Из записок русского путешественника, Бострем Юлий Карлович, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА

Ю. Н. БОСТРЕМА.

МОСКВА.
Типографія Ф. Іогансонъ, у Красныхъ вор., д. б. Іогансонъ.
1876.

ИЗЪ ЗАПИСОКЪ РУССКАГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА.

I.
Типъ италіанскаго говоруна.

Ахъ, почтеннйшій синьоръ, благослови васъ Богъ! проговорилъ радостно содержатель кофейни въ Неапол, взвидя меня, въ первый разъ постившаго его кофейню.— А это врно вашъ товарищъ? добавилъ онъ умильно, указывая на моего соотечественника. Очень радъ, очень радъ… Вотъ только что я говорилъ о васъ съ моимъ дорогимъ зятемъ: онъ въ восхищеніи отъ васъ… Я васъ ожидалъ, какъ писанное яичко. Садитесь, вотъ сюда: у меня всегда приготовлено для васъ самое лучшее мсто. Ну, а теперь я вамъ поднесу шоколадъ, какой и самъ кардиналъ не пьетъ, да и гд ему пить такой! Мой шоколадъ былъ и будетъ лучшимъ въ Неапол. А отъ чего онъ лучшій?… а?… ну, скажите, отъ чего? Оттого, что Богъ ниспослалъ мн свое благословеніе: я достоинъ теперь предложить свой шоколадъ и самому пап. Но, милйшій мой синьоръ, какъ полагаете вы?… Чтобы составить подобный шоколадъ, на это необходимо знаніе классическихъ наукъ, нужно быть математикомъ, химикомъ, медикомъ — чортъ меня возьми! О, это стоитъ мн проклятыхъ трудовъ: они доводятъ меня часто до изступленія… Да, да… Нужно быть превосходнымъ механикомъ. Ахъ, милое мое сердце, если я только подумаю, что я взялся за такое простое механическое ремесло, то на меня нападаетъ страшная меланхолія, а все таки оно сопряжено съ химическимъ процессомъ, съ знаніемъ классическихъ наукъ… Вдь, я, милйшіе друзья, римлянинъ, кровный римляпинъ, гербъ у меня дворянскій. Клянусь черной кровью сатаны, что я кровный аристократъ, обладатель великолпнйшаго герба и —знайте — я презираю чернь. Да здравствуетъ король Францискъ II.

При послднемъ восклицаніи содержатель кофейни, маленькій кругленькій старикашка ударилъ восторженно кулакомъ по столу, но замтивъ зврскій взглядъ капуцина, молча сидвшаго за послднимъ столикомъ, тотчасъ же оправился.

— Ахъ! дорогой мой патеръ, обратился онъ къ капуцину, съ намреніемъ задобрить его, вотъ я только что сказалъ: ‘Да здравствуетъ король!’ Знайте же, что я даже и не думалъ произнести подобное восклицаніе, но въ этомъ я ничуть не виноватъ: вроятно, чортъ произнесъ моими устами, это восклицаніе, такъ какъ я вчера вечеромъ забылъ помолиться. Смшно въ этомъ только то, что я не монархистъ, а чистый демократъ, притомъ набоженъ, ярый католикъ… Вдь я папистъ — чортъ меня укуси.

Капуцинъ произнесъ брань на папу: онъ принадлежалъ къ партіи Гарибальди.

— Э-эхъ, т. е. не папистъ!… постоянно сбиваюсь на этихъ проклятыхъ окончаніяхъ, на этихъ истахъ. Я гарибальдистъ, гарибальдистъ, милое дорогое сердце мое. Evviva Garibaldi.

— Evviva Garibaldi! произнесъ капуцинъ, бросивъ на столикъ деньги за шоколадъ и выходя изъ кофейни.

— Да, душа моя, продолжалъ хозяинъ кофейни, когда то блестли на всхъ моихъ пальцахъ золотыя кольца, вокругъ головы моей сіяло что то въ род алмазнаго рога, какой обыкновенно носили венеціанскіе дожи… Къ чорту! Вдь я служилъ венеціанской республик первымъ теноромъ въ театр Санъ Бенедето. Клянусь кровью всхъ мадонъ, что публика только одного лишь меня хотла слушать. Когда я выходилъ на сцену, то обыкновенно раздавался такой громъ рукоплесканій — какъ на страшномъ суд. Вс кричали: ‘Вотъ, вотъ онъ! Да здравствуетъ! Браво, великій римлянинъ!’ А я — небрежный поклонъ публик — вотъ и все. Три года сряду я одинъ только и поддерживалъ этотъ театръ. Пусть я буду проклятъ, если вы теперь найдете хоть одного хорошаго тенора въ Италіи, всхъ настоящихъ пвцовъ нельзя даже сравнить съ кускомъ засохшаго козьяго сыра. Клянусь кровью бшеной собаки, что я выполнялъ роли министровъ, ну, а чтобы быть дипломатомъ, то на это, какъ вамъ извстно, нужно имть голову, дьявольскій умъ. Да къ черту театръ, поговоримъ лучше о древностяхъ. Видли вы Пальверію, гд жилъ папа Браски, а? Pracca Natione? а тульянскую темницу — нтъ?… Знайте же, что вы видите предъ собою самаго извстнйшаго и знаменитйшаго антикварія и археолога. Для этихъ наукъ я часто рисковалъ моею жизнью: весь свтъ удивляется, какъ это я живъ и понын… Я лазилъ въ гробницы Люція Сципіона Барбата, во вс гроты великихъ республиканцевъ, которыхъ да хранитъ Богъ и святая Два… Ходилъ въ катакомбы — но къ чему далеко заходить: есть и безъ меня много дураковъ, которые, изъ за дрянной какой нибудь древней надписи, пускаются въ катакомбы и жертвуютъ жизнью. Одно мн только досадно, что я не видлъ уха Діонисія Сиракузскаго, но не все-же можно видть!… Скажите, пожалуста, вдь эта дрянь, Діонисій Сиракузскій, говорятъ, былъ христіанинъ, католикъ?… Жаль, что его не отправили на галеры. Я наврное отправилъ бы его туда, потому, какъ вы можете судить изъ моего разговора, я, въ центр Неаполя, республиканецъ, другъ латинской свободы. А что, видли вы небольшую колонну на Cam o vaccino, по дорог въ Santa Maria Liberatrice, а?… да?… Ну, вотъ тамъ-то стоялъ народный трибунъ, громко взывая: ‘Вс римляне должны здсь собраться!’ Ахъ, кстати, я получилъ на дняхъ свжія салами. Знаете, недавно я имлъ небольшой скандалъ въ Caf Corso. Пью я, знаете, кофе, нсколько плебеевъ затяли драку и, опрокинувъ мою чашку, облили мои совершенно новые панталоны изъ брабантскаго сукна. Я не вытерплъ, я произвелъ надъ ними страшное пораженіе. Я презираю плебеевъ, презиралъ и буду презирать всегда, потому что я принадлежу къ древнйшему римскому аристократическому роду… Что это? Вы собираетесь уйти? Вроятно въ каедральную церковь св. Янурія посмотрть на большую функцію? Благослови васъ Богъ, милыя души. Вечеромъ-же если вы случайно вспомните меня, вашего единственнаго друга, то заходите: мы потребуемъ свжія салами, приготовленныя мною собственноручно для васъ однихъ, а также и пастетъ изъ макаронъ, ну, и въ заключеніе, выпьемъ по стаканчику сиракузскаго. Благослови васъ св. Два и св. Антоній дуанскій.

II.
Импровизаторъ.

На слдующій день, посл моего прізда въ Тріестъ, я и одинъ изъ моихъ соотечественниковъ, гуляя по городу, подошли къ одной кофейн, передъ которой были симметрически разставлены небольшіе столики и стулья. Мы выбрали себ мсто, откуда можно было видть тихую поверхность моря, отражавшую какъ уголь раскаленный небосклонъ, на которомъ отчетливо рисовались силуеты отдаленнаго берега съ возвышающимися зданіями, рейдъ, суда, пароходы, трубы, паруса, — и все это было перепутано гигантской паутиной — снастями. Былъ лтній вечеръ. Въ воздух посл небольшаго дождя, дышало пріятной свжестью! Долго сидли мы молча, любуясь игрой свта и тни, гармоніей и спокойствіемъ природы. Видъ моря напомнилъ мн мой родной городъ. При вид привычныхъ картинъ природы, съ вдыханіемъ сыраго, теплаго и ласкающаго воздуха — воскресаютъ прежнія мысли, давно пережитыя радости и заботы. Вечернія тни становились все длинне и длинне, солнце зашло, гуляющіе разошлись. Слуга поставилъ на нашъ столикъ свчку съ стекляннымъ колпакомъ.

— Извините, господа, что я занялъ мсто у вашего столика, раздался за нами чей-то голосъ.

Я оглянулся: возл меня, грустно улыбаясь, сидла какая-то странная фигура. Это былъ мущина лтъ 80-ти съ измятымъ, отжившимъ лицомъ и безжизненнымъ взглядомъ. Судя по изорванному и грязному пальто, на которомъ болталась одна лишь пуговица, а также по искривленнымъ сапогамъ и короткимъ панталонамъ, господинъ этотъ былъ не въ очень хорошихъ обстоятельствахъ. Посл непродолжительнаго молчанія, незнакомецъ, пытливо взглянувъ на насъ, протянувъ свои костлявые пальцы къ бутылк и отодвинулъ ее подальше отъ себя.

— Это вино? спросилъ онъ съ презрительной улыбкой.

— Вино.

— Я пью только коньякъ.

Мой соотечественникъ улыбнулся, а незнакомецъ, закрывъ глаза, началъ что-то шептать.

— Вы, кажется, что-то сказали?

— Кто? я? спросилъ онъ разсянно и съ удивленіемъ — нтъ. Это не я говорилъ а, кажется, духъ Байрона… это часто случается со мной.

— О, такъ вы мистикъ, спиритуалистъ? спросилъ, смясь, мои соотечественникъ.

— Къ моему счастью или несчастью — да, а впрочемъ — не знаю, отвчалъ незнакомецъ. Я вамъ передалъ-бы кое-что, но… пожалуйста, не приказывайте подавать мн вина: я пью коньякъ, прервалъ себя незнакомецъ, обращаясь къ намъ.

Меня заинтересовала эта личность: я приказалъ подать ему его любимый напитокъ.

— Вы, господа, вроятно хотите узнать мою фамилію?.. Меня зовутъ Магнусомъ… Впрочемъ, когда то меня знали подъ другимъ именемъ.

— Подъ какимъ?

— Графъ Монте-Кристо.

— А!!

Не смотря на желаніе наше казаться серьезными — мы засмялись, а Магнусъ, грустно глядя въ пустую рюмку, повидимому, не обращалъ на насъ никакого вниманія.

— Я замчаю, господа, что вы избрали меня предметомъ вашихъ насмшекъ, подшучиваете надъ несчастнымъ человкомъ, продолжалъ Магнусъ, но, господа, я увренъ, что еслибъ я разсказалъ вамъ исторію одного вечера, такого же тихаго, какъ сегодняшній, но ужаснаго… О, тогда бы вы наврное составили обо мн другое мнніе, тогда бы вы поняли, отчего мое платье изорвано, сапоги искривлены и безъ подошвъ, вы понялибы, какъ можетъ человкъ, лишенный всего дорогаго на свт, найти отраду въ коньяк, въ мистицизм, въ вызываніи духовъ… нтъ, не духовъ, я оговорился, а одного лишь только духа, дорогого, милаго духа…

Магнусъ схватилъ съ глубокимъ вздохомъ рюмку и выпилъ послднія дв капли жидкости. Глаза его, помойнаго цвта, заблистали какимъ-то страннымъ огнемъ.

Меня подстрекнуло любопытство узнать поближе этого оригинала: я попросилъ его разсказать мн исторію этого роковаго для него вечера.

— Я разскажу вамъ, отвчалъ онъ лаконически, наклоняя голову, я вамъ все разскажу, потому что вы поврите мн… Вы еще молоды, господа, а въ молодости, мы, какъ водится, людямъ довряемъ слишкомъ много, въ зрлыхъ же лтахъ — слишкомъ мало.

Магнусъ налилъ себ дрожащей рукой рюмку и выпила, ее съ жадностью.

‘Счастливъ тотъ, у кого нтъ исторіи, такъ началъ Магнусъ свой странный разсказъ, рожденіе мое — господа — было комическое, ну, до этого нтъ никому дла,— а вся остальная жизнь — трагическая. Я начну свой разсказъ съ того времени, когда меня исключили изъ университета, и хорошо сдлали. Назвавъ всхъ профессоровъ лакеями наукъ, а университетъ складочнымъ мстомъ классической рухляди, я, чтобы не пропасть съ голоду, ршился взяться за какое нибудь ремесло: изъ любви къ искуству, я сдлался дамскимъ башмачникомъ. Знаете-ли вы, господа, сколько поэзіи заключается въ дамскомъ башмак? нтъ? Когда я былъ еще молодъ, взоръ мой всегда съ восхищеніемъ устремлялся на красивыя и кокетливыя дамскія ножки. Вы не можете себ представить, съ какимъ неописаннымъ восторгомъ и наслажденіемъ снималъ я мрку, держа въ рукахъ своихъ мягкую, теплую и полную жизни дамскую ножку… Этимъ счастіемъ не всякому суждено наслаждаться! Я былъ тогда молодъ, господа, продолжалъ Магнусъ, грустно глядя въ полуотпитую рюмку, меня называли красавцемъ, а золотистыя и роскошныя кудри мои, которыя теперь порыжли и торчатъ къ верху, какъ адское пламя — возбуждали зависть и удивленіе. Тогда я еще не любилъ, но….

Магнусъ палилъ себ рюмку, выпилъ и, взглянувъ на звзды, махнулъ рукою.

‘Что же длать!… Общалъ разсказать, ну, и разскажу, пробормоталъ онъ: не въ первый разъ мучить себя… И такъ — къ длу.

‘Однажды пріхала къ намъ въ магазинъ дочь какого-то богача: ея модный экипажъ, вороныя лошади, блестящая сбруя и лакей въ ливре — подтверждали это, но какое мн до этого дло!… Знаю и помню только то, что я увидлъ самую очаровательную ножку въ мір, ножку, какая никогда еще не покоилась въ моихъ рукахъ, я осязалъ чрезъ шелковый чулокъ мягкія и изящныя ея формы…. Снимая мрку, у меня дрожали руки и потемнло къ глазахъ. Чтобы побдить въ себ это невольное чувство, я обратился къ ней съ какимъ-то вопросомъ, но не договорилъ: я встртилъ одинъ изъ тхъ жгучихъ и страстныхъ взглядовъ, которые тотчасъ-же и порождаютъ любовь. Когда я пришелъ въ себя, то я все еще держалъ въ рукахъ ея ножку, на которую я ужъ теперь смотрлъ, не какъ на обыкновенную красивую ножку, служившую только для изящнаго башмачка, а какъ на частицу стройнаго и очаровательнаго тла… Какъ электрическимъ ударомъ поразило меня, когда я почувствовалъ въ моихъ рукахъ едва замтное движеніе, содроганіе этой ножки… Боле я ужъ ничего не помню: голова моя закружилась. Правда одинъ моментъ я могъ припомнить еще, а это былъ чудный моментъ: садясь въ экипажъ, она оглянулась, посмотрла еще разъ на меня своимъ жгучимъ взглядомъ и улыбнулась.

Съ этого дня я сталъ другимъ человкомъ. Я былъ способенъ только къ машинальной работ. Только при вид ея я приходилъ въ себя, а она прізжала часто за пустяками, которые легко могла бы поручить и своему лакею. О! она знала, какое впечатлніе она произвела на меня, но и я также понялъ, что она ищетъ случая встртиться со мной: ея глаза, ея улыбка подтверждали мн это ясне словъ. Что же мн оставалось длать?… Я — башмачникъ — любилъ ее, знатную и богатую, до бшенства. Однажды… Коньяку!… Я господа, не могу безъ какого-то нервнаго содраганія говорить объ этомъ несчастномъ, но чудномъ момент моей жизни. ‘Послушайте, Магнусъ, сказалъ мн однажды мой хозяинъ, ступайте въ такой-то домъ къ…. (я вамъ, господа, не назову эту фамилію), тамъ закажутъ вамъ блые атласные башмаки…. Постарайтесь снять аккуратно мрку: они предназначены для свадьбы’. Хозяинъ назвалъ мн громкую фамилію,— по какое мн дло до этой фамиліи! Я отправился. Отыскавъ домъ, я вошелъ въ переднюю, лакей меня ввелъ въ какой-то дамскій будуаръ и скрылся. Долго стоялъ я, любуясь роскошнымъ убранствомъ будуара, не замчая какъ растворилась боковая дверь. Послышался шелестъ шелковаго платья — и я оглянулся: передо мной стояла она, блдная, разстроенная, устремивъ на меня свои черные и жгучіе глаза. Не помня себя, я бросился на мягкій коверъ, къ ея ногамъ. Мн показалось, что я съ ума сошелъ: въ голов моей перемшались дйствительность съ мечтою. Я увлекся до того, что вторично не замтилъ, какъ въ будуаръ вошелъ какой-то господинъ, съ гладко выбритой физіономіей. Это былъ, какъ я узналъ впослдствіи, ея женихъ. Молча и угрюмо подошелъ онъ къ столику, судорожно схватилъ колокольчикъ и зазвонилъ: въ комнату вошелъ дюжій лакей… Ненавижу я этотъ классъ людей!

— Отправить тотчасъ же этого пьяницу въ полицію! крикнулъ грозно женихъ, указывая на меня.

— Я не пьянъ, пробормоталъ я.

— Пьянъ — говорррятъ!

‘Меня вывели. Но, господа, что не перенесетъ человкъ въ своей жизни: много, очень даже много есть мста для страданій въ небольшомъ человческомъ сердц. Она вышла за мужъ, но не была его женой: посл свадьбы, тетка ея, принимавшая въ ней самое живйшее участіе, взяла ее къ себ. Разставшись съ нею, я страдалъ молча и упорно стараясь вынести это положеніе до тхъ поръ, пока не найду себ выхода, но для меня не было никакого выхода, или-же я долженъ былъ ршиться на какой нибудь крайній поступокъ. Прошло полъ года, съ того времени, какъ я разстался съ нею. Былъ чудный вечеръ, такой-же какъ и сегодняшній, съ ароматическимъ воздухомъ… Я сидлъ въ своей комнат, допрашивая самого себя, пытаясь въ глубин сердца отыскать хоть мигъ сожалнія о жизни, съ которой я намренъ былъ распрощаться навсегда. Это сознаніе лежало какой-то свинцовой тяжестью на моей душ. Въ комнату вбжалъ, съ трудомъ переводя дыханіе, нашъ мальчикъ изъ магазина, а вслдъ за нимъ — кто опишетъ мой восторгъ — она! Безъ малйшаго содйствія воли, безъ силъ удержать себя — она, завидя меня, громко вскрикнула и истерически зарыдала… Успокоившись немного, она взглянула на меня какимъ-то испуганнымъ взглядомъ: цлый міръ страданій выражался въ тоскливой глубин ея большихъ черныхъ глазъ, Она заговорила и… господа, я выражусь просто и коротко, горе не высказывается пышными фразами… Она — это дивное существо, созданное вн отжившихъ условій нашего общества — она была сумашедшая. Сильное воображеніе ея разстроилось отъ неестественныхъ и безпрерывныхъ душевныхъ препятствій… Она умерла, а я, какъ видите, живу: хотя тоже мертвецъ, но нравственный… Для меня ужъ нтъ будущаго, которое поддерживало бы меня въ настоящемъ. Я изнемогаю подъ этой пыткой, но не могу ее сбросить съ себя…’

Магнусъ всталъ, пошатываясь, съ своего мста, надвинулъ на брови свою фуражку съ раздвоеннымъ козырькомъ и, не прощаясь, молча побрелъ по улиц.

— Часто онъ бываетъ здсь? спросилъ я слугу.

— Часто, хозяинъ нашъ ужъ не разъ выталкивалъ его отсюда.

— Да какъ же можно такъ обращаться съ несчастнымъ человкомъ.

— Несчастный!… негодяй, какихъ мало, отвчалъ смясь слуга, все, что ни заработаютъ его жена и дти — онъ пропиваетъ до послдняго крейцера.

— Какъ?… разв у него есть жена и дти?

— Есть, семейство большое.

— Кто онъ?

— Прежде онъ былъ разнощикъ газетъ, а теперь не знаю.

— А не башмачникъ?

— Какой башмачникъ!… Отъ роду не былъ имъ.

— Вдь онъ намъ только что говорилъ…

— Мало-ли что онъ говорилъ! Онъ тмъ только и зарабатываетъ себ на водку, что разсказываетъ господамъ разныя исторіи, а господа врятъ ему. Нашего брата онъ не надуетъ… Лгунъ какихъ мало, добавилъ слуга, забирая со стола бутылки.

Я взглянулъ на моего соотечественника — онъ на меня — и мы расхохотались, но такъ-же, какъ и Магнусъ, молча пошли домой.

РАЗСКАЗЫСТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА

Ю. Н. БОСТРЕМА.

ИЗЪ ЗАПИСОКЪ РУССКАГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА.

I.Типъ италіанскаго говоруна.

II.Импровизаторъ.

Читайте также:

РАЗСКАЗЫ
СТРАНСТВУЮЩАГО САТИРА

I.
Типъ италіанскаго говоруна.

II.
Импровизаторъ.