Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВ. НОВАЯ ШКОЛА
Москва, 1898.
Новая книга г. Победоносцева примыкает тесно к прекрасной, им же ‘изданной’ год назад, книге: ‘История детской души’. Тенденция обеих книг — религиозно-воспитательная.
Как в ‘Истории детской души’ г. Победоносцев воспользовался (отчасти переводя) материалом, какой дала ему несколько восторженная и наивная книжка г-жи Корелли, так в ‘Новой школе’ он пользуется материалом, какой дает ему книга француза Демолена: ‘От чего зависит превосходство англосаксонского племени’. Но он берет обе книги как материал, как иллюстрацию, как ходячее и частное мнение, которое обширным и проницательным умом возводит сам к универсальным обобщениям, к коренным требованиям преобразований. ‘Новая школа’ вращается около тех нелепостей, которые ‘новое’ безумное ‘просвещение’ нагородило около детской души, отроческой души, юношеской души, и горделиво этот огород бессмыслиц назвало ‘школою’, потребовав ей ‘привилегий’ и даже обязательности’. Больно, мучительно для человека, любящего человеческую душу (и что-нибудь в ней понимающего), входить в детали этой школы, как Дангу было тяжело перед преддвериями ‘ада’ — ‘lasciate ogni speranza’ {оставьте всякую надежду’ (ит.).}! Для ума не изломанного, для сердца не отравленного, здесь все представляется такою несообразностью, которая долго-долго держится в вашей душе, и только переставая думать о школе, ‘выходя из школы’, вы вздыхаете с чувством облегчения, как бы выйдя на свежий воздух. Книга г. Победоносцева указывает читателю много таких печальных черт, и негодование его растет по мере того, как он перевертывает страницы. Не будем на них останавливаться, не будем уже потому, что они всем известны и, наконец, ум тупеет, говоря бессильное ‘нет’, ‘нет’ перед практически всемогущим и косным ‘да’, ‘да’. Но хоть один пример, как и всегда — комический: во французских коллегиях, если воспитанника вызывает частным образом на несколько слов профессор школы, то ученик несет в руках следующий печатный бланк: ‘Класс 5-й, воспитанник (имя рек), приглашается г-ном (имя профессора), он должен выйти из класса в 2 ч. 45 м. (подпись отпускающего чиновника), должен вернуться в класс в 3 ч. 2 минуты’, — подпись профессора, который к себе позвал ученика. (‘Новая школа’, стр. 66.) Можно представить себе, как свободно и интимно, а следовательно, и как воспитательно, будет собеседование ученика и учителя, которые оба оглядываются на обязательный для них ‘бланк’. Это ужасная полиция формы сторожит дни и ночи, часы и минуты учителя и ученика: удивляться ли, если у них обоих развивается какая-то психопатическая боязнь этой формы, а между тем вся последующая жизнь мальчика потечет в формах, в необходимых и важных формах деятельности, к самому существу которых он уже в школе чувствовал страх и отвращение. Можно сказать, каждая мелочь школы вырастает в аномалию жизни, но что в школе было ребячески-глупо, в жизни, в ее огромных очертаниях, становится чудовищно и преступно. Возьмем ли мы лживость, вытекающую из страха ученика к школе: это практика школьного обмана, которая хоть и без программ, но проходится усерднее всякого программного предмета — она отражается в большой жизни, во взрослой жизни. Этим круговоротом лжи и лживых людей образуется ‘течение’, против которого немощен каждый идти. Мы взяли только две черты: но каждый знает, что дух лжи и дух формы суть краеугольные камни ‘новой школы’, без коих в ней ‘ничто же бысть, еже бысть’. Таким образом, ‘lasciate ogni speranza’ относится к самому пульсу новой школы, и это ставит читателя перед вопросом о действительно новой, и от корней новой школе, которая может, конечно, утвердиться лишь над руинами теперешней. Мысль читателя, пугающаяся перед этою темой, уклоняется невольно от нее в сторону размышлений: да каким же образом Европа, повитая и увитая науками, к началу третьего тысячелетия своего существования все еще не имеет не только твердого типа праведной школы, праведного питания детской души ‘млеком научения’, но и никакой ее идеи? Книга г. Победоносцева, проникнутая вся горечью и негодованием, оставляет читателя в сумерках этого недоумения. Если мы сопоставим его новую книгу с другими, не так давно появившимися, мы увидим, что и вообще ум автора их, столь долго проплавав в море житейском, очень мало утешен, очень мало надеется, и вместе с Экклезиастом мог бы повторить: ‘Восходит солнце и заходит солнце — и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все вещи в труде, нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после. Я, Экклезиаст — был царем над Израилем: и предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость, и увидел, что во многой мудрости — большая печаль, и кто умножает познания — умножает скорбь’. И среди всяческих ощущений есть одно только для всякого доступное утешение: созерцание твердынь мира, который все тот же окрест этих человеческих в нем крушений, и свеж сегодня, непорочен сегодня, как в дни Экклезиаста. История труда человеческого была бы невозможна, если бы общее и постоянное ее условие, ее лоно — не было в самом деле глубоко и совершенно отлично от нее в ее сутолоке и вечном развращении, оттого новые люди и новое поколение начинают жизнь иногда так легко и бодро, как бы ничего не произошло и как бы это был безгрешный человек на безгрешной ‘мате— ри’-земле. Великое утешение, от которого хочется и нужно оторвать частицу после прочтения столь истинной, но до излишества горькой книги, как ‘Новая школа’, автора, голос которого столь авторитетен для России.
КОММЕНТАРИИ
НВип. 1898. 9 дек. No 8185. С. 7.
Розанов неоднократно писал об обер-прокуроре Св. Синода (1880-1905) К. П. Победоносцеве: рецензировал 5-е издание ‘Московского Сборника’ Победоносцева (статья ‘Скептический ум’ // НВ. 1901. 23 нояб., вошла в книгу ‘Около церковных стен’), на отставку Победоносцева откликнулся статьей ‘Гамлет в роли администратора’ (НВ. 1906. 17 февр., вошла в книгу ‘Когда начальство ушло…’), после смерти Победоносцева написал несколько статей и воспоминаний о нем.