Календарь Стеббса или Роковые сапоги, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1839 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 56 минут(ы)

У. М. ТЕККЕРЕЙ.

КАЛЕНДАРЬ СТЕББСА ИЛИ РОКОВЫЕ САПОГИ.

ЯНВАРЬ.

Какой-то поэтъ замтилъ, что всякій, кто возьмется записывать, что случилось съ нимъ въ продолженіе всей жизни, непремнно составитъ хорошую книгу, хотя бы отъ рожденія до могилы онъ вовсе не испыталъ особенныхъ приключеній. Какъ же посл этого я, съ которымъ случились самыя разнообразныя, патетическія и безпримрныя происшествія,— какъ же я не напишу поучительной и занимательной для публики книги?

Я не хочу этимъ сказать, что я убивалъ львовъ или видлъ какія нибудь чудеса, путешествуя по пустынямъ Аравіи или въ Пруссіи, или что я былъ когда-то важнымъ бариномъ, на короткой ног съ герцогами и придворными дамами, которыми, по требованіямъ моды, должны бы были ограничиваться мои воспоминанія. Я никогда не оставлялъ своего родного острова, Британіи, никогда не пускался въ длинныя разсужденія ни съ однимъ лордомъ, исключая ирландца, который жилъ въ нашемъ дом и забылъ заплатить за три недли за квартиру, — но, несмотря на все это, въ теченіе моего существованія, говоря словами нашего безсмертнаго барда, я такъ былъ изъденъ блохами и клопами своенравной судьбы и сдлался примромъ такого упрямаго и необыкновеннаго несчастія, что читая мою біографію, даже камень затрепеталъ бы отъ сердечнаго умиленія, если бы у камня не было каменное же и сердце.

Въ нижеслдующихъ страницахъ будутъ представлены публик двнадцать случившихся со мною происшествій, по одному на каждый мсяцъ календаря, они содержатъ въ себ часть исторіи, смю уврить, добраго человка. Я не былъ мотомъ, какъ многіе изъ людей, я ни разу не обманулъ никого даже на шиллингъ, хотя я и одаренъ особенною тонкостію къ длахъ и поспорю въ этомъ отношеніи съ кмъ угодно въ цлой Европ. Я никогда не оскорблялъ своего ближняго, напротивъ, во многихъ случаяхъ, когда я самъ терплъ, я оказывалъ особенное участіе къ страждущимъ.

Я происхожу изъ хорошей фамиліи, и, рожденный для богатства, отличаюсь веселымъ характеромъ, несмотря на то, я съ крайнею заботливостію и необычайнымъ усердіемъ копилъ и берегъ деньги, но и это не помшало мн съ самого начала моего жизненнаго пути встрчаться съ такими сложными и мудреными неудачами, какія, конечно, и могли случиться только съ несчастнымъ Бобомъ Стёббсомъ,

Бобъ Стёббсъ — мое имя, въ карман у меня нтъ ни шиллинга. Я получилъ патентъ на чинъ лейтенанта въ служб короля Георга и теперь…. но объ этомъ распространяться нечего, потому что это узнается само собою.

Мой отецъ принадлежалъ къ суффолькскимъ Стёббсамъ и самъ былъ богатымъ джентльменомъ въ Бунгэ. Ддъ мой былъ уважаемый всми адвокатъ въ Бунгэ же и оставилъ папеньк хорошенькое имнье. Такомъ образомъ я бы долженъ былъ получать впослдствіи значительный доходъ и теперь могъ бы жать процентами съ своего капитала.

Мои несчастія начались, можно сказать, за годъ до моего рожденія, когда папенька, будучи юношей и живя въ Лондон съ тщетнымъ стремленіемъ изучить право, влюбился въ миссъ Смитъ, дочь лавочника, который не далъ за нею ни гроша и потомъ самъ обанкрутился. Отецъ мой женился на этой миссъ Смитъ и взялъ ее въ свою провинцію, гд я узрлъ свтъ.

Если бы я сталъ описывать первые годы моей юности, то вы стали бы надо мною смяться какъ надъ лжецомъ, но слдующее письмо, которое маменька писала къ своей подруг въ первый же годъ своей супружеской жизни, покажетъ вамъ, какова была, моя мать и что за человкъ былъ мой отецъ:

‘Миссъ Юліи Гикксъ.

‘Гресчёрчъ-Смит, въ Лондон.

‘О, Элиза! твоя Сузанна счастливйшая женщина въ поднебесной. Мой Томасъ настоящій купидонъ! Онъ невысокъ ростомъ, не похожъ на гренадера какихъ я прежде воображала, мечтая о муж, напротивъ, его можно назвать мухортикомъ, и при этомъ мн вовсе не тяжело сознаться, что онъ немного косъ. Что за дло! Когда одинъ изъ его глазъ устремленъ на меня, а другой на мое дитя, то они блестятъ такою любовью, какой не въ состояніи описать мое слабое перо и которая не досталась въ удлъ никакой изъ женщинъ, кром твоей счастливой Сузанны Стёббсъ. Если бы ты только видла моего милаго Томаса со мною и нашимъ маленькимъ Бобомъ, когда онъ возвращается съ охоты или съ поля и когда я сижу у него на одномъ колн, дитя — на другомъ, и онъ насъ заставляетъ прыгать! Мн часто приходится сожалть, что тутъ не случится сэръ Іошуа или другой какой нибудь великій живописецъ, который бы списалъ эту группу, потому что нтъ на свт привлекательне зрлища, какъ видть вмст три любящія другъ друга игривыя существа.

‘Мой ребенокъ — прелестнйшее твореньице въ свт: настоящій портретъ своего папа. Кормилица говоритъ, что съ лтами онъ отвыкнетъ коситься, и что волосы у него не будутъ такъ рыжи. Докторъ Бэтсъ такъ внимателенъ и искусенъ, какъ только можно желать. Со дня рожденія нашего бднаго ребенка онъ не зналъ покою ни одного дня и въ теченіе недли мнялъ лекарства отъ трехъ до четырехъ разъ. Какъ мы должны еще благодарить Бога, что это существо находится въ такомъ положеніи, какъ теперь! Бобъ очень счастливо перенесъ корь, потомъ у него были припадки грыжи, страшный коклюшъ, потомъ лихорадка и постоянная боль въ животик, такъ что бдное дитя кричало съ утра до поздней ночи.

‘Но мой милый Томъ очень способенъ ухаживать за дтьми и сколько разъ онъ не спалъ вовсе изъ за ребенка! Онъ ходитъ съ ними по цлымъ часамъ взадъ и впередъ по комнат и поетъ что-то въ род псенки (но у него, милашки, голосъ не сильне, чмъ у самовара), покачиваетъ головою изъ стороны въ сторону, и тогда какой онъ смшной въ своемъ халатик и колпак! ты бы расхохоталась, если бы увидала его.

‘У насъ прекрасная нянька, она ирландка и любитъ ребенка почти такъ же, какъ мать…. впрочемъ, это невозможно… Она носитъ его гулять въ паркъ, и я ршительно не понимаю, почему Томасъ не можетъ ее терпть, онъ говоритъ, что она часто бываетъ пьяна, и притомъ, что она очень неопрятна, чего, впрочемъ, я Не замчала. Правда, что она не очень чистоплотна, и что отъ нея иногда несетъ водкой. Во что за дло! Вс эти маленькія неудобства длаютъ родину еще привлекательне. Если только подумать, у сколькихъ матерей нтъ вовсе нянекъ, у сколькихъ дтей нтъ докторовъ, то не нужно ли возблагодарить Бога, что Мэри Мэлоней нанялась у насъ, и что докторъ Бэтсъ обходится намъ только въ 47 фунтовъ? Какъ же долженъ быть боленъ ребенокъ, если на него выходитъ столько лекарства!

‘Вс эти милыя дти дорого стоятъ родителямъ. Представь только, Элиза, что мы переплатимъ за Мэри Мэлоней. Десять шиллинговъ въ недлю жалованья, къ обду, рюмку коньяку или можжевеловой водки, три бутылки въ день лучшаго портера мистера Трельза, что составляетъ въ недлю двадцать-одну бутылку, а въ одинадцать мсяцевъ, которые она у насъ прожила, девятьсотъ-девяносто бутылокъ. Потомъ, по счету доктора Бэтса — отъ пяти до четырнадцати гиней, дв гинеи за крестины, двадцать гиней за завтракъ и балъ… Надо теб сказать, что мы очень разсердили богатаго дядюшку Джона тмъ, что позвали его быть крестнымъ отцомъ, и что онъ долженъ быль подарить крестнику серебряный стаканъ. Онъ вычеркнулъ имя моего Томаса изъ духовнаго завщанія, а мистеръ Феркинъ былъ столько же обиженъ тмъ, что мы не позвали его въ крестные отцы, онъ не хочетъ даже вслдствіе этого говорить ни со мной, ни съ Джономъ…. Двадцать гиней за фланель, кружева, халатики, чепчики, свивальники и другія дтскія принадлежности, — всего на триста фунтовъ въ годъ.

‘Но Томасъ надется много выручить съ своей арендной земли.

‘У насъ прекраснйшая дача, какую только можно себ представать: домъ со всхъ сторонъ окруженъ деревьями и лежитъ въ такомъ уединенномъ мст, что, несмотря на то, что мы отъ Лондона только въ тридцати миляхъ, почта ходитъ къ намъ только разъ въ недлю. Дороги, надо признаться, ужасныя, теперь зима, и мы по колна тонемъ въ грязи и снгу. Но, Элиза, какъ мы зато счастливы!

‘Съ Томасомъ — онъ, бдный, страдалъ сильными припадками ревматизма — маленькимъ Бобомъ и нашимъ искреннимъ другомъ докторомъ Бэтсомъ, который прізжаетъ издалека, чтобы навстить насъ, у насъ составляется, какъ ты можешь себ вообразить, пріятное, веселое общество, такъ что мы и не думаемъ объ удовольствіяхъ Рэнлэга.

‘Прощай — мой маленькій зоветъ свою мама — тысячу поцалуевъ отъ любящей тебя

‘Сузанны Стёббсъ.’

Итакъ, вотъ въ чемъ дло! Счеты доктора, прелестная дача, 21 пинта портеру въ недлю лишили меня всего моего имнія.

ФЕВРАЛЬ.

Я назвалъ эту главу февралемъ, принимая въ соображеніе свои несчастія, которыя вы не замедлите узнать, такъ какъ январь, заключая въ себ Святки и праздникъ Крещенія, напоминаетъ первые четыре года жизни мальчика. Потомъ наступаетъ мрачный февраль, а съ нимъ и дни работы, когда люда заботятся о томъ, чтобы выручить денегъ, лишь только увеселенія новаго года, напоминающія наше дтство, прекратились.

Теперь приходитъ мн въ голову и тотъ первый день февраля, когда я вышелъ изъ родительскаго дома и поступилъ въ школу Свиштэля.

Тамъ началъ я сидячую и полную лишеній жизнь, которую потомъ велъ постоянно. Матушка на прощанье дала мн восемнадцать пенсовъ! Бдная! мн казалось, что у нея сердце такъ и надрывается, когда она меня цаловала и испрашивала у Бога для меня благословенія. Кром этого, у меня, былъ маленькій капиталецъ, скопленный мною въ продолженіе года. Я разскажу вамъ, какъ я достигъ этого. Если мн случалось гд нибудь увидть шесть грошей или копеекъ, то я всегда бралъ одну изъ монетъ себ. Если меня потомъ спрашивали объ этомъ, то я признавался, что взялъ, и возвращалъ монету. Если же никто не замчалъ пропажи, я не говорилъ ни слова, да и для чего говорить въ подобныхъ случаяхъ? Т, которые не замчаютъ потери, въ сущности ничего не теряютъ.

Итакъ, кром восемнадцати пенсовъ, данныхъ мн матерью, у меня была собственная сумма въ три шиллинга. Въ школ меня прозвали мнялой, потому что у меня въ карман всегда было много мелкой монеты.

Даже во всякой приготовительной школ смышленый мальчикъ съуметъ себя очень порядочно обставить, и можно быть уврену, что я въ этомъ случа не длалъ промаховъ. Я никогда не ссорился и не дрался, я никогда не сидлъ на лавк ни слишкомъ высоко, ни слишкомъ низко по успхамъ, и между тмъ никто не былъ такъ уважаемъ, какъ я, — а почему? потому, что у меня всегда были деньги. Другіе мальчики проматывали все, что у нихъ было, въ первые же два дня, и въ это время, какъ само собою разумется, они угощали меня пирожками и карамельками. Мн не нужно было тратить собственныхъ денегъ, а между тмъ я видлъ со всхъ сторонъ самое усердное подчиванье. Потомъ, когда черезъ недлю у нихъ не оставалось ни копейки денегъ, и какъ въ продолженіе полу-года у нихъ не было въ виду ничего, кром трехъ пенсовъ еженедльнаго дохода, что мн оставалось длать? Я сознаюсь съ гордостію, что каждую недлю половина карманныхъ денегъ, которыя получались воспитанниками школы Свиштэля, поступала въ мой карманъ. Напримръ: Тому Гикксу захотлось пряника — у кого нашлись на это деньги? разумется, у Боба Стёббса.

— Гикксъ, говорилъ я обыкновенно: — я теб куплю пряниковъ на полтора пенса, если ты мн въ будущую субботу отдашь три пенса.

Онъ соглашался, и если по наступленіи субботы онъ не могъ мн отдать боле полутора пенсовъ, то отдавалъ три пенса и слдующую за тмъ субботу. Я разскажу вамъ про обороты цлаго полугодія. Я далъ одному товарищу, по имени Дикку Бунтингу, въ первую субботу полтора пенса, съ тмъ, чтобы онъ мн возвратилъ три черезъ недлю. Онъ могъ мн всякую недлю платить только половину, и такимъ образомъ я впродолженіе двадцати-трехъ недль получалъ по полтора пенса, что составитъ всего два шиллинга десять съ половиною пенсовъ. Но Динкъ Бунтингъ былъ не совсмъ честный человкъ, потому что, несмотря на то, что я былъ такъ добръ, что ждалъ на немъ деньги двадцать-три недли, — настали каникулы, онъ мн все еще былъ долженъ три пенса. Зато онъ, по прошествіи шести недль вакацій, согласно съ существующими на сей предметъ правилами, долженъ былъ заплатить шестнадцать шиллинговъ, которые наросли въ мою пользу, а именно:

	шилл.	пенс.
въ первую недлю три пенса составили		6
во вторую —	1	—
въ третью —	2	—
въ четвертую —	4	—
въ пятую —	8	—
въ шестую —	16	—

Что можетъ быть справедливе этого? однако, Бунтингъ, по возвращеніи — можете себ представить!— вздумалъ предлагать мн только полтора пенса… низкій, подлый мальчишка!

Впрочемъ, я усплъ помочь горю. Онъ промоталъ свои деньги въ первыя дв недли, и тогда я снова забралъ его въ свои руки. Онъ принужденъ былъ не только заплатить мн пенсъ за пенсъ, но обязался отдавать мн за завтракомъ четверть своего бутерброта, а за ужиномъ — четвертую же часть своего сыру. И такимъ образомъ, по прошествіи полугода, я получилъ отъ него серебряный ножикъ для фруктовъ, готовальню и прекрасный шитый серебромъ жилетъ, въ которомъ я съ гордостію отправился домой, а что еще лучше — въ карманахъ этого жилета было: три золотыя гинеи, пятнадцать шиллинговъ, ножикъ и штопоръ, который я получилъ съ другого ученика. Не правда ли, что все это были хорошіе проценты на двнадцать шиллинговъ, которые у меня были за годъ назадъ?

Сколько разъ я умолялъ судьбу послать мн вторично подобный же случай, но нтъ! теперь люди сдлались скупе, чмъ были въ очаровательные годы давно минувшей юности.

Такимъ образомъ, я отправился домой въ своемъ новомъ жилет, сіяя какъ павлинъ, и когда я отдалъ отцу штопоръ, прося принять оный, какъ эдакъ моей любви, то мать моя залилась слезами стала цаловать и обнимать меня такъ нжно, что чуть не задушила своего дтища.

— Честь я слава теб, чести и слава теб, повторяла она: — что ты думаешь о своемъ отц. А гд ты купилъ этотъ штопоръ, Бобъ?

— Эхъ, матушка, отвчалъ я:— гд бы ни купилъ, да купилъ на собственныя, скопленныя денежки!

Пока я говорилъ это, матушка смотрла съ улыбкой на батюшку, ея глаза были полны слезъ, она взяла меня за руку и подвела къ отцу.

— Ну, не правда ли, славный мальчикъ? сказала она: — а всего вдь девять лтъ ему.

— Дйствительно, онъ хорошій мальчикъ, Сузанна, отвчалъ батюшка.— Благодарствуй, сынокъ! Вотъ возьми крону въ замнъ своего штопора, которымъ мы сейчасъ лихо откупоримъ бутылочку, прибавилъ батюшка и сдержалъ слово.

Я всегда пилъ хорошее вино, хотя, по чувству похвальнаго самоотверженія, никогда не держалъ его въ своемъ погреб, въ эту же ночь я порядочно понатянулся, потому что родители мои, обрадовавшись, штопору, чудо какъ разщедрились. Лучше же всего было то, что штопоръ мн обошелся только въ три пенса, которые не могъ заплатить мн мой товарищъ.

Когда я увидалъ, что въ эту игру мн повезло, то сдлался очень щедръ къ своимъ родителямъ, которые понимали, какъ полезно развивать въ дтямъ чувство великодушія. Я подарилъ матушк, хорошенькій, мдный наперстокъ, а они мн — полъ гинеи. Потомъ я поднесъ ей прекрасную книжку для иголокъ, которую сдлалъ собственными руками изъ пиковаго туза, взятаго изъ взявшейся у насъ въ дом колоды, картъ, потомъ веллъ нашей служанк Сэлли обтянуть книжку кускомъ розоваго атласа, подареннымъ ей маменькою, а листы въ книжк, очень мило мною разрисованной, я сдлалъ изъ фланели, которую я когда-то носилъ, страдая жабою.

Отъ фланели пахло нсколько камфарой, но книжка вообще была очнь мила и матушка такъ обрадовалась ей, что здила нарочно въ Лондонъ и привезла мн шляпу съ галунами. Потомъ я купилъ батюшк фарфоровую ступку для табаку, но, къ несчастію, батюшка не былъ такъ щедръ, какъ матушка и я самъ, потому что онъ только громко захохоталъ: и не далъ мн даже и кроны, которой я отъ него наврное ожидалъ.

— Я теб на этотъ разъ ничего не дамъ, Бобъ, сказалъ онъ:— потому что я не желалъ бы, чтобы ты длалъ такіе дорогіе подарки.

Дорогіе подарки! вотъ выдумалъ! Куда я не люблю скупыхъ людей!

Теперь я долженъ сказать нчто шитомъ серебряномъ жилет, который данъ мн Бунтингомъ.

Матушка спросила меня о жилет и я сказалъ ей всю правду, что онъ былъ подаренъ мн однимъ мальчикомъ, за оказанныя мною ему немаловажныя услуги. Что же она сдлала? она написала къ нему письмо, когда я опять возвращался въ школу, благодарила его за внимательность къ своему милому сыну и послала шиллингъ доброму, благородному мальчику, который подарилъ будтобы мн жилетъ.

— Что это за жилетъ? спросилъ меня докторъ.— Кто теб подарилъ его?

— Бунтингъ, отвчалъ я.

— Позвать, Бунтинга.

Маленькій негодяй явился, можете себ представить, и заливаясь слезами, разсказалъ, что жилетъ этотъ ему дала его мать, и что онъ долженъ былъ отдать его ростовщику-мнял, какъ назвалъ меня негодный Бенгель. Потомъ сказалъ онъ, что за полтора пенса онъ долженъ былъ заплатить, мн три, какъ будто — отъявленный плутишка — его принуждалъ кто-нибудь занимать три пенса, что я такимъ же, образомъ надувалъ и другихъ товарищей, и что изъ двнадцати шиллинговъ я сколотилъ себ не мене четырехъ гиней.

Я едва въ состояніи описать удивительную сцену, которая за тмъ послдовала. Ученики были созваны, моя записная книга была вытащена изъ шкафа, чтобы служить доказательствомъ, сколько отъ каждаго получено: мною денегъ и вс эти деньги была розданы имъ до копейки.,

Докторъ взялъ и т тридцать шиллинговъ, которые подарены были мн родителями, сказалъ, что онъ отдастъ ихъ въ пользу бдныхъ, и потомъ, произнеся къ ученикамъ длинную рчь о скупости и лихоимств, онъ прибавилъ:

— Сними свой сюртукъ, Стёббсъ, и отдай Бунтингу жилетъ.

Я стоялъ безъ сюртука и жилета передъ презрительно улыбающимися товарищами и хотлъ было надть снять сюртукъ, но докторъ остановилъ меня…. Меня выскли, сэръ, жестоко выскли.

О, мщеніе! Я, Робертъ Стёббсъ, всегда поступавшій такъ основательно, будучи десяти лтъ отъ роду, испыталъ телсное наказаніе! Хотя февраль самый короткій мсяцъ въ году, но онъ до сихъ поръ не выходитъ у меня изъ головы.

МАРТЪ.

Когда матушка услыхала о постигшемъ меня несчастіи, то хотла жаловаться на нашего доктора или по крайней мр выцарапать ему глаза, тогда какъ, по доброт своей, она неспособна была выцарапать глаза даже и блох, если требовалась защита ея собственной личности, и ршилась взять меня изъ школы, въ которой такъ недостойно было поступлено со мною.

Батюшка, впрочемъ, оказалъ при этомъ случа необычайную строгость, утверждалъ, что меня наказали подломъ, что я долженъ оставаться въ школ и прислалъ даже старому Свиштэлю, за данный мн урокъ, двухъ фазановъ.

Старикъ пригласилъ меня къ обду на этихъ фазановъ и, разрзывая ихъ, держалъ довольно интересную рчь насчетъ превосходныхъ качествъ моихъ родителей, а также насчетъ принятаго намренія быть ко мн еще внимательне. если я позволю себ подобную же продлку. Такимъ образомъ, я ршительно принужденъ былъ прекратить выдачу взаймы денегъ, потому что докторъ объявилъ что мальчикъ, который дастъ взаймы, получитъ столько-то розогъ, а который возьметъ — столько-то, противъ такого аргумента спорить было нечего, и я предвидлъ свое окончательное раззореніе. Я никогда не сидлъ слишкомъ высоко въ школ, потому что никогда не могъ дойти въ латинской грамматик дале propria quae maribus, вообще понималъ очень немногое изъ того, что училъ, но, по причин моихъ уже довольно зрлыхъ лтъ, большого роста, а главное — вслдствіе просьбъ матушки, я сталъ пользоваться преимуществами большихъ и подучилъ позволеніе въ свободные дни ходить въ городъ. Выходя, такимъ образомъ, изъ школы, мы являлись страшными щеголями. Я совершенно хорошо помню свой тогдашній костюмъ: сюртукъ перечнаго цвта, блый вышитый у кармановъ жилетъ, кружевная манишка, штаны до колнъ и изящные блые бумажные или шолковые чулки. И это уже было довольно великолпно, но я не былъ удовлетворенъ и хотлъ еще пріобрсти себ пару-сапоговъ, въ школ было всего три ученика, у которыхъ были сапоги, и я съ ума сходилъ отъ желанія имть такіе же.

Когда я написалъ насчетъ сапоговъ къ батюшк, онъ не хотлъ и слышать объ этомъ, а три гинеи, которыя нужны были для покупки пары, составляли слишкомъ большую сумму для того, чтобы матушка могла удлить ихъ изъ своихъ расходныхъ денегъ или я могъ выплатить ихъ при теперешнемъ скудномъ состояніи моей кассы, впрочемъ, потребность сапоговъ и ощущалъ такъ сильно, что ршился, несмотря ни на что, достать ихъ.

Въ то время въ нашемъ городк поселился сапожникъ-нмецъ, который впослдствіи завелся собственностію въ самомъ Лондон.

Я ршился выманить у него какъ нибудь сапоги, въ надежд, что черезъ годъ или черезъ два я оставлю школу, и что тогда можно будетъ не обращать вниманія на его преслдованія, или, наконецъ, выпросить денегъ у матушки и заплатить ему.

Я былъ у этого значительнаго во мнніи моемъ мужа — его звали Штифелькиндъ — и онъ снялъ съ меня мрку.

— Вы слишкомъ еще молоды, кажется, чтобы носить сапоги, замтилъ онъ.

— Это ужь мое дло, любезный, а не твое! отвчалъ я.— Хочешь, давай сапоги, хочешь — нтъ! Но когда ты говоришь съ человкомъ моего званія, будь учтивъ.

При этомъ я произнесъ нсколько рзкихъ выраженій, чтобы убдить его въ значительности моей особы.

Все это имло желаемый успхъ.

— Постойте, сэръ, сказалъ онъ: — у меня есть прекрасная пара сапоговъ, которая вамъ будетъ впору.

И онъ принесъ мн дйствительно самые изящные сапоги, какіе мн когда либо случалось видать.

Он были сдланы для высокороднаго мистера Стиффнея, сказалъ онъ: — что еще служить въ гвардіи, но были ему малы.

— Ахъ, въ самомъ дл! вскричалъ я.— Стиффней мн родня. Ну, а что, старый плутъ, ты намренъ просить за эти сапоги?

— Три фунта, отвчалъ онъ.

— Это безсовстно дорого, сказалъ я: — но какъ теб придется долго дожидаться своихъ денегъ, то оно на то же и найдетъ.

Сапожникъ взглянулъ на меня съ безпокойствомъ и приготовился произнести рчь.

— Сэръ, я не могу ихъ отдать безъ….

Но мн пришла въ эту минуту въ голову счастливая мысль, и я прервалъ его.

— Сэръ, что за сэръ, не называй меня сэромъ, сними сапоги съ меня, и знай, что когда ты говоришь съ дворяниномъ, то не называй его сэромъ!

— Прошу тысячу извиненій, милордъ, отвчалъ онъ:— если бы я зналъ, что вы изволите быть лордомъ, то я не сталъ бы называть васъ сэромъ. Какъ мн записать у себя въ книг вашу фамилію?

— Мою фамилію? ну, разумется, лордъ Корнваллисъ! отвчалъ я съ важностію, уходя въ сапогахъ.

— А какъ я долженъ поступить съ башмаками милорда?

— Хранить ихъ, пока я не пришлю за ними, сказался, потомъ снисходительно поклонился ему и вышелъ изъ лавки, пока нмецъ завертывалъ мои башмаки въ бумагу.

——

Я не сталъ бы разсказывать эту исторію, если бы вся моя жизнь не вращалась около этихъ проклятыхъ сапоговъ.

Съ гордостію павлина я возвратился въ школу и усплъ объяснить своимъ товарищамъ, что я на чистыя деньги пріобрлъ эту великолпную принадлежность моего туалета.

Но вотъ, въ одинъ изъ злополучныхъ понедльниковъ, которому подобныхъ я и не помню, утромъ, въ то время, какъ мы играли въ рекреаціонной зал, я увидалъ, что толпа мальчиковъ окружила кого то, я задрожалъ отъ страху, узнавъ, что это былъ Штифелькиндъ. Что заставило его притти? Онъ говорилъ громко и какъ будто сердился. Я тотчасъ бросился въ классъ и, оперши голову на руки, принялся читать съ такимъ усердіемъ, какъ будто этимъ разршался для меня вопросъ о жизни или смерти.

— Мн нужно видть лорда Корнваллиса, говоритъ ужасный сапожникъ.— Его свтлость принадлежитъ, сколько мн извстно, къ этой достопочтенной школ, потому что я видлъ его вчера въ церкви съ другими учениками.

— Какого лорда?

— Ну, разумется, лорда Корнваллиса. довольно тучнаго джентльмена, съ рыжими волосами, онъ еще немного косъ и всегда страшно бранится.

— Здсь нтъ лорда Корнваллиса, отвчалъ одинъ изъ мальчиковъ.

И потомъ настала пауза.

— Постойте, знаю! вскричалъ ненавистный Бунтингъ:— это долженъ быть Стёббсъ!

И вс закричали: ‘Стёббсъ! Стёббсъ!’, въ то время, такъ я былъ погруженъ въ чтеніе и не слыхалъ, что вокругъ меня происходило.

Наконецъ двое изъ большихъ товарищей ворвались ко мн въ классъ, схватили меня за руки и вытащили на сцену, прямо противъ сапожника.

— Этотъ самый. Извините, что я обезпокоилъ вашу свтлость, сказалъ, онъ.— Я принесъ башмаки, которые вы изволили оставить у меня…. посмотрите: съ того самого дня, какъ вы надли мои сапоги, башмаки эти все хранились въ бумаг.

— Башмаки, любезный? отвчалъ я:— да я въ первый разъ вижу твою физіономію.

Я зналъ, что больше мн не оставалось ничего говорить.

— Клянусь честью джентльмена, что я его въ глаза не видалъ, прибавилъ я, обращаясь къ товарищамъ.

Они были довольно легковрны, и если бы дло приняло оборотъ въ мою пользу, то врно человкъ пятьдесятъ напали бы на Штифелькинда и приколотили бы его порядаомъ.

— Постойте, скрылъ вдругъ Бунтингъ: — рукавицы у насъ за-поясомъ, а мы другихъ ищемъ: посмотримъ на башмаки. Если они ему впору, то сапожникъ правъ.

Они оказалась мн впору, и кром того въ нихъ написана была довольно красиво фамилія, ‘Стёббсъ’.

— Такъ это не лордъ? сказалъ Штифелькиндъ: — а мн, простаку, и не пришло въ голову заглянуть въ башмаки, которые столько времени стояли у меня завернутые къ бумагу.

При этомъ, съ каждымъ словомъ, онъ боле и боле раздражался и наконецъ началъ произносить въ такомъ изобиліи англо-нмецкія крупныя выраженія что товарищи мои подняли кругомъ неистовый хохотъ.

Во время этого смятенія явился Свиштэль и спросилъ о причин шума.

— Это, изволите видть, сэръ, лордъ Корнваллисъ, отвчали ученики: — лордъ Корнваллисъ, который торгуется съ своимъ сапожникомъ о пар сапоговъ.

— Ахъ, сэръ, отвчалъ я:— разумется, я въ шутку назвался лордомъ Корнваллисомъ.

— Въ шутку! а гд сапоги? а гд деньги? заплатили ли вы мн по счету?

Мои прекрасные сапоги были принесены, а Штифелькиндъ вытащилъ счетъ, который достигалъ до четырехъ гиней.

— Вы были очень глупы, сэръ, отвчалъ докторъ, бросивъ на сапожника строгій взглядъ: — вы были очень глупы, если допустили мальчика выдать себя за лорда, но въ то же время довольно плутоваты, чтобы выставить въ счет двойную цну за вещь. Возьмите назадъ свои сапоги, сэръ, я не заплачу ни копейки по вашему счету, а вы, слдовательно, ни копейки по оному не получите… ясно? Что касается до тебя, сэръ, — до тебя, вертопрахъ и обманщикъ, то я тебя не буду счь, какъ въ первый разъ, а отошлю тебя домой. Ты не достоинъ того, чтобы быть товарищемъ порядочныхъ мальчиковъ.

— Нельзя ли намъ его выкупать передъ тмъ, какъ онъ уйдетъ? шепнулъ глухой голосишко.

Докторъ значительно улыбнулся и оставилъ классъ, изъ чего мальчики заключили, что они вправ привести свое намреніе въ исполненіе.

Они схватили меня вслдъ за тмъ и потащили къ насосу, изъ котораго обливали меня до тхъ поръ, что я чуть не умеръ, а чудовище Штифелькиндъ спокойно смотрлъ на всю эту операцію.

Наконецъ, видно, доктору пришло на мысль, что на меня потрачено уже довольно много воды: онъ зазвонилъ въ колокольчикъ, и товарищи должны были выпустить меня.

Когда я наконецъ привсталъ, испуская потоки воды, Штифелькиндъ подошелъ ко мн.

— Ну, милордъ вы заплатили за сапоги частицу, а не всю сумму. Заране говорю вамъ, что он будутъ преслдовать васъ въ продолженіе всей вашей жизни.

Съ этими словами онъ ушелъ.

АПРЛЬ.

Посл этой исторіи я, разумется, оставилъ негодную школу и нкоторое время пробылъ дома съ родителями. Мое воспитаніе было окончено, по крайней мр, мы съ матушкой были того мннія, и съ самого отрочества моего до юношества, которое начинается съ шестнадцатилтняго возраста и можетъ быть сравнено съ апрлемъ мсяцемъ, когда наступаетъ настоящая весна,— итакъ, съ четырнадцати до семнадцати лтъ я оставался дома, не длалъ ровно ничего, къ чему я отличался постоянною способностію, былъ идоломъ матушки, которая въ спорахъ съ батюшкой всегда принимала мою сторону, и аккуратно расхищалъ домашнюю хозяйственную кассу для полученія карманныхъ денегъ.

Бдная матушка! такими, средствами я пріобрталъ безъ вдомо ея по нскольку гиней и былъ въ состояніи порядочно франтить.

Батюшка вздумалъ было около этого времени отдать меня въ ученье къ купцу или заставить заниматься какимъ нибудь ремесломъ, но матушка и я объявили единогласно, что я рожденъ джентльменомъ, а не ремесленникомъ, и что армія представляетъ единственное приличное мн положеніе.

Тогда всякій длался солдатомъ, потому что французская война только что начиналась и весь нашъ край былъ наполненъ милиціонными полками.

— Мы дадимъ ему патентъ въ какой нибудь пхотный полкъ, сказалъ батюшка:— потму что состояніе наше не позволяетъ намъ открыть ему боле завидную каррьеру, пусть его уже собственною храбростію прокладываетъ себ дорогу,— и батюшка смотрлъ при этомъ на меня съ нсколько-презрительною миною. какъ будто желая показать, что онъ сомнвается, чтобы я достигъ чего нибудь такимъ опаснымъ путемъ.

Надобно было слышать вопли матушки, когда онъ объявилъ ей хладнокровно, что я отправляюсь на воййу.

— Какъ? ты хочешь послать его въ бурное море, чтобы онъ потерплъ кораблекрушеніе, или выступилъ на землю только для того, чтобы драться съ злыми французами, — чтобы онъ былъ раненъ, или, можетъ быть, у….у….битъ! О, Томасъ, Томасъ! неужели ты хочешь погубить и меня и сына?

За этимъ слдовала сообразная съ обстоятельствами сцена, окончившаяся тмъ, что матушка одержала верхъ, и было ршено, что я поступлю въ милицію,

Отчего же и нтъ? Мундиръ былъ такъ же. красивъ, а опасность и вполовину не такая, какъ въ армія.

Итакъ, я поступалъ въ нордъ-бунгейскую милицію, а съ тмъ вмст и на поприще общественной жизни.

Я не былъ вовсе хорошъ собой, это я знаю, но было же во мн что нибудь замчательное, безъ всякаго сомннія, потому что двицы, говоря со мною, всегда хохотали, а мужчины сердились: она называли меня плюгавымъ, косымъ, кривоногимъ, рыжимъ, вроятно, досадуя на мои успхи и горячо ненавидя меня.

И теперь они продолжаютъ свои упреки, хотя я уже давно пересталъ волочиться, но въ апрл моей жизни, въ лто отъ P. X. 1791 или около этого времени, когда мн больше нечего было длать и я не думалъ объ улучшеніи своего положенія, я совершалъ въ этомъ отношеніи много похвальнаго.

Впрочемъ, я не былъ влюбчивъ и безразсуденъ какъ большая часть молодыхъ людей.

Не думайте также, чтобъ я гонялся за красотой. Вовсе нтъ. Хорошій характеръ въ моихъ глазахъ тоже не былъ необходимостію: я не боялся дурного характера въ женщин, потому что надялся усмирятъ даже самую упрямую. Я расчитывалъ только на то, чтобы сдлать шагъ впередъ въ свт. Разумется, я не искалъ и противной женщины или какой нибудь фуріи нравомъ, и если бы мн представился случай, то я не отказался бы взять хорошенькую, добренькую двушку съ порядочнымъ приданымъ, какъ поступилъ бы всякій благомыслящій человкъ.

Въ нашемъ краю были въ то время дв невсты съ состояніемъ: миссъ Магдалена Крётти, имвшая двнадцать тысячъ фунтовъ и, надо отдать ей справедливость, пребезобразная собой, — и миссъ Мери Уотерзъ — прелестное, воздушное, пухленькое, улыбающееся, румяное златокудрое существо,— только съ десятью тысячами фунтовъ.

Мери Уотерзъ жила у своего дяди, доктора, съ помощію котораго я увидлъ свтъ Божій и которому она была поручена, оставшись сиротою. Матушка была такъ привязана къ Бэтсу и малютк Мери, что оба сначала безвыходно были въ нашемъ дом, и я привыкъ называть Мэри своей женой, когда я только что выучился говорить, а она едва начинала ходить. Сосди увряли, что на насъ отрадно смотрть, когда мы вмст.

Когда же братъ ея, служившій лейтенантомъ на остъ-индскомъ корабл, былъ произведенъ въ капитаны и далъ ей, когда ей было едва ли и десять лтъ, пять тысячи фунтовъ и еще общалъ дать, столько же, то родители мои стали о чемъ-то поговаривать съ докторомъ, покачивали головами и улыбались, а насъ съ Мери чаще уставляли вдвоемъ и пріучали ее называть меня своимъ маленькимъ мужемъ, что ею исполнялось, такимъ образамъ дло это считалось ршеннымъ.

Она, дйствительно, необыкновенно любила меня.

Кто же посл этого найдетъ меня корыстолюбивымъ? Хотя у миссъ Крётти было двнадцать тысячи фунтовъ, а у Мери только десять тысячь — пять на рукахъ и пять, какъ говорится, на труб,— я все-таки придерживался, Мери. Само собою разумется, что миссъ Крётти ненавидла миссъ Уотерзъ, и, хотя она твердила всмъ о своемъ богатств, но, несмотря на ея двнадцать тысячъ фунтовъ, къ ней никто не являлся съ претензіей на ея руку и сердц.

Я, впрочемъ, былъ къ ней внимателенъ, потому что это ни въ какомъ случа не мшаетъ, Мери же сначала смялась надъ моею короткостію съ миссъ Крётти, а потомъ стала отъ этого плакать. Наконецъ я ршился положить предлъ подобнымъ сценамъ.

— Мери, сказалъ я:— ты знаешь, что моя любовь къ теб безкорыстна, я теб вренъ, несмотря на то, что у миссъ Крётти больше денегъ, чмъ у тебя. Не выходи же изъ себя, если я буду по прежнему вжливъ съ нею, потому что ты очень хорошо знаешь, что мое сердце и мое общаніе принадлежатъ теб.

Впрочемъ, сказать вамъ всю правду, я держался въ этомъ случа той истины, что не мшаетъ натягивать на лукъ, вмсто одной, дв струны.

‘Кто знаетъ!— думалъ я,— можетъ быть, Мери умретъ, и тогда куда днутся мои десять тысячъ фунтовъ?’

Я продолжалъ быть внимательнымъ къ миссъ Крётти, и это, несомннно, къ счастію моему, потому что когда мн минуло двадцать, а Мери восемнадцать лтъ, пришло извстіе, что капитанъ Уотерзъ, со всми своими деньгами, на возвратномъ пути въ Англію, былъ взять въ плнъ, вмст съ кораблемъ, французскимъ корсаромъ, и такимъ образомъ Мери, вмсто десяти тысячъ, осталась только при пяти тысячахъ фунтовъ, что между нею и миссъ Крётти составляло ежегодной разницы не мене Трехъ-сотъ-пятидесяти фунтовъ.

Я получилъ это извстіе уже по прибытіи на службу въ нордъ-бунгейскую милицію подъ начальство полковника Кроу: можно себ представить, что почувствовалъ при этомъ молодой человкъ, поступающій въ дорогой полкъ,— человкъ, которому надо было еще расплатиться за мундиры и разныя служебныя принадлежности и въ то же время поддерживать свою роль въ свт.

‘— Мой милый Робертъ — писала ко мн миссъ Уотерзъ — будетъ, безъ сомннія, жалть о потер моего любезнаго брата, но никакъ не о деньгахъ, которыя этотъ добрый, великодушный человкъ мн общалъ. У меня все еще есть пять тысячъ фунтовъ, а съ этими деньгами и съ твоимъ маленькимъ состояніемъ (у меня была тысяча фунтовъ, отданная взаймы по пяти процентовъ) мы можемъ быть счастливы и довольны какъ никто.’

Вотъ прекрасно: счастливы и довольны! Разв я не зналъ, какъ отецъ мой перебивался, получая по триста фунтовъ въ годъ, и какъ при этомъ онъ едва могъ удлять мн по сту фунтовъ, лишая себя даже необходимаго.

Я ршился: немедленно слъ къ почтовую карету и поспшилъ въ деревню, разумется, къ мистеру Крётти. Онъ жилъ рядомъ съ докторомъ Бэтсомъ, но у послдняго мн нечего было длать.

Я нашелъ Магдалэну въ саду.

— О, небо! мистеръ Стёббсъ! вскричала она, когда я предсталъ предъ нею въ своемъ новомъ мундир:— я ршительно не ожидала увидать такого прекраснаго офицера.

При этомъ она постаралась покраснть и какъ будто затрепетала. Я подвелъ ее къ садовий скамейк, взялъ ее за руку, и рука эта долго оставалась въ моей. Я пожалъ руку, и мн показалось, что мн отвчали тмъ же. Тогда я бросился на колни и произнесъ маленькую рчь, сочиненную много дорогой.

— Несравненная миссъ Крётти, сказалъ я:— идеалъ души моей! Только лишь для того, чтобы бросить на васъ одинъ взглядъ я пришелъ сюда. Я не имлъ намренія признаться вамъ въ страсти, которая давно подрываетъ мою жизнь. Вы знаете мои прежнія, несчастныя отношенія: они уже боле не существуютъ, они разорваны навсегда. Теперь я свободенъ, свободенъ для того, чтобы сдлаться вашимъ невольникомъ,— самымъ преданнымъ, нжнымъ, врнымъ невольникомъ…. и т. д.

— О, мистеръ Стёббсъ, говорила она, пока я напечатллъ поцалуй на ея щочк: — я не могу вамъ сопротивляться, но мн кажется, что вы злой, вроломный человкъ.

Погруженные въ упоеніе любви, мы оба нкоторое время молчали и до такой степени не довряли своему счастію, что не смли произнести ни слова, чтобы не нарушить очаровательнаго сновиднія. Но въ эту минуту я услыхалъ за собою голосъ, который произнесъ:

— Не плачь, Мери: это негодный, низкій вертопрахъ, и ты должна быть очень довольна, что избавилась его.

Я обернулся.

Боже! Я увидалъ Мери, которая, опираясь на руку доктора Бэтса, горько рыдала, а самъ докторъ бросалъ на меня взгляды, исполненные презрнія.

Садовникъ, впустившій меня, объявилъ имъ о моемъ прізд и теперь стоялъ за ними, оскаливъ зубы.

— Какая наглость! вскричала Магдалэна, вставъ и проходя мимо ихъ.

Я бросивъ на своихъ шпіоновъ самые убійственные взгляды, послдовалъ за нею.

Мы отправились въ ея гостиную, гд она представила мн самыя неопровержимыя увренія своей любви.

Я воображалъ, что я довольно основательный человкъ, но тутъ я убдился, что меня обманули какъ какого нибудь новичка въ первое апрля.

МАЙ.

‘Такъ какъ поэты, философы и самая природа посвящаютъ май понятію любви, то я пользуюсь этимъ мсяцемъ, чтобы изобразить вамъ результатъ моей страсти.

Будучи молодъ, обворожителенъ и, къ тому же, нося офицерскій мундиръ, я совершенно покорилъ себ сердце Магдалэны, что же касается до миссъ Уотерзъ и ея сострадательнаго дядюшки, то само собою разумется, что у меня произошелъ съ ними окончательный разрывъ. Миссъ утверждала, что она очень довольна, что между нами все кончено, а между тмъ отдала бы, плутовка, все на свт, чтобы, опять пустить дло въ ходъ. Впрочемъ, это было уже невозможно.

Батюшка, который вообще отличался довольно странными понятіями, сказалъ, что я поступилъ въ этомъ дл чрезвычайно низко, матушка же, какъ и всегда, взяла мою сторону и утверждала, что я велъ себя совершенно основательно. Вслдъ за тмъ я взялъ отъ полка отпускъ, на самое короткое время, чтобы принудить Магдалэну сыграть свадьбу какъ можно скоре, потому что изъ книгъ и изъ опыта я имлъ случай убдиться въ непрочности человческихъ стремленій.

Кром того, такъ какъ двушка была старе меня семнадцатью годами и ея здоровье было такъ же дурно, какъ и ея характеръ, то я опасался, чтобы мрачное царство тней не похитило у меня, ея прежде, чмъ я соединюсь съ нею узами брака. Такимъ обрааомъ я съ особеннымъ, жаромъ настаивалъ, чтобы назначить скоре счастливый день, онъ былъ назначенъ — достопамятное для меня десятое мая 1792 года. Свадебныя платья были заказаны, и, чтобы сообщить длу надлежащую гласностъ, я написалъ въ мстную газету объявленіе слдующаго содержанія:

Бракосочетанія въ высшемъ сословіи.

‘Мы слышали, что прапорщикъ Стёббсъ, изъ нордъ-бунгейской милиціи, сынъ сквайра Томаса Стёббса изъ Сноффенсквиггля, иметъ намреніе сочетаться бракомъ съ прелестною дочерью Соломона Крётти, тамошняго же уроженца. Сколько извстно, за невстою двадцать тысячъ фунтовъ приданаго. Только храбрый въ состояніи заслужить такую счастливую участь.’

— Ты вдь, конечно, извстила своихъ родныхъ о свадьб? спросилъ я миссъ Крётти, спустя нсколько дней посл того, какъ послалъ вышеприведенное объявленіе:— кто изъ нихъ будетъ на помолвк?

— Дядюшка Самуэль, я думаю, придетъ, отвчала она: — это братъ моей милой мамаши.

— А кто была твоя милая мамаша? спросилъ я, потому что мать миссъ Крётти давно умерла и я никогда не слыхалъ, чтобы кто нибудь упомянулъ о ней въ семейств.

Магдалэна покраснла и потупила взоры.

— Моя мамаша была иностранка, сказала она наконецъ.

— Какой націи?

— Нмка. Папаша женился на ней, когда еще былъ молодъ. Она не изъ очень значительной фамиліи, прибавила миссъ Крётти, съ разстановкою.

— Э, что мн за дло до ея происхожденія, мой ангелъ, сказалъ я, нжно цалуя, по очереди, пальцы ея руки, которой я не выпускалъ.— Женщина, произведшая тебя на свтъ, непремнно уважаемая женщина.

— Она была дочь сапожника.

‘Дочь нмецкаго сапожника!’ — подумалъ я.— ‘Это что-то недоброе, ну, да пусть себ, полно объ этомъ разсуждать!’

И я поспшилъ прекратить разговоръ, напомнившій мн много непріятнаго.

Наконецъ назначенный день наступилъ, заказанныя платья были готовы. Матушка испекла уже пирогъ, величиною съ будку, и я съ нетерпніемъ выжидалъ, чтобы скоре прошла недля, когда я долженъ получить двнадцать тысячъ фунтовъ, которые общали мн по пяти желанныхъ процентовъ чистой прибыли.

Я не подозрвалъ, какая буря была готова разразиться надо мною, я не ожидалъ, чтобы надежды молодого человка, который употребилъ вс средства прибрать къ рукамъ приданое, были до такой степени обманчивы.

——

— О Робертъ, сказала мн моя милая Магдалэна, за два дня до свадьбы: — я получила очень любезное письмо изъ Лондона, отъ дядюшки Самуэля. Я написала ему все, о чемъ ты мн говорилъ, теперь онъ извщаетъ, что завтра прідетъ, что онъ о теб много слышалъ и очень хорошо знаетъ твой характеръ, а кром того, что онъ приготовилъ намъ славный подарокъ. Я бы дорого дала, чтобы узнать, что это такое.

— Онъ богатъ, другъ моего сердца? спросилъ я.

— Онъ старый холостякъ, ведетъ хорошо свои дла и не иметъ никого, кому бы оставить въ наслдство свои деньги.

— Ну, такъ онъ врно дастъ не мене тысячи фунтовъ.

— Или, можетъ быть, серебряный сервизъ и подносъ, сказала она.

Впрочемъ, этого для насъ двоихъ было бы мало, для человка съ такимъ состояніемъ, какъ у ея дяди, это былъ бы слишкомъ дешевый подарокъ, и мы оба пришли къ убжденію, что онъ врно готовитъ намъ тысячу фунтовъ.

— Милый и добрый дядюшка прідетъ въ дилижанс, сказала Магдалэна: — а мы позовемъ съ своей стороны маленькое общество, чтобы его встртить въ компаніи.

Общество собралось. Его составляли мои батюшка и матушка, старикъ Крётти, въ своемъ лучшемъ парик, и пасторъ, который долженъ былъ насъ внчать на другой день.

Дилижансъ приходитъ въ шесть часовъ, къ этому времени былъ приготовленъ чай, поставлены на столъ пуншевые стаканы, и каждый изъ насъ съ безмятежною улыбкой на устахъ ожидалъ изъ Лондона нашего дорогого дядюшку. Пробило шесть часовъ, дилижансъ пріхалъ, и вотъ вышелъ изъ него человкъ съ сундукомъ, а вслдъ за тмъ появился старичокъ, съ виду онъ показался мн очень почтеннымъ, и притомъ физіономія его была мн знакома.

За тмъ раздался звонокъ, потомъ толкотня и стукъ, какъ будто что-то уронили на полъ, старикъ Крётти вышелъ, послышался у двери смхъ, болтовня, вопросы: ‘какъ поживаете?’ и т. д. Наконецъ дверь отворилась, и Крётти провозгласилъ громко:

— Вотъ, добрые люди, вы имете удовольствіе видть здсь моего милаго шурина, мистера Штифелькинда.

Мистеръ Штифелькиндъ!

Я остолбенлъ, услыхавъ это имя.

Миссъ Крётти поцаловала его, матушка сдлала ему почтительный реверансъ, батюшка отвсилъ низкій поклонъ, и докторъ Снорперъ, пасторъ, взялъ его за руку и дружески пожалъ ее, тогда очередь дошла до меня.

— Какъ? сказалъ онъ: — мой милый молодой другъ изъ школы доктора Свиштэля здсь? А это матушка молодого человка?

Матушка улыбнулась и присла.

— А это, безъ сомннія, батюшка. Сэръ и мистриссъ, вы должны гордиться такимъ сыномъ, а ты, племянница, когда выйдешь за него замужъ, будешь вполн счастлива — вотъ все, что я могу теб сказать. А какъ бы вы думали, братецъ Крётти и мистриссъ Стёббсъ: я вашему сыну разъ уже сшилъ сапоги?… ха-ха-ха!

Матушка засмялась и замтила:

— Я этого не знала, но я уврена, сэръ, что у него такая красивая нога для сапоговъ, какая едва ли найдется въ цломъ графств.

Старый Штифелькиндъ засмялся еще громче прежняго.

— И нога была прекрасная, мистриссъ, и сапоги очень дешевы. Какъ? вы, въ самомъ дл, не знали, что я ему шилъ сапоги? Вы, вроятно, также не знаете (тутъ чудовищный дядя ударилъ кулакомъ по столу, такъ, что ложки зазвенли въ пуншевыхъ стаканахъ), можетъ быть, вы также не знаете, что сей юноша, Стёббсъ, косой негодяй, такъ же плутовать, какъ и безобразенъ. Онъ взялъ у меня пару сапоговъ и не заплатилъ за нихъ. Это бы еще ничего: ныньче вошло въ обыкновеніе не платить, но онъ взялъ пару сапоговъ и назвался лордомъ Корнваллисомъ, а я былъ такъ глупъ, что поврилъ ему. Теперь, видишь-ли, въ чемъ дло, племянница: у меня есть пять тысячъ фунтовъ, если ты выйдешь за него замужъ, я теб не дамъ ни копейки, а сдлаю теб вотъ какой подарокъ, — я давно общалъ его.

И безжалостный показалъ ей т самые сапоги, которые онъ долженъ былъ взять назадъ въ школ Свиштэля.

——

Я не женился на миссъ Крётти — это мн вовсе не досадно: она была упрямая, безобразная, несносная двчонка, какъ я уже имлъ случай замтить въ своемъ мст.

И всему этому виною были проклятые сапоги и несчастное объявленіе въ газетахъ.

Какимъ образомъ, я сейчасъ вамъ разскажу.

Во первыхъ, одинъ изъ поверхностныхъ и пристрастныхъ лондонскихъ журналовъ сталъ острить надъ этою статьею, позволилъ себ юмористическія замтки насчетъ браковъ въ высшемъ сословіи и старался одурачить меня и мою любезную миссъ Крётти.

Во вторыхъ, это объявленіе попалось на глаза моему смертельному врагу Бунтингу, который со времени извстнаго происшествія коротко познакомился съ сапожникомъ и постоянно заказывалъ себ обувь этому иностранному сморчку.

Въ третьихъ, въ то самое время нмецъ принесъ Бунтингу новую пару башмаковъ, и пока этотъ старый нмецъ снималъ съ него мрку, Бунтингъ разсказалъ ему, что его короткій пріятель Стёббсъ намренъ жениться.

— На комъ? спросилъ Штифелькиндъ:— ужь врно на такой женщин, у которой есть деньги, за это можно поручиться!

— Да, сказалъ Бунтингъ: — за двушк-помщиц, какой-то миссъ Магдалэн Каротти… или Крётти, изъ мстечка Слоффесквиггль.

— Шлоффеншивкель! вскричалъ ужасный сапожникъ.— Ахъ, Боже мой, этого не должно быть! я говорю вамъ, что этого не будетъ. Миссъ Крётти моя племянница, я самъ отправлюсь туда, настою на своемъ и не позволю, чтобы она вышла за негоднаго повсу.

Таковы были выраженія, которыя этотъ злой сапожникъ, употреблялъ, говоря обо мн.

ІЮНЬ.

Встрчалъ ли кто подобные примры несчастія? Вся моя жизнь была цпью непрерывныхъ неудачъ, и хотя я, можетъ быть, больше, чмъ всякій другой, старался воздвигнуть зданіе собственнаго благополучія, но это зданіе всегда потрясалось въ самомъ основаніи. Я всегда руководствовался самымъ врнымъ расчетомъ при женитьб: я всегда устремлялъ одинъ глазъ на невсту, другой — на деньги… и кто же виноватъ, что какой нибудь несчастный случай внезапно разрушалъ мои планы?

Въ военной служб я былъ столь же предусмотрителенъ и столь же несчастливъ. Постоянными пари, мною лошадей, умньемъ играть на бильярд и бережливостью мн удалось скопить мое годовое жалованье, а это немногіе въ состоянія сдлать изъ получающихъ ежегодно не боле ста фунтовъ.

Я сейчасъ скажу вамъ, какъ я поступалъ.

Я былъ на самой дружеской ног съ моими молодыми товарищами, я выбиралъ для нихъ лошадей и вина, и въ длинныя утра, когда больше нечего было длать, я училъ ихъ играть на бильярд или въ экарте, я никогда не обманывалъ, я скоре согласился бы умереть, чмъ обмануть, но когда молодымъ людямъ приходила охота поиграть, то я принялъ за правило не отказываться, — дай для чего сталъ бы я отказываться?

Въ нашемъ полку былъ юноша, у котораго я выигрывалъ ежегодно по сту фунтовъ.

Его звали Доббль. Онъ былъ сынъ портного и хотлъ выйти въ джентльмены, это было несчастное, слабое, недозрлое существо, которое очень скоро хмлло, поддавалось всякому обману и дрожало при малйшей угроз. Къ счастію его, онъ нашелъ во мн постояннаго руководителя, потому что если бы онъ натолкнулся на другого, то его обобрали бы до послдняго шиллинга. Прапорщикъ Доббль и я были закадычными друзьями, я объзжалъ его лошадь, покупалъ ему шампанское и длалъ для него все, что въ состояніи сдлать развитой умъ въ пользу беззащитнаго, безтолковаго человка, когда у сего послдняго, разумется, много денегъ.

Мы были неразлучны и до такой степени не отставали другъ отъ друга ни въ чемъ, что влюбились въ двухъ родныхъ сестеръ.

Такимъ образомъ, въ 1798 году, Доббль и я, оба юные офицеры, обратили наши взоры на двухъ молодыхъ двицъ, но фамиліи Брискетъ, дочерей мясника въ томъ город, въ которомъ мы расположились квартирой. Прелестныя двушки, разумется, съ своей стороны влюбились въ насъ, мы ходили съ ними гулять, угощали ихъ въ публичныхъ садахъ, дарили имъ ленты и брошки — это было для меня тмъ возможне, что Добблю отецъ давалъ шестьсотъ фунтовъ, а у насъ была съ нимъ общая касса. Представьте нашу радость, когда мы получили письмо слдующаго содержанія:

‘Любезный капитанъ Стёббсъ и Доббль!

‘Миссъ Брискетъ свидтельствуютъ вамъ свое почтеніе. и очень вроятно, что нашъ папаша пробудетъ до 12 часовъ на обд въ ратуш, а мы просимъ васъ доставить намъ удовольствіе своимъ обществомъ.’

Ровно въ шесть часовъ мы были уже въ маленькой задней комнатк, пили грогъ и любезничали напропалую. Въ девять часовъ намъ подали пуншъ, а къ ужину мы, вмст съ хозяйками, приготовили себ чудесный сочный ростбифъ. Дай Богъ здравія гостепріимнымъ хозяйкамъ!

Мясники тогда еще были настоящими мясниками, и ихъ жилыя комнаты составляли вмст и кухни, по крайней мр такъ было у Брискета. Одна дверь изъ кухни вела въ кладовую, другая — на дворъ, на которомъ, съ противоположной стороны, находилась и бойня.

Вообразите же себ нашъ страхъ, когда мы вдругъ услыхали, что дверь въ кладовую съ той стороны отворяется, что кто-то идетъ въ комнату, полу-колеблющимися шагами, и потомъ громкій голосъ закричалъ:

— Эй, Сузанна! Бетси! принесите огня.

Доббль поблднлъ какъ полотно, об двушки покраснли какъ ракъ, обданный кипяткомъ, одинъ я сохранилъ полное присутствіе духа.

— Мы пройдемъ по задней лстниц, сказалъ я:

— На двор собака вскричали двицы.

— Она не такъ зла, какъ вашъ батюшка, замтилъ я.

— Постойте! вскричала Сузанна, отворяя дверь и заливъ на очаг огонь: — возьмите это: можетъ быть, она угомонится.

Что бы вы думали, она отдала мн? Могу васъ уврить, что это было не что иное, какъ ростбифъ. Она вывела насъ за дворъ, приласкала и угомонила собаку и черезъ минуту была уже опять дома.

Мсяцъ освщалъ дворъ и бойню, гд висли въ это время, точно привиднія, два бараньи стяга, черезъ дворъ проходила канава, наполненная до краевъ кровью. Собака пожирала нашъ ростбифъ въ глубокомъ молчанія, и намъ видно было въ окно, какъ двушка спшила убрать на мсто посуду.

Вслдъ за тмъ отворилась дверь въ кухню, и старый Брискетъ, подъ вліяніемъ хмля, вошелъ съ шумомъ и бранью. Тутъ мы замтили, что на спинк одного изъ стульевъ, почтительно наклонявшись, какъ будто съ цлію привтствовать старика, торчалъ султанъ въ шляп Доббля.

При этомъ зрлищ Доббль поблднлъ и смертельно испугался, до того, что даже прислъ на одну изъ колодъ, стоявшихъ на двор.

Мы видли, какъ старый Брискетъ устремилъ взоры на недогадливый, неосторожный султанъ, который какъ будто дразнилъ его, покачиваясь изъ стороны въ сторону, за тмъ въ ум мясника развилась идея, что, вроятно, этотъ султанъ принадлежитъ шляп, а шляпа — голов, и онъ медленно поднялся — онъ былъ шести футовъ ростомъ и всилъ доосьми пудовъ — надлъ фартукъ, засучилъ рукава и схватилъ топоръ въ руки.

— Бетси, сказалъ онъ: — отвори дверь.

Бдныя двушки закричали, бросились на колни, плакали и умоляли его остановиться.

— Отвори дверь! повторилъ онъ громовымъ голосомъ.

Огромный бульдогъ вскочилъ, услыхавъ голосъ хозяина, и поднялъ такой лай, что я бросился въ дальній конецъ двора.

Доббль не смлъ сдвинуться съ мста, онъ сидлъ на колод и плакалъ какъ ребенокъ.

Дверь на дворъ отворилась, и мистеръ Брискетъ явился передъ нами.

— Пиль его, Джаулеръ! кричалъ онъ, — хватай его!

Страшная собака бросилась на меня, я отскочилъ въ уголъ и вынулъ саблю, съ твердымъ намреніемъ дорого продать свою жизнь.

— Прекрасно, сказалъ Брискетъ: — припри его тамъ, врная собака! Ну, теперь позвольте васъ спросить, сэръ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Добблю: — это ваша шляпа?

— Да, отвчалъ Доббль едва слышнымъ голосомъ.

— Хорошо же… теперь… ухъ… теперь моя непріятная обязанность… ска-а-зать вамъ, что у меня ва-а-ша шляпа… ухъ… и должна быть ваша голова… мн жаль, но… но это должно быть. Ложитесь… какъ для васъ удобне на кол-оду, и я вамъ отрублю голову, прежде чмъ вы ус-успете пикнуть, это такъ же врно, какъ то, что я называюсь Джэкъ Робинзонъ.

Доббль упалъ на колни и вскричалъ:

— Я единственный сынъ у матери, мистеръ Брискетъ! я готовъ жениться, сэръ, — непремнно женюсь на вашей дочери… клянусь вамъ честію, сэръ! только сжальтесь надъ моею матерью, — моею бдною матерью!

— Совершенно справедливо, сэръ, вы прекрасный человкъ, говорилъ нетрезный мясникъ: — только положите голову,— положите голову: я вамъ ее отрублю. Вашему товарищу я тоже отрублю, вслдъ за вами.

Услыхавъ это, я бросился къ забору двора и поднялъ такой ужасный крикъ, къ которому можетъ быть способенъ лишь человкъ, бывшій въ моемъ положеніи.

Свирпый Джаулеръ думалъ, что я хочу убжать, и хотлъ схватить меня за горло.

Съ отчаяннымъ крикомъ я размахнулъ рукою, и, къ удивленію моему, собака, пронзенная насквозь саблею, упала къ моимъ ногамъ.

Въ эту минуту толпа людей прибжала на дворъ и напала на бднаго Брискета. Одна изъ его дочерей догадалась созвать народъ, и голова Доббля осталась такимъ образомъ на своемъ мст.

Когда увидали убитую собаку у моихъ ногъ, мое блдное лицо и окровавленную саблю, то вс стали удивляться моей храбрости.

— А Стёббсъ вдь молодецъ! говорили кругомъ меня, и подобный отзывъ повторялся нсколько разъ.

Я не сказалъ имъ, что собака сама зарзалась, да и для чего разсказывать подобныя вещи? Точно также я умолчалъ о трусости Доббля. Я прибавилъ даже, что онъ боролся какъ тигръ, а это мшало и ему пускаться въ откровенности на мой счетъ.

Изъ кожи собаки я заказалъ сдлать футляры на пистолеты и старался принимать такую дерзкую мину и прослылъ въ полку такимъ храбрецомъ, что когда мы пришли въ столкновеніе съ регулярными войсками, то Бобъ Стёббсъ считался единственнымъ человкомъ, способнымъ со славою поддержать честь корпуса.

Вы знаете, какъ женщины неравнодушны къ храбрымъ мужчинамъ, и моя репутація въ этомъ отношеніи была такъ хороша, что мн можно было выбирать изъ цлой дюжины невстъ съ тремя, четырьмя и до пяти тысячъ фунтовъ приданаго, вс эти женщины чуть не умирали отъ любви ко мн и къ моему красному мундиру.

Но я былъ слишкомъ хорошо проученъ: я уже два раза готовъ былъ жениться и оба раза былъ обманутъ, теперь я поклялся иначе не жениться, какъ на богатой невст.

Жениться на богатой двушк точно такъ же легко, какъ и на бдной.

Съ одной и той же приманкой попадаетъ на уду и окунь и форель.

ІЮЛЬ.

Репутація Доббля какъ храбреца не очень возвысилась отъ приключенія съ собакой мясника, моя же до такой степени гремла повсюду, маленькій Стёббсъ считался такимъ храбрецомъ въ нордъ-бунгейскомъ полку, извстномъ своимъ мужествомъ, что, несмотря на то, что природа не одарила меня и самою малою долею храбрости.— что, впрочемъ, еще боле длало лестными для меня подобные отзывы — посл нкотораго времени я сталъ приходить къ мысли, что моя борьба съ собакою въ самомъ дл была подвигомъ безпримрнаго мужества, и что я такъ же храбръ, какъ долженъ былъ храбръ одинъ изъ ста тысячъ героевъ нашей арміи.

Впрочемъ, у меня была всегда наклонность къ военной служб, и если я что не терплъ въ ней, то именно ея суровую сторону — борьбу и кровопролитіе.

Можетъ быть, что нашъ полкъ не отличался особенною храбростію на самомъ дл, тмъ боле, что онъ принадлежалъ къ милиціи, но, во всякомъ случа, несомннно то, что Стёббсъ слылъ отчаяннымъ рубакой, а я, съ своей стороны, длалъ изъ своего лица такія ужасныя гримасы, что всякій, взглянувъ на меня, подумалъ бы, что я былъ во ста сраженіяхъ. Я былъ секундантомъ во многихъ дуэляхъ, судьей въ случающихся спорахъ и такимъ жаркимъ покровителемъ угнетенныхъ, что всякій боялся обидть человка, съ которымъ я былъ хорошъ.

Что касается до Доббля, то я съ нкотораго времени еще боле сталъ оказывать ему покровительство, и мы такъ сошлись, что ршительно вмст ли, пили и не могли сдлать шагу другъ безъ друга. Отецъ его не жаллъ денегъ, лишь бы сынъ находился въ хорошемъ обществ, а какое же общество было завидне общества знаменитаго Стёббса?

Да, именно, въ то время я слылъ и хорошимъ компаньономъ и храбрецомъ, что же вышло изъ меня впослдствіи, вы узнаете.

Въ злополучный 76 годъ, храбрые нордъ-бунгейцы должны были расположиться квартирами въ Портсмут, приморскомъ город, который я не хочу описывать и котораго я желалъ бы никогда не видать.

Не будь одного обстоятельства, я былъ бы теперь и генераломъ и богатымъ человкомъ.

Красные мундиры играли тогда важную роль, и я, замчательнйшій офицеръ въ цломъ полку, былъ принятъ жителями очень радушно, я получилъ тотчасъ приглашенія къ обду, къ чаю и постоянно ангажировалъ лучшихъ дамъ танцовать со мною кадрили.

Несмотря на два несчастные случая, испытанные мною въ любви и уже разсказанные. сердце мое все еще было юно, и такъ какъ я убдился, что двушка съ состояніемъ была главною цлью въ моей жизни, то и ухаживалъ за барышнями такъ же неутомимо, какъ и прежде. Я не останавливаюсь на описанія хорошенькихъ двицъ, занимавшихъ меня во время пребыванія въ Портсмут: я не пропускалъ ни одной безъ вниманія, но никакъ не могъ объяснить себ то, что дамы зрлыхъ лтъ были очень благосклонны ко мн, молоденькія же какъ будто отвергали мои искательства. Ворочемъ, какъ бы то ни было, я завлекъ одну изъ двицъ, миссъ Клопперъ, дочь довольно богатаго флотскаго подрядчика, такъ далеко, что она не отвергла бы моего предложенія. Братъ ея, капитанъ Клопперъ, служилъ въ линейномъ полку и помогалъ мн выигрывать во мнніи сестры, тмъ боле, что самъ былъ убжденъ въ моей необыкновенной храбрости.

Получивъ много доказательствъ особенной ко мн внимательности Клоппера, я пригласилъ его къ себ обдать. Это могъ я сдлать, не нарушая моихъ понятій о приличіи, потому что Доббль жилъ въ гостинниц, и какъ ему было все равно писать отцу счеты за одного или за двоихъ, то я пользовался его столомъ. Мы обдали въ кофейной комнат. Доббль пригласилъ съ своей стороны пріятеля, и мы составили petit carr, какъ говорятъ французы.

За однимъ изъ столовъ возл нашего сидли морскіе официры, такъ же занятые, какъ и мы.

Я не жаллъ бутылокъ ни для себя, ни для друзей своихъ, и чмъ боле мы пили, тмъ боле становились разговорчивы и искренни. Каждый разсказывалъ примры своей храбрости на вол брани и на балахъ, какъ обыкновенно длается это посл обда.

Клопперъ признался своимъ собесдникамъ, что онъ желалъ бы, чтобы я женился на его сестр, и клялся, что онъ считаетъ меня самымъ отличнымъ малымъ въ свт.

Доббль соглашался съ нимъ.

— Ворочемъ, миссъ Клопперъ надо быть осторожной, сказалъ онъ: — потому что Стёббсъ страшный повса: у него было много уже интрижекъ, и онъ два раза чуть не женился.

— Въ самомъ дл! вскричалъ Клопперъ: — разскажите же намъ, Стёббсъ, свои приключенія.

— Полноте, пожалуете, отвчалъ я скромно: — мн вовсе нечего разсказывать. Я былъ влюбленъ какъ всякій молодой человкъ, былъ обманутъ какъ всякій — больше ничего!

Клопперъ поклялся, что его сестра не сдлаетъ со мною подобной штуки.

— Разскажи ему о миссъ Крётти, прибавилъ Доббль: — хи-хи-хи! Эту уже онъ самъ надулъ, а не она его: поручусь чмъ угодно.

— Для чего, Доббль, ты называешь имена? это вовсе неприлично. Двушка была влюблена въ меня страстно, у нея были и деньги: все устроилось очень хорошо, но вдругъ прізжаетъ изъ Лондона родственникъ….

— И запрещаетъ ей выходить замужъ?

— Именно, сэръ, запретилъ, но не потому, почему вы, можетъ быть, думаете. Онъ готовъ бы былъ пожертвовать всмъ и заплатить мн еще десять тысячъ фунтовъ, лишь бы я взялъ двушку, но я не захотлъ самъ.

— Почему же не захотлъ?

— Сэръ, ея дядя былъ сапожникъ: я не могъ же унизиться до того,чтобы жениться на двушк изъ такой семьи.

— Разумется, не могъ, сказалъ Доббль: — вы сами согласитесь съ этимъ, сэръ. Ну, теперь разскажи ему про другую двицу, про Мери Уотерзъ, продолжалъ онъ.

— Перестань, Доббль! тише, сдлай милость! Разв ты не видишь, что одинъ изъ моряковъ обернулся, когда ты ее назвалъ? Это была ребяческая выходка, милый Клопперъ.

— Говорите же скоре: я не передамъ этого сестр, сказалъ Клопперъ и приложилъ палецъ къ носу, что сообщило его физіономіи особенно умное выраженіе.

— Боже васъ избави разсказывать объ этомъ, Клопперъ! Маленькій Бобъ Стёббсъ вовсе не негодяй, и исторія эта очень проста. Изволите видть, у отца моего маленькое имніе — всего двсти десятинъ земли — въ Слоффенсквиггл. Что вы? серьёзно въ Слоффенсквиггл: это невымышленное имя…. Фу ты, пропасть, морякъ опять обернулся.

Я скорчилъ самую отчаянную физіономію, взглянувъ въ отвтъ на офицера, и продолжалъ громкимъ, твердымъ голосомъ.

— Итакъ, въ этомъ Слоффенскинггл жила двушка поимени миссъ Уотерзъ. племянница одного негоднаго тамошняго аптекаря. Матушка моя полюбила эту двушку, пускала ее къ себ въ паркъ и вообще очень ласкала ее. Мы были оба молоды, и двушка влюбилась въ меня, что очень понятно. Я долженъ былъ отклонить нкоторыя искательства со стороны ея дяди, и въ этомъ вся исторія, о которой Доббль наговорилъ вамъ такъ много.

Едва я произнесъ эти слова, какъ почувствовалъ, что меня кто-то схватилъ за носъ, и вслдъ за тмъ произнесъ:

— Мистеръ Стёббсъ, вы лгунъ и негодяй! Вотъ вамъ разъ, вотъ вамъ два, за то, что вы осмлились позорить имя всми уважаемой дамы.

Я едва былъ въ состояніи разсмотрть, что около меня происходитъ. Злодй стащилъ меня со стула, и тутъ я увидалъ огромное морское чудовище, ростомъ въ сажень, которое занималось тмъ, что било меня по лицу, по бокамъ, по спин совершенно неджентльменскимъ образомъ.

— Онъ лгунъ и негодяй, господа, повторяю вамъ. Сапожникъ зналъ его какъ мота и обманщика, потому и не отдалъ за него племянницы. Миссъ Уотерзъ была общана ему въ замужство съ самого дтства, но онъ предпочелъ ей племянницу сапожника, потому что та была богаче.

Посл этого онъ сунулъ мн карточку между галстухомъ и воротникомъ сюртука, ударилъ меня по спин еще разъ и оставилъ съ своими пріятелями кофейную комнату.

Доббль поднялъ меня, вынулъ карточку и прочиталъ:

‘Капитанъ Уотерзъ.’

Клопперъ налилъ мн стаканъ воды и сказалъ на-ухо:

— Если все это правда, то вы точно лжецъ, Стёббсъ, и посл капитана Уотерза должны драться со мной.

Съ этими словами онъ вышелъ.

Мн оставалось одно средство. Я послалъ капитану коротенькую дерзкую записку, въ которой говорилъ, что онъ слишкомъ ничтожная жертва для моего мщенія.

Что касается до Клоппера, то я не хотлъ унижаться до того, чтобы обращать вниманіе на его отзывъ обо мн, но, чтобы избавиться сообщества этого негодяя, я ршился исполнить свое давнишнее намреніе и отправился путешествовать.

Я выпросилъ позволеніе и ухалъ въ ту же ночь. Я могу себ представить досаду жестокаго Уотерза, когда онъ на другое утро пріхалъ въ мою квартиру и не нашелъ въ ней никого… ха-ха-ха!

Посл этого происшествія, военная служба мн опротивла, по крайней мр служба въ моемъ полку, гд офицеры были до того пристрастны неучтивы, что не хотли даже обдать и однимъ столомъ со мной. Полковникъ Кроу сообщилъ мн объ этомъ письмомъ, которое я, разумется, разорвалъ на мелкія части.

Посл этого я избгалъ говорить о своей служб въ полку да и вообще не имлъ охоты пускаться въ разсужденія съ кмъ либо изъ нордъ-бунгейцевъ.

АВГУСТЪ.

Вотъ какія вещи случаются въ жизни. Что ни день, то постигало меня новое несчастіе. Я родился на свтъ для того, чтобы здить на собственной лошади, пить свое вино, какъ подобаетъ джентльмену, — и вдругъ теперь мн не на что купитъ стаканъ пива… да, я долженъ выжидать случая, чтобы меня кто нибудь поподчивалъ.

Къ чему же я родился, если мн суждено было перенести столько несчастій?

Надо вамъ замтить, что вскор посл моего приключеніи съ миссъ Крётти и капитаномъ Уотерзомъ — онъ ухалъ на другой же день, нанеся мн оскорбленіе, иначе я врно всадилъ бы ему пулю въ лобъ — ныньче онъ живетъ въ Англіи и сдлался моимъ родственникомъ — разумется, я показываю видъ, что не встрчалъ его прежде — итакъ, вскор посл описаннаго мною приключенія, случилось не мене горестное происшествіе, которое разрушило вс мои надежды.

Мой добрый батюшка умеръ и, вмсто того, чтобы оставить пять тысячь фунтовъ, на которые я расчитывалъ по меньшей мр, оставилъ только свое собственное имніе, которое не стоило боле двухъ тысячь фунтовъ.

Земля и домъ были предоставлены мн, матушк и сестрамъ предназначена была сумма въ дв тысячи фунтовъ, отданная за проценты дому Пумпу, Ольдгэту и Ком., который черезъ шесть мсяцевъ обанкротился, а потомъ черезъ пять лтъ заплатилъ девять процентовъ со всего количества, и это было все, что оставалось у моей матушки и сестеръ.

Он, бдныя, вовсе не знали толку въ денежныхъ длахъ, и, представьте себ, когда пришло извстіе о банкротств Пумпа Ольдгэта, то матушка только улыбнулась и, поднявъ глаза къ небу, произнесла:

— Слава Богу, что намъ есть чмъ жить. Сколько тысячъ людей на этомъ свт, мои милыя дти которые почли бы наше состояніе богатствомъ!

При этомъ она поцаловала моихъ сестеръ, которыя начали было хныкать, какъ обыкновенно поступаютъ двицы въ подобныхъ случаяхъ, стали обнимать ее, потомъ меня, такъ что чуть не задушили меня и всего вымочили своими слезами.

— Милая мамаша, сказалъ я: — мн очень пріятно видть, съ какимъ благородствомъ вы переносите свою потерю, еще пріятне убдиться изъ этого, что вы довольно богаты для того, чтобы не замчать подобныхъ убытковъ.

Я, въ самомъ дл, думалъ, что она отложила часть денегъ и зашила, можетъ быть, тысячу фунтовъ, или около этого, въ какой нибудь чулокъ. Если бы она откладывала ежегодно по тридцати фунтовъ, то въ тридцать лтъ супружеской жизни она накопила бы девятьсотъ фунтовъ. Но меня все-таки раздосадовала мысль, что это было не что иное, какъ утайка моей собственности, какъ бы она ни была маловажна, потому я обратился къ матушк и сказалъ довольно рзко:

— Вы говорите, что вы богаты, сударыня и что Пумпъ и Ольдгэтъ не сдлаютъ никакого вліянія на ваши дла. Меня радуетъ подобный отзывъ, меня радуетъ, что вы имете такія большія средства: я бы желалъ только знать, гд лежатъ ваши деньги, то есть отцовскія деньги, хотлъ я сказать, потому что у васъ своихъ никогда не было, я желалъ бы знать, гд он лежатъ, сударыня, прошу васъ припомнить еще, что когда я согласился держать васъ и двухъ сестеръ у себя въ дом за восемьдесятъ фунтовъ, то я вовсе не зналъ, что у васъ есть другія средства, кром тхъ, о которыхъ упоминалось въ завщаніи моего отца.

Я сказалъ ей это съ полною откровенностію потому что я вообще не люблю притворства, а не потому, чтобы дйствительно мн было убыточно ихъ кормить, такъ какъ он кушали по воробьиному, и, сведя впослдствіи счеты, я увидалъ, что мн было прибыли отъ ихъ содержанія двадцать фунтовъ въ годъ.

Матушка я двицы смотрли на меня съ изумленіемъ, пока я говорилъ.

— Что онъ хочетъ этимъ сказать? спросила Люси у Элизы.

Матушка сдлала подобный же вопросъ.

— О какой утайк говоришь ты, милый Робертъ?

— Я разумю утайку имнія, сударыня, отвчалъ я строгимъ голосомъ.

— Какъ, неужели ты думаешь…. можешь ли думать…. въ самомъ дл, предполагать, чтобы я спрятала, утаила что нибудь изъ им… им… нія покойнаго? произнесла матушка, прерывающимся голосомъ и заливаясь слезами.— Робертъ, продолжала она: — Бобъ, мой милый сынъ, неужели потому только, что покойникъ скончался — при этомъ она еще сильне зарыдала — что меня некому защитить, ты начинаешь подозрвать, что я способна тебя о…о…обмануть?

Тутъ она, въ новомъ припадк горести, прилегла на софу, одна изъ моихъ сестеръ пала къ ней на грудь, а другая подошла сзади, и начался такой визгъ и такое обниманье, что я не зналъ, куда дваться. Я вообще не люблю подобныхъ сантиментальностей.

— Ну, да, да! продолжалъ я съ усмшкою.— Для чего же вы сказали,.что вы богаты? Говорите, есть у васъ деньги или нтъ?

— Клянусь теб всмъ, что есть святого, отвчала матушка, падая на колни и сложивъ руки:— клянусь теб, что у меня только и есть что иннинская гинея на этомъ неблагодарномъ свт!

— Для чего же вы мн вздумали разсказывать небылицы и хвастаться своимъ состояніемъ, когда вы и ваши дочери — нищія…. да, нищія!

— Но, мой милый, у насъ остается домъ, мебель, сто фунтовъ ежегоднаго доходу, а главное — твои способности, помощію которыхъ ты можешь насъ обезпечить, сказала мистриссъ Стёббсъ, вставая, стараясь улыбнуться и намреваясь поцаловать мою руку.

Однако, по мннію моему, это было слишкомъ неделикатно.

— У васъ есть сто фунтовъ доходу, сказалъ я: — у васъ есть домъ? Клянусь честью, что я слышу это въ первый разъ, а коли такъ, то и прекрасно: вы можете значитъ перебраться совсмъ въ свой домъ, а мой очистить. Что касается до меня, то съ меня будетъ я одного дома.

На это матушка не отвчала ничего. Она только вскрикнула такъ громко, что, я думаю, слышно было въ Йорк, и упала на полъ въ страшныхъ конвульсіяхъ.

——

Посл этого я не видалъ мистриссъ Стёббсъ нсколько дней, двицы приходили только къ обду и завтраку, сидли молча и опять уходили къ матери. Наконецъ об сестры пришли ко мн однажды въ мою рабочую комнату, и старшая, Элиза, сказала мн съ важнымъ видомъ:

— Не правда ли, Робертъ, мамаша вдь заплатила теб за насъ до Михайлова дня?

— Заплатила, отвчалъ я, потому что я всегда наблюдалъ за тмъ, чтобы получать деньги впередъ.

— Она говоритъ, Робертъ, что…. что посл…. Михайлова дня…. что мы передемъ, Робертъ.

— Въ свой собственный домъ, Люси? Ну, что же, доброе дло! Ей, можетъ быть, понадобиться мебель, такъ пусть беретъ, потому что я самъ намренъ продать свое имніе.

Такимъ образомъ дло кончилось.

——

Въ-продолженіе двухъ мсяцевъ, до самого Михайлова дня, едва ли я встрчалъ матушку боле двухъ разъ: однажды въ два часа ночи, проснувшись, я увидалъ ее плачущую у моей постели. Къ Михайловъ день пришла ко мн Элиза и сказала:

— Робертъ, сегодня, въ шесть часовъ, мы узжаемъ.

Такъ какъ это былъ прощальный день, то я сходилъ самъ купилъ самаго лучшаго гуся, и, дйствительно, купилъ такого жирнаго, что располагалъ его сть съ особеннымъ апетитомъ: его жарили цлыхъ три часа, потомъ принесли вкусный пуддингъ, пуншевую чашку и поставили все это на столъ.

— За ваше здоровье, милыя двицы, и за здоровье вашей маменьки! произнесъ я: — дай вамъ Богъ счастья всмъ тремъ. Вы вовсе ничего не кушали, и потому я увренъ, что вы не откачнетесь хоть отъ пунша: Я его сдлалъ изъ того самого рому, что, помните, Уотерзъ прислалъ батюшк назадъ тому пятнадцать лтъ.

Ровно въ шесть часовъ подъхала къ моему дому довольно красивая колымага. На козлахъ сидлъ капитанъ Уотерзъ — это былъ его собственный экипажъ — а старый плутъ Бэтсъ выпрыгнулъ изъ самой колымаги, пришелъ въ мой домъ и, прежде, чмъ я усплъ образумиться, схватилъ матушку и подсадилъ ее въ карету, какъ будто какую нибудь графиню. Двицы слдовали за ней, поспшно пожавъ мн руку, и когда матушка услась тамъ, то Мери Уотерзъ начала обнимать сначала ее, а потомъ сестеръ моихъ, докторъ же, который игралъ роль лакея, вскочилъ на запятки, такимъ образомъ поздъ отправился, и пассажиры не обращали на меня никакого вниманія, какъ будто меня тутъ вовсе не было.

Все это происшествіе могло бы служить матеріаломъ для занимательной картины, Представьте только себ, какъ матушка и миссъ Уотерзъ обнимаются внутри кареты, а двицы смотрятъ на нихъ съ нжностію, Уотерзъ правитъ лошадьми, и, надо замтить, очень дурно правитъ, а я стою у дверей въ садъ и покуриваю трубку. Мери Мэлоней вамъ не видно: старая плакса спряталась за дверью и тамъ хнычетъ, на другой день она отправилась съ мебелью, и я остался одинъ, чтобы попасть потомъ въ новую бду, разсказъ о которой займетъ слдующую главу.

СЕНТЯБРЬ.

Такъ какъ отецъ не оставилъ мн посл себя денегъ, а только землю, то я и передалъ свое имнье арендатору, а самъ ршился разсяться поздкой на воды.

Домъ мой сдлался для меня пустыней, нечего говорить, въ какой тоск и одиночеств я былъ посл отъзда матери и ея дочерей.

Теперь у меня было немного чистыхъ денегъ, и я надялся получить за имніе до двухъ тысячъ фунтовъ. У меня была привлекательная наружность, притомъ, хотя я не имлъ уже никакихъ сношеній съ нордъ-бунгейцами — и, въ самомъ дл, посл исторіи съ Уотерзомъ, полковникъ Кроу далъ мн очень вжливо почувствовать, что я сдлаю весьма хорошо, если отдалюсь отъ полка — хотя я вышелъ изъ арміи въ отставку, но удержалъ чинъ капитана, понимая, что это общаетъ мн много преимуществъ въ случа поздки, напримръ, на воды.

Капитанъ Стёббсъ былъ извстенъ въ Чельтенгэм, Гарротэт, Бат, Лэмингтон и другихъ мстахъ, какъ отличный стрлокъ. Я превосходно игралъ въ вистъ и на бильярд, такъ что аматёры той и другой игры отказывались имть со мной дло. Представьте же мое удивленіе, когда спустя пять лтъ посл исторіи въ Портсмут, проходя по главной улиц въ Лэмингтон, я увидалъ молодого человка который тотчасъ же напомнилъ мн сцену на двор у мясника. Дйствительно, это былъ никто другой, какъ Доббль, онъ принялъ очень воинственный видъ, отпустилъ длинные усы и теперь, побрякивая шпорами, велъ подъ руку черноволосую даму съ еврейскимъ лицомъ которая блестла перстнями и цпочками, на ней была зеленая шляпка съ райскою птицей, лиловая шаль, жолтое платье, розовые шолковые чулки и свтло-голубые башмаки. Трое дтей и тучный лакей шли позади, и все общество, не замтивъ меня, поднялось въ Htel Royal.

У меня было много знакомыхъ въ этомъ отел. Я тотчасъ позвалъ человка и сталъ распрашивать объ этихъ особахъ. Онъ былъ капитанъ Доббль, сынъ богатаго коммиссаріатскаго поставщика Доббль, Гоббль и Ком. въ Пэлль-Мэлл, дама была мистриссъ Манжссе, вдова американскаго еврея которая жила съ дтьми въ Лэмингтон. владя огромнымъ состояніемъ.

По моему мннію никогда не должно прикидываться бднякомъ, такимъ образомъ я везд былъ извстенъ за человка съ большими средствами. Мой отецъ, умирая, могъ оставить мн несмтныя суммы денегъ и безчисленныя имнія, я былъ въ полномъ смысл джентльменъ, а потому всякій за особенное удовольствіе считалъ позвать меня обдать.

Такимъ образомъ я явился на другой же день и отдалъ Добблю карточку и записку. Онъ не сдлалъ мн визита и не отвчалъ на записку. На слдующій день я снова встртилъ его со вдовою, подошелъ къ нему, дружески пожалъ ему руку и уврялъ его, что я очень радъ его видть, что было, впрочемъ, совершенно справедливо.

Доббль, къ удивленію моему, не отвчалъ на эти нжности, и я увренъ, что онъ притворился бы, что вовсе не знаетъ меня, если бы у него достало на это духу. Впрочемъ, я бросалъ на него довольно серьёзный взглядъ и сказалъ:

— Какъ, Доббль, мой милый, неужели вы забыли своего пріятеля Стёббса и наше приключеніе съ дочками мясника?… ха, ха, ха!

Доббль улыбнулся нехотя и отвчалъ:

— Ахъ, въ самомъ дл, если не ошибаюсь, капитанъ Стёббсъ!

— Старый сослуживецъ капитана Доббля, который такъ много наслышался о васъ, сударыня, съ отличной стороны, что осмливается просить своего друга представить его вамъ.

Доббль былъ принужденъ исполнить мою просьбу, и капитанъ Стёббсъ былъ представленъ мистриссъ Манэссе надлежащимъ образомъ. Дама была любезна какъ нельзя боле, и, когда посл прогулки мы должны были разстаться, она сказала:

— Я надюсь, что капитанъ Стёббсъ проведетъ ныншній вечеръ въ моемъ дом, гд соберутся нкоторые изъ моихъ короткихъ знакомыхъ.

Въ Лэмингтон вс знали другъ друга, и я былъ извстенъ какъ отставной офиперъ, которому отецъ оставилъ до семи тысячъ фунтовъ годового дохода.

Доббль пріхалъ на воды посл меня, но какъ онъ остановился въ отел и обдалъ тамъ за общимъ столомъ, то и познакомился со вдовою очень скоро. Впрочемъ, когда я сталъ было намекать ему, что онъ можетъ ей замолвить оба мн словечко, то увидалъ тотчасъ же, что съ этой стороны нельзя ожидать ничего хорошаго, а потому и ршился ухать изъ Лэмингтона какъ можно скоре.

Когда дама вошла въ отель, другъ мой Доббль хотлъ меня также оставить, по я удержалъ его и сказалъ:

— Мистеръ Доббль, я очень хорошо замтилъ, что вы задумали со мной длать. Вы хотли показать видъ, что не знаете меня, за то только, что я отказался отъ дуэли въ Портсмут. Такъ знайте же, Доббль, хотя я и не герой, но и не такой трусъ, какъ вы. Вы немножко поменьше ростомъ Уотерза, а потому я буду съ вами драться.

Я бы, можетъ быть, и не сдлалъ этого, но посл исторіи съ мясникомъ я убдился, что Доббль трусъ, и что слдовательно припугнуть его не мшаетъ, тмъ боле, что изъ этого не могло выйти ничего серьёзнаго.

Мои слова имли желаемое дйствіе: Доббль задрожалъ, покраснлъ и сталъ уврять, что онъ вовсе не имлъ намренія пройти мимо меня. Мы снова сдлались друзьями, а я между тмъ зажалъ ему ротъ своею уловкою.

Онъ очень гордился знакомствомъ со вдовою, но у этой дамы было довольно обширное сердце и цлый кругъ почтительныхъ поклонниковъ.

— Посмотрите на мистриссъ Манэссе, сказалъ мн одинъ господинъ, смшной на видъ и также еврей, сидвшій за столомъ рядомъ со мной: — посмотрите, она стара и дурна собою, а между тмъ вс мужчины ухаживаютъ за всю, потому что у нея много денегъ.

— А въ самомъ дл у нея много денегъ?

— На ея долю у нея восемьдесятъ тысячь фунтовъ и на каждаго изъ дтей по двадцати тысячь. Я это очень хорошо знаю, продолжалъ иностранецъ.— Изволите видть, я юристъ, потому вполн постигаю вс подробности богатства, тмъ боле у моихъ единоплеменниковъ.

— Кто былъ мистеръ Манэссе? спросилъ я.

— Человкъ съ огромнымъ состояніемъ, табачный фабрикантъ въ Вестъ-Индіи, но по происхожденію своему не очень важная особа, онъ женился, между нами будь сказано, на особ, которая также невысокаго званія. Она постоянно влюблена въ кого нибудь, продолжалъ сосдъ мой шопотомъ:— сегодня въ капитала Доббля, вчера въ другого, завтра — въ васъ, если только вы позволите опутать себя ея стями. Я, съ своей стороны, продолжалъ онъ: — не согласился бы на ней жениться, если бы у нея было еще вдвое больше денегъ.

А по моему, такъ что за дло, хороша женщина или нтъ,— были бы деньги. Я чувствовалъ, что мн предстоитъ обширное поприще для дятельности.

Я разсказалъ Добблю все, что передалъ вн мой сосдъ, и такъ какъ я умю сплести самую замысловатую исторію, то и представилъ ему вдову съ самой невыгодной стороны, такъ что бднякъ испугался и ршился отказаться отъ своихъ притязаній. Ха-ха! я даже уврялъ его, что мистриссъ Манэссе убила своего прежняго мужа.

Благодаря указаніямъ моего друга-юриста, я велъ свое дло такъ искусно, что черезъ мсяцъ вдова начала оказывать мн признаки замтнаго расположенія. Я садился за столомъ возл нея, я пилъ вмст съ нею воду изъ ручья, я вызжалъ съ нею, танцовалъ съ нею, и наконецъ, на пикник въ Кенильворт, гд мы выпили бездну шампанскаго, я сдлалъ ей предложеніе и получилъ согласіе.

Мсяцъ спустя, я, Робертъ Стёббсъ, сквайръ, повелъ вдову Манэссе къ брачному алтарю.

Мы отправились въ Лондонъ въ прекрасной собственной карет, и дти и прислуга слдовали за нами въ почтовомъ дилижанс.

Я платилъ за все очень щедро, и, пока нашъ домъ въ Берклей-Сквэр перекрашивался, мы остановились въ Стевенсъ-Отел.

——

Имніе мое было продано, а деньги лежали въ одномъ изъ банковъ Сити. Дня черезъ три посл нашего прізда, когда мы завтракали у себя въ отел, сбираясь потомъ хать къ банкиру мистриссъ Стёббсъ, гд нужно было сдлать нкоторые денежные переводы на мое имя, вдругъ явился къ намъ джентльменъ, который, по видимому, принадлежалъ къ единоплеменникамъ моей жены. Онъ взглянулъ на мистриссъ Стёббсъ и поклонился.

— Вы, конечно, изволите заплатить по этому векселю во сто-двадцать-пять фунтовъ?

— Милый Робертъ, сказала она:— заплати, сдлай одолженіе, я совсмъ было забыла объ этой бездлиц.

— У меня, въ самомъ дл, нтъ денегъ дома, душа моя.

— Въ такомъ случа, капитанъ Стёббсъ, отвчалъ еврей, — я долженъ исполнить свою обязанность и арестовать васъ, вотъ и предписаніе.— Томъ, стань-ка у дверей.

Жена моя упала въ обморокъ, дти закричали, а я — представьте мое положеніе!— долженъ былъ отправиться, вмст съ полицейскимъ солдатомъ, въ долговую тюрьму.

ОКТЯБРЬ.

Я не буду описывать ощущеній, испытанныхъ мною, пока и сидлъ въ тюрьм въ Кёрситоръ-Стрит, вмсто того, чтобы прохлаждаться въ великолпномъ дом на Берклей-Сквэр, который долженъ былъ перейти въ мое владніе по праву супруга мистриссъ Манэссе.

Хорошъ теперешній мой дворецъ! въ мрачной, грязной улиц, которая идетъ отъ Ченсерей-Лэна, какой-то пренепріятнаго вида еврей отворилъ вторую дверь у дома, къ которому мы подошли, тотчасъ же затворилъ ее за мною и мистеромъ Ноббомъ, потомъ отворилась третья дверь, и я былъ введенъ въ душную комнату, называемую кофейною, изъ которой, впрочемъ, я удалился въ боле уютную, заднюю каморку, и тамъ сталъ размышлять о судьб моей. Вообразите только себ контрастъ между этимъ помщеніемъ и Берклей-Сквэромъ!

Неужели, несмотря на мои труды, мою смтливость и терпніе, я былъ снова обманутъ? неужели все это были козни мистриссъ Манэссе? неужели слова господина, съ которымъ я сидлъ всегда рядомъ за столомъ въ Лэмингтон, направлены были къ тому, чтобы сбить меня съ толку и заслонить отъ меня истину? Я ршался вызвать свою жену къ отвту, чтобы узнать всю правду. Впрочемъ, я тотчасъ же убдился, что былъ жертвою адскаго заговора, и что карета, домъ въ Лондон, имніе въ Вестъ-Индіи все остальное были не что иное, какъ пуфы, которымъ я слпо поврилъ.

Правда, что долгъ мой состоялъ лишь изъ полутораста фунтовъ, а у банкира было моихъ денегъ дв тысячи, но потеря восемнадцати тысячь фунтовъ жениныхъ разв бездлица? Разв не тяжело обмануться въ своей надежд? разв ничего не значило умноженіе моей семьи? И все это я долженъ былъ содержать на мои дв тысячи фунтовъ! Тутъ мн пришло въ голову, что лучше бы было, если бы я остался дома съ матушкою и сестрами, которыхъ я дйствительно любилъ, и которыя все-таки платили мн по восьмидесяти фунтовъ въ годъ.

У меня была страшная перебранка съ мистриссъ Стёббсъ: я уличалъ ее въ обман, вс упреки мои, впрочемъ, были какъ къ стн горохъ, и она же старалась доказать мн, что я женился на ней въ надежд ограбить ее.

Но для чего она выходила за меня, имя столько другихъ претендентовъ? Она выбрала меня, по ея словамъ, въ надежд, что у меня есть двадцать тысячъ фунтовъ. Конечно, я сказалъ ей когда-то, что у меня есть такая сумма, но вы вдь хорошо понимаете, что въ моихъ видахъ было все позволительно.

Мы разстались съ такою же ненавистью, съ какою встртились, и я поклялся, что по уплат мною долга, который она мн навязала, я возьму свои дв тысячи фунтовъ и уду на какой нибудь пустынный островъ или въ Америку, чтобы только не видать моей супруги и ея отродья.

Впрочемъ, подобное намреніе не освобождало меня отъ ареста въ долговой тюрьм, потому что на вс мои деньги наложенъ былъ секвестръ, а у мрстриссъ Стёббсъ точно такъ же могла быть тысяча фунтовъ долгу, какъ и сто фунтовъ, я позвалъ къ себ мистера Цобба, далъ ему довренность на полученіе полутораста фунтовъ, вмст съ побочными расходами, и требовалъ, чтобы меня немедленно выпустили.

— Вотъ теб довренность, любезный, сказалъ я: — по которой ты можешь получить отъ Шильда свою сумму.

— Очень можетъ быть, что это довренность на имя Шильда, сказалъ мистеръ Ноббъ: — но вдь я не такъ глупъ. чтобы выпустить васъ по одной этой бумаг.

— Положимъ, что это очень, благоразумно, но вдь Шильдъ въ двухъ шагахъ отсюда: вы можете сейчасъ же сходить къ нему и взять деньги, только дайте мн сначала квитанцію въ полученіи ихъ.

Ноббъ написалъ очень пунктуально квитанцію и отправился къ банкиру, а я между тмъ приготился оставить тюрьму какъ можно скоре.

Онъ вошелъ потомъ ко мн, усмхаясь.

— Ну, сказалъ я: — теперь деньги у васъ, и я могу вамъ признаться, что вы величайшій плутъ и обманщикъ, какого мн не удавалось еще встрчать.

— Э, нтъ, мистеръ Стёббсъ, отвчалъ онъ, оскаливъ зубы есть плуты поискусне меня,—поврьте, я знаю одного такого плута.

— Послушай, любезный, сказалъ я: прошу не улыбаться такимъ образомъ, когда ты стоишь предъ джентльменомъ, а дай-ка лучше мн шляпу и шинель, чтобы я могъ роскоре выбраться изъ этой коруры.

— Погоди, Стёббсъ, возразилъ онъ, не прибавивъ, даже къ моему имени слова мистеръ.— Вотъ письмо, которое вамъ надо сперва прочитать.

Я распечаталъ письмо, изъ котораго что-то упало на долъ. Это была данная мною довренность.

Въ письм было сказано:

‘Шильдъ и компанія очень сожалютъ, что принуждены остановить платежи по вашимъ требованіямъ, потому что сегодня поступила отъ Саломонсона и Компаніи просьба о секвестр вашего имущества, состоящаго изъ 2010 гиней 11 шиллинговъ, впредь до разршенія исковаго ихъ, Саломонсона съ Кампаніею, дла противъ Стёббсовъ.

‘Флитъ-Стритъ.’

— Ну вотъ видите, сказалъ, мистеръ Ноббъ, когда я прочиталъ это ужасное письмо:— дло очень просто объясняется: у васъ былъ маленькій долгъ и большой долгъ, за маленькій вы сидите въ тюрьм, а за большой на ваше имніе наложено запрещеніе.

——

Не смйтесь надо мною, что я разсказалъ вамъ эту исторію. Если бы вы знали только, какія горькія слезы льются у меня изъ глазъ на бумагу, въ то время, какъ я пишу, если бы вы знали, что, спустя нсколько недль посл этого происшествія, я не еще быль какъ угорлый, я былъ похожъ на сумасшедшаго, котораго надо было посадить въ флить-стритскую больницу, вмсто пустыннаго острова, мн досталась въ удлъ тюрьма. Чмъ заслужилъ я такую участь? Не имлъ ли я постоянною цлію улучшеніе своего положенія, приращеніе своихъ выгодъ? не жилъ ли я всегда такъ умренно, какъ никто изъ молодыхъ людей? видалъ ли кто нибудь, чтобы я промоталъ или подарилъ кому корейку? Нтъ! я могу сказать это, положа руку на сердц, но и съ чувствомъ совершеннаго самодовольствія. За что же я такъ наказанъ?… Но позвольте мн прежде всего окончить мою исторію.

Я оставался въ тюрьм семь мсяцевъ, въ продолженіе которыхъ жена постила меня раза два. Я писалъ было и къ матушк, прося ее продать мебель, но не получилъ никакого отвта. Вс мои прежніе друзья поворотились ко мн спиною.

Процессъ мой кончился не въ мою пользу, потому что у меня не было ни гроша денегъ на наемъ адвокатовъ. Саломонсонъ доказалъ дйствительность долгового обязательства моей жены и завладлъ моими двумя тысячами фунтовъ. Что касается до моего личнаго ареста, то я долженъ былъ объявить себя въ суд несостоятельнымъ плательщикомъ. Я прошелъ по зданію суда и, выйдя оттуда, могъ съ полнымъ правомъ назвать себя лишимъ.

Представьте же себ, до чего былъ золъ негодный Штифелькиндъ! Онъ также явился въ числ моихъ кредиторовъ, начавъ искъ въ трехъ фунтахъ съ наросшими на нихъ въ шестнадцать лтъ процентами, по пяти ежегодно.

Старый плутъ принесъ въ судъ и самые сапоги и разсказалъ при этомъ всю подноготную — не забылъ лорда Корнваллиса — обличеніе мое во лжи, насосъ съ водою и проч.

Коммиссаръ долговой экспедиціи, мистеръ Дёббобвигъ, очень смялся этому.

— Итакъ, докторъ Свиштэль, не хотлъ вамъ заплатить за сапоги, мистеръ Штифелькиндъ?

— Нтъ. Когда я потребовалъ отъ него уплаты, онъ отвчалъ, что такъ какъ сапоги были заказаны мальчикомъ, то мн слдовало, не длая ихъ, спросить прежде позволенія у учебнаго начальства.

— И ваша работа пропала даромъ, сэръ?

— Совершенно, сэръ. Но, по крайней мр, я взялъ сапоги себ назадъ, иначе я не могъ бы показать ихъ вамъ въ настоящую минуту.

Коммиссаръ отъ души смялся.

— Почему же вы не попробовали перетянуть ихъ снова, мастеръ Штифельквидъ?

— Мн не хотлось ихъ продавать. Я поклялся, что не продамъ ихъ, съ тмъ, чтобы отмстить современемъ Стёббсу.

— А я думаю, у васъ было много съ нимъ возни.

— Не въ томъ дло, сэръ, Я докладываю вамъ, что я исполнялъ то, въ чемъ торжественно поклялся: я очернилъ его въ школ, я разстроилъ его свадьбу, помощію которой онъ могъ добыть себ дв тысячи фунтовъ, а теперь я подалъ на него жалобу въ судъ, пока съ меня и этого довольно.

Посл этого злодй слъ на лавку въ судейской комнат, кругомъ меня вс шептались, дразнили меня, какъ будто я еще былъ не довольно несчастливъ.

— А вдь это должна быть самая лучшая пара сапоговъ, которую вамъ удавалось надть, сказалъ коммиссаръ, длая между тмъ мн вопросы относительно моей прежней жизни.

Сердце мое до того было переполнено отчаяніемъ, что я разсказалъ всю исторію, какъ я увидалъ вдову мистриссъ Манэссе, которая владла будто бы пятьюдесятью тысячами фунтовъ и плантаціями въ Вестъ-Индіи, какъ я женился, пріхалъ въ Лондонъ и какъ, наконецъ, за дв тысячи фунтовъ я былъ втянутъ Саломонсономъ въ тяжебное дло о долгахъ жены моей.

— Позвольте, сказалъ адвокатъ, бывшій тутъ: — эта женщина не съ рзкими ли чертами лица, черноволосая, кривая и съ троими дтьми?

— Именно, отвчалъ я со слезами на глазахъ.— Эта женщина, продолжалъ я: — въ послдніе три года три раза выходила замужъ: кром меня она нашла себ жениховъ въ Ирландіи и Бат. Саломонсонъ, кажется, ея мужъ, и оба они, назадъ тому дней десять, ухали въ Америку,

— Почему же вы не получили двухъ тысячъ фунтовъ? спросилъ адвокатъ.

— Потому, что на деньги наложенъ былъ секвестръ.

— Итакъ, мы можемъ васъ выпустить. Вы были несчастливы, мистеръ Стёббсъ, но въ этой исторіи, какъ говорится, нашла коса на камень.

НОЯБРЬ.

Оставивъ долговую тюрьму, я былъ свободный человкъ, но совершенно нищій.

Я, капитанъ Стёббсъ, изъ числа храбрыхъ нордъ-бунгейцевъ, не зналъ, гд найду себ ночлегъ и обдъ.

Когда я, въ уныніи, шелъ по Португальской улиц, то почувствовалъ чью-то руку у себя на плеч, и грубый голосъ, который я тотчасъ же узналъ, произнесъ:

— Ну, мистеръ Стёббсъ, не сдержалъ ли я слова? Я говорилъ вамъ, что сапоги, разорятъ васъ.

Я былъ слишкомъ огорченъ, чтобы отвчать, и старался смотрть въ сторону, желая скрыть свои слезы.

— Какъ, вы плачете и хнычете какъ ребенокъ? Вы хотли жениться и взять жену съ деньгами… ха, ха, ха! Вы были настоящій голубь, а она сущая ворона. Хорошо же васъ поддли… ха, ха, да!

— О, мистеръ Штифелькиндъ! сказалъ я: — не смйтесь надъ моимъ несчастіемъ! Она нн оставила мн и шиллинга, я умру съ голоду, поврьте, что умру съ голоду.

И я сталъ плакать навзрыдъ.

— Съ голоду? Вотъ вздоръ! Вы не умрете съ голоду, вамъ суждено умереть на вислиц, и это, я думаю гораздо лучше для васъ,

Я не отвчалъ ни слова, а продолжалъ плакать, такъ что прохожіе останавливались, чтобы посмотрть на меня.

— Э, полноте плакать, сказалъ Штифелькиндъ:— вамъ неприлично плакать… ха, ха!.. пойдемте со мной, и у васъ будетъ завтракъ и обдъ, за которые вы будете платить не деньгами, а службою.

Итакъ, этотъ странный человкъ, который, при моемъ счастіи, постоянно преслдовалъ меня, теперь оказалъ ко мн состраданіе и взялъ меня къ себ въ домъ.

У этого старика я пробылъ шесть недль. Я велъ его книги и длалъ все, что могъ, чтобы быть ему полезнымъ, разносилъ сапоги и башмаки, какъ подмастерье.

Онъ мн не давалъ денегъ_л но хорошо кормилъ меня и отвелъ мн удобную комнату. Работники и мальчики, жившіе у него, смялись надо мною, называли меня лордомъ Корнваллисомъ, а самъ Штифелькиндъ придумывалъ для меня безпрестанно новое прозваніе.

Въ одинъ печальный день, когда я чистилъ сапоги, надвъ ихъ на колодки, пришелъ къ намъ въ лавку какой-то старичокъ съ дамой подъ руку.

— Гд Стёббсъ? спросилъ онъ: — гд нашъ старый знакомецъ?

Я вышелъ изъ задней комнаты, держа въ рук сапогъ, который передъ тмъ чистилъ.

— Посмотри, Магдалэничка, сказалъ онъ: — это твой старый пріятель, высокородный лордъ Корнваллисъ. Кто бы могъ подумать, что такой важный баринъ станетъ самъ чистить сапоги! Мистеръ Стёббсъ, вотъ ваша прежняя слабость, моя милая племянница, миссъ Крётти. Какъ это ты могла разстаться, Магдалэна, съ такимъ любезнымъ человкомъ?… Подайте же ей руку. Перестаньте пачкаться въ вакс.

Но миссъ отступала назадъ.

— Я не родаю руки сапожной щетк, сказала она презрительно.

— Ахъ, Боже мой, его пальцы не замараютъ тебя? разв ты не знаешь, какъ его аккуратно обчистили въ послднее время?

— Я бы не желала, дядюшка, чтобы вы меня вводили въ другой разъ въ такое низкое общество, продолжала она.

— Низкое! потому только, что онъ чиститъ сапоги? Чтоже, если онъ охотникъ до свтлыхъ голенищъ.

— Славный женихъ, сказала миссъ Крётти и довольно неучтиво показала на меня пальцемъ.— Женихъ, который…. ха, ха, ха!

Ну, скажите сами, что оставалось мн тутъ длать? Я вдь не виноватъ, что негодный Уотерзъ допустилъ себ такія дерзости въ отношеніи ко мн, и если я не принялъ его вызова, то не доказываетъ ли это совершенно ясно, что я хотлъ удаляться отъ всякой ссоры.

Но такъ всегда длается въ свт! Работники Штифелькинда не переставали, меня дразнить и чуть не свели съ ума своими выходками. Наконецъ хозяинъ разъ пришелъ домой въ самомъ веселомъ и придирчивомъ расположеніи духа.

— Мистеръ Стёббсъ, сказалъ онъ: — хорошія всти: у меня для васъ есть мсто въ виду. Конечно, вы не будете въ состояніи держать экипажъ, но все-таки можете существовать и будете считаться въ служб.

— Ахъ, любезнйшій мистеръ Штифелькиндъ, неужели вы мн пріискали мсто?

— Да, не только мсто, но и красный кафтанъ, мистеръ Стёббсъ.

— Красный кафтанъ? Вы врно не думаете, чтобы я до того унизился, чтобы начать службу рядовымъ. Ч все-таки джентльменъ, мистеръ Штифелькиндъ! Нтъ, не могу, никакъ не могу.

— Я знаю, что вы не согласитесь на это, вы, притомъ же, такой трусъ… ха, ха, ха! Впрочемъ, это такое мсто, гд нужно умть только стучаться въ дверь. Поняли ли вы наконецъ? Вы будете генеральнымъ разносчикомъ писемъ при Почтамт. Я былъ у вашего стараго друга Бунтинга, у него дядя служитъ въ Почтамт, и черезъ него мы выхлопотали мсто — восемнадцать шиллинговъ въ недлю, одежда ваша. Только и не думайте вскрывать письма, — сохрани васъ Богъ.

Такъ и случилось: я Робертъ Стёббсъ эсквайръ, сдлался ничтожнымъ человкомъ, называемымъ генеральнымъ почтамтскимъ разносчикомъ писемъ.

——

Я такъ былъ раздраженъ колкими насмшками Штифелькинда, которыя становились день ото дня несносне, что, получивъ мсто въ почтовомъ вдомств, избгалъ встрчи съ моимъ хозяиномъ, потому что хотя онъ и оказалъ мн одолженіе, избавивъ меня отъ голодной смерти, но сдлалъ это грубымъ, неловкимъ образомъ и притомъ обнаружилъ низкій характеръ, давъ мн такое ничтожное мсто, каково мсто почтальона.

Но что же прикажете длать! Я покорился судьб.

Странно, что никто не узнавалъ меня. Первый годъ я былъ въ постоянномъ страх отъ встрчи съ знакомыми, но потомъ привыкъ къ своему положенію и носилъ красный кафтанъ такъ покойно, какъ будто я родился на свтъ для того, чтобы быть почтальономъ.

Я сначала былъ въ Вейтчапельскомъ округ, откуда, по прошествіи трехъ лтъ, меня перевели въ населенные кварталы Іернин-Стрита и Дюкъ-Стрита.

Я по крайней мр отдалъ сотню писемъ въ дом на послдней улиц, гд жили люди, которые должны бы были меня узнать съ перваго взгляда.

Когда я оставилъ Слоппенскинггль и пустился въ большой свтъ, матушка писала ко мн разъ двнадцать, но я ни разу не отвчалъ ей, потому что зналъ, что ей нужны деньги, а я вообще не любилъ писать. Она прекратила тоже переписку со мной, не получая отвта. Когда же я поступилъ къ сапожнику, то нсколько разъ писалъ къ любезной матушк, немало удивлялся, что она медлить отвчать ма, тогда какъ я былъ въ нужд, слдовательно могъ требовать особаго вниманія.

Стёббсъ довольно обыкновенная фамилія, и хотя въ Дюкъ-Стрит я видлъ на мдной дощечк надпись: ‘мистриссъ Стёббсъ’, и отдавалъ жильцамъ того же самого дома много писемъ, но мн какъ-то не приходило въ голову спросить, кто эта дама, родственница она мн или нтъ.

Однажды служанка, принимавшая всегда письма, не нашла у себя мелкихъ денегъ, и потому позвала свою барыню. Какая-то старушка, въ шляпк съ большими волями, вышла изъ сосдней комнаты, надла очки и стала читать адресъ, потомъ принялась искать въ карман требуемыхъ осьми пенсовъ и наконецъ извинилась, что ей придется заставить ждать почтальона.

Когда же я отвчалъ ей: ‘ничего, сударыня, я и подожду’, дама испугалась, надла снова очки, отступила назадъ и начала что-то бормотать, какъ будто въ бреду, потомъ съ крикомъ бросилась въ мои объятія и произнесла жалобнымъ голосомъ: Сынъ мой, сынъ мой!

— Ахъ, Боже мой! сказалъ я: — это вы, матушка?

Я слъ за скамью въ коридор, возл матушки, и предоставилъ ей полную свободу цаловать меня сколько ей было угодно, за вопли и рыданія сошла съ верху другая дама: это была моя сестра Элиза, наконецъ явились и остальные жильцы, а также дворня, съ большимъ запасомъ воды и спиртовъ. Я все это время былъ истиннымъ героемъ группы.

Я не оставался, тутъ долго, потому что долженъ былъ разносить письма, вечеромъ, по окончаніи службы, я снова пришелъ къ матушк и сестр и исключительно занялся бутылкою хорошаго стараго портвейна и блюдомъ баранины съ рпой, въ чемъ и сознаюсь съ полнымъ удовольствіемъ.

ДЕКАБРЬ.

Матушка уже боле двухъ лтъ жила въ этомъ дом на Даркъ-Стрит. Я увидалъ тутъ нкоторые стулья и столы изъ Слоффенскиггля и чашку, въ которой я варилъ превосходный пуншъ въ тотъ вечеръ, когда матушка и сестры ухали отъ меня. Какъ теперь помню, он не хотли и отвдать этого пуншу, такъ что, проводивъ ихъ, я долженъ былъ выпитъ его самъ, впрочемъ, это обстоятельства сюда не относится. Представьте себ счастье моей сестры Мери. Уотерзъ влюбился въ нее, женился на ней, и теперь у нея карета и великолпный домъ близъ Сквиггля.

Я изъявилъ было желаніе помириться съ Уотерзомъ, но онъ, должно бытъ злопамятенъ, не хочетъ ни видть меня, не говорить со мною. Онъ имлъ безстыдство сказать, что онъ принималъ въ Скинггл вс письма на имя матушки, и какъ въ моихъ не было ничего кром нищенскихъ просьбъ и жалобъ, то онъ жегъ ихъ, не говоря ни слова. Онъ назначилъ матушк по пятидесяти фунтовъ въ годъ, и если бы она не была такъ легкомысленна, то могла бы имть втрое боле, но какое-то странное великодушіе не позволяло ей брать у дочери больше, чмъ было нужно.

Она хотла было отказаться и отъ этихъ пятидесяти фунтовъ, но какъ я пришелъ къ ней и объявилъ, что мн необходимы карманныя деньги, а также квартира и столъ, то она отдала мн свои пятьдесятъ фунтовъ, которыми я распорядился очень полезно и пріятно.

Старый Бэтсъ и капитанъ дали матушк, когда она меня оставила, сто фунтовъ — ей было необыкновенное счастіе во всемъ, не то, что мн — и когда она сказала, что хочетъ попытаться жить собственными трудами, то ей посовтовали нанять домъ и пускать жильцовъ, что она и исполнила.

Съ перваго и второго этажей мы получали, въ сложности, по четыре гянеи въ недлю, а съ нижнею прихожей и комнаткой на чердак всего пл сорока фунтовъ. Матушка и Элиза занимали прежде переднюю комнатку на чердак, но какъ теперь я занялъ ее, то он перебрались въ комнату служанки.

У Люси было много вкуса и прилежанія къ работ, она выручала своими трудами въ недлю по гине, такъ что у насъ было до двухъ-сотъ фунтовъ ежегоднаго дохода, и мы жили съ нкоторымъ удобствомъ.

Впрочемъ, женщины вообще почти ничего не дятъ, мои по крайней мр вовсе и не думали о говядин, такъ что въ иной день бифстекъ готовился для одного меня. Матушка не хотла я слушать, чтобы я служилъ почтальономъ, она говорила, что ея милый Робертъ, сынъ ея уважаемаго супруга, ея храбрый воинъ и тому подобное, долженъ сидть дома, жить джентльменомъ, съ чмъ я съ своей стороны соглашался, хотя, по мннію моему, пятидесяти фунтовъ въ годъ на платье и на прочія принадлежности джентльменскаго быта было бы чрезвычайно мало.

Правда, что матушка шила сами мн блье, такъ что на это у меня не выходили деньги. Она долго не ршалась, платить ли ей за мытье блья, но наконецъ убдилась, что это прямая ея обязанность, потому что я ея милый Робертъ, а я увренъ, что могъ бы уговорить ее отдать мн послднюю копейку.

Представьте я разрзалъ разъ прехорошенькій черный шолковый шарфъ, которые прислала ей моя сестра Уотерзъ, сдлалъ изъ него жилетъ и два галстуха. Старуха была чрезвычайно добра.

——

Такимъ образомъ я прожилъ пять лтъ или и боле и старался перебиваться кое-какъ съ моими пятьюдесятью фунтами, можетъ быть, я и скопилъ какую-нибудь бездлицу, но не о томъ рчь.

‘Въ продолженіе всего года я оставался безотлучно при матушк, исключая какого нибудь мсяца лтомъ, когда юнош нужно бываетъ сдлать поздку въ Грэвзэндъ или Маргэтъ,— поздку, которая для цлой семьи, обошлась бы слишкомъ дорого. Я называю себя юношей, такъ какъ я почти не женатъ и давно уже не имлъ никакого извстія о мистриссъ Стёббсъ.

Передъ обдомъ я никогда не ходилъ въ гостиницу, потому что зналъ, что на пятьдесятъ фунтовъ немного раскутишься, если не дома обдать, посл же обда я отправлялся въ извстное мн мсто, и являлся домой аккуратно при мух, откровенно въ томъ сознаюсь. За тмъ, я ложился спать и спалъ до одинадцати часовъ утра. Утромъ — завтракъ, газета, прогулка въ Гейдъ-парк или Сенъ-Джемскомъ парк, въ половин четвертаго обдалъ дома, а потомъ, какое нибудь развлеченіе. Я былъ настоящею отрадою для матушки и прозябалъ себ понемножку, сохраняя спокойствіе совсти.

——

Она меня дйствительно очень любила! Какъ я вообще человкъ чрезвычайно общительный и люблю собирать около себя своихъ друзей, то ко мн и являлась отъ времени до времени толпа оазбитныхъ юношей, съ цлію покутить на чужой счетъ.

— Будьте, пожалуста, безъ церемоніи, друзья мои, говорилъ я имъ: — не лнитесь откупоривать, бутылни: матушка за все заплатитъ, что она въ самомъ дл и исполняла.

Можете себ представить, что мы порядкомъ опустошали ея погребъ.

Старушка намъ всегда прислуживала, несмотря на то, что она была мн матерью и рождена была быть барыней. Она никогда не жаловалась на свою судьбу, хотя я часто, подавалъ къ тому поводъ, ей случалось не ложиться спать до четырехъ часовъ утра, потому что она не могла заснуть прежде, чръ ея милый Бобъ нн ляжетъ въ постель. Она была до того кротка, что въ продолженіе пяти лтъ я только два раза видлъ, что она разсердилась, именно на сестру Люси за то, что та утверждала, что я раззоряю ихъ и разгоняю всхъ жильцовъ одного за другимъ.

Матушка, впрочемъ, не слушала завистливыхъ навтовъ моей сестры. Наконецъ Люси съхала отъ насъ и перебралась къ Уотерзамъ. Я былъ очень этимъ доволенъ, потому что у нея сдлался очень дурной характеръ и мы съ нею обыкновенно спорили, съ утра до ночи.

Наконецъ матушка принуждена была сдать домъ, потому что, неизвстно по какой причин, вмст съ отъздомъ сестры, у насъ все пошло верхъ дномъ. Злые люди приписывали это мн, потому, будто бы, что жильцы не могли переносить шуму, на моей квартир, и что матушка, слишкомъ много, по своимъ средствамъ, давала мн денегъ. Она, дйствительно, это длала. Но если ей того хотлось, то чмъ я тутъ виноватъ? Впрочемъ, развязка была непріятная. Я думалъ, что исторія продолжится вчно, однако, черезъ два года матушка совершенно раззорилась и принуждена была продать все свое имущество. Она перешла также къ Уотерзамъ, но — поврите ли? эти неблагодарные люди не хотли принять меня вмст съ нею.

Мери все сердилась на меня, изволите, видть, за то, что я не женился на ней. Правда, что они давали мн по двадцати фунтовъ въ годъ, но что это значитъ для джентльмена? Въ продолженіе двадцати, лтъ я только и бился изъ того, чтобы честнымъ трудомъ снискивать себ пропитаніе, и въ это время усплъ присмотрться къ жизни. Я продавалъ на углахъ улицъ сигары и срныя спички, потомъ былъ бильярднымъ маркеромъ, а въ 25 году даже директоромъ общества осушенія лужъ, и имлъ случай снова забраться въ большой свтъ, два года былъ я актеромъ и потомъ съ небольшимъ мсяцъ служилъ кондукторомъ при омнибус, придя въ слишкомъ тонкія обстоятельства, я пріобрлъ самыя многостороннія способности, содйствовалъ розъисканіямъ отечественной полиціи, относительно трактировъ, не заплатившихъ пошлинъ, контрабандной провозки запрещенныхъ товаровъ, и вообще по нарушенію таможенныхъ и акцизныхъ правилъ, послдняя должность, которую я занималъ, была должность ассистента при чиновник миддльзерскаго шерифа.

Въ послдній день 1837 года окончилась и эта исторія.

Я думаю, что рдкому джентльмену случалось испытывать, чтобы его выгнали даже изъ долговой тюрьмы, а между тмъ со мной и это случилось. Молодой Неббъ, который наслдовалъ ремесло своего отца, прогналъ меня со стыдомъ изъ своего дома за то, что я съ одного джентльмена въ кофейной комнат за рюмку водки и кусокъ хлба съ сыромъ взялъ семь шиллинговъ, тогда какъ настоящая цна была шесть шиллинговъ. Онъ даже имлъ низость удержать изъ моего жалованья восемнадцать пенсовъ, и какъ я немного погорячился при разставаньи, то онъ просто выгналъ меня, джентльмена, а что еще важне — бднаго сироту.

Ужь какъ же я бранился, вырвавшись на улицу! Жидъ между тмъ стоялъ за дверью, и я видлъ, какъ его коробило отъ злости и досады. Отплатилъ же и я ему!

Изъ всхъ ршотчатыхъ оконъ выставились головы и дразнили его. Вокругъ меня собралась толпа людей, которые одобряли мои сатирическіе возгласы и какъ будто радовались униженію еврея. Мн кажется, что въ эту минуту чернь готова была бы закидать его камнями. Я видлъ, какъ мимо меня пролетли уже два-три камня, но вдругъ явился къ намъ полисмэнъ, съ какимъ-то другимъ господиномъ.

— Боже мой, это лордъ Корнваллисъ, сэръ! Прочь, сапожникъ! сказалъ полисменъ и обратился ко мн, потому что мои несчастія и моя прежняя жизнь пріобрли мн завидную популярность.

Толпа разсялась.

— Отчего полисмэнъ назвалъ васъ лордомъ Корнваллисомъ и сапожникомъ въ одно и то же время? спросилъ господинъ, котораго это, по видимому, рассмшило и заинтеремовало.

— Сэръ, отвчалъ я: — я несчастный человкъ изъ нордъ-бунгейской милиціи и за пинту пива охотно разскажу вамъ исторію моей жизни.

Онъ сказалъ мн, чтобы я шелъ за нимъ въ его квартеру въ Темпль, что я и исполнилъ. Надо было пройти пятъ лстницъ и потомъ поворотятъ направо. Тамъ я получилъ общанную порцію пива и разсказалъ исторію, которую, вы уже знаете.

Господинъ этотъ, изволите ли видть, литераторъ, и продалъ описаніе моихъ приключеній книжному издателю, имя въ виду, какъ онъ говоритъ, цль чисто нравственную.

‘Современникъ‘, No 3/4, 1853

Stubbs’s Calendar, or The Fatal Boots. — 1839.