— Наша дискуссия протекает страстно, и это не удивительно. Мы — не группа эстетов, собирающихся в Пэн-клубе для обсуждения смысла какой-либо строфы из произведения какого-либо никому не известного, никому не понятного и посему считающегося гениальным поэта. Мы создаем боевую классовую литературу, создаем ее в обстановке борьбы и мы прекрасно знаем, что за отвлеченными эстетическими положениями подчас скрываются столкновения разных классовых установок и из-за какой-нибудь абстрактной формулы может сверкнуть отточенное оружие врага. Поэтому нам не следует бояться острой принципиальной полемики. Никаких недомолвок и недоговоренности. Предельная ясность и четкость позиций — вот то, что нам нужно в нашей дискуссии.
Мы владеем сейчас замечательной формулой—социалистический реализм. Нет ни одного выступления, где бы не повторялись эти два слова. Ораторы говорят о социалистическом реализме, критики пишут о социалистическом реализме, на базе социалистического реализма работают рецензенты. Социалистическим реализмом уже клянутся, о нем все говорят, но мне кажется, что далеко не все эту замечательную и четкую формулу правильно расшифровывают и далеко не все представляют себе, что же такое социалистический реализм.
Анатолий Васильевич в своем докладе очень хорошо говорил о социалистическом реализме. Он дал четкое определение разницы между реализмом буржуазным и реализмом социалистическим. Социалистический реализм — метод пролетариата. класса, который бесстрашно смотрит вперед, ибо ему, этому классу, принадлежит не только настоящее, но и будущее.
Социалистический реалист не только описывает существующие отношения, сын. своего класса, он содействует созданию новых отношений.
Но Анатолию Васильевичу кажется недостаточным для нашего писателя одного метода социалистического реализма, он говорит о романтике, которая тоже может быть нашим методом.
Почему же не прав Анатолий Васильевич, когда говорит, что нам для создания социалистического искусства недостаточно метода социалистического реализма? Потому что мне кажется, что он сам, резко разграничив реализм буржуазный и реализм социалистический, говоря о необходимости какого-то дополнительного метода, подходит к нашему, социалистическому реализму как к реализму буржуазному, забывая о новом качестве социалистического реализма.
Буржуазии нужен романтизм, потому что действительность заставляет ее, эту действительность, фальсифицировать, нам не нужен романтизм, потому что нам не для чего прикрашивать, нам не для чего выдумывать ‘идеальную правду’. Наша правда существует, она реальна, она вокруг нас и в нас самих.
Буржуазный романтизм часто бывает действеннее, активнее, целеустремленнее, чем реализм. Он нередко был по-своему больше направлен на своеобразное изменение действительности. И именно поэтому в нем неизбежно бывали черты поэтизации, идеализации, героизации грязной прозы и мелких будней капитализма с его повседневными гнусностями. В их действительной жизни не было пафоса большого исторического дела,— отсюда и рост — их романтизм.
Наш реализм, как правильно говорил Анатолий Васильевич, динамичен. Наш реализм, на основе анализа нашей действительности умеющий говорить ‘волшебные слова’, вызывающие образ будущего, не нуждается ни в каком дополнительном ‘приподнимании’. Зачем нам создавать искусственных и неправдоподобных героев, зачем нам нужны символы? Наша действительность героична сама по себе. Разве похожа наша действительность на серые и мутные дни царской уездной России? Разве грохот и звон стройки, музыка нашей страны не заставит и наше творчество звучать приподнято и волнующе? Какие же еще усилители нужны для нашей замечательной эпохи, когда даже самый обыкновенный очерк о наших как будто бы самых обыкновенных делах звучит как эпическая поэма? Зачем нашим героям ходули? Наши герои привыкли ходить по земле, им было бы неудобно и неловко подниматься на ходули. Они переделывают землю, по которой ходят, и именно поэтому их не следует отрывать от земли как ходульных героев романтического балагана.
Как интересно привести здесь малоизвестное замечание Маркса, высказанное им в рецензии на книгу Шеню ‘Заговорщики, тайные общества и др.’ и Дела-Одд ‘Рождение республики в феврале 1848 года’:
‘Было бы весьма желательно, чтобы люди, стоящие во главе партии движения,— до революции ли, в тайных обществах или печати, после нее ли, в качестве официальных лиц,— были, наконец, изображены суровыми рембрандтовскими красками во всей своей жизненной яркости. Все существующие описания никогда не рисуют этих лиц в их реальном виде, а лишь в официальном виде, с котурнами на ногах и с ореолом вокруг головы. В этих преображенных рафаэлевских портретах пропадает вся правдивость изображения’.
Не относится ли это целиком к изображению деятелей нашей революции, наших героев, более чем кто бы то ни было не нуждающихся в котурнах и ореолах. Как характерно здесь противопоставление Рембрандта Рафаэлю в живописи в соответствии с противопоставлением Шекспира Шиллеру в драматургии — противопоставление реализма романтизму.
Итак, для того чтобы показать героику наших дней, их пафос, их величину, для того чтобы взглянуть вперед и увидеть замечательное будущее, которое раскрывается перед нами, для того, чтобы творчество наше было бодрым и оптимистическим, нам достаточно нашего метода социалистического реализма, если он правильно понят.
Нам не следует противопоставлять драматургию положений драматургии характеров. Но мы со всей ясностью должны сказать: драматургия одних внешне берущихся положений, к которой нас зовут ‘левые теоретики’, чужда нам. Нам нужны ‘типичные характеры в типичных положениях’, по замечательному выражению Энгельса в письме к английской писательнице Гаркнес. Иначе драматургия не выполнит те требования, которые пред’являет к ней рабочий класс и его партия. Вот почему проблема характеров не является, как это кажется некоторым товарищам, которые весьма категоричны в своих суждениях, чем-то давно разрешенным и устарелым, а представляет собой в сегодняшних условиях, на новом этапе нашего развития, важнейшую и актуальнейшую для нас проблему, ничуть неотрывную от задачи углубления в правду действительности, в гущу жизни с ее ‘положениями’ и ‘ситуациями’.
Итак, мы за большие идеи в творчестве, мы против поверхностного показа действительности, мы за высокий уровень мировоззрения, мы, наконец, за создание полнокровных, полновесных образов, мы за создание характеров.
Мы за ведущую роль драматургии в театре и, упорно повседневно работая над собой, выступая против враждебных социалистическому искусству теорий, не сбиваясь на путь наименьшего сопротивления, постараемся дать действительно ведущие драматургические произведения.
Историческое решение ЦК от 23 апреля дает нам все возможности для того, чтобы в обстановке товарищеского творческого соревнования такие произведения создавать.