Кабинетъ журналиста.
Кабинетъ журналиста.
. Б.
‘Сверная Пчела’, No 24, 1826
Кабинет журналиста, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1826
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Почти вс Французскіе и Англійскіе журналисты и наблюдатели нравовъ описывали кабинеты Издателей публичныхъ листовъ. Многія изъ этихъ описаній переведены на Русскій языкъ, я прочелъ ихъ, и ршился нарочно постить одного моего пріятеля журналиста, списать съ натуры его кабинетъ, и представить публик, дли сравненіи онаго съ кабинетами Французовъ, Нмцевъ или Англичанъ. Не знаю, почему Жуи не совтуетъ обжор заходить въ кухню, а любителю Словесности въ кабинетъ журналиста. Я думаю совсмъ напротивъ, и знаю, что записной гастрономъ любитъ иногда заглянуть въ кухню. Надюсь, что и нкоторые мои читатели полюбопытствуютъ посмотрть, гд и какъ стряпаются для нихъ журнальный винегретъ и литературные холодные паштеты. Милости просимъ со мною.
Я пришелъ къ журналисту въ десять часовъ утра: это заставило его, вмсто привтствія, сдлать такую гримасу, что у меня самого сдлалось въ роту горько, какъ посл пилюли. Пріятель былъ обложенъ кругомъ иностранными Газетами и Журналами, статейками различнаго формата, и книгами стиховъ и антикритикъ. ‘Не морщься и не кривись, пріятель: я не стану мшать теб!’ сказалъ я: ‘но позволь мн посидть у тебя часика два въ безмолвіи, общаю теб за это статеечку. ‘ — ‘Чуръ не антикритику!’ — возразилъ журналистъ.— ‘Нтъ, оригинальную.’ — ‘Ну, изволь, только сиди смирно и не перебирая книгъ и бумагъ.’ Мы услись: онъ за столомъ своимъ, а я на соф въ углу, какъ ловецъ, ожидая добычи.
Вдругъ зазвенлъ колокольчикъ у дверей, и чрезъ нсколько минутъ вошелъ въ кабинетъ молодой человкъ съ растрепанною прическою l’incroyable, въ коротенькомъ обтянутомъ сертук, въ десятицвтномъ жилет. Платокъ у него былъ повязанъ, или лучше сказать, застегнутъ съ такимъ искуствомь, эмблематическою булавкою, что при первомъ взгляд можно было подумать, будто онъ наклеенъ на ше. Томными взорами онъ окинулъ комнату, и увидвъ на стн зеркало, сладостно улыбнулся, поправилъ, то есть всклочилъ волосы и обратился къ Журналисту, который во все это время смотрлъ на него съ удивленіемъ, какъ на заморскаго звря.
Поэтъ. Я прислалъ вамъ Элегію или мое признаніе въ любви: до сихъ поръ она не напечатана.
Журналистъ. Согласенъ, что ваша Элегія чрезвычайно нжна и чувствительна, но какъ въ ней нтъ никакихъ общихъ піитическихъ красотъ, возвышенныхъ чувствованій или картинъ, то какая вамъ нужда длать публику повренною своихъ нжныхъ и тайныхъ ощущеніи? Я полагаю даже, что и предмету вашей любви будетъ непріятно стихотворное объявленіе.
Поэтъ (улыбаясь). Вы не Поэтъ и не понимаете, что чувствительность есть душа Поэзіи.
Журналистъ. Вижу, что съ вами должно быть откровенне: въ вашей Элегіи, я вижу не чувствительность, а наборъ словъ, означающихъ нжныя ощущенія, которыя изображены въ судорожныхъ движеніяхъ. Вы представили себя лаокоономъ любви: но я вижу гримасы, а не вижу страданія.
Поэтъ. Прекрасное сужденіе! но вс мои друзья и родственники плакали, заливались горькими слезами при чтеніи этой Элегіи! Если вамъ угодно къ намъ откушать, то вы увидите, какое дйствіе производитъ эта піеса…
Журналистъ. Посл обда и я готовъ плакать — а все таки не напечатаю.
Поэтъ. Ну, а что вы сдлали съ моими стихами на мигрень любимой собачки прелестной Эвфросиніи?
Журналистъ. Я завернулъ въ нихъ лекарство для любимой моей лошадки.
Поэтъ. Вы любите тушишь, а сами не понимаете поэтическихъ шутокъ.
Журналистъ. Скажу вамъ не шутя, что всякая піеса стихотворная и прозаическая, шутливая или серіозная, должна имть какую нибудь цль. А въ вашихъ піесахъ…
Поэтъ. Ха, ха, ха! неужели Поэзія должна имть цль? Я пишу, что мн придетъ въ голову, что принесутъ рима и размръ стиховъ, и вовсе не думаю о содержаніи, о цли…
Журналистъ. Слдовательно и я не могу помышлять о вашихъ піесахъ.
Поэтъ. Прекрасно! и такъ я вамъ покажу, что умю писать сатиры и эпиграммы съ цлію: до свиданія.
Едва я отворилъ ротъ, чтобъ посмяться съ пріятелемъ на счетъ милаго Поэта, какъ вдругъ вошелъ человкъ съ важнымъ видомъ, весьма вжливо поклонился, и прислъ возл стола.
Незнакомецъ. Я слыхалъ, что вы имете нужду въ сотрудникахъ. Рекомендую себя, къ вашимъ услугамъ.
Журналистъ. Въ сотрудникахъ, благодаря Бога, я не имю нужды, но всегда готовъ соединиться съ трудолюбивымъ и знающимъ Литераторомъ. Въ какомъ род Словесности или въ какихъ Наукахъ вы упражняетесь?
Незнакомецъ. Я знаю много, но на первый случаи намренъ переводить: вотъ вамъ образчикъ моихъ трудовъ.
Журналистъ (взявъ бумагу, читаетъ.)
Незнакомецъ. Сколько я могу получать отъ васъ?…
Журналистъ. Позвольте, не въ томъ дло: вашъ переводъ показываетъ совершенное незнаніе Русскаго языка.
Незнакомецъ. Я знаю Французскій, Нмецкій, Англійскій, Голландскій, Шведскій языки…
Журналистъ. Но я издаю журналъ на Русскомъ язык:, мн надобны статьи, писанныя по-Русски.
Незнакомецъ. Помилуйте, я природный Русскій, Ярославской губерніи.
Журналистъ. Вотъ въ томъ то и бда, что мы въ Ярославл и Костром хотимъ быть Французами и Голландцами, и не радемъ о нашемъ природномъ язык.
Незнакомецъ. Неужели Русскому надобно учиться по-Русски? это я слышу впервые.
Журналистъ. Надобно и непремнно надобно, а то будешь стыдно, когда какой нибудь Грипусье станетъ поправлять насъ.
Незнакомецъ. Но отъ васъ зависитъ поправлять мои статьи, предъ выпускомъ ихъ въ свтъ.
Журналистъ. Я не могу взять на себя обязанности учителя, и платить за это, вмсто того, чтобы самому получать награду.
Незнакомецъ. Но я вамъ укажу ошибка въ вашихъ статьяхъ, докажу…
Журналистъ. Это состоитъ въ вашей вол, только теперь извините: мн право нкогда…
Незнакомецъ. Вы увидите это въ печатномъ: прощайте.
‘Вотъ опять непріятель!’ сказалъ я, когда незнакомецъ вышелъ, ‘Это еще ничего!’ отвчалъ журналистъ: ‘послушай за глазами. Мы имемъ дло съ самою чувствительною частью нравственнаго состава человка, съ самолюбіемъ: это неизлечимая рана на сердц, и Критикъ или журналистъ, при каждой литературной операціи, дотрогиваясь ланцетомъ до больнаго мста, возбуждаетъ крики, вопли и даже изступленіе. Посвятивъ себя однажды въ это званіе, надобно хладнокровно переносить вс эти порывы страстей. Но вотъ опять звонятъ.’ — Быстрыми шагами, съ поднятою головою, вошелъ человкъ небрежно одтый, а за нимъ другой съ улыбающимся лицемъ и потупленными взорами. О ни безъ чиновъ подвинули стулья, и начали разговаривать съ журналистомъ.
Первый Авторъ. Вы обругали мою книгу, милостивый государь!
Журналистъ. То есть, я сказалъ, что она не хороша, и представилъ этому доказательства.
Первый Авторъ. Вы сказали, что хотя въ моей книг, кое-гд и проблескиваютъ мысли, но он выражены дурнымъ языкомъ, темно, непонятно, безъ Грамматики … и всего не вспомню!
Журналистъ. Я такъ думаю и врю.
Первый Авторъ. Но я взялся излагать Философію, Эстетику, а не правила языка, не Грамматику. Вы поступили со мною несправедливо.
Второй Авторъ (съ улыбкою.) А о моемъ сочиненіи вы сказали, что хотя языкъ чистъ, фразы гладки, обработаны, періоды плавны, но слогъ напыщенъ отъ излишняго употребленія несвойственныхъ эпитетовъ, и что въ цломъ сочиненіи, кром декламаціи, нтъ ни одной справедливой мысли, нтъ ни одного возвышеннаго чувства, вс силлогизмы ложны.
Журналистъ. Такъ я думаю, и старался доказать это.
Первый Авторъ. Но въ вашихъ сужденіяхъ явное противорчіе: отъ одного вы требуете чистаго языка и слога, а отъ другаго мыслей.
Журналистъ. Безъ соединенія этихъ необходимыхъ условіи, книга не можетъ быть хорошею.
Первый Авторъ. Но знаете ли вы, какое я занимаю мсто?
Журналистъ. При подобныхъ случаяхъ, я не помню.
Второй Авторъ. Вы знаете ли мои связи?
Журналистъ. Я смотрю только на связь идей, у истинъ и періодовъ.
Первый Авторъ. Я бы вамъ совтовалъ написать самому антикритику, и помстить подъ чужимъ именемъ.
Второй Авторъ. И я также.
Журналистъ. Этого я не сдлаю ни для кого и ни за что.
Оба Автора встаютъ и говорятъ вмст: ‘И такъ прощайте, вы вскор о насъ услышите.’
‘Воля твоя, братецъ, а твое ремесло не только непріятно, но даже опасно!’ сказалъ я.— ‘Любезный другъ.’ отвчалъ мн журналистъ: ‘на этихъ дняхъ, я говорилъ одному умному, ученому и благородномыслящему чиновнику, что я удивляйся, какъ онъ можетъ трудиться съ такимъ рвеніемъ, не помышляя о наградахъ, когда нкоторые его товарищи происками вылзли гораздо выше его, и надъ нимъ же издваются при случа. Я доволенъ моею судьбою, отвчалъ почтенный чиновникъ, и обязанъ этимъ моему отцу, который всегда говорилъ мн: трудись, исполняй свою обязанность, и не ропщи никогда на свою участь, для этого смотри чаще внизъ, чмъ вверхъ. На верху ты найдешь многихъ, которымъ бы ты сталъ завидовать, и чрезъ это, ты потерялъ бы спокойствіе: внизу, ты увидишь тысячи, которые почли бы себя счастливыми, если бъ были на твоемъ мст: это будешь утшать тебя и успокоивать.— Такъ и я поступаю.’
Разговоръ нашъ прервалъ длинный, сухощавый, желтолицый человкъ. Онъ медленными шагами вошелъ въ комнату, изъ подлобья осмотрлся кругомъ, заглянулъ чрезъ двери въ другія комнаты, улыбнулся нсколько разъ, поправилъ галстухъ и слъ.
Г-нъ XX. Вы изволите служить гд нибудь?
Журналистъ. Служу отечеству моими малыми способностями, публик моими трудами, служу многимъ семействамъ, длясь съ ними моими доходами, и ожидаю, пока случаи представится, жертвовать жизнію за Царя и отечество.
Г-нъ XX. Хорошо, хорошо. C’est bien dit. У васъ хорошая квартира!
Журналистъ. Да, я плачу за нее наличными деньгами.
Г-нъ XX. И мебели довольно изрядны!
Журналистъ. Они содержатся въ чистот.
Г-нъ XX. Круглый столъ въ столовой: вы принимаете гостей къ обду?
Журналистъ. Гостей не подчиваю, но душевно радъ, когда Литераторъ пріятель раздлитъ со мною или трапезу, приправленную веселостью и радушіемъ.
Г-нъ XX. У васъ есть и экипажецъ?
Журналистъ. Да, чтобы въ разныхъ частяхъ города собирать статейки, осматривать любопытныя мста и навщать больныхъ пріятелей.
Г-нъ XX. Гмъ! и вы не занимаете никакого тепленькаго, доходнаго мстечка?
Журналистъ. Я вамъ сказалъ, что служу публик: тружусь три четверти дня, а иногда и половину ночи, и живу спокойно и счастливо подъ покровительствомъ мудраго Правительства и при благосклонности публики.
Г-нъ XX. Это удивительно —
Журналистъ. А это не удивительно, когда вы видите людей, о которыхъ сказалъ И. А. Крыловъ:
И подлинно, весь городъ знаетъ,
Что у него ни за собой,
Ни за женой,
А смотришь, помаленьку
То домикъ выстроитъ, то купитъ деревеньку.
Вамъ кажется не удивительно, когда люди, получающіе тысячу рублей жалованья, даютъ пиры, здятъ въ каретахъ, занимаютъ цлые этажи и дачи. Мои доходы и расходы, напротивъ того, вы можете счесть но пальцамъ: стоитъ только развернуть эту книгу.
Г-нъ XX. О, вы горячо взялись: я только хотлъ полюбопытствовать, извините, я пришелъ подписаться на вашъ журналъ отъ Князя А. А.
Журналистъ. Милости просимъ.
Пока журналистъ изготовлялъ билетъ для испытателя, вошло еще трое подписчиковъ, которыхъ мой пріятель просилъ ссть и подождать.
Г-нъ XX. Вы напрасно помщаете древности въ своемъ журнал. Какая кому нужда до старины? мы вс живемъ въ настоящемъ и настоящимъ. Къ тому же, когда дловымъ людямъ заниматься серіозными предметами? Посл дла, надобно искать уму отдохновенія. Повсть, сказочка, стишки, расказецъ — вотъ, что должно быть въ журналъ.
Первый подписчикъ. Извините: кто хочетъ быть полезенъ въ настоящемъ времени, тотъ долженъ углубляться въ прошедшее. Я именно для Исторіи подписываюсь на журналъ. Только, признаюсь, не люблю Критики.
Второй подписчикъ. А я именно люблю Критики, которыя очищаютъ вкусъ, усовершаютъ Словесность, и выказывая истинныя дарованія, обнаруживаютъ невжество и литературное самозванство.
Третій подписчикъ. Къ чему эти сатирическія статейки о нравахъ? къ чему насмшки надъ ябедниками, взяточниками, картежниками и т. п.? Вдь кто нибудь можетъ взять на свой счетъ, и выйдетъ личность.
Журналистъ. Только бъ статьи были писаны безъ личностей, а тмъ лучше, если кто тихомолкомъ возметъ на свой счетъ сатиру. Орудіе насмшки лучше исправляетъ нравы, нежели длинные философическіе трактаты. Всякой стыдится быть похожимъ на описанный оригиналъ, а это ужъ очень много и первый шагъ къ исправленію.
Первый подписчикъ. Но зачмъ вы помщаете стихи?
Г-нъ XX. Помилуйте!— Стиховъ, поболе стиховъ!
Журналистъ. По откуда взять хорошихъ?
Г-нъ XX. Перепечатывайте изъ другихъ журналовъ.
Журналистъ. Эту промышленость предоставляю литературнымъ трутнямъ.
Третій подписчикъ. Пожалуйте, не печатайте философическихъ отрывковъ, разсужденій и т. п.
Второй подписчицъ. Напротивъ того, печатайте, печатайте!
Журналистъ. Чтобъ угодить всмъ, я буду печатать все что вамъ угодно, и что вамъ неугодно.
Въ это время вошелъ старый знакомецъ журналиста, и вынувъ бумагу изъ за пазухи, положилъ на столъ.
Старый знакомецъ. Ты мастеръ писать, братецъ, пожалуйста поправь эту просьбицу, да сочини письмецо къ одной важной особ.
Журналистъ при сихъ словахъ надлъ поспшно сюртукъ, схватилъ шляпу и бросился опрометью бжать со двора. Мы вс вышли за нимъ, и я на другой день, въ исполненіе моею общанія, прислалъ ему эту статью.