Из заграничной хроники - общественной и литературной, Булгаков Федор Ильич, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 25 минут(ы)

Изъ заграничной хроники — общественной и литературной.

Анри Мюрже и его типы.

Въ литературныхъ и артистическихъ кружкахъ Парижа ршено поставить памятникъ Анри Мюрже, автору напечатанныхъ въ ‘Встник’ ‘Сценъ изъ жизни парижской Богемы’. Въ короткое время удалось собрать на это необходимую сумму. Памятникъ исполненъ скульпторомъ Бульономъ и найдетъ себ мсто въ Люксанбургскомъ саду. На постамент въ 2 метра высоты помщается очень похожій портретъ-бюстъ Мюрже. У ногъ его сидятъ Мюзетта и Мими, дв героини его ‘Жизни Богемы’.

Какъ сыну привратника — портного, Мюрже приходилось тоже сдлаться портнымъ. Но академикъ Жуи отрекомендовалъ молодого Анри графу Толстому, и Мюрже сталъ называться ‘секретаремъ русскаго посланника’. Это было въ 1839 г., когда Мюрже минуло 17 лтъ. Должность ‘секретаря русскаго посланника’ давала ему въ мсяцъ 40, потомъ 50 франковъ и сюртукъ съ графскихъ плечъ, чтобъ онъ не казался оборванцемъ. Изъ этихъ 50 франковъ Мюрже отдлялъ 30 своему больному отцу. Иногда онъ кое-что заработывалъ перепиской. Тмъ не мене онъ не горевалъ. Онъ былъ молодъ и не терялъ надежды на будущее, и имлъ не мало молодыхъ друзей, такихъ же бдняковъ, какъ и онъ, изъ которыхъ иные потомъ стали знаменитыми. Будучи 20 лтъ, онъ написалъ разсказъ, за который получилъ 10 франковъ. Потомъ ему пришлось продать свою мебель за 75 франковъ, а въ апрл 1843 г. онъ писалъ: ‘мы издыхаемъ съ голоду’. Онъ работалъ ночи напролетъ, сочинилъ пьесу и отнесъ ее въ Пале-Рояль. Тамъ ее не приняли. Ни въ чемъ не везло ему. Онъ ршилъ, наконецъ, поступить на какой-нибудь корабль матросомъ. Тутъ г-жа Ротшильдъ дала ему 50 фр., его бывшій патронъ Толстой 20 фр. и пальто. Одинъ романъ принесъ ему 125 франковъ, и юмористическое изданіе ‘Le Corsaire’ открыло ему свои столбцы. Мюрже стало легче дышать: ‘отнын я буду приносить домой ежемсячно 30—40 франковъ, не стсняя себя!’ Но ‘Сцены изъ жизни Богемы’ дали ему только 25 франковъ.

Он появились сперва въ фельетон ‘Le Corsaire’ за 1847—48 г., а 22 ноября 1849 г. состоялось въ парижскомъ театр ‘Varits’ первое представленіе пьесы, извлеченной самимъ Мюрже изъ ‘Жизни Богемы’. Несмотря на бури революціи 1848 года, романъ и пьеса обратили на себя общее вниманіе. Мюрже сразу сдлался ‘извстнымъ писателемъ’. Число изданій, съ того времени пережитыхъ ‘Сценами’, необыкновенно велико. И по сіе время этотъ романъ принадлежитъ въ числу наиболе читаемыхъ и наиболе занимательныхъ книгъ во Франціи, а помянутая пьеса на ту же тему еще не такъ давно въ ‘Одеон’ нашла себ признательную публику, хотя вс условія жизни въ Париж сильно измнились со временъ Мюрже.

Однако, Мюрже немногимъ легче жилось и посл доставшихся ему лавровъ. ‘Revue des deux mondes’ отводилъ мсто его произведеніямъ, но и тутъ его заработокъ не превышалъ 80 франковъ въ мсяцъ. Даже тогда 30-лтній авторъ ‘Жизни Богемы’ не могъ ходить въ Парижъ къ своей возлюбленной Мюзетт. Самъ онъ жилъ въ то время въ деревн Морлоттъ и ‘не имлъ блья’. По той же причин онъ не встртилъ никакой взаимности со стороны красивой Маргариты Тюилье, создавшей роль Мими въ ‘Vie de Boh&egrave,me’, а Мюрже былъ влюбленъ въ нее страстно. Другъ и коллега его Барьеръ взялся замолвить за него словечко жестокосердной артистк. Та возразила: ‘я не могу его видть, онъ слишкомъ плохо одтъ, онъ похожъ на гороховое чучело’. Тогда Барьеръ отвелъ его къ хорошему портному и одлъ его съ головы до ногъ по самой новйшей мод. Но актриса не проявила благосклонности къ бдному пвцу Мюзетты. Барьеръ вступился снова, и артистка отвтила ему сухо: ‘теперь я нахожу его еще безобразне, теперь онъ похожъ на куклу для мрки портныхъ’.

Мюрже нанималъ въ Париж маленькую квартиру за 100 фр. въ годъ. Своей Мюзетт онъ писалъ 14 марта 1855 г.: ‘теб еще придется прибавить кусочекъ къ своему терпнію и къ своему… платью, если оно сносилось… я работаю день и ночь’. Въ ноябр 1859 г. ему хотлось провести съ Мюзеттой веселый день, ‘если-бы онъкъ 5 часамъ нашелъ случайно на улиц 20 франковъ’. Затмъ онъ въ шестой разъ попадаетъ въ больницу, гд ‘ему уже вовсе не противно’, ‘какъ-бы ни была плоха да тамъ, она вдесятеро лучше, чмъ какую я самъ могъ добыть себ, иногда я требую супъ дважды, трижды’. Послдняя воля, заявленная Мюрже одному другу, звучитъ такъ трогательно: ‘меня отправляютъ въ Дюбуа. Мн пріятне было-бы Сенъ-Луи, тамъ чувствуешь себя уютне’. Черезъ нсколько дней онъ умеръ въ лечебниц Дюбуа.

Литературный багажъ Мюрже довольно значителенъ для писателя его лтъ. Ему не было и 38 лтъ, а онъ написалъ уже 11 томовъ и сочинилъ три комедіи. Но его многочисленныя псни и стихотворенія не превышаютъ уровня посредственности. Разсказы и романы его, за исключеніемъ ‘Sc&egrave,nes de la vie de Boh&egrave,me’ теперь едва-ли читаются. Дйствительную и вковчную славу его имени доставили только ‘Сцены изъ жизни парижской богемы’. Пвецъ богемы работалъ медленно, отдлывалъ каждую фразу. Матеріально онъ терплъ отъ этой медленности, но онъ предпочиталъ стсненныя обстоятельства добровольному несовершенству формы.

Горькой ироніей отзывается замчаніе Вильмесана, издателя ‘Figaro’, который выходилъ тогда всего разъ въ недлю: ‘Мюссе имлъ за своимъ гробомъ всего 30 человкъ, Мюрже — за своимъ всхъ знаменитостей своего времени’. Тогда же Вильмесану пришла мысль въ ближайшемъ нумер ‘Figaro’ напечатать имена всхъ бывшихъ на похоронахъ Мюрже.

Обычай этотъ привился и подтверждаетъ пресловутый практическій совтъ, кмъ-то нкогда высказанный: ‘если вы хотите стать извстнымъ, то начинайте присутствіемъ на похоронахъ почтенныхъ людей. Ваше имя прочтется въ газетахъ’.

* * *

Для читавшихъ ‘Сцены изъ жизни парижской Богемы’ уже изъ сказаннаго видно, что эти сцены вдохновлены непосредственно условіями жизни самого Мюрже. И дйствительно, теперь доподлинно извстно, что главныя дйствующія лица въ роман и пьес, извлеченной изъ него, а равно и добрая половина всхъ разсказанныхъ тамъ приключеній взяты прямо изъ жизни. Объ этомъ писалъ не разъ покойный Шамфлери, другъ Мюрже, да и самъ прототипъ Шаннара ‘Сценъ’ — Александръ Шаннъ разсказывалъ о томъ же подробно.

Въ періодъ знакомства своего съ Мюрже, въ 1841 году, Шаннъ былъ художникомъ. Онъ занималъ тогда маленькую мастерскую въ улиц дю-Фуарръ, въ латинскомъ квартал, увлекаясь въ одно и то же время живописью и музыкой, разыгрывая на клавикордахъ, работы 1782 года, пріобртенныхъ за 30 франковъ. Сосдомъ у него былъ литографъ Ноэль, занимавшійся своимъ дломъ лишь настолько, чтобы не умереть съ голоду, большую же часть времени посвящавшій на сочиненіе трагедій, которымъ никогда не суждено было попасть на подмостки. Онъ былъ худъ, какъ скелетъ, высокъ ростомъ и желтъ, и обладалъ настоящей гривой. По вечерамъ у него часто собирались студенты и молодые художники, рукоплескавшіе его стихотвореніямъ, которыя онъ читалъ имъ голосомъ, потрясавшимъ стны.

Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ въ тсной комнатк появился и Мюрже, принадлежавшій къ числу поклонниковъ Ноэля. Ему не было еще тогда 20-ти лтъ, тщедушный, застнчивый. Мюрже всецло преклонялся передъ Викторомъ Гюго, авторомъ ‘Notre Dame de Paris’, и, глядя на этотъ соборъ, какъ разъ виднвшійся изъ оконъ мастерской, написалъ вдохновенный гимнъ, посвященный поэту. Шаннъ, только что нанявшій новую квартиру въ отел de-Sens, пригласилъ Мюрже на новоселье. Благодаря этому, у нихъ завязалось боле близкое знакомство, продолжавшееся вплоть до самой смерти Мюрже. Оригинальная личность и оригинальный образъ жизни Шанна доставили Мюрже богатый матеріалъ для его литературныхъ работъ.

Молодой художникъ и музыкантъ существовалъ, участвуя въ оперныхъ хорахъ въ качеств баса. Играть на роял онъ выучился самъ, на вышеупомянутыхъ клавикордахъ, по нотамъ, пріобртеннымъ отъ старьевщика. Необходимой бглости въ пальцахъ достигъ совершенно случайно. На одной изъ его квартиръ, гд онъ частенько цлыя ночи проводилъ за роялемъ, нкій преподаватель греческаго языка, жившій съ нимъ по сосдству, сталъ на него жаловаться и, черезъ посредство полиціи, обязалъ ограничить его упражненія пальцевъ промежуткомъ отъ 6 часовъ утра до 10 часовъ вечера. Это до того разгнвало молодого художника, что онъ ршилъ извести ябедника гаммами, которыя съ той поры безъ устали, по цлымъ днямъ, извлекалъ изъ стараго разбитаго инструмента. Чмъ сильне гнвался несчастный профессоръ, чмъ грозне разражался онъ бранью въ окно, тмъ усердне упражнялся Шаннъ. Утомивъ, наконецъ, свою жажду мести, онъ къ удовольствію своему, замтилъ сдланные имъ успхи. Ведя знакомство съ Огюстомъ Витю и Маріусомъ Юшаромъ, тогда еще молодыми людьми, Шаннъ продолжалъ музыкальныя свои занятія. Посл фортепіано онъ научился играть на віолончели, а затмъ на тромбон. Изъ обоихъ инструментовъ онъ извлекъ матеріальную пользу, участвуя въ оркестр, причемъ сблизился съ извстнымъ впослдствіи композиторомъ Метра. Съ послднимъ, такимъ же бднякомъ, какимъ былъ и онъ самъ, Шаннъ нердко завтракалъ у себя на квартир. Провизію и уголь оба приносили въ карманахъ. Метра, ходившій всегда во фрак, доставлялъ мясо. Упражненія на тромбон Шаннъ производилъ зимой въ нетопленной комнат, а лтомъ, въ виду сильной жары, прикрывался однимъ только дамскимъ маскараднымъ костюмомъ съ блестками.

Однажды вечеромъ онъ замщалъ одного пріятеля тромбониста въ провинціальномъ театр, играя совершенно незнакомую ему музыкальную пьесу. Онъ исполнялъ свою партію безъ особыхъ затрудненій. Въ конц, когда вс остальные инструменты уже смолкли, нотный листокъ его указывалъ ему еще нсколько тактовъ, которые онъ и протрубилъ съ полной экспрессіей. Тмъ сильне было его изумленіе, когда онъ замтилъ гнвъ капельмейстера при этихъ тактахъ и приказаніе замолчать. Остальные музыканты готовы были прыснуть со смху. Въ антракт выяснилось, что неизвстные такты добавлены были воробьями.

Самымъ пріятнымъ воспоминаніемъ для Шанна было воспоминаніе о 1848 год, когда онъ состоялъ членомъ большого городского оркестра, каждый вечеръ игравшаго передъ Ратушей и затмъ получавшаго обильное угощеніе отъ мэра. Пиша первые отрывки ‘Vie de Boh&egrave,me’, Мюрже прозвалъ веселаго художника Шаннаромъ. Вслдствіе опечатки отсюда явился Шонаръ,— имя, такъ и оставшееся за Шанномъ.

Художникъ Марсель составленъ Мюрже изъ двухъ различныхъ прототиповъ — художника Лазара и другого — по имени Тавара. Первый былъ человкъ со средствами, жившій вмст съ своимъ братомъ въ собственномъ дом и располагавшій возможностью вполн отдаваться своему искусству. Но у него была страсть къ бродягамъ и къ страшно грязнымъ, подозрительнымъ трактирамъ. И потому каждый день посл обда онъ проводилъ съ своими пріятелями въ питейномъ заведеніи, помщавшемся въ улиц St.-Jaques и посщавшемся ветошниками.

Пили тамъ стоя, такъ какъ на одной скамь у стны могли ссть всего нсколько человкъ. Если какой-нибудь изъ ободранныхъ, засаленныхъ завсегдатаевъ начиналъ черезчуръ шумть, его выталкивали на улицу безъ дальнйшихъ разсужденій. Лазаръ вмст съ своей компаніей обсуждали тутъ, стоя, вполголоса, политическіе и художественные вопросы дня. Не одна проказа, воспроизведенная затмъ на сцен въ Сорбонн или другихъ мстахъ, зарождалась именно тамъ. Мюрже также иногда появлялся тутъ, но онъ никогда ничего не пилъ кром стакана cassis съ водой. Возвращаясь домой, вся компанія нердко отправлялась гуськомъ по улицамъ квартала. Любимымъ мстопребываніемъ Лазара былъ еще трактиръ, куда ходили обдать рабочіе, выгребавшіе изъ Сены песокъ ковшами. Эти люди сидли обыкновенно вокругъ стола, снявъ рубахи и обнаживъ загорлыя туловища. Другимъ излюбленнымъ мстомъ была комната одной стряпухи, спеціально жарившей дичь и обитавшей въ улиц Dauphine. Вслдствіе сходства ея съ невсткой Карла X, ее прозвали герцогиней Беррійской.

Таваръ былъ очень талантливый художникъ, геркулесовской силы, двумя пальцами подымавшій ружье за остріе штыка и какъ-то одолвшій цлую шайку бродягъ. У него была страсть къ ночнымъ прогулкамъ съ знакомыми въ окрестностяхъ города, гд на разсвт изъ принесенныхъ съ собой припасовъ они устраивали себ завтракъ, разводя огонь на открытомъ воздух. Мюрже всегда бралъ съ собой на эти прогулки акварельныя краски и длалъ наброски, другой пріятель услаждалъ лагерь игрой на флейт… Таваръ всегда продлывалъ эти ночныя прогулки во фрак — любимомъ своемъ костюм. Съ картиной ‘Переходъ евреевъ черезъ Чермное море’ у него вышелъ казусъ, послужившій сюжетомъ для Мюрже. Онъ задумалъ и началъ картину въ большихъ размрахъ, а денегъ на модели и аксессуары для картины не было. И вотъ ‘Переходъ евреевъ’онъ обратилъ въ Ніобу, оплакивающую дтей своихъ, убитыхъ Аполлономъ и Діаной. Разные пріятели позировали ему для изображенія груды труповъ, причемъ имъ доставляло большое удовольствіе впослдствіи, когда картина была на выставк, выискивать свои трупы изъ четырнадцати, представленныхъ на картин. Художникъ усердно работалъ на избранномъ имъ пути и скончался въ довольно преклонныхъ лтахъ.

Философъ Коллине народился точно также изъ двухъ прототиповъ. Первымъ послужилъ нкій ученый благочестивый богословъ Жанъ Валлонъ, оставившій посл себя не мало религіозныхъ сочиненій. Другимъ прототипомъ явился философъ Трападуксъ. Жанъ Валлонъ былъ средняго роста и отличался роскошными волосами, съ которыми едва могъ справиться. Онъ всегда ходилъ въ широкополой шляп и въ поношенномъ сюртук, и вчно таскалъ при себ множество старыхъ книгъ. Другъ его Трападуксъ былъ высокій ростомъ, сухой и костлявый человкъ, съ рзкими чертами и смуглымъ цвтомъ лица. Онъ носилъ узкополую шляпу, совершенно выцвтшее, нкогда зеленое пальто и, подобно Валлону, страдалъ страстью къ старымъ книгамъ. Онъ питался всегда въ ‘Caf Монте’, извстномъ студенческомъ притон, гд хозяинъ, изъ особаго къ нему расположенія, откладывалъ спеціально для него лучшее вино. На какія средства онъ жилъ, этого никто не зналъ, самую квартиру свою онъ тщательно скрывалъ. Только однажды случайно одинъ изъ его друзей заглянулъ въ маленькую комнатку, биткомъ набитую книгами.

Валлонъ также любилъ накидывать таинственное покрывало на свою жизнь. Такъ, каждый вечеръ въ извстный часъ, онъ уходилъ изъ ‘Caf Momus’, причемъ любопытнымъ пріятелямъ ни разу не удалось дознаться, куда онъ отправлялся. Молодежь воображала, что онъ каждый вечеръ посщаетъ какую-то даму. Напротивъ того, Валлонъ былъ скромный малый и проживалъ съ своей матерью на тихомъ Isle St-Louis. Онъ былъ поклонникъ классической музыки, такъ какъ, по его выраженію, отъ нея пахло старыми засаленными книгами. Къ великому удовольствію другихъ, онъ любилъ по вечерамъ въ ‘Caf Momus’вести съ Трападуксомъ философскіе диспуты. Столь-же спокойно и тихо, какъ онъ жилъ, онъ и скончался на восьмидесятомъ году отъ роду.

Барбемушъ есть ядовитая каррикатура на писателя и музыканта Шарля Барбара, оставившаго не мало произведеній. Благодаря квакерской своей вншности, своей замкнутости и серьозному лицу, первое впечатлніе бывало для него не особенно выгодно. Но кто узнавалъ его ближе, т любили его. Онъ былъ сперва учителемъ въ школ, затмъ, въ періодъ знакомства его съ Мюрже,— домашнимъ наставникомъ у Друэнь-де-Люйсъ. Съ завсегдатаями Caf Momus онъ встрчался только случайно, и, кром Шанна, съ которымъ онъ раздлялъ страсть къ музык, ни съ кмъ близко не сошелся. Благодаря нкоторымъ романамъ онъ стяжалъ себ популярность и впослдствіи женился на одной очень образованной молодой дам. Супружество его, отъ котораго у него народилось двое дтей, было весьма счастливое. Въ 1865 году холера похитила его жену и одного ребенка. Несчастный поэтъ съ отчаянія заболлъ горячкой и выбросился изъ окна.

Слуга Баптистъ, появляющійся въ роман всего однажды, но въ пьес играющій боле значительную роль, списанъ съ различныхъ оригиналовъ слугъ, встрчавшихся въ дружескомъ кругу. У самого Мюрже былъ дядька, Шаннь держалъ у себя лакея, когда жилъ вмст съ Шамфлери, да еще такого дряхлаго инвалида, что тотъ едва волочилъ ноги, и имя надобность въ какомъ-нибудь предмет, приходилось прежде всего самому сунуть ему въ руку этотъ предметъ.

Въ лиц Родольфа Мюрже изобразилъ самого себя. Сначала попробовалъ онъ свои силы въ искусств, хотя и безъ особаго успха. Затмъ въ теченіе нсколькихъ лтъ лелялъ намреніе сдлаться морякомъ. О томъ, какъ жилъ онъ литературой, сказано выше.

* * *

Женскія героини въ ‘Vie de Boh&egrave,me’ также почерпнуты изъ дйствительной жизни. Мими это — копія съ одной дамы, близко къ Мюрже стоявшей, съ которой онъ познакомился, какъ съ подругой своей кузины, дочери его дяди, печника. Она продолжала отношенія съ поэтомъ и посл своего замужества и иногда, замаскировавшись, посщала съ нимъ оперные балы. Другія черты онъ заимствовалъ у другой двушки, долго его интересовавшей. Это было симпатичное и настоящее парижское явленіе, но легкомысленное и безнравственное. Она измняла Мюрже съ полной откровенностью и веселилась отъ души, когда пріятели его длали ей выговоры. Она умерла въ больниц отъ чахотки. Послднимъ ея желаніемъ, желаніемъ, которое она леляла въ теченіе многихъ лтъ, было имть хорошее платье. Мюрже узналъ объ ея смерти слишкомъ поздно, чтобы потребовать ея тло,— ее отправили уже въ анатомическій театръ.

Больше всего соотвтствуетъ своему оригиналу Мюзетта. Это была настоящая типичная гризетка, съ нсколько неправильными чертами лица и всегда насмшливой улыбкой.

За то фигура ея была до такой степени безупречна и красива, что вс художники желали имть ее моделью и нердко заблаговременно просили о сеанс. Сердце ея легко воспламенялось. Не справляясь о томъ, есть ли у предмета ея склонности копйка за душой, она подчинялась мимолетной своей страсти, которая, конечно, и охлаждалась такъ же быстро. Въ одинъ прекрасный день, пресытившись жизнью среди студентовъ и художниковъ, она перекочевала на другой берегъ Сены, гд ее ожидали боле зажиточные любовники. Она усердно стала тутъ копить деньги, чтобы обезпечить себ беззаботную старость. На шестидесятомъ году отъ роду она вздумала съ своими сбереженіями отправиться въ своей сестр въ Алжиръ. Но корабль, на который она сла въ Марсел, ‘Atlas’, пропалъ безслдно. Онъ погибъ со всми пассажирами и вещами, похоронивъ также и бдную Мюзетту.

Красильщица Феми, пріятельница Шоннара, называлась въ жизни Лизеттой, была цвточницей и, занимаясь окрашиваніемъ листьевъ, вчно ходила съ зелеными пальцами. Шаннъ познакомился съ ней какъ-то вечеромъ въ одномъ маленькомъ Caf, гд онъ музицировалъ вмст съ своимъ пріятелемъ. Она была маленькаго роста, кругленькая, съ темными волосами и голубыми глазами. Несмотря на всю ея необразованность, она нравилась природнымъ своимъ остроуміемъ и своей живостью. Шаннъ заговаривалъ съ ней не иначе, какъ въ самомъ церемонномъ тон, на ‘вы’, хотя она отвчала на ‘ты’ и сердилась на его нердко непонятныя шутки. Друзьямъ въ ‘Caf Momus’ это всегда доставляло лишнее удовольствіе. Оригиналенъ былъ конецъ ихъ отношеній. Во время одной увеселительной поздки, предпринятой какъ-то Шанномъ, Лизетта заболла. Возвратившись, онъ засталъ ее еще очень слабой, съ массой неоплаченныхъ счетовъ. Онъ ухаживалъ за ней въ теченіе трехъ мсяцевъ и, чтобы купить ей новое платье для перваго выхода посл болзни, продалъ свое хорошее зимнее пальто, разсчитывая согрваться съ помощью двухъ рубашекъ. Лизетта такъ принарядилась въ первый свой выходъ, какъ только можетъ устроиться парижанка съ самыми скромными средствами. Напвая вполголоса, поцловала она въ щеку своего друга, сбжала съ лстницы и боле не возвращалась! По выраженію Шанна, она страдала распространенной въ ихъ квартал болзнью побговъ.

Одна изъ прелестнйшихъ сценъ въ роман Мюрже — гд нкто, за недостаткомъ хорошаго обда, довольствуется сыромъ и виномъ, воображая притомъ, что этимъ заканчиваетъ роскошный обдъ,— вполн соотвтствуетъ одному приключенію изъ жизни Александра Шанна. Однажды утромъ вмст съ знаменитымъ впослдствіи художникомъ Курбе похалъ онъ на прогулку въ Гавръ и переправился въ маленькую рыбачью деревню Honfleur. Здсь они встртили автора ‘Fleurs du mal’ — извстнаго поэта Бодлэра. Несмотря на неприглядность ихъ костюмовъ для гостиной, онъ затащилъ ихъ въ виллу богатой своей матери и тамъ угостилъ ихъ. Вечеромъ онъ перебрался съ ними въ Honfleur и вдругъ ршился ночью проводить ихъ въ Парижъ, чтобы хотя нсколько встряхнуться отъ монотонной жизни. Онъ уврялъ, что въ большомъ количеств не переноситъ ни солнца, ни воды и предпочитаетъ всякому соловью часы съ курантами. Пріхавъ въ Парижъ, Бодлэръ и Шаннъ уговорились вмст позавтракать. Но такъ какъ у перваго въ карман было всего три франка, а у второго и совсмъ ничего не оставалось, то онъ и надумалъ сейчасъ же раздобыть денегъ. Онъ собралъ дома нсколько гравюръ и понесъ ихъ къ p&egrave,re Медичи, ветошнику Саломону, жившему на исчезнувшей нын въ Париж улиц Bue de Muse, на площади Карусель. У Саломона, который, дйствительно, велъ оригинальную торговлю, была единственная, хорошенькая дочка, хотя и занимавшаяся позированіемъ у художниковъ, тмъ не мене извстная своимъ цломудріемъ. Онъ выдалъ Шанну за его гравюры 4 франка, съ которыми тотъ и розыскалъ Бодлера. Поэтъ отправился съ нимъ прежде всего къ цирульнику, гд былъ абонированъ и доводилъ хозяевъ постоянной бранью и разными претензіями до отчаянія. Затмъ онъ повелъ Бодлэра въ мелкому виноторговцу, кліентуру котораго составляла преимущественно прислуга. Однако Бодлэра здсь очень хорошо знали. Ихъ направили въ заднюю комнату и посадили за столъ, накрытый чистой скатертью. Но единственной закуской подали вкусный бри и дв бутылки хорошаго бордо. Бодлэръ пилъ послднее маленькими глотками, какъ знатокъ, и горячо оспаривалъ прозаическій взглядъ Шанна, утверждавшаго, что бифштексъ съ обыкновеннымъ виномъ былъ бы гораздо пріятне подобнаго мнимаго обда. На возвратномъ пути передъ своимъ домомъ поэтъ внезапно бросилъ Шанна, не попрощавшись, такъ какъ замтилъ часового. Онъ испытывалъ безграничный страхъ передъ оружіемъ въ рукахъ обыкновенныхъ смертныхъ, въ виду того, что, въ случа внезапнаго припадка безумія, они могли злоупотребить этимъ оружіемъ.

* * *

Лондонскій лордъ-мэръ и его воцареніе. Воцареніе новаго лордъ-мэра въ Лондон совершилось въ ныншнемъ году совсмъ не при той роскошной обстановк или врне той театральной обстановк, какая бывала въ прежніе годы. Обычай сопровождать вступленіе новаго лондонскаго мэра въ отправленіе обязанностей разными празднествами, очевидно, начинаетъ выдыхаться.

Въ прежніе годы въ день этого празднества происходилъ большой банкетъ въ Гильдгалл, во время котораго обязательно присутствовавшій на банкет премьеръ министерства произносилъ большую политическую рчь съ освщеніемъ всхъ политическихъ событій. Вся Европа обыкновенно съ нетерпніемъ дожидалась этого дня. Но со времени премьерства Гладстона обстоятельства измнились. Ни самъ престарлый премьеръ, ни кто-либо изъ вліятельныхъ членовъ его кабинета, не сочли нужнымъ не только произносить рчи, но даже и явиться на знаменитый банкетъ въ Гильдгалл, и Европа остается безъ ‘освщеній’ политическихъ событій. Англичане стараются объяснить такую холодность въ отношеніяхъ ныншняго кабинета къ представителямъ лондонскаго Сити тмъ, что послдніе по преимуществу принадлежатъ въ консервативной партіи и всми мрами препятствуютъ Гладстону и его коллегамъ въ проведеніи либеральныхъ реформъ, значащихся въ программ ‘великаго старца’.

Какъ извстно, воцареніе новаго лордъ-мэра сопровождается въ Лондон особымъ торжественнымъ кортежомъ, который движется по улицамъ Сити на радость празднаго населенія англійской столицы. Обычай этотъ существуетъ еще со временъ короля Эдуарда III. Лордъ-мэръ избирается комитетомъ альдермэновъ, которые въ свою очередь выбираются ‘гильдіями’. Члены гильдій имютъ право голоса только въ томъ случа, если владютъ недвижимостью въ предлахъ Сити и, кром того, платятъ не мене 1 ¹/₂ фунтовъ стерлинговъ годового налога въ пользу города.

Такимъ образомъ лордъ-мэръ является, такъ сказать, старшимъ сановникомъ отъ обывателей лондонскаго Сити. Подъ его главенствомъ находится цлый рядъ другихъ выборныхъ чиновниковъ, какъ шерифы, рекордэры, казначеи (chamberlain), носители мечей (swort-bearer), надсмотрщики за водой (waterbailiff) и проч. У большинства этихъ лицъ никакихъ серьезныхъ обязанностей нтъ и существуютъ они по традиціи, въ виду необыкновеннаго консерватизма англичанъ въ смысл сохраненія и поддержанія преданій старины глубокой.

Боле всего работы у лордъ-мэра. Онъ предсдательствуетъ въ собраніяхъ адьдерменовъ и въ городскомъ совт (common counsil). Дале, хотя во всхъ вопросахъ юридическаго характера лордъ-мэръ и довряется всецло своему ‘рекордэру’, тмъ не мене онъ является однимъ изъ судей въ уголовныхъ процессахъ, мировымъ судьей и городскимъ судьей въ своей резиденціи ‘Mansion House’. Кром того, онъ участвуетъ въ управленіи Гринвичскаго госпиталя, собора св. Павла, Королевской коллегіи и многихъ другихъ учрежденій, не говоря уже объ обязанностяхъ члена тайнаго королевскаго совта и оберъ-шенка въ день коронованія новаго монарха. При посщеніяхъ Лондона разными англійскими или иностранными принцами, лордъ-мэръ играетъ роль радушнаго и гостепріимнаго хозяина столицы. Во всхъ длахъ, касающихся Сити, онъ является представителемъ, ходатаемъ и защитникомъ всего избравшаго его населенія. Во время большихъ политическихъ собраній и митинговъ лордъ-мэръ предсдательствуетъ: он ведетъ переговоры съ правительствомъ, при общественныхъ бдахъ и катастрофахъ длаетъ сборы и подписываетъ ‘изъ собственныхъ денегъ’ крупную сумму. Разумется, во многихъ случаяхъ лордъ-мэръ замщаетъ себя другими подвдомственными ему чинами, ибо самому ему невозможно справиться и съ десятой долей лежащихъ на немъ обязанностей. Жалованья онъ получаетъ 10.000 фунтовъ стерлинговъ (100.000 р.) въ годъ. Этой однако суммы не хватаетъ ему, и каждому ‘уважающему себя’ лордъ-мэру приходится истратить изъ собственнаго кармана, по крайней мр, еще такую же сумму.

Особенно должны отличаться даваемые имъ обды и банкеты. Тутъ роскошь должна превосходить королевскую. Банкетъ, данный, напримръ, лондонскимъ Сити въ 1814 г. посл перваго паденія Наполеона иностраннымъ гостямъ, въ числ которыхъ были императоръ Александръ I, прусскій король Фридрихъ Вильгельмъ III и Блюхеръ,— стоилъ 25.000 фунтовъ (250.000 рублей).

Замчательне всего то, что лордъ-мэръ избирается только однимъ лондонскимъ Сити, т. е. одной семидесятой частью всего Лондона. Вс же остальные жители столицы не имютъ своихъ мэровъ и управляются мелкими общинами подъ начальствомъ властей всего лондонскаго графства. Эта аномалія бьетъ въ глаза всмъ, и въ программ ныншняго либеральнаго кабинета намчено полное преобразованіе этого захирвшаго и поросшаго вковымъ мохомъ учрежденія.

Населеніе, прежде ожидавшее съ нетерпніемъ дня воцаренія новаго лорда-мэра, теперь не обращаетъ вниманія на это событіе. Исключеніемъ являются зваки, которые и въ ныншнемъ году 9 ноября собрались глядть на неудавшійся кортежъ и разъзды новаго лордъ-мэра сэра Тилера по Сити.

По пути шествія кортежа стояли хоры военной музыки, игравшіе разные марши и фальшивившіе больше обыкновеннаго. Лордъ-мэръ сидлъ, по обыкновенію, въ мантіи и тог, въ золоченной карет, запряженной цугомъ съ напудренными кучерами и лакеями. Позади двигалась традиціонная спасательная лодка, а затмъ эмблематическіе фургоны. Въ одномъ изъ нихъ стоялъ Бартонъ и король Эдуардъ IV, причемъ первый показывалъ второму ручной типографскій станокъ. Фургонъ и оба лица напоминали осужденнаго и палача, движущихся къ гильотин. Дале слдовала повозка, которая должна была изображать бакалейную и колоніальную торговлю, подл повозки на захудалыхъ клячахъ хали два араба, вроятно, для указанія того, что лондонское Сити ведетъ торговлю ‘даже’ съ арабами. Остальныя повозки были еще боле курьезны. Зваки глядли на эту картину и изрдка изъ ихъ среды раздавался громкій смхъ и свистъ.

Вотъ во что начинаетъ превращаться старинный обычай англичанъ. Обстоятельство это весьма важно въ томъ отношеніи, что указываетъ на начало уничтоженія, по крайней мр, среди массы населенія, уваженія къ старин, которымъ держится англійское государство. Это протестующее теченіе все усиливается и можетъ привести пожалуй къ совершенно неожиданнымъ для консерватовъ-англичанъ результатамъ.

* * *

Господа и слуги въ Италіи. Италія — удивительная страна! Нигд не царитъ такой бдности среди массъ и среди мелкой буржуазіи, какъ тамъ, и нигд (за исключеніемъ разв Сициліи) призракъ разрушительнаго соціализма не представляетъ меньшей опасности.

Этотъ кажущійся парадоксъ вполн подтверждается фактами дйствительности. Глубоко демократическая черта населенія, бдное ли оно или богатое, такъ тсно связываетъ вс классы населенія, что о борьб сословій въ новйшемъ соціалистическомъ смысл въ Италіи не можетъ быть и рчи. Тамъ, гд рабочій, поденьщикъ, слуга держитъ себя на равной ног съ ‘padrone’ (господиномъ), гд прислуга обдаетъ за однимъ столомъ съ господами,— а это допускается даже во многихъ ‘хорошихъ домахъ’,— гд кухарка и горничная часами возлежатъ вмст со своей госпожей по окнамъ и вмст совершаютъ прогулки, гд вс чувствуютъ себя равноправными и сынами единой націи, гд, наконецъ, пролетарій довольствуется кускомъ хлба и козьяго сыра и питьемъ свжей воды, а затмъ наслаждается любезнымъ солнцемъ и голубымъ небомъ наравн со всми богатыми,— тамъ для соціализма плохая пожива. Для него надо имть гораздо большія притязанія на жизнь, чмъ какія предъявляются итальянцами.

Любопытной иллюстраціей отношеній между господиномъ и слугой въ Италіи можетъ служить процессъ, назначенный въ разбирательству въ Гену. Дло идетъ о гнусномъ убійств, которое совершено надъ господами ихъ долголтнимъ слугой.

Въ элегантномъ дворц Piazza Deferred, въ Гену, издавна проживалъ богатый негоціантъ, баронъ Курро (сициліанецъ), съ сыномъ Николино. Прислугу ихъ составляли кухарка и лакей Орсини. Отецъ и сынъ — оба принадлежали въ высшему обществу и оба имли метресъ, на которыхъ расточали огромныя суммы. При этомъ всего курьезне, что старый грховодникъ, слывшій въ Гену за распутнйшаго ловеласа, постоянно упрекалъ своего сына за то, въ чемъ самъ же подавалъ ему примръ. Вслдствіе этого въ дом Курро нердко происходили бурныя сцены, причемъ слуга Орсини, котораго молодой баронъ считалъ за шпіона и демона — искусителя отца, подвергался побоямъ почти ежедневно. Въ такихъ случаяхъ папа Курро вмшивался въ побоище и набрасывался на бднягу Орсини, всеобщаго козла отпущенія, за то, что онъ питаетъ недостаточно почтенія къ молодому барону. Во всемъ прочемъ между господами и слугой царила полная гармонія, подобная вышеуказанной въ отношеніяхъ итальянскихъ слугъ и господъ. Лакей свободно распоряжался всмъ, ему платили щедро, онъ былъ повреннымъ, то старика, то молодого барона, словомъ, считался членомъ семьи и сообразно тому получалъ колотушки.

2-го мая ныншняго года за ужиномъ, къ которому приглашенъ былъ собутыльникъ молодого барона Белелли, опять повторилась обычная сцена семейнаго раздора. Папа Курро въ припадк нравственной строгости сталъ длать упреки своему сынку за то, что его новая метреса, прелестная неаполитанка Агнеса Коппелль, поглощаетъ черезчуръ много денегъ. Отвтомъ ‘baronetto’ (молодого барона) было то, что онъ, не долго думая, бросилъ блюдо и тарелку въ голову слуги Орсини, который, вроятно, вооружилъ противъ него папу. А когда лакей по своему обыкновенію возразилъ грубой бранью, старикъ баронъ кинулся на него съ внушительными словами: ‘каналья, воръ, паршивая собака! Ты долженъ уважать моего сына!’ На этотъ разъ подобное увщаніе пришлось черезчуръ не по вкусу Орсини. Лакей разсвриплъ, побжалъ за своимъ револьверомъ и затмъ, вернувшись, выстрлилъ въ обоихъ бароновъ. Николино упалъ замертво тутъ же, а старикъ умеръ часа два спустя въ больниц. Когда вскрыли завщаніе барона, то оказалось, что слуг Орсини назначено было покойнымъ старикомъ 10.000 франковъ!

* * *

О дамскомъ куреніи за и противъ. Въ настоящее время царство табакерки миновало, мужчины бросили ее уже шестьдесятъ лтъ тому назадъ, а женщины современныхъ поколній съ ужасомъ отводятъ свои пальцы отъ маленькихъ коробочекъ, въ которыхъ восьмидесятилтнія вдовицы, оставшіяся врными традиціямъ прошлаго вка, ищутъ еще возбужденія для своихъ отяжелвшихъ мозговъ.

Въ этомъ переворот, столь глубоко потрясшемъ обычаи цивилизованнаго общества, оба пола выказали не одинаковую предусмотрительность. Англійскіе дэнди и красавцы законодатели всякаго изящества, отказались отъ нюхательнаго табаку лишь для того, чтобы начать курить папиросы, тогда какъ ихъ современницы, сложивъ въ семейные архивы табакерки своихъ бабушекъ, не подумали чмъ бы замнить ихъ. Лэди Колинъ Кэмпбеллъ въ ‘English Illustrated Magazine’ протестуетъ противъ подобнаго лишенія и требуетъ равенства обоихъ половъ передъ ‘травой противъ всхъ волъ’, этой универсальной панацеей, великой утшительницей человческаго рода.

Лэди Колинъ Кэмпбеллъ не осмливается требовать обратно правъ на трубку,— у нея достаточно хорошаго вкуса, чтобы признать, что это изобртеніе, заимствованное у дикарей съ Антильскихъ острововъ, оказалось бы неграціознымъ на губахъ наслдницъ британской аристократіи. Безъ особаго сожалнія предоставляетъ она исключительное право и на сигару боле противной половин человческаго рода, но за то она очень громко утверждаетъ, что папироска есть въ сущности женское орудіе.

Въ Испаніи, Австріи, Россіи никто не можетъ оспаривать у женщинъ права предаваться любимому своему времяпровожденію. Находясь между кончиками пальцевъ или между зубами этихъ привилегированныхъ дамъ, папироска представляется какъ бы самымъ естественнымъ аттрибутомъ ихъ пола, помогая имъ выказать грацію своихъ жестовъ и усилить прелесть лица, когда чело окружается поэтическимъ ореоломъ дыма. Въ силу какой необъяснимой фатальности, англичанки, первыя поднявшія знамя эмансипаціи, первыя завоевавшія университетскіе дипломы, захватившія въ свои руки одну за другой профессіи, въ прежнія времена считавшіяся принадлежностью пола, неправильно именуемаго сильнымъ,— почему же он лишены права, предоставленнаго большинству европеянокъ, значительно отставшихъ отъ нихъ на пути свободы?

Лэди Колинъ Кэмпбеллъ не можетъ примириться съ несправедливостью, лишающей англичанокъ панацеи, въ которой он боле всего нуждаются, чтобы справляться съ жизненными печалями.

Говорятъ, что собака лучшій другъ человка, по мннію лэди Кэмпбелль слдовало бы прибавить, что лучшій другъ женщины это табакъ. Изящная европеянка, имющая несчастье жить въ послдніе годы XIX вка и желающая одновременно угождать требованіямъ свтской жизни и вести свое хозяйства и домоводство, представляетъ собой прелестное существо, поднятое на электрическія проволоки съ постоянными токами. Куреніе табаку единственное средство, которое можетъ успокоить нервы, усиленныя вибраціи которыхъ превращаютъ въ безутшныя страданія самыя незначительныя непріятности повседневной жизни.

По мннію лэди Колинъ Кэмпбеллъ, это постоянное сильное возбужденіе, свойственное англосаксонскимъ женщинамъ, не устояло бы противъ благотворныхъ затяжекъ папироской. Едва первыя спирали дыма начинаютъ кружиться, медленно поднимаясь къ потолку, какъ является чувство благополучія, электричество, скопившееся у корней волосъ, разржается, эпидерма становится мене чувствительной въ маленькимъ огорченіямъ, изъ которыхъ создана человческая жизнь, и, по мр окучиванія искусственныхъ облаковъ, на сцену выступаетъ философія и быстро завоевываетъ свои права.

Герой какой-то комедіи, проигравшись въ карты, приказываетъ своему лакею прочесть ему главу изъ Сенеки. Лэди Коллинъ Кемпбелль нашла средство утшенія боле занимательное, а главное боле дйствительное, нежели чтеніе вслухъ разсужденій знаменитаго римскаго философа. Для успокоенія отъ какой-нибудь непріятности или чтобъ покончить съ приливомъ дурного настроенія, дам достаточно только закурить папироску.

И не только умъ успокоивается въ дымномъ облак, но и тло извлекаетъ не меньшую пользу изъ этого полудремотнаго состоянія. За послдніе годы своего лихорадочнаго, тревожнаго, болзненнаго существованія, заканчивающееся столтіе создаетъ женщинъ, неспособныхъ къ повою. По словамъ лэди Коллинъ Кэмпбелль, лондонская модница не можетъ посидть на мст дольше пяти минутъ. Единственное средство обезпечить за ней нсколько минутъ покоя, это сунуть ей въ ротъ папироску. Подъ вліяніемъ цлительнаго оцпеннія, которое клубы табачнаго дыма вызываютъ въ ея мозгу, тревожимомъ потребностью въ перемщеніи, она можетъ просидть въ кресл въ теченіе получаса, не замышляя предпринять какой-нибудь отдаленной экскурсіи или потрясти основы своей семьи.

* * *

Другая англичанка г-жа Линнъ Линтонъ, далеко не раздляющая взглядовъ лэди Коллинъ Кэмпбелль относительно благодтельныхъ воздйствій ‘травы противъ всхъ золъ’, передаетъ въ томъ же вышеназванномъ журнал о перепетіяхъ одного злополучнаго мужа, которому пришлось длать выборъ между трубкой и женой. Этотъ отважный курильщикъ, не зная того, избралъ себ такую подругу жизни, которая была членомъ общества противъ злоупотребленія табакомъ. Она не только энергически протестовала всякій разъ, когда онъ предавался любимому своему развлеченію, но, кром того, приписывала еще нездоровымъ испареніямъ, распространявшимся отъ клубовъ дыма, какими онъ любилъ себя окружать, вс болзни, какія могли явиться у дтей, происшедшихъ отъ брака, для котораго единственный раздоръ вызывался лишь различіемъ во взглядахъ на вопросъ о никотин. Но для устраненія этого разногласія не находилось подходящаго компромисса, и потому, всякій разъ, когда мужъ желалъ насладиться куреніемъ, онъ отправлялся путешествовать въ Америку, чтобы отдлить свою трубку отъ жены безпредльностью океана.

Въ настоящее время подобныхъ примровъ опасаться нечего. Veto, изгонявшее табакъ изъ домашнаго очага, давнымъ давно снято. Но этой терпимости не достаточно для лэди Колинъ Кемпбеллъ: она желаетъ, чтобы жена имла право курить одновременно съ своимъ мужемъ.

Если супругамъ, живущимъ между собой несогласно, приходится очутиться въ tte—tte, они немедленно начинаютъ обмниваться дкими словами, которыя скоро переходятъ въ сильныя пререканія, сопровождающіяся раскатами грома и зубовнымъ скрежетомъ. Предположимъ наоборотъ, что неладящіе супруги, вмсто того, чтобы, безъ всякаго предисловія, прямо приступить къ ежедневной небольшой порціи перекоровъ и перебранки, услись бы рядомъ и закурили. При этомъ женщина настолько погружается въ заботу о томъ, чтобы получше затянуться своей папироской, что ей некогда принимать на себя видъ мученицы, который можетъ вывести изъ себя самаго миролюбиваго человка. Съ своей стороны, мужъ черезчуръ боится дать затухнуть своей сигар, чтобы пуститься въ одну изъ тхъ долгихъ ораторскихъ желчныхъ критикъ, отъ которыхъ курильщику приходится воздерживаться изъ опасенія нарушить любимое свое удовольствіе. Наилучшій табакъ можетъ распространить отвратительнйшій запахъ, если только онъ затухъ и закуренъ вторично, хотя бы это было сдлано немедленно посл его затуханія.

Куреніе несовмстимо съ запальчивыми или продолжительными разговорами. Для него требуется нсколько монотонная бесда, которой онъ сообщаетъ характеръ взаимной благосклонности, облегчающей сближеніе между самыми закоренлыми врагами. Трубка мира у дикарей являлась не произволной эмблемой, а точнымъ изображеніемъ дйствительности. Подъ вліяніемъ чувства благодушія, дающагося табачнымъ дымомъ, самые несогласные супруги мало-по-малу забываютъ о своихъ пререканіяхъ, и если никотину не всегда удается привести ихъ къ окончательному примиренію, то во всякомъ случа онъ можетъ подготовить временное соглашеніе.

Лэди Линнъ Линтонъ протестуетъ противъ доктринъ лэди Колинъ Кемпбеллъ отъ имени стариннаго британскаго общества.

Непримиримая противница табака называетъ удовольствіе куренія папиросъ ‘нечистоплотной привычкой’. Въ глазахъ англичанки это самый важный упрекъ, какой можетъ быть сдланъ противъ нововведенія, составляющаго veto для женскаго пола.

По словамъ этой лэди, женщины претендуютъ на странную привилегію носить на конц большого и указательнаго пальцевъ эти гадкія пятна, которыя остаются отъ папироски. Никакія аравійскія благовонія не могли бы стереть эти бурожелтыя пятна, столь же упорныя, столь же неизгладимыя, какъ и слды крови, оставшіеся на рукахъ лэди Макбетъ. Точно также напрасно было бы искать достаточно сильнаго элексира, чтобы снять черную окраску, отлагаемую дымомъ на зубахъ. Не открыли еще и достаточно сильныхъ косметикъ, способныхъ замаскировать запахъ никотина, впитывающійся въ длинные женскіе волосы.

Дурной примръ, поданный хозяйкой дома, приведетъ къ весьма печальнымъ послдствіямъ, такъ какъ не замедлитъ распространиться и на весь персоналъ женской прислуги. Отправляясь прогуляться, подъ предлогомъ отнести письмо барина на почту, Джонъ пользуется этой свободной минуткой, чтобы выкурить сигару своего господина, но Бетти и Молли не располагаютъ такой частой возможностью удаляться изъ дома, а между тмъ он ставятъ себ въ честь во всемъ ршительно подражать барын, и потому он станутъ курить въ комнатахъ. Гостиныя, спальни, будуары обратятся въ курильню. Горничная уронитъ на кружева барыни нсколько тхъ незамтныхъ горящихъ табачныхъ искорокъ, которыя производятъ непоправимые прожоги. Кухарка будетъ ронять въ супъ пепелъ съ отборной сигары, предложенной ей какимъ нибудь изъ ея поклонниковъ, а кормилица, пожалуй, не поцеремонится закурить трубку, во время кормленія новорожденнаго ребенка.

Противница табака зашла слишкомъ далеко, представляя папиросу эмблемой безпорядка. Конечно, тенденціи женщинъ, желающихъ до основанія перестроить организацію общества и семьи, занять вс профессіи, донын предоставленныя исключительно сильному полу, и свести мужчинъ къ положенію праздныхъ лежебоковъ, содержимыхъ въ пчелиныхъ рояхъ для обезпеченія непрерывнаго продолженія рода и убиваемыхъ по исполненіи ихъ назначенія,— такія женщины во всхъ отношеніяхъ не заслуживаютъ никакого поощренія. Но подобныя доктрины, вопреки свдніямъ англійской романистки, не имютъ ршительно ничего общаго съ употребленіемъ табака.

Вотъ въ стать, недавно напечатанной въ ‘North American Review’, г-жа Ева Банель прославляетъ достоинства испанокъ. Это любящія супруги, бдительныя хозяйки и самоотверженныя матери. Он не помышляютъ добиваться развода и правъ на выборахъ. Повидимому, эти образцы всевозможныхъ семейныхъ добродтелей являются ршительнымъ опроверженіемъ опасеній лэди Линнъ Линтонъ. Страна, гд идеи женской эмансипаціи прогрессировали мене всего и гд традиціи стараго европейскаго общества держатся крпко, въ то же время есть страна, гд именно женщины курятъ чаще и больше, чмъ гд бы то ни было.

* * *

О взысканіи убытковъ разбитыхъ сердецъ въ Англіи. Небезъизвстно, что англійскому суду постоянно приходится имть дло съ исками потерпвшихъ отъ нарушенія общанія жениться. Сплошь и рядомъ судъ въ такихъ случаяхъ постановляетъ приговоры въ пользу разбитыхъ сердецъ. Но при этомъ невозможно уловить опредленнаго принципа, которымъ руководствуются въ тяжбахъ подобнаго рода при установленіи размра убытковъ. Служанка въ орк преслдуетъ владльца купальни за его охлажденіе къ ней. И судъ взыскиваетъ съ ухаживателя 50 фунт. стерл. А молодая двушка, поступившая въ помщичій домъ компаньонкой и тоже напрасно разсчитывавшая выйти замужъ за вздыхавшаго по ней владльца этого дома, получила въ возмездіе за разбитое сердце 250 фунт. стерл. О колебаніяхъ курса на убытки за нарушеніе общанія жениться можно судить по тремъ слдующимъ приговорамъ, постановленнымъ англійскимъ судомъ въ одинъ и тотъ же день:

Учительница преслдуетъ фабриканта мыла и получаетъ въ возмездіе за разбитое сердце — 250 ф. стерл.

Дочь рудокопа преслдуетъ горнорабочаго и получаетъ всего — 50 ‘ ‘

Служанка преслдуетъ полицейскаго и получаетъ только — 1 ‘ ‘.

Почему такъ дешево цнится любовь полицейскаго? Можетъ быть, судьи допускаютъ въ немъ лишь весьма незначительное количество любви, или имъ хочется разъ навсегда обезцнить его въ глазахъ двицъ, чтобы онъ не отвлекался отъ своихъ обязанностей. Во всякомъ случа преслдованіе полицейскаго оказывается боле чмъ посредственной спекуляціей. Но и во всхъ другихъ случаяхъ ни состояніе сердца истицы, ни общественное положеніе отвтчика, ничто не можетъ быть признано нормой для опредленія размра убытковъ въ пользу разбитыхъ сердецъ. Судъ поступаетъ произвольно и свои ршенія обосновываетъ на показаніяхъ только одной изъ сторонъ. Неудивительно, что въ Англіи обнаруживается теперь сильное теченіе противъ судебнаго преслдованія за нарушеніе общанія жениться (breach of promise), ибо для такого преслдованія достаточно, чтобъ считающая себ потерпвшей заявила, что такой-то мужчина общалъ жениться на ней, но измнилъ своему слову. Агитирующіе противъ подобнаго порядка вещей требуютъ, чтобъ признавались подлежащими удовлетворенію только общанія, которыя даются письменно и на гербовой бумаг.

Представьте себ такое положеніе.

Онъ. Я люблю васъ, я не могу жить безъ васъ, хотите быть моей женой? (Пробуетъ опуститься на колно).

Она. Пожалуйста не трудитесь. Вотъ здсь есть готовый листокъ. Намъ стоитъ только вписать свои имена. (Съ нжностью). Вы сами можете и марку наклеить.

Онъ (смущенно, хочетъ поцловать ее).

Она (уклоняется и жеманится). Сперва подпишите!

Онъ. У меня рука дрожитъ (длаетъ жирный кляксъ тамъ, гд должно стоять его имя).

Она (въ сторону, съ отчаяніемъ). Это уже десятый листокъ портятъ мн! (Вынимаетъ новый листокъ изъ неизсякаемаго кармана, на изобртеніе котораго фирма Овэнъ получила привилегію).

Онъ (сурово). Нтъ, нтъ, это не мн! Судьба ршила иначе. Мн не суждено быть вашимъ мужемъ! (Хватаетъ свою шапку и убгаетъ).

Она (обозленная мнетъ листокъ и чернильнымъ кляксомъ пачкаетъ себ пальцы). Проклятый новый законъ!

Конечно, общее желаніе, чтобъ общаніе жениться давалось на гербовой бумаг, еще не есть законъ, но хоть изъ чувства состраданія къ людямъ слдовало бы узаконить это желаніе. Между перомъ и бумагой, по географіи здраваго смысла, лежитъ область разсудка, а ему-то бы подобало подавать свой голосъ при такомъ серьезнйшемъ шаг, какъ бракъ.

* * *

Дамская дуэль. Кто не знаетъ, по фотографіямъ и гравюрамъ пикантной французской картины, гд дв дамы съ обнаженными до тальи бюстами стоятъ одна противъ другой на поединк? Такая художественная фантазія во Франціи неразъ осуществлялась на дл. Въ другихъ странахъ, напротивъ того, если и бывала дамская дуэль, она являлась предметомъ прямого вывоза изъ Парижа. Недавно тамъ опять состоялся дамскій поединокъ между двумя гризетками, оспаривавшими одна у другой прекрасные взоры нкоего Адониса изъ ближайшаго предмстья. У этихъ мужественныхъ дамъ были славныя предшественницы. При Людовик XIII дв дамы изъ высшей аристократіи дрались на дуэли въ Булонскомъ лсу. То были маркиза де-Мерль и графиня Полиньякъ. Поводомъ къ ихъ поединку былъ галантный герцогъ де-Ришель. Пресловутая Dame d’Aubigny, боле извстная подъ именемъ mademoiselle де-Мопень, была вызвана на дуэль тремя кавалерами, принимавшими ее за мужчину, и она всхъ троихъ уложила на мст. У графини Лодойска Трауттмансдорфъ, родомъ польки, была политическая дуэль. Одинъ соперникъ ея мужа напечаталъ подъ псевдонимомъ статейку, переложенную въ стихи, съ цлью осмять его. Графъ доискался, что авторомъ этого пасквиля былъ нкій баронъ Раппъ, только что вступившій въ бракъ въ ноябр 1834 года, и вызвалъ его на дуэль. Графа Раппъ на мст поединка, съ согласія противника, замнилъ другъ его, который и убилъ графа Трауттманнсдорфа. Секундантъ графа потребовалъ отъ барона Раппъ объясненія и въ такой страстной форм, что баронъ немедленно схватился за шпагу и смертельно ранилъ секунданта. Каково же было его смущеніе и отчаяніе, когда выяснилось, что секундантомъ была графиня Лодойска. Графиня умерла отъ раны. Баронъ немедленно застрлился. Не такъ давно, именно въ 1886 году, близь Батерлоо, состоялась дуэль между французской поборницей женскихъ правъ — г-жей Астье де-Вальсэръ и одной американкой — миссъ Шелли. Молодая американка утверждала, что французскія женщины-врачи, въ сравненіи съ американскими, ничего не стоютъ. Во время спора, возникшаго по этому поводу, она назвала француженку идіоткой. Г-жа де-Вальсэръ, которая, какъ извстно, ходила по улицамъ въ мужскомъ костюм, потребовала удовлетворенія оружіемъ. Американка настолько же плохо владла шпагой, насколько парижанка скальпелемъ, и потому защитница французскихъ женщинъ-врачей дала своей противниц двухнедльный срокъ, чтобы та успла ‘набитъ себ руку’. Американка была побждена, она получила рану. Затмъ, по удовлетвореніи чести, враждовавшія дамы примирились. Эта дуэль послужила, впрочемъ, поводомъ къ вышеупомянутой сенсаціонной картин Баяра, которая, въ свою очередь, навела на мысль парижанокъ, желающихъ сдлать карьеру, посщать фехтовальный залъ.

* * *

Китайцы объ европейцахъ. Великій мандаринъ Schen-Sui-Schen только-что выпустилъ въ свтъ книгу ‘Si-Schi-Lei-Biang’, въ которой собралъ все достойное вниманія изъ 20 сочиненій китайскихъ авторовъ объ Европ. Помимо описаній обстановки, нравовъ и обычаевъ сословій въ общественной и частной жизни всхъ европейскихъ странъ, правительственныхъ, финансовыхъ и военныхъ учрежденій, торговли и ремеслъ, обученія, наукъ и искусствъ, религіи и т. п. въ отдльныхъ европейскихъ государствахъ, въ книг этой приведены еще мннія китайскихъ авторовъ о трехъ европейскихъ народахъ: французахъ, англичанахъ и нмцахъ.

‘У французовъ,— говоритъ Schen-Sui-Schen,— страсть ко всему элегантному. Сыновья богачей не считаютъ ни во что истратить 25—30 франковъ на шелковые чулки. Сердце ихъ лежитъ къ милымъ пустячкамъ. Платье свое они покупаютъ не иначе какъ въ такихъ магазинахъ, какіе именно въ мод въ данное время, охотно переплачивая тамъ тройную цну. Обитатели французской столицы поклонники праздности и пышности. Въ костюмахъ своихъ они предпочитаютъ все новое и блестящее. Жители другихъ странъ прізжаютъ массами въ Парижъ, чтобы повеселиться, и мн не встртилось ни единаго, который не былъ бы въ восторг отъ парижской жизни. Всмъ иноземцамъ такъ хорошо живется въ Париж, что они забываютъ о возвращеніи на родину’.

Однако, другой китаецъ далеко не въ такомъ упоеніи отъ ‘современнаго Вавилона’. Онъ говорить съ большимъ раздраженіемъ: ‘Въ магазинахъ всюду приставлены очень красивыя женщины, заманивающія покупателя своими улыбочками и называющія его ‘mo-sieu’, что обозначаетъ важный баринъ. Если вы покупаете пару перчатокъ, то он сами примряютъ ихъ на каждую руку. Но притомъ за пустякъ, стоющій самое большее 20 франковъ, он требуютъ по 30—40 франковъ и бываютъ очень довольны, когда имъ заплатятъ эту сумму. По праздникамъ можно устраивать parties de plaisir съ самыми хорошенькими изъ продавщицъ, стоитъ только выбрать. Если бы магазины не держали такихъ хорошенькихъ женщинъ, они не продавали бы во весь годъ ни на одинъ су’.

‘Англичане,— увряетъ другой мандаринъ,— отличаются своей расточительностью. Жены и дочери ихъ любятъ необычайныя траты! Дамское платье, стоющее 200 рублей, надвается всего дважды, затмъ оно считается уже заношеннымъ и замняется новымъ. Столько же тратится у нихъ на лошадей, вино и яства. Подобная жизнь ‘подъ высокимъ давленіемъ’приводитъ въ результат къ бракамъ по разсудку и къ страху передъ дторожденіемъ — явленію, совершенно невдомому въ Кита. Англичане надаются и напиваются по горло, въ род волка, который пожираетъ добычу, и кита, который глотаетъ воду. Они пьютъ до безсознательнаго состоянія и нердко проматываютъ вс свои средства на пьянство. Въ 1875 году въ Англіи было совершено 2.916 преступленій мужчинами въ пьяномъ вид и 1.113 пьяными женщинами’.

Ученый мандаринъ прибгаетъ даже къ статистик для подтвержденія своихъ заключеній. Вполн понятно то невысокое уваженіе, какимъ среди китайцевъ пользуются англійскія семьи, среднимъ числомъ насчитывающія по 10—12 дтей. Въ глазахъ столь плодовитаго народа это почти не семья. Что же бы они сказали про двоедтную систему французовъ?

У нмцевъ китайцы обратили вниманіе вотъ на что: ‘Нмцы,— говорятъ они,— люди церемонные, любящіе безчисленныя сословныя подраздленія, отличаются большимъ чинопоклоненіемъ. При встрч двухъ нмцевъ, они снимаютъ шляпы и низко кланяются другъ другу, сгибая свои спины. Шляпа у нмца, какъ говорятъ англичане, пяти минутъ не сидитъ на голов. Нмецъ очень гордится, если можетъ наставить на своей визитной карточк цлый рядъ титуловъ или навсить на грудь цлый рядъ орденовъ. Есть такіе, у которыхъ по 4—5 титуловъ и по 40—50 орденовъ. Заговаривая съ дамами или мужчинами, нмцы всегда обязательно прибавляютъ титулъ.

Обращенія ‘monsieur’, ‘madame’ и ‘mademoiselle’, по ихъ мннію, не достаточно почтительны. Кто желаетъ расположить къ себ нмца, тотъ долженъ къ этимъ обращеніямъ добавлять еще титулъ. Такимъ образомъ въ Германіи испытываешь комическое впечатлніе, произнося ‘г-жа профессоръ’ или ‘г-жа судья’.

. Б.

‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 12, 1893

Изъ заграничной хроники — общественной и литературной.

Анри Мюрже и его типы.

Читайте также: