ цлую ночь, прислонясь къ двери какой-то лавки. Я посадилъ его на два мсяца. Пожалуйста, Макнабъ: не сэръ, а судья.

Джени, Магги и Лиззи положили на столъ свои приборы и громко засмялись, но судья этого не замтилъ.

— Другой работникъ обвинялся въ краж: онъ позволилъ старух унести охапку щепокъ. Я посадилъ его на два мсяца. Пожалуйста же, Макнабъ: не сэръ, а судья.

Младшія дочери посмотрли прежде на лакея, потомъ на дворецкаго и снова засмялись. На этотъ разъ судья бросилъ на свою жену такой суровый взглядъ, словно присуждалъ ее къ тюремному заключенію. Мистрисъ Гованъ дрожащимъ голосомъ промолвила:

— Это ты, Магги.

Конечно, виновницей была Магги, которая каждый разъ, какъ лакей ставилъ на столъ тарелку или наливалъ воды въ стаканъ, толкала сестру и подмигивала ей.

— Ну, папа, произнесла Нелли:— вы всхъ посадили на два мсяца?

— Да, всмъ равно, но я полагаю, что двчонкамъ надо обдать отдльно. Присмотрите за этимъ, мистрисъ Гованъ. Пожалуйста, Макнабъ, называйте меня судьей. Мн уже надоло вамъ напоминать.

— Слушаю, милор….. виноватъ, судья, отвчалъ ловкій дворецкій, словно по ошибк назвавшій лордомъ своего господина, что, конечно, очень польстило судь.

Мужская прислуга такъ смущала мистрисъ Гованъ, что она не произнесла ни слова во время всего обда и поспшила оставить столовую при первой возможности, такъ что судья остался одинъ допивать вино среди своихъ блестящихъ картинъ и массивнаго серебра, причемъ онъ еще три раза напомнилъ дворецкому:

— Не сэръ, а судья.

Между тмъ, молодыя двушки поспшно убжали въ свою комнату и, бросившись на кровати, стали громко хохотать.

— О Джени! кричала Лиззи.

— О, Лиззи! говорила Магги: — какой душка лакей! Какой красавецъ! А дворецкій назвалъ папу лордомъ. Ха! ха! ха!

II.

Въ туманное ноябрьское утро сотня заводскихъ колоколовъ въ город Лумсайд призывала рабочихъ къ завтраку, но по царившей темнот можно было подумать, что на двор не полдень, а полночь. Фонарь на большихъ воротахъ завода Гована бросалъ слабый свтъ на выходившую толпу рабочихъ. Только по временамъ выдлялось изъ этой массы какое-нибудь блдное лицо и снова тонуло во мрак, среди котораго слышался топотъ шаговъ, покрываемый охъ времени до времени отдльными восклицаніями.

Наконецъ, гудъ колоколовъ замеръ и толпа разсялась. Всякій, кто взглянулъ бы въ ворота, увидалъ бы тотъ же мракъ, какъ на улиц, только тамъ и сямъ мерцали красные фонари. Проложить себ дорогу отъ будки сторожа до одного изъ этихъ фонарей было дломъ труднымъ и опаснымъ для человка, незнакомаго съ мстностью. Онъ или наткнулся бы на старое желзо и, упавъ, порзалъ бы себ руку, или набжалъ бы на какую-нибудь машину и расшибъ бы себ голову или запутался бы въ цпи журавли, которая при малйшей неосторожности вздернула бы его на воздухъ.

Солнце не заглядывало въ заводъ Гована въ продолженіи всего ноябрьскаго дня, высокая заводская труба и сотня сосднихъ трубъ выпускали такія густыя облака дыма, что весь городъ былъ покрытъ чернымъ саваномъ и солнце, которое, вроятно, свтило, по обыкновенію, на горныхъ склонахъ и въ зеленыхъ долинахъ, не могло проникнуть въ заводъ Гована. Дневной свтъ была такая роскошь, что рабочіе и не разсчитывали увидть его въ продолженіи всего ноября мсяца, нельзя поручиться, чтобъ нкоторые изъ нихъ не были убждены, что весь міръ въ продолженіи нсколькихъ недль живетъ при свт газовыхъ рожковъ.

Шумная дятельность замерла на завод Гована и только въ сверномъ его углу слышался еще по временамъ стукъ молота.

— Вольтеръ, произнесъ женскій голосъ въ темнот около того мста, гд стучалъ еще молотъ.

Отвта не было и стукъ продолжался.

— Вольтеръ! повторилъ тотъ же голосъ.

Молотъ стихъ и полоса желтоватаго свта пронизала окружающій мракъ.

— Подите сюда, моя нога попала куда-то и я не могу двинуться.

Свтъ приблизился.

— Это вы, Джени? спросилъ мужской голосъ изъ-за фонаря.

— Да. Посвтите сюда. Тихонько. У меня корзинка съ вашимъ завтракомъ.

— Клянусь, что я повсилъ бы молодца, который бросилъ здсь эту форму, воскликнулъ молодой человкъ, нагибаясь надъ маленькой ножкой, которая попала въ разрзъ формы и находилась теперь какъ въ тискахъ.

— Тише, тише, Вольтеръ!

— Ну, Джени, дло дрянь. Бросьте свою корзинку. Мн надо отнести васъ вмст съ этой проклятой формой къ котлу.

— Я не уроню корзинки. Тамъ вашъ завтракъ.

— Хорошо, держитесь.

Фонарь словно свтлякъ задвигался въ темнот и, спустя минуту, Джени сидла на поржаввшемъ краю машины. Вольтеръ взялъ въ руки ея ногу и сталъ съ большимъ трудомъ высвободить ее изъ формы, молодая двушка не дрогнула, хотя ей было очень больно. Наконецъ, нога вышла изъ тисковъ, но безъ башмака.

— Бдная Джени, вы долго будете помнить этотъ непріятный случай.

Она быстро спрятала ногу подъ платье и, пройдя во внутренность котла, поставила на полъ корзинку.

— Вотъ и башмакъ, Джени, прибавилъ черезъ нсколько секундъ Вольтеръ.

Джени взяла башмакъ и надла его.

— Тамъ есть мсто намъ обоимъ. Джени, можно мн войти?

— Нтъ, отвчала Джени ршительнымъ голосомъ и при мерцающемъ свт фонаря ея блдное лицо дышало силой воли.

— Здсь холодно, Джени.

— Такъ спустите меня. Пора идти. Отецъ ждетъ.

Она подошла къ краю котла и Вольтеръ вынулъ ее.

— Я лучше перенесу васъ черезъ дворъ, Джени, а то вы опять попадете въ какую-нибудь западню. Вы и то хромаете.

Но она быстро удалилась по направленію къ дому отца, который находился по близости.

Отецъ Джени былъ управляющій завода Гована и братъ его владльца. Онъ жилъ съ дочерью въ двухэтажномъ дом, который отдлялся отъ котельной мастерской небольшой стной съ калиткой. Вокругъ дома управляющаго также царилъ мракъ и молодая двушка ощупью отворила калитку и прошла черезъ маленькій садъ къ освщенному окну столовой, гд пылалъ веселый огонь. Отецъ ея сидлъ за завтракомъ, но не лъ, а задумался надъ чертежомъ котла, лежавшимъ передъ нимъ на стол.

— Ну, папа, что вы длаете? сказала Джени, входя въ комнату, которая своими полированными дубовыми стнами напоминала каюту.

Надъ каминомъ вислъ портретъ Ватта, а на противоположной стн виднлись полки съ книгами и большое изображеніе паровой машины.

— Сыновья богатыхъ людей никуда не годятся, Джени, произнесъ ея отецъ, отталкивая отъ себя чертежъ съ тяжелымъ вздохомъ:— ихъ не учатъ чертить. Я, право, не знаю, какіе котлы будетъ длать слдующее поколніе. А всему вина деньги.

— Ну, папа, завтракайте спокойно и не думайте о своихъ ученикахъ, хотя я увренъ, что Вольтеръ можетъ построить котелъ не хуже лучшаго мастера.

— Ты отнесла ему завтракъ?

— Да.

— Вольтеръ дло другое. У него славный умъ и ловкія руки, притомъ онъ любитъ работу и не боится загрязнить своихъ рукъ. Но другіе ученики приходятъ въ заводъ съ надушенными платками и напомаженными волосами.

И Томасъ Гованъ принялся за свой завтракъ,. но лицо его ясно выражало презрніе.

Онъ нисколько не походилъ на своего брата судью, который только наканун переселился въ свой роскошный домъ въ аристократическомъ квартал Лумсайда. По наружности, его можно было скоре принять за поэта и мечтателя, чмъ за практическаго дятеля, инженера и механика. Глаза его и высокій лобъ обнаруживали глубокій, сосредоточенный умъ, а линіи вокругъ рта ясно говорили, что это добрый, слабый, нершительный человкъ.

— Вотъ газета, папа. Вчера дядя въ первый разъ судилъ. Онъ не очень милостивый судья, засадилъ всхъ обвиняемыхъ на два мсяца въ тюрьму.

— Они, вроятно, заслуживали этого, Джени. Онъ удивительный человкъ, и добьется всего, чего хочетъ. Подумай только, онъ судья, безъ всякой подготовки! Но, признаюсь, два мсяца тюрьмы за выдачу старух охапки щепокъ, тяжелое наказаніе, прибавилъ онъ, пробгая газету.— Если у Андрю есть недостатокъ, такъ это строгость.

— Они перебрались въ свой богатый домъ, замтила Джени, не безъ горечи:— и мы, вроятно, не увидимъ ихъ боле.

— Не увидимъ ихъ боле? Это почему? Паркъ-Скверъ не дале отсюда, чмъ ихъ прежній домъ.

— Нтъ, отвчала Джени, разливая кофе: — но они теперь живутъ такъ высоко, что намъ не долетть до нихъ и на воздушномъ шар. Нелли и двочекъ мы, пожалуй, еще увидимъ, но дядю я знаю лучше вашего. Онъ не любитъ бдныхъ родственниковъ.

Она досмотрла на отца, но онъ не слушалъ ее и мысли его витали въ пространств.

— Не все равно жить въ Лумсайд или въ угольныхъ копяхъ, сказала Джени, перемняя разговоръ и наполняя тарелку отца.

— Да, темновато, отвчалъ отецъ.— Я только что думалъ о непріятной всти, которую мн надо передать Андрю. Рабочіе требуютъ прибавки жалованья и прекратятъ работу, если имъ откажутъ, а у насъ теперь столько заказовъ, что стачка насъ погубитъ.

— Дядя всегда отказываетъ въ прибавк жалованья.

— Конечно, но ршится ли онъ на борьбу съ стачкой, вотъ въ чемъ вопросъ?

— Я очень буду рада, папа, если вы отдохнете.

— Полно, Джени, ты не знаешь, что говоришь. У насъ есть заказы на котлы для пароходовъ, локомотивовъ, заводовъ и частныхъ домовъ изъ всхъ странъ: изъ Индіи, Америки, Чили, никогда не было такого наплыва работы, а стачка все испортитъ.

— Можетъ быть, отвчала неисправимая Джени: — но все равно, много ли у васъ работы или мало, вы никогда отъ этого не выиграете. Мама часто говорила, что по справедливости заводъ Гована долженъ бы принадлежать не Андрю, а Томасу Говану. Вы сами знаете, что вы длаете постоянно улучшенія въ машинахъ и что дядя взялъ привилегію на ваше изобртеніе. Вы изобртаете, а дядя обогащается, продолжала съ горечью Джени:— вы работаете съ утра до вечера, а онъ катается въ каретахъ.

— Что съ тобой, Джени? спросилъ отецъ, съ удивленіемъ замчая, что она кипятится.

— Ничего, отвчала молодая двушка:— я выпускаю пары. Смотрите, не сломайте себ ногъ, на двор валяются формы.

Томасъ Гованъ надлъ рабочую куртку и вышелъ изъ комнаты.

III.

Вольтеръ Вильсонъ утромъ въ завод и вечеромъ въ своей квартир представлялъ собой дв совершенно различныя личности. Въ рабочей одежд и въ полотняной фуражк, весь въ масл и съ инструментами въ рук, онъ ничмъ не отличался отъ сотни другихъ рабочихъ. Но посл шабаша онъ превращался въ моднаго франта. Самъ красавецъ Бруммель едва ли имлъ такой богатый гардеробъ, какъ юный Вильсонъ. Портной подавалъ ему счеты, какъ герцогамъ и лордамъ, его перстни, запонки и булавки блестли такими драгоцнными камнями, что имъ позавидовала бы любая женщина. Количество истребляемаго имъ мыла всевозможныхъ сортовъ было баснословно. Вымывшись въ ванн и надвъ фракъ послдняго покроя, онъ съ удовольствіемъ охорашивался передъ зеркаломъ. Дйствительно, онъ былъ красивый юноша, съ черными кудрями, черными глазами, широкимъ лбомъ и правильнымъ носомъ. Онъ небольшого роста, но статный и широкоплечій. Онъ занималъ роскошную квартиру въ аристократическомъ квартал Лумсайда, потому что его дядя и опекунъ, богатый старикъ, не знавшій счета своимъ деньгамъ, щедро удовлетворялъ всмъ его желаніямъ. Молодой Вильсонъ только-что окончилъ ученіе на завод Гована и долженъ былъ сдлаться мастеромъ, хотя жалованья мастера не хватило бы на содержаніе его ванной.

Однажды вечеромъ, онъ завязывалъ себ галстухъ передъ зеркаломъ, какъ въ комнату вошелъ кто-то.

— А! это вы, Абель! сказалъ онъ веселымъ, радушнымъ тономъ: — что-жь вы стоите? Садитесь у камина. Какая ужасная погода. Весь день горитъ газъ, туманъ, дождь, слякоть. Снимайте пальто.

— Благодарю васъ, отвчалъ молодой человкъ, котораго Вильсонъ звалъ Абелемъ, и, снявъ толстое пальто, неловко слъ на кончикъ стула.

— Нтъ, возьмите кресло, Абель, продолжалъ Вольтеръ:— и чего вы хотите: водки, вина или пива?

Абель молча покачалъ головой и остался въ своей прежней неловкой поз, устремивъ глаза въ каминъ.

— Правда, вы принадлежите къ обществу трезвости… какой счастіе для завода Гована, что существуютъ такія общества! Я по стуку молота могу сказать, кто работаетъ, членъ общества трезвости или другой. Я пью, гршный человкъ, но со вкусами не спорю, къ тому же, ваша рука по утрамъ никогда не дрожитъ.

Абель посмотрлъ на Вильсона и улыбка показалась на его чисто выбритомъ лиц. Это лицо было замчательное и обращало на себя общее вниманіе массивными скулами, ршительнымъ ртомъ и проницательными глазами. Онъ былъ старше Вильсона, которому еще не минуло двадцати трехъ лтъ, но по вншности трудно было опредлить возрастъ Абеля.

— Я пробовалъ пить водку въ продолженіи двухъ лтъ, мистеръ Вильсонъ, отвчалъ онъ звонкимъ, мелодичнымъ голосомъ:— но у меня кружится голова, я не умю пить умренно, какъ вы.

— И вы не курите, Абель, вы просто святой, произнесъ Вольтеръ, усаживаясь въ покойное кресло и закуривая трубку:— но, право, я не понимаю, какъ можно, посл цлаго дня работы, не выпить и не покурить, вы слишкомъ хорошій человкъ, Абель!

— Не увлекайтесь. Я зашелъ къ вамъ по длу, не поступите ли вы въ рабочій союзъ?

— Зачмъ? Вы знаете, Абель, что заработная плата для меня не иметъ значенія. Какъ бы она ни понизилась, у меня всегда будутъ деньги, и, слдовательно, я не нуждаюсь въ союз.

— Вы не думаете о жаловань, отвчалъ Абель, обводя глазами всю комнату:— но и я лично не забочусь о немъ. Я одинокъ, какъ ни, и мн довольно 26 шиллинговъ въ недлю. Но въ нашемъ отдл у Санди Джаксона — жена и десятеро дтей, у Роба Морисона — жена и семеро дтей, у Джима Макдональда — старые родители, брать въ больниц, жена и трое дтей, у Дэви Смита — семья изъ десяти человкъ, и каждый изъ нихъ долженъ пробиться на 26 шиллинговъ, естественно, что они хотятъ прибавки въ четыре шиллинга.

— Еще бы! скажите имъ, Абель, что у меня всегда есть деньги и я радъ подлиться.

— Благодарю васъ, мистеръ Вильсонъ, отъ имени всхъ. Но никто изъ нашего отдленія — и не боле десяти человкъ во всемъ завод Гована — не согласятся взять милостыню. Я знаю, что вы предлагаете деньги по душевной доброт, но все-таки это милостыня. Они желаютъ не подачки, а справедливо оплаченнаго труда. Двадцать шесть шиллинговъ слишкомъ дешевая цна за нашу работу. Желзо дешево и Гованъ получаетъ громадные барыши. Мы полагаемъ, что вправ требовать маленькой доли этихъ барышей, что пора Говану получше кормить своихъ пчелъ, а то они перестанутъ носить ему медъ.

— Трудно жить на двадцать шесть шиллинговъ, произнесъ задумчиво Вольтеръ.

— Вамъ не хватило бы на табакъ, отвчалъ Абель, смотря на ящикъ съ дорогими сигарами.

— Да.

— Позвольте мн записать ваше имя, мистеръ Вильсонъ, сказалъ Абель, вынимая изъ кармана памятную книжку:— вс рабочіе на васъ разсчитываютъ. Они знаютъ, что вы работали съ ними пять лтъ и всегда брали ихъ сторону. Они знаютъ, что вы не походите на вест-эндскихъ франтовъ, которые брезгаютъ работою. Они полагаютъ, что теперь наступила минута дйствовать и что вы имъ поможете.

— Что они намрены длать?

— Потребовать прибавки въ четыре шиллинга и, въ случа отказа, прекратить работу.

Въ эту минуту отворилась дверь и въ комнату вошли дв дамы.

— Я очень тороплюсь, мистеръ Вильсонъ, сказала старшая изъ нихъ.

Абель всталъ и Вольтеръ, видя вопросительный взглядъ, брошенный его постительницами на Абеля, представилъ имъ мистера Дюрайда, причемъ назвалъ ихъ мистрисъ и миссъ Гованъ.

— Я очень тороплюсь, повторила мистрисъ Гованъ, садясь на кресло у камина:— насъ ждетъ карета.

— Неугодно ли вамъ приссть тутъ? сказалъ Абель, предлагая свое кресло Нелли и былъ вознагражденъ за это прелестной улыбкой.

Наступило молчаніе, и Нелли, взглянувъ на мать, произнесла:

— Скажите, мама, мистеру Вильсону, зачмъ мы захали къ нему.

— Это успется, отвчалъ Вольтеръ:— прежде отогрйтесь.

— Нтъ, мы торопимся, замтила Нелли: — судья будетъ ждать насъ къ обду, а онъ не любитъ, когда опаздываютъ.

— Мы хотли пригласить васъ къ обду въ будущій четвергъ, сказала мистрисъ Гованъ: — судья непремнно желаетъ, чтобъ вы обдали у насъ.

— Благодарю васъ, я непремнно воспользуюсь вашимъ любезнымъ приглашеніемъ.

— До свиданія, сказала мистрисъ Гованъ, пожимая руку Вольтеру и направляясь къ дверямъ.

— До свиданія, мистеръ Дюрайдъ, произнесла Нелли, протягивая руку Абелю.

Глаза ихъ встртились и они оба улыбнулись.

— Абель, вы ужасный лицемръ, сказалъ Вильсонъ, проводивъ дамъ и вернувшись къ камину:— вы пожимаете руки жен и дочери нашего хозяина, хотя подготовляете стачку.

— Я не веду борьбы съ дамами, отвчалъ Абель.— Я записалъ васъ, мистеръ Вильсонъ.

IV.

Удивительно, какъ люди скоро привыкаютъ къ каретамъ и лакеямъ. Не прошло и недли посл водворенія семьи Гозанъ въ Паркъ-Сквер, какъ мистрисъ Гованъ, которую многія работницы помнили скромной Магги Бегъ, работавшей вмст съ ними на завод, какъ ни въ чемъ не бывало разъзжала въ карет по Лумсайду и ходила по магазинамъ въ сопровожденіи лакея, надъ которымъ даже ея младшія дочери перестали смяться.

Однажды мистрисъ Гованъ выходила изъ магазина и какая-то блдная, сдая женщина остановила ее за руку, говоря:

— Э! Магги Бегъ! У васъ карета, а у меня нтъ куска хлба.

Мистрисъ Гованъ обернулась и узнала свою прежнюю подругу по заводу, и сильная борьба произошла въ ея сердц. Нелли шла рядомъ съ нею, и она чувствовала, что не должна была при дочери признать эту оборванную, голодающую женщину. Однако, она была добрая женщина и ей было бы такъ легко дать несчастной полкроны. Все-таки она махнула рукой съ отвращеніемъ и поспшно сла въ карету.

— Вишь гордая какая! промолвила нищая: — всегда была дрянью, такъ и осталась.

— Вы дйствительно знали эту старуху, мама? спросила Нелли:— она назвала васъ по имени.

— Нтъ, я никогда ея не видала, отвчала жена судьи, сознательно произнося ложь.

— Вы теперь задете къ портних и долго останетесь у нея, сказала Нелли:— я покуда поду къ дяд Томасу.

— Нтъ, отецъ запретилъ…

— Что онъ запретилъ?

— Всякія сношенія между обоими семействами. Онъ говоритъ, что наши сферы въ жизни такъ различны, что намъ неприлично боле посщать твоего дядю. Но вотъ мы и пріхали…

— Подождите, мама, воскликнула Нелли, вспыхнувъ: — когда папа говорилъ вамъ объ этомъ?

— Вчера вечеромъ, и онъ объявитъ теб сегодня.

— Хорошо, такъ въ настоящую минуту для меня не существуетъ запрета, отвчала Нелли, и когда мать вышла изъ кареты, она промолвила про себя: низость!

Отъ главной улицы Лумсайда до квартала, въ которомъ находился заводъ Гована, было довольно далеко, около полуторы мили. По дорог самыя мрачныя мысли тснились въ голов молодой двушки. Ей было стыдно за своего отца. Но, перезжая черезъ мостъ, подъ которымъ извивалась некрасивая рчка Слайдъ, уносившая на своей поверхности различные масляные осадки и красильныя вещества съ окрестныхъ заводовъ, она заглядлась на пароходы и корабли, виднвшіеся по об стороны, а еще боле на отдаленный голубой горизонтъ. Это зрлище и шумная, быстро двигавшаяся по мосту толпа развлекли ее и она нсколько успокоилась. За мостомъ не на что было смотрть до Парка, а тамъ начинались, съ одной стороны, срый каменный заборъ, а съ другой — рядъ высокихъ домовъ съ маленькими окнами, которые тянулись до самаго завода Гована. Наконецъ, карета остановилась передъ калиткой въ массивной каменной стн, за которой виднлись высокія заводскія трубы и слышался шумъ паровыхъ машинъ.

— Не выходите, миссъ, я прежде позвоню, сказалъ лакей, позволявшій себ учить приличію своихъ новыхъ господъ.

— Дожидайтесь меня съ каретой за угломъ, отвчала ршительнымъ тономъ Нелли, выскакивая въ грязь и направляясь въ калитк:— если я не приду черезъ полчаса, то позжайте за матерью къ миссъ Маккэ.

Она подождала, пока экипажъ скрылся изъ вида и только тогда позвонила. Калитка отворилась какъ бы сама собой и молодая двушка направилась по черной, утоптанной дорожк къ дому, гд въ дверяхъ стояла ея двоюродная сестра.

— Милая Джени! воскликнула Нелли и хотла поцловать ее, но та поспшно вошла въ сни и пригласила гостью безмолвнымъ жестомъ слдовать за собою.

Черезъ минуту он очутились въ чистенькой, небольшой комнат, гд веселый огонь пылалъ въ камин и все, начиная отъ блыхъ кисейныхъ занавсокъ на окнахъ, до различныхъ вещицъ на столахъ и этажеркахъ, свидтельствовало о комфорт жилища и о вкус хозяйки. Джени затворила за собою дверь и, остановившись передъ двоюродной сестрой, смотрла на нее вызывающимъ образомъ.

— Ты такая же подлая, какъ и вс, Джени, воскликнула Нелли..

— Вашъ отецъ не знаетъ о томъ, что вы пожаловали сюда? отвчала Джени, не подавая даже руки.

— Кажется, можно бы поцловаться, Джени.

— Не вижу надобности. Дядя Андрю былъ у насъ и въ продолженіи цлаго часа убждалъ отца, что намъ не слдуетъ боле видться. Какой у васъ славный отецъ, миссъ Гованъ! Пріятно имть такого.

И молодая двушка гнвно топнула ногой.

— Очень хорошій отецъ для меня, Джени, отвчала смиренно Нелли: — и я надюсь, что ты ничего не скажешь дурного о немъ.

— Не бойся, не унижусь до этого. Но вдь, кажется, онъ мн также родня. Будьте уврены, миссъ Гованъ, я не скажу ничего дурного о судь.

— Милая Джени, ты очень саркастична, но я не понимаю, почему. Я ничмъ тебя не обидла.

— Нтъ, это я виновата передъ тобою. Слушай, что говоритъ судья, воскликнула Джени и, принявъ торжественную позу, продолжала глухимъ, суровымъ голосомъ: — все на семъ свт подымается и падаетъ. Одни рождены для того, чтобъ богатть и быть счастливыми, другимъ суждено работать. Богу угодно было, чтобъ я, судья Гованъ, сталъ богатымъ и знатнымъ. Ты же, братъ Томась, хотя человкъ очень хорошій и достойный поощренія, не удостоился вниманія неба. Но не унывай, если теб суждено работать, то ты все-таки можешь быть смиреннымъ и благодарнымъ, а это большое счастье. Будь же, Томасъ, благодарнымъ и смиреннымъ!

— Джени, онъ этого не сказалъ! воскликнула Нелли, покраснвъ. И слезы показались на ея глазахъ.

— Онъ это сказалъ, и этого еще мало. ‘Будь смиреннымъ, продолжалъ онъ, и внуши твоей дочери, что ей не предстоитъ вести такой жизни, какъ ея двоюроднымъ сестрамъ. Он призваны занять видное мсто въ обществ, и имъ лучше не видаться съ твоей дочерью, Томасъ’.

Нелли опустилась на стулъ у фортепьяно и, вынувъ изъ кармана кружевной платокъ, отерла глаза.

— Я подняла голову и вижу, что отецъ, какъ всегда, строитъ мостъ на луну, и не слышалъ ни слова изъ рчи своего брата. ‘Христосъ съ вами, судья Гованъ, отвчала я за отца и низко присла: — Христосъ съ вами! Мы не помшаемъ вамъ пользоваться вашимъ счастьемъ. Томасъ Гованъ, изобртеніями котораго разбогатлъ судья Гованъ, не будетъ помхой вашему величію’. Онъ разсердился и назвалъ меня дрянной двчонкой.

Нелли упала лицомъ на клавиши и горько зарыдала. Въ продолженіи нсколькихъ минутъ Джени молча смотрла на нее, но потомъ не выдержала и, нжно обнявъ ее, промолвила:

— Глупая Нелли, зачмъ ты плачешь въ мое фортепьяно? Вдь теперь во всемъ, что я стану играть, будутъ слышаться твои слезы. Неужели ты думаешь, что я ставлю хоть въ грошъ приказанія твоего отца? Онъ просто старый гусь, вотъ и все.

Молодыя двушки горячо обнялись и долго въ комнат слышались только ихъ поцлуи.

— Но ты не должна такъ строго судить отца, сказала, наконецъ, Нелли:— его иногда трудно понять. Онъ занимаетъ важное положеніе въ город и…

— И мы не должны никогда боле видться, отвчала прежнимъ суровымъ голосомъ Джени:— хорошо. Узжайте, миссъ Гованъ. Вы, кажется, пріхали въ карет?

— Не поду, произнесла Нелли, стыдясь свой кареты.

— И хорошо сдлаешь, воскликнула Джени, снова обнимая и цлуя ее: — ты лучшая, разумнйшая и милйшая изъ кузинъ на свт. Никакіе драконовскіе законы не разлучатъ насъ.

И молодыя двушки стали весело болтать, не замчая, что время шло и наступилъ вечеръ. Шумъ паровыхъ машинъ замеръ и управляющій заводомъ вернулся домой. Онъ преспокойно поцловалъ Нелли, словно никогда не слышалъ запрета отъ судьи. Дядя и племянница очень походили другъ на друга.

Совсмъ уже стемнло, когда Нелли простилась съ Джени у калитки и не позволила ей проводить себя по заводскимъ закоулкамъ до освщенныхъ улицъ, которыя вели къ мосту. По ея словамъ, она знала дорогу не хуже Джени, которая, однако, кричала ей вслдъ:

— Поверни направо, потомъ налво, или прямо до сквера, обогни уголъ и по Лонгъ-Стриту все прямо, до моста.

Въ дйствительности, Нелли никогда не бывала въ такое позднее время въ рабочемъ квартал Лумсайда и длинный рядъ высокихъ стнъ, освщенныхъ только тамъ и сямъ фонарями, казался ей безконечнымъ. Тутъ не было ни домовъ, ни лавокъ, а встрчавшіеся навстрчу прохожіе были такъ бдно одты и казались такими грубыми, что она начала бояться. Она остановилась у фонаря и посмотрла на часы. Было поздно и она чувствовала, что отецъ ея уже бсился въ Паркъ-Сквер, дожидаясь ее къ обду.

Но не успла она посмотрть на часы, какъ жестоко въ этомъ раскаялась. За него послышались поспшные шаги. Она поняла, что кто-то ее преслдовалъ. Заводскія каменныя стны тянулись безъ конца и она была одна на улиц. Нелли не была трусихой, но, слыша, что шаги догоняли ее, она пустилась бжать. Неизвстный послдовалъ ея примру.

— Бросьте кошелекъ и я оставлю васъ въ поко, крикнулъ за нею грубый голосъ.

Она выбросила изъ кармана портмоне, но не остановилась ни на минуту.

— Тутъ нтъ ничего, продолжалъ тотъ же голосъ, бросьте часы и я отстану.

Нелли дернула за часовую цпочку, но не могла ее сорвать, а неизвстный былъ уже за ея спиной и до нея долетлъ спиртный запахъ.

— Стой, проклятая, или я тебя убью! раздался громкій голосъ, и Нелли, увидавъ узкое отверстіе въ стн, бросилась въ него.

Высокая фигура пробжала мимо, но потомъ повернула назадъ въ закоулокъ, который оканчивался большимъ дворомъ, окруженнымъ домами. Надъ дверью въ одномъ изъ домовъ горлъ фонарь и слышался пріятный, обработанный мужской голосъ. Онъ плъ подъ аккомпаниментъ скрипки:

Бдность не порокъ!

Не стыдись!

Честный трудъ святй.

Тутъ голосъ замеръ, потому что во двор раздался страшный крикъ. Со всхъ сторонъ отворились окна и изъ одного дома выскочилъ мужчина.

— Что такое? воскликнулъ онъ, и голосъ его былъ тотъ самый, который за минуту передъ тмъ весело распвалъ.

Онъ бросился на другого мужчину, который былъ гораздо выше и массивне его.

— Слава Богу! промолвила Нелли, едва переводя дыханіе.

— Отпусти меня, Абель Дюрайдъ, закричалъ неизвстный, преслдовавшій Нелли.

Но Абель такъ встряхнулъ его, что онъ грохнулся на землю и изъ рукъ его выпали часы и цпочка.

— Подлецъ! Пьяница! Болванъ! воскликнулъ Абель, подбирая часы:— но отпустите его, сударыня, прибавилъ онъ:— онъ не завзятый воръ. Вы видите, онъ не уметъ и взяться за дло. Я ручаюсь, что это первая его продлка. Отпустите его. Онъ нсколько недль безъ дла. Ну, проваливай.

Воръ исчезъ съ непостижимой быстротой. Нелли стояла теперь, прислонясь къ стн и держала рукой свое болзненно бившееся сердце.

— Взойдите на минуту, сказалъ Абель:— онъ васъ очень перепугалъ.

И онъ ввелъ молодую двушку по лстниц въ небольшую комнату, гд въ камин пылалъ огонь и полка съ книгами составляла единственное ея богатство. На деревянномъ стол стояли чайникъ и чашка, а немного подале виднлись скрипка и музыкальный ящикъ.

— Я могу позвать сейчасъ жену Брауна, сказалъ Абель, останавливаясь въ дверяхъ.

— Нтъ, пожалуйста, никого не зовите, отвчала Нелли, садясь къ огню: — мн лучше остаться одной. Я сейчасъ приду въ себя.

Она очень тяжело дышала, но, увидя шестилтняго ребенка, который смотрлъ на нее въ полуотворенную дверь, поманила его къ себ.

— Я лучше самъ уйду и уведу ребенка, сказалъ Абель.

— Нтъ, не оставляйте меня, мистеръ Дюрайдъ, и не прогоняйте ребенка.

Абель закрылъ дверь, за которой слышались голоса сосдей.

— Это былъ воръ? спросилъ ребенокъ, смотря на Нелли своими большими черными глазами:— а ты, Абель, хватилъ его въ ухо? прибавилъ мальчикъ, обращаясь къ Абелю.

— Жаль, что ему мало досталось.

— Отчего ты его не убилъ?

— Онъ очень рослый, съ нимъ трудно справиться.

— Онъ больше барана?

— Пожалуй.

— Но не больше собора?

— Нтъ.

— Я съ удовольствіемъ помогъ бы теб убить его, сказалъ мальчикъ, сжимая кулаки.

— Ты сдлаешь это въ другой разъ.

— Да онъ больше не придетъ, промолвилъ мальчикъ, смотря со страхомъ на Нелли.

— Надюсь, отвчала она.

— А тебя страшно напугалъ воръ? продолжалъ мальчикъ.

— Страшно, отвчала Нелли съ улыбкой.

— Но ты не кричала?

— Нтъ, я, кажется, кричала.

— А я не слыхалъ. Ты, что же, звала Абеля?

— Не приставай, Дэви.

— Я буду молчать, сказалъ мальчикъ, и, поставивъ скамейку у ногъ Нелли, пресерьёзно помстился на ней.

— А ты славная, произнесъ онъ черезъ минуту, смотря на Нелли, которая мало по малу оправилась и смотрла то на мальчика, то на своего избавителя.

— Я еще не поблагодарила васъ, мистеръ Дюрайдъ.

— Полноте. Я вамъ боле обязанъ за то, что вы отпустили этого негодяя. Я еще напугаю его: онъ трусъ. Но право, я не понимаю, какъ онъ…

— Прошу васъ не думайте боле объ этомъ.

— Хорошо.

— Не говорите объ этомъ мистеру Вильсону.

— Я и не собирался.

— Но я все-таки васъ не поблагодарила.

Абель смотрлъ на нее съ сіяющимъ лицомъ. Онъ никогда не видалъ такой красавицы, и дйствительно, въ эту минуту она была прелестна.

— Я простой работникъ на завод у вашего отца. Какой мн еще ждать благодарности!

— Вы на завод? Я попрошу отца повысить васъ. Вы теперь что?

— Я простой работникъ въ отдленіи Вольтера Вильсона и получаю двадцать шесть шиллинговъ въ недлю. Мы работаемъ вмст съ отцомъ Дэви.

— Вы хотли бы повышенія?

— Да, за хорошую работу, но не за то, что я свалилъ на землю вора. Къ тому же, миссъ, я очень занятъ: я секретарь рабочаго союза.

Лицо Нелли отуманилось. Она всегда слышала, что рабочіе союзы составляются негодяями для поощренія лни.

— Жаль, сказала она:— но, вроятно, есть и хорошіе союзники.

— Конечно, они бываютъ, какъ и хозяева, и хорошіе и худые.

— Но вы понимаете, мистеръ Дюрайдъ, что я очень благодарна вамъ, и никогда не забуду вашей услуги.

— Очень счастливъ, что могъ услужить племянниц Томаса Гована.

‘Онъ счастливъ, что услужилъ мн, ради дяди, а не ради отца’, подумала съ горечью Нелли.

— А ты выйдешь замужъ за Абеля? спросилъ неожиданно Дэви, схвативъ за руку молодую двушку, которая, покраснвъ, отвернулась.

Абель опустилъ голову и промолвилъ:

— Ты дерзкій мальчишка, Дэви.

— Я теперь могу похать домой, мистеръ Дюрайдъ. Прощай, милый Дэви.

И Абель проводилъ Нелли изъ Мунго-Корта до освщенной улицы.

VI.

Судья Гованъ обдалъ въ клуб и потому позднее возвращеніе Нелли не вызвало его гнва. Онъ самъ явился домой только въ одиннадцать часовъ, когда уже его семья разошлась по спальнямъ. Его сопровождалъ худощавый, блдный господинъ, съ длинными черными волосами.

— Сюда, Годвенъ, сказалъ онъ, отворяя дверь въ библіотеку.— А гд Макнабъ? спросилъ онъ съ неудовольствіемъ, обращаясь къ слуг, который зажегъ газъ и поправилъ огонь въ камин.

— Ушелъ спать, судья.

— Дуракъ! Какъ онъ смлъ? Позови его сюда?

— Онъ спитъ.

— Ничего, позови его сюда. Садитесь, Годвенъ.

Годвенъ слъ, и очевидно пораженный великолпіемъ комнаты, фракомъ лакея и торжественнымъ тономъ судьи, сталъ молча разсматривать книги на полкахъ. Он были куплены гуртомъ для украшенія библіотеки, но судья просилъ книгопродавца прислать книгъ не только новыхъ, но и старыхъ, а то иначе пожалуй можно было бы подумать, что онъ сталъ читать только перебравшись въ Паркъ-Сквэръ. Поэтому, на одной полк виднлись римскіе поэты, на другой — св. Іоаннъ Златоустъ и св. Августинъ, на третьей — Шеллингъ, на четвертой — Сисмонди.

— Это маленькая библіотека, Годвенъ, замтилъ судья:— но тутъ все мои друзья. Я собиралъ ихъ въ теченіи многихъ лтъ. Вотъ книга, прибавилъ онъ, вынимая сочиненіе о буддизм: — я купилъ ее въ Лондон, когда здилъ въ парламентъ, съ депутаціей къ лорду Дальгузи. Онъ былъ очень любезенъ со мною, лордъ Дальгузи. А книгу я досталъ при распродаж библіотеки стараго герцога Гаптона. Да, грустное явленіе это, буддизмъ. Его слишкомъ много на свт. А! Макнабъ! сказалъ онъ, увидавъ въ дверяхъ заспанную фигуру дворецкаго: — принесите ящикъ сигаръ и… чего вы хотите, вина или водки, мистеръ Годвенъ?

— Водки, если позволите, судья, отвчалъ Годвенъ, и спустя пять минутъ, они сидли у камина, куря сигары.

Судья разглагольствовалъ. Здсь, кстати замтить, что онъ никогда не разговаривалъ, а всегда разглагольствовалъ, такъ что многіе, завидвъ его издали въ церкви, или на бирж, спшили скрыться, зная, что если онъ начнетъ говорить, то конца не будетъ его умнымъ рчамъ. Но Годвенъ слушалъ его подобострастно.

Мистеръ Годвенъ былъ конторщикомъ въ желзнодорожномъ обществ, но въ душ былъ поэтъ, и ненавидлъ т часы, которые онъ долженъ былъ посвящать веденію книгъ. Счастливйшимъ временемъ его жизни были т дни, когда какая-нибудь провинціальная газета печатала его стихотворенія, отрывки изъ драмъ, или прозаическія описанія чудесъ природы. Онъ зналъ наизусть вс свои произведенія и повторялъ каждому, кто соглашался его слушать. Кром того, онъ издалъ путеводитель по одному каналу, на берега котораго эксплуатировавшая его компанія хотла привлечь туристовъ, благодаря развалинамъ римскихъ замковъ, и пользовался въ Лумсайд особой славой составителя книгъ по заказу. Дло въ томъ, что желзные заводчики, судостроители и фабриканты Лумсайда иногда здили въ Америку, на континентъ и даже въ Австралію, а по возвращеніи обнаруживали желаніе напечатать для пріятелей описаніе своихъ странствій. Годвенъ обыкновенно брался за литературную часть подобныхъ книгъ, тамъ что одинъ критикъ, найдя тожественность въ описаніи, въ различныхъ трехъ книгахъ, Ніагары Новозеландскихъ волкановъ, музея Барнума, церкви св. Петра и Тюльери, призналъ все это плодомъ Годвенскаго остроумія. Его присутствіе въ настоящую минуту въ библіотек судьи Гована именно объясняется той репутаціей, которую онъ заслужилъ подобными литературными трудами.

— Вы, я полагаю, недовольны, мистеръ Годвенъ, вашимъ положеніемъ конторщика? спросилъ судья.

— Конечно, сэръ, отвчалъ поэтъ, засовывая грязную руку въ длинные волосы:— съ моимъ геніемъ обидно заниматься цифрами. Дайте мн случай, и душа моя воспаритъ къ небесамъ.

— Ну, это слишкомъ долгое путешествіе и невыгодное. Выслушайте меня, Годвенъ, и ваша судьба обезпечена.

Годвенъ стряхнулъ золу съ сигары, глотнулъ водки и пристально посмотрлъ на судью.

— Я буду съ вами откровененъ, продолжалъ судья:— я вполн сознаю, что я человкъ не совсмъ обыкновенный. Боле этого, я убжденъ, что я еще удивлю міръ.

— Я давно былъ этого мннія, сэръ, замтилъ подобострастно Годвенъ.

— Въ чемъ же заключается мое величіе? Оно заключается и во вншнихъ фактахъ моей карьеры и въ моихъ внутреннихъ чувствахъ. Посмотрите на мою карьеру, съ того времени, какъ я босой бгалъ въ школу по грязнымъ закоулкамъ Истъ-Энда и носилъ на плечахъ моего брата Томаса по берегу рки, гд теперь пристаютъ пароходы. Я былъ школьникомъ не долго, потомъ мальчикомъ въ лавк, прикащикомъ, конторщикомъ, управляющимъ и собственникомъ механическаго завода, сначала небольшого, а потомъ все боле и боле разроставшагося. Во все это время я помогалъ Томасу, доставляя ему работу на моемъ завод и бралъ привилегіи на изобртенія, хотя я не механикъ и не инженеръ. Наконецъ, я сдлался богачемъ.

— Удивительная карьера! произнесъ съ восторгомъ Годвенъ.

— Взгляните на нее съ общественной точки зрнія. Я принимаю участіе въ митингахъ, которые происходятъ въ ратуш. Меня просятъ занять предсдательское мсто. Я предсдательствую на собраніяхъ своего околодка и становлюсь популярнымъ. Околодокъ выбираетъ меня громаднымъ большинствомъ въ члены городского совта. Я сижу въ городскомъ совт и говорю. Меня слушаютъ съ уваженіемъ. Вс выражаготъ желаніе, чтобъ я былъ судьею. Я засдаю въ суд и расточаю правосудіе направо и налво. И всего этого я достигъ силою своей правой руки и мощью своего ума.

При этомъ онъ торжественно простеръ свою сухощавую руку и ударилъ себя по лбу.

— Изумительно! промолвилъ Годвенъ.

— Да, вы правы. Но я не только замчательный человкъ, а и хорошій христіанинъ въ глазахъ неба, судя по каноническимъ правиламъ, которыя примняютъ къ святымъ и мученикамъ. Спросите пастора. Если вы хотите ршить богословскій вопросъ, то я знаю текстъ святого писанія, который разршаетъ вс сомннія. Я хорошій мужъ, а какъ отецъ мн нтъ равнаго — спросите у дочерей. Вы видите, мое величіе двояко: величіе головы и величіе сердца, величіе, практическое и нравственное. Я считаю, что въ этомъ отношеніи я единственный примръ. Выпейте еще водки.

Годвенъ налилъ себ стаканъ, выпилъ и объяснилъ, что онъ много читалъ біографій великихъ людей, но никогда не встрчалъ подобнаго величія.

— Вы въ этомъ уврены? спросилъ судья.

— Да, и у меня написана поэма о сил мелкихъ людей, которая навяна вашей карьерой.

— О сил мелкихъ людей — что вы хотите этимъ сказать? произнесъ судья, гордо выпрямляясь.

— Я разумю тутъ силу людей, мелкихъ по началу своею поприща и достигшихъ величія своими достоинствами.

— Это дло другое, вашу поэму можно бы помстить въ первомъ номер, но я забгаю впередъ. Признаюсь, Годвенъ, я какъ и вс великіе люди, самолюбивъ. Я еще не достигъ всего, чего достоинъ.

— Вы уже сдлали чудеса, промолвилъ поэтъ.

— Не перебивайте меня. Я поставилъ себ три цли: быть головою въ своемъ родномъ город, получить въ Виндзор изъ рукъ королевы титулъ баронета и заслужить, посл смерти, статую на сквэр св. Георгія.

— Вы вполн этого заслуживаете, судья, произнесъ Годвенъ.

— Вы говорите это, положа руку на сердце?

— Да.

— Такъ зайдите завтра утромъ къ моимъ стряпчимъ Гордону и Муддоку, они вамъ сообщатъ кое-что интересное для васъ.

Годвенъ понялъ, что его будущность обезпечена, и протянулъ руку своему патрону, съ глазами полными слезъ отъ благодарности и выпитой водки.

— Чтобъ приготовить васъ къ тому, что вы услышите завтра, Годвенъ, я скажу только, что предполагается издавать въ Лумсайд вечернюю газету, на новыхъ началахъ. Вс существующія утреннія газеты ведутся на совершенно ложныхъ принципахъ. Он говорятъ о томъ, что длается далеко отсюда и не видятъ величія у себя подъ носомъ. Он восторгаются вестммистерскими рчами, а не обращаютъ вниманія на великихъ филантроповъ и ораторовъ своего родного города. Имющій уши да слышитъ. Вы зайдете завтра къ моимъ стряпчимъ и узнаете вс подробности. Не благодарите меня. Вы способный малый и я дамъ пищу вашему генію. Но вамъ придется много работать и при всякомъ удобномъ случа отдавать справедливость моей филантропіи и моимъ успхамъ.

— Вы добрый и великій человкъ, мистеръ Гованъ.

— Судья, если вамъ это все равно.

И поэтъ, крпко пожавъ руку богатому заводчику, удалился.

VII.

Большая гостинная въ Паркъ-Сквер была освщена и Магги, Джени и Лиззи Гованъ, стоя у камина, разговаривали съ жаромъ. Магги только-что начала носить длинныя платья, въ которыхъ мать отказывала ей, пока только это было возможно. Она была видная молодая двушка семнадцати лтъ, хотя и ниже ростомъ, чмъ Джени, которая была очень высока, особенно въ сравненіи съ отцомъ. Джени также была бы очень привлекательна, еслибъ не имла привычки слушать съ открытымъ ртомъ, обнаруживая рядъ блыхъ зубовъ и розовыя дёсны. Лиззи была невзрачна и туповата, она не имла никакой иниціативы и во всемъ слдовала примру Магги и Джени, бывшей годомъ ея старше.

Въ этотъ день он не были допущены къ общему столу, потому что обдалъ Вольтеръ Вильсонъ, и только мать и Нелли помогали судь занимать гостя. Он уже покончили съ обдомъ, а въ столовой еще только подавали третье блюдо.

— Это нестерпимо! воскликнула Магги, выступая, какъ пава, и размахивая длиннымъ хвостомъ своего платья:— я уже въ такихъ лтахъ, что могу выйти замужъ, а меня не пускаютъ за столъ. Вольтеръ Вильсонъ любитъ меня не мене Нелли и, можетъ быть, женится на мн.

— Я слишкомъ много налась пудинга, сказала Джени, проводя рукой по животу.

— И я тоже, прибавила Лиззи.

— Вы об обжоры, воскликнула Магги, шагая торжественной походкой между колоннами:— а что, если мы позвонимъ Коллинса? вдругъ спросила она, весело подпрыгивая.

— Нтъ, мама, сказала, что онъ не долженъ служить намъ, когда папа — виновата! — когда судья дома.

— Онъ красавецъ лакей, продолжала Магги:— что-то онъ теперь длаетъ? А! знаю! Папа спрашиваетъ вина и прибавляетъ: ‘Не сэръ, а судья, Коллинсъ’. Удивительно, какой папа сталъ чудакъ. Коллинсъ наливаетъ ему вино съ самой серьёзной физіономіей. Онъ не сметъ улыбнуться, потому что старый Макнабъ зорко слдитъ за нимъ. Знаете что? не джентльменъ ли онъ? Онъ очень похожъ на джентльмена и г. изгнанникъ, нашъ французскій учитель, однажды очень долго смотрлъ на него. О, Джени! можетъ быть, онъ переодтый принцъ? Г. изгнанникъ обращается съ нимъ, какъ съ членомъ нашей семьи.

Говоря это, Магги толкнула Джени, которая перелетла черезъ скамейку, причемъ у нея разорвалась таинственная принадлежность туалета.

— Ты дура, Магги! произнесла Джени, надувъ губы.

— Я позвоню Коллинса, продолжала Магги:— и мы вс спрячемся за колонны. Если онъ дйствительно лакей, то онъ произнесетъ какое-нибудь бранное слово, если же онъ джентльменъ… Что онъ тогда сдлаетъ? А вотъ увидимъ.

Она дернула за колокольчикъ и вс три спрятались за колонны.

Черезъ минуту вошелъ слуга, дйствительно солидный мужчина, увидавъ, что изъ-за одной колонны кокетливо выглядывала рука Магги, онъ отвернулся и громко произнесъ:

— Кто-то звонилъ, вроятно, нужно огня въ каминъ.

Какъ только онъ вышелъ изъ комнаты, раздался дружный смхъ, но молодыя двушки не успли еще выйти изъ комнаты, какъ появился въ дверяхъ судья, въ сопровожденіи жены, Нелли и Вольтера.

— Пошлите за двицами, мистриссъ Гованъ, сказалъ онъ снисходительнымъ тономъ и потомъ прибавилъ:

— Елена, покажи мистеру Вильсону мой портретъ. Я увренъ — онъ ему понравится. Я заплатилъ художнику тысячу фунтовъ.

Нелли, сіяя въ изящно охватывавшемъ ея талію черномъ атласномъ плать, повела Вольтера къ портрету отца. По дорог они прошли мимо Магги, стоявшей за колонной, и молодая двушка погрозила ей пальцемъ.

— Ну, что-жь вы скажете? спросилъ судья, помщаясь на кушетк, гд онъ всегда спалъ посл обда.

Теперь этотъ сонъ былъ тмъ умстне, что онъ желалъ поощрить ухаживаніе молодого инженера за своей старшей дочерью. Онъ постоянно жаловался, что жена не подарила ему сына, и говорилъ съ горечью: ‘На что мн Маргарита и Елизавета’? Сынъ былъ бы помощникомъ въ длахъ и наслдникомъ его величія, а дочери только надодали ему. Размышляя объ этомъ, онъ сложилъ руки на груди, закрылъ лицо платкомъ и вскор захраплъ.

Мистрисъ Гованъ не любила спать при публик и ушла въ другую комнату, причемъ съ ужасомъ замтила за колоннами своихъ дочерей. Однако, она оставила ихъ тамъ, предоставляя имъ самимъ расхлебать заваренную кашу.

— Слава Богу, онъ заснулъ, произнесла шепотомъ Магги и, какъ ни въ чемъ не бывало, подсла къ Нелли и Вольтеру.

Сестры послдовали ея примру, и стали разсматривать альбомы на другомъ стол.

Нелли и Вольтеръ разговаривали шопотомъ, чтобъ не разбудить судью, но Магги это не понравилось и, замтивъ, что Вольтеръ даже не обращаетъ вниманія на ея кокетливые взгляды, она нарочно уронила свой рабочій ящикъ.

— Боже мой! воскликнулъ судья, неожиданно очнувшись отъ сна, въ которомъ онъ видлъ себя отлитымъ изъ бронзы и на кон среди сквэра св. Георгія:— вы ужасно надодаете, Магги, прибавилъ онъ, замтивъ причину своего пробужденія.

Вольтеръ сталъ подбирать на полу разсыпавшіяся катушки, наперстокъ и пр., а Магги, видя удобный случай пококетничать, послдовала за нимъ на четверенькахъ въ отдаленный уголъ комнаты, куда откатился игольникъ.

Увидвъ это и ненавидя всякое проявленіе человческихъ чувствъ, судья всталъ и торжественнымъ тономъ произнесъ:

— Маргарита, Джени и Елизавета, слдуйте за мною!

Ему пришлось повторить эти слова три раза, но наконецъ, молодыя двушки повиновались, хотя Магги, идя за отцомъ, длала неприличныя гримасы.

Нелли и Вольтеръ остались наедин. Они оба были молоды и красивы, но посл ухода судьи, наступило молчаніе. Нелли видла передъ собою Вольтера, а думала объ Абел, Вольтеръ видлъ передъ собою Нелли, а думалъ о Джени.

— У васъ хорошіе товарищи въ завод? спросила, наконецъ, Нелли.

— Да, въ моемъ отдленіи лучшіе рабочіе, отвчалъ Вольтеръ.

— Вы не водите дружбы съ ними въ досужее время?

— Нтъ, вожу. Я не похожъ на тхъ молодцовъ, которые, снявъ рабочую куртку, не признаютъ своихъ товарищей. А знаете ли, я на дняхъ прошелъ мимо васъ съ своими рабочими, и вы меня не узнали, правда, я былъ грязный, замасленный.

— Я уврена, что узнала бы васъ, еслибъ замтила.

— Вотъ въ томъ-то и дло, что вы не замтила меня. А ваша кузина Джени сейчасъ признала бы человка, еслибъ даже его вымазать парафиномъ и потомъ осыпать желзными опилками.

— А Джени знаетъ всхъ рабочихъ вашего отдленія?

— Почти всхъ. Она хорошо знаетъ Абеля Дюрайда, котораго я часто посылаю къ ея отцу, кром того, Дэви Брауна, и еще нсколькихъ. Впрочемъ, и вы знаете Абеля.

Нелли вздрогнула. Неужели Абель хвастался своимъ подвигомъ?

— Онъ былъ у меня, когда вы надняхъ захали ко мн съ вашей матерью, но хотя онъ простой работникъ, я не сдлалъ ничего неприличнаго, познакомивъ васъ. Я знаю многихъ настоящихъ джентльмэновъ, которыхъ нельзя сравнить съ Абелемъ.

— Я очень рада, что вы познакомили меня съ нимъ. Его голосъ сдлалъ на меня очень пріятное впечатлніе.

— Что бы вы сказали, еслибъ слышали какъ онъ говоритъ на митингахъ! Его голосъ раздается, какъ соборный колоколъ. Я вообще не люблю болтуновъ, они всегда лнтяи, но Абель одинаково хорошо и говоритъ и работаетъ. Онъ все понимаетъ и не знаетъ усталости. Если товарищи въ чемъ его упрекаютъ, такъ это въ излишнемъ трудолюбіи. Я люблю Абеля и, пожимая ему руку, вы можете быть уврены, что это чистая, честная рука.

— Вы такъ его хвалите, что я желала бы узнать его поближе, отвчала Нелли со слезами на глазахъ, и, подойдя къ фортепіано, она запла мелодичнымъ контральто:

Бдность не порокъ,

Не стыдись ея!

— Я ненавижу эту псню, сказалъ судья Гованъ, возвращаясь въ комнату:— сыграй мн Мендельсона.

VIII.

Абель Дюрайдъ никогда въ жизни не говорилъ съ дамами, до того памятнаго вечера, когда Нелли спаслась въ Мурго-Корт отъ преслдованій вора. Онъ вообще мало имлъ дла съ женщинами. Отецъ его, корабельный работникъ, умеръ десять лтъ тому назадъ, а мать онъ потерялъ въ дтств, и потому жилъ всегда одинъ. Ему теперь было двадцать шесть лтъ, хотя были минуты, когда, но морщинамъ на лбу и задумчивымъ глазами, его можно было принять за человка пятидесяти лтъ. Но зато улыбка, часто появлявшаяся на его лиц, придавала ему молодой, свжій видъ.

Абель уже давно завдывалъ своимъ хозяйствомъ и ни разу ему не входило въ голову послдовать примру своихъ товарищей — жениться на какой-нибудь бдной, худощавой работниц, и увеличивать народонаселеніе Лумсайда. Быть можетъ, это объясняется тмъ, что Абель былъ всегда занятъ, даже въ свободные отъ работы часы. Много лтъ тому назадъ, онъ посщая собранія учениковъ ремесленной школы, и пренія по политическимъ или общественнымъ вопросамъ нравились ему гораздо боле, чмъ билліардная игра, или игривыя шансонетки въ увеселительныхъ заведеніяхъ. Въ комнат Абеля были четыре полки книгъ, купленныхъ имъ самимъ, за исключеніемъ одной старинной библіи на французскомъ язык, изданной въ Женев, которою онъ очень дорожилъ, потому что на первомъ пожелтвшемъ лист ея была сдлана надпись:

‘Жакъ Дюрайдъ родился въ Дофине въ 1643 г., умеръ въ Кафрэ въ 1691 г. Гильомъ Дюрайдъ родился въ Кафрэ въ 1674 г., умеръ въ Спитафильд въ 1732 — тростильщикъ. Абель Дюрайдъ родился въ Спитафилд въ 1715 г., умеръ въ Бельфаст въ 1793 г.— ткачъ. Джемсъ Дюрайдъ родился въ Бельфаст въ 1750 г.— умеръ въ Лумсайд въ 1801 г.— корабельный рабочій. Джемсъ Дюрайдъ родился въ Лумсайд въ 1782 г. умеръ въ Лумсайд въ 1851 г.— тоже’.

Абель часто читалъ эту надпись и распрашивалъ отца о странствіяхъ своихъ предковъ, но скромный, не словоохотливый рабочій не могъ ему ничего объяснить, и онъ прибгалъ къ воображенію, чтобъ пополнить скудныя свднія, заключавшіяся въ надписи. По карт Франціи онъ слдилъ за переселеніемъ предковъ изъ Франціи въ Швейцарію, потомъ въ Лондонъ, Бельфастъ и Лумсайдъ, а французскій учитель въ ремесленномъ училищ, извстный всему городу подъ именемъ г. Изгнанника, далъ ему историческія книги, которыя пояснили причину бгства изъ Франціи перваго Дюрайда, въ т времена, когда французскому королю вздумалось уничтожить въ своей стран всхъ протестантовъ. Увидавъ библію Абеля, г. Изгнанникъ очень заинтересовался имъ и часто посщалъ его въ скромномъ жилищ въ Мунго-Парк.

Однажды вечеромъ, Абель сидлъ за своимъ столомъ и писалъ адресы на цлой груд конвертовъ, а подл него помщался маленькій Дэви, съ азбукой. По окончаніи урока, ребенокъ неожиданно спросилъ:

— А красавица скоро вернется, Абель?

— Она никогда не вернется, Дэви, это былъ ангелъ.

— Ангелы приходятъ только одинъ разъ?

— Да.

— Она улетла въ тотъ вечеръ на небо?

— Нтъ, она ухала въ Паркъ-Сквэръ.

— А это близко къ небу?

— Многіе думаютъ, что это и есть самое небо.

— Гд оно?

— На другомъ берегу, на гор, но, Дэви, т, которые называютъ этотъ домъ съ колоннами раемъ, плохо знаютъ географію.

— Папа говоритъ, что небо находится надъ трубами и облаками дыма.

— Ну, наша красавица не тамъ.

— А все-таки, замтилъ Дэви:— она славная.

— Ты правъ, Дэви, отвчалъ со вздохомъ Абель.

Въ эту минуту дверь отворилась, и отецъ Дэви сказалъ:

— Пора домой.

— Войдите, большой Дэви, отвчалъ Абель:— урокъ конченъ, но онъ еще не хочетъ спать. Посидите и выкурите трубку.

— Мн достанется если ребенокъ не ляжетъ, отвчалъ отецъ.— Ну, проваливай.

И маленькій Дэви, обнявъ Абеля, быстро исчезъ.

Не усплъ рыжій работникъ уссться, какъ въ корридор раздались тяжелые шаги, а затмъ кто-то громко постучалъ въ дверь. Спустя минуту, въ комнату вошелъ человкъ маленькаго роста, въ сюртук, подбитомъ мхомъ, и въ большомъ шарф, закрывавшемъ почти все его лицо.

— Стыдъ какой! произнесъ онъ, подходя къ камину, гд тлло нсколько углей, и говоря по англійски съ сильнымъ французскимъ акцентомъ: — я пришелъ такую даль и вы не могли приготовить веселаго огонька.

— Но я не зналъ, что вы придете, г. Изгнанникъ, отвчалъ Абель, вставъ и здороваясь съ французомъ.

— Я ужь согрлся, отвчалъ г. Изгнанникъ, снимая митенки:— а это кто?

— Товарищъ.

— Здравствуйте, товарищъ, сказалъ г. Изгнанникъ, любезно пожимая руку большому Дэви:— а! рука черная, мозолистая! я люблю такія руки, честныя, безъ всякаго предразсудка мыла. Я очень радъ съ вами познакомиться, товарищъ.

Дэви ничего не отвтилъ и молча взглянулъ на Абеля.

— Дэви употребляетъ мыло на мытье девятерыхъ дтей, замтилъ Абель.

— Девять дтей! Это ужасно. Мой другъ, вы не хорошо поступили. Вы не имли права народить девять дтей для того чтобы они отравлялись запахомъ газа, угля и масла.

— Человкъ тутъ не виноватъ, произнесъ Дэви, смотря искоса на француза: — а у васъ нтъ дтей?

— Другъ мой, отвчалъ торжественно изгнанникъ:— я слишкомъ хорошо знаю свтъ, чтобъ увеличивать его народонаселеніе.

— Но вдь безъ этого свтъ не существовалъ бы, замтилъ Дэви, впервые чувствуя себя отвтственнымъ за приращеніе семьи.

— Они у васъ очень маленькіе? Вс девять вдь не могли родиться сразу? У меня въ карман есть кое-что сладенькое.

И г. изгнанникъ подалъ маленькій свертокъ работнику, который удалился, пріятно улыбаясь.

— А вы уже начинаете борьбу, сказалъ французъ по уход Дэви, указывая на конверты: — я надюсь, что вы будете дйствовать энергично.

— Такъ вы знаете о стачк?

— Знаю, и хотлъ бы съ вами поговорить объ этомъ. Я старый, опытный человкъ и могу дать полезный совтъ.

— Вы знаете, что я васъ всегда слушаю съ удовольствіемъ.

IX.

Но прежде, чмъ приступить къ бесд, Абель попросилъ позволенія у своего гостя опустить въ почтовый ящикъ письма, которыя онъ написалъ членамъ рабочаго союза, не взнесшимъ полугодовой платы. На это ему потребовалось боле десяти минутъ и, возвратясь, онъ увидалъ, что изгнанникъ преспокойно курилъ папиросу у веселаго огня и разговаривалъ съ матерью маленькаго Дэви, которая, въ благодарность за присланныя ея дтямъ лакомства, принесла охапку угля.

— Гугенотъ! сказалъ онъ: — я давно умеръ бы отъ холода, еслибъ эта добрая женщина не спасла меня. Посмотрите, какой она развела огонь. Теперь я не сожалю, что пришелъ къ вамъ. Но, сударыня, продолжалъ онъ, обращаясь къ мистрисъ Браунъ:— вашъ мужъ хвастался, что у него девять дтей. Вы такъ молоды, что это невозможно.

Мистрисъ Браунъ было только тридцать лтъ, но лицо ея было изнуренное, блдное, а на щекахъ виднлись роковыя красныя пятна.

— Это правда, сэръ, отвчала она:— у насъ были два раза двойни.

— И вы рады, вы гордитесь, хотя имете всего одинъ фунтъ стерлинговъ и шесть шиллинговъ въ недлю для прокорма такой семьи? Это безуміе!

Мистрисъ Браунъ не понимала словъ француза и съ любовью улыбалась грудному ребенку, котораго она держала на рукахъ.

— Да вы знаете ли, что у васъ семеро дтей лишнихъ, продолжалъ г. изгнанникъ:— вы можете прокормить только двухъ дтей. Это хуже воровства.

— Что съ нимъ, Абель! воскликнула мистрисъ Браунъ:— до вашего прихода онъ говорилъ совершенно разумно.

— А теперь я говорю еще разумне. Учите своихъ дтей, чтобъ они не увеличивали народонаселенія, и безъ того людей слишкомъ много, не всмъ хватаетъ хлба.

— Я васъ не понимаю, сэръ, отвчала мистрисъ Браунъ, направляясь къ дверямъ.— Богъ посылаетъ дтей, Богъ пошлетъ имъ и кусокъ хлба. Не могу же я ихъ убить. А когда они выростутъ, то будутъ покоить насъ на старости лтъ.

— До свиданія, сударыня, но все-таки вамъ не слдовало сдлать девять человкъ несчастными, даже если вы имли въ виду обезпечить свою старость.

Однако, онъ дружески пожалъ руку мистрисъ Браунъ.

— Абель, ни дадите мн слово, что не родите девятерыхъ дтей?

— Я и не думаю жениться.

— Хорошо. Свтъ нуждается въ васъ. Возьмите папиросу и разскажите, какъ идетъ дло о стачкахъ.

— У насъ было собраніе всхъ рабочихъ союзовъ по желзному производству и, посл долгихъ преній, я убдилъ всхъ, что прибавка въ четыре шиллинга въ недлю совершенно справедлива въ виду нашей работы и состоянія рынка. Несмотря на это, меня мучаютъ сомннія. Это будетъ одна изъ самыхъ крупныхъ стачекъ, которыя бывали въ нашей стран, и въ ней непосредственно примутъ участіе боле трехъ тысячъ человкъ, а посредственное — вдвое боле. Я знаю кое-что о стачкахъ и самъ два раза умиралъ съ голода. Это не весело. Рабочіе еще могутъ перенести, а женщины, дти! Ихъ положеніе невыносимо.

— Не сомнвайтесь, Абель Дюрайдъ. Сомнніе лишаетъ человка энергіи, а вы должны дйствовать. Организуйте стачку и предъявите свои требованія. Я не знаю, въ чемъ он заключаются, но всегда и везд сочувствую борьб труда съ капиталомъ. Будьте тверды и логичны. Я буду радоваться пораженію финансовыхъ князей. Но этого мало, идите дале. Вы знаете, почему я живу у васъ въ Лумсайд. Я жертва тираніи. Я былъ политическимъ дятелемъ и скажу вамъ, гугенотъ, что ваше соціальное движеніе не будетъ имть силы, пока оно не сдлается политическимъ. Прибавка четырехъ шиллинговъ въ недлю — это хорошо, это все-таки бьетъ по карману капиталистовъ. Но нельзя на этомъ остановиться. Вы передовой дятель въ Лумсайд. Вы должны проложить себ дорогу въ парламентъ и соединить вс рабочіе союзы для борьбы съ капиталистами. Черезъ нсколько лтъ, когда съ расширеніемъ избирательныхъ правъ у васъ будетъ рабочій парламентъ, вы уничтожите всю силу капитала.

— Союзы меня за это не поблагодарятъ, отвчалъ Абель:— я буду работать на отдаленное будущее, а въ настоящемъ хозяева будутъ спокойно класть въ карманъ заработанные нами барыши. Нтъ, намъ надо идти впередъ шагъ за шагомъ.

— Такъ всегда говорятъ въ этой стран лавочниковъ. У васъ должна быть великая цль, Абель Дюрайдъ, или вы ничего не сдлаете для своихъ ближнихъ. Надо мечтать о будущемъ, ни вы ничего не достигнете. Я мечталъ…

— И теперь въ изгнаніи.

— Вы жестоки. Я въ изгнаніи, но я не потерялъ вры въ человчество, изъ котораго исключаю финансовыхъ князей. Они не человчество, а чудовища. Но вы должны работать на пользу всего человчества, а не только ради лумсайдскихъ котельщиковъ.

Абель улыбнулся, а французъ продолжалъ съ увлеченіемъ:

— Абель Дюрайдъ, я говорю искренно, отъ души. Я слышалъ голосъ человчества и понимаю его языкъ. Это было въ 1848 году. Луи Филиппъ бжалъ, и Франція, черезъ часъ посл его бгства въ Англію, забила о немъ. Но мы хотли знать, что намъ скажутъ наши спасители. Освобожденная Франція ждала на площади Согласія и на берегу Сены, что скажетъ Ламартинъ, этотъ факелъ свободы. Онъ шелъ изъ палаты въ ратушу. Я вижу какъ сейчасъ этого великаго поэта съ его вдохновеннымъ лицомъ, этого глашатая міра и благоденствія для всего человчества. Онъ остановился на набережной Орсэ и толпа загудла. Что я говорю: толпа!— это былъ голосъ не толпы, а всего человчества. Вы не слыхали этого голоса, Абель Дюрайдъ. Вы слыхали только пьяные голоса закабаленныхъ капиталомъ соотечественниковъ. Но тогда, на набережной Орсэ, я слышалъ этотъ могучій голосъ. Ламартинъ шелъ въ ратушу, чтобъ стать во глав націи, и мы его привтствовали. По дорог былъ винный погребокъ, я схватилъ кружку вина и подалъ ее Ламартину. Онъ выпилъ въ залогъ будущаго братства всхъ людей. Онъ сталъ говорить и все пало ницъ передъ нимъ — штыки, мечи, знамена. Война кончена, солдаты и граждане — братья. Братство — залогъ будущей гармоніи всего человчества. Въ эту минуту, передъ моими глазами всталъ образъ свободнаго человчества. Я видлъ, что колыхавшееся вокругъ меня человческое море состояло изъ людей свободныхъ, равныхъ, счастливыхъ. Въ эту минуту я позналъ, что такое рай на земл. Но еще не настало время для рая. Абель Дюрайдъ! вы популярны, обладаете краснорчіемъ, идите смло впередъ и народъ пойдетъ за вами.

Судья Гованъ предпочиталъ Нелли всмъ остальнымъ членамъ своей семьи. Онъ не питалъ непріязненнаго чувства къ жен, которая была очень приличной особой и сильно боялась его, но онъ чувствовалъ, что она никогда не станетъ на высот обстоятельствъ. Онъ, напримръ, былъ способенъ пойти куда угодно и къ кому угодно, въ своихъ розовыхъ мечтаніяхъ онъ видлъ уже себя въ Виндзор и слышалъ, какъ королева говорила ему классическую фразу: ‘Встань, сэръ Андри Гованъ’. Но онъ никакъ не могъ себ представить, чтобъ жена послдовала за нимъ въ эти высшія сферы. Думая объ этихъ блаженныхъ дняхъ, онъ всегда воображалъ, что бдная работница, вынесшая на своихъ плечахъ всю тяжесть его борьбы за существованіе, будетъ покоиться въ роскошномъ склеп, а Нелли, благоразумная, тихая, образованная, похожая на настоящую лэди, будетъ хозяйкой въ его великолпномъ дом.

Главнымъ образомъ, честью занимать первое мсто въ сердц ея отца она была одолжена своей привлекательной наружности. По словамъ судьи, она всегда одвалась со вкусомъ, тогда какъ ея мать имла особую склонность къ краснымъ и желтымъ цвтамъ. Онъ былъ очень щедръ насчетъ туалетовъ жены и дочерей, но находилъ, что одна Нелли выходила изъ рукъ швеи вполн достойной отца. Она одна поднималась съ нимъ рука въ руку по общественной лстниц, не сохраняя ни малйшаго слда низкаго происхожденія. Поэтому, онъ уважалъ ее и даже слушался, остальныхъ же членовъ своей семьи онъ только терплъ и съ удовольствіемъ отдлался бы отъ нихъ, еслибъ только это было возможно.

Съ своей стороны, Нелли также любила отца и отплачивала за его доброту исполненіемъ всхъ его желаній. Но она никакъ не могла примириться съ нкоторыми его выходками въ послднее время, именно съ грубыми упреками жен за то, что онъ вывелъ ее изъ грязи, благодаря своему генію, съ циничными разсказами о сомнительныхъ способахъ, которыми онъ пріобрлъ свое богатство, и особенно съ презрительной ненавистью къ брату, которая усиливалась соразмрно съ увеличеніемъ его собственнаго величія.

Съ подобными мыслями въ голов Нелли вошла однажды съ воскресенье вечеромъ въ библіотеку своего отца. Онъ дремалъ въ кресл посл сытнаго обда — шести кушаньевъ и бутылки портвейна — потому что хотя онъ гордился своими богословскими знаніями, но не сочувствовалъ тмъ отсталымъ кальвинистамъ въ Лумсайд, которые ограничивали холоднымъ мясомъ свою воскресную пищу. Въ старину онъ также придерживался этой практики и даже не брился въ воскресенье, чтобъ не оскорбить Творца вселенной. Но, поднявшись по общественной лстниц, онъ заразился современнымъ духомъ, примирилъ горячую ду съ уваженіемъ субботняго дня и привыкъ говорить: ‘Не я, человкъ, созданъ для субботняго дня, а субботній день для человка’. Однако, его либеральный взглядъ не шелъ дале хорошаго обда, выйти изъ дома въ воскресенье онъ все-таки считалъ святотатствомъ.

Нелли тихонько взяла изъ шкапа книгу и сла къ столу, ожидая пробужденія отца. Онъ дремалъ очень легко и вскор открылъ глаза.

— Который часъ? промолвилъ онъ, потягиваясь: — я долго спалъ?

— Не очень, и еще не поздно, но все-таки пора вамъ встать, а то вы не будете спать ночью.

Судья звнулъ, протеръ глаза и спросилъ:— Что ты читаешь, Елена?

— Тенисона.

— Это не воскресное чтеніе.

— Пасторъ сегодня въ проповди сослался на его сочиненія.

— Неужели? это дло другое. Ему лучше знать.

— Я хотла поговорить съ вами о Джени. Я хочу показать ей нашъ домъ.

— Это, можетъ быть, недурная мысль, отвчалъ судья снисходительно:— она увидла бы, какое различіе между ея положеніемъ и твоимъ, между положеніемъ ея отца и моимъ. Одинъ разъ допуститъ ее въ Паркъ-Скверъ не бда.

— Я не для этого желала показать ей домъ, а потому что я люблю ее и мы всегда были съ нею сердечные друзья. Къ тому же, она моя двоюродная сестра.

— Эти чувства длаютъ теб честь, Елена.

— Но мама говорила, что вы приказали…

— Я ничего не приказывалъ, что мшало бы теб питать нжныя чувства къ дочери Томаса.

— Такъ мы можемъ видться по старому?

— Нтъ, Елена, произнесъ торжественно судья:— я надюсь, что ты боле всхъ исполнишь мои желанія по этому предмету.

— Я васъ не понимаю, отвчала Нелли, съ безпокойствомъ предчувствуя, что отецъ окажется недостойнымъ ея любви и уваженія.

— Я теб сейчасъ объясню и ты поймешь разъ на всегда, Елена.

— Я очень люблю дядю Томаса, и Джени не только моя двоюродная сестра, но и школьная подруга.

— Это все равно. Выслушай меня. Во-первыхъ, Джени не заслуживаетъ твоей любви. Она легкомысленная и дерзкая двчонка.

— Что вы, папа! Джени легкомысленная! Да она прочла всю исторію Европы, и вс романы сэра Вальтеръ-Скотта, она знаетъ механику…

— Не перебивай меня, Елена. Странно, что я не могу спокойно говорить въ своемъ дом, тогда какъ въ городскомъ совт Лумсайда представители милліоновъ молча слушаютъ меня..

— Но вы сказали, что Джени легкомысленная…

— Она легкомысленная и дерзкая двчонка, повторилъ строгимъ тономъ судья:— это во-первыхъ, а во-вторыхъ, еслибъ она даже была смиренной и почтительной, какъ подобаетъ дочери Томаса Гована, для котораго я столько сдлалъ, то и тогда теб не слдовало бы поддерживать съ нею фамильярныя отношенія.

Видя, что лицо его дочери принимаетъ недовольное, презрительное выраженіе, онъ поспшилъ прибавить:

— Я имю въ виду ихъ собственную пользу. Они рабочіе люди и никогда не возвысятся надъ теперешнимъ своимъ положеніемъ. Деньги сыплются въ карманъ только тхъ, которые умютъ наживать ихъ, а высокое положеніе въ обществ можно только достигнуть деньгами. Твой дядя Томасъ никогда не имлъ и не будетъ имть денегъ, потому что онъ не иметъ генія. Онъ былъ и останется бднякомъ.

— Отчего онъ долженъ остаться бднякомъ?

— Да вдь я теб объясняю.

— Но фирма богата — отчего она не обогатитъ дядю Томаса, который работалъ на нее всю свою жизнь?

— Я думалъ, что ты умне, произнесъ судья, сложивъ руки на груди и серьёзно смотря на Нелли:— ты, кажется, нарочно мн противорчишь.

— Ни мало, папа, отвчала молодая двушка, опускаясь передъ нимъ на колни:— но если ваше богатство будетъ причиной ссоры съ дядей Томасомъ и его дочерью, то я возненавижу его и буду молиться утромъ и вечеромъ, чтобъ мы раззорились. Если наша новая жизнь должна быть куплена цною жестокаго обращенія со всми, кто бдне насъ, то я желаю, чтобъ мы сдлались бдными и вернулись въ Истъ-Эндъ.

Судья сердито оттолкнулъ дочь и съ ужасомъ воскликнулъ:

— Думалъ ли я дожить до того, чтобъ моя собственная дочь стала молить Бога о моемъ раззореніи! Ты не знаешь, что ты говоришь. Ты не понимаешь, что твои безумныя слова богохульство, и что ты оскорбляешь Провидніе. На колни и проси прощенія у Бога! Я самъ буду молиться съ тобою, прибавилъ онъ и разложилъ на полу платокъ, какъ правоврный мусульманинъ въ мечети.

— Нтъ, папа, я не буду молиться. Я права, а вы не правы. Если богатство убиваетъ вс добрыя чувства, то лучше быть бдными. Говоря это, я ни мало не гнвлю Бога.

Не слушая дочери, судья уже опустился на колни и обратился къ небу съ импровизованной молитвой, въ которой онъ просилъ простить дочь, которая не знала, что говорила, и вразумить ее, что само небо создало въ обществ касты и классы.

Но когда онъ поднялся, то Нелли уже не было въ комнат.

XI.

Какъ только судья началъ свою бесду съ небомъ, Нелли выбжала изъ библіотеки и, достигнувъ своей комнаты, стала быстрыми шагами ходить взадъ и впередъ. Она давно замчала въ отц странности, но это были только странности. Въ виду его постепеннаго возвышенія по общественной лстниц, она привыкла считать его геніемъ, добрымъ геніемъ, потому что она знала, сколько денегъ онъ жертвовалъ на благотворительныя учрежденія. Въ ея глазахъ онъ былъ такимъ же добрымъ и великимъ человкомъ, какъ и въ глазахъ его самого.

Остальныя его дочери смотрли на судью совершенно иначе. Особенно Магги была строгимъ критикомъ недостатковъ отца, котораго любить она не считала для себя обязанностью, потому что онъ самъ не любилъ ее. Такимъ образомъ, Нелли всегда приходилось защищать отца, доказывая его доброту и величіе, хотя она не могла не признавать, что въ немъ были и странности. Къ этимъ странностямъ относились его циничныя отношенія къ людямъ, которыя не согласовались съ понятіями молодыхъ двушекъ о справедливости и человколюбіи. Нелли старалась объяснить себ это постоянными столкновеніями отца съ практической жизнью, хотя ее не разъ удивляло, что дядя Томасъ не отличался подобными странностями. Но за то онъ не былъ ни великимъ, ни добрымъ человкомъ въ смысл его брата. Онъ не занималъ виднаго мста среди благотворителей Лумсайда и, благодаря его скромному поведенію, его никто не зналъ вн рабочихъ кружковъ.

Теперь Нелли думала о немъ съ завистью. Онъ не оттолкнулъ бы отъ себя дочери. Онъ не обратился бы къ небу съ жалобою на нее. И, случайно увидавъ въ зеркал свое блдное лицо, она поняла, какъ глубоко оскорбило ее обращеніе отца. Но имла ли она право сердиться на отца, который въ первый разъ въ жизни обидлъ ее? Можетъ быть, она сама слишкомъ погорячилась и во всякомъ случа ей не слдовало бросать его во время молитвы. Успокоившись немного, она ршила пойти внизъ и попросить у него извиненія, тмъ боле, что, въ случа непримиренія ея съ отцомъ, она предчувствовала, что матери грозитъ большая непріятность.

Проходя мимо сней, она увидла въ наружныхъ дверяхъ дядю Томаса, котораго Макнабъ, по приказанію судьи, не хотлъ впустить. Фирма не была дома для своего управляющаго. Нелли бросилась къ нему и радостно произнесла:

— Какой вы добрый дядя, что пришли такую даль!

Томасъ Гованъ объяснилъ, что онъ испытывалъ по сосдству у пріятеля доменную печь новаго устройства и зашелъ, чтобъ посмотрть брата и домъ, хотя у него руки и лицо не были очень чисты отъ возни съ печью.

— Прежде осмотрите домъ, дядя, сказала Нелли, взявъ его подъ руку:— Макнабъ! освтите вс комнаты. Я сама покажу вамъ все, дядя.

— Хорошая работа, сказалъ Томасъ Гованъ, критически оглядывая лстницу, отъ стекляннаго фонаря до перилъ и мраморнаго пола: — кажется, строитель — Дунканъ, а архитекторъ — Кларкъ? Это просто дворецъ, прибавилъ онъ, останавливаясь въ дверяхъ большой гостинной съ колоннами.

— Мн все это не нравится, дядя Томасъ, замтила Нелли, которая въ эту минуту ненавидла богатство:— я не люблю ни этого дома, ни экипажа, ^[ни лакеевъ.

— Золото не идетъ къ этимъ колоннамъ, произнесъ управляющій фирмы:— вы смшали вс стили. А! портретъ Андрю! Эта комната походитъ на уголокъ собора, въ которомъ завели бы базаръ дешевыхъ вещей. Но работа отличная и славныя вазы, славныя зеркала. Андрю не жаллъ денегъ.

— Еще бы! но не бойтесь стульевъ, дядя, они сдланы ли того, чтобъ на нихъ сидли. Сядьте, пожалуйста, вы, должно быть, очень устали, идти въ гору не легко.

Дядя Томасъ снялъ шляпу, которую онъ не снималъ до этой минуты, не изъ гордости, а по забывчивости, и обнаружилъ морщинистый лобъ, который придавалъ бы мрачное, суровое выраженіе его лицу, еслибъ другія его черты не выражали мягкости и добродушія.

— Ты должна позвать Джени и показать ей домъ. Она любитъ большія комнаты и эта зала ей очень понравится. Но она взяла себ въ голову, что ты не хочешь съ ней знаться. Я говорю ей, что это вздоръ, но она стоитъ на своемъ, она очень упряма, совсмъ въ мать.

— О мы выбьемъ этотъ вздоръ изъ ея головы, дядя, отвчала Нелли:— я пойду за нею сама и приведу сюда.

— Да, сдлай это, голубушка.

Въ эту минуту за дверью послышался голосъ судьи, который гнвно говорилъ Макнабу:

— Это нелпость! Погасите везд огонь. Я не хочу, чтобъ мой домъ показывали въ субботній день.

Съ этими словами онъ вошелъ въ комнату и презрительно посмотрлъ на брата.

— Тебя спрашиваетъ мать, сказалъ онъ, сердито обращаясь къ Нелли и прибавилъ, не подавая брату руки:— а ты, Томасъ, могъ бы прійти въ какой-нибудь другой день.

— У меня нтъ времени выбирать дни, Андрю, отвчалъ онъ спокойно:— останьтесь, Нелли, съ нами.

— Нтъ, ступай внизъ, тебя ждутъ мать и сестра. Ужь пора ложиться спать.

— Вы такъ говорите со мною, папа, точно я десятилтній ребенокъ, отвчала молодая двушка, покраснвъ, но все-таки вышла изъ комнаты, чувствуя, что ей суждено было отнын всегда питать непріязненныя чувства къ отцу.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ, собственникъ и управляющій завода Гована молчали. Томасъ машинально надлъ шляпу.

— Ты, врно, пришелъ по какому-нибудь важному случаю? произнесъ, наконецъ, судья.

— Нтъ, отвчалъ Томасъ: — я тутъ по сосдству осматривалъ новую доменную печь. Хорошо устроена и можетъ принести большую выгоду.

Доменная печь не имла никакого отношенія къ котельному производству и потому судья съ негодованіемъ подумалъ, что его братъ все воскресенье посвятилъ такому богопротивному длу, но онъ не сказалъ ни слова, потому что на опыт зналъ какъ часто Томасъ примнялъ къ котламъ такія изобртенія, которыя, повидимому, не могли до нихъ касаться. А на каждое улучшеніе въ производств котловъ бралъ привилегію онъ, судья, что было совершенно справедливо, такъ какъ капиталъ былъ его и онъ открылъ скрытые таланты брата. Благодаря этимъ привилегіямъ, въ теченіи двадцати лтъ онъ нажилъ боле ста тысячъ, но зато платилъ Томасу ежегодно двсти фунтовъ. Никто не далъ бы ему больше и притомъ Томасъ былъ такъ глупъ, что не зналъ цны деньгамъ. Ему нуженъ былъ матеріалъ на опыты и боле ничего. Еслибъ не Джени, которая требовала деньги на покупку фортепьяно и на посщеніе лекцій, что вовсе не согласовалось съ ея положеніемъ, то отецъ ея удовольствовался бы жалованіемъ и въ сто фунтовъ.

Но если судья нашелъ полезнымъ не сдлать выговора брату, то все-таки онъ не смягчилъ своего суроваго тона. Надо было ему внушить, что онъ не могъ приходить въ Паркъ-Скверъ когда ему вздумается.

— Вс уже легли спать и я усталъ, Томасъ, сказалъ онъ. Томасъ всталъ со стула.

— Намъ грозятъ тяжелыя времена, произнесъ управляющій заводомъ:— если я не ошибаюсь, подготовляется такая стачка въ желзномъ дл, какой мы еще не видали.

‘Еслибъ я былъ увренъ, что его умъ истощился и что онъ не сдлаетъ боле ни одного изобртенія, я отказалъ бы ему завтра отъ мста’, подумалъ судья, проводивъ брата до сней и съ шумомъ захлопнувъ за нимъ дверь.

XII.

Верхняя комната гостинницы Кирсти-Мартина выходила на рку Сайдъ. Это была длинная, узкая комната, украшенная портретами избирателей и капиталистовъ, изъ которыхъ первые отличались большими задумчивыми глазами, а послдніе — самодовольной улыбкой. На четырехъ маленькихъ окнахъ висли закопченныя отъ табаку кисейныя занавски, низкій, пожелтвшій потолокъ также носилъ слды копоти отъ сотенъ трубокъ, которыхъ выкуривали тутъ ежедневно. Главной особенностью этой комнаты былъ широкій столъ краснаго дерева, между которымъ и стной нельзя было пройти, когда были заняты стулья, окружавшіе столъ. Въ заднемъ конц комнаты находился каминъ съ большимъ зеркаломъ.

Былъ холодный декабрьскій вечеръ, въ камин пылалъ веселый огонь, но комната была пуста, тогда какъ буфетъ внизу кишлъ публикой, которой любезно прислуживали сама хозяйка Кирсти Маккинонъ, толстая пятидесятилтняя женщина, и ея хорошенькая дочка, кокетливо болтавшая съ молодежью. Среди публики были представители различныхъ возрастовъ: и юноши и пожилые люди, но вс они отличались блдными лицами, широкими плечами и умными, ршительными глазами.

Внезапно отворилась дверь съ улицы и вошелъ Абель Дюрайдъ.

— Вы послдніе, мистеръ Дюрайдъ, воскликнула Кирсти изъ-за выручки: — пожалуйста, затворяйте покрпче дверь, а то снгъ летитъ въ комнату. Вамъ чашку кофе? прибавила она:— но такой холодъ, что я прибавлю дв капли старой водки.

— Нтъ, благодарю васъ, я не пью водки, отвчалъ Абель, пожимая протянутыя къ нему отовсюду руки.

— Мы вс въ сбор? спросилъ человкъ, небольшаго роста, съ выдающимися скулами, козлиной бородкой и длиннымъ, худощавымъ лицомъ.

— Вс, вс, отвчало много голосовъ, и присутствующіе безъ всякаго приглашенія направились въ верхнюю комнату, гд заняли мста вокругъ большого стола.

Это были делегаты рабочихъ союзовъ Лумсайда и окрестностей, передъ каждымъ изъ нихъ лежалъ свертокъ бумагъ и стояли чернильницы, водка и вода.

Маленькій человчекъ съ выдающимися скулами занялъ предсдательское кресло и объяснилъ, въ краткихъ словахъ, почему было созвано столько делегатовъ даже отъ такихъ союзовъ, которые не имли прямого отношенія къ желзному отдлу. Но вопросъ, подлежащій ихъ обсужденію, былъ такъ важенъ, что желательно было выслушать мнніе всхъ сочувствовавшихъ борьб труда съ капиталомъ, и потому онъ счелъ нужнымъ пригласить всхъ. Затмъ, предсдатель передалъ слово Абелю Дюрайду, прибавивъ, что онъ отличается такимъ краснорчіемъ и ясностью изложенія, что если кто не пойметъ его мастерской рчи, то будетъ самъ въ этомъ виноватъ.

Абель сидлъ на одномъ углу стола у двери. Онъ всталъ съ листомъ бумаги въ рукахъ. Изъ всхъ окружавшихъ его массивныхъ, выразительныхъ лицъ, лицо Дюрайда было самое замчательное. Онъ держалъ голову высоко, смотрлъ прямо передъ собою и началъ говорить твердымъ, мелодичнымъ голосомъ. Вс глаза были обращены на него съ уваженіемъ.

Рчь Абеля была длинная: онъ представилъ подробный очеркъ настоящаго положенія желзной промышленности въ Лумсайд и его окрестностяхъ, объяснилъ, какіе барыши получаютъ хозяева, высчиталъ сколько времени могло продолжаться это цвтущее положеніе въ виду имвшихся уже заказовъ и доказалъ фактами справедливость увеличенія заработной платы.

— Намъ надо ршить, что длать, сказалъ онъ въ заключеніе:— я представилъ вамъ ясно положеніе длъ. Съ одной стороны, заводчики пользуются громадными барышами необыкновенно счастливаго года, съ другой — рабочіе получаютъ такую плату за свой трудъ, которая при общей дороговизн чрезмрно мала. Здсь не мсто выражать негодованіе противъ хозяевъ и къ тому же, это потеря времени и энергіи. Я позволю себ только сказать, что у хозяевъ на ум одно: собственные барыши. Мы собрались сюда именно съ цлью протестовать противъ такого взгляда и принять мры, чтобъ заводчики Лумсайда, изъ личнаго интереса, выдавали намъ плату боле соотвтственную съ получаемыми барышами. Средство для достиженія этой цли — стачка, если наша просьба о прибавк заработной платы не будетъ возвышена. Вы знаете меня хорошо и, конечно, понимаете, что я не стану совтовать вамъ такую мру наобумъ. Пятнадцать лтъ тому назадъ, когда я былъ еще мальчишкой, рабочіе Лумсайда забрали свои инструменты, разошлись по домамъ съ тмъ, чтобъ не возобновлять работы пока не будетъ повышена получаемая ими плата. Этой стачк я обязанъ смертью моей матери. Она умерла отъ голода и мой отецъ такъ и написалъ на ея гробниц: ‘Умерла отъ голода’. Я поэтому знаю, что говорю. Я все обдумалъ, взвсилъ вс послдствія, сообразилъ вс обстоятельства и твердо, ршительно говорю: если заводчики въ теперешнее цвтущее время желзной промышленности не захотятъ уступить нашей просьб, то мы прекратимъ работу. Я очень хорошо знаю, что послдній годъ принесъ имъ такіе барыши, благодаря которымъ они въ состояніи ликвидировать свои дла и жить припваючи всю жизнь. И все-таки отвтимъ стачкой на отказъ въ прибавк. Мы, по крайней мр, будемъ сознавать, что на нашей сторон справедливость, а справедливость рано или поздно восторжествуетъ. Придетъ время, когда рабочій будетъ получать плату не по произволу хозяина, но по опредленію судей, совмстно избранныхъ хозяевами и рабочими.

Подъ вліяніемъ этой рчи Абеля и приведенныхъ имъ фактовъ, собраніе единогласно ршило поручить ему и предсдателю предъявить заводчикамъ просьбу о прибавк заработной платы. Затмъ делегаты спокойно разошлись.

XIII.

Происшествіе въ Мунго-Корт произвело на Нелли Гованъ боле глубокое впечатлніе, чмъ можно было бы ожидать отъ такого незначительнаго факта, какъ преслдованіе ея нищимъ воромъ. Она не была трусихой и нервы ея не были разстроены, а потому она вспоминала не объ опасности, которой подверглась на улиц, а o чистой, уютной комнат, гд съ нею болталъ хорошенькій ребенокъ и говорилъ рабочій, отличавшійся манерами джентльмэна. Она вспоминала, какъ неожиданное появленіе Абеля Дюрайда успокоило ея трепетавшее отъ страха сердце, какъ онъ почтительно обращался съ нею въ своей комнат и какъ любезно проводилъ ее до перваго кэба. Она вспоминала, съ какой мужественной силой онъ свалилъ съ ногъ преслдовавшаго ея негодяя, съ какимъ презрніемъ прогналъ его, какою добротою свтились глаза Абеля Дюрайда, какія у него были могучія руки, какая широкая грудь, какіе блые зубы, какой смлый, прямой взглядъ. И этотъ человкъ работалъ на завод ея отца простымъ котельщикомъ, получая нсколько шиллинговъ въ недлю!

Дни шли за днями, а его образъ не выходилъ изъ ея головы. Стоя у своего туалета, она часто видла въ зеркал его лицо, а ложась вечеромъ спать и погасивъ свчку, ей долго мерещились въ темнот его блестящіе глаза. Она никогда не встрчала человка, черти котораго такъ запечатллись бы въ ея памяти.

Несмотря на выговоръ отца, она продолжала пть ту псню бдности, которую она слышала въ Мунго-Корт.

— Нтъ честной бдности, говорилъ съ негодованіемъ ея отецъ: — еслибы эти люди работали, то получали бы достаточно. Но вс они негодяи, вс лнтяи. Я не хочу слышать этой псни въ моемъ дом, Елена!

И все-таки она постоянно напвала ее.

Вспоминая о Мунго-Корт, она не могла не сравнивать его бдныхъ жилищъ съ великолпнымъ домомъ судьи. Какъ сожалла она о человк, который произвелъ на нее такое сильное впечатлніе. Надньте на него фракъ — и онъ былъ бы приличне всхъ франтовъ, которые бывали въ гостинной судьи. Потомъ она начинала сочинять романъ, какъ ‘онъ’ разбогатетъ и явится къ ея отцу просить ея руки. Тутъ не было ничего невроятнаго. Это часто случалось въ Лумсайд. Не былъ ли ея отецъ также простымъ работникомъ и не разсказывалъ ли онъ иногда съ гордостью о своемъ прошедшемъ? Да, бдность могла быть честной и рабочій — человкомъ. Ея дядя, ея геніальный дядя, который сдлалъ т изобртенія, которыми воспользовался ея отецъ, былъ, сравнительно говоря, бднымъ.

Въ город Лумсайд можно было быть умнымъ и оставаться бднымъ, быть безчестнымъ и пользоваться уваженіемъ. Одинъ прикащикъ ея отца укралъ тридцать тысячъ, а его принимали въ лучшихъ домахъ Вестъ-Энда и любая молодая двушка пошла бы за него замужъ съ удовольствіемъ. А Дюрайду былъ возбраненъ входъ въ это общество, открыто поощрявшее мошенника.

Подъ вліяніемъ подобныхъ мыслей, Нелли отказалась вызжать въ карет и, въ отвтъ на протесты матери, неожиданно спросила ее:

— А что, мама, вы вели трудную жизнь въ вашей молодости?

— Да, Нелли, я надюсь, что ты никогда не узнаешь такой жизни, хотя бывали въ ней и счастливые дни.

— Правда ли, мама, что вы работали на фабрик цлый день за станкомъ?

— Правда, и я ни мало этого не стыжусь. Мой отецъ былъ честный ткачъ и у него была большая семья. Я была простой фабричной работницей, когда меня зазналъ твой отецъ. Онъ тогда не думалъ, что будетъ разъзжать въ карет. О, Нелли, какъ онъ измнился!

— Вы его боле любили, когда онъ былъ бденъ?

— Это трудный вопросъ. Онъ былъ моложе и я была моложе, можетъ быть, я и любила его боле. Теперь, онъ — разочарованный человкъ. Я не родила ему сына и онъ сердится на меня за это. Въ послднее время онъ сталъ очень горячъ и вспыльчивъ. Да, я не могу сказать, чтобъ теперь была счастлива. Дворецкій меня тяготитъ, а твой отецъ настаиваетъ, чтобъ я завела еще экономку, но этому не бывать. Посмотри, Нелли, что нужно дворецкому. Я терпть не могу съ нимъ разговаривать. О, какъ тяжело быть богатымъ!

Въ дверяхъ стоялъ Макнабъ. Онъ объявилъ, что кто-то пришелъ съ завода и спрашиваетъ хозяина. Не знаетъ ли мистрисъ Гованъ, когда хозяинъ вернется. Нелли спросила, не Вильсонъ ли это, но Макнабъ отвчалъ, что пришедшаго звали Абелемъ Дюрайдомъ.

Нелли отвернулась, чтобъ скрыть румянецъ, появившійся на ея лиц.

— Если это рабочій и ведетъ себя прилично, сказала мистрисъ Гованъ:— то скажи ему, чтобъ онъ почистилъ ноги и проводи его въ кухню.

— Нтъ, отвчалъ ршительно Макнабъ: — между нами ему не мсто.

— Каковъ! произнесла мистрисъ Гованъ, обращаясь къ дочери, и потомъ прибавила:— такъ скажите, чтобъ онъ подождалъ на улиц: можетъ быть, судья, выходя изъ кареты, поговоритъ съ нимъ.

Нелли ничего не отвчала, но пошла въ сни и, отворивъ наружную дверь, сказала:

— Войдите, Абель.

Абель былъ поставленъ въ тупикъ этимъ неожиданнымъ пріемомъ. Онъ явился съ цлью объявить судь, что рабочіе ршили прекратить работу, если имъ не прибавятъ жалованья. Онъ не ожидалъ любезнаго пріема и вооружился терпніемъ, но надмнный видъ Макнаба вывелъ его изъ себя. Поэтому, любезное приглашеніе Нелли совершенно смутило Абеля.

Онъ молча послдовалъ за нею въ библіотеку.

— Садитесь, Абель, сказала Нелли дрожащимъ голосомъ.

— Благодарю васъ, миссъ Гованъ, я лучше постою, отвчалъ Абель, не смя взглянуть на нее, хотя его всегда упрекали за то, что онъ всмъ смло смотритъ въ глаза:— я желалъ бы видть вашего отца, миссъ Гованъ. Мы думаемъ о стачк и я пришелъ предложить ему условія.

— Но его нтъ дома и онъ не вернется ране получаса.

Абель немного оправился и съ улыбкой посмотрлъ на молодую двушку, но все-таки не слъ.

Они такъ много думали другъ о друг со времени прошедшаго свиданія, что имъ казалось, какъ будто они никогда не разставались и продолжали прерванный за минуту передъ тмъ разговоръ.

— Все благополучно въ Мунго-Корт? спросила Нелли.

— Да, благодарю васъ, отвчалъ Абель: — только большимъ семействамъ недостаетъ жалованья на кусокъ хлба, и я пришелъ къ вашему отца, чтобы переговорить о прибавк.

— Вамъ также не чмъ жить? спросила съ теплымъ сочувствіемъ Нелли.

— Нтъ, мн довольно, даже съ избыткомъ, и я могъ бы, еслибъ хотлъ, получать семьдесятъ фунтовъ въ годъ, какъ секретарь союза котельщиковъ, я одинъ и у меня не много расходовъ. Вотъ женатымъ людямъ такъ очень тяжело.

— А вы…

И Нелли не кончила своей фразы.

— Нтъ, миссъ Гованъ, воскликнулъ онъ съ жаромъ:— я никогда не помышлялъ о женитьб.

Говоря это, Абель забылъ, что онъ въ дом своего хозяина, положилъ свою шляпу на каминъ и облокотился на его мраморную доску.

— Какой стыдъ, что вы должны работать руками, воскликнула Нелли: — вы рождены не для этого. Вамъ надо повелвать, а не служить.

— Нтъ, мой отецъ и дды въ продолженіи долгихъ столтій работали руками. Я вовсе не желаю повелвать другими.

— Отчего-жь, если вы сильне ихъ? промолвила Нелли, чувствуя, что она совершенно во власти этого человка.

Абель протянулъ руку и дотронулся до ея плеча, она не отодвинулась, онъ наклонилъ голову и они поцловались.

— Да проститъ меня Богъ! воскликнулъ онъ, и, схвативъ шляпу, выбжалъ изъ комнаты.

XIV.

Контора судьи Гована находилась въ самомъ центр Лумсайда, въ нсколькихъ миляхъ отъ завода, въ Угольной улиц, гд сосредоточивалась торговля всего города. Но, несмотря на то, что тутъ производились громадные обороты, торговыя конторы были намренно бдны и невзрачны, даже самые богатйшіе изъ торговцевъ носили засаленные сюртуки и полинявшіе панталоны. Судья принадлежалъ къ числу этихъ лицъ. Со времени своего возвышенія онъ вообще сталъ одваться съ изысканностью, но въ контор онъ былъ одтъ самымъ нищенскимъ образомъ. Самая контора — по крайней мр, первая комната, гд сидли конторщики — была также очень неказиста, его собственный кабинетъ, однако, былъ нсколько получше и въ шкапу хранилось дорогое шампанское и коллекція хорошихъ водокъ. Судья зналъ очень хорошо, что стаканъ хорошей водки часто содйствуетъ заключенію выгодной сдлки. Кром того, онъ укрплялъ силы и самого судьи, отъ котораго всегда пахло мятой.

Онъ особенно часто прибгалъ къ бутылочк въ день выхода перваго нумера газеты ‘Вечерній Лучъ’. Наканун онъ произнесъ длинную рчь въ муниципальномъ совт Лумсайда. Онъ совтывалъ въ ней снести вс лумсайдскія трущобы съ цлью построить образцовыя жилища для бдныхъ, но, въ сущности, онъ скупилъ, черезъ своего стряпчаго, громадное число этихъ трущобъ, которыя муниципалитетъ долженъ былъ перекупить у него по дорогой цн, въ случа принятія его плана. Одинъ изъ купленныхъ домовъ онъ перестроилъ и на немъ красовалась большая вывска, гласившая золотыми буквами, что тамъ издавалась газета ‘Вечерній Лучъ’.

Судья ничего не длалъ не подумавши. ‘Вечерній Лучъ’, издаваемый подъ редакторствомъ мистера Годвена, долженъ былъ поддерживать его во время самой критической эпохи въ его карьер, т. е. до полученія имъ титула баронета. Но не слдовало бросать на это много денегъ. Муниципалитетъ, согласясь на его планъ о трущобахъ, уплатилъ бы за экспропріацію ‘Вечерняго Луча’, а къ тому времени онъ уже будетъ баронетомъ и перестанетъ нуждаться въ газет. Это была выгодная спекуляція. Онъ намривался оцнить ‘Вечерній Лучъ’ въ тридцать тысячъ и не уступить дешевле муниципалитету при покупк трущобъ, а между тмъ никто, кром его стряпчихъ, не зналъ, что онъ собственникъ газеты.

Появленіе ‘Вечерняго Луча’ было заране возвщено безконечными объявленіями и рекламами. На всхъ домахъ, въ окнахъ всхъ тавернъ красовались объявленія, напечатанныя громадными буквами. По улицамъ Лумсайда разъзжала карета, запряженная парой украшенныхъ лентами лошадей, изъ оконъ которой бросали билеты съ надписью: ‘Вечерній Лучъ’. Цлая армія разнощиковъ была нанята для продажи отдльныхъ номеровъ, потому что обыкновенные газетные агенты, находясь подъ давленіемъ утреннихъ газетъ, отказались распространять новую газету.

Въ торжественный день выхода перваго номера Годвенъ сидлъ въ редакторскомъ кабинет. Его выбрали въ редакторы, потому что онъ удачно издалъ нсколько книгъ о путешествіяхъ мстныхъ желзныхъ заводчиковъ, но ни судья, ни его стряпчіе не подозрвали, что для редактированія даже маленькой вечерней газеты необходима извстная подготовка. Годвенъ не умлъ писать скоро и на заданную тэму. Онъ сидлъ около часа и не могъ выжать передовую статью. Онъ начиналъ то съ одной фразы, то съ другой, но дло не шло дале: ‘Джонъ Брайтъ, народный трибунъ’, или: ‘Въ нашемъ девятнадцатомъ вк’.

— Пожалуйте оригинала! воскликнулъ мальчикъ изъ типографіи, появляясь въ дверяхъ.

— Убирайся къ чорту! отвчалъ редакторъ, въ отчаяніи хватаясь за голову.

Мальчикъ уже давно привыкъ къ издательскимъ выходкамъ и сталъ смиренно ждать оригинала.

Годвенъ взялъ новый листъ бумаги и смло написалъ: ‘Нашъ вкъ желзныхъ дорогъ, телеграфа и судьи Гована’. Но и это не годилось.

— Эй, крикнулъ онъ, бросая мальчику шиллингъ:— принеси мн графинъ водки.

— Графинъ? промолвилъ съ удивленіемъ мальчикъ:— впрочемъ, на шиллингъ столько и не дадутъ.

И съ этимъ глубокомысленнымъ замчаніемъ онъ вышелъ изъ комнаты.

Годвенъ съ безпокойствомъ посмотрлъ на часы. Время шло, а въ четыре газета должна была выйти.

Черезъ минуту въ дверь заглянулъ наборщикъ и объявилъ, что надо оригинала и что въ два часа наборъ долженъ быть весь оконченъ. Годвенъ прогналъ его.

Вскор вернулся мальчикъ съ водкою. Годвенъ выпилъ ее и подъ ея наитіемъ написалъ въ десять минутъ дв маленькія странички.

Снова отворилась дверь и вошелъ метранпажъ. Онъ смотрлъ съ презрніемъ на передовыя статьи и цнилъ въ авторахъ только быстроту.

— Если такъ, то мы до вечера не наберемъ и столбца передовой статьи, произнесъ онъ.

— Надо поспть, промолвилъ Годвенъ, съ ужасомъ слыша, что машина свиститъ въ типографіи, а на улиц кричатъ полсотни мальчиковъ, нанятыхъ для продажи ‘Вечерняго Луча’.

— У насъ все готово, кром передовой. Позвольте Макфадину вырзать столбецъ изъ ‘Saturday Review’ или ‘Spectator’, а вы прибавьте отъ себя въ начал и въ конц. Будетъ отлично и никто не узнаетъ.

Макфадинъ былъ помощникъ редактора. Онъ былъ прежде букинистомъ и учителемъ, а Годвенъ взялъ его для вырзки статей изъ газетъ. Черезъ нсколько минутъ былъ готовъ столбецъ общихъ разсужденій о политическихъ рчахъ, произнесенныхъ въ каникулярное время, при чемъ одна половина отличалась блестящимъ, рзкимъ тономъ ‘Saturday Review’, а другая — философской сосредоточенностью ‘Spectator’.

— Вы теперь прибавьте въ начал два слова о нашемъ почтенномъ согражданин мистер Гумле и его рчи въ засданіи либеральной ассоціаціи, сказалъ метранпажъ:— а въ конц замтьте, что все это относится и до Лумсайда.

Годвенъ машинально повиновался, а когда, спустя полчаса, ему подали корректуру, то онъ прочелъ ее съ гордостью, словно это было его собственное произведеніе.

Такимъ образомъ, вышелъ въ установленное время первый нумеръ ‘Вечерняго Луча’.

Конторщикъ Гована, пользовавшійся его полнымъ довріемъ, взялъ первые три экземпляра газеты и повезъ ихъ судь. Надо было видть, съ какимъ торжествомъ разложилъ судья на своей конторк ‘Вечерній Лучъ’. Впервые видлъ онъ въ печати полный текстъ своей рчи, тутъ было три столбца объ уничтоженіи трущобъ и кром того, была помщена первая статья ‘Промышленные князья’, посвященная его біографіи. Похваламъ не было конца, его расхваливали какъ человка, какъ филантропа, какъ судью, какъ изобртателя и какъ будущаго главу муниципалитета. Онъ чувствовалъ, что все это было справедливо и мысленно благодарилъ Бога. Онъ серьёзно считалъ, что Богъ доведетъ его до Виндзора и баронетства.

XV.

— Однимъ словомъ, Джени, согласны вы быть моей женой?

Это говорилъ Вольтеръ Вильсонъ, облокотясь на фортепіано въ гостинной Джени Гованъ.

— Нтъ, отвчала молодая двушка очень спокойно:— я не буду вашей женой. Вы только-что сказали, что мой дядя взялъ васъ въ компаньоны. Это ваше дло. Вроятно, такъ всегда бываетъ на свт, что одинъ сетъ, а другой жнетъ. Моему отцу отказано, и вроятно, вы займете его мсто. О какъ надушенъ вашъ платокъ! Какой вы красавецъ и франтъ! Но не просите моей руки, Вольтеръ Вильсонъ. Я нищая и дочь нищаго. Ищите себ получше невсту. Мои кузины съ удовольствіемъ займутъ мое мсто, какъ вы заняли мсто моего отца.

— Джени, вы слишкомъ жестоки!

— А вы слишкомъ дерзки, зная, что некому меня защитить.

— Джени, я посвящу всю мою жизнь на вашу защиту. Я откажусь отъ мста компаньона, если это можетъ помшать нашей свадьб.

— Вашей свадьб! Кто вамъ далъ право говорить о нашей свадьб? Я никогда объ этомъ и не думала. Убирайтесь вонъ!

Вольтеръ Вильсонъ вышелъ изъ комнаты и побрелъ по улицамъ, убитый. Джени сла за фортепіано, взяла нсколько нотъ и зарыдала. Но эти слезы не поколебали ея ршимости не впадать въ отчаяніе.

XVI.

‘Да проститъ мн Господъ’! воскликнулъ Абель Дюрайдъ, выбгая изъ библіотеки судьи.

Онъ никогда въ жизни не цловалъ женщинъ и вообще рдко бывалъ въ ихъ обществ, такъ что этотъ первый поцлуй его совершенно смутилъ. Какъ онъ могъ такъ оскорбить миссъ Гованъ? Но было ли это оскорбленіе? Признавать ли ему себя несчастнымъ или ликовать? Вотъ что онъ спрашивалъ себя, идя по улицамъ. Самый поцлуй наполнялъ радостью его сердце, но онъ не могъ быть вполн счастливымъ, потому что силою взялъ этотъ по цлуй, а не она поцловала его добровольно. Конечно, въ ту минуту, когда онъ смотрлъ въ глаза Нелли Гованъ, ему казалось, что она отвчала любовью на его любовь, но теперь имъ овладвало сомнніе. Дойдя до парка, онъ слъ на скамью, покрытую инеемъ, и сталъ горько упрекать себя въ томъ, что измнилъ своимъ товарищамъ. Какое право имлъ онъ думать о любви, когда союзы послали его объявить судь Говану о стачк. ‘Я люблю! произнесъ онъ сквозь зубы, нетерпливо ударяя по замерзшей земл.— Я люблю миссъ Гованъ… я, простой работникъ, ее… дочь самаго крупнаго желзнаго заводчика въ стран!’

Онъ вскочилъ въ сильномъ волненіи и сталъ ходить взадъ и впередъ по парку. Онъ старался изгнать изъ головы всякую мысль о поцлу и думать только о серьёзной отвтственности, которую онъ взялъ на себя. Онъ стоялъ теперь во глав рабочаго движенія. Ему предстояло ршить судьбу тысячъ мужей, женъ и дтей, указавъ, что имъ длать въ тяжелое время стачки, оставаться ли въ Лумсайд, искать ли работы на берегахъ Мерси, Тайна, Темзы, или эмигрировать въ Австралію, Канаду или Америку. Онъ вполн сознавалъ свою отвтственность, думая объ этомъ, думая о предстоящей борьб, онъ вдругъ видлъ передъ собою любимый образъ, и мысли его снова возвращались къ Нелли Гованъ. Она его поцловала, она ему улыбнулась, она любила его. Отчего ему не любить ее? Онъ могъ со временемъ разбогатть и жениться на ней. Но эта любовь была бы измной товарищамъ. Такъ ли, однакожь? Вдь, въ сущности, любовь могла придать ему еще большую энергію, просвтить его умъ.

— Я влюбленъ, говорилъ онъ самъ себ, выходя изъ парка:— но эта любовь только поможетъ мн оказать помощь другимъ любящимъ сердцамъ. Я постараюсь думать объ этой двушк, какъ о невст рабочаго, а не какъ о дочери капиталиста. Можетъ быть, я никогда не увижу ее боле, но я знаю, что она думаетъ обо мн, и желаетъ мн успха.

Мунго-Кортъ былъ не очень привлекателенъ въ этотъ вечеръ, густой туманъ застилалъ вс его уголки, фонари казались желтыми пятнами на черномъ фон. Въ воздух пахло водкой, а изъ верхнихъ оконъ домовъ слышались бранные крикливые женскіе голоса. Абель на минуту остановился, Мунго-Кортъ никогда не казался ему противнымъ, но теперь онъ внушалъ ему какое-то отвращеніе. На встрчу шли три товарища, совершенно пьяные, онъ отскочилъ въ сторону и далъ имъ пройти. Войдя въ свою комнату, онъ впервые замтилъ, что она пуста, что на полу нтъ ковра, что мебель грубая, жесткая.

Абель снялъ свою праздничную куртку и, аккуратно сложивъ ее, положилъ въ простой деревянный ящикъ, который стоялъ подъ полкой съ книгами. Потомъ, онъ слъ на столъ и схватился руками за голову.

— Мн здсь душно, подумалъ онъ, смотря на низкій потолокъ и на окно, чрезъ которое проникалъ въ комнату туманъ:— мой горизонтъ расширился. Проклятый заводчикъ!

И онъ заплъ.

Бдность не порокъ,

Не стыдись ея!

Вдругъ на двор раздался хриплый, пьяный голосъ:

— Пой, Абель! пой, чортъ? возьми! Къ чорту хозяевъ! Къ чорту!

Абель подошелъ къ окну, отворилъ его и посовтовалъ своему другу пойти домой и лечь спать.

— Да, да, гоните его домой, отвчалъ изъ верхняго окна крикливый женскій голосъ: — старый скотъ пропилъ половину своего недльнаго жалованья. Иди сейчасъ домой, или я брошу въ тебя молоткомъ.

— Къ чему я пойду, разсуждалъ самъ съ собою пьяница, шаря въ карманахъ и звня мдными деньгами: — у меня еще хватитъ на стаканчикъ.

И онъ исчезъ въ черной мгл.

— Нечего сказать, порядочный онъ у васъ пьянчужка, мистрисъ Матисонъ, произнесъ женскій голосъ, старавшійся придать своему могучему басу сочувственный оттнокъ.

— Да не хуже своихъ сосдей, отвчала обиженная женщина и съ шумомъ захлопнула окно.

— Видалъ ли кто-нибудь такую грубіянку? произнесъ снова басъ:— а я хотла ее пригласить къ чаю и угостить свининой да водочкой.

— Я сейчасъ приду къ вамъ! раздались новые женскіе голоса:ъ трехъ сторонъ.

Абель затворилъ окно. Онъ понималъ теперь, почему никогда прежде ему не входила въ голову мысль о женитьб. Но этотъ поцлуй…

— Лучше пойду я въ контору и займусь дломъ, пока не забуду этого поцлуя, сказалъ онъ громко и, снова надвъ куртку, вышелъ на улицу.

Онъ слъ въ конку и похалъ на набережную къ мосту, гд заходилась контора рабочаго союза котельщиковъ. Достигнувъ своего назначенія, онъ отперъ дверь, ключъ отъ которой былъ всегда при немъ и очутился въ маленькой комнат, съ высокой конторкой, желзнымъ сундукомъ и грудой переплетенныхъ уставовъ о рабочемъ труд. Онъ помстился на табурет передъ конторкой и сталъ быстро писать одно письмо за другимъ, потому что онъ послднее время очень запустилъ переписку съ другими союзами во всхъ уголкахъ Англіи. Прошло нсколько часовъ и глаза его стали смыкаться отъ усталости. Онъ снова очутился передъ домомъ судьи и, войдя въ его кабинетъ, сказалъ ему смло: ‘Я хочу жениться на вашей дочери’. Судья очень учтиво отвчалъ, что ему надо заслужить ея руку. Чмъ? Да просто разбогатвъ хоть тмъ способомъ, какимъ нажилъ себ состояніе его прикащикъ, укравшій недавно тридцать тысячъ. Абелю эта мысль очень понравилась и онъ отвчалъ:

— У меня есть случай разбогатть. Въ моихъ рукахъ весь капиталъ союза котельщиковъ, около 60,000 ф. ст. Я могу пустить ихъ въ оборотъ и составить себ состояніе.

— И прекрасно, произнесъ судья: — наживите тридцать тысячъ и приходите, мы поговоримъ тогда о вашей свадьб.

Абель вдругъ проснулся и съ испугомъ увидалъ передъ собою толстую фигуру полисмэна съ фонаремъ рукахъ.

— Вы очень долго заработались, сказалъ полисмэнъ, знавшій молодого человка.

— Я заснулъ, отвчалъ Абель, вздрогнувъ при мысли, что сказалъ бы этотъ слуга правосудія, еслибъ зналъ какіе преступные планы составлялъ Абель — во сн.

XVII.

Судья Гованъ полагалъ, что основой воспитанія для двушекъ было запрещеніе цловаться, и потому въ его дом никогда не играли въ фанты или другія невинныя игры. Сохраняя такимъ образомъ первый поцлуй своихъ дочерей для жениховъ, онъ намревался дорого продать эту новинку. Каково же было бы его негодованіе, еслибъ онъ узналъ, вернувшись домой черезъ десять минутъ посл ухода Абеля, что его любимую дочь поцловалъ простой работникъ!

— Приходилъ кто-то съ завода, судья, доложилъ ему Макнабъ:— миссъ Гованъ говорила съ нимъ.

Занятый своими мыслями, судья ничего не отвчалъ. Нелли покраснла, потомъ поблднла.

— Мы не могли допустить его въ людскую, прибавилъ Макнабъ.

— Конечно, вамъ слдовало переговорить съ нимъ на улиц, отвчалъ судья:— зачмъ онъ приходилъ?

— Миссъ Гованъ сама проводила его въ библіотеку и переговорила съ нимъ.

— Хорошо, ступайте на кухню, произнесла Нелли такимъ повелительнымъ тономъ, что Макнабъ исчезъ въ тоже мгновеніе.

— Молодецъ! замтилъ съ гордостью судья: — право, любая герцогиня не могла лучше тебя выгнать этого торжественнаго лакея.

— Я вовсе и не думала его прогонять, а просто сказала, чтобъ онъ ушелъ, отвчала Нелли.— Приходившій съ завода человкъ хотлъ поговорить съ вами о стачк или о чемъ-то другомъ. Онъ вроятно придетъ во второй разъ.

— Негодяй! Жаль, что Макнабъ не прогналъ его въ шею. Онъ сказалъ свое имя? Да это вроятно былъ Дюрайдъ. Мы слдили за всми движеніями этого негодяя, хотя онъ этого не знаетъ.

Нелли вздрогнула, но отвчала твердымъ, ршительнымъ голосомъ.

— Онъ не негодяй. Спросите объ этомъ у Вольтера Вильсона.

Судья былъ озабоченъ тмъ, что онъ только-что отказалъ отъ мста на завод своему брату, заплативъ ему за три мсяца впередъ, а потому не сталъ боле разспрашивать Нелли.

Молодая двушка поспшно удалилась. За обдомъ она была очень разсянна и сдлала нсколько уморительныхъ ошибокъ, къ величайшему удовольствію Магги. Посл обда она убжала въ свою комнату и просидла тамъ боле двухъ часовъ.

Нелли сознавала, что въ ея жизни произошелъ переворотъ. Абель Дюрайдъ, поцловавъ ее, безмолвно назвалъ ее своего и она была очень счастлива, что принадлежала ему. Но вмст съ тмъ она предвидла упорную борьбу съ отцомъ, который, конечно, ни за что не согласится отдать ее замужъ за простого работника. Она имла очень туманныя понятія о рабочихъ союзахъ, и была уврена, что Абель, по ея просьб, откажется отъ всякой связи съ ними. Онъ былъ человкъ умный, способный и могъ достичь до всего. Но еслибъ онъ и остался бднымъ, то бдность ее не пугала. Ея мать вздыхала о добромъ старомъ времени, когда ея мужъ былъ бденъ и любилъ ее.

Нелли сняла серьги, браслеты и брошку, спрятала ихъ въ шкатулку и выбрала въ своемъ гардероб самое простенькое платье. Невста бднаго рабочаго должна была приготовиться къ ожидавшей ее судьб.

— Какое на теб гадкое старое платье, Нелли! воскликнула Магги, когда она сошла внизъ въ гостинную: — но ты никогда не была такой хорошенькой.

Сестры были одн въ комнат и услись съ книжками подл камина.

— Тебя когда-нибудь кто-нибудь цловалъ, Нелли? вдругъ спросила Магги, поднимая голову съ своей книги.

— Магги! воскликнула Нелли, покраснвъ.

— Ну, что-жь тутъ дурного? У меня есть поклонникъ и онъ поцловалъ меня. Это очень пріятно.

— Поклонникъ? Кто это? спросила съ жаромъ Нелли.— Ты должна мн это сказать, Магги.

— Отгадай.

— Не могу.

— У него прекрасные черные глаза.

— Черные глаза?

— Онъ говоритъ по-французски.

— Я его не знаю.

— Нтъ, знаешь. Это Габріэль Изгнанникъ.

— Какъ онъ смлъ тебя поцловать… французъ! Учитель! Подумай, Магги, ему за пятьдесятъ лтъ, онъ годится теб въ ддушки.

— Какое мн до этого дло, я люблю его и онъ меня любитъ, отвчала Магги, со слезами на глазахъ:— я останусь ему врной во всю мою жизнь.

— О, Магги! глупая двочка! промолвила Нелли.

— Ты никому не скажешь?!

И об сестры горячо обнялись.

XVIII.

Потерявъ мсто на завод брата, Томасъ Гованъ ршительно не зналъ, что ему длать. Вся его жизнь была сосредоточена на одномъ — на постройк котловъ. Каждый котелъ былъ дорогъ ему, какъ поэма поэту. Онъ гордился его совершенствомъ и съ презрніемъ браковалъ недоброкачественное желзо, которое иногда хотлъ подсунуть ему братъ. Это было причиной многихъ ссоръ между ними.

— Какое теб дло до матеріала, который теб доставляютъ? говаривалъ съ негодованіемъ судья.

Томасъ, напротивъ, доказывалъ, что ему было большое до этого дло, такъ какъ котелъ изъ дурного матеріала могъ лопнуть на океан или на линіи и причинить катастрофу съ потерею жизни многихъ людей. Онъ могъ работать котлы только изъ хорошаго матеріала. Эти споры въ послднее время повторялись все чаще и чаще, въ виду того, что заказовъ было много и ихъ приходилось исполнять съ возможной быстротой. Томасъ, попрежнему, настаивалъ на своемъ прав производить доброкачественные котлы, которые не лопались бы, спустя дв недли по выпуск ихъ съ завода, и ссылался на тотъ фактъ, что фирма Гованъ была обязана своимъ процвтаніемъ, въ большой мр, общеизвстной безопасности своихъ котловъ. Но судья, платившій больныя деньги цлой арміи вліятельныхъ лицъ за то только, чтобъ они оказывали предпочтеніе его котламъ, считалъ безсмысленнымъ расходовать эти деньги даромъ. Къ чему было платить управляющимъ и старшимъ мастерамъ, если имъ нельзя было состряпать отъ времени до времени непрочнаго котла? Они не смли жаловаться, еслибъ потомъ и лопнулъ котелъ, такъ какъ именно ради этого имъ и платили деньги. Но Томасъ, для котораго финансовыя операціи фирмы не имли никакого значенія, смотрлъ на дло совершенно иначе. Онъ не понималъ, зачмъ платить управляющимъ и старшимъ мастерамъ. Они получали отъ своихъ хозяевъ жалованье и не имли права получать взятки. Судья уврялъ, что онъ отсталъ отъ вка, но Томасъ отвчалъ, что его котлы были первые въ свт и, значитъ, онъ не отсталъ отъ вка.

— Въ такомъ случа, чортъ возьми, ты не можешь боле оставаться на завод, воскликнулъ судья въ конц одного изъ подобныхъ споровъ.

Такимъ образомъ, основатель завода и виновникъ его процвтанія оказался въ шестьдесятъ лтъ на улиц, безъ мста и безъ куска хлба.

Несмотря на вс утшенія Джени, которая сама тайкомъ много плакала, Томасъ Гованъ видлъ ихъ будущность въ самомъ мрачномъ свт.

— Ты не понимаешь, говорилъ онъ.— Но я старъ и не всякій день можно найти такое мсто, какое у меня отнялъ Андрю. Я боюсь, что въ мои года я совсмъ не найду никакого занятія.

Дйствительно, куда онъ ни обращался въ Лумсайд, всюду получалъ отказъ. Очевидно было, что вс были предупреждены противъ него и, кром того, заводчики не хотли брать дорогого управляющаго въ такое время, когда въ воздух носились грозные слухи о стачк. День за днемъ онъ возвращался домой съ своихъ поисковъ, все боле и боле мрачный, унылый. А дома жизнь была для него нестерпимой. Вокругъ работа кипла по прежнему, и молоты стучали такъ же громко, какъ и при немъ. Его забыли и все шло своимъ чередомъ при новомъ управляющемъ Вильсон.

— Я получилъ сегодня довольно странное предложеніе, сказалъ онъ однажды своей дочери:— Смитъ, муниципальный совтникъ, присылалъ за мной своего конторщика и предложилъ мн отъ имени одного изъ мстныхъ комитетовъ, ваканцію смотрителя спасательной станціи на рк.

— Вамъ нравится это мсто, папа?

— Вотъ видишь, мн даютъ восемьдесятъ фунтовъ въ годъ жалованья и квартиру, т. е. маленькій коттэджъ на берегу рки. Позжай, посмотри. Я былъ уже тамъ и не прочь согласиться на это предложеніе. Смитъ очень уговаривалъ меня, но я полагаю не столько изъ любви ко мн, сколько изъ ненависти къ Андрю. Но теперь мы не можемъ обращать на это вниманіе.

Джени осмотрла коттэджъ. Онъ находился на самомъ краю Лумсайдскаго Ист-Энда, въ конц народнаго парка, чрезъ который протекала рка. На горизонт тянулась живописная лсная мстность. Коттэджъ былъ непривлекателенъ въ своемъ обнаженномъ вид, но Джени поняла, что ему можно придать уютный, комфортабельный видъ. Вокругъ простирались зеленая мурава и цвтники парка. Джени смотрла съ восторгомъ на эту рамку своего будущаго дома. Посл мрачнаго, закоптлаго завода, этотъ уголокъ показался ей зеленымъ раемъ.

Конечно, исполняя свои новыя обязанности, отцу ея приходилось имть дло съ утопленниками, такъ какъ часто несчастные безнадежные бдняки бросались тутъ въ рку, которая на эхомъ мст была шире и быстре. Но вдь и на завод не проходило недли, чтобы не случалось несчастья, смерти или увчья. Джени вернулась совершенно счастливая, даже на время забывъ Вольтера Вильсона, отъ котораго она такъ жестоко отвернулась изъ любви къ своему отцу. Она благодарила небо, что оно спасло ее и отца отъ шума и мрака завода, и дозволило имъ, наконецъ, наслаждаться солнцемъ, зеленью, цвтами.

Спустя два дня, изъ дома управляющаго на завод была вывезена вся мебель Томаса Гована. Но никто не зналъ, что онъ выхалъ, и когда въ слдующую субботу, вечеромъ, Вольтеръ Вильсонъ пришелъ, съ цлью серьёзно объяснить отцу и дочери, почему онъ принялъ мсто управляющаго, онъ нашелъ домъ совершенно пустымъ.

XIX.

Молодой человкъ былъ грустно пораженъ этимъ зрлищемъ. Онъ искренно любилъ Джени и не былъ виновенъ въ томъ, что занялъ мсто ея отца на завод. Его дядя уже давно устроился съ судьей насчетъ того, что онъ будетъ младшимъ компаніономъ фирмы. По этой именно причин онъ не могъ сдлать одолженія Абелю Дюрайду и записаться въ члены рабочаго союза, хотя ему было бы очень пріятно оказать пользу рабочимъ. Но эта причина не удержала бы его отъ защиты Томаса Гована, и онъ, ради Джени и ея отца, котораго онъ глубоко уважалъ, непремнно настоялъ бы на оставленіи его въ завод управляющимъ. Въ настоящую минуту онъ пришелъ въ домъ съ самыми лучшими намреніями, но засталъ его пустымъ, мрачнымъ. Онъ зажегъ спичку и прошелся по всмъ комнатамъ. Подойдя къ спальн Джени, онъ инстинктивно постучалъ въ дверь и потомъ вошелъ. Пустота, везд одна пустота. Онъ вышелъ на улицу со слезами на глазахъ…

Дома его ожидалъ большой свертокъ, адресованный на его имя. Онъ тотчасъ узналъ почеркъ Джени. Онъ взялъ въ руки свертокъ. Ему не для чего было его открывать. Онъ зналъ, что Джени возвращала ему сдланные ей подарки и изо всей силы бросилъ его въ дверь, выходившую въ курильню. Свертокъ попалъ въ косякъ и лопнулъ, изъ него посыпались книги, ноты, футляры съ драгоцнными вещами. Лоскутокъ бумаги упалъ къ его ногамъ. На немъ рукою Джени были написаны слдующія слова:

‘Прощайте навсегда. Вы не поняли меня, я не поняла васъ’.

Вольтеръ сложилъ бумажку, поцловалъ ее и спряталъ въ бумажникъ, гд уже сохранялся локонъ каштановыхъ волосъ.

— Да, она не поняла меня, но я понялъ ее, промолвилъ онъ съ отчаяніемъ.

Онъ слъ за обдъ, но не могъ сть, онъ закурилъ сигару к думалъ успокоиться за стаканомъ грога.

Онъ не привыкъ къ горю. Онъ родился съ серебрянной ложкой во рту. Богатство его дяди, которое должно было перейти къ нему, длало его будущность радужной. Онъ зналъ, что дядя не любилъ женщинъ, и что ему было все равно, на комъ бы онъ ни женился. Но двушка, на которой остановился его выборъ, не хотла его знать, это было жестоко, и несправедливо. Но если Джени думала, что она такъ легко отъ него отдлается, то она ошибалась.

Какъ бы то ни было, ему не сидлось дома. Онъ имлъ нсколько приглашеній на вечеръ, но ни въ одномъ изъ этихъ домовъ онъ не увидитъ Джени, а видть, разговаривать и танцовать съ другими молодыми двушками онъ не былъ въ состояніи. Онъ пошелъ въ клубъ, который его выбралъ въ члены только за нсколько дней передъ тмъ. Въ сняхъ онъ встртилъ судью, который узжалъ посл обильнаго обда и еще боле обильныхъ возліяній, потому что лицо его было багровое.

— Подемъ со мной, Вильсонъ, сказалъ онъ, съ трудомъ произнося слова:— подемъ. Въ Паркъ-Сквер весело. Я довезу въ карет.

— Гд вашъ братъ? спросилъ Вольтеръ.

— Разв я стражъ брата моего? А что случилось, Вольтеръ?

— Домъ управляющаго пустъ и всю мебель вывезли, произнесъ Вольтеръ, провожая судью до кареты.

Судья остановился.

— Небо услышало мои молитвы, промолвилъ онъ:— все мн удается. Фирма сохранитъ тысячи и тысячи фунтовъ. Онъ просто дуракъ. Мы никогда боле о немъ не услышимъ. До свиданія.

Вольтеръ Вильсонъ прошелъ въ билліардную, въ которой было иного фрачниковъ, говорившихъ очень громко.

— А вотъ и другая половина фирмы, воскликнулъ здоровенный собственникъ угольныхъ копей: — и эта половина трезвая. Вильсонъ! съиграемъ партію. Здсь никто не въ состояніи держатъ кій въ рук.

Это было справедливо. Большинство присутствующихъ составляли представители желзной и каменноугольной промышленности, которые всегда поощряли крпкіе напитки.

Вольтеръ сыгралъ партію очень отчетливо, выигралъ два золотыхъ и слъ къ одному изъ боковыхъ столиковъ.

Говоръ въ билліардной былъ оглушителенъ. Одинъ старикъ уже занесшій ногу въ могилу, разсказывалъ другому старику о ножкахъ новой танцовщицы.

Въ групп изъ пяти или шести человкъ разсказывали со смхомъ послднюю скандальную исторію думсайдской свтской хроники.

Вольтеръ вышелъ на улицу боле мрачный, чмъ прежде. Но не усплъ онъ сдлать нсколькихъ шаговъ, какъ его окликнулъ мужской голосъ изъ прозжавшаго мимо кэба.

— Вильсонъ, это вы?

Кэбъ остановился, Вильсонъ слъ въ него и оба товарища похали въ одинъ изъ лумсайдскихъ кафе-шантановъ, гд золотая молодежь убивала время и деньги.

При самомъ вход въ театральную залу былъ устроенъ буфетъ. за которымъ торговали златокудрыя сирены. Вильсонъ присоединился къ групп знакомыхъ молодыхъ людей, которые, стоя у буфета, пили шампанское. Онъ также сталъ пить и вскор все затанцовало въ его глазахъ. Этотъ кутежъ, въ виду всей публики, бывшей въ зал и обращавшей боле вниманія на веселящуюся молодежь, чмъ на то, что происходило на сцен, продолжался довольно долго. Потомъ кутилы перешли въ другой буфетъ за сценой, въ актерскомъ фойе, и тамъ уже разгулъ достигъ послдней степени. Шампанское лилось ркой. Танцовщицы въ легкихъ костюмахъ порхали отъ одного юноши съ другому, пили и цловались, цловались и пили. Вольтеръ, по примру другихъ, посадилъ себ на колни какую-то толстую сирену съ блестящими черными глазами, шепталъ ей что-то, хотя языкъ его едва повертывался. Но вотъ раздался звонокъ, танцовщицы убгаютъ на сцену, опустошивъ кошельки разгулявшейся молодежи.

Вольтера привезли въ эту ночь домой совершенно пьянаго.

XX.

— Ну, дофинецъ… Что же стачка? Что святое дло человчества? Какъ вы поживаете?

Этими словами встртилъ Габріель Изгнанникъ вошедшаго въ его кабинетъ Абеля Дюрайда.

— Но я вижу въ васъ большую перемну, Абель, продолжалъ онъ:— я жму не мозолистую трудовую руку. Ваши сапоги, вашъ сюртукъ, ваша жилетка, вашъ галстухъ, вашъ воротникъ, ваши волосы!.. О, Абель Дюрайдъ, вы боле не работникъ! Что съ вами случилось?

Абель былъ немного озадаченъ этимъ пріемомъ. На немъ была дйствительно новая одежда, которую онъ купилъ посл поцлуя Нелли. Въ этой одежд не было ничего особеннаго, только она не была одеждой рабочаго.

— Я ушелъ съ завода, отвчалъ онъ.

— А!

— Да, управляющаго Гована прогнали и на его мсто назначили молодого Вильсона. Я и ушелъ.

— Стачка еще не началась?

— Нтъ.

— Но вы не можете бросить дло вашихъ товарищей, дло человчества?

— Я и не брошу.

— Гм! Гм! произнесъ Габріель, пристально осматривая Абеля съ головы до ногъ.

— Вамъ не нравится моя одежда?

— Нтъ, ни мало, но кровь Дюрайдовъ, какъ говоритъ ваша женевская библія, текла, въ продолженіи цлыхъ вковъ, въ жилахъ людей, преданныхъ честному труду. Они работали руками и не наживали денегъ инымъ путемъ. Вы надли суконный сюртукъ, Абель! Фи! Вы будете коммерческимъ агентомъ и станете продавать дешевый товаръ за дорогую цну. Вы наживете денегъ боле, чмъ слдуетъ одному человку. Вы сдлаетесь богачемъ и я возненавижу васъ. Абель, не огорчайте меня! У васъ есть свое дло, служите ему, умрите за него, но не богатйте, не вносите денегъ въ банкъ.

— У меня были лишнія деньги и я купилъ себ эти обновки, отвчалъ Абель.

— Трудъ нуждается въ такихъ людяхъ, какъ вы, продолжалъ Габріель.

— Но я полагаю, что человкъ, имющій вліяніе на другихъ, долженъ думать о своей вншности. Рабочимъ все равно, какъ я одтъ, но я теперь имю дло съ людьми другого рода. Вс вожаки рабочихъ союзовъ одты такъ, какъ я теперь одваюсь. Они считаютъ недостаткомъ уваженія къ себ, если у ихъ товарищей не чистая рубашка и не новый сюртукъ. Можетъ быть, это глупо, но я потерялъ бы часть своего вліянія, еслибъ не сдлалъ уступки въ такихъ мелочахъ — изъ нелпаго пристрастія къ ливре бдности.

— Вы, англичане, всегда такъ разсуждаете, но я съ вами не согласенъ. Впрочемъ, не будемъ объ этомъ говорить. Увидавъ васъ въ новой одежд, я испугался. Я подумалъ, что какая-нибудь женщина покорила ваше сердце. Но это не правда? прибавилъ онъ, смотря ему прямо въ глаза.

— Но отчего-жь бы мн не отдать своего сердца женщин?

— Гугенотъ, вы продали свою душу чорту!

— Вы ошибаетесь, г. Изгнанникъ. Я ушелъ съ завода, поступилъ въ секретари союза котельщиковъ съ жалованіемъ семидесяти фунтовъ въ годъ и одваюсь соотвтственно моему новому мсту. Не забывайте, что въ настоящую критическую минуту ршается судьба тридцати тысячъ человкъ и руководителямъ такого движенія надо быть политичными.

Габріель сварилъ кофе, розлилъ его въ фарфоровыя чашки, прибавивъ себ коньяку, полученнаго имъ прямо изъ Бордо.

— Довольствуйтесь любовью народа, гугенотъ, сказалъ онъ:— вы должны спасти цлый классъ, а слдовательно, оказать услугу всему человчеству. Никакая красавица не должна быть вамъ помхой при достиженіи вашей великой цли.

— Я знаю очень мало женщинъ.

— Тмъ лучше. Будьте врны своему длу, любите народъ, этой любви довольно.

— Люди въ моемъ положеніи несчастливы въ своей любви, сказалъ Абель:— но я думаю…

— Не думайте, гугенотъ. Если вы начнете думать, то вы пропащій человкъ, и я буду убжденъ, что вы стали франтить изъ любви къ женщин.

— Я думаю, еслибъ человку позволили любить…

— Позволили! Неужели вы думаете, что женщина откажется отъ какой бы то ни было любви. Это ихъ пища, он живутъ и умираютъ любовью. Он рождены для любви и только на это и способны. Перемнимъ разговоръ.

— Вы не любите женщинъ и несправедливы къ нимъ, отвчалъ Абель, машинально взявъ въ руки тетрадку, лежавшую на стул.

На заглавномъ лист этой тетрадки было написано: ‘Маргарита Гованъ’, а послдующіе листы были исписаны самымъ непозволительнымъ почеркомъ.

— Положите тетрадку, сэръ! воскликнулъ гнвно Габріель:— это ученическія упражненія дочери желзнаго заводчика. Вы видите, она дурно пишетъ и по-англійски, и по-французски. Я, право, не хотлъ васъ обидть, Абель, но меня сердитъ писанье моей ученицы.

— Могу я еще посмотрть? спросилъ Абель.

— Къ чему? Впрочемъ, почему же вамъ и не посмотрть, произнесъ французъ, передавая тетрадку Абелю, которому было пріятно видть почеркъ сестры его Нелли.— Да что вы, англичане, толкуете о любви! прибавилъ онъ съ жаромъ.

— Я не говорилъ ни слова, отвчалъ Абель, кладя тетрадку на прежнее мсто.

— Вы вчно живете въ облакахъ тумана и дыма. Ваши улицы скучныя, холодныя, ваша жизнь однообразная, приличная. Вы думаете только о деньгахъ. Гд вамъ любить, бездушные лицемры! Вы можете жениться и рождать дтей, но любовь — это изысканный цвтокъ здоровья. красоты, природы. Подемъ со мною, гугенотъ, на югъ, въ Дофине. Тамъ мы утолимъ жажду въ томъ же источник, изъ котораго пили ваши отцы. Вы увидите лазурное небо, которое одно только можетъ родить любовь. Мы будемъ гулять съ вами по берегу Авара, подъ тнью тополей и любоваться плавающими по рк лебедями. Вотъ Марія и Маргарита смотрятъ на насъ блестящими глазами и исчезаютъ въ виноградникахъ. Слдуйте за ними, гугенотъ, кровь у васъ юная, кипучая. Марія васъ ждетъ. демъ въ виноградники Дофине.

И Габріель, подбжавъ къ полк съ книгами, взялъ сочиненія Валлона и прочелъ нсколько строфъ.

— Такъ вы мн позволяете любить? спросилъ Абель, когда Габріель возвратился къ своему кофе.

— Прекратимъ этотъ разговоръ и не будемъ никогда говорить о любви.

Но когда ушелъ Абель, то онъ съ любовью сталъ впиваться въ каждую букву, написанную Маргаритой Гованъ, а Абель, идя домой, сдлалъ большой крюкъ, чтобъ только пройти подъ окнами Нелли.

XXI.

Мистрисъ Гованъ сидла въ своемъ будуар, гд она теперь проводила большую часть дня, лежа на кушетк. Благодаря своему невжеству, она не могла помогать дочерямъ въ ихъ занятіяхъ, а Макнабъ и поваръ отняли у нея все хозяйство, такъ что ей оставалось только дремать въ будуар. Но въ послднее время Магги часто сидла съ нею, задавая такіе вопросы о любви и брачной жизни, на которые она часто затруднялась отвчать.

— Полно, Магги, сказала она:— пойди лучше играть на фортепіано и не думай о мужчинахъ. Кто это? Если это лакей, то скажи, что меня нтъ дома.

Но послышавшіеся въ сосдней комнат шаги оказались шагами судьи.

— А! Маргарита здсь! произнесъ онъ, взявъ ее за подбородокъ, и молодая двушка удалилась, оставивъ мужа и жену наедин:— ну, жена, продолжалъ онъ, разваливаясь въ креслахъ:— какъ ты думаешь, любитъ Елена Вольтера Вильсона?

— Я думаю, что любитъ, судья, но она очень скрытна и ничего мн не говорила.

— Ты никогда ничего не знаешь! это не годится, ты должна знать и передавать мн все, что он думаютъ и чувствуютъ. Если ты этого не сдлаешь, то кто же сдлаетъ? Я полагалъ, что самъ добьюсь чего нибудь отъ Елены, но она стала какая-то непонятная. Я думалъ, однако, что вы, женщины, понимаете другъ друга.

Мистрисъ Гованъ ничего не отвчала.

— Я былъ бы очень радъ, еслибъ между Еленой и Вольтеромъ ничего не было. Онъ прекрасная партія для Маргариты, а для Елены у меня другіе планы. Маргарита будетъ славной женой для Вольтера, а Елена найдетъ себ жениха и получше. Она достойна занять мсто въ первомъ лондонскомъ обществ и выйти замужъ за лорда. Я ршилъ быть черезъ нсколько лтъ мэромъ Лумсайда и мн было бы съ руки, чтобъ Елена вышла замужъ за человка съ титуломъ и вліяніемъ, который открылъ бы мн доступъ въ аристократію. Денегъ у меня довольно, мое состояніе удвоится и утроится безъ моихъ хлопотъ. Я теперь желаю положенія въ свт. Что жь ты ничего не скажешь?

— Мн кажется, что Нелли теперь только думаетъ о своемъ дяд и кузин. Она выплакала вс глаза при ихъ отъзд.

— Тмъ лучше. Пусть ее не думаетъ о брак, пока я не найду ей хорошаго жениха. Послушай, жена, вс мои планы удались. Ты знаешь лучше другихъ, сколько энергіи и труда я потратилъ на очистку трущобъ. За все это достойной наградой могла бы служить хвалебная статья въ ‘Вечернемъ Луч’. Нечего сказать, редакторъ этой газеты талантливый человкъ. Но я еще получилъ пятьдесятъ тысячъ фунтовъ за нсколько домовъ, которые случайно купилъ передъ тмъ, какъ муниципалитетъ ршилъ ихъ сломать. Точно Провидніе взяло меня за руку и сказало: ‘Андрю Гованъ, ваши труды на пользу бдныхъ заслуживаютъ награды, вотъ вамъ чекъ на пятьдесятъ тысячъ, да послужатъ он источникомъ счастія для вашей семьи’.

Тысячи уже перестали имть цну въ глазахъ мистрисъ Гованъ и она только со страхомъ ожидала, чтобъ эти деньги не наложили на нея новыхъ обязанностей. Она въ этомъ не ошиблась.

— А какъ ты думаешь, что я сдлалъ съ этой наградой за мою филантропію?— Я купилъ замокъ!

— Чтобъ жить въ немъ, судья?

— Еще бы. Чмъ я хуже Милибагса, который купилъ замокъ лорда Ильза, и Шугарстика, построившаго замокъ на гор, которая досталась ему задаромъ отъ герцога Адена. Замокъ будетъ очень кстати мн, когда я буду мэромъ.

— А гд онъ?

— Въ долин Кильвинъ, это старинное зданіе, соединяющее вс стили и изстари принадлежавшее лордамъ Ваучъ. Видъ на Кампертанскія горы удивительный, есть зимній и лтній садъ, а въ шести миляхъ море и наша яхта. Кажется, хорошо? Что же, ты рада?

— Я боюсь.

— Жена владльца Кильвинскаго замка не должна ничего бояться. Да и бояться нечего. Земледліе такъ упало, благодаря ввозу американскаго хлба, что я могу скупить помстья всхъ сосдей — Эдмонстоновъ, Стюартовъ и Камбелей. Одинъ потомокъ древнихъ владльцевъ замка просилъ оставить его сторожемъ у воротъ. Это знаменіе времени. Такъ и слдуетъ. Теперь царитъ аристократія ума. Но я желалъ бы, чтобъ ты немного привыкла къ своему высокому положенію.

— Мн трудно сразу…

— Ну, ну, постарайся. А насчетъ двченокъ помни. Маргарита выйдетъ замужъ за Вольтера. Онъ покладистый человкъ и спорить не станетъ.

— Маргарита въ послднее время задавала мн такіе вопросы, что она, должно быть, влюблена.

— Чортъ возьми, въ кого? Это нестерпимо! Позови ее. Я сейчасъ у нея все разузнаю.

Спустя нсколько минутъ, Магги вошла въ комнату съ книгой.

— Что я слышу о теб? воскликнулъ гнвно судья.

— Она ничего не сдлала дурного, замтила мать.

— Что такое? спросила Магги, бросая на отца вызывающій взглядъ.

— Какого ты себ завела любовника?

Магги поблднла и взглянула на мать.

— Я никогда не говорила, что у нея любовникъ, сказала мистрисъ Гованъ.

— На колни, об на колни! воскликнулъ судья, вн себя отъ гнва:— и молите Бога, чтобъ онъ васъ простилъ.

Мать и дочь повиновались, а судья, обращаясь къ ‘престолу милосердія’, осыпалъ ихъ укоризнами, словно он были карманными воровками. Потомъ, запугавъ ихъ адомъ и вчными муками, онъ спокойно вышелъ изъ комнаты.

XXII.

Исчезновеніе Томаса Гована и его дочери легло камнемъ на душу Нелли. День за днемъ она ждала письма отъ Дженни и, за не полученіемъ отъ нея всточки, наконецъ, поврила словамъ судьи, что она ухала съ отцомъ въ Америку. Ей было грустно думать, что такъ горячо любимая ею кузина ухала, не простясь, дядю она ни въ чемъ не винила, зная, что его голова всегда полна новыми изобртеніями. Но она не давала покоя своими вопросами отцу, который, наконецъ, выйдя изъ терпнія, воскликнулъ:

— Я бы желалъ, чтобъ ты и Вольтеръ перестали заботиться о моемъ брат:— онъ, кажется, не малолтній и въ состояніи самъ заботиться о себ. По всей вроятности, онъ теперь уже въ Америк. Фирма Бериманъ и Фиске въ Новомъ Орлеан нуждались именно въ такомъ человк. Томасъ зналъ объ этомъ и, вроятно, сошелся съ ихъ агентомъ. Вотъ почему онъ и ухалъ такъ поспшно. Но во всякомъ случа ему не слдовало такъ поступать со мною, посл всего, что я сдлалъ для него, впрочемъ, онъ всегда отличался неблагодарностью.

Посл этого Нелли никогда боле не говорила съ отцомъ о дяд, она чувствовала, что съ нкоторыхъ поръ ихъ отдляетъ другъ отъ друга непроницаемая стна, она сожалла объ этомъ, но не могла пробить бреши въ этой стн. Впрочемъ, тревожное состояніе Нелли объяснялось не однимъ исчезновеніемъ дяди и Джени. Она не видла и ничего не слыхала объ Абел Дюрайд. Вольтеръ Вильсонъ сказалъ ей, что онъ ушелъ съ завода, но ему не было извстно, куда онъ двался. А сама она не могла наводить о немъ справокъ. Сердце у нея сжималось при мысли, что онъ, можетъ быть, ухалъ съ ея дядей, что онъ будетъ постоянно находиться въ обществ Джени, заботиться объ ея комфорт и т. д.

Размышляя такимъ образомъ, она однажды сидла у окна гостинной, выходившей на маленькій дворикъ, гд весело чирикали воробьи, какъ вдругъ какая-то фигура быстро спустилась съ крыши по лстниц, приставленной къ стн. Нелли вздрогнула.

— Какъ я глупа! подумала она:— это игра разстроеннаго воображенія. Это не можетъ быть онъ.

Однако, она встала, затворила вс двери и выглянула изъ окна. Спустя минуту, передъ ней показалась голова, а потомъ лицо и плечи Абеля Дюрайда.

— Абель, сказала она:— какъ вы попали сюда?

— Я принесъ вамъ кое-что, отвчалъ Абель:— и хотлъ попросить у васъ прощенія за мою…

— Что это? спросила Нелли, поднимая брошенное на подоконникъ письмо.

Въ ту же минуту въ дворик послышался шумъ и Абель быстро взлзъ на крышу.

— Онъ убьется, подумала Нелли, съ ужасомъ смотря то внизъ. то вверхъ:— какъ ногу я читать письмо, когда онъ каждую минуту подвергается такой опасности.

Но все-таки она распечатала письмо и прочла: ‘Милая Нелли, я уврена, что твой отецъ перехватываетъ мои письма, иначе ты непремнно побывала бы у насъ. Поэтому, я не стану боле посылать писемъ по почт. Это письмо ты получишь отъ Абеля Дюрайда. Онъ хорошій человкъ и ведетъ борьбу съ твоимъ отцомъ, почему я и считаю его своимъ другомъ. Онъ говоритъ, что не считаетъ противнымъ своимъ правиламъ оказать услугу теб. Не плати ему денегъ, онъ не такой человкъ.

‘Мы съ отцомъ поселились въ хорошенькомъ уголк, въ конц парка, на берегу рки. Нашъ коттэджъ выходитъ на юго-западъ и у насъ цлый день солнце, а вокругъ все цвты. Отецъ смотритъ за тмъ, чтобъ люди не бросались въ рку и чрезвычайно поправился. Онъ выстроилъ за домомъ мастерскую и работаетъ надъ новымъ усовершенствованіемъ въ котлахъ. Онъ объяснилъ свое изобртеніе Абелю Дюрайду и тотъ говоритъ, что оно убьетъ вс старые котлы и принесетъ богатство отцу, если только сохранить это въ тайн. Поэтому, не проболтайся никому.

‘Прізжай къ намъ, потому что я не буду счастлива, пока не прощу тебя и ты не простишь меня. Видаешь ли ты новаго управляющаго? И правда ли, что онъ женится?’

Голова Абеля снова показалась передъ окномъ.

— Я взялся за товарища починить водосточныя трубы на вашемъ дом, сказалъ онъ.— Это была единственная надежда васъ увидать. Я былъ все это время самый несчастный человкъ.

— Вамъ не надо быть несчастнымъ, отвчала Нелли, вспыхнувъ:— я уже давно вамъ простила. Не думайте объ этомъ.

— Какъ мн не думать, произнесъ Абель, страстно смотря на нее: — я сдлалъ дерзость и воспользовался тмъ, что оказалъ вамъ маленькую услугу. Но поврьте, я самъ себя не помнилъ, но теперь, я буду спать спокойно.

— Я никогда не сердилась и никогда не раскаявалась, промолвила нжно Нелли.

— Да благословитъ васъ Господь за эти добрыя слова.

— Вы ушли съ завода. Зачмъ?

— Не знаю. Мой другъ, Изганникъ, говоритъ, что я влюбленъ и что стыжусь честнаго труда. Можетъ быть, онъ правъ, я теперь работаю не на завод, а въ своей контор.

— Вы не рабочій, и вскор разбогатете въ вашей контор.

— Въ моей контор не разбогатешь. Я всегда буду бднымъ.

— Я люблю бдность. Поднимитесь по лстниц и слушайте.

Нелли сла къ фортепіано и запла любимую пснь Абеля.

— Ну, теперь уходите, а то насъ увидятъ, сказала она, возвращаясь къ окну.

— Еще минуту, отвчалъ Абель тономъ пламенной мольбы:— говорятъ, что вы имете большое вліяніе на вашего отца.

— Имла, промолвила со вздохомъ Нелли.

— Постарайтесь подйствовать на него въ интересахъ трехъ тысячъ рабочихъ и восьмнадцати тысячъ душъ, которые уполномочили меня быть ихъ представителемъ. Скажите, какъ преданно будутъ служить ему…

Въ эту минуту Абель неожиданно исчезъ. Его пламенная рчь была прервана появленіемъ въ дворик Макнаба, который,

(Продолжения не последовало, поскольку ‘Отечественные Записки’ были закрыты)

‘Отечественныя Записки’, NoNo 3—4, 1884

OCR Бычков М. Н.

КАПИТАЛЪ-КОРОЛЬ.РОМАНЪ

Вильяма Сайма.

Читайте также:

КАПИТАЛЪ-КОРОЛЬ.
РОМАНЪ