В.В. Розанов
В.В. Розанов
К открытию Общества охранения женских прав
К открытию Общества охранения женских прав
К открытию Общества охранения женских прав, Розанов Василий Васильевич, Год: 1910
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Сегодняшний день в Большом зале городской думы совершается торжественное открытие вновь основанного Общества охранения прав женщин. Личный состав общества и его деятельность, судя по ‘сообщениям’, которые будут сделаны при открытии, не будут исключительно феминистическими, с отграничением от мужчин. Так как, очевидно, ‘охранять права женщин’ и усиливаться к расширению и укреплению этих прав могут не одни женщины, а совершенно в такой же степени могут работать на этом поприще и мужчины, общественные деятели, члены Г. Думы, ученые и писатели, то общество будет вполне смешанным, полуженским и полумужским, хотя и будет иметь в виду одних женщин, именно укороченные и частью обезображенные права их, юридическое их положение в государственном и социальном строе. Но, разумеется, пылкую и патетическую часть нового общества, по понятным и основательным причинам, составят все-таки женщины. Им больно… а нам только жалко: мотив, далеко не одинаковый, чтобы поднять голоса к крику, требованию, к настойчивости.
Все живое, движущееся, все надеющееся в русском обществе, без сомнения, будет или делом помогать этому обществу, или станет следить с горячим приветом за его деятельностью. Область работы его — необозрима: начиная от членства в Г. Думу и от права с кафедры университета читать лекцию и кончая поднятием с улицы слабой, жалкой, больной и отупевшей в несчастном ‘промысле’ сестры своей. Если подумать, какою прекрасною и с какими великими обетованиями сотворил Бог женщину, — с какою великою ролью в человечестве, наконец, если припомнить все нежные и глубокие слова, сказанные о ней в наших священных книгах, — и со всем этим сопоставить живой и конкретный образ проститутки, как наличность возможного и признанного положения женщины, то из души не может не вырваться кровавый вопль об ужасном злодеянии, ‘мало-помалу’ и ‘незаметно’ совершившийся над женщиною, над целою половиною человечества… ‘Что было… и что стало!‘ Это ‘было сказано и предречено‘ и это ‘стало в действительности‘ и есть настоящий пафос к основанию и к деятельности нового общества.
Дай Бог ему успеха… Если обетования Божий о женщине не напрасны, Бог невидимо прострет над ними покров. Да этот ‘покров’ разве и не чувствуется все последние десятилетия, когда женщины с такой изумительной энергией двинулись к само-поднятию и достигли уже бесчисленных успехов.
Перейдем от общих пожеланий к частностям.
1) Права имущественные.
2) Права семейные.
3) Права образовательные.
4) Права трудовые и профессиональные.
Вот, так сказать, ‘вехи’, по которым пойдет деятельность нового общества: так как именно здесь укорочены права женщин, укорочены не столько злобою, сколько просто невниманием, забывчивостью, небрежностью. ‘Некому было напоминать‘, ‘не напоминали часто‘, ‘не напоминали с настойчивостью и требованием…’ Вот и все.
Еще недавно, в заседании Г. Совета 15 марта, председатель Совета Министров в речи о законе 9 ноября высказался против поправки, внесенной некоторыми членами, — о праве жены препятствовать продаже выделенных отрубных участков их мужьями… Можно представить себе те бытовые условия, в которых совершается подобный ‘протест жен’, как равно и те бытовые картины, в которых выразится ‘затыкание рта’ женам, противящимся продаже земли и хаты. Разногласия, конечно, не будет между женою и мужем, когда продажа совершается ввиду покупки лучшего, когда это есть одна из ступеней развивающегося и крепнущего благосостояния. Разногласие мыслимо только тогда, когда это не ступень к лучшему, а ступень к худшему… Когда один держится за хату, а другой ищет не столько продать ее, сколько ‘спустить’… И мы все знаем главный мотив такого ‘спуска’… Это — ‘зелено вино’. Жена, протестующая против продажи хаты и земли, — это ‘последний якорь’, на котором еще держится полуразбитое уже суденышко крестьянской жизни, при запивающем, загуливающем отце и муже… Сколько таких… Сколько крестьянских семей, держащихся исключительно трудом и домовитостью крестьянок!.. Сказать, что ‘и они пьют’, — не значит возразить против того, что мужики во всяком случае в десять раз больше пьют, чем бабы. И вот это как бы лишение крестьянских жен участия в праве собственности на ‘отрубной участок’, — что и означает собою бесправие их протестовать против его продажи, — это превращение положения ‘хозяйки дома’ в положение ‘гостьи в доме’ — без прав распоряжаться, без прав поставить ‘veto’, без прав поставить преграду разорения себя и детей — вот тихо оно проходит законодательную свою фазу… И оттого, что некому вовремя громко заговорить и зашуметь об этом. Для мужского же образованного слоя это естественно полувопрос, не интересный, не горячий. Не по злу, а по положению и вытекающему из положения равнодушию…
Так тихо прошли и другие законодательные ограничения женщин, — в сущности по одному мотиву: ‘некому было вовремя напомнить‘.
Этот месяц ко мне обратилась с просьбою ‘еще раз поднять вопрос о наследовании 1/7 и 1/12 имущества после смерти отца его жены — вдовы и его дочерей’.
— Но ведь завещанием отец может исправить несправедливость закона, — сказал я.
— Наша семья дворянская. И как я, так и сестра моя, получившая после смерти отца по 1/7 доле того, что получили братья, не могли получить более этого и по завещанию отца, так как имение родовое и завещание не может изменить нормы законного наследования. Между тем и у меня, и у сестры дети: сами мы проживем и безбедно. Но, спрашивается, почему дети наши, напр. сыновья, получат после своего деда в семь раз менее, нежели внуки того же деда от его сыновей? Почему дети дочери так обделены сравнительно с детьми сына?
Мне это не приходило на ум. Едва ли это приходило на ум и законодателю: ибо здесь ‘обделенными’ являются уже мальчики, которых, по-видимому, так охранял закон. Но, признаюсь, я почувствовал прямо некоторый страх, страх перед чудовищной обидой, когда она сказала мне следующее:
— Вот мы скоро наследуем миллионное состояние нашей тетки… Но закон гласит, что ‘сестры при братьях не наследуют’, когда наследство открывается не прямое, т.е. получается не прямо от отца. Я опять не могу не думать о своем сыне и о сыне сестры, которые из этого миллионного состояния, — и тоже родового, — ничего не получат, а оно пойдет детям наших двух братьев, из которых один был взят в опеку тотчас по смерти отца за свое поведение, а другой хорош для себя и детей своих, а нас, сестер, и знать не знает…
Действительно, когда закон так щепетильно распределяет десятки и сотни рублей в других случаях, когда он никого не дает ‘в обиду’, как по существу и задаче влияний закон есть ‘защита’ и ‘сама справедливость’, то каким образом из валящегося благосостояния в миллион рублей он не допускает ничего пасть женщине и ее потомству, потомству и женскому, и мужскому, и все отгребает, все до рубля, только мужчинам и их потомству мужскому и женскому?! Достаточно произнести эту формулу, сознать это, чтобы, схватившись за волосы, закричать:
— Это безумие… или грабеж… Грабеж слабых и беззащитных: и без малейшего мотива.
Вернее же: все это старо! У римлян женщина вечно была ‘малолетнею’, то при отце, то при муже. Но ведь у римлян был ‘gens’, ‘род’ и могучее, ветвистое родовое начало, совершенно обеспечивавшее женщину во всех ее положениях. У римлян не было ‘старых дев’ с их горькой, одинокою долей, у римлян гражданки не выходили ‘по безработице’ на улицу, продавать свою душу и тело. У римлян не было полуголодных сельских учительниц. У них многого не было, что есть у нас и что у нас не избудешь… У нас и народно, как объясняют историки, было ‘общинное начало’, а не ‘родовой быт’: т.е. у нас жизнь течет страшно индивидуально. Каждый опирается на себя, а не народ… Кого это, кого у нас ‘род держит’? Слухом не слыхать, видом не видать. ‘Каждый за себя, а Бог за всех’… При этом историческом и социальном сложении явно права всех должны быть уравнены, как способы держаться на ногах, устраиваться, ковать себе судьбу свою, — работою, умом, ученьем, всячески.
‘Неравноправие’ мужчин и женщин — остаток римского (и затем германского) ‘родового быта’: которого с самого начала у нас не было… И убрать эти юридические аномалии, перенесенные к нам из совершенно другого социального быта, конечно, своевременно.
Впервые опубликовано: Новое время. 1910. 25 марта. No 12225.