А. Архангельский.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. XIIa (1894): Земпер — Имидокислоты, с. 815—819.
Изборники, Архангельский Александр Семёнович, Год: 1894
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Изборники (‘Соборники’ или сборники) — обширный отдел древнерусской литературы, чаще всего переводный, но тем не менее чрезвычайно типичный. На И. особенно наглядно обнаруживается господствующая черта нашей старой письменности: ее компилятивность, и тесные связи с литературой византийской, позднее — с западноевропейской. И. распадаются на несколько типов и каждый из этих типов резко отличался от другого, имел определенное назначение, свои определенные литературные связи, свою генеалогию и т. д. От этих типических сборников, представляющих особое целое, объединенное одной целью и соблюдающее правильный порядок в расположении статей, должны быть отличаемы другого рода сборники, более или менее случайного состава, весьма разнообразного, нередко совершенно произвольного, обусловливавшегося личным вкусом составителя (‘списателя’), Наконец, имеются И. из разнородных статей, принадлежащих различным писцам, нередко различным литературным эпохам и векам, которые образовались вследствие случайного соединения различных произведений в один переплет. И. были любимыми книгами древнерусского читателя, потому что разом знакомили со многим. А составлять подобные сборники было легко. Готовые образцы имелись в византийской литературе, под непосредственным влиянием которой сложилась древнерусская письменность, почему на ней и отразились главные особенности литературы византийской. В византийской письменности V — XII вв. чем дальше, тем все труднее историку литературы ‘провести резкую черту между автором и переписчиком’, весь авторский труд часто состоит лишь в выборке, извлечениях, систематизировании чужих сочинений и мыслей, редко в их объяснении, популяризировании. В творческой деятельности — поразительный недостаток: ‘нравственные, философские и политические воззрения крайне невысокого полета, воображения нет совсем. Поразительно, как мало влияют на визант. писателей работы над древними — даже на форму их собственных жалких попыток…’ Их проза отличается вульгарностью выражений. ‘Составляя антологии, выучивая наизусть Гомера и трагиков, они не усваивают себе классического метра…, нечего говорить, что по содержанию и стилю их стихотворные упражнения — чистая проза’… Перед нами — эпоха ‘Катен’, ‘Эклог’, ‘Мелисс’, разного рода извлечений, сборников, многочисленных лексиконов, различных энциклопедий. — Через южно-славянские литературы византийские произведения этого рода на первых же порах делаются известными и в нашей письменности, быстро вызывая у нас и собственные подобные же опыты. Наиболее ранними древнерусскими сборниками являются знаменитые ‘И. Святослава’ 1073. и 1076 гг. Характер их совершенно различен и по языку, и по составу: первый — почти буквальный перевод одного греческого сборника IX века, второй — едва ли не возник на русской почве. — И. 1073 г. (266 лл., f®), по своему содержанию, представляет род богословской энциклопедии: длинный ряд выписок из самых различных творений отцов церкви, особенно много выписок из Анастасия Синаита, из его ‘Вопросов и ответов’, множество других статей церковного, богословского и философского содержания, встречаются статьи по грамматике, логике, есть даже притчи, загадки и т. д. Это — вполне ‘Сбор от мног отец… вкратце сложен на память и на готов ответ’, как и указывается в заглавии И. В славянскую письменность сборник перешел еще на древнеболгарской почве, но сохранился в русск. списке (1073 г.) и с именем русского князя Святослава (&dagger, 1076) и в сущности может быть рассматриваем как древнейший образчик литературной фальсификации: перевод греческого сборника, составляющего собой содержание И. Святослава сделан был в Болгарии для царя Симеона (892—927), которому и был посвящен в предисловии, русский писец XI в., списавши дословно болгарскую рукопись сборника, списал и самое посвящение болгарского переводчика (известную ‘похвалу царю Симеону’, ‘новому Птоломею’), заменивши только имя болгарского царя Симеона именем современного русского князя Святослава. Фальсификация обнаружилась, благодаря случайно встреченному Шевыревым другому более позднего списка сборнику, где в посвящении осталось имя Симеона (‘Поездка в Кирилло-Белозерский м-рь’, II, 30—32). Упомянутая ‘Похвала царю Симеону’ — одно из древнейших славянских стихотворений. Время написания рукописи указывается в приписке: ‘В лето 7581 (1073) написа Иоанн дьяк И. св. великууму князю Святославу’.. Замечателен рисунок, приложенный к рукописи, изображающий семейство князя Святослава. Рукопись хранится в Московской синодальной библиотеке. Сполна издана фотографическим способом, с предисловием Карпова, Обществом любителей древней письменности (СПб., 1880 г., LV), подробное описание и обследование у Востокова: ‘Описание русск. муз.’ (стр. 499—505) и Горского и Невоструева, ‘Опис.’ (П, 3, стр. 365—405). Отрывки — в ‘Ист. Христ.’ Буслаева (161—175) и у Срезневского: ‘Древн. пам. русского письма и языка’ (СПб., 1863).
Совершенно иное содержание И. 1076 г. (276 лл., 4®), составленного ‘Из многих книг княжьих’, рукой неизвестного Иоанна, во дни того же Святослава, ‘князя Рускы земли’. Здесь совсем нет того церковно-энциклопедического содержания, каким отличается И. 1073 г. Содержание статей И. 1076 г. — почти исключительно общеморальное. Сборник открывается статьей о важности и полезности чтения книг, ‘Словом некоего Калугеря о четьи книг’, далее следуют: ‘Слово некоего отца к сыну своему, словеса душеполезна’, ‘Наказание богатым’, ‘Слово, еже правоверну веру имети’, ‘Наказание Исихия пресвитера’, ‘Премудрости похвала’, ‘Иоанна Златоустого слово разумно и полезно’, ‘Св. Василия, како подобает человеку быти’, ‘Ксенофонта наставление детям своим’, ‘Наставление Феодоры’, ‘Афанасьевы ответы противу нанесенных ему вопросов’ — одна из наиболее обширных статей сборника, представляющая ряд вопросов и ответов, далее статьи: ‘О женах злых и добрых’, ‘Сто слов’ патр. Геннадия, ‘Наставление Нила Черноризца’ (Синайского) и т. д. Перед нами вообще — ряд ‘слов’, ‘поучений’, ‘наказаний’, общеморального содержания, ‘разумных и полезных’, на тему: ‘како подобает человеку быти’, как ‘правоверну веру имети’ и т. п. Статьи излагаются или в форме кратких афористических изречений, или в виде отдельных, довольно обширных ‘слов’ и ‘наказаний’, в виде ‘вопросов и ответов’ и т. д. За исключением ‘Стослова’ Геннадия (&dagger, 471), извлечений из Нила Синайского (&dagger, 450), и, может быть, некоторых других, статьи, надписывающиеся именами ‘Иоанна Златоустого’, ‘Василия Великого’ и т. д., чаще всего не отыскиваются в творениях этих отцов церкви, или представляют очень краткие отрывки из них, отдельные изречения, и едва ли не принадлежали южно-славянским или русским ‘списателям’. Многие из статей, читаемых в этом И. — те же, что позднее помещаются и в древнерусских ‘Измарагдах’. Вообще нельзя не отметить весьма значительной близости, по содержанию, этого древнерусского сборника XI в. с позднейшими ‘Измарагдами’. Во всяком случае, И. 1076 г. был одним из ближайших источников ‘Измарагдов’. И. 1076 г. хранится в императорской публичной библиотеке. Время написания указывается в записи: ‘Коньчашася книгы сия рукою грешного Иоанна. Избрано из многих книг Княжьих. Коньчах книжны сия в лето 7584, при Святославе князя Русьскы земля’.. Издан сполна, но неисправно, Шимановским, в приложении к исследованию: ‘К истории древнерусских говоров’ (Варшава, 1888). Ср. Смирнова, ‘Заметки по истории русского языка’ (Варшава, 1888).
Книгами св. Писания древнерусский читатель часто пользовался не в подлинном, целом виде, а в извлечениях, особого рода сборниках. Так, в древнерусской письменности в большом употреблении (списки идут с XII в.) были Паремейники (см.) — собрания извлечений из библейских книг, церковных чтений, употребляемых за утренними и вечерними богослужениями в воскресные и другие праздничные дни. Из сборников, заменявших собою книги св. Писания, особенно замечательны Палеи (см.). Они читались вместо библейских книг Ветхого Завета, являясь распространеннейшей книгой древней Руси. Это были весьма своеобразные библейско-апокрифические сборники, со множеством вставок экзегетических, полемических, по естествоведению, истории и т. д. Особый, совершенно самостоятельный вид древнерусских сборников представляли Физиологи (см.), или Бестиарии (см.), заключавшие в себе баснословные рассказы о животных, птицах и т. п.
Соответственно преобладавшему отделу нашей древней переводной литературы, большинство древнерусских сборников, преимущественно патристического содержания, являются сборниками извлечений и отрывков из творений отцов церкви, одного из них или целого ряда, так, большая часть И. 1073 г. посвящена извлечениям из Анастасия Синаита (&dagger, 686). В ряду этого рода наших сборников первое место должно быть отведено двум громадным сборникам извлечений и отрывков из творений отцов церкви, составленным греческим иноком XI в., Никоном Черногорцем (см): его знаменитым Пандектам (см.) и Тактикону (см.).
Особый род древнерусских патристических сборников связывается с именем св. Иоанна Златоуста. Творения И. Златоустого (&dagger, 407) уже в визант. литературе очень часто обращались в различных сборниках, извлечениях, катенах, важнейшие из таких сборников, с присоединением других, составленных в значительной доли самостоятельно, рано стали появляться и в общеславянской письменности, а равно и древнерусской. Уже болгарскому царю Симеону (892—927) принадлежало составление сборника слов Златоуста, перешедшего затем в Россию под названием ‘Златоструя’ (см.). К той же древнейшей поре болгарской письменности относится составление другого сборника слов Иоанна Златоуста, так назыв. ‘Учительного Евангелия’ (см.). Другими сборниками слов Златоуста, пользовавшимися особенной распространенностью в нашей древней письменности, были Маргариты (см.). Очень рано стали у нас появляться и самостоятельные, принадлежавшие русским ‘списателям’, сборники из творений Иоанна Златоуста. Таковы изборники, назыв. ‘Златоустами’ (см.). С древнерусскими ‘Златоустами’ тесно связан другой тип сборников поучений Златоуста, так назыв. ‘Измарагды’ (см.). Любопытным опытом самостоятельных русских сборников из творений Иоанна Златоустого представляется труд кн. А. М. Курбского (&dagger, 1583), давшего ему название ‘Новый Маргарит’ (см. Курбский). По-видимому, русского происхождения был и напоминающий ‘Златоусты’ сборник, известный под назван. ‘Златая цепь’ (см.).
К числу совершенно необследованных древнерус. сборников принадлежат ‘Торжественники’ (см.). Их отличительная черта — обилие ‘похвальных слов’ на праздничные дни и ‘житий’ на дни святых. Чрезвычайно любопытными образчиками древнерусских переводных сборников являются ‘Лечебники’ (см.) или ‘Травники’. Их общее содержание совсем не отвечает специальному заглавию. Древние русские ‘Лечебники’ далеко не ограничивались собственно лечебной областью. Слово ‘лечить’ понимается ими в самом широком смысле. Своими советами ‘Лечебники’ обнимают всю жизнь древнерусского человека, являясь в этом случае не столько собственно ‘лекарями’, сколько, вообще, ‘знахарями’, ‘людьми вещими’, которые не только лечат недуги, но и, вообще, могут устроить или расстроить домашнюю жизнь человека, его семейное счастье, благосостояние и т. д. Древнерусский ‘Лечебник’ многими сторонами своего содержания непосредственно сближается с древнерусскими ‘Домостроями’ — этими сборниками практических сведений и наставлений, необходимых человеку в жизни, в домашнем обиходе, в разнообразных отношениях к обществу и т. д.
Самостоятельный отдел в литературе славяно-русских сборников составляют Прологи, Патерики, Четьи-Минеи (см.). Они примыкали к обширному отделу житий святых, к области византийской и славяно-русской агиографии, одному из самых обширных отделов в литературах византийской и славяно-русской. Сборники сокращенных житий святых, известные в византийской литературе под названием ‘Синаксарей’, в славянской письменности получили почему-то название ‘прологов’. Одним из существенных отличий славяно-русского ‘пролога’ от византийского ‘синаксаря’ было сильное развитие в нашем прологе специально назидательного элемента, отдела слов и поучений, совершенно отсутствующего в греческих ‘синаксарях’. Очень рано стали известны у нас греч. патерики (см.): Синайский, Азбучный и др., их влияние обнаруживается и непосредственно на отдельных памятниках нашей письменности XI — нач. ХШ вв., и в возникновении особого цикла собственно русских ‘патериков’, каковы: Патерик Киево-Печерский, Соловецкий и мн. др.
Переходную ступень от сборников чисто духовного, патристического содержания, к сборникам энциклопедическим и светским, представляют древнерусские ‘Пчелы’ (см.). Это более или менее обширное собрание кратких изречений и отрывков общеморального, житейского содержания, из св. Писания, отцов церквей и др. писателей византийских, а также и более древних, греческих и латинских, языческих философов и поэтов — своего рода энциклопедии житейской философии, нечто вроде западных ‘Путеводителей в жизни’ (Directorium humanae vitae) и т. п. Ряд особых, совершенно самостоятельных и обширных циклов составляли в древнерусской литературе сборники исторического содержания, особенно увеличивающиеся у нас в XVI — XVII вв. Таковы были многочисленные хронографы, имеющиеся в многочисленных и весьма разнообразных списках, сборники летописные и др. под. (См. Хронограф, Летопись). Своим разнообразием, быстро увеличивающимся и развивающимся составом, этого рода сборники наглядно свидетельствуют о быстром развитии около того времени вообще всей нашей письменности, об обогащении ее новыми материалами, о сильном общем умственном возбуждении, которое переживала тогда вся русская жизнь. Масса всякого рода сборников теперь делается вообще подавляющей, по своей огромности. То было время, когда в истории нашей литературы начинался новый период. Уже в XVI в. западное влияние на жизнь, литературу и искусство очень сильно сказывается не только в Новгороде, но и в Москве. Иван Берсень жалуется, что Русская земля ‘переставливает свои обычаи’, отцы Стоглавого собора с горечью замечают, что ‘многие обычаи поисшатались, предания и законы порушены, дело Божиих заповедей ослабло и небрегомо’. Макарий собирает в великих Четьих-Минеях ‘все святые книги, которые в Русской земле обретаются’, как бы определяя тем кругозор тех умственных вопросов и интересов, которого не должен был переступать благочестивый русский человек… Одновременно с тем составляется полный Азбуковник, окончательно вырабатывается Иконописный Подлинник.
Азбуковник (см.) является типичнейшим сборником этого времени, хотя по генеалогии своей и восходит к гораздо более раннему времени. Как уже отметил Тихонравов, Азбуковник вращается в кругу домашнего русского чтения. Он вызван тем же стремлением поддержать ‘поисшатавшуюся’ русскую старину, которым проникнуты ‘Стоглав’ и ‘Домострой’. Он старается устранить все непонятное в памятниках русской литературной старины, он верит лишь в силу ее авторитета. Он также, как ‘Стоглав’ и ‘Домострой’, вооружается против ‘отреченных’, ‘светских’ книг. Он осуждает пение под музыку по нотам. Он привязан к русской церковной старине и считает необходимым предложить толкования собственных имен святых, чтобы будущие составители похвал новоявленным русским святым имели возможность воспользоваться этими толкованиями. Преследуя любящих ‘иомитрию и прочая таковая’, Азбуковник остается верен русской науке, он черпает свои сведения научные из Дамаскина, Иоанна экзарха, Козьмы Индикоплова, Георгия Писида, хронографов, Скитского Патерика, св. Писания, Криницы Амартола, Палеи, Златой Цепи, Дионисия Ареопагита, житий святых, прологов, синаксарей. Вот его авторитеты. Он воспитан древней русской литературой, он ее толкователь и защитник, и потому многие памятники народной и письменной словесности находят в Азбуковнике пособия к определению своего содержания, которое, с своей стороны, дает возможность разъяснять содержание Азбуковников. Литературно-консервативные стремления Азбуковника как нельзя лучше отвечали господствовавшему направлению, но это была лишь одна сторона движения. Рядом с этим ‘влияние латинского, фряжского, на жизнь, литературу искусство — очень ощутительно, два направления в литературе и просвещении — новое и старое — уже выясняются’. Еще больше возбуждение в XVII в. Еще резче выступают, еще сильнее борются теперь два указанных начала — старое с новым… Последнее неудержимым потоком проникает в жизнь, литературу, понятия, нравы. Везде и всюду, разом в различных сферах общественной и умственной жизни, обнаруживаются нововведения: в церковной сфере идут реформы Никона, в домашнюю жизнь высшего москов. общества с каждым днем проникают новые культурные влияния западных соседей, при дворе полагается основание ‘комедийному делу’, в литературу входит чрез Киев и Польшу масса зап. повестей и сказаний светского характера, переходят сборники ‘новелл’ и ‘фацеций’, под влиянием которых смехотворное направление, неслыханное дотоле в благочестивой древнерусской письменности, начинает заявляться все сильнее и сильнее, находя для себя охотный круг читателей и вызывая подражания и в туземной литературе. Литературные материалы и источники возникающих сборников теперь быстро растут.
К обширному материалу, получавшемуся ранее из литератур южно-славянских и византийской, теперь, в XVI — XVII в., присоединяется огромная масса материала, который переходит из литератур западных. Влияние греческое, византийское, заметно отступает перед влиянием латинским, западным. Содержание духовное — заметно уступает место содержанию повествовательному, анекдотическому, правда, на первых порах еще сильно морализированному, но все же гораздо ближе стоящему к простой, обыденной жизни, и заключавшему в себе обильные материалы чисто светского повествования, светской повести. Важнейшими, наиболее типичными образчиками этого рода наших переводных сборников могут быть названы: Римские Деяния (см.), Великое Зерцало (см.), Зрелище жития человеческого, Апофегматы и нек. др.
Римские Деяния (Gesta Romanorum) являются у нас в XVII в. одним из популярнейших произведений этого рода. Великое Зерцало перешло к нам из немецкой литературы, посредством польского пересказа, перевод сделан в 1667 г. по желанию и повелению Алексея Михайловича. Зрелище жития человеческого переведено с немецкого, в 1674 г., переводчиком посольского приказа Андреем Виниусом. Сборник представляет собрание басней и апологов самого разнообразного содержания, басни и апологи разбиты не по рубрикам, как в ‘Великом Зерцале’, а являются как бы самостоятельными частями, при чем мораль выводится из каждой повести отдельно. Сборник Апофегмат, мудрых изречений, острых слов — был переведен с польского, изречения приписываются различным знаменитым лицам, философам, царям, ‘честным женам’ и т. д., соответственно званию авторов и самый сборник распадается на отдельные книги. Изложение анекдотическое, каждое изречение передается в виде коротенького рассказа, анекдота. Одновременно с этим и переходивший к нам из Польши новый ряд сборников Фражк польских, Фацеций, Новелл — уже окончательно ставил нашу литературу на светскую почву, исключительно выдвигал на первый план элемент повествовательный, нередко с явной наклонностью к фривольному, скабрезному. Все эти переходившие теперь к нам с Запада сборники заключали в себе такую массу совершенно нового литературного материала, о которой наша старая, более ранняя письменность и не могла мечтать. О средневековых сборниках, переходивших в XVI — XVII в. к нам, см. Пыпина: ‘Очерк литературы старинных повестей и сказок русских’ (СПб., 1857), А. Веселовский в ‘Ист. русской словесности Галахова’ (2 изд., стр. 394). Остается еще отметить Цветники. Эти сборники вполне оригинальные, туземные, и на них как нельзя лучше можно видеть совершавшееся у нас изменение литературных вкусов, их большую свободу, разнообразие, и вместе с тем переходность литературной эпохи, хаотическое смешение литературных материалов и воззрений. Наши ‘Цветники’ наглядно представляют нам умственные интересы времени, стремления и вкусы читателей.
Выбор статей и отрывков в ‘Цветниках’ исключительно обусловливался личными наклонностями собирателя: один составлял себе ‘Цветник’, замечает Тихонравов, из поучений Аввы Дорофея, другой выбирал цветы из хронографов и Скитского Патерика, третьему нравились народные произведения вроде ‘Беседы трех святителей’. Сборник носил характер исключительно личный, заключая в себе выписки самого различного характера — небольшие статьи, мелкие отрывки, отдельные изречения — самый разнообразный литературный материал, почему-либо обративший на себя внимание составителя, понравившийся ему и записанный им ‘для памяти’. Это был род записной книжки древнерусского читателя, на которой наглядно отражалась общая переходность литературы. ‘Цветники’ принадлежали к такого рода сборникам, где — рядом с благочестивыми рассказами из патерика — вдруг помещается какая-нибудь фантастическая сказка из Александрии, имена христианских святых сопоставляются с лицами сказочными и т. д.