Избранные стихотворения, Олдингтон Ричард, Год: 1919

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Ричард Олдингтон.
Избранные стихотворения

Красота, ты пронзила меня насквозь
Свет прожигает мне кожу,
Ласковые звуки
Язвят рану.
Где родилось ты,
Горе,
Мою истерзавшее жизнь?
Что уготовано мне тобою?
Колючий морской борей,
Неведома людям колыбель твоя.
Как птица с могучими когтями,
Ты ранишь меня,
О сладостная печаль!
Июньский дождь
Жаркое Солнце, огненный
Зев грифона, лижет золотым языком
Городские улицы, люди и стены
Съеживаются, пыльный воздух замирает.
На третий день веет ветер,
Морские волны безмолвно расступаются,
Вуаль дождевых капель
Завешивает Солнце и густую голубизну.
Серый плащ дождя,
Стылый, как седой апрельский мороз,
Облегает нас.
Амальфи
Мы сойдем к тебе,
О море, глубокое море,
И доверимся бледно-зеленым волнам твоим,
Как опавшие лепестки.
Мы сойдем к тебе с холмов,
Простившись с душистыми лимонными рощами
И солнечным жаром.
Мы сойдем к тебе,
О Таласса,
И отдадимся на волю
Бледно-зеленых волн твоих,
Как лепестки цветов.
Образы
1
Подобно гондоле с зелеными душистыми фруктами,
Плывущей по мрачным каналам Венеции,
Ты, о прелестнейшая,
Вступила в мой безлюдный город
2
Голубой дымок стремится в небо,
Как клубящиеся облака улетающих птиц.
Так и любовь моя стремится к тебе,
Улетает — и возвращается.
3
Желто-розовая луна в бледных небесах,
Где закат — узкая полоска киновари
В тумане за голыми сучьями деревьев, —
Вот какою видишься мне ты.
4
Как молодой бук на опушке леса
По вечерам тих и недвижен,
Хоть содрогается от веселой легкости воздуха,
Так и ты, любимая, тиха и трепетна.
5
Красные олени — высоко на склоне горы.
Они уже за последними соснами.
И желания мои там, с ними.
6
Цветок, помятый ветром,
Вскоре наполнится дождевою влагой.
Так и сердце мое будет полниться слезами,
Пока ты не вернешься.
Фавн, впервые видящий снег
О Зевс,
Метатель медных молний,
Вихритель туч, сын Кроноса,
Нацель месть свою на ореад,
Разбрызгавших белые стылые пятна
Облаков и тумана
По бурым деревьям и лохматой траве
Лугов, где ручей бежит черной струей
Меж сияющих голубоватой белизной
Берегов.
О Зевс,
Не прорвалась ли твердь небес,
Не осыпается ли на меня
Мраморно-белыми перистыми хлопьями?
Плутоном и Стиксом клянусь,
Когда ставлю я наземь копыта,
Белые холодные пятна оседают, сплющиваются —
И я скольжу по ослизлой почве.
Глупец! Что ж стою я здесь и бранюсь,
Когда мог бы бежать!
Вечер
Трубы, выстроившиеся по росту,
Разрезали безоблачное небо,
Луна
С тюлевой шалью вокруг чресел
Позирует среди них, как неуклюжая Beнера…
А я все смотрю на нее тупо
Из-за кухонной раковины.
Кино кончается
После щелканья и жужжания
Мельтешащих картинок ощущаешь
Сухость глаз,
Когда взгляд бежит вдогон кадрам.
Фильмы — банальные сантименты,
Молчаливые скопища людей,
Бренчащие пианино…
Внезапно —
Обвал зелено-желтого света
Из-за порога,
Дротики белых фонарных лучей
выбивают контур мрачных зданий,
Густая мгла ночи
Сражается с сиянием,
Торопливые фигуры, ноги, юбки, бледные щеки, шляпы
Мелькают в косой чересполосице тьмы и света.
Миллионы человеческих червяков
Роятся, потея, в прикрытых ночной пеленой
Кротовьих ходах дорог
(Хорошо, что все живое быстро перемелют
Химические пертурбации почвы).
Хэмпстед,
пасхальный понедельник 1915
Темные облака прорезает
Быстрый луч прожектора, длинный белый кинжал,
В прорехи заглядывает лиловое небо.
Черная гудящая толпа
Течет, клубится, останавливается, течет дальше
Меж огнями
На берегах шумных балаганов.
Лондон,
май 1915
Поблескивающие листья
Танцуют в вихре,
За ними — мрачные, недвижные тучи.
Церковный шпиль
Увенчан маленьким медным петушком,
Что кормится зернами в полях голубизны.
Груша, растрескавшаяся белесая пирамида
В неухоженном саду, льет в душу мою
Упоение.
Ночью луна, женщина на сносях,
Бредет осмотрительно по склизким небесам.
Среди всего этого великолепия
Я измучен,
Подавлен
Видением пепелища,
Стен, повергающихся во прах.
Образы
1.
Меж темными силуэтами сосен
Сквозят злато и серебро солнца
И облаков,
Море тускло сиреневеет.
Моя любовь, любовь моя, ты для меня недостижима.
2
Ты прекрасна,
Как алый цветок наперстянки
На стройном стебле среди зелени,
Я простираю руку, дабы ласкать тебя,
И обжигаюсь завистливой крапивой.
3
Этим утром я был у ручья,
Часами искал в воде
Искрящуюся слюду,
Чтобы вспомнить глаза твои.
И все бессонные ночи
Я думаю о тебе.
4
Твои поцелуи захватывают дух.
Ах, почему должен я оставить тебя?
Здесь, в одиночестве, я снова и снова
Пишу на бумаге слова древнегреческого поэта:
‘Любовь, ты ужасна,
О любовь, и ты до муки сладостна!’
Молитва
Я — сад красных тюльпанов,
Юных нарциссов и лавровых изгородей,
Маленький подтопленный сад
Вокруг овального, пруда
И трех серых свинцовых голландских цистерн.
Я — сад разметенный, продутый насквозь
Каждодневными западными ветрами,
Чреватыми торопливым дождем.
На тропинках моих — грязные цветы,
На взбаламученных водах — палые лепестки.
Трава усеяна сорванными листьями.
Бог садов, милый маленький божок,
Даруй мне теплую полуулыбку солнца,
Танец последней птицы в тумане,
И пусть затем камнем упадет ночь
И вышибет из меня жизнь
Навеки.
Пленник
Златотканую ленту
Сорвали с чела моего,
Бронзовые сандалии
Сняли с моих ног.
Друга увели от меня,
Друга, причастного святой мудрости поэтов,
Вкушавшего яства на пирах,
Где пел Симонид.
Не гулять мне больше средь молочных олив
В туманных садах тишины,
Не быть увенчанным розами
Из белоснежных девичьих рук.
Я, свободный душой, ныне раб,
Музы забыли меня,
Боги не внемлют моему зову.
Здесь нет цветов и нечего любить,
Но сны уносят меня далеко, и я вижу
Понурые маки и асфодели цвета надежды.
[Симонид (556-468? до н. э.) — древнегреческий поэт, лирик и мастер эпиграммы, соперник Пиндара в Сиракузах.]
Утренняя заря
Зловещая заря высвечивает дымку белесых облаков,
На холмах позади затопленных лугов
Лежит мертвенно-бледный, недвижный туман.
Мы устало бредем,
Отяжелев от недосыпа,
Мы вялы, но пытаемся шутить.
Солнце плещет багрянцем на бесцветное небо,
Свет отражается от бронзы и стали,
Мы устало бредем
И взываем мысленно:
‘Господи, не дли эту тупую, ноющую муку,
Пусть сменит ее багряная агония и затем —
Бледный туман смертного сна’.
Минутная передышка
Однажды вечером я бродил один
невдалеке от наших бараков.
Кузнечики тихо стрекотали
В теплом вечернем тумане,
Листья папоротника манили меня из тьмы
Длинными корявыми зелеными пальцами,
Души деревьев взволнованно шептались вокруг,
Издалека донесся негромкий успокаивающий шум поезда.
Я был так счастлив в одиночестве,
Так полон любви к огромному безмолвному миру,
Что зарылся лицом в траву
И ласкал губами твердое мускулистое тело
Земли, нежной повелительницы своих несчастных возлюбленных.
Убожество
Порою, в горькую минуту, я себя язвлю насмешкой:
‘Ты, сверхосел и недопавиан, привычный к рабству,
Лови теперь свои ты упорхнувшие мечты,
Вернуть пытайся гордость — жгучую крапиву,
Ищи, куда исчезла молодость твоя…
Ужель посмеешь снова ты коснуться женщин —
Таинственных и хрупких — этими калеками-руками?
Иль оскверненное подставить тело
Высокомерному светилу дня?
Возможно ль пережить подобный стыд?’
Но вот ответ мой самому себе:
Чтоб ненависть не опоила ядом дни мои,
Чтоб мог по-прежнему любить я все земное —
Цветы и живность, например, —
И песнь моя была б все столь же яснозвучной,
Для этого готов я вынести и не такое!’
Времена меняются
День в день четыре года назад
Я собирал в Италии полевые цветы для девушки —
Благоухающие веточки ракитника, дикие гладиолусы,
Розовые анемоны, что растут вдоль дорог,
И укрывающиеся под апельсиновыми деревьями
Тонконогие фрезии,
Чей нежный аромат для меня —
Дыхание самой любви, ее поцелуй…
Сегодня в опустошенных, отвыкших от солнца полях
Я собираю гильзы от снарядов,
Патроны, осколки шрапнели…
Что соберу я здесь
Еще через четыре года?
Негодование
Зачем хотите вы сокрушить меня?
Ужель я так похож на Христа?
Вы бьетесь об меня,
Гигантские волны, загаженные мусором.
Я — последняя опора расколотого волнореза,
Но вам не сокрушить меня,
Хоть и захлестывает мою голову мутная пена,
Шипящая вашей ненавистью.
Вы накрываете меня, перекатываетесь чрез меня,
Я содрогаюсь под вашими ударами,
Но все же разрезаю вас пополам
И выпрямляюсь — мокрый, оборванный, оглушенный,
Однако живой и несломленный!
Papillons
(Ballet Russe)
Что за иллюзии человеческого сердца
Так простодушно и застенчиво
Смеются над нами?
Глупец!
Если б в сердце твоем был жар,
Как в пылающих сердцах свечей,
Ты не потерял бы ее.
Бледный,
Трепещущий пред ее искрометными насмешками,
Ты напрашиваешься на измену.
Будь красен, кроваво-красен, приятель,
И она не осмелится, перепорхнуть
К другим, холодным устам!
[Бабочки (Русский балет) (франц.)]
Le maudit
Женские слезы — всего лишь вода,
Слезы мужчин — это кровь.
Он сидит один в огневом свете,
И мысли его уносит
Сон, стремительный поток,
Глубокий, бурный, безмолвный.
Окольными путями, украдкой
Заря захватывает кварталы.
Знают ли о муках его времена года,
Не потому ль весна осыпается снегами?
Бедствия и горести —
Вот чей он любимец,
Не избежать ему их ненавистных о6ъятий.
Напрасны все уловки,
За них его будут терзать воспоминания.
Зачем бродит он ночью
По гулким улицам?
Только в обиталище бедности
Может он встретить простых людей,
Насладиться их бессловесным,
Инстинктивным сочувствием.
Что дала ему жизнь?
Он стоит один во тьме,
Бессменный часовой,
Глядящий в голое пространство,
Ожидающий запоздалой гибели.
[Le Maudit проклятый (франц.).]
Свидетель казни
Как-то раз
Я увидел: на склоне горы
Есть могила,
Пустует она до поры
В этот час
Немудреной смертельной игры.
Это тело —
Точь-в-точь колокольный язык.
Неумело
Казнят нас, хоть кат и привык,
И над ямой —
Не крик, только зрителей мык.
На поклон
Капеллану в ответ я кивнул —
Ведь не он,
Не Эйнштейн и не Бог посягнул
На святое,
А я, что куплет затянул.

—————————————————————

Исходные тексты здесь: http://kudryavitsky.narod.ru/imagists.html
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека