КАКЪ ОНЪ ПРОСЛАВИЛСЯ.
КАКЪ ОНЪ ПРОСЛАВИЛСЯ.
——
——
——
——
——
——
Как он прославился, Яковлев Н., Год: 1879
Время на прочтение: 33 минут(ы)
Его звали Александръ Петровичъ. Онъ былъ адвокатъ. Кажется, у него были вс шансы для того, чтобы успть на избранномъ поприщ. Въ самомъ дл, несмотря на то, что онъ только что прошелъ вс академическія науки, онъ былъ на столько свжъ душой, что ему по каждому длу было ршительно все равно, кого бы ни защищать, истца или отвтчика. Мало того, припоминая прошлое, я думаю, что Александръ Петровичъ искренно сокрушался о томъ, что адвокатъ лишенъ возможности защищать въ одно и тоже время об стороны. По крайней мр, я ничмъ другимъ не могу объяснить тхъ восторговъ, которые не одинъ разъ онъ высказывалъ мн въ минуты откровенности. Впрочемъ, тутъ даже никакой особенной откровенности не было. Александръ Петровичъ былъ такъ юнъ сердцемъ, что не видлъ въ своихъ мечтаніяхъ ничего предосудительнаго.
— Вотъ бы общество открыть, разсуждалъ онъ, весело расхаживая по комнат:— да!.. Какъ это никто не догадается? Адвокатскую контору на паяхъ. Надо теб по какому-нибудь длу прошеніе — пять, десять рублей… Отвтъ противной сторон на это прошеніе — столько же… Въ адвокат нуждаешься поддержать прошеніе — изволь… Противникъ твой за адвокатомъ обращается опровергнуть искъ — есть!.. Вдь тутъ, батюшка мой, знай только загребай денежки.
Онъ сжималъ губы и задумывался…
Да. Онъ непремнно долженъ былъ успть на поприщ защитника вдовъ и сиротъ за вознагражденіе по такс, для присяжныхъ повренныхъ установленной. А между тмъ, вотъ уже сколько времени онъ на немъ подвизался, но дла не шли, несмотря на то, что для привлеченія ихъ были приняты вс мры.
Уже на далекомъ разстояніи отъ квартиры Александра Петровича, на заборахъ появлялись самыя разнообразныя вывски, которыя всмъ и каждому возвщали, что тамъ-то живетъ адвокатъ, готовый вести ‘всякаго рода дла’ за самое умренное вознагражденіе. Прд вывскахъ красовались нарисованныя руки, указывающія, какъ пройти къ этому адвокату. Во всхъ газетахъ, на первомъ лист были напечатаны рекламы. Заманчивыя объявленія лзли въ глаза путешественниковъ на вокзалахъ желзныхъ дорогъ, на почтовыхъ станціяхъ по всевозможнымъ трактамъ.
Въ пріемныхъ комнатахъ Александра Петровича эффектно была установлена очень хорошенькая мебель, развшены зеркала. Разгуливая въ ожиданіи кліентовъ по зал, Александръ Петровичъ то и дло осматривалъ свою ‘обстановку’. Онъ твердо врилъ, что ‘обстановка, братъ, это первое дло’ и, вслдствіе этого, упорно старался, чтобы каждый стулъ, каждое кресло огорошивали кліента.
Однако, кліенты являлись плохо и чаще только раздражали, а не удовлетворяли аппетитъ Александра Петровича. Приходилъ какой нибудь шустрый мщанинъ и изъявлялъ намреніе ‘поднять’ дло о полуаршин земли, захваченной сосдомъ. Александръ Петровичъ оживлялся и начиналъ любезничать съ мщаниномъ, но съ первыхъ же словъ послдняго оказывалось, что дло его давнымъ-давно разршено во всхъ инстанціяхъ и ‘поднять’ его не представляется никакой возможности. Прибгалъ иногда какой-то чиновникъ, который до того былъ взволнованъ, что долгое время не могъ выговорить ни слова. Однако, и его дла заключались, по большей части, въ томъ, что какая-нибудь старушонка обругала неприлично жену или дтей чиновника. По этому поводу, чуть не цлый часъ шли оживленныя разсужденія, доказывалось съ необыкновеннымъ азартомъ, что ‘эту старушонку весь городъ знаетъ’, писались довренности, и, наконецъ, чиновникъ уходилъ, заручившись согласіемъ Александра Петровича ‘проучить хорошенько’. Изрдка влеталъ въ пріемную солидный баринъ и чуть не сіялъ отъ восторга, принимаясь разсказывать о своемъ дл. Но и у барина никакого крупнаго дла не оказывалось. Отъ нечего длать, онъ постоянно тягался съ хозяиномъ своей квартиры и на этотъ разъ прилетлъ въ полной увренности, что хозяина, наконецъ, можно привлечь въ отвтственности за кражу со взломомъ и судить съ присяжными засдателями. Дло въ томъ, что у барина изъ запечатанной банки, стоявшей въ погреб, пропало полфунта варенья, а вмсто него была положена какая-то дрянь.
— Моя гербовая печать!.. Вы посмотрите… прямо сказано? волновался баринъ и, чуть не эахлебываясь отъ восторга, читалъ очевидно заране подысканные законы.— Вдь это… Помилуйте?
Баринъ уходилъ. Александръ Петровичъ уныло бродилъ по комнатамъ, заложивъ въ карманы руки, и трепетно прислушивался къ малйшему шороху на крыльц…
— Кажется, звонятъ, а? Иванъ! позвонилъ кто-то… Слдовалъ отрицательный отвтъ Ивана.
— Гм! А мн показалось… Хоть бы одна шельма съ настоящимъ дломъ! Ну, эти: чиновникъ, баринъ… Десять, двадцать рублей… какія это дла!..
Въ зал появлялся Иванъ, котораго Александръ Петровичъ только что разодлъ на славу.
— А что, Густавъ Адольфовичъ не былъ? освдомлялся мой пріятель.
Иванъ опять отвчалъ отрицательно и при этомъ слегка улыбался. Улыбка его заинтересовывала меня.
— Какой это Густавъ Адольфовичъ?
Александръ Петровичъ тоже начиналъ смяться.
— Кліентъ одинъ, хозяинъ веселаго дома. Съ лстницы постителя спустили, а тотъ къ мировому, говоритъ, будто деньги у него вынули.
— Чего добраго!
— Мудренаго ничего нтъ, подмигивалъ Александръ Петровичъ.— Даже непремнно вынули. Ну, да прямыхъ доказательствъ не имется… Выиграемъ… Каковъ у меня Иванъ-то? Джентльменъ.
Я хвалилъ.
— Да вдь ты не знаешь, какъ онъ у меня очутился, вдругъ вспоминалъ мой пріятель и весело начиналъ мн разсказывать исторію Ивана. Оказывалось, что, нсколько дней тому назадъ, Александръ Петровичъ облюбовалъ его въ острог, въ числ арестантовъ.
— Ну вижу, собой молодецъ, ловокъ. Всякому кліенту въ глаза бросится… Предложилъ защищать, оправдали… Вотъ теперь у меня… Такъ и уговорились. Все-же обстановка!..
Наконецъ, дйствительно, раздавался звонокъ. Александръ Петровичъ приходилъ въ неописанное волненіе, стремительно кидался въ сосднюю комнату и изъ-за двери самымъ плотояднымъ образомъ начиналъ оглядывать пріемную. Въ это время онъ какъ нельзя больше напоминалъ кошку, ожидающую, что вотъ-вотъ давнымъ-давно скребущаяся въ какой-нибудь щели мышь выйдетъ на свтъ божій. Глаза его искрились, тло по временамъ вздрагивало…
Въ передней раздавался робкій старческій голосъ, въ которомъ такъ и дрожали слезы.
— Когда-же можно?
— Завтра, должно быть, будутъ, слдовалъ довольно грубый отвтъ Ивана.— Неизвстно. Дла.
— О, чортъ! опять эта старуха, вотъ отъ которой картина, сердито шепталъ Александръ Петровичъ.— Каждый день, надола.
Голосъ, дйствительно, былъ знакомъ мн. Въ числ кліентовъ Александра Петровича а очень часто встрчалъ ветхую робкую старуху, которая, кажется, одного слова не могла выговорить безъ того, чтобы не залиться горькими слезами. Появляясь чуть не ежедневно въ пріемной моего пріятеля, она робко усаживалась въ какомъ-нибудь уголк и терпливо ждала по цлымъ часамъ, когда Александръ Петровичъ удостоитъ ее своимъ вниманіемъ. Во время объясненій она смотрла на него съ какимъ-то тихимъ упованіемъ, и ни на минуту не спуская своихъ ужъ совсмъ почти потухшихъ глазъ. Такъ и видно было, что она желала прочитать на лиц Александра Петровича хоть какую-нибудь надежду, но онъ не только не старался утшить старуху, а, какъ мн казалось, чуть не умышленно все больше и больше запугивалъ ее.
— Сынъ у нея по одному длу судится, объяснялъ онъ мн на мои разспросы:— вотъ, братецъ, картина у нея есть… Сколько времени прошу, и никакъ не хочетъ разстаться.
— Да, можетъ, она дорога ей по чему-нибудь?
— Вотъ и она такъ разсуждаетъ. Да ты подумай, что она понимаетъ? Ну, а картина…
Онъ долго разсыпался въ похвалахъ и просто выходилъ изъ себя отъ страстнаго желанія пріобрсть картину.
— Я бы ее вотъ тутъ и повсилъ, тыкалъ онъ рукой на стну.— Прелесть… На что она ей?.. Право.
И въ слдующій разъ онъ принимался до того запугивать старуху, что доводилъ ее чуть не до истерики. Наконецъ однажды, едва я вошелъ, какъ Александръ Петровичъ съ торжествомъ распахнулъ двери въ пріемную. На самомъ видномъ мст висла дйствительно очень хорошая картина. Александръ Петровичъ съ восторгомъ обозрвалъ свое пріобртеніе.
— Ты на старика-то, вонъ справа онъ, посмотри, восклицалъ онъ.— Отсюда, отсюда… Прелесть! Насилу, братецъ, добился. Антикъ да и только!
— Въ счетъ гонорара?
— Ну, нтъ, пришелъ онъ въ окончательный восторгъ: — это такъ, сверхъ вознагражденія. Насилу разсталась, за сына боится.
Понимала или не понимала что-нибудь въ этой картин старуха, однако потомъ она никогда не спускала съ нея глазъ и еще терпливе прежняго, сидя передъ картиной, дожидалась выхода Александра Петровича.
— Сынъ покойникъ рисовалъ, объяснила она одинъ разъ и заплакала тихими, тихими слезами.— А вотъ теперь другой… Неизвстно! О Господи!..
Наклевывались иногда порядочныя длишки. Въ пріемной появлялась синяя чуйка съ жиденькой бородкой и удивительно плутовскими, такъ и бгающими по сторонамъ глазами. Къ чуйк Александръ Петровичъ относился въ высшей степени любезно и немедленно уединялся съ нею въ кабинетъ. Двери оставались непритворенными, но разговоръ по большей части велся очень тихо, чуть не шопотомъ, и только изрдка до меня долетали нкоторыя отдльныя фразы. Чуйка безпокойно вертлась на кончик стула, ежесекундно кашляла въ руку и пугливо озиралась во вс стороны.
— Такъ можно-съ? вопрошала она посл нкотораго молчанія и вслдъ за этими словами, быстро наклонившись чуть не къ уху Александра Петровича, начинала снова нашептывать.
— Конечно, никто не узнаетъ, кивалъ головой мой пріятель.
— Боже сохрани! Особенно, чтобъ Алексй Александровъ, то есть… ни-ни!
Шопотъ усиливался до крайности. Слдовало опять обнадеживаніе, что никому ничего не будетъ извстно.
— Мы ужъ и бумагу подыскали самаго того года, сообщала чуйка и, вынувъ изъ кармана гербовый листъ, начинала показывать его на свтъ.
Александръ Петровичъ одобрялъ какъ нельзя больше.
— Чтобъ въ аккурат, восхищалась чуйка.— А какъ же на счетъ вашихъ условій?
Лицо моего пріятеля при этомъ вопрос становилось въ высшей степени серьзнымъ. Нсколько времени онъ задумчиво крутилъ усы и изрдка кидалъ на своего собесдника внимательные взоры. Очевидно, онъ соображалъ, какъ бы не дать маху на счетъ гонорара. Чуйка поводила глазами и еще усиленне кашляла въ руку.
— Дв радужныхъ, изрекалъ, наконецъ, Александръ Петровичъ. Кліента точно подкидывало на мст.
— Помилуйте! Какъ можно! Четвертную!
— Ну, съ этимъ къ Иверской ступайте, рзко провозглашалъ Александръ Петровичъ и приходилъ въ такое волненіе, что не могъ даже сидть на мст.
Чуйка съ сокрушеніемъ кивала головой и какъ будто умилялась.
— Многонько, Александръ Петровичъ.— Право, многонько.
— Ну, въ такомъ случа сами длайте, безъ адвоката… На что лучше!
— Не умемъ.
— Вотъ я за то съ васъ и беру, что умю.
Волненіе моего пріятеля достигало высшихъ предловъ. Онъ быстро шагалъ по кабинету и по временамъ останавливался противъ чуйки.
— Четвертную! чуть не презрительно кричалъ онъ.— Вы бы только подумали, сколько я времени учился. Гимназія, университетъ… Четвертную! Смшно право.
— Вдь дльце-то….
— И какъ вамъ предлагать четвертную не стыдно… Гимназія — восемь лтъ, университетъ — четыре… Да-съ, двнадцать лтъ, а вы — четвертную!
Эти разсужденія тянулись очень долго, причемъ Александръ Петровичъ продолжалъ волноваться, а чуйка покачивала головой и изрдка даже вздыхала. Однако, при уступчивости той и другой стороны, дло кончалось на радужной. Деньги выкладывались на столъ, и, немного погодя, Александръ Петровичъ съ довольнымъ лицомъ выходилъ изъ кабинета.
— Каковъ мошенникъ! Жаловался онъ: — четвертную! Слышалъ? Это онъ свой товаръ хочетъ на чужое имя перевести, чтобы отъ долговъ отдлаться, а сотенной жалко. Да для чегоже я въ самомъ дл учился? Двнадцать лтъ! Шутка! Да этакъ я бы лучше на службу…
Разсужденія прерывались появленіемъ толстаго краснолицаго купца въ длиннополомъ сюртук и сапогахъ на выпускъ. Его сопровождалъ франтоватый малый, очевидно, ‘молодецъ’. Купецъ грузно опускался въ кресло и начиналъ отпыхиваться. Александръ Петровичъ вертлся и юлилъ около новаго кліента.
— Ну вотъ, братецъ, это самый свидтель и есть, объяснялъ купецъ:— спроси-ка его… чтобы поаккуратне.
— Мы его, Семенъ Семенычъ, навостримъ! радовался Александръ Петровичъ.
— То-то. Ужъ ты постарайся… Чтобъ въ лучшемъ вид… А ты, Гаврило, примчай…
— Выручимъ, Семенъ Семенычъ, продолжалъ радоваться мой пріятель.— Не безпокойтесь. Ну-съ, такъ какъ-же?..
Но молодецъ, къ которому обращался Александръ Петровичъ, только улыбался и, наклонивъ на бокъ напомаженную голову, неловко мялся на мст.
— Ну, какъ-же? Семенъ Семенычъ ее били?
— А ты отвчай! поощрялъ Семенъ Семенычъ, видя, что молодецъ мнется.— Тутъ можно… безъ опаски…
— Вы — правду! наставлялъ и Александръ Петровичъ.
Молодецъ откашлялся и совсмъ скривилъ шею.
— Точно, толкнули маленько.
— Маленько! Ха, ха, маленько! Объ уголъ головой, а потомъ по животу ногами… Ха, ха! заливался мой пріятель и весело подмигивалъ Семену Семенычу.
— Да ты самъ подумай… Ну, какъ ея не бить, шельму… Другой бы, кажется…
Допросъ молодца продолжался довольно долго, причемъ Александръ Петровичъ очень часто останавливалъ свидтеля и внушалъ ему, что о такомъ-то факт надо умолчать, о томъ-то показать вотъ такъ.
— А ты у меня замчай, грозилъ толстымъ пальцемъ Семенъ Семенычъ.
— Будьте покойны. Намъ что-же! обнадеживалъ молодецъ.
— Не видалъ-молъ, да и только… А ты бы ему, Александръ Петровичъ, на бумажку, въ какомъ, то есть, смысл.
Для большей вразумительности Семенъ Семенычъ чертилъ пальцемъ по своей ладони. Наконецъ, наставленія были кончены. Мой пріятель возвращался ко мн и заливался веселымъ смхомъ.
— Вотъ, брать, видлъ? Ну, плутъ! Длъ у него столько, что страсть, а мн на руку. Женщину какую-то побилъ, такъ что та выкинула. Вотъ и боится. Разъ что было… Вексель ему для уплаты представили, а онъ не будь глупъ: покажите. Тотъ съ дуру-то и дай, а Семенъ Семенычъ его въ ротъ. Пока кредиторъ кричалъ — кончено…
Я качалъ головой, и это движеніе Александръ Петровичъ, должно быть, принималъ за знакъ недоврія.
— Врно, настаивалъ онъ.— Я-же и повреннымъ у него по этому длу былъ. Выиграли… Теперь хочетъ преслдовать кредитора за клевету. Такой гусь, что чудо! Меня ужь очень полюбилъ. Только бы вотъ это дло о женщин намъ выиграть. Пять сотенныхъ общалъ, да и прибавитъ еще, пожалуй, если подъ веселую руку. Въ тотъ разъ дв четвертныхъ накинулъ.
Но увы! эти скромныя радости омрачались очень нердко. У Александра Петровича то и дло можно было встртить полнаго, усатаго господина, по всему видно отставнаго военнаго. При вид этого субъекта на лиц моего пріятеля всякій разъ появлялось желаніе куда-нибудь скрыться. Иногда ему даже удавалось притаиться гд-нибудь за дверью, но толстякъ все-таки замчалъ.
— Это я, я! басилъ онъ на весь домъ:— какъ здоровье?
Александръ Петровичъ выскакивалъ изъ своего убжища и начиналъ весело трясти руку постителя. На лиц онъ старался въ это время изобразить полнйшее удовольствіе, но гд-то въ углу губъ и въ глазахъ читалось совершенно противоположное чувство.
— Ну что, басилъ толстякъ: — дльце-то Пахомова прошло? Славно! Сказывалъ, сказывалъ онъ мн… Отлично!
— Да, да, оправдали, суетился Александръ Петровичъ, вынимая изъ стола сигары и при этомъ, словно съ досадой, хлопая ящикомъ.— Оправдали.
— Поздравляю… И мн кстати, очень ужъ кстати.
Толстякъ смялся. Посл этого слдовалъ разговоръ о какихъ-то процентахъ, Александръ Петровичъ опять лазилъ въ столъ, вынималъ деньги и вручалъ ихъ постителю.
— А вотъ что, говорилъ тотъ, медленно обгрызая сигару и потомъ старательно облизывая ее со всхъ сторонъ: — еще къ вамъ, другъ любезный, просьба.
— Ахъ, сдлайте милость!
— Такъ вчера проигрался, что бда (толстякъ вздыхалъ и отчаянно махалъ рукою)! Сколько разъ даю себ зарокъ не садиться съ этимъ Вертуновымъ…
— Да, онъ, дйствительно… ему счастье, бормоталъ Александръ Петровичъ и начиналъ упорно косить глаза куда-то въ уголъ. Мн было ясно видно, что на лиц его появилось выраженіе полнаго отчаянія.
— Не стсню васъ, дня на три, не больше, четвертною? Вы, впрочемъ, безъ церемоніи… если можно?
— О, пожалуйста, какъ-то выкрикивалъ мой пріятель и опять принимался хлопать ящикомъ стола.
Толстякъ присоединялъ къ полученнымъ деньгамъ четвертную и, продолжая разсуждать о вчерашнемъ проигрыш, смаковалъ сигару.
— Хорошо! Вотъ что значить быть адвокатомъ… Ну, за деньги большое спасибо. Отдамъ скоро.
— Ничего, не безпокойтесь.
— А дльце опять какъ-нибудь на дняхъ будетъ. Ужъ я тамъ стараюсь. Одинъ мужичекъ, плохонькій, да вы его не жалйте: найдетъ.
— Конечно.
— Тоже мщанинъ одинъ. Деньги есть у канальи, а казеннаго защитника хочетъ.
— А вы его припугните. Наговорите того, другого.
— Ужъ я знаю, устроимъ.
Толстякъ уходилъ, и, проводивъ его, Александръ Петровичъ съ недовольнымъ видомъ возвращался изъ передней.
— Вотъ четвертная и улетла, разводилъ онъ руками.— А не дать нельзя. Смотритель замка, дла доставляетъ.
— Отдастъ! успокоиваю я, но Александръ Петровичъ только посвистывалъ.
— Ну нтъ, это дудки! Онъ у меня агентъ своего рода: между арестантами молву обо мн раздуваетъ. Наговоритъ имъ того, другого. Конечно, какія это дла! Двадцать, пятнадцать рублей, народъ все срый, бднота, а все-же въ суд тебя видятъ. А вотъ ему, смотрителю-то, хорошо. Онъ съ арестанта возьметъ за то, что на меня укажетъ, съ меня потомъ за рекомендацію извстный процентъ по каждому длу, да, кром того, такъ иногда. Сильно они насъ обдираютъ. Вотъ прошлый годъ я, можетъ быть, тысячъ пять заработалъ, а спроси: много ли осталось? Наврное, половину проугощалъ, да вотъ этакимъ агентамъ роздалъ.
— Будто и вс такъ?
— Конечно, нтъ. Извстный адвокатъ давать не станетъ, а на первыхъ порахъ нашему брату нельзя. Въ зубахъ надо у всхъ навязнуть. Хватай дла, количествомъ бери — вотъ къ теб и приглядятся. Времена, братецъ, не т нынче стали.
Онъ грустно покачивалъ головой и, забывая объ улетвшей четвертной, съзжалъ на свою любимую тэму. Въ теченіи цлаго часа я слушалъ разсказы о томъ, что было прежде, когда только-что открывались новыя учрежденія.
— Тогда за самые пустяки кушами брали. Ну вотъ, хоть бы Александръ Иванычъ. Онъ за вводъ во владніе съ одной купчихи 10,000 получилъ. За одно прошеніе! Два всего слова: ‘прошу ввести’ — и только. Всякій писецъ за рубль напишетъ, а онъ 10,000. Конечно, можетъ быть, онъ и припугнулъ чмъ-нибудь купчиху. Ну, насказалъ ей того, другого. А ты поди-ка теперь ихъ напугай?
И онъ долго жаловался на то, каковы теперь стали кліенты, какъ они сами ведутъ дла и т. п.
— Тутъ, братъ, ухо востро держать надо, а то какъ разъ… Иной мошенникъ-кліентъ только того и глядитъ…
Пользуясь расположеніемъ Александра Петровича, я старался иногда узнать отъ него, какими правилами руководствуется онъ при выбор длъ и вообще въ своей дятельности.
— Какими правилами! восклицалъ мой пріятель: — у насъ, братецъ, одно правило: не эвай! Какъ можно больше бери впередъ, а не взялъ, да еще, сохрани Богъ, не довзыскалъ чего-нибудь — пиши: пропало!
— Нтъ, я вотъ объ чемъ. Вдь обращаете же вы вниманіе на самое дло, ну на людей, наконецъ, которые вамъ довряютъ…
— Конечно. Еще-бы. За одно дло — одна цна, за другое — другая. Иногда, особенно, какъ на перебой съ другими адвокатами пойдешь, и меньше таксы возьмешь. Ну, и по кліенту глядя. Съ однимъ можно, пожалуй, и условія не заключать, зато съ другимъ…
— Нтъ, все это не то.
— Да ты о чемъ-же?
— Я, братъ, о нравственной подкладк дла…
Въ большинств случаевъ, въ отвтъ на такіе вопросы Александръ Петровичъ только уставлялъ на меня глаза и потомъ начиналъ лукаво подмигивать. Но иногда, особенно въ т дни, когда ему удавалось обдлать какое-нибудь порядочное дльце, мой пріятель былъ не прочь и пофилософствовать. Впрочемъ, философія его имла видъ какого-то бормотанья.
— Нравственная подкладка… гм… да! Ну это, братъ… Да что я, судья что-ли? Вдь а не судить, а помочь кліенту долженъ. Стало быть, и докторъ обращать вниманіе на людей долженъ? а? Этакъ иной только хорошенькихъ барынь лечить захочетъ… Нравственная подкладка! Ну нтъ, братъ… Да что тутъ!
И такъ дале, все въ этомъ род. А между тмъ, онъ былъ очень краснорчивъ въ другихъ случаяхъ… Очевидно, онъ даже и не думалъ о томъ, что у дла можетъ быть какая-то нравственная подкладка, и вслдствіе этого ничего не могъ даже сказать по этому поводу.
Въ это время съ Александромъ Петровичемъ случались по истин печальныя исторіи. Одна изъ нихъ особенно осталась въ моей памяти. Помню, одинъ разъ я засталъ своего пріятеля въ самомъ радостномъ настроеніи духа. Съ молоткомъ въ рукахъ онъ вертлся около только-что вывшеннаго при самомъ вход въ залъ объявленія. Оказалось, что Александръ Петровичъ только-что привелъ въ исполненіе свое давнишнее намреніе обложить платой всхъ, кто прибгаетъ къ нему за какими бы то ни было совтами, и теперь, любуясь на объявленіе, весело посвистывалъ.
— Вотъ, братецъ, дло-то я устроилъ, привтствовалъ онъ меня, не давъ даже какъ слдуетъ полюбоваться на новое объявленіе:— вотъ такъ устроилъ! Вексель одинъ у меня былъ на три тысячи. Думалъ, ничего получить не придется, и вдругъ сегодня… дв тысячи!!!
— Поздравляю.
— Да. И должникъ-то пройдоха… заклялся, забожился! Полторы давалъ, да я попридержался.
Лицо его такъ и цвло, глаза сіяли. Онъ бросился къ зеркалу, поправилъ свои тщательно расчесанные волосы и, охорашиваясь, продолжалъ хвастать.
— Ужинать меня пригласилъ… демъ вмст!
И вотъ, вечеромъ мы очутились въ какомъ-то трактир.— Около столовъ, по обыкновенію, ютился народъ. Наигрывала машина. Туда и сюда бгали половые. Должникъ, купецъ, довольно приличный съ виду, ужъ дожидался и, должно быть, немного зарядилъ отъ скуки. Александръ Петровичъ представилъ меня, какъ своего пріятеля. Началось пьянство. Купецъ ежеминутно подливалъ въ стаканы и не хотлъ слушать никакихъ отговорокъ.
— По длу надо! Велики твои дла! отвчалъ онъ на вс возраженія Александра Петровича: — деньги получать умлъ? Пей-ка!
Угощая своего противника, купецъ пьянлъ все больше и больше. Глаза, у него длались стеклянными. Онъ поминутно трепалъ по плечу Александра Петровича и какъ-то особенно посмивался.
— Ахъ, Сашка, Сашка! Ужъ и адвокатъ-же ты… натко! качалъ онъ головой.
Амбицію Александра Петровича немного задвала такая фамильярность.
— Да-съ, адвокатъ, обидчиво возражалъ онъ и, слегка пожимая плечами, поглядывалъ на меня, какъ-бы давая помять, что словами пьянаго обижаться не стоитъ.
— Адвокатъ! А вдь я тебя вотъ какимъ зналъ!
Купецъ отмривалъ отъ полу съ аршинъ и немедленно принимался подливать въ стаканы.
— Да. Такимъ я тебя знавалъ, а ты вотъ противъ меня пошелъ. И теб не стыдно? а? не стыдно?
— Что же мн стыдиться? Это — моя обязанность.
— Обязанность! А разв ты забылъ, какія я теб дла предоставлялъ… Вдь, еслибы не я, ты бы съ голоду, можетъ, подохъ! Не помнишь? Ахъ, братецъ, ахъ!
Купецъ грозилъ пальцемъ, но замчая, что Александръ Петровичъ все чаще и чаще поглядываетъ на свою шляпу, смирялся. Ему, какъ видно, не хотлось, чтобы компанія разстраивалась. Отдавалось приказаніе о новыхъ бутылкахъ. Стаканы были опять полны. Мой пріятель, посвистывая, разгуливалъ по трактиру и запускалъ глаза на сосдній столъ, гд сидлъ съ компаніей одинъ видный коммерсантъ.
— Вотъ съ нимъ бы познакомиться, мечталъ Александръ Петровичъ, пользуясь отсутствіемъ своего собутыльника: — у этого вотъ дла, такъ дла! А нашъ что!
Онъ кивалъ головой на должника, который неровными шагами приближался къ столу и грузно валился на диванъ… Все дло, можетъ быть, кончилось бы благополучно, еслибы только Александръ Петровичъ забылъ о своей амбиціи.
— Что, адвокатъ, не пьешь? возобновилъ пьяный кліентъ свое приставанье: — да, братецъ, стыдно! стыдно теб противъ меня идти! отъ меня ты хлба тоже лъ не мало! Ахъ, ты, аблакатъ, аблакатъ!
— Адвокатъ, то есть.
— Нтъ, не адвокатъ. Вся цна-то теб — вотъ!
Для большей наглядности купецъ плюнулъ и, шаркая по полу ногой, съ усмшкой смотрлъ на Александра Петровича. Послдній слегка обидлся.
— Однако, съ васъ вотъ денежки получилъ! укололъ онъ купца.
Это было каплей, переполнившей чашу. Купецъ разразился самымъ веселымъ смхомъ.
— Дв тысячи онъ съ меня получилъ, а туда же… хвалится! Ахъ ты! ахъ ты! ты! ты! Да знаешь-ли ты, еслибы ты былъ поумне… Только маленько придержись ты, вдь я бы теб вс отдалъ, да и проценты бы заплатилъ! А то… на-ка! Ахъ, ахъ, ахъ!
Александръ Петровичъ точно остолбенлъ и вытаращенными главами глядлъ то на меня, то на нашего амфитріона, который, держась за бока, продолжалъ оглашать трактиръ веселымъ хохотомъ.
И вдругъ, онъ совсмъ неожиданно приподнялся съ дивана, и, громко отхаркавшись, плюнулъ… Мы схватились за шляпы.
На Александр Петрович не было лица, когда мы выскочили изъ трактира. Но я до сихъ поръ не знаю, что больше всего поразило его, то ли, что онъ совершенно незаслуженно получилъ оскорбленіе отъ Ивана Кипріяновича, или что другое. По крайней мр, всю дорогу онъ тосковалъ о томъ, что далъ маху. Только замтивъ мои удивленные взгляды, онъ какъ-то вскользь упомянулъ и объ томъ, что съ амфитріономъ надо раздлаться.
Но онъ не только не ‘раздлался’, но, къ удивленію моему, примрно дня черезъ три посл этого происшествія, я вновь встртилъ моего пріятеля около того самаго трактира, откуда мы бжали съ такимъ срамомъ. Александръ Петровичъ выходилъ оттуда вмст съ бывшимъ нашимъ амфитріономъ и что-то необыкновенно горячо доказывалъ. О непріязни, какъ видно, между ними не было и помину.
— Только ты меня, смотри, не продай, дружески говорилъ купецъ:— а то вашъ братъ тоже…
Конца разговора я не слыхалъ, но Александръ Петровичъ потомъ разсказывалъ мн, что купецъ будто бы самъ прізжалъ просить прощенья и умолялъ взять дло за какой-то неслыханный гонораръ. Съ этимъ дломъ Александръ Петровичъ очень долго носился, но потомъ какъ-то вдругъ смолкъ и даже неохотно отвчалъ на мои разспросы.
Нсколько времени онъ былъ не въ дух. На его лиц появились какіе-то подозрительные, точно боевые знаки. По его словамъ, виной всему былъ пьяный извозчикъ, свалившій моего пріятеля на мостовую. Всему этому я отъ души врилъ до тхъ поръ, пока одинъ разъ, разгуливая съ Александромъ Петровичемъ, мы чуть не столкнулись съ амфитріономъ.
Мой пріятель, который въ эту минуту съ упоеніемъ разсказывалъ о томъ, какъ какой-то адвокатъ до-чиста ободралъ своего доврителя, вдругъ смолкъ и опрометью кинулся въ ближайшій переулокъ.
— Дла проигрывать!!! неслось ему въ догонку:— я теб, погоди, еще не такихъ наставлю! Ахъ! ахъ! ахъ!
Посл происшествій, въ род случая съ Иваномъ Кипріяновичемъ, мой пріятель нсколько дней ходилъ грустный. Между тмъ, въ это время, какъ нарочно, совершались такія событія, которыя еще больше увеличивали его грусть. По городу вдругъ разносился слухъ, что какой-нибудь до сихъ поръ почти вовсе неизвстный адвокатъ хватилъ такой гонораръ, о которомъ и прежде было не часто слышно. Или вдругъ начинали говорить, что открыта какая-то необыкновенная шайка мошенниковъ, которая дочиста разграбила какой-то банкъ. Александръ Петровичъ мнялся въ лиц при этихъ извстіяхъ и начиналъ немилосердно суетиться. Ему хотлось какимъ бы то ни было образомъ попасть въ число защитниковъ. Съ этой цлью онъ, какъ угорлый, бгалъ съ утра и до ночи по разнымъ мстамъ, безпрестанно торчалъ въ театр, здилъ по загороднымъ гуляньямъ. Вс мысли его были направлены на то, чтобы такъ или иначе привлечь вниманіе веселаго, толстаго купца, который тоже чуть не ежедневно показывался на гуляньяхъ и неистово грохоталъ при взвизгиваніяхъ цыганокъ.
— Гляди! Вонъ онъ! съ какимъ-то благоговйнымъ шопотомъ поталкивалъ меня Александръ Петровичъ, завидя веселаго коммерсанта.
— Кто?
— Мшалкинъ. По банку онъ главный, самый главный… неужто не знаешь?
Но Мшалкинъ, какъ ни юлилъ передъ нимъ мой пріятель, не обращалъ на него никакого вниманія. Напротивъ, онъ сталъ все чаще и чаще появляться подъ ручку съ однимъ извстнымъ адвокатомъ. Александръ Петровичъ готовъ былъ провалиться сквозь землю отъ зависти.
— Значитъ, ужъ взялъ! скорблъ онъ:— вотъ, чай, хватилъ!
Немного погодя, мой пріятель начиналъ успокоиваться, тмъ боле, что мечты о защит Мшалкина не могли быть серьзны. На такого крупнаго дятеля облизывалась чуть не сотня другихъ гораздо боле извстныхъ адвокатовъ.
Но являлись другія испытанія. На наши глаза все чаще и чаще сталъ попадать нашъ же товарищъ Камешковъ. Каждый разъ, какъ ни усядемся мы у окна потолковать о томъ, какъ прежде было хорошо адвокатамъ, коляска Камешкова непремнно появлялась на улиц, и самъ онъ, совсмъ лежа на подушкахъ, посылалъ намъ воздушные поцлуи. Александръ Петровичъ опять мнялся въ лиц.
— Вдь съ нами на одномъ курс былъ! чуть не плакалъ онъ, отскакивая отъ окна:— а теперь… гляди, коляска, лошади…
— Чай, въ долгъ все, пробовалъ я утшить его, но слова мои не помогали, и Александръ Петровичъ только отчаянно махалъ рукой.
— Да что! Ты посмотри, у него въ суд все куплено, вс писцы на откупу. Чуть проситель заикнется о томъ, чтобы ему какое-нибудь прошенье написалъ, они его сейчасъ къ Камешкову. А онъ, конечно, свое дло знаетъ. И ему, да и писцу выгодно, потому онъ съ Камешкова красную за рекомендацію получаетъ.
— Неужели?
— Врно, красную. А ужь самъ Камешковъ, не безпокойся, себя не обидитъ. Отъ него кліентъ не уйдетъ, онъ того ему наскажетъ, что тотъ что угодно дастъ, только дло возьми! А прежде, помнишь — кто бы могъ подумать!
При этихъ разсказахъ Александръ Петровичъ приходилъ въ такое волненіе, что чуть не плакалъ и начиналъ по пальцамъ вычислять доходы Камешкова.
— Обстановка у него одна чего стоитъ. Квартира — тысячи дв, ну, барыня, лошади… Да что тутъ! Ловокъ! Безъ ловкости въ этомъ дл ничего не подлаешь!
Камешковъ черезъ нсколько времени прозжалъ обратно, но Александръ Петровичъ даже не смотрлъ въ окно. Опустивъ голову, онъ ходилъ по комнат и вздыхалъ. Его недавнее волненіе смнялось тихой грустью.
— Пожить всякому хочется, говорилъ онъ:— а какія у меня дла! Чмъ станешь жить? Еслибы у меня отецъ былъ другой человкъ… какое у него мсто было! Вотъ, братъ, мсто такъ мсто! Ну, честность зала! а могъ бы, очень бы могъ, и даже безъ всякихъ подлостей! Тогда бы и намъ посл него осталось.
Во время этихъ разговоровъ на противоположной сторон улицы появлялся молодой человкъ. Завидя его, Александръ Петровичъ вдругъ кидался къ окну, но мгновенно, точно сообразивъ что-то, прятался въ глубину комнаты.
— Смотри, смотри, куда онъ идетъ, показывать онъ мн на молодого человка:— къ Андреевымъ? Отлично!
Немного погодя, Александръ Петровичъ ужь натягивалъ перчатки и старательно отчищалъ свою шляпу. На лиц его свтилась надежда.
— Давно я ловлю этого барина, разсказывалъ онъ мн о нолодокъ человк:— мать у него умерла. Дло о наслдств непремнно будетъ. Надо постараться, нельзя ли получить довренность. Ужь я давно стараюсь попасть ему на глаза. Сегодня и противника въ одномъ дом встрчу. Можетъ быть, который-нибудь изъ двухъ и довритъ.
И онъ летлъ къ Андреевымъ, весь разцвтая при мысли о возможности попасть на глаза молодому человку.
Тмъ не мене, въ начал адвокатской дятельности моего пріятеля бывали такіе моменты, когда онъ торжествовалъ надъ всми препятствіями. Я помню, напримръ, такой случай.
Въ то время, Александръ Петровичъ очень долго путался съ такимъ отвратительнымъ субъектомъ, къ которому даже подойти близко было противно. Невысокаго роста, худенькій, съ лисьимъ, испещреннымъ веснушками лицомъ, съ узенькой рыжей бородкой — этотъ человкъ былъ олицетвореніемъ подлости. Онъ никогда не смотрлъ прямо, а какъ будто старался спрятать свои глаза, и только, когда онъ думалъ, что никто не глядитъ на него, онъ начиналъ вдругъ необыкновенно быстро поводить ими во вс стороны, какъ бы высматривая добычу. Входя въ пріемную комнату Александра Петровича, кліентъ этотъ непремнно крался вдоль стны, робко перебирая въ рукахъ шапку, а въ разговорахъ поминутно хихикалъ гаденькимъ подозрительнымъ смхомъ.
Александръ Петровичъ безпрестанно здилъ съ этимъ кліентомъ по судамъ. Они строчили бумаги, распивали чай въ трактирахъ и вели между собой самыя сокровенныя бесды. Разговоры всегда происходили шопотомъ, причемъ кліентъ всякій разъ еще непремнно освдомлялся, заперты ли двери.
— Мошенникъ! рекомендовалъ мн его Александръ Петровичъ:— Дудочкинъ, здшній купецъ. Однако, богатъ…
Произнеся эту рекомендацію, онъ заливался веселымъ смхомъ и таинственно шепталъ мн на ухо:
— По векселямъ платить не хочетъ, хоть и признается, что долженъ. Вотъ мы съ нимъ и канителимся. Отбояримся.
Канитель эта тянулась долго. Наконецъ, Дудочкинъ и Александръ Петровичъ явились домой съ сіяющими лицами. У Дурочкина глаза такъ и искрились отъ восторга.
— Вотъ такъ удружили! Ну-съ, теперь разсчитаемся, весело хихикалъ онъ:— сколько вамъ придется?
— Сколько? Разв забыли?
— Да запамятовалъ.
— Тысяча.
Дудочкинъ, повидимому, пришелъ въ изумленіе, но Александръ Петровичъ помнилъ твердо.
— Да-съ, Егоръ Ефремычъ, тысяча рубликовъ-съ, повторилъ онъ совершенно вразумительно.
Но Дудочкинъ изумлялся все больше и больше и даже укорительно трясъ головой.
— Ахъ, Александръ Петровичъ, Александръ Петровичъ! А я-то объ васъ думалъ… Это за два то слова… А-а-ахъ!
— А вы бы сами ихъ и говорили!
— Не умемъ-съ.
— Вотъ я за то съ васъ и беру, что вы не умете, а я умю. Вы бы съ мое поучились…
Послдовалъ обычный разговоръ объ учень, причемъ Александръ Петровичъ опять исчислялъ по пальцамъ, сколько лтъ онъ провелъ въ гимназіи, сколько — въ университет. Но вс эти аргументы не убдили Дудочкина. На его лиц появилось очень хитрое выраженіе. Онъ даже взялся за шапку и, прищуривъ свои узенькіе глаза, такъ посматривалъ на моего пріятеля, какъ будто бы хотлъ надъ нимъ потшиться.
— Ну, двсти рубликовъ… а? двсти… а? довольно будетъ?
— Тысяча и ни копейки меньше.
— Ну, такъ и быть — двсти пятьдесятъ! за глаза, право, за глаза!
Но Александръ Петровичъ стоялъ на своемъ и вызывающимъ образомъ посматривалъ на Дудочкина.
— Какъ вамъ угодно, какъ угодно! съ видомъ сожалнія говорилъ послдній: — а и двсти пятьдесятъ — деньги большія… Подитка, наживи ихъ…
— Тысяча!
— Да, и двсти пятьдесятъ на земл не поднимешь! Надо бы брать. А впрочемъ, вдь вы, Александръ Петровичъ, можетъ, съ меня по условію вс взыщете?
Мой пріятель, вмсто отвта, вынулъ изъ кармана какую-то бумажку, поднесъ ее на мгновеніе къ глазамъ Дудочкина и затмъ съ самымъ спокойнымъ видомъ изорвалъ на мелкіе клочья.
— Вотъ ваше условіе, отрзалъ онъ.
Дудочкинъ сначала остолбенлъ, но потомъ въ глазахъ его засвтилась самая непритворная радость, и онъ съ веселымъ смхомъ кинулся изъ кабинета.
— Значитъ, въ разсчет? хи, хи… Прощенья просимъ! доносились до меня его восторженные возгласы. Но вдругъ онъ взглянулъ въ находящіяся въ его рукахъ бумаги и мгновенно притихъ. Выраженіе его лица измнилось, и даже всегда бгающіе по сторонамъ глаза остановились.
— А какъ-же, Александръ Петровичъ, документикъ? бормоталъ онъ.
На этотъ разъ изумился уже мой пріятель.
— Какой документикъ?..
— Какъ какой… Вы вдь отъ меня получили — о товар?
— Не помню.
— Помилуйте, такъ нельзя-съ… Я сейчасъ къ прокурору, попробовалъ-было Дудочкинъ. Но эта угроза вызвала только самый веселый хохотъ со стороны Александра Петровича.
— Къ прокурору!.. Ха, ха, ха! Да хоть къ тремъ, хоть къ четыремъ, другъ любезный! Гд росписка, что я взялъ документъ?
— Помилуйте! онъ у васъ въ карман…
— Въ карман! Мало ли что у меня въ карман… Что-же вы стойте? Вдь ужъ простились… до свиданья!
Но Дудочкинъ неподвижно стоялъ на мст и только покачивалъ головой. Нсколько секундъ погодя, Александръ Петровичъ уже считалъ деньги.
— Пятьсотъ, шестьсотъ… Коли и еще дло будетъ, Егоръ Ефремычъ — но забывайте! заходите.
Дудочкинъ, съ своей стороны, уврялъ, что онъ хотлъ только пошутить, предлагая 250 р. вмсто тысячи, и общался непремнно придти съ новыми длами.
— Ужъ и мастеръ же вы, Александръ Петровичъ! хвалилъ онъ.
— Я бы могъ еще больше съ васъ запросить, да не хочу. Уговоръ помню, отвчалъ мой пріятель.
Нсколько дней сряду Александръ Петровичъ ходилъ вн себя отъ восторга и всмъ, и каждому разсказывалъ о своемъ подвиг.
— Надуть хотлъ, хохоталъ онъ: — да нтъ, братъ, постой!
И онъ пускался въ самыя подробныя объясненія. Оказывалось, что Дудочкинъ въ попыхахъ на суд передалъ Александру Петровичу какой-то очень важный контрактъ, которымъ мой пріятель потомъ и воспользовался. Если кто нибудь изъ неопытныхъ замчалъ, что, поступая такимъ образомъ, Александръ Петровичъ на будущее время потерялъ кліента, то пріятель мой только хохоталъ и съ веселымъ подмигиваніемъ уврялъ, что отъ Дудочкина, напротивъ, ему не будетъ отбоя. И онъ былъ правъ. Дйствительно, не только самъ Егоръ Ефремычъ не обходилъ съ длами моего пріятеля, но даже слалъ къ нему всхъ своихъ родныхъ и знакомыхъ.
— Только съ нимъ ты, другъ, тово… Обдлаетъ! совтовалъ Егоръ Ефремычъ.
Изрдка, мы вмст ходили въ судъ. Тамъ въ залахъ и корридорахъ происходило какое-то вавилонское столпотвореніе. Летали юркіе писцы съ ворохами бумагъ подъ мышкой, съ сознаніемъ собственнаго достоинства двигались шитые мундиры, толпились сюртуки, чуйки, жалась къ сторонк сермяжные кафтаны, и среди всего этого разнороднаго люда ловко шныряли по всмъ направленіямъ черные фраки съ толстыми портфелями въ рукахъ. Въ суд Александръ Петровичъ совершенно измнялся. Здсь онъ нетолько не жаловался на недостатокъ длъ, но напротивъ, ловко помахивая своимъ портфелемъ (въ которомъ зачастую была только одна чистая бумага), на право и на лво хвасталъ, что не знаетъ, какъ отдлаться отъ кліентовъ. Онъ точно нырялъ въ этой толп, наполняющей корридоры, появляясь то тамъ, то сямъ, прислушивался, нюхалъ воздухъ и имлъ такой видъ, что, кажется, только стоило махнуть кредитной, чтобы онъ устремился куда угодно. Онъ удивительно напоминалъ мн въ это время тхъ барынь, которыя въ извстные часы тащатъ свои хвосты по тротуарамъ Кузнецкаго Моста, стрляя во всхъ проходящихъ мужчинъ глазами.
Летая по суду, онъ былъ весь слухъ и вниманіе, а потому ежеминутно указывалъ мн на что нибудь замчательное.
— Тс… Василій Владимірычъ идетъ! вдругъ раздавался надъ моимъ ухомъ его благоговйный шопотъ, и онъ начиналъ раскланиваться съ толстенькимъ на коротенькихъ ножкахъ адвокатомъ, который, повертывая во вс стороны свою лысую голову и немилосердно гримасничая, торжественно двигался по корридору.— А вчерашнее ваше дльце, Василій Владимірычъ, очень интересно!
Василій Владимірычъ на минуту останавливалъ на моемъ пріятел глаза, потомъ вдругъ прищуривалъ ихъ и какъ-то странно скривлялъ на бокъ все лицо.
— Интересно? А-а!.. Удивляюсь, какія это такія дла интересны! изрекалъ онъ хриплымъ, словно съ перепоя пропавшимъ голосомъ: — я знаю только одно: есть дла денежныя и денежныя!
При послднихъ словахъ, онъ вдругъ придавалъ своей физіономіи кислое выраженіе и, показавъ кукишъ (что должно было изображать, какъ цнитъ безденежныя дла Василій Владимірычъ) слдовалъ дальше.
Мой пріятель заливался смхомъ и, поглядывая вслдъ знаменитому адвокату, цлыхъ полчаса повствовалъ мн объ его подвигахъ.
— Его, можетъ быть, разъ двадцать судили, хвасталъ Александръ Петровичъ.— Да не скоро его поймаешь! Умница. Въ сколькихъ ученыхъ обществахъ онъ состоитъ членомъ, да еще почетнымъ!
Въ восторг отъ доблестей Василія Владимірыча, мой другъ крутилъ головой. Его вниманіе привлекалъ другой адвокатъ, который лебезилъ около купца, очевидно, стараясь убдить его въ чемъ-то.
— Я бы на вашемъ мст, я бы показалъ имъ!..
— Боязно, сомнвался купецъ:— а ну какъ судебныя издержки…
— Нтъ-съ. Въ этакомъ дл не откажутъ-съ! Если ловкому адвокату… Вы только то возьмите: росписки у него нтъ.. Не получалъ да и только.
— А если съ присяжными… Ха, ха!
Адвокатъ презрительно свисталъ и, бросивъ на окно портфель, начиналъ вычислять по пальцамъ вс шансы на выигрышъ дла…
— Вотъ тоже и Матвй Иванычъ совтуетъ, самъ набивается, замчалъ купецъ, очевидно, колеблясь.