КАДЕТСКАЯ КРИТИКА РЕЧИ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА МИНИСТРОВ
КАДЕТСКАЯ КРИТИКА РЕЧИ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА МИНИСТРОВ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Кадетская критика речи председателя Совета Министров, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003
Кроме голоса государственной необходимости и народной нужды, в аграрном вопросе замешалось и сильнейшее ‘классовое чувство’ — классовое или сословное соревнование, зависть, недоброжелательство, которое хлопочет не о том одном, как себе помочь, но как ‘доехать’ другого, своего векового недруга. Государство, которое не знает ‘врагов’, а знает только подданных и граждан, не только не может стать на эту точку зрения, но не может и допустить ее к властному участию в разрешении вопросов государственной и народной важности. П. А. Столыпин в своей речи по земельному вопросу совершенно ясно выразил, что у нас ‘хиреет’ крестьянство, что у нас мужицкий мир — ‘больной’ мир, и больной от малоземелья. Тон его слов в этой части речи гораздо многозначительнее и, смеем думать, нравственнее дешевеньких патетических выкликов газет и многих депутатов: дешевых, мы говорим потому, что эти выклики ни к чему не обязывают выкликающих, ничего у них не отнимают и, словом, не содержат активного или пассивного риска. Это голоса тротуарных фланеров, которые указывают голытьбе на богатых: ‘Чего не пользуетесь моментом’. Напротив, в устах премьер-министра слова о ‘больном, хиреющем крестьянстве’ звучат и грозной тревогой, и нравственной болью, и политическою готовностью посторониться перед этою ‘болью’ до пределов крайней возможности. Только целость, величие и устойчивость России выше нужды ‘многочисленнейшего класса’ населения, но все же — класса, коего выше стоит целое. Целость, величие и устойчивость России и составляют те ‘пределы возможного’, до которых правительство может отступить и далее которых оно не вправе отступить, оставаясь верным себе и не становясь предателем целых исторических классов населения, менее численных, чем крестьянство, но ни малейше ни в чем не повинных, чтобы их приносили ‘на заклание’ кому бы то ни было и чему бы то ни было. Право, справедливость имеют свои ‘автономные’ принципы, которые никак не могут уступить никакой материальной нужде. Голод просит о помощи, но когда голодный отнимает у имущего кошелек с деньгами, он из объекта филантропии переходит в объект уголовного права.
‘Речь’ в передовой статье называет речь П. А. Столыпина ‘крупным событием дня как по своему содержанию, так и по внешним условиям ее произнесения’. Указывая на то место ее, где премьер-министр признал возможною и полезною ‘принудительность отчуждения’ для уничтожения чересполосицы, или свободного доступа крестьянам к водопою, и вообще для урегулирования мелких сельских и деревенских нужд, газета едва ли с искренним торжеством трубит, что это знаменует собою отступление от заявления, что принудительное отчуждение недопустимо. Неужели газета серьезно не усматривает, что и в первой декларации перед первою Думою правительство не отвергало возможности частичных отчуждений, решительно всегда практиковавшихся им, а отвергло оно только общую идею широкого отчуждения, совершенно отвергнутую и П. А. Столыпиным. Но газета, старясь что-то затушевать, принимает вид победителя, не одержав никакой победы. Она по обычаю взбалтывает уксус и мед, мешает желчь и сахар, хвалит и порицает, шипит и льстит в одно и то же время и видом какой-то одержанной победы едва ли не прикрывает намерение серьезного отступления. Она очень хорошо понимает и предвидит, что решительные и бурные настояния Г. Думы на ‘ограбном праве’, которые уже составили бы не предварения социальной революции, а самую фазу социальной революции, всенепременно и безусловно будут иметь последствием роспуск Думы, что устами председателя Совета Министров правительство заявило, что оно ни в каком случае не допустит насилия одного класса населения над другими, и что, пока у кормила власти находится человек с твердым умом, — оно от этого своего заявления не отступит, и что, следовательно, нет другого выбора для теперешнего состава Думы, как или разойтись в качестве частных обывателей по домам, или принять ту точку зрения на аграрный вопрос, которую выразил П. А. Столыпин в словах, что вопрос этот можно не ‘разрешить’, а ‘разрешать’. Все должно уйти в процесс, в работу, все должно идти в форме системы законоположений и мероприятий, постепенных, последовательных, и, словом, что Думе нужно отказаться от метода: ‘разом налегли и разрешили’, ‘ограбили и осчастливили’. Газета, затушевывая эту необходимость отказаться от пламенных чаяний ‘левых’ и, в сущности, выражая согласие с приглашением премьер-министра работать долго и постепенно над улучшением быта крестьян, — говорит, что речь такими-то и такими-то недостатками и неосторожностями (очень темными в изложении газеты), к сожалению, ‘произвела впечатление совершенно обратное тому, какое она объективно могла бы вызвать‘, и приглашает думцев и свою партию ‘серьезно и долго поработать’, прибавляя и предостерегая, что ‘бросать эту работу в ответ на речь Столыпина было бы явной нелепостью’. Словом, ‘мы вас не уважаем и вас ругаем, хотя втайне согласны с вами’ — этот постоянный свой тон и свой смысл ‘Речь’ выдержала и на этот раз. Совсем бы хорошая партия эти кадеты, да только не разберешь, маска ли в них говорит или то, что под маскою. Всегда два языка, два голоса, — наружу и шепотком.
Обещая позднее приступить к выяснению ‘научной и практической ценности’ взглядов на земельный вопрос, высказанных П. А. Столыпиным, газета дает место как бы для ответной речи пресловутому Кутлеру. Но что же это за выцветший оратор, за полинялая бездарность. Этот ех-министр и ех-социалист есть вовсе не критик чужих мыслей и взглядов, как полагает о нем газета и партия, а жалчайший типографский корректор, путающийся в описках и недомолвках, поправляющий почти стиль чужой речи, ее отделку, — без всякой попытки спорить по существу и без всякой цельной мысли в собственной голове. Г-н-де Столыпин грешит тем, что считает социалистов недостаточно ‘государственниками’, тогда как они-де вполне государственники. Точно г-н Столыпин защищал в Думе ученую диссертацию, а Кутлеру предоставлено утвердить или не утвердить его в степени магистра по политической экономии! Далее, видите ли, у г-на Столыпина опять встречается противоречие: с одной стороны, он приветствует ту часть программы кадетов, где они говорят, что крестьянам следует предоставить самим на местах выработать полезную им форму землевладения и вообще самим устроиться с полученною землею, а с другой стороны, он говорит о наследственном закреплении за крестьянами земельных участков. Но ведь он говорит об этом как о желательном, а не как о чем-то принудительном, обязательном! Он ясно и раздельно указал в своей речи, что община пусть сохраняется там, где она жизнеспособна и приносит свой древний хороший плод, но что не надо держать насильственно в общинных формах землевладения те местности, где община, так сказать, уже выветрилась, исторически омертвела, где она всем вредит, всех отягощает, никому не приносит пользы, кроме тунеядцев, лентяев и дармоедов. В-третьих, г. Столыпин противоречит себе в том, что, с одной стороны, настаивает на сохранении частной собственности, а с другой — признает принудительное отчуждение в тех случаях, когда оно нужно для уничтожения чересполосицы и проч. Г. Кутлер торжествует. ‘Если, — аргументирует он, — принудительное отчуждение нарушает идею собственности, то, очевидно, оно должно быть отвергнуто как для расширения крестьянского землепользования, так и для его улучшения. И наоборот, если отчуждение допустимо для устранения чересполосицы, то нельзя отвергать его для расширения крестьянского землепользования’.
Ах, мудрец, мудрец! Любой гимназист мог бы ему объяснить, что в одном случае будут взяты у землевладельцев кусочки земли, не жизненные для их владений, а в другом случае будет взята вся земля целиком, и разве-разве будут оставлены обрезки прежним владетелям. И что есть разница в возгласе: ‘Снимите сюртук’, когда это говорит портной, желающий снять мерку или взять сюртук в починку, и когда говорит это ‘экспроприатор’, уносящий снятый сюртук под полою.
Линялый человек и линялые речи…
НВ. 1907. 13 мая. No 11194. Б. п.