КАКЪ СТАРИКЪ ПЛУНКЕТЪ СЪЗДИЛЪ КЪ СЕБ ДОМОЙ.
(Разсказъ Бретъ-Гарта.)
КАКЪ СТАРИКЪ ПЛУНКЕТЪ СЪЗДИЛЪ КЪ СЕБ ДОМОЙ.
(Разсказъ Бретъ-Гарта.)
‘Дло‘, No 2, 1876
Как старик Плункет съездил к себе домой, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1876
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Вс мы искренно любили старика Плункета. Мы отъ души сожалли его и продолжали любить даже и тогда, какъ онъ запуталъ дла компани, занимавшейся устройствомъ отводныхъ каналовъ на прискахъ, хотя большинство изъ насъ были пайщиками и понесли больше убытки. Помню, кузнецъ пошелъ еще дальше насъ, сказавъ, что слдовало-бы судить закономъ Линча всхъ тхъ, кто возложилъ непосильную отвтственность на бднаго старика Плункета, поручивъ ему управлене такимъ дломъ. Однакожь, считаю нужнымъ прибавить, что кузнецъ не былъ пайщикомъ нашей компани и къ его словамъ отнеслись какъ къ весьма извинительнымъ бреднямъ широкой, симпатизирующей натуры. Во всякомъ случа несомннно то, что вс боле или мене сожалли о томъ, что несчасте, приключившееся съ Плункетомъ, помшаетъ ему осуществить его любимую мечту — създить въ себ домой. Прошло уже десять лтъ, какъ онъ постоянно собирался отправиться домой, онъ хотлъ хать туда посл своего шести-мсячнаго пребываня въ Монте-Флат, онъ собирался хать посл первыхъ дождей, онъ разсчитывалъ ухать непремнно посл окончаня рубки лса на Бекъ-Гилл, потомъ думалъ отправиться тогда, когда до-флатске луга покроются густыми кормовыми травами, затмъ — когда онъ получитъ свой первый дивидендъ изъ нашей акцонерной компани, когда окончатся выборы, наконецъ, онъ ршительно объявилъ, что подетъ тотчасъ-же по получени отвта на свое письмо къ жен. Такимъ образомъ, года проходили за годами, весенне дожди наступали и превращались, лсъ на Бекъ-Гилл былъ уже вырубленъ, лугъ нсколько разъ покрывался травой, первый дивидендъ компани былъ уже выданъ изъ взносовъ пайщиковъ, въ Монте-Флат уже нсколько разъ происходили выборы, ожидаемый отвтъ отъ жены давно получился, но старикъ Плункетъ все еще окончательно не собрался домой.
Однакожъ, справедливость обязываетъ оказать, что старикъ Плункетъ сдлалъ нсколько весьма энергичныхъ попытокъ для того, чтобы ухать домой. Пять лтъ тому назадъ онъ очень трогательно простился со всми обитателями города, дружески пожавъ всмъ руку. Но онъ все-таки отъхалъ не дальше, какъ до ближайшаго города, когда онъ прибылъ туда, его уговорили промнять свтло-гндую верховую лошадь на темно-гндую, и эта сдлка представила его пылкому воображеню цлый рядъ картинъ будущихъ удачныхъ спекуляцй. Спустя нсколько дней, одинъ изъ нашихъ получилъ отъ Плункета письмо, въ которомъ старикъ извщалъ, что детъ въ Визалю покупать лошадей. ‘Я радуюсь, писалъ Плункетъ, выражаясь тмъ высокимъ риторическимъ слогомъ, которымъ отличались вс его письма,— я радуюсь тому, что намъ пришла счастливая мысль культивировать настояще ресурсы Калифорни, въ скоромъ времени всему свту станетъ извстно, что въ До-Флат находится великй центръ разведеня конскихъ породъ. Въ виду ожидаемыхъ капитальныхъ барышей, я принужденъ отложить свой отъздъ на мсяцъ’. Но и на этотъ разъ ему не удалось добраться домой, черезъ мсяцъ онъ возвратился къ намъ безъ гроша денегъ. Спустя шесть мсяцевъ, онъ опять собралъ средства для поздки въ восточные штаты, но дохалъ только до Саи-Франциско.
Предо мною лежитъ письмо, которое я получилъ отъ него по прошестви нсколькихъ дней по его прибыти въ Сан-Франциско. ‘Вы знаете, милый другъ, писалъ онъ мн,— я всегда держался мння, что картежная игра у насъ въ Калифорни еще находится въ перод своего дтства, я всегда былъ увренъ, что можно придумать усовершенствованную систему карточной игры, при которой умный игрокъ могъ-бы всегда разсчитывать на извстный процентъ прибыли. Теперь я еще не имю права сообщать подробности этой системы, но я не уду изъ этого города, пока не добьюсь усовершенствованя моей системы карточной игры…’
Кажется, онъ достигъ своей цди, но возвратился къ налъ съ двумя доларами 37 сентами въ карман, оставшимися отъ капитала, употребленнаго имъ на усовершенствоване карточной игры.
Плункету, однакожъ, удалось, наконецъ, създить домой, но не раньше 1868 года. Онъ здилъ сухимъ путемъ. Послднее его письмо къ намъ съ дороги было прислано изъ Виргини. Онъ пробылъ въ отсутстви три года.
Въ одинъ жаркй вечеръ, въ половин лта, Плункетъ внезапно очутился среди насъ, съ посдвшими отъ пыли и старости волосами на голов я на бород. Въ его манер при встрч съ нами проглядывала нкоторая застнчивость, негармонировавшая съ его характеромъ въ прежнее время, отличавшимся добродушемъ и болтливостю. Въ первые дни по своемъ возвращени онъ почти ничего не говорилъ о своей поздк домой, ограничиваясь только короткими, нсколько запальчивыми замчанями въ род слдующаго: ‘я всегда говорилъ, что поду къ себ домой, и вотъ създилъ’. Впослдстви онъ сталъ боле сообщителенъ и говорилъ очень свободно, относясь строго-критически къ нравамъ и обычаямъ Нью-Йорка и Бостона, онъ анализировалъ перемны въ стро общественной жизни этихъ городовъ, происшедшя во время его отсутствя, и, какъ мн помнится, очень нападалъ на легкость нравовъ, проистекающую, по его мнню, отъ развитя цивилизаци. Поздне онъ слегка указывалъ на крайнюю развращенность высшихъ сферъ общества въ этихъ городахъ, вскор затмъ онъ уже безъ всякой утайки началъ говорить о чрезмрномъ безпутств нью-йоркскаго общества и описалъ его такими яркими красками, что я до сихъ поръ не могу хладнокровно вспоминать объ его словахъ. Онъ утверждалъ, напримръ, что женщины, принадлежащя въ высшему слою общества, ежедневно предавались пьянству, что лица обоихъ половъ погрязли въ самомъ открытомъ разврат и что скупость и алчность были преобладающими качествами между достаточными людьми.
Поздне онъ понемногу началъ говорить о своемъ семейств. Дочь, оставленная имъ еще ребенкомъ, успла обратиться въ красивую молодую двушку, его сынъ былъ уже выше ростомъ и сильне своего отца и даже однажды, желая испробовать свою силу, какъ трогательно разсказывалъ намъ старикъ Плункетъ, два раза повалилъ на полъ своего любящаго родителя. Но чаще всего Плункетъ говорилъ о своей дочери. Очень можетъ быть, что, поощренный необыкновеннымъ вниманемъ всего мужского населеня городка къ описаню женской красоты, Плункетъ уже не могъ воздержаться отъ весьма подробнаго описаня безчисленныхъ прелестей своей дочери и ея дарованй, наконецъ, къ великому соблазну всхъ, онъ выставилъ на показъ ея портретъ, судя по которому, она, дйствительно, была красавица. Описане его первой встрчи съ нею было такъ характеристично, что я не могу удержаться, чтобы не привести его разсказа дословно:
— Видите-ли, товарищи, говорилъ старикъ Плункетъ,— я всегда придерживался того мння, что человкъ долженъ узнавать свою плоть и кровь по голосу инстинкта. Вотъ уже десять лтъ, какъ я не видалъ моей дочери, моей Мелинды. Ей тогда было только семь лтъ. И вотъ я по прзд въ Нью-Йоркъ придумалъ слдующую штуку: вмсто того, чтобы въ обыкновенномъ моемъ костюм отправиться въ себ домой и встртиться съ своею женою и дочерью такъ, какъ это сдлалъ-бы всякй другой, я одлся разнощикомъ и въ этомъ наряд позвонилъ у дверей своего дома. Служанка отперла дверь и я сказалъ, что мн нужно показать мой товаръ дамамъ. Тутъ я услышалъ голосъ сверху лстницы: ‘Ничего не нужно, прогоните его прочь’.— ‘У меня хорошя кружева, провезенныя мимо таможни’, сказалъ я.— ‘Пошелъ вонъ, мошенникъ’, отвчала сверху моя жена. Да, товарищи, то былъ голосъ моей жены, у которой, какъ вы видите, голосъ инстинкта молчалъ.— ‘Можетъ быть, миссъ что-нибудь купитъ?’ продолжалъ я.— ‘Теб говорятъ, убирайся вонъ’, вскричала снова моя жена, подбгая во мн, и я тотчасъ-же скрылся. Прошло уже десять лтъ, товарищи, какъ я не видалъ своей старушки, но когда она подбжала во мн, то, знаете-ли, я какъ-то инстинктивно тотчасъ-же удалился.
Во время своего разсказа Плункетъ стоялъ, прислонившись къ прилавку, въ полпивной, но высказавъ послдня слова, онъ круто повернулся къ своимъ слушателямъ и окинулъ ихъ многозначительнымъ взглядомъ. Между ними, въ самомъ дл, были люди, обнаружившя нкоторые признаки скептицизма и нетерпня, но они тотчасъ-же показали необыкновенное внимане и любопытство, когда Плункетъ сталъ продолжать свой разсказъ:
— Два дня слонялся я около дома и случайно узналъ, что черезъ нсколько дней будетъ день рожденя Мелинды и что она устраиваетъ у себя вечеръ. Я могу васъ уврить, товарищи, что это былъ не простой какой-нибудь вечеръ. Весь домъ былъ украшенъ цвтами и блисталъ тысячами огней, взадъ я впередъ сновали слуги, подавая прохладительные напитки и яства…
— Но послушайте, дядя Плункетъ…
— Ну, что вамъ нужно?
— Откуда-же он достали денегъ на этотъ пиръ?
Старикъ Плункетъ бросилъ на вопрошавшаго строгй взглядъ.
— Я всегда вамъ говорилъ, отвчалъ онъ съ разстановками и внушительно,— что когда я соберусь домой, то пошлю жен напередъ чекъ на получене десяти тысячъ доларовъ. Я вамъ всегда это говорилъ, не правда-ли? Я говорилъ вамъ также, что я непремнно поду домой, вотъ я и былъ дома, неправда-ли? Ну, такъ чего-же вамъ еще нужно?
Не знаю, была-ли эта логика необыкновенно убдительна или-же слушатели не могли устоять противъ желаня услышать колецъ разсказа Плункета, но, во всякомъ случа, никто уже боле не прерывалъ его. къ нему скоро опять возвратилось его хорошее расположене духа и онъ, слегка прищелкнувъ языкомъ, весело продолжалъ свой разсказъ.
— Я отправился, говорилъ онъ дале,— къ самому лучшему ювелиру въ город, купилъ пару брилантовыхъ серегъ и повезъ ихъ съ собою въ домъ, гд жила моя жена и дочь. ‘Какъ объ васъ доложить?’ спросилъ слуга, отворяя дверь.— ‘Скисиксъ’, отвчалъ я. Онъ ввелъ меня въ комнату и вскор затмъ моя жена вошла туда-же.— ‘Простите меня, сэръ, сказала она,— но я, право, не припомню вашу фамилю’. Она была необыкновенно учтива со иною и не узнала меня, такъ-какъ на мн были надты рыжй парикъ я бакенбарды.— ‘Я другъ вашего мужа, сударыня, я прхалъ изъ Калифорни и привезъ съ собою подарокъ для вашей дочери, кажется, миссъ…’ Я притворился, что будто-бы забылъ имя моей дочери. Но тутъ чей-то голосъ вдругъ прервалъ мою фразу.— ‘Послушайте, это выходитъ уже слишкомъ прозрачно, сказала Мелинда, входя въ комнату.— Вы хватили немножко черезъ край, не правда ли, батюшка, длая видъ, что позабыли имя вашей родной дочери? Какъ поживаете, старичина?’ Тутъ Мелинда сорвала съ меня парикъ и бакенбарды и бросилась ко мн на шею. Это былъ голосъ инстинкта, любезные джентльмены, ни больше, ни меньше, какъ голосъ инстинкта!
Поощренный взрывомъ смха слушателей, послдовавшимъ за изображенемъ дочерней любви Мелинды, Плункетъ повторялъ ея слова нсколько разъ втечени вечера, незамтно для самого себя дополняя ихъ новыми прибавленями, при этомъ онъ громко вторилъ взрывамъ смха слушателей, а иногда и самъ громче всхъ начиналъ хохотать надъ своими остротами.
Старикъ Плункетъ, этотъ монте-флатскй Улиссъ, безсчетное число разъ въ разное время и въ различныхъ мстахъ, преимущественно-же въ полпивныхъ, разсказывалъ о своихъ похожденяхъ въ Нью-Йорк. Въ его разсказахъ встрчалось много нелпостей и противорчй, иногда въ нихъ входили новыя подробности, иногда весь характеръ разсказа вмст съ описываемою обстановкою совершенно измнялся, разъ или два развязка совершенно теряла свой первоначальный смыслъ, но тмъ не мене, тотъ фактъ, что онъ въ самомъ дл постилъ свою жену и дтей, долгое время оставался неопровержимымъ. Однакожь, я долженъ сознаться, что такое скептическое общество, какъ монтефлатске золотоискатели, привыкшее въ большимъ надеждамъ на будущя блага, рдко осуществлявшяся въ дйствительности,— такое общество едва-ли могло безусловно врить фактамъ, которые сообщалъ Плункетъ. И только одинъ человкъ, несмотря на общее недовре къ разсказамъ Плункета, ни разу не усомнился въ справедливости ихъ, то былъ Генри оркъ. Никто такъ внимательно не вслушивался въ разсказы Плункета, какъ онъ, и не разъ этотъ молодой человкъ длилъ съ старикомъ свои скудныя средства, которыя Плункетъ проматывалъ на безразсудныя спекуляци. оркъ никогда не уставалъ слушать описане прелестей Мелинды, онъ даже выпросилъ у старика на нсколько времени ея портретъ и разъ какъ-то ночью, сидя одинъ въ своей каморк, взялъ портретъ въ руки и страстно цловалъ его до тхъ поръ, пока его честное, красивое лицо покрылось яркимъ румянцемъ.
Монте-Флатъ весь утопалъ въ густомъ облак пыли, опустошеня, причиненныя безпощаднымъ, продолжительнымъ, сухимъ и знойнымъ лтомъ, виднлись на каждомъ шагу, везд умирающее лто разсыпалось грудами краснаго праха и испускало свое послднее дыхане въ вид краснаго облака, стлавшагося надъ тревожными шоссейными дорогами, ольхи и хлопчатники, ростуще вдоль рки, посрли отъ густыхъ слоевъ пыли, сухе, блестяще камни, лежаще посреди высохшихъ ркъ, имли видъ обнаженныхъ костей, разбросанныхъ по долин смерти. При тускломъ свт заходящаго солнца иногда на горизонт обрисовывались склоны отдаленныхъ горъ, окрашенные грязновато-мднымъ цвтомъ, въ нкоторые-же дни на вершинахъ огнедышащихъ горъ появлялось зловщее сяне, предвщавшее землетрясене, воздухъ кругомъ былъ пропитанъ насквозь дкимъ, смолистымъ дымомъ, распространяемымъ горящими лсами, онъ рзалъ глаза и захватывалъ духъ, сверхъ того, иногда поднимался безпощадный втеръ, который неистово мчался съ вершинъ Серры внизъ по направленю къ долинамъ, унося съ собою все, что ни попадалось ему на пути, и заставляя жителей прятаться отъ него въ своихъ хижинахъ.
Въ такую именно ночь, когда облака пыли какъ-будто затормозили колеса общественной жизни и дятельности въ Монте-Флат, большинство жителей собралось въ раззолоченной полпивной, апатично размстившись вокругъ пылающаго камина. Въ зал было тихо, вс точно собрались только за тмъ, чтобы плевать въ огонь камина, нсколько умрявшй пронзительный холодъ горнаго втра, и терпливо выжидать начала дождей, а вмст съ ними оживленя помертвлой природы.
Жители Монте-Флата уже истощили весь запасъ своихъ развлеченй и вс способы препровожденя времени до появленя давно ожидаемаго перода дождей. Правда, выборъ этихъ развлеченй былъ весьма ограниченъ и преимущественно состоялъ въ шутливыхъ выходкахъ, ставшихъ почти дловымъ занятемъ. Вс присутствовавше имли скучающй и недовольный видъ, когда въ комнату неожиданно вошелъ нашъ товарищъ Абнеръ, который только-что вернулся изъ Сан-Франциско. Его, разумется, тотчасъ-же обступили и засыпали вопросами, хотя Абнеръ, съ того самаго момента, какъ вступилъ на почву Монте-Флата, заразился скукой, томившей все общество, онъ все-таки сохранилъ свое обычное хорошее расположене духа, обернувшись къ своимъ мучителямъ, онъ сказалъ:
— У меня есть великолпная новость для васъ, вы знаете старика Плункета?
Вс, какъ-бы сговорившись, разомъ плюнули въ каминъ и кивнули головами.
— Вы вдь знаете, что онъ недавно здилъ домой и пробылъ въ отсутстви три года?
Двое или трое изъ присутствовавшихъ переставили свои ноги, которыя упирались въ спинки стоящихъ передъ ними стульевъ, и одинъ изъ нихъ проговорилъ:
— Да, знаемъ.
— Онъ очень весело провелъ время дома, не правда-ли?
Каждый изъ присутствовавшихъ осторожно взглянулъ на того, который отвтилъ: ‘да, знаемъ’, а тотъ, давъ такой утвердительный отвтъ и какъ-бы считая себя обязаннымъ принять на себя неизбжную отвтственность за него, робко улыбнулся, перевелъ дыхане и проговорилъ:
— Да, довольно весело!
— Онъ тамъ видлся съ женою и дочерью, дочь у него красавица, не правда-ли? продолжалъ Абнеръ.
— Да, такъ, снова повторилъ все тотъ же изъ присутствовавшихъ, на этотъ разъ уже съ угрюмымъ упорствомъ.
— Вы, можетъ быть, даже видли ея фотографю, не такъ-ли?
Человкъ, къ которому Абнеръ уже теперь прямо обратился съ этимъ вопросомъ, началъ безпомощно озираться на товарищей, ожидая отъ нихъ поддержки, но т самые изъ нихъ, которые до сихъ поръ открыто поощряли его своими взглядами участя и одобреня, теперь безъ зазрня совсти и явно отступились отъ него и повернули головы въ другую сторону. Генри оркъ слегка покраснлъ и потупилъ свои каре глаза, нашъ товарищъ, отвчавшй такимъ утвердительнымъ образомъ, пришелъ въ легкое замшательство и потомъ съ болзненною улыбкою, которою онъ хотлъ выразить, что ему очень хорошо была извстна цль этого допроса и что онъ удостоивалъ его отвта только чисто изъ добродушя, снова проговорилъ:
— Да, видли.
— Вдь Плункетъ послалъ домой десять тысячъ доларовъ, не правда-ли? безпощадно продолжалъ Абнеръ.
— Такъ, врно, отвчалъ все тотъ-же храбрецъ, съ прежнею угрюмою улыбкою.
— Ну да, я такъ и зналъ, протяжно отвчалъ Абнеръ,— но видите-ли, товарищи, дло въ томъ, что Плункетъ вовсе не здилъ домой, никогда онъ не здилъ домой, понимаете-ли!
Каждый изъ присутствовавшихъ пристально взглянулъ на Абнера и на лицахъ у всхъ было выражене неподдльнаго удивленя и вниманя, тогда какъ Абнеръ съ обиднымъ хладнокровемъ лниво продолжалъ свой разсказъ.
— Дло въ томъ, говорилъ Абнеръ,— что я въ Сан-Франциско встртилъ человка, который былъ лично знакомъ съ Плункетомъ и постоянно видлся съ нимъ втечени этихъ трехъ лтъ его отсутствя, Плункетъ во все это время занимался разведенемъ рогатаго скота, онъ все это время убилъ на спекуляци, хотя у него не было въ карман почти ни гроша. И выходитъ, товарищи, что нашъ Плункетъ не сдлалъ ни одного шага на востокъ отъ Скалистыхъ горъ съ 1849 года.
Взрывъ смха, на который впередъ разсчитывалъ Абнеръ, дйствительно не замедлилъ раздаться, но то былъ горькй и сардоническй смхъ, въ немъ слышалось негодоване слушателей. Смясь, каждый невольно подумалъ, что есть извстная мра для всякой шутки. Обманъ, продолжавшйся уже почти цлый годъ, нагло компрометирующй проницательность всхъ жителей Монте-Флата, заслуживалъ жестокаго наказаня. Конечно, никто, кром орка, не поврилъ Плункету, но уже одно то предположене, что въ сосднихъ лагеряхъ золотоискателей могли вообразить, что обитатели Монте-Флата въ самомъ дл повряли Плункету, наполняло сердца всхъ негодованемъ и горечью. Одинъ изъ присутствовавшихъ, адвокатъ, выразилъ свое мнне, что можно было-бы начать искъ противъ Плункета, обвинивъ его въ томъ, что онъ обманулъ акцонерную компаню, выпросивъ у нея деньги для вымышленной цли, другой, докторъ, сказалъ, что онъ уже давно замчаетъ у Плункета признаки умопомшательства и думаетъ, что его слдовало -бы заключить въ домъ умалишенныхъ. Четверо изъ наиболе зажиточныхъ мстныхъ торговцевъ заявили, что денежные интересы всего Монте-Флата вынуждаютъ ихъ къ принятю какихъ-нибудь крутыхъ мръ относительно Плункета. Среди возбужденныхъ и злобныхъ пренй дверь тихо отворилась и въ комнату вошелъ, пошатываясь, самъ старикъ Плункетъ.
Онъ страшно измнился въ послдне шесть мсяцевъ: его волосы стали грязновато-сдыми, лицо его приняло блдный оттнокъ, подъ глазами появились сине круги, платье на немъ было грязное и заношенное, запятнанное спереди остатками завтраковъ, наскоро съденныхъ стоя, и покрытое сзади волосами и пухомъ, приставшими къ нему въ мстахъ импровизированныхъ отдыховъ старика. Въ силу того страннаго правила, что чмъ грязне становится платье, тмъ трудне человкъ ршается разставаться съ нимъ, одежда Плункета постепенно усвоила себ видъ какой-то коры или нароста.
Войдя въ комнату, Плункетъ сдлалъ попытку застегнуть свой сюртукъ и тмъ самымъ скрыть свою грязную рубашку, потомъ онъ провелъ рукою по своей заплеванной табакомъ бород, желая этимъ заявить свое уважене въ публичному собраню, но въ то-же самое время слабая улыбка исчезла съ его губъ и его рука, посл тщетныхъ усилй ухватиться за пуговицу сюртука, безпомощно опустилась. Эта внезапная перемна въ Плункет произошла оттого, что, взглянувъ на группу, собравшуюся около прилавка полпивной, онъ тотчасъ-же замтилъ, что глаза всхъ присутствовавшихъ, за исключенемъ только одного постителя, были обращены на него. Съ быстротою молни онъ тотчасъ-же догадался, въ чемъ дло: его несчастная тайна стала извстна всмъ и какъ-бы носилась въ самомъ воздух вокругъ него. Въ своемъ отчаянномъ положени онъ ухватился за послднй якорь спасеня,— онъ взглянулъ на Генри орка, но и этотъ, повернувшись къ нему спиною, смотрлъ въ окно.
Никто не проронилъ ни одного слова. Трактирщикъ молча подалъ Плункету графинъ и стаканъ, Плункетъ взялъ съ тарелки табаку и началъ его жевать съ притворнымъ равнодушемъ. Онъ съ намренемъ медленно пилъ изъ поданнаго ему графина, до тхъ поръ, пока винные пары не подкрпили его ослабвше нервы и не притупили его возбужденности, тогда онъ круто повернулся лицомъ ко всмъ и сказалъ съ необыкновеннымъ присутствемъ духа:
— Едва-ли мы дождемся обильныхъ дождей раньше Рождества.
Вокругъ царило зловщее молчане.
— То-же самое вдь было и въ 52-мъ году, я потомъ и въ 60-мъ, продолжалъ Плункетъ.— Я всегда держусь того мння, что засухи возвращаются перодически, черезъ извстное число лтъ. Я говорилъ это прежде и опять повторяю то-же самое, все равно, какъ я говорилъ о своей поздк домой, прибавилъ онъ съ отчаяннымъ равнодушемъ.
— А вотъ есть такой человкъ, лниво проговорилъ Абнеръ,— который увряетъ, что вы никогда не здили домой, онъ говоритъ, что вы прожили три года въ Сонор, когда вс думали, что вы проводите время въ Нью-Йорк, онъ-же говоритъ дале? что вы и въ глаза не видали своей жены и дочери съ 49-го года, и что вы, слдовательно, всхъ насъ нагло обманули и надсмялись надъ цлымъ лагеремъ.
Зловщее молчане не прерывалось.
— Тотъ, кто сказалъ это, солгалъ, проговорилъ чей-то голосъ.
Говорилъ, однакожъ, не самъ старикъ, вс невольно обернулись, когда Генри оркъ медленно поднялся съ своего мста, выпрямившись во весь свой громадный ростъ, стряхнулъ пепелъ, упавшй съ трубки на его грудь, и сталъ рядомъ съ Плункетомъ, обводя взоромъ всю компаню.
— Человка, о которомъ я упомянулъ, нтъ здсь, продолжалъ Абнеръ равнодушнымъ тономъ, въ то-же время машинально схватившись правою рукою за свой револьверъ,— но я здсь на лицо я готовъ принять на себя отвтственность за все мною сказанное.
Вс поднялись съ своихъ мстъ, когда Абнеръ и оркъ, по наружности боле спокойные, чмъ вс остальные, приблизились другъ въ другу. Адвокатъ сталъ между ними.
— Тутъ, можетъ быть, какое-нибудь недоразумне, сказалъ онъ.— оркъ, я васъ спрашиваю, достоврно-ли вамъ извстно, что старикъ Плункетъ былъ у себя дома?
— Да.
— Какимъ-же образомъ вы знаете объ этомъ?
оркъ повернулъ голову и пристально посмотрлъ на адвоката, яснымъ, честнымъ, откровеннымъ взглядомъ, и, ни минуты не колеблясь, сказалъ ложь, которую произносилъ въ первый разъ въ своей жизни:
— Я это утверждаю потому, что самъ видлъ его въ его дом.
Отвтъ былъ достаточно убдителенъ, тмъ боле, что вс знали, что оркъ былъ въ восточныхъ штатахъ во время отсутствя старика Плункета.
Этотъ разговоръ отвлекъ внимане отъ Плункета, который, стоя тутъ-же, весь блдный и едва переводя дыхане, не могъ оторвать глазъ отъ своего неожиданнаго избавителя. Когда-же онъ снова взглянулъ на своихъ мучителей, въ его глазахъ было что-то такое, что заставило невольно стоящихъ ближе къ нему отшатнуться въ сторону, это выражене его глазъ привело въ смущене даже самыхъ смлыхъ и отчаянныхъ. Плункетъ ступилъ шагъ впередъ и докторъ почти инстинктивно сдлалъ знавъ предосторожности.
— Да, разумется, вы меня видли въ моемъ дом, сказалъ старикъ,— кто сметъ сказать, что это неправда? Я вамъ сотни разъ говорилъ, что я намренъ създить домой, вотъ я и създилъ туда. Ей-богу създилъ. Это сметъ упрекнуть меня.во лжи? Это сущая правда. Что-же вы молчите? Вы сказали, что видли меня въ моемъ дом, оркъ, такъ повторите-же свои слова. Да говорите-же, ради Бога! Мн дурно, ахъ, Боже мой, мн дурно! Помогите мн!
И, съ страшнымъ крикомъ, старикъ Плункетъ грохнулся объ молъ въ нервномъ припадк.
Придя въ себя, старикъ увидалъ, что онъ находится въ домик орка. Свтъ отъ потухающаго огня въ камин, затопленномъ сосновыми сучьями, падалъ на грубыя досчатыя стны, освщая фотографическй портретъ въ красивой рамк изъ сосновыхъ шишекъ, висвшй на стн надъ кроватью орка. То былъ портретъ красивой молодой двушки. На немъ прежде всего остановилъ свой взглядъ старикъ Плункетъ и тотчасъ-же весь вспыхнулъ и быстро оглядлся кругомъ. Но его взглядъ встртился только съ спокойными, ясными, терпливыми и вопросительными взорами орка, и онъ вновь потупился.
— Признайтесь, старикъ, сказалъ оркъ, не рзко, но холоднымъ и отчетливымъ голосомъ,— признайтесь, вы тоже солгали относительно этого портрета или нтъ?
Старикъ закрылъ глаза и ничего не отвчалъ. За два часа передъ тмъ подобный вопросъ заставилъ-бы его прибгнуть къ какой-нибудь уловк или наглой выходк, но въ настоящую минуту самый вопросъ и даже выражене голоса орка были для него облегченемъ въ его несчастномъ состояни. Затмъ, когда онъ вспомнилъ о своемъ затруднительномъ положени въ пивной, вспомнилъ, какъ оркъ солгалъ, желая оправдать его отъ обвиненй товарищей, ему самому стало вдругъ совершенно ясно, что онъ въ самомъ дл никогда не здилъ къ себ домой, и убдился въ томъ, что онъ еще не лишился разсудка, какъ это ему сначала представилось. Ему было прятно сознавать, какъ къ нему мало-по-малу возвращалась его прежняя отчаянная беззаботность. Онъ началъ сначала усмхаться про себя, потомъ разразился громкимъ смхомъ.
оркъ, не сводя глазъ съ Плуикета, отнялъ свою руку, которою онъ хотлъ пожать руку старику.
— А мы отлично-таки поднадули ихъ, не такъ-ли, оркъ? Ха, ха, ха! Въ самомъ дл, это — великолпнйшая штука, какая когда-либо удавалась здсь, въ нашемъ лагер! Я всегда говорилъ, что я когда-нибудь сыграю съ ними знатную штуку, и вотъ сыгралъ ее, я съумлъ не выдавать себя цлыхъ шесть мсяцевъ! Нтъ, это такая великолпная продлка, что я, право, ничего подобнаго и не слыхивалъ! Обратили-ли вы внимане, оркъ, на выражене лица Абнера, когда онъ сталъ говорить о томъ господин, который меня видлъ въ Сонор? Да, это лучше всякой комеди, право!
И, ударяя себя рукою по ног, Плункетъ едва не упалъ съ кровати въ пароксизм смха, который, однакожъ, казался на половину притворнымъ.
— Я васъ спрашиваю, сказалъ оркъ, посл небольшой паузы,— ея-ли это портретъ или нтъ?
— Ея портретъ! Конечно, нтъ. Это портретъ какой-то актрисы изъ Сан-Франциско, ха, ха, ха! Я купилъ этотъ портретъ за безцнокъ на улиц. Ну, я никакъ не воображалъ, что они проглотятъ и эту штуку. Знатно-же надулъ ихъ старикъ Плункетъ!
При этомъ Плункетъ съ любопытствомъ старался заглянуть на орка и уловить выражене его лица.
— Да, и со мною вы тоже сыграли великолпную штуку, отвчалъ оркъ, пристально смотря на старика.
— Ну, да, да, вы правы, торопливо перебилъ его Плункетъ,— но вы за то отлично выпутались изъ этой истори, вы, съ своей стороны, сами ихъ надули. Мы съ вами теперь, голубчикъ оркъ, связаны вмст одною веревкою и должны, волею-неволею, крпко стоять другъ за друга. Когда вы имъ сказали, что видли меня въ Нью-Йорк, я и самъ началъ думать, чортъ меня побери, что вы, пожалуй, и въ самомъ дл…
— Пожалуй, что? переспросилъ его оркъ, такъ-какъ старикъ не докончилъ своей фразы и блдный, какъ смерть, сталъ озираться кругомъ блуждающими взорами.— На мои слова, что я васъ видлъ въ Нью-Йорк, вы сказали, что я пожалуй…
— Вы лжете, злобно вскричалъ старикъ,— я никогда не говорилъ ничего подобнаго. Что это, въ самомъ дл, вы все стараетесь ловить меня на словахъ!
Его руки сильно дрожали, когда онъ всталъ и прошелъ въ камину.
— Дайте-ка мн лучше водки, продолжалъ онъ.— Во всякомъ случа, вамъ слдуетъ меня угостить. Наши товарищи должны были-бы угостить меня еще вчера вечеромъ, чортъ возьми, я-бы ихъ заставилъ угостить меня, если-бы со мною не сдлалось вдругъ такъ дурно.
оркъ поставилъ водку и жестяную кружку на столъ около Плункета и, повернувшись въ нему спиною, сталъ смотрть въ окно на улицу. Хотя на двор стояла свтлая, лунная ночь, но, несмотря на то, знакомый ландшафтъ никогда прежде еще не казался ему такимъ мрачнымъ и пустыннымъ. Широкая вингдамская дорога, прорзанная по мертвымъ, запустлымъ полямъ, никогда не казалась ему столь однообразной, столь унылой. оркъ возвратился въ Плункету, положилъ руку на его плечо и сказалъ:
— Я хочу, чтобы вы мн отвтили искренно и безъ утайки на одинъ вопросъ.
Вино, повидимому, согрло душу старика и смягчило его жолчное расположене духа, онъ взглянулъ на орка боле кроткимъ и задумчивымъ взглядомъ, проговоривъ:
— Говорите, другъ любезный, говорите.
— Есть-ли у васъ въ самомъ дл жена и дочь?
— Какъ передъ Богомъ,— есть.
Оба они умолкли на нсколько секундъ, пристально всматриваясь въ огонь камина. Потомъ Плункетъ началъ тихо тереть себ колни рукою и сказалъ, обдумывая и взвшивая каждое слово:
— Если ужь пошло на откровенность, скажу вамъ, что жена моя не представляетъ ничего особеннаго, такъ-какъ въ ней ощущается нкоторое отсутстве утонченнаго образованя, кром того, она владетъ своимъ языкомъ такъ-же ловко, какъ Абнеръ своихъ револьверомъ, съ тою разницею разв, что она прибгаетъ къ своему оружю изъ принципа, какъ она выражается, и потому она всегда готова напасть на васъ невзначай. Это происходитъ отъ вляня развращенности нравовъ на восток, товарищъ, ее губятъ развращенные нравы Нью-Йорка и Бостона.
— Но ваша дочь, что вы скажете объ ней? спросилъ оркъ.
Тутъ старикъ заслонилъ свое лицо руками и поникнулъ надъ столомъ головою.
— Не говорите ни слова объ ней, товарищъ, не спрашивайте лучше объ ней, проговорилъ Плункетъ, все еще закрывая свои глаза одною рукою, тогда какъ другою онъ тщетно шарилъ въ карман, ища свой носовой платокъ. Черезъ нсколько минутъ, онъ нсколько овладлъ собою и сказалъ:
— Она красавица, оркъ, голубчикъ, хотя я, ея отецъ, говорю это, и вы увидите ее, непремнно увидите. Теперь мои дла уже почти вс устроены. Черезъ нсколько дней я окончу новый проектъ о способ возстановленя рудъ, у меня есть уже нсколько предложенй отъ здшнихъ плавильныхъ компанй.
Тутъ Плункетъ вынулъ изъ кармана пачку бумагъ, которыя упали на полъ.
— Я скоро пошлю за женою и дочерью, продолжалъ онъ.— У меня тутъ бумаги, которыя мн могутъ дать тысячъ десять доларовъ барыша въ будущемъ мсяц. Я ихъ выпишу сюда къ Рождеству и вы, оркъ, вы будете обдать съ нами въ первый день Рождества, это ршено.
Тутъ Плункетъ, возбужденный виномъ и обширностью своихъ плановъ, началъ говорить безъ умолку и довольно безсвязно о своихъ проектахъ, иногда онъ говорилъ объ нихъ какъ о вполн оконченныхъ предпрятяхъ. Луна уже высоко поднялась на неб и оркъ уложилъ Плункета въ постель, онъ нсколько еще времени бормоталъ безсвязныя слова и, наконецъ, заснулъ тяжелымъ сномъ.
Убдившись въ томъ, что старикъ уснулъ, оркъ осторожно снялъ фотографическй портретъ со стны и, подойдя въ камину, бросилъ его на пылающе уголья и сталъ слдить за тмъ, какъ пламя охватило его. Рамка изъ еловыхъ шишекъ тотчасъ-же вспыхнула, потомъ черты лица красавицы, которою такъ восхищалась публика въ театрахъ Сан-Франциско, тоже были охвачены пламенемъ и портретъ быстро исчезъ, какъ исчезаетъ все на свт, вмст съ тмъ пропала и саркастическая улыбка на губахъ орка. Огонь въ камин неожиданно вспыхнулъ и освтилъ бумаги, лежавшя на полу, которыя выпади изъ кармана Плункета. оркъ машинально нагнулся и поднялъ одну изъ бумагъ, изъ нея выпалъ фотографическй портретъ молодой двушки, на оборот карточки было написано неразборчивымъ, плохимъ почеркомъ: ‘Отъ Мелинды — отцу’.
Портретъ, очевидно, былъ снятъ въ дешевой фотографи, но даже самая артистическая отдлка едва-ли могла-бы смягчить угловатость и неуклюжесть всей фигуры молодой двушки, изображенной на портрет, измнить выражавшуюся на ея лиц наглую самоувренность и вульгарность вмст съ претензею на модный нарядъ. оркъ даже не удостоилъ портрета вторичнымъ взглядомъ, онъ пробжалъ письмо, оно поразило его безграмотностью и выражавшимся въ немъ холоднымъ эгоизмомъ. Письмо было написано такъ дурно, что его едва можно было разобрать, въ немъ обнаруживались самыя низкя чувства, обманъ и подозрительность, но при всемъ томъ въ немъ выражалось чувство привязанности въ человку, къ которому оно было написано. оркъ бережно сложилъ письмо и положилъ его подъ подушку старика, потомъ онъ возвратился къ своему мсту у камина. Улыбка, игравшая на его губахъ, постепенно перешла на его ясные, добрые глаза и вызвала на нихъ, странно сказать, одинокую слезу.
Перодъ дождей, наконецъ, наступилъ, на отлоге скаты горъ легъ замтный зеленоватый оттнокъ и длинная лента блой дороги избороздилась колеями и запестрла лужами. Изсякше водопады вновь потекли быстротечными потоками, въ каналахъ закопошилась пробудившаяся жизнь и страницы мстной ежедневной газеты наполнились весьма извинительными ликованями. Вс предавались радостному чувству, былъ недоволенъ только одинъ Плункетъ. Какимъ-то таинственнымъ, непонятнымъ образомъ дожди помшали ему усовершенствовать его новый способъ возстановленя рудъ и принудили его отложить это нововведене до другого сезона, въ силу этого печальнаго обстоятельства ему больше ничего не оставалось длать, какъ занять свое обычное мсто у камина полпивной, гд онъ снова принялся за разсказы о своемъ семейств въ Нью-Йорк, которымъ, однакожь, никто не внималъ.
Никто уже больше не тревожилъ Плункета, прошелъ слухъ о томъ, что хозяинъ квартиры, гд онъ жилъ, получилъ отъ кого-то нкоторую сумму на удовлетворене скромныхъ требованй старика. Къ мани Плункета, какъ товарищи благосклонно называли странности его поведеня, вс относились снисходительно, до того даже, что никто не возражалъ, когда онъ приглашалъ всхъ въ себ обдать въ первый день Рождества. Но въ одинъ прекрасный день Плункетъ удивилъ всхъ до крайности, онъ быстро и суетливо вошелъ въ полпивную, держа въ рукахъ открытое письмо, оно было отъ орка. ‘Приготовьтесь встртить ваше семейство въ новомъ котэдж на Рождество, писалъ молодой человкъ.— Пригласите всхъ, кого вамъ заблагоразсудится’.
Письмо передавалось молча изъ однхъ рукъ въ другя. Наконецъ, докторъ многозначительно взглянулъ на окружающихъ.
— Это подлогъ, сказалъ онъ имъ,— старикъ довольно хитеръ, онъ способенъ выдумать такую штуку, но вы увидите, что онъ не выдержитъ своей роли до конца. Взгляните-ка на его лицо… Старикъ, продолжалъ онъ громкимъ, повелительнымъ голосомъ, обращаясь къ Плункету,— это надувательство и подлогъ, и вы знаете, что это такъ. Отвчайте мн безъ запинокъ и смотрите мн прямо въ глаза. Разв это не правда?
Плункетъ испуганно озирался кругомъ и опустилъ глаза, потомъ слабо улыбнулся и сказалъ:
— Вы меня осилили, товарищи! докторъ нравъ, я проигралъ свою игру, и вы можете теперь ссть старику на голову.
Онъ пошатнулся и умолкъ.
Но на слдующй-же день онъ, повидимому, уже забылъ о случившемся и разговаривалъ такъ-же бойко, какъ и прежде, о предстоящемъ торжеств.
Такъ прошло время до Рождества, наступили ясные, солнечные дни, воздухъ былъ согртъ южными втрами, кругомъ раскидывалась молодая зелень. Въ полпивную вошелъ Абнеръ и разбудилъ Плункета, который дремалъ, сидя у камина.
— Вставайте, старина, сказалъ онъ,— оркъ здсь съ вашею женою и дочерью, они васъ поджидаютъ въ новомъ котэдж. Пойдемте, товарищи, помогите мн!
И въ одну минуту дюжина сильныхъ рукъ подхватили старика и торжественно понесли его вверхъ по крутому подъему горы, гд опустили его, оторопвшаго, у порога небольшого котэджа.
Въ эту минуту къ нему бросились дв женщины, но Генри оркъ остановилъ ихъ знакомъ. Старикъ пытался стать на ноги, наконецъ, онъ выпрямился во весь ростъ и весь затрясся, взглядъ его былъ неподвиженъ, онъ былъ блденъ какъ смерть и голосъ его звучалъ глухо.
— Это все надувательство и ложь, вскричалъ онъ,— эти женщины для меня чужя, это не моя жена и не моя дочь. Моя дочь отмнная красавица! Она теперь въ Нью-Йорк у своей матери и я собираюсь привезти ихъ сюда. Я всегда вамъ говорилъ, что я поду домой, и я былъ дома, понимаете-ли вы, что вамъ говорятъ,— я былъ дома! Вы сыграли плохую шутку со мною, старикомъ. Пустите меня, я вамъ говорю! Уведите этихъ женщинъ прочь съ моихъ глазъ! Пустите меня, я собираюсь домой!
Онъ судорожно закинулъ руки кверху и упалъ у порога. Его поспшно приподняли, но было уже поздно: старикъ Плункетъ въ самомъ дл отправился въ свой домъ, откуда уже больше не возвращаются.