В.В. Розанов
В.В. Розанов
К организации гимназии
К организации гимназии
К организации гимназии, Розанов Василий Васильевич, Год: 1915
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Говорить так много хочется, говорить так о многом нужно, что растериваешься. Посему, сокращая время и строки, я изложу свои мысли о гимназиях, на опыте основанные (был сам учителем гимназии), в виде кратких афоризмов ‘с доказательствами’.
1) Гимназии наши суть ‘ученые сборники’, как бы разных статей, на разные темы, — по мотиву: ‘ведь это нужно знать’, ‘ведь это интересно знать’. Но это не суть учебные заведения, основанные и выработанные по педагогическим мотивам: ‘отроческая душа так-то растет и развивается, и законы ее роста требуют таких-то методов отношения к ней, таких-то методов усвоения, таких-то предметов и содержания’.
Все приноровлено к status quo человека и к тому — вот ‘каков должен быть образованный человек‘?
Ничто не приноровлено к его росту и созреванию.
Едва я написал этот афоризм, как всякий, взглянув на него, скажет: ‘Конечно — так!‘ ‘Забота школы и министерства — дать России образованного человека‘. Скажут это не только все родители, но и само министерство. Последнее прибавит только: ‘А как же? Что же еще делать? Как же иначе вести дело?’
Не буду отвечать на вопрос (на него постепенно ответят мои статьи), а только скажу вывод:
— Ага, значит, все согласны, что гимназии наши не суть педагогические учреждения, педагогические заведения. Они рядом с педагогикой (‘дето-воспитанием’, ‘детоведением’) и не стоят даже!!
Поразительное открытие. Совершенно бесспорное.
Отсюда — наблюдаемое явление.
В гимназиях наших (т.е. начальством и министерством) забыты и не применяются самые всеобщие, самые древние и самые неоспоримые принципы. Назову два:
a) ‘Non multa, sed multum’. Принципу этому тысяча лет, а простоит он до второго пришествия Христова: до того он вечен и прост. В переводе значит: ‘Немногое, а —много‘. Т.е.: ‘не разбрасывайся‘, стараясь охватить множество предметов, разнообразные знания, различные отрасли. Пусть не будет перед учеником ничего пестрого, ничего мелькающего, это — вредно, это — не воспитательно, не учебно. Это не отвечает силам и росту ученика, мальчика’.
Пока — отрицание. ‘Non — multa’. А что же нужно и как?
‘Sed — multum’, ‘но — много’. Т.е. избрав одно что-нибудь или во всяком случае как можно меньше предметов (да! да! — вот принцип педагогики!!), — старайся, чтобы ученик углубился в него, рассмотрел его со всех сторон, знал его основательно, широко и глубоко (‘multum’).
Едва я изложил этот принцип, как все закричат: — Да, конечно, наши гимназии ‘беглым шагом марш’ (они и не классические, и не реальные, а просто ‘беглые’ и ‘легкомысленные’), не только не по этому принципу созданы, но они его отрицают и над ним надругаются всем своим существом, во всяком своем часе.
Общество совершенно основательно ‘хмурится’ на гимназии, потому что гимназии-то ведь, действительно, не педагогичны. Общество только не умело попасть ‘в точку’, назвать что нужно, определить свое недовольство и недоумение ‘по-ученому’, т.е. языком истории всемирной педагогики.
Как это могло выйти? Как могло выйти такое чудо и до известной степени чудовищность, что министерство просвещения, взявшееся ‘учить’, учит не педагогично и даже вовсе пренебрегая педагогикой. Ведь учителя называются ‘педагогами’, а учительские советы ‘педагогическими советами’? Очень просто: учителям дано только ‘исполнять программы’, а не рассуждать, ‘не делать замечания’ о самых программах. Всю организацию и все эти программы вырабатывал ‘ученый комитет министерства просвещения’. Это и есть собственно лаборатория, где все изготовлено. Хорошо, — так ‘комитет’-то ученый, а не педагогический. Вот где, по какой-то немецкой поговорке, ‘зарыта мертвая собака’, от которой распространяется зловоние. И члены ученого комитета не виновны: их ‘позвали’, назначили ‘на службу’ в ученый комитет. Позвали — иди. Служи, получай жалованье, пенсию и ордена. Ну? — из ‘жалованья’ и ‘орденов’ еще не выходит ‘педагогики’? Не выходит. Зато вышли наши ‘гимназии’. Какие? ‘Ученые’, а не ‘педагогические’.
Странно и дико, а так.
До какой степени ‘педагогика’ забыта в гимназиях и вовсе не приходит на ум самому министерству, можно видеть из следующего доказательства: почти всей массой студенты историко-филологического факультета поступают на службу учителей древних языков, истории и географии, а студенты физико-математического факультета поступают на службу в гимназии учителями математики и физики. Хорошо. Все это — в ‘кругообращении самого министерства’. Университеты — его, гимназии — его. И вот дикая вещь: ни на одном, ни на другом факультете нет кафедры педагогики и нет кафедры истории педагогики.
‘В учителя готовятся’…
‘В учителя не готовятся’…
Я вам говорю — ‘дважды два — семь’. Пусть везде это ‘четыре’, но в министерстве просвещения — ‘семь’. Не дивно ли? ‘Постранствуй по Руси и ты, друг мой, откроешь множество Америк, совершенно никому не известных и совершенно никому не приходивших на ум’.
б) Второй забытый принцип: ‘Repetitio est mater studiorum’. To есть ‘основательное усвоение предмета достигается через частое его повторение’, — через возвращение к ‘задам’ его и через частый обзор ‘всего его содержания’, всего его состава и всего течения.
И ученики, и учителя отлично знают, что никаких ‘повторений’ в гимназиях нет. ‘Поспеть бы к финишу‘, выхватить бы ‘кончик’ программы ‘к экзамену’: этот метод и ‘заказ’ скакового ипподрома есть несчастный метод наших несчастных гимназий. Воистину несчастных! Ибо что же несчастнее гимназистика, уподобившегося скаковой лошади и которого в гимназии ‘тренируют’, как на ипподроме. Горе, горе, горе… И никто не видит? Видят все, а Бог не дал ‘формулировать’, определить, назвать.
‘Ученые’ члены ученого комитета и суть ‘специалисты своего предмета’: каждому из них представляется ‘невозможным обойтись без его специального предмета’ и ‘интереснейших его подробностей’, — о, как интересных, при его-то углубленном отношении к одному предмету!! Ученые — мастера своих наук: о, у них царит ‘multum, sed поп multa…’ ‘Многое в одном’…
Но членов-то много, они суть ‘многие’, и все — без педагогики.
Уже из уважения к ‘чину’, каждому невозбранно было дано начертать ‘программу’ по своему специальному предмету… ‘Чин чина почитай’, ‘нельзя же (другому члену и им всем) залезать в чужую область’.
Члены думали. Работали. Писали. ‘Недаром получали жалованье’. Повышены за работу в чине и к празднику ‘представлены к ордену’.
Хорошо. Даже отлично. А когда придвинули кусочек к кусочку, ‘программу по физике’ к ‘программе по математике’ и обе — к ‘программе по истории’ и еще к ‘программе по русскому языку и словесности’ и еще ‘к программе по естествоведению’ и опять затем к ‘программе по законоведению в VIII классе’, с такими в каждой ‘интереснейшими подробностями’, без которых как же обойтись ‘образованному человеку’, — то и получились точка в точку:
1) наши гимназические программы,
2) где ‘multa, sed non multum’ [‘многое, но не много’ (лат.)],
3) никогда нигде — ‘repetitio’, т.е. ни в чем ‘основательного’ знания, твердого знания. И в результате:
4) ‘балаболка’, а не ‘образованный человек’.
Получился наш ‘русский говорун’, на все темы, — литературная душа, словесная душа, ‘адвокат с маслом’, а не русский спокойный ум, знающий дело свое. ‘О России же совсем ничто не помню. Кажется, это что-то дикое. Мы учены европейским просвещением’.
С этими ‘сынками’ России трудно. Это — не ‘сынки’ наших родителей (дома они не таковы были), а ‘сынки’ наших космополитических гимназий, созданных специальными учеными по стольким областям. ‘Помилуйте, тут все науки’, и каждый член ученого комитета — ‘авторитет в своей науке’.
Ведь один-то из таких ученых ‘авторитетов’ (член Академии Наук) подал памятное прошение в Св. Синод, с официальным запросом, имеет ли он право отречься от христианства. Ах, как этот пример и случай сыграл свою прекрасную, нужную роль в истории русского просвещения. Ведь просьба-то — случайна, ее могло и не быть. Но подавший просьбу и до нее был человеком, способным подать ее. И почему ему не быть членом ученого комитета? И почему вообще ученому комитету не состоять из таких или приблизительно таких членов?
Впервые опубликовано: Новое Время. 1915. 4 мая. No 14061.