Какъ Крике не видалъ сраженія.
Какъ Крике не видалъ сраженія.
(Разсказъ А. де-Лонэ).
——
——
——
——
——
——
М. Р.
‘Русская Мысль’, кн. III, 1888
Как Крике не видал сражения, Де-Ланэ Альфонс, Год: 1888
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Въ 1870 году, посл разныхъ маршей и контръ маршей, когда первыя пораженія все уже спутали, мы отошли къ Шалону и оттуда насъ направили внутрь страны, чтобы содйствовать сформированію маршеваго полка.
Въ то время, какъ эскадронъ садился на желзную дорогу въ Реймс, и послднія лошади и послдніе люди были размщены по вагонамъ, одинъ волонтеръ предъявилъ свой проходной билетъ, въ которомъ значилось:
‘Крике, Адольфъ, принятъ волонтеромъ на время войны. Отправляется въ *** кирасирскій полкъ, въ Нанси. Отбылъ изъ Парижа 10 августа’.
Крике былъ длинный малый, лтъ семнадцати, тонкій, какъ жердь, съ розовымъ и нжнымъ лицомъ, какъ у двочки. Онъ уже пять дней разыскивалъ свой полкъ по всмъ дорогамъ и не находилъ, такъ какъ, съ самаго Рейхсгофена, въ безпорядочной суматох общаго отступленія, мы передвигались съ мста на мсто почти наудачу, насъ посылали то туда, то сюда, приказанія такъ и сыпались и тотчасъ же отмнялись.
Снаряженіе бдняги волонтера могло показаться довольно страннымъ и мало пригоднымъ для путешествія по большимъ дорогамъ. На немъ былъ лтній костюмъ изъ какой-то матеріи, врод дешеваго сюра, на ногахъ — легенькія ботиночки, на голов — черный цилиндръ, неправдоподобной формы, вышиной съ дымовую трубу, въ рукахъ — ни мшечка, ни узелочка, ни даже рубашки, завязанной въ платокъ, а только одна тросточка, можно было подумать, что онъ вышелъ прогуляться. Несмотря на утомленіе, которое онъ долженъ былъ испытывать посл долгихъ странствованій въ такой незатйливой аммуниціи, то въ товарныхъ, то въ скотскихъ вагонахъ, посл шатаній съ одной дороги на другую, при недостатк сна и пищи,— бдный малый не имя денегъ, съ большимъ трудомъ выпрашивалъ солдатскаго хлба въ растерявшихся интендантствахъ,— нашъ волонтеръ имлъ видъ счастливаго школьника, вырвавшагося на свободу и отправляющагося на какую-нибудь partie de plaisir.
— Ну, юноша,— сказалъ ему капитанъ,— постарайтесь приткнуться куда-нибудь, да поторапливайтесь! Мы сейчасъ отправляемся.
Крике скоро облюбовалъ себ мсто и забрался позади одного вагона, на верхъ лсенки, гд обыкновенно помщается тормазный кондукторъ. Среди всей этой боевой обстановки, на станціи, наполненной войсками, среди оглушительнаго грома, производимаго зарядными ящиками, фурами, орудіями, вкатываемыя на платформы, трудно было представить себ что-либо боле потшное, чмъ этотъ безконечно-долговязый малый, въ серенькомъ костюм, въ шляп лондонскаго трубочиста, взобравшійся на верхъ задняго вагона и сидящій, опершись локтями о колни и положивши подбородокъ на шишку своей тросточки.
— Эй, ты, наверху тамъ, росло-повыросло!— крикнул ему фельдфебель.— Багажъ-то сдать забылъ никакъ?
— А разв его надо сдать?— спросилъ Крике.
— А ты какъ бы думалъ? Тащи-ка, тащи его сюда!…
Крике сошелъ съ лсенки и, отдавая фельдфебелю тросточку, сказалъ:
— Вотъ, получите. Очень вамъ благодаренъ.
— Эге, да ты парижанинъ!— усмхнулся фельдфебель. Шутникъ, вижу… Парижанинъ, такъ?
Потомъ, осмотрвши волонтера и дивясь на его необыкновенную тонину, онъ, смясь, обратился въ нсколькимъ товарищамъ:
— Не густъ! Глядлки надо здоровыя, чтобы не промахнуться по такой палк… Тонковатъ для мишени.
Поздъ тронулся и медленно поползъ впередъ, безпрестанно останавливаясь и сторонясь на запасные пути, чтобы пропускать слдующіе другъ за другомъ позда, перевозившіе корпусъ Винуа. Приходилось стоять на одномъ мст цлыми часами, пока проносились мимо безсчетные фургоны и повозки, необходимые для передвиженія армейскаго корпуса и его багажа. Изъ всхъ вагоновъ высовывались кучи солдатскихъ головъ, обмнивавшіяся возгласами, пожеланіями, энергическими движеніями рукъ, криками: ‘Vive la France!’ Затмъ, пробгалъ слдующій поздъ, въ которомъ, начиная съ перваго вагона и до послдняго, тысячеголосый хоръ плъ Марсельезу. И, въ часы великой тревоги, было что-то глубоко хватающее за душу въ этихъ сначала далекихъ звукахъ, мшающихся съ гуломъ машинъ, мало-по-малу приближающихся, ростущихъ все crescendo, потомъ прорывающихся побднымъ гимномъ, когда поздъ мчался мимо насъ, и понемногу стихающихъ, сливающихся съ грохотомъ удаляющихся вагоновъ и теряющихся вмст съ исчезнувшимъ поздомъ. Казалось, будто геній отчизны, съ огненнымъ мечомъ въ рук, проносился въ вихр грома и молніи, крича: sur sum corda объятому ужасомъ народу.
Офицеры пользовались такими остановками, чтобы водворить больше порядка въ размщеніи людей. Капитанъ увидалъ Крике на его вышк, вытянувшимся во весь свой длинный ростъ, слдящимъ жадными глазами за умчавшимся поздомъ, уносившимъ тысячи людей на бой. Воодушевленіе, передающееся отдльнымъ личностямъ отъ сильно возбужденной толпы, энтузіазмъ молодости, восторженное чувство патріотизма охватили сердце юноши-волонтера и вызвали слезы на его глаза. Капитанъ окликнулъ его.
— Что съ вами?— спросилъ онъ.— О чемъ вы плачете?
— Отъ волненія, господинъ капитанъ… Хорошо-то какъ! Какъ чудно хорошо… Вдь, и мы, господинъ капитанъ, подемъ въ ту же сторону?… Въ ту же, господинъ капитанъ?… Какъ бы хотлось мн видть сраженіе!
— Успете, юноша,— сказалъ капитанъ съ озабоченнымъ видомъ.— Дайте срокъ, увидимъ еще не одно сраженіе.
И онъ внимательне осмотрлъ волонтера. Мальчикъ былъ необыкновенно милъ: кроткій, деликатный, хорошо воспитанный, онъ легко поддавался порывамъ своихъ лтъ, къ тому же, онъ былъ беззаботно веселъ, какъ истый парижанинъ, большой шутникъ, по врному замчанію фельдфебеля. Но что за костюмъ на немъ!
— Какъ это рясъ угораздило пуститься въ путь слишкомъ ужь налегк?— спросилъ его капитанъ.— Что же, вы думали встртить насъ у заставы, что ли?
— Дло въ томъ, господинъ капитанъ,— отвтилъ Крике,— что моя мамаша… она у меня добрйшая женщина, только очень экономная… Такъ вотъ, когда я отправлялся, мамаша и говоритъ: не зачмъ, говоритъ, теб брать съ собой платье, явишься въ полкъ, тамъ тебя однутъ съ головы до ногъ. Довольно и того, что ты собою жертвуешь для отечества, и нтъ никакой надобности трепать еще свои пожитки!… Да, вдь, и правда,— прибавилъ парижанинъ, улыбаясь, — судя по длу, здсь рискуешь не только истрепать, а и совсмъ растерять пожитки.
Поздъ двинулся впередъ.
Излюбленною мечтой Крике было увидать сраженіе. На него всегда производили сильное впечатлніе изображенія военныхъ эпопей, начиная съ ужасныхъ свалокъ Сальватора, стратегическихъ битвъ Ванъ-деръ-Млена и Лебрена и кончая героическими страницами Гроса, Гораса Верне и Ивона. Сраженіе представлялось ему происходящимъ непремнно въ широкой равнин, гд ничто не ускользаетъ отъ взгляда — ни бой грудь съ грудью, ни молодецкія атаки въ штыки, ни бшеная скачка кавалерійскихъ эскадроновъ, несущихся, какъ ураганъ, опрокидывающихъ и уничтожающихъ баталіоны пхоты, ни блестящій штабъ и самъ военачальникъ, къ ногамъ котораго повергаютъ цлый лсъ отбитыхъ непріятельскихъ знаменъ… Словомъ, онъ мечталъ увидать въ дйствительности т же картины кровавыхъ пировъ съ театральною обстановкой и съ обманчивою декораціей, и, разумется, не пропустилъ случая посмотрть необыкновенное зрлище.
Наконецъ, пришелъ желанный часъ, когда надежда увидать такъ увлекавшую молодое воображеніе драму готова была осуществиться. Срый лтній костюмъ былъ замненъ мундиромъ и панталонами съ лампасами, на юношу надли каску и латы, посадили его на лошадь и дали въ руку палашъ,— и готовъ импровизированный солдатъ: въ то время это быстро длалось.
Полкъ выступилъ раннимъ утромъ, на зар. Говорили, что предстоитъ большое жаркое дло. Крике ликовалъ, плъ и забавлялъ товарищей своими смшными выходками. Онъ былъ искренно веселъ, безъ тни фанфаронства, радовался отъ всей души, какъ дитя несмышленое. Еще бы,— онъ увидитъ сраженіе! И волновался онъ не боле, чмъ если бы шелъ смотрть панораму Ланглуа.
Мы подвигались впередъ по широкой лсной проск. Далеко влво отъ насъ слышались пушечные выстрлы.
— Ага!— проговорилъ Крике.— Начинается увертюра.
Въ эту минуту надъ нашими головами что-то прорзало воздухъ съ частымъ прерывистымъ шумомъ, похожимъ на клокотанье пара бгущаго локомотива. Это ‘что-то’ встртило на своемъ пути громадный тополь и перерзало его пополамъ. Верхушка съ трескомъ повалилась, ломая сучья и кусты.
— Разъ — прямо въ глазъ! Вотъ такъ свиснуло, братцы!— воскликнулъ Крике.— Это, должно быть, не въ цирк. Наконецъ-то увидимъ сраженіе!
Проска выходила на широкую равнину. Генералъ скомандовалъ остановиться и послалъ развдчиковъ на опушку. Въ числ ихъ былъ Крике. Впереди, насколько хваталъ глазъ, тянулась гладкая, пустынная равнина, окаймленная синющимъ вдали лсомъ. Хлбъ былъ снятъ, золотисто-палевыя жнива тянулись необозримымъ ковромъ и лишь кое-гд пестрли небольшими зелеными квадратиками неубраннаго картофеля или маленькими полосами пурпурнаго клевера, прямо противъ насъ, но тоже очень далеко, виднлся порядочный квадратъ боле высокой зелени съ красноватыми отливами,— должно быть, участокъ, засаженный свекловицей. Нигд ни малйшаго движенія, тишина невозмутимая. Только слва, попрежнему, доносился грохотъ артиллерійскаго боя.
Генералъ, выхавшій на опушку лса и разсматривавшій равнину въ бинокль, вдругъ приказалъ развдчикамъ отодвинуться въ чащу лса. Въ то время, какъ они возвращались, послышалось десятка полтора ружейныхъ выстрловъ. Крике получилъ въ спину кирасы такой толчокъ, что упалъ на шею лошади.
— Что такое? Что за фамильярности?— крикнулъ онъ, оправляясь въ сдл, такъ какъ пуля на излет ограничилась лишь тмъ, что закатила ему въ спину нчто врод здоровеннаго удара кулакомъ.
— А что, черносливомъ швыряются?— сказалъ одинъ изъ товарищей.
Крике обернулся назадъ и, заслонивши рукой глаза отъ солнца, принялся внимательно всматриваться въ равнину, казавшуюся совершенно пустынной. Надъ свекловичнымъ полемъ тамъ я сямъ появились маленькіе клубы синеватаго дымка и просвистало нсколько пуль, пробившихъ листву надъ его головой.
— Да възжайте вы въ лсъ!— крикнулъ ему офицеръ.— Чего стали?
— Вотъ такъ потшная исторія!— разсуждалъ Крике.— Свекловица стрляетъ!… Просто чудеса какія-то…
Мы углубились въ лсъ и повернули влво. Крике былъ очень недоволенъ: для чего нужно уходить куда-то, когда непріятель тутъ подъ руками? То ли бы дло — хорошая атака! Начиналось было сраженіе, и — вдругъ повернули назадъ! Что ему, Крике, за дло до какой-то тактики?… Ему сраженіе нужно, а его-то и отсрочивали, и онъ находилъ такую тактику ‘прескверною’.
Впрочемъ, онъ утшался тмъ, что мы приближались къ мсту боя,— уже ясно слышна была ружейная пальба. Наконецъ-то! Все идетъ хорошо, пришлось остановиться, чтобы пропустить транспортъ больничныхъ фуръ, отвозящихъ раненыхъ. Все жа это — частичка картины, и, притомъ, частичка многообщающая.
Въ эту минуту подскакалъ къ генералу ординарецъ и о чемъ-то говорилъ съ нимъ.
‘Ага,— подумалъ Крике,— приказъ атаковать!…’
Ординарецъ, дйствительно, привезъ приказъ — только не атаковать, а занять ближайшій оврагъ, изъ котораго ршительно ничего не было видно, кром изрытой стны карьеры известковаго камня. Опять неудача, Крике!… Въ овраг былъ родникъ, врачи распорядились сносить сюда раненыхъ, обмывали ихъ и длали перевязки. Крике хотлъ, по крайней мр, хоть поразспросить.
— Что тамъ наверху длается?— обратился онъ къ одному пхотинцу.
— Кто же ихъ знаетъ,— отвтилъ раненый.— Разв намъ извстно?… Знаю я вотъ, что мн влетло!
Спрашивалъ онъ еще одного стрлка, потомъ зуава, и оба отвтили то же самое. Черезъ часъ является опять адъютантъ. Что такое? Садятся на коней… атаковать? Какъ же! Ведетъ онъ насъ къ чорту, невдомо куда. Насъ останавливаютъ, двигаютъ въ одну сторону, въ другую, спшиваютъ, командуютъ: ‘Сабли на-голо!’ ‘Сабли въ ножны!’ и кончаютъ тмъ, что запрятываютъ въ какую-то лощину. Такъ шло дло до самаго вечера. Сраженіе продолжалось далеко отъ насъ. Посл всхъ этихъ маршей и контръ-маршей, которые, вроятно, содйствовали выполненію геніально задуманнаго общаго плана, мы были крайне удивлены, очутившись къ ночи въ своемъ лагер.
Крике остался очень недоволенъ. Побывать такъ близко отъ театра и не имть возможности войти — было, на самомъ дл, обидно. Нашъ волонтеръ попробовалъ еще не разъ выспросить про содержаніе пьесы:
— Ты что видлъ? Гд вы были? Куда васъ водили?
— Почемъ я знаю,— былъ постоянный отвтъ.— Видлъ село, лсъ, равнину, опять лсъ… видлъ дымъ, видлъ падающихъ товарищей, убитыхъ, раненыхъ…
— Ну, стало быть, незадача,— разсуждалъ Крике самъ съ собою, вздыхая.— Авось въ слдующій разъ увижу сраженіе.
Черезъ нсколько времени мы отправились опять въ экспедицію, которая, судя по приготовленіямъ, по приказамъ и по разнаго рода слухамъ, должна была вести къ цлому ряду большихъ сраженій. Дло шло опять о томъ, чтобы освободить Парижъ отъ блокады.
Мы выступили въ походъ и шли берегомъ Марны. Но и тутъ, насколько хваталъ глазъ, нигд не было видно ни тни непріятеля, не слышно было ничего, кром топота нашихъ лошадей о замерзшую землю. Между тмъ, здсь уже побывали войска и текла кровь. На дорог валялась повозка маркитантки съ разбитымъ колесомъ и убитою лошадью. Одинъ національный гвардеецъ изъ маршеваго полка, кое-какъ тащившійся въ Парижъ съ окровавленною головой, разсказалъ намъ, что маркитантка тоже убита и съ нею нсколько человкъ выстрлами прусской баттареи, расположенной въ прогалин лса Нейльи-на-Марн, на вершин холма, вправо отъ насъ. Разсказывалъ онъ еще, что фортъ Ножанъ стрлялъ по этой баттаре и заставилъ ее замолчать, и что, должно быть, ее хорошо поучили, если она пропускаетъ случай поупражняться по такой хорошей мишени, какъ наша кавалерія въ блестящихъ кирасахъ.
— Тамъ будетъ жарко,— прибавилъ онъ.— Ихъ тьма-тьмущая, да и нашихъ довольно,— охулки на руку не положатъ. Эко горе, что меня-то изувчили!… А сраженіе будетъ здоровое!
— Эй, смотри, товарищъ,— сказалъ ему одинъ весельчакъ кирасиръ,— не захворай отъ такой печали! Если идешь въ Парижъ, такъ, стало быть, не по вкусу теб загородныя прогулки, а то бы, пожалуй, не вернулся?… Вкусы бываютъ разные. Вотъ у насъ есть молодецъ, который изъ-за того и въ волонтеры пошелъ, чтобы увидать сраженіе!… Похлопочите ка устроить ему это!…
Крике былъ въ восхищеніи.
Въ эту минуту съ правой стороны грянулъ пушечный выстрлъ. Ножанъ послалъ снарядъ одного изъ своихъ громадныхъ орудій на холмъ Нейльи, который ‘поучили’ всего только часъ назадъ, но, должно быть, мало поучили, такъ какъ съ форта замтили, что невидимая намъ, неисправимая прусская артиллерія опять закопошилась на своей баттаре. Она не выказала, впрочемъ, большаго упрямства, отвтила однимъ выстрломъ и замолчала.
Увы! и одного было больше, чмъ достаточно. Снарядъ лопнулъ у ногъ лошади Крике, побивъ лошадей и людей, въ томъ числ и національнаго гвардейца, тащившагося въ Парижъ успокоить свою семью. Несчастнаго Крике вынули изъ-подъ убитой лошади съ страшно растерзанною и раздробленною ногой. Ему была сдлана ампутація, и онъ какимъ-то чудомъ выздоровлъ.
Мы часто встрчаемъ его въ Париж. Онъ сформировался, потолстлъ, здоровъ, красивъ, и, несмотря на деревянную ногу, бодрою походкой отправляется на службу въ свое министерство. Одно только печалитъ его, что не осуществилась его завтная мечта. Но къ этому горю онъ относился, какъ подобаетъ философу.
— Что всего обидне,— говорилъ онъ намъ,— ногу потерялъ, а не видалъ ни тни прусака и ни участвовалъ ни въ одномъ сраженіи. Должно быть, такъ уже суждено мн — не бывать въ сраженіи… Изъ этого слдуетъ, что надо быть умреннымъ въ своихъ желаніяхъ и сдержаннымъ въ порывахъ. Ничего не подлаешь, если нтъ удачи!… Впрочемъ, есть же у Надо {Густавъ Надо (Nadaud) — музыкантъ и поэтъ, писавшій во вкус Беранже куплеты, псенки, которыя самъ клалъ на музыку, и салонныя оперетки. Кром того, имъ написанъ романъ Une idylle (1801 г.) и Mes nottes d’infirmier (1871 г.). Прим. пер.} крестьянинъ, который такъ и умеръ, не видавши Каркасона!…