СОЧИНЕНІЯ
П. И. ЯКУШКИНА
Изданіе Вл. Михневича.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.
ИЗЪ РАЗСКАЗОВЪ О КРЫМСКОЙ ВОЙН.
ИЗЪ РАЗСКАЗОВЪ О КРЫМСКОЙ ВОЙН.
Из рассказов о Крымской войне, Якушкин Павел Иванович, Год: 1864
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Великая война для Россія съ западомъ меня застала въ Харьковской губерніи, въ богоспосаемомъ город Богодухов, а городъ Богодуховъ стоитъ совсмъ въ сторон, въ такой глуши, что этому городу приходилось читать газеты по крайней мр недли дв спустя посл выхода ихъ въ Петербург. Газеты, разумется, звучали сильные, ежели не всего міра, то всего Богодухова, какъ города, такъ и всего богодуховскаго узда. Знакомые съ почтовою богодуховскою конторою, желающіе звать газетныя новости, въ день прихода почты приходили въ почтовую контору и ждали съ нетерпніемъ прихода почты, а съ этимъ и всхъ новостей. Другіе же, не такъ высоко доставленные на ступеняхъ административной іерархіи, довольствовались слухами изъ вторыхъ и третьихъ рукъ объ дйствіяхъ нашихъ войскъ. Въ этихъ-то кружкахъ часто приходилось слышать разговоры, разсказы, совершенно немыслимые ни въ какомъ кружк ни въ Москв, ни въ Питер. И эти разговоры шли не въ какомъ нибудь мщанскомъ или купеческомъ обществ, нтъ, такъ говорили въ благородныхъ обществахъ, въ домахъ дворянъ.
Я разъ былъ у одного помщика отъ 10—до 12 (по старому) душъ, тамъ рчь зашла о политик.
— Слышалъ, братъ, едоръ Иванычъ, какъ наши-то ребята, солдаты русскаго царя работаютъ?
— Слышать-то я слышалъ, да не знаю, какъ вамъ и сказать, Андрей Петровичъ, такія дла!
— А вы знаете, какъ дло было?..
— Настоящаго-то дла я не знаю…
— А вотъ: турченинь выслалъ подъ нашего царя своего генерала Калафата, а нашъ русскій царь своихъ противъ него генераловъ. Наши генералы станутъ изъ пушекъ палить въ того генерала Калафата… а у генерала Калафата шаровары широкія… попадетъ ядро изъ пушки въ т штаны, ядро и запутается:— никакого вреда той турецкой арміи и не сдлаетъ!.. Видитъ русскій царь — дло плохо!… ‘Дай, пошлю, говоритъ русски царь, подъ того Калафата генерала Одесту!’ — Дослалъ это русскій царь Одесту… а Одестъ генералъ — человкъ хитрый, хитрый!.. Одестъ генералъ сталъ въ Калафата калеными ядрами палить: ядро попадетъ въ штаны Калафату генералу, штаны загорятся… Дай Богъ штаны чинить, а куда ужь тутъ объ арміи думать!.. А Одестъ-то все валитъ да палитъ!.. Такъ всю армію Одестъ Калафатову и побилъ!.. Такъ всю и побилъ!..
Въ другихъ кружкахъ, читающихъ газеты, разговоры шли съ большею сообразительностію.
— Ни знаете, зачмъ послали генерала Муравьева подъ Карсъ городъ?
— Нтъ, не знаю.
— А хотите, я какъ скажу?
— Пожалуйста!
— А вотъ генералъ Муравьевъ возьметъ Карсъ, а посл Эрзерумъ, говорилъ мн богодуховскій политикъ, показывая на карту Зуевскаго атласа:— а тамъ возьметъ Синопъ, а такъ подойдетъ въ Скутари!.. А Скутари у самаго порога Константинополя!.. Вотъ тогда-то же и запремъ англичанина въ Черномъ мор!.. А запремъ — никого и не выпустимъ… Константинополь возьмемъ: вс выходи запремъ!..
Въ Харьков были хоть другіе толки, но немногимъ чмъ отстающіе отъ богодуховскихъ. Черезъ Харьковъ изъ Крыма въ то время изъ подъ Севастополя прозжало ежедневно по крайней мр четыре курьера въ Петербургъ съ донесеніями, и для харьковцевъ въ буквальномъ смысл сбывались слова сказки: ‘по усамъ текло, а въ ротъ не попало’… Курьеры здили, только въ Харьков ни слова никому не говорили и, мы узнавали все-таки изъ газетъ, которыя получали изъ Петербурга.
Стали въ Харьковъ привозить раненыхъ… Назначено было устроить больницы для двухъ, кажется, тысячъ больныхъ. Пересылка раненыхъ въ Харьковъ, была больше чмъ неудовлетворительна… Одинъ только разъ все были удивлены единогласною благодарностью распорядителю транспорта всхъ находящихся въ этомъ транспорт больныхъ, хотя въ транспорт и было, кажется, нсколько сотенъ, но никто изъ нихъ безъ благодарности не вспоминалъ о начальник послдняго.
Слухи объ этотъ дивномъ начальник ходили въ Харьков такіе.
Въ одинъ прекрасный день, къ генералъ-губернатору приходитъ молодая двушка.
— Квитанцію пожалуйте, ваше превосходительство! говоритъ она генералъ-губернатору.
— Какую квитанцію? спрашиваетъ тотъ, никакъ не ожидая отъ этой особи такой просьбы.— Какую квитанцію?
— Я раненныхъ изъ-подъ Севастополя привезла…
— Ты? изъ-подъ Севастополя?…
— Я, ваше превосходительство.
— Какъ такъ?
— Партія-то больныхъ поручена была офицеру, съ офицеромъ этимъ я давно была знакома, ну, и въ Севастополь съ нимъ похала, изъ Севастополя его и послали въ Харьковъ, съ раненными. А на дорог… Такой грхъ случился!.. На дорог онъ заболлъ… Хорошо еще что я тутъ случилась: не стоять же больнымъ середь дороги! Взяла я у него вс деньги… кому можно поврить деньги? Повришь кому, тотъ истратитъ, отвчать придется! Вотъ я взяла деньги, да сама и повезла транспортъ.
— Что же, благополучно ты довезла? спросилъ генералъ-губернаторъ?
— Слава Богу, ваше превосходительство! Кажется, ничего дурнаго во всю дорогу не было.
— Много денегъ истратила?
— Много, ваше превосходительство.
— И свои деньги тратила?
— Гд своихъ взять?!.. У меня еще и казенныхъ много осталось: извольте получить, сказала двушка, подавая деньги.
Генералъ-губернаторъ взялъ деньги и — ахнулъ!… Онъ, зная справочныя цны, никакъ не думалъ, чтобы такъ дешево можно было довезти больныхъ до Харькова.
— Только пожалуйста, ваше превосходительство, квитанцію прикажите поскорй видать, а то мой-то пожалуй и безъ меня душу Богу отдастъ: при смерти лежитъ.
— Хорошо ли ты людей довольствовала?
— Кажись, всмъ довольствовала, ваше превосходительство: ни одинъ солдатикъ во всю дорогу не печаловался.
— А въ книжк у тебя расписывались?
— Какія тамъ книжки!.. я не грамотная!..
— Хорошо, ступай!..
— А какъ-же квитанція?..
— Приди посл.
— Да когда же?
— Хоть часа черезъ три.
— Такъ я стану собираться назадъ, ваше превосходительство: мой-то при смерти лежитъ!…
— Хорошо, хорошо, ступай!..
Послали спросить солдатъ: довольны ли они распоряженіями этой двушки во время пути?
— Матери родной не надо! отвчали т:— во всю дорогу сама за всми присматривала, сама за всми ухаживала!..
— Нтъ ли отъ кого на нее жалобы?
— Какая жалоба?!.. Матери родной, и той бы такъ всмъ не угодить!. Ундерамъ всмъ руки прижала.
— Какъ ундерамъ?
— А такъ: какой ундеръ не по ней:— ‘я тебя арестую, говоритъ, ты у меня не балуй!’… Вотъ вс ее и слушали, оттого и порядки были…
Пришла эта двушка въ генералъ-губернатору, тотъ далъ ей, какъ слухи носились, двадцать пять рублей серебромъ за ея заслуги и отпустилъ.
Славная была, должно быть, двушка!
Передамъ я вамъ еще слдующій разсказъ ратника.
Живши въ Харьков, трудно было не видать раненыхъ, а ежели кто хотлъ поговорить съ ними, то такихъ вещей наслышался бы, что долго и не позабылъ бы…
Я любилъ съ ними разговаривать, и меня всегда поражало добродушіе солдатъ, а въ особенности ратниковъ. Какъ теперь вижу одного обоянскаго ратника, лежавшаго за ранами въ харьковскомъ временномъ госпитал.
— Гджь тебя угораздило? спросилъ я у него.
— Знамое дло, подъ самимъ Севастополемъ былъ: подъ Севастополемъ и хватило.
— Да ты что длалъ въ Севастопол?
— Палилъ.
— Какъ палилъ?
— Изъ пушекъ палилъ!
— Ты вдь не умешь палить?
— Насъ, братецъ ты мой, учили палить изъ пушекъ, отвчалъ ратникъ, строго посмотрвъ на меня.
— Учили?
— Цлыхъ, братецъ ты мой, три дня учили палить! Палить изъ пушекъ, не учимшись, совсмъ нельзя.
— И въ три для ты выучился?
— Какъ есть выучился!…
— И стрлялъ?
— Мало того — палилъ: на караул стоялъ, всю, значитъ, службу справлялъ.
— Какъ такъ?
— А вотъ, примрно, поставятъ тебя караулить бомбу, ядро… Ты, какъ завидишь эту бомбу, и должонъ кричать: бомба!..
— Да какъ же ее ты завидишь?
— Это все видно!.. Вотъ летитъ, ты и кричишь: бомба! а то: ядро!
— Какъ же тебя угораздило? повторялъ я свой вопросъ, желая узнать, при какихъ обстоятельствахъ былъ раненъ этотъ знатокъ артиллерійскаго дла.
— Да какъ хватило бомбой въ землю, въ стну, то есть: стнку-ту обвалило, меня до половины той землей да камнями и засыпало! Спасибо еще добрымъ людямъ, скоро отрыли, а то бы пришлось и совсмъ пропадать!..
Меня всегда поражало благодушіе раненыхъ разсказчиковъ объ ихъ подвигахъ, равнодушіе или, лучше сказать, крайнее отсутствіе самохвальства въ разсказахъ людей, бывшихъ въ страшныхъ опасностяхъ. Ежели они не знали пунктиковъ, въ настоящее время уничтоженныхъ, ежели они не умли отвчать начальству, какъ требовалось, за то никто не умлъ такъ умирать, какъ умиралъ русскій солдатъ или ратникъ.
Я вамъ разскажу нсколько случаевъ изъ временъ севастопольской бойни 1854—55 года.
Собрались ратники, ихъ пріхалъ смотрть начальникъ.
— За что идешь драться со врагами? спрашивалъ начальникъ одного ратника.
— За вру, царя и отечество! бойко отвчалъ ратникъ, наученный этому отвту своимъ начальствомъ.
— А ты? спрашивалъ онъ другаго ратника.
— За вру, царя и отечество!
— А ты? спросилъ онъ третьяго.
Ратникъ сконфузился и молчалъ.
— Говори же, за что? спрашивалъ начальникъ.
— Да такъ, за бездлицу…
— Какъ за бездлицу? спросилъ озадаченный начальникъ.
— Да такъ, за бездлицу: дв мрки конопель укралъ…
— Что?!
— Укралъ дв мрки конопель, баринъ въ ратники и отдалъ.
И вотъ этотъ-то человкъ, такъ глупо отвчавшій, разсказывалъ мн про свои подвиги, которые онъ и подвигами не признавалъ. Разсказывая про свои подвиги, онъ такъ же подсмивался надъ собой, какъ и при разсказ объ этомъ отвт.
— Бывалъ ты въ сраженіяхъ? спросили этого ратника, когда ни уже съ нимъ вдвоемъ посмялись надъ его отвтомъ.
— Какъ же, бывалъ, отвчалъ тотъ, какъ-то лукаво посмиваясь.
— Гд? въ какомъ сраженіи?
— Да все тамъ же, подъ Севастополемъ!
— Въ какомъ же сраженіи?
— Подъ самымъ Севастополемъ.
— Чья-жь взяла?
— Чья?— Знамо дло: ихъ!..
— Отчего же непремнно: ихъ? допытывался я, напередъ предугадывая его отвтъ.
— Знамо отчего!
— Да отчего?
— Измна!.. Вотъ отъ чего!
— Какая же измна?..
— Ну самъ, разсуди, заговорилъ мой ратникъ:— какъ не измна? Собрали всю силу, сколько не было подъ Севастополемъ нашей силы, всю собрали, собрали и пустили на него. Хорошо!.. Бросились ни на него, взяли одинъ порядокъ, взяли другой, какъ взяли другой, кинулись на третій, а взяли бы третій — лоскъ ему-бъ, совсмъ лоскъ, какъ есть!… А тутъ: Труту-ту! Тру-ту-ту!..
— Это что?
— А это въ трубу заиграли! отвчалъ ратникъ, съ видимымъ враждебнымъ чувствомъ:— въ трубу заиграли, отступай, значитъ, назадъ! А зачмъ отступать? Два порядка взяли, остался только одинъ третій, и вся наша!… А тутъ отступая!.. Ну, нтъ, думаемъ, ребята, постой!.. Ступай впередъ!.. А нашъ-то дружинный кричитъ:— ‘Назадъ, ребята! назадъ! Худо будетъ!..’ Знамо дло, думаемъ, худо будетъ, коли начальникъ за измну взялся!.. Глядимъ назадъ, а наши-то вс назадъ побжали… Видимъ, однимъ намъ не справиться, ну и мы за ними бжать! А онъ-то какъ сталъ въ насъ палить, палить въ васъ!.. И сколько тутъ кроволитія было, и Боже мой!.. А все измна!…
— Почему же ты думаешь, что измна?
— Да вдь дружинный-то нмецъ!
— Какой нмецъ, сказалъ я:— онъ и по-нмецки ни одного слова не знаетъ!
Я зналъ этого дружиннаго: онъ былъ чисто русскій, и про него можно было сказать, что его ддъ билъ нмецъ, да и тотъ ни слова и зналъ по-нмецки, а во внук, кром фамиліи, ничего не было нмецкаго.
— Вдь онъ самъ раненъ, говорилъ я, желая разуврить подозрительнаго сподвижника.
— Какъ же:— безъ обихъ ногъ остался!…
— А ты говоришь…
— Да что говорить! прервалъ онъ меня, махнувъ рукой — что говорить!
Мы помолчали.
— И сколько тутъ ратниковъ было! началъ ратникъ: — раненыхъ однихъ, объ убитыхъ я не говорю! убитыхъ — страсть!… Одинъ Богъ святой знаетъ, сколько было убитыхъ, а раненыхъ сколько!..
— Что же, ихъ лечили?
— Лечить-то лечили…
— Такъ что же?
— Лежать плохо было.
— Кроватей, я знаю, не было, раненыхъ было очень много, нельзя было кроватей напастись…
— Какія теб кровати!..
— Соломки подстелютъ и то хорошо, продолжалъ я.
— Куда теб соломки! Собери со всего свта солому, и той на эту силу не достало бы!… Такъ лежали!..
— И вс такъ?..
— Ну, нтъ! Которые попадались къ милосердымъ, тмъ хорошо было: лекарствами лечутъ, чаемъ тебя поютъ, мало того — и поплачутъ надъ тобой!..
Я живо себ представляю, какъ должны были дйствовать женскія слезы на солдатъ и ратниковъ среди всхъ ужасовъ севастопольской войны.
— А страшно было?
— Какъ не страшно!
— Какъ же вы впередъ вс шли, и назадъ вернуться не хотли?
— Да вдь онъ пришелъ вру нашу рушить, порядки свои у насъ заводить! Тутъ некогда, другъ душевный, думать, что страшно, что не страшно!
Это мужество поразительно: это не дикая дерзость, не безумная храбрость, нтъ! Здсь человкъ, сознавая всю опасность, признавалъ необходимость подвергать свою жизнь этой опасности, чтобы спасти свою вру и свои порядки.
Слышалъ я другой разсказъ.
— Страшно было! говорилъ одинъ раненый ратникъ.
— Чего же страшно?
— Какъ не страшно?! Стоимъ ни эдакъ кучечкой какъ хватитъ ядромъ, — парню голову и отхватило!.. Смотримъ, и не признать, кто лежитъ: не то Ванька Срыхъ, не то Ванька Старостинъ!.. Безъ головы лежитъ, — и не признаешь! Посл уже узнали, что Ивану Срыхъ голову снесли.
— А все стояли?
— Все стояли, потому нельзя: онъ прорветъ.