Къ молодежи нужно относиться честно, любить ее.
Къ молодежи нужно относиться честно, любить ее.
Москва, 13-го декабря 1880 г.
К молодежи нужно относиться честно, любить ее, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1880
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860-1886)
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
‘Много, много жертвъ своему заблужденію принесено у насъ юностью, но вина не на ней, а насъ, воспитателяхъ’… Вотъ что сказали мы въ передовой стать 4-го No {См. предыдущую статью.}, еще наканун московскихъ университетскихъ событій прошлой недли. Эти событія не измнили нашего мннія. Мы не станемъ входить въ ихъ подробное изслдованіе и не примемъ участія въ полемик, возникшей между газетами по ихъ поводу. Московское происшествіе съ нашей точки зрнія только частный случай, — одинъ изъ сотни ему подобныхъ, и насъ гораздо боле занимаетъ ихъ общій смыслъ и значеніе. ‘Честности — говорили мы въ прошлый разъ — честности-то и недостаетъ нашей общественной жизни’. И именно нтъ ея у насъ въ нашемъ обращеніи съ юношествомъ.
Съ молодежи нужно относиться честно — честно любить ее.
Думать ли, что она неспособна оцнить благородной прямоты въ отношеніяхъ съ собою, — что она можетъ быть руководима лишь потворствомъ, поблажкою, поддакиваньемъ? Не будетъ ли это клеветою на благородные инстинкты, несомннно свойственные юности? Или ужъ она въ Россіи такъ выродилась? Или уже утратила то молодое, тонкое нравственное чутье, которое такъ легко распознаетъ лесть и искренность, фальшь и правду? Если выродилась, если утратила, — хотя бы и не вся, однакоже въ большинств своихъ представителей, — то вина опять-таки лежитъ, главнымъ образомъ, на наставникахъ, на обществ и въ значительной степени на нашей печати.
Кто молодъ не бывалъ? Кто не вспоминаетъ съ любовію о своей юности, о годахъ своего общественнаго воспитанія, какъ бы даже тяжелы они ни были? Сочувствовать молодежи — это такое простое, естественное движеніе сердца, что ставить его кому-либо въ заслугу — боле чмъ странно. Но какъ скоро это сочувствіе возводится въ поклоненіе, самое поклоненіе въ догматъ моднаго либерализма — начинается вредная и опасная ложь. Эта-то ложь и погубила у насъ не одно молодое поколніе. Преклоняться не только передъ свжестью и откровенностью молодыхъ чувствъ, стремленій, порывовъ, но передъ мнніями, образомъ мыслей, какое бы ни било ихъ содержаніе, передъ дйствіями и волею юношей, потому только, что они юноши, творить изъ молодежи кумира — это въ лучшемъ случа слабоуміе, — большею же частью лицемрное холопство. Ибо надо сказать правду, — въ противоположность чудовищно развившемуся на Руси человкоугодничеству предъ сильными міра — разрослось, расплодилось у насъ не мене чудовищное холопство и предъ всякой мишурой ‘либерализма’…
Подъ страхомъ прослыть ‘несочувствующимъ молодому поколнію’, а потому и не ‘либераломъ’, иной старикъ умышленно молодится, виляетъ, труситъ выказать передъ юношами, что онъ и въ Бога вритъ и чтитъ ‘предразсудки’ христіанской нравственности. Подъ опасеніемъ лишиться благосклонности этого новаго властелина, иной маститый наставникъ не ршается произнесть осужденіе явно возмутительному поступку своихъ учениковъ и вмсто назиданія поетъ имъ гимны, подпускаетъ либеральнаго курева, — т. е. чаду въ ихъ юныя головы.
Разв заискиваніе популярности у слушателей не общепризнанная черта значительной части нашихъ педагоговъ — высшихъ іерархическимъ степеней? Но заискиваемая популярность пріобртается не иначе, какъ сдлками совсти съ ложью, какъ такими рчами, гд подразумваемый, врне сказать подмигиваемый либерализмъ, опьяняя юношей, въ то же время не компрометтируетъ выгодъ офиціальнаго положенія, занимаемаго ораторомъ. Разв никому изъ насъ не случалось бытъ свидтелемъ разныхъ безсмысленныхъ, но искусственно подготовленныхъ овацій, въ которыхъ рьяная, легко подстрекаемая молодежь служила слпымъ орудіемъ постороннихъ цлей? Такое кажденіе ‘молодымъ силамъ’ производится изъ двоякихъ побужденій. Во-первыхъ, ради снисканія благоволенія, потому что пользоваться репутаціей ‘либерала’, а потому и расположеніемъ, поддержкою и при случа рукоплесканіями толпы слушателей, очень пріятно, особенно когда это достается дешевыми либеральными фразами и дешевою лестью. Этимъ средствомъ не пренебрегаютъ и чиновные педагоги, которые въ душ своей далеки отъ всякихъ свободолюбимыхъ поползновеній. Во-вторыхъ, кадятъ иногда иміамомъ люди искренно убжденные, желающіе провести свое убжденіе въ юные умы слушателей, для чего самое сподручное средство — опять-таки лесть. Но при этомъ убжденный педагогъ теряетъ изъ виду, что всякое, такимъ образомъ производимое либеральное насажденіе приноситъ либеральный плодъ совсмъ иного качества, чмъ предполагалъ насадитель. Онъ не соображаетъ, что придавъ ему значеніе запрещеннаго плода, онъ придаетъ ему вмст съ тмъ фальшивую цнность, пускаетъ такъ сказать въ оборотъ фальшивую монету, онъ забываетъ, что молодежь не способна остановиться на полудорог, удержаться на этой золотой середин, на которой стоитъ самъ, оплачиваемый государственными деньгами, апостолъ кое-какихъ отрицательныхъ ученій. Молодежь, съ свойственной ей пылкостью и прямоіинейностью мысли и чувства, послдовательна въ своихъ выводахъ до самоотверженія, ей почти нечего терять, — опытъ жизни ей не помха, потому что его еще нтъ, — блаженства старыхъ людей, блаженства привычекъ, комфорта, удобствъ она еще не вкусила, — она по самой своей природ безстрашно-радикальна. Вотъ и выходитъ, что по мр того, какъ ихъ наставники подвигаются въ чинахъ и обзаводятся боле умренными, боле приличными возрасту, чину и званію убжденіями, молодежь, ими воспитанная, повинуясь данному ей однажды толчку — мчится до крайняго предла, до такого радикальнаго абсурда, отъ котораго готовъ съ ужасомъ отпрянуть и самъ, несообразительный и не вполн добросовстный учитель…
Но и т и другіе педагоги, постоянною лестью кружа головы юношей, возвеличивая ихъ значеніе, вызывая на разныя неумстныя публичныя заявленія, — въ конц концовъ совершенно сбиваютъ молодежь съ толку и ставятъ ее на скользкій и опасный путь. Нельзя же требовать, чтобъ молодые люди добровольно отказались врить всему тому, что цлому ряду молодыхъ поколній, въ теченіе пятнадцати лтъ и до сего дня, и многіе педагоги, и печать не перестаютъ твердить со всхъ сторонъ. Давно ли мы читали въ одной газет, претендующей на серьезность и на связь съ педагогическимъ міромъ, что ‘молодежь есть значительная политическая сила’? Какъ же молодежи при этихъ словахъ не вообразить себя и въ самомъ дл ‘силою’, не попытаться дать и другимъ ее почувствовать, — пошалить, поиграть ею?! Если ее подстрекаютъ къ оваціямъ, то она не можетъ не признать за собою права выражать и хулу и порицаніе. Если ее употребляли какъ средство для постороннихъ цлей, то не трудно догадаться, что она непремнно пожелаетъ заставить и другихъ послужить ея собственнымъ цлямъ. Этимъ и объясняются намъ прискорбные безпорядки послднихъ лтъ, творимые юношами въ университетахъ, академіяхъ, институтахъ и другихъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ. Но если виновники безпорядковъ и заслуживаютъ наказанія, такъ все же прокурорская роль обвинителя юношей не совсмъ въ лицу воспитавшимъ ихъ педагогамъ.
Учащаяся молодежь — значительная политическая общественная сила! Какое вредное, губительное празднословіе! Учащаяся молодежь — это наша надежда, наше чаяніе, наше будущее. Это зелени, радующія взоръ земледльца… Но зелени еще не хлбъ. До жатвы еще далеко. При дурномъ уход, ихъ могутъ заглушить сорныя травы, при неблагопріятныхъ атмосферическихъ условіяхъ, он могутъ пойти въ траву, дать пустой волосъ. Такъ почти и вышло у насъ съ цлымъ преемственнымъ рядомъ поколній, которыхъ можетъ-быть наилучшій цвтъ, вслдствіе пагубнаго за нимъ ухода, по своему крайнему радикализму, по своему невжеству, по отрицательному отношенію въ Русской жизни и народности, оказался совсмъ непригоднымъ въ скромной, невзрачной, потребной для родной земли, зиждительной работ, и погибъ безплодно для Россіи, въ тщетныхъ попыткахъ разрушенія…
Говоря ‘молодежь’, ‘молодость’ — никто однако изъ поклонниковъ и льстецовъ ея, да и никто изъ ея собственныхъ рядовъ не спросилъ себя — кого же причислять къ молодежи и на какомъ основаніи? Если на метрическомъ, то съ какого возраста и до какого? Если первокурсникъ гордится своею юностью и признаетъ въ ней источникъ своего права на особенное къ нему благоволеніе и уваженіе, то окончившій курсъ кандидатъ университета сметъ ли причислять себя къ одному съ нимъ разряду полноправной молодежи? А вдь разница въ степеняхъ развитія довольно значительная. Наоборотъ: если заслуга и основаніе права заключаются только въ молодости, то гимназистъ еще моложе студента, стало-быть еще полноправне? Это напоминаетъ анекдотъ про одного австрійскаго аристократа, который съ почтеніемъ снималъ шляпу предъ своимъ малолтнимъ сыномъ, такъ какъ этотъ сынъ былъ уже на цлую степень (quartier) древне, стало-быть родовите и знатне своего отца!
Нечестно величать учащуюся молодежь политическою силою, нечестно туманить ей головы льстивымъ либеральнымъ куревомъ. Намъ дорога учащаяся молодежь, залогъ будущей общественной силы, разсадникъ будущихъ дятелей, но именно, серьезно и основательно учащаяся. Никуда негодны юные неучи, вспрыснутые нсколькими каплями либеральнаго эликсира или врне — либеральной жижи Русской поддлки (въ род Русскаго шампанскаго) — которые, принявъ это кропленіе какъ помазаніе, считаютъ себя призванными уже не учиться, а учить, — судить и рядить народную жизнь и всплошную отрицать все, чего не вдаютъ и не разумютъ. Много печальныхъ событій, въ которыхъ главными дятелями были люди очень молодые, пережили мы въ послдніе два-три года. Не говоримъ объ отвратительныхъ преступленіяхъ, о которыхъ у порядочныхъ людей двухъ мнній быть не можетъ. Но было не мало всяческихъ манифестацій, подпольныхъ афишекъ и изданій, обращавшихся, неизвстно какимъ образомъ, въ рукахъ учащихся юношей, много вообще скрытой агитаціи, которая не могла не смущать воспріимчивую, отзывчивую юность. Положительно и ршительно не знаемъ, какъ поступали въ это время наши педагоги, но намъ кажется — это была самая удобная пора для благотворнаго воздйствія на молодые умы и сердца. Надо было прежде всего отложить всякое попеченіе о томъ, чтобъ не угасъ въ душахъ юношей ‘священный пламень либерализма’. Если не нашъ пошлый, условный либерализмъ (отъ котораго мы желаемъ для нихъ избавленія), то святой огонь любви въ истинной свобод никогда не можетъ угаснуть въ благородномъ, особенно молодомъ сердц. Объ этомъ и заботиться нечего. Но что было бы въ то время, да и всегда вполн благовременно — это прежде всего не молчать, не обходить щекотливой матеріи двусмысленными намеками, а именно говорить о ней и ставить молодымъ людямъ вопросъ на прямикъ, въ упоръ, — не о томъ, что ‘либерально’, что не ‘либерально’, а o томъ, что подло и что благородно, что честно, что безчестно, что нравственно, что безнравственно и гнусно. Думаемъ, что такая твердая, исполненная сердечной искренности постановка и таковое же ршеніе этихъ вопросовъ — не могли бы остаться безъ добраго дйствія хотя бы только на нкоторыхъ изъ молодыхъ людей. Мы бы пошли и дальше. Намъ кажется, что слдовало бы, иному авторитетному профессору просто взять любой изъ подпольныхъ листковъ и прочесть его вслухъ съ критической оцнкой, съ обращеніемъ въ молодымъ свжимъ умамъ, — прочесть тмъ, которые и безъ того читаютъ втайн, — и не выдержало-бы ни одно это подпольное разглагольствіе дневного свта критики, и звонкимъ смхомъ огласилась бы аудиторія при громогласномъ прочтеніи какого нибудь вздора, въ род сравненія ‘идеалиста’ Пугачева съ Вашингтономъ ‘страдавшимъ отсутствіемъ идеаловъ’…
До какой степени фальшиво отношеніе нашей quasi-либеральной печати въ нашей Русской молодежи — видно всего ярче изъ извстной старой исторіи о мясникахъ Охотнаго рынка. Ее опять вспомянули на дняхъ, и опять умышленно или безсознательно — въ свт неврномъ, недобросовстномъ. Вмсто того, чтобъ въ свое время, да и теперь пользоваться этою исторіею для назиданія молодежи, обвиняютъ въ подстрекательств то полицію, то редакцію одной газеты, зная очень хорошо, что никогда никакого и ничьего подстрекательства тутъ не было, а что произошелъ боле чмъ естественный взрывъ народнаго негодованія. Въ томъ именно и дло, что съ народомъ шутить не слдуетъ, не слдуетъ будить въ немъ стихійной его силы, вызывать наружу инстинкты звря, которыхъ выразителемъ въ подобныхъ случаяхъ всегда является самый грубый, злокачественный осадокъ простонародья — чернь (особенно городская). Молодые люди (въ счастію, не студенты университета) вздумали сдлать глупую и дерзкую манифестацію, учинить публичную по улицамъ процессію при сопровожденіи каретъ съ государственными преступниками, — держать рчи въ изумленной простонародной толп, требовать снятія шапокъ и т. п. Вдь не къ привилегированнымъ же, въ самомъ дл, причисляли себя молодые люди, требовавшіе, чтобъ за ними признано было право безнаказанно производить уличную демонстрацію, оскорблять публично власть, которую народъ чтитъ, слдовательно оскорблять нахально и явно народное чувство, насмхаться надъ нимъ? Такъ какъ плохая въ то время наша полиція не нашлась что длать, то жители улицы на уличную наглую демонстрацію отвтили уличною же расправой, — омерзительной, гадкой, зврской безъ сомннія, при чемъ разъяренная толпа (но виноваты первые т, кто ее разъярили) не различала ужъ ни праваго, ни виноватаго. Выводъ изъ этой исторіи, который бы слдовало педагогамъ внушить всмъ молодымъ людямъ, таковъ: ‘извольте не забывать, что въ Россіи есть народъ, что безнаказанно. раздражать и дразнить его нельзя, что въ вашихъ либеральныхъ фантазіяхъ вы должны считаться съ народомъ, въ которому сами принадлежите, уважать его, принимать его мысли и чувства въ соображеніе. Пусть это послужитъ вамъ урокомъ’. Но что за рки вздорныхъ словъ самаго грошеваго либерализма и лицемрнаго негодованія пролило при сей оказіи большинство нашихъ газетъ! Какіе гнвные перуны пущены ими были (и тогда, и на дняхъ снова) въ ‘чернь’! А давно ли эта самая ‘чернь’ ими же возвеличивалась! Пушкинъ развнчивался изъ великихъ поэтовъ за недостатокъ либеральнаго отношенія къ ‘черни’ въ извстномъ разговор поэта съ чернью, Стенька Разинъ, предводитель черни, возводился въ истиннаго героя!!— Кстати вспомнить, что точно такая же исторія разыгралась черезъ нсколько мсяцевъ въ Петербург, при извстной демонстраціи у Казанскаго собора, за которою послдовала точно такая же отвратительная расправа — справедливаго въ своемъ существ народнаго суда, — и что же? ни одна газета почему-то не пришла тогда въ негодованіе, напротивъ вс обрушились на молодыхъ же виновниковъ демонстраціи, какъ будто произошло не совершенно одно то же, что и въ Москв!
Мы вынуждены были напомнить съ подробностью объ этихъ гнусныхъ исторіяхъ, чтобы показать образцы фальшиваго отношенія къ молодежи очень многихъ нашихъ органовъ печати. Разв все это не сбиваетъ ее съ толку? не губитъ ее? Разв позднія, хотя и вполн справедливыя назиданія со стороны тхъ, которые столько лтъ, какъ мы видли выше, искажали ея понятія, величали ее ‘политическою силою’, могутъ оказать надлежащее благотворное дйствіе, внушить должное довріе? Конечно лучше поздно, чмъ никогда, но не мшало бы въ такомъ случа принести напередъ нкоторое покаяніе.
Страшно сказать, какъ мало у насъ свободныхъ, независимыхъ мыслью и духомъ людей, сколько человкоугодничества и душевнаго холопства во всхъ видахъ!.. Весь нашъ либерализмъ въ сущности долженъ бить пока сведенъ въ одному: въ внутренней независимости, въ честности. Пріобрсти ее не можетъ помшать человку никакая вншняя сила въ мір, никакая же вншняя сила не властна и отнять ее. Если благородный Шиллеръ рекомендуетъ Mnnerstolz vor Knigsthronen, — т. е. человческое достоинство, честность, гордость мужа предъ престолами царей, то такая же честная независимость требуется и по отношенію въ власти, хотя беззаконной, но тмъ не мене сильной — модныхъ повтрій и доктринъ, печати, такъ-называемаго общественнаго мннія и тому подобныхъ божковъ и временщиковъ.
Не знаемъ, выродилась ли въ Россіи молодежь, но если не выродилась, то въ сред ея, мы не сомнвается, найдется хоть нсколько людей, въ души которыхъ заронится наше искреннее слово, и если заронится, то безплоднымъ не останется.