Нмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
Содержаніе
1. Германъ и Туснельда. — А. Соколовскаго
2. Раннія гробницы. — А. Соколовскаго
3. Изъ поэмы ‘Мессіада’:
I. Пснь неба. — П. Шкляревскаго
II. Аббадона. — В. Жуковскаго
Клопштока обыкновенно признаютъ первымъ свтиломъ блестящей тріады нмецкой литературы и достойнымъ предшественникомъ Шиллера и Гёте, довершившихъ начатый имъ подвигъ — связать литературу съ національмостью. До Клопштока литература его родины, не смотря на обиліе недюжинныхъ талантовъ, не могла выбиться изъ колеи подражательности и ложной манеры. Онъ первый, каковы бы ни были его недостатки, далъ почувствовать, что строй современной нмецкой жизни содержалъ самъ по себ довольно данныхъ для изображенія высокихъ поэтическихъ созданій и образовъ.
Фридрихъ Готтлибъ Клопштокъ родился 2-го іюля 1724 года въ Кведлинбург. Первую молодость провёлъ онъ среди деревенской свободы, что имло не малое вліяніе на развитіе и складъ его характера. Вступивъ въ гимназію своего родного города, онъ ревностно занялся изученіемъ литературы и, въ особенности, старыхъ классиковъ, завлечённый красотой, строгостью, а главное, простотой ихъ произведеній. Уже тогда запала ему въ душу мысль попытаться написать національную эпическую поэму, героемъ которой онъ хотлъ избрать извстнаго въ народныхъ легендахъ короля Генриха Птицелова. Проэктъ этотъ, однако, какъ мечта ранней молодости, остался не исполненнымъ и всё произведеніе поздне переродилось въ величавые образы ‘Мессіады’, первыя псни которой были набросаны Клопштокомъ въ 1745 году, когда онъ поступилъ въ Іенскій университетъ, съ цлью изучать богословіе. Въ 1748 году переселился онъ въ Лангензальцъ, гд получилъ мсто домашняго учителя. Положеніе это, не смотря на дружбу и уваженіе многихъ замчательныхъ людей, въ томъ числ Бодмера, не могло не казаться ему тягостнымъ, и потому можно себ представить, съ какой радостью принялъ онъ въ 1751 году приглашеніе министра Бернсторфа поселиться въ Копенгаген, съ жалованьемъ въ 400 талеровъ въ годъ, чтобы тамъ, на свобод, окончить свою ‘Мессіаду’. По дорог туда Клопштокъ встртился и познакомился со своей будущей женой, Маргаритой Моллеръ, восптой имъ впослдствіи во многихъ одахъ. Пріёмъ, сдланный ему въ Копенгаген, былъ тёпелъ и сердеченъ во всхъ отношеніяхъ. Вскор по прізд туда, онъ женился на своей Маргарит, но овдовлъ спустя четыре года. Въ начал 1759 года Клопштокъ возвратился въ Германію, посл чего жилъ поперемнно то въ Брауншвейг, то въ Кведлинбург, то въ Бранденбург. Послднимъ мстомъ пребыванія Клопштока былъ Гамбургъ. Въ глубокой старости онъ женился во второй разъ на своей давнишней знакомой Елисавет Винтемъ и умеръ 14-го марта 1803 года.
Литературное значеніе Клопштока должно быть разсматриваемо двояко: относительно языка его произведеній и относительно ихъ содержанія. Хотя нмецкій языкъ былъ выработанъ въ достаточной степени и до Клопштока его талантливыми предшественниками: Галлеромъ, Гагедорномъ и другими, но въ общемъ ему недоставало гибкости и способности тонко выражать всевозможные образы и обороты, ложащіеся подъ перо поэта, обладающаго не одностороннимъ, а боле всеобъемлющимъ взглядомъ на жизнь. Поэтическій языкъ того времени отличался отъ прозы почти однимъ только размромъ и римами. Клопштокъ первый провёлъ мысль, что ‘возвышенныя чувства должны выражаться боле возвышеннымъ слогомъ’, что и было изложено имъ въ небольшомъ сочиненіи, озаглавленномъ: ‘Объ язык поэзіи’, появившемся въ ‘Сверномъ Обозрвател’. Но то, что на этотъ разъ онъ излагалъ теоретически, уже давно преслдовалось и исполнялось имъ въ его сочиненіяхъ, начиная съ самыхъ раннихъ. Казалось бы, преслдуя цль облагороживать и украшать выраженія современнаго языка, Клопштокъ рисковалъ впасть въ опасный разладъ съ языкомъ народнымъ, и отказаться отъ множества его прекрасныхъ, хотя и грубоватыхъ на первый взглядъ, оборотовъ, но въ томъ-то и состоитъ его главная заслуга, что хорошо знакомый съ духомъ и образами старинно-нмецкой поэзіи, а равно съ трудами Лютера по части выработки нмецкаго языка, Клопштокъ умлъ, откинувъ въ народномъ язык ложное и дйствительно грубое, перенести изъ него въ языкъ своихъ произведеній всю благоуханную прелесть и чистоту, сдлавшія эти произведенія дорогими для всякаго изъ его соотечественниковъ, на какой бы степени развитія онъ ни стоялъ. Сила выраженія и новизна оборотовъ были, по его мннію, главнйшимъ атрибутомъ языка поэтическаго произведенія. Чтобы достичь этого, онъ въ одинаковой степени пользовался пріискиваніемъ забытыхъ оборотовъ въ старинныхъ лтописяхъ и сочиненіемъ новыхъ, не существовавшихъ до того времени, сложныхъ словъ и выраженій. Въ этомъ послднемъ способ обогащенія языка выказаны имъ такое дарованіе и ловкость, что изъ послдователей его могъ съ нимъ поспорить въ этомъ случа разв только одинъ Гете. Конструкціи предложеній подверглась подъ его перомъ также значительному измненію. Окаменлыя схоластическія формы были разрушены и уступили мсто боле вольному порядку изложенія, чрезъ что получилась возможность, сохраняя смыслъ рчи, придавать ей боле сильное, боле нжное и вообще иное выраженіе, смотря по тому, что желалъ выразить поэтъ въ данномъ случа. Помощью всхъ этихъ средствъ удалось Клопштоку создать дйствительно новый поэтическій языкъ, очаровавшій его современниковъ и указавшій совершенно новый путь для дальнйшаго развитія нмецкой поэзіи. Конечно, реформы Клопштока не были чужды нкоторыхъ недостатковъ. Такъ выраженія его гршили иногда нкоторой вычурностью, а желаніе силы и краткости вело иной разъ къ неясности оборотовъ, но эти и тому подобные недостатки были слишкомъ слабы, чтобъ заставить забыть или умалить общій свершонный имъ подвигъ.
Съ измненіемъ языка предстояло измнить и поэтическія формы. Новыя слова и смлые обороты, введённые Клопштокомъ, не укладывались въ общепринятую до того форму александрійскаго стиха, похожаго, по выраженію современниковъ, на ‘правильно распиленныя доски’, ни въ вчныя однообразныя строфы ямбовъ и трохеевъ. Хотя и до Клопштока длались попытки создать для нмецкой литературы нчто похожее на стихъ древнихъ и даже на гекзаметръ, но результатъ этихъ попытокъ былъ до того слабъ, что Клопштокъ не могъ принять его даже за исходный пунктъ для своихъ дальнйшихъ реформъ на этомъ пути. Обдумывая во время одной изъ прогулокъ свою ‘Мессіаду’ и въ тоже время сравнивая съ неудовольствіемъ тяжолый и неуклюжій стихъ современной нмецкой поэзіи съ лёгкимъ и горячимъ гекзаметромъ грековъ, Клопштокъ внезапно напалъ на смлую мысль попробовать передлать на ладъ древнихъ стиховъ первыя, написанныя имъ въ проз псни своей поэмы. Первые опыты, конечно, не могли быть удачны, но усидчивый трудъ взялъ своё и скоро небывалыя до того формы нмецкаго гекзаметра стали легко и свободно выливаться изъ-подъ его пера. Эта новая форма стиха заставила его, конечно, бросить риму, считавшуюся до того необходимымъ атрибутомъ всякаго поэтическаго произведенія, но тутъ Клопштокъ, со свойственной ему горячностью, вдался въ излишнюю крайность, провозгласивъ преувеличенную мысль объ изгнаніи совершенно римы изъ всякаго рода поэтическіхъ произведеній и допуская ея существованіе только въ церковныхъ гимнахъ. Къ счастію, какъ ни глубоко цнили и уважали Клошптока современники, но противъ его нелпаго мннія возстали многіе и въ томъ числ Виландъ, чмъ нмецкая поэзія была спасена отъ грозившаго зайти слишкомъ далеко усердія рьянаго реформатора.
Таковы были заслуги Клопштока по части развитія и усовершенствованія языка. Переходя къ оцнк его, какъ самостоятельнаго поэта, слдуетъ замтить, что здсь труды его уступаютъ трудамъ реформатора, и что не будь его произведенія заключены въ новыя, такъ плнившія современниковъ формы, то едва ли бы Клопштокъ-поэтъ стоялъ и почитался такъ высоко своими соотечественниками. Конечно, слова эти слдуетъ понимать относительно, и если поэзія Клопштока уступаетъ гигантамъ нмецкой литературы, каковы Шиллеръ, Гете, Виландъ, Гердеръ и Гейне, то всё-таки онъ стоитъ далеко выше множества второстепенныхъ писателей, имвшихъ въ соразмрной степени заслуженную извстность и славу. Уже одно то обстоятельство, что Клопштокъ всегда создавалъ самъ сюжеты своихъ произведеній, а не заимствовалъ ихъ изъ чужихъ литературъ, какъ длали большинство его предшественниковъ, обличаетъ самостоятельность и силу его таланта. Его поэзія была ‘поэзіей сердца и чувства’, какъ выразился о ней Гердеръ, между тмъ какъ произведенія его современниковъ были продуктами ума и резонерства. Онъ былъ лирикъ по преимуществу и этимъ настроеніемъ пропитана насквозь даже его строго-эпическая по форм ‘Мессіада’. Сила и энергія безпрестанно чередуются въ его произведеніяхъ съ нжнйшей чувствительностью, часто впадающей даже въ излишнюю сентиментальность. Въ его одахъ, наряду съ могучими образами и оборотами, зачастую встрчаются строфы, которыя въ наше время вызовутъ улыбку даже у шестнадцатилтней двушки. Настроеніе это ещё боле преобладаетъ въ его религіозныхъ гимнахъ, которые Лессингъ шутя называлъ ‘серафимской’ поэзіей. Но какъ ни ложно было это настроеніе само по себ, всё-таки оно принесло громадную пользу дальнйшему развитію литературы, ставъ противовсомъ холодной схоластик и реторик, господствовавшимъ въ нмецкой поэзіи до Клопштока. На корн его сентиментализма выросла истинная поэзія чувства — и такимъ образомъ та поэтическая струя, которая никогда не умретъ въ произведеніяхъ Шиллера и Гёте, обязана своимъ происхожденіемъ реформаторскому чутью Клопштока. Онъ былъ для нмецкой поэзіи тмъ же, чмъ сдлался впослдствіи Карамзинъ съ своей ‘Бдной Лизой’ для нашей.
Но независимо отъ этой излишней чувствительности, поэзія Клопштока въ высокой степени обладаетъ благородствомъ и чистотою своихъ образовъ, и это качество должно считаться главнйшею причиною, почему онъ никогда не будетъ забытъ, какъ поэтъ. Если же прибавить, что онъ первый сталъ проводить въ своихъ одахъ мысль патріотизма и національной свободы, то этимъ значеніе его въ глазахъ соотечественниковъ становится еще понятне. Уже съ самой ранней молодости любовь въ отечеству преобладала во всхъ его стремленіяхъ, такъ-что первоначально, какъ упомянуто выше, онъ даже содержаніе своей эпической поэмы хотлъ заимствовать изъ нмецкой жизни. Къ несчастью, результатъ его благородныхъ усилій подвинуть впередъ нмецкій патріотизмъ остался безъ большихъ послдствій при его жизни, вслдствіе несчастнаго политическаго состоянія, въ которомъ тогда была Германія. Фридрихъ Великій былъ единственнымъ изъ нмецкихъ государей, на кого патріоты могли смотрть съ надеждой, но съ нимъ Клопштокъ не могъ сойтись изъ-за деспотическихъ наклонностей этого государя, а главное потому, что Фридрихъ не любилъ и не цнилъ нмецкой литературы. Всмъ извстны его слова, что онъ готовъ отдать всю ‘Мессіаду’ за одинъ стихъ ‘Генріады’ Вольтера. Видя это печальное современное положеніе Германіи, Клопштокъ думалъ пробудить ея патріотическія стремленія воспоминаніемъ о славномъ прошломъ. Германъ, побдитель римлянъ, былъ одно время героемъ его мыслей, но историческія о нёмъ свднія были до того скудны, что построить на нихъ какое-либо ощутительно-сильное поэтическое произведеніе было невозможно. Потому понятно, что его патріотическія произведенія, не имли для себя реальной почвы, по необходимости расплывались въ громкія похвальныя оды, хотя и цнившіяся современниками, но по общавшія долговчной жизни. Боле пользы въ этомъ отношеніи принёсъ отрицательный пріёмъ, съ которымъ онъ горячо напалъ на подражательность французамъ. Оды, посвященныя этому предмету, обличаютъ дйствительно замчательную силу и энергію.
Независимо отъ любви къ отечеству. Клопштокъ никогда не забывалъ общихъ гуманныхъ идей и въ этомъ отношеніи произведенія его стоятъ выше всякой критики. Такъ никакія усилія не заставили его сдлаться придворнымъ поэтомъ и льстить властямъ. Война за американскую независимость и французская революція нашли въ нёмъ самаго яраго поклонника. Церковныя произведенія и переложеніе псалмовъ обличаютъ въ нёмъ тоже поэта, достойнаго высокой задачи, но здсь слдуетъ замтить, что горячій темпераментъ и лирическій паосъ всей его поэзіи вообще заставляли автора иногда переходить за границы той простоты, которая, какъ извстно, составляетъ главную прелесть библейскихъ легендъ.
Переходя къ разбору значительнйшаго по объему и наиболе извстнаго изъ сочиненій Клопштока — къ ‘Мессіад’, слдуетъ сказать, что здсь онъ представляетъ обратное явленіе сравнительно съ большинствомъ другихъ писателей. Если наиболе извстныя и написанныя въ періодъ зрлаго развитія таланта произведенія писателей принадлежатъ обыкновенно къ лучшимъ, то Клопштокова ‘Мессіада’, не смотря на ея большую извстность, наоборотъ далеко не представляетъ тхъ достоинствъ, которыми изобилуютъ его прочія сочиненія. Уже самая идея произведенія заключаетъ въ себ ошибку, которую едва ли бы могъ вознаградить поэтъ, обладающій даже боле геніальнымъ талантомъ, чмъ Клопштокъ. Задумать эпопею, героемъ которой долженъ явиться Іисусъ Христосъ, значило хотть совмстить дв діаметрально противоположныя по характеру вещи: древній эпосъ и ‘Евангеліе’. Если съ идеей перваго мы привыкли соединять понятія о яркихъ образахъ и сильныхъ страстяхъ, то ‘Евангеліе’ наоборотъ проповдуетъ идею простоты и самоотреченія. Поэтому спрашивается: могла ли удаться попытка соединить въ одномъ произведеніи эти противоположности, не нанеся одной ущерба на счётъ другой? Пріёмъ, сдланный ‘Мессіад’ современниками Клопштока, обличаетъ, что даже они, не смотря на готовность увлекаться любимымъ поэтомъ, поняли эту ошибку и были далеки отъ увлеченія его колоссальнымъ но объему трудомъ. Если первыя три псни ‘Мессіады> и были приняты съ замтнымъ увлеченіемъ, если въ ней привтствовали новый нмецкій эпосъ, благодаря которому нмецкая литература повидимому становилась въ рядъ съ великими литературами древнихъ, то восторгъ публики сталъ быстро охладвать по мр выхода продолженія поэмы, такъ-что послднія псни были спасены отъ совершенно равнодушнаго пріёма единственно благодаря имени автора, да разв ещё благозвучію и новизн стиха, котораго гекзаметрическая форма была до того неизвстна.
Клопштокъ, задумавъ ‘Мессіаду’, хотлъ первоначально ограничиться поэтическимъ изображеніемъ земной жизни Христа, его страданій и славы по воскресеніи, согласно повствованію Евангелистовъ, но, начавъ писать поэму съ этой точки зрнія, онъ скоро почувствовалъ, что немыслимо было построить поэтическое, слдовательно требующее яркихъ образовъ, произведеніе на тхъ скудныхъ фактахъ, которые даётъ ‘Евангеліе’, правда, фактовъ полныхъ неизмримой внутренней глубины, но тмъ не мене совершенно лишонныхъ яркой вншней образности и поэтической силы. Этихъ необходимыхъ для всякаго поэтическаго произведенія атрибутовъ въ ‘Евангеліи’ нечего было искать — и вотъ причина, почему рядомъ съ евангельскимъ сказаніемъ Клопштоку пришлось присочинить цлый рядъ лицъ и фактовъ, которые должны были пополнитъ этотъ проблъ. Отсюда созданіе яркаго образа Сатаны и прочихъ лицъ поэмы. Но если допустить даже, что лица эти были прекрасно и поэтически созданы, всё жь общее поэмы отъ этого не выигрывало ничего, а, напротивъ, скоре теряло въ слдствіи того, что сопоставленіе образовъ, созданныхъ по правиламъ древяго эпоса, съ библейско-легендарнымъ характеромъ другой половины поэмы тмъ боле обличало ея раздвоенность и невыдержанность въ цломъ. Несообразность фактовъ, выведенныхъ въ этихъ двухъ половинахъ поэмы, встрчается на каждомъ шагу. Такъ, напримръ, въ характер Сатаны превосходно выставлено его стремленіе погубить во что бы то ни стало Христа, при-чёмъ онъ жадно желаетъ его смерти. Черта эта изображена замчательно хорошо и была бы украшеніемъ въ любой поэм, будучи сопоставлена съ тмъ, что говоритъ ‘Евангеліе’, она невольно наводитъ на мысль: какимъ же образомъ Сатана можетъ желать земной смерти Христа, если онъ знаетъ, что эта самая смерть должна искупить людей и положить конецъ его владычеству?
Независимо отъ недостатковъ плана и содержанія поэмы, общее производимое ею впечатлніе ослабляется ещё тмъ, что Клопштокъ, какъ сказано выше, былъ чистйшимъ лирикомъ, а отнюдь не эпическимъ поэтомъ. Въ слдствіе этого чтеніе лирическаго произведенія. какимъ должна по настоящему считаться ‘Мессіада’, растянутаго на двадцать псенъ, производитъ слишкомъ утомляющее впечатлніе, котораго не могутъ выкупить даже чистота и прелесть стиховъ, которыми поэма написана. Если современники Клопштока восхищались ею именно съ этой точки зрнія, то съ вроятностью можно предположить, что, независимо отъ красоты вншней формы, ихъ подкупалъ въ пользу произведенія его религіозный сюжетъ, завлекавшій благочестивыхъ людей, которыхъ-тогда было гораздо больше въ числ читателей, чмъ теперь. Сопоставленіе новой поэмы съ ‘Потеряннымъ Раемъ’ Мильтона, считавшагося недосягаемо-высокимъ произведеніемъ, и естественная вытекавшая отсюда національная гордость нмцевъ, всё это вмст подготовило хорошій пріёмъ ‘Мессіад’ при выход ея въ свтъ и обезпечило успхъ поэмы, по позднйшая критика откинула вс эти постороннія облегчающія обстоятельства и умла дать произведенію Клопштока хотя вполн почётное, но не столь высокое мсто.
Будучи разсматриваема въ частности, поэма представляетъ безпрестанныя неловкости. обличающія двойственность ея характера, о чёмъ было говорено выше. Такъ, напримръ, созданные Клопштокомъ образы ангеловъ обличаютъ часто поэтическія черты, если смотрть на нихъ просто какъ на созданныя фантазіею художника разумныя существа. Но едва вздумаемъ мы себя уврить, что это т самые ангелы, о которыхъ говоритъ священное писаніе, то-есть существа безъ всякой воли, страсти или индивидуальнаго характера и воплощающія въ себ единственно идею покорности и исполненія воли Божества, намъ какъ-то странно длается при попытк сблизить эти два понятія — и тяжолый трудъ поэта, съ которымъ старался онъ охарактеризовать свои созданія, обращается въ ничто. Впрочемъ Клопштокъ, какъ вс лирическіе поэты вообще, почти совсмъ не умлъ индивидуализировать характеры своихъ лицъ, что замчается во всей поэм. Тотъ, кто хочетъ восхищаться ‘Мессіадой’ во что бы то ни стало, сдлаетъ лучше всего, если забудетъ, что это — эпическая поэма, а будетъ читать ее просто какъ сборникъ лирическихъ стихотвореній, не мало не заботясь о ихъ связи. Тогда настоящій талантъ поэта выступитъ предъ глазами читателя во всей своей сил, и не заставитъ жалть о минутахъ, потерянныхъ на чтеніе.
На русскій языкъ переведены слдующія сочиненія Клопштока: 1) Смерть Адама. Трагедія въ трёхъ дйствіяхъ. Сочиненіе Клопштока. Перевёлъ съ нмецкаго В. Филимоновъ. М. 1807. 2) Мессія. Поэма въ десяти псняхъ. Сочиненіе Клопштока. Перевёлъ съ нмецкаго А. Кутузовъ. 2 ч. 1785—1787. Изданіе 2-е. М. 1821. 3) Мессіада. Поэма Клопштока. Перевёлъ стихами С. И. Писаревъ. Три части. Спб. 1868.
