КАК СДЕЛАТЬ ЧИНОВНИКА ЛУЧШЕ?
КАК СДЕЛАТЬ ЧИНОВНИКА ЛУЧШЕ?
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Как сделать чиновника лучше?, Розанов Василий Васильевич, Год: 1899
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Вот вопрос, услышав который встрепенется всякий русский человек. ‘Россиею не я управляю, Россиею управляют сорок тысяч столоначальников’, — сказал император Николай Первый, один из могущественнейших бывших на земле автократов. Рассказывают, что прослушав на первом представлении до конца ‘Ревизора’, он сказал окружающим: ‘От автора всего больше мне досталось’, до такой степени государь этот сливал народную или общественную боль со своею. В течение своего царствования этот государь старался везде быть ‘ревизором’, но за 40 000 столоначальников поспеешь ли усмотреть? С другой стороны, проницательный творец ‘Ревизора’ так характеризовал чиновника: вернувшись из долгого пребывания в чужих краях, я с волнением подъезжал к родной границе. ‘Что-то первое там увижу?’. Я увидел маленького человека в вицмундире, который говорил другому, еще меньшему: ‘Чин чина почитай!’. Так рассказывал Гоголь в Москве о первом своем впечатлении ‘на родине’…
Вот против упоения этим ‘чин чина почитай’ или, точнее, к ограничению этого лозунга и будут направлены дисциплинарные присутствия, к выработке которых для каждого правительственного ведомства, по слухам, приступило теперь высшее правительство.
Давно пора. И теперь есть у нас ведомства работающие и есть ведомства ‘чин чина почитающие’. Входите вы в ведомство работающее: свободное дыхание, открытый взор, громкий голос, определенные вопросы и определенные ответы. Работа совершается и непременно с огромным соблюдением дисциплины и послушания, но именно в работе и на работе. Но вот вы входите в ‘чин чина почитающее’ ведомство. Вас поражает осторожная тишина. ‘В тишине-то и работа, — думаете вы, — тут — тихий ангел летает’, — добавляете вы при оптимизме настроения. Начинаете присматриваться. Взгляды служащих — робки и неуверенны, отчасти лукавы и насмешливы, ибо везде есть люди, безделье за безделье и признающие, ответы — всегда неопределенны, не прямы, уклончивы, как будто каждый человек стоит нетвердо на своем месте, он держится за других и, не опросив их, не решается ответить на самый пустой вопрос. ‘Да кто же у вас тут знает? Кто же тут делает?’ — этот больной, нервный вопрос нуждающегося обывателя вызывает злобный огонек в глазах предстоящего чиновника и оглядку на дверь кабинета, где написано золотыми литерами: ‘Директор принимает по четвергам, от 1 до 2 час.’. Вы думаете, что за дверью сидит уже окончательный Левиафан, который ‘все может’, и в четверг направляетесь к нему, но и он, ‘при всем желании, ничего не может сделать’, потому что над ним есть еще больший Левиафан, который может его пожрать просто потому, что он недостаточно отчетливо выговаривает ‘ваше превосходительство’ или не с такою приятностью ‘переговаривается в винте’, как его вице-директор, очень приятный молодой человек, еще холостой и с намерениями жениться — может быть, на дочери, уже засидевшейся, главного превосходительства. Все бывает. Не все умерло с Гоголем, и гоголевских сюжетов сколько угодно сейчас в Петербурге.
Когда открылись земские учреждения, кто не помнит, с каким порывом лучшие русские люди бросились служить в него. Служить России… Боже да ведь это мечта всякого русского! Но ‘служить’ при непременном условии делать масляные глазки дочери ‘его пр-ва’ — покорно благодарю, на это есть Мол чал ин, а я — Самарин. Государственная служба, сведшаяся к лозунгу ‘чин чина почитай’, стала местом, куда не так просто заманить человека с гордостью, человека с независимым суждением, хотя бы он был готов лечь костьми за Россию и за государственный ее интерес. Таким образом и составился штат ’40 000 столоначальников’, которые всю государственную машину переделали в 40 000 очень удобных, очень комфортабельных департаментских стульев, — как это в сущности выразил в своем восклицании император Николай Первый. Жажда прилива сюда воздуха, жажда прилива свежих сил — всегда была. Но где же спасительная отдушина как ее открыть?
Связать человека с делом, ослабив связь его с лицом — это прекрасный метод, и на путь его становится новый, разрабатываемый проект. Русский человек — не хуже иностранца, а в деле служения родине, пожалуй, и крепче его. Там уже служат только партиям, но у нас еще жив, еще есть дух служения русской земле. Но русский человек ужасно смят, ужасно забит, и более всего он забит ‘на службе’. Вековое ‘чин чина почитай’ и зависимость материального положения от этой личной (а не служебной) дисциплины, зависимость от нее обеспеченности или ужасной нужды семьи — все это сломало в нем кости и сделало из человека какой-то моральный бифштекс, и податливый в одно и то же время, и инертный. В настоящее время даже в рядовом солдате стараются выработать личную инициативу, самостоятельную находчивость — качества, решительно нетерпимые на всем остальном пространстве государственной службы и до чинов уже очень больших. Именно безличность, косная исполнительность, есть лозунг почти всей бюрократической лестницы. Войдя и ознакомясь с внутренними порядками какого угодно учреждения, вы непременно найдете в нем лиц, паразитически существующих и, несмотря на их готовность на все услуги, все-таки не уверенных — даже и они — в своем положении, ибо в фундаменте его лежит не служба, а личная связь, и рядом — десятки заваленных трудом людей, которые нимало не чувствуют себя обеспеченными ‘от случайностей’, ибо не опираются ни на какую личную связь.
‘Дисциплинарное присутствие’, с лишением начальника прав удалять чиновника иначе, как за прегрешение против ‘дела’, обратит внимание чиновника именно к делу. Служащая корпорация теснее сомкнется и, в общем, непременно станет дружнее работать, ибо ни для кого так не виден труд чиновника, как для чиновника-соседа, возможного члена ‘дисциплинарного присутствия’. Но, конечно, нужно очень осторожно организовать это последнее, а что самая задача вполне осуществима, показывает давняя организация нашего военного ведомства, где совершенная дисциплина и точная исполнительность уживаются рядом с вполне независимыми отношениями между чинами вне службы. Конечно, корпоративные формы гражданского чиновничества не могут быть те же, что и для военнослужащих, и приемы достижения одних и тех же целей для каждого из этих двух обширных ведомств должны быть различны. Однако самые цели достижимы — важен этот факт.
Оберегая честных и трудящихся товарищей от всякого колебания их службы, дисциплинарные присутствия могут сильно освежить атмосферу службы, и вот, когда в ней утвердится принцип, более знаменитых ‘умеренности и аккуратности’ охраняющий интересы дела и служения делу, а не лицам, то тогда смело и с готовностью пойдет и большой человек на службу отечества ‘в пределах XIV классов’, все у нас собою поглотивших.
НВ. 1899. 12 июня. No 8364. Б.п.
‘от автора всего больше мне досталось’ — запись П. П. Каратыгина со слов своего отца актера П. А. Каратыгина (Исторический Вестник. 1883. No 9. С. 736).
‘чин чина почитай!’ — русская пословица: ‘Чин чина почитай, а меньшой, садись на край’ (В.И. Даль).